Антология сатиры и юмора XX века

Душа легкая

Автор предисловия —

театральный критик, журналист,

завлит театра «Et cetera» А. А. Калягина.

Его еще при жизни называли сказочником.

Евгений Шварц (1896–1958) действительно был блестящим сказочником — добрым, ироничным, тонким и очень романтичным. Он верил и утверждал всем своим творчеством, что прекрасные свойства — верность, благородство, умение любить — будут жить вечно и «никакие связи не помогут сделать ножку маленькой, душу — большой, а сердце — справедливым». Пьесы Шварца, фильмы по его сценариям известны сейчас во всем мире.

Но путь Шварца в литературу вовсе не был ровным и гладким. Евгений Львович начинал как актер. В течение нескольких лет он выступал на сцене. В Петрограде в «Театральной мастерской», приехавшей из Ростова, он играл Пилата в «Трагедии об Иуде» Алексея Ремизова. Уже в то время, задолго до того как он стал писателем, рецензенты отмечали ясную иронию, которая впоследствии придавала удивительное своеобразие его писательскому голосу. Его хвалили признанные театральные авторитеты, но сам он отчетливо понимал, что полностью высказаться в актерской работе не сумеет, что на сцене он не полноправный хозяин, а всего лишь гость. «Я ненавидел актерскую работу и, как влюбленный, мечтал о литературе… был влюблен во всех без разбора людей, ставших писателями», — писал он позже в своем дневнике. В результате он оставил профессию, которой отдал несколько лет.

Первые десять лет его жизни в литературе заполнены пробами, попытками, редакционной работой. Друг Евгения Шварца Николай Чуковский вспоминал, что первыми произведениями Шварца были шуточные стихотворения, которые он сочинял с легкостью по всякому поводу и без повода. Не относясь всерьез к своим поэтическим опытам (кроме детских стихов), он никогда их не публиковал, но его ранние стихи, написанные в обэриутской манере, не уступают произведениям классиков этого жанра — Д. Хармса, Н. Олейникова, А. Введенского. Мы предлагаем читателям познакомиться с шуточными стихами Шварца. Большинство из них вынуто из архивов и впервые было опубликовано в книге «Житие сказочника… Из дневников».

В двадцатые годы Шварц был широко известен в писательских кругах Петрограда своими устными остротами. Он, актер, отлично владел всей оснасткой устной речи. Был организатором всех театральных и кинопредставлений. Вместе с Зощенко и Лунцем сочинял сценарии и пьесы, которые затем под его руководством разыгрывались в гостиной Дома искусств. Он часто появлялся на эстраде и обрушивал на зрителей каскад великолепных собственных афоризмов. Он сочинял шуточные сценарии кинофильмов и сам при этом выступал с чтением умопомрачительно смешных сопроводительных текстов. Его шуточная пьеса для кукол «Торжественное заседание» была показана на открытии ленинградского Дома писателей в ночь на 1 января. Пьеса эта имеет ярко выраженный капустнический характер. Музыку к ней написал Василий Соловьев-Седой. Роли Алексея Толстого, Самуила Маршака и Николая. Чуковского исполнял Ираклий Андроников.

В петроградском Доме искусств, получившем прозвище «сумасшедший корабль», где размещались писатели всех поколений, приобщившиеся к молодой советской литературе, Евгений Шварц играл исключительную роль. У Ольги Форш есть роман «Сумасшедший корабль», где она увековечила завсегдатаев этого Дома, и, конечно же. в их числе был весельчак и острослов, выдумщик и насмешник Евгений Шварц. Она вспоминала затем: «Шварц изумлял нас талантом импровизации, он был неистощимый выдумщик. Живое и тонкое остроумие, насмешливый ум сочетались в нем с добротой, мягкостью, человечностью и завоевывали всеобщую симпатию. Мой сын, тогда 14-летний подросток, и его сверстники, дети жильцов-писателей, не чаяли в нем души. Но и он не мог жить без них. Каждый день Женя придумывал мальчишкам новые роли. Сегодня они драконы, завтра — корсары, потом — дети капитана Гранта или дельфины… Женя Шварц был задумчивый художник с сердцем поэта, он слышал и видел больше, добрее, чем многие из нас».

