Андроник I Комнин

Глава V Странствия по землям Востока

После смерти Гезы II (1161), бывшего в заговоре с Андроником, Мануил предусмотрительно обратил свое внимание на Венгрию, пытаясь еще больше укрепить там греческое влияние. Конечной целью его планов было присоединение Венгерского королевства к своей империи. Мануил проводил политику, направленную на ослабление положения Стефана III, поддерживая в противовес ему его дядьев, Стефана IV и Ладислава, а также венгерское духовенство. Началась борьба политических партий, в которую был втянут также чешский король Владислав[326]. Однако довольно скоро между партнерами было заключено соглашение (1164). Бела, брат Стефана III и признанный наследник трона, переселился под именем Алексея в Константинополь, где он получил прозвище «Деспот» как будущий супруг Марии, дочери Мануила I, и наследник византийского престола[327]. В середине апреля антивизантийская партия Венгрии начала военные действия против Византийской империи. Венгры захватили крепости Зевгмин и Сирмий. В военном походе византийской армии принял участие, как мы уже говорили, Андроник, который незадолго до этого вернулся из Галича в Константинополь. Киннам говорит о нем как о главнокомандующем, который вел осаду Зевгмина[328].

Война кончилась заключением мира и триумфом императора, который был торжественно отпразднован в Константинополе[329]. Андроник был тогда свидетелем важного события в королевском дворце. Мануил решил объединить Венгрию с Византией путем заключения брачного союза. Он заставил всех при своем дворе присягнуть в пользу своей дочери Марии и ее нареченного Алексея (Белы), который должен был стать императором после смерти Мануила[330]. Присутствующие не отважились противиться воле императора. Только Андроник запротестовал. Он выступил с речью, в которой объяснил, что Мануил вполне может ждать от своего второго брака появления отпрыска мужского рода, который, естественно, и унаследует отцовский скипетр. Тогда присяга будет нарушена, поэтому приносить ее сейчас совершенно не имеет смысла[331]. Он еще добавил, что император, вероятно, потерял разум, если не считает никого из византийцев достойным руки своей дочери, а избрал ей в супруги иноземца, к стыду тех, кем он правит[332].

Эта весьма рискованная речь была открытым вызовом императору. На это мог решиться, разумеется, только Андроник. Одни, как замечает хронист, думали о присяге то же самое, они даже не скрывали своего мнения; другие, напротив, не высказывались и придерживались той точки зрения, что воля императора направлена во благо отечеству, а не на то, чтобы служить интересам Марии[333]. Намерения Мануила, однако, не осуществились. В действительности дело приняло, как это и предсказывал Андроник, совершенно другой оборот: Мария Антиохийская, вторая жена Мануила, подарила императору сына.

Андронику нельзя было позволить остаться в Константинополе. Его волевая, сильная личность беспокоила императора. Он задумал удалить Андроника из столицы, доверив ему дипломатическую миссию, которая, по существу, не имела бы никакого значения. И случай к этому представился. К концу 1165 года венгерские вопросы были улажены, и это позволило Мануилу вплотную заняться делами на Востоке. Шедшие между Венгрией и Византией войны благоприятствовали активизации деятельности турок, направленной главным образом против княжества Антиохия[334]; кроме того, усилились центробежные тенденции в Киликии и Армении. Мануила особенно интересовало состояние системы обороны на востоке, и он придавал большое значение той роли, которую должны были играть города и крепости Киликии со столицей Тарсом во главе. Поэтому он назначал наместниками в эту провинцию-дукат самых даровитых из имеющихся кандидатов[335]. После смерти Алексея Аксуха должность дуки Киликии, со званием главнокомандующего, στρατηγός αύτοκράτωρ τού πολέμου[336] достался Андронику. Одновременно ему было поручено навести порядок и обеспечить превосходство вооруженных сил Византии[337]. Для получения нужных для этого высоких доходов Андроник получил остров Кипр[338]. Государственные интересы Византии требовали укрепления безопасности городов и крепостей Киликии, так как Торуц, князь Малой Армении, поднял мятеж против византийского владычества[339]. Его подавлением и должен был заняться Андроник во время своего вторичного пребывания в Киликии в 1165 году[340]. После того как целый ряд вооруженных походов против мятежных князей не привел к решающей победе, Андроник решил дать Торуцу генеральное сражение. Но пока он выстраивал свою армию в традиционный боевой порядок — фалангу, Торуц, действуя с помощью гораздо более слабых отрядов, нанес византийцам сокрушительное поражение. Андроник, доведенный до крайности, заметил Торуца, который садился на своего коня, подскакал к нему, ударил его мечом по щиту, сбросил его на землю и скрылся к изумлению ошеломленных врагов. Торуц остался в живых благодаря щиту и железному панцирю. Это принесло Андронику большую славу[341], но проигранное сражение показало, что он вовсе не такой выдающийся стратег, каким его привыкли видеть[342], если он в Киликии дважды потерпел разгромное поражение. Своей бравадой же он, действительно, превосходил всех.

