Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский

ОДНА ГОЛОВА ХОРОШО, А ДВЕ? (Рассказики)

В квартире зазвонил телефон.

Человек снял трубку.

— Алло, — сказал незнакомый мужской голос, — с вами из зоопарка говорят.

— Да-да, я слушаю.

— Вы это… наберите в ванну воды. Сейчас к вам слона приведут купаться.

— Какого слона? — удивленно спросил мужчина.

— Обыкновенного, африканского.

— A-а… почему именно ко мне?

— Потому что у нас в зоопарке вода кончилась.

— Но он же у меня не поместится. У меня, знаете, ванна маленькая, сидячая.

— Ничего, посидит. Он у нас дрессированный.

— Ну что ж, — вздохнул мужчина, — делать нечего, ведите.

— Сейчас, — радостно сказал голос, — уздечку надеваем.

— Простите, — снова спросил мужчина, — а воду какую наливать: горячую или холодную?

— Кипяток! Чтоб как в Африке было.

— Ну хорошо, я тогда пойду.

— Куда?

— Ванну наливать

Наступила пауза.

— Ты чего, — спросил голос, — и правда поверил?

— Да, а что?

— Вот чудак. Это же я шучу.

— Зачем?

— Чтоб весело было.

— Значит, не приведете?

— Конечно, нет. Где я тебе слона возьму?

— Но вы же в зоопарке работаете.

— В каком зоопарке? Это же я тоже пошутил.

— Не понимаю, — сказал мужчина, — вы что, передумали?

— Кто передумал, я? Я и не думал.

— Зачем же вы тогда звонили?

— Фу ты, господи, я же сказал: чтоб пошутить.

— А что здесь смешного?

— Да ты сам подумай, голова садовая, разве можно слона в дом привести? Он же на лестнице застрянет.

— А мы его на лифте поднимем.

— Такую махину никакой лифт не потянет.

— А мы его за два раза.

— Слушай, — сказал голос, — брось меня разыгрывать. Я же знаю, что ты не веришь.

— Почему?

— Да потому что слонов в зоопарке купают.

— А если вода кончилась?

— Нет, я не могу, — сказал голос, — ты что, издеваешься?!

— Я же хочу как лучше, чтобы чистый был.

— Слушай, — сказал голос, — ты что хулиганишь? Ты зачем мне звонишь?

— Это вы звоните…

— Я?! Я сейчас еще в милицию позвоню, — пообещал голос, — чтоб тебе, хулигану, телефон отключили.

— За что?

— За слона!

— Но ведь вы его не привели.

— Послушай, — жалобно сказал голос, — что я тебе сделал? Я же только позвонил, пошутить хотел.

— А откуда вы мой телефон знаете?

— Не знаю я никакого телефона. Это я случайно. Всем звонил, вот и к тебе попал.

— А откуда у вас столько слонов?

— Слонов?! — взорвался голос. — Ну погоди. Я тебе сделаю. Я тебе настоящего слона приведу. Есть не буду, пить не буду. Слона куплю. Мы к тебе придем, мы тебе устроим…

В трубке раздались короткие гудки.

«Разъединили, — подумал мужчина. — Ну ладно, пойду на всякий случай ванну наполню».

Тут работы завал, конец месяца, а он без инструмента остался. Поймали вора, приговорили к смертной казни, а казнить нечем. Нет топора.

Тюремщики грозят вору:

— Верни топор, а то хуже будет!

— Как же, как же, — смеется вор, — верну я топор, на свою шею.

Шеф полиции видит — дело плохо. В городе беспорядки назревают… Вызвал к себе мастера-оружейника и предложил сделать новый топор. А тот ничего не боится, топора-то нет. Такую цену заломил, что шеф полиции за пистолет схватился. Хорошо, вспомнил, что порох еще не изобрели. А то бы пристрелил.

На следующее утро начальник полиции явился к городскому казначею.

Увидев его бледное лицо, казначей дрожащим голосом спросил:

— Что, опять нужно субсидировать заговор?

— Хуже.

— Ревизия?

— Еще хуже!

— Ну, хуже не бывает.

— Бывает. У городского палача украли топор. В городе назревают беспорядки. Срочно нужны деньги на новый.

Полсекунды понадобилось финансовому гению, чтобы оценить создавшуюся ситуацию.

— Нет у меня денег!

— То есть как нет?

— А вот так. Бюджет не резиновый.

— Я буду жаловаться королю!

— Я сам себе король. А книга жалоб за дверью.

Палач совсем спился. Всегда был человеком тихим, богобоязненным, мухи не обидит. А тут не выдержал. Сидит дома и целыми днями глушит коктейль «Кровавая Мэри», водка пополам с томатным соком.

— Тяжело мне, — жалуется жене, — все работают, пользу обществу приносят, один я — тунеядец. Пойми меня. А впрочем, ты меня никогда не понимала. Что у нас общего? Акушерке не понять душу палача.

— Душегуб! — впервые за двадцать лет сказала жена.

Этим же вечером король вызвал к себе казначея.

— Где деньги? — строго спросил он.

— Тю-тю, ваше величество! Прокутил, — пошатываясь, ответил казначей.

— Где мои башли? — взревел король.

— У девицы легкого поведения Гретхен, ваше величество. Я, так сказать, совершил свое гретхопадение.

— Адрес!

— Но, ваше величество…

— Казнокрад, — прохрипел король, замахиваясь пресс-папье.

— Улица Дофина Филиппыча, первый этаж, брюнетка.

Девица Гретхен перепрятывала деньги из чулка в новый, только что приобретенный патентованный сейф, когда раздался условный стук.

