Антитезис

Глава 4

Ехали долго. Очередной «интересный человек» жил за городом, в коттеджном поселке. Коттедж у него был такой… ни о чем. Не в смысле плохой, а в смысле — сказать о нем нечего. Ничего особенного — типичный коттедж типичного коттеджного поселка. Два этажа, кирпичные стены, зеленая металлочерепица. Из стандарта выбивался только участок — большой и поросший мощными соснами, вздымающими кроны на добрые тридцать метров.

— Ты с ним поосторожнее, — сказал Вирджил, остановив машину у красных металлических ворот, — он волк, и волк матёрый. И — запомни — он умнее, чем кажется.

— Что мне у него узнать надо? — Дима хмыкнул, — тоже интервью взять?

— Нет. Просто слушай и наблюдай. Это тебе иллюстрация к сегодняшней лекции. На, держи.

Дима отвел взгляд от ворот за окном машины и обнаружил, что Вирджил протягивает ему купюру в пятьсот евро.

— А?

— Маршрутка ходит раз в полчаса, остановка в начале улицы, — сообщил Вирджил, — до дому сам доберешься, не маленький… о, вот и хозяин.

И Вирджил полез наружу. Дима глянул в окно и увидел стоящего в открытой калитке невысокого кряжистого мужчину в спортивном костюме. Бритый затылок, опущенные уголки губ и оловянный взгляд глаз довершали картину. Дима вздохнул — встретиться с подобным типом в темном переулке он был бы совсем не рад.

Дима вздохнул еще раз и вышел из машины.

— Какой редкий гость ко мне заглянул, — скупо улыбнувшись, сказал хозяин дома, глядя на Вирджила, — все толстеешь, а?

— Зато ты не меняешься. Здравствуй, дорогой.

Мужчины обнялись. Дима неловко топтался рядом.

— Ты обидишься, — сказал Вирджил, — но я опять не смогу зайти. Время, время.

— Я же не девочка — обижаться, — возразил бритоголовый, — но ты неправ, Вирджил, — и он перевел взгляд на Диму. Лукшин замер, почувствовав себя кроликом, на которого обратил внимание хоть и сытый, но все же — удав.

— Это и есть твой мальчик?

— Он самый, — согласился Вирджил, — ты уж сильно его не мучай, он мне еще пригодится.

— Бог мой! — возмутился бритоголовый, — ты его поди, опять напугал до жидкого стула? Да я добрейшей души человек! Я вообще не выношу, когда люди мучаются.

Вирджил улыбнулся.

— Это точно… ну что ж, Дима, позволь мне представить тебе твоего тезку — Дмитрий Корвач. Дима, — Вирджил повернулся к Корвачу, — это Лукшин, ну, ты знаешь. Всё, оставляю вас друг другу. Не подеритесь.

Вирджил хихикнул и полез обратно в машину.

— Ладно, — сказал Корвач, проводив взглядом отъехавший джип, и поворачиваясь — пошли в дом, чай стынет.

Дима скосил глаза и разглядел на пальцах Корвача несколько татуировок-перстней.

Лукшин быстро отвел взгляд, но Корвач-таки заметил. Поднял руку, пошевелил пальцами.

— Не разбираешься?

— Нет, — Дима помотал головой.

— Ну так я тебя просвещу. Эта — значит, рецидивист, эта — срок за убийство, эта- отрицаловка. Вопросы? …нет вопросов. Все, хорош муди морозить, идем.

Корвач повернулся и, не оборачиваясь, пошел к дому. Дима молча пошел следом. В прихожей хозяин распахнул стоящий у двери шкаф и кивнул Диме.

— Снимай одежу.

Дима пожал плечами, снял куртку и повесил ее в шкаф. Обернулся. Корвач смотрел на него с усмешкой.

— Что-то не так? — спросил Дима.

— Пиджак приподними, — сказал Корвач.

Дима постоял секунду, ругая про себя Вирджила всеми известными словами, потом подчинился. Корвач хмыкнул, присел.

— Вот этот ремешок, — подергал, — за ремень цеплять надо. Сними пиджак.

Дима молча снял. Корвач критически его осмотрел и помотал головой.

— У-у-у, откуда вы такие берётесь? Вот это, — он оттянул один из ремешков, — спереди проходит, а вот этот — сзади накрест. И за ремень… ща, — он быстро проделал какие-то манипуляции за Диминой спиной, — готово. Ну-ка пройдись.

Дима сделал пару шагов вперед, повернулся, пошевелил плечами. Пистолет действительно лежал намного удобнее, плотно прилегая к телу и уже не было ощущения, что он вот-вот выпадет.

— Тут ушить бы надо, — деловито сказал Корвач, дергая за ремень на груди, — чтобы рукоять не выпирала. Не самая удачная конструкция… но и не самая плохая. Все, идем уже. Чай должен быть горячим, иначе это не чай, а оскорбление.

Дима, после всего увиденного, ожидал, что его будут поить тем самым знаменитым чифирем, но в чашке у него был обычный чай. В меру крепкий, в меру горячий. Да и у хозяина, насколько смог оценить Дима чай был вполне нормальным — цвета коньяка. Пили молча, Корвач закусывал чай печенькой, Дима брать печенье не стал — хозяин не предлагал, да и ему самому не больно-то хотелось. Корвач допил чай и со стуком поставил чашку в строну. Посмотрел искоса на Диму.

— Вот смотри, ты — молодой, здоровый. Неглупый, что важно. Но бедный. Хочешь, через две недели у тебя будет лимон?

Конечно, Дима хотел, чтобы у него был лимон. Еще лучше — десять лимонов, и не через две недели, а через две минуты. Но надо было совершенно не иметь мозгов, чтобы не учуять подвох в этом вопросе.

— Не хочу.

— Это точно, не хочешь. Поэтому и бедный, что богатым быть не хочешь.

— Я, в принципе, не против стать богатым, — осторожно сказал Дима, — вот только…

— Вот только делать для этого ничего не хочешь. Ну-ну, не дергайся, знаешь же, что правда. На самом деле, мало кто действительно хочет стать богатым. А знаешь почему?

— И почему же? — с нескрываемым скепсисом спросил Лукшин.

Корвач криво усмехнулся. Подмигнул Диме.

— Богатых все ненавидят. Каждые девяносто девять человек во всем мире ненавидят первого; первого, который ездит на дорогой тачке, живет в доме у моря, имеет дорогих телок и плевать хотел на всех тех, кто его ненавидит. Те девяносто девять понимают, что этому — первому — насрать на них, и это бесит их еще больше. Вот такой вот придет, какой-нибудь тридцать шестой или там семьдесят пятый — придет с работы, пристроит пузо перед телевизором, и давай пыриться в экран на этих — первых — и ненавидит, ненавидит. И счастье ему, если в новостях расскажут, как какая-нибудь певица покончила с собой, прыгнув из окна своего пентхауса. Или как бандюки коммерса пришили. Крупно покажут лужу крови, мелькнет в кадре скорченное тело, покажут с разных ракурсов дырки в лобовом стекле «Мерса». Такого «Мерса», о котором этот пузатый и мечтать боится. И почешет он свое пузо, погреет свое самолюбие в текущих из экрана лучах мерзости, подумает самодовольно «ну че, помогли тебе твои мильены?» и пойдет лениво трахать свою толстую жену. Если она ему даст, конечно, что вообще-то сильно под вопросом. Ну как после такого богатым становиться? Страшно! Он же понимает, что девяносто девять — больше, чем один. Он же знает, он сам такой — только страх и лень сдерживают этих девяносто девятерых, не дают им собраться и перегрызть первому горло. И думает он себе — «если я вдруг начну дергаться, отброшу лень, преодолею страх и вылезу, наконец, из этого болота… а я смогу, я же — ого-го — на самом деле… то… а ну как все остальные тоже преодолеют свои страх и лень, чтобы отобрать у меня все нажитое?».

Корвач заглянул Диме в глаза — страшным злым взглядом затравленного волка и рявкнул:

— Бои-и-ится он! До усрачки боится! Так боится, что даже себе не признается!

Дима вздрогнул и отстранился.

