Аномия в России: причины и проявления

Заключение

Глубокий и небывало затяжной кризис постсоветской России требует еще больших усилий для постановки достаточно полного диагноза. Описаний симптомов собрано уже много, но их надо еще систематизировать. Если бы было время взять весь массив такого журнала, как «Социологические исследования», за 1989-2011 годы, и прочитать его весь, номер за номером, читателю открылась бы потрясающая и величественная в своем драматизме картина дезинтеграции нашего общества. И в этой эпохальной драме только сейчас становится понятно, какое сложное, динамичное и великолепное общество было разрушено. Примерно так же это стало видно во время Великой Отечественной войны, хотя тогда это было во многом иное общество. Но тот образ замазал идеологический официоз советского обществоведения, скрыл его от молодежи — это нас очень ослабило. А сейчас нельзя утратить урок и то знание, которое дается поражением и болезнью, — это знание едва ли не важнее, чем урок победы.

Но прочитать две-три тысячи статей «СОЦИСа» сразу, чтобы сложилась эта панорама, да еще в движении, мало кто может: у одних нет времени, у других — интереса, да и привычки вникать в частности. Ведь каждая статья — это маленький осколок стекла, который еще нескоро найдет себе соседа в мозаике. Все ждут Откровения, краткого катехизиса. Но уповать на него бесполезно. Тотализирующего учения типа марксизма, которое бы нам все объяснило, сейчас нет и в обозримом будущем быть не может: все и всюду находятся в поиске и сомневаются почти во всем. Человечество переживает общий кризис картины мира и мировоззренческой основы. У нас в XX веке изменения были очень быстрыми, сомнения мучительными и мы оказались более «открыты» этому кризису. Он нам дорого обходится, но, может быть, это как-то вознаградится. Любой фундаментализм в такой буре лишь щель, где можно пересидеть грозу, но двигаться по его компасу нельзя. Значит, надо собирать мозаики знания и намечать путь коллективно, в том числе в диалоге с противниками — и справа, и слева, и сзади.

Правда, процесс дезинтеграции общества очень затрудняет различение «своих» и «противников» — и те и другие предстают в сознании как идеальные типы, а в реальности почти в каждом есть что-то от «своего» и что-то от «противника». Это один из симптомов болезни нашего общества.

Есть также много сложных болезненных явлений, которые метафорически можно назвать синдромами общей болезни, например: коррупция чиновников, всплеск преступности разного типа, мошенничество бизнеса и пр. Но для диагноза главного заболевания желательно найти элементарные причины, которые являются общими для многих разных синдромов и симптомов, хотя и проявляются по-разному в различных условиях и в разных «органах и тканях». Если следовать этой грубой аналогии, то корпус российской социологической литературы указывает, на мой взгляд, на такой элементарный и общий болезнетворный фактор, как аномия.

Общество (как и народ) соединено ответственностью каждого перед каждым — в кругу семьи, ближних, знакомых и друзей, предков и потомков, односельчан и соотечественников, перед государством и перед своей совестью. Ответственность — это неявно данная еще где-то в отрочестве присяга, взятая на себя обязанность следовать нравственным и правовым нормам, принятым в данном обществе и государстве в данный исторический период. Эти нормы и предписывают обязательные действия (заботиться о семье, идти в армию и пр.), и запрещают действия, наносящие вред обществу, государству и даже самому себе (ты тоже достояние страны). Ясно, что массовое невыполнение норм — аномия — сразу разрывает множество связей между людьми и делает страну беззащитной — и перед кризисами, и перед внешними угрозами, и перед своими же бандами воров и мародеров. В России тяжелое поражение начала 1990-х годов на наших глазах привело к аномии не только массовой, но и в очень широком диапазоне норм.

Аномия связана с дезинтеграцией общества диалектическими отношениями — причина и следствие при анализе этих явлений непрерывно меняются местами. Был ли приступ массовой аномии вызван демонтажем советского общества в ходе перестройки — или успешный демонтаж несущих конструкций советского общества удался благодаря нарастающей с 1970-х годов аномии?

Вряд ли мы найдем ответ на этот вопрос, потому что налицо автокатализ, кооперативное взаимодействие обоих процессов, так что новая порция аномии ускоряет дезинтеграцию, а разрыв нового пучка связей человека с обществом углубляет его аномию. В 1990-е годы мы наблюдали уже лавинообразный процесс. Он всех потряс своей мощью и неумолимостью, но и то, что происходило почти незаметно в инкубационный период, важно для диагноза. Здесь — большое поле для исследований.

