Андроник I Комнин

Глава III Андроник в Византии

Севастократор Исаак Комнин имел трех сыновей, которые, по всей вероятности, родились в законном браке от русской княжны Володаревны. Андроник появился на свет вторым ребенком. Год его рождения можно установить лишь приблизительно, при сравнении источников. Киннам называет его сверстником, ήλικιώτης, императора Мануила[130], в сражениях которого под Неокесарией в 1140–1141 годах Андроник принимал участие на стороне своего отца Исаака[131], где он выказал большую отвагу в битве против врагов. Хронист упоминает при этом, что Мануилу тогда не было и восемнадцати лет[132], и называет его юношей, μειροοαον[133]. Девятнадцати лет он уже взошел на престол[134].

Итак, Андроник появился на свет (как и его сверстник Мануил) в 1124 году. Меньшую ценность имеет другое, менее благоприятное для Андроника сообщение Хониата, который неоднократно делает намеки на солидный возраст Андроника. Хониат, описывая поход Андроника во главе пафлагонской армии на Константинополь (май 1182 года), говорит, что Андроник был тогда седым лысым мужчиной[135] и дальше замечает с аристофановским злорадством, что Андроник, после того как он в качестве самодержца вступил на престол (сентябрь 1183 года), уже дышал на ладан[136]. Мы можем также не придавать большого значения упоминанию Хониата о жителе Никеи, осажденной армией Андроника, который ругал его со стен города словами «старше, чем Титан»[137], что было продиктовано его злобой и ненавистью к Андронику как к врагу. Андроник тогда едва перешагнул шестидесятилетний возраст, точнее говоря, он стоял на пороге своего шестидесятидвухлетия[138].

Свои детство и юность Андроник провел во дворце своего дяди Иоанна II[139]; он воспитывался вместе с его детьми: Алексеем, Андроником, Мануилом, Марией и Анной. В Вуколеонском дворце безраздельно царила атмосфера глубокой набожности, почти граничившей с аскезой, что было введено еще Анной Далассиной. Юные годы императорские сыновья со своим двоюродным братом проводили в занятиях и упражнениях в рыцарском ремесле. Хотя мы знаем не много о системе обучения молодежи, которая была введена при императорском дворе Константинополя, однако на примере Андроника мы можем утверждать, что особое внимание уделялось фундаментальным знаниям древнегреческой литературы, теологии и других гуманитарных наук; далее следовали военное искусство и методы государственного управления. Это было время бурного развития византийского гуманизма. При дворе высоко уважали ученых, поощряли поэтов, но не только это. Члены императорской семьи, такие как Анна Комнина, ее супруг Никифор Вриенний, Исаак Комнин и другие, сами занимались сочинительством в области истории и литературы[140]. Чем лучше кто-то знал родную литературу со времен Гомера, тем непринужденней пользовался он классической лексикой и тем большие восхищение и признание он вызывал. Писатели Древней Греции переживали свой ренессанс, язык двора все больше отличался от языка народа[141]. Византийское образование руководствовалось в этот период принципами западных школ. Школьный курс состоял из двух основных частей, которые охватывали грамматику, риторику и чтение классических авторов (тривиум), а также геометрию, арифметику, музыку и астрономию (квадривиум); последняя носила, конечно, астрологический характер. Вершиной обучения считалась философия, которая, само собой разумеется, была подчинена теологии. Императорские сыновья воспитывались сначала под присмотром матери. Когда они достигали отроческого возраста, император приглашал особого педагога, часто евнуха, и поручал ему интеллектуальное и физическое воспитание своих детей в целом. Наибольшее внимание уделялось запоминанию литературных произведений, изучению трудов святых, а также находчивости в ведении дискуссий, εΰροια τής γλώττης[142].

В такой атмосфере подрастал Андроник, видя в Мануиле своего лучшего товарища по играм и учебным заботам. Была ли дружба двоюродных братьев основана на взаимности? Киннам говорит только о чрезвычайной любви Мануила к Андронику, ведь он чрезвычайно любил его (ύπερφυως γάρ έφίλει τούτον)[143]. Мануил и Андроник, воспитываясь вместе, соревновались друг с другом в кулачных боях, турнирах и пеших походах при охоте на крупную дичь[144]. Со временем это соревнование за мальчишеское превосходство превратилось в молчаливое соперничество за первое место в Византийской империи.