— А ты думал? — Корвач усмехнулся, покачал головой, — наука такая есть, генетика называется, она всё объясняет. Вот вытащили крестьяне помещика в семнадцатом году из постели — грязными вонючими руками, по белым простыням, вытащили, протащили по коридору — мимо распятой на полу воющей жены, мимо убитых детишек — и подвесили на воротах его же имения. И что ты думаешь? Сто лет прошло — все забыто? Как бы не так — научно! Доказано! Что все, кто видел — своим детям этот опыт передадут — не становитесь, детки, богатыми, а то вона что с вами сделают. А те — своим детям. Не на словах, что слова — просто воздуха колебания — генами передадут. Потому-то мало у нас в России — богатых. Генетически это в нас не заложено. Всех богатых в революцию — кого к ногтю, кого в эмиграцию. А те, что остались, такого натерпелись, что и тысячу лет спустя — там пра-пра-пра-и-еще-хрен-знает-сколько-пра-внук раскулаченного купца побоится у трудового, мать его, народа пять копеек одолжить. Гены, брат, такая штука, что против не попрешь, так-то. Вот и вышло, что бедные люди с деньгами в России еще встречаются, хотя их тоже немного, а богатых — совсем нет, можно сказать.

— Не понял, — сказал Дима, хлопнув глазами.

— А че тут непонятного? Богатый человек — он не только деньгами богат, он духом богат. И второе-то поважнее будет. Ведь бедный человек — он себя всегда бедным чувствует, сколько б у него денег не было. Оттого и жадный и вороватый без меры. Тормозни любую тачку, что больше сотни штук бакинских стоит, вытащи хозяина, ствол ему под дых сунь и спроси «знаешь, за что я тебя щас шлепну?!» — он тебе такого понарасскажет — отпустишь его с миром и сам застрелишься, потому как не отмыться иначе от этого дерьма. Бедность — сосуд бездонный — сколько в него денег не влей — не заполнится. Только горлышко расширится. Деньгами бедность лечить — это как спиртовыми настойками — алкоголика, так-то.

Корвач задумался на мгновение, кивнул.

— А еще страшно им, бедным. Они же — бедные, они понимают, что бабло это всё — не ихнее! И что вот-вот придет хозяин, розгами их отдерет и выгонит взашей в одних портках. Потому сидят они как на иголках, и деньги все — по оффшорам да по брюликам в швейцарских банках, а имущество все — на жену да на маман немощную записано. А сам он — гол как сокол — ест не досыта, спит без просыпа… тоись недосыпает. И чуть шорох — фьють — нет его. Сидит где-нибудь под пальмой — уже и имя сменил, и пластическую операцию сделал — сидит и дальше боится — а ну как найдут? А кого боится-то? Да самого себя — того, прежнего, который, покупая в ларьке пачку «Примы», люто ненавидел тех, у кого хватает бабок на «Данхилл».

Дима скептически усмехнулся:

— Какую-то вы очень однобокую и мрачную картину построили. Ну, не знаю, какие-нибудь представители люмпен-пролетариата, может, так и рассуждают. Уверяю вас, большинство людей мыслит по-другому. Ну зачем успешному, пусть не преуспевающему, но вполне небедному, скажем, менеджеру среднего звена — ненавидеть олигархов? Из зависти?

Дима был на сто, даже на сто пятьдесят процентов уверен, что злой, циничный и недалекий Корвач скажет: «да, из зависти» — и подготовил в ответ сокрушительный набор аргументов. Но Корвач криво ухмыльнулся и помотал головой:

— Не-а. Не из зависти. Вот как раз алкаш, тот самый «люмпен-пролетариат» ненавидит богатых из зависти. Он понимает, что у него элементарно мозгов не хватает подняться на этот уровень и ему остается только завидовать. А твой «менеджер среднего звена» не от зависти ненавидит, не-ет. Он ненавидит их так, как своего коллегу, которому одному дали премию за оригинальную идею, хотя обсуждали они эту идею всем отделом. Как оступившийся на крутом повороте бегун ненавидит всех тех, кто пробежал быстрее его, потому что на этом повороте не ошибся. Как любой ненавидит тех, кто был ему ровней, но — не остался на одной ступеньке с ним, а поднялся выше. Скажи, ты любишь читать биографии всяких великих людей?

— Нет, — Дима пожал плечами, — я вообще не понимаю, что в этом интересного. Ах, великий Дали ел устриц! Пойду-ка я тоже устриц поем! Ерунда какая…

— Значит, ты меня понимаешь, — Корвач прищурился, — никакой «менеджер среднего звена» не любит читать биографии. Потому что вот он изучит биографию какого-нибудь олигарха — «У него тройка по геометрии была, так у меня — четверка! О, он в кружок ходил, так я тоже ходил и даже в два! Так я его круче даже. Йопт, да он в седьмой школе учился! Так мой кореш там же учился…» И что же видит наш менеджер? А видит он, что олигарх этот — не бог с вершин Олимпа, не супермен с другой планеты, а обычный человек. И начинался олигархический путь не с миллиардного наследства двоюродного дяди, а с нуля, может даже — с более круглого, чем у того, кто сейчас книжку про жизнь замечательного человека читает. «Ё!», — думает наш менеджер, — «так я же мог бы быть на его месте». И он прав! Потому что нет у этого олигарха каких-то там суперспособностей, чего-то такого, из-за чего он смог выбраться на вершину, а другим — и пытаться не стоит.

— Ну, не скажите, — Дима нахмурился, — вот, например, деловая хватка…

— Но ведь обидно же! — перебил его Корвач, — обидно, что они — одинаковые в сути, но один — в дерьме, а другой — в серебре. Вот и начинает наш менеджер придумывать всякие поводы, которые не дали ему стать олигархом. «Деловой хватки», — говорит, — «у меня нет. А так бы я у-у-у!». Брехня! А что ты такого сделал, чтобы у тебя она появилась — хватка эта? А ты вообще проверял есть ли она у тебя? Или еще говорят «Ой, там честным людям не выжить, а я врать не умею». Да ты что!? А как же ты себе самому так профессионально пи…еть научился?

Дима почувствовал, что у него начинают гореть уши.

— Я не менеджер, — сказал он, — у меня другой путь. И вообще! Я не стою на месте!

— Да! — рявкнул Корвач, — а самый козырный способ совесть успокоить и при этом не делать ничего, что боязно — это начать кружиться вокруг одного места. «Ой-ой-ой, я на месте не стою, я ж как белка в колесе. Уж так тружусь, так тружусь — денно-нощно. Вот еще чуть-чуть — и стану олигархом. А если не стану — я не виноват, я старался».

— Понял я все, — сказал Дима и скривился, — слышал уже. Типа, я неудачник, потому что мне нравится быть неудачником и страшно быть успешным. И теперь я должен начать верить в себя, перестать боятся и все у меня получится. А если не получится — значит, плохо верил.

— Ни фуя ты не понял. Ты можешь сколько угодно объяснять человеку, как клево в раю — пока ему на этом свете неплохо, он на тот торопиться не будет. Человека надо замотивировать. Сделай ему так, чтоб жить тошно стало — влезет в петлю и удавится и неважно ему — есть вообще тот свет или нет. Знаешь, сколько людей с моей подачи в девяностые бизнесменами стали? Успешными, фигли — ща на одного посмотришь — глава холдинга, на другого — директор банка. Важные, за день не обгадишь. Или вот Щадринский — слыхал про такого?

Дима кивнул.

— Кто бы он был, если б не я? Небось так бы и протирал штаны в своем профкоме на одну зарплату да копеечные леваки.

— И как же вы из них бизнесменов делали?

Корвач осклабился:

— А как два пальца обоссать. Звонишь ему, горемычному в дверь, он приоткроет на цепочке, ты в нее — на! Плечом. Это сейчас все двери железные, а тогда цепочка из косяка с пол-пинка со всеми шурупами выбивалась. И тут же с ходу, пока он опомниться не успел — н-на ему! В пузо ногой. Потом сядешь сверху, ребятки его за руки-за ноги держат, а ты ему кончиком ножа по лицу легонечко так царапкаешь. Смотришь — дозрел клиент — рот рукой закроешь, чтоб не вопил сильно, голову слегка повернешь и хрясь! Ножом ухо к полу прибиваешь. Он орет в руку, извивается, а ты наклонишься ему к целому уху и шепчешь так: «Через две недели отдашь нам пятьдесят штук бакинских. Не отдашь — сам знаешь, что будет». И — ходу. Так че ты думаешь?

— Я б в милицию пошел, — буркнул Дима.

