Куклы

Двойной портрет

«…Прообраз — только толчок для фантазии, повод для литературной игры: реальный Нечаев — и Ставрогин («Бесы»), реальный Федор Толстой-«американец» — и безымянный герой репетиловского монолога, сосланный в Аляску и вернувшийся алеутом («Горе от ума»). Это правило работает даже в случае, когда образ носит имя прообраза: так, реальный Кутузов не тождествен Кутузову из «Войны и мира», а Сирано де Бержерак Ростана — реальному Сирано… Примеров этому несть числа. У Петра Первого в скульптуре работы М.Шемякина — непропорционально маленькая голова… В одном из портретов Пикассо у портретируемого — вполне реального человека — вообще нарисовалось три глаза.

Миттеран во французском «Гиньоле» оказался резиновой лягушкой. Ни то, ни другое, ни третье не является оскорблением хотя бы потому, что демонстративное расхождение образа и прообраза подчеркивает художественную независимость первого. Итак, образ отталкивается от прообраза и — в зависимости от силы толчка — может отлететь от него весьма далеко и даже стать вовсе неузнаваемым: скажем, «Вид на Толедо во время грозы» Эль Греко многие исследователи считают скрытым автопортретом испанского художника. Образ может нравиться или не нравиться прообразу — некоторые крупные государственные деятели эпохи Возрождения даже узнавали себя в чертях на фресках «Страшного суда» Микеланджело, — но в цивилизованной стране судить это нельзя — можно лишь судить об этом…» (лист дела…надцатый)


Многие их путают, до того они похожи. Однажды их перепутала даже Генеральная прокуратура, и целый год потом расследовала дело по оскорблению одного из них, хотя дурака делали из другого… Автору этих строк пришлось собрать в кучку ошметки своего неклассического образования и в целях личного самосохранения написать маленькое эссе для следователя по особо важным делам (см. эпиграф).

Чепуха совершенная делается на свете.

Ведь они, эти двое, совершенно разные люди! То есть не люди, а… То есть один из них, разумеется, человек, и большой человек… Впрочем, другой тоже большой. Хотя не человек.

Хотя, с другой стороны — некоторые и первого за человека не держат…

Довольно двусмыслицы, пора объясниться.

Первого героя этих заметок зовут Ельцин Борис Николаевич, и он — Президент Российской Федерации.

А второго зовут — Елкин. Просто Елкин, без имени-отчества. Какое может быть отчество у набитого дурака?

Президенту вышеупомянутой Федерации Ельцину Б.Н. шестьдесят шесть лет, большую часть которых он провел на руководящей работе. А Елкину — два с небольшим. Он никогда никем не руководил — напротив, им ежедневно руководят кто ни попадя, открывают ему рот, крутят туда- сюда головой. Строго говоря, он и моргнуть-то без посторонней помощи не может.

Ельцин Б.Н. состоит из сложных психологических комплексов и совершенно противоречивых (хотя абсолютно непоколебимых) убеждений. Елкин состоит из большой резиновой головы с маленьким механизмом внутри, резиновых рук и пиджака, набитого поролоном. А убеждений у него отродясь никаких не было: что напишут, то и говорит.

Президент Ельцин успешно играет самый разнообразный политический репертуар — от человека из троллейбуса до царя-батюшки, — но все-таки соблюдает в этом занятии некоторую плавность. А Елкин совершенно бесстыже меняет образы раз в неделю… Оба, впрочем, артисты от бога.

Наконец, у президента России Ельцина Б.Н. были проблемы с сердцем, но он их преодолел. А у Елкина от длительного употребления почернела голова, и ее уже не-сколько раз меняли.

А в остальном — ну да, похожи…

Скованные одной цепью

Про Ельцина Б.Н. в последние годы написано столько, что ничего нового и не прибавишь. Низкий поклон свободе слова — в диапазоне от «иуды» до «отца русской демократии» свежих эпитетов не осталось.

И самое удивительное: что ни эпитет — чистая правда!

Приезжие говорят: в этом как раз и отразилось многообразие русской души. И то сказать — в царстве отечественной аппликации наш постарался оставить о себе голо-графическое изображение…

Объемный получился у России первый президент. Если бы программа «Куклы» начиналась году эдак в девяносто первом, уж и не знаю, как бы мы о нем шутили… Какие шутки с былинными героями?

Но к концу 1994 года, когда в недрах «Мосфильма» из рук художника Андрея Дроздова вышел резиновый президентский двойник, сам Борис Николаевич пребывал, как сказал бы Глоба, в неблагоприятной фазе.

Говоря определеннее, более или менее успешно в ту пору у президента обстояли дела только с теннисом.

Остальное горело синим метафорическим пламенем — не считая Чечни, горевшей уже самым что ни на есть всамделишным.

Резиновый Елкин родился под несчастливой звездой. Ему, маленькому и совершенно ни в чем не виноватому, сразу стало доставаться за двойника. Русский без малейших примесей, если не считать резины, привозимой из Парижа, он оказался в сомнительном японском положении — его начали колотить для снятия стресса.

До двойника-то никому, кроме партнеров по корту, было не добраться, а тут начали оттягиваться всей страной.

К лету 1995-го «самотечными» сценариями для программы «Куклы» были завалены все помещения производившей ее студии «Дикси», а также личная жилплощадь автора этих гадких строк. Звонили приятели-журналисты, писали частные лица и организации. Имелись сценарные заявки от одного всемирно известного театрального режиссера и двух член-корров АН СССР, до того специализировавшихся на ядерной физике.

Всем хотелось разбежаться и с разбегу ударить ни в чем не повинного Елкина.

Но нет худа без добра: еженедельно осмеиваемый, Елкин потихоньку начал вызывать естественную симпатию добродушного российского населения.

Ибо кого в России бьют, того любят. (Некоторые до сих пор пытаются выяснить причинно-следственную связь этого парадоксального явления, но еще Тютчев предупреждал, что ум и Россия — две вещи несовместные.)

«Это он, я узнаю его…»

Писать психологический портрет президента Российской Федерации Ельцина Б.Н. — боже нас упаси, но поместить Б.Н. фоном к портрету Елкина мы, пожалуй, рискнем.

Итак, Елкин. Кто же он?

Во-первых и главных: безусловно положительный персонаж. Некорыстолюбивый, симпатичный глава резиновой исполнительной ветки, искренне желающий сделать как лучше всем россиянам.

Дедушка Мазай в политическом половодье, и радый бы спасти всех подведомственных ему зайчиков, но неспособный на это в силу совершенно объективных, понимаешь, причин. Плохо с координацией…

Обремененный своей безразмерной властью, Елкин с удовольствием бы отдал ее кому-нибудь, но, значит, сделать это нет никакой возможности, потому чта-а… вокруг одни экстремисты! Хотят ввергнуть нас в пучину, а он гарант и не позволит.

Потому (опять-таки) чта-а… он ведь один за Россию, как Пересвет с Челубеем, а остальным — лишь бы власть!

Окружение у Елкина довольно досадное. Степаныч да Михалыч хоть и с той же исполнительной ветки, а каждый себе на уме — одного на газ тянет, другого на Севастополь… И у обоих в спальне календарь на двухтысячный год висит. Глаз да глаз!

Опять-таки рыжего не любят. Елкин и сам рыжего не любит, но тот умеет сделать так, чтобы все голосовали, как надо, — а Елкину без этого никак. Придется, конечно, вскорости рыжего думакам скормить — не по злобе (Елкин существо доброе), а в силу, значит, суровой реальности, данной ему в довольно сильных ощущениях.

Будучи большим государственным деятелем, за что Елкин в России ни берется, ничего у него не выходит. Сам он, разумеется, ни в чем не виноват: уж он бы, будь его во-ля, и зарплаты заплатил, и компроматы искоренил, и коррупцию повывел, и культуру бы поднял по самое не могу — ему не жалко!

Но не знает как.

Да и откуда ему знать? Он же руководитель. И образование у Елкина, как у руководителя, — то есть высшее, но довольно среднее. Так и не его это дело — частности! У него харизма! Ничего больше практически нет, а харизмы — завались. Людей куда хошь увести может… Экономика, сволочь, не слушается! Уж он сколько назначенцев переназначал, а она все никак! Только вокруг власти материальное положение и улучшается.

А Елкин что? Елкин по русской своей природе человек терпеливый. Он год потерпит пройдоху, другой потерпит, а потом уж не обессудь! Кадровая-то политика у Елкина сильное место. Интуиции собственной сам, понимаешь, удивляется. Знает людей. Не всех, конечно, — но человек десять-пятнадцать знает как облупленных!

Ошибки свои Елкин признавать умеет. Сам войну, бывало, начнет, сам и закончит. Тыщ сто россиян разнообразных национальностей на поле брани положит, потом поглядит зорким взглядом государственным: нет ли в том Отечеству пользы? — и уж если увидит, что пользы нет, то сразу крикнет: шабаш!

И начнет сам с собою за мир бороться. Тут пощады не жди.

Суровый, но справедливый. Мудрый, но простой. Добрый, но скрывает. Вот такой он человек, наш Елкин.

А президент Ельцин Б.Н. тут практически ни при чем.

Они даже незнакомы. Ельцина даже спросил как-то журналист один: как вы, Борис Николаевич, относитесь к Елкину? Борис Николаевич ему честно ответил: я никакого Елкина не знаю. И продолжительно на журналиста посмотрел. Ну, вы знаете этот взгляд. Удавы в обморок падают. Журналиста как ветром унесло.

«Ребята, давайте жить дружно!»

Все-таки зря он так: «не знаю…»

Ну, не знаешь, можно и познакомиться. Подъехать, поговорить по душам. Наш Елкин — не гляди, что резиновый, — существо обидчивое, но, впрочем, демократичное и доступное… Со вторника по четверг, правда, сильно занят (съемки на «Мосфильме»!), а с пятницы по понедельник — милости просим!

Притом и сам Елкин к Ельцину благоволит. В рот ему заглядывает, цитирует охотно: про Чубайса, во всем виноватого, про тридцать восемь снайперов… Люди радуются. Да и вообще, уважает Елкин Бориса Николаевича. Кабы, говорит, в июне 96-го Борис Николаич по стадионам не поехал, лежать бы мне в ящике нафталином присыпанному, на фиг никому не нужному! И плачет…

С другой стороны (это уже я так думаю), если бы не Елкин, чучело резиновое, громоотводное — может, и самому Борису Николаевичу пара-другая лишних эйсов бы от избирателей перепала.

А так — все при деле. Публика, вместо того чтобы бузить, бесплатно по субботам чужому унижению радуется.

Елкин с группой таких же резиновых дураков шутки ей шуткует.

А Ельцин Борис Николаевич — в полном порядке, в Кремле. Как теперь принято говорить — в натуре!

1998


От редакции

Перед чтением каждого очередного опуса раздела «Куклы» советуем заглянуть в «Примечания» (стр. 603–607), где указаны некоторые подробности событий, послу-живших поводом для написания того или иного сценария.

1995

Дон Кихот[57]

1.

Грачев (Сосед) стучится в дверь Ельцина.

ГРАЧЕВ. Сеньор! Сеньор Дон Кихот! Доброе утро! Вы дома или опять не в себе?

ГОЛОС ЕЛЬЦИНА. Кто там?

ГРАЧЕВ. Это я, ваш сосед, Пабло Мерседес!

ГОЛОС. Кто?

ГРАЧЕВ. Пабло Мерседес, ваша светлость! Меня назвал так народ за любовь ко всему, что движется!

ГОЛОС. А-а. Ну, входи, входи… Пабло!

Грачев входит. Ельцин (Дон Кихот) сидит в кресле, в ночной рубашке, с копьем в руках.

ЕЛЬЦИН. Мерседес… Раньше, понимаешь, народ звал тебя по-другому…

ГРАЧЕВ. Раньше народ и вас звал по-другому.

ЕЛЬЦИН. Как он звал меня раньше?

ГРАЧЕВ. Рыцарем, ваша светлость.

ЕЛЬЦИН. А как зовет сейчас?

ГРАЧЕВ(подумав). По-другому.

ЕЛЬЦИН. Да, мы оба изменились.

ГРАЧЕВ. Все изменилось в Ламанче с тех пор, как вы стали управлять провинцией.

ЕЛЬЦИН. Правда?

ГРАЧЕВ. Сущая правда, сударь. И, по-моему, изменилось к лучшему.

ЕЛЬЦИН. Ты считаешь?

ГРАЧЕВ. Да я со счета сбился! (Загибает пальцы.) Домик изменился к лучшему, факт! Вилла сильно к лучшему изменилась… Обслуга так изменилась, что лиц не видать! Опять же «Мерседесы»…

ЕЛЬЦИН. Что значит «сы»? Их сколько?

ГРАЧЕВ. Два!

ЕЛЬЦИН. Зачем тебе второй «Мерседес»?

ГРАЧЕВ. Для репутации. Мы с моей репутацией в одну машину уже не влазим.

ЕЛЬЦИН. Да, много воды утекло…

ГРАЧЕВ(мечтательно). Что вода? А сколько утекло крови!

ЕЛЬЦИН. Я крови не хотел.

ГРАЧЕВ. Кто же ее хочет? Сама течет! Бывало, нанесешь какой-нибудь точечный удар — его и не видно-то сверху, а они потом прямо всю душу вымотают!

ЕЛЬЦИН. Кто?

ГРАЧЕВ. Враги!

ЕЛЬЦИН. А много у тебя врагов, Пабло?

ГРАЧЕВ. Пол-Ламанчи.

ЕЛЬЦИН. А другая половина — друзья?

ГРАЧЕВ. Другой уже, слава богу, в живых нет.

ЕЛЬЦИН. Слава богу? Пабло, ты что, верующий?

ГРАЧЕВ. В настоящий момент — да!

ЕЛЬЦИН. Вот, понимаешь, совпадение — и я тоже верующий… в настоящий момент.

ГРАЧЕВ. Так что не сомневайтесь. Я, можно сказать, голубь мира!

ЕЛЬЦИН. А я?

ГРАЧЕВ. Вы тоже… та еще птица.

Входит Коржаков (Санчо Панса).

КОРЖАКОВ. Хозяин! Одеваться будем или поедем так?

ЕЛЬЦИН. Санчо! Я в тягостных раздумьях!

КОРЖАКОВ. Не время думать! У нас сегодня поездка по сельхозугодьям Ламанчи, потом две рабочие рыцарские встречи, а после обеда — поединок с мельницей.

ГРАЧЕВ(заинтересовавшись). А что на обед?

КОРЖАКОВ. Пабло, ты еще не наелся? Смотри, уже лицо в зеркало не помещается!

ГРАЧЕВ. Ты тоже не выглядишь изможденным, Санчо!

КОРЖАКОВ. Я телохранитель, Пабло! Если я не позабочусь как следует о своем теле — кто позаботится о теле сеньора?

ЕЛЬЦИН. Кто позаботится о моей душе?

КОРЖАКОВ. Рыцарь, если вы не перестанете фантазировать, это может кончиться самым печальным образом…

ЕЛЬЦИН. Да! Конечно! Так меня и называли когда-то… Рыцарь, Кончающий Печальным Образом… Нет, что-то не то; как-то по-другому меня называли… Как давно это было!

КОРЖАКОВ. Не надо печалиться.

ГРАЧЕВ. Вся жизнь впереди.

КОРЖАКОВ. А тебя не спрашивают! Хозяин, пора ехать в народ!

2.

Коржаков едет на ослике и ведет за собою под уздцы Росинанта с сидящим на нем Ельциным.

ЕЛЬЦИН(напевает). «Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые…» Что-то я опять не то спел! Мы сейчас куда?

КОРЖАКОВ. Не беспокойтесь, хозяин. Все по регламенту. Доставим в целости, в сохранности на место.

ЕЛЬЦИН. И что там?

КОРЖАКОВ. Встреча с населением!

ЕЛЬЦИН(с тревогой). Беседовать надо?

КОРЖАКОВ. Зачем беседовать? Не надо с ними беседовать, на кой вам черт сдались эти голодранцы! Сделать заявление, в целом ободрить — и по коням!

ЕЛЬЦИН. Знаешь, что я заметил, Санчо? Они в целом все хуже ободряются.

КОРЖАКОВ. Не берите в голову, хозяин! В случае чего лягут вниз лицом всем трудовым коллективом.

ЕЛЬЦИН. Зачем вниз лицом?

КОРЖАКОВ. Для бодрости!

ЕЛЬЦИН. А потом?

КОРЖАКОВ. А потом — ногами их, для профилактики.

ЕЛЬЦИН. По регламенту?

КОРЖАКОВ. Можно и по регламенту.

ЕЛЬЦИН. А потом?

КОРЖАКОВ. Потом поедем ободрять дальше.

ЕЛЬЦИН. А они говорят, Санчо, что дальше ехать некуда.

КОРЖАКОВ. Кто?

ЕЛЬЦИН. Да эти, понимаешь, в газетах…

КОРЖАКОВ. А вы не читайте.

ЕЛЬЦИН(пораженный.) Санчо! Как бы я жил без твоей народной смекалки?

КОРЖАКОВ. Я еще много примочек знаю! Хотите, расскажу, как надо нефтью торговать, чтобы и вам было хорошо, и мне не обидно? Хотите?

ЕЛЬЦИН. А у нас есть нефть?

КОРЖАКОВ. У нас пока нет! А в Ламанче есть. Я вам напишу докладную записку…

ЕЛЬЦИН. Ты умеешь писать?

КОРЖАКОВ. Еще как. Правда, читать еще не получается.

ЕЛЬЦИН. Ну, это необязательно! Вот что, Санчо, я, пожалуй, сделаю тебя губернатором острова! Ты справишься.

КОРЖАКОВ. С островом? Не сомневайтесь. Никаких поблажек, хозяин. Либо я, либо остров!

ЕЛЬЦИН. Нет, я имел в виду вообще… руководство. Сельское хозяйство там, художественная, понимаешь, самодеятельность… И права человеков чтобы соблюдались на острове неукоснительно!

КОРЖАКОВ. А вот это вы зря. У нас в Ламанче так нельзя. Здесь любят, чтобы ближе к земле… лицом вниз… Тпр-ру! Приехали.

ЕЛЬЦИН. Куда?

КОРЖАКОВ. На обед.

ЕЛЬЦИН. А народ?

КОРЖАКОВ. Народ кормить не договаривались.

3.

Трактир. Дон Кихот и Санчо — за столом. Их обслуживает Ерин (Трактирщик).

ЕРИН. Кушайте, сеньор! Чем богаты…

КОРЖАКОВ. Что ЭТО?

ЕРИН. Еда.

КОРЖАКОВ. Какая еда?

ЕРИН. Наша, местная…

ЕЛЬЦИН. Ты, понимаешь, давай меню!

КОРЖАКОВ(тыча себе в грудь пальцем). И меню тоже!

Трактирщик подает меню.

ЕЛЬЦИН(читает.) «Черствый коржак, тертый жирик, зюган в красном томате…» Это что, все?

ЕРИН. Еще есть маринованный Сосковец, но сильно лежалый.

ЕЛЬЦИН. И все?

ЕРИН. Все. Весь, извините за выражение, выбор Ламанчи…

ЕЛЬЦИН. Но это же несъедобно!

ЕРИН. Некоторым нравится.

ЕЛЬЦИН. А нет ли хоть, ну, я не знаю — балладюра какого- нибудь… мейджоратам… ну, что-нибудь европейского качества?

ЕРИН. Европейского не держим.

ЕЛЬЦИН. Почему?

ЕРИН. У нас в Ламанче этого не переваривают! А вот простую такую пищу, чтобы до костей пробирало… Баркашовки не желаете?

ЕЛЬЦИН. А это что такое?

ЕРИН. Местная кухня, сеньор. Рецепт немецкий, соус наш. Кишечник выпрямляет так, что будьте любезны!

КОРЖАКОВ. Надо попробовать.

ЕЛЬЦИН. Может, лучше сесть на диету?

КОРЖАКОВ. Это можно, хозяин. Святое дело. Только осторожно сесть, чтобы не раздавить…

ЕЛЬЦИН. Ну, это не страшно. Раздавлю эту, сяду на другую. С моей конституцией уж как-нибудь не пропаду!

КОРЖАКОВ. И то верно!

4.

Ельцин и Коржаков лежат на травке. Коржаков смотрит в бинокль.

ЕЛЬЦИН. Санчо!

КОРЖАКОВ. Что, хозяин?

ЕЛЬЦИН. Доложи ситуацию по охране меня.

КОРЖАКОВ. Момент! (В переговорник.) Первый, я Осел, доложи ситуацию!

Бурчание в переговорнике.

Отдыхайте. Все начеку. (Смотрит в бинокль.)

ЕЛЬЦИН. Чего там, понимаешь, видно?

КОРЖАКОВ. Ветряные мельницы, хозяин. Все по регламенту. Сейчас организуем ветер, обеспечим информационную поддержку — и в бой!

ЕЛЬЦИН. Что, опять воевать?

КОРЖАКОВ. Да упаси вас боже, хозяин! Так, поскачем немного вокруг, харизму покажем — и баиньки.

ЕЛЬЦИН. Ага! А на самом деле, понимаешь, сражаться не будем?

КОРЖАКОВ. А зачем?

ЕЛЬЦИН. Ну, я не знаю… Как тогда, помнишь, летом… Во имя этой, как ее… Дульсинеи Деморосской! Против сил зла…

КОРЖАКОВ. Где вы видите зло, хозяин? Вон сколько добра вокруг, и все наше!

ЕЛЬЦИН. Но ведь отнимут, Санчо! Отнимут!

КОРЖАКОВ. Кто?

ЕЛЬЦИН. Да пруд пруди желающих! Дон Жири, Дон Зюган и этот еще садовод со своим «Яблоком»… Дон Грегорио. Не любят они меня, Санчо; просто, понимаешь, хлебом их не корми — дай выкинуть из седла. На турнир вызывают следующим летом!

КОРЖАКОВ. Хозяин, а перенести турнир нельзя?

ЕЛЬЦИН. Перенести — нельзя. (Подумав.) Отменить можно. С моей, понимаешь, конституцией, зачем мне еще турнир!

КОРЖАКОВ(глядя в бинокль.) Точно. (Зевает.) Мы уж сами как-нибудь…

Санчо засыпает. Наплыв.

5.

Сон Коржакова. Он едет на коне, за ним трусит на ослике Ельцин.

ЕЛЬЦИН. Санчо, ты так хорошо смотришься, когда ты на коне! Тебе так идет седло! С твоим лицом — только руководить. И как я раньше не догадался дать тебе узды…

КОРЖАКОВ. Чего дать?

ЕЛЬЦИН. Дать узды! Правления, понимаешь!

КОРЖАКОВ. Не болтай. Доложи ситуацию по охране меня.

ЕЛЬЦИН. Все начеку. Не то что, понимаешь, враг — кислород не пройдет!

КОРЖАКОВ. Где мы?

ЕЛЬЦИН. Сейчас узнаю. (В переговорник.) Первый, где мы?

Бурчание в переговорнике.

Санчо, мы в глубокой Ламанче!

КОРЖАКОВ. Я тебе не Санчо!

ЕЛЬЦИН. А кто?

КОРЖАКОВ. Я тебе теперь — хозяин!

ЕЛЬЦИН. Мне?

КОРЖАКОВ. А кому же!

ЕЛЬЦИН. А тогда я кто?

КОРЖАКОВ. А ты… (Шепчет на ухо.)

ЕЛЬЦИН. Не может этого, понимаешь, быть! Бурдюк ты с мясом, а не хозяин!

КОРЖАКОВ. Что?

ЕЛЬЦИН. Проснись!

КОРЖАКОВ. А?

ЕЛЬЦИН. Проснись! (Бьет по щекам.)

КОРЖАКОВ. Как? Это сон?

ЕЛЬЦИН. Это не сон. Это кошмар! Вставай!

КОРЖАКОВ(продирает глаза.) Ой, хозяин… Мне тут такое приснилось…

ЕЛЬЦИН. Знаю я, что ты там спишь и видишь!

КОРЖАКОВ. Я не нарочно, хозяин!

ЕЛЬЦИН. Ладно, понимаешь… Посмотри-ка лучше, кто это к нам скачет?

КОРЖАКОВ. Общественность.

ЕЛЬЦИН. А чего, понимаешь, улюлюкают?

КОРЖАКОВ. Вообще-то, по регламенту, это они радуются. Но я бы на всякий случай отсюда дернул.

ЕЛЬЦИН. Дернуть не дернуть, а уходить надо… Н-но!

КОРЖАКОВ. Что «но», хозяин?

ЕЛЬЦИН. Я говорю: н-но!

КОРЖАКОВ. «Но» — что?

ЕЛЬЦИН. Ничего! Просто — н-но!

КОРЖАКОВ. Это вы мне?

ЕЛЬЦИН. Это я (тычет в коня) ему. Н-но!

РОСИНАНТ(вдруг.) Что «н-но»? Что «н-но»? Я не могу больше скакать туда-сюда! Ты мне за четыре года весь хребет отсидел, рыцарь несчастный!

ОСЕЛ(Коржакову). А ты — мне!

ЕЛЬЦИН. Вот это да. Вот это, понимаешь… Сначала шахтеры заговорили, теперь, понимаешь, лошади… Ох, не досижу я в седле до выборов, чует мое сердце, не досижу!

РОСИНАНТ. До выборов? (Ослу.) Нет, брат, они с нас с живых не слезут!

ОСЕЛ. И зачем мы дали им себя взнуздать? Ну, твой-то хоть когда-то рыцарем был, а я… Одно слово — осел!

КОРЖАКОВ. Хозяин, если встреча с общественностью состоится, я ни за что не ручаюсь!

РОСИНАНТ. Ладно уж, вывезу тебя. Мы, росинанты, отходчивые!

Царь-султан[58]

Государевы палаты. Стол с разносолами. Во главе стола — Ельцин, вокруг — свита…

Как уж в неком государстве

Царь-султан сидит на царстве,

А при нем министров туча

Сидют, шапки нахлобуча;

Да дружок, его, стрелец,

Да опричный молодец.

Вот однажды с дальних стран,

Где то Коль, то Миттеран,

То саке, то кенгуру —

Воротился ко двору,

Чтобы делу дать венец,

Сам посольский удалец.

Ко султану он идет,

Шапку ломит, речь ведет

О делах практических,

Внешнеполитических…

ЕЛЬЦИН.

Ты объездил семь морей.

Отвечай же мне скорей —

Где бывал, кого там встретил,

И какое диво в свете?

КОЗЫРЕВ.

Я бывал за окияном,

В ихнем штатстве окаянном:

Там, надежа-государь,

Жисть, комар их забодай!

Всюду стриженый газон,

Всюду польза да резон,

Адвокатов пруд пруди,

Демократия, ети!

Партий там на всю страну —

Две. Как выберут одну —

Так потом четыре года

Тишь да гладь среди народа!

Те — ослы, а те — слоны…

То-то радость для страны!

Небоскребы до звезды,

До края земли мосты,

Остров в море-ветродуе,

А на острове — Статуя!

На лужайке — Белый дом,

Билли Клинтон в доме том

Вместе с Хиллари-женой

Управляет той страной:

Утром бегает бегом,

Днем работает мозгом,

А потом секвой на фоне

Знай дудит на саксофоне!

А главней там всех — доллард,

Он зеленый, как бильярд,

Посередке — Вашингтон,

Весь цветущий, как бутон…

Нам взаймы бы тех доллардов

(Штучек десять миллиардов!)

Мы бы царствие твое

Укрепили…

ЕЛЬЦИН.

Е-мое!

Правда, славная картина?

КОРЖАКОВ.

Это диво нам не диво!

ЕРИН.

Не указ нам их резон.

Нам накласть на их газон.

На мосты, на небоскреб,

На Статую, мать их ёб!

КОРЖАКОВ.

Тоже чудо, вишь, нашел,

Что в сенате там осел —

Наш расейский депутат

Тоже, чай, не мармелад!

ГРАЧЕВ.

А заморский саксофон

Мы, надежа, разогнем!

ЕРИН.

Пусть сыграет на поляне

Ихний Билли на баяне!

Это точно будет чудо…

ЕЛЬЦИН.

Да уж, брат… Ступай отсюда.

КОЗЫРЕВ.

Ну а как же доллара?

ЕЛЬЦИН.

Чтоб добыл их до утра!

Вот другой раз из Дубай

Приезжает краснобай…

ЧЕРНОМЫРДИН.

Здравствуй, царь!

ЕЛЬЦИН.

Здорово, брат!

С чем вернулся ты назад?

Где бывал? Кого там встретил?

И какое диво в свете?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Я с охраною наружной

Был на ярмарке оружной:

Там, надежа-государь,

Чудо что за инвентарь!

Самолеты без помех

С корабля взлетают вверх;

Пушки с берега палят;

Танки давят всех подряд;

А заморская пехота

В глаз дает с пол-оборота!

Кабы нам свою бы рать

Эдак реформировать,

Войско было бы у нас —

Загляденье!

ЕЛЬЦИН.

А сейчас?

ГОЛОС.

А сейчас, надежа-царь,

Извини, уж все как встарь:

Пули по полю летят,

Поле трупами мостят,

А потом опять с утра

Наше хриплое «ура»…

Это ежели война —

А в иные времена

Только пьянка да ворье,

Дедовщина да вранье!

Извини, коли обидел…

ЕЛЬЦИН.

Чей тут голос был?

КОРЖАКОВ.

Не видел.

ЕРИН.

Сквозняком надуло в уши.

ГРАЧЕВ.

Видно, это кто снаружи…

ЕЛЬЦИН.

Продолжай про чудо сказ.

ЧЕРНОМЫРДИН.

Чудо видел я не раз,

Но что истинное диво

(Не поверил бы, вестимо,

В это я с чужих бы слов…)

Там у них не бреют лбов!

ЕЛЬЦИН.

Но они ведь служат как-то?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Служат, только по контракту!

ЕЛЬЦИН.

По контракту? Чудеса!

Ох, я дам тебе раза!

Что же ты молчал про то?

ГРАЧЕВ.

Кто молчал-то?

ЕЛЬЦИН.

Конь в пальто!

Ну, служака мой ретивый…

ГРАЧЕВ.

Это диво нам не диво!

Что контракт? Бумажка, тьфу!

Сунул слово во графу…

Писаришек батальон

Настрочит таких мильен!

Посреди родимой бучи

Есть диковина покруче:

Генерал, царю опора,

Служит весело и споро —

Пусть попробовал бы так

Из заморских кто вояк:

Чтоб и орден заслужить,

И полвойска положить,

И вконец провороваться —

И при должности остаться…

Вот где истинное чудо!

ЕЛЬЦИН.

Точно, брат… Ступай отсюда.

День прошел, другой проходит —

Новый гость к царю приходит:

Сын юристу, черту брат —

Либеральный демократ!

ЖИРИНОВСКИЙ.

Здравствуй, царь, надежа наша,

Как живет родная Раша?

ЕЛЬЦИН.

Ничего себе живет —

Из Канады хлеб жует!

ЕРИН.

А кончается в Канаде —

Мы ложимся на полати

И зубами клацаем

Всей аграрной фракцией…

ЕЛЬЦИН.

Ты скажи-ка мне, пострел,

Где так славно загорел?

Кто тебя, мальца, приветил —

И какое диво в свете?

ЖИРИНОВСКИЙ.

Я к тебе явился прямо

От товарища Саддама —

Вот уж диво-красота,

Разным прочим не чета!

Он нам лучшая из пар,

Вот те крест… Аллах акбар!

У него звезда во лбу,

Он ООН видал в гробу,

И подраться не дурак,

И усы на весь Ирак!

С ним на пару, государь,

Разгуляемся, как встарь;

А в придачу с Ким Чен Иром

Мы оттянемся всем миром!

То-то будет политес —

Просто чудо из чудес!

Без потехи сиротливо…

ЕЛЬЦИН.

Это диво — точно диво!

ГРАЧЕВ.

Да-а… Иметь такую власть,

Чтоб в нее, как в омут, — шасть..

КОРЖАКОВ.

Если это искушенье,

То в него приятно впасть!

ЕРИН.

Царь наш батюшка, ей-ей,

Жить бы стало веселей!

С добрым курдом, милый город,

Сердце Родины моей!

ЕЛЬЦИН.

Было в прежние разы,

Что росли тут и усы…

Но боюсь, сегодня это

Не для средней полосы!

Тут пришпоривать народ

Больше, Вова, не пройдет,

Так что ты ступай, болезный, —

Там тебя Каддафи ждет!

Мы уж сапой как-нибудь…

Лишь бы в троне не уснуть —

Больно много претендентов,

Понимаешь… Просто жуть!

Тут надежа загрустил,

Буйну свиту отпустил,

Повелел в конце концов

Не пускать к себе гонцов.

Он сидит, глядит в оконце —

Много дивного под солнцем…

Но чудеснее всего —

То, что любим мы его!

Вредные советы[59]

(По мотивам произведений Г. Остера)

Наши симпатичные герои дают их, занимаясь на досуге разными домашними делами.


ЖИРИНОВСКИЙ.

Если ты попал в Госдуму

По мандату от народа,

Ты сиди там сколько хочешь

И не бойся ничего:

Можешь окна бить в столовой,

Ехать запросто на красный,

Жечь дома, плевать в соседа

И печатать деньги сам.

А когда придут в фуражках

Злые милиционеры —

Покажи им смело фигу,

А другой рукой — мандат.

Пусть они откозыряют

И идут себе обратно —

Ты им кинь в окно гранатой,

Чтоб шагалось веселей!

Писай в урны, мучай кошек,

Грабь по пятницам сберкассы.

По субботам тещу смело

Шпарь горячим утюгом —

А коллеги-депутаты

Не дадут тебя в обиду:

Ведь у каждого есть теща

И сберкасса, и утюг…

ГРАЧЕВ.

Если ты имеешь доступ

К разным всяким драндулеткам,

А лежит все это плохо,

Хуже некуда лежит,

Ты не жди, когда утянут

Это прапорщики-воры,

И прими немедля меры —

Пусть хранится у тебя.

Этот правильный поступок

Вся общественность одобрит,

И тебя за это дело

Непременно наградят.

Ты начисть поярче орден

И орлом пари над миром…

Это только пуля — дура,

Генерал — не идиот!

ЗЮГАНОВ.

Если раньше было лучше

Исключительно тебе,

Убедить людей пытайся

В том, что лучше было — им.

Это сделать очень просто

С тем, кто выжил из ума.

А кому отшибло память,

Тот возглавит орготдел!

Собери толпу побольше,

Сунь ей в руки транспарант,

Дай портрет с усатым дядей

И кричи про коммунизм!

Если кто-то не согласен,

Вынь из кейса мегафон

И тому, кто не согласен,

Дай сильней по голове.

А потом кричи что хочешь

(Что — не важно никому).

Главное — маши руками

И скандируй по складам.

А чтоб людям полюбиться,

Надо правду им сказать:

В том, что нет в сельпо сметаны,

Виноват иудаизм!

ЧЕРНОМЫРДИН.

Если ты пришел ко власти

А назад идти не хочешь

(Потому что возле власти

Много всякого лежит),

Позвони по регионам,

Пусть найдут побольше денег

И движенье хоть какое

Поскорее создадут!

Ты возглавь движенье это,

Назови его покраше —

И дави по вертикали,

В хвост и в гриву погоняй!

Пусть поддержат через прессу,

Попотеют в исполкомах —

Ты ж московское начальство,

А не просто хрен с горы!

И на выборах, конечно,

Победишь ты дилетантов,

У которых ни бюджета,

Ни вертушки, ни газет…

Был министр — стал сенатор,

И живи себе, как раньше:

У законной нашей власти

Много всяческих ветвей!

ГАЙДАР.

Если ты уже однажды

Был начальником в России

И тебя на этом месте

Заместитель подсидел,

Ты ступай сажать капусту.

Выжигай по деревяшке —

Уж не быть тебе начальством,

Можешь даже не мечтать!

Удались от дел державных,

Окружи свой дом забором

И народу в назиданье

На заборе напиши:

Вы забудьте все плохое,

Вас ограбили случайно,

Это был несчастный случай,

Тут никто не виноват!

ЯВЛИНСКИЙ.

Если ты такой красивый,

А вокруг одни уроды,

Консерваторы сплошные,

Прохиндеи и вруны —

Не пускай к себе их близко,

Отбивайся что есть мочи,

Отгоняй метлой поганой,

Не блокируйся ни с кем!

И когда они склубятся

Меж собою, как собаки,

И когда они, как змеи,

Друг на друга зашипят,

Пусть народ российский видит —

Ты стоишь от всех отдельно!

Толку, правда, никакого,

Но зато хорош собой!

ЛУЖКОВ.

Если ты дороги сделал,

Укрепил свое хозяйство,

И не выглядишь дебилом,

И физически здоров,

Тут-то всем и станет ясно —

Метишь, значит, в президенты.

А зачем народу это,

Когда есть уже один?

Лучше плюнь на все на это,

Зря не рой себе могилу

И не жди, когда положат

В Моссовете вниз лицом.

Чтоб сложились отношенья,

Развали скорей хозяйство,

Выйди с кепкою на паперть —

Вот увидишь, наградят!

ЕРИН.

Если сильная преступность

Возле дома появилась,

Если честно жить не хочут

Кое-где у нас порой,

Ты найди другую банду

И сведи их ненароком —

Пусть они друг друга мочат,

Ты им, братец, не мешай!

Зря не лезь в чужое дело,

Не рискуй авторитетом —

Вдруг пристрелишь ненароком

Сослуживца своего!

Он у нас в Доске почета,

Хоть и в розыске два года…

Если станет депутатом,

Нас в помощники возьмет!

КОРЖАКОВ.

Учиться надо на пятерки,

Ну в крайнем случае — «четыре»,

А если троечником станешь

Или ваще получишь «кол» —

Не обижайся на училку,

А дай ей по балде портфелем

И уходи служить в охрану,

Там кадры позарез нужны!

Там служат бравые ребята,

И генерал у них чудесный,

Тебя там только не хватает

С твоей накачанной башкой!

«Что охраняешь, то имеешь» —

А охраняешь президента…

Поэтому порви учебник

И получай скорее «кол»!

КОЗЫРЕВ.

Если ты одновременно

На восток глядишь и запад,

У тебя от косоглазья

Может сделаться бо-бо.

Ты тогда на свежий воздух

Выходи гулять под вечер:

На одной ноге — Версаче,

А онучи на другой.

Если встретится прохожий,

Не оставь его вниманьем:

Молви слово по-английски

И ударь его, козла!

Пусть ползет за валидолом,

Ничего не понимая…

Сам же он и виноватый —

Пусть не ходит там, где ты!

ЕЛЬЦИН.

Если стал ты президентом

Удивительной страны.

Никогда не удивляйся,

Понимаешь, ничему!

Дважды два тут тридцать восемь,

Компас кажет на восток;

Здесь царевны — из лягушек,

А супы из топора!

Турки — в ГУМе, урки — в Думе,

Коммунисты во Христе…

Оттого тут, понимаешь,

И реформа не идет!

Так что жарь себе указы

И последствий не боись —

Все равно у нас, в России,

Их не выполнит никто!

А хорошего захочешь —

Станет хуже в тыщу раз!

Тут опасно править честно —

Люди могут не понять.

В общем, я в недоуменье,

Очень странная страна!

Лет на пять еще останусь —

Разобраться что к чему…

— Фотоальбом 3 —

Фотоальбом 2






1996

Борис Годунов[60]

Комедия о беде Государства Российского

1.

Кремлевские палаты.

ЛУЖКОВ.

Наряжен я присматривать столицу,

Но кажется, тут не за кем смотреть:

Москва пуста; чиновник устремился

В Барвиху, на госдачи. Аппарат

Чего-то сочиняет там, укрывшись,

А царь уехал в Екатеринбург…

Как думаешь, чем кончится затишье?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Чем кончится? Узнать не мудрено:

Служивый люд поплачет да повоет.

Борис еще поморщится немного,

Что пьяница пред чаркою вина,

И наконец по милости своей

На выдвиженье разом согласится,

А там держись!..

ЛУЖКОВ.

А может, он решил

Покинуть безвозвратно все мирское —

И затворясь на пенсии, вдвоем

С охраною, стучать в настольный теннис,

Пить «Херши» и замаливать грехи?

Уж сколь его на царство выдвигали!..

ЧЕРНОМЫРДИН.

Да выдвинуть Бориса-то не штука!

Да как потом задвинуть — вот вопрос!

ЛУЖКОВ.

Но ежли Николаич в самом деле

Державными заботами наскучил,

А умотает в Сочи — и с концом?

Что скажешь ты?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Скажу, что понапрасну

Лилася кровь безвинного Чубайса,

Что если так, наш рыжий мог бы жить.

ЛУЖКОВ.

Зачем Чубайсу жить? Ты скажешь тоже…

Как будто больше некому и жить!

А впрочем, если так, то, может статься,

И впрямь его раскаянье тревожит?

Иль призраки ударов ювелирных

Ему ступить мешают на престол?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Перешагнет; Борис не так-то робок!

Попомни слово: не пройдет и дня,

Как скажет он, «чта-а принял предложенье» —

Да так надвинет шапку Мономаха,

Что после и с башкой не отдерешь!

2.

Пивнушка. Народ за стойкой доливает водку в пиво. Лиц не видно — спины, руки, старая газета, сырок, колбаска… Все как положено.

И только слышен разговор.

— Чего там пишут, слышь ты?..

— Да небось

Все брешут, как обычно, про реформы.

— «Реформы»… Помолчали бы хотя б!