— Входи, милый, — сказала девица, вешая для надежности на сейф замок.

Король вошел, царапая короной низкие потолки.

— Девушка, я пришел к тебе по делу государственной важности.

— Ну-ну, милый, не надо так преувеличивать значение моей скромной профессии. И потом, сними наконец этот дурацкий колпак.

— Девица, пред тобою король!

— Предо мной, как перед богом, все равны.

— Не богохульствуй! Я пришел, чтобы вернуть общественные деньги.

— Что? Отдать деньги?! Ты мне еще сам заплатишь за время, которое отнял.

— Но, милая Гретхен, у палача украли топор, в городе беспорядки…

— Знаю-знаю. Хоть теперь эти бедные, несчастные мужья перестанут бояться закона. Наконец и я заживу полнокровной жизнью. Расширю дело, на доме будет вывеска: «Гретхен и К°». Заходите, заходите. Не бойтесь, вас никто не обезглавит. Топора больше нет. Только два франка, всего два франка. Духовенству и семинаристам скидка. И ты хочешь отнять у меня мечту?

Провожаемый крепкой бранью, заматованный король выскочил на лестницу. В подъезде к нему подошли двое.

— Снимай корону!

— Что?..

— Снимай-снимай, чтоб голова не потела.

— Я за нее расписывался!

Но грабители, закончив экспроприацию, неторопливо покидали подъезд.

Ювелирная лавочка находилась напротив.

— Краденое принимаешь? — осторожно спросили бандиты.

— Конечно, принимаю. А чего бояться? Топора-то нет, — спокойно ответил ювелир, принимая корону и отваливая за нее пачку фальшивых банкнот.

— Извозчик! — закричали повеселевшие бандиты, выходя от ювелира. — В «Кабачок Рецидивистов»!

— Вылазь! — сказал извозчик. — Нам не по пути. Я в парк.

— Права не имеешь! Ты ж на работе.

— А чего бояться? Топора-то нет.

— Ты хоть бога побойся.

— Бога тоже нет, — крикнул извозчик и ускакал.

Весть о пропаже топора взбудоражила город. Трубочисты измазали сажей колонны дворца, скороходы, забыв про важные государственные депеши, бегали по всему городу, играя в «салочки», пекари вываляли в муке городского ростовщика. Поговаривали, что скоро начнут жечь дома богачей.

Во всяком случае, в городе не стало спичек.

Сегодня рано утром, выходя из ванной, я случайно столкнулся с отцом.

— Мишенька, — обрадовался отец, — здравствуй, сынок!

— Отец! Здравствуй, родной!

Мы расцеловались. Отца я не видел давно. Кажется, что-то около года. А может, и больше. Все как-то не получалось. Уж очень мы с ним занятые люди. Я работаю инженером на стройке, а он у меня актер. У отца — репетиции, концерты, шефские спектакли. Да и у меня дел хватает: то совещания, то заседания, то семинары по новой технике.

— Ну, как жизнь? — спросил отец. — Как учеба, как дела в институте?

— Спасибо, — ответил я, — хорошо. Закончил я его еще весной.

— Что ты говоришь? — удивился отец. — Ну молодец, поздравляю!

Дверь комнаты открылась, и в коридор вышла Сашенька.

— А это что еще за девочка? — спросил отец.

— Это? Это дочка моя, Сашенька.

— Как, ты и жениться успел?

— Конечно, еще в институте.

— Хорош, нечего сказать! Даже с женой не познакомил.

— А как вас познакомишь? Ее же дома почти не бывает. Врач она у меня. Днем по участку бегает, а вечером кружком медсестер руководит.

— Ну а сегодня? Что же, она у тебя и в воскресенье работает?

— Нет, по воскресеньям она не работает. По воскресеньям у них курсы усовершенствования.

— Жаль, — вздохнул отец. — Очень хотелось на нее посмотреть. Какая хоть она из себя?

— Ну как тебе сказать… Такая, среднего роста… Нет, чуть выше среднего. Глаза у нее голубые… Нет, вроде бы карие… А волосы… Какие же у нее волосы?..

— Хорош муж, нечего сказать!

— Тебе легко говорить. А я ее после свадьбы всего раза три и видел.

— Да-а, стало быть, не знаешь, как родная жена выглядит?

— Почему не знаю? У меня фотография есть. Как забуду, всегда смотрю.

— А ну, покажи… О! Так я эту девушку знаю. Недели две назад она в коридоре пол мыла. Я еще думал, что ее мать позвала. Деньги ей предложил, а она обиделась.

— Что же ты мать не спросил?

— А мать-то сама знает, что ты женат?

— Думаю, знает, — неуверенно сказал я, — я же ей записку оставлял.

— Записку? А лично сказать не мог?

— А как ей скажешь? То она в магазине, то в прачечной, то в красном уголке дежурит.

— Соскучился я по матери, — грустно сказал отец. — Ты-то сам когда ее последний раз видел?

— Когда? Да так приблизительно с месяц.

— Ну как она, постарела?

— Честно говоря, не заметил. Я на лифте поднимался, а она вниз с сумками бежала.

— Папа, — заплакала Сашенька, — пи-пи хочу.

Я принес горшочек.

— Слушай, — сказал отец, — какая же это девочка? Это же форменный мальчик.

— Действительно, — согласился я, — похоже на мальчика.

— Что же ты, — спросил отец, — даже не знаешь, кто у тебя, девочка или мальчик?

— А откуда мне знать? Он же целую неделю в детском садике. Только и берем на воскресенье.