— В милицию бы он пошел, наивный албанский юноша. Ходили некоторые. Некоторые-которые. Которые не понимали, что менты — те же бандиты, только хуже, потому как беспредела не стыдятся. Я про девяностые, ты не забыл? Сейчас-то все поцивилизованнее стало… не так весело. Сейчас чтобы человека так замотивировать — кучу времени и бабла угрохать надо. А тогда — десять минут несложной работы творили чудеса. И вот уже вчерашний пятый помощник четвертого бухгалтера какого-нибудь заборостроительного треста начинает по пьяни блядям столько отстегивать, сколько он раньше за год не зарабатывал.

Дима недоверчиво хмыкнул.

— Ага, как же, — сказал он, — за две недели? Нет, я не спорю, когда такая мотивация — наверное, начинаешь шевелиться. Но с нуля за две недели такую сумму сделать? Не. Не может быть.

— И быстрее делали. Тот же Щадринский вон. Расшевелил народ, которому зарплату почти год не платили и подбил их на митинг. Я там сам был, стоял, ушами хлопал — прикинь, двадцать тыщ человек народу на площади, ну, йопт, градообразующее предприятие — и у каждого второго плакат «Даешь приватизацию»!

— А, — сказал, начавший что-то понимать, Дима.

— Балда! Думаешь, из этих работяг хоть один понимал, что это за приватизация такая? А через день после образования ОАО двадцать процентов акций уже у «Арселор Миттал» оказались каким-то загадочным образом. Какие две недели — девять дней! Как щас помню, седьмого сентября я этого деятеля еще головой в унитаз макал, так на хате его холостяцкой такой срач стоял, что иные бичи чище живут. А шестнадцатого звонит мне шеф и говорит — «Щадринского не тронь, мы с ним все уладили». А как я его трону — я с тех пор его только в телевизоре и видел. Вот так вот. А ты говоришь — «не может быть».

— Ну, не у всякого же такие возможности есть. Те же обычные работяги…

— Обычных работяг мы и не трясли. А если и трясли, то по меньшим поводам. Соображать же надо, с кого сколько выбивать. Это, брат, своего рода искусство. Если с человека слишком много запросить, толку не будет — он просто пойдет и под трамвай ляжет — тоже мне, мотивация.

Корвач коротко глянул на Диму, шевельнул бровями.

— Не… ну, бывали, конечно, недочеты. Бывало, продаст человек квартиру, с нами расплатится, да запьет и обомжуется. Или, бывало, не заплатит ни в срок, ни в последний срок, ни в самый последний. Тогда, конечно, приходилось… в назидание другим… а то кто же нас потом бояться будет, да еще сильнее, чем себя? Но процент неудач маленький был. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но четверо из пяти после знакомства со мной начинали жить намного лучше, чем раньше. Хотя…, насчет «лучше» я, наверно, поспешил — они попервоначалу, как деньги появлялись, все по одной дорожке рвались, как запрограммированные — рестораны, бляди, травка, герыч, а дальше уж кому как повезет… ну я не об этом. Я к чему веду-то. Главное — надо чтобы мотивация у человека была.

— Есть у меня мотивация, — сказал Дима, — если я это задание не выполню, меня на работу не возьмут.

— А я говорю, нет у тебя мотивации. Ты мне головой не мотай. Я лучше знаю, я это дело хорошо определять научился. Человека надо уметь просечь, чтобы понять, что его сильнее замотивирует. Боль поначалу хорошо работает, но только поначалу — тут главное не переборщить. «За битого двух небитых дают» — помнишь? Ну а дальше — полный простор для творчества. Один может за себя не бояться, а за жену и дочку любимую — на урановые рудники готов добровольцем пойти. Другому и на родных насрать, и смерти он не страшится, а пригрозишь ему коляской инвалидной на всю оставшуюся — как подменили человечка. И все это надо вовремя просчитать и задействовать. Так что про мотивацию можешь мне не рассказывать.

— Ну ладно, — «хрен с тобой, золотая рыбка», — пусть нет у меня мотивации. И почему же ее нет? И что мне делать, чтобы она появилась.

— Понимаешь, дело такое… ты как бы и не виноват особо, что у тебя мотивации нет над собой расти. Дело такое, у человека нет большой потребности стать великим. То есть, она есть, но небольшая. А вот потребность спокойно жить — большая. Чтобы налоговая маски-шоу не устраивала, чтобы фотографы в сортире не прятались. Чтобы никому и в голову прийти не могло твою рожу киллеру показать. Вот только общество у нас так устроено, что либо ты сидишь в дерьме и не высовываешься, либо забудь о спокойной жизни. Чем выше ты поднимешься, тем больше к тебе внимания, причем, сука, недоброго внимания. И когда происходит столкновение потребностей, побеждает та, которая сильнее. «Нахрен мне эти деньги», — думает человек, — «штука они, конечно, неплохая, но счастье-то — не в них». Вот только пока человек сам это не поймет, втолковывать ему — бесполезно. Это как секс — обязательно надо самому попробовать.

— Ну, — Дима хмыкнул, — я верю, что не в деньгах счастье, но — вы правы. Хотелось бы убедиться.

Корвач засмеялся и мурашки колоннами зашагали по Диминой спине, печатая шаг в такт этому смеху.

— Вот что я тебе скажу. Самая большая ошибка господа нашего в том, что он дал людям возможность общаться друг с другом. Если б люди не имели возможности врать, им пришлось бы этого не делать. Если бы ты не мог сказать «я собираюсь сделать великую вещь», тебе пришлось бы действительно сделать великую вещь, а не попусту болтать об этом. Ты хочешь иметь кучу денег, и все то, что они дают? Клевые тачки, телки, хаты, хавчик и бухло по десять штук бакинских за бутылку? Открою тебе страшный, — шепотом, — страшный, потому что его все боятся, — и снова в полный голос, — секрет. Нет! Ничего! Проще!

Дима криво ухмыльнулся:

— Если б так, тогда бы все…

— Да ни х…я! За всю свою жизнь ты сделал один-единственный шаг — приехал из своего Мухосранска в Москву. Но бля! Если бы я был твоим, сука, биографом, я бы волосы себе сначала до плеч отрастил, а потом их всех бы выдрал! Потому что, кроме этого факта, о тебе сказать — не-че-го!

Дима молча вытер со лба пот. Хотелось возразить, но — не получалось.

Я как-то раз в кинотеатр сходил, — мирным и даже немного веселым голосом вдруг сказал Корвач, — давно уже. Вообще, я в кино не хожу. Но тогда друг позвал. Однокашник мой. Он мне в школе списывать давал, а я его за это, скажем так, крышевал. Он до сих пор мне благодарен, хотя — было бы за что. За то, что он сам так и не научился себя отстаивать? Хе. Короче, позвал он меня в кино. Фильм американский, «Одноклассники» называется. Я на стене кинотеатра афишу увидел, перед, хе-хе, сеансом. И знаешь че? Два часа. Куча актеров. Играют, стараются. Там, за кадром, небось, операторы потеют, режиссер с помощниками надрываются, звукооператоры, костюмеры всякие. Тысячи народу, мать их. А зачем? Понимаешь, все, что будет в этом фильме, все! До самого мелкого эпизода, даже, сука, до конкретных фраз героев, короче — все! Все я себе представил в тот момент, когда увидел афишу. Я до самого конца надеялся, что сейчас жирный придурок признается, что это он задушил любимую собачку первой красавицы класса, и, повзрослев — под тем юношеским впечатлением — передушил еще тридцать две тетки предпенсионного возраста. Пусть тупо, но это был бы шаг в сторону из колеи. Но нет — ничего такого не произошло. И для описания фильма достаточно двух слов: Голливуд, одноклассники. Ты понимаешь, о чем я?

— О том, что я плыву по течению?

— Как и все люди, — устало согласился Корвач, — плывущих против течения — единицы. И с каждым годом — все меньше и меньше. Все эти олигархи, которым ты завидуешь и на чье место метишь… думаешь, они плывут не по течению? Как бы не так! Еще и подгребают слегка, чтобы в самую струю попасть.

Корвач помолчал пару секунд, плеснул себе чаю из стоявшего на столе заварочного чайника, залпом выпил, поморщился.

