Аника

Глава 2

Тем временем надвигались сумерки. Самое бы время отнести девочку в деревню. Селяне уходят с полей и занимаются домашними хлопотами. Вряд ли кто-то увидит нас.

- Ну, так что будем делать? – спросил я.

Малышка задумчиво поковыряла длинным ногтем в зубах.

- Наверное, надо развести костер, - неуверенно ответила она.

Я надеялся на другой ответ, но все равно не смог сдержать улыбку. Девочка явно не была лишена здравого смысла. Решив, что ночью ее одну у деревни не брошу, я присел рядом с ней и сказал:

- Тогда забирайся ко мне на спину и пошли. Здесь где-то дорога, и костер рядом с ней я разводить не хочу.

- Куда же мы пойдем? – я почувствовал на шее её холодные, цепкие ладошки и невольно умилился, с какой доверчивой готовностью она обхватила меня.

- Пойдем на мое кострище, - прокряхтел я, поднимаясь и оглядывая поляну. В кустах остались развороченный ящик и скомканное покрывало. Казалось, с тех прошла целая вечность. Я подумал, что покрывало пригодилось бы ночью, чтобы укутать Анику, но не мог себя заставить забрать его. Оно, наверное, и по сей день лежит там. Если, конечно, не сгнило за эти годы.

…

Добравшись в подступающей тьме до моего последнего пристанища, я быстро развел костер и устроил девочку под навесом из еловых лап. Укутавшись в мой теплый овечий полушубок, она долго молча лежала, задумчиво глядя на рассыпающиеся над костром искры.

Мне тогда было двадцать четыре, и я мало был знаком с детьми. Своими я обзавестись еще не успел, а младших братьев или сестер мне Господь не дал. Но если бы девочка плакала, звала мать или каких-то других родственников, я бы чувствовал себя не так растерянно.

Во взгляде ее я не видел ни страха, ни тоски, ни грусти, да и вопросов она не задавала, хотя мне казалось, что девочка, внезапно очнувшаяся после тяжкой болезни в дремучем лесу, в компании незнакомца должна иметь массу вопросов! У меня, например, вопросов было хоть отбавляй.

- Ты помнишь что-нибудь? – спросил я.

Аника не пошевелилась, только глаза ее сдвинулись с мирно пылающего в ночи огня на меня.

- Ты была без сознания, когда я нашел тебя, - пояснил я, конечно, не собираясь вдаваться в подробности, - поэтому мне интересно, кто ты, где искать твой дом… кто твои родители…

- Попробую завтра найти дом, - ответила девочка, - Сегодня я… устала.

- А твоя мама? Как ее зовут?

- Ее зовут, как и меня – Аника…

- А братья? Сестры?

- Сестры! Много сестер!

- И… ты помнишь свой дом? Узнаешь, если увидишь?

Она улыбнулась и энергично закивала. Я не стал ее больше мучить.

- Хочешь еще есть? – спросил я, - у меня осталось немного мяса, а к утру, надеюсь, в силках окажется пара хороших зайцев. Сомневаюсь, что они успели нагулять жир, но…, - Я прикусил язык, ожидая, что девочка возмутится, ведь все маленькие девочки млеют от пушистых зверушек, но глаза ее тут же загорелись, а на губах распустилась мечтательная улыбка.

- Я так давно не ела, - пробормотала она, расправляясь с остатками мяса, - Они меня не кормили. Только иногда она приносила что-нибудь, пока бабушка не видит.

- Кто приносил?.. Мама?

Глаза ее вдруг стали цепкими и не по-детски расчетливыми, как у политического деятеля или юриста, который тщательно выверяет каждое слово.

- Ты ведь поможешь мне найти дом?

- Ну, конечно! – уверил я ее, - Мы обязательно ее найдем!

Девочка доела мясо, запила водой и свернувшись калачиком под моим полушубком, уснула. Время от времени она тоненько вскрикивала, словно заново проживала во сне все те ужасы, что ей пришлось перенести за свою короткую и явно несчастливую жизнь.

«Кто она? И кто эти утренние женщины?», - размышлял я, разглядывая ее, - «Может, они и не родня ей вовсе? Может, девочка – сирота, которую они взяли на поруки, но поняв, что девочка больна и работница из нее никакая, попытались заморить голодом? А когда не получилось, просто вывезли в лес и бросили?»