В книге даны описания проявлений аномии и вызванных ею или находящихся с ней в обратной связи процессов. Это, конечно, только «история болезни», причем уже в открытой форме. Возбудителя болезни мы не знаем. Но и это первое приближение позволяет сформулировать ряд предположений и поставить вопросы. Скоро ли наше обществоведение поставит надежный диагноз и предложит средства лечения, сказать трудно. Значит, в ожидании хорошей теории придется действовать методом проб и ошибок. Чем более внимательно и хладнокровно мы обдумаем то эмпирическое знание, которое уже накоплено, тем меньше травм нанесет лечение обществу.

В этом заключении главное предположение состоит в том, что нынешние выборы (2011-2012 гг.) пришлись на момент, в который совместилось несколько важных процессов, вместе изменивших «политический ландшафт» страны. Возникла новая и неустойчивая система, которую можно сравнительно небольшими усилиями толкнуть в коридор, ведущий к существенному оздоровлению общества. А значит, на выходе из этого коридора на следующий перекресток уже можно будет собрать социокультурную общность, способную стать культурно-историческим типом и изменить вектор хода событий в России.

Выборы совпали с точкой перегиба в новейшей истории — завершился первый период «проекта Путина». Колебания и неопределенности в действиях «тандема» не меняют этого вывода. Суть этого периода с точки зрения состояния общества и государства выглядит так: надо было провести мягкий выход из «ельцинизма», повысить управляемость и связность страны, смягчить последствия культурной травмы 1990-х годов и увеличить поток ресурсов для жизнеобеспечения. После 2000 года новая власть попыталась «приподнять» страну в рамках коридора, заданного реформой, не входя в конфликт ни со слоем новых собственников, ни с Западом.

Без конфликта все же не обошлось, но был увеличен поток ресурсов в экономику России и на потребление граждан (хотя и не всех — сохранилось огромное по масштабам «социальное дно», выпавшее из программы). Это успокоило людей, оставшихся на плаву, пробудило оптимизм, но улучшения во многом были достигнуты «проеданием базы» — проблемы перекладывались на плечи следующего поколения. От ельцинизма в наследство были получены главные системы страны в изношенном и даже полуразрушенном состоянии. Ресурс этого компромиссного проекта был исчерпан уже к 2005-2006 годам, возникло ощущение застоя, стало расти недовольство — еще смутное, но массовое. Темпы деградации ускорились, и процесс приобрел массивный, неумолимый характер.

Переломить ход событий и преодолеть кризис легитимности не удалось. Задержка с программой восстановления размыла созданный за первый срок Путина «сгусток» легитимности. Положение осложнил кризис 2008 года. И когда обществу стали представлять «стратегические программы» развития, написанные то ИНСОРом, то ГУ ВШЭ с их антисоциальными установками, легитимность власти быстро пошла вниз.

В результате общий фон выборов был таков. Россия уже двадцать лет живет в состоянии нестабильного равновесия, которое испытывает давление извне при наличии внутри страны влиятельных сил, также заинтересованных в дестабилизации. Идут взаимосвязанные «дремлющие» кризисы социальных и национальных отношений, деградация систем жизнеобеспечения, безопасности и культуры, быстрые изменения в массовом сознании и смена поколений в условиях культурного и социального кризисов. Созревание всех частных кризисов и их соединение в систему — результат стратегического выбора, сделанного в конце 1980-х годов с целью разрушения советской системы. Этот выбор не был принципиально пересмотрен.

Бывают ситуации, когда легитимность власти почти на нуле, но политический режим, заведомо не обеспечивая долгосрочного выживания народа и страны, притормаживает процесс разрушения. И население, рассмотрев имеющиеся в наличии реалистичные варианты конфигурации власти, приходит к выводу, что данный режим ведет страну к гибели, но медленнее, чем это сделали бы другие властные команды, возможно, даже более патриотичные, чем данный коррумпированный режим — он оказывается более эффективным.35

В докладе «Двадцать лет реформ глазами россиян» (Институт социологии РАН, 2011) сказано «не просто о сохраняющейся нелегитимности сложившейся в России системы общественных отношений в глазах ее граждан, но даже делегитимизации власти в глазах значительной части наших сограждан, идущей в последние годы».