Часы пробили десять. Отец вздрогнул.

— Десять часов?! Я на репетицию опаздываю.

— Десять? И у меня сегодня экзамен по технике безопасности.

— Ну бывай, — сказал отец.

— Бывай, — сказал я. — Ты, если что, пиши.

— Жену увидишь — привет передавай.

— А ты матери кланяйся.

И мы разбежались в разные стороны.

Все-таки приятно было увидеться с родным отцом. И только одна мысль не дает мне покоя. Отец ли это был? Может, я вообще разговаривал со своим дядей?!

В электричку вошел контролер.

— Граждане, приготовьте билеты! Ваш билет?.. Пожалуйста… Ваш… Пожалуйста… Ваш билетик?.. Постойте, гражданин, что вы мне даете?

— Билет.

— Какой билет?

— На футбол.

— Зачем он мне?

— Как? Вы же сами просили.

— Этот билет мне не нужен.

— А другого у меня нет

— Значит, вы едете без билета?

— Здравствуйте. А что вы в руках держите?

— Билет на футбол, а мне нужен билет на электричку.

— Значит, я должен был взять два билета?

— Вы должны были взять один, на электричку.

— А разве по нему пускают на футбол?

— При чем здесь футбол?! Я спрашиваю, где ваш билет?

— Послушайте, что вы от меня хотите? Вы просили билет — я дал. Что вам еще нужно?

— По этому билету нельзя ездить на электричках.

— Почему нельзя? Разве на нем написано, что нельзя?

— Это и так ясно.

— Что — ясно? Если нельзя — должно быть написано. Вот здесь написано «не курить» — я и не курю.

— Послушайте, гражданин. В электричке надо брать билет. Вот если бы вы ехали на автобусе, вы бы взяли билет?

— Зачем мне брать два билета? И на автобус, и на электричку?

— Вам не надо брать на электричку.

— Вот я и не взял.

— Но вы же едете на электричке.

— Да, но я же еду не на автобусе, а на футбол.

— При чем здесь футбол?!

— Как — при чем? Если бы не было футбола, я бы ехал на стадион?!

— Нет.

— Был бы у меня билет на футбол?

— Нет.

— А на электричку?

— Тоже нет.

— Так что вы ко мне пристали?!

— Но вы же едете?

— Куда?

— На футбол.

— Но я же еду с билетом?

— С билетом.

— Так что вам еще нужно?

— Мне?.. Мне ничего.

— Тогда что вы стоите?

— Я не стою.

— Ну и идите.

Контролер растерянно пробил билет компостером и, пошатываясь, направился к следующему пассажиру.

— Ваш билет?

— Пожалуйста.

— Что вы мне даете?

— Билет.

— Куда?

— На электричку.

— А на футбол у вас есть?

— Не-ет…

— Тогда прошу вас, гражданин. Пройдемте!

Опустился занавес, отгремели последние аплодисменты. Бессмертная трагедия Шекспира «Отелло» в областном драматическом театре им. Сухово-Кобылина благополучно завершилась.

Свиристинский сидел в своей тускло освещенной артистической уборной и, что-то напевая, разгримировывался перед зеркалом. Неожиданно дверь открылась, и в комнату вошел какой-то человек.

— Товарищ, — спросил он взволнованно, — вы не подскажете, где мне Яго найти?

— Кого — его? — переспросил Свиристинский.

— Ну Яго, Яго. Который в пьесе играл.

— Яго?.. Ах, Яго, — улыбнулся актер. — Он перед вами.

— Не может быть, — сказал мужчина.

— Почему?

— У того бородка была.

Свиристинский взял со столика бородку и приложил к лицу.

— Ну, а теперь узнаете?

— Теперь да.

Мужчина подошел к двери и запер ее на ключ.

— Сейчас я тебя бить буду.

— Как — бить, — заволновался Свиристинский, — за что?

— Молчи, провокатор! Я все видел.

— Да что видели?!

— Как ты это… с платком провернул.

— С каким платком?

— С ее… Дездемониным.

— Как? Вы во все это поверили?!

— Еще бы не поверить. Когда человека на глазах убивают.

— Гражданин, — засуетился Свиристинский, — товарищ. Ну как вы не понимаете? Это же театр, так сказать, искусство. Здесь все понарошку.

— Ничего себе — понарошку. Взяли да и задушили человека.

— Никто ее не душил. Жива она, ваша Дездемона.

— А где же она тогда?

— Ушла. Только что. Даю вам честное слово.

— Не ушла, а унесли. Я сам видел.

— Это сначала унесли. А потом она встала и пошла. Понимаете? Пошла домой. Потому что дома у нее семья, дети…

— Какие дети? Ей всего-то лет шестнадцать.

— Это по пьесе. А на самом деле — сорок два.

— Врешь!

— Клянусь. Это же театр, перевоплощение. Вот я, например. Сегодня — Яго, а завтра — председатель колхоза.

— Не будешь ты председателем, — мрачно сказал мужчина. — И никем больше не будешь.

— Это еще почему?!

— Потому что я сейчас тебя задушу.

— То есть как это?

— А так. Как ее, бедняжку.

Свиристинский схватился за голову: черт знает что! Ведь он задушит. Как пить дать, задушит. Такому не объяснишь. Он же во все верит.

Внезапно Свиристинского осенило: надо что-то сыграть. Что-нибудь такое трогательное, жалостное. Чтоб он простил, не губил. Ведь были же у меня такие роли. Например, эта… из «Без вины виноватые».

— Вы правы, — сказал он, становясь в позу. — Я действительно негодяй.

