Ангел с рожками

Глава 34. Рита

Каким бы родным и близким не был человек, его вещи — это его вещи. Они всецело принадлежат ему. В них вшита его душа. И перешить под себя не удастся. Месяцами, годами возле них не ходи, хозяина в тебе не признают. Ты есть ты, отец есть отец. Гонка развеяла придуманные мною плюшевые иллюзии.

Как мне поведал дядя Ваня, узнав, что я вновь прибыла в Россию и на постоянной основе буду проживать в Санкт-Петербурге, он, взяв на себя ответственность за своё самоуправство, дал поручение механикам улучшить производительность отцовского мотоцикла. Вот насколько друг папы был уверен в том, что я всенепременно заявлюсь к нему в гости с просьбой вернуться в команду. Походу я слишком предсказуема для своих людей. Лишь родная мать всё ещё в дорогих солнечных очках похаживает по дому. Верит, что я больше сюда ни-ни.

Новость о проделанной над мотоциклом работе меня ничуть не покоробило. Во мне не вопила маленькая шестилетняя девочка. Мне сэкономили время. И я этому очень благодарна. Убеждена, над ним работали лучшие механики страны. При первом прокате, я отметила плавность хода байка, его быстрое торможение, отменную управляемость. Всё сделано на высшем уровне. Есть одно «но», он не мой. Мой конь где-то пылится, а где именно — знает всего один человек. Я могу только догадываться.

После гонки, я разослала всем своим однотипные сообщения, что мчу на базу и буду там допоздна, не забыв поблагодарить за их поддержку. Они-то ни в чём не виноваты. Это я облажалась. Матери направляю иную формулировку со сложноподчинённым враньём. Сообщаю ей, что у моих учеников намечается выступление и я буду до талого его дорабатывать, оттачивая до идеала.

— Я могу войти? — Дверь гаража слегка приоткрывается.

Свет я не включала, и потому заметить нахождение в нём кого-то так быстро, мог только тот, кто точно знал, что я буду здесь.

— Утешать пришли? — Отвечаю тренеру, который скромно заглядывает в узкую щель. — Спасибо Вам, я как-нибудь сама. Немного позанимаюсь самобичеванием, и отпустит.

— Утешать? Тебя? — Не дожидаясь, когда я соизволю разрешить пройти тренеру внутрь, он входит, но не продвигается дальше. — Я пришел с одной целью — тебя лично поздравить с победой. Какое самобичевание, Маргарит? Ты сегодня победитель.

— С победой? Это же провал. С таким прокатом мне ничего не видать, — остро парируя я. — Вы, наверно, часть гонки пропустили? Моей щедрости можно позавидовать: делилась местами с соперниками, сердечно радея за их успех.

Я впервые за карьеру мотогонщика лихо теряла позиции. Могло сложиться чувство, что они мне и даром были не нужны. Вроде и мотоцикл шёл как надо, не подвёл ни разу. На прямых участках — благодать. Рвал всех. Старенький снаружи и новенький внутри. Пенять на него будет низко. Виной всему всадник, то бишь я. А по сему я сижу в темноте и копаюсь, в чём же моё упущение.

— Так вальяжно разбрасываться лидерством, и по итогу прийти первой — тут, разумеется, сыграло мастерство, которое ты ни капли не растеряла, Маргарита. Ты мне это на деле доказала.

— Всё-таки пробуете меня утешить, — бессильно усмехаюсь я, наконец взглянув дяде Ване в глаза. Тяжело удерживать лёгкость, когда над тобой нависает такой громадный груз.

— Рит, я же не в детском саду, чтоб кого-то успокаивать и подтирать слюни. За двухгодичный перерыв это потрясающий результат. Выпасть из общего потока и обойти людей, часами улучшающих свои навыки, — дядя Ваня приближается и присаживается рядом. — Это не этапы суперспорта, в которых ты участвовала в шестнадцатилетнем возрасте, а супербайк — соревнование высокого класса. Первый раз приняв в них участие, к тому же после огромного для спортсмена перерыва, ты, чёрт возьми, вышла из него победителем. Несомненно, он бы тобой гордился.

Слова дяди Вани сорвали пластырь с не зажившей раны. Ни на сантиметр не затянулась. Болит. Ноет. Несколько лет словно на обезболивающих сидишь. Глушишь боль, но не лечишь. Смотрю в глаза тренера и вижу, как он постепенно расплывается. Слёзный шлюз открыт. Многоводные реки без сопровождения всхлипывающих звуков потекли по щекам. Ты перестал кричать о боли, не пытаешься до кого-то её донести. Ты с ней просто продолжаешь жить. Закрываю веки, чтоб хоть какую-то преграду выстроить для слёз, беспрестанно текущих по лицу. И кладу голову дяде Ване на плечо. Сейчас, пожалуй, без слов. Молча принять текущие реалии и двигаться вперёд.

Немного ещё посидев и убедившись, что я в полном порядке, тренер ушёл. И в гараже, кроме меня и эха приближающейся ночи, никого не осталось.

Когда же время перевалило далеко за полночь, я надумала двинуться домой. Отдых мне сейчас тоже не помешает. Пораскинула мыслями, можно и хорошенько пораскинуть руками и ногами на кровати.

В дороге моими попутчиками должны были быть ночь и тишина, однако, покидая базу, я обнаружила у самых ворот своего естественного спутника.

— Ты чего здесь стоишь? — Не без удивления спрашиваю у Макса, подсчитывающего, видимо от скуки, видимые небесные тела. Не хватает постеленного на капоте пледа для полноценности всей картины.

— Тебя жду, — вынудила сказать его довольно очевидную вещь. Обычно от растерянности пробуждается тупость.

Он отталкивается от машины и становится прямо напротив меня. Я скучала. Тело просит его обнять, губы поцеловать. Но настроения настолько перепачканное, что грядут неконтролируемые гормональные сбои, как в критические дни: включается опция ищейки — найти то, к чему бы придраться на ровненькой дорожке. И я это «то» ловко отыскала.

— Тренер сказал? — Иду к его машине и прячу телефон в карман, раз уж потребность в такси отпала.

— Что ты тут? Нет. — Максим улавливает моё проснувшиеся недовольство и зеркалит мои действия. Открыв дверь с водительской стороны, он останавливается и устанавливает над крышей со мной зрительный контакт. — Слишком далеко взялась, берись правее. За тобой следом поехал, — и садиться в машину.

— Ты… — речь парализует. Она не поспевает за явной мыслью и за Максимом, чей голос звучал слишком отстранённо.

— Да, — и его водительская дверь закрывается.