Андроник не долго оставался в Киликии[343]. Склонный к патетике Хониат говорит, что через несколько дней после поражения Андроник признал, что «смертоубийства, битвы, войны и звук трубы Демоса, Фобоса и Ареса, который так нравится людям, а также сами военные действия, значат гораздо меньше, чем таинство Афродиты. Богиня привела его к Филиппе, жительнице соседнего государства». Так выглядит это по свидетельству поэтического хрониста. Однако на самом деле, как говорит Киннам, Андроник оставил пост дуки Киликии не просто так, без каких-либо оснований[344]. Позорное поражение Андроника и его предвидение необходимости дальнейших военных действий стали причиной того, что он в конце 1166 года начал искать защиты в соседней Антиохии у княжны Филиппы, о которой он много слышал от антиохийских латинян[345]. Антиохия и Иерусалимское королевство формально были государствами-вассалами Византийской империи. Поэтому Андроник как в княжестве Антиохия, так и в Иерусалимском королевстве находился в сфере влияния Мануила.

Филиппа пренебрегла законами отчего дома, вступив с элегантным и красивым пришельцем в кровосмесительную любовную связь[346], так как церковное право в Византийской империи запрещало интимные отношения с сестрой невестки[347].

Известие о новом «подвиге» двоюродного брата произвело на Мануила I ошеломляющее впечатление. Он потерял надежду на возврат Армении и горел страстным желанием наказать Андроника. Император немедленно послал к антиохийскому двору севаста Константина Каламана[348] с приказанием безотлагательно принять на себя верховенство над княжеством Антиохия. Он также предложил Константину сразу же, как только это станет возможным, выступить претендентом на руку Филиппы. Княжна даже не удостоила Константина беседой. Она высмеяла его маленький рост и упрекнула императора, что «он считает ее очень наивной, если предлагает ей Андроника, который пользуется большой славой и принадлежит к знатному роду, заменить человеком неизвестного происхождения, который только со вчера или позавчера начал приобретать известность». Морально потрясенный конкурент оставил антиохийский двор и направился в Таре, где стал искать забвения в войне с Арменией. После того как он в одном из сражений попал в плен, он был выкуплен из рук врагов «за большие деньги».

Андроник принял угрозы Мануила близко к сердцу. Довольно скоро он покинул Филиппу в поисках более надежного убежища. В январе 1167 года он направился в Палестину[349], взяв с собой громадные богатства, которые он скопил, когда был в Киликии, а также собрал в своем кошельке с кипрского апанажа[350].

Он остановился при дворе отсутствующего в это время короля Амори[351], брата Балдуина III, после чего направился в Аку, ко двору княгини Феодоры Калузины, вдовы недавно скончавшегося Балдуина III[352]. Она была дочерью севастократора Исаака, то есть племянницей Мануила I[353]. Андроник завоевал любовь одинокой кузины, чью красоту превозносил Вильгельм Тирский: «Theodora nomine, annum agens tertium decimum, formae venustatis singulariter conspicua, vultus elegantia, et totius corporis habitudine intuentibus favorabilis»[354]. Союз Андроника с Феодорой, хоть и несравнимый с любовью Антония к Клеопатре[355], оказался долговечным.

