Узловые моменты пересмотра истории

Посмотрим повнимательнее, какие именно мифы создаются или пересматриваются.

Во-первых, это миф об исключительной древности этноса, касающийся «удлинения истории», когда государству или этносу приписываются древние корни, доказать которые, мягко говоря, сложно. Российский миф ввиду достаточной древности нашей страны не включал в себя посылок такого рода (попытки приравнять скифов к древним славянам были эпизодическими и не входили в официальную советскую парадигму), и наиболее емким примером выстраивания данного мифа является корейский миф о Тангуне, в рамках которого южнокорейские историки-националисты умудрялись находить даже имена его полководцев или тексты боевых песен того времени.

Другим вариантом того же мифотворчества являются «исследования» Г. А. Югая, который в нескольких своих книгах отнес корейцев к ариям. Дальнейшие исследования этого автора вообще приравняли корейцев к скифам и киммерийцам, что напоминает радикальные варианты экзерсисов подобного рода, предпринятые одним из южнокорейских пасторов, сделавшим смелое предположение о том, что корейцы являются не кем иным, как потерянным «коленом Вениаминовым». Можно вспомнить и Чхве Намсона, который еще в начале ХХ века пытался объявить Корею колыбелью мировой цивилизации и родиной солярного мифа, и «доказанное корейское происхождение Чингис-хана», и работы Чон Ён Гю, у которого корейцы являются предками шумеров и народом, основавшим мировую цивилизацию, в том числе – и месоамериканскую. Правда, в отличие от выкладок Г. Югая, у Чона прародина корейцев находится на Памире, а не в Арктике.

Сюда же можно отнести и попытки чеченской пропаганды возвести родословную своего народа к древним шумерам, и высказывания о киевской Руси как великой украинской державе или о том, что «одним из главных итогов передела мира после Второй мировой войны было окончательное воссоединение украинских земель, которые вроде бы встречались в официальных учебниках истории.

Ревизионисты-маргиналы развивают эту тему еще более улетно. Превое, что приходит в голову — «украинцы произошли от древних укров»,которые жили 140 тыс. лет назад, и, таким образом, были предками неандертальцев.

Впрочем, радикальные украинские националисты – это, действительно, отдельная песня. Понятно, что в националистической среде всегда найдется место экстремалам, но надо было обладать выдающимся полетом националистической фантазии для того, чтобы, следуя версии писателя Ивана Билыка, объявить Атиллу «гетманом Богданом Гатило (от украинского глагола «гатити», то есть «наводить мосты»), много сделавшим для распространения древнеукраинской культуры на Западе», или, согласно «Украинскому мифологическому словарю» середины 1990-х, объявить этноним «Галилея» происходящим о слова «Галичина» и на основании этого представить древних украинцев потомками филистимлян, изгнанных злобными евреями с их исторической родины. Лично мне там более всего понравилось «самурай» как «сам-Орай» — воин, который сам ходит за плугом и одновременно охраняет границу, иначе говоря, заимствованный в Японию украинский козак.

Хотя их российские коллеги не менее одиозны. Среди них и Кандыба, у которого Сион превратился в «Сиян-гору» как исторический храм древних русичей. Сюда же — попытки некоторых иных русских националистов объявить египетские пирамиды погребальными курганами древних славян, или попытки авторов «Велесовой Книги» превратить славян в прямых потомков древних ариев. Здесь же и Чудинов, который в любом наборе трещин способен увидеть «древнерусские руны», и Задорнов, чьи лингвистические эксперименты на темы происхождения и значения, например, слов «Европа», «тусовка» и «срать», в течение длительного времени воспринимались как приколы или вариант его деятельности в качестве юмориста.

За пределами СНГ с ними может сравниться разве что корейский пастор Ли Бён Док, который доказал избранность корейского народа благодаря тому, что японское название Кореи – «Чосэн» в написании латиницей пишется как английское слово «избранный».