Но в 2011 году это состояние приобрело новое качество. И в этом докладе сказано: «В первую очередь в этой связи стоит упомянуть чувство стыда за нынешнее состояние своей страны. Стыд за страну… связан с отрицанием сложившегося в России «порядка вещей», «правил игры» и т. п., которые представляются людям не просто несправедливыми, но и позорными… Новой тенденцией последних лет является при этом практически полное исчезновение связи чувства стыда за свою страну и всего блока негативных чувств с доходом — если еще пять лет назад наблюдалась отчетливая концентрация испытывающих соответствующие чувства людей в низкодоходной группе, то сейчас они достаточно равномерно распределены по всем группам общества, выделенным с учетом их среднедушевых доходов. Это значит, что если тогда эти чувства вытекали прежде всего из недовольства своей индивидуальной ситуацией, то сейчас это следствие несовпадения реальности с социокультурными нормами, широко распространенными во всех слоях россиян, что также говорит об идущих процессах делегитимизации власти. При этом в последние годы чувство стыда за свою страну довольно быстро нарастает» [61].

Таким образом, чувство стыда и несправедливости теперь «равномерно распределено по всем группам общества»! Это кризис, который неминуемо ведет к изменениям.

Второй важный сдвиг в структуре общества, который, видимо, и послужил условием для первого, состоял в том, что на общественную арену вышло совершенно новое поколение — первое постсоветское и постимперское поколение. Оно представляет собой новый культурно-исторический тип с неизвестным в России типом рациональности и потребностей, несбыточными притязаниями и комплексами, почти утративший коммуникации с государством и старшими поколениями. На мой взгляд, это краткоживущий культурный тип, но срока его жизни хватит на то, чтобы сыграть важную роль в судьбе России — пока трудно сказать, во благо или нет.

Это поколение, вошедшее в активную взрослую жизнь после 1990-х годов, обнаружило совершенно необычное культурное лицо, которое поразило и власть, и большинство общества на Болотной площади.36 Надо вдуматься: плейбой М.Д. Прохоров, символизирующий сладкую жизнь, получил в Москве на выборах президента более 20% голосов. Более того, в общежитиях самых элитарных вузах Москвы рейтинг Прохорова был чрезвычайным. В общежитиях Высшей школы экономики он получил 66 и 64% голосов, в МФТИ (г. Долгопрудный) — 45%, в общежитиях и библиотеке МГУ — 39,4 и 40,4%. Его электорат: люди сходного возраста и образа мыслей, связанные интенсивным обменом информации, — это уже почти готовая партия или, точнее сказать, новое племя, младое, незнакомое.

Уже в ходе выборной кампании произошли столкновения, хотя они и были обозначены иносказательно — как требование честных выборов. В этом требовании сошлись и «правые», и «левые», и даже «националисты». Такое единение говорит о том, что в населении накопилось недовольство, но по разным основаниям в разных группах. Выборы и обвинение в подтасовках — та точка, в которую довольно легко «канализировать» самые разные, даже взаимоисключающие, типы недовольства, как фокусируется в одной точке взрыв кумулятивного снаряда. Это одна из самых эффективных политических технологий дестабилизации обществ «переходного типа».

Ясно, что не на выборах решается наша судьба. Ее надо строить, и строительство будет долгим, так что время для настоящих выборов еще не настало. Примечательно, что все это участники митингов интуитивно понимали и потому отказывались говорить, какой результат они бы посчитали «честным» (точнее, какого результата они бы хотели). Разве собравшиеся на Болотной площади хотели привести к власти Каспарова, Касьянова или даже саму Ксению Собчак? Думаю, это невероятно.

При этом упор делали на подтасовке при подсчете голосов (трудно измерить ее величину, но не она решает дело). Но выборы — это не опускание бумажки в урну, это обдумывание и обсуждение программ, альтернативных векторов развития. На деле партии или кандидаты, шедшие на выборы, не могли внятно изложить свои программы, даже те, которые у них заготовлены. Их спокойное рассудительное объяснение было заменено скандальными шоу с циничным посредником — краснобаем, который формирует тематику и стравливает выступающих. Это профанация выборного процесса, которая целенаправленно искажает образ кандидатов (хотя и качество их программ оставляет желать лучшего, во многом из-за деформации массового сознания, к которому эти программы обращены). Но эту фундаментальную нечестность выборов как будто не замечали ни правые, ни левые.