Так вот… про секрет. Да, ты можешь достигнуть высот, если будешь шевелиться. Да, ты будешь шевелится, имея мотивацию. Это сейчас модная тема — как себя замотивировать. Некислые бабки в этой теме крутятся — всякие мутные кренделя семинары устраивают, учат людей себя мотивировать. Но секрета они тоже не знают. Или боятся узнать. На самом деле — не надо себя ломать, чтобы добраться до вершин. Не надо, скрипя зубами, уламывать себя сходить на еще одно собеседование или обзвонить еще десяток потенциальных клиентов. Просто нужно один раз принять правильное решение, шагнуть в нужную струю, а потом — просто плыви по течению, как привык. И будут тебе деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин.

Дима недоверчиво улыбнулся.

— То есть, нужно только найти это самое решение. И как же его найти — тоже знаете?

— Знаю, — кивнул Корвач, — вот сейчас, прямо сейчас, скажи мне слово в слово: «Дядя Дима, я хочу иметь много денег», — и всё. Через месяц у тебя на счету будет минимум лимон баксов.

— Не-не-не, — Дима отодвинулся и замахал руками, — я лучше сам как-нибудь…

Корвач прижал руки к груди.

— Я с тебя ни рубля в итоге не возьму. Я просто из любви к искусству тебя в миллионера превращу. Ну, соглашайся! Сколько лет ты тут уже барахтаешься, не зная, где ты будешь ночевать через полгода — под лавкой на вокзале или на ссаном матрасе в съемной хате? А я тебе обещаю — через месяц ты будешь ночевать в пятизвездочном люксе, но спать не будешь — телки не дадут. А главное — тебе не придется принимать никаких решений. Просто греби по течению, и все.

Дима молчал и потел, из всех сил борясь с самим собой.

— Я знаю чего ты боишься, — Корвач подмигнул Диме, — во-первых, ты боишься того, что этот месяц — а может, и дальше — тебе придется крутиться, как пропеллеру Карлсона. Как бы ты не стонал, что тебе хреново жить, живешь ты вполсилы. На работе не надрываешься, дома балду гоняешь… тебе нравится так жить. И боишься ты, что придется тебе пахать, как вол, с утра до ночи. Тут я тебя огорчу. Придется. Но, Дима, ты же русский человек! Ну какой русский откажется выпить бутылку водки, даже зная, что завтра будет херово? Похмелье — это судьба, а судьбы русский человек не боится.

— А чего же во-вторых?

— А во-вторых ты боишься стать тем — одним из пяти. Боишься, что у тебя силенок не хватит, что ты сломаешься, запьешь и сдохнешь. Но это ты зря. Мы с тобой уже долго базлаем, я тебя почти до конца раскусил и расклад твой себе представляю. Твой шанс — девять десятых, а то и поболее — фартовее некуда, короче. Ты мне верь, я ж тоже с девяносто третьего кой-чему да научился.

Дима сглотнул.

— И где ж кровью расписываться?

Корвач негромко засмеялся.

— Между своими — без формальностей. Да ты не ссы, браток. Думаешь, барыги — особенные люди? Думаешь, они чего-то знают, чего ты не знаешь? Да, однажды каждый из них сделал шаг в сторону из колеи. И сел в другую колею. Пусть покомфортнее, помягче и попрестижней — но в колею. Дави себе на газ и всех делов. И кстати, шаг в сторону большинство из них сделали не сами по себе — пришлось. Кого я заставил, кого другие обстоятельства.

— Вас послушаешь, — Дима радостно ухватился за возможность сменить тему, — так выходит, что без вас в России бизнесменов совсем бы не было.

— Соображаешь, — усмехнулся Корвач, — не было бы. Бизнеса без нас не было бы, так же как и наоборот — нас — без бизнесменов. Мы ж как инь и ян — половинки одного целого.

— Уж простите, но я так не думаю. Может, насчет первого пинка вы и правы, но развитию бизнеса рэкет мешал, это всем известно.

— Ну ты дури-и-илка, — протянул Корвач, — какое развитие, ты о чем? Ты девяностые помнишь вообще? Не было тогда никакого развития, нахрен никому не нужно было развиваться — деньги и так просто на земле валялись. Твоя ошибка в том, что бизнес ты в динамике рассматриваешь, а бандитов — статично. На самом деле это была единая система и развивалась она — системно. Как только сферы более менее поделили, ниши позанимали, так и рэкет потихоньку на нет сошел. Думаешь, бандиты от доброты душевной перестали барыг трясти? Нет, просто система вышла на новый этап развития. Поезд ушел, а рэкетиры, челноки, кооперативы и черный рынок остались на перроне прошлого. Теперь у нас холдинги и налоговая полиция. Глобализация, мать ее. Ну так что ты надумал?

Дима вздрогнул. Вздохнул.

— У меня, — сказал он, — один только вопрос. А почему же вы сами живете так… ну, не бедно, конечно, но и не супер, прямо скажу. Раз вы все это знаете, то вполне могли бы в каком-нибудь пентхаузе на Елисейских полях…

— А оно мне нужно? Пентхауз твой сраный? Ты почему меня не слушаешь? Я же тебе намекнул, что нет у меня потребности быть великим, зато есть потребность спокойно дожить свой век. Бабла у меня — столько, сколько надо, и это — благо. Когда бабла больше, чем надо, это зачастую даже хуже, чем когда меньше. Уж я-то знаю. Как-то раз пронесло меня с тухлой шаурмы, зашел я в сортир, так веришь, нет, никакой бумаги под рукой не оказалось, кроме купюр стобаксовых. Че поделаешь — подтерся. Плохо они для этого дела годятся, так что я штуки полторы в очко спустил. Ларек с шаурмой мы на следующий день с братками разбомбили, так я в какой-то момент глянул в сторону, а сортир тот уже на боку лежит, все дерьмо из-под него вынуто и тонким слоем вокруг распределено. Я браткам рассказал, мы долго ржали, как кто-то на полторы штуки бакинских поднялся. Такая вот новая русская притча про недостачу бабла и его избыток. Чуешь подтекст? Но ты на меня не смотри. Мне лишние деньги в тягость, так это я один, почитай, такой. Из корешей моих, кто жив остался — все уже по этим твоим Ривьерам разъехались. Кто через бизнес, кто через политику.

— Ну, — сказал Дима, — а власть вас, выходит, тоже не прельщает? Раз в политику не пошли.

— Власть? Не-е-е. Я ни собой никому помыкать не дозволю, так и сам никем помыкать не собираюсь. Одиночка я по натуре. Хотя… были у меня думки, как все правильно у нас в России устроить. Но чтобы их реализовать, надо в президенты вылезти… ты не лыбься, оно мне нахрен не надо и сам я в политику никогда не попрусь и президентом, ясен пень, не стану. Так что это просто… фантазия. Так вот, если б я президентом стал, я бы в первую очередь перевыборы устроил. Всех и всюду — губернаторов, мэров, депутатов — всю эту шушеру, короче.

Дима скептически хмыкнул. Корвач стрельнул в него острым взглядом, усмехнулся.

— А ты не хмыкай. Ты слушай. Так вот, устроил бы я выборы, а потом всех, кто первый тур выиграл — на лесоповал. А на освободившиеся места сам бы назначил, кого надо. Так уж у нас в России повелось, что с девяностых годов власть и криминал — две стороны одной монеты и связаны друг с другом крепче, чем сознание алкоголика — с бутылкой. И незамазанных политиков в природе просто не существует.

— Кто бы говорил, — тихонько буркнул Дима, к концу фразы успев пожалеть, что начал ее говорить. Но Корвач не рассердился.

— Так то ж я! Я — бандит. Я никогда никому не говорил, что бабло нужно мне на обустройство больниц и школ. И тебе не скажу. Ни хера. Бабло мне нужно на хавку вкусную, на блядей, на хату да тачилу приличные. Так почему же в глазах всего честного народа я — гад и сволочь, а какой-нибудь мэр Голопупинска — отец родной и радетель для своих Голопупинцев? А у него-то и хаты — не одна, а штук пять, да все по заграницам. И машин на целый кремлевский гараж. Вот я и говорю — всех собрать, — Корвач взмахнул рукой и сжал ее в кулак, — ножовку ржавую в руки и — в Сибирь. Лес валить.

— Ну… не все ж поголовно плохие. Есть же и честные вроде депутаты…

— Хех. «Вроде». Ладно, согласен. За справедливость я всегда горой. Так и быть — «Вроде честным» депутатам — не ножовку, а бензопилу. И — в Сибирь.

Дима вздохнул.

— И это вся ваша предвыборная программа?

Корвач фыркнул.

