Антиревизионизм

Взаимодействие с критиками

Наконец перейдем к тем приемам, которые используются ревизионистами, когда точка зрения навязывается уже не массовой аудитории, а тем, кто настроен критически. Те же приемы используются, когда ревизионист вынужден объяснять, почему его точка зрения не встретила понимания. С моей точки зрения, применение приёмов из списка ниже свидетельствует о слабости позиции и невозможности отстоять её прямыми утверждениями и доводами.

В политической дискуссии «бремя доказательства» лежит не на том, кто выдвинул тезис/обвинение, а на том, кому после этого приходится доказывать, что он не верблюд. Тот, кто начал действовать первым и сумел заставить врага оправдываться, имеет приоритет. То есть, если в дискуссии о том, есть ли в России жидомасонский заговор, некто выдвигает мысль о том, что «Борис Ельцин — еврей, его настоящее имя Барух Эльцинд и он член тайной секты поедателей младенцев», остальные вроде бы должны доказать обратное, и если им это не удается, считается что некто прав.

Между тем, этот принцип противоречит стандартным правилам доказательств. Юридическая норма: презумпция невиновности, наоборот, означает, что доказать свое обвинение должен обвинитель. Защитнику же не нужно доказывать, что обвиняемый невиновен. Достаточно показать, что у обвинения не достаточно доказательств ЕГО точки зрения. Кроме того, все сомнения трактуются в пользу обвиняемого.

Это попытка перевести обсуждение проблемы на «поле узкой специальности», в которой ревизионист вроде бы обладает настолько подавляющей компетентностью, что его оппоненты не способны адекватно оспорить его утвреждение. Нечто подобное делал Фоменко, который в дискуссии с историками оперировал малопонятными гуманитариям выкладками в области математики и астрономии, а в разговорах с математиками приводил кучу исторических фактов, которых уже они не знали и не могли проверить.

Более явно этот прием прослеживается в деятельности Мензиса, который постоянно ссылается на свой опыт капитана подводной лодки (дескать, в отличие от историков, занимающихся только теорией, он как моряк и практик..). Например, он утверждает, что по тому, как изображена на карте береговая линия, можно определить то, в каком направлении плыл человек, который ее зарисовывал и производил необходимые замеры. Массовая аудитория уверена в том, что профессиональный моряк, конечно, прекрасно знает, как замеряются координаты, и проверять его «на вшивость» необходимости нет.

Однако при этом упускается из виду то, что в XV в., о котором идет речь, приборов глобального позиционирования не было, а классический процесс триангуляции требует высадки на берег и проведения там весьма длительных по времени замеров. Т. е. для того, чтобы получить искомый уровень детализации, проплывать мимо береговой линии, фиксируя ее на ходу, в условиях Средневековья недостаточно.

Точно так же европейские ревизионисты в свое время использовали мнение инженера-пожарника для доказательства своего тезиса о том, что упомянутое количество трупов попросту нельзя сжечь в крематории данной конструкции так, чтобы от них остался только пепел. Расчет здесь опять-таки строился на том, что, прочитав длинный наукообразный пассаж (наличие в тексте сложных терминов, графиков, диаграмм, формул только усиливает этот эффект) о том, что технические мощности печей Аушвица не позволяли сжечь за 4 года 6 миллионов человек, большая часть аудитории не сподобится поехать в Освенцим проверять технические параметры крематория или попытается воспроизвести аргументы (не каждый историк одновременно является профессионалом в точных или технических науках), а поверит в столь разработанную и аргументированную гипотезу.

Безусловный авторитет ученого или специалиста в области его прямой компетенции используется как прикрытие его более чем спорных высказываний в иной области. Мы уже говорили о том, что даже гениальность не предполагает всеведение, и книги того или иного автора на разные темы могут быть неодинакового качества, однако именно авторитет академика и его научные заслуги помогли Фоменко растиражировать свою теорию. При этом критика авторитета воспринимается как покушение на все его заслуги, играющие в данном случае роль священной коровы. Контраргументы по принципу «Академик не может ошибаться» или «Вы подвергаете сомнению авторитет человека, который отдал науке 40 лет, является автором более 60 трудов и…?» относятся к данному типу и не всегда парируются отделением уважения к имени и заслугам конкретного лица в принципе от его ошибочной позиции в частном вопросе.

Другой лик подобного приема – ссылка на авторитет неспециалистов, когда в качестве доказательства истинности точки зрения приводятся сведения о том, что ее поддерживают уважаемые люди. Например, в одном из споров по вопросам религиоведения меня пытались осадить цитатой из академика Павлова. Однако при всех его заслугах в области физиологии его мнение о бытии божьем не является столь же компетентным, как в ней. Гарри Каспаров – чемпион мира по шахматам, Эрнст Мулдашев — как говорят, действительно выдающийся офтальмолог, однако их высказывания на исторические темы – худший пример дилетантизма, подпитываемого их амбициями, рожденными высоким статусом в профессиональной области. Их имена широко известны массовому читателю, и ревизионисты могут «давить их авторитетом», однако считать, что академик-физик, известный спортсмен или заслуженный деятель искусств могут оценить историческую проблему глубже и правильнее, чем кандидат исторических наук, профессионально занимающихся этой темой, значит совершить ошибку.