Строго говоря, реальных выборов не бывает при отсутствии принципиально разных стратегических программ. А программы еще не вызрели: наш кризис слишком глубок и слишком плохо изучен. Многие формы нашей жизни еще условны, мы ходим в тумане по нашим порочным кругам. Что до выборов, то власть и «элиты» компонуют из разных групп политиков, загримированных слегка по-разному, псевдопарламент — в нем и коммунисты есть, и социал-демократы, и либералы, и консерваторы. Но в обществе, где бушует аномия, «честные» выборы без программ — это риск катастрофы без шанса выбраться целыми.

Могут ли быть действительно честными выборы при той структуре общества, которая сложилась, и при той степени всеобщей аномии, в которую мы погрузились? Нет, это утопическое предположение. И дело не во власти, а в состоянии общества. В России произошло глубокое и тотальное отчуждение населения от власти. Ведь половина избирателей вообще не участвует в выборах — их разными способами отвратили от этой процедуры. Уже поэтому выборы нельзя считать честными, но на это не обращают внимания: средний класс принял «правила игры» такой демократии.

Ну как может в этих условиях разумная власть допустить честные выборы? Люди переживают сильнейший стресс, их недовольство и отчаяние канализированы именно на власть, которая предстает в массовом сознании как «коллективный враг народа». В таком состоянии сами граждане не могут выступить как разумные и расчетливые избиратели. Часто люди признаются: «Я голосовал за… но с отвращением». Ничего себе, честные выборы.

Сейчас, в этом «переходном периоде», политический класс России представляет собой типичное «общество спектакля». Пока что этот спектакль удерживают в рамках жанра вялой бытовой драмы — и то это почти подвиг нашей власти. Представьте, что какой-то ангел заставил власть провести новые, «честные» выборы, которых требовали и на Болотной, и на Поклонной. Что было бы на выходе? Шведский социализм? Наблюдая весь этот политический класс 25 лет, могу почти с уверенностью сказать, что, прилети такой ангел, вся нынешняя система, которая и так еле держится, рухнула бы без всякой революции, не оставив зародышей порядка. Хотят ли этого наши креативные обитатели дискотек и пассажиры чартерных рейсов? Или они думают, как думали в 1991 году, что система рухнет, а все остальное останется по-прежнему?

Да, избыточное участие государства в выборах ведет к сдвигу результатов в пользу власти. Но ведь у нас нет гражданского общества, которое бы выполняло контролирующие функции. Кто же возьмет под свою крышу и под свое руководство избирательные комиссии, если отогнать от них «силовиков и бюрократов»? Преступные группировки, отвязанные от «силовиков». РФ в плоскости выборов станет одной большой Кущевкой. То-то будут довольны честные наблюдатели, которые возмущались грубостью функционеров «Единой России». И ведь трудно этого не понять!

Но выборы — совсем другая тема. Для нас важнее тот факт, что выборы породили общественный конфликт, который стал «затравкой» для интенсивных контактов, а затем и сгустков человеческих связей, способных стать зародышами новых социокультурных общностей — как кристаллик, брошенный в пробирку с раствором, инициирует кристаллизацию растворенного вещества. В условиях неустойчивого равновесия такие события открывают возможность внесения матриц порядка в хаос броуновского движения атомизированного населения. Реально проект, альтернативный проекту власти, может сложиться только в результате политического действия, которое создает возможность «сборки» социокультурной общности как политического субъекта (так же, как преступное сообщество формируется в процессе совершения преступлений). Если будет на то политическая воля государства, этот процесс можно довести и до этапа «сборки» рассыпанных аномией социокультурных групп. Недовольство еще не достигло степени, при которой люди превращаются в разрушительную толпу, но уже побудило к самоорганизации, хотя и рыхлой.

Задача — конструктивно использовать потенциал этой самоорганизации, охлаждая при этом выбросы иррациональной энергии. Очевидно, что консолидация группы, укрепление ее солидарности и излечение ее членов от аномии одного типа может резко усилить коллективную аномию этой группы, но другого типа. Пример — сборка преступного сообщества с жесткими нормами воровского закона и круговой порукой.

Можно даже предположить, что на выходе из длительного тяжелого кризиса все спасительные для общества проекты сопряжены с риском породить в качестве побочного продукта маленького или большого монстра. Тут требуется знание, системное видение и мужество.