Конечно, не следует приравнивать высказывания подобных радикалов к официальной позиции государства, ибо лагерь ревизионистов далеко не так един, как это может показаться их противникам. Те же последователи Фоменко, несмотря на общую методологию исследований, разбиты на группы, чьи трактовки нашей истории кардинально отличаются друг от друга (для одних Батый и Александр Невский – одно и то же лицо, для других татарами оказываются захватившие Русь крестоносцы, чья ставка была в Татрах) и ведут между собой очень жесткую борьбу. С мифом о древней истории обычно соседствует миф об извечной чистоте крови. Данный народ всегда был именно таким, каков он сейчас, минимально подвергаясь внешнему воздействию как с генетической, так и с культурной точки зрения. В этом смысле очень забавно следить за некоторыми выкладками украинских националистов, которые утверждают, что именно они сохранили свои славянские корни в наибольшей чистоте, в то время как русский народ смешал свою кровь сначала с финно-уграми, а потом – с монголами, и русский литературный язык является искаженным в самое что ни на есть последнее время вариантом украинского. Заметим, что в ответ на этот миф скоро появилось «черное зеркало» — это украинцы не имеют в себе ничего славянского, и вообще, данный термин был разработан в Австро-Венгрии для того, чтобы отделить «своих».

Для корейского национализма характерны две тенденции в отношении прародины корейцев, которые несколько противоречат друг другу. С одной стороны, это желание доказать, что корейцы издревле присутствовали на полуострове, с другой – корейскому этносу приписывали распространенность на большей территории, что могло вылиться в предположение о том, что на полуостров древние корейцы пришли извне, с некоей мистической прародины. Теперь рассмотрим разновидности мифа о былом величии. Эти мифы о том, какими мы были могучими и великими в древности, но коварные враги лишили нас доблести и славы (а вдобавок уничтожили все исторические источники, которые об этом рассказывали), хорошо мне знакомы и по Корее, и по Украине. В обоих случаях некоторая исторически обусловленная несамодостаточность во внешней политике отчасти компенсировалась взлетом националистических настроений.

«Униженное настоящее» стремятся компенсировать выдающимся прошлым, начиная от раздувания тех моментов корейской истории, когда маленькая Корея смогла взять верх над большими соседями (Китаем или Японией), до активного педалирования корейского вклада в мировую культуру: о наборном металлическом шрифте, дождемере и кобуксоне знает каждый кореец. А, наблюдая тенденцию связывать с именем Тангуна все больше событий из культурной корейской истории, Майкл Брин с усмешкой замечает, что при таких темпах через 200 лет будут найдены древние тексты, доказывающие, что Тангун изобрел баскетбол.

К сожалению, при этом многие проявления национализма, направленные не столько на то, чтобы найти, отстоять и сберечь национальные корни, сколько на то, чтобы «сравняться» по историческим заслугам с могучими соседями, начинают принимать форму «мелкодержавного шовинизма», который наиболее раздражает интеллектуальную часть историков и журналистов и нередко вызывает реакцию, прямо противоположную ожидаемой.

Тут вспоминается не столько неудачная попытка ввести копирайт на слово «сало», сколько корейские высказывания об особой любви к ребенку, из-за которой корейская мать носит его на спине (не то, что западная женщина, равнодушно заталкивающая свое чадо подальше в коляску, с глаз долой); о превосходстве заклеенных бумагой окон над окнами застекленными (оказывается, предки заклеивали окна бумагой намеренно, чтобы создать интимный полумрак, которого не может быть в банально светлой западной комнате); о выдающейся калорийности и полезности «обезжиренной» корейской кухни и тп. Пропаганда эта ведется весьма агрессивно и достататочно примитивно. Характерные примеры – цитата из рекламной листовки, представляющей иностранцам коллекцию современной корейской керамики: «Как известно, наша великая керамика имеет 1000-летние традиции. Поэтому с нашей коллекцией ни в какое сравнение не идет известная французская (так в тексте!) картина «Мона Лиза», имеющая всего лишь 400-летнюю историю».

Важным элементом общегосударственного мифа являются мифы о великих победах, одержанных страной над внешними врагами, или о том, как «нас никто никогда не мог победить». Тут стоит вспомнить чеченский миф о том, как одновременно с войной со шведами Петр I бросил на Кавказ 60-тысячную армию под командованием полковника (!), которая вся до последнего человека погибла в горах. Чрезвычайно важен и близок к этому мифу миф о Великом Испытании, который призван как продемонстрировать выдающиеся качества народа, так и ответить на вопрос, почему мы не находимся в том идеальном положении, которого всем хочется. Как правило, это испытание связано с желанием внешнего врага полностью истребить народ/нацию/государство.