Но, как отмечает аудитория, есть и более сложные варианты:

1. Ссылка на специалиста не в той области (причём, иногда не зная контекста, сложно понять та это область или не та). Пример – будучи относительно известным специалистом по Корее, я, тем не менее, историк а не экономист. Поэтому мое мнение по вопросам корейской экономики вполне может нести отпечаток дилетантизма.

2. Ссылка на специалиста не того времени (мнение академика, высказанное 50 лет назад с учетом тогдашнего уровня развития науки или освещенности темы, вполне может сегодня считаться ошибочным).

3. Ссылка на «фальшивого специалиста», который на деле таковым не является. Этот вариант получил особое распространение в последние годы, с распространением разнокалиберных «Академий шоколада». Ибо массовому читателю может быть неведома разница между Институтом Дальнего Востока (учреждение в системе Российской академии наук) и Институтом политического и военного анализа, каковой на деле представляет собой ЗАО .

К подмене заслуг относится подмена квалификации репутацией, когда в ответ на аргументы в научной сфере нам рассказывают о том, каким замечательным человеком является автор теории или как его травил КГБ в сталинские времена. При этом подразумевается, что «хороший человек, примерный семьянин и активный общественник» априори является и хорошим ученым, а уровень преследования диссидента режимом или проявленного им при этом мужества прямо пропорционален правоте его теории.

Иногда этот прием используется и с обратным знаком, когда, не имея возможности опровергнуть аргументы, оппонент начинает порочить их автора. При этом речь может идти не только о некомпетентности или ангажированности специалиста, но и о качествах, не относящихся напрямую к его профессиональной деятельности. Как вы можете ссылаться на мнение Чайковского! Он же гомосексуалист!

«Так как точка зрения оппонентов ангажирована, она по определению не может быть объективной». Сотрудник КГБ не может говорить правду о своей организации за исключением случаев, когда он выступает с разоблачениями. Благодаря этому приему все аргументы критиков как бы заранее отметаются как попытки недобросовестных ученых защитить неверную точку зрения неверными способами. Тем более что обвинение в пристрастном подходе очень легко навесить на человека, придерживающегося в споре определенной позиции. В особенности этот прием распространяют на историографов старой школы, обвиняя их в том, что они до сих пор не освободились от коммунистического наследия, замалчивавшего факты и лакировавшего действительность. Между тем, хотя точка зрения классической советской историографии НЕ СОВСЕМ корректна, ее полное отрицание в рамках вышеописанной концепции СОВСЕМ НЕ корректно.

Этот прием вытекает из перевода дискуссии из научной плоскости в политическую, так как методика массовой пропаганды своей точки зрения отличается от методики установления научной истины. В частности, пропаганда склонна упрощать ситуацию с тем, чтобы сложившаяся картинка была ясна рядовому обывателю. Она игнорирует сложные процессы, представляя какой-то факт не как слагаемое множества действий и интересов самых разных групп и самых разных уровней, а как результат воздействия какого-то одного фактора. При этом, конечно, теряются важные детали и значимые тонкости, что, в частности, позволяет лучше использовать остальные приемы наподобие некорректного сравнения по внешним признакам.

В ведении дискуссии подмена объективного восприятия пропагандистскими штампами чаще всего проявляется в посылке «Если вы не согласны с нами, вы согласны с ними». Палитра мнений сокращается до двух, «нашего» и «вражеского», и несогласие с «нашими» мифами воспринимается как безусловная поддержка идеологии противника.так что все те, кто смеет опровергать мнение Резуна или Соколова, записываются в апологеты преступлений сталинского режима, а сторонники пересмотра некоторых трактовок второй мировой – в антисемиты и скрытые поклонники Гитлера. Кстати, насколько я помню, в западных сетевых дискуссиях есть даже определенное правило (т. н. «закон Годвина»), согласно которому дискутант, который первым докатился до сравнения своего оппонента с Гитлером, считается проигравшим спор ввиду отсутствия у него рациональных аргументов.

Иной пример. Публикация этого текста вызвала определенную критику, в рамках которой его автора обвинили в желании подавить свободную научную дискуссию и уничтожить все альтернативные точки зрения на исторические вопросы кроме официального государственного мифа. Но здесь мы переходим к следующему приему, который уместно назвать

Таковой является ситуация, когда оппоненту или приписывается определенное высказывание, или его высказывание трактуется так, что на деле вместо реальной точки зрения оппонента ревизионист начинает дискутировать с неким конструктом, который существует только в его воображении. И естественно, побеждает.

Как правило, в дискуссиях это сводится к «вы считаете, что Х….», после чего утверждение Х критикуется, а то, о чем действительно говорил оппонент, уходит в тень. Ради объективности отметим, что причиной такой тактики редко, но бывает действительное недопонимание. Именно поэтому я в дискуссиях достаточно часто переспрашиваю: «Правильно ли я понял, что вы имеете ввиду …». Последнее бывает весьма важно при общении с незнакомым оппонентом, у которого может быть иной терминологический словарь, иные привычные речевые обороты.