— Подлей пивка. Подкрась ее, заразу.

— Ты за кого пойдешь голосовать?

— За этого… ну как его… который

Нам обещал: все будет зашибись!

— Так это они все и обещали!

— Ну, значит, я их всех и подчеркну,

Пускай себе рулят, а мне не жалко!

Колбаску передай.

— Ага. Держи.

Ну, будем, что ли?

— Может быть, и будем,

А может, сами в закусь и пойдем.

— Типун те на язык!

Долей. Нормально!

А ну их всех! Поговорим про баб!

3.

Полный сбор: Черномырдин, Грачев, Коржаков, Лужков.

БОРИС.

Внимание, бояре! Я решил

Прислушаться к стенаниям народным

И выдвинуться сызнова на трон

И прохрипеть еще четыре года!

Но, понимаешь, сложности. Одни

Все норовят туда же, самозванцы,

Другие вроде хоть не норовят,

Все время пишут мне через газеты

(Зачем газеты? Написали б так…) —

Что не хотят, вот видите ль, молиться

Таперича за Ирода-царя.

Юродивые, правильно уволил!

Им Богородица, вишь, не велит…

Ну а кому велит? Ей-богу, странно.

Мне тоже не велит. А я молюсь!

(Входящему Коржакову.) Ну, как народ?

КОРЖАКОВ.

Безмолвствует.

БОРИС.

Ну вот!

А это, безусловно, знак согласья!

4.

Горбачев за письменным столом, над собственной книгой.

ГОРБАЧЕВ.

Еще одно, последнее избранье —

И деятельность свернута моя.

Окончен труд, завещанный от бога

Мне, грешному. Недаром стольких лет

Свидетелем господь меня поставил

И аппаратным штучкам вразумил. (Пишет.)

ЯВЛИНСКИЙ (пробуждаясь и вскакивая).

Все тот же сон! Возможно ль? В третий раз!

Мне снилося, что лестница крутая

Меня ведет в Георгиевский зал,

И там я лично раздаю награды

Банкирам, ветеранам каптруда!

Мне виделась Москва, что муравейник,

В которой каждый делает свое,

И все в избытке, кроме коммунистов!

И Жирик снился, гадкий старичок.

На Брайтоне торгующий порнухой,

И, падая стремглав, я пробуждался.

Не чудно ль?

ГОРБАЧЕВ.

Чудно будет, взявши власть.

Не захлебнуться, братец, новой кровью.

Я тоже спал по молодости лет

И видел всеобъемлющий консенсус,

И вечный мир, и благосостоянье,

Крючкова с человеческим лицом…

Вот так, дружок! Как звать тебя?

ЯВЛИНСКИЙ (вздыхая).

Григорий!

5.

Ночь.

ЯВЛИНСКИЙ.

Вот и фонтан.

ЗЮГАНОВ (появляясь из кустов).

Чего?

ЯВЛИНСКИЙ.

Простите, кто вы?

ЗЮГАНОВ.

Аз есмь царевич от КПРФ.

ЯВЛИНСКИЙ.

С ума сойти.

ЗЮГАНОВ.

Намедни из Давоса.

ЯВЛИНСКИЙ.

Кошмарный случай.

ЗЮГАНОВ.

Сам не разберу.

Вы тоже, что ль, царевич?

ЯВЛИНСКИЙ.

Аск!

ЗЮГАНОВ.

Однако!

Нас двое, трон — один…

ЖИРИНОВСКИЙ (входя).

Вот и фонтан!

ЗЮГАНОВ.

Еще один царевич?

ЯВЛИНСКИЙ.

Третьим будешь?

ЖИРИНОВСКИЙ.

Что, самозванцы? Ну-ка, не мешать!

Я эту роль исполнить сам намерен:

«Вот и фонтан…»

ЗЮГАНОВ.

Заткни-ка свой фонтан.

ЯВЛИНСКИЙ.

Да пусть он тут стоит, как в центре ГУМа!

ЖИРИНОВСКИЙ.

Дан!..

ЯВЛИНСКИЙ.

Вы — штурмбаннфюрер КГБ,

Ошибка эволюции!

ЖИРИНОВСКИЙ.

Мерзавец!

Мерзавец, однозначно!

ЗЮГАНОВ.

Незадача!

Царевичей-то трое! Перебор…

ЛЕБЕДЬ (входя).

Вот и фонтан. Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха!

ЖИРИНОВСКИЙ.

Четвертый подошел.

ЛЕБЕДЬ.

Упал — отжался.

6.

Царские палаты.

ЕЛЬЦИН.

Достиг я высшей власти.

Шестой уж год я царствую спокойно,

Но счастья нет. Я думал россиян

Борьбой с союзным центром успокоить,

Реформами любовь у них снискать,

Но номер не удался.

КОРЖАКОВ.

Ну и ладно!

Живая ж власть для черни ненавистна!

Они ж любить умеют только мертвых!

ГРАЧЕВ.

А мертвых мы им сделаем в момент!

ЕЛЬЦИН.

Бог насылал на землю нашу съезд,

Потом другой; народны депутаты

Импичментом грозили — разогнал.

Набрал других, но редьки хрен не слаще;

Что там Бабурин, что Бабурин тут:

Опять бранят и рвут из рук державу

На все четыре стороны — и кто

Наследовать мне станет? К ним зайдешь,

К боярам, значит, в Думу — очумеешь!

Сенаторы…

КОРЖАКОВ.

Да боже упаси

На улице их встретить без охраны!

ЕЛЬЦИН.

А впрочем, говоря начистоту,

Свои не лучше. Те же точно лица…

И в зеркале какой-то беспредел!

А тут еще Чечня, и телевизор,

И мальчики кровавые в глазах!

И рад бежать, да некуда…

Однако ж

Не может быть, чтоб некуда. Когда

Прорвутся те, что сзади занимали,

Когда они с-под зада вынут трон,

Когда вертушку вынут из-под пальца,

Не пустят в Кремль, отнимут драндулет

И скипетром начнут гонять по свету —

Тогда уж я, как прежний государь

Михал Сергеич, наш царек союзный,

Кусок отрежу пирога родного

На пропитанье, образую фонд

И буду ездить по миру с речами…

Не хуже, чай, других — не пропаду!

Время, назад![61]

Денонсации Беловежских соглашений

посвящается…

1.

Кремль. Ельцин, сидя за рабочим столом, читает какой-то документ.

ЕЛЬЦИН(прочитав). Это, вообще, что?

КОРЖАКОВ. Постановление Думы.

ЕЛЬЦИН. Не понял.

КОРЖАКОВ. Этого никто не понял.

ЕЛЬЦИН(прочитав еще раз). Это, значит, вроде как крутим кино в обратную сторону?

КОРЖАКОВ. Ага! Назад в СССР.

ЕЛЬЦИН. А вот что мы, значит, там… среди зубров… подписывали…

КОРЖАКОВ. Признано недействительным!

ЕЛЬЦИН. То есть вроде как ничего не было?

КОРЖАКОВ. Выходит, так.

ЕЛЬЦИН. Очень хорошо. А я, стало быть, снова президент этого… РэСэФэСэРэ?

КОРЖАКОВ. Его.

ЕЛЬЦИН. А живем мы, значит, в Союзе Советских…

КОРЖАКОВ. В нем. По самые уши в нем.

ЕЛЬЦИН(подумав). Надо Ландсбергиса обрадовать. (Подумав еще.) А президентом здесь… получается…

КОРЖАКОВ. Он самый! Получается так.

ЕЛЬЦИН. Не дай бог, догадается…

Входит Горбачев.

ГОРБАЧЕВ. Добрый день!

ЕЛЬЦИН. Не уверен, понимаешь, что он добрый…

ГОРБАЧЕВ. А мне нравится. Весна! Солнышко светит… Но я вижу, вы сегодня не в духе, о весне мы с вами в другой раз, а сейчас — чемоданчик передайте, пожалуйста!

ЕЛЬЦИН. Какой чемоданчик?

ГОРБАЧЕВ. Ну, такой… с красной кнопочкой. Я вам подержать давал, помните? Только не нажмите случайно.

ЕЛЬЦИН. Чемоданчик я, значит, отдам. А кнопочку оставлю себе.

ГОРБАЧЕВ. Я скажу так: мы должны оставаться в русле демократических процедур…

ЕЛЬЦИН. Вот и оставайтесь.

ГОРБАЧЕВ. Ну, знаете… Народы обновленного Союза, в котором мы с вами теперь снова живем, будут разочарованы, если придется силой… Так что давайте поищем консенсус. Мне — кнопочку, вам — гарантии неприкосновенности… Пенсия, автомобиль, дача… охрана тоже… Вам одного хватит? По-моему, достаточно… Трубочку позвольте. (Набирая номер, Ельцину.) Завидово с Барвихой надо освободить к воскресенью…

ЕЛЬЦИН. Зачем?

ГОРБАЧЕВ. А мы будем восстанавливать историческую справедливость во всей полноте. (В трубку.) Алло! Геннадий Андреевич! Зайди ко мне. Генеральный секретарь говорит!.. Какой секретарь? ЦК КПСС!.. А вот так! (Вешает трубку.) Раз уж так повернулось… Раз история предоставляет нам такой шанс… Уж в этот раз мы Союз обновим так обновим, правда?

Входит Зюганов.

ЗЮГАНОВ. Вызывали?

ГОРБАЧЕВ. Вызывал. Спасибо за помощь в восстановлении законного порядка. Мы в Политбюро ценим республиканские кадры. Есть даже мнение, что они должны расти как можно быстрее. Поэтому мы решили отправить тебя послом.

ЗЮГАНОВ. Куда?

ГОРБАЧЕВ. Я думаю, в Израиль.

ЗЮГАНОВ. Почему в Израиль?

ГОРБАЧЕВ. Понятия не имею. Просто такое сложилось мнение, что — туда. На самый трудный для тебя участок.

ЗЮГАНОВ. Я языка не знаю.

ГОРБАЧЕВ. Язык послу нужен для того, чтобы вылизывать коллегию МИДа. Этому учатся быстро.

ЗЮГАНОВ. А…

ГОРБАЧЕВ. Удачи тебе, Геннадий Андреевич! (Зюганов исчезает.) До свидания. (Ельцину.) Ну вот, в целом, и началось.

2.

У здания Белого дома. Грачев и Черномырдин.

ЧЕРНОМЫРДИН. Чем занят, обороноспособный?

ГРАЧЕВ. Да вот… опять демократию чинить будем. Заранее готовлюсь! Чтобы не говорили потом: мол, армия долго раскачивалась… (Меряет пальцами углы.) Зажигательным — туда…

ЧЕРНОМЫРДИН. Что значит «зажигательным»?

ГРАЧЕВ. Зажигательным снарядом.

ЧЕРНОМЫРДИН. Что-то я не пойму…

ГРАЧЕВ. Ну, бывает простой снаряд, ну, совсем простой, как я… А бывает, знаешь, такой зажигательный!

ЧЕРНОМЫРДИН. Зачем туда — снарядом?

ГРАЧЕВ. Да этот… парламент опять плохо себя ведет! А мы — бабах! — и демократия торжествует.

ЧЕРНОМЫРДИН. Это теперь не здесь!

ГРАЧЕВ. Демократия? А где?

ЧЕРНОМЫРДИН. О демократии вообще забудь! Парламент не здесь! Здесь теперь я!

ГРАЧЕВ. Вот черт! А я чуть боеприпас не потратил. А где теперь парламент?

ЧЕРНОМЫРДИН. В Охотном Ряду.

ГРАЧЕВ. А это что такое?

ЧЕРНОМЫРДИН. Ну, по-старому будет — проспект Маркса.

ГРАЧЕВ. Так бы сразу и говорил! Маркса — это мы проходили.

3.

Кремль. У карты мира — Примаков с указкой. Его слушают Ельцин и Горбачев.

ПРИМАКОВ. Сообщение о восстановлении Советского Союза вызвало живую реакцию во всем мире. В Белоруссии — народные гулянья. В Таджикистане — джихад. Прибалтику приняли в НАТО.

ГОРБАЧЕВ. Всю?

ПРИМАКОВ. Мало сказать — всю. Вместе с Калининградской областью.

ЕЛЬЦИН. Но это же Россия!

ГОРБАЧЕВ(поправляет). Это — СССР!

ПРИМАКОВ. Это теперь НАТО. Трудящиеся Кенигсберга на хорошем немецком языке попросили больше их не беспокоить — и обрезали провода.

ГОРБАЧЕВ. Дальше.

ПРИМАКОВ. Дальше — больше. Инициатива российской Думы по восстановлению памятников политической старины поддержана в Европе. Австрия (шурует по карте указкой) потребовала обратно Венгрию, Германия — Эльзас и Лотарингию.

ГОРБАЧЕВ. У кого?

ПРИМАКОВ. У Франции.

ГОРБАЧЕВ. А французы?

ПРИМАКОВ. А французы, раз такое дело, хотят Алжир.

ГОРБАЧЕВ. А Алжир?

ПРИМАКОВ. А Алжир ничего не хочет. Там так жарко, что все желания пропадают. А Румыния и говорит: раз пошла такая пьянка, берем себе Молдавию! Тогда Турция говорит: руки прочь от Молдавии, Молдавия наша! А в Центральной Африке одно племя…

Входит Клинтон.

КЛИНТОН. Вы что тут эврибади — ехать умом?

ГОРБАЧЕВ. А в чем, собственно, дело?

КЛИНТОН. Кто придумать возвращать хистори назад?

ЕЛЬЦИН. Ну, мы.

КЛИНТОН. Вот и принимать себе беженцев! Плавать Атлантика больше не мочь.

ЕЛЬЦИН. Не понял.

ГОРБАЧЕВ. Вы объясните, пожалуйста, по-русски, в чем, собственно, ваша проблема?

КЛИНТОН. Они нас гнать три шея!

ГОРБАЧЕВ. Кто?

КЛИНТОН. Индейцы! Юнайтед Стейтс — это их земля! Выкупить обратно за тридцать баксов Манхэттен, сажать нас на корабли и толкать от берега. Янки, гоу хоум! Плывить в своя Англия!

ЕЛЬЦИН. Вы, значит, не туда попали. Здесь не Англия.

КЛИНТОН. Но в Англию нас не пускать!

ГОРБАЧЕВ. Почему?

КЛИНТОН. Там теперь Римская империя, шит!

ГОРБАЧЕВ. Не надо нам подбрасывать…

КЛИНТОН. Надо!

ГОРБАЧЕВ. Таких реалий, извините, нет…

КЛИНТОН. Есть такой реалия, май диа френд Майкл! Суд на Гаага признать решение о распаде Римской империи юридически недействительно!

ГОРБАЧЕВ. Этого не может быть.

КЛИНТОН. Может! Документз о распад нету!

ГОРБАЧЕВ. Совсем?

КЛИНТОН. Насинг! Ни одного!

ГОРБАЧЕВ. Уай? (Спохватывается.) Почему?

КЛИНТОН. Потому что варвары не уметь писать!

ГОРБАЧЕВ(хватаясь за голову). Шит!

ГРАЧЕВ(входя). Все готово! Танки стоят на Охотном Ряду имени товарища Маркса, экипажи заряжают боекомплект и ждут письменного приказа!

ЕЛЬЦИН. От кого?

ГРАЧЕВ. Да хоть от кого!

Междугородный телефонный звонок. Примаков снимает трубку, слушает с невозмутимым видом.

ПРИМАКОВ. Секундочку. Сейчас узнаю.

ГОРБАЧЕВ(недовольно). Ну, что там еще?

ПРИМАКОВ(прикрывая трубку ладонью). Это Казань.

ГОРБАЧЕВ. Кто?

ПРИМАКОВ. Из секретариата Золотой Орды!

ЕЛЬЦИН. Что??!

ПРИМАКОВ. Спрашивают, когда приезжать за данью.

Гимн Советского Союза на титрах.

Имиджмейкер[62]

Свинья, насвистывая, пририсовывает к лежащим перед ней фотографиям Ельцина то попсовый кок, то ежик, то бороду, то рокерский хаер…

СВИНЬЯ. Тэ-эк-с… Так он у нас будет Элвис Пресли, так — Святослав Федоров… А так… Ой. Кто же это у нас получился? Ой, да это же вообще Солженицын, уи! (Смеется.) А что, было бы желание… Хозяин — барин!

1.

Студия. Белый экран, маленькая костюмерная. Всюду зеркала. Лампы с зонтами-отражателями. На стуле посередине — Ельцин, напротив, с фотокамерой, — свинья. Сбоку у столика листает модный журнальчик Коржаков.

СВИНЬЯ. Подбородочек выше! Вот так. И чуть-чуть направо. (Укоризненно.) Это налево…

ЕЛЬЦИН. Я, значит, право и лево иногда путаю.

СВИНЬЯ. Ну ладно, застыньте уж как-нибудь один раз — и шабаш. Смотрите сюда! Сейчас вылетит птичка.

КОРЖАКОВ(настораживаясь). Что еще за птичка?

СВИНЬЯ. Отдыхайте, отдыхайте!

КОРЖАКОВ. Не надо никому вылетать!

СВИНЬЯ(Ельцину). Смотрите сюда! Что вы на него смотрите?

ЕЛЬЦИН. На кого ж мне еще смотреть, он же никого, кроме себя, к линии горизонта не подпускает…

СВИНЬЯ. Сюда! В дырочку смотреть!

ЕЛЬЦИН. Куда?

СВИНЬЯ. В дырочку! Откуда птичка вылетит! Оптимизма больше!

ЕЛЬЦИН. Куда уж больше-то?

СВИНЬЯ. Много не мало. Ну? Уверенней взгляд! Вы не сомневаетесь, что победите!

КОРЖАКОВ. Еще бы.

СВИНЬЯ. Не мешайте работать! (Ельцину.) Ну что вы набычились?

ЕЛЬЦИН. Меня… это… оптимизм распирает.

СВИНЬЯ. А вы наружу его, наружу излучайте!

ЕЛЬЦИН. Я вам, значит, не реактор — излучать…

СВИНЬЯ. Представьте, что здесь, в дырочке, весь российский народ…

ЕЛЬЦИН. В дырочке — весь?

СВИНЬЯ. Да.

ЕЛЬЦИН. Какой, понимаешь, маленький…

СВИНЬЯ. И вы через дырочку посылаете ему мощный пучок оптимизма — мол, я ваш гарант, сукины дети, держитесь все за меня…

КОРЖАКОВ. А вот этого не надо!

СВИНЬЯ. Никто не будет его трогать! В переносном смысле «держитесь»! Ага, вот так — и ручкой народу сделайте, он любит, когда ему ручкой делают! Ну, давайте! Вот — то, что надо! (Щелкая затвором фотоаппарата.) То, что доктор прописал! И улыбнуться! Надёжа ты наша! (Щелк.) Оплот государственности! Борец с коммунизмом! (Щелк.) На баррикады как на праздник! (Щелк-щелк.) Защитник прав! (Щелк-щелк-щелк.) Вот таким мы тебя любим, кормилец! Вот за таким — в огонь и в воду за тобой, батюшка!

КОРЖАКОВ. Свинья тебе батюшка.

СВИНЬЯ. Не мешайте работать!

В кювете проявляются фотографии Ельцина. Они же, подцепленные лопаточкой, прикрепляются к стене. Свинья в фотолаборатории уже одна, без клиентов.

СВИНЬЯ. Ага! Вот так… Хорош… (Всматриваясь.) А ведь действительно — хорош, а! Гарант, уи! (Радостно смеется.) Ведь можем, когда хотим!

Звонок.

СВИНЬЯ. Иду, иду!

За дверью стоит Зюганов.

ЗЮГАНОВ. Это я.

СВИНЬЯ. Вижу.

ЗЮГАНОВ. Мы договаривались…

СВИНЬЯ. А как же! Проходите.

ЗЮГАНОВ. Куда?

СВИНЬЯ. Во второй тур.

2.

Там же. Свет изменился — ясно, что прошло несколько часов.

СВИНЬЯ. Хорошо. Давайте еще раз.

ЗЮГАНОВ. Товарищи! Антинародный режим превратил Россию в сырьевой придаток империализма, поставив под вопрос само существование российской государственности! Подорваны основополагающие принци…

СВИНЬЯ. Стоп, стоп!

ЗЮГАНОВ. Что?

СВИНЬЯ. Это все уже было.

ЗЮГАНОВ. Что было?

СВИНЬЯ. Про антинародный режим. Слово в слово.

ЗЮГАНОВ. Так я наизусть и учил.

СВИНЬЯ. Но ведь вы же не пономарь!

ЗЮГАНОВ. А кто?

СВИНЬЯ. Вы — геополитик. Вы что, «Советскую Россию» не читали? Вы — геополитик мирового масштаба, крупный философ, мыслитель практически… Развивайте мысль!

ЗЮГАНОВ. Какую?

СВИНЬЯ. Ну, у вас какая-нибудь мысль есть?

ЗЮГАНОВ. Есть.

СВИНЬЯ. Какая?

ЗЮГАНОВ. Да вот, хочу президентом стать.

СВИНЬЯ. Нет. Эту мысль вы как раз оставьте при себе, она вам не идет. А вот темперамент, широта эрудиции, интеллектуальный напор…

ЗЮГАНОВ. Какой напор?

СВИНЬЯ. Ну, это я потом объясню! Сейчас хоть какой-нибудь давайте, но чтобы был напор! И громче! Мы вас любим, когда вы громкий и неумолимый!

ЗЮГАНОВ. Товарищи!

СВИНЬЯ. Так, хорошо!

ЗЮГАНОВ. Антинародный режим…

СВИНЬЯ. Стоп!

ЗЮГАНОВ. Что, было?

СВИНЬЯ. Было, было!

Звонок в дверь.

Извините, я сейчас.

Открывает дверь, за дверью стоят Ельцин и Коржаков.

ЕЛЬЦИН. Готово?

СВИНЬЯ. Момент! Подождите тут! (Уходит, возвращается.) Вот!

ЕЛЬЦИН(разглядывая). Тебе какой нравится?

КОРЖАКОВ. Мне — все.

ЕЛЬЦИН. И мне все. Годится, понимаешь! (Заглядывает в прихожую.) А что, у тебя кто-то еще?..

СВИНЬЯ. Что вы, что вы! (Доверительно.) Личная жизнь!

ЕЛЬЦИН. А-а. Ну, это можно.

СВИНЬЯ. Будем размножать?

ЕЛЬЦИН. Кого?

СВИНЬЯ (кивает на фотографии). Их.

ЕЛЬЦИН. Круглый год!

СВИНЬЯ. Понял. Извините: весна, горячее время…

Закрывает дверь, возвращается в салон. Зюганов сидит на полу, вокруг разложены листки бумаги.

ЗЮГАНОВ(бурчит, вспоминая и стараясь не глядеть в листки). Держава разрушена… история оболгана… Одеялы замараны… Нет, не одеялы… (смотрит в листок) — идеалы замараны! В школах вместо Пушкина «сникерсы»… плюс десять процентов бесплатно… Тьфу!

СВИНЬЯ. Даю вводную: выступаете в Давосе.

ЗЮГАНОВ. Где?

СВИНЬЯ. Философ, соберитесь. В Давосе!

ЗЮГАНОВ. А-а. (Робко.) Преступников — к ответу?

СВИНЬЯ. Нет! Нет! Преступников к ответу — это на заводе «Коммунар»! А в Давосе — ну?..

ЗЮГАНОВ (неуверенно). Шведская модель?

СВИНЬЯ. Правильно!

ЗЮГАНОВ. Социал-демократия европейского типа?

СВИНЬЯ. Умница! Геополитик!

ЗЮГАНОВ(уверенно). Новое лицо российской государственности!

СВИНЬЯ(в восторге). Ну! Что я говорил! Это ж глыба! Это ж матерый!.. Давай, Андреич, вперед, не подведи, на тебя только надежда! Ну, давай еще раз, от печки, давай про державность-духовность, дуй до горы!

3.

Вечереет. Свинья и Лебедь сидят, уперевшись друг в друга лбами. Идет тренинг.

ЛЕБЕДЬ. Россия будет великой державой.

СВИНЬЯ. Увереннее.

ЛЕБЕДЬ. Россия будет великой державой!

СВИНЬЯ. Жестче.

ЛЕБЕДЬ. Россия будет великой державой!!!

СВИНЬЯ. Закрепили. Теперь по законодательству…

ЛЕБЕДЬ. Бандитов — в бараний рог!

СВИНЬЯ. Еще.

ЛЕБЕДЬ. Вор должен сидеть в тюрьме!

СВИНЬЯ. Закрепили! По культуре…

ЛЕБЕДЬ. Культура будет поднята!

СВИНЬЯ. Каким образом?

ЛЕБЕДЬ. Не твое свинячье дело.

СВИНЬЯ. Понял. Цитатку бы…

ЛЕБЕДЬ. Э-э… «Мой дядя самых честных вправил»?

СВИНЬЯ. Нет!

ЛЕБЕДЬ. «Терек воет…»?

СВИНЬЯ. Уже не воет.

ЛЕБЕДЬ. Сдаюсь.

СВИНЬЯ. Из Есенина что мы учили? Вспоминайте.

ЛЕБЕДЬ. «Стою один среди равнины, голый»?

СВИНЬЯ(вздыхает). Не надо цитатку, дальше.

ЛЕБЕДЬ. России нужен крутой президент!

СВИНЬЯ. Круче.

ЛЕБЕДЬ. России нужен крутой-крутой президент! свинья. Еще круче.

ЛЕБЕДЬ. Упал — отжался!

СВИНЬЯ. Кто?

ЛЕБЕДЬ. Все.

СВИНЬЯ. Забудьте вы наконец эти ужасы Приднестровья!

4.

Свинья поправляет прическу Явлинскому… Свинья что-то объясняет Горбачеву… Напротив Свиньи сидит Жириновский — и что-то без умолку говорит, размахивая руками. Свинья слушает, положив башку на копыта. Жириновский заканчивает говорить.

СВИНЬЯ(устало, без вдохновения). Хорошо. С национальным вопросом покончили; теперь таскание за волосы женщин, венчание, охота в трусах на обезьян, потом последний раз поднимаем Россию с колен — и по домам!

5.

Поздний вечер. Свинья у себя дома, в халате. Перед ней — разложенные фотографии политиков и бутылка водки. Свинья разговаривает по телефону.

СВИНЬЯ. Мать, прости, у меня дела… Что? За кого голосовать? А ты за кого собираешься? Не надо за него голосовать. И за него не надо. Да упаси тебя бог! Мать! Ты с ума сошла! Прости, у меня дел по самый пятак…

Кладет трубку, выпивает стакан и щелкает пультом телевизора. В телевизоре — Жириновский, стоящий у прилавка в магазине.

ЖИРИНОВСКИЙ. Это обман! Вас все обманывают! Я буду защищать вас от американцев, от немцев всяких, англичан, сионистов, новозеландцев, что ты смеешься, хочешь, в рожу дам, на!

Бросает курицей в камеру. Щелчок переключателя — и на экране Зюганов.

ЗЮГАНОВ (улыбаясь). Спасибо! Товарищи! Антинародный режим, находящийся на службе у американского…

СВИНЬЯ (в тоске). Ой…

Переключает канал, и в телевизоре появляется Явлинский.

ЯВЛИНСКИЙ…демократического политика, ориентированного…

СВИНЬЯ. Ой-ей-ей!

Щелчок переключателя.

ГОРБАЧЕВ(из телевизора)…у целом. Потому что Горбачев, знаете, не так прост! Горбачев — это…

Щелчок переключателя.

ЛЕБЕДЬ(из телевизора)…веник, а у пирамиды должна быть одна вершина!

СВИНЬЯ. Ы-ы-ы!

Наливает стакан водки, выпивает, занюхивает рукавом и распахивает окно. За окном ночь.

СВИНЬЯ. Россияне! Простите меня, если сможете!.. Это я виноват! Это я их всех смастерил… Я больше не буду, ей-богу, не буду! (Всхлип.) Россияне! Все на выборы! И ехать отсюда, ехать! А я…

Машет рукой и, все еще с пультом в руке, залезает на табурет, набрасывает на шею петлю, затягивает… Медлит, потом щелкает пультом — и…

ЕЛЬЦИН(из телевизора). Мы последовательно, понимаешь, продолжаем движение курсом реформ!

СВИНЬЯ. А-а-а! (Отталкивает ногами табуретку и повисает в петле.)

ЕЛЬЦИН(из телевизора). И, значит, уже есть реальные результаты…

Единый кандидат от демократов[63]

1.

Вечер. Подъезд. Свет фар с улицы, через стекло. Входит Горбачев. Сзади, из темноты, в надвинутой на глаза шляпе выныривает Коржаков.

КОРЖАКОВ. Стой!

ГОРБАЧЕВ. У чем дело!

КОРЖАКОВ. Не бойся.

ГОРБАЧЕВ. Не имею чести…

КОРЖАКОВ. При чем тут вообще честь? Я насчет выборов…

2.

Явлинский ужинает. В телевизоре — «Поле чудес».

ЯКУБОВИЧ(с экрана). Переход хода.

Вдруг по экрану начинают бежать помехи и вместо Якубовича появляется Ельцин.

ЕЛЬЦИН(сдавленным шепотом). Гриша! Гри-иш! Это я.

ЯВЛИНСКИЙ. Матка боска!

ЕЛЬЦИН. Приходи, значит, завтра в Кремль.

ЯВЛИНСКИЙ. Зачем?

ЕЛЬЦИН. Не задавай, понимаешь, глупых вопросов! Завтра в девять. (Исчезает. Помехи.)

ЯВЛИНСКИЙ. У, ё!..

ЯКУБОВИЧ(появляясь на экране). Есть такая буква!

3.

Вечер. Лебедь гуляет с собакой. Подъезжает мотоцикл с коляской. Собака начинает лаять и рваться.

ЛЕБЕДЬ. Фу! Сидеть.

КОРЖАКОВ. Сижу.

ЛЕБЕДЬ. Я не вам. Чего надо?

КОРЖАКОВ(весь в коже и очках). Телеграмма.

ЛЕБЕДЬ. От кого?

КОРЖАКОВ. Военная тайна. (Отдает честь и уезжает.)

4.

Утро. В большом кабинете сидят Гайдар, Горбачев, Черномырдин, Явлинский, Лебедь.

ЯВЛИНСКИЙ. Как вы думаете, чего он нас всех пригласил?

ЧЕРНОМЫРДИН. Не знаю. Мне сказал: есть дело на сто рублей.

ГОРБАЧЕВ. Какое может быть дело на сто рублей? Какие-то замшелые понятия…

Входит Ельцин; за ним, волоча какой-то портрет, Коржаков.

ЕЛЬЦИН. Здорово!

ГАЙДАР. Уж мы ждем, ждем…

ЕЛЬЦИН. Считайте, что дождались! (Прислоняет портрет лицом к стене, запирает дверь на ключ, открывает окно и кричит кому-то вниз.) Держи! (Бросает ключ.) Отопрешь, когда скажу!

ГАЙДАР. Я не понял.

ЕЛЬЦИН. Господа! Я, значит, пригласил вас для того, чтобы сообщить пренеприятнейшее, понимаешь, известие: скоро выборы!

ЯВЛИНСКИЙ. Я знал.

ГОРБАЧЕВ. И я знал.

КОРЖАКОВ. Даже я знал.

ГОРБАЧЕВ. А вот как раз вам совершенно необязательно…

ГАЙДАР (Ельцину). Вы зачем дверь заперли?

ЕЛЬЦИН. Знаете, как в Ватикане выбирают папу?

ЛЕБЕДЬ. Пап не выбирают.

ЕЛЬЦИН. Выбирают. Еще как! Собираются кардиналы — и не выходят из помещения до тех пор, пока не выберут папу.

ГОРБАЧЕВ. Какое-то средневековье, честное слово…

ЕЛЬЦИН. Средневековье не средневековье, а не выйдем отсюда, пока, понимаешь, не выберем…

ЛЕБЕДЬ. Папу?

ЕЛЬЦИН. При чем тут папа! Не выйдем, пока не выберем единого, значит, кандидата от демократов!

ЯВЛИНСКИЙ. От демократов у нас только один и есть!

ГОРБАЧЕВ. Знаете, это передержка… Не один!

ЕЛЬЦИН(напоминает). Не выйдем, пока не договоримся!

ГАЙДАР(указывая на портрет, стоящий лицом к стене). А это что?

ЕЛЬЦИН. Это… секундочку! (Вешает портрет на стену; у сидящих вытягиваются лица — это портрет Зюганова.) Это чтоб вам всем… лучше думалось!

5.

День.

ЧЕРНОМЫРДИН. По-моему, все ясно. (Указывает на Ельцина.) Надо оставлять вот его.

ЕЛЬЦИН. Наконец-то нашелся хоть один человек с государственным масштабом в голове! Правильно! Оставляем меня — и шабаш!

ЯВЛИНСКИЙ. Если вас, то точно — шабаш!

ЧЕРНОМЫРДИН. Но реальной-то альтернативы нет!

ГОРБАЧЕВ. Ну, я бы не стал так обобщать… Надо внимательнее рассмотреть весь спектр политических сил…

ЧЕРНОМЫРДИН. Уже рассмотрели… В глазах темно!

ГАЙДАР(Черномырдину). А сами-то, сами чего ушли в кусты?

ЧЕРНОМЫРДИН. У меня такая работа, в теньке. Все из-за денег! Всем давай, давай… А давалка кончается.

ГАЙДАР. Знаю. Я ведь тоже когда-то… Отбою от желающих не было…

ЯВЛИНСКИЙ. О чем это они?

ЛЕБЕДЬ. Срам какой-то.

ГАЙДАР. Советую предохраняться… хотя бы от ВПК.

ЕЛЬЦИН. Ну, в общем, значит, коней на переправе не меняют.

ЯВЛИНСКИЙ. Что у вас все время переправа! (Показывая на Горбачева.) С девяностого года переправляемся! Вы на сушу собираетесь когда-нибудь?

ЕЛЬЦИН. На сушу не время! А старый конь борозды не испортит!

ЯВЛИНСКИЙ. При чем тут борозда?.. А экономика? А Чечня?

ЕЛЬЦИН. Мало ли… (Подумав.) Конь о четырех ногах, а спотыкается!

ЯВЛИНСКИЙ. Нет, это не человек. Это кентавр какой-то!

6.

Вечер. Все несколько подустали: нервно курят, пьют чай… Со стены на все это с легкой усмешкой смотрит Зюганов.

ГОРБАЧЕВ. А я, знаете, склоняюсь к тому, чтобы найти кандидатуру центристского толка, устраивающую практически всех.

ЯВЛИНСКИЙ. Это вы о ком?

ГОРБАЧЕВ. Это другой вопрос. Персонально можно решить в свой срок, я размышляю у принципе…

ЯВЛИНСКИЙ. Знаем мы ваши принципы, говорите персонально!

ГОРБАЧЕВ. Ну, если вы так настаиваете… Я готов принять вызов времени!

ЛЕБЕДЬ. Вы?

ГОРБАЧЕВ. Я.

ЛЕБЕДЬ. Зачем вы пытаетесь войти дважды в одну реку?

ГОРБАЧЕВ. Потому что в этой реке меня распрягли! В девяносто первом, на переправе!

ЯВЛИНСКИЙ. Тьфу!

ГОРБАЧЕВ. Деточка, все мы немножко лошади…

ЯВЛИНСКИЙ. Надо наконец дать шанс людям!

ЕЛЬЦИН. Это, значит, тебе, что ли?

ЯВЛИНСКИЙ. Мне!

ЕЛЬЦИН. А рейтинг? Где у тебя рейтинг?

ЯВЛИНСКИЙ. Не скажу!

ГАЙДАР. Не будем отвлекаться, господа!

ЯВЛИНСКИЙ. В последний раз предлагаю: давайте поставим на меня!

ЕЛЬЦИН. Давайте.

Все изумленно смотрят на Ельцина.

ЯВЛИНСКИЙ(с облегчением). Ну, слава богу.

ЕЛЬЦИН(Коржакову). Поставь на него чего-нибудь…

ГАЙДАР(нервно). Господа! Ну, так мы никогда не договоримся!

7.

Ночь. Все уже в полураспаде. Кофе, сигаретный дым. Все давно измождены переговорами до последней степени. Томительная пауза. Зюганов с портрета смотрит уже откровенно саркастически.

ЧЕРНОМЫРДИН. Ж-шесть.

КОРЖАКОВ. Мимо.

Звонит телефон.

ЕЛЬЦИН. Алло! Кто это? ВЦИОМ? Ну, говори. Сколько процентов? Это у кого столько? ВЦИОМ, слушай меня внимательно. Больше сюда не звони! (Вешает трубку, глядит на портрет.) Видеть его не могу.

ГАЙДАР(указывая на спящего Лебедя, неуверенно). Может, этого?..

И все вдруг совершенно остервенело набрасываются на Гайдара.

ЯВЛИНСКИЙ. Ты с ума сошел?!

ГОРБАЧЕВ. При чем тут вообще он?

ЕЛЬЦИН. Да ты, значит, думай, что говоришь!

ЛЕБЕДЬ. Я буду президентом России!

ЕЛЬЦИН. Ну, вот. Сидел человек, никому, понимаешь, не мешал… нет, надо было его разбудить!

ЧЕРНОМЫРДИН(Лебедю). Вам послышалось.

ЛЕБЕДЬ. Я буду президентом России! (Ложится на стол и засыпает опять.)

КОРЖАКОВ. А-четыре.

ЧЕРНОМЫРДИН. Мимо.

ЕЛЬЦИН. Тихо вы. Опять проснется.

8.

Утро. Горбачев стоит у окна.

ГОРБАЧЕВ. Почему люди не летают, как птицы?

ЯВЛИНСКИЙ(кидая в портрет Зюганова дартс). Потому что они лошади.

ЧЕРНОМЫРДИН(поискав в холодильнике, Гайдару). А что, больше совсем ничего нет?

ГАЙДАР(о своем, печально). Никого!

ЧЕРНОМЫРДИН. Я про еду.

ГАЙДАР. Зачем вам еда?

ЧЕРНОМЫРДИН. Поесть.

ГАЙДАР. Вы что, есть сюда пришли?

КОРЖАКОВ(намазывая два бутерброда — себе и Ельцину). С собой надо носить.

ЯВЛИНСКИЙ(вытирая о рукав яблоко). Это верно.

ЕЛЬЦИН. Дай ему. Он хороший.

Коржаков вынимает откуда-то третий бутерброд, протягивает Черномырдину.

ЕЛЬЦИН(указывая на Коржакова). Может, его выдвинем? У него еда всегда с собой. Накормит страну по самое не могу. (Пауза.) Не хотите — не надо.

ГАЙДАР (вздыхая). Жалко, что кудрявый отказался! Говорит: хочу жить в Нижнем! Я ему говорю: не будет никакого Нижнего! Будет город Горький, по Волге будет плавать агитпароход «Михаил Суслов», а ты будешь мыть полы в райкоме, и комсомольцы будут гадить тебе в суп! Не верит. (Явлинскому, после паузы.) Может, вам с ним (кивает на Лебедя) объединиться?

КОРЖАКОВ. Мало его два раза из правительства выгоняли. Еще надо было!

ЕЛЬЦИН. Не надо им объединяться.

ГАЙДАР. Почему?

ЕЛЬЦИН. Не надо — и все!

ГОРБАЧЕВ. Да они еще и щей не хлебали! А я сорок лет в политике — все хлебаю и хлебаю, и не только, знаете ли, щи…

ЯВЛИНСКИЙ. А что? Объединиться я согласен. С ним и с офтальмологом. Пускай присоединяются.

ЛЕБЕДЬ. К кому?

ЯВЛИНСКИЙ. Ко мне, к кому же еще. (Перехватив взгляд Лебедя.) Отжиматься не буду!

ГАЙДАР(в отчаянии). Господа, но надо же что-нибудь предпринять!

ГОРБАЧЕВ. Да, мы же не можем сидеть тут вечно, народ без нас соскучится!

ЛЕБЕДЬ(поедая тушенку со штык-ножа). Могу выломать дверь.

ГОРБАЧЕВ. А чего ж вы молчали?

ЛЕБЕДЬ. А никто не спрашивал.

ЕЛЬЦИН. Не поможет.

ГОРБАЧЕВ. Почему, собственно говоря?

ЕЛЬЦИН(кивая на Коржакова). А вот этот, значит, по моей просьбе, здание заминировал. Никто не выйдет, пока не объединимся! Вокруг меня. (Кивая на портрет.) Они небось давно объединились.

ЯВЛИНСКИЙ. Они не объединились.

ЕЛЬЦИН. А что?

ЯВЛИНСКИЙ. Они слиплись.

Звук механизма из-за окна. Все поворачивают головы. В окне, стоя в монтажной люльке, появляется Жириновский.

ЖИРИНОВСКИЙ (вниз). Хорош! (Присутствующим.) В чем дело? Что происходит? Прихожу в Думу — никого, в Кремль — никого, поругаться не с кем… Заговор, заговор однозначно! В чем дело?

ГОРБАЧЕВ. Да вот у нас тут нонсенс… Кворум есть, а консенсуса нет.

ЖИРИНОВСКИЙ. Не надо никакого консенсуса, спросите меня, я все скажу, я не партизан, я молчать не буду, спросите!

ЕЛЬЦИН. Мы, значит, хотим найти единого, понимаешь, кандидата от демократов…

ГОРБАЧЕВ. Который устроит усех!

ЛЕБЕДЬ. Желательно военный.

ЯВЛИНСКИЙ. Молодой и талантливый!

