Аника

Глава 3

- Люси – та, что в гробу – была старой девой. Ей уже сровнялось тридцать и надежды завести мужа, увы, давно не осталось. Братья ее и сестры обзавелись семьями и разъехались. И остались они с вдовой-матерью вдвоем. Жили хорошо, сдавали землю в аренду, даже держали кой-какую прислугу.

Я мысленно отметил имя. Люси… Если доверять туманным намекам девочки, ее мать звали так же, как ее – Аникой! Значит, мои соображения насчет «приживалки» верны? Но ее дальнейший рассказ нарушил мои умозаключения.

- Жили замкнуто, но не из-за каких-то там странностей, а просто… думаю, от того, как люди относились к Люси. Со снисходительным презрением, как, впрочем, везде относятся к старым девам. Все ж таки это страшный позор для женщины – причем вполне благородной крови – так и не заинтересовать ни единого мужчину…

И вот однажды Люси пропала из поля зрения на несколько дней, а потом вернулась, но стала вести совсем уж затворнический образ жизни. Мать ее – Маргарет – долгое время убеждала всех, что дочь больна, хотя никто не видел, чтобы хоть раз к ним наведался доктор. А через несколько месяцев соседи стали поговаривать, что видели Люси, прогуливающейся по саду… с животом!

Тут уж деревня взбурлила не на шутку. Безмужняя! Нагуляла не пойми от кого! Ни единого мужчины рядом с ней никогда не видели. Видимо, приспичило дурёхе на закате молодости, она и подалась из деревни… за этим, значит, за самым.

Тут уж местные кумушки все пороги им истоптали, так хотели разузнать, кто отец ребенка. Маргарет всех принимала, пускала в дом, поила чаем, но про Люси молчком. А та ни разу не вышла из своей комнаты, пока в доме чужие были. Так до рождения девочки никто ее толком и не видел.

Судачили о ней долго! И то, что не окрестила младенца, тоже добавляло дровишек в общий пожар осуждения. Правда, Маргарет убеждала, что они ездили в город, чтобы крестить девочку, но никто этому не верил. Зачем ехать куда-то, когда церковь – вон она! - Миссис Старр кивнула в сторону торчащего среди цветущих древесных крон шпиля, - Старухи даже начали подозревать ее в сношениях с дьяволом. Правда, справедливости ради, эти сплетни не нашли отклика в сердцах. Люди здесь здравые, занятые, им не глупостей.

А девчушка росла прелестной, и это по началу примирило селян с историей ее… происхождения. Светлые глазки, розовые щечки, белокурые кудряшки – настоящий херувимчик! Лет до четырех так было, а потом она как-то разом зачахла. Люси почти сразу перестала ее выводить на люди, да и сама из дома ни ногой. Даже в церковь ходить перестала. Наш священник сам ходил к ним, пытался вернуть заблудшие души на узкую стезю добродетели, но ничего не добился. А потом от них ушли слуги.

Все это вместе – и загадочная беременность, и внезапная болезнь малютки, и побег слуг – окончательно отвратило селян от этой семьи. И даже те, кто скептически фыркал на домыслы старух о связях Мисс Люси с Нечистым, стали задумываться, а домыслы ли?..

С тех пор, как ребенок заболел, никто ее ни разу не видел. Жили они от ренты по-прежнему хорошо, но постепенно опускались. Люси стала напоминать тень, а Маргарет из некогда респектабельной матроны превратилась в… ну, в то, что вы сами видели – в неопрятную, злобную старуху.

И вот на днях их увидели на главной дороге. На закате. Люси была похожа на каменное изваяние, а Маргарет, наоборот, была оживлена и всем встречным охотно докладывала, что Сильвия, наконец, отмучилась, и они ее только что похоронили.

- Сильвия? – переспросил я.

- Дочка, - пояснила миссис Старр, пытаясь угадать причину моей растерянности и изумления, - Девочку звали Сильвией.

- Но ведь…, - я умолк, уставившись в свою чисто вылизанную тарелку, - Ничего. Продолжайте.

