Антигона

Сейчас узнаем лучше колдунов.

Мой сын, наш приговор твоей невесте

В тебе не вызвал гнева на отца?

Тебе всегда останемся мы милы?

Отец, я — твой. Твои благие мысли

Меня ведут — я ж следую за ними.

Любого брака мне желанней ты,

650 Руководящий мною так прекрасно.

Вот это, сын, ты и держи в уме:

Все отступает пред отцовской волей.

Недаром же мы, смертные, желаем

Родить себе послушных сыновей,

Чтобы умели злом воздать врагу

И друга почитали б, как отец.

А что сказать о том, кто народит

Детей негодных? Что себе обузу

Он породил, посмешище врагам?

660 Не подчиняйся ж прихоти, не жертвуй

Рассудком из-за женщины, мой сын,

И знай, что будет холодна любовь,

Коль в дом к тебе войдет жена дурная.

Найдется ль язва хуже злого друга?

Нет, как врага отвергни эту деву, —

Пускай в Аиде вступит в брак с любым.

Раз я ее открыто обличил,

Ослушницу, единственную в граде.

Пред ними я не окажусь лжецом —

670 Ее казню. Пускай зовет на помощь

Родную кровь! Я со своих спрошу,

Как и с чужих, коль будут непослушны.

Ведь кто в делах домашних беспристрастен

И как правитель будет справедлив.

А кто закон из гордости нарушит

Иль возомнит, что может власть имущим

Приказывать, тот мне не по душе.

Правителю повиноваться должно

Во всем — законном, как и незаконном.[8]

680 Тот, кто властям покорен, — я уверен, —

Во власти так же тверд, как в подчиненье.

Он в буре битвы встанет близ тебя

Товарищем надежным и достойным,

А безначалье — худшее из зол.

Оно и грады губит, и дома

Ввергает в разоренье, и бойцов,

Сражающихся рядом, разлучает.

Порядок утвержден повиновеньем;

Нам следует поддерживать законы,

690 И женщине не должно уступать.

Уж лучше мужем буду я повергнут,

Но слыть не стану женщины рабом.

Коль в заблужденье нас не вводит возраст,

Нам кажется, — ты говоришь умно.

Бессмертные даруют людям разум,

А он на свете — высшее из благ.

К тому же я не в силах утверждать,

Что ты в словах своих несправедлив,

Но и другой помыслить правду может.

700 Мне узнавать приводится заране,

Что люди мыслят, делают, бранят.

Для гражданина взор твой страшен, если

Его слова не по сердцу тебе.

Но я повсюду слушаю — и слышу,

Как город весь жалеет эту деву,

Всех менее достойную погибнуть

За подвиг свой позорнейшею смертью:

Она не допустила, чтобы брат,

В бою сраженный и непогребенный,

710 Добычей стал собак и хищных птиц.

Она ли недостойна светлой чести? —

Такая ходит смутная молва…

Конечно, для меня нет счастья выше

Благополучья твоего. И вправду:

Что для детей отцовской славы краше?

Что славы сына краше для отца?

Но не считай, что правильны одни

Твои слова и, кроме них, ничто.

Кто возомнит, что он один умен,

720 Красноречивей всех и даровитей,

Коль разобрать, окажется ничем.

И самым мудрым людям не зазорно

Внимать другим и быть упорным в меру.

Ты знаешь: дерева при зимних ливнях,

Склоняясь долу, сохраняют ветви,

Упорные же вырваны с корнями.

Тот, кто натянет парус слишком туго

И не ослабит, будет опрокинут,

И поплывет ладья его вверх дном.

730 Так уступи же и умерь свой гнев;

Затем, что, если мнение мое,

Хоть молод я, внимания достойно,

Скажу: всего ценней, когда с рожденья

Разумен муж, а если нет — что часто

Случается, — пусть слушает разумных.

Ты должен, царь, — коль мне сказать уместно, —

Внять и ему: обоих речь прекрасна.

Так неужель к лицу мне, старику,

У молодого разуму учиться?

740 Лишь справедливости. Пусть молод я, —

Смотреть на дело надо, не на возраст.

А дело ли бесчинных почитать?

Я почитать дурных не предлагаю.

Но в ней как раз не этот ли порок?

Того не подтвердит народ фиванский.

Иль город мне предписывать начнет?

Не видишь сам, что говоришь как отрок?

Иль править в граде мне чужим умом?

Не государство — где царит один.

Но государство — собственность царей!

Прекрасно б ты один пустыней правил!

Он, кажется, стоит за эту деву?

Коль дева — ты: я о тебе забочусь.

О негодяй! Ты на отца идешь?

Ты, вижу, нарушаешь справедливость.

Не тем ли, что свое господство чту?

Не чтишь, коль ты попрал к богам почтенье.

О нрав преступный, женщине подвластный!

Не скажешь ты, что я служу дурному.

760 Однако же вся речь твоя — о ней!

Нет, и о нас и о богах подземных.

Ты все же в брак не вступишь с ней живою.

Когда умрет, за ней умрет другой.

С угрозами ты выступаешь, дерзкий?

Угроза ли — с пустым решеньем спорить?

Раскаешься в безумных поученьях!

Сказал бы: глупый! — но ведь ты отец.

Раб женщины! Не ластись, не обманешь!

Сам говоришь, других не хочешь слушать!

770 Да? Но, клянусь Олимпом, не на радость

Меня поносишь бранными словами.

Эй, приведите эту язву! Пусть же

У суженого на глазах умрет.

Нет, не умрет — об этом и не думай! —

Здесь, на моих глазах, — но и меня

Твои глаза вовеки не увидят.

Иных друзей ищи для сумасбродств!

Царь, удалился он поспешно, в гневе, —

В таких летах опасен скорбный дух.

780 Пускай идет! Он больно горделив!

А этих дев от смерти не избавит.

Ужель обеих думаешь казнить?

О нет, — ты прав, — не ту, что невиновна.

Какою ж смертью ты казнишь другую?

Ушлю туда, где людям не пройти,

Живую спрячу в каменной пещере,

Оставив малость пищи, сколько надо,

Чтоб оскверненью не подвергнуть град.

Аид она лишь почитает — пусть же,

790 Молясь ему, избавится от смерти

Или по крайней мере убедится,

Что тщетный труд умерших почитать.