ЕЛЬЦИН(поправляет). Высокий и красивый!

ЖИРИНОВСКИЙ. Все?

ЕЛЬЦИН. Все.

ЖИРИНОВСКИЙ. Это Я.

ЕЛЬЦИН. Ты, значит… из люльки давно не выпадал?

КОРЖАКОВ. Устроить?

ЛЕБЕДЬ. Я помогу.

ЯВЛИНСКИЙ(Горбачеву). А вы говорите: люди не летают!

ГОРБАЧЕВ. Я рад, что мы наконец нашли почву для объединения наших усилий.

Все устремляются к окну и начинают отдирать пальцы Жириновского от поручней люльки.

ЖИРИНОВСКИЙ. Шутка! Это я неудачно пошутил! Не надо из люльки, однозначно! Вам нужен единый кандидат?

ЕЛЬЦИН. Да!

ЖИРИНОВСКИЙ(скороговоркой). Молодой, талантливый, с опытом, с харизмой, в хорошей физической форме?

ЯВЛИНСКИЙ И ЛЕБЕДЬ. Да!

ЖИРИНОВСКИЙ. От демократов?

ВСЕ. Да!!!

ЖИРИНОВСКИЙ. Клинтон! (Немая сцена.) Клинтон, однозначно!

Портрет Зюганова перекашивается испугом и со стуком падает на пол.

Все оборачиваются.

ЛЕБЕДЬ(задумчиво). Упал…

В Чечню, в Чечню![64]

1.

Ельцин и Коржаков за утренним чаем.

ЕЛЬЦИН. Я тут, значит, чего решил…

КОРЖАКОВ. Чего?

ЕЛЬЦИН. Надо все-таки ехать!

КОРЖАКОВ. Да ну!

ЕЛЬЦИН. Ехать, пока не поздно!

КОРЖАКОВ. А как же мы?

ЕЛЬЦИН. Вы поедете со мной!

КОРЖАКОВ. Они нас не выпустят.

ЕЛЬЦИН. Кто?

Пауза.

КОРЖАКОВ. Вы куда хотите ехать-то?

ЕЛЬЦИН. В Чечню.

КОРЖАКОВ. А, это другое дело. А то я уж решил…

ЕЛЬЦИН. Куда ты решил, пускай едут другие… А мы останемся здесь!

КОРЖАКОВ. Правильно. Вдвоем.

2.

В Кремле. Те же плюс Барсуков с Грачевым.

ЕЛЬЦИН. Генералы! Я выработал окончательный план действий.

ГРАЧЕВ. Вот бы узнать.

ЕЛЬЦИН. План такой: приезжаю в Чечню — и сразу усаживаю их всех за стол переговоров!

КОРЖАКОВ. Завгаев уже сидит.

БАРСУКОВ(поправляет). Это Гантемиров сидит. В Лефортове.

КОРЖАКОВ. А Завгаев — за столом переговоров!

ЕЛЬЦИН. С кем?

КОРЖАКОВ. Сам с собою сидит.

ГРАЧЕВ. Зачем ему… с собою?

КОРЖАКОВ. А ему больше никто не нужен! Он с собою уже обо всем договорился — и сидит.

ГРАЧЕВ. А Басаев?

КОРЖАКОВ. Басаев не сидит.

ЕЛЬЦИН. Надо, значит, его как-нибудь поймать!

БАРСУКОВ. Как-нибудь поймаем.

ЕЛЬЦИН. Когда? Говори конкретно!

БАРСУКОВ. В четверг!

ЕЛЬЦИН. Вот то-то!

БАРСУКОВ. После дождичка…

ЕЛЬЦИН. Осадки меня не интересуют! И это… в общем, пакуйте вещички, едем!

ГРАЧЕВ. Куда?

ЕЛЬЦИН. В Чечню!

Пауза. Все переглядываются.

ГРАЧЕВ. Чего мы там забыли?

КОРЖАКОВ. Ни-ни. Вам в Чечню нельзя.

ЕЛЬЦИН. Почему?

КОРЖАКОВ. Вы же не призывник какой-нибудь, чтобы вот так взять вас — и сразу в Чечню. Ваша жизнь дорога миллионам россиян.

ЕЛЬЦИН. Я знаю. Что же делать?

КОРЖАКОВ. А ничего не делать! Много сил — в теннис поиграйте. А то давайте в Кострому какую-нибудь махнем, детей конфетами кормить — чем плохо?

ЕЛЬЦИН. Но я же обещал!

КОРЖАКОВ. Мало ли чего вы обещали! Вы еще на рельсы лягте.

ЕЛЬЦИН. Нет уж, пусть россияне знают: я свое слово держу! И на рельсы я ложился. Просто в тот день поезда не ходили, помнишь?

КОРЖАКОВ. Еще бы.

ЕЛЬЦИН. Ну, я полежал, полежал… но надо же кому-то и страной управлять!

ГРАЧЕВ. Кому-то — не надо! Только вам!

ЕЛЬЦИН. Вот именно для этого я и должен поехать в Чечню! И начать переговоры! Пускай, понимаешь, свободно выбирают: или мы, или смерть!

ГРАЧЕВ(задумчиво). Смерть, конечно, тоже неприятно, но мы… А зачем самому ехать-то?

ЕЛЬЦИН. Рейтинг.

ГРАЧЕВ. Не понял.

ЕЛЬЦИН. Рейтинг мне поддерживать кто будет? Папа римский?

ГРАЧЕВ. Хрен с ним, с папой, поддержим танками!

ЕЛЬЦИН. Еду в Чечню!

КОРЖАКОВ. Просто навязчивая идея какая-то. Давайте добром в Сыктывкар?

ЕЛЬЦИН. В Сыктывкар-то зачем?

КОРЖАКОВ. Подальше от Чечни!

ЕЛЬЦИН. Я сказал, в Чечню — значит, в Чечню! Все! (Хлопает по столу ладонью, прекращая разговор.)

3.

Барсуков у себя в кабинете, крутит диск телефона.

БАРСУКОВ. Сейчас сделаем вам Чечню. Пал Сергеич? Стройбат обеспечь мне с материалами. Чечню строить. Давай, Сергеич, давай, ему вожжа под хвост попала! Вожжа, говорю! В Чечню хочет! Не усидим! Свалимся! Давай! (Вешает трубку, снимает снова, крутит диск.) Алло, «Мосфильм»? Из ФСБ беспокоят… «Мосфильм», нужны горы и война! Ничего не знаю, пиротехники-херотехники, чтобы завтра было готово! Все!

4.

Самолет. На борту Ельцин и Коржаков. В пилотском кресле — Грачев.

ЕЛЬЦИН. Дай у окошка посидеть.

КОРЖАКОВ. У окошка нельзя.

ЕЛЬЦИН. Почему?

КОРЖАКОВ. Продует.

ЕЛЬЦИН. Мне тут скучно.

КОРЖАКОВ(скорбно). В Чечню летим! Какое тут веселье?

ГРАЧЕВ(из пилотского кресла). А мне весело!

ЕЛЬЦИН. Почему?

ГРАЧЕВ. Не скажу.

5.

Воинская часть. В клубе полковой художник сержант Свинья, повизгивая от удовольствия, малюет на доске слово «Бамут». У свинячьих ног уже лежат таблички со словами «Ведено», «Шатой», «Ачхой-Мартан». На подоконнике бубнит радио.

ГОЛОС ЕЛЬЦИНА. (по радио). Вся Россия буквально встала на дыбы по поводу моего решения поехать в Чечню. Все просят меня не подвергать, значит, себя риску. Но я опасностей не боюсь. Я сам опасность…

СВИНЬЯ(заканчивает, малюя табличку).…понимаешь! Уи! (Смеется.)

Из окна клуба видно, как на плацу перед строем одетых в штатское расхаживает Барсуков.

БАРСУКОВ. Товарищи вольнонаемные! Повторяю в последний китайский раз: здесь Чечня! Деревню за рекой зовут Бамут. Вы — простые чеченцы, воры, грабители и убийцы — все как один желаете быть в составе России! человек в штатском. Зачем?

БАРСУКОВ. Не ваше дело.

ЧЕЛОВЕК В ШТАТСКОМ. А где горы?

БАРСУКОВ. Какие на… (гудок) горы?

ЧЕЛОВЕК в ШТАТСКОМ. Кавказские. В Чечне горы должны быть.

БАРСУКОВ. Начальство не идиот. Горы будут.

СВИНЬЯ. Уи-и! (Смеется.)

БАРСУКОВ(в переговорник). Фейерверки где? Бегом сюда фейерверки!

6.

В самолете.

ЕЛЬЦИН. Слушай… Если мы на юг летим — солнце где должно быть?

КОРЖАКОВ. Эй, пилот, добавь свету, шефу темно!

7.

В чистом поле между деревьев солдаты натягивают полотно с нарисованным горным хребтом. Барсуков руководит процессом.

БАРСУКОВ. Левее! На меня! Хорош! Привязывай.

ГОЛОС. Тут внизу ненакрашено еще, товарищ генерал!

БАРСУКОВ(длинный гудок).…мать! Накрась себе (гудок).

8.

Копытце снимает со столбика название деревни «Заплатово» и прикрепляет «Бамут». Слышно довольное похрюкивание. Снимает «Разутово», прикрепляет «Шатой». Снимает «Неурожайка», прикрепляет «Ачхой-Мартан»…

9.

На трапе появляется Ельцин. Барсуков уже внизу, стоит навытяжку.

ЕЛЬЦИН(озираясь). Чечня?

БАРСУКОВ. Так точно.

ЕЛЬЦИН. Узнаю. Хорошие места. Горный воздух, понимаешь…

Сзади Грачев из пульверизатора опрыскивает воздух вокруг Ельцина.

БАРСУКОВ. Так точно, свежачок!

В машине. Мимо мелькают указатели: «Бамут», «Ведено», «Ачхой-Мартан». Последний указатель с ужасом в глазах пытается прочесть пьяный мужичонка в телогрейке и треухе.

ЕЛЬЦИН. А это кто?

КОРЖАКОВ. Да вот… с утра зенки налил… чеченец!

ЕЛЬЦИН. А где эти?

КОРЖАКОВ. Которые?

ЕЛЬЦИН. Которых я буду усаживать за стол переговоров. Где они?

БАРСУКОВ. К обеду подвезут.

ЕЛЬЦИН. Стой! (Машина тормозит.)

ГРАЧЕВ. Чего?

ЕЛЬЦИН. Похожу-ка по деревне этой, посмотрю… (Начинает вылезать из машины.)

КОРЖАКОВ. Лучше по следующей… По этой нельзя! Нельзя вам ходить! Вы нужны России! Хотя бы месяц! Стойте!

ГРАЧЕВ. Да пускай идет, жалко тебе, что ли?

БАРСУКОВ. Убьет же его там!

ГРАЧЕВ. Боевики?

БАРСУКОВ(тихо). Какие боевики? Крыша на соплях держится. (В переговорник.) Разворачивайте горы!

ЕЛЬЦИН. Как называется эта деревня?

КОРЖАКОВ. Э-э… Потемкинская. Станица Потемкинская.

ЕЛЬЦИН. Покажи на карте.

КОРЖАКОВ. На картах ее еще нет.

ЕЛЬЦИН. А где же обстрелы, война? Я хочу в пекло!

КОРЖАКОВ. Это еще успеется…

ЕЛЬЦИН. Хочу в самое пекло!

БАРСУКОВ(в переговорник). Пекло! Давайте пекло (гудок)!

Взрывы, в воздухе начинают крутиться праздничные шутихи.

ЕЛЬЦИН. Ага! Вот, это уже… Что за вид вооружений?

КОРЖАКОВ. Да турки их снабжают…

ЕЛЬЦИН. Во дают турки! А что-то как-то маловато для войны…

БАРСУКОВ (в переговорник). Пекло давай (длинный гудок)!

Шутихи смолкают.

Тишина. Чириканье птиц.

ЕЛЬЦИН. Где война-то, генералы? Как вас понимать? Обман?

ГРАЧЕВ. Эх, была не была! (Поджигает целую связку фейерверков.) Ой, чего сейчас будет! (Взрыв.)

ЕЛЬЦИН. Вот. Другое дело. На войне как на войне! Россияне! Глядите сюда! Сейчас я их всех…

Жуткий взрыв, еще и еще. «Горы» шатает.

ГРАЧЕВ. Горы! Горы держи!

Волной сносит фанерную «стену» дома. С треском рвется задник, падает кусок декорации. Тишина. Коржаков, Грачев и Барсуков отползают с глаз долой, подальше от Ельцина.

ЕЛЬЦИН. Вот это я понимаю, война. Вот это… (Замечает упавшие «горы».) Секундочку. (Подходит, пробует пальцем декорацию.) Театр. Театр военных действий, понимаешь… Что такое?

Осторожно выглядывает, а йотом и выходит за декорацию. Классический российский пейзаж: развороченная оврагами земля, раздолбанная техника в поле, полуразрушенные (без всякой войны) дома… На завалинке сидит Козел, курит.

ЕЛЬЦИН. Дед, это Чечня?

КОЗЕЛ. Тебе виднее…

ЕЛЬЦИН. Ну да. А это вот все, значит… следы боев? (Козел молчит.) Налет был?

КОЗЕЛ. Налеты у нас через день…

ЕЛЬЦИН. Бандиты?

КОЗЕЛ. А кто ж еще! Бандиты и есть. Налетят на мотоциклах, рокеры, блин…

ЕЛЬЦИН. На мотоциклах? Ну, турки…

КОЗЕЛ. Сельпо разнесут… всю ночь трещат под окнами. И эти еще, на рынке… черные… Спасу нет, заполонили!

ЕЛЬЦИН. Их ты, значит, не бойся, от них мы будем тебя защищать!

КОЗЕЛ. Да мне они все (гудок)… Только бы курево не кончилось, как намедни, в восемьдесят восьмом!

ЕЛЬЦИН. Куревом тебя, значит, обеспечим по самое не могу. Дымиться будешь, как Везувий. Ты скажи: мира-то тебе хочется?

КОЗЕЛ. На хер мне мир? А вот соток еще двадцать прирезать бы не мешало!

ЕЛЬЦИН. Но скажи, вот я с тобою советуюсь, как с простым… совсем, значит, простым народом: Чечня в составе России должна быть?

КОЗЕЛ. Кто?

ЕЛЬЦИН. Чечня.

КОЗЕЛ. Обязательно! (После паузы.) А кто это?

История болезней[65]

(Фантазии на тему партийной принципиальности)

1.

Палата. Ельцин в постели, смотрит телевизор. На экране — Зюганов.

ЗЮГАНОВ. И вообще, это что же получается?

ЕЛЬЦИН. Ну-ка, ну-ка… интересно… (Прибавляет звук.)

ЗЮГАНОВ. Получается: он всех нас обманул!

ЕЛЬЦИН. А то!

ЗЮГАНОВ. Победил меня, будучи тяжело больным человеком!

ЕЛЬЦИН. Да здоровый я бы тебя к урне не подпустил!

ЗЮГАНОВ. Мы, коммунисты, требуем гласности в освещении состояния здоровья первого должностного лица России! Это принципиальный вопрос! Необходимо создать независимую медицинскую комиссию — и если надо, отрешить президента от должности!

ЕЛЬЦИН. Ишь ты, «отрешить»… А где ты, такой принципиальный, был при советской власти? Я бы, значит, посмотрел на тебя с твоим отрешением!..

Титр:

Фантазия первая: 1923 год.

2.

Ленин сидит в кресле. Мычит. Рядом Сталин.

СТАЛИН. Не волнуйтесь, Владимир Ильич, все хорошо. Малый Совнарком заседает, червонец растет, левоэсеровский уклон преодолен… Вы рады? (Ленин мычит.) Ваше «Письмо к съезду» я прочитал. (Ленин мычит.) Я знаю, что письмо секретное. Но какие могут быть секреты между товарищами? (Ленин мычит.) Нет, я не на съезде прочел, я про себя. Зачем вы эту гадость диктовали, Владимир Ильич? Вот у вас теперь и язык отнялся… Вы рады? (Ленин мычит.) Если рады, моргните чем-нибудь. А теперь по-смотрите вот сюда. (Ленин мычит.) Не пугайтесь, это фотограф. Сейчас вылетит птичка, а потом… когда вы умрете… народы СССР увидят, что я был вашим любимым учеником. (Ленин в ужасе мычит.) Вы рады?

Ленин протестующе мычит. Магниевая вспышка, запечатлевающая обоих в известной мизансцене «встречи в Горках».

3.

Магниевая вспышка. Зюганов стоит среди рабкоров и иностранных корреспондентов.

ЗЮГАНОВ. Революционный рабочий класс и бедняцкое крестьянство хотят знать правду о состоянии здоровья вождя! Правящая партийная верхушка спрятала его в Горках. Мы, фракция социал-невменяемых, требуем публичного освидетельствования больного и, если надо, досрочных перевыборов на пост предсовнаркома!

Магниевая вспышка. Лицо Зюганова застывает и оказывается фотографией на полосе «Известий». Газета эта лежит на столе перед Черномырдиным. Это…

4.

…заседание Совнаркома образца 23-го года. Присутствуют — Черномырдин, Чубайс, Лужков, Лебедь, Лившиц (в кожанках, френчах и «тройках»).

ЧЕРНОМЫРДИН. Переходим к третьему пункту повестки, товарищи! «Об антипартийной линии группы Зюганова — Селезнева». Какие будут мнения?

ЛУЖКОВ. Какие тут могут быть мнения? Оппортунисты!

ЛИВШИЦ. Снять их с довольствия!

ЧУБАЙС. В то время когда все мы сплотились в единое целое… и даже не в одно, а в несколько единых целых… когда страна озабочена состоянием здоровья Ильича, лить воду… давать провокационный материал для врагов революции…

ЛИВШИЦ. Снять с довольствия!

ЛУЖКОВ. Поставить вопрос о пребывании в рядах и передать вопрос в первичку!

ЛЕБЕДЬ. Шлепнуть контру!

ЛИВШИЦ…и снять с довольствия!

ЧЕРНОМЫРДИН. Кто за снятие группы Зюганова — Селезнева с довольствия и со всех постов, прошу голосовать. Единогласно. И я думаю, товарищи, надо передать дело в Чрезвычайную комиссию…

5.

Соловки. Козел в шинели перед строем зэков, со списком.

КОЗЕЛ. Анпилов!

ГОЛОС. Я!

КОЗЕЛ. Зюганов!

ГОЛОС. Я!

КОЗЕЛ. Лукьянов!

ГОЛОС. Я!

КОЗЕЛ. Селезнев!

ГОЛОС. Я!

КОЗЕЛ. Оппортунисты! Поздравляю с прибытием на Соловки. Шаг вправо, шаг влево — считается побег, интервью — провокация! Вопросы?

ЗЮГАНОВ. Как здоровье Ленина?

КОЗЕЛ. О своем подумай.

Титр:

Фантазия вторая: 1953 год.

6.

Т. н. «ближняя дача Сталина». Чубайс, Лужков и Лебедь сидят на веранде. Из-за дверей слышно тяжелое, хриплое дыхание. Долгая пауза. Бой часов.

ЛУЖКОВ(разглядывая какие-то бумажки). Вы случайно не знаете, что такое дыхание Чейн-Стокса?

ЧУБАЙС. Не знаю. И вам не советую.

Из двери выходит Черномырдин в пенсне и шляпе. Общее оживление.

ЧУБАЙС. Ну, как товарищ Сталин?

Черномырдин, не отвечая, уходит.

ЛУЖКОВ. Так-так… (Начинает одеваться.)

ЛЕБЕДЬ. Вы куда?

ЛУЖКОВ. На хозяйство! (Уходит.)

ЛЕБЕДЬ. Знаю я ваше хозяйство. (Чубайсу.) Что делать будем?

ЧУБАЙС. А что случилось? (Уходит.)

ЛЕБЕДЬ. Ага! Ну, кажется, скоро… (Прислушивается к хрипам из-за двери, смотрит на лежащую на столе трубку и пачку «Герцеговины».) Курить надо было меньше!

7.

Кремль. Заседание Политбюро. На стене — портрет Сталина.

ЧЕРНОМЫРДИН. Переходим к последнему пункту повестки: всякое разное. Геннадий Андреевич, говори, ты хотел разное…

ЗЮГАНОВ. Я вот что хотел сказать: мы должны создать независимую медицинскую комиссию для обследования Иосифа Виссарионовича Сталина.

Сталин на портрете поворачивается и смотрит на Зюганова. Из рук Лужкова выпадает стакан с чаем.

ЗЮГАНОВ. В таком состоянии, как сейчас, он не может управлять страной!

Глухой стук. Это упал в обморок Чубайс.

ЗЮГАНОВ. Какие все нервные.

ЛЕБЕДЬ. Ну, ты орел!

ЗЮГАНОВ. А что я такого сказал?

Все внимательно смотрят на него — и на портрет.

8.

Под песню «Эх, грянем сильнее!» чьи-то руки снимают со стены портрет Зюганова, висящий между портретами Черномырдина и Лужкова. Руки опечатывают кабинет с табличкой «ЗЮГАНОВ ГЕННАДИЙ АНДРЕЕВИЧ».

Под ту же веселую мелодию руки перечеркивают красным карандашом крест-накрест портрет Зюганова в книге и вырывают всю страницу. Затем жестом фокусника скатывают ее в маленький комок, открывают оба кулака — страницы нет, как и не было никогда. Открывается дверь камеры.

Входит Козел в шинели с винтовкой. На нарах — Зюганов.

КОЗЕЛ. Осужденный Зюганов, на выход!

ЗЮГАНОВ. С вещами?

КОЗЕЛ. Зачем?

Титр:

Фантазия третья: 1981 год.

9.

ГОЛОС БРЕЖНЕВА. Кхм-кхм… Дорогие товарищи!

Георгиевский зал. Брежнев и вся наша камарилья при полном параде.

БРЕЖНЕВ. Идя навстречу пожеланиям трудящихся, в связи со сто пятидесятой годовщиной со дня вступления в ВЛКСМ, позвольте мне наградить себя еще чем-нибудь. Спасибо. (Пытается повесить себе на грудь какой-то значок, роняет его.) Упал.

Начинает ползать по залу, вслед за ним тут же начинают ползать остальные. Все, кроме Зюганова. Наконец Брежнев появляется из-под стола с орденом в руке.

БРЕЖНЕВ. Вот! От меня не спрячешься. (Зеркалу.) Поздравляю вас, дорогой Леонид Ильич. Позвольте вас поцеловать! (Общие аплодисменты.)

ЗЮГАНОВ. Позор!

Аплодисменты прерываются, нервный шепот в зале.

БРЕЖНЕВ. Что-что?

ЗЮГАНОВ. Я говорю: позор! Сколько это может продолжаться?

БРЕЖНЕВ. Еще пару лет — может.

ЗЮГАНОВ. Товарищи! Такое положение недопустимо! В цивилизованных странах главы государств проходят регулярное и открытое медицинское освидетельствование! Чем мы хуже?

БРЕЖНЕВ. Мы не хуже. Мы — лучше. (Окружению.) А в чем, собственно, дело? Кто это?

ГОРБАЧЕВ. Не волнуйтесь, Леонид Ильич, это так, знаете, один сумасшедший из Орла.

БРЕЖНЕВ. Сумасшедший? А почему он здесь?

ЧЕРНОМЫРДИН. Он член ЦК.

БРЕЖНЕВ. А вы?

ЧЕРНОМЫРДИН. И мы тоже.

ГОРБАЧЕВ. У целом.

БРЕЖНЕВ. Что?

ГОРБАЧЕВ. Члены ЦК.

БРЕЖНЕВ. А-а…

ЗЮГАНОВ. Товарищи! Я требую открытого медицинского освидетельствования нашего дорогого Леонида…

Но его уже выводят под руки Козел и Свинья — оба в штатском. Крики Зюганова стихают на лестнице.

БРЕЖНЕВ. Что это было?

ЛУЖКОВ. Художественная самодеятельность, Леонид Ильич!

БРЕЖНЕВ. Смешно.

10.

Зюганов открывает глаза. Он лежит в палате, у окна, примотанный к постели. Над ним стоит Ельцин.

ЕЛЬЦИН. Я первый секретарь обкома Ельцин Борис Николаевич. На что жалуетесь?

Зюганов что-то мычит в ответ: во рту у него кляп. Это мычание продолжается на фоне Зюганова, что-то бойко говорящего в телевизоре — уже в наши дни.

Двойник[66]

(По сюжетным мотивам произведений М. Твена)

1.

Поздняя осень. Ельцин, закутанный по уши, сидит на скамейке в парке возле Москвы-реки, крошит хлеб лебедям.

ЕЛЬЦИН. То-то, что «гули-гули»… Всех, понимаешь, накорми. А вам я по Конституции не гарант! (Стоящему рядом Чубайсу.) Чего надо?

ЧУБАЙС. Так… пару бумажек подписать.

ЕЛЬЦИН. Погоди. У меня, значит, птицы с утра не евши.

Москва-река. На берегу стоит старик, похожий на Ельцина как две капли воды, и сачком вылавливает из воды размокшие куски хлеба.

ДВОЙНИК. Это летом, бляха-муха, за…бись, а зимой сложно будет.

2.

Ночная Москва. Чубайс едет в машине с «мигалкой», вертя ручку настройки. Рядом — машина сопровождения с «мигалкой».

РАДИО…Чубайса еще более осложнилось, поскольку судьба нынешней администрации впрямую зависит от исхода опера…

Чубайс вертит ручку настройки. Машина в «пробке» останавливается возле трамвая. У трамвайного окна сидит старик, как две капли воды похожий на Ельцина.

РАДИО. «Гляжусь в тебя, как в зеркало — до головокружения…»

ЧУБАЙС. Это еще что такое?

На остановке Чубайс входит в трамвай, садится рядом с двойником…

ЧУБАЙС(пораженный). Борис Николаевич?

ДВОЙНИК. Петр. Петр Николаич я.

ЧУБАЙС. Как — Петр?

ДВОЙНИК. Да так. Отродясь.

ЧУБАЙС. Простите… у вас брата не было?

ДВОЙНИК. Брательник? А как же!

ЧУБАЙС. О господи! (Шепотом.) Близнец?

ДВОЙНИК. Зачем близнец? Жену, что ли, пугать? Обычный брательник, старшой, в Самаре кукует.

ЧУБАЙС. Ага! Простите, Борис… э-э… Петр Николаевич, могу я пригласить вас на ужин?

ДВОЙНИК. Лучше на обед. Очень есть хочется…

ЧУБАЙС. Кормить вас, Петр Николаевич, теперь будут так, что слюны не хватит! У вас, кстати, как со здоровьем? двойник. Это завсегда!

Под тему «Гляжусь в тебя, как в зеркало…» поочередно: Ельцин, которому меряют давление, и его двойник, которого везут в «ЗИЛе»; двойник, которому наливают суп; двойник, с которого снимают мерку…

3.

Барвиха.

ЕЛЬЦИН(обрывая лепестки ромашки). Отпустить — не отпустить, отпустить — не отпустить…

В комнату заглядывает Черномырдин.

ЧЕРНОМЫРДИН. Вы чего?

ЕЛЬЦИН. Так… Гадаю на Чечню.

ЧЕРНОМЫРДИН. А-а.

ЕЛЬЦИН. А ты чего?

ЧЕРНОМЫРДИН. Так вторник. Мы же встречаемся по вторникам.

ЕЛЬЦИН. Ну, встретились. Езжай себе. Отпустить — не отпустить…

4.

Лепестки летят вниз, мимо окна на первом этаже, где Двойник допивает компот. Рядом — Чубайс.

ЧУБАЙС. Поели, Петр Николаевич? (Двойник икает в знак согласия.) Тогда продолжим. (Дает листок.) Учите роль.

ДВОЙНИК(с трудом). «Продвижение мирного процесса в Чечне при соблюдении принципа территориальной целостности России…» Чего-то я этого не понимаю.

ЧУБАЙС. Этого никто не понимает — читайте вслух, только наизусть и с выражениями! А то перестану кормить.

ДВОЙНИК. Э-э… мирный… это… (подглядывает в бумажку) процесс… м-м… при соблюдении… вот бляха-муха!

ЧУБАЙС. Не «бляха-муха», а «понимаешь»!

ДВОЙНИК. При соблюдении, понимаешь…

ЧУБАЙС(подсказывает). Принципа…

ДВОЙНИК. Ага… территориальной… бляха-муха!

ЧУБАЙС(строго). Понимаешь!

ДВОЙНИК(заканчивая фразу). Целкости!

ЧУБАЙС. Тьфу!

5.

Барвиха. Поздний вечер. Ельцин и Двойник, каждый в своей комнате.

ЕЛЬЦИН. (читает на бутылочной этикетке). «Боржоми»… (Вздыхает.) Вот, понимаешь, до чего дошло!

ДВОЙНИК(учит по листочку). «Мы не можем больше позволить заниматься этой…» Вот, бляха-муха, чем же? (Подглядывает в листок.) Сварой!

6.

Вечер. Черномырдин выезжает за ворота Барвихи. Козел-вахтер нажатием кнопки закрывает ворота. Взгляд его случайно падает на окно больничного корпуса, за которым угадывается силуэт Ельцина. Козел переводит взгляд на другое окно — там сидит другой Ельцин.

КОЗЕЛ(убежденно). Завяжу. Ей-богу, завяжу!

7.

Ночь. В своем кабинете работает над бумагами Чубайс. Открывается дверь, в кабинет заглядывает Ельцин.

ЕЛЬЦИН. Слышь, Анатолий, что-то мне нехорошо.

ЧУБАЙС(нехотя оторвавшись от бумаг). Попей валерьянки, Николаевич…

ЕЛЬЦИН. Какой еще Николаевич? Что, понимаешь, за фамильярность!

ЧУБАЙС. Ну ладно, вошел в роль… «Понимаешь…» (Снимает трубку.) Пост? Тут нашему старичку чего-то нездоровится… Понял.

ЕЛЬЦИН. Какому старичку?

ЧУБАЙС(вешая трубку). Сейчас в нарды доиграют и сразу придут. (Продолжает работать.)

ЕЛЬЦИН. Какие нарды? Мне плохо!

ЧУБАЙС. А кому сейчас хорошо?

Чубайс начинает расплываться в глазах у Ельцина.

8.

Ельцин открывает глаза. Он лежит в коридоре районной больницы, напротив женского туалета. Над ним стоит санитарка (Свинья) с бачком и половником в руках.

СВИНЬЯ. Ну наконец-то очнулся. Больной! Пописайте, а то завтрак кончается!

Вкладывает в руки Ельцину майонезную баночку, шлепает на тарелку половник каши и дает ее лежащему рядом с Ельциным Геращенко.

ЕЛЬЦИН(после паузы). Что это?

ГЕРАЩЕНКО. Это больница.

ЕЛЬЦИН. Врешь! В больницах, значит, все совсем по-другому. Я лежал.

ГРАЧЕВ. Где ты лежал?

ЕЛЬЦИН. В Барвихе. (Общий смех.) Слушайте, где я?

ГЕРАЩЕНКО. Там же, где и все.

ЕЛЬЦИН. Надо же. Сорок лет жил как человек и вдруг ни с того ни с сего — там же, где и все?

КОЗЫРЕВ. Лучше поздно, чем никогда.

ЕЛЬЦИН. Нет уж! Лучше, понимаешь, никогда! Я, значит, требую вызвать сюда профессора Акчурина!

ЕРИН. А Дебейки тебе не вызвать? (Новый взрыв хохота.)

9.

Барвиха. Утро. Двойник, только что позавтракав, рассуждает сам с собой.

ДВОЙНИК. Все-таки есть у нас эта… справедливость. Брательнику в Самару напишу — удавится! Кормют, поют, одевают… Денег не просят. Коммунизм, бляха-муха! (Подумав.) Понимаешь!

10.

Ельцин в больнице.

ЕЛЬЦИН(уже сиплым голосом). Сестра!

СВИНЬЯ(появляясь). Ну, чего надо?

ЕЛЬЦИН. Градусник забери! Пятый, понимаешь, час температуру меряю!

СВИНЬЯ. Ну и на здоровье. Все равно из лекарств только йод и градусник.

ЕЛЬЦИН. Дай хоть чаю!

СВИНЬЯ. Буду я тебе за сто тыщ в месяц взад-вперед бегать! Раскатал губу!

ЕЛЬЦИН. Сто тыщ в месяц — чего?

СВИНЬЯ. Долларов! Больной! Будете издеваться — я вас к психическим положу!

11.

Барвиха.

ЧУБАЙС(входя с телефонной трубкой на подносе). Извините — горячая линия. Штаты.

ДВОЙНИК. Какие Штаты?

ЧУБАЙС. Соединенные. Большой друг Билл. Поздравить бы его надо.

ДВОЙНИК. А-а… Ладно. Сюда говорить?

ЧУБАЙС. Сюда.

ДВОЙНИК(в трубку). Билли! С годовщиной тебя! С седьмым ноября! (Чубайс роняет поднос.)

ПЕРЕВОДЧИК(в трубке). We congratulate you with anniversary of the Great October Revolution…

КЛИНТОН(на том конце провода). Уау!

ГОЛОС В ТРУБКЕ У КЛИНТОНА. И чтобы, значит (треск и помехи на линии), стоял, и деньги были!

ПЕРЕВОДЧИК(подумав). Good luck!

ЧУБАЙС(пораженный у слышанным). Борис Николаевич!..

ДВОЙНИК. Петр я! Петр Николаич! Вот пристал со своим Борисом, как банный лист!..

ЧУБАЙС. Батюшки! А где же тогда?..

12.

С дикими сиренами к районной больнице подъезжает реанимобиль в сопровождении милицейских «Фордов». Дикий шухер на лестнице — и в больничный коридор врываются люди в масках.

ЧЕЛОВЕК В МАСКЕ(диким голосом). Лежать!

ГЕРАЩЕНКО. Лежим.

Входят Чубайс, Черномырдин, Лужков и Рыбкин.

ЧУБАЙС. Где он?

СВИНЬЯ. Кто?

Чубайс шепчет Свинье на ухо. Свинья тонко вскрикивает и указывает в дальний конец коридора.

СВИНЬЯ. Ой, а я-то, дура, думаю: до чего ж похож!

На кровати возле женского туалета с градусником под мышкой и полной майонезной баночкой в руке лежит Ельцин. Через секунду над ним склоняются онемевшие и задыхающиеся визитеры.

ЧЕРНОМЫРДИН. Как вы тут?

ЕЛЬЦИН(многообещающе). Да вот… изучаю, значит, социальную сферу!

Лужков вытряхивает на ладонь упаковку валидола и отправляет в рот.

13.

Из ворот санатория «Барвиха» с авоськой и в первозданной своей одежке выходит Двойник.

ДВОЙНИК(вахтеру Козлу). Ну, прощевай, браток! (Вздыхает.) Хорошо у вас тут было… С любовью к простому человеку, душевно, понимаешь!

КОЗЕЛ. Я те дам «понимаешь»! Чеши на трамвай… бляха-муха!

Ворота закрываются.

1997

Скупой рыцарь[67]

(Маленькая бюджетная трагедия)

1.

В башне. Лившиц (Рыцарь) один у зеркала, с сюртуком в руках.

ЛИВШИЦ.

Ну вот, опять: сюртук, побитый молью!

Что твой бюджет — кругом сплошные дыры…

Побит насквозь, испорчен. Невозможно

Его надеть! Достать мне надо новый…

Сюртук, бюджет? Эхма, что там, что тут —

Сплошной прорыв! Кряхтят заимодавцы,

Расходов — тьма, доходов с гулькин нос,

И нитками все белыми пошито!

Так, может, плюнуть да включить станок —

Да понеслась? Чур, чур меня, нечистый!

Уж лучше в нижнем походить белье.

Хотя — уж если в Нижнем, то с Немцовым…

От бедности мутится разум мой.

(Отражению.) Что смотришь, брат?

Прослыл, дурашка, честным —

Вот взяток-то никто и не дает!

Ну почему я не Шамиль Тарпищев

Или, сказать конкретней, Сосковец?..

Что стоило бы развязать войну

И капельку на ней подзаработать?

Эксперты говорят: одной Чечни

Хватает на Сейшелы и Канары…

Чур, чур меня! Уж лучше все как есть!

Но кстати, о еде: опять тощиться

На хлебе и воде? Сидеть, как мышь

Церковная — голодным и бесправным?

Да чтоб еще пинали всей страной

И крыли предпоследними словами?

Беда! Одно название, что рыцарь,

И то — средневековый. Кстати, тут

У нас как раз уже средневековье:

Зарплат не платим, пенсий не даем.

Вассалы пашут, феодалы лижут…

Вот взять папашу. Сам на сундуках

Сидит, как пес, а держит в черном теле

Меня, как будто я и не родной!

В Парижском клубе кабы капуцины

По-рыцарски себя не повели,

Так все бы тут от Вязьмы и опухло

До Колымы включительно! А он,

Папаша, все сидит на сундуках,

Наследства не дает… И не болеет!

Надежды нет. Я к Герцогу пойду.

Он выздоровел вроде, слава богу!

Пускай барона вызовет. Пускай

Велит ему мне дать бюджетных денег!

А если что, так прямо и скажу:

Делиться надо! Надобно делиться!

Не даст — я выйду к людям, и рвану

Я на груди последнюю рубаху,

И закричу последнее «прости»

На языках народов эсэсэра!..

Авось, глядишь, и выпрошу аванс

За май — июнь трудящимся России…

Так решено — пойду! Сомнений нет,

Вот только бы найти сюртук без дырки!

2.

Подвал. Сундуки.

ЧЕРНОМЫРДИН.

Как молодой политик ждет свиданья

С каким-нибудь чумным подкомитетом

Иль фондом безналоговым — так я

Весь год минуты жду, когда сойду

Неспешным шагом в нижнюю палату,

Чтоб федеральный утвердить бюджет.

На этот раз, конечно, наши лорды

Для виду кочевряжились слегка,

Два дня изображали слуг народа

И требовали кадровых кровей —

Иначе, мол, запрут бюджет навеки!

Да не впервой мне знаться с этим сбродом,

Их вожаки давно на поводке:

Чуть побузят — и снова тише мыши,

И счастливы обедом дармовым…

Удачный день! Могу сегодня я

Еще на год продлить свое блаженство

На кованых бывалых сундуках!

Не много, кажется, но понемногу

Сокровища растут. Читал я сам,

Насчет первоначальных капиталов,

Что-де преступным нажиты путем…

Но это странно. Где же преступленье,

Когда приходит в руки все само?

Еще читал я: некий древний царь

Велел земли снести по горсти в кучу,

И гордый холм возвысился — и царь

Залез наверх и там сидел до смерти.

Вот так и я залез на самый верх

Практически. Конечно, можно выше,

Но там чуть что — засыплют с головой!

А тут — сижу при сундуках, при власти,

И не позволю в очередь себя —

Кого, за кем, кому… Не принимаю —

И не приемлю!

(Открывает сундук, перебирает золото.)

Кажется, не много,

Каких-то триллионов восемьсот,

А сколько человеческих забот,

Обманов, слез, молений и проклятий.

Лоббирования по пустякам!

(Открывает другой сундук.)

Вот тут — пятнадцать миллиардов.

Их просили у меня вчера шахтеры,

Писали транспаранты, голодали

И касками стучали об асфальт…

Да хоть бы головой! Я не отдам

Заветные пятнадцать миллиардов.

Они нужны на конную статую

В честь битвы при Цусиме.

(Открывает следующий сундук.)

Вот другой

Кусок бюджета — бедные врачи

Стояли на коленях и вопили:

Отдайте нам его, а то помрем —

И некому лечить вас будет! То-то,

Что некому! Не надо нас лечить!

Все, кому надо, те уже здоровы,

А остальным уж поздно… Вот еще

Статья — на социально неимущих…

Зачем им жить, ума не приложу!

Да если бы все слезы, кровь и пот,

Пролитые за все, что здесь хранится,

Из недр земных все выступили вдруг,

То был бы вновь потоп — я захлебнулся б

В своем «Газпроме», верно… Но — пора

(Закрывает сундук.)

Руководить. Тем более что — вторник.

Пойду-ка встречусь с Герцогом.

Теперь Свиданья эти мне ласкают сердце…

3.

Приемная Герцога. Лившиц стоит у домофона.

ЛИВШИЦ (кричит в домофон).

Поверьте, государь, терпел я долго

Стыд горькой бедности. Когда б не крайность,

Вы б жалобы моей не услыхали!

(Пауза, апарт.)

Молчит. Не слышит. Или слышит и

Молчит. Тогда уж лучше бы не слышал

И вовсе! Осерчает — отберет

Последнее. Он может. (В домофон). Государь,

Вы там? Вы где? Ответьте что-нибудь!

Вы там? (Апарт.) Его там нет. Какое счастье!

(Поворачивается, чтобы уйти.)

ГОЛОС ЕЛЬЦИНА.

Давай, входи. (Щелчок замка.)

ЛИВШИЦ.

О боже, дай мне сил! (Входит.)

У окна стоит Ельцин (Герцог).

Поверьте, государь, терпел я долго

Стыд горькой бедности.

Когда б не крайность, Вы б…

ЕЛЬЦИН.

Слышал, не глухой. Чего тебе? Короче.

ЛИВШИЦ.

Денег.

ЕЛЬЦИН.

Денег — это можно.

Вот только, понимаешь, где ж их взять?

ЛИВШИЦ.

Собрать налоги.

ЕЛЬЦИН.

Так никто ж не платит!