В процессе самовыражения двух рыхлых протообщностей, вышедших на митинги во время выборов, мы могли разглядеть эту опасность. Вот, например, листовка с митинга на Поклонной горе — обличение «альтернативного» митинга на проспекте Сахарова. Надо, наверное, ее петь на мотив популярной песенки:

А ниже — портретики Гитлера и дяди Сэма и надпись: «Вот этим нужна твоя помощь. Пойдешь на “оранжевый” митинг?»

А на обороте — плакат «Родина — мать зовет!» с такой идентификацией: «Мы… за Родину, за народ, против власти и против “оранжевых”»…

Если бы я был Маяковский, я бы сказал: «Вы что, товарищи, белены объелись?» Ведь концы с концами в листовке не вяжутся — и это вы несете людям. «За Родину, против власти…» Как вы себе представляете Родину без власти?

Далее, рядышком, два суждения: «Никогда больше мы не отдадим страну в руки врагов и предателей… Россия — наша страна, мы в ней хозяева».

Товарищи хозяева, когда же вы успели вырвать страну «из рук врагов и предателей», которым ее отдали, видимо, в 1991 году? И почему вы, хозяева, так плохо хозяйничаете? Да и чем вы заслужили место «хозяев России»? Вы, похоже, бредите наяву.

А что написано о мотивации тех, кто был на Болотной площади? Вчитайтесь: «Они хотят нас грабить под прикрытием Запада, хотят стать полицаями при оккупационном режиме — не зря они цепляют белую повязку на рукав: хотят забрать власть у одних воров и передать другим».

Это, откровенно говоря, свинство, да и глупо это. А неделю до этого я видел очень похожую листовку, но еще круче: на плакате юноша со злобным искаженным лицом бежит прямо на вас с голыми руками — и надпись: «На нас идут оранжевые собаки!»

Это уже никуда не годится! Кого вы называете собаками? Таких же студентов и инженеров, которые собрались на соседней улице! Да у них точно такая же каша в голове, как и у вас, различия между вами малы, не стройте иллюзий. У них точно такие же причины куда-то идти вместе, что-то кричать и свистеть. Потому что за двадцать лет — весь срок их жизни — они зашли в тупик, а десять последних лет в тупик их вела нынешняя власть. Вела по многим непреодолимым причинам — из коридора 1990-х выбраться трудно, хорошей дыры нет.

И выходит, что и оба «альтермитинга» ведут их в тупик. Обе родственные группы внемлют, как их вожди с трибуны внушают им самосознание смертельных врагов. И ни на одной трибуне не говорят о том, как выйти из тупика! Только патетические заклинания.

Это провал рациональности, этики и эстетики! В 1918 году наши деды сорвались в Гражданскую войну — культура в этом плане не дозрела до революции. Интеллигенция грезила наяву и начала битву призраков, в которой разум отключается. Социалисты объявили войну социалистам! Дорого мы заплатили за этот урок. И вот, когда он мог бы быть освоен — устраивают спектакль новой гражданской войны.

После выборов в блогах обсуждали эту проблему. Один участник разговора написал: «У меня довольно тяжелый опыт попытки диалога с представителями разных политических сил. Это нельзя назвать “борьбой идеологий”, в головах не четкие идеологические конструкции, а хаос, мозаика из мифов. Почему различные философские школы могли вести в Древней Греции диалог? У них была общая площадка — логическая, языковая, — на которой они могли друг друга понимать. У нас она разрушена. Назаровский Союз Русского Народа называет себя “бело-монархистами”. Их не смущает то, что белые не только не были монархистами, но именно они и были революционной силой, свергнувшей царя. Здесь не только нельзя выйти на диалог, тут просто тяжело обнаружить фундамент вменяемости. Но у многих зато в головах четко сформулировалась идея террора. Я сначала думал, что это так — просто смелые фразы, но потом понял — люди не шутят. Разговариваю с коммунистом, и он мне между делом говорит: «А если мы придем к власти, мы вас расстреляем — вы же белые”. Разговариваю с националистом — та же песня: “Если мы придем к власти, мы тебя расстреляем — ты же красный”. Вел диалог с лидером монархической организации. Он ругал-ругал большевиков за террор, а потом, фактически без перерыва, заявляет: “Мы придем к власти и расстреляем всех сталинистов”. И его нисколько не смущало — сколько же сталинистов в нашей стране… Идеологию заменила идея расстрела. И это не шутки».