— Иронизируешь? Ну-ну. Нет, не вся. У меня и потом все продумано. Вот сейчас оно как — пока ты человек серенький, маленький — никому ты не нужен — живи себе спокойно. А как фигурой стал… ну, я уже говорил. А я б наоборот все устроил. Вот пока ты — никто, и звать тебя — никак, то все тебя шпыняют, тыкают почем зря. Законы такие издать. Что вот идет ППС по улице, навстречу — человек. Те ему: «Документы! Кто такой, чем занимаешься, куда спешишь? Ах, сука, бухгалтер? Футбол смотреть торопишься? А мы тебя, сейчас, гниду, в обезьянник на пятнадцать суток!» И тут же телевидение приезжает. И сюжет по новостям показывают — в результате рейда выявлено двенадцать ничем не примечательных личностей, что на одного человека превышает норму. И рожу бухгалтера крупным планом — вот эта уродина, эта серая мышь, которая портит нам показатели. И тут же репортерша смазливая — я уже выяснила, что этот представитель планктона предпочитает миссионерскую позицию, гетеросексуален, но не против попробовать гомосексуальные отношения. Смотрите фотографии на нашем сайте. Потом пара ментов обхаживает его мешочками с песком, а в перерывах третий мент грустно смотрит на него и спрашивает: «ну хоть что-то же должно быть, что ты умеешь лучше других… ну, вот ты стихи в юности писал? Что, нет? Вообще?! Йопт! Коля, Вася, продолжайте, сил моих нет». Потом к нему приходит начальник и говорит доверительно: «Знач так. Ща мы тебя выпустим, но ты сразу же собираешь вещички и валишь на хер из моего района. Соседей я уже предупредил, поэтому вали лучше сразу и из города. Нет, права человека, всё такое, я понимаю. Так что ты, конечно, можешь остаться, но тогда жди гостей уже к вечеру. Есть у меня один актер знакомый… с во-от такенным елдаком. Будем из тебя порнозвезду делать, чтобы ты мне показатели не портил»

Дима, уже в середине речи начавший улыбаться, засмеялся.

— Чего смеешься, дура? В ментовке никогда не бывал, вот и смеешься.

Дима перестал улыбаться.

— Был я в ментовке, — сказал он.

— Тогда понимать должен. Мент, он завсегда ментом останется, как их не переименовывай и не реформируй. Так надо просто их человеколюбие в правильную сторону направить — чтобы на пользу шло. Хотя бы так вот. Ну. А если человек, положим, чего-то достиг — механизм там изобрел полезный, песню написал и спел, картину нарисовал — так внимания к нему поменьше становится. Ну такого — нарочитого, чтобы там косточки перемыть да грязью облить. И чтобы мент, документы посмотрев, брал под козырек и говорил: «Это ваши стишки на стене дома?4? Знаете, неплохо. Очень за душу берет, особенно второе четверостишие. Так что не буду мешать, до свидания и творческих успехов.» И если человек известным стал в масштабе города — то всё — никаких показов по ТВ, статей в прессе и травли по интернету. Только если сам попросит. Кто попытается тиснуть про него статейку без его письменного разрешения — под вышку всю редакцию. А уж если человек на всю Россию прославился — тогда — совсем всё. Из базы налоговиков его вычеркивают; таможенники, гайцы, ППС на улицах — просто не замечают, во всех магазинах — без очереди, в любом транспорте — бесплатно, ну и всё такое. Вот это, я понимаю, мотивация. Вот если бы такое замутить, тогда б мы не только Америку перегнали, мы бы все вместе взятые страны как стоячих бы обошли.

— Ну… — Дима задумался. Хмыкнул, — вы это все, конечно, довольно грубо изложили, но, если задуматься, в Америке как раз что-то в этом роде. «Страна равных возможностей», «американская мечта», «если ты умный, то почему не богатый» и тому подобные изречения — это же все оттуда.

— А ты думаешь почему Америка, как советский балет — впереди планеты всей? Вот именно поэтому. Только это все раньше у них было — в середине прошлого века. В какой-то момент они чего-то недосмотрели и всё покатилось к черту. Теперь там даже хуже чем здесь — у нас серым мышкам живется легче, чем всем остальным, но правят страной все же не мышки, а крысы. Хитрые, матёрые крысы — мышки их грызли-грызли, но недогрызли. Потому-то крысы мышек и не любят. И насрать им на нужды и стремления мышей, чего б они там с трибун не вещали. А в Америке — там плохо — там мыши всем и рулят. Уж больно там у них хороший механизм управления запустили — сам по себе работает сколько лет, скрипит, но не ломается. Правда те, кто этот механизм строил, думали, что им будут пользоваться умные, образованные и богатые люди. А пользуются им мышки со студнем вместо мозгов. Вот и приходится серьезным взрослым людям защищаться в суде от обвинений придурка, который свой член в мясорубку засунул, потому что в инструкции не написано, что в мясорубку нельзя член засовывать.

— Вообще-то, — рассудительно сказал Дима, — придурок, сунувший… э-э… член в мясорубку, на серую мышку не тянет. На придурка — да, а на…

— Ты че-та попутал. Я разве так говорил? Проблема-то не в придурке. Они, убогие, при любом режиме были, есть и будут. Проблема в том, что именно серые мышки сделали возможным то, что высокий, сука, суд всерьез рассматривает такие дела, вместо того, чтобы сразу же вызвать к придурку санитаров. Понимаешь? У мышек голова маленькая, мозги туда не помещаются, поэтому сами думать они не могут, а могут только инструкциями пользоваться. И когда по телику передают ролик о чуваке, который сушил канарейку в микроволновке, мыши начинают волноваться. Они бегут к инструкциям, видят, что в них нигде не написано жирными буквами на полях «Не сушите канареек в микроволновках!» и приходят в ужас. Потому что они сами не сушили своих домашних животных в микроволновках только потому, что это им в голову не приходило. Они это понимают, и они бегут к механизму управления, и тыкают носиками в кнопки, как их учили делать, когда что-то не так. И судья стучит молотком «Виновен!». Но это я отвлекся. У нас, слава КПСС, до такого еще не дошло. Но может однажды дойти, потому что глобализация и американизация и еще всякая «изяйция». И надо бы все это провернуть до того, как мышки к власти придут, а то поздно будет. И, о! Чуть не забыл.

Корвач усмехнулся.

— Еще реклама. Крутить день напролет какую-нибудь мозговую жвачку. «Йогурт „Охренин“ проникает во все кости и укрепляет их сверху до низу.» И чекистов в штатском во все магазины. Как увидят, что кто-то «Охренин» покупает, подходят тихонько и спрашивают, а чего это, мил человек, вы берете и зачем? Если скажет: «Да вот, унитазы он хорошо чистит», — тогда — гуляй, Вася. Даже поощрить как-нибудь можно за нестандартное мышление. А если начнет пургу про укрепление костей нести — тогда хвать его под ручки — и в армию рядовым на всю жизнь. В армии такие нужны — которые верят всему, что слышат. И проблем с призывом не будет и армия сразу боеспособная станет. Прикинь, если вместо школоты всех этих теток, которые иной раз до мордобоя спорят, чем Тайд лучше Ариеля — в форму одеть? Им же даже автоматы давать не надо — они одним только видом так противника деморализуют, что те сами все в плен сдадутся.

— Забавно, — Дима встал, — знаете, я подумал и…

— Да знаю, — Корвач махнул рукой, — если б ты решился, ты бы сразу сказал. Был у тебя такой порыв в первые секунды. А потом ты зассал и начал придумывать причины, чтобы отказаться.

— Вообще-то я и на самом деле…

— Мне неинтересно, что ты там придумал. Живи, как знаешь, я свои услуги никому не навязываю и второй раз предлагать не буду.

Дима почувствовал себя как-то неловко, вроде что-то надо было сказать, но и сказать было нечего. Да и вообще, похоже разговор себя исчерпал. Интересно, на что рассчитывал Вирджил? Что Дима согласится?

— Ну ладно, — Лукшин встал, поправил сползшую кобуру, — спасибо за чай и за беседу.

— А пожалуйста, — Корвач тоже встал, — не жалеешь, что отказался?

— Нет, — соврал Дима, и сразу же понял что Корвача он не обманул. Смутился, и чтобы хоть как-то отыграться, спросил:

— А можно у вас совета попросить… бесплатного?

— Совета? — Корвач хмыкнул, — можно.