ЛИВШИЦ.

Заставить заплатить.

ЕЛЬЦИН.

Тогда убьют.

ЛИВШИЦ.

Кого?

ЕЛЬЦИН.

Тебя.

ЛИВШИЦ.

Меня?

ЕЛЬЦИН.

Ну не меня же!

Ты, значит, сыбражай, что говоришь.

ЛИВШИЦ.

Простите, государь, мутится ум.

Пускай барон окажет мне поддержку…

Моральную хотя бы. Ведь вассалы — Они же без зарплаты целый год!

Когда вассалы долго без зарплаты — им голодно!

ЕЛЬЦИН.

Да ну, не может быть.

С чего бы вдруг?

ЛИВШИЦ.

Не знаю. Только чую:

Вот-вот опять я крайним окажусь!

ЕЛЬЦИН.

Окажешься. Затем и взят на службу!

ГОЛОС ЧЕРНОМЫРДИНА ИЗ ДОМОФОНА.

Откройте, Герцог. Вторник. Это я.

ЕЛЬЦИН.

Давай договоримся: он — во вторник,

А деньги — после дождичка в четверг!

(Нажимает кнопку. Щелчок замка.)

Входит Черномырдин.

ЧЕРНОМЫРДИН.

Ты здесь, сынок?

ЛИВШИЦ.

Я здесь.

ЧЕРНОМЫРДИН.

Ступай обратно.

ЛИВШИЦ.

Мне некуда идти. Меня съедят.

ЧЕРНОМЫРДИН.

И правильно съедят. Ведь мы не можем,

Не хочем, не допустим, наконец,

Чтобы народ совсем уже… Нельзя

И, я считаю, мы тут все… — не надо!

ЛИВШИЦ.

Чего-то я… Простите, государь…

Стоять я не могу… мои колени

Слабеют… душно…

(Черномырдину.) Русский подучи! (Падает.)

ЕЛЬЦИН.

Что он сказал?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Не понял.

ЕЛЬЦИН.

Как успехи?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Да все путем.

ЕЛЬЦИН.

Чего он тут лежит?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Устал, видать.

ЕЛЬЦИН.

Ну, раз устал, то ладно —

Пускай себе… Но, значит, тут не пляж, Чтоб, понимаешь…

(Всмотревшись). Вот что: он, я вижу,

На нашей ветке власти не жилец!

ЧЕРНОМЫРДИН.

Разрез ума, несовместимый с жизнью.

ЕЛЬЦИН.

Ужасный век — и слабые сердца!

Малыш и Карлсон[68]

1.

Черномырдин и Березовский (Папа и Мама), одетые, в дверях.

ЧЕРНОМЫРДИН. До свиданья, Малыш!

БЕРЕЗОВСКИЙ. Мы скоро вернемся.

ЧУБАЙС. Как! Вы оставляете меня одного?

ЧЕРНОМЫРДИН. Ты уже большой мальчик. Только осторожнее с газом.

ЧУБАЙС. Как — осторожнее?

ЧЕРНОМЫРДИН. Не подходи к нему, и все!

ЧУБАЙС. А чем мне заняться?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Посмотри по телевизору наш семейный канал…

ЧУБАЙС. А он на какой кнопке?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Уже на любой. А надоест — поиграй в монополию.

ЧУБАЙС. С кем?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Какой же ты еще у меня маленький, Малыш! В монополию играют в одиночестве! (Уходят.)

ЧУБАЙС. Ну вот, все ушли. Никто меня не любит. И у меня даже нету собаки. Вот бы завести щенка спаниеля. А лучше — ротвейлера. Хотя меня так не любят, что лучше, конечно, взрослого ротвейлера!

2.

Чубайс (один дома) играет в «монопольку», разговаривая сам с собой.

Кидает кубик.

ЧУБАЙС. Четыре. (Двигает фишку.) Бум-бум-бум-бум. Металлургический комбинат. (Вздыхает.) Выставляю на аукцион. (Скороговоркой.) Две кроны, кто больше? Две кроны — раз, две кроны — два, две кроны — три, бум, продано, возьмите этот металлургический комбинат себе, большое спасибо, не за что…

Слышно жужжание.

ЧУБАЙС(кидает кубик). Три. (Двигает фишку.) Бум-бум- бум…

ГОЛОС ЕЛЬЦИНА. Привет!

ЧУБАЙС. Ой.

На подоконнике сидит Ельцин в детском комбинезончике. На спине — пропеллер.

ЧУБАЙС. Ты кто?

ЕЛЬЦИН. Не узнал?

ЧУБАЙС. Если честно, нет.

ЕЛЬЦИН. (поворачиваясь в профиль). А вот так?

ЧУБАЙС. Нет.

ЕЛЬЦИН. Ну, я так не играю! Все узнают, а ты… Я же Карлсон! Карлсон, который живет на крыше!

ЧУБАЙС. Ой! Значит, теперь у меня есть настоящий Карлсон?

ЕЛЬЦИН. Теперь у тебя есть настоящая крыша! А на ней — симпатичный мужчина в самом, понимаешь, расцвете лет! Давай пошалим?

ЧУБАЙС. Как?

ЕЛЬЦИН. Ты что, не знаешь, как шалят?

ЧУБАЙС. Ну, вообще-то знаю, но…

ЕЛЬЦИН. Никаких «но»! И потом, ведь, кроме нас, тут никого нет!

ЧУБАЙС. Как нет? А папа, а мама, а…

ЕЛЬЦИН. Это все ерунда! Когда тут есть я, то по закону можно считать, что больше вообще никого нет!

ЧУБАЙС. По какому закону?

ЕЛЬЦИН. По Основному. Знаешь, кто лучший в мире писатель Основных законов?

ЧУБАЙС. Кто?

ЕЛЬЦИН. Я — Карлсон, который живет на крыше! Ты мою Конституцию читал?

ЧУБАЙС. Нет.

ЕЛЬЦИН. Ты что, неграмотный?

ЧУБАЙС. Нет, почему…

ЕЛЬЦИН. А что же ты тогда читаешь?

ЧУБАЙС. Вот…

ЕЛЬЦИН. Дай сюда. (Смотрит.) Какая гадость! (Выбрасывает в окно.)

ЧУБАЙС. Ой.

ЕЛЬЦИН. Ничего не «ой». Давай позвоним куда-нибудь?

ЧУБАЙС. Куда?

ЕЛЬЦИН. Это не важно. Позвоним и снимем кого-нибудь.

ЧУБАЙС. Откуда?

ЕЛЬЦИН. Отовсюду!

ЧУБАЙС. За что?

ЕЛЬЦИН. Что значит «за что»? Мы же шалим!

ЧУБАЙС. А вдруг они придут?

ЕЛЬЦИН. Кто? Папа с мамой?

ЧУБАЙС. Ага. И еще эта… думоправительница!

ЕЛЬЦИН. Подумаешь! Как придут, так и уйдут!

ЧУБАЙС. А ты?

ЕЛЬЦИН. А я — как приду, так, значит, и останусь!

ЧУБАЙС. Насовсем?

ЕЛЬЦИН. Ты что, не рад?

ЧУБАЙС. Нет, что ты! Я рад. Я только…

ЕЛЬЦИН. Спасибо, Малыш! Я знал, что я тебе понравлюсь!

Звонок в дверь.

Ой, кто это?

ЧУБАЙС. Это думоправительница.

ЕЛЬЦИН. Мы ее хотим?

ЧУБАЙС. Нет.

ЕЛЬЦИН. Тогда зачем она приходит?

ЧУБАЙС. Не знаю.

Звонок повторяется.

ЕЛЬЦИН. Не, ну я так не играю! Только мы начали веселиться, и вдруг — какая-то думоправительница… Как ты думаешь, Малыш, я ей понравлюсь?

ЧУБАЙС. Я думаю — нет.

ЕЛЬЦИН. Но я же симпатичный!

ЧУБАЙС. В том-то и дело.

3.

Палец нажимает на кнопку звонка, еще и еще. Это Зюганов, похожий на фрекен Бокк.

ЗЮГАНОВ. Малыш! Малы-ы-ыш! Открывай, это я! (Пауза. Зюганов, пошарив на связке, начинает отпирать дверь своим ключом.) Ну, хорошо, не хочешь, не открывай… (Входит в квартиру.) Чем ты там занят, безобразник? (Входит в комнату и останавливается.)

В комнате жуткий беспорядок, окно открыто.

ЗЮГАНОВ. Ага. (Увидев открытое окно.) Ага! (С удовлетворением.) Ну наконец-то. Доигрался, несносный. Этого следовало ожидать. Теперь я наконец наведу порядок на всей территории… (Выходит из комнаты, мурлыча «Смело мы в бой пойдем…»)

Слышен гул включенного пылесоса. В окне с жужжанием появляется Ельцин с Чубайсом под мышкой. Опускает Чубайса в комнату, сам садится на подоконник.

ЕЛЬЦИН. Знаешь, она мне совсем не понравилась.

ЧУБАЙС. А кто тебе вообще нравится-то?

ЕЛЬЦИН. Больше всех?

ЧУБАЙС. Да.

ЕЛЬЦИН. Какой может быть разговор!

ЧУБАЙС. Я?

ЕЛЬЦИН. Ты что, с ума сошел? Больше всех мне нравится Карлсон! Карлсон, который живет на крыше! Давай побузим?

ЧУБАЙС. Мы уже бузили.

ЕЛЬЦИН. Мы — шалили. А бузить мы еще не начинали!

ЧУБАЙС. Но здесь же думоправительница!

ЕЛЬЦИН. Малыш! Знаешь, кто лучший в мире борец с думоправительницами?

ЧУБАЙС. Знаю.

4.

Зюганов пылесосит коврик с изображением Ленина, мурлыча «И вновь продолжается бой…». Затем выключает пылесос и слышит громкий стук. Зюганов идет в комнату. В комнате — дым коромыслом, все шкафы вывернуты наизнанку, а посреди всего этого сидит Чубайс с молотком в руках и колотит по табуретке.

ЗЮГАНОВ. Это ты? Живой?

ЧУБАЙС. Живее всех живых! (Колотит по табуретке.)

ЗЮГАНОВ. Гадкий мальчик, что ты делаешь?

ЧУБАЙС. Мы играем в похороны.

ЗЮГАНОВ. Что-о?

ЧУБАЙС. Мы играем, как будто коммунизм умер, а я заколачиваю ему последний гвоздь в крышку гроба!

ЗЮГАНОВ. Кто это «мы»?

ЧУБАЙС. Я и Карлсон!

ЗЮГАНОВ. Какой еще Карлсон?

ЧУБАЙС. А вот э… (Оборачивается. Ельцина в комнате нет.) Тут только что был Карлсон!

ЗЮГАНОВ. Тут не было никаких Карлсонов!

ЧУБАЙС. Был! Один — был!

ЗЮГАНОВ. Все это безобразие устроил ты, гадкий мальчишка! А никаких Карлсонов нигде нет!

ЧУБАЙС(вздыхая). Так нигде и нет — только у нас…

5.

Зюганов закрывает комнату снаружи на ключ.

ЗЮГАНОВ(через дверь). Пока не сделаешь все, как было, не дам ужина!

ЧУБАЙС. Это не я, это Карлсон!

6.

Вечер. На кухне, продолжая напевать, пьет чай Зюганов. Одновременно пить и петь невозможно, поэтому часть слов пропадает. Впрочем, каждый может дофантазировать пропущенное.

ЗЮГАНОВ. Удивительный му-му… Почему я му-му-му? Потому что му-му-му… И не туды, и ни сюды!

Чубайс — один в своей комнате.

ЧУБАЙС. Ну вот. Опять я один, в полной изоляции. И у меня нет даже собаки!

ГОЛОС ЕЛЬЦИНА. Зачем, понимаешь, тебе собака, когда у тебя есть я?

ЧУБАЙС. Карлсон! Вернулся! Где ты был?

ЕЛЬЦИН. (сидит на подоконнике). Я болел. У меня, значит, временно испортился моторчик!

ЧУБАЙС. А теперь?

ЕЛЬЦИН. А теперь я опять как новенький. (Запускает вентилятор.) Во! Видал? Шведская модель! Уже начинаю, понимаешь, демонстрационные полеты! У тебя документы есть?

ЧУБАЙС. Какие документы?

ЕЛЬЦИН. Какие-нибудь.

ЧУБАЙС. У меня нет, а в доме — полно!

ЕЛЬЦИН. Неси их все сюда!

ЧУБАЙС. Зачем?

ЕЛЬЦИН. Как зачем? Я их сейчас все попишу… то есть, понимаешь, подпишу!

ЧУБАЙС. Все сразу?

ЕЛЬЦИН. Тебе что, жалко?

ЧУБАЙС. Мне — нет.

ЕЛЬЦИН. Тогда давай бери их — и летим ко мне на самый верх!

ЧУБАЙС. Ой. Я никогда еще не был на самом верху.

ЕЛЬЦИН. Еще бы. Ведь я тебя туда не приглашал! Полетели!

ЧУБАЙС. А если я упаду?

ЕЛЬЦИН. Подумаешь, напугал.

7.

Зюганов пьет чай. Вой сирен. Зюганов выглядывает в окно. Внизу — пожарные, «Скорая», милиция… Зюганов смотрит наверх. На крыше дома сидит Чубайс. Рядышком, у трубы, — Ельцин, весь в бумагах.

ЗЮГАНОВ(мрачно). Этот безобразник забрался еще выше! Ну, ладно…

8.

Крыша. Карлсон под вой сирен возится с бумагами, подписывает вдоль и поперек все подряд, иногда и на обороте.

ЕЛЬЦИН. Вот, понимаешь, гудят, отвлекают от работы! Малыш, ты что, боишься?

ЧУБАЙС. Да. А ты?

9.

Зюганов из окна руководит спасательными работами.

ЗЮГАНОВ. Левее! Еще левее! А я говорю, всем налево! (Жуткий грохот внизу.) Опять не получилось.

10.

Возле дома останавливается лимузин. В лимузине на заднем сиденье — Черномырдин и Березовский.

ЧЕРНОМЫРДИН. Что там происходит?

БЕРЕЗОВСКИЙ(опустив стекло, смотрит наверх. Потом, обыденно). Да вот… Нашего Малыша снимают.

ЧЕРНОМЫРДИН. Откуда?

БЕРЕЗОВСКИЙ. С самого верха.

ЧЕРНОМЫРДИН. Опасная это затея — снимать нашего Малыша с самого верха. Можно так навернуться!

11.

На крыше.

ЕЛЬЦИН. Малыш, ты все еще боишься?

ЧУБАЙС. Д-да.

ЕЛЬЦИН. Не бойся, все. значит, будет хорошо! Главное, чтобы у нашего дома не поехала крыша.

ЧУБАЙС. А она может поехать?

ЕЛЬЦИН. Еще как! Ну, я-то, в случае чего — р-раз! — и стану, понимаешь, привидением с моторчиком…

ЧУБАЙС. А Я?

ЕЛЬЦИН. И ты, в случае чего, тоже станешь привидением… Но без моторчика.

Предпоследнее «прости»…[69]

1.

Надпись над воротами — «Кадровое кладбище». Указатели на аллеях: «По собственному», «С переводом на другую работу». И, наконец, указатель «В отставку». Невдалеке от него Зюганов и Селезнев — в кладбищенских робах, на рукавах повязки, в руках лопаты. Зюганов курит, Селезнев догребает землю.

СЕЛЕЗНЕВ. Погляди там, рыжего нашего несут?

ЗЮГАНОВ. Несут. По кочкам.

СЕЛЕЗНЕВ. Что ж они медлят? Осенью еще, когда рыли братскую, — надо было его тогда же и закопать… вместе с соавторами…

ЗЮГАНОВ. Не влез!

СЕЛЕЗНЕВ. Почему?

ЗЮГАНОВ. Не знаю… Не захотел.

СЕЛЕЗНЕВ. Ну ничего. Закопаем отдельно. Ради такого дела родной земли не жалко.

2.

Звуки траурного марша. По аллее идет большая процессия.

ЖИРИНОВСКИЙ. Мы все так его любили!

ЧЕРНОМЫРДИН. Еще бы. Такой умный.

ЖИРИНОВСКИЙ. Да. За это больше всего и любили. Умный такой, молодой, энергичный…

ЛУЖКОВ. И еще — грамотный.

ЧЕРНОМЫРДИН. Ужас!

ЖИРИНОВСКИЙ. Что?

ЧЕРНОМЫРДИН. Я говорю: на всю голову был грамотный. Как только жил тут с такой головой…

ЛУЖКОВ. Небось и языки знал.

КУЛИКОВ. С него станется, е-мое!

ЛЕБЕДЬ. Одно слово: рыжий!

ЧЕРНОМЫРДИН. Не жилец он был. Среди нас-то… Не жилец!

3.

У могилы. Слышны приближающиеся звуки траурного марша.

ЗЮГАНОВ. Идут.

СЕЛЕЗНЕВ. Так я уже всё.

ЗЮГАНОВ. Глубокая?

СЕЛЕЗНЕВ. Сам не вылезет.

ЗЮГАНОВ. Может, вторую выкопаем?

СЕЛЕЗНЕВ. Кому?

ЗЮГАНОВ. Ему же.

СЕЛЕЗНЕВ. Зачем?

ЗЮГАНОВ(подумав). На всякий случай.

4.

Из-за угла выворачивает процессия — с оркестром и венками, но без гроба.

Тележка-катафалк пуста.

ЧЕРНОМЫРДИН. У вас тут как? Готовы?

ЗЮГАНОВ И СЕЛЕЗНЕВ(хором). Всегда готовы!

ЧЕРНОМЫРДИН. Тпр-ру!

Процессия останавливается, музыка разваливается.

Стой! Пришли.

СЕЛЕЗНЕВ. Погодите-ка, а этот где?..

ЧЕРНОМЫРДИН. Кто?

СЕЛЕЗНЕВ. Ну, виновник мероприятия… Которого мы хороним третий год.

ЧЕРНОМЫРДИН. Сейчас должны подвезти.

ЗЮГАНОВ. Ну, слава богу! А то я уж…

ЧЕРНОМЫРДИН. Уже в пути.

СЕЛЕЗНЕВ. Не терпится посмотреть. У нас уже и венки готовы… Вот! «От группы товарищей…»

ЧЕРНОМЫРДИН. Венки не пропадут. (Разворачивает шпаргалку.) Начнем.

РЫБКИН. А как же ушедший?

ЛЕБЕДЬ. Надо подождать.

КУЛИКОВ. Семеро одного не ждут!

ЧЕРНОМЫРДИН. Вот именно. Товарищи! Траурный митинг объявляю открытым. Сегодня мы провожаем в последний путь из органов власти Анатолия Борисовича…

ЛУЖКОВ. А точно — в последний?

ЧЕРНОМЫРДИН(Куликову). Вот за это я тебе ручаюсь. Долгожданная политическая смерть вырвала из наших рядов надежного работника, прекрасного организатора, убежденного монетариста…

ЖИРИНОВСКИЙ. А-а, я не переживу этого! Нет!

КУЛИКОВ. Почему?

ЖИРИНОВСКИЙ. Не переживу, и все! Не уговаривайте!

ЯВЛИНСКИЙ. Никто вас не уговаривает. Просто интересно…

ЖИРИНОВСКИЙ. Он ушел от нас, ушел, ушел совсем!.. (Сотрясается в рыданиях.)

ЯВЛИНСКИЙ. Ну, ушел и ушел, дело житейское.

ЖИРИНОВСКИЙ. «Наймит США, разоритель державы…» И этот еще…

ЗЮГАНОВ(подсказывает). Грабитель народа… Убийца бабушек…

ЖИРИНОВСКИЙ. Да! Такой репертуар пропадает!

ЧЕРНОМЫРДИН. А, ты в этом смысле.

ЖИРИНОВСКИЙ. Кто теперь будет нашим рыжим?

ЧЕРНОМЫРДИН. Найдем. Страна большая. Я продолжаю. (По бумажке.) Товарищи! Все мы, знавшие Анатолия Борисовича гораздо больше лет, чем нам бы хотелось, будем помнить его образованность и принципиальность… (Отрываясь от бумажки.) Это, я вам скажу, фиг забудешь.

КУЛИКОВ(сковыривая крышечку у беленькой). Поехала! Черномырдин. Уже?

КУЛИКОВ. А чего телиться, е-мое! (Наливает в стаканы, стоящие на катафалке.) Ну, за новоотставленного!

ЧЕРНОМЫРДИН. Бумажку дочитать?

КУЛИКОВ. Ладно, все свои.

ЧЕРНОМЫРДИН. Ну И…

ЗЮГАНОВ. Погодите! А где сам-то? Закопать бы сначала…

ЧЕРНОМЫРДИН. Не волнуйтесь. Подвезут!

ЖИРИНОВСКИЙ. Кстати, когда его в прошлый раз хоронили, он тоже заставлял себя ждать… Это совершенно невыносимо, у людей же нервы, они же не каменные!

ЧЕРНОМЫРДИН. Да, нехорошо. Уже и поминки, помню, справили, и девять дней — а он все живой и живой. Еле к сороковинам закопали.

ЛЕБЕДЬ. Дисциплины — никакой!

КУЛИКОВ. Ну! За отставочки. Между первой и второй — перерывчик небольшой. Понеслась!

ЧЕРНОМЫРДИН(кивая на Зюганова и Селезнева). И ребятам налей. Они же работали, они старались, можно сказать — землю рыли!

ЗЮГАНОВ. Для хорошего человека — это мы всегда! Наливают, пьют, закусывают — прямо на катафалке.

ЧЕРНОМЫРДИН. Кто еще хочет сказать об ушедшем?

СКУРАТОВ. Я! Я хочу особо сказать о его литературном даре. Вы понимаете…

ЖИРИНОВСКИЙ. Чего тут не понимать! Слава богу, сами все писатели!

ЯВЛИНСКИЙ(ядовито). Толстые практически.

ЛЕБЕДЬ. Да, есть и из военных!

ЯВЛИНСКИЙ. Боже мой! Когда же вы наконец улетите в свой Красноярск?

ЧЕРНОМЫРДИН. Не мешайте, дайте послушать.

СКУРАТОВ(продолжая тему). Ушедший был в некотором смысле выдающимся литератором…

ЧЕРНОМЫРДИН. Ты читал его книжку?

СКУРАТОВ. Я читал его «дело»!

ЧЕРНОМЫРДИН. Ну и как?

СКУРАТОВ. Не оторваться. Особенно гонорар. Сименон отдыхает.

ЖИРИНОВСКИЙ. Какой там гонорар! Лох он был конкретный, прости господи!

ЧЕРНОМЫРДИН. Владимир Вольфович! Ты давай это… об ушедших — либо ничего, либо вообще.

ЖИРИНОВСКИЙ. Хорошо! Скажу о себе. Если бы я был первым вице-премьером, девяносто тысяч «зеленых» у меня бы в день на булавки уходило! Пропала жизнь, пропала, однозначно!

ЧЕРНОМЫРДИН. Да уж… Ну, чтобы не в последний. (Пьют.) А помните Сосковца? (Общий гул восхищения.) Вот был человек! Год первым вице поработал — и на всю оставшуюся жизнь материальный вопрос снял. Огурчик передай.

КУЛИКОВ. Реальный политик, е-мое…

СКУРАТОВ. Грех завидовать…

ЧЕРНОМЫРДИН. Здесь где-то по соседству лежит, отдыхает. Мир счету его.

ЛУЖКОВ. А чего не отдохнуть? Внукам до старости казенных груш хватит околачивать. Ну, будем!

ЧЕРНОМЫРДИН. Еще бы нам — и не быть! (Пьют.)

ЖИРИНОВСКИЙ. А рыжий — лох! Лох конкретный, светлая память его ваучеру, пусть РАО «ЕЭС» будет ему пухом, однозначно!

ЛУЖКОВ. Я скажу! Кабы не приватизация, он ведь мог бы жить. Зря он со мною поссорился. Нельзя было, что ли, договориться? Эх, Анатолий… Прощай. Предупреждал я тебя — не ссорься со мною… (Утирает слезу кепкой.)

ЛЕБЕДЬ. Держись, Михалыч.

ЛУЖКОВ. Я-то держусь. Меня-то двумя руками не оторвешь.

5.

На аллее в инвалидной коляске появляется Березовский.

РЫБКИН. Кто это там?

ЛЕБЕДЬ. Не узнаете?

РЫБКИН. Уже нет.

ЯВЛИНСКИЙ. Это ближайший друг ушедшего от нас. Приехал проститься.

ЛЕБЕДЬ (поправляет). Удостовериться.

БЕРЕЗОВСКИЙ (подъезжая). Такое горе, такое горе… Ай-яй- яй! Мы так надеялись… И вот наконец… (Черномырдину.) Мои соболезнования.

ЧЕРНОМЫРДИН. И вас — от всей души! Налей ему.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Спасибо. Господа! Я хочу сказать. Судьба — индейка, а жизнь — копейка, особенно после деноминации. Чувства, которые все мы испытывали к Анатолию Борисовичу, объединили нас в этот долгожданный час… (Черномырдину.) Давно хотел вам сказать: мы, группа здравомыслящих банкиров, поставили на вас еще в Давосе…

ЧЕРНОМЫРДИН. Не надо на меня ничего ставить!

ЯВЛИНСКИЙ. Правильно. Мы на вас положили…

ЧЕРНОМЫРДИН. И класть не надо! Не надо со мной вообще ничего делать! Я хозяйственник, а не тумба.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Но вы же понимаете — система должна быть устойчивой.

ЖИРИНОВСКИЙ(выпивая еще). Рыжий — лох, о-дно-зна… (Падает под катафалк.)

БЕРЕЗОВСКИЙ. Кстати, где он?

ЧЕРНОМЫРДИН. Кто?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Ушедший от нас — где? Что-то тела не видно. Уже закопали?

ЗЮГАНОВ. Да мы ждем не дождемся утрамбовать!

БЕРЕЗОВСКИЙ. Как это «не дождемся»? Погодите… Где он?

КУЛИКОВ. Да вроде, говорят, вчера уже доходил без охраны… Говорили, вроде совсем плохой… Шансы на нуле…

БЕРЕЗОВСКИЙ. Откуда информация?

КУЛИКОВ. А по телевизору один тип сказал…

БЕРЕЗОВСКИЙ. Вы что, с луны свалились?

КУЛИКОВ. Да нет, я здешний.

БЕРЕЗОВСКИЙ. По телевизору — это, считайте, я и сказал!

КУЛИКОВ. Так ведь в ящике, диктор… — значит, правда, е-мое! И в газете пропечатали… Серьезная газета, «Независимая…»

Все переглядываются.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Слушайте, кто-нибудь заключение видел? О кадровой смерти рыжего? (Пауза.) Подпись главного врача нашего кто-нибудь видел?

6.

Появляется Немцов.

НЕМЦОВ (Зюганову и Селезневу). Привет, шахтеры. Шутка. (Набирает номер на мобильном.) Алло! Анатолий, ты? Привет. Не поверишь — нашел! Всех нашел! Не поверишь — на кладбище. Они тут хоронят кого-то. Сейчас посмотрю. (Смотрит венки.) Анатолий, тут такая забавная вещь: они тебя хоронят. (Смеется.) Не опять, а снова! (Присаживается на катафалк, перебирает пустые бутылки.) Да уже практически проводили. Привет передавать? Хорошо. (Отключает трубку.) Всем привет от Толика! Слушайте, господа, у вас когда еще пикнички будут, вы хоть говорите — обидно же…

ЗЮГАНОВ(Селезневу). Может, этого положим? По размеру вроде подходит…

СЕЛЕЗНЕВ. Свято место пусто не бывает. Все войдут.

В кармане у Черномырдина требовательно звонит телефон. Черномырдин вытаскивает из-за пазухи трубку со шнуром.

ЧЕРНОМЫРДИН. Алло.

ТРУБКА. Алло!

Черномырдин отдергивает ухо, и из трубки всем собравшимся слышен до боли родной голос.

ГОЛОС ЕЛЬЦИНА. Слушайте, вы где все? Алло! Я русским языком спрашиваю: вы чем там занимаетесь?

ЧЕРНОМЫРДИН (после паузы, осторожно). Алло. Добрый день. Отвечаю русским языком. Мы работаем.

ЕЛЬЦИН. Над чем конкретно работаете?!

ЧЕРНОМЫРДИН(косясь на катафалк, уставленный объедками и бутылками, на могилу). Трудимся над вопросами агросектора. Прорабатываем вопросы топлива. Решаем земельный вопрос. Тут у нас это… большой прорыв образовался. Такая здоровая яма. Ждем ваших указаний. Да! Понял. Понял. Конечно. Все сделаем. (Гудки в трубке.) Все. Ну? Что сказал?

ЧЕРНОМЫРДИН(через паузу). Сказал: землю отдать крестьянам. В яму положить бюджет. Засыпать. И сказать: крекс, пэкс, фэкс.

Первый Белорусский[70]

1.

Белорусский вокзал. Вечер.

ГОЛОС. Поезд Минск — Москва прибывает на второй путь. Повторяю…

Прибывает поезд. Люди проходят по перрону мимо памятника Ленину. Перрон пустеет. Памятник Ленину смотрит вдоль пустого перрона. Из последнего вагона высовывается голова Лукашенко. Потом он выходит на перрон. В руках — три красные гвоздики.

ЛУКАШЕНКО. Добрый вечер. Вам всем пришел я.

Ломает гвоздикам головы и кладет к цоколю.

2.

Лукашенко в полупустом здании вокзала. Березовский продает газеты.

ЛУКАШЕНКО. Простите, где тут у вас будет Кремль?

БЕРЕЗОВСКИЙ. У нас неподалеку. А вы, я вижу, из Белоруссии к нам?..

ЛУКАШЕНКО. Из нее.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Гастарбайтер?

ЛУКАШЕНКО. Кто?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Работу искать приехали?

ЛУКАШЕНКО. Мне работу искать не надо. Я вас сам последней работы лишу. Русским языком межнационального общения в последний раз спрашиваю: в какую тут сторону Кремль?

БЕРЕЗОВСКИЙ. А вам зачем?

ЛУКАШЕНКО. Не ваше дело.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Ну не скажите. (Вслед.) Вы куда пошли?

ЛУКАШЕНКО. Я всегда без колебаний иду прямо вперед!

БЕРЕЗОВСКИЙ. Скатертью дорога. Только прямо впереди — Бутырская тюрьма. А Кремль — направо, по Тверской и вниз, пока не упретесь!

ЛУКАШЕНКО. Во что?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Во что-нибудь упретесь непременно.

ЛУКАШЕНКО. Почему?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Знаете, вы производите впечатление очень упертого человека.

3.

Лукашенко идет по Тверской мимо «Палас-отеля». Перед его носом тормозит «Мерседес»; окно машины опускается, за окном — лицо Зюганова.

ЗЮГАНОВ(показывая направление). В Кремль — прямо и вниз!

ЛУКАШЕНКО. А откуда вы знаете, что мне надо в Кремль?

ЗЮГАНОВ. У вас лицо озабоченное. С таким лицом просто так по Москве не ходят.

ЛУКАШЕНКО. Может, подвезете, товарищ?

ЗЮГАНОВ. Подвез бы, товарищ, и денег бы почти не взял. Но меня туда самого не пускают!

ЛУКАШЕНКО. Почему?

ЗЮГАНОВ. Сам не знаю. Вроде бы такой симпатичный… и патриот, и геополитик, и философ… Клейма негде ставить. А не пускают! Но я не обижаюсь.

ЛУКАШЕНКО. Почему?

ЗЮГАНОВ. А я бы их тоже не пустил. Ближе Мордовии не пустил бы. А потом… (понизив голос) между нами говоря, в непримиримой оппозиции гораздо приятнее. Ни хрена не делаешь, сидишь на законодательной ветке, чирикаешь песни протеста!

ЛУКАШЕНКО. А СССР?..

ЗЮГАНОВ. А СССР — оплот мира и социализма! (Шоферу). Трогай. (Уезжает.)

4.

Лукашенко стоит перед памятником Маяковскому.

ЛУКАШЕНКО. «Отечество славлю, которое есть, и трижды — которое будет!» Хороший поэт. Памятник оставим.

ЖИРИНОВСКИЙ(окликает сзади). Приезжий, девочки нужны?

ЛУКАШЕНКО. Какие девочки?

ЖИРИНОВСКИЙ. Нормальные девочки, без комплексов.

ЛУКАШЕНКО. Я сам без комплексов.

ЖИРИНОВСКИЙ. А чего тогда стоишь такой одинокий?

ЛУКАШЕНКО. Я хочу потеснее интегрироваться… Жириновский. Нет проблем.

ЛУКАШЕНКО. Я хочу все делать с вами сообща…

ЖИРИНОВСКИЙ. Да хоть впятером. Я тебе сейчас их табун приведу, интегрируйся до утра. По сто с телки за час.

ЛУКАШЕНКО. По сто — чего?

ЖИРИНОВСКИЙ. «Зайчиков»! Приезжий, не морочь мне голову: нужны девочки — скажи, не нужны — проваливай в свой колхоз, однозначно! Что ты тут вообще забыл?

ЛУКАШЕНКО. Мне как можно скорее нужен Кремль!

ЖИРИНОВСКИЙ. Ты спятил, колхозник! В Кремле девочек нет ни одной. Там мужской бардак, я проверял. И расценки другие. Там тебя за сто баксов на порог не пустят, не то что интегрироваться, понял?

ЛУКАШЕНКО. При чем тут вообще деньги, мы же все славяне!

ЖИРИНОВСКИЙ. Ну, во-первых, не все, а во-вторых, тебе и так два года бесплатно давали!

ЛУКАШЕНКО. Газ не в счет, мы хотим полного слияния.

ЖИРИНОВСКИЙ. Да ты маньяк, колхозник! Маньяк, однозначно, иди отсюда!

5.

Лукашенко у памятника Пушкину, читает.

ЛУКАШЕНКО. «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой…» Правильно написал, хотя и черный совсем. Сначала — слух пройдет, потом сам пройдусь по всей Руси…

6.

В очереди в «Макдоналдсе». Лукашенко стоит позади Явлинского, изучая меню.

ЛУКАШЕНКО. «Чизбургер, гамбургер, пепси… Мак-фиш, биг-мак». А нашего, славянского, тут ничего нет?

ЯВЛИНСКИЙ. Нет. (Берет поднос и отходит.)

ЛУКАШЕНКО. Будет.

Явлинский располагается за столиком. Подходит Лукашенко.

ЛУКАШЕНКО. Вы не возражаете? (Не дав ответить.) Спасибо.

Расстилает на столе газетку, вынимает из сумки курицу, соль, огурец, хлеб… Начинает есть.

ЯВЛИНСКИЙ. Приятного аппетита, но тут не принято со своей едой. (Лукашенко ест.) Я говорю: со своим харчем здесь не сидят!

ЛУКАШЕНКО. А я сижу.

ЯВЛИНСКИЙ. Знаете, в чужой монастырь со своим уставом не лезут… (Лукашенко продолжает есть.) Вы, я вижу, совсем не местный…

ЛУКАШЕНКО. Буду местный. Такой местный буду, что вы из всей жизни только меня перед смертью и вспомните!

7.

Возле Центрального телеграфа.

ЛУКАШЕНКО(любуясь фасадом). Вот где настоящая красота! Кремль, серп и молот… Хоть снова Олимпиаду проводи, восьмидесятого года. Только проституток выслать за сто первый километр, а так — уже полный социализм!

У плеча возникает милиционер — Куликов.

КУЛИКОВ. Документики.

ЛУКАШЕНКО. А вы кто? Представьтесь, пожалуйста.

КУЛИКОВ. Я тебе сейчас представлюсь… В ушах зазвенит… Паспорт!

ЛУКАШЕНКО. Пожалуйста.

КУЛИКОВ(листая паспорт). Та-ак. Прописки московской нет.

ЛУКАШЕНКО. Будет. Прописка будет, в самом центре, это я вам торжественно обещаю.

КУЛИКОВ. Я не пионерская организация, не надо мне торжественно обещать. Усы на лице зачем носите?

ЛУКАШЕНКО. А где же мне их носить?

КУЛИКОВ. Это что, предмет национальной гордости?

ЛУКАШЕНКО. Моей независимой республике больше пока что гордиться нечем.

КУЛИКОВ. Ясно. Чеченец.

ЛУКАШЕНКО. Кто чеченец?

КУЛИКОВ. Пройдемте.

ЛУКАШЕНКО. Куда?

КУЛИКОВ. На выяснение.

ЛУКАШЕНКО. Не надо со мной ничего выяснять! Всем честным людям планеты со мной давно все ясно. Мне надо поскорее попасть в Кремль!

КУЛИКОВ. Попасть в Кремль? Ух ты! (Радостно.) Террорист!

8.

Милицейский «воронок». Лукашенко сидит, пристегнутый наручниками к решетке, за которой виден ночной Кремль. Впереди, возле шофера — Куликов.

КУЛИКОВ (в окошко «воронка»). Ну что, ара, будем договариваться?

ЛУКАШЕНКО. О чем?

КУЛИКОВ. О борьбе с терроризмом.

ЛУКАШЕНКО. При чем тут терроризм?

КУЛИКОВ. Может, и ни при чем. Ты меня убеди…

ЛУКАШЕНКО. Я не стану вас ни в чем убеждать!

КУЛИКОВ. Мое дело — предложить. Не хочешь по-хорошему — будем разбираться.

ЛУКАШЕНКО. Отпустите меня сейчас же! Это вопиющее нарушение прав человека!

КУЛИКОВ. Нет, это еще не нарушение. Это проверка паспортного режима. Нарушение будет, когда тебе почки отобьют.

ЛУКАШЕНКО. Прекратите это издевательство!

КУЛИКОВ. Издеваться, кацо, я еще не начинал.

ЛУКАШЕНКО. Какой я тебе кацо?

КУЛИКОВ. Посидишь сутки-другие в КПЗ, станешь кацо, еще спасибо скажешь.

ЛУКАШЕНКО. Я протестую!

КУЛИКОВ. Это на здоровье.

ЛУКАШЕНКО. Вы не имеете права!

КУЛИКОВ (в окошко). Бойцы! Объясните там ему насчет прав.

Включает музыку. Сквозь песенку слышен диалог Лукашенко с невидимыми «ментами» — и шмяканье по телу милицейских палок.

— Сейчас будут тебе права! (Шмяк.)

ЛУКАШЕНКО. Прекратите! (Шмяк.) Вы что, больно же!

— Еще чего-нибудь непонятно насчет прав? (Шмяк, шмяк.)

ЛУКАШЕНКО. Я буду жаловаться в Совет Европы!

— Ребята, он нас Европой пугает! (Шмяк.)

ЛУКАШЕНКО. Ай! Я требую, чтобы меня отвезли в Кремль!

— Сейчас. (Шмяк.) Еще отвезти?

ЛУКАШЕНКО. Не надо!

— А то ты скажи. (Шмяк.)

ЛУКАШЕНКО. Я понял, я все понял, не надо! (Шмяк.) Ой, я хочу домой! (Шмяк.) Возьмите все! Водку возьмите, картошки, денег…

КУЛИКОВ (бойцам, в окошко). Хорош! (Лукашенко.) Теперь вижу, что не террорист. Что ж ты раньше молчал?

9.

Дверь «воронка» открывается. Из нее пинком выбрасывают Лукашенко. «Воронок» уезжает. Лукашенко встает, чтобы идти, — и натыкается на Лужкова.

ЛУЖКОВ. Куда такой красивый собрался?

ЛУКАШЕНКО. Куда глаза глядят!

ЛУЖКОВ. Я знаю, куда у тебя глаза глядят. На Кремль!

ЛУКАШЕНКО. Не у меня одного.

ЛУЖКОВ. У меня они туда глядят на благо России!

ЛУКАШЕНКО. А у меня — на благо всех славянских народов!

ЛУЖКОВ. А у меня… В общем, мы друг друга поняли. Не смотри в ту сторону.

ЛУКАШЕНКО. Счастливо оставаться.

Короткий автомобильный гудок. Из развернувшегося «воронка» выглядывает Куликов.

КУЛИКОВ. Эй, батька! Езжай по месту прописки. Еще раз здесь увижу — будешь доказывать, что не моджахед.

10.

Белорусский вокзал. Бюст Ленина с двумя (вместо трех) гвоздиками у цоколя.

ГОЛОС. Поезд Москва — Минск отправляется с третьего пути. Повторяю…

В вагоне в обнимку со своей торбой сидит Лукашенко. Поезд трогается.

ЛУКАШЕНКО. Объединителя славянских земель из меня не вышло. Надо возвращаться в управдомы….

Зима в Москве[71]

(По мотивам драматургии начала 50-х)

Старая пленка. Символ киностудии «Мосфильм» — Рабочий и Колхозница, крутящиеся, как положено, на фоне Спасской башни.

1.

Черно-белое кино. У окна с дивным видом на Москву-реку стоят Ельцин и Черномырдин. Раннее утро.

ЕЛЬЦИН.

Скажи, мой друг, ты любишь ли Москву?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Как можно не любить свою столицу!

Здесь краны строек взмыли в синеву.

Какие тут сады, какие лица!..

ЕЛЬЦИН.

Ответственные! Виктор, друг, скажи,

Ты помнишь ли: чего мы на рассвете,

Который раз уж веки не смежив,

Встречаем утро в этом кабинете?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Борис, я помню! Мы хотим стране

Зарплаты выдать, чтоб врачи, ткачи ли,

Шахтер, монтер, учитель, инженер

Сполна за труд свой денег получили!

