Андроник I Комнин

Экскурс

1165 год был отмечен дальнейшими дипломатическими шагами императора Мануила I по отношению к русским княжествам, известным под общим названием Тавроскифия. Военные акции Стефана III против Византии принудили Мануила создать антивенгерский фронт. Он заручился поддержкой Венеции[575] и попытался при посредничестве специального посланника завоевать расположение русских князей. К сожалению, основные источники, которые могли бы служить основанием для понимания этой дипломатической миссии, крайне запутанны, что, на мой взгляд, следует приписывать не столько ошибке в точности данных у Киннама[576], сколько тому обстоятельству, что мы вынуждены иметь дело с эпитомой. Киннам был свидетелем описанных событий. Как секретарь Мануила он имел легкий доступ к дипломатическим документам, в то время как для более позднего автора эпитомы событий на Руси и имена князей были полностью непонятны.

Вскоре после возвращения Андроника от Ярослава Осмомысла Мануил направил посла в Киевское княжество и к другим князьям: «И Мануил, из рода Комнинов, направился к тавроскифскому народу, чтобы напомнить его правителю о договоре, который уже был заключен с императором и скреплен клятвой, и упрекнуть его за то, что он поддерживает дружбу с Ярославом, князем Галицким»[577]. Упомянутым здесь правителем был Ростислав, которому Ярослав помог в овладении киевским престолом. Ростислав вел самостоятельную политику вопреки интересам Византийской империи[578].

Зато чрезвычайно загадочной является фигура посла. Наверное, это был или император[579], как считал К. Грот[580], или какой-нибудь нигде не упомянутый двоюродный брат императора[581], которого мы вообще не знаем. Скорее всего, речь здесь идет о старшем сыне Андроника Мануиле, единственном члене императорского дома из более младшего поколения, носившем то же имя, что и император. В 1165 году ему было 20 лет, и он исключительно хорошо подходил для выполнения доверенной ему на Севере миссии[582]. Император, помирившийся со своим двоюродным братом, мог с успехом использовать в качестве дипломата его сына. Одно, между тем, неясно: как мог император поручить своему послу Мануилу упрекать Ростислава за его дружбу с Ярославом, если Ярослав кроме сердечного приема, оказанного им своему двоюродному брату Андронику, «совершил много других дел на пользу грекам»[583]? Возможно только одно заключение: миссия Мануила не должна была касаться пребывания Андроника в Галиции и не должна была пытаться нейтрализовать его влияние на Ярослава. Зато абсолютно точным следует считать то, что в качестве посла был направлен представитель императорского дома. Высокий ранг посла, с одной стороны, является убедительным свидетельством того, какое исключительное значение придавал Мануил этой миссии. С другой же стороны, этот жест говорит о силе русских княжеств и их самостоятельности по отношению к Византии.

Немного дальше эта эпитома вызывает еще большее смущение. Во второй раз Киннам говорит: «По этой причине Мануил направился к Примиславу, но также затем, чтобы ему получить для греков союзные войска»[584]. Потом этот посол направился к Ростиславу, правителю Тавроскифии, чтобы заключить военный союз[585]. Говорят, что миссия прошла благополучно (κατά σκόπον). Оба русских князя, польщенные столь высоким посольством, пообещали все, чего желал император. Потом Киннам переходит к галицийскому визиту. Мануил не забыл и Ярослава. Согласно эпитоме Киннама, Мануил будто бы расположил к себе Ярослава письмом следующего содержания:

Ярослав поверил этим словам «с варварской наивностью» (σύν βαρβάρψ τινι ασφαλεία). Вышеприведенное письмо является убедительным свидетельством хитрости византийской дипломатии по отношению к русским князьям. Несмотря на плохо скрываемую надменность Киннама, когда он говорит о «варварской наивности» русского князя, мы, однако, констатируем, что заключение брака дочери Ярослава со Стефаном III было отложено на более поздние времена[588]. Политика Мануила на сей раз увенчалась успехом. Тон письма подтверждает тот факт, что Мануил очень уважал Ярослава, принимая во внимание его «железную власть»[589].

Все сведения о посольстве Мануила к русским князьям Киннам суммирует следующими пятью записями: в первой записи речь об имени не идет вообще[590]; во второй записи[591] хронист упоминает некоего Примислава (?); в третьей записи[592] фигурирует Ростислав, названный правителем Тавроскифии; в четвертой[593] император Мануил предостерегает Ярослава от Стефана; в пятой записи хронист упоминает Примислава вторично[594], на этот раз абсолютно ошибочно, потому что из смысла сказанного вытекает, что речь идет о Ярославе Осмомысле, то есть именно о том князе, который смог предоставить Мануилу помощь в войне с Венгрией.