Они оба отличались редкой мужской красотой. Андроник, более чем двухметрового роста, превосходил Мануила своим классическим сложением. Мануил же отличался рассудительностью[145]. Поэтому тогдашние хронисты больше внимания уделяли внешности Андроника[146]. Очень статный, наделенный геркулесовой силой, он всегда держался очень прямо, а его лицо дышало юношеской бодростью даже в пожилом возрасте. У него было железное здоровье. По примеру героев Гомера, ел он преимущественно жаренное на вертеле мясо. Ел и пил Андроник очень много. Временные приступы гастрита он лечил с помощью голодания и гимнастики.

Патриарху Феодосию, который впервые увидел Андроника под Константинополем в мае 1182 года, бросились в глаза его скрытный яростный взгляд, искусное притворство и гордая поступь[147]. Любое возражение вызывало у Андроника неукротимый гнев[148]. Неизменно элегантный в манере держаться[149], он поражал свое окружение остроумием и превосходной памятью, которая всегда была готова помочь ему процитировать злободневные изречения из Гомера[150] или из Посланий апостола Павла[151], которого он высоко чтил[152]. Андроник был мастером эпистолярного жанра, он превосходно знал древнегреческую мифологию[153], а также Ветхий Завет. Он любил находиться в кругу ученых[154], где проверял свои литературные способности. В течение долгого времени ему даже приписывали авторство «Диалога против евреев»[155], который сохранился во многих рукописях XIV и XV веков. Этот «Диалог» появился, однако, около 1310 года, что доказало проведенное К. Крумбахером лингвистическое исследование[156].

Андроник был неординарным знатоком богословия, но он, тем не менее, его не любил. Хониат рассказывает, что Андроник, однажды застав в своем шатре Киннама и епископа Неопатра за дискуссией по поводу цитаты из Писания «мой Отец более великий, чем Я», пригрозил им, что бросит их в реку Риндак, если они не закончат свои споры[157]. Это отсутствие теологических пристрастий было исключением из правил в семье Комнинов[158]. Мануил, например, находил удовольствие в теологических диспутах. Ко времени его правления состоялось целых семь церковных Соборов и было опубликовано множество религиозных канонов[159]. Живой темперамент[160], талант льстеца[161], а прежде всего — врожденное умение привлекать к себе людей сделали Андроника любимцем столичного люда[162]. Если мы добавим к этому еще другие черты его характера, такие как истинно восточная хитрость[163], умение выкрутиться[164], неслыханное присутствие духа в момент опасности[165], а также редкий актерский дар[166], мы получим полный, хотя и сложный портрет этого человека, который отличался также и независимостью суждений и мужеством в высказывании своей точки зрения, даже по отношению к императору[167]. Мы намеренно уделили описанию личности Андроника такое внимание, потому что византийцы требовали, чтобы их властители во всех отношениях превосходили среднего человека[168]. Хронист говорит, что сама фигура Андроника предрасполагает его к владычеству, и далее добавляет:

Когда Мануил взошел на византийский престол (08.04.1143), обстановка при императорском дворе радикально изменилась. Мрачная атмосфера набожности, которая с давних времен царила при отцовском дворе, не нравилась юному василевсу и его сверстникам[170]. Он перенес свою резиденцию из древнего Константиновского дворца, который называли также Вуколеонским или Священным дворцом, в новый дворец, который был возведен в бухте Золотой Рог. Из дворца Влахерн, который возвышался над городом, открывался чудесный вид на обширные поля и море. Виднеющиеся вдалеке ипподром и Св. София дополняли ландшафт императорского архитектурного сооружения. Вокруг него возник новый городской квартал, где размещались великолепные дворцы родовитых князей, духовенства и светских сановников. Несравненная роскошь Влахерна производила на иноземцев чрезвычайно сильное впечатление огромной власти Его Величества Императора, которую он принял непосредственно от императора Рима[171]. Вуколеон, к которому даже прислуга относилась пренебрежительно, отныне стал крепостной тюрьмой для политических врагов Мануила, чью судьбу должен был разделить и Андроник.