Ясно, что последние три года вся система РФ нестабильна, многое надо менять, и давно пора. Страна — на перепутье. Одни считают, что сдвиг надо производить в сторону восстановления хозяйства и к более социально ориентированной политике. Перебрали с изъятием куска хлеба у обедневшей половины, причем перебрали так сильно, что надо удивляться терпению людей.

Но «креативный класс», перспективы которого сумрачны, прильнул к нашей «демократической буржуазии», которую потеснили у кормушки «силовики и бюрократы». Он в томящем беспокойстве пошел на Болотную площадь требовать честных выборов. Это средство компенсировать фрустрацию, реально не было никаких надежд на то, что эта «буржуазия», победив Путина, поделилась бы трофеями с нашей креативной офисной молодежью.

Задача, которую большинство смутно излагает в социологических опросах, очень сложна: создать снова сплоченное справедливое общество с большим потенциалом развития и без мещанской тупости норм позднего СССР. В чем сложность? В том, что если ослабевает тоталитарная идеократия (а она вырождается быстро), большая часть образованных и умелых людей сдвигается к социал-дарвинизму. Даже если таких людей 10-15%, они побеждают остальное «мирное население» — оно само не может организоваться. В позднем СССР интеллигенция составляла 30% населения, из них половина была «энергичных», остальные примыкали к «мирному населению» и своей политической функции не выполняли.

А сейчас почти всю молодежь пропускают через «вузы». Знаний эти вузы дают не так уж много, но идеологическая промывка эффективна. Даже просоветские студенты выражаются штампами из полученных курсов. Они и не знают, что «говорят прозой».

Мы видим, что какое-то время справедливые общества держатся на харизме вождей и первых трех поколений «чекистов и правдистов». СССР молодые пока еще плохо знают, но перед глазами наглядные примеры. Каддафи просто засыпал всех своих бедуинов нефтедолларами — и что? От Лукашенко молодые и продвинутые бегут, чтобы «защищать Беларусь» извне. Они признают, что «проект Лукашенко» — самый разумный и удачный способ преодолеть кризис, но им под его властью неуютно. Пока что его опора — простонародье. Но память «лихих 1990-х» уже перестает работать, и легитимность его «похожего на советский» режима иссякает, как это было и в самом СССР. То же самое наблюдается на Кубе — образованная молодежь похожа на нашу в конце 1980-х годов. При этом всем студентам там очевидно, что при «демократизации» их сбросят с уровня постиндустриальной (во многих отношениях) страны на уровень Гондураса, да еще и примерно накажут.

Думаю, что слабость «режимов социальной справедливости» — следствие романтических, идеалистических представлений о человеке и обществе. Эти представления начинают господствовать, когда сходит со сцены третье поколение тех, кто строил эти режимы и отдавал за них свои жизни (следовал «практическому разуму»). Справедливости, чистой совести и безопасности желает минимум 95% нашего населения (хотя почти у всех есть своя мечта, личное отклонение от нормы, без этого никак не может человек). Но незнание «общества, в котором живем» и тупое неуважение к «личным отклонениям» отталкивают массу людей — и они равнодушно смотрят на уничтожение главных ценностей. Люди в состоянии аномии перестают быть гражданами и не защищают справедливый строй, хотя и ценят его.

При этом из всех векторов политической активности сегодня именно левопатриотический выглядит самым заторможенным — я говорю о когорте молодых. Старики — это все же декорация спектакля, уже сходящего со сцены. Блокировка этого направления — общая беда, без него вся система оказывается вырожденной и недееспособной. Только это «разумно советское» течение совмещает ценности справедливости, свободы и развития с гражданским национализмом, а значит, может вести диалог почти со всеми другими «субкультурами». Если оно недееспособно, все остальные повисают в воздухе, система крутится на холостом ходу. Какие психологические блоки дезактивируют мотивацию этой общности? Думаю, трудно молодому человеку перейти Рубикон и стать изгоем в среде «энергичных и креативных» — без гарантий, что успеет подойти подкрепление.