— То-то же, — удовлетворенно сказал мужчина.

— А знаете почему?.. Потому что у меня никогда не было матери.

— Как это? — вытаращил глаза мужчина.

— А так… Я подкидыш. — Свиристинский всхлипнул. — Сирота… Мне трудно говорить. Налейте воды.

Свиристинский дрожащей рукой поднял стакан:

— Я поднимаю этот бокал за матерей, которые бросают своих детей! Пусть пребывают они в радости и веселье, и пусть никто и ничто не напоминает им о горькой участи несчастных сирот…

Актер искоса взглянул на мужчину. У того катились из глаз крупные прозрачные слезы. Свиристинский поднажал:

— А знают ли они, как иногда этот несчастный, обруганный и оскорбленный обливается слезами? Он тянет свои тонкие, бледные ручонки и говорит: «Мама! Мама! Где ты?»

Мужчина вскочил:

— Где? Где она?

— Н-не знаю. — Свиристинский опустился на стул. — Такие матери не оставляют адресов.

— А фамилия? Ну хоть фамилия как?

— Фамилия? — Свиристинский напряг память. — Ну эта… как ее? Кручинина!

— Я найду ее! — закричал мужчина. — Обязательно найду. Обещаю тебе, Яго! Я отомщу за тебя!

Он распахнул дверь и бросился прочь из комнаты. Свиристинский вытер пот со лба:

— Кажется, пронесло.

Потом он вспомнил Алмазову, которой завтра предстояло играть роль Кручининой, и тихо засмеялся:

— Так ей и надо. Выскочка, бездарность. Пусть теперь она от него побегает.

Учитель отошел от доски и отряхнул пальцы от мела:

— А теперь запишите: через точку, лежащую на плоскости, можно провести прямую, параллельную данной, причем только одну.

Ученики склонились над тетрадями.

— Па-рал-лель-ную… данной… при-чем… только… од-ну… Сидоров, а ты почему не записываешь?

— Я думаю.

— О чем ты думаешь?

— Почему только одну

— Потому что все другие пересекутся. А две параллельные — нет!

— А почему они не пересекутся?

— Как — почему? Я же объяснил, потому что они параллельные.

— Значит, если их продолжить на километр, они тоже не пересекутся?

— Конечно.

— А если на два?

— Тоже нет.

— А если на пять тысяч километров продолжить, они пересекутся?

— Нет.

— А это кто-нибудь проверял?

— Это не надо проверять. Это и так ясно. Потому что это аксиома… Семенов, скажи нам, что такое аксиома.

С соседней парты поднялся аккуратный мальчик в очках.

— Аксиома — это истина, не требующая доказательств.

— Правильно, Семенов, — сказал учитель, — садись… Ну, теперь понял?

— Это я знаю, только я не пойму, почему они не пересекутся.

— Потому что это и есть аксиома. Истина, которую не надо доказывать.

— Так это любую теорему можно назвать аксиомой и не доказывать.

— Любую нельзя.

— А почему эту можно?

— Фу, какой ты упрямый… Ну вот послушай, Сидоров. Тебе сколько лет?

— Одиннадцать.

— А на следующий год сколько будет?

— Двенадцать.

— А еще через год?

— Тринадцать.

— Вот видишь, с каждым годом человек становится на год старше. Это тоже аксиома.

— А если человек умрет?

— Ну и что?

— Он же тогда не станет на год старше.

— Это исключение. Ты меня на слове не лови. Я могу тебе и другой пример привести. Я мог бы тысячи примеров привести. И доказать. Только это не нужно. Потому что аксиому не надо доказывать.

— А если это не аксиома?

— А что?

— Теорема. Тогда ее надо доказывать?

— Тогда надо. Но это аксиома.

— Почему?

— Потому что это Эвклид сказал.

— А если он ошибся?

— Ты что, может, думаешь, что Эвклид глупей тебя?

— Нет, я так не думаю.

— Так что же ты споришь?

— Я не спорю. Я просто думаю, почему они не пересекутся.

— Потому что не пересекутся. Не могут они пересечься. На этом вся геометрия построена.

— Значит, если они пересекутся, то вся геометрия неправильная?

— Тогда да. Но ведь они не пересекаются… Рот видишь, я по доске веду… Ну что, пересекаются?

— Пока нет.

— Хорошо, смотри, вот я по стене веду… Пересекаются?

— Нет.

— Что тебе еще чадо?

— А дальше, за стеной?

— Теперь я понял. Ты просто хулиган. Ты все прекрасно понимаешь Ты назло мне не хочешь согласиться.

— Но я правда не понимаю.

— Ну хорошо, Эвклиду ты не веришь. Его ты не знаешь. Но меня ты знаешь? Так вот, это я тебе говорю, что они не пересекутся… Ну, что ты молчишь?

— Думаю.

— Ну dot что, Сидоров. Или ты сию минуту признаешь, что они не пересекутся, или я тебя выгоню вон из класса. Ну?

— Не могу я этого понять, — захныкал Сидоров.

— Вон! — закричал учитель. — Собирай портфель и — за родителями.

Сидоров собрал портфель и, всхлипывая, вышел из класса, несколько секунд все сидели молча. Затем учитель тихо сказал:

— Ну хорошо, ребята. Продолжим урок. Запишите следующую аксиому: через две точки можно провести прямую, и притом только одну.

В вестибюле родильного дома была довольно нервная обстановка: мужчины курили, расхаживали из угла в угол и украдкой посматривали на дверь. Все ждали известий.

Наконец дверь открылась, и в вестибюль вошла медицинская сестра. Наступила мертвая тишина.