Евгений Шварц был блистательным импровизатором и балагуром. «У меня душа легкая…»— написал он о себе. В какой-то мере эти слова верны, потому что его отличали жизнерадостность, веселость, вера в людей и в добро. Он казался человеком, жившим легко и бездумно, блистал в любом обществе, но мало кто догадывался о его душевном напряжении, о мучительных поисках самого себя. Шуточные выступления на «сумасшедшем корабле», обязанности веселого импровизатора на писательских вечерах, исполненные на редкость талантливо и ярко, постепенно исчерпали себя. Но, по его собственному выражению, он «подходил к литературе на цыпочках», а поэтому никак не мог решиться вступить на путь литератора.

Печататься Шварц начал в провинциальной прессе. Произошло это так. Весной 1923 года он вместе со своим другом Михаилом Слонимским уехал к родителям в Донбасс. Здесь, в Бахмуте, они начали работать в газете «Кочегарка», где познакомились с Николаем Олейниковым. Именно в «Кочегарке» Евгений Шварц и начал публиковаться под псевдонимом Шур.

В Ленинграде по привычке его считали то ли актером, то ли конферансье, но, вернувшись туда, он уже твердо ощущал, что нашел свое место в жизни. Место это — литература. С первой своей большой рукописью — детской сказкой в стихах «Рассказ старой балалайки» — он пришел к Самуилу Маршаку. Именно вокруг Маршака тогда начал собираться первый отряд детских писателей. Вместе с Николаем Олейниковым Евгений Шварц стал работать в детском отделе Госиздата. Все, кому приходилось общаться в те годы с детским отделом, не могли не проникнуться той атмосферой блестящей театральности, которая там царила. Весь этаж, который занимал этот отдел, постоянно сотрясался от хохота.

Прочтите в последнем разделе этого тома воспоминания Леонида Пантелеева — и вы попадете в атмосферу «бессмысленной радости бытия», как однажды сказал об этом сам Шварц.

«Рассказ старой балалайки», написанный тем самым раешником, на котором он уже набил руку, появился в журнале «Воробей», руководимом Маршаком. «Балалайка» сразу получила одобрение Маршака и Мандельштама. Только после этого Шварц почувствовал себя «равным другим». В следующем году у него вышла целая обойма небольших детских книжек. Среди них книжка для малышей «Война Петрушки и Степки-растрепки» — о борьбе благоразумного Петрушки с ленивым грязнулей Степкой, у которого всегда «в чернилах руки, в известке брюки, на рубашке пятна». Шур стал детским писателем Евгением Шварцем.

Писать для детей было потребностью Шварца. Он отлично знал детские души, очень любил детей, и они всегда отвечали ему взаимностью. Свою же дочь, Наташу, он не просто любил, а обожал. В своих дневниках он писал: «Любовь моя к Наташе росла вместе с ней… Любовь к дочери пронизывала всю мою жизнь, вплеталась в сны… Что бы я ни переживал в те годы, Наташа занимала свое место, и удивляла, и утешала, и беспокоила, и все это до самой глубины».

Эта любовь к дочери пронизывает все его детские рассказы и повести: «Первоклассницу» — о девочке Марусе, которая пошла в первый класс, «Чужую девочку» — о том, как на даче смелая и смышленая Маруся подружилась с мальчиками Сережей и Шурой, или «Приключения Шуры и Маруси» — о двух сестричках, которые нечаянно захлопнули дверь в квартиру. Все они написаны языком простым и доходчивым. Так же талантливо, с блеском, с искрометным шварцевским юмором написаны и его сказки в прозе: «Сказка о потерянном времени» — о ленивых мальчишках и девчонках, которых злые волшебники превратили в стариков, или «Рассеянный волшебник» — о добром волшебнике Иване Ивановиче Сидорове, который однажды превратил лошадь в кошку, а затем вновь вернул ей лошадиное обличье, но она стала мяукать басом и ловить мышей. У Шварца был органический дар романтика и сказочника.