А потом среди чудес и потрясений этого дня я вдруг подумал о… себе…

«Что же мне делать?» - пришла неожиданная мысль.

Пока я не встретил Анику, у меня была четкая цель – добраться до одного из крупных городов – Ливерпуля, Манчестера или даже самого Лондона, найти подходящий монастырь и принять постриг.

А что теперь? Девочка явно не планировала возвращаться к тем женщинам, и я, не подумав, дал ей обещание найти ей дом… Но какой дом я могу ей найти? С девочкой в монастырь меня не примут. Оставить ее по дороге в работном доме я бы тоже не смог. Уж, наверное, Господь явил Чудо (и меня назначил Свидетелем Его) не для того, чтобы я ее бросил, как бросили все остальные, после чего ее сгноили бы в одной из этих душегубок!

Из ее туманного рассказа было ясно, что есть мать, к которой она хотела бы вернуться. И это вовсе не та женщина, что билась лбом о землю возле импровизированного гроба. Но есть ли эта мама в действительности – большой вопрос. Может, она давно умерла, может, не могла прокормить дочь и, отдав ее в работницы, исчезла в неизвестном направлении? Как ее искать? Имя «Аника» – все, что девочка могла о ней вспомнить!

Но даже если отказаться от своей цели – тихого, укромного монастыря, где я мог бы, начать свою жизнь заново в святой благости – и принять девочку, как свою дочь… Мне и одному было тяжело скитаться, подобно дикому зверю – искать пропитание и воду. Да, сейчас было лето, лес прокормит, но как выживать зимой? Я с содроганием припомнил мои последние зимние месяцы – состоящие из голода, холода и ежеминутного предчувствия скорой смерти! А тут еще ребенок… тем более, девочка!

Я глядел на ее лицо. Не смотря на всю ее запущенность, истощенность и болезненность, я видел, что она вырастет в красивую девушку. И это время совсем не за горами. Она должна носить пышные розовые платьица, пить чай с кремовыми пирожными из фарфоровых кружек, спать на мягкой перине в окружении любимых кукол... Все же, что у меня было – это наполненная водой фляжка, несколько кусочков вяленого мяса и мой верный кинжал.

Самый правильный путь, как мне казалось, был – дождаться, когда девочка окрепнет и, взяв ее за руку, увести в какую-нибудь деревню, найти ей хороший дом. В стране был кризис, но деревня, традиционно, жила хорошо, сыто. Да, ей пришлось бы много работать, но при ее внешних данных она без труда нашла бы себе приличного мужа – пусть даже вдовца с кучей детей – и устроила бы жизнь не хуже многих!

Но при этой мысли у меня пересохло во рту. Прошло уже несколько месяцев, как я бродил в чащобах, огибая любые поселения по широкой дуге. Да, прошло несколько месяцев, но я по-прежнему боялся погони. Боялся, что, выйдя на сельский тракт, я непременно увижу на ближайшем столбе плакат с моей криво нарисованной физиономией и сумму вознаграждения…

…

- Что же все-таки ты натворил… Бенни? – спросил Коллум, заинтригованный рассказом узника.

- Я совершил ошибку, - ответил тот, глядя единственным глазом в грязный пол, - Мне казалось, я работал на своей земле, а оказалось, что зацепил широкую полосу от соседской. Соседа не было все лето, он уезжал в… ну, в другой город. А когда вернулся, заметил и подал на меня в суд, я уже успел собрать урожай и продать его. Мне грозил чудовищный штраф, а то и реальный срок за решеткой с конфискацией земель. Я испугался и удрал, забрав с собой все вырученные деньги.

- Это малодушие, сын мой, - назидательно произнес Коллум, - один из тяжелейших грехов.

- Я знаю, Отче, что грешен, - смиренно ответил узник, но вдруг добавил с неожиданным ядом в голосе, - В моей сумке, на дне, лежал увесистый сверток с кредитками и серебром, которые я в качестве откупных, берег для монастыря. Ведь давно минули те времена, когда святая церковь принимала страждущих под свою защиту безвозмездно…

Настал черед Коллума смиренно потупить взгляд, а заключенный продолжил:

- Словом, Чудо, которому я оказался свидетелем, к тому времени, когда угли совершенно догорели, превратилось в страшное ярмо. Так и хотелось заорать: «Господи! Ты исцелил это дитя, а расхлебывать мне?!»