Между тем, когда человек начинает навешивать ярлыки и дискутировать с выдуманными оппонентами, приписывая собеседнику то чего он не говорил, это не только характеризует его как человека неучтивого, но и создает сомнения в его научной компетентности: если в разговоре с собеседником он не способен верно интерпретировать то, что ему говорят, можно ли быть уверенным в том, что и в других ситуациях он правильно работает с фактами, а не видит то, что он хочет видеть?

Прием строится на том, что в аргументации противника обнаруживаются некоторые ошибки (не обязательно являющиеся главными, стержневыми). Разбору этих ошибок уделяется большое внимание, после чего делается вывод о тотальной некомпетентности оппонента в обсуждаемом вопросе. Иными словами, частная ошибка выдается за стержневую, обнуляющую доказательную ценность всей системы.

Еще лучше, если во вражеской аргументации можно найти некоторое число явно нелепых утверждений, каковые несложно красиво разгромить, после чего делается вывод, что весь корпус доказательств оппонента равен по качеству разгромленному — «на этих двух примерах уровень аргументации критиков нашей теории виден так хорошо, что приводить дальнейшие примеры я не вижу смысла».

Здесь ситуация осложнена тем, что специалист очень часто реагирует на «свой участок знания». К примеру, если в тексте выступления кого-то, кто называет себя политологом, я вижу вопиющие ляпы, которые касаются истории Кореи или современной ситуации на Корейском полуострове, мне психологически будет достаточно сложно поверить в то, что в других областях, которых касается данный автор, он компетентен.

Определенной антитезой к упомянутому выше приему является -

Таковая сводится к признанию своих мелких и несущественных для концепции ошибок. Однако за таким признанием обычно следует требование к оппоненту: «Я признал свои (мелкие) ошибки, а вы признайте свои (ошибочность данной концепции)».

Этим приемом очень хорошо владеет Буровский, который на страницах своей книги, вроде бы, громит и сионистов, и антисемитов. Однако среди антисемитов критике подвергаются их наиболее «пещерные» представители, и, отметя самые одиозные и радикальные книги данного направления, автор совершенно спокойно опирается на те, в которых те же самые мысли высказаны в более цивилизованной форме. В результате получается: «Конечно, представление о том, что евреи приносят в жертву христианских младенцев, является мифом. Всем известно, что они просто убивают русских детей, чтобы обеспечить геноцид нашего народа».

Часто встречающимся аргументом оппонентов теории об "особенной агрессивности СССР" является риторический вопрос — «а зачем тогда Сталину /Брежневу танков больше чем во всём остальном мире вместе взятом/линкоры класса 'Советский Союз/подставить по вкусу». Некорректность приёма в том, что ответ подразумевается очевидным, а собеседник в подтексте упрекается в том, что он не знает таких очевидных вещей.

От непосредственной критики конкретного оппонента по принципу «сам дурак» прием отличается тем, что из числа представителей противоположной точки зрения отбираются или высказывания людей, зомбированных официальной пропагандой и несущих откровенную чушь (подтекст — «мы пытаемся установить истину, а у них мозги прокомпостированы»), или ярко выраженных маргиналов (подтекст – «сами видите, какие они все и насколько с ними можно вести нормальный научный диалог»).

Прием, при котором экстремальные элементы движения выдаются за его мэйнстрим, достаточно распространен не только в данном контексте. Кроме того, он накладывается на понятную ситуацию, при которой в объектив журналистов, снимающих нечто новое, незнакомое и непонятное, попадают «не самые умные, а самые шумные» — те, кто будет выигрышно смотреться в кадрах хроники. Мне это очень хорошо знакомо по телепередачам о неформалах, в особенности – о ролевиках.

Эта тема достаточно развита в текстах по искусству демагогии «Двенадцать приемов литературной полемики» от Карела Чапека или тексте М. Шапиро «Как распознать идиота во время дискуссии».

Поэтому просто отметим, не развивая мысль, таких приемов как срыв дискуссии, перевод ее в скандал (истерика, жалобы типа «меня травят», «меня оскорбляют»), оскорбления оппонента, обвинение его в демагогии. Сюда же — намеренный отказ от дискуссии с мотивировками типа «Что им тут доказывать? Нас все равно не захотят услышать» или «для того, чтобы полностью раскрыть абсурдность вашей точки зрения, мне придется набить целый том, а на это у меня нет ни сил, ни времени, ни желания».

Сюда же и замаскированные наезды на аудиторию категории «только дурак не поймет, что..». Сюда же и приемы типа «перевода стрелок», когда вместо ответа на неудобный вопрос ревизионист меняет тему, сохраняя наступательный тон, либо выступление в стиле: «Я не буду отвечать на этот вопрос, пока вы не ответите на мои». Впрочем, мы несколько увлеклись и ушли в описание приемов той «прикладной демагогии», которая относится к ведению дискуссии вообще. Тема эта достаточно интересная, но ревизионизма касается «боком». Поэтому остановимся, посчитав, что мы уже сказали достаточно много.