- Продолжать? Это в общем-то все. Конечно, узнав о смерти девочки, на их пороге снова появились священник и доктор и потребовали предъявить место погребения, но Маргарет отказалась, сославшись на то, что Господь Бог не принимал участия в печальной судьбе девочки, так нечего ему ввязываться и после ее кончины. Деревня, пораженная таким страшным грехом, окончательно отвернулась от нечестивой семьи. А сегодня утром разнесся слух, что Люси повесилась в саду. Маргарет бегала в церковь, умоляла священника помочь, но что тот мог сделать? Сами понимаете.

Некоторое время мы молчали.

- А имя…Аника… вам ни о чем не говорит? – спросил я без особой надежды.

Женщина задумалась, потом пожала плечами.

- Кто это?

- Мне показалось, они… тогда произносили это имя, - пробормотал я.

- Когда, вы говорите, видели их? – перебила меня миссис Старр, - Неделю назад назад?

- Вроде того, - неопределенно ответил я и поднялся, - Спасибо за ваше гостеприимство и вкуснейшее угощение, но мой сын…

- Хотя бы скажите, где вы их видели? И доктору, и пастору, да и всем добрым прихожанам хотелось бы знать причину смерти маленькой мисс и по-христиански проводить ее. Но мы не представляем, где…

- Мы видели их на дороге. Той, что идет через сады, - я неопределенно взмахнул рукой и поспешно водрузил на плечи свою тяжелую поклажу, - девочки с ними не было. Как и гроба. Не знаю, чем вам помочь.

- Сколько вам лет? – неожиданно спросила женщина, и я, не подумав, ответил правду: «Двадцать четыре минуло в феврале».

- А сыну двенадцать?

Осознав свой промах, я торопливо откланялся и, вывалившись за калитку, припустил вверх по дороге. Оглядываться я не стал, но чувствовал затылком полный неясных подозрений взгляд.

…

Как и обещал, я вернулся до заката. Глазенки Аники горели радостью, предвкушением, и чем-то еще. Она словно узнала чужой секрет и изо всех сил старалась его не разболтать. Я в который раз удивился, насколько быстро она поправлялась. Приплясывая возле моих узлов в ожидании «подарков», она выглядела хоть и излишне худенькой и грязной, но вполне здоровой. Чужой и странный мир, в котором она вдруг очнулась, казалось, совершенно ее не беспокоил. Получив толстый кусок копченого окорока, порцию оладий и молоко, она была совершенно счастлива и совершенно… ну, на своем месте что ли.

Я боялся, что она откажется надеть мальчиковую одежду, но напрасно. Она готова была сделать это немедленно, но я не позволил. Сначала девочку нужно было как следует отмыть.

Мы вернулись на прежнюю стоянку - к реке - и до темна грели на костре воду. Аника сидела в тазу в своей замурзанной рубашонке и старательно натиралась куском мыла. К полуночи, натаскавшись воды из реки, я уже не чувствовал рук, но результат оказался необыкновенным! Девочка словно смыла вместе с грязью остатки своей болезни и прежней жизни. Тело ее налилось розовостью и силой, волосы – действительно белокурые! – распушились и завились прелестными мелкими колечками, глазки засияли. Это было воистину прекрасное дитя, Отче! И единственное, о чем я жалел, так это о том, что мать ее умерла и не может увидеть, какое чудо она бросила умирать в лесу.

В заключение я аккуратно подрезал ей своим ножом ноготки на руках и ногах и, закутав с головой в овечий полушубок, уложил поближе к костру.

- Бенни? – позвала она тихонько, когда мы оба уже задремывали.

- Мм..? – отозвался я.

- Кажется, я свой дом нашла, - прошептала она. На какой-то миг я почувствовал умиление. Мне показалось, что она имеет в виду наш костер и теплый полушубок, запах копченого окорока и своих чистых кудряшках… меня, наконец. Это действительно была очень уютная и мирная… домашняя минута. Но она продолжила, - Я искала весь день. И прямо перед тем, как ты вышел из деревни… нашла. Я еще не вполне ориентируюсь, но…кажется, если мы пойдем туда, - она высунула из полушубка розовый пальчик и ткнула им в строну, - То через несколько дней будем дома.

Я молчал. Все сказанное ей – от первого до последнего слова – было какой-то нелепицей. Может, девочка уснула и просто разговаривает во сне? Я приподнялся на локте и посмотрел на нее. Из недр овчины торчал только один серый глаз.