ЕЛЬЦИН.

Труд доблестный, геройский, огневой,

Во льдах холодных и горячих дюнах…

ЧЕРНОМЫРДИН.

Во имя достижения всего,

Что партия наметила, подумав!

ЕЛЬЦИН.

Вот почему уснуть нам недосуг!

ЧЕРНОМЫРДИН.

А денег нет. Их нету и не будет.

ЕЛЬЦИН.

Зачем же мы не спим тогда, мой друг?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Не можем спать, когда без денег люди!

Но вот уж дым опять пошел трубой…

Скажи, но не получится ли снова,

Что ты нарушишь данное тобой

Трудящимся торжественное слово?

ЕЛЬЦИН.

Нет, Виктор, слово я сдержу свое —

Ведь это слово, данное народу:

Придет зарплата в каждое жилье

До, значит, наступающего года!

ЧЕРНОМЫРДИН.

Тебе я верю!

ЕЛЬЦИН.

Дай мне руку, друг!

Смотри: идут трудящиеся массы.

Они прекрасны. Если вспомнишь вдруг,

Где им зарплату взять, скажи мне сразу!

2.

Раннее утро. Вид на Москву из Белого дома. Аскетичный кабинет, портрет Ельцина на стене. Чубайс заканчивает рукопись.

ЧУБАЙС.

Три года я не разбирал кровать,

Нет времени сварить себе сосиску…

Но кто-то же был должен описать

Весь ход приватизации российской!

Не глупый буржуазный детектив,

Не пошлые бульварные романы —

Перо, все кривотолки прекратив,

Реформы отразило без обмана!

Не гонорар мне грезился во сне,

Но если все же деньги мне заплатят,

Я другу их отдам. А друг их — мне…

А в остальном — пяти процентов хватит.

3.

БЕРЕЗОВСКИЙ (входя).

Простите, можно?

ЧУБАЙС.

Проходи, садись.

Надеюсь, на меня не держишь злобы.

Принципиальной критикой, Борис,

С тобой мы делу помогаем оба.

И если кто-то хоть родную мать

Поставил выше общих интересов,

Ему помогут это осознать

Товарищи, вернув на путь прогресса!

БЕРЕЗОВСКИЙ.

Я, Анатолий, понял наконец,

Что ошибался, совмещая ложно

Госслужбу и корыстный интерес, —

Их совместить в России невозможно!

Отныне, где бы мы ни появлялись,

В Чечне или в Республике Саха,

Все скажут: мы для Родины старались,

А не для денег.

ЧУБАЙС.

Деньги — чепуха!

(Крепко пожимают друг другу руки.)

4.

Ельцин стоит у окна. Оглядывается. В дверях стоит Куликов.

ЕЛЬЦИН.

Что делаете вы в столь ранний час

Вдали от дома? Даже мне неловко!

КУЛИКОВ.

Полночи я мечтал увидеть вас:

Мой дом — Петровка, и постель — Петровка.

ЕЛЬЦИН.

Садитесь.

КУЛИКОВ.

Сяду, нету сил стоять.

Не сплю, не ем. Не пью. Одна работа.

ЕЛЬЦИН.

Докладывайте.

КУЛИКОВ.

Мне Петровка — мать.

А все ради чего? Ради народа!

Не гаснут окна в здании — ни-ни!

Преступность вся у нас как на ладони.

Докладываю: мы уже одни.

ЕЛЬЦИН.

А остальные?

КУЛИКОВ.

Остальные — в зоне…

Но должен вам покаяться… У нас…

Мне стыдно…

ЕЛЬЦИН.

Говори!

КУЛИКОВ.

Недоработка!

Под Тулою украден керогаз,

А вор не пойман! (Плачет.) На свободе!

ЕЛЬЦИН.

Вот как?! Ты огорчил меня до глубины.

Ведь воровство наказано должно быть!

КУЛИКОВ.

Сейчас поеду в Тулу!

ЕЛЬЦИН.

Вы должны сначала отдохнуть.

КУЛИКОВ.

Я еду в область!

(Падает головой на стол и засыпает.)

ЕЛЬЦИН.

Уснул. Какой отчаянный боец!

Как зла не любит, как народу предан…

С такими мы одержим наконец

Над тульским вором полную победу!

5.

День. Вид на Манежную площадь. Селезнев и Зюганов под портретом Ленина.

СЕЛЕЗНЕВ.

Геннадий, не принять ли нам бюджет?

Ведь это крайне важно для народа.

ЗЮГАНОВ.

Ты прав, Геннадий: люди ждут побед

И коренного к свету поворота!

СЕЛЕЗНЕВ.

Насчет людей ты совершенно прав!

О них все время думаю, Геннадий:

О чаяниях их, защите прав,

Доходах, детях — раз по десять на день.

За них бюджета каждою строкой

Борюсь, не спя ночей, не видя света…

Оленевод моей ведет рукой,

Когда веду я чтение бюджета!

ЗЮГАНОВ.

Но бди, Геннадий! В этот час, когда

Вдоль всей границы затаилось НАТО,

Здесь пятая колонна без стыда

Вершит раздел страны среди разврата!

СЕЛЕЗНЕВ.

Геннадий! Коммунисты, под лучом

Рубиновой звезды, с иконой вместе,

Ведомые нетленным Ильичем,

Еще в уме, и в совести, и в чести!

ЗЮГАНОВ.

И все же я хочу тебе сказать,

Геннадий, самокритики в порядке:

Еще с тобою нам нельзя дремать —

В рядах законодательных негладко!

Такие есть, которые, когда

Колхозник пашет и пыхтит рабочий,

Жалеют депутатского труда,

В палате нижней трудятся не очень!

СЕЛЕЗНЕВ.

Геннадий, это правда. Мы должны

Все жертвовать народу для победы.

Я год уже не ужинал. А ты —

Согласен ли работать без обеда?

ЗЮГАНОВ.

Обед — полдела! Я давно уже

Практически не сплю народа ради!

СЕЛЕЗНЕВ.

Геннадий! Не принять ли нам бюджет?

ЗЮГАНОВ (указывая на ленинский портрет, торжественно).

Давай же спросим у него, Геннадий!

6.

Ночь. Во всех домах окна погашены, и только в Кремле несколько окон горят. В кабинете у Ельцина сидят Черномырдин, Лившиц, Чубайс.

ЕЛЬЦИН.

Я обещал отдать народу долг.

И я его отдам. Но денег нету.

ЧУБАЙС.

На Запад нам теперь ни на вершок

Надежды нет. Нам обещали в среду…

ЛИВШИЦ.

Потом сказали: транш придет в четверг,

Но только после дождичка. Простите,

Валюты нет!

ЕЛЬЦИН.

Я этот путь отверг.

Не склонится народ наш, победитель,

Пред их кредитом. Волю диктовать

Мы не позволим, ТАСС предупреждает!

(Чубайсу.) Налоги обещали вы собрать.

ЧУБАЙС.

Собрали. Еле-еле нам хватает.

ЧЕРНОМЫРДИН.

Народа много. Так велик народ,

Что прокормить его — тяжелый подвиг.

ЕЛЬЦИН.

Прокормим! Светлых дел — невпроворот,

Успехи — впереди… Вы все свободны.

(Черномырдину.) А ты останься.

Ельцин и Черномырдин остаются одни в кабинете, ровно в той же мизансцене, что и вначале. За окнами уже светает…

Виктор, друг, скажи.

Ты помнишь ли: чего мы на рассвете,

Ни на секунду веки не смежив,

Встречаем утро в этом кабинете?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Борис, я помню! Мы хотим стране

Зарплаты выдать, чтоб врачи, ткачи ли,

Шахтер, монтер, учитель, инженер

Сполна за труд свой денег получили!

ЕЛЬЦИН.

Да, Виктор, слово я сдержу свое —

Ведь это слово, данное народу:

Придет зарплата в каждое жилье

До Нового, до следущего года!

Последние слова накрывает торжественная музыка. Титр «КОНЕЦ ФИЛЬМА». Помехи на пленке. Зажигается свет в зале. Это нетопленый сельский клуб. В полупустом зале поодиночке и парами сидят человек восемь-десять, в телогрейках и пальто, в шапках. Все молчат. Вдруг — одинокие аплодисменты. Аплодирует Козел. Все оборачиваются, и аплодисменты обрываются.

КОЗЕЛ(смущенно). А что? Мне понравилось.

1998

Неофициальный визит[72]

1.

Утро. Ельцин пьет чай, просматривая заголовки газет.

ЕЛЬЦИН. «Повышение тарифных ставок на клиринговом рынке»… Китайская грамота. «Вурдалаки из Кремля пьют кровь рабочих». Ага, перед сном, вместо кефира. Совсем с глузду съехали. «Президенту грозит импичмент». Что-о?! (Вчитывается в текст.) А-а, «Президенту США грозит импичмент». Ну, это другое дело. (Мрачнеет.) Хотя все равно — не понял.

Продолжая читать, тянется к трубке телефона.

ЕЛЬЦИН. Алло! Степаныч? Степаныч, давай ко мне, есть разговор! И всем скажи, пускай приедут. Тут серьезное дело. (Вешает трубку, снова берет газету, смотрит в заголовок.) Импичмент, понимаешь! Как же я это слово не люблю, кто бы знал!

2.

В Кремле. Ельцин, Черномырдин, Немцов, Чубайс, Примаков. Куликов и Лившиц.

ЕЛЬЦИН. Читали? Про заокеанские дела-то? (Стучит по газете.) Секретарши какие-то… (Примакову.) Слушай, Максимыч, ты у нас вроде по этой части…

ПРИМАКОВ. По какой?

ЕЛЬЦИН(строго). По международной! Объясни, что там у них происходит? Чего они к моему другу Биллу пристали?

ПРИМАКОВ. Понимаете, он вроде как немного того… погулял.

ЕЛЬЦИН. Что ж ему, всю жизнь в помещении сидеть?

НЕМЦОВ. Он не в том смысле. Он с женщинами погулял…

ЕЛЬЦИН. Ну, с женщинами. Он же не Пенкин. Пускай себе…

ЧУБАЙС. Нельзя ему этого!

ЕЛЬЦИН. Что значит «нельзя», он же президент!

ЧУБАЙС. В том-то и дело.

ЕЛЬЦИН. Опять не понял. Всем можно, а президенту нельзя?

ЧУБАЙС. Вроде того.

ЕЛЬЦИН. Черт-те что, а не страна. (Примакову.) А что он там такого с нею делал-то, с секретаршей, что весь мир интересуется?

ВСЕ(с большим интересом). Да, да?..

ПРИМАКОВ. Ничего особенного. Так… Вольность себе позволил.

КУЛИКОВ. За вольность надо сажать. Больно много умных!

ПРИМАКОВ. Там не в этом дело.

ЕЛЬЦИН. Ты давай конкретнее, Максимыч… Что за вольность?

НЕМЦОВ. Он чисто по-мужски к ней… вроде того, как вы тогда стенографистку ущипнули, помните?

ЕЛЬЦИН. Это не вольность. Это знак внимания. А что, уже и ущипнуть никого нельзя?

ЧЕРНОМЫРДИН. Да у нас-то на здоровье! Хоть до скелета весь аппарат общипайте! А у них…

ПРИМАКОВ. У них это называется — сексуал харрастмент!

ЕЛЬЦИН. По-русски скажите кто-нибудь.

ЛИВШИЦ. По-русски, Борис Николаевич, это партком, аморалка и конец карьеры.

ЕЛЬЦИН. Господи боже мой! Из-за бабы? Просто, значит, нелюди какие-то!

ЧЕРНОМЫРДИН. Да. Странный народ.

ЕЛЬЦИН. Ну, вот что я вам скажу: долг платежом красен.

ЧЕРНОМЫРДИН. А мы все перечислили! Денег больше нет!

ЕЛЬЦИН. Ты о чем?

ЧЕРНОМЫРДИН. А вы?

ЕЛЬЦИН. Я об Америке.

ЧЕРНОМЫРДИН. Хорошо, будем помогать Америке. Как скажете.

Лившиц падает в обморок под стол.

ЕЛЬЦИН. При чем тут Америка! Хрен с ней совсем, надо спасать друга Билла! А то, не ровен час, и вправду сгонят. Ему, значит, нужна хорошая консультация — и как можно скорее!

НЕМЦОВ. Понял. (Снимает трубку, протягивает ее Ельцину и диктует телефон.) Восемь. Гудок, потом десять, один, триста один…

ЕЛЬЦИН. Нет, не по телефону. Там небось тоже все насквозь прослушивают.

ЧЕРНОМЫРДИН. Серьезная страна.

ЕЛЬЦИН. Надо лично.

КУЛИКОВ. Пошлите меня.

НЕМЦОВ. Вас? С удовольствием…

ЕЛЬЦИН. Нет! К Биллу поеду я! Ему, значит, реально угрожает импичмент, а лучший специалист по борьбе с импичментом здесь сами знаете кто.

КУЛИКОВ. Готовить самолет?

ЕЛЬЦИН. Не надо, полечу так, по-простому.

КУЛИКОВ. А билеты?

ЕЛЬЦИН. А у меня в Аэрофлоте блат.

3.

Самолет летит в Америку

4.

Звездно-полосатый флажок у входа. Табличка на двери: «Belyi dom». Изнутри слышны печальные звуки саксофона.

ГОЛОС ЕЛЬЦИНА. Билли!

Музыка прерывается — и в окно выглядывает Клинтон.

КЛИНТОН(поозиравшись). Показалось. (Печально.) Элоун эт хоум. Один дома.

ЕЛЬЦИН. (из-под окна). Билл! Это я, твой большой друг Борис!

КЛИНТОН(увидев). Уау!

ЕЛЬЦИН. Держись, Билл, я с тобой!

КЛИНТОН. А я не в себе. Прости, у меня рехёсл. Репетирую.

ЕЛЬЦИН. Что-о?

КЛИНТОН. Когда меня будут гнать из этот Белый дом, я пойду работать саксофонист.

ЕЛЬЦИН. Да ладно тебе! Прорвемся.

КЛИНТОН. Ноу прорвемся. Итс финиш… Рейтинг даун на десять пункт.

ЕЛЬЦИН. Мало ли что даун. У меня рейтинг вообще за ноль зашкаливал, и ничего! Ты тут, Билл, совсем скиснешь в своей столице! Когда накрывается рейтинг, президент должен ехать в провинцию! Бери свой сексофон — и вперед. (Озирается.) Где тут у вас провинция?

5.

Тема в саксофоне «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Вечер. Соответствующий пейзаж. (Может, катание на пароходике мимо статуи Свободы, может, стояние на небоскребе с видом на Манхэттен… Может, Таймс-сквер.)

ЕЛЬЦИН. Слушай, объясни ты русским языком, как все случилось?

КЛИНТОН. Я сам донт андэрстэнд ит. Совершенно не понимать. Сначала эта крейзи вумен Пола Джонс катить на меня телегу.

ЕЛЬЦИН. Погоди, а охрана на что?

КЛИНТОН. Она катить телегу через пресса энд ти-ви…

ЕЛЬЦИН. Какое еще ти-ви?

КЛИНТОН. Через все каналы, эбсолютли!

ЕЛЬЦИН. Ты, Билли, просто как маленький, честное слово! Какое может быть ти-ви в критический момент? Перекрыть им кислород заранее, и вся любовь!

КЛИНТОН. Перекрыть кислород ти-ви? Итс импосибл!

ЕЛЬЦИН. Ничего, значит, не импосибл! Наехать на хозяев, выкрутить им отовсюду все что можно и поставить своих людей. И будет не ти-ви, а роспись по шелку. Оближут до самой харизмы… Всему тебя учить.

КЛИНТОН. Но это крайминэл!

ЕЛЬЦИН. Никакого, понимаешь, крайминэла — это кадровая политика!

6.

Возле тележки с хот-догами, которыми торгует какой-то китаец.

ЕЛЬЦИН(прочтя надпись). Два черных кофе и две горячие собаки. Сдачи не надо.

КИТАЕЦ(на чистом русском). Спасибо, Борис Николаевич.

Несколько секунд с аппетитом едят.

ЕЛЬЦИН. Рассказывай дальше.

КЛИНТОН. Дальше я давать клятва на Библия, что не никогда не изменять жена…

ЕЛЬЦИН. Тут, Билли, ты прав: изменить жену невозможно. Уж какая есть, такая есть.

КЛИНТОН. Ноу! Я давать клятва, что никогда ни с кем посторонним не спать!

ЕЛЬЦИН. Совсем ни с кем?

КЛИНТОН. Эбсолютли!

ЕЛЬЦИН. Билл! Ну, ты ври, но, значит, хотя бы правдоподобно…

7.

Джаз-клуб. Ночь. Беседа продолжается под коктейли.

ЕЛЬЦИН. Ты не расстраивайся, Билл. Вумен — она вумен и есть. Черт с ними со всеми!

КЛИНТОН. Борис! Вумен — полбеда! Они ловить меня за руку на обман!

ЕЛЬЦИН. Ну и что?

КЛИНТОН. Ужасно! Президент нарушил клятва!

ЕЛЬЦИН. Насинг ужасного. Я, значит, только это и делаю. И ничего, живой. В грудь себя бил, на рельсы ложился раз пять. А уж руку на отсечение давал — у вас во всем Белом доме столько рук нет…

КЛИНТОН. А меня один раз поймать — и финиш! Импичмент!

ЕЛЬЦИН. Билл, ты при мне этого слова не говори. Никаких импичментов!

КЛИНТОН. Я тогда буду играть на саксофон… (Достает инструмент и начинает подыгрывать музыкантам.)

ЕЛЬЦИН. Спрячь свою дуделку! Спрячь, говорю, дуделку — и лисен сюда! Делаешь, значит, поправочку в Конституцию…

КЛИНТОН. Итс импосибл! Наша Конституция иметь всего десять поправок за двести лет!

ЕЛЬЦИН. Хорошо, убедил! Никаких поправок. Просто пишешь новую Конституцию, а в ней на первой строчке, вот такими буквами — «ни-ка-кого импичмента»!

КЛИНТОН. Сенат не проголосовать такой Конституция. Невэр!

ЕЛЬЦИН. Я не понял, при чем тут сенат… У тебя танки есть? Ты, вообще, главнокомандующий — или просто так из Арканзаса приехал?

КЛИНТОН. Главнокомандующий, да.

ЕЛЬЦИН. Тогда какие проблемы? Вводишь танки, меняешь Конституцию, живешь с секретаршей.

КЛИНТОН. Итс импосибл!

ЕЛЬЦИН. Ладно, «импосибл»… Будет он мне рассказывать. У старших учись. Я себе такую Конституцию завел — не то что секретаршу, федерацию могу трахнуть, и ничего.

КЛИНТОН. Уау!

ЕЛЬЦИН. Вот тебе и «уау»! Ты, значит, давай добром скажи им — пускай закрывают расследование…

КЛИНТОН. Импосибл! Расследование ведет незавьисимый прокурор.

ЕЛЬЦИН. Какой прокурор?

КЛИНТОН. Не-завь-и-си-мый!

ЕЛЬЦИН(после паузы). Вы тут, значит, совсем с ума сошли!

8.

Рассвет. Центральный парк. На скамейках.

ЕЛЬЦИН. А что, она симпатичная?

КЛИНТОН. Кто?

ЕЛЬЦИН. Ну, секретарша, с которой ты…

КЛИНТОН. Которая именно?

Пауза.

ЕЛЬЦИН. Все зло от женщин.

КЛИНТОН. Офкоз. Только Хиллари не говори.

Пауза. Клинтон достает саксофон и заводит печальную мелодию.

ЕЛЬЦИН. Слушай, а если чего — давай к нам. Я как раз преемника ищу… А ты вроде молодой, симпатичный, демократ… Ты демократ?

КЛИНТОН. Демократ, йес!

ЕЛЬЦИН. Ну вот и славно. Давай к нам! Вырастим тебе рейтинг, каким скажешь местом проголосуем и изберем за милую душу. Поди плохо! Женщину какую ущипнуть захочешь или чего — на здоровье, только рада будет. И никакого харрастмента… Руководи себе по гроб жизни, никто тебя пальцем не тронет. Хошь на дуделке играй, хошь дирижируй… Страна у нас еще больше вашей, народ тихий, ископаемых завались, а у меня в Барвихе воздух — этот ваш Нью-Йорк кровью умоется… Ты тут на круг сколько зарабатываешь?

КЛИНТОН. Двести тысяч долларов в год.

ЕЛЬЦИН. У нас столько охрана имеет, как с куста. (Встает.) Пошли! Мне домой пора, у меня страна с утра не евши…

9.

Тротуар. Ельцин поднимает руку, тут же рядом притормаживает такси. Ельцин садится на переднее сиденье, Клинтон — на заднее.

ЕЛЬЦИН. Шеф! В аэропорт! (Оборачиваясь, Клинтону.) Значит, чуть если чего — к нам! По рукам?

Машина уезжает, и слышны последние фразы:

КЛИНТОН. Хорошо, да. Только один неприятность: я не русский. Совсем не русский, эбсолютли!

ЕЛЬЦИН. Напугал. Рюрик, понимаешь. Да у нас кого только не было… Шведы, поляки, немцы… Даже один грузин. Это мы как раз привыкшие!

Король Лир[73]

(Вторая редакция)

1.

Актерский буфет. В буфете сидит Лужков и что-то ест. Звонок.

ГОЛОС РЫБКИНА В ДИНАМИКЕ. Вниманию всех занятых в спектакле. Был первый звонок!

За стол с подносом присаживается Зюганов.

ЗЮГАНОВ. Как дела?

ЛУЖКОВ. У кого?

ЗЮГАНОВ. Сам знаешь, у кого.

ЛУЖКОВ. А что?

ЗЮГАНОВ. Ну как же! После болезни — и сразу на такую роль…

ЛУЖКОВ. Короля он и без сознания сыграет!

2.

Табличка на двери: «Народный артист РФ Б. Елкин. Артист В. Черноморкин». Ельцин сидит в гримерной перед зеркалом и гримируется. Сзади расчесывает парик Черномырдин. Перед Ельциным висит афиша — «Король Лир».

ЕЛЬЦИН. (изучая афишу). Автор английский, валюта итальянская… Так запутают, хоть не играй. (Пауза, гримируются.) Степаныч, а что за пьеска-то?

ЧЕРНОМЫРДИН. А вы не читали?

ЕЛЬЦИН. Да, понимаешь, жизнь так сложилась, чта-а… было не до художественной литературы!

ЧЕРНОМЫРДИН. Понимаю. У самого сложилась примерно так же.

ЕЛЬЦИН. Но-о… ты пьеску-то читал? А то нам же ее играть.

ЧЕРНОМЫРДИН. Не беспокойтесь. Репертуар старый, проверенный. Все будет хорошо.

3.

За кулисами. Помреж Рыбкин дает звонок и говорит в микрофон у пульта.

РЫБКИН. Был второй звонок.

4.

В гримуборной.

ГОЛОС РЫБКИНА ИЗ ДИНАМИКА. Повторяю: был второй звонок.

ЕЛЬЦИН. Только не надо меня пугать!

5.

Табличка у окошка — «Администратор». В окошке — Чубайс.

ЗРИТЕЛЬ-КОЗЕЛ. Я старый театрал, обожаю ваш театр…

ЧУБАЙС. Вот вам — входной на третий ярус.

ЗРИТЕЛЬ-КОЗЕЛ. А оттуда сцену видно?

ЧУБАЙС. Чего вы там не видели, на сцене? И потом, у нас такой репертуар… Главное, чтобы они вас не заметили!

6.

Гримуборная.

ГОЛОС РЫБКИНА В ДИНАМИКЕ. Был третий звонок. Всех занятых в первом акте прошу на сцену! Повторяю…

ЕЛЬЦИН. Вот зануда-то. Ты готов?

ЧЕРНОМЫРДИН(вертя в руках корону, многозначительно). Я — давно готов…

ЕЛЬЦИН. Не трожь чужой реквизит!

ЧЕРНОМЫРДИН. Да я так только, чтобы вы не забыли…

ЕЛЬЦИН. Степаныч! У меня такая редкая форма склероза: я и чего не было — помню. Понял?

ЧЕРНОМЫРДИН. Понял.

ЕЛЬЦИН. Тогда пошли. Народ, понимаешь, заждался нашего искусства. Его хлебом не корми — дай лишний разок на меня посмотреть.

ЧЕРНОМЫРДИН. А никто и не кормит.

7.

За кулисами курит Лебедь в костюме рыцаря. Мимо проходит Куликов (пожарный).

КУЛИКОВ. Немедленно бросьте сигарету!

ЛЕБЕДЬ. Скройся, убогий!

КУЛИКОВ. Сейчас опечатаю театр — и весь Шекспир, е-мое! Брось сигарету!

8.

ЕЛЬЦИН. (входя за кулисы). Привет, артисты! Все собрались?

ГОЛОСА. Все, все!

ЕЛЬЦИН. А этот наш, клоун, с брызгалкой…

ЖИРИНОВСКИЙ. Я здесь, здесь!

ЕЛЬЦИН. Тогда начинаем. Ну что? Как настроение?

ЧЕРНОМЫРДИН. Премьерное.

ЕЛЬЦИН. Это пройдет. (Рыбкину-помрежу.) Посмотри, что там — аншлаг?

РЫБКИН(поглядев в щелочку занавеса). Аншлаг. Сто сорок миллионов человек.

ЕЛЬЦИН. Тогда давай.

РЫБКИН(Ельцину). Прошу в трон. Начинаем.

Ельцин садится в трон. Легкая суета на сцене — все пытаются занять места возле него. Слышны короткие реплики.

ЛУЖКОВ. Юноша! Вы меня перекрываете.

НЕМЦОВ. А я одаренный.

ЖИРИНОВСКИЙ. Выскочка!

ЛИВШИЦ. Опять магнитная буря началась. (Из суфлерской ямы.) Тише, господа! (Зюганов встает на первом плане.) А вы-то куда?

ЗЮГАНОВ. Я хочу быть ближе к народу!

ЛИВШИЦ. Тогда сядьте в зал.

РЫБКИН(из-за кулис, судорожным шепотом). Начинаем!

ЧЕРНОМЫРДИН(Ельцину). Только не забудьте — пьеска в стихах!

Открывается занавес.

ЕЛЬЦИН. Действительно, аншлаг.

ЯВЛИНСКИЙ. А сколько еще успело уехать!

ЕЛЬЦИН(Лившицу). Давай текст.

9.

И начинается спектакль — как и предупреждал Черномырдин, в стихах.

ЛИВШИЦ. Сейчас. «Узнайте все…»

ЕЛЬЦИН.

«Узнайте все:

Мы разделили край наш на три части…»

(Начинает импровизировать.)

Потом еще на восемьдесят три,

Поскольку край наш, сотого размера,

Себя же, значит, шире поперек —

И чтобы тут хоть чем-то управлять,

Приходится буквально лезть из кожи:

В Москве закат, во Владике — рассвет,

В Сибири — тьма, причем и днем и ночью.

Издашь указ — покудова прочтут.

Два поколенья ноги и протянут…

ЧЕРНОМЫРДИН.

Не Англия, поди.

ЛИВШИЦ.

«Ярмо забот…

Мы с наших дряхлых плеч…»

ЕЛЬЦИН.

Да ладно, помню!

«Ярмо забот мы с наших дряхлых плеч

Хотим переложить на молодые… И…»

(Забывает текст.)

ЛИВШИЦ.

«…доплестись до гроба налегке».

ЕЛЬЦИН.

Чего сказал?

ЛИВШИЦ.

«И доплестись до гроба…»

ЕЛЬЦИН.

Ты, значит, думай, что ты говоришь!

ЛИВШИЦ.

Так это же Шекспир!

ЕЛЬЦИН.

Возьми Шекспира

И вместе с ним иди… Сказать куда?

ЛИВШИЦ.

Не надо.

ЕЛЬЦИН.

То-то! Дальше там чего? Давай, читай.

ЛИВШИЦ.

А зрители?

ЕЛЬЦИН.

Потерпят.

ЛИВШИЦ (читает).

«И так как мы с себя слагаем власть,

Права на землю и правленье краем,

Скажите, дочери, мне, кто из вас

Нас любит больше, чтобы при разделе

Могли мы нашу щедрость проявить

В прямом согласье с вашею заслугой».

ЕЛЬЦИН.

Хорошенькое дело! Это я,

Выходит, в третий раз не избираюсь?

ЛИВШИЦ.

Выходит, так.

ЕЛЬЦИН.

Поцарствовал, и все?

Какая-то неправильная пьеса…

Кто автор, говоришь?

ЛИВШИЦ.

Вильям Шекспир.

ЕЛЬЦИН.

А дочери?

ЛИВШИЦ.

Вот эти вот, все трое.

ЕЛЬЦИН.

И чтобы я отрекся — и шабаш?

ЛУЖКОВ.

Конечно… батя.

ЕЛЬЦИН.

Кто тебе тут батя?

ЛУЖКОВ.

Отец родной!

ЕЛЬЦИН.

Ты в зеркало взгляни!

ЧЕРНОМЫРДИН.

Да, не похож.

ЛУЖКОВ (надевая кепку).

А так?

ЕЛЬЦИН.

А так — тем паче!

(Лившицу.) Давай-ка по слогам — какой там текст?

Не спи, браток.

ЛИВШИЦ.

«Скажите, кто из вас

Нас любит больше, чтобы при разделе

Могли мы нашу щедрость проявить

В прямом согласье с вашею заслугой».

ЕЛЬЦИН.

Считайте, чта-а… я все это сказал —

И дальше что?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Преемника назначьте. Из нас троих, родимых…

ЕЛЬЦИН.

Одного?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Покамест — да!

ЛУЖКОВ.

Теперь делите карту:

Двоим — кусок и третьему — кусок,

Страна-то, чай, не маленькая…

ЕЛЬЦИН.

Знаю.

Ну, все раздам, а дальше что?

НЕМЦОВ.

Антракт.

(Переходя на прозу.) Совершенно понятно!

10.

Антракт. Ельцин сидит в гримуборной. Из динамика — шум из зрительского фойе.

ЕЛЬЦИН. Да, забавный сюжетец вырисовывается…

ЧЕРНОМЫРДИН. Классика!

ЕЛЬЦИН(набрав телефонный номер). Слушай, Саша, зайди-ка ко мне. С текстом. (Черномырдину.) А ты погуляй.

В глубине сцены сколачивают виселицу. В гримуборной — Ельцин и Лившиц.

ЕЛЬЦИН. Саша, ты эту пьеску читал?

ЛИВШИЦ. Читал.

ЕЛЬЦИН. Дай-ка посмотреть… Такая большая?

ЛИВШИЦ. Пять актов.

ЕЛЬЦИН. Это в моем возрасте вообще нельзя. Ну, расскажи хоть своими словами — что там дальше будет?

ЛИВШИЦ. Знаете, если честно, то ничего хорошего.

ЕЛЬЦИН. А подробнее?

ЛИВШИЦ. Подробнее надо спросить у того, кто играл эту роль раньше…

Звонок.

ГОЛОС РЫБКИНА (из динамика). Был первый звонок.

ЕЛЬЦИН. Позови его, Саша! Только побыстрее…

11.

В актерском буфете. Актеры едят, повторяют текст и разговаривают. Слышны обрывки реплик.

ЖИРИНОВСКИЙ. «Их простодушием легко играть. Я вижу ясно, как их обморочить!» Шекспир, коллега!

ЯВЛИНСКИЙ. «Мне попадались лица лучше тех, которые я вижу пред собою…» Ну, это факт.

ЛЕБЕДЬ. Сам отдал власть, а хочет управлять по-прежнему… Гениально.

ЖИРИНОВСКИЙ (жуя сосиску). Слушай, какая интересная пьеса! Крови-то…

ЛУКАШЕНКО(Лужкову). Я тебе говорю: когда будешь выкалывать глаза, не торопись…

12.

В гримуборную заглядывает Горбачев.

ГОРБАЧЕВ. Специалиста по Шекспиру вызывали?

13.

Рыбкин у пульта.

РЫБКИН. Был второй звонок. Повторяю…

14.

Горбачев и Ельцин.

ЕЛЬЦИН. Вот это да! А дальше?

ГОРБАЧЕВ. Дальше — больше. Отнимут личную охрану, выселят из резиденции…

ЕЛЬЦИН. Кого? Меня?

ГОРБАЧЕВ. Ну, меня уже давно выселили. Потом, ближе к ночи, вы от всего этого немножко сойдете с ума и начнете странствовать.

ЕЛЬЦИН. Как — странствовать?

ГОРБАЧЕВ. Ну, так… Лекции читать где попало, философствовать, рекламировать гадость всякую… Пока не поймают.

15.

РЫБКИН (за кулисами). Службы, все готово? Колодки, яд? Веревка, мыло? Даю третий звонок.

16.

Барабанная дробь. Занавес. Притихший зал. На сцене Ельцин и все-все-все.

ЛИВШИЦ(из суфлерской будки). «Седлать коней. Собрать в дорогу свиту…»

ЕЛЬЦИН. Э-э… Распрягайте, хлопцы, коней!

ЛИВШИЦ. Что?!

ЕЛЬЦИН. Ничего этого не будет. (Общее изумление.)

ЛИВШИЦ. А я знал. (Закрывает книгу.)

ЛУЖКОВ И ЧЕРНОМЫРДИН. Как это — не будет?

ЕЛЬЦИН. А так. Я передумал. Мне тут в антракте вкратце рассказали содержание… Кто вообще это все написал?

НЕМЦОВ. Шекспир.

ЕЛЬЦИН. Не морочьте мне голову! Не было никакого Шекспира! Книжки читать надо.

За кулисами уже толпятся все артисты, пожарный Куликов, администратор Чубайс…

ЧЕРНОМЫРДИН. Погодите, но мы же договаривались…

ЕЛЬЦИН. А я передумал.

ЧЕРНОМЫРДИН. Но в пьесе…

ЕЛЬЦИН. Пьеска отменяется! Никаких больше трагедий, понимаешь. И вообще… (В зал.) Уважаемые россияне! Я, значит, распускаю эту труппу.

БЕРЕЗОВСКИЙ(за кулисами, Чубайсу). Свежее решение. Мне нравится. А вам?

ЕЛЬЦИН. Тяжело расставаться с друзьями, но, значит, видеть я их больше не могу. Толик! Выйди, поклонись народу в последний раз! Тебя я, значит, пущу на электричество! Черномырдин. А меня?

ЕЛЬЦИН. А тебе — орден «За заслуги перед Древней Британией» второй степени и — от винта. Все пошли вон!

КУЛИКОВ. И я?

ЕЛЬЦИН. Ты — в первую очередь, е-мое!

КРИК ИЗ ЗАЛА. Верните деньги! Пять лет дурака валяли!

Свист. Ельцин жестом останавливает его.

ЕЛЬЦИН. Россияне! Денег у меня для вас нет. Честно. Слова поддержки — это всегда пожалуйста, а деньги… Я же все-таки артист, а не Рокфеллер какой-нибудь. Вот соберу другую труппу и чего-нибудь еще для вас сыграю. Вы только никуда не уходите. Спасибо за внимание!

Анна Каренина[74]

1.

Вокзал. Ельцин ввозит в зал ожидания Кириенко, сидящего в инвалидной коляске. Нога и рука у Кириенко в гипсе, сам он в корсете.

ЕЛЬЦИН. Ну, Анюта, приехали.

КИРИЕНКО. Я не Анюта.

ЕЛЬЦИН. А кто же ты?

КИРИЕНКО. Я Сережа.

ЕЛЬЦИН. Это тебе так кажется… А на самом деле ты вылитая, понимаешь, Анюта Каренина! Правду говорю, дедуля?

На соседней лавочке молча сидит Лев Толстой.

ЕЛЬЦИН. Темный ты, дед. Книжки читать надо.

Титр: НА ПУТЯХ РЕФОРМ

2.

ЕЛЬЦИН (у расписания). Это я, значит, не понял… Поезд на Москву проходил?

ЧЕРНОМЫРДИН. Не было. Сам жду.

ЕЛЬЦИН. А когда будет?

ЧЕРНОМЫРДИН. Мой — в двухтысячном году.

ЕЛЬЦИН. Ну-у… Ты, значит, следи за расписанием. Может поменяться.

ЛИВШИЦ. Вы торопитесь?

ЕЛЬЦИН. Я-то уже всюду успел. (Указывая на Кириенко.) А вот он…

ЛИВШИЦ. А ему куда торопиться?

ЕЛЬЦИН. На рельсы.

НЕМЦОВ. Самое время ему на рельсы, совершенно понятно…

ЛИВШИЦ. Зачем же ему — на рельсы?

ЕЛЬЦИН. Ну, я там уже лежал — теперь надо дать дорогу молодым.

3.

Селезнев — дежурный по станции.

СЕЛЕЗНЕВ. Вниманию ожидающих! Фирменный поезд «Государственная Дума» прибудет на левую платформу. На левую платформу! Внесение кандидата — через товарное депо. Форма оплаты — любая. Расчленение — крупными партиями. (Отключает микрофон, вытирает пот.) Что-то я заговариваться начал…

4.

Зал ожидания. Ельцин кормит загипсованного Кириенко с рук.

ЛИВШИЦ. В первый раз-то, с непривычки, страшно было?

КИРИЕНКО. Очень страшно. Представляете: пятница. Стою себе на путях реформ, никого не трогаю… Вдруг из-за поворота — этот жуткий законодательный механизм. Летит, гудит, свистит… Бац! И потащило меня.

ЕЛЬЦИН. А ты чего легкий такой? Вот и потащило… Кушать надо, расти… Ну-ка, давай-ка за дедушку — ам!

КИРИЕНКО. Так ведь он здоровый!

ЕЛЬЦИН. Дедушка-то? Как никогда!

КИРИЕНКО. Я про паровоз. Этот вот механизм законодательный — он вблизи такой огромный!..

ЕЛЬЦИН. Больше меня?

КИРИЕНКО. Намного.

ЛИВШИЦ. Не может быть. Больше вас — это совершенно исключено.

БЕРЕЗОВСКИЙ(Кириенко). Рассказывайте дальше, интересно же.

КИРИЕНКО. Да чего рассказывать? Всего изломало. Очнулся — в голове мат, рук-ног нет, а кормилец вот этот (на Ельцина) сидит рядышком, изучает устройство железнодорожного узла.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Ай-яй-яй… За что же это его так, а?..

ЧЕРНОМЫРДИН. Такая работа. По себе знаю.

ЛИВШИЦ. Вы-то вроде при руках-ногах!

ЧЕРНОМЫРДИН. Отросли…

БЕРЕЗОВСКИЙ. Бедный юноша.

НЕМЦОВ. Ну, не такой уж и бедный…

БЕРЕЗОВСКИЙ. Настрадался-то как… Может, внести другого?

ЕЛЬЦИН. Куда?

БЕРЕЗОВСКИЙ. На рельсы. У меня и человек свеженький имеется… (Рыбкину.) Ваня, хочешь на рельсы?

РЫБКИН. Для пользы Отечества — всегда готов!

ЕЛЬЦИН. Не лезьте вы, я сам знаю, кого куда и каким местом вносить. Нашел тоже свеженького…

КИРИЕНКО. Да-да, я готов еще пострадать…

ЕЛЬЦИН. Я тебя по части рельсов ни на кого не променяю.

КИРИЕНКО. Я вам так за это благодарен!

ЕЛЬЦИН. Не стоит благодарности. Кто-то ведь должен стоять на путях реформ. Не чужой все-таки. Уж пришили как могли…

БЕРЕЗОВСКИЙ. Кого?

ЕЛЬЦИН. Не кого, а к кому. Конечности пришили к этому вот… юному организму — и снова на рельсы его… Ну-ка, пошевели пальчиками! (Кириенко шевелит пальцами рук.) Видели? Как новенький. Эх, Нюра ты моя… Что значит молодость!

5.

Красный свет семафора сменяется на зеленый. В поезде, в кабине машиниста — Зюганов, Жириновский и Явлинский.

ЯВЛИНСКИЙ. Ну что, братья-железнодорожники… Поехали?

ЗЮГАНОВ(крестится). С богом…

ЖИРИНОВСКИЙ. Правильно. С богом, однозначно! С богом, с богоматерью, с серпом-молотом, либерал-демократией, с Аллах-акбаром. Лишь бы не разогнали все депо.

6.

Зал ожидания.

КИРИЕНКО. А во второй раз было так: пятница.

ЧЕРНОМЫРДИН. Опять пятница?

КИРИЕНКО. Сам удивляюсь.

ЕЛЬЦИН. Традиция, понимаешь!

БЕРЕЗОВСКИЙ. И что?

НЕМЦОВ. Не томи, земляк, интересно же!

КИРИЕНКО. Значит, пятница. Стою я снова на путях реформ, никого не трогаю. Вдруг опять из-за поворота — это чудовище: гудит, свистит, пар идет… И прямо на меня!

ЧЕРНОМЫРДИН. Так ты бы помахал красным машинисту, он бы, может, и остановился!

КИРИЕНКО. У меня нет ничего красного.

ЧЕРНОМЫРДИН. Ты что, вообще не местный?

КИРИЕНКО. Так получилось. И потом: их там четыреста человек, все разные, не знаешь, каким цветом махать!

ЛИВШИЦ. Погодите. Дальше-то что?

КИРИЕНКО. Все то же. Налетело, сбило, поволокло… Очнулся — в голове дырка, шея набок, рук-ног нет, рядом сидит вот он и читает Конституцию. Вслух.

ЕЛЬЦИН. Но ведь помогло?