В начале тридцатых годов Евгений Шварц расстался с детским отделом. Он чувствовал в себе дар драматурга, и, повинуясь ему, начал писать пьесы. Ничего неожиданного в этом не было. Шварц был насквозь театральным человеком. Дело не только в том. что он когда-то был актером. Отпечаток кипучей и блестящей театральности лежал на всем, чем он занимался. Еще в «Кочегарке» он был организатором импровизированных спектаклей-миниатюр, в которые втягивал всех сотрудников. Ему не было равных по части жизнерадостного дураковаляния. Очень театрализованной была и вся работа «Чижа» и «Ежа», где постоянно шел импровизированный спектакль, свидетелями которого могли стать случайные посетители.

О первых своих пьесах — «Похождения Гогенштауфена» и «Ундервуд», четверть века спустя Шварц писал, что ему даже не приходило в голову, что он сочиняет сказки. «С удивлением и удовольствием услыхал я, что у меня получился новый вид сказки. Очень мне это понравилось. Думаю, что в дальнейшем я сознательнее, чем прежде, старался, чтобы пьесы мои походили на сказки». В 1927 году его пьесу «Ундервуд» поставили в Ленинградском ТЮЗе А. Брянцев и Б. Зон. Именно тогда Шварц впервые испытал успех, почувствовал послушное оживление зала. Детский писатель стал детским драматургом.

Вспоминая о своих первых опытах в детской драматургии, Шварц писал: «Начиная свою работу, я был смел, но в смелости моей никакой заслуги не было. Эта смелость была прямым результатом моей неопытности. Я не знал о так называемой «специфике детского театра».

Шварц упорно искал жанр, который дал бы ему возможность свободно выразить свое понимание мира. И он нашел такой жанр — сказку. Обращение к жанру сказки, считавшемуся низким, было для него не случайным. «Правдоподобием не связан, а правды больше» — так сам он объяснял свою приверженность к этому жанру. Он писал позже, что у него вдруг появляется отвращение к сюжету, если он оставляет сказку и начинает пробовать писать с натуры. Всякая попытка построить сюжет кажется ему ложью, если речь идет не о сказках.

Обращение к творочеству Андерсена было для Шварца отнюдь не случайным. Именно Андерсен помог ему укрепить позиции самого жанра театральной сказки и определить границы того образного мира, в котором ярче и отчетливее проявилась его творческая фантазия. Соприкоснувшись с манерой Андерсена, Шварц постиг и свою собственную художественную манеру, услышал собственный голос и понял, как им лучше всего пользоваться. Писатель ни в коей мере не подражал высокому образцу, и тем более не стилизовал своих героев под героев Андерсена. И все же «Снежная Королева» оказалась написанной в андерсеновском интонационном ключе, словно сам датский сказочник решил пересоздать ее, пользуясь найденным им выражением, для сцены. Юмор Шварца оказался сродни юмору Андерсена.

В довоенные годы произошла знаменательная встреча Театра комедии Акимова со своим автором — Евгением Шварцем. Наиболее яркие произведения создавались именно в их тесном сотрудничестве. Язык Шварца — писателя мудрого, проницательного, лиричного и в то же время иронически-едкого — удивительно совпадал с устремлениями и вкусами Николая Акимова. Отсутствие назидательного тона, способность серьезнейшие вопросы решать в занятной и иносказательной форме — эти драгоценные качества не могли не привлечь к себе такого режиссера, как Акимов. Особенно привлекала его насквозь театральная природа шварцевской драматургии: фантастический сказочный мир манил Акимова. Родство их душ сказывалось во всем. Их роднила идиосинкразия к пафосу, к громкой фразе, к возвышенным словам, к пустословию. Шварц, как никто, умел посмеяться над дутыми чувствами, помпезностью, напыщенностью и об очень сложных вещах сказать просто, человечно и мудро. Николай Акимов ставил сказки Шварца, усиливая волшебство и очарование этого жанра сценическими средствами. В разные годы на сцене Театра комедии одна за другой были поставлены все пьесы Шварца для взрослых.