Новая императорская резиденция создавала надлежащий фон для молодого императора. Мануил, сын венгерской принцессы, был окружен своими братьями, кузенами, домашней и сторонней молодежью. Он чувствовал себя рыцарем по призванию. Ему импонировали турниры, которые устраивались на западный манер, он даже допускал, чтобы в его общество входило большое количество латинян, и подражал им в их одежде и образе жизни[172]. Военные игры в пределах дворцовой территории или охота в окрестных лесах заполняли свободные от государственных забот часы досуга, восточные увеселения вытеснялись из дворца завезенными с Запада забавами. Игра в мяч, поло, была любимым занятием придворных. Однако превыше всего был Эрос. Традиционные нравы двора благоприятствовали любовным утехам, тем более что Мануил сам давал к тому наилучший пример. В вихре любовного ослепления он имел множество разнообразных романов с красивейшими дамами двора. Хотя он взял в жены Берту-Ирину, он и дальше поддерживал интимные отношения со своей очаровательной племянницей Феодорой, которую он — к возмущению общества — осыпал богатыми дарами, когда она родила ему сына[173]. При дворе с упорством насаждались астрология, хиромантия, кледономантия и леканомантия[174], к которым византийские умы были не менее восприимчивы, чем к религиозному мистицизму или возрождающемуся неоплатонизму. Сам Мануил написал трактат в защиту астрологии[175].

Все это свидетельствует о слабости тогдашней Церкви. Духовенство, в большинстве своем аморальное, потеряло свой авторитет, и патриархи становились постепенно инструментом в руках императора, что, впрочем, отвечало последовательному стремлению династии Комнинов ввести тотальный цезарепапизм[176]. Мануил I выказал полную готовность к самостоятельному управлению Империей. Честолюбивый юноша намеревался продолжить дело своего отца. Но не только это. Он решил даже вернуть Империи потерянные в течение столетий страны. Его великодержавная политика была направлена главным образом против западных государств, что, как мы уже говорили, нанесло Византийской империи невосполнимый ущерб на Востоке[177]. Господство Мануила началось под знамением войн на восточных границах Империи. В первом военном походе 1143 года его сопровождал Андроник. Мануил опасался оставлять Андроника в столице, чтобы не ввести его в искушение произвести государственный переворот, потому что, как сказал хронист, страсть к владычеству была унаследована Андроником от отца[178]. Мануил всегда подозревал своего двоюродного брата, а с другой стороны, он хотел использовать его при штабе своей армии. Когда император Мануил, после панихиды по своему умершему отцу и урегулирования дел в Антиохии, в первый год своего правления выступил против турок[179], Андроник покинул дворец во Вланге, роскошной части города в Элевферийской гавани[180], и присоединился к императорской свите.

Греческая армия прошла через Киликию и Верхнюю Фригию. Дорога была опасной. Андроник вместе с Феодором Дасиотой отправился на охоту. Когда они отдалились от главной дороги, то были захвачены турецким отрядом и препровождены к Масуду, султану Икония[181]. Военное положение не позволило императору непосредственно прийти на помощь своему двоюродному брату. Ему удалось освободить его, и даже без выкупа, но только где-то в конце 1143 года[182].

Другое сообщение о походе против турок делает Киннам, который в своем творчестве в целом уделил Андронику гораздо больше места, чем он сделал это в сохранившейся эпитоме. Свидетельством интереса к Андронику мог бы служить рассказ хрониста, который не был замечен автором позднейшей эпитомы, οΰ πολύν έν τοίς έμπροσθεν έποιησάμεθα λόγον[183]. Когда греческая армия подошла к красивейшей местности у излучины ручья, Мануил вынужден был дать бой отряду турок, за ходом которого он наблюдал с возвышенности. Довольно скоро он решил вмешаться в бой лично, чтобы принять команду над дальнейшим ходом столкновения. Когда он увидел, что его конь захромал, он бросился к Андронику, как это сделал уже однажды его отец, и принудил того передать ему своего скакуна. Мануил безапелляционно торопил Андроника, и тот уступил своего коня императору[184], а сам пересел на другого и ринулся в гущу сражения. Однако он не смог многого добиться. Ему удалось только вернуть в лагерь многих разбежавшихся лошадей. В течение восьми лет отношения между обоими двоюродными братьями оставались чрезвычайно корректными. Мануил освободил Андроника из турецкого плена, присматривал за ним во время упомянутой схватки с врагом. Мы не знаем, каким званием был наделен тогда Андроник. Хроники ничего об этом не говорят и только наделяют Андроника прозвищем έξάδελψος — шестиматочный, — как его популярно было называть, или более элегантным αύτανέψιος — двоюродный[185], и напрямую добавляют также «будущий тиран». Благодаря этому обстоятельству его легко отличить от другого Андроника из рода Комнинов. Кодин называл даже Андроника протосевастор и протовестарий, но он спутал его с Алексеем[186]. Андроник мечтал в то время только об одном почетном титуле, что он и дал понять позже при более благоприятных обстоятельствах[187].