…

Несколько дней мы не двигались с места. И даже немного обжились. Я построил для Аники нечто, напоминающее собачью будку и сплошь выложил ее травой и еловыми лапами. Там она и отлеживалась. А я приносил ей то, что умудрялся добыть в лесу и местной речушке. Не смотря на скудный рацион из мелкой рыбешки и костлявых зайцев, девочка полным ходом шла на поправку. К концу третьего дня она уже сама могла отойти по нужде и перестала просить меня снести её в густые заросли. Но я знал, что девочке для полного выздоровления необходима хорошая еда и молоко. Кроме того, ей нужна была какая-то одежда, крепкая обувь и… кусок мыла. В своей замурзанной, залитой гноем и бог весть еще чем, рубашонке, с босыми ногами, на которых так же, как на руках, топорщились нестриженные, обломанные ногти, с сальными волосами она напоминала оживший труп.

Поэтому все это время я морально готовился выйти все же к людям, и на рассвете четвертого дня мы оказались на опушке леса. Вниз с холма меж зеленеющих пашен и садов бежала приветливая дорога. А вдалеке, в низине, расположилась большая деревня.

Я невольно тянул носом воздух, и, хотя на таком расстоянии это было невозможно, мне показалось, что до меня доносится уже успевший позабыться дух человеческого жилища – дымки каминных труб, выбивающий слюну густой запах копченого окорока, острый запашок коровьего помёта и невероятный сладкий аромат цветущих яблочных садов.

Я покосился на Анику, надеясь и в её лице найти какой-то отклик на открывшуюся перед нами мирную картину. Я был уверен, что привезли ее именно оттуда, и вид родной деревни непременно в ней отзовется. Но взгляд ее был тусклым и угрюмым. Она даже отошла под густую древесную сень, словно желая спрятаться, и я в очередной раз убедился, что ничего хорошего в этом селении девочку не ждет.

- Нам нужно кое-что приобрести, Аника, - сказал я.

- Я не пойду туда. И ты не ходи, - девочка враждебно глядела на далекие домики с весело вспыхивающими от солнечных лучей окошками.

- Тебе нужно молоко и масло. А еще у нас заканчивается соль, совсем нет одежды для тебя и… мыла. А юной леди необходимо отмыться и одеться, - объяснил я, а потом добавил, - Я тебя не заставляю идти со мной. Но тогда тебе придется провести весь день одной на этой опушке.

В глазах ее мелькнуло облегчение, но она тут же с подозрением спросила:

- А ты точно вернешься?

- Даже не сомневайся. Еще до заката я буду здесь. Ты увидишь меня еще издали и сможешь следить, если захочешь. Вот вода и еда. Главное – никуда не уходи и ничего не бойся.

Она вдруг оживилась.

- Я пока попробую поискать дом! Наверное, если буду стараться весь день, у меня, наконец, получится.

Я неуверенно кивнул, не понимая, что она имеет в виду. Может, взглядом собирается найти свой дом в деревне?

…

Каждые сто шагов я оглядывался и махал девочке, и она, стоя на высокой опушке, махала в ответ. Приближение к деревне будило во мне что-то затравленное, дремучее, казалось, я скукоживаюсь и превращаюсь в старую крысу, которую рассел загнал в тупик. А эти периодические взмахи снова возвращали меня в человеческий облик. Хотя бы на сто шагов. Приятно было сознавать, что там, на холме, остался человечек, который верит в меня, доверяет и ждет.

К полудню я, постаравшись заправить под шляпу отросшие патлы и надвинуть ее как можно глубже на брови, наконец, добрался до деревни и, пройдя по главной улице, оказался на рыночной площади. Оживления особого не было, и на меня никто не обращал внимания. Просто какой-то путник, разживающийся солью, мылом и едой перед дальнейшей дорогой.