Первой пьесой, принесшей Шварцу всемирную славу, стал «Голый король». Она появилась в ответ на просьбу Николая Акимова написать что-либо на современную тему. В «Голом короле» Шварц использовал сюжетные мотивы «Свинопаса», «Нового платья короля» и «Принцессы на горошине» — но невозможно назвать «Голого короля», как и другие пьесы Евгения Шварца, инсценировками. Конечно, и в «Снежной Королеве», и в «Тени» использованы мотивы сказок Андерсена, «Золушка» — экранизация известной народной сказки, а «Дон Кихот» — знаменитого романа. Даже в пьесах «Дракон», «Два клена» и «Обыкновенное чудо» отдельные мотивы явно заимствованы из известных сказок, — но число сюжетов, если верить Борхесу, вообще крайне ограниченно. Шварц брал известные сюжеты, как в свое время это делали Шекспир и Гете, Крылов и Алексей Толстой. Старые, хорошо известные образы начинали у Шварца жить новой жизнью, освещались новым светом. Он создавал свой мир — мир грустных, ироничных сказок для детей и взрослых, и трудно найти более самобытные произведения, чем его сказки.

В одной из прозаических сказок Шварц рассказал о новых приключениях Кота в Сапогах. Сильно растолстевший от безделья Кот, которому даже трудно надевать сапоги, решает покинуть хозяина. Он отправляется на корабль, где расправляется с корабельными крысами, а позже перевоспитывает вздорного сына капитана Сережу. В конце сказки Кот вместе с детьми попадает на праздничную демонстрацию. С трибуны о нем кричат: «Смотрите, какая маска хорошая!» А Кот им отвечает: «Я не маска, я — настоящий Кот в Сапогах». Так могли о себе сказать все сказочные герои Шварца. Они все были настоящие, живые существа, способные любить и ненавидеть, размышлять и чувствовать. Его короли, палачи, министры, людоеды — абсолютно живые люди. И рассуждают они, и идут к своей цели так же, как живые люди, и говорят на современном русском языке — со всеми своими характерными особенностями, оборотами, словечками.

Конечно же, за простодушными высказываниями героев всегда кроется авторское лукавство. «…Чужой сюжет как бы вошел в мою плоть и кровь, я пересоздал его и тогда только выпустил в свет», — эти слова Г. Х. Андерсена из «Сказки моей жизни» Евгений Шварц не случайно сделал эпиграфом «Тени». Пожалуй, он сам с полным правом мог бы отнести эти слова и к себе. Поэтому-то и сейчас, спустя десятилетия, веселые и печальные герои Шварца — короли и министры, свинопасы и принцессы, ученые и олени — продолжают вести с нами свой необыкновенный разговор.

«Голый король» так и не был поставлен при жизни Евгения Шварца. Многие герои, видимо, вызывали у бдительных чиновников слишком ясные ассоциации. Уже в фигуре тупицы короля, разговаривающего со своими подчиненными только на языке угроз — «сожгу», «стерилизую», «убью как собаку», — нетрудно было узнать диктатора, державшего весь народ в страхе. А когда повар, рассказывая о моде сжигать на площадях книги, в ответ на возмущенный возглас: «Но ведь это ужасно, да?», озираясь по сторонам, говорил: «Только вам скажу! Да! Ужасно!» — то кто же не узнавал в этом своих знакомых, боящихся собственных слов? Не удивительно, что «Голый король» появился на сцене лишь в 1960 году. Пьеса была поставлена в «Современнике» и шла там с триумфальным успехом.

О чем бы ни писал Евгений Шварц, он всегда отстаивал ценности, прямо противоположные официальной идеологии. В то время когда декларировалось, что «жалость унижает человека» и воспевались люди, из которых можно было делать гвозди, он писал: «Жалейте друг друга! Жалейте — и вы будете счастливы!» Шварц никого не учил классовой ненависти, он всего-навсего зло называл злом, а добро — добром, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы его пьесы запрещались советской цензурой. Конечно, можно сказать, что ему в какой-то мере повезло. В отличие от его друзей — Николая Олейникова, Даниила Хармса, Николая Заболоцкого, он избежал ареста, но вряд ли можно назвать благополучным драматурга, чьи лучшие пьесы, кроме детских, при жизни практически не шли на сцене.

Так сложилось, что самое трагическое в жизни страны десятилетие — с 1934 по 1944 год — оказалось для Шварца наиболее плодотворным. Именно в это время он создал свои лучшие пьесы «Тень» (1940) и «Дракон» (1945). Сам Акимов считал «Тень» для Театра комедии таким же определяющим спектаклем, как «Чайка» для МХАТа и «Принцесса Турандот» для Театра имени Евг. Вахтангова.