В 1151 году Андроника ждала его первая военно-дипломатическая миссия. Византийские государственные интересы требовали немедленного вооруженного вторжения в Киликию. Армяне подстрекали к всеобщему восстанию против греков, пытаясь вернуть территории, завоеванные когда-то императором Иоанном II Комнином.

Положение приняло неблагоприятный оборот, когда Мануил на западе ввязался в войну с Италией и Венгрией, а Торос, сын Леона Армянского, якобы при поддержке византийской принцессы, бежал из Константинополя на родину в Армению[188]. Для осуществления своей цели Торос привлек жителей Антиохии. В результате, при исключительной поддержке своих соотечественников армян, он смог поочередно захватить крепости греческих гарнизонов. Тот же Торос разбил турок и навел ужас на греческие города Мопсуестию и Таре, взяв в плен главу греческой армии в Армении, Фому. Мануил, который был занят делами в Италии, назначил на место Фомы Андроника в качестве главнокомандующего, στρατηγός αύτοκράτωρ, в сложнейший для управления регион Киликии и Исаврии[189]. Главная миссия нового главнокомандующего состояла в усмирении мятежного Тороса, сдерживании нападения турок на восточные границы Византийской империи, а также в заключении дипломатического брака Иоанна, оставшегося вдовцом после смерти сестры Мануила Марии, с Констанцией, вдовой Раймунда Антиохийского[190].

Андроник в сопровождении Иоанна в феврале 1151 года прибыл во главе двенадцатитысячной армии в Киликию[191] и сразу начал осаду Мопсуестии, в которой скрывался Торос[192]. Греческие источники сообщают о первоначальном успехе греческого оружия и о старании Тороса перетянуть Андроника на свою сторону[193]. Переговоры обоих мужчин не привели ни к какому взаимопониманию. Скорее всего, Андронику не подошли условия заключения мира.

Тем временем осада принимала совершенно другой характер. Андроник относился к своим врагам пренебрежительно. Он обленился и спокойно предавался радостным наслаждениям или шел на сценическое представление[194]. Начальники подражали своему вождю. В рядах армии ощущался недостаток дисциплины. Блестяще начатый военный поход пришел к неизбежному концу. Некой дождливой безлунной ночью[195] Торос предпринял вылазку через брешь в стене, неожиданно напал на греческий лагерь и нанес своим врагам сокрушительное поражение. Андроник узнал о нападении врагов во время пирушки. По сообщению хрониста, он храбро бился[196], но все было напрасным, и ему пришлось спасаться бегством в Антиохию[197].

На поле битвы пал севаст Феодор Кондостефан. Весь лагерь Андроника сдался в руки Тороса (1152). Торос завладел горной частью Киликии и городами-крепостями Таре, Адама, Аназарба, Сис и Мопсуестия. Мануил мог теперь не думать о новом срочном нападении на Армению. Во время пребывания в Киликии Андроник решил склонить на свою сторону соседние государства, чтобы с их помощью вести борьбу за престол[198]. Сначала он начал проведение переговоров (о которых нам не очень хорошо известно) с иерусалимским королем Балдуином III и турецким султаном Масудом I[199]. Однако довольно скоро переговоры были прерваны из-за поражения при Мопсуестии.

Андроник ненадолго задержался на чужбине. Из Антиохии он вернулся прямо в Константинополь, где — παρά δόξαν — к нему не проявляли ни малейшего внимания, как это бывало раньше. Но не только так обстояли дела. Мануил одарил его великолепными подарками и продолжал отдавать ему предпочтение перед другими[200]. При императорском дворе, правда, шептали, что Мануил на тайной встрече с Андроником горько упрекал своего двоюродного брата в пренебрежении военным делом и в том, что его друзья отдыхали в неположенное время. Однако он не хотел этого любимца двора слишком долго держать в столице. Как показывают события византийско-венгерской войны[201], Мануил дал своему двоюродному брату Андронику должность наместника и главнокомандующего обоими регионами Ниш и Браничево[202] прямо по соседству с Венгрией. Кроме того, Андроник получил Касторию в качестве так называемого апанажа, выручка с которого давала весьма большой довесок в его личную казну. Хониат, кроме Ниша, вносит в список и округ Белграда как область деятельности Андроника[203]. Представляется сомнительным, что Андроник одновременно был управителем-дукой большой болгарской фемы в целом, как это предполагает В. Златарский[204]. Последние исследования показали, что Мануил для эффективного укрепления границ Империи от нападения венгров со стороны Сирмия присоединил к фемам Ниш и Браничево, которые находились под наместничеством Андроника, только область Белграда[205].