— Если я нашел нечто, скажем так, представляющее определенную ценность, но при этом такое, что нельзя просто по объявлению продать, как бы вы мне советовали это нечто в деньги превратить?

Корвач нахмурился:

— А конкретнее? Че ты «нашел» — рыжье, наркоту, оружие?

Дима вздрогнул. Корвач усмехнулся.

— Не пытайся сам ничего толкнуть. Сейчас черного рынка фактически нету, это в девяностые на Рижском ствол чуть не с витрины купить можно было. Сегодня — спалишься однозначно. На бабки кинут — раз, ментам сдадут — два. Рыжье, если не слишком заметное, можешь ювелирам толкнуть попытаться — в мастерские, но это вряд ли. В смысле — не рыжье ты нашел. С наркотой — просто не связывайся. Оружие, если это стволы, можешь мне принести.

— А если гранаты? — стараясь говорить так, чтобы его вопрос звучал просто праздным предположением, спросил Дима. Спросил и тут же пожалел — ну кто его за язык тянул? Вдруг этот Корвач как-то связан с теми студентами?

— Тоже можешь принести, — Корвач пожал плечами, — но на них ты не заработаешь. За «феньку» я тебе больше штуки рублей не дам, так что проще выкинуть.

— Ясно, — разочарованно сказал Дима. Разочарованно больше от того, что удивить Корвача ему явно не удалось — продавать гранаты он все равно не собирался, — до свидания тогда.

— Будь здоров, — согласился Корвач, распахивая выходную дверь, — провожать не буду, калитку за собой захлопнешь. Вирджилу привет.

Из одного заМКАДья добираться до другого заМКАДья — удовольствие небольшое, зато продолжительное. Причем, в общем-то неважно, на машине или пешком. Когда Дима, наконец, слез с маршрутки на своей остановке, было уже около десяти. Улица, как всегда после заката, была накрыта интимным полумраком, не столько нарушаемым, сколько подчеркиваемым редкими фонарями. Дима, слегка сгорбившись и засунув руки в карманы, быстрым шагом шел по знакомой дороге, когда в происходящем обозначились вдруг какие-то неожиданные перемены. Из отбрасываемой углом здания густой тени на дорогу перед Димой выдвинулся темный силуэт и поинтересовался хриплым голосом:

— Слышь, чувак, дай закурить.

— Не курю, — автоматически ответил Дима и попытался обойти неожиданную преграду, но стоявший перед ним человек тоже сместился, не давая пройти, а сзади раздался другой голос:

— Ты че такой резвый? Не торопись, видишь, люди с тобой поговорить хотят.

Холодея, Дима обернулся и увидел еще две приближающиеся фигуры. «Блин», — подумал он затравленно, — «вот попал. Как знали, что я при деньгах. Ну что за гадство!».

— Слышь, мужики, — произнес Дима жалким голосом, — у меня нет ничего, правда.

— Да ну? — удивился первый из подошедших — мордатый парень в кожаной куртке. Головного убора у него не было, волос на голове тоже. Дима мрачно подумал «ну да, чего ему бояться — отмороженный» и сам удивился свой способности юморить в такой ситуации.

— Точно, — Дима сглотнул, — ваще на мели, мужики. Может, отпустите, а?

Мордатый хмыкнул. Судя по всему, именно он был главарем этой небольшой шайки.

— Может и отпустим. Телефон доставай, позвонить надо.

— У меня на нем денег нет, — быстро сказал Дима и подумал, — «это вариант. Отдам, может, отстанут?»

— А мы в экстренную службу звонить будем, для этого денег не надо. Доставай скорее, тут человеку на улице плохо стало.

— Кому? — машинально спросил Дима, снимая перчатку, — щас…

— Кому? — Гопники переглянулись и громко заржали, — а догадайся.

— Э… — и тут Димина рука наткнулась под одеждой на кожаный ремешок и он сразу вспомнил, что это означает. Ну блин. Сейчас он им покажет…

— Щас, щас, вот мой телефон, — бормотал Дима, возясь с тугой застежкой кобуры, — вот!

Красиво выхватить пистолет не получилось, он зацепился за одежду и Дима его едва не уронил. Но не уронил — перехватил поудобнее и нацелил прямо в удивленную харю главаря.

— Руки вверх, — выпалил машинально.

— Че? — против ожидания, гопники не только не бросились бежать при виде пистолета, но даже повеселели как-то.

— Ну ты кекс, — протянул главарь с широкой улыбкой, — ща мы тебе твою игрушку…

— Почему игрушку? — взвизгнул, пятясь к стене, Дима, — я щас выстрелю!

— Потому что у такого лоха реального ствола быть не может, — сказал, придвигаясь, главарь, — так вот, если это пневма, то мы тебе твою игрушку просто в жопу засунем. А если травма, то сначала засунем, а потом выстрелим.

— А если газовый? — подал голос кто-то из гопников.

Главарь замер с растерянным выражением лица, потом повернул голову:

— Не придумал че-та. А чо?

Дима все это время изо всех сил давил на спусковой крючок, стараясь, чтобы его усилия не были замечены. То ли заело, то ли на самом деле игрушка… Предохранитель! Со злости на себя Дима чуть себя по лбу не ударил. Скосил взгляд на пистолет, сдвинул большим пальцем рычажок и снова нажал на спуск, удивившись, насколько он тугой. Но выстрела и на этот раз не последовало — что-то металлически щелкнуло в пистолете — и все.

— Чуть не обосрался, — спокойно и с насмешкой сказал главарь, хватая Диму за грудки и притягивая к себе, — ну всё, лошара, ты допрыгался.

Затвор! Дима извернулся и начал свободной левой рукой дергать пистолет за верхнюю часть. Затвор поддался и, оцарапав кожу на костяшке указательного пальца правой руки, проскочил назад. Почти сразу же возле самого Диминого уха оглушительно грохнул выстрел, сверкнул язык пламени, что-то свистнуло и, почувствовав, что хват ослаб, Лукшин дернулся назад, прижался к стене и выставил пистолет перед собой, пытаясь держать на мушке всех троих гопников сразу.

— Опа, — сказал мордатый, — настоящий.

— Ха, — то ли хихикнул, то ли всхлипнул Дима.

— Не дергайся, — не проявляя и тени испуга, сообщил главарь, — мы уже уходим. Айда, пацаны.

Повернулся и зашагал в темноту. Двое подельников молча последовали за ним. Возле угла главарь остановился и обернулся к Диме.

— Ты лучше сейчас сам из него застрелись, — мрачно посоветовал он, — мы же тебя все равно найдем.

И канул в темноту. Дима выждал пару секунд, сделал шаг назад, еще один, отодвинулся за угол, потом повернулся и бросился бежать по тропинке, оскальзываясь и махая руками, чтобы сохранить равновесие. Пистолет он все так же держал в руке.

Добежал до своего подъезда, вертя головой из стороны в сторону, достал ключи и, попытки с пятой, попал магнитной таблеткой в нужную точку. Домофон запиликал. Дима приоткрыл дверь, ужом скользнул в подъезд, прижался спиной к стене и перевел дыхание. Ушел!

— Ай да я, — сказал Дима хрипло. Сглотнул, отдышался, прислушался к звукам за дверью. Похоже, действительно ушел. Лукшин улыбнулся, посмотрел на пистолет в своей руке и попытался засунуть его обратно в кобуру. Пистолет цеплялся за одежду, Диме пришлось расстегнуть и куртку, и пиджак — только после этого ему удалось (и то не без труда) засунуть оружие на свое место.

— Надо будет с одеждой что-нибудь сделать, — пробормотал он, застегиваясь, — и вообще — потренироваться. Ладно эти тормознутые такие оказались…

Отлепился от стены и неровной походкой пошагал к лифту. Колени подрагивали.

В квартире Дима скинул прямо на пол куртку с пиджаком и прошел к холодильнику — после такого стресса организм требовал чего-нибудь успокоительного. Вытащил одну из купленных вчера бутылок пива, открыл об угол стола и, в три долгих глотка, выпил. Вздохнул, закрыл глаза и прислушался к внутренним ощущениям. Улыбнулся, достал еще одну бутылку. Уже не спеша, открывашкой, открыл ее и пошел в комнату. Проходя по коридору мимо лежащей на полу одежды, зацепился взглядом за зеркало и остановился. Развернул плечи, выпрямился. Состроил очень мужественную физиономию, потом хмыкнул.