- Почему ты думаешь, что твой дом именно там? – спросил я после небольшой паузы.

- Каждый знает, где его дом. Разве ты не знаешь?

- Знаю…, - я умолк. Разговор был странным. Я пытался подобрать слова, чтобы объяснить, что я знаю, где мой дом, потому что… Что? Ушел оттуда на своих двоих, а не в ящике из-под виски, а потому знаю обратную дорогу? Но ведь девочка явно говорила не о деревне, откуда ее притащили. Все это… путало, сбивало с толку.

- Вот и я знаю. Если мы пойдем прямо туда…, - она села и снова ткнула пальцем куда-то на юго-восток.

- Это лес, малышка, а у меня нет компаса, - Сконфуженно пробормотал я. Больше ничего не пришло в голову. Девочка явно что-то нафантазировала, пока я делал покупки.

- Не переживай. Я буду компасом, - ответила она и снова закрутилась в полушубок.

Мне вдруг страшно захотелось рассказать ей все, что узнал в деревне. О том, как ее мать, повинуясь инстинктам, пустилась во все тяжкие. Сбежала из деревни и вернулась уже с приплодом. Что ее саму звать вовсе не романтичным именем Аника, а вполне по-мещански - Сильвией. Что она долгие годы провела в тяжкой болезни, без соответствующего ухода и лечения, среди жестоких и, вполне вероятно, повредившихся рассудком женщин. Что в конце концов, устав от ее болезни, мать и бабушка увезли ее в лес и бросили там. Что мать ее не выдержала вины и вскоре повесилась, а бабушка… всем желающим рассказывает, что и она – Сильвия – умерла. Что дом ее здесь – в деревеньке у подножия холма. И никому она там не нужна.

Девочка явно придумала некий воображаемый дом, где ее любят и ждут. Хотелось вернуть ее обратно. Пусть это было бы жестоко, но ткнуть носом в неприглядную реальность. Очнись, малышка! Настоящий мир – вот он! Тебя выбросили самые родные тебе люди, а подобрал чертов уголовник, который не знает, что делать даже с собственной жизнью, а ты доверила ему свою… Хочешь выжить – гляди этой жизни прямо в глаза! Или кончишь, как… твоя мать…

Но что-то мешало. Может, радостный блеск ее серого, лучистого глаза, который не хотелось тушить?

«Мать умерла, бабку, если я приведу девочку назад, сначала хватит родимчик, а потом… скорее всего ждет виселица. Что будет с ребенком? Речь шла о каких-то разъехавшихся родственниках… Примут ли они дитя, даже не учитывая ее сомнительное происхождение?» - размышлял я и не особо надеялся на благополучный исход. Вероятнее всего, девочка окажется все там же – в работном доме.

А следом я подумал о том, что, наверное, Господь приберег для этого человечка огромное будущее, раз соблаговолил его спасти и исцелить! А заодно и мне дал шанс искупить грехи, послав ребенку на помощь. Не загублю ли я снова эту жизнь, если просто сведу ее в эту или какую-то другую деревню? Допустим доберусь я туда, куда и планировал, приму постриг, но... смогу ли хоть раз спокойно уснуть? Да и в монастырь я стремился лишь потому, что не знал, куда еще податься… Может, Господь тоже это понял и дал мне знак, что есть и другие пути искупления? В спасении человеческой жизни, например…

Я мысленно представил карту и после недолгих вычислений пришел к выводу, что юго-восток вполне подойдет. Я все равно шел в том направлении, так почему бы не подыграть девочке? У нее есть цель, пусть и воображаемая, а я, глядишь, в пути обрету свою. Может, окажется, что она у нас одна на двоих…

…

Аника сказала, что дом мы найдем через несколько дней, если будем строго следовать ее маршруту. Но мы плутали по лесам несколько месяцев. Каждый божий день она поднималась и решительно сообщала, что чувствует: именно сегодня мы дойдем до цели. И каждое утро я ей невольно верил. А вечером, совершенно обессиленная, с запавшими глазами, она сворачивалась клубочком у наспех сооруженного костра, отказывалась от еды и не могла сдержать слезы разочарования.