КИРИЕНКО. Очень. Вы не представляете, как я вам благодарен!

ЕЛЬЦИН. Не за что. Ты же у меня, в настоящий момент, один такой… на путях реформ…

ЛИВШИЦ. Бедолага.

КИРИЕНКО. Ничего, я привык.

НЕМЦОВ. Привыкаешь, совершенно понятно…

ЛИВШИЦ. И что же теперь?

ЕЛЬЦИН. Ну как тебе сказать… (После паузы.) У нас сегодня какой день?

ЧЕРНОМЫРДИН. Пятница.

Кириенко вдруг начинает рыдать.

ЕЛЬЦИН. Ну-ну. Ничего.

7.

Поезд едет, Зюганов напевает.

ЗЮГАНОВ. «Мы мирные люди, но наш бронепоезд кровавую пищу клюет под окном…» А если человек на путях — тормозить будем или как обычно?

ЯВЛИНСКИЙ. Если человек тот же, то как обычно…

ЖИРИНОВСКИЙ. Сегодня как обычно — нельзя. Отнимут паровоз.

ЯВЛИНСКИЙ. Ну и что? Пересядем на другой.

ЖИРИНОВСКИЙ. Не надо злить дедушку. Выкорчует рельсы к чертовой матери.

ЯВЛИНСКИЙ. Я бы из принципа задавил этого выскочку…

ЗЮГАНОВ. Принципы — это хорошо. Но жить тоже хочется.

ЖИРИНОВСКИЙ. Ребята, надо тормозить. Из гуманистических соображений, но за бабки. Он обещал бабки, если затормозим, все слышали!

ЯВЛИНСКИЙ. Слушайте, вы хоть что-нибудь за бесплатно делаете?

ЖИРИНОВСКИЙ. Я не шахтер. Я не врач, чтобы бесплатно… И вообще: когда за деньги — это профессия, а когда бесплатно — это разврат, разврат, однозначно!

ЗЮГАНОВ(напевает). «Наш паровоз, вперед лети, потом лети обратно, иного нет у нас пути, а все равно приятно…»

8.

Селезнев — дежурный по станции.

СЕЛЕЗНЕВ. Внимание! До прибытия фирменного поезда «Государственная Дума» осталось две минуты. Встречающего Кириенко — повторяю: встречающего Кириенко! — просят пройти на рельсы. (Щелкает тумблером, надевает фуражку. От дверей.) Бог троицу любит. (Берет рупор и выходит.)

9.

Ельцин везет Кириенко на рельсы. Вокруг — толпа сочувствующих.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Такой молоденький… Ай-яй-яй. Если его опять зарежут, это будет исключительно интересная комбинация…

ЕЛЬЦИН. Ничего интересного не будет, даже не надейтесь. Все будет очень скучно. Отниму паровоз, разломаю рельсы, шпалы надену на головы.

ЛИВШИЦ. Может, перевести стрелку?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Это хорошая идея, да. Плодотворная. Перевести стрелку на два часа назад и жить в Швейцарии…

НЕМЦОВ. Совершенно понятно…

БЕРЕЗОВСКИЙ. Но это крайний вариант, крайний…

ЛИВШИЦ. Я — про пути…

СЕЛЕЗНЕВ. Невозможно. Путь у нас — один. (Пробравшись поближе к Ельцину.) Здравия желаю!

ЕЛЬЦИН. И ты, значит, тоже будь здоров.

СЕЛЕЗНЕВ(Кириенко). Я буду молиться о вас.

ЕЛЬЦИН. Помолитесь о себе.

СЕЛЕЗНЕВ. Понял. (Исчезает.)

ЕЛЬЦИН(Кириенко). А ты, значит, ничего не бойся. Считай, что я мысленно с тобой. Этот раз будет последним, это я тебе обещаю…

НЕМЦОВ. Последним, совершенно понятно…

Гудок поезда.

ВСЕ. Едет, едет!

ЕЛЬЦИН. Ну, счастливо оставаться… Нюра ты моя…

Все, как зрители в театре, занимают места на перроне и у окон. Поезд приближается.

СЕЛЕЗНЕВ(кричит в рупор). Эй, на паровозе! Не забудьте затормозить!

ЯВЛИНСКИЙ(высовываясь из окна). Тормоза придумали трусы!

Поезд мчится, из него слышны голоса.

ЗЮГАНОВ. Уйди, невменяемый! Не мешай делать большую железнодорожную политику! Убери руки от кнопок!

ЯВЛИНСКИЙ. Но это же позор!

ЖИРИНОВСКИЙ. Мы не лохи: мы нажмем на тормоз тайно и никому не скажем, кто это сделал….

ЯВЛИНСКИЙ. Задавлю из принципа!

ЗЮГАНОВ. Убери руки!

Скрежет тормозов. Крики на перроне. Звон стекла. Тишина. Вокруг паровоза — разбросанные тела Зюганова, Жириновского и Явлинского. Из-под паровоза торчит кресло-каталка, в котором сидел Кириенко. Рядом стоят Ельцин и Селезнев.

ЕЛЬЦИН. С приехалом вас.

ЖИРИНОВСКИЙ. И вас тем же консенсусом по тому же месту.

ЕЛЬЦИН. Я что-то не понял… А где реформатор?

ЯВЛИНСКИЙ. Ваш реформатор, вы и ищите.

ЕЛЬЦИН. Ага! Вот он. (Поднимает с земли голову Кириенко.) Ну, как самочувствие?

ГОЛОВА КИРИЕНКО. Как всегда.

ЕЛЬЦИН. Какие-нибудь мысли насчет выхода из кризиса появились?

ГОЛОВА КИРИЕНКО. Штук семь-восемь.

ЕЛЬЦИН(с гордостью). Голова!

СЕЛЕЗНЕВ. Не то слово.

Через окно зала ожидания все это наблюдают Толстой и Черномырдин.

ТОЛСТОЙ. Кажется, выжил… Повезло.

ЧЕРНОМЫРДИН. Погоди, дед. Все впереди. Еще сто раз задавят.

ТОЛСТОЙ. Зачем такого давить? Ему пахать и пахать…

ЧЕРНОМЫРДИН. Вот что я скажу тебе, дедуля. Все счастливые правительства счастливы одинаково, каждое несчастливое несчастливо по-своему.

Титры под «Попутную песню» Глинки: «Поезд мчится в чистом поле…»

Субъекты Федерации[75]

1.

Утро. Кириенко заглядывает в дверь к Ельцину. Тот сидит у окна с карандашом в руках.

КИРИЕНКО. Можно?

ЕЛЬЦИН. Входи, только тихо. Так… Значит, башня Спасская — одна. Ворота одноименные — одни. Звезда пятиконечная, часы механические с боем…

КИРИЕНКО. Борис Николаевич!

ЕЛЬЦИН. Не мешай! Стена кремлевская — одна. Мавзолей — один, тело внутри — одно, тьфу-тьфу-тьфу… Часовых ни одного. (Карканье за окном.) Ворон — семь.

КИРИЕНКО. Борис Николаевич… Вы чего?

ЕЛЬЦИН. Никому нельзя верить!

КИРИЕНКО. Мне — можно.

ЕЛЬЦИН. Тогда, значит, помоги считать ворон.

КИРИЕНКО. Зачем?

ЕЛЬЦИН. Затем, что я хочу знать правду о родной стране! Сколько в ней чего. Статистики, оказывается, всё врали! Их всех посадили, слышал?

КИРИЕНКО. Не всех.

ЕЛЬЦИН. Которые на свободе, пускай считают на себе мурашки! А я хочу по-честному! Полная инвентаризация России! Чтоб без обману! (Глядя за окно.) Минин — один, Пожарский — один… Лобное место — одно. Как думаешь, второе построить?

КИРИЕНКО. Зачем?

ЕЛЬЦИН. Для статистиков. Ладно, пошли!

КИРИЕНКО. Куда?

ЕЛЬЦИН. На кудыкину гору! Обсчитывать Родину!

2.

На Манежной площади. Громко звучит песня «Москва! Звонят колокола…».

ЕЛЬЦИН. Ну что — начинаем?

КИРИЕНКО(вздыхая). Давайте…

ЕЛЬЦИН. Записывай. Площадь Манежная — одна. (Косясь на репродуктор.) Газманов — один. Георгий Победоносец — один, копье — одно, змей — один, Иван-царевич — совсем один!

КИРИЕНКО. А лягушка?

ЕЛЬЦИН. Нету лягушки!

КИРИЕНКО. Почему?

ЕЛЬЦИН. Не знаю! Французы съели. Так… Фонтан, бассейн…

Из-за угла появляется Лужков.

ЛУЖКОВ. Добрый день.

ЕЛЬЦИН. О! Лужков.

КИРИЕНКО(записывая). Лужков — один?

ЕЛЬЦИН. Один.

КИРИЕНКО. Записал.

ЛУЖКОВ. Я чего-то не понял…

ЕЛЬЦИН. Инвентаризация, Юрь Михалыч!

ЛУЖКОВ. А-а… Хорошая мысль! А то разворовали все.

ЕЛЬЦИН. Кто разворовал?

ЛУЖКОВ. Да уж не я! Я-то, наоборот, приумножаю богатство.

КИРИЕНКО. Простите, а вы чье богатство приумножаете?

ЛУЖКОВ. А вот это не ваше дело!

ЕЛЬЦИН. Владиленыч, пошли отсюда. Тут считай, не считай… все схвачено! Двинем лучше в глубинку…

3.

Берег Волги, памятник Чкалову на набережной. Музыкальная тема «Издалека долго…».

ЕЛЬЦИН. Приплыли.

КИРИЕНКО. Что?

ЕЛЬЦИН. Я говорю: продолжаем инвентаризацию. Ты готов?

КИРИЕНКО. Всегда готов!

ЕЛЬЦИН. Пиши. Город Нижний Новгород — один. Великая русская река — одна. Берегов — два. По реке плывет топор из села Чугуева. Записал? Шутка! Пиши: народу уйма, мэра ни одного. Обл, значит, избирком, тюрьма, Климентьев, Чкалов — всего по одному… (Через паузу.) Как ты думаешь, почему люди не летают, как птицы?

КИРИЕНКО. Дел по горло.

ЕЛЬЦИН. Правильно.

4.

Едут на телеге по раздолбанной дороге. В транзисторе — тема «Ехали на тройке с бубенцами…». Телега завалена бумагами. Кириенко не переставая пишет под диктовку. Ельцин, тыча пальцем, инвентаризирует…

ЕЛЬЦИН. Дорога проселочная — одна, лес лиственный — один, птичка божия — одна, муравейник — один. Муравьев считать будем?

КИРИЕНКО. Как скажете.

ЕЛЬЦИН. Хорошо! Пиши — три тысячи четыреста семьдесят, значит, два муравья.

КИРИЕНКО. Точно?

ЕЛЬЦИН. Не веришь — пересчитай.

КИРИЕНКО. Верю.

ЕЛЬЦИН. Деревня Угребино. Домов — девятнадцать, из них с крышами — семь, пруд — один, рыбаков с удочками — девять, рыбы — ни одной, стоков канализационных — два, бабушка на велосипеде пьяная — одна. Что-то мы с тобой совсем в глубинку заехали, Владиленыч!

КИРИЕНКО. Это у нас еще только третий субъект Федерации.

ЕЛЬЦИН. А всего их сколько?

КИРИЕНКО. Восемьдесят девять.

ЕЛЬЦИН. Замучаемся считать! Эх… Ладно! Столбов телеграфных — пять, проводов — два, поле — одно, в нем мужик с сохой и лошадью — один. Эй! Колхозник!

«Колхозник» оборачивается. Это Лев Толстой.

ЕЛЬЦИН. Крестьянин! Ты чего, один пашешь? А где, значит, остальные пейзане?

ТОЛСТОЙ. В аграрной партии, барин!

ЕЛЬЦИН(Кириенко). Записывай: аграрная партия — одна. Ты Родиной гордишься?

КИРИЕНКО. Все больше и больше.

5.

В степи, верхом на лошадях, в калмыцких шапках.

ЕЛЬЦИН. Куда это мы заехали?

КИРИЕНКО. В Калмыкию…

ЕЛЬЦИН. Где это?

КИРИЕНКО. По карте: от Москвы полметра вправо и вниз.

ЕЛЬЦИН. Вспомнил. Пиши: степь — одна, юрты — четыре, лошадей — восемь… Солнце считать будем?

КИРИЕНКО. Скажете — посчитаем.

ЕЛЬЦИН. Солнце — одно, «Линкольн» белый — тоже один. Слушай, откуда здесь «Линкольн»?

6.

Посреди степи действительно стоит «Линкольн». Опускается стекло, и оттуда появляется лицо Илюмжинова.

ИЛЮМЖИНОВ. Добро пожаловать в буддийскую республику!

ЕЛЬЦИН. Куда?

КИРИЕНКО. Я же вас предупредил — мы в Калмыкии.

ЕЛЬЦИН. Погоди, но… Это Россия?

КИРИЕНКО. Как считать. С одной стороны — да. А с другой…

ЕЛЬЦИН. Давай считать с той стороны, с которой Россия.

КИРИЕНКО. Тогда — четырнадцать миллиардов.

ЕЛЬЦИН. Чего четырнадцать миллиардов?

КИРИЕНКО. Рублей, из федерального кредита. Где-то тут пропало, в районе этого «Линкольна».

ЕЛЬЦИН. Он правду говорит?

ИЛЮМЖИНОВ. Уже не помню. Миллиардом больше, миллиардом меньше… Большая страна, зачем мелочиться? Махнем в шахматишки?

ЕЛЬЦИН. Я, значит, не по этой части. Ракеткой теннисной по голове — могу, только попроси. (Кириенко.) Чего тут дальше со статистикой?..

КИРИЕНКО. Дальше сплошные прочерки. Суд — прочерк, парламент — прочерк, свободная пресса — прочерк… Ничего нет, только вот этот друг степей на своем «Линкольне».

ЕЛЬЦИН. А люди? Люди тут, вообще, как живут?

ИЛЮМЖИНОВ. Как в сказке. По «Степному уложению»…

ЕЛЬЦИН. Что?

КИРИЕНКО. Это тут Основной Закон такой, вместо Конституции, — «Степное уложение»!

ЕЛЬЦИН. Вместо моей Конституции?

КИРИЕНКО. Ага.

ЕЛЬЦИН. Я все-таки не понял: это Россия или не Россия? Субъект Федерации — или не субъект?

КИРИЕНКО. Это субъект. Еще какой…

ИЛЮМЖИНОВ. Ну, я поехал. Будут трудности с деньгами — звоните. (Стартует и исчезает.)

ЕЛЬЦИН. Он, конечно, своеобразный человек, но зато меня иногда поддерживает. Я же такой, понимаешь, поддержанный президент…

7.

Север. Едут на оленях.

ЕЛЬЦИН. Простор! (Поет.) «Мы поедем, мы помчимся…» Эх, велика Россия, а в морду дать некому! Пиши! Оленей — пятьсот копыт, собак — пятнадцать штук, ненцев — семь человек, водки — четыре ящика. Северное сияние — одно. Записал?

КИРИЕНКО. Записал.

ЕЛЬЦИН. Теперь сложи. Сколько всего получилось?

КИРИЕНКО. Много.

ЕЛЬЦИН. Быстро складываешь… Будешь у меня главным статистом!

КИРИЕНКО. Статистиком.

ЕЛЬЦИН. Это как получится… Не отвлекайся. Тундра, значит, одна, юрт — семь… Слушай, а кто у нас представляет малые народы в парламенте?

КИРИЕНКО. Малые народы и представляют.

ЕЛЬЦИН. Ну, например?

КИРИЕНКО. Агинцев и бурят, например, Кобзон представляет.

ЕЛЬЦИН. А-а… А вот этих вот… собаководов?

КИРИЕНКО. Сейчас не знаю, а скоро от них будет Виктор Степаныч.

ЕЛЬЦИН. Забавно, однако. Вот, понимаешь, страна неограниченных возможностей!.. Ты ею гордишься?

КИРИЕНКО(со вздохом). Горжусь.

ЕЛЬЦИН. То-то!

8.

В тайге. Стоят на круче у Енисея.

ЕЛЬЦИН. Вот она, настоящая Сибирь-матушка! Ею Россия прирастать будет, это я тебе говорю! Записывай: на север — тайга на четыре Франции, потом тундра на сто во-семнадцать Голландий. АО «Норильский никель» — одно, река Енисей — одна, город Красноярск — один…

ЛЕБЕДЬ(возникая за спиной). Здорово, мужики!

ЕЛЬЦИН. Привет.

КИРИЕНКО. Добрый день.

ЛЕБЕДЬ. Не уверен. Туристы?

ЕЛЬЦИН. Инвентаризация.

ЛЕБЕДЬ. Не советую. Любоваться природой — на здоровье, край наш красивый. А записывать ничего не надо. Здесь вам не тут. Это все теперь мое.

ЕЛЬЦИН. Как это — ваше? Вы, значит, объясните!..

ЛЕБЕДЬ. Туристы! Я вам все объясню. Но позже. Года через два. А пока — наслаждайтесь видами, дышите воздухом. С огнем осторожнее. Понятно? Записывать — не надо. (Обращаясь к Кириенко.) Как фамилия?

КИРИЕНКО. Кириенко.

ЛЕБЕДЬ. Хохол?

КИРИЕНКО. Примерно.

ЛЕБЕДЬ. Тогда договоримся.

ЕЛЬЦИН. Слушай, мы в России или где?

КИРИЕНКО. Или где.

9.

Вечер. Стоят на берегу Тихого океана.

ЕЛЬЦИН. Ну вот, дошли. Край земли русской. Самый что ни на есть край, дальше некуда! Записывай: океан Тихий, соленый — один, сопок крутых — двести шесть, шахтеров голодных — сто тысяч, денег — ноль, воды — ноль, света — ноль… Чтобы, значит, ничего не отвлекало от мыслей.

КИРИЕНКО. Японию считать будем?

ЕЛЬЦИН. А где она?

КИРИЕНКО. Вон, на горизонте.

ЕЛЬЦИН. Какая маленькая! Эх, повезло другу Рю! Из резиденции скомандуешь чего-нибудь — полстраны оглохло. Ногой топнешь — землетрясение. Управлять небось одно удовольствие! А у нас под Барнаулом одна деревня напилась в стельку в честь победы над Бонапартом — только сейчас узнали, понимаешь…

10.

У костра. Ночь.

ЕЛЬЦИН. Ну, Владиленыч, вроде бы все сосчитали. Красота! Сколько, говоришь, у нас субъектов этих Федерации?

КИРИЕНКО. С Чечней — восемьдесят девять!

ЕЛЬЦИН. Ты еще Эфиопию посчитай… А таких, нормальных?..

КИРИЕНКО. Это смотря у кого какая норма.

ЕЛЬЦИН. Понимаю. А все вместе — Россия! Правильно?

КИРИЕНКО. Пока да.

ЕЛЬЦИН. Ты — гордишься?

КИРИЕНКО. Из последних сил!

Елкин и Сальери[76]

1.

Кабак. За отдельными столиками сидят разные Сальери. Их монологи к концу сплетаются в один страстный монолог…

ЗЮГАНОВ.

Все говорят: нет правды на земле.

Но на земле хоть есть печатный орган

С подпискою! А выше — точно: нет!

Родился я с любовию к народу.

Ребенком будучи, когда высоко

Звучал наш гимн в убогом клубе сельском,

Я слушал и заслушивался — слезы

Невольные, но сладкие текли.

Отверг я рано праздные забавы.

Науки, чуждые обкома, были

Постылы мне. Я счастье населенью

Пайком законным выдать захотел.

Я сделался инструктором. Пальцам

Придал послушную сухую беглость —

И докторскую высидел. Я басом

Лет двадцать о народе говорил.

Бывало, что язык от долгой речи

Распухнет так, что мамочки мои!

Но я терпел. Потом великий глюк

Явился и открыл мне, что пора мне —

На самый верх пора, на Мавзолей.

ГОРБАЧЕВ.

Я бросил тотчас все, что прежде знал,

Чему служил, во что, у целом, верил,

Забил на Карла Маркса с Ильичем —

Безропотно, как тот, кто заблуждался,

Кто Тэтчер послан в сторону иную…

ЛЕБЕДЬ.

Усильным, напряженным отжиманьем

Я наконец, упавши с командармов,

Достигнул степени высокой.

Слава Мне улыбнулась. Я в сердцах людей

Нашел созвучия своим командам…

ЯВЛИНСКИЙ.

Я счастлив был.

Я наслаждался мирно

Своим умом… но, правда, в одиночку

Поскольку тут — кому тут оценить?

ЖИРИНОВСКИЙ.

Нет, никогда я зависти не знал!

Ни когда Горби гадкий, однозначно,

Пленить умел слух диких парижан,

Ни в день, когда услышал в первый раз

Я звуки генеральской контроктавы…

ЗЮГАНОВ.

Кто скажет, чтоб Сальери гордый был

Когда-нибудь завистником презренным?

Никто не скажет. Струсит. Сам скажу:

Мучительно завидую! О небо,

Где ж правота, когда кремлевский полк…

ГОРБАЧЕВ.

Когда спецсвязь, Барвиха…

ЖИРИНОВСКИЙ.

Стол с харчами!..

ЛЕБЕДЬ.

Орел двуглавый, с кнопкой чемодан…

ЗЮГАНОВ.

Все падает на голову безумца,

Гуляки праздного… О Елкин, Елкин!

ЕЛЬЦИН (входя с куском динамита в руке).

Увидели. А мне хотелось

Вас всех внезапной шуткой угостить.

ЖИРИНОВСКИЙ.

Не надо ваших шуток!

ЕЛЬЦИН.

Почему?

ЖИРИНОВСКИЙ.

Оглохнуть можно.

ЕЛЬЦИН.

Тоже мне Бетховен… (Тушит шнур.)

Вы что, без чувства юмора совсем?

Но все равно! Я давеча услышал

В пресс-службе, как убогий мой толмач

Мои слова пытается народу

Переводить… Ну, это чистый цирк! (Хлопает в ладоши.)

Входит Ястржембский со скрипкой.

ЕЛЬЦИН.

Из Елкина нам что-нибудь. Давай!

Ястржембский играет фальшивое попурри, в котором слышатся темы из гимнов России и СССР — и «Мурка»… Ельцин смеется.

ЗЮГАНОВ

И ты смеяться можешь?

ЕЛЬЦИН.

Ах, Сальери! Ужели сам ты не смеешься?

ЗЮГАНОВ.

Нет. Мне не смешно, когда маляр негодный

Мне пачкает картину Глазунова!

Мне не смешно, когда фигляр презренный

Пародией бесчестит Михалкова!

(Ястржембскому.) Уйди совсем.

ЕЛЬЦИН.

Постой же. Вот тебе.

Пей за мое здоровье… (Вот ведь дожил —

Другие за мое здоровье пьют!) Иди домой.

Ястржембский уходит.

ЗЮГАНОВ.

Что ты еще принес?

ЕЛЬЦИН.

Нет, так… Безделицу. Намедни ночью

Моя бессонница меня томила

И в голову пришли мне две-три мысли…

ЯВЛИНСКИЙ.

Гони их в шею!

ЕЛЬЦИН (стуча по голове).

Музыка, братки,

Такая там играет — нот не хватит,

Чтоб этот вальс собачий передать!

Смесь фуги, понимаешь, с «Варшавянкой»,

Газманов с Мурадели пополам.

То Хренников, то группа «Квин», а на ночь

Кобзон — и все вот в этой голове!

ЗЮГАНОВ.

Ты, Елкин, бог — и сам того не знаешь.

ЕЛЬЦИН.

Я знаю это. Уж чего-чего,

А это знаю крепко!

ЖИРИНОВСКИЙ.

Он бессмертный.

ГОРБАЧЕВ.

Посмотрим.

ЛЕБЕДЬ.

Глазки слипнутся смотреть…

ЗЮГАНОВ.

Да, кстати! Не поужинать ли вместе

С тобою нам, бессмертный Амудей?

ЕЛЬЦИН.

Я на диете…

ЯВЛИНСКИЙ.

Дьявол с ней, с диетой!

ГОРБАЧЕВ.

С тобой хочу поужинать!

ЛЕБЕДЬ.

И я!

ЖИРИНОВСКИЙ

Мы все хотим поужинать с тобою!

ЕЛЬЦИН.

Уговорили, милые. Приду.

ЖИРИНОВСКИЙ

Халява, братцы! Елкин угощает.

Ельцин уходит.

ЗЮГАНОВ.

Я избран, чтоб его остановить.

ЛЕБЕДЬ.

Нет, избран я!

ЯВЛИНСКИЙ.

И я.

ГОРБАЧЕВ.

И я был избран!

ЯВЛИНСКИЙ.

Не то мы все погибли…

ЖИРИНОВСКИЙ.

Ну, не все…

ЗЮГАНОВ.

Вот яд, последний дар моей гэбухи…

С ГКЧП ношу его с собою,

И часто всыпать я его хотел

Товарищам по партии, и часто

Товарищи хотели всыпать мне,

Но никогда ничё не получалось…

Теперь — пора. Заветный дар ГБ,

Переходи сегодня в рюмку водки!

2.

Ресторан. Таблички на столе: «Сальери», «Сальери», «Сальери» — и табличка во главе стола: «Елкин».

ЗЮГАНОВ.

Что ты сегодня пасмурен?

ЕЛЬЦИН.

Я? Нет.

ЗЮГАНОВ.

Я не слепой.

Чем ты, мой друг, расстроен?

Обед хороший, славный коллектив,

А ты молчишь и хмуришься.

ЕЛЬЦИН.

Признаться,

Мой реквием меня тревожит.

ВСЕ.

А?!

ЗЮГАНОВ.

Ты сочиняешь реквием?

ЕЛЬЦИН.

Не то чтоб

Я сам… Но восемь лет кропаю гимн,

А все, однако ж, реквием выходит…

Такой вот музыкальный, блин, момент!

Но то я сам, а тут кошмарный случай…

Не слышали? Играл я на полу

С моим премьером. Знаете, такой

Смышленый…

ЯВЛИНСКИЙ.

Знаем, знаем…

ЕЛЬЦИН.

Вдруг позвали.

Я вышел. Человек какой-то черный

(Шахтер, наверно) громко заказал

Мне реквием — и скрылся.

ЛЕБЕДЬ.

Так спасибо

Скажи, что заказали не тебя,

А реквием!

ЯВЛИНСКИЙ.

И что?

ЕЛЬЦИН.

Назавтра тот же

Пришел и под окном всю ночь шумел

И требовал зарплаты прошлогодней.

Как будто, понимаешь, я кассир!

Потом еще пятнадцать тыщ шахтеров,

Голодные, под окна подошли —

Все черные! — и касками стучали,

И проклинали весь наш Госконцерт!

Вот музыка пошла какая…

ЗЮГАНОВ.

Полно,

Рассей пустую думу! Полозков

Говаривал мне: слушай, брат Андреич,

Как толпы черные к тебе придут.

Откупори шампанское с ОМОНом

Иль перечти «Архипелаг ГУЛАГ».

ЕЛЬЦИН.

Да! Полозков ведь был тебе приятель…

Он часть партийной кассы отчинил —

Тебе, мой друг… Тут есть один мотив,

Довольно интересный прокурору…

Статья иль срок… Да! правда ли, Сальери,

Что наш Кирсан кого-то отравил?

ЯВЛИНСКИЙ.

Не думаю, чтоб сам.

ЕЛЬЦИН.

Ведь он же гений!

ЖИРИНОВСКИЙ (уточняет).

Как ты да я.

ЕЛЬЦИН.

…А гений и злодейство — Две вещи несовместные.

ЗЮГАНОВ.

Ага.

Сыплет яд в бокал Ельцину. Все остальные тоже сыплют яд Ельцину.

Ну, пей же.

ЛЕБЕДЬ.

Пей скорее!

ЕЛЬЦИН.

Вы чего?

Я ж завязал! Ни-ни. Теперь ни грамма.

Ну, максимум боржом.

ЖИРИНОВСКИЙ.

Приплыли. Он

Тут будет сочинять еще лет двадцать!

ЛЕБЕДЬ.

Не доживу.

ЕЛЬЦИН (Зюганову).

Ты плачешь?

ЗЮГАНОВ (падая на колени).

Выпей, друг!

ЕЛЬЦИН.

И не проси! Наина не велела.

ЯВЛИНСКИЙ.

Додирижировался…

ЖИРИНОВСКИЙ.

Стопаря прими и не греши! А мы не скажем.

Разок-то можно… Слушай, люди ждут!

ЕЛЬЦИН.

Эх, ладно! Уломали! Ну, по первой —

За весь наш композиторский союз.

Связующий Моцартов и Сальерей

На радость местной публики.

Пьет.

ЖИРИНОВСКИЙ (шепотом).

Кранты.

Он это выпил!

ЯВЛИНСКИЙ.

Засекайте время.

ЕЛЬЦИН (нюхая стакан).

Что это, братцы, за лесоповал?

А впрочем, черт с ним! Раз такое дело —

Сейчас сыграю!.. (Сидящему рядом.) Уши заложи.

Достает из-под стола гармонь и рвет мехи. Дикая какофония на тему «Ах вы сени мои, сени!». Явлинский рыдает.

ЕЛЬЦИН.

Когда бы все так чувствовали силу

Гармонии… Но нет, тогда б не смог

И мир существовать — с ума бы спятил!

Что значит — композиторский талант!

Нас мало избранных, счастливцев праздных,

Притом — законно избранных… (Зевает.) Ну, все.

Пойду просплюсь! (Кивая на бокал.)

Завязывайте с этим. (Уходит.)

ГОРБАЧЕВ.

Спокойной ночи, в целом, и бай-бай.

ЗЮГАНОВ (мрачно).

«Пойду просплюсь…» Ну что же, ты заснешь

Надолго, Елкин… Это обещаю —

Надолго, очень…

ЛЕБЕДЬ.

Да! Три дня проспит

Как минимум. Потом опять начнется.

ЖИРИНОВСКИЙ (нюхая стакан, из которого пил Ельцин).

Эх, черт возьми! Какой коктейль пропал!

Ясная подляна[77]

1.

Утро. Разнорабочие — Козел и Свинья — снимают указатель «Горки-9» и переговариваются в процессе работы.

КОЗЕЛ. Не, ну я не понимаю… Такая хорошая была названия. И цифра при ней…

СВИНЬЯ. Ты что, арифметикой увлекаешься?

КОЗЕЛ. Да боже упаси!

СВИНЬЯ. А зачем тебе цифра?

КОЗЕЛ. Для порядку! Горки-девять, «Союз-один», Арзамас-шестнадцать…

СВИНЬЯ. При чем тут Арзамас? Доллар — шестнадцать! А Арзамаса скоро вообще никакого не будет!

КОЗЕЛ. Не, но почему вдруг новая названия-то? И без цифры?

СВИНЬЯ. Не твое свинячье дело, козел! Давай прибивай.

И, сняв табличку «Горки-9», они привинчивают к столбу новую: «ЯСНАЯ ПОЛЯНА».

2.

Перед зеркалом стоит Ельцин. У него огромные кустистые седые брови и седая же борода. В общем, вылитый Лев Толстой.

ЕЛЬЦИН. Батюшки мои! Вот это да!

ОТРАЖЕНИЕ. Да, да, нет, да!

ЕЛЬЦИН. Что-то я это… дописался… И то сказать: помоложе был — писчую бумагу пачками шарашил! Что ни указ, то роман. А теперь — одна устная речь осталась. (Жалуясь.) Не могу молчать. Все говорят: помолчи уже! А я не могу.

ПРИМАКОВ(входя). Доброе утро, Лев Николаевич!

ЕЛЬЦИН. Кто Лев?

ПРИМАКОВ. Вы Лев.

ЕЛЬЦИН. Я — Борис Николаевич!

ПРИМАКОВ(уклончиво). Хозяин — барин.

ЕЛЬЦИН. А вы кто?

ПРИМАКОВ. Я — новый управляющий вашего имения.

ЕЛЬЦИН. Моего имения? Ах, ну да… И как дела в имении?

ПРИМАКОВ. Полный дефолт.

ЕЛЬЦИН. Вы, значит, не ругайтесь, а скажите по-русски.

ПРИМАКОВ. Имение в долгах. Но — не беспокойтесь. Я привел с собой таких профессионалов…

ЕЛЬЦИН. А раньше кто управлял? Любители?

ПРИМАКОВ. Еще какие любители. (Кричит в сторону двери.) Входи!

ГЕРАЩЕНКО(входя). Добрый день, граф!

ЕЛЬЦИН. Кто граф?

ГЕРАЩЕНКО. Ну не я же.

ПРИМАКОВ. Это наш главный специалист по наличности. Сейчас он вам все покажет.

ГЕРАЩЕНКО(бухает на стол амбарные книги). Следите за руками, граф: вот дебет, вот кредит… Видите эту цифру — вот эту, видите?

ЕЛЬЦИН. Погоди ты, от ноликов в глазах рябит. Что это?

ГЕРАЩЕНКО. Это долг.

ЕЛЬЦИН. Мой долг?

ГЕРАЩЕНКО. Он самый.

ЕЛЬЦИН. Зачем ты меня расстраиваешь с утра? Я великий человек, совесть нации, а ты, значит, со своими ноликами… И что же делать?

ГЕРАЩЕНКО. Что делать, это вы у Чернышевского спросите, но, если сейчас срочно кого-нибудь потолще не придушить, мы на одних процентах удавимся.

ЕЛЬЦИН. Вообще-то я против насилия…

ГЕРАЩЕНКО. Вообще-то я тоже против. Но сейчас обязательно надо кого-нибудь придушить.

ЕЛЬЦИН. Кого?

ГЕРАЩЕНКО. Да хоть кого! Вот список здешних банкиров — все милейшие люди…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Барин! Врач пришел.

ЕЛЬЦИН. К кому?

3.

СЕЛЕЗНЕВ(входя). Я к вам. голубчик, к вам!

ЕЛЬЦИН. Но я не болен!

СЕЛЕЗНЕВ. Ну откуда вам знать заранее?

ЕЛЬЦИН. Я отлично себя чувствую!

СЕЛЕЗНЕВ. Это галлюцинация. А вот мы сейчас созовем независимую экспертизу — послушаем вас, посмотрим, пощупаем…

ЕЛЬЦИН. Я, значит, никому не позволю себя щупать! Я вам не курица!

СЕЛЕЗНЕВ. Надо, батенька. Ну что вы как маленький. Вы же у нас один.

ЕЛЬЦИН. Вам одного мало?

СЕЛЕЗНЕВ. Вы не наличность, вас мало не бывает. Просто вам уже нельзя управлять имением! Это вредно!

ЕЛЬЦИН. Кому вредно?

СЕЛЕЗНЕВ. Имению.

ЕЛЬЦИН. А кто же им, по-вашему, должен управлять?

СЕЛЕЗНЕВ. Эту проблему наша экспертиза решит. Имеются законные наследники…

ЕЛЬЦИН. Нет у меня наследников!

ПРИМАКОВ. Погодите, вы же вроде сами назначали…

ЕЛЬЦИН. Сам назначил, сам и снял. Один я. Великий писатель земли русской! Пока всех, понимаешь, тут не попишу, буду управлять!

СЕЛЕЗНЕВ. Не спорьте, больной. Наш консилиум дает вам гарантии безопасного путешествия пешком до станции Астапово.

ЕЛЬЦИН. Какое еще Астапово?

ПРИМАКОВ(доставая карту). А, это здесь, недалеко. Тульская железная дорога…

ЕЛЬЦИН. На рельсы я больше не лягу, и не просите. Я вам, понимаешь, не Анна Каренина!

СЕЛЕЗНЕВ. Вы, конечно, местный классик, но медицинскую комиссию мы все-таки соберем. Только не волнуйтесь. Там у нас такие светила — что ни доктор, то диагноз!

ЕЛЬЦИН. Вон отсюда!

СЕЛЕЗНЕВ. Ухожу за медперсоналом.

В дверях сталкивается с урядником — Степашиным.

СЕЛЕЗНЕВ. Добрый день, коллега. Как здоровье?

СТЕПАШИН. Спасибо.

СЕЛЕЗНЕВ. Руки не чешутся? (Уходит.)

4.

ЕЛЬЦИН. Слушай, хорошо, что ты пришел. А то просто спасу нет!

СТЕПАШИН. Добрый день, барин! В чем проблема?

ЕЛЬЦИН. Да вот — медицина эта! На железнодорожную станцию пешком выгоняют.

СТЕПАШИН. Уже?

ЕЛЬЦИН. Да! Хотят отрешить от имения. Говорят: несостоятельный я.

ГЕРАЩЕНКО(заинтересовавшись). А вы состоятельный?

СТЕПАШИН(кивая на Геращенко). Который медицина? Этот?

ЕЛЬЦИН. Не этот. А вон тот, с саквояжем!

СТЕПАШИН. Догнать?

ЕЛЬЦИН. Не надо.

СТЕПАШИН. А то вы только свистните.

ЕЛЬЦИН. Куда еще свистеть? И так денег нет!

СТЕПАШИН. Я как раз насчет этого и зашел, барин…

ЕЛЬЦИН. У тебя есть деньги? Слушай, дай взаймы, а то у меня тут дефолт запущенный…

СТЕПАШИН. Вам — с удовольствием. Как только появятся деньги — с удовольствием.

ЕЛЬЦИН. А ты недоимки собери!

СТЕПАШИН. Не с кого, барин. Народишко уже совсем разутый…

ЕЛЬЦИН. Ну и правильно. Опрощаться надо.

СТЕПАШИН. Они уже и так опростились дальше некуда. Вегетарианцами стали…

ЕЛЬЦИН. Вот и хорошо!

СТЕПАШИН. Еще бы не хорошо: второй год на подножном корму. (Тихо.) Боюсь, наследнички ваши народишко-то взбунтуют.

ЕЛЬЦИН. Ты что? Серьезно, что ли?

СТЕПАШИН. Ага. Осеннее наступление крепостных. С лозунгами.

ЕЛЬЦИН. И — какие лозунги?

СТЕПАШИН. Знаете, я лучше в письменном виде…

ЕЛЬЦИН. Говори!

СТЕПАШИН(достает блокнот, мнется). Ну, тут… В общем, разные есть… Вот, например… вот хотя бы…

ЕЛЬЦИН. Ну!

СТЕПАШИН. «Барина — на рельсы».

ЕЛЬЦИН. Не пойду. Дальше.

СТЕПАШИН. Дальше: «Лев Толстой — Иуда!». Четыре штуки. Потом еще вот… «Сам пахай бесплатно!» и «Где наши деньги?».

ЕЛЬЦИН (оживляясь). Да! А где их деньги?

ПРИМАКОВ. Я не знаю.

ЕЛЬЦИН. И я не знаю. (Степашину.) Когда, говоришь, оно будет? Осеннее наступление это?

СТЕПАШИН. Да вот-вот уже.

ЕЛЬЦИН. Будь другом, найди какого-нибудь урядника из профсоюзов, пускай возглавит эту гадость…

Голоса за дверями.

ЕЛЬЦИН(выглядывая за дверь). Слушай, ты уж защити меня в случае чего!

СТЕПАШИН(апарт). В случае чего — кто бы меня защитил…

ЕЛЬЦИН. Сколько их…

ПРИМАКОВ. Да уж чего-чего, а наследников вы наплодили — никаких полян не напасешься!

ЕЛЬЦИН. Ну, так само получилось. (Извиняясь.) Темперамент, понимаешь…

5.

ЛЕБЕДЬ (появляясь в двери). Здорово, папаша! Это мы.

ЕЛЬЦИН. Рязанский полк тебе папаша.

ЛЕБЕДЬ(удовлетворенно). Ага. Конфронтация.

Входят Лужков, Жириновский, Селезнев с Зюгановым и Черномырдин.

ЖИРИНОВСКИЙ. Николаич, уходить будем?

СТЕПАШИН. Простите, мне пора. У меня дел… (Исчезает в буквальном смысле слова — растворяется прямо в кадре.)

ЕЛЬЦИН. Куда это он?

ПРИМАКОВ. Пойду посмотрю. (Растворяется следом.)

СЕЛЕЗНЕВ. Начинаем консилиум.

ЗЮГАНОВ(выступая вперед). Вы, глубоко больной классик, отдайте имение законным наследникам — и уходите!

ГЕРАЩЕНКО(пришедшим). Должен официально предупредить: в настоящее время он в очень плохом состоянии.

ЕЛЬЦИН. Что?! И вы, значит, туда же?

ГЕРАЩЕНКО. Я про бюджет! Имение заложено-перезаложено. Дебет малюсенький, дефицит огромный. Я бы на вашем месте не связывался.

ЗЮГАНОВ. Мы возьмем всю ответственность за имение на себя!

СЕЛЕЗНЕВ. И все имение тоже возьмем на себя!

ЖИРИНОВСКИЙ. Всё перепишем на себя, вообще всё, лохов нет!

ГЕРАЩЕНКО. Проценты по долгам дикие…

ЖИРИНОВСКИЙ. Я сам дикий, однозначно, не надо меня пугать!

ЗЮГАНОВ. А долги спишем на папашу.

ГЕРАЩЕНКО. Как скажете. Мое дело — посчитать.

СЕЛЕЗНЕВ. В общем, вот вам, барин, заключение консилиума: вы гений, но очень тяжелый. Пишите отвальную — и идемте пешком на станцию Астапово. Все прогрессивное человечество уже там. Би-би-си, Си-эн-эн, Сергей Доренко. Идемте. И лучше добровольно, это я вам как врач говорю…

Подступают к Ельцину.