В первой записи Киннам, вероятно, имеет в виду Ростислава Мстиславича[595], потому что он упрекает его в дружбе с великим князем Галиции. Ростислав взошел на киевский престол в 1159 году при немалой поддержке Ярослава Осмомысла и князя Волыни Мстислава Изяславича, что свидетельствует, кроме того, о более тесных связях Ярослава с другими русскими князьями, чем это было при жизни его отца Владимирко[596]. В этой эпитоме после короткого описания бегства Андроника в Галич сообщается: «Поэтому Мануил прибыл к Примиславу (?), чтобы получить вспомогательные войска для войны против Венгрии». Из этого может вытекать, что Киннам, возможно, имеет здесь в виду того же самого Ростислава, но это предположение противоречит смыслу следующей фразы: «Посол пришел также к Ростиславу, чтобы заключить с ним военный союз». Оба князя почитали за честь принять столь сановного гостя. Следовательно, речь здесь идет явно о двух разных персонах, поэтому объяснение С. Шестакова, что большая часть относится ко всем тавроскифам (русским) в целом, ошибочно — так же, как и его заключение, что эпитома обгоняет события и говорит о более поздних фактах[597]. Выражение ήσθέντες (большая часть) указывает на то, что в тексте речь идет уже о Ростиславе и даже, как я упоминал, уже в первой записи говорится именно о нем, хотя бы даже и без указания имени[598]. Содержание пятой записи для нас ясно. При обсуждении коварного письма Мануила эпитома[599] путает[600] Ярослава с упомянутым Примиславом[601]. Итак, остается еще объяснить вторую запись, упоминающую о Примиславе[602], которого император хотел привлечь на свою сторону для своих милитаристских целей. Примислав абсолютно неизвестен среди русских князей XII века, его упоминание в греческих источниках совершенно непонятно. Пока в какой-нибудь из монастырских библиотек не будет найдена рукопись полной «Истории» Киннама, мы вынуждены довольствоваться лишь предположениями. Итак, остановимся на гипотезе, высказанной К. Гротом, что за именем Примислав[603] в действительности прячется личность Мстислава Изяславича, правителя Владимиро-Волынского княжества[604], которое среди прочих граничило с Великими Киевским и Галицким княжествами. Деятельный Мстислав в 1167–1169 годах даже занимал киевский престол. Он совершил победоносный военный поход против половцев, в котором принимала участие коалиция, составленная из нескольких русских князей. Следовательно, таким образом могли бы сформироваться некие общие политические силы граничащих друг с другом княжеств. Это подтверждает мнение, высказанное К. Гротом. Имя Мстислав, могло быть легко спутано с именем Примислав, Πριμίσθλαβος[605]. Не очень-то помогло разъяснению этого дефектного отрывка текста и предположение Йиречека[606], согласно которому в имени, так же как в форме Κίαμα[607], налицо путаница букв μ и β, которые в строчных буквах рукописей выглядят очень похоже[608]. Г. Вернадский, сравнивая написание начальных букв имени Jaro (slaw) с греческим Πρι (μίσθλαβος), идентифицирует Примислава (Primisthlavos) с Ярославом Изяславичем из Лук, который вместе с киевским Ростиславом сдерживал половцев на дороге, ведущей вдоль Днепра на Византию[609].

Посол Мануила начал свою миссию у Ростислава, великого князя города Киева, который играл весьма важную роль в политических расчетах константинопольского двора. Киев был центром всей Руси. В Киеве же находилась резиденция митрополита, которого направлял туда и утверждал патриарх Константинополя[610].

Императора беспокоил политический союз Ростислава Мстиславича Киевского с Ярославом Галицким и Мстиславом Изяславичем. С Ростиславом необходимо было считаться, так как Константинополю не всегда было легко с ним справиться, как это можно видеть на примере церковного конфликта (в 1165 году). В 6672 году от сотворения мира, или в 1164(65) году, в Киев прибыл направленный патриархом митрополит Иоанн. Ростислав не пожелал принять его, так как ждал, пока не вернется от патриарха его личный посол, которого он направил к патриарху с просьбой получить благословение для Климента Смолятича. Он сам незадолго до этого отстранил его по той причине, что Климент отправлял богослужение без благословения патриарха. Патриарх ни в коем случае не хотел давать на это свое согласие, но все же послал к Ростиславу своего представителя. Он явился в сопровождении доверенного лица императора, привез с собой множество даров и просил Ростислава принять митрополита Иоанна, а Климента, напротив, отстранить как не получившего благословения, что Ростислав и так уже сделал[611]. Послом Ростислава был Гюрата (Горюта) Семкович из Олеши. Он вернулся с митрополитом и императорским послом назад — так дополняет вышеприведенные сведения Ипатьевская летопись[612] — и привез киевскому князю много подарков: бархат, шелка и разнообразнейшие предметы роскоши. Византийский посол обратился к Ростиславу с такими словами:

Далее во всех известных нам русских летописях следует пробел. Только Татищев в своей изданной в XVIII веке «Русской Истории», которая основывается на летописях, сегодня уже утерянных, сохранил ответ Ростислава:

Ростислав не говорил о полной независимости от Византии, но он решил, что патриарх должен уведомлять его о своих намерениях. Это говорит о том, что князья прекрасно ориентировались в религиозной политике Византии по отношению к Руси.

Из Киева посол Мануила отправился, вероятно, во Владимир, столицу Владимиро-Волынского княжества, причем географические соображения позволяют говорить, что он направился в Галич. Вероятно, он должен был попытаться привлечь на свою сторону также Мстислава Изяславича в качестве противовеса провенгерской политике Ярослава[614]. Политика Мануила была направлена на то, чтобы восстановить других русских князей против князя Галицкого. Вскоре после этого, когда Владислав, теперь уже не известный нам русский Phylarch (властолюбец)[615], с детьми, женой и отрядом своих воинов перешел к византийцам, Мануил сделал его правителем придунайских земель, где до этого он поселил Василько, сына Юрия Долгорукого[616].