Андроник, удаленный от бурной жизни столицы, решил использовать этот благоприятный момент, чтобы еще раз завязать отношения с врагами Византийской империи. Непосредственным поводом для этого послужило назначение Иоанна, сына севастократора Андроника и двоюродного брата Мануила, на пост протовестария. Назначение должно было служить компенсацией за случайную потерю глаза во время турнира[206]. Причина второй подряд измены имела, однако, более глубокие основания, а именно такие, что действительно представлялся отличный случай к постепенному осуществлению своего тайного замысла овладеть престолом. Андроник договорился письменно с венгерским королем Гезой II и предложил ему фемы Ниш и Браничево в качестве вознаграждения за помощь, которую тот оказал бы ему в получении императорской короны[207]. Сообщники назначили время для начала военного похода. В указанное время Андроник должен был собственноручно убить императора на совещании в императорском дворце, а армия Гезы одновременно должна была напасть на Империю. Тогда же Андроник при посредничестве посланника возобновил переговоры с Фридрихом Барбароссой[208], о которых мы, к сожалению, знаем недостаточно[209]. Это свидетельство Киннама о переговорах с Барбароссой является непонятным, поскольку к этому времени у Византии с Германией сложились дружественные отношения[210]: когда через год после нападения на Браничево разразилась война с Гезой, Мануил обратился к Барбароссе с просьбой о военной поддержке[211]. Чтобы гарантировать себя от возможного раскрытия измены, Андроник направился в Константинополь и изложил Мануилу мнимую цель своего тайного соглашения, которое он заключил с венгерским государством якобы против их короля. Но Мануил уже до этого узнал об измене Андроника, как мне представляется, через одного из своих осведомителей, которому был поручен надзор за Андроником. Однако весьма вероятно, что копию письма Андроника послал в Константинополь венгерский король Стефан III, который был в ссоре со своим братом Гезой[212].

Мануил, который уже давно знал об измене, принял Андроника так, как будто бы ничего не случилось, но все-таки его остерегался. Киннам, впрочем, совершенно не мог понять этого нежного обращения императора со своим двуличным братом и пытался объяснить это большой благосклонностью, которую император испытывал по отношению к этому человеку[213]. Андроник оставался еще некоторое время в Константинополе, и когда Мануил 21 декабря 1153 года[214] направился в Ираклию в Пелагонии[215], Андроник также был среди его свиты. Поход имел целью ознакомление с военными передвижениями киликийской армии и наблюдение за вражескими интригами Венгрии[216]. Императорская свита отправилась на охоту на медведя и кабана, которую часто устраивали в этих местах. Мануил уже тогда не расставался со своим панцирем; благодаря этой предосторожности ему удалось избегнуть злодейского убийства со стороны севастократора Исаака, своего старшего брата, которого также не оставляла мысль захватить императорский трон. Впрочем, как старший сын Иоанна II, он имел большее право на престол. Во время пребывания в Мелангии, недалеко от местечка Метаболе, Исаак не таил своей ненависти к Мануилу. Когда он за пиршественным столом прославлял деяния своего отца и укорял Мануила, Андроник, который питал к нему старую злобу, бросился на него с обнаженным мечом и отрубил бы ему голову, говорит хронист, если бы его не удержало от этого быстрое вмешательство Мануила и Иоанна Дуки. Император был случайно ранен в руку, Исаак отделался незначительным наказанием[217]. В Пелагонии Андроник решил убить Мануила. Во главе преданных ему исаврийских солдат он под покровом темноты продвинулся к императорскому шатру. Он оставил солдат на дозоре, а сам в наброшенном на плечи итальянском плаще приблизился к шатру, держа в руке кинжал. В последний момент он был узнан своим двоюродным братом Иоанном и убежал. Покушение не удалось. Довольно скоро он предпринял новый ночной налет, с еще большим исаврийским отрядом,[218] но этот налет тоже не удался. Друзья Мануила рассказали об обоих случаях императрице Ирине. Ирина прислала Мануилу для охраны 30 телохранителей с преданным ей Исахом во главе. Хотя Мануил уже до того знал о коварных замыслах Андроника, он хранил дальнейшее молчание. Конфликт произошел благодаря случайности. Мануил, который встретил Андроника, когда тот чистил своего коня и проклинал своего двоюродного брата Иоанна, спросил его о причине такой повышенной заботливости о своем скакуне. Из ответа вытекало, что Андроник это делает с той целью, чтобы он сразу мог бежать после того, как обезглавит своего злейшего врага. Андроник при этом имел в виду того самого Иоанна. Однако Мануил принял ответ двоюродного брата на свой счет и приказал бросить Андроника в дворцовую тюрьму[219].