Блистательное мастерство Шварца — умение передавать в афористической форме самую суть сложных психологических явлений — оказалось очень близко театру.

Обличительный гнев писателя был направлен в «Тени» против того, что Александр Куприн назвал когда-то «тихим оподлением души человеческой». Поединок творческого начала в человеке с бесплодной догмой, борьба равнодушного потребительства и страстного подвижничества, тема беззащитности человеческой честности и чистоты перед подлостью и хамством — вот что занимало писателя.

Предательство, цинизм, бездушие — истоки любого зла — сконцентрированы в образе Тени. Тень могла похитить у Ученого его имя, внешний облик, его невесту, его труды, она могла ненавидеть его острой ненавистью подражателя — но при всем том обойтись без Ученого она не могла, а потому у Шварца конец в пьесе принципиально иной, чем в сказке Андерсена. Если у Андерсена Тень побеждала Ученого, то у Шварца она не могла выйти победительницей. «Тень может победить лишь на время», — утверждал он.

В 1943 году Шварц стал завлитом Театра комедии Акимова. ибо «не было в штатном расписании театра должности «душа театра», на которую, по существу, он должен был бы быть зачислен», как писал впоследствии Николай Акимов. Специально для этого театра Шварц создавал и «Дракона». Он начал писать эту пьесу еще до войны, в тот момент, когда сложные дипломатические отношения с гитлеровской Германией в попытках сохранения мира исключали возможность открытого выступления со сцены против уже достаточно явного противника. Сказочная форма, олицетворение фашизма в отвратительном образе Дракона, принимающего разные обличья, национальная неопределенность города, подавленного двухсотлетним владычеством чудовища, давали возможность открыто выступить против коричневой чумы без риска дипломатического конфликта. Конечно, пьеса Шварца вскрывала философию фашизма. Сейчас она может восприниматься и как сатира на Сталина, хотя сам Шварц смеяться над Сталиным, видимо, и не думал.

В 1944 году Театр комедии показал премьеру «Дракона», после чего спектакль почти сразу же был запрещен. Только через 18 лет, уже после смерти автора, «Дракон» вновь увидел свет в Театре комедии. А уже в наше время по этой пьесе снял свой фильм Марк Захаров.

Современному читателю и зрителю Евгений Шварц более всего известен в качестве блестящего сказочника, его язык не спутаешь ни с кем. Кто, кроме него, мог придумать такое: «Спящая Красавица умерла. Людоед до сих пор жив и работает в городском ломбарде оценщиком. Мальчик с Пальчик женился на очень высокой женщине по прозвищу Гренадер, и дети их — люди обыкновенного роста»?

В 1956 году, на праздновании шестидесятилетия Шварца, которое усилиями самого юбиляра было лишено всякой помпезности и слащавого лицемерия, Николай Акимов сказал о своем друге удивительно точные слова: «…На свете есть вещи, которые производятся только для детей: всякие пищалки, скакалки, лошадки на колесиках и т. д.

Другие вещи фабрикуются только для взрослых: арифмометры, бухгалтерские отчеты, машины, танки, бомбы, спиртные напитки и папиросы.

Однако трудно определить: для кого существуют солнце, море, песок на пляже, цветущая сирень, ягоды, фрукты, взбитые сливки?

Вероятно — для всех! И дети, и взрослые одинаково это любят. Так и с драматургией.

Бывают пьесы исключительно детские. Их ставят только для детей, и взрослые не посещают такие спектакли.

Много пьес пишется специально для взрослых, и даже если взрослые не заполняют зрительного зала, дети не очень рвутся на свободные места.

А вот у пьес Евгения Шварца, в каком бы театре они ни ставились, такая же судьба, как у цветов, морского прибоя и других даров природы: их любят все, независимо от возраста.

…Секрет успеха сказок Шварца в том, что, рассказывая о волшебниках, принцессах, говорящих котах, юноше, превращенном в медведя, он выражает наши мысли о справедливости, наше представление о счастье, наши взгляды на добро и зло».