Мануил сделал это событие делом государственной важности. Императорская канцелярия послала наместникам Келесирии сообщение о розыске скрывшегося Андроника с описанием его примет[356], вместе с приказом немедленно арестовать преступника и ослепить его. Но и на этот раз счастье улыбнулось Андронику. Документ попал в руки Феодоры, предположительно с помощью кого-то из преданных ей придворных. Ошеломленный возлюбленный бежал из гостеприимной Палестины, коварно похитив Феодору. Впрочем, вполне возможно, что это случилось не вопреки ее воле[357]. Это случилось примерно в конце 1168 года. С этого времени они вели скитальческую жизнь, вначале только с Иоанном, сыном от брака Андроника с его первой законной женой[358], а потом со своими детьми — Алексеем и Ириной[359].

Блуждая из одного государства в другое[360], как если бы их преследовал страх перед гонениями, они повсюду встречали от королей и правителей необыкновенно радушный прием и получали богатые подарки[361]. В 1168–1169 годах дороги привели их через Дамаск и Багдад[362] в Харран и дальше — в Мардин и Эрзерум.

Примерно в 1170 году странствующая княжеская чета оставалась в Тифлисе, столице Грузии. Феодора родила в это время сына, Алексея[363]. Грузинская летопись содержит чрезвычайно интересное свидетельство времени правления Георгия III (1155–1184). Содержание его следующее:

Этот рассказ подтверждает также персидский поэт того времени, Хакани. Он недвусмысленно говорит об участии Андроника в кампании Георгия III против армии Бек-Барса на рубеже 1173–1174 годов. В армию Бек-Барса кроме хазар входили еще отряды аланов и флотилия русов[366].

Чем объяснить сердечный прием, оказанный Андронику в Грузии? Здесь напрашивается гипотеза о близком родстве византийского рода Комнинов с грузинской династией Багратидов. Сейчас настала очередь ее обсудить.

Упомянув выше двух первых сыновей Андроника, мы обошли молчанием его мать. Она дала жизнь Мануилу и Иоанну; последний даже был зачат при чрезвычайно романтических обстоятельствах в камере дворцовой тюрьмы[367]. Хониат упоминул о матери во второй раз, когда Андроник, уже в качестве императора, приказал перенести ее прах из монастыря Анкурион в церковь Сорока Мучеников[368], причем слово όμευνέτις — супруга — не указывает точно, кого имел в виду Хониат[369]. Сообщение Арнольда фон Любека[370], что Андроник до бракосочетания с Анной-Агнес имел двух жен, чьи имена нам неизвестны, также оказалось бы для нас мало полезным, если бы не случайное замечание Хониата, сделанное им по совершенно другому поводу. Когда Андроник, уже как император-самодержец, приговорил к смерти василиссу Марию, жену Мануила I, его сын Мануил и севаст Георгий, брат его жены, должны были привести приговор в исполнение (ό τοΰ ’Ανδρονίκου πρωτότοκος υιός Μανουήλ και ό σεβαστός Γεώργιος ό της τοΰ ’Ανδρονίκου γυναικός άδελφός)[371]. Оба они отказались выполнить волю самодержца, что вызвало у него ужасный гнев. Нас интересует фигура Георгия, шурина Андроника. Это имя мы неоднократно встречаем в семье Багратидов, члены которой часто и подолгу бывали в Константинополе[372]. Зато оно, напротив, было абсолютно чуждым для всей династии Комнинов, и это могло бы свидетельствовать о том, что шурин Андроника, Георгий, — сын Давида II, грузина, так как его сестра была грузинской принцессой. Андроник женился на ней вторым браком, еще до 1155 года. За такую трактовку текста высказались уже А. Куник, Ф. Успенский и А. Васильев[373]. В свете вышеприведенной интерпретации становится также понятным тот факт, что Алексей, сын Андроника и Феодоры, в грузинской летописи назван близким родственником Тамары, правительницы Трапезунда (1184–1212)[374]. Впрочем, в присутствии Георгия в Константинополе не было ничего странного. Его сестра Ката покинула Грузию еще раньше и долгое время оставалась в византийской столице. Таким образом, династия императоров Трапезунда, основанная Алексеем, сыном Мануила и внуком Андроника, по отцовской линии восходит к Исааку Комнину, через жену Исаака — к династии Рюриковичей, а через вторую жену Андроника — к грузинской династии Багратидов. Еще в XIX веке в Грузии существовал род князей Андроникашвили (швили = сын), что указывало на их происхождение от Андроника[375].