— Ну хорош, — сказал с сарказмом, — ну герой. Сбежал от гопников. Да перестрелять их всех надо было! Мир бы чище стал.

Вспомнил, как безуспешно давил на спусковой крючок, целясь в ненавистное лицо и возразил сам себе:

— И перестрелял бы, просто… так вышло. В следующий раз точно — ни одного не оставлю. В конце концов, я должен защищать свой мир от отморозков. Кто, если не я?

Еще раз хмыкнул и пошел к компьютеру. Включил, полез в интернет, почитал новости. Но успокоиться не получалось. Адреналин и пиво бурлили в крови, подогреваемые холодной тяжестью на левом боку, и требовали действий. «Может, выйти?», — подумал Лукшин отстраненно, — «поискать этих уродов. Уж лучше я их, чем они меня». Потом мысли его потекли в другом направлении, Дима достал телефон и набрал Машин номер. Поднес к уху. Несколько секунд в трубке звучали длинные гудки, потом что-то щелкнуло и гудки стали короткими.

— Не понял, — сказал Дима и набрал номер еще раз.

То же самое. После третьей неудачной попытки он нахмурился и отложил телефон. «То ли занята», — подумал он, «то ли что».

Набрал в аське: «Привет!». В статусной строке появилась надпись «Пользователь mariya пишет вам сообщение», повисела полминуты, затем сменилась на «Пользователь mariya удалил себя из вашего контакт-листа».

— Вот блин, — с досадой сказал Дима, — Обиделась, что ли? Ну и пожалуйста, между прочим. Между прочим, я сейчас при деньгах. И вполне могу… кстати, да! А чего такого? Кто мне запретит?

Взял лежащую на столе бесплатную газету, открыл на последней странице.

На этот раз трубку сняли сразу.

— Здравствуйте, — сказал приятный женский голос, — желаете отдохнуть?

— Э… да, — сказал Дима.

— Кого желаете?

— Ну, чтобы посимпатичнее, — Дима почему-то чувствовал себя очень неловко, — и не старую.

— На время? На ночь?

— Ну… давайте на час для начала.

— На два часа выйдет дешевле, — мягко сообщила собеседница, — час — две тысячи, два — три.

«Три-четыре-пять-шесть», — с ехидной усмешкой подумал Дима и отказался:

— Давайте на час.

— Хорошо. Сколько вас?

— Я один.

— Хорошо. Предлагаю вам Вику. Двадцать четыре года, брюнетка, рост сто шестьдесят восемь, вес пятьдесят пять. Русская. Традиционный секс, минет. Без анала. Презерватив обязателен. Устраивает?

Дима сглотнул.

— Устраивает.

— Вы уже пользовались нашими услугами?

— Вашими? Нет, — «и вообще еще ничьими не пользовался».

— Тогда диктуйте адрес. К вам зайдет наш человек, осмотрит квартиру, потом зайдет девушка.

— Солнцево, — начал Дима, — Улица Главмосстроя…

Задумался на мгновение, потом, повинуясь внезапному порыву, заявил:

— Знаете что, не буду я ничего заказывать. До свидания, — и быстро положил трубку.

— И вовсе я не струсил — сказал он своему отражению на черном экране «заснувшего» монитора, — просто неправильно так.

Пошевелил мышкой, открыл «Гугл», ввел «Юля» и задумался. Пожал плечами и ткнул кнопку «мне повезет». Не повезло — открылся сайт с заголовком «Значение имени Юля». Дима прочитал первый абзац, — «С необузданной фантазией, обидчивая и ранимая девочка», — усмехнулся («да уж, необузданней некуда»), потянулся закрыть окно, но зацепился взглядом за строчку «совместимость с парнем». Прокрутил чуть ниже и обнаружил свое имя в списке тех, кто не очень подходит для брака с Юлей. «Блин, бред-то какой», — рассердился Дима, закрывая окно, — «ну как можно такое прогнозировать только на основании имени? Ведь кто-то может поверить в эту ерунду, откажет человеку ни за что ни про что. Может, всю жизнь себе поломает…».

Допил бутылку, сходил за новой. Повесил в шкаф лежащую на полу одежду. Покрасовался перед зеркалом, потом снял кобуру и осторожно повесил ее на крючок у двери. Пошел в комнату, выгреб из карманов наличность. Пересчитал, порадовался, — «А жизнь то налаживается». Разделся до трусов (в квартире было жарко по причине недавно включенного отопления), и, в таком виде — бухнулся на кресло перед компьютером. Снова открыл Гугл. «А может, и не поломает. Может и наоборот. Если б мое имя было в списке тех, кто подходит для брака, небось, не стал бы возмущаться? Можно подумать, я на ней жениться собираюсь, ха-ха три раза».

Найти человека в Москве, зная только имя? Даже без фамилии? Нереально. Дима это понимал, но все же рылся в интернете битый час. Все-таки шансы у него были — он знал, что у Юли есть аккаунты в социальных сетях, и, пожалуй, она там популярна (тридцать пять тысяч френдов — это немало), он примерно знал, где она живет и знал, на чем ездит. Но — тщетно. Он просмотрел пару тысяч фотографий, несколько сотен блогов и страниц разных Юль, узнал много нового о марке «Мазерати», но так и не нашел ту, которую искал. В конце концов, он плюнул на это дело, и запустил игру — «хоть так развеюсь».

От выпитого пива клонило в сон и Дима уже начал клевать носом, но тут, с громким «О-оу» выскочило сообщение: «Привет». Дима протер глаза, посмотрел на неизвестный ник отправителя и напечатал: «Привет. Ты кто?». «Юля», — ответил собеседник. Дима недоверчиво посмотрел на экран и спросил «Какая Юля» — «Ну вот, дня не прошло, уже забыл. Эх, долюшка моя женская…» Дима заулыбался. «Ой, привет», — напечатал он, — «я же не знал, что это ты. Мало ли какая Юля мне пишет. А я тебя искал только что по всему инету… здорово, что ты мне сама написала. А откуда ты мою аську знаешь?». — «Я много чего знаю. Ты посылку получил?». Дима удивился «Какую посылку? Нет, не получал.» — «Точно? Посмотри на столе». Дима глянул на стол и обомлел — слева от клавиатуры стояла большая картонная коробка с надписью «DHL». Как он мог ее не заметить? Откуда она вообще тут появилась?! «ЧТО ЭТО?», — большими буквами написал он, — «Откуда?!!». — «Открой». Дима поскреб затылок, потом пожал плечами и, пробормотав — «надеюсь, не бомба?», — открыл. Посмотрел недоуменно внутри вытащил наружу футуристического вида устройство. Выглядело оно как нечто среднее между горнолыжными очками и прибором ночного видения. Только ни у того ни у другого не бывает проводов c USB-разъемами для подключения к компьютеру. Дима покрутил устройство в руках в поисках каких-либо надписей, объясняющих его назначение и происхождение, но не нашел. «Что это?» — повторил он свой вопрос. «Подключи и надень», — ответила Юля, — «это очки виртуальной реальности. Подарок от фирмы».

— Ого! — удивился Дима, — спасибо, конечно, вот только…

«А зачем?» — «Ты же хочешь меня увидеть?» — «Я вживую хочу…» — «Вживую-потом» и подмигивающий смайлик.

— Ну ладно, — сказал Дима, — потестим ваши прогрессивные технологии.

Воткнул свисающий провод в компьютер, надел очки, подтянул широкую резинку. Вначале было просто темно, потом перед глазами зарябил серый фон, быстро сменившийся простенькой картинкой какого-то пейзажа. Дима моргнул и осмотрелся. Техника была на уровне — очки отслеживали изменение своего положения и картинка перед глазами менялась в соответствии с тем, куда Дима поворачивал голову. Он читал раньше про такое — но еще ни разу не видел. Картинка, правда, подкачала — трава под ногами выглядела крайне неубедительно, холмы вокруг имели строго геометрические формы, а высящееся поблизости здание напоминало о компьютерных играх двадцатилетней давности.