— Товарищи, — громко сказала сестра, — кто здесь Сергеев?

Со стула поднялся плотный мужчина и не спеша загасил папиросу.

— Ну, я Сергеев…

— Поздравляю, — улыбнулась сестра. — У вас — девочка.

— Как это — девочка?

— Да, чудная девочка, три двести. Поздравляю.

— Постойте, — угрюмо сказал мужчина, — мне девочка не нужна. Мне нужен мальчик.

— В следующий раз обязательно будет мальчик.

— А сегодня что, ни одного не осталось?

— Нет — засмеялась сестра, — всех разобрали.

Мужчина взял сестру за локоть:

— Девушка, я вас очень прошу, вы можете мне заменить?

— Что заменить?

— Ну… девочку на мальчика.

— Что вы… Конечно, нет.

— Я все понимаю. — тихо сказал мужчина, — хлопоты, беспокойство… Но не волнуйтесь, я отблагодарю.

— Как — отблагодарите?

— Как полагается. В обиде не останетесь.

— Вы что, серьезно?

— Конечно.

— Ну, знаете, — сказала сестра, — первый раз такое слышу.

— Да ладно вам, — махнул рукой мужчина, — первый раз. Вон тому, в очках, устроили мальчика. И вон этому, с цветочками. Думаете, не знаем, как это делается.

— Постыдились бы, ведь взрослый человек.

— Мне стыдиться нечего! — отрезал мужчина. — Вы мне лучше скажите: поменяете или нет?

— Нет.

— Дайте жалобную книгу!

— У нас не магазин, — сказала сестра. — Нет у нас жалобной книги.

— Тогда директора позовите.

— И директора у нас нет.

— Да вы что, издеваетесь?! — возмутился мужчина. — Директора у них нет, жалобной книги нет, и мальчиков тоже нет?! Что вы мне голову морочите?!

Из соседней комнаты вышел человек в белом халате:

— В чем дело? Что за шум?

— Да вот. Викентий Михайлович, — сказала сестра, — товарищ недоволен. Не хочет девочку брать.

— И не возьму! — подтвердил мужчина. — Я тут, понимаете, три часа отстоял, а она мне подсовывает.

— Успокойтесь, товарищ, — сказал врач. — Сестра здесь ни при чем…

— Знаю я вас! — закричал мужчина. — Все вы здесь ни при чем. Отъелись, халатики белые нацепили. Думаете, на вас управу не найдем?

— Товарищ, — попытался успокоить его врач, — мы ведь не виноваты. У одного — девочка, у другого — мальчик… Это же природа.

— А у вас самих кто?

— У меня… — замялся врач, — вообще-то, мальчик. Но…

— Ясно, — сказал мужчина. — Как себе, так мальчика. Ну, ничего, я вас выведу на чистую воду. Я в газету напишу, я в «Фитиль» буду жаловаться! Я…

Тут дверь открылась, и в вестибюль вбежала другая сестра:

— Товарищи, кто здесь Сергеев?

— Ну я, — обернулся мужчина.

— Поздравляю, у вас мальчик.

— Как мальчик? — удивился мужчина. — Вот она же сказала, что девочка.

— Сначала — девочка, а потом — мальчик. Двойня у вас.

Мужчина торжествующе обвел всех взглядом:

— Ага, испугались! А то, говорят, природа… Знаем мы эту природу. Пока за горло не возьмешь, ничего не добьешься!

Электричка шла на Загорск. Стучали на стыках колеса, раскачивались вагоны и чуть подрагивал электрический свет, нагоняя скуку на редких пассажиров.

На одной из лавочек сидел человек лет сорока, в длинной поповской рясе. Он что-то читал, время от времени поглаживая аккуратную бородку, совсем не замечая насмешливых взглядов своего соседа, паренька лет шестнадцати в белых стоптанных кедах и синей спортивной курточке.

Долгое время они ехали молча. Наконец паренек не выдержал.

— Батюшка, — громко сказал он, — вы меня, конечно, извините, но я хочу одну вещь спросить.

Священник оторвался от книги и с любопытством взглянул на соседа.

— Батюшка, скажите мне по совести: зачем вы людей обманываете?

— Каких это людей? — удивился батюшка.

— Верующих, — пояснил юноша, — которые в церковь ходят. Они дары вам носят, в бога верят, а бога-то и нет.

Батюшка отложил книгу и уселся поудобнее.

— А почему вы думаете, молодой человек, что бога нет?

— Потому что его нет, и все!

— Это не доказательство. Я тоже могу сказать, что он есть, и все.

— Как? Как же он есть, когда его никто никогда не видел?

— Это уже довод. Только богу совсем не обязательно, чтобы его видели. Достаточно, что он всех видит.

— Интересное дело, — ухмыльнулся юноша. — Мы его не видим, а он нас видит. Прямо научная фантастика.

— А что тут удивительного? Вот вы, молодой человек, кошку в темноте видите?

— Какую кошку?

— Обыкновенную. Которая мяукает.

— Нет, не вижу…

— А она вас видит.

— Ну и что?

— Выходит, кошка существует независимо от вашего восприятия.

— Сравнили. Кошка, она ясно, что существует. Она молоко пьет, мышей ловит, а ваш бог, что он делает?

— Многое. Бог заботится, чтобы все люди жили в согласии и справедливости.

— Сказали — в справедливости. Я вот на работе рацпредложение подал, а мне третий месяц денег не платят. Выходит, что нет вашего бога.

Батюшка усмехнулся:

— А профсоюзная организация у вас есть?