В этом смысле евреям и армянам «повезло». Они действительно были объектом геноцида, являвшегося частью государственной политики нацистской Германии и Турции периода младотурок. Имеют право говорить о подобном и корейцы, которых на фоне создания Великой Восточно-азиатской Сферы Сопроцветания японцы не уничтожали физически, но действительно пытались уничтожить как этнос, полностью ассимилировав и лишив национальной самоидентификации. Хотя во всех трех случаях реальная картинка несколько отличается от мифологической, миф здесь, как правило, лишь сгущает действительность.

Именно поэтому мое сильное неприятие вызывает тенденция, связанная со стремлением ряда историков из числа советских корейцев (Владимир Ли и Светлана Нам — наиболее яркие примеры) спекулировать на событиях 1935–1937 гг., превращая депортацию советских корейцев из Приморья в событие, равнозначное еврейскому холокосту. Понятно, что на фоне «развенчания проклятого советского прошлого» эти взгляды имеют значительный успех, а попытка выступить с их критикой трактуется как отрицание самого факта депортации и оправдание сталинского режима вообще.

Между тем, при анализе событий депортации нужно помнить о следующем. Во-первых, доказательства планов Сталина уничтожить корейский народ по еврейскому или цыганскому образцу и сговора между Москвой и Токио по этому вопросу существуют исключительно в головах тех, кто отстаивает эту точку зрения. Во-вторых, если сравнить организацию процесса депортации корейцев и то, что делали потом с иными перемещаемыми народами, можно отметить, что корейцы оказались в наилучшем положении с точки зрения качества переезда или особенностей расселения и проживания на новом месте (во всяком случае, со всеми остальными поступали гораздо жестче). В-третьих, репрессиям подверглись только корейцы Приморья и члены Корейской секции Коминтерна, а не все корейцы вообще. В-четвертых, мы вынуждены принять к сведению то, что внутренние интриги в среде корейского землячества на Дальнем Востоке, нашедшие свое воплощение в массовых доносах друг на друга, вполне могли сыграть роль катализатора, подстегнув некомпетентные в особенностях корейской национальной психологии московские власти к радикальному решению вопроса, продиктованному и сложной международной обстановкой на Дальнем Востоке.

Несколько иная ситуация с украинским мифом «о голодоморе». Реальные события 1932–1933 гг., во время которых действительно погибло много людей, пытаются представить как проявление советской государственной политики, направленной на физическое уничтожение украинского народа или, как минимум, украинского села. Факт «осознанности» подобной политики при этом, правда, не доказан, а то, что голод в эти годы свирепствовал не только на Украине, как бы забывается.

По украинским националистам хорошо виден и миф, который можно условно назвать как «Мы вас всех кормили». Всё процветание России, а затем — СССР объясняется заслугами не только Украины как житницы, но и этнических украинцев вообще. Так, например, именно они осваивали Сибирь и Дальний Восток. Вложения же Центра в развитие Украины объясняются тем, что «они строили на нашей земле заводы и железные дороги для того лишь, чтобы перерабатывать и вывозить наши богатства». Собственно, и голодомор они объясняют необходимостью одновременно выкачать из региона все ресурсы (индустриализация СССР, по их мнению, тоже оплачена кровью украинского села) и физически уничтожить ту часть народа, которая могла этому сопротивляться. Замечу, что почти теми же словами «отбиваются» корейские националисты, когда им пытаются напомнить о том, как много сил и средств японцы вложили в освоение Корейского полуострова. Злую волю японцев, наоборот, стараются искать во всем, их обвиняют в том, что благодаря их политике ассимиляции Корея безвозвратно утратила большую часть достижений национальной культуры. Даже написание слова «Корея» с буквы «К» объясняется тем, что японцы специально навязали миру написание через «К», а не через «С», с тем, чтобы при перечислении стран в алфавитном порядке Япония шла раньше.

Вообще, миф о Враге, стараниями которого прежде великая держава влачит незавидное существование, является практически универсальной «отмазкой». Дело в том, что с психологической точки зрения неудачи значительно проще объяснять не собственными ошибками или противодействием, которое тебе оказывает «безликий мир», а кознями какого-то определенного врага, после победы над которым все проблемы сгинут и наступит долгожданное процветание.

Понятно, что в современном националистическом мифе эта роль достаточно прочно утвердилась за последними по времени «угнетателями». У украинцев это москали, у корейцев — японцы, у радикальных ревизионистов Запада,— мировое еврейское лобби, которое раздуло миф о холокосте для обеспечения идеологической основы государства Израиль.

Загрузка...