Некоторую неловкость я испытал, когда дело дошло до одежды. Я никак не мог заставить себя даже остановиться перед женскими платьями. Я понятия не имел, что конкретно нужно девочке, а задавать вопросы и демонстрировать свое невежество мне казалось, будет выглядеть подозрительным. Поэтому я решил купить ей мальчиковый костюм – сюртучок, брючки, сорочку и башмачки. И в походе ей будет проще, и мне при покупке не придется краснеть и мямлить.

Закупив все необходимое – включая добрый горшок масла, половину копченого окорока, кувшин молока и большой жестяной таз – я собрался в обратный путь. С трудом я миновал поскрипывающую на легком ветру вывеску «Харчевня у Рона». Отчаянно хотелось съесть что-нибудь домашнее, выпить прохладного эля, но я волновался за девочку. В гору, да еще с тяжелой поклажей, идти придется гораздо дольше, а я обещал вернуться до заката.

И тут я увидел ту самую старуху! Она, сгорбившись, правила уже знакомой кобылой, восседая на козлах, а в разбитом коробе телеги криво стоял гроб. Настоящий! Так и захотелось заорать: «Гроб пустой!», но, когда телега, поднимая дорожную пыль, поползла мимо, я увидел, что гроб открыт и вовсе не пуст. Над краем его виднелся маслянисто блестящий кончик носа и бледные скрюченные руки, держащие четки.

Я машинально снял шляпу и закашлялся в облаке пыли. Старуха безразлично коснулась меня хмурым взглядом, но в ответ на мою отвисшую в изумлении челюсть, кинула второй взгляд – полный враждебности и подозрительности.

- Повезла…, - выдохнул кто-то рядом. Я оглянулся и увидел за невысокой живой оградой пожилую женщину, задумчиво провожающую скорбную повозку. Заметив мой безумный взгляд, она смущенно поинтересовалась: «Вы были знакомы?»

- Что? О, нет! – ответил я и тут же придумал отговорку, - Мне просто показалось странным, что пожилая леди совсем одна. Неужели никто ей не поможет?

- Ничего, справится. Когда они зарывали дитя, как собаку, помощи не просили. А здесь… и попросила бы, не получит, - женщина криво усмехнулась, - Может, сами придете на помощь?.. Кстати, кто вы?

- Прошу прощения. Я не представился, - спохватился я, - Меня зовут Бенджамин Лоусон. Я путешествую со своим сыном и зашел в деревню за провизией. Кажется, мы видели их около недели назад, поэтому я так и удивился. Мне тогда не показалось, что усопшая… больна.

- Кэти Старр, - представилась в ответ старушка и замолчала на минуту, внимательно меня изучая. Видимо, размышляла, стоит ли вступать в разговоры с проходимцем, - Люси не была больна. Удавилась. После того, как собственноручно закопала дочь.

- Закопала?

- Это долгая история, - женщина некоторое время колебалась, потом предложила, - не хотите ли выпить чашку чая? Я как раз собиралась…

- С удовольствием! – с искренней благодарностью ответил я и, сняв тяжелые узлы с плеч, прошел в тенистый садик, где робко уселся за маленький столик под цветущими рябинами. Вскоре на столе появились чайник, чашки и блюдо с легкими, как пух, оладьями. Как давно я ел домашнюю выпечку? Я еле сдерживался, чтобы не наброситься на еду, как дикарь.

Когда хозяйка присела напротив и поднесла чашку к губам, я, наконец, позволил себе положить на блюдце пару оладий и, неуклюже орудуя ножом и вилкой, принялся за еду.

- Откуда вы? – спросила женщина, - судя по вашему виду – издалека.

- Вы правы, - ответил я с набитым ртом, - от самых холмов Шотландии, миссис Старр.

- Нужда или тяга к приключениям?

- И то, и другое. Вы не против, если я возьму несколько для моего сына?

- Конечно, берите. Сколько ему?

- Двенадцать.

Женщина сдержанно улыбнулась.

- Расскажите, как вы повстречались с ними, - попросила она, - вы сказали, это было… пару дней назад?

- Да, - я замялся, - может, и больше. Мы устроили привал, и я спросил у этих леди дорогу. Они были очень любезны…

Я занервничал и умолк, ожидая дальнейших расспросов, но миссис Старр, помолчав, заговорила сама…