— Ну есть…

— Должна она этим вопросом заниматься?

— Должна.

— Тогда зачем богу вмешиваться в дела вашей профсоюзной организации? У него своих дел хватает. А не справляются, так он с них взыщет на Страшном суде.

— Это что еще за Страшный суд?

— А это такой день, когда все предстанут перед очами божьими и каждому воздаст он по заслугам.

Парень недоверчиво посмотрел на священника.

— Откуда вы знаете?

— Это Христос сказал, сын божий.

— Не было никакого Христа.

— Представьте себе — был.

— Ну да, конечно, Христос был, бог был, и вообще… у попа была собака.

Батюшка недовольно хмыкнул:

— Молоды вы еще об этом судить.

— Ничего я не молод.

Батюшка взглянул на юношу.

— Простите, а вы с какого года?

— С пятьдесят пятого.

— Значит, с 1955… А от чего?

— Как — от чего?

— Ну, от чего летоисчисление ведется?

— От нуля.

— Ошибаетесь, от рождества Христова.

— Не может быть.

— Общеизвестный факт. А по-вашему выходит, что Христос родиться-то родился, а жить вроде бы и не жил.

— Про Христа не знаю, а бога точно нет. Его попы придумали, чтобы народ обманывать.

— Это кто вам сказал?

— Никто. Это я в журнале прочел.

— А почему вы думаете, что это правда?

— Раз напечатано, — значит, правда.

Батюшка достал из портфеля книгу.

— Прочтите, здесь тоже что-то напечатано.

Юноша взял книгу в красивом кожаном переплете.

— «…И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и подобию Нашему…» Это что за книга?

— Это Библия.

— Ну мало ли что там напечатают.

— Выходит, что не всему напечатанному можно верить?

— Выходит, так… Только я все равно знаю, что это неправда.

— Что — неправда?

— То, что в вашей книге написано.

— Почему?

— Потому что люди не от бога, а от обезьяны. Это нам еще в третьем классе говорили.

— И от какой обезьяны — вам тоже говорили?

— От человекообразной. От шимпанзе, гориллы, орангутанга…

— Это что же, вроде тех, что в зоопарке?

— Ну да, вроде тех.

— Тогда почему же, молодой человек, те обезьяны, из зоопарка, людьми не становятся?

— Не знаю, — неуверенно сказал юноша, — наверное, условия не те. Когда обезьяна с дерева слезла, у нее передние конечности развились. Вот она и стала человеком.

— А знаете ли вы, молодой человек, как у слона хобот развит? Что же он человеком не становится?

Юноша на минуту задумался.

— Нет, — сказал он решительно, — слон не может стать человеком.

— Правильно, — согласился священник, — ни слон, ни бегемот, ни обезьяна. Потому что человека создал бог по образу и подобию своему.

Электричка замедлила ход.

— Станция Загорск! — хриплым голосом объявил репродуктор.

Батюшка снял с полки сумку и стал торопливо укладывать вещи.

— Послушайте, — робко спросил парень, — вы мне правду скажите. Что же это получается, что на самом деле бог есть?

Батюшка одернул рясу и внимательно посмотрел на юношу.

— Нет, — тихо сказал он, — к сожалению, нет.

И, взвалив на плечо тяжелую сумку, добавил:

— Но чтобы это понять, надо сначала в него поверить.

Петр Семенович Блинов начал воспринимать абцилохордию окружающего мира. Еще вчера, как и всякий нормальный человек, он обладал только пятью органами чувств. Сегодня же к ним прибавилось еще и шестое — абцилохордия. И все предметы, знакомые ему с детства, — столы, стулья, тапочки, троллейбусы — стали обладать каким-то новым, незнакомым ему ранее качеством. Трудно сказать, что это было. Может, электромагнитные волны или какое-нибудь особое, неизвестное науке, излучение, но факт остается фактом: у Петра Семеновича появилось чувство абцилохордии.

Первой, кому он сообщил об этой удивительной новости, была жена.

— Абцилохордия? — спросила она. — Это что такое?

— Не знаю, — сказал Петр Семенович. — Ничего не знаю. Только чувствую все время что-то, что и объяснить не могу.

— Как же так, — сказала жена, — чувствуешь, а не знаешь что.

— Нет, я-то знаю, но объяснить не могу

— Значит, не чувствуешь.

— Да ты пойми, — сказал Петр Семенович. — Вот стул, например. Что он: мягкий, серый… Ну, что еще?

— Деревянный, — сказала жена.

— Правильно, деревянный. А я вот еще чувствую, что у него большая абцилохордия. Мне даже сидеть на нем противно.

— Ну и не сиди, — сказала жена и, обидевшись, ушла на кухню.

Жена никогда не понимала Петра Семеновича, и в таких случаях он шел к своим приятелям. Так он сделал и на этот раз.

— Ты бы, Петя, шел домой, — сказали приятели. — Отдохнул бы, проспался.

— Да нет же… Ну, как вы не понимаете. Абцилохордия — это… Ну, это…

— Ну, ну?

— Нет, это нельзя объяснить.

— Ну, что она, твоя абцилохордия: горячая, холодная или пахнет как?

— Нет, все не то.

— А что?

— Другое.

Приятели засмеялись.

— Ну что вы смеетесь? Я же чувствую.

— Интересное дело, — сказали приятели. — Он чувствует, а мы, стало быть, дураки.

— Нет, вы не дураки. Просто вы не чувствуете.

— Ну и не надо, — сказали приятели. — Нам и так хорошо.

Одним словом, приятели тоже ему не поверили.