— Халтура какая-то, — сказал недовольно Дима, — могли б к такой технике и модельки поприличнее состряпать. Покрутил головой, покивал — очки работали на совесть, меняя изображение мгновенно и без рывков; полностью ощутить эффект присутствия мешал только непроработанный пейзаж. В какой-то момент в поле зрения Димы попало его собственное тело и Дима аж сморщился под очками. Мало того, что его модель тоже не отличалась деталировкой, и он выглядел как человекоподобный робот с аэрографией. Так еще и эта самая аэрография изображала голое тело в одних лишь трусах в красную полоску. Дима присмотрелся и с удивлением отметил, что трусы, похоже, те же самые, которые на самом деле были надеты на нем. Если натянуть их на коробку для обуви, они, пожалуй, выглядели бы именно так. Видимо, очки каким-то образом еще сканировали пользователя и снимали текстуры для модели. «Черт», — сообразил Дима, — «надо одеться». Потянулся к очкам, чтобы снять их и с удивлением понял, что видит свою руку. Дима покрутил ладонью перед лицом — грубо слепленная из кубиков рука шевелилась в такт движениям его руки. «Вот это да!» — подумал Дима восхищенно, сжал-разжал пальцы, похлопал в ладоши, — «просто фантастика!». Очевидно, очки отслеживали не только свое положение в пространстве, но и движения рук пользователя и даже ног! — Дима посмотрел на свои босые ступни, пошевелил пальцами.

— Ну что ж вы над картинкой не поработали? — с тоской спросил Лукшин, — весь эффект насмарку!

— Некогда было, — ответил ему знакомый женский голос и Дима от неожиданности чуть не свалился. Повернулся и обомлел.

— Ну ты даешь, — сказал он и фыркнул. Юля была в модели не человека, а, по всей видимости, женщины-змеи. «Ламия», — всплыло в голове у Димы. Правда, качество модели было аналогичное — сужающийся вытянутой пирамидой хвост с рисунком чешуи, слепленный из параллелепипедов торс с текстурой обнаженного женского тела и фотография Юлиной головы, налепленная на изображающий голову куб.

— Клевые сиськи, — усмехнулся Дима, ткнув в два правильных кубика.

— На себя посмотри, — сказала Юля и улыбнулась.

— И текстуры-то динамические, — сказал Дима, глядя на ее улыбку, — про очки вообще молчу — техника на грани фантастики! Возможностей — океан. Но так все испортить реализацией, — он повел вокруг квадратной рукой.

— Задачи не стояло, — Юля обошла… нет, обползла стоящего Диму и с шуршанием направилась к высящемуся поблизости зданию.

— Идем, — бросила она через плечо.

— Погоди, — сказал Дима, — как я пойду-то? Я же на стуле сижу.

Ламия обернулась:

— Просто иди. Ходить разучился?

Дима сделал шаг, второй. Остановился, присел, пощупал землю. Земля оказалась плоской и холодной.

— Ничего не понимаю! — сказал он, — как это может быть? Я же в своей комнате перед столом сижу!

— Потом объясню, — Юля не остановилась, — поторопись, у меня мало времени.

Дима хмыкнул и, прислушиваясь к своим ощущениям, поспешил за ламией.

— А куда мы идем? И вообще, что это за место подразумевается?

— Чичен-Ица, — коротко отозвалась Юля.

— Чичен-Ица? Это в Америке что ли?

— Да, — Юля остановилась перед длинной лестницей, ведущей прямо на крышу пирамидоподобного здания, — нам туда, на самый верх. Скоро полдень.

Дима поискал на равномерно-голубом небе солнце, не нашел, помотал головой и поспешил за Юлей, которая уже поднималась по лестнице, споро переползая со ступеньки на ступеньку.

— Это типа игра такая что ли?

— Типа игра, — согласилась Юля.

— Понятно, — сказал Дима, хотя ни хрена ему не было понятно, — а ты тогда тут кто такая? Я-то, судя по всему, я сам, а ты? Тело это… татуировки на спине у тебя в реале нету. Да и хвоста тоже.

Юля шутку не поддержала, даже не улыбнулась.

— Я — давно умершая жрица давно забытой богини, — сказала она спокойно, — и хотя тело мое мертво уже тысячи лет, дух мой, получивший когда-то малую толику божественной силы, еще жив. Меня нет там, где ты есть, но там, где я есть, ты тоже есть.

— Э? — напряженно спросил Дима, — ты серьезно?

Юля повернула к нему квадратную голову и весело улыбнулась.

— А ты как думаешь?

— Уф, — выдохнул Дима, — просто все так необычно, я даже испугался немного. А что это за богиня была? Добрая?

— Богиня справедливости.

Они поднялись на последнюю ступеньку и оказались на небольшой — десять на десять — площадке, посреди которой возвышался параллелепипед, видимо долженствующий изображать большой камень с нарисованными на нем странными письменами и фигурами.

— Богиня смерти и рождения, — сказала Юля, подползая к камню, — войны и мира. Кары для нечестивых и награды для праведных. Богиня неотвратимости. Когда-то сотни людей ежедневно приходили к подножью этой пирамиды, вверяя свои жизни суду Судьбы.

— Ну, выходит, ты добрая богиня. То есть, не ты, а…

— Добрая? — Юля быстро повернулась к Диме, — добрая?

— Ну, справедливость, это же хорошее дело… разве нет?

— Справедливость у каждого своя, — сказала Юля, немало этим Диму озадачив — где-то он эту фразу недавно слышал и теперь пытался припомнить, где, — Свет может не быть Добром, как и Тьма может не быть Злом.

— Не понял, — сказал Дима, осторожно пятясь назад, к лестнице.

— Представь, что от летаргического сна восстал доблестнейший из рыцарей круглого стола. Сир Гелеот, более известный как Галахад. Не подобного ему ли ты себе представляешь, когда слышишь словосочетание «Воин Света»? Выбрался из холмов Друим Брега, отряхнулся, поправил меч, поцеловал ленту с цветами своей Прекрасной Дамы и пошел в сторону ближайшего города. Что он там увидит?

И главное, — ламия развернулась и, как-то умудряясь грациозно двигаться даже в таком теле, подползла вплотную к Диме, — главное: что он будет делать?

— Что тебе надо? — Дима уже подошел к самому краю платформы и раздумывал, что же делать — убежать или просто сорвать очки.

— Твое сердце, твою кровь, твою жизнь.

С этими словами она схватила Диму поперек тела, легко подняла его, одним рывком переместилась к прямоугольному камню и припечатала Диму к нему, пребольно приложив его затылком. Одной рукой она прижала его горло к холодному камню, другой полезла за спину и вытащила оттуда плоский длинный прямоугольник. Дима дернулся, понял, что не может пошевелить ногами, скосил глаза и увидел лежащий на ногах хвост женщины-змеи.

— Хватит! — сказал Дима, отгоняя подступающую панику, — мне больно! Черт! Мне не может быть больно, это же виртуальная реальность!

— Значит, — мягко сказала ламия, — это виртуальная боль. Нечего бояться.

— Нет! — заорал не на шутку испуганный Дима, — с меня хватит!

И сорвал очки.

И тут же зажмурился от яркого солнечного света, бьющего в глаза с раскаленного безоблачного неба.

— Что за…

Он приоткрыл глаза и увидел прямо перед собой прекрасное, но определенно нечеловеческое лицо с вертикальными зрачками глаз и острыми клыками, выглядывающими из-под полных чувственных губ. Увидел свои ноги, прижатые к камню мощным чешуйчатым хвостом, увидел занесенный над собой большой хищно изогнутый нож матово-черного цвета. Губы шевельнулись.

— Полдень — сказал незнакомый женский голос и острие ножа рванулось к Диминой груди.

— А-а-а! — заорал он, чувствуя, как острие ножа вспарывает кожу и проламывает кости. Холодный издевательский смех ответил ему, из последних сил он дернулся и… впечатался лбом в клавиатуру. Поднял голову, скривился от адской боли в затылке.

— Блин… приснилось, что ли?

Демонический хохот, однако же, не утихал. Дима приоткрыл один глаз и увидел на экране труп своего игрового героя и прыгающего на нем гориллоподобного монстра.

— М-мать, — сказал Дима, тыкая пальцем в кнопку выключения. Экран потух, замолкли вентиляторы, хохот тоже стих, — уф-ф, ну и бред. Приснится же такое… а, черт!

На краю стола лежала упавшая бутылка, из которой на пол вытекла уже приличная лужа. Выругавшись, Дима поставил ее на стол; морщась и держась за затылок, побрел к кровати.

— Спать, спать, — Дима упал на кровать, охнул — остро кольнуло сердце, — и выключил свет.

— Ой, хреново-то как, — пробормотал он, неловко ерзая и вытягивая из-под себя одеяло, — надо бросать пить… не, ну бред-то какой… но очки клёвые были…