На 1173–1176/7 годы приходится путешествие Андроника в Карин в Армении, к турецким иберам[376]. Оно окончилось тем, что он поселился в Халдее при эмире Салтухе, который во времена султаната Кылыч-Арслана владел областями, расположенными в Турции вокруг Колонеи и Халдеи[377]. Салтух поселил Андроника с семьей в мощной крепости, лежащей вблизи границы с Византийской империей[378]. О пребывании Андроника среди турок нам сообщает Киннам. По его словам, из этой крепости Андроник совершал постоянные набеги на приграничные византийские области, которые он опустошал, а также выкупал попавших в плен жителей Турции. За все это Церковь предала его анафеме[379]. С этого времени Андроник перестал интересовать Киннама. Впрочем, его эпитома обрывается 1176 годом. Что касается информации о дальнейшей судьбе Андроника, то тут мы обратимся к «Истории» Хониата. Мануил неоднократно расставлял ловушки, угрожающие жизни Андроника; последний, однако, всегда умел искусно их избегать[380]. Поэтому Мануилу пришла в голову мысль: с помощью наместника Трапезунда Никифора Палеолога похитить жену и детей Андроника. Довольно скоро, когда этот план удался, Андроник, движимый любовью к жене и детям, отправил в Константинополь депутацию с просьбой о прощении[381], после чего появился в столице сам. Встречу с Мануилом Андроник инсценировал достойным его фантазии образом. Он вошел в тронный зал, целиком закутавшись в длинное одеяние, под которым скрывались свисающие с головы до ног цепи. Когда он очутился перед лицом императора, он вытащил цепи, пал по византийскому обычаю ниц перед императором и со слезами молил о прощении. Мануил, глубоко растроганный не совсем обычной сценой, тоже со слезами попросил поднять его. Андроник воскликнул, что не встанет до тех пор, пока император не отдаст приказа кому-нибудь из свиты протащить его до трона и бросить на его ступени. Просьбу Андроника выполнил Исаак Ангел.

Братья помирились самым сердечным образом. Андроник письменно принес торжественную присягу, после чего был принят на императорском дворе «таким образом, какого был достоин этот великий человек после долгого отсутствия в столице»[382].

Датировку возвращения Андроника в Константинополь мы можем подтвердить косвенными фактами. Феодосий Ворадиот, который носил сан патриарха Константинополя в 1179–1183 годах, не принимал участия в торжественном примирении братьев, и Андроник знал его только по рассказам Мануила[383]. Таким образом, 1179 год стал Андроника в Константинополь. Свидетельство Вильгельма Тирского (vix tribus ante imperatoris obitum mensibus reconciliatus in gratiam redierit)[384], согласно которому возвращение должно было последовать в июне 1180 года, мы должны отметить как чрезвычайно неточное, так как латинский хронист знал об этом событии только из вторых рук и не учел того факта, что Мануил в июне упомянутого года уже был смертельно больным[385].