Повествования Киннама, непосредственного летописца и частого участника походов Мануила, кажутся хотя и мелочно-детальными, но тем не менее достаточно достоверными. Они могут рассеивать наше внимание излишней обстоятельностью, однако целиком отвечают психологии византийцев и внушают доверие полной правдоподобностью фактов. Мануил и позднее, как мы еще увидим, также не реагировал прямо на враждебное поведение Андроника. Поэтому мы предпочитаем верить больше Киннаму, чем Хониату, который приводит другое обоснование ареста Андроника, приведенное ниже.

Сразу после того, как был раскрыт сговор с Гезой II, Андроник, согласно сообщению Хониата, был снят с государственного поста[220]. Вызванный в Пелагонию, он был уличен в государственной измене и вслед за тем отправлен обратно в Константинополь, где был брошен в дворцовую тюрьму[221]. Хониат, как будто бы он сам сомневается в достоверности своего рассказа, дает непосредственно после него другое описание хода событий, из которого вытекает, что Андроник в Пелагонии все же находился в свите императора; до того же он был в Константинополе, а потом в военном лагере проводил время в любовной игре со своей возлюбленной.

Андроник уже более трех лет поддерживал любовную связь с Евдокией, одной из трех дочерей своего двоюродного брата Андроника и сестры ненавистного Иоанна[222]. После смерти своего мужа она бесцеремонно предстала при императорском дворе вместе с Андроником. Каждый раз, когда его осуждали за эту кровосмесительную связь, у Андроника находилось шутливое оправдание, что он лишь действует по примеру императора, и, смеясь, он добавлял: «Подданному приличествует подражать своему господину. В одной и той же гончарне все изделия выпекаются из одной и той же глины». Мы бы не знали, о чем идет речь, если бы не было старательного толкования Хониата. Андроник этой пословицей весьма недвусмысленно намекал на еще более предосудительное поведение Мануила, который по зову сердца избрал красавицу Феодору, сестру Евдокии, то есть одарил своей любовью дочь своего любимого родного брата, в то время как у Андроника был роман лишь с дочерью двоюродного брата. Эта шутка не понравилась императору, а родственники Евдокии — Иоанн и его зять Иоанн Кантакузин, — услышав о шутке, пришли в бешенство. На людях они терпели жеманство Андроника, но при этом расставляли ему разные ловушки[223]; однако Андроник всегда выходил сухим из воды и высмеивал своего двоюродного брата, называя его «глупой скотиной». Мы не будем описывать того приключения, которое пережил Андроник в шатре Евдокии[224]. Достаточно констатировать, что ее родственники на каждом шагу пытались скомпрометировать Андроника в глазах Мануила. Они распространяли среди прочего слухи, что Андроник стремится захватить трон[225]. Постепенно Мануил терял свое благорасположение к двоюродному брату. В конце концов он посадил его в дворцовую тюрьму и заковал в железные оковы[226].

Тем временем Геза II, не зная о судьбе Андроника, во главе венгерских войск и отрядов наемников напал на Византийскую империю, начав осаду Браничева[227]. Предусмотрительность Мануила оказалась обоснованной. Он незамедлительно выступил из Пелагонии на Дунай и захватил город Смеле. Война с Венгрией началась. Эта война, которая была описана Киннамом[228] и Хониатом[229] и о которой ничего не известно из других исторических источников, закончилась заключением перемирия на благоприятных для Византийской империи условиях[230]. Нас особенно интересует хронология этой войны. Киннам упоминает разлив Дуная вследствие суровой зимы и дождей[231], что обычно случалось в этом регионе ранней весной[232]. Потом он говорит о зимовке армии Иоанна Кантакузина в горах Вереи и о начале военных действий весной следующего года. Итак, военная кампания Мануила, как следствие интриг Андроника, пришлась на время с весны 1154 года до весны 1155 года. Андроник был заключен в тюрьму в 1154 году, то есть примерно годом позже, чем это вытекает из не особенно точной датировки Киннама, что он, впрочем, признает и сам[233].