В общем, в настоящее время российское общество находится в «переходном состоянии», и главная задача оппозиции — выработать новые формы оказывать давление на власть, чтобы заставить ее сдвигаться к решению задач национальной повестки дня в интересах страны и большинства. Для этого надо преодолевать аномию, изучать реальную структуру общества и налаживать диалог с консолидирующимися социокультурными общностями с помощью современных информационных средств. Надо собираться не на митинги, а для выработки национальной повестки дня — для обсуждения стратегических идей развития без монополии ИНСОРа и May с Кузьминовым.

Как видятся главные сгустки мировоззрения, вокруг которых, скорее всего, будут собираться общности. Как эти общности разойдутся по обе стороны главной линии фронта?

Думаю, главное разделение пройдет в сфере «представлений о человеке», между приверженцами разных «антропологических моделей». Грубо говоря, для одних «Человек человеку — волк», для других «Человек человеку — брат». На это надстраивается практически все остальное.

Поскольку слоев в этой надстройке много, люди в большинстве своем разделяются не на «чистые типы», а на размытые группы с разными профилями взглядов. Скажем, предприниматель — искренний православный, хочет быть справедливым, любит человечество, но вынужден в условиях конкуренции иногда поступать по-волчьи — и какие-то нормы этих отношений входят в привычку. Непрерывная рефлексия и самоанализ невозможны, времени и сил не хватит. Куда он сдвинется в критических обстоятельствах, заранее сказать нельзя. Но описать «чистые типы» полезно: это людям в решающие моменты сколько-то поможет.

Будет лучше, если общности тех, кто уже наметил векторы своего дрейфа в критических обстоятельствах, определятся и консолидируются — возьмут в руки флаг. Можно сказать, наденут форму — вспомним, что участие в боевых действиях без формы есть нарушение конвенций. Конечно, появятся и партизаны, но лучше, чтобы главные силы были регулярными: меньше травм для мирного населения. Флаг и более или менее внятное кредо позволяют вести переговоры, находить компромисс, а в худшем случае заключать перемирие.

Если верить социологии, большинство населения по главному критерию разделения сдвинуто к типу «человек советский» в состоянии развития, с учетом уроков, полученных с 1980-х годов. В этой массе, мне кажется, сложились три «сгустка». При этом в каждом из них можно увидеть ядра, способные к развитию по слегка разным траекториям:

— люди, тоскующие по советскому строю, считающие несвоевременным его критический анализ и выработку его новой мировоззренческой основы; это в основном приверженцы ортодоксальной советской идеологии, слегка прикрытой «советским» марксизмом;

— люди, которые подвергали и подвергают советский строй критическому анализу с целью выработать мировоззренческую основу и технологии для сдвига постсоветского общества в коридор «нового советского проекта» как необходимого условия жизни страны и народа (точнее, многих стран, народов и культур); большинство этих людей уже в конце 1980-х или самом начале 1990-х годов отвергли доктрину перестройки и реформы, однако среди них весьма велика и доля тех, кто сохранил идеалы демократии и либерализма, но отверг практику реформаторов, признав советский строй потенциально более демократическим и справедливым, нежели западные варианты социал-демократии и либерализма;

— люди, которые под давлением новой идеологии и социального бедствия отшатнулись от «надстройки» советского строя и прильнули к учениям, амбивалентным по отношению к главному критерию (религиозным, культурным и этническим); они могут стать и союзниками первых двух общностей, и их активными противниками — зависит от многих факторов; это, видимо, самая массовая категория: это и люди, принявшие религиозную картину мира (притом что очень влиятельные силы толкают Церкви к антисоветизму), это и националисты (которых усиленно толкают к этнонационализму), а также те, кто попал под влияние криминальной субкультуры.

В принципе превращение всех этих рыхлых масс в политические и даже социокультурные общности требует разработки их кредо и представлений о будущем. Надо бы этот процесс ускорить. Сейчас, к сожалению, наблюдается лихорадочная активность по консолидации православных как антисоветской общности, хотя по всем признакам она должна была бы сближаться с «советскими» — ведь видимые альтернативы организации земной жизни в России явно противоречат системе христианских норм. Но при всех дрейфах точки невозврата пока не достигнуты, так что договориться в мирных условиях еще возможно, а прогнозировать расколы в условиях катастрофы почти бесполезно.

О том меньшинстве, которое сплачивается на платформе «Человек человеку — волк» и охотно заявляет свое кредо, пока говорить не будем. Но с уверенностью можно сказать, что по мере оформления массы их противников как политической силы у них начнется «отток персонала». Все-таки, участь волка печальна, и перспективы неблагоприятны.