Мануил передал Андронику наместничество над Понтом в Пафлагонии на Черном море[386]. Андроник с семьей оказался за пределами Константинополя. Его жизнь, добавляет хронист, не отличалась от той, которую он вел прежде, кроме того обстоятельства, что он находился на родине и пользовался покровительством императора[387]. Эту многолетнюю жизнь в Синопе, а затем в Инеоне, заполненную охотой и сбором накоплений, напоенную восторгом покоя и наслаждением природой, вспоминал преисполненный умиления Андроник, когда он наконец-то стал императором[388].

Между тем в Константинополе происходили большие перемены. Император, окруженный латинянами, которых все в столице ненавидели, продолжал проводить активную внешнюю политику на Западе. Это было навеяно тем же честолюбивым желанием добиться мирового господства. В то же время он пренебрегал внутренней политикой государства[389]. Жителей страны притесняли сборщики налогов, государственная казна была пуста. Постоянные войны, утопающие в роскоши царедворцы, любовные похождения императора — все это вызывало недовольство греков. Монастыри обогащались. Богатыми были и латиняне: как те, кто находился при дворе, так и те, кто жил в богатейшей части города у Золотого Рога. Они притягивали к себе полные ненависти взгляды обитателей столицы, которые в своем собственном государстве абсолютно не пользовались императорским покровительством, которое, по их мнению, принадлежало им по праву. Большую роль в возникновении антилатинских настроений играло православное духовенство, которое противилось западному влиянию. Это было понятно. Политика Католической Церкви была направлена на то, чтобы подчинить себе Православную Церковь любой ценой, даже ценой самых существенных жизненных интересов христианства в целом.

Мануил I заболел в марте 1180 года[390]. Прикованный страшной слабостью к постели, он вообще не думал о приведении в порядок государственных дел и о назначении опекуна-регента для жены и сына, который бы управлял государственными делами до совершеннолетия Алексея. Постоянные предостережения на этот счет он обходил молчанием. Зато он верил астрологам и гадалкам, потому что они предсказали ему еще четырнадцать лет жизни, восстановление прежних любовных связей и завоевание варварских городов. Впрочем, Мануил не мог назначить регента. Когда он видел полный провал своих политических амбиций и смотрел на враждебно настроенную к нему жену, состоящую в любовной связи с протосевастом Алексеем, он видел только один выход: сделать регентом Андроника как самого старшего двоюродного брата из семьи Комнинов. Хотя именно это он хотел предотвратить любой ценой. Несмотря на подписанную Андроником в пользу Алексея II присягу и несмотря на слабость, которую он к нему питал, Мануил отдавал себе отчет в нечестности своего двоюродного брата. Эту мысль император выразил в беседе с патриархом[391]. Для соблюдения династических интересов было необходимо держать Андроника как можно дальше от столицы. Итак, вопрос о регентстве оставался открытым[392].

Состояние здоровья императора ухудшалось с каждым днем. 24 сентября 1180 года, после более чем тридцатилетнего правления, он отошел в лучший мир в присутствии своего сына Алексея и всего двора, найдя еще время облачиться в монашескую рясу под именем Матфей. Его прах был захоронен в часовне монастыря Пантократор.

Правление формально перешло к малолетнему сыну Мануила, Алексею II. Охота и игры со сверстниками интересовали подростка больше, чем императорская корона, к которой уже потянулись жадные руки. Вдова Мануила, василисса Мария, которую в столице называли Ксена[394] — чужеземка, в силу своего положения становилась в какой-то мере регентшей, которая правила от имени своего малолетнего и нелюбимого сына[395]. Довольно скоро во дворце Влахерн начались интриги за место регента и, в будущем, — за корону Константина Великого[396].

Всех претендентов на руку овдовевшей императрицы победил протосеваст Алексей, сын Андроника, родного брата Мануила. Честолюбивый и хвастливый юноша, который получил благодаря своей жене регенство, задумывался над тем, каким образом он мог бы получить титул василевса Византийской империи. Казалось, что пролатинская партия будет иметь полный успех, что вызывало недовольство дочери скончавшегося императора, Марии, духовенства и греческой части константинопольского общества[397].