А Петр Семенович действительно чувствовал… Ну, как бы вам объяснить, что это за абцилохордия, которую чувствовал Петр Семенович. Абцилохордия — это… Ну, это… Нет, это невозможно объяснить. Потому что нельзя объяснить другому то, что он никогда не чувствовал. Это все равно что рассказывать глухому, как поют птицы, или слепому, какого цвета закат. Вот так и люди по отношению к Петру Семеновичу были слепыми и глухими в области абцилохордии.

Скоро это понял и сам Петр Семенович. И он перестал рассказывать, что чувствует он, глядя на простую пепельницу или прислушиваясь к выключенному радиоприемнику. Потому что Петр Семенович Блинов пришел к выводу, что обладает таким чувством, которое другим людям на данном этапе еще недоступно.

И тогда он ушел в себя… Мир, в котором он жил отныне, был не только цветным, звуковым и объемным. — он стал еще и абцилохордическим. Он наслаждался абцилохордическими снами, улыбался абцилохордическим прохожим и по-детски радовался обыкновенному листу бумаги, если от него исходила хорошая абцилохордия. Правда, ему трудно было находиться в комнате с чересчур абцилохордическими стенами или выходить на улицу во время абцилохордически плохой погоды, но, если кто-нибудь предложил бы ему избавиться от этого чувства, он бы ни за что не согласился. Потому что благодаря ему жизнь Петра Семеновича стала совершенно необыкновенной и удивительной.

Однажды Петр Семенович сидел в столовой. Теперь он редко обедал дома, потому что приготовленная женой еда, хотя была вкусна и питательна, но не всегда отличалась нужной абцилохордией.

Он грустно смотрел в тарелку с пельменями, не замечая окружающих, не слыша звона ножей и грохота подносов. Ему было тоскливо и холодно. Он уже выпил компот и собирался уходить, как вдруг почувствовал, как что-то приятное и радостное обволакивает его. Петр Семенович поднял глаза.

К его столику протискивался пожилой человек. В руках он держал пластмассовый поднос, на котором стояли удивительно правильно подобранные абцилохордические блюда.

— Разрешите? — спросил человек.

— Пожалуйста, — сказал Петр Семенович.

Человек сел за стол. На нем был абцилохордический костюм, серый абцилохордический галстук, а из нагрудно го кармана торчал слегка надушенный абцилохордический платочек.

Человек внимательно посмотрел на Петра Семеновича. Петр Семенович улыбнулся. Человек — тоже.

— Хорошо здесь, — сказал человек.

В душе у Петра Семеновича все запело. Потому что было здесь неуютно и тесно и кормили не бог весть как, а только была по-настоящему хорошая абцилохордия.

— Конечно, хорошо, — сказал Петр Семенович, — просто замечательно. То есть вообще-то не очень. Но уж больно приятно… с этой точки зрения.

— Вы про что? — спросил незнакомец.

— Я? Я про это.

— Неужели про это?!

— Да, про это!

— Значит, вы чувствуете?

— Конечно. Еще как чувствую.

— И я чувствую, — сказал незнакомец. — Вот уже двадцать лет.

— Милый вы мой! — воскликнул Петр Семенович. — Значит, есть она. Есть абцилохордия чувств.

— Есть, дорогой. Конечно, есть.

Они заговорили наперебой. Каждый рассказывал о том, как трудно ему было, как плохо, когда тебя никто не понимает, и как это прекрасно воспринимать абцилохордию окружающего мира.

— Нет, — сказал незнакомец, — это событие нельзя не отметить. Хоть это и банально, но я предлагаю по рюмочке.

— С удовольствием, — сказал Петр Семенович.

Он побежал к буфету и принес бутылку портвейна.

— Давайте, — сказал Петр Семенович, разливая вино в стаканы, — за нее!

Незнакомец удивленно посмотрел на вино.

— Как, — спросил он, — вы собираетесь пить это?

— А что? — испугался Петр Семенович.

— Но ведь у него же липотапия.

— Какая липотапия?

— Пониженная.

— Что-то я не понимаю, — сказал Петр Семенович. — О чем это вы?

— О липотапии. Вы же знаете. Ну, эта, которая…

— Абцилохордия?

— Нет, абцилохордия — это ясно. А то липотапия.

— Не понимаю я, — сказал Петр Семенович. — Что это еще за липотапия?

— Но как же… ведь вы…

— Что я?

— Ведь вы же чувствуете.

— Нет, — сказал Петр Семенович. — Вы уж меня извините. Зрение, слух, абцилохордия — это пожалуйста. А липотапия? Как говорится, не доросли.

Незнакомец растерялся.

— Но ведь она же есть.

— Не думаю, — сухо сказал Петр Семенович.

— Но я же чувствую.

— Тогда объясните.

— Ну, это… как бы сказать… Нет, это невозможно!

— Знаете что, гражданин, — сказал Петр Семенович, — я думал, вы действительно… А вы… Я теперь сомневаюсь, что вы даже абцилохордию чувствуете.

— Как вам не стыдно!

— Нечего, нечего. Ишь какой нашелся. Он один чувствует, а все, значит, нет.

Незнакомец поднялся.

— Прощайте. Нам не о чем больше говорить.

— Привет, — ответил Петр Семенович. — Кланяйтесь липотапам.

Петр Семенович проводил взглядом незнакомца, затем взял стакан с вином и блаженно зажмурился. Все в порядке. Абцилохордия была нормальной.