- Я такая дура! – причитала она, пока я пытался ее успокоить, - Ни на что не способна! Он где-то совсем рядом, но я не могу найти дорогу!

На утро она убеждала меня, что накануне мы по невнимательности пропустили дом, и мы возвращались на несколько миль назад. Потом снова вперед и снова назад. Мне уже казалось, что я запомнил в этом лесу каждый сучок и каждый куст, и не заблужусь в нем даже с завязанными глазами.

Конечно, не так я себе представлял наш путь – не слепыми блужданиями по кругу. Более того, я был уверен, что девочка окрепнет и телом, и духом и забудет свои фантазии, но этого не произошло. Между тем, близилась зима. Вспоминая прошлую дикую зиму – впроголодь, в землянках и пещерах – я приходил в ужас и меньше всего хотел повторить этот печальный опыт. Тем более с девочкой!

Но я не мог подобрать правильные слова, чтобы вернуть ее к здравому смыслу. Любые мои намеки на то, что надо прекращать эти нелепые поиски и идти к людям, пережить зиму в тепле и сытости, а по весне, если на то будет ее желание… Словом, они встречали только ожесточенное сопротивление. Глаза ее темнели, а тонкие ноздри гневно трепетали.

- Тепло и сытость? – спрашивала она таким тоном, словно я говорил о каких-то гнусных непристойностях, и голос ее не по-детски звенел от возмущения. Я умолкал и отводил взгляд, испытывая какой-то иррациональный стыд за свои незамысловатые желания рядом с некой Великой Целью, к которой шла маленькая Аника. Пусть и воображаемой. Но неожиданно… мы ее достигли…

…

Уже наступил ноябрь. Весь день шел промозглый дождь, и я сомневался, что мне удастся вечером развести огонь. А без огня и укрытия в осеннем лесу нам обоим неминуемо грозила пневмония. Мысленно я прикидывал, что если мы немедля двинем в сторону той самой злосчастной деревни, то к ночи доберемся. (Да-да, Отче! Несколько месяцев мы по сути топтались на месте!). Но найдем ли там ночлег – еще вопрос! В крайнем случае, думал я, можно было направиться прямиком к бабке Аники и поставить ее перед фактом – или пускай нас, или мы выйдем на площадь, и все расскажем. Аника, конечно, сопротивлялась бы такому маневру, но я был готов, если потребуется, даже применить силу, чтобы спасти наши жизни.

Но внезапно девочка радостно закричала и бросилась прочь. Я ускорил шаг, стараясь не потерять ее из виду и вдруг застыл с разинутым ртом. Среди окутанных ледяным туманом сосновых стволов выступили очертания… дома.

Это был отличный, одноэтажный каменный домик под двускатной соломенной крышей и аккуратной поленницей сбоку. К симпатичному крытому крыльцу, увитому уже засохшими вьюнами, вела хорошо утрамбованная, щебневая дорожка, а под окнами, разбитыми, как и полагается, на небольшие прямоугольные секции, грустно понурились осенние цветы.

Если бы я увидел такой домик на деревенской улочке, я бы едва удостоил его взглядом, но здесь, в дремучей чаще, он выглядел неуместно и даже… жутко. Мы сто раз проходили этот участок вдоль и поперек, и, видит Бог, никакого домика тут никогда не было и не могло быть! Да и кому могло понадобиться строить здесь?

- Я же говорила! – послышался рядом ликующий голосок, - Говорила!

- Это…?

- Стой здесь! – строго прервала она, - Я позову тебя.

Не успел я ничего ответить, как Аника развернулась к дому тылом, закрыла глаза ладошками, словно собралась играть в прятки, и мелкими шажками спиной вперед двинулась по тропинке.

- Что ты делаешь? – спросил я, размышляя, не сон ли это. Во снах всегда все странно.

- Стой, где стоишь, - повторила она.

Я был уверен, что она споткнется и упадет. И ударится. А потом я внезапно… обрадовался. Все объяснимо. Не замечали раньше в густой чаще, а как лес с наступлением осени поредел…. Сейчас на крыльцо непременно выйдет какой-нибудь недовольный субъект с топором в руках и потребует немедленно убираться с его земли. После чего Аника поймет, что это не её дом, внемлет голосу разума, и мы, наконец… пойдем в деревню!