Анжелика

Еще история. Нас послали сменить трусцы. Мол, детки, они у вас влажные, сходите да переоденьтесь. Сейчас, в свете всей это педоистерии, толерантности и прочего дерьма такое задание выглядит в некоторой степени странным. Наши матушки попивали белое сухое винцо и тешили умы разговорчиками с владельцами очень белых «копеек» и прочих радостей автомобильной промышленности Родины. Было пасмурно; на курорте выдался на редкость прохдадный и относительно неприветливый день.

— А давай поменяем их в одной раздевалке, — экстремалка, видимо. Анжелика предлагала мне такой же разврат год спустя на другом юге. Предлагала попросту переодеться — нужно было раздеться догола в комнате, которую мы снимали на этот раз на четверых: я, она и наши мамы. Вышел тот еще прикол. Дабы не палиться, мы устроили спектакль (М. Чехов наверняка бы оценил): сначала я сделал вид перед снимающими эти хибары, что якобы не при делах, вообще-то меня отвлекли от чтения радиотехнического самоучителя (детекторный приемник, сука, собранный по этой схеме, так и не зарботал, только фонил, и Анжелика выгнала меня только для того, чтобы переодеться. Потом мы поменялись ролями. Выглядело это чрезвычайно глупо, но тогда нам сие казалось весьма оригинальным).

Мы зашли в ржавое жестяное заведение, грохочущее от поднимающегося ветра. Мамам отсюда мы не были видны не из-за выпуклости планеты, разумеется, а из-за пологого бархана — да это был не бархан, а так, пародия.

Анжелика стиснула свои темно-синие плавочки до коленок; я обратил внимание на то, что она как-то призадумалась, что ли, в общем выдержала небольшую паузу. Разумеется (понял я гораздо позже) это была типичная женская провокация; самка и в девять лет самка. Мне было предоставлено зрелище. Ах, что может быть замечательней нежной голенькой девчачьей письки, не отягощенной порослью той или иной степени. Современная эстетика требует брить манду, это вам объяснит любая торговка, продающая черешню и кое-что еще, не то что порноактриса — так вот, все это реакция на запрет педофилистических радостей. Впрочем, тогда я не занимался подобными умствованиями, а просто смотрел на обнаженную Анжеликину письку.

— А покажи «куриную», как Ленка, — попросил я.

— Я тебе не Ленка, понятно? — ответила Анжелика.

— Ну покажи, — поныл я, — это ведь красиво. Понимаешь ли, я люблю красоту. Очень люблю рассматривать всяких тетенек, и, в особенности, девочек голышом. Помнишь же, мы с тобой смотрели гэдээровский шеститомник 76-го года, тебе ведь нравилось. Ну покажи письку, Анжа, растопырь губки, что тебе сто́ит?

Девочка вздохнула. Опять нужно уступать этим домогательствам! Слегка присела, расставила ножки и, взявшись пальчиками за миниатюрные губки, приоткрыла их. Совсем чуть-чуть.

Там было розово. У Ленки было как-то желто.

Сев на корточки, я стал изучать строение девочкиных гениталий. Это было, честно скажу вам, интересней теоретических занятий с помощью атласа (даже если допустить, что он напечатан за границей в отличном качестве). А запах! Пи́зды взрослых так называемых женщин пахнут совсем не так. Скорее, неважно даже, как они пахнут, а дело в том, что миниатюрная пися девятелетней девочки в принципе не пахнет никак. То есть пахнет… чистотой. Не объяснить. Это что-то вроде тщательно отмытого винограда — вроде пахнет, а вроде и нет. Мне, впрочем, судить очень сложно, ибо я с рождения чувства обоняния лишен. А заодно, кстати, и чувства вкуса, ибо вкус без обоняния — ничто.

Ветер, становясь прохладным, вносил уже некоторый дискомфорт, пора было закругляться. Да и наше затянувшееся отсутствие могло вызвать подозрения. Но я не мог оторваться от созерцания так называемой детской пизденки.

Позже, анализируя увиденное и сравнивая его с невероятно огромными, попросту гигантскими вагинами любящих меня женщин (их было попросту, пардон, до хуя, но любить по большому счету они предпочитали не меня; мне же только доставались лживые слова о нежных, бля, чувствах), я неоднократно задумывался о том, как же мы обкрадываем себя. Ведь пока мы молоды? юны? пребываем в детстве? нам никто не запрещает наслаждаться противоположным полом. Это потом вступают в силу всяческие ограничения, законы, идиотская мораль и прочее, придуманное этими орангутанами, напялившими пиджак и галстук.

В общем, я любовался. Строение этих нежных губок ничем не уступало творениям великих мастеров конца пятнадцатого — начала шестнадцатого веков; эх, пипка ты моя итальянская. Поразили размерчики клиторка. Он был попросту точеным, миниатюрным, как может быть только похотничок второклассницы. Но, как я узнал потом, сей предмет был весьма немаловажной вещью в обиходе современной женщинки, визгливого подобия таксы, страстно виляющей хвостом.