ЕЛЬЦИН. Я, значит, сразу вам честно хочу сказать: ничего этого не будет, зачем вы пришли. Силой меня не сдвинуть, потому что я — глыба. Я такой матерый человечище, что даже сам удивляюсь!

Пауза. Все переглядываются.

6.

По проселочной дороге едет телега. На ней сидит связанный по рукам и ногам Ельцин. Рядом с ним доктор Селезнев. Телегой управляет Зюганов, в телеге и вокруг нее — Черномырдин, Лебедь, Жириновский и Лужков.

ЕЛЬЦИН (продолжает говорить). Это, значит, совершенно невозможно! Я русский классик! Это мое имение! Я тут пишу краеугольные сочинения для средней школы!

ЗЮГАНОВ. Знаем мы ваши сочинения! Богохульство одно. Правильно вас анафеме-то предавали. Надо же додуматься — писать про смерть этого… не помню, как звали… Ильича! Ильич бессмертен!

СЕЛЕЗНЕВ. Медицинский факт.

ЕЛЬЦИН. Я глыба!

ЖИРИНОВСКИЙ. Да-да, конечно. А я Наполеон.

ЕЛЬЦИН. Я писатель! Записки этого… не маркера… Президента! (Кивая на Лужкова.) Этот, в кепке, вам, что ли, лучше напишет?

ЛУЖКОВ. А что? И напишу!

ЖИРИНОВСКИЙ. Севастопольские рассказы, однозначно! Круглый год.

ЛЕБЕДЬ. Молчи, придурок. (Ельцину.) За русскую литературу не волнуйтесь. Мы тут все писатели.

ЧЕРНОМЫРДИН. Весной померяемся тиражами…

ЕЛЬЦИН. Вы всю типографию в клочья разнесете!

ЗЮГАНОВ. Зачем всю? Мы же все приличные люди. Договоримся. (Лебедю.) Правда?

ЛЕБЕДЬ. Никаких сомнений.

ЛУЖКОВ. Чего-то не понял я. Вы же оба договаривались со мной!

ЗЮГАНОВ. Это были предварительные договоренности.

Телега постепенно въезжает в туман: из тумана слышны голоса. Все говорят уже одновременно, точнее, собачатся в голос.

ЧЕРНОМЫРДИН. Погоди! Ты — с ними? А мы?

ЛУЖКОВ. Это тема для отдельных консультаций!

ЖИРИНОВСКИЙ. Чур, без меня никому не договариваться!

ЧЕРНОМЫРДИН. Давайте без интриг. А просто по-честному поделим имение.

ЛУЖКОВ. Хорошо, по-честному. Мне — одна половина, вам всем — вторая.

ЛЕБЕДЬ. Отставить! Имение — мое!

ЖИРИНОВСКИЙ. Это ты Абрамычу скажи!

ЧЕРНОМЫРДИН. При чем тут Абрамыч?

ЛУЖКОВ. Слушайте, давайте договоримся, как будто мы люди!

ЗЮГАНОВ. Товарищи! Чур, я буду зеркало революции!..

Инцидент[78]

1.

Поздний вагон метро. В нем едут Черномырдин, Зюганов и Селезнев. Лужков, Кобзон, Березовский, Горбачев, Жириновский и Лебедь. Двери закрываются, вагон трогается и въезжает в туннель.

ЛЕБЕДЬ. Мы какую станцию проехали? Как называлась?

ЗЮГАНОВ. Не помню.

СЕЛЕЗНЕВ. Кажется, «Лубянка». Или «Комсомольская». В общем, что-то такое, с красной ветки.

ЛЕБЕДЬ. Это понятно, что с красной… А следующая — какая будет?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Знаете, тут ничего нельзя сказать заранее… Доедем — посмотрим.

ГОРБАЧЕВ. А вы что, не местный?

ЛЕБЕДЬ. Я просто под землей плохо ориентируюсь.

ГОРБАЧЕВ. Ну, я тоже, знаете ли, не Вергилий… Но Москву на всякий случай знать надо. Мало ли как сложится. Тут могут достать и из-под земли…

Едут. Зюганов заглядывает через плечо Березовского, читающего газету.

ЗЮГАНОВ. Что пишут?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Про вас — всякую гадость в основном. Хотите почитать?

ЗЮГАНОВ. Давайте сюда. Спасибо.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Уже прочли? (Зюганов кивает.) Так быстро? Да у вас способности!

СЕЛЕЗНЕВ. Нет у него никаких способностей.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Но он же прочел…

СЕЛЕЗНЕВ. Он прочел фамилию автора.

ЗЮГАНОВ. И запомнил!

2.

Двери открываются. В вагон вваливается Свинья в генеральской шинели.

СВИНЬЯ. Смирна! Вольна! Ур-ра! Я дошел. (Бухается на сиденье между Зюгановым и Селезневым.)

СЕЛЕЗНЕВ. Поосторожнее, пожалуйста.

СВИНЬЯ. Я устал! (Икает.) Я тут посижу.

ЗЮГАНОВ. Да-да, конечно. Отдыхайте.

СВИНЬЯ (оглядывая вагон). Ой, а людей-то! Не продохнуть. (Через паузу.) Мне плохо.

СЕЛЕЗНЕВ. Мы вас очень, очень понимаем.

СВИНЬЯ. Еще бы. Подержи место, мордатый, я сейчас.

ЗЮГАНОВ. Вы это кому?

СВИНЬЯ. Без разницы.

Отходит два шага и, повернувшись к двери, начинает расстегивать штаны. Обернувшись, бросает Зюганову:

Не поверишь. Еле дотерпел.

Пускает струю. Струя ползет между копыт с лампасами и течет по проходу, мимо пассажиров.

ЗЮГАНОВ. Гена! Ноги подними.

СЕЛЕЗНЕВ. А-а, спасибо.

Поднимают ноги. Пауза. Струя течет по вагону. Все смотрят.

ЛУЖКОВ. Ф-фу… Ну и запах.

ЛЕБЕДЬ. Здравствуй, Родина!

ЧЕРНОМЫРДИН. Слушайте, я что-то не пойму: мы в метро или где?

ЗЮГАНОВ. Ладно, чего там. Все свои.

ЧЕРНОМЫРДИН. Но — этот запах… Как-то даже непонятно…

СЕЛЕЗНЕВ. Привыкайте.

Струя течет по вагону, разливаясь ручейками.

ГОРБАЧЕВ. Я предупреждал: нельзя перескакивать через этапы. (Вздыхает.) Значит, сейчас в России вот такой этап. У целом…

ЛУЖКОВ. Вы что, ничего не чувствуете?

ЗЮГАНОВ. Я чувствую боль за народ!

ЛУЖКОВ. Я про запах!

ЗЮГАНОВ. Запах в пределах нормы.

СЕЛЕЗНЕВ. Не нравится — езжайте в такси.

КОБЗОН. Это свинство!

Все поворачиваются к нему.

ЗЮГАНОВ. Вы преувеличиваете.

КОБЗОН. Свинство самое натуральное!

СЕЛЕЗНЕВ. Ну, зачем же так? Ну, не сдержался человек, излил себя, зачем же раздувать…

ЗЮГАНОВ. Довели народ, а теперь нос воротят! А ему, может, больше терпеть было невмоготу!

СВИНЬЯ (садясь на место). Да! Я, может, всю жизнь держал все это в себе… Мучился! Думаете, легко было сдерживаться?

ЗЮГАНОВ. Знаю, что нелегко. Сам еле сдерживаюсь.

СВИНЬЯ. Не сдерживайся, товарищ! У нас теперь — свобода! Ссы где хочешь! (Икает и засыпает на плече у Зюганова.)

КОБЗОН. Он должен немедленно извиниться!

ЗЮГАНОВ. Ну. это уже, знаете, какая-то травля началась. Должны же быть какие-то пределы, правда?

Свинья согласно икает, не открывая глаз.

СЕЛЕЗНЕВ(шепотом). Правда, должны быть пределы. Он нас чуть не утопил, Гена. И этих. Хотя их как раз не жалко. ЗЮГАНОВ. Все свои.

КОБЗОН. Нет уж, не все! Пускай извиняется, пока я от Тайванчика Япончику не позвонил.

ЗЮГАНОВ(Кобзону). Я не пойму: вы-то здесь при чем? Он, когда тут все поливал, он вовсе не вас имел в виду. Он просто так, вообще…

СЕЛЕЗНЕВ(подхватывая). На кого бог пошлет. От полноты души.

КОБЗОН. Пускай извинится! А то я сейчас запою.

ВСЕ. Нет, нет!

ЗЮГАНОВ. Только не это! (Встает.) За ваш большой вклад в духовную жизнь этого вагона персонально у вас прошу прощения за эту неловкую случайную струю в наших от-ношениях. (Садится.) А все остальные пускай запасаются противогазами, потому что этот страдалец еще не все сделал!

СВИНЬЯ (икая). Да, у меня еще внутри много всего.

СЕЛЕЗНЕВ. Небось не за один год накопилось…

СВИНЬЯ. Вот погодите, твари, просплюсь — вообще «газваген» тут устрою!..

ЯВЛИНСКИЙ. Все, хватит! Вызываю милицию!

СВИНЬЯ. Давай-давай. Я, если чего, могу и милицию обоссать. У меня — неприкосновенность!

СЕЛЕЗНЕВ. Зачем нам милиция? Давайте решим дело полюбовно, по-нашему, по-охотнорядски…

Явлинский нажимает кнопку вызова милиции.

Ну вот! Что за беспокойный народ, а? А потом еще обижаются, что их не любят…

3.

Зуммер в отделении милиции на станции метро, где ужинают сержант Степашин и лейтенант Скуратов.

СТЕПАШИН. Опять принесло кого-то.

СКУРАТОВ. Подождет. Ну, будем!

Пьют, закусывают. Зуммер продолжается.

СТЕПАШИН. Не, не даст посидеть по-человечески, не даст. И чего я с юстиции ушел? Там надо мной вообще не капало. Хоть совсем не просыпайся. (Зуммер звонит без перерыва.) Упрямый какой-то прорезается. Сильно, видать, его достало. Послушаем?

СКУРАТОВ. Чего ж не послушать человека, раз звонит. Это же наша работа.

СТЕПАШИН. Правильно. Давай так: если решка — я его к тебе отфутболю, если орел — ты ко мне.

СКУРАТОВ. А если монетка встанет на ребро — рассмотрим по существу.

Все это время зуммер продолжает надрываться. Кидают монетку.

СТЕПАШИН. Везучий ты все-таки.

СКУРАТОВ. Давай, незримый бой, вперед!

СТЕПАШИН(снимает трубку). Первый слушает.

ГОЛОС ЯВЛИНСКОГО. Милиция! Милиция!

СТЕПАШИН. Кричать только не надо, тут не глухие. Что случилось?

ЯВЛИНСКИЙ. У нас в вагоне какая-то свинья нагадила!

СТЕПАШИН. Что значит «нагадила»? Выбирайте выражения, вы живете в цивилизованном обществе!

А в вагоне у динамика уже столпились несколько человек.

ГОРБАЧЕВ(в вагоне). Какая цивилизация! Тут не продохнуть уже! Давайте скорее сюда!

СТЕПАШИН. Зачем?

ЛУЖКОВ. Тут ужасно воняет!

СТЕПАШИН. Так зачем вам, чтобы еще и я приходил?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Надо запретить испражняться публично! Пускай они держат свое содержимое при себе!

ГОРБАЧЕВ. И вообще — не пускать свиней в метро!

ЛУЖКОВ. Примите меры!

СТЕПАШИН. Хорошо. Пожалуйста, подготовьте копию заявления по месту испражнения, анализ урины, заверенный в психдиспансере, показания машиниста, утку для следственного эксперимента со свиньей и две фотокарточки три на четыре.

ГОРБАЧЕВ. Чьи?

СТЕПАШИН. Это уже все равно. А мы всё это рассмотрим в порядке, предусмотренном законом.

ГОРБАЧЕВ. Да, но желательно, чтобы кто-нибудь тут все- таки убрал…

СТЕПАШИН. Записывайте адрес: Королевство Нидерланды, Гаага, Международный трибунал…

Скуратов хихикает.

ЛУЖКОВ. Вы что, издеваетесь?

СТЕПАШИН(закрыв трубку, Скуратову). Слушай, они только сейчас заметили.

ЗЮГАНОВ(пробившись к динамику). Товарищ дежурный, не обращайте внимания, никакого хулиганства в вагоне нет, хулиганства в вагоне мы не допустим. Тут сущая ерунда: одно простое существо, совсем простое, высказалось, как могло, — и уже отдыхает. А эти буянят, требуют крови, просто моральный террор какой-то…

СТЕПАШИН. То есть у вас ко мне вопросов нет?

ЗЮГАНОВ. Почему нет? Журналистов бы надо посадить нескольких.

СТЕПАШИН. Посадить журналистов? Это можно. Записывайте адрес: Африка, Гвинея-Бисау…

Скуратов, давно хихикающий, сползает от смеха под стол. Степашин, не выдержав, тоже начинает смеяться и вешает трубку.

СТЕПАШИН(сквозь смех). Слушай, нет — все-таки правильно я с юстиции сюда перешел. Здесь веселее. Наливай!

4.

В вагоне.

ЗЮГАНОВ. Безобразие. Повесил трубку.

ЛЕБЕДЬ. Так! Я чего-то не понял: убирать тут, после всех вот этих излияний… кто будет?

СЕЛЕЗНЕВ. Это частный вопрос. Главное, я считаю, надо все-таки осудить…

ВСЕ. Конечно! Давно пора!

СЕЛЕЗНЕВ. Осудить тех, которые накинулись на этого вот уставшего пассажира — и требуют крови! Надо быть терпимее к запаху родной мочи. Кто за осуждение экстремизма в целом, нажмите на какую-нибудь кнопочку!

ЯВЛИНСКИЙ. Экстремист у вас на плече дрыхнет!

ЗЮГАНОВ. У меня на плече отдыхает патриот. Он пописал в своем родном вагоне — и отдыхает. Руки прочь!

ЯВЛИНСКИЙ. Свинья это, а не патриот!

СЕЛЕЗНЕВ. Не надо бросаться обвинениями. Так ведь недалеко и до розни, а это уголовное дело… Нажимайте кнопочки, товарищи, нажимайте: кто против экстремизма?

ЛУЖКОВ. Я сейчас вот какую кнопочку нажму!

Нажимает кнопку связи с машинистом.

5.

Ельцин и Примаков в кабине машиниста. Ельцин спит, Примаков у руля.

ГОЛОС ЛУЖКОВА. Алло!

ПРИМАКОВ. Помощник машиниста слушает.

ЛУЖКОВ. Помощник! Наведите тут наконец порядок.

ПРИМАКОВ. А что случилось?

ЯВЛИНСКИЙ. Да все тут уже случилось, и давно!

БЕРЕЗОВСКИЙ. Надо запретить пьяному жлобью находиться в одном вагоне с цивилизованными людьми!

ЯВЛИНСКИЙ. А что же вы им денег давали на всякое безобразие, жлобью этому?

БЕРЕЗОВСКИЙ. На всякий случай давал. Вдруг они совсем к власти придут!

ЛУЖКОВ. Эй! В кабине! Пьяных удалять из нашего метро будем или нет? Не слышу!

ПРИМАКОВ. Видите ли, дело в том, что пьяные… я бы даже сказал — пьяные свиньи… составляют основное содержание пассажиропотока. Это же экономика. В конце концов, если вам не нравится запах, есть другие виды транспорта. Но, конечно, мы осуждаем.

ЛУЖКОВ. Это не ответ! Разбудите старшего машиниста.

ЕЛЬЦИН. Я не сплю. Я все слышу.

ЛУЖКОВ. Тогда скажите чего-нибудь!

ЕЛЬЦИН. Пожалуйста. Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны. Шутка-малютка! (Засыпает. Пауза.)

ЧЕРНОМЫРДИН. Кстати, насчет шуток-малюток. Вы заметили, что мы едем совсем без остановок?

ЛЕБЕДЬ. Вот я и смотрю. Один туннель, другой, а двери не открываются.

ЯВЛИНСКИЙ. Еще бы они и открывались! С таким запахом наш вагон будет в полной изоляции, это будьте уверены!

ЗЮГАНОВ. А нам никого и не надо. В родном вагоне, с родным запахом — тыщу лет жили и еще тыщу проживем! Правда?

СЕЛЕЗНЕВ. Святая правда, Гена!

СВИНЬЯ(просыпаясь). Где я?

ЗЮГАНОВ. На родине, товарищ! Не беспокойтесь, все в порядке. На родине!

СВИНЬЯ. А, ну тогда… Мордатый, подержи место, я сейчас…

Отходит к дверям и начинает расстегивать штаны. И под журчание начинают идти титры.

1999

Их борьба[79]

В одной европейской стране, в двадцатом веке…

1.

Нечто вроде партячейки (районное отделение НСДАП). Под транспарантом «Национал-социализм — наше будущее!» сидит Зюганов, одетый в классическую коричневую форму. На рукаве — стилизованная свастика из серпа и молота.

ЗЮГАНОВ(разговаривает по телефону). Записывайте текст лозунгов. «Реформы, хальт!» Записали? Три штуки. «Чубайс, хенде хох!» — три штуки. «Время, цурюк!» — три штуки. «Нихт антинародному телевидению!» — пять штук. Что значит «уже было»? Лозунг не капуста — им можно кормить до смерти. Что? (Селезневу.) Они говорят: многих уже пучит.

СЕЛЕЗНЕВ. Напомни про партийную дисциплину.

ЗЮГАНОВ. Так их от нее и пучит.

СЕЛЕЗНЕВ. Тогда напомни про партийную кассу. И портреты пускай возьмут.

ЗЮГАНОВ. Чьи портреты? Наши?

СЕЛЕЗНЕВ. Наши пока не надо. Пускай возьмут покойников.

ЗЮГАНОВ. Понял. (В трубку.) Берите покойников. Что?! Не надо никого выкапывать. Портреты берите! (Селезневу.) Они спрашивают: всех покойников брать с собой?

СЕЛЕЗНЕВ. Только вечно живых!

ЗЮГАНОВ(в трубку). Только вечно живых! Что? Усатого фюрера — в первую очередь! (Вешает трубку.) Слушай, я забыл: в честь чего у нас сегодня демонстрация?

СЕЛЕЗНЕВ. Весеннее наступление на фатерлянд.

ЗЮГАНОВ. А-а. (Хмыкает.) Слушай, а ловко мы их все-таки сделали. Рейхстаг — наш, правительство — наше, а отвечают за все — они. Повезло со страной!

СЕЛЕЗНЕВ. Места знать надо.

2.

Примаков сидит за массивным столом в огромном кабинете имперского стиля. Напротив — Геращенко.

ПРИМАКОВ. Какие новости, центробанкфюрер?

ГЕРАЩЕНКО. С утра было двадцать три марки за доллар

ПРИМАКОВ. Двадцать три марки?

ГЕРАЩЕНКО. И сорок пфеннигов.

ПРИМАКОВ. Это хорошо или плохо?

ГЕРАЩЕНКО. Кому как. Марка падает.

ПРИМАКОВ. Куда?

ГЕРАЩЕНКО. Что?

ПРИМАКОВ. Ну, вот куда она все время падает?

ГЕРАЩЕНКО. Мимо доллара.

ПРИМАКОВ. И что вы в связи с этим предпринимаете?

ГЕРАЩЕНКО. Коплю доллары.

ПРИМАКОВ. Получается?

ГЕРАЩЕНКО. У меня — да.

ПРИМАКОВ. Как дела с налогами?

ГЕРАЩЕНКО. У меня — хорошо.

ПРИМАКОВ. А в стране?

ГЕРАЩЕНКО. Писателям дано поручение создать светлый образ налогового оберштурмбаннфюрера.

ПРИМАКОВ. Справятся?

ГЕРАЩЕНКО. Должны.

ПРИМАКОВ. Как обстоят дела с траншем?

ГЕРАЩЕНКО. Товарищ по партии, отвечающий за переговоры с загнивающим международным банкирством, полон оптимизма.

ПРИМАКОВ. Тоже копит доллары?

ГЕРАЩЕНКО. А как же!

ПРИМАКОВ. А как идут переговоры?

ГЕРАЩЕНКО. Он считает — успешно.

ПРИМАКОВ. А как считают они?

ГЕРАЩЕНКО. Какая нам разница?

ПРИМАКОВ. Правильно. Но — фатерлянду нужны деньги.

ГЕРАЩЕНКО. Нужны — нарисуем.

ПРИМАКОВ. Погодите, это же будет эта… как ее… инфляция!

ГЕРАЩЕНКО. Я знаю.

ПРИМАКОВ. Тогда надо заранее назначить виноватых.

ГЕРАЩЕНКО. Я думаю, партайгеноссе, этим уже занимаются.

3.

Пивная. Разговор.

— Довели страну.

— Кто?

— Демократы! Веймарцы эти.

— Кто-кто?!

— Ну, помнишь, был у нас этот… Веймар.

— Во-во. Веймар, шмеймар… Тоже небось из этих…

— Так они во всем и виноваты.

— Ясное дело, не мы же!

— Раньше хорошо было! При кайзере.

— При каком кайзере?

— Ну, такой, с бровями. Ты молодой, не застал. При нем зарплату платили.

— За что?

— Ни за что. Просто так. Придешь на работу — платят. И не придешь — платят.

— Хорошее было время!

— Кайзер, шмайзер… Я бы их всех…

— Кого?

— Ну, этих всех.

— Всех не надо. Оставь на развод.

— Зачем?

— А потом когда-нибудь опять все накроется, а они — тут как тут!

4.

Чубайс и Кириенко — в рабочих тужурках, печатают вручную антифашистскую листовку «Новая сила» и вычитывают текст.

КИРИЕНКО. Слушай, давно хотел у тебя спросить: как это получилось, что фашисты у нас слева, а антифашисты — справа?

ЧУБАЙС. Земля круглая.

КИРИЕНКО. И что?

ЧУБАЙС. Ну, вот мы и вошли в то же самое, но с другой стороны.

ГОЛОС АНПИЛОВА(в мегафон). Смерть буржуазии!

Звон стекла. Через высаженное окно виден Анпилов с микрофоном. Сзади маячит Козел с мегафоном в руках.

АНПИЛОВ(через мегафон). Да здравствует Объединенный фронт трудящихся!

КИРИЕНКО. В рот ваш фронт!

Распыляет на Анпилова средство от тараканов. Анпилов и Козел исчезают. Кириенко начинает крутить диск телефона.

ЧУБАЙС. Ты куда звонишь?

КИРИЕНКО. В полицию.

ЧУБАЙС. Не смеши меня. Они даже не приедут.

КИРИЕНКО. Почему?

ЧУБАЙС. Они сейчас борются с лицами неарийской национальности.

КИРИЕНКО. Все?

ЧУБАЙС. Остальные ловят Собчака.

КИРИЕНКО. А куда же тогда звонить?

ЧУБАЙС. Не знаю. Но похоже, что в Принстонский университет.

КИРИЕНКО. Зачем?

ЧУБАЙС. Трудоустраиваться.

КИРИЕНКО(вешает трубку). Все-таки странно. Эти громят евреев под знаменем Маркса — а у нас ни серпа, ни молота… Один Тельман, и тот — Гдлян.

5.

Собрание во фракции НСДАП в рейхстаге.

СЕЛЕЗНЕВ. Сегодня в повестке дня первый вопрос — о преодолении экстремизма. Это важный вопрос, геноссе. С экстремизмом надо бороться. Например, некоторые — некоторые! — хотят запретить нашу организацию, хотя сами, между нами говоря, евреи.

ГОЛОС. Совсем обнаглели!

СЕЛЕЗНЕВ. Да, это чистый экстремизм! И мы, конечно, будем с этим бороться. Второй вопрос повестки: новый лозунг дня. По этому вопросу доложит партайгеноссе Зю.

ЗЮГАНОВ. Я думаю, геноссен, лозунг дня у нас должен быть такой: «Народному правительству — фройндшафт, антинародному режиму — капут!»

ГОЛОС. Правильно!

ДРУГОЙ ГОЛОС. А президент?

ЗЮГАНОВ. Что — президент?

СЕЛЕЗНЕВ. Да, у нас в стране есть президент. Он старенький, но может убить.

ЗЮГАНОВ. За что?

СЕЛЕЗНЕВ. И за что, и просто так может убить. Давайте его не раздражать.

ЗЮГАНОВ. Президент — прошедший этап! Давно пора передать его полномочия в правительство, канцлеру!

СЕЛЕЗНЕВ. Тогда он убьет канцлера.

ЗЮГАНОВ. Значит, лозунг дня должен быть такой: «Руки прочь от правительства общественного согласия!» А кто не согласен, тех мочить.

СЕЛЕЗНЕВ. Насчет «мочить» в протокол не пиши, арестуют.

ЗЮГАНОВ. А мы — именем народа!

СЕЛЕЗНЕВ. А-а. Тогда другое дело.

ЗЮГАНОВ. А в случае чего выведем на улицы трудящиеся массы, то есть мирные штурмовые отряды. Но разрушить общественное согласие не позволим. Либо наше правительство, либо вообще никакого!

6.

Апартаменты президента. Он завтракает, беседуя с кем-то, кто за кадром.

ЕЛЬЦИН. Так и сказали?

ГОЛОС. Так точно. Выведут массы!

ЕЛЬЦИН. Ну, массы мы совместными усилиями уже практически вывели… Но надо же, какая интересная вещь получается… Значит, поменять правительство мне нельзя?

ГОЛОС. В настоящее время — очень опасно.

ЕЛЬЦИН. А не менять?

ГОЛОС. А не менять — вообще кранты.

ЕЛЬЦИН. Понял. А что делать?

ГОЛОС. Врачи говорят — что угодно, только не волноваться.

ЕЛЬЦИН. Мне-то чего волноваться? Я законно избранный президент этого фатер… матер… лянда! У нас сейчас какой год? Не тридцать третий часом?

ГОЛОС. Девяносто девятый.

ЕЛЬЦИН. Ну, все равно. Главное, чтобы делилось на троих…

7.

Зюганов и Селезнев в кафе. Ужин.

СЕЛЕЗНЕВ. А интересно: какое звание у нашего канцлера?

ЗЮГАНОВ. Этого никто не знает. Ходит он всегда в штатском. Тихий приличный человек. Называть пока что можно просто — товарищ по партии. А там посмотрим…

СЕЛЕЗНЕВ. До этого еще надо дожить. А зимой-то — перевыборы в рейхстаг…

ЗЮГАНОВ. Ужасная неприятность. Сколько можно ставить галочки? Народ должен работать! Я считаю: выбрали один раз — и хорош, дальше уже мы сами справимся! Самое время…

СЕЛЕЗНЕВ. Кстати, кажется, где-то рядом зреет заговор против демократии.

ЗЮГАНОВ. В смысле?

СЕЛЕЗНЕВ. Коварство какое-то затевается против нашей рейхсканцелярии. Неужели не чувствуете?

ЗЮГАНОВ. Как же. как же… Уже чувствую.

СЕЛЕЗНЕВ. Что бы это, например, могло быть, как вы думаете?

ЗЮГАНОВ. Я думаю — поджог. Какой-нибудь враг народа может поджечь рейхстаг.

СЕЛЕЗНЕВ. А это практически возможно?

ЗЮГАНОВ. Почему нет? Спички, солярка… Новодворская.

СЕЛЕЗНЕВ. Новодворская?

ЗЮГАНОВ. Ну а кто же еще может поджечь рейхстаг?

СЕЛЕЗНЕВ. Действительно!

8.

Ночь. Рейхстаг. Зюганов, Селезнев и два каких-то мужика. К батарее прикована Новодворская, к её пальцам примотана обгорелая спичка.

НОВОДВОРСКАЯ. У вас ничего не получится.

ЗЮГАНОВ. А вот сейчас увидим. Ну как, мужики? Готовы?

ПЕРВЫЙ МУЖИК. Да мы-то давно готовы…

ЗЮГАНОВ. Зажигайте!

ПЕРВЫЙ МУЖИК (заканчивает фразу).…только спичек нет.

ЗЮГАНОВ. Как — нет спичек?

ВТОРОЙ МУЖИК. А так. Нет, и все! Вот к ней последнюю примотали.

ПЕРВЫЙ МУЖИК. Кончились в фатерлянде спички!

СЕЛЕЗНЕВ. Как могут кончиться спички? У нас вице-канцлер — председатель Госплана!

ВТОРОЙ МУЖИК. В том-то и дело. Да вы не переживайте так из-за спичек-то. Все равно солярки нет.

СЕЛЕЗНЕВ. Почему нет?

ПЕРВЫЙ МУЖИК. Черт его знает! Накладная вроде была, но там одной подписи не хватало. Бухгалтерия вроде выходная — ну, кладовщик и забил на это дело.

СЕЛЕЗНЕВ. Какой кладовщик?

ПЕРВЫЙ МУЖИК. Обычный кладовщик.

ЗЮГАНОВ. Да вы бы объяснили ему, что это на поджог рейхстага!

ВТОРОЙ МУЖИК. А кладовщику по барабану — рейхстаг, не рейхстаг. У него рабочий день кончился, он и ушел.

НОВОДВОРСКАЯ. Я же говорила: у вас никогда ничего не получится!

ЗЮГАНОВ. Почему?

НОВОДВОРСКАЯ. Потому что совок! А вы — двоечники. Даже не можете толком организовать провокацию.

СЕЛЕЗНЕВ. А вы сами? Разве вы сами не хотите поджечь рейхстаг?

НОВОДВОРСКАЯ. Ваш рейхстаг? Конечно, хочу.

ЗЮГАНОВ. Так, может, у вас есть с собою спички?

НОВОДВОРСКАЯ. Зачем мне спички? Я бы могла поджечь это все одним взглядом… Но я не буду этого делать.

ЗЮГАНОВ. Почему?

НОВОДВОРСКАЯ. Из вредности!

9.

Ельцин в своих апартаментах.

ЕЛЬЦИН. Слушай, мне кажется — или у нас в фатерлянде пахнет паленым?

ГОЛОС. Пока вроде бы нет.

ЕЛЬЦИН. Ну и слава богу. А то у меня такой нюх… Значит, они хотят, чтобы я отдал все свои полномочия канцлеру?

ГОЛОС. Хотят.

ЕЛЬЦИН. Ага. А год. говоришь, не тридцать третий?

Гуманитарная катастрофа[80]

1.

Вашингтон. У зеркала стоит Клинтон в военной форме.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС(интимно). Билл, ты сегодня в форме?

2.

Москва. У зеркала стоит Зюганов, завязывает галстук.

ДРУГОЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Гена, скажи, слово «натофашизм» — это ты сам придумал?

ЗЮГАНОВ. Сам.

ГОЛОС. Гена, какой же ты все-таки умный!

3.

Клинтон-главнокомандующий стоит перед неким летчиком, лица которого мы не видим.

КЛИНТОН. Ставлю задачу — предотвратить гуманитарную катастрофу!

ЛЕТЧИК. Есть, сэр!

КЛИНТОН. Для этого надо разбомбить Югославию.

ЛЕТЧИК. Есть, сэр!

КЛИНТОН. Вопросы есть?

ЛЕТЧИК. Есть, сэр!

КЛИНТОН. Задавайте.

Камера объезжает летчика и показывает его лицо. Это тоже Клинтон.

ЛЕТЧИК. Югославия — это где?

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ. Это мы уточним, пока вы будете туда лететь. Еще вопросы?

4.

Призывной пункт. У входа курит КОЗЕЛ.

ЖИРИНОВСКИЙ. Здесь собирают патриотов?

КОЗЕЛ. Собирать их будут с поля боя. Пока что собираются сами. Проходите.

Внутри. За столом сидит Селезнев, входит Жириновский.

ЖИРИНОВСКИЙ. У меня чешутся руки…

СЕЛЕЗНЕВ. Ага. Это либо к врачу, либо ко мне.

ЖИРИНОВСКИЙ. К вам, к вам! Врачи уже бессильны.

СЕЛЕЗНЕВ. Владимир, вы за свободу Сербии?

ЖИРИНОВСКИЙ. Еще бы!

СЕЛЕЗНЕВ. И вы хотели лично возглавить отряд добровольцев?

ЖИРИНОВСКИЙ. А то нет!

СЕЛЕЗНЕВ. Тогда я вас записываю.

ЖИРИНОВСКИЙ. Это я вас записываю.

СЕЛЕЗНЕВ. Почему?

ЖИРИНОВСКИЙ. Потому что кто возглавляет, тот и записывает, однозначно! А остальные — воюют!

ЗЮГАНОВ(входя). Простите, озабоченных здесь принимают?

СЕЛЕЗНЕВ. Смотря чем озабочены.

ЗЮГАНОВ. Да вот, хочу лично побороться с этим… как же его? С натофашизмом.

СЕЛЕЗНЕВ. А-а. Тогда здесь.

5.

Клинтон летит в бомбардировщике.

КЛИНТОН. Слушайте, там внизу такая, в форме сапога… Бомбить, мать его?

ГОЛОС. Не надо, мать твою.

КЛИНТОН. Почему, мать вашу?

ГОЛОС. Это Италия, мать ее.

КЛИНТОН. Понял. А почему не бомбить-то, мать вашу?

ГОЛОС. Союзники, мать их.

6.

В самолете.

ЗЮГАНОВ. Что там внизу?

СЕЛЕЗНЕВ. Да какая разница.

ЗЮГАНОВ. Сербия-то скоро?

ЖИРИНОВСКИЙ. Будем подлетать — услышишь.

7.

В бомбардировщике.

КЛИНТОН. Подлетаю к цели, мать ее.

ГОЛОС. Откуда ты знаешь, что это она, мать твою?

КЛИНТОН. Кишками чувствую, мать их!

ГОЛОС. Тогда фигачь, мать ее.

Бомбометание.

КЛИНТОН. Уау! Красота!

Ответный огонь.

Шит!

ГОЛОС. Что случилось, мать твою?

КЛИНТОН. Они стреляют, мать их.

ГОЛОС. Куда?

КЛИНТОН. В меня, мать мою! (Вниз.) Эй, мы так не договаривались!

Вспышка. Катапультирование.

8.

Наши едут на грузовичке.

ЗЮГАНОВ. Это и есть Сербия?

ЖИРИНОВСКИЙ. Вроде бы она.

ЗЮГАНОВ. Здравствуй, Сербия!

СЕРБ (появляясь из-за кустов). Руки вверх!

ЗЮГАНОВ. Не понял.

Человек дает очередь поверх голов.

Понял. (Поднимает руку.)

9.

КЛИНТОН(закапывая парашют). Шит! Я так и знал, что это кончится наземной операцией…

10.

В сербском штабе.

ЖИРИНОВСКИЙ. Да я вам русским языком говорю: мы добровольцы!

СЕЛЕЗНЕВ. И еще это… Комсомольцы…

СЕРБ. Слушай, как ты думаешь: они сумасшедшие — или притворяются?

ЗЮГАНОВ. Братья!..

СЕРБ. Если б ты был мой брат, моя мама бы повесилась.

ЗЮГАНОВ. Да свои мы, свои! Хотим воевать за свободу Сербии!

СЕРБ. Не врете?

ВСЕ. Нет!

СЕРБ. Хорошо. Видите городок на холме?

СЕЛЕЗНЕВ. Мы там будем жить?

СЕРБ. Будете. Когда выбьете оттуда албанский спецназ. Спасибо заранее, братья! (Раздает ружья.)

СЕЛЕЗНЕВ. Видите ли, мы больше по идеологической части…

СЕРБ. Отлично! Как возьмете городок, можете сразу начинать перевоспитывать албанский спецназ.

11.

Клинтон в фуфайке и кепке стоит на окраине какого-то местечка возле телефона-автомата. Звук сирены — воздушная тревога.

КЛИНТОН. Налет. Главное — держаться подальше от военных объектов… (Начинает тыкать в кнопки телефона.) Америка — единица, Вашингтон — триста один… Пентагон… (Тычет в кнопки — и наконец сдавленным шепотом.) Алло, Пентагон? Это я, летчик Билли. Помогите мне выбраться из этой задницы. Где нахожусь? Записывайте…

Взрыв. Дым рассеивается. Клинтон стоит с оборванной гелефонной трубкой в руке.

КЛИНТОН(в трубку). Пентагон, мать вашу… Вернусь — все пять углов поотшибаю!

12.

Наша троица — на окраине городка, в окопе.

ЖИРИНОВСКИЙ. Скажи, ты о чем в детстве мечтал?

ЗЮГАНОВ. О коммунизме.

ЖИРИНОВСКИЙ. А воевать с албанским спецназом не мечтал?

ЗЮГАНОВ. Нет.

ЖИРИНОВСКИЙ. Надо же, и я не мечтал. (Селезневу.) Слышь, замполит, надо делать отсюда ноги. Пока нам их не оторвали.

13.

Клинтон с югославским флагом в руке и бумажной мишенью на кепке сидит в разбитом взрывной волной кафе. С помехами, но работает телевизор, на стойке — телевизионная тарелка.

ПОСЕТИТЕЛЬ КАФЕ. Приятель, тебя как зовут?

КЛИНТОН. Э-э… Сло-бо-дан.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Слободан, друг, ну-ка, подержи. (Дает Клинтону край американского флага.) Три, четыре! (Рывком разрывает флаг пополам.)

КЛИНТОН. Уау! посетитель. Что ты сказал?

КЛИНТОН. Э-э…

ПОСЕТИТЕЛЬ. Контуженный, что ли?

КЛИНТОН. Йес!

В телевизоре возникает Диктор.

ДИКТОР. В штаб-квартире НАТО в Брюсселе сообщили, что американские рейнджеры провели операцию по спасению пилота сбитого накануне бомбардировщика. Теперь он в безопасности. (В кадре — Клинтон, машущий рукой.)

КЛИНТОН. Шит. Вернусь — полечу бомбить Брюссель!

14.

В развалины дома вбегают и прячутся наши российские герои. Стрельба и гортанные крики снаружи.

СЕЛЕЗНЕВ. Слушайте, я очень уважаю пан-славянскую идею, но мне пора домой…

ЖИРИНОВСКИЙ. Да, надо бы вернуться хотя бы до пятнадцатого числа.

ЗЮГАНОВ. А что пятнадцатого — получка?

СЕЛЕЗНЕВ. Импичмент!

ЖИРИНОВСКИЙ. Какой импичмент! Импичмент… Просто маньяки какие-то. У Пугачихи день рождения… Такая халява обламывается!

Пуля, просвистев, выбивает пыль над головой Жирика.

ЖИРИНОВСКИЙ. Знаете, что я вам скажу? Я уже охладел к Сербии. Я думаю, все, что могли, мы для них сделали. Пускай теперь сами…

Дверь на одной петле распахивается, в проеме стоят два солдата.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Ну-ка, иди сюда. (Жириновский поднимается. Солдат — второму солдату.) Похож.

ВТОРОЙ. Очень!

ЖИРИНОВСКИЙ. Так это я и есть!

ПЕРВЫЙ. На албанца похож.

ВТОРОЙ. Вылитый албанский диверсант.

ЖИРИНОВСКИЙ. Да вы что, братки! Какой я албанец? Вот они — да, они албанские…

ПЕРВЫЙ. Ах, тут еще двое!

ЗЮГАНОВ(поднимаясь). Я не албанский, я орловский!

СЕЛЕЗНЕВ. У нас тут заседание.

ЗЮГАНОВ. Вот вам святой крест обкомовский! Чтоб мне не быть президентом!

ВТОРОЙ. В общем, так. Видите дорогу? Вот по этой дороге до Македонии два часа бега. Остановитесь — можете считать себя албанцами…

15.

Лагерь беженцев. Столпотворение. Клинтон бродит вдоль палаток с пустой миской и табличкой.

КЛИНТОН. Косовары! Здесь мои банковские реквизиты. Оплату гарантирую. Дайте чего-нибудь поесть защитнику вашей независимости! (Всхлипывает.) Шит! Кто придумал эту войну, мать его! Еды нет, воды нет, сортира нет. (И снова.) Косовары! Здесь мои банковские реквизиты…

Уходит вдоль палаток. Появляется тройка россиян.

СЕЛЕЗНЕВ (задыхаясь). Македония. (Смотрит на часы.) Час пятьдесят две. Уложились.

ЖИРИНОВСКИЙ. Мы убежали от этих долбаных сербов. Ви дид ит, йес, йес! (Осматривается.) Теперь мы косовские албанцы. (Зюганову.) Ты рад?

ЗЮГАНОВ. Мне бы попить.

СЕЛЕЗНЕВ. А потом — поесть.

ЖИРИНОВСКИЙ. Где тут завхоз?

КЛИНТОН(мелькает за палаткой). Косовары! Здесь мои банковские реквизиты…

ЖИРИНОВСКИЙ. Ребята, я допутешествовался. У меня глюки.

КЛИНТОН(возвращается с пустой миской). Дайте чего- нибудь поесть защитнику вашей независимости!

ЖИРИНОВСКИЙ. Билл!

КЛИНТОН. Был Билл. Теперь — Слободан. Нет, косовар. А ты?

ЖИРИНОВСКИЙ. Я — гуманитарная катастрофа, однозначно! А это мои коллеги.

ЗЮГАНОВ. Привет, натофашист. Попить не найдется?

КЛИНТОН. На. А мне дай еды! Вот мои банковские реквизиты…

ЖИРИНОВСКИЙ. Решено! Воду — ему, еду — тебе, реквизиты — мне.