Общеизвестно, что чем больший промежуток времени проходит со дня какого-нибудь события или факта, тем объективнее наше суждение о нем. Следуя этой логике, мы решили, что современные недостатки наиболее правильно смогут раскритиковать сатирики будущего. Оттуда им виднее. А мы в свою очередь должны гневно обрушиться на отрицательные моменты из жизни наших далеких предков. Тем более что нас отделяет от них почтительное расстояние.

Переходя от слов к делу, мы решили выступить инициаторами нового сатирического движения под условным названием: «С авторучкой в глубь веков».

Надеемся, что наш почин не будет подхвачен.

Гороскоп

(I тысячелетие до н. э.)

Накануне похода полководец вызвал к себе звездочета.

— Готов гороскоп? — спросил он, поднимая глаза от карты.

— Готов, о храбрейший.

— Ну и?..

— Расположение звезд на небе в настоящее время не благоприятствует походу.

— Что?! — вскипел полководец. — Воинам пошиты мундиры, лошадям выдан фураж, все только и ждут сигнала, а ты… Может, ты не веришь в нашу победу?

— Но ведь гороскоп…

— Какой там еще гороскоп. Мы не можем ждать милостей от природы. Бери перо, бумагу. Сейчас мы с тобой мигом все звезды перетасуем… Значит, так, — начал полководец, меряя комнату огромными шагами. — Пиши: звезды зовут нас в бой! Созвездие Легавых Псов…

— Гончих, о мудрейший.

— Хорошо. Созвездие Гончих Псов никогда еще не светило так ярко. О чем говорит нам его яркость? Она говорит, что выступать надо завтра на рассвете. Говорит или не говорит? Я тебя спрашиваю?

— Говорит.

— То-то. Все учить надо. Никто работать не хочет… Какая там у вас звезда дорогу на север показывает?

— Полярная.

— Видишь ее?

— Нет.

— А ты получше посмотри.

— Не вижу.

— Да, — вздохнул полководец, — стареть начал. Пора, видно, уступить дорогу тем, кто позорче.

— Вижу, — встрепенулся звездочет, — ей-богу, вижу!

— Так и быть, поверим на слово, — улыбнулся полководец. — Ну, а какое созвездие победу означает?

— Малая Медведица. Только она сейчас за горизонтом.

— Опять?!

— Э-э… была за горизонтом, а вот уже и показалась.

— Ну пиши, раз показалась. Нашу блистательную победу предсказывает Малая… да что там Малая, пиши уж— Большая Медведица. Понял?

— Понял.

— Вот и молодец. Теперь подпись, число… Что ты мне бумагу суешь? Твоя подпись. Ты же гороскоп составлял.

На следующее утро войско выступило в поход и в первом же сражении было наголову разбито. По приказу полководца звездочета казнили как не справившегося с порученной работой.

Дневник гречанки

(III–II века до н. э.)

…Вчера наконец приезжий скифский вождь сделал мне предложение. У него масса достоинств. Он знатен, богат и, главное, стар. Думаю, ждать недолго.

…Покидаю милую Грецию. У причала стоял Гектор, а в глазах его стояли слезы. Милый мальчик, будь он хоть чуточку богаче…

…Третьи сутки в море. Старичок выглядит усталым. Жалуется на боли в сердце. Это уже что-то.

…Вот мы и дома. С мужем я не ошиблась. Даже едим на золоте.

…Вчера ездили собирать дань. Муж, кажется, слегка простудился.

…Все обошлось. Он по-прежнему здоров. Спрашивал, почему у меня плохое настроение.

…Объезжали стада. Боже, какое богатство! Неужели все это станет моим? Старичок что-то давно не жалуется на сердце.

…Вот уже три месяца, как я здесь, а сдвигов никаких.

…У мужа боли в сердце. Я уже думала, начинается, но врач дал ему каких-то травок, и все обошлось. Дикие люди!

…Мой отличился. Подарил табун коней соседнему вождю. Так он меня по миру пустит. Новый Ротшильд нашелся.

…Ура! Свершилось. У мужа сердечный приступ. Но… возьмем себя в руки. Подождем, что скажет кардиограмма.

…Мужу все хуже и хуже. Плачу. Наверное, это от счастья.

…Врач сказал, надеяться не на что. Интересно, почем сейчас лошади?

…Мой старичок совсем плох. Считаю минуты и драгоценности.

…Все. Финита ля комедиа. Прощай, моя любовь. Прощай навсегда. Я — владелица крупнейшего состояния. Все мое. Двенадцать табунов лошадей, триста рабов, сто килограммов золота, двадцать семь…

На этом записи обрываются. Согласно обычаю древних скифов, вместе с умершим вождем похоронили его законную супругу.

Дровосек

(очень Средние века)

По профессии он был дровосек. Аккуратный, исполнительный и трудолюбивый работник. Поднимался он чуть свет и, поцеловав спящую жену, уходил в лес. А когда возвращался домой, по черепичной кровле его хижины уже скатывались первые капли росы.

Он часто благодарил бога за свое хорошее место, за то, что семья живет в достатке, жена ходит в чистом белом передничке, а с розовых лиц ребятишек не сходят улыбки.

Правда, он не особенно разбирался в сортах древесины и никогда не задумывался, что находится дальше опушки леса, но зато мог с одного удара свалить самое крупное дерево, а его вязанки хвороста напоминали букеты цветов — такими они были изящными и красивыми.

Он выходил на работу в любую погоду. Даже сегодня, несмотря на холодный дождь и пронизывающий ветер, он, как всегда, точно в назначенное время доставил на церковный двор аккуратные вязанки хвороста.

И благодаря его исполнительности ровно в восемь часов утра на городской площади был сожжен известный еретик Джордано Бруно.