Появляется Березовский.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Мужики, полетим? Недорого возьму.

СЕЛЕЗНЕВ. Вы здесь что делаете?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Как всегда, деньги. Воздушный извозчик.

ЗЮГАНОВ. Шеф, гони в Россию! Сейчас же!

БЕРЕЗОВСКИЙ. В Россию — не могу. При всем желании, извините. Очень большой крюк. Могут не дать коридора обратно. Стенку дадут, а коридора… Могу в Иран отвезти. Хотите в Иран? Там албанских беженцев принимают, а вы, я вижу, теперь албанцы…

ЖИРИНОВСКИЙ. Мы вообще кто угодно. Аллах акбар, Христос воскресе, выше знамя социалистического соревнования! Лишь бы не было войны. Натофашист, а натофашист, целоваться будем?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Поцелуетесь в Иране. Время — деньги!

Иран. Пол портретом Хомейни под пение муэдзина сидят четверо нищих — Клинтон и трое наших патриотов.

Ночной дозор[81]

1.

Отделение милиции. Паспортный стол. Куликов ведет перерегистрацию приезжих.

КУЛИКОВ. Следующий!

Входит Церетели.

ЦЕРЕТЕЛИ. Здравствуйте.

КУЛИКОВ. Документы. (Церетели кладет бумаги на стол. Куликов их смотрит.) Ну что, Зураб, хочешь пройти перерегистрацию?

ЦЕРЕТЕЛИ. Хочу. Очень.

КУЛИКОВ. Что будем делать с национальностью? Кавказ, ё-мое, сам понимаешь…

ЦЕРЕТЕЛИ. Я не террорист, честное слово.

КУЛИКОВ. А что у нас с целью приезда?

ЦЕРЕТЕЛИ. Работаю в Москве.

КУЛИКОВ. Чем докажешь?

ЦЕРЕТЕЛИ. А вон, видите, стоит.

КУЛИКОВ. У всех стоит, это не доказательство.

ЦЕРЕТЕЛИ (показывает за окно). Нет. вон там, на реке.

Куликов смотрит в окно — там стоит памятник Петру Первому.

КУЛИКОВ. Это ты сделал?

ЦЕРЕТЕЛИ. Я.

КУЛИКОВ. Зураб, за такое вообще депортируют в двадцать четыре часа.

ЦЕРЕТЕЛИ. Не надо!

КУЛИКОВ. Может, и не надо. Вопрос решаемый. Ты гонорар за него получил?

ЦЕРЕТЕЛИ. Получил, да.

КУЛИКОВ. Ну вот. Я же говорил: вопрос решаемый. Посмотри, там много еще приезжих?

Церетели выглядывает в коридор. Там сидят Явлинский, Немцов, Примаков, Шаймиев, Черномырдин, Кириенко, Жириновский.

ЦЕРЕТЕЛИ. Полный коридор.

КУЛИКОВ. Ё-мое! Вы что, все приезжие?

ВСЕ(с готовностью). Да! Да!

КУЛИКОВ. Откуда?

НЕМЦОВ И КИРИЕНКО (наперебой, засовываясь в дверь). Из Нижнего! Свои мы, российские!

ШАЙМИЕВ(подхватывая.) Из Татарстана!

ЯВЛИНСКИЙ. Вообще-то я с Западной Украины, но…

ПРИМАКОВ. Тбилиси!

ЧЕРНОМЫРДИН(отодвигая Примакова). Подожди, кацо. Оренбургская область я, Ямало-Ненецкий округ!

ЖИРИНОВСКИЙ. А я из Казахстана приехал, но давно, очень давно…

КУЛИКОВ. Террористы! Приходите завтра.

ВСЕ. Почему завтра? Почему не сегодня?

КУЛИКОВ. Хотите сегодня?

ВСЕ. Да!

КУЛИКОВ. Решаемый вопрос…

2.

Ельцин у себя дома. Звонок телефона.

ЕЛЬЦИН. Алло!

ЛУЖКОВ(сидит в помещении, напоминающем красный уголок. Рядом Ястржембский, вокруг какие-то еще люди). Борис Николаевич! Вам звонят с общего собрания жильцов. Мы составляем график дежурства в подъезде.

ЕЛЬЦИН. Какого дежурства? Когда?

ЛУЖКОВ. По ночам.

ЕЛЬЦИН. Я по ночам сплю.

ЛУЖКОВ. Но мы составили график!..

ЕЛЬЦИН. А я по ночам сплю! (Вешает трубку.)

ЛУЖКОВ(стоит с трубкой в руке. Оттуда — частые гудки). Саботажник.

ЯСТРЖЕМБСКИЙ. А он вообще прописан?

ЛУЖКОВ. К сожалению, он прописан в Конституции!

ЯСТРЖЕМБСКИЙ. Жалко. Хотя… бывает, что прописан, а не жилец.

3.

ЕЛЬЦИН(у себя). Дежурить… Я до лета двухтысячного года наружу не выйду. Размечтались, понимаешь…

4.

Ночь. Лужков и Ястржембский дежурят у подъезда.

ЛУЖКОВ. Главное, Сережа, это бдительность, вот что я тебе скажу!

ЯСТРЖЕМБСКИЙ. Да. Ваххабиты — это серьезно.

ЛУЖКОВ. При чем тут ваххабиты, Сережа! Я тебе про этого говорю… который в Конституции прописан, а из дома не выходит. Он нам до зимы еще какую-нибудь шойгу придумает!

ЯСТРЖЕМБСКИЙ. А мы — ему.

ЛУЖКОВ. Ну, это уж будьте любезны… (Достает термос.) Чайку попьем?

ЯСТРЖЕМБСКИЙ. Можно.

Звук мотора. К подъезду подъезжает грузовик. Из кабины высовывается худой мужик в темных очках.

МУЖИК (с акцентом). Мужики!

ЛУЖКОВ. Чего тебе?

МУЖИК. Сахар в мешках не нужен? Недорого.

ЛУЖКОВ(Ястржембскому). Ты чай пьешь — с сахаром?

ЯСТРЖЕМБСКИЙ. Да.

ЛУЖКОВ(мужику в кабине). Берем!

МУЖИК. У меня целый грузовик, оптом.

ЛУЖКОВ. Ты сахару сколько ложек на стакан кладешь?

ЯСТРЖЕМБСКИЙ. Три.

ЛУЖКОВ(мужику). Берем вместе с грузовиком.

5.

Ельцин у себя в квартире, смотрит телевизор.

ГОЛОС ИЗ ТЕЛЕВИЗОРА…К тому же, как известно, у чеченских боевиков нет проблем с финансированием.

ЕЛЬЦИН. Надо же! А у меня есть.

ГОЛОС. Кроме доходов от нефтяного бизнеса, к чеченским полевым командирам текут денежные потоки со стороны сил, заинтересованных в дестабилизации положения в регионе…

ЕЛЬЦИН. Вот как! Ну, хорошо. (Набирает телефонный номер, одновременно убавляя звук в телевизоре.) Сейчас вам будет финансирование. Алло, Рушайло? Слушайте, Рушайло, вы небось до сих пор бомбите нефтехранилища?

Рушайло у себя в кабинете, стоя по стойке «смирно», слушает голос Ельцина из трубки.

ГОЛОС ЕЛЬЦИНА ИЗ ТРУБКИ. А вы знаете, что, кроме доходов от нефтяного бизнеса, к боевикам текут денежные потоки со стороны сил, заинтересованных в дестабилизации положения в регионе?

РУШАЙЛО. Так точно, текут.

ГОЛОС ЕЛЬЦИНА ИЗ ТРУБКИ. Так надо найти их, Рушайло! Найти эти силы — и немедленно уничтожить как источник финансирования бандитов! Выполняйте. (Гудки.)

РУШАЙЛО(гудящей трубке). Это мы мигом, Борис Николаевич! (Нажимает кнопку на селекторе.)

ГОЛОС ИЗ СЕЛЕКТОРА. Слушаю.

РУШАЙЛО. Только что получил клизму от главнокомандующего.

ГОЛОС. Поздравляю.

РУШАЙЛО. Почему до сих пор не уничтожены источники финансирования бандитов?

ГОЛОС. Не знаю.

РУШАЙЛО. Найти эти источники и уничтожить их! Доложить сегодня же!

6.

У подъезда. Лужков и Ястржембский сидят в кабине грузовика. Мужик уже снаружи.

МУЖИК. Мужики, у вас хорошие лица, я вам почему-то верю. Пускай грузовик здесь ночь постоит. Посторожите, только греться никуда не ходите, ладно?

ЛУЖКОВ. Хорошо.

МУЖИК. А за деньгами я утром приду. Да! Чуть не забыл. Нате.

ЛУЖКОВ. Что это?

МУЖИК. Это волшебный таймер. Игра на выбывание. Один проводок сюда, другой сюда — и ждете половины шестого утра. Привет. (Исчезает.)

ЯСТРЖЕМБСКИЙ(кладя сахар). Вы чего-нибудь поняли?

ЛУЖКОВ. Чего тут не понять. Один проводок сюда, другой сюда…

ЯСТРЖЕМБСКИЙ. Ой.

ЛУЖКОВ. Что такое?

ЯСТРЖЕМБСКИЙ. Сахар какой-то несладкий.

Переглядываются, смотрят на таймер и одновременно оба понимают…

ЛУЖКОВ. Ой. Мама!

7.

Звонки и дикий стук в дверь квартиры Ельцина.

ЛУЖКОВ. Борис Николаевич!

ГОЛОС ЕЛЬЦИНА(из-за двери). Я сплю.

ЯСТРЖЕМБСКИЙ. Борис Николаевич! Эвакуация!

ЕЛЬЦИН. Плевал я на эвакуацию.

ЛУЖКОВ. Скорее! Таймер работает!

ЕЛЬЦИН. Плевал я и на таймер. До лета двухтысячного года наружу не выйду!

ЛУЖКОВ(вздыхая, Ястржембскому). Ломаем дверь!

8.

Грохот на лестнице и приближающиеся крики Ельцина.

КРИКИ ЕЛЬЦИНА. Прекратить! Куда вы меня несете? Верните меня назад! Наза-ад!

Дверь парадного распахивается, оттуда вылетают Лужков и Ястржембский. несущие на носилках Ельцина в пижаме. У подъезда стоит тот самый мужик в черных очках — с секундомером в руках.

МУЖИК. Пять минут сорок пять секунд. Уложились в норматив. Молодцы!

ЛУЖКОВ. Что это?

Мужик снимает черные очки. Это Путин. Лужков и Ястржембский роняют носилки. Пауза.

ЕЛЬЦИН(сидя на земле на носилках). Давление у меня в норме, голова только болит. Что-то я вообще ничего не понимаю.

ПУТИН. Это была учебная тревога, друзья. Операция «Вихрь-антитеррор». Проверка на вшивость.

ЛУЖКОВ. Значит, там был сахар?

ПУТИН. Обижаете. Там — гексаген. Но таймер на первый раз не подключили.

ЛУЖКОВ. Здорово. Одолжите до утра грузовичок с секундомером!

ПУТИН. А вам зачем?

ЛУЖКОВ. Поеду потренирую Шойгу.

9.

Детская песочница во дворе. Ельцин и Путин выпивают под грибком.

ЕЛЬЦИН. Будь здоров. А вообще ты молодец! Тренироваться в условиях, максимально приближенных к боевым! Только почему на мне? Я понимаю, например, устроить эдакое где-нибудь в Рязани, на беременных женщинах… Это по-нашему, по-мужски. Зачем же беспокоить гаранта?

ПУТИН. Простите. Это не повторится.

ЕЛЬЦИН. Ладно. Кто старое помянет…

Выпивают. Путин встает.

ЕЛЬЦИН. Ты куда?

ПУТИН. Простите. Маленькая государственная нужда.

Входит в сортир. Отъезд камеры — и мы видим в кустах Грачева и Ерина с гранатометом.

ГРАЧЕВ. Кто-то зашел в туалет.

ЕРИН. Кто?

ГРАЧЕВ. Я думаю, что это бандит.

ЕРИН. Как ты догадался?

ГРАЧЕВ. Тебе же русским языком было сказано: бандиты — в туалете! Раз в туалете — значит, бандит.

ЕРИН. Тогда надо его мочить!

ГРАЧЕВ. Нельзя. Мочить приказано — в сортире.

ЕРИН. Так это ж одно и то же!

ГРАЧЕВ. Да? Так бы и сказал. (Прицеливаясь.) Ох, запаху будет…

Выстрел. Сортир вдребезги. Когда дым развеивается, посреди всего этого натюрморта стоит Путин.

ЕРИН. Слушай, какие страшные эти моджахеды! Будем брать живьем или побежим?

10.

Ночной звонок в квартире Рушайло. Тот со сна нашаривает трубку.

РУШАЙЛО. Алло!

ГОЛОС. Товарищ генерал! Вы телевизор смотрите?

РУШАЙЛО. Какой телевизор?

ГОЛОС. Включайте скорее телевизор, товарищ генерал!

Рушайло щелкает пультом, продолжая разговор.

Нашли!

РУШАЙЛО. Кого?

ГОЛОС. Источник финансирования бандитов нашли! Только что! Приступаем к выполнению вашего приказа об уничтожении!

РУШАЙЛО. Доложите конкретно: кто давал деньги Чечне?

ГОЛОС В ТРУБКЕ. Докладываю: в соответствии с Конституцией Российской Федерации, финансирование всех территорий Российской Федерации осуществляется из федерального бюджета Российской Федерации.

В телевизоре — Кремль в перекрестие прицела. И — бесстрастный женский голос.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Цель обнаружена. Цель взята в перекрестие прицела…

РУШАЙЛО. Погоди, женщина… Женщина, погоди…

Гулливер[82]

1.

По океану плывет корабль. Титр: трехсотлетию путешествия Гулливера посвящается… Рука, скребущая пером по корабельной книге, и — голос.

ГОЛОС. «Четвертого мая 1699 года мы снялись с якоря, и наше путешествие было сначала удачно… но при переходе в Ост-Индию мы были отнесены страшной бурей к западу от Вандименовой земли…» Джонатан Свифт. «Путешествие Гулливера».

2.

Гроза, ураган, шторм. Крушение. Обломки в воде. Ельцин открывает глаза. Он нежит на траве, выброшенный прибоем на берег. Наверху небо, а сбоку, возле самой руки, стоят маленькие человечки: Зюганов, Селезнев, Жириновский. Лужков. Явлинский, Лебедь. Черномырдин, Кириенко, Гайдар, Примаков…

ЕЛЬЦИН. Мама!

СЕЛЕЗНЕВ. Он очнулся.

КИРИЕНКО. Ура! Он жив.

ПРИМАКОВ. Нашел чему радоваться. Хорошо, что мы успели его привязать.

ЕЛЬЦИН. Кого привязать? (Пытается пошевельнуться, но выясняется, что он привязан сотнями нитей к земле, в том числе за волосы.) Ай!

Дружный лилипутский смех.

ЕЛЬЦИН. Вот, понимаешь. Это называется: приплыл… Ой!

На его тело по приставленной лесенке всходит делегация лилипутов.

ЛУЖКОВ. Здравствуй, человек-гора!

КИРИЕНКО(добавляет).…нт.

ЛУЖКОВ. Что?

КИРИЕНКО. Человек-гора…нт!

ЛУЖКОВ. А ты не лезь.

КИРИЕНКО. А вот и буду!

ЛУЖКОВ. Все равно я тут главнее всех.

КИРИЕНКО. Жулик. Где наши денежки? Куда ты их девал, жулик?

ЕЛЬЦИН. Ребята, чего тут у вас происходит?

ЯВЛИНСКИЙ. Не обращайте внимания, это они о своем.

СЕЛЕЗНЕВ. Поздравляем вас с Днем независимости!

ЕЛЬЦИН. Независимости — от чего?

СЕЛЕЗНЕВ. Да от всего!

ЛЕБЕДЬ. Включая мозги.

ЖИРИНОВСКИЙ. У нас сегодня девять лет как свобода, гори все огнем!

ЛУЖКОВ. Сейчас, если только вот этот мелкий не будет мешаться у меня под ногами, тут будет праздник. Народные гулянья, танцы и фейерверк!

ЕЛЬЦИН. Как? Прямо на мне?

ЛУЖКОВ. Когда я устраиваю праздник, мне пейзаж без разницы! (Начинает прыгать на животе у Ельцина и дудеть в «уйди-уйди».)

ЕЛЬЦИН. Развяжите меня!

СЕЛЕЗНЕВ. Нельзя. Вы же наш гарант.

ЕЛЬЦИН. Не понял.

СЕЛЕЗНЕВ. Чего тут не понимать? Пока вы тут лежите связанный, у нас полная гарантия свободы!

ЕЛЬЦИН. Слушайте, куда я попал?

ЯВЛИНСКИЙ. Вам сильно повезло. Вы на острове демократии. На других бы вас сразу казнили.

ЕЛЬЦИН. За что?

ЯВЛИНСКИЙ. В назидание потомству.

ЕЛЬЦИН. Где этот ваш остров находится? Сколько градусов? Какой широты?

ЧЕРНОМЫРДИН. Широты мы необыкновенной, а градус у нас известно какой. Хотя иногда разбавляем.

ЕЛЬЦИН. А вы сами кто?

ГАЙДАР. Мы — местные демократы!

ЗЮГАНОВ. Мы — местные патриоты!

ЛУЖКОВ. А мы — просто местные.

КИРИЕНКО. Жулики!

ЛУЖКОВ. Не лезь, не лезь, не лезь! (Бьет Кириенко пищалкой по голове.)

КИРИЕНКО. Ай!

ЕЛЬЦИН. А почему — извините, конечно… — вы все такие маленькие?

КИРИЕНКО(вздыхая). Такая конституция…

ЕЛЬЦИН. Я хочу встать.

ВСЕ(в ужасе). Нет! Нет!

ЕЛЬЦИН. Но я хочу есть!

ЛЕБЕДЬ. Это на здоровье.

СЕЛЕЗНЕВ. Мы будем вас кормить еще целый год, только не делайте резких движений!

ЯВЛИНСКИЙ. Мы? Кормить его? Целый год?

СЕЛЕЗНЕВ. Конечно.

ЯВЛИНСКИЙ. Не прокормим. Он очень большой.

ГАЙДАР. Но у нас выбора нет. Если уж его выбросило исторической волной на нашу землю, надо кормить.

ЛЕБЕДЬ (вдруг). Только пить ему не давать!

СЕЛЕЗНЕВ. Почему?

Пауза.

ЧЕРНОМЫРДИН. Ничего, успеем отскочить.

ЕЛЬЦИН. Я, значит, не понял: когда обед?

3.

Ельцин-Гулливер спит. Вокруг него — лилипутский военный совет.

ЯВЛИНСКИЙ. Наконец-то наелся.

ЧЕРНОМЫРДИН. Какой вместительный гарант.

ПРИМАКОВ. Хорошо, что его выбросило сюда без семьи.

Все поворачиваются к Примакову.

ГАЙДАР. У него есть семья? Большая?

ПРИМАКОВ. Большая и прожорливая.

ЗЮГАНОВ. Давайте съедим его сами.

ЧЕРНОМЫРДИН. А если проснется?

ЗЮГАНОВ. Тогда убежим.

ЧЕРНОМЫРДИН. Куда ты убежишь от такого большого?

СЕЛЕЗНЕВ. Да. Хорошо, что он так привязан к родной земле.

ЛЕБЕДЬ. Да, если он поднимется, всем хана.

ЯВЛИНСКИЙ. Но если он будет лежать тут вечно, это тоже не жизнь.

ПРИМАКОВ. А еще, не дай бог, с ним что-нибудь случится…

ЯВЛИНСКИЙ. Ну и пускай случится, вам что, жалко?

ПРИМАКОВ. Мне жалко себя! Если с ним что-нибудь случится, тут пойдет такой запах…

КИРИЕНКО. Может, его куда-нибудь оттащить?

ПРИМАКОВ. Куда?

КИРИЕНКО. На другие земли.

ПРИМАКОВ. Не получится. Он очень большой.

ЖИРИНОВСКИЙ. Соседние земли слишком малы для нашего гаранта!

ЕЛЬЦИН(открывая глаза). Уважаемые лапутяне!

ЗЮГАНОВ. Кто?

ЕЛЬЦИН. Лапутяне.

ЖИРИНОВСКИЙ. Заговаривается.

ЛУЖКОВ. Слишком долго спал.

ЕЛЬЦИН. Что-то я хотел сказать. Поднимите мне веки… Не то. Развяжите мне руки!

СЕЛЕЗНЕВ. А вы не испортите нам праздник?

ЕЛЬЦИН. Я сам праздник. Главное, чтобы никто не испортил меня! Вот это не дай вам бог!

СЕЛЕЗНЕВ. Может, действительно, а? Развяжем ему руки, братцы? (Шепотом.) Если он отвяжется самостоятельно — это вообще кранты!

Лилипуты переглядываются.

4.

Все стоят с топориками возле веревочек.

СЕЛЕЗНЕВ. Уважаемый человек-горант! Только давайте договоримся так: мы развязываем вам руки, но вы будете уважать наши законы и традиции…

ЕЛЬЦИН. Какие традиции?

СЕЛЕЗНЕВ. Народные лилипутские традиции. Весной — наступление трудящихся, осенью — битва за урожай, зимой — спячка, летом — запой. С этим у нас строго.

ЗЮГАНОВ. И круглый год — война тупоголовых и этих… яйцеголовых!

ЯВЛИНСКИЙ. Кроме того, когда мы вас развяжем, вы должны завязать сами.

ЛУЖКОВ. Да, надо соблюдать баланс… В смысле, держаться на ногах!

ЛЕБЕДЬ. Потому что, если вы упадете, многих не станет.

ЕЛЬЦИН. Не бойтесь. Я динамичный, неустойчивый. Рубите!

Лилипуты замахиваются топориками.

СЕЛЕЗНЕВ. Погодите! (Ельцину.) И еще. Пообещайте, что через год вы от нас уплывете.

ЕЛЬЦИН. Куда?

СЕЛЕЗНЕВ. На все четыре стороны.

ЕЛЬЦИН. На все четыре — не обещаю, но. значит, куда-нибудь уплыву.

ВСЕ. Ура-а!

Топорики один за другим тюкают по веревкам, опутывающим Ельцина.

ЕЛЬЦИН. Ну, теперь расступись…

Начинает подниматься. Дикие крики лилипутов. Они отбегают подальше.

ЕЛЬЦИН (уже стоя, озирается). Какой симпатичный островок, понимаешь… Я, пожалуй, тут поживу.

СЕЛЕЗНЕВ (стоя у огромной ноги, кричит куда-то наверх). Но помните! Вы обещали, что через год от нас уплывете!

ЕЛЬЦИН(вниз). Что?

СЕЛЕЗНЕВ. Я говорю: уплывете через год!

ЕЛЬЦИН. Кто?

СЕЛЕЗНЕВ. Вы!

ЕЛЬЦИН. Не слышу!

ВСЕ. Вы! Нам! Обещали!

ЕЛЬЦИН. Ничего! Не слышу! Осторожно, я пошел!

Нога поднимается.

ГАЙДАР. Надо уберечь его от неверных шагов!

Общий крик. Все бросаются врассыпную, уворачиваясь от огромных подошв. Ельцин с треском и хрустом уходит, наступая на дома.

ЖИРИНОВСКИЙ(высовываясь из-под раскореженного дома, вслед). А мне нравится.

ЛЕБЕДЬ. Что именно?

ЖИРИНОВСКИЙ. Уже все. Все, что он делает, уже нравится. Настоящий гарант.

5.

Ночь. В доме лилипутских собраний.

ЯВЛИНСКИЙ. Это совершенно невозможно терпеть дальше! Он тут все сожрал и вытоптал!

ЛЕБЕДЬ. Ну и не терпи.

ЗЮГАНОВ. Надо было его съесть, пока он лежал! Съесть, а скелет отдать в Музей революции.

ЯВЛИНСКИЙ. А кто его кормил? Не вы?

ЗЮГАНОВ. Ну, мы.

ЯВЛИНСКИЙ. Так что же вы теперь вопите?

ЗЮГАНОВ. Чтобы все слышали. (В окно.) Антинародное чудовище!

ЯВЛИНСКИЙ. Все и так знают, что он чудовище.

ЖИРИНОВСКИЙ. А мне он нравится. У него все такое большое…

ЗЮГАНОВ. Какая гадость! Тьфу! (Плюет на пол, в месте плевка пол начинает гореть.)

ЧЕРНОМЫРДИН. Ну ты, темпераментный. Следи за собой.

ЗЮГАНОВ. Тьфу еще раз! (Плюет — гореть начинает и в другом месте.)

6.

Закат. Ельцин сидит на берегу океана, отхлебывая из фляжки. Кто-то внизу дергает его.

ЖИРИНОВСКИЙ(теребя Ельцина за палец). Здравствуйте, дорогой человек-горант!

ЕЛЬЦИН. А, это ты, маленький? Что случилось?

ЖИРИНОВСКИЙ. Извините, что потревожил, но у нас там горит.

ЕЛЬЦИН. У меня у самого там горит.

ЖИРИНОВСКИЙ. Вы не поняли. Горит Дом собраний. Причем, что интересно, никто его вроде не поджигал.

ЕЛЬЦИН. А чего ж он загорелся?

ЖИРИНОВСКИЙ. От сильных трений между тупоголовыми.

ЕЛЬЦИН. Чем тушите?

ЖИРИНОВСКИЙ. Как всегда. Бензином.

ЕЛЬЦИН. Ладно. Пойдем посмотрим.

7.

Попеременно — то еле волочащиеся ноги Ельцин, то бегущий стремглав Жириновский. К месту пожара ноги Ельцина приходят первыми, следом влетает запыхавшийся Жириновский.

ЕЛЬЦИН. Действительно, пожар.

ЖИРИНОВСКИЙ. Вам помочь?

ЕЛЬЦИН. Не надо. Эй, там, внизу! Начинаю восстанавливать общественное согласие. (Рассупониваясь.) Кто не спрятался, я не виноват.

Характерная струя, льющаяся сверху на горящий дом.

8.

Утро. Виден слабый дымок над остовом дома, который тушил Ельцин. Сам он сидит на берегу океана.

ЕЛЬЦИН(отхлебывая из фляги). Вот, значит. Океан. Паруса, мачты, муссоны, понимаешь… Романтично, но — сколько можно? Нет уж, я теперь свое место в жизни нашел. И хранитель традиций, и пожарный. Только здесь я наконец понял, как огромен. Человек-горант! Не хухры-мухры, понимаешь! Хорошее местечко. Надо будет перевезти сюда семью — и передать все это по наследству вместе с пейзажем и карликами…

Слышен тяжелый стук, земля начинает дрожать.

ЕЛЬЦИН. Не понял. Это у нас что, сейсмоопасный остров? Предупреждать надо!

Рядом с Ельциным, вышагнув из-за леса, останавливается огромный ботинок.

ЕЛЬЦИН(глядя вверх). Ой, мамочки! Ой! Кто это к нам пришел?

ГОЛОС. Добрый день!

Сверху опускается рука и, взяв Ельцина поперек туловища, поднимает его в воздух.

ЕЛЬЦИН. Пусти! Пусти! Ты кто?

ГОЛОС. Не узнаешь?

ЕЛЬЦИН. Кто ты, понимаешь, такой, чтобы я тебя узнавал?

ГОЛОС. Я — двухтысячный год.

2000

Лас-Вегас[83]

1.

Ельцин в халате дремлет в огромном кабинете с видом на ночной Лас-Вегас. На стенах висят боксерские перчатки и чемпионские пояса с датами: 1990, 1992, 1996… Работает телевизор. В телевизоре — Евгений Киселев.

КИСЕЛЕВ. Как известно, накануне Нового года объявил о завершении боксерской карьеры абсолютный чемпион по версии Центризбиркома, тяжеловес Борис Ельцион. Напомню: за девять лет в большом спорте Ельцион провел сто боев и двести боев выиграл, из них триста — нокаутом…

2.

Перед другим телевизором, в огромном офисе, сидят Чубайс, Немцов и Кириенко.

КИРИЕНКО. Не понимаю. Как могло получиться, что нокаутов у него больше, чем боев?

НЕМЦОВ. Темперамент, совершенно понятно!

КИРИЕНКО. При чем тут темперамент?

НЕМЦОВ. Некоторых он нокаутировал несколько раз подряд. Никак не мог остановиться. Неужели не помнишь?

КИРИЕНКО. Нет. Меня он только один раз… Правда, очень сильно.

НЕМЦОВ. Тебе хорошо, ты маленький. (На Чубайса.) А его… Ты помнишь?

ЧУБАЙС. Ты еще спрашиваешь!

КИРИЕНКО. А не надо было подниматься.

ЧУБАЙС. Я не в обиде. Дед — великий спортсмен!

КИРИЕНКО. Сегодня главный вопрос: кто возьмет новый чемпионский пояс?

ЧУБАЙС. Какие тут вопросы…

Открывает портьеру. В соседнем небоскребе, в офисе напротив них, Путин бьет по груше.

КИРИЕНКО(подходя к портьере и тоже глядя на Путина). И что, мы поставим на него?

ЧУБАЙС. А какие варианты?

НЕМЦОВ. Либо сейчас мы поставим на него, либо потом он положит на нас, совершенно понятно!

3.

В офисе — боксер Путин, его тренер Волошин и продюсер Березовский.

ВОЛОШИН. Злее глаз! Желваками работай!

ПУТИН. Ну, это понятно. А вообще?

ВОЛОШИН. Что?

ПУТИН. Я про концепцию поединка. Она у меня есть?

ВОЛОШИН. Не отвлекайся. В современном боксе главное — выражение лица.

ПУТИН. А мастерство?

ВОЛОШИН. А это и есть мастерство.

ПУТИН. А меня не побьют?

ВОЛОШИН. Исключено. А потом, этого все равно никто не увидит. Все права на телетрансляцию у нас. Правда, Боб?

БЕРЕЗОВСКИЙ (сидя неподалеку в кресле). Да-да. Все в наших руках. Крупный план, решительное заявление накануне боя, несколько страшных выкриков в сторону противника…

ПУТИН. А концепция?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Не переоценивайте публику, Влад. Ей нужно побольше крови. И хороший промойушн!

ПУТИН. Промой — что?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Промойушн. Это по-английски.

ПУТИН. Что слышно из тотализатора? Какие ставки?

ВОЛОШИН. Вообще-то все ставят на тебя, но сейчас казино закрыто на спецобслуживание: выбирают крупье!

4.

Казино с табличкой «Закрыто на спецобслуживание». Кто-то вылетает в дверь вперед головой. Внутри гвалт и пугачевщина. Все пытаются завладеть лопаточкой и местом крупье.

ЯВЛИНСКИЙ. Господа! Может, как-нибудь договоримся цивилизованно?

ШАЙМИЕВ. Это невозможно! У каждого свой интерес.

ЗЮГАНОВ. Да! Кто-то ставит на красное…

НЕМЦОВ. Кто-то — на рыжее, совершенно понятно!

ЛУЖКОВ. И кто-то должен всем этим рулить!

СЕЛЕЗНЕВ. И лопаточкой загребать выигрыш.

ЗЮГАНОВ. И делиться со своими!

ШОЙГУ(Кириенко). Видал я катастрофы, но чтоб такой ужас…

АЯЦКОВ. Хорошо! У меня в Саратове есть одна женщина…

ЯВЛИНСКИЙ. Конечно, хорошо, но при чем тут это?

АЯЦКОВ. Давайте, чтобы никому не было обидно, выберем женщину!

ПРИМАКОВ. Правильно! Я всегда выбираю женщин.

КИРИЕНКО. Ну, не всегда…

ПРИМАКОВ. Ну, не всегда! Но если есть женщины, то я выбираю женщин.

ШАЙМИЕВ. Погодите, пожалуйста. Разве крупье может быть женщиной?

ЗЮГАНОВ. Может.

СЕЛЕЗНЕВ. Но женщина не может быть крупье…

ШОЙГУ(в телефонную трубку). Алло! Влад? Влад, заберите меня отсюда, тут все сошли с ума. И я тоже.

5.

В офисе. Пугин продолжает боксировать с грушей. Волошин держит трубку у его уха.

ПУТИН(Волошину). Кужугетыч спекся. (Передает трубку Волошину.)

ГОЛОС(из трубки). Я хочу обратно в МЧС!

ВОЛОШИН(в трубку). Считайте, что МЧС сегодня — там. Работайте! (Отключает трубку и обращается к Путину, продолжая разговор.) Так вот: насчет раскрутки не беспокойся. Раскрутка будет такая, что двадцать шестого никто против тебя на ринг не выйдет!

БЕРЕЗОВСКИЙ. Нет-нет, если совсем никто не выйдет, это нехорошо.

ПУТИН. Да! Лучше, чтобы был как бы поединок.

ВОЛОШИН. Не волнуйся, все будет натурально. Полный аншлаг! Мировая пресса! Страшный противник!

ПУТИН. Кто именно?

ВОЛОШИН. Предполагается мистер Зю. (Раскрывает фотоальбом.) Вот этот. Такой здоровый, всегда сидит в красном углу.

БЕРЕЗОВСКИЙ. И в таких же трусах.

ПУТИН(вглядываясь в фотографию). Он белый?

ВОЛОШИН. Он красный.

БЕРЕЗОВСКИЙ. В каком-то смысле — просто индеец. Чистая экзотика.

ПУТИН. Надежный человек?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Совершенно надежный. Мы его держим на подставе уже шесть лет… Хороший артист. Перед поединком много выступает, создает у публики напряжение. Полная иллюзия борьбы. Ложится строго по договоренности.

ПУТИН. А вдруг не ляжет?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Ляжет во втором раунде.

ПУТИН. Лучше бы в первом.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Во втором, во втором… Иначе публике станет совсем скучно, потребуют назад деньги. Зачем нам скандал?

ПУТИН. Рефери?

ВОЛОШИН. Проверенный человек: считает до десяти за три секунды, но, если надо, может забыть устный счет в принципе.

ПУТИН. Судьи?

ВОЛОШИН. В полном порядке: четыре сбоку, ваших нет…

ПУТИН. А мы все это потянем?

ВОЛОШИН. Казино обещало помочь.

ПУТИН. Кстати, что у них слышно с крупье?

БЕРЕЗОВСКИЙ. С крупье все будет хорошо. Вопрос под контролем.

6.

Лифт едет вниз. Из него выходят Березовский и Волошин. Осторожно заглядывают в казино. Внутри продолжается потасовка.

ЯВЛИНСКИЙ. Господа! Предлагаю прекратить эту бессмысленную трату времени. Среди нас есть тот, кто устроит всех.

ВСЕ. Кто это? Кто?

СТЕПАШИН (появляясь). Это я. Добрый день.

Степашина тут же утаскивает назад чья-то рука, и потасовка продолжается.

ПРИМАКОВ. Господа! Нужен компромиссный вариант.

СТЕПАШИН. Так это я и есть!

Степашина снова утаскивают, и потасовка продолжается.

ПРИМАКОВ(перекрикивая звуки). Если сложилось безвыходное положение, то я готов пойти навстречу пожеланиям играющих и стать крупье лично!

7.

Под дверями казино.

ВОЛОШИН. Отличный вариант!

БЕРЕЗОВСКИЙ. Ты с ума сошел.

ВОЛОШИН. Если сделать его крупье, он, по крайней мере, не полезет весной на ринг!

БЕРЕЗОВСКИЙ. А он и так не полезет. Или не долезет. (Интимно.) Мы его осенью здорово покалечили.

8.

В казино.

ЗЮГАНОВ. Я не понимаю — о чем вообще речь? Нас тут больше всех играет слева, и крупье должен быть с левого края стола!

ЯВЛИНСКИЙ. Хватит, хватит ваших левых крупье!

ПРИМАКОВ. И потом: кого вы имеете в виду персонально?

ЗЮГАНОВ. Как кого? Его! (Выдвигает к столу Селезнева. У того под глазом фингал.)

9.

Под дверями.

БЕРЕЗОВСКИЙ. А вот это интересный вариант! (Кивая на Селезнева.) Вы с ним знакомы?

ВОЛОШИН. Что значит «знакомы»? Мы с ним были близки четыре года!

БЕРЕЗОВСКИЙ. И что скажете?

ВОЛОШИН. Тихий человек. Левачит охотно. Сам — полное зеро, но любую цифру на рулетке обеспечивает. Цена ему нам известна. С остальными еще торговаться, а этот всегда готов…

БЕРЕЗОВСКИЙ. Цена приемлемая?

ВОЛОШИН. Вполне.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Он у нас на зарплате или на проценте?

ВОЛОШИН. И то и другое помаленьку.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Так пускай он и будет крупье.

ВОЛОШИН. Правильно. А их мордовороту в красном скажем, чтобы ложился во втором раунде.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Пойдем обрадуем нашего Тайсона.

10.

В казино. В центре внимания — Селезнев с фингалом под глазом. Шум.

ЯВЛИНСКИЙ. Как? Опять ставить во главе стола — это?

СЕЛЕЗНЕВ(скромно). От добра добра не ищут.

КИРИЕНКО. А что это у вас с лицом?

СЕЛЕЗНЕВ. Так… Интриги…

ЛУЖКОВ. Его на прошлой неделе побил один генерал.

ЯВЛИНСКИЙ. Господа! Этот человек не может быть крупье! У него повреждена голова.

СЕЛЕЗНЕВ. Синяк пройдет!

ЯВЛИНСКИЙ. Но голова-то останется!

11.

В офисе. Волошин набирает номер на трубке и прикладывает ее к уху боксирующего Путина. Звонок мобильного телефона в казино у Шойгу.

ШОЙГУ. Алло!

ПУТИН(в трубку, продолжая боксировать). Сережа, слушай меня внимательно.

ШОЙГУ(несколько секунд слушает. Потом). Как «за»? (Слушает.) Хорошо, мы будем «за». (Складывая мобильник.) Господа! Интересное сообщение! Вся правая сторона стола будет голосовать за левого крупье.

КИРИЕНКО. Этого не может быть!

ШОЙГУ. Честное слово. Только сейчас выяснилось.

КИРИЕНКО. Позвольте! Но вы же говорили, что будете играть на нашей стороне?

ШОЙГУ. Извините, у нас дисциплина. Где скажут, там и играем.

ЯВЛИНСКИЙ. Мы категорически против этого замшелого крупье!

ПРИМАКОВ. И мы против!

КИРИЕНКО. И мы!

ШОЙГУ. Это теперь на здоровье. Еще четыре года вы можете быть против чего угодно. Главное — чтобы мы с ним (указывает на Зюганова) были «за».

ЗЮГАНОВ. Поздравляю с избранием, дорогой ты наш старенький крупье! На какой цвет шарик кидать, не забыл?

СЕЛЕЗНЕВ. Обижаешь… Господа, внимание! Начинаем наши игры!

Аккуратно кладет шарик на красное. Кириенко и Явлинский стоят с открытым ртом.

12.

Волошин в офисе отключает трубку.

ВОЛОШИН. Этот вопрос решили. (Ставит галочку в органайзере.)

БЕРЕЗОВСКИЙ. М-да. По-настоящему лучшим крупье в этом заведении был бы, конечно, я. Но очень занят по жизни, очень. Жаль. Я бы смог… Вообще бы ничего никому не досталось!

Путин колотит по груше.

ВОЛОШИН(открывая другую страничку в органайзере). Так, теперь главное — двадцать шестое марта.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Это скоро.

ВОЛОШИН. Чем быстрее, тем лучше. Чтобы никто, кроме нашего, не успел набрать вес.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Да. Он маленький, но очень тяжелый.

Путин спиной к ним тренируется, тяжело, с оттягом и выдохом, молотя грушу. Березовский вдруг начинает немного подергиваться от этих ударов. Они переглядываются с Волошиным.

13.

За тренировкой через окно наблюдают Кириенко, Немцов и Чубайс.

КИРИЕНКО. Ничего я не понимаю в его позиции. (Чубайсу.) Так он правосторонний или левосторонний?

Чубайс молчит. Путин молотит грушу.

НЕМЦОВ. Он кошмарный, совершенно понятно!

14.

Березовский и Волошин едут вниз в лифте.

ВОЛОШИН. Слушай, давно хотел у тебя спросить… Потом… когда мы его сделаем чемпионом… он нас не замочит?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Может, и замочит.

ВОЛОШИН. Что же делать?

БЕРЕЗОВСКИЙ. А ты как думаешь? (Переглядываются.) Я тоже так думаю. Чисто как вариант.

ВОЛОШИН. Кинуть?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Ага. На произвол судьбы. С чеченами, с девальвацией — и без информационной поддержки.

ВОЛОШИН. А как же чемпион по версии Центризбиркома? Бой уже назначен на двадцать шестое марта… Билеты, аренда… Не прогореть бы. Кого-то надо сделать чемпионом.

БЕРЕЗОВСКИЙ. У нас бабки есть?

ВОЛОШИН. О чем ты спрашиваешь! Слава богу, не первый год в этом Лас-Вегасе!

БЕРЕЗОВСКИЙ. Так вот — в принципе при наших бабках за два месяца можно сделать чемпионом любого козла.

Двери лифта открываются в подвал с тренажерным залом, где в десять боксерских груш ожесточенно молотят десять тренирующихся козлов. На панораме ночного города появляются слова: ПОКИДАЯ ЛАС-ВЕГАС… Первые две буквы отваливаются. и остается окончательное название программы: КИДАЯ ЛАС-ВЕГАС…

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги