Антология советского детектива-32. Компиляция. Книги 1-20

Борис Поляков Последняя улика Повесть

— Какое дело было самое горячее? — повторил мой вопрос следователь лейтенант милиции Ульянов и повернулся к начальнику райотдела. — Как, по-вашему, Виктор Алексеевич?

Капитан Карычев пожал плечами:

— Разве в нашей работе холодные дела бывают? Что-то не помню. Каждое горячее.

— Я бы даже сказал: горящее, — заметил капитан Филиппов, заместитель Карычева. — Мало у нас народа, у каждого работника по нескольку дел, сроки поджимают...

— И все же? — настаивал я, обращая вопрос к лейтенанту. — Наверняка ведь было какое-то самое интересное дело...

«Недавний выпускник юридического института, но не из тех, о ком говорят «молодо-зелено». С ходу и почти одновременно «распутал несколько сложных клубочков», — рассказывали мне об Ульянове его старшие коллеги.

— Самое интересное? — темные брови Ульянова изогнулись крутыми полудужьями, он слегка склонил голову набок, задумался. — С профессиональной точки зрения, дела интересные все. А вот для вас, журналистов, пожалуй, это. Следователь я, как вы знаете, молодой, а тогда только приступил к работе и вдруг звонок из Демьяновского карьера: рядом, в лесу, обнаружен человек с проломленной головой.

— Да-a, повозиться пришлось, — сказал начальник райотдела. — Мужик этот уже еле дышал...

Рабочие каменоломни нашли его в осиннике, человек был оглушен и лежал без сознания.

— Пульс есть, — склонившись над ним, произнес Карычев. — Рослый, крепкий мужик. Свалить такого непросто.

— Да, силу иметь надо, — подтвердил Николай Фроликов, инспектор уголовного розыска.

— Полагаю, что нападение совершено поздно вечером, — осматривая рану на голове потерпевшего, проговорил Ульянов. — Одежда мокрая, а ливень, — он кивнул на заполненный водой желобок лесной тропы, — прошел после полуночи.

— Похоже, — согласился Карычев. — А раз так, собака нам не поможет.

«Неужели «висячка»? — холодея от охватившей его тревоги, подумал Ульянов. — Неужели не удастся найти никаких следов и преступление останется нераскрытым? Вот так начало следовательской работы!»

— М-да, ситуация, елки-моталки! — заметил начальник.

— И лес глухой, и дело глухо, — произнес кто-то из стоявших поодаль рабочих. — Если он не придет в себя, то виновного или виновных днем с огнем не найдешь.

Начальник поднялся и, обращаясь к рабочим, кивнул на лежавшего:

— Кто этот человек, не скажете?

— Да знаем! Личность известная: Дремин его фамилия, заготовитель из района. Всегда был при деньгах. Не иначе, как подстерегли и ограбили.

— Взгляните, — Ульянов провел над раной лежавшего лупой. — В волосах какие-то блестки. Вроде, от бересты.

Начальник райотдела, инспектор Фроликов и капитан Филиппов опустились на корточки рядом со следователем. В волосах возле раны на голове Дремина и без лупы были заметны белые шелушинки от березовой коры.

— А вокруг — осина, — продолжал Ульянов. — Стало быть...

— Думаешь ударили березовым колом? — спросил Карычев.

— Вроде, — ответил за Ульянова капитан Филиппов. — И похоже, что, как говорится, нам придется плясать. От этого кола. Во всяком случае надо попытаться его отыскать.

— Или пенек от березы, — добавил Ульянов, — на нем, да и на колу могли сохраниться отпечатки пальцев или еще какие-нибудь следы...

— Кол могли и принести, — предположил Фроликов.

— Идти в лес с лесиной? — засомневался Карычев. — Возможно, но маловероятно. Давайте-ка, братцы, прочешите окрестности.

В этот момент Дремин застонал.

— Кто же это тебя, а? — участливо спросил Карычев.

— Не знаю... Шел по дороге — и вдруг словно бревно на голову свалилось.

Ульянов и Карычев помогли ему сесть, прислонили спиной к дереву. Дремин, морщась от боли, начал шарить руками по траве.

— Моя сумка... Там деньги, квитанции...

Сумки не было. Ситуация окончательно прояснилась: разбойное нападение.

— Когда это тебя так? — спросил Карычев.

— Недавно — перед грозой, — еле слышно ответил Дремин и уронил голову на грудь.

— Кузнецов! — позвал Карычев. — Гони машину в больницу! Только смотри, не растряси его по дороге.

Рабочие осторожно подняли Дремина, понесли к милицейскому «газику»...

Лес был густой и болотистый. Участники поиска вымокли до нитки, исцарапались, продираясь сквозь заросли подлеска. Обшарили обширный участок, однако ни пенька от сломанной березы, ни кола не нашли.

— Если где и водится леший, то именно здесь, — ворчал капитан Филиппов, очищая от паутины и налипшей грязи одежду. — Этот кол тут искать — все равно, что иголку в стоге сена. Да и пенька свежего не видно...

Карычев, заложив руки за спину, расхаживал по небольшой поляне, сшибая носком ботинка красные шляпки мухоморов.

— Ишь расплодились!

Ульянов сидел на замшелой валежине и, не поднимая глаз, прутиком ворошил траву. Чувствовал он себя скверно: неудача с розыском кола и сломанной березки подействовала на него угнетающе. Из книг об опытных и бывалых следователях он знал, что те, приступая к решению какого-то сложного или слишком запутанного дела, нередко прибегают к методу так называемой «мозговой атаки». Каждый, кто привлечен к делу и кому предстоит участвовать в поиске, выдвигает любое предположение или высказывает то или иное соображение, даже, на первый взгляд, совершенно нелепое, абсурдное. Потом, при тщательной «промывке», большинство этих предположений, соображений и суждений пойдет в отвал. Зато из тех, что останутся, какое-то и сверкнет, как золотинка, указав, где следует искать основную жилу. Но то бывает в практике знаменитых столичных сыщиков, а здесь — глубинка, заштатный район. Упомяни он о «мозговой атаке», поднимут на смех.

Карычев бросил беглый взгляд на молодого следователя и, словно уловив ход его мыслей, усмехнулся:

— Ничего, докопаемся! Профессиональных грабителей у нас сроду не было, а гастролерам здесь делать нечего. Дремина кто-то из местных приложил, точно! А злополучный кол, то есть дрын, по-нашему, могли принести и унести. Фроликов, видимо, прав. Дрын — это серьезная улика, вот злоумышленник его и унес.

Приведя себя немного в порядок, все устроились на валежнике рядом с Ульяновым.

— А теперь давайте обсудим ситуацию, — сказал Карычев. — Ваши предложения, соображения...

Предположений высказали столько, что стало ясно: их крут надо резко сузить, оставив лишь те, отработку которых следовало начать прежде всего. Чтобы проверить каждое, нужно было располагать более солидными возможностями, чем были у райотдела. Но и более вероятных версий набралось немало. В районе заготовителя Дремина знали многие. Работа у него была подвижная, кочевая: сегодня он в одной деревне, завтра — в другой, послезавтра — в третьей... Знали многие и о том, что он, как выразились рабочие каменоломни, был «всегда при деньгах». Но где искать того, кто совершил нападение? Среди тех, кто был в милиции на примете? Не исключено, что кто-то из них следил за Дреминым и подстерег на лесной тропе. Но допустимо и то, что ограбление Дремина — дело рук кого-нибудь из его знакомых. Во всяком случае злоумышленник был осведомлен о маршруте заготовителя и точно знал, что он направился в Демьяново по лесной тропе.

Дальнейшая разработка версий продолжалась уже в райотделе.

— Сделаем так, — подводя итоги дня, распорядился Карычев. — Вы, Фроликов, побывайте в заготконторе и поговорите с начальником. Уточните, когда он послал Дремина в Демьяново: вчера или сегодня. А потом попытайтесь выяснить, с кем Дремин встречался до того, как отправился в деревню... Это могут быть сослуживцы, приятели, соседи по дому, просто знакомые... Ясно?

— Так точно, товарищ капитан!

— Вы же, Владимир Иванович, — начальник обратился к своему заместителю Филиппову, — пожалуйста, займитесь нашими подопечными. А также постарайтесь установить, кто подвозил этого заготовителя к Демьяновскому лесу.

— А мне что делать? — напомнил о себе Ульянов.

— Вам? — Карычев хитровато прищурился. — Роль вольного стрелка вас устроит? Если не возражаете, то я предоставлю вам полную свободу действий. Согласны?

— Спасибо, — зардевшись, поблагодарил Александр. — Тогда я завтра же в лес, за грибами.

— Считаете, что преступление совершил кто-то из местных, деревенских? — спросил капитан Филиппов.

— Кто знает, но прощупать надо... Может быть и другой вариант, — задумчиво ответил Ульянов, — на Дремина напали почти рядом с деревней. Случайно ли это? Но ведь преступник мог нарочно выбрать это место, чтобы направить нас по ложному следу, пусть, мол, думают: ограбили деревенские... Не дает мне покоя и дубина, которой огрели Дремина. Где она? Заброшена в чащобу? Вряд ли. На месте преступника я бы этого делать не стал. Вдруг да найдут! Не думаю я, что преступник взял кол с собой. На нем ведь кровь, что если кто увидит? Скорее всего он этот дрын спрятал. Но где?

— Может, собирая грибы, вы это и выясните, — улыбнулся Карычев. — А мы тут тоже кое над чем помозгуем.

«Расследование вначале похоже на ловлю черной кошки в абсолютно темной комнате, — вспомнил Александр где-то читаные строчки. — Именно так», — усмехнулся он и отправился готовиться выполнять задание. Надо было подобрать подходящую одежду, попросить у соседа высокие болотные сапоги.

На следующий день к вечеру Александр Ульянов притащил домой полные корзины грибов.

— Посмотри-ка, — позвал он жену, — отличная жаренка будет, да и посушить останется. А уж устал — ноги не держат.

— Надо же, какая прорва! — всплеснула руками Алла. — Боровики как на подбор — и все крепкие! Ходил бы почаще, я бы не думала, чем тебя накормить. А это что? — Алла достала из корзины полиэтиленовый мешочек с березовым чурбаком. — Отыскал все-таки?

Жена Ульянова работала в районной прокуратуре и была в курсе его дел.

Александр усмехнулся:

— Может, и он. Смотрю: на опушке, на выходе к Демьянову, свежий березовый пенек. Сердце так и екнуло: мы же такой вчера искали и не могли найти.

— Березку мог сломать любой грибник, кто-нибудь из деревенских.

— Такая толстая палка грибнику ни к чему. Никто из деревенских зря березку губить не будет.

— Резонно, — согласилась жена, вертя в руках чурбак. — Следы лезвия — резкие, глубокие. Сначала сломали, затем обстругали ножом. Похоже, тяжелым, охотничьим. Обстругали грубо, видимо, торопились... Могли деревяшку и для кострища приготовить... Не выбрасывай все же, отдай на экспертизу...

— Для экспертизы надо найти еще и кол, — усмехнулся Александр.

— И не мешало бы и нож, которым палку срезали, — не приняв шутливого тона мужа, серьезно добавила Алла.

— О-хо-хо! Словом, начать да кончить! — Александр глубоко вздохнул, поднялся и налил в таз воды из ведра. — Давай помогу грибы чистить. А то сама не управишься.

Пока они чистили грибы и жарили их на большой чугунной сковородке, Александр рассказывал Алле, как он провел свою «свободную охоту».

Для того чтобы объяснить окружающим, как он оказался в Демьянове, Александр сделал вид, что потерял свою группу, с которой приехал по грибы из Калуги, и отстал от автобуса. Такое с городскими случалось, поэтому в Демьянове никто новому человеку не удивился. Да всех волновало совсем другое — недавнее происшествие в лесу. Бабка, у которой он расспрашивал, как выйти к большаку, все уши ему прожужжала об этом «убивстве». «Дело тут темное, — говорила она, — но заготовителя «порешили» не из-за денег, как болтают многие, а потому, что хотел он кое-кого вывести на чистую воду».

Слова старушки насторожили Ульянова, но он сделал вид, что «убивство» его не интересует: в газетах чуть ли не каждый день о преступлениях пишут — никто уж не реагирует.

— И дело совсем не темное, — безразлично добавил он. — Все яснее ясного: из-за денег стукнули.

— Э, милый, кабы так? — старушка еще хотела что-то сказать, но, увидев, что приезжий не проявляет к случившемуся в деревне никакого интереса, махнула рукой. — От села иди вниз. По косогору. Дальше — прямиком через лес, чтобы солнышко слева от тебя было. Ноги молодые, неизношенные, минут двадцать — и выйдешь на большак. Там и остановка автобуса на Калугу.

Спускаясь по глинистому косогору к лесу, Александр внезапно почувствовал какое-то странное, необъяснимое волнение. В чем дело? Что это с ним? Остановился, огляделся. Нигде никого. Сделал несколько шагов вниз и снова ощутил, как в нем шевельнулась тревога. Словно внутренний сторож, ведший круговой обзор, приметил что-то и предупреждал: осторожно, опасность! Александр даже поежился от скользнувшего по спине холодка. Он резко оглянулся. Никого. Только на вершине косогора, колыхаясь на ветру, шуршали сухие стебли бурьяна, где-то далеко рокотал трактор да лениво побрехивали собаки...

«Нервишки, — решил он. — Устал, есть хочется, весь день в напряжении, вот и померещилось, что кто-то на меня глаза пялит». Ульянов хотел продолжить спуск, но вдруг заметил на мокрой глинистой проплешине еле приметную вмятину от каблука. «Точно, от каблука, — присев, определил он. — След не свежий, но и не старый, от силы двухдневной давности. Стало быть, — размышлял он, — кому-то, как и ему сейчас, понадобилось идти к лесу не по извилистой тропе, а прямиком... Любопытно. Каблук будь здоров, такую обувку мальчишки, которые дороги не выбирают, не носят... Глина держит след долго, — отметил он про себя и начал внимательно осматривать бурую спину косогора. — Стоп, еще один отпечаток каблука, более глубокий и рельефный! Сохранились даже вмятины от шляпок гвоздей. А это?!» — Он так и впился глазами в другой отпечаток, почувствовав, как внутри у него будто натянулась какая-то тугая тетива. Отпечаток носка ботинка, который он увидел у кустов ревеня, был размыт по краям, зато центр, с характерным рифленым рисунком подошвы, сохранился неплохо. Оба следа, похоже, принадлежали одному и тому же человеку, но были направлены в разные стороны. Видимо, он, сокращая расстояние, спешил в лес, а потом тем же путем возвращался в деревню. «Сорок пятый или даже сорок шестой размер... Ну и лапища!» — Александр покачал головой и вытащил из одной корзины мисочку, грелку с водой и пакет с гипсом, которые были спрятаны под грибами. Разведенной кашицей он залил следы, а затем затвердевшие слепки бережно запеленал в тряпицы. Едва он успел спрятать все под грибы, как услышал чей-то громкий голос:

— Ты над чем там колдуешь?

Следователь вздрогнул и поднял голову. На гребне косогора высилась фигура высокого широкоплечего мужчины.

— Решил вот поесть немного, — пряча в корзину мисочку с остатками кашицы, спокойно ответил Александр. — А тут вот еще дикий ревень попался, давно не пробовал, вкусный...

— Откуда сам-то? — басом спросил незнакомец, окидывая Ульянова тяжелым недобрым взглядом.

— Из Калуги. За грибами. Да вот отстал от своих. Местные подсказали, как до автобусной остановки прямиком добраться.

— Ну топай-топай, — без угрозы проговорил мужчина, и Александру показалось, что тому не терпится, чтобы он поскорее убрался восвояси.

— Побегу, автобус-то, небось, редко ходит, долго придется ждать? — почему-то засуетился Александр.

— Как раз скоро будет, беги, а то опоздаешь, следующий — через час...

Александр замолк, старательно собирая с тарелки обильно политые сметаной грибы.

— Не удивлюсь, если скажешь, что еще в лесу этого мужика видел, — лукаво улыбнулась Алла, накладывая мужу следующую порцию жаренки. — Ешь, ешь побольше, когда еще такую вкуснятину доведется попробовать? Не скоро теперь соберешься ты за грибами...

— Какие теперь грибы! Работы по горло. А как ты догадалась? — удивился Александр. — Может, тебе профессию переменить? Сыщик из тебя неплохой получится, наверное, лучше меня...

— Значит, все-таки видел?

— Вроде бы. Где-то к концу «охоты» на том месте, где Дремина покалечили. Наклонился я за боровиком и вдруг слышу — ветка треснула. Повертел головой — никого. Признаюсь, не по себе стало. Даже мурашки по коже побежали. Чувствую, кто-то на меня смотрит, затаился в кустах... И хотя пистолет в кармане, все равно неприятно. Вдруг у этого человека ружье? Ну я и решил смотаться оттуда поскорее.

— Это было до того, как ты срезал пень?

— После, — дивясь вопросам жены, ответил Александр. — Думаешь и вправду следили?

— Вполне может быть. Преступника, говорят, тянет на место преступления... Догадался, конечно, кто ты и что искал. Мог и ухлопать. А трясин там, как ты говоришь, хватает.

— Считаешь тот самый мужик за мной следил? Хм... — Отставив тарелку, Александр заходил по кухне. — Сомневаюсь, может, мне просто показалось, что кто-то в кустах прячется? А потом, зачем ему окликать меня там, на косогоре? Нет, это кто-то другой... Не умно все это...

— А кто сказал, что он должен быть умным? — возразила Алла. — Человек, не причастный к этому делу, шастать за тобой по глухомани, как шатун, не стал бы. По-моему, его подмывало узнать, кто ты, убедиться, что ты, действительно, грибник, а не работник милиции.

— Все это только догадки. Ну да ладно, будем работать, что-нибудь да прояснится...

Начальник райотдела внимательно выслушал рассказ Александра, велел позвать Артемьева и Фроликова.

— Они грибники заядлые, тамошние места знают. Одному тебе по незнакомому лесу бродить не стоит. И больше в прятки играть не надо. Поинтересуйтесь этим «шатуном» как следует. Пусть скажет, зачем он за тобой шастал.

— Ну, а у вас как дела? — поинтересовался Александр.

— Наши версии лопаются, как мыльные пузыри. У тех, на кого думали, железные алиби. Похоже, и впрямь они к этому делу не примешаны. Осталось прощупать еще несколько человек.

— А как Дремин? — спросил Александр. — Получше ему?

— Сделали операцию. Но может инвалидом остаться, что-то у него с ногами плохо, говорят паралич. Однако завтра-послезавтра врачи разрешат с ним побеседовать.

В кабинет вошли Артемьев, Фроликов и капитан Филиппов.

— Подсаживайтесь, — Карычев кивнул на стулья, — помозгуем.

Он положил на стол несколько исписанных листов.

— Здесь свидетельские показания. В тот день Дремина видели в поселке у магазина. Вот, например, что говорит Крутинин, знакомый Дремина из Демьяново. Дремин-де вел себя как этакий загулявший купчишка, решивший облагодетельствовать весь род людской. Швырял и сорил деньгами налево-направо, угощал вином всех без разбору знакомых и незнакомых. Одним словом, хватил лишнего и куражился.

— А в конторе о нем отзываются неплохо, — вставил Артемьев. — Толковый, исполнительный работник. Дисциплинированный, аккуратный в ведении дел.

— И непьющий? — насмешливо спросил Карычев.

— Так точно, и непьющий, — добавил Артемьев. — Тут, в райцентре, у него дом, жена, дети.

— Не верю я этой характеристике, — заметил Карычев. — Выгораживают они Дремина. А он большой любитель наступить на пробку. Этого даже жена не скрывает. Да ведь и мы, когда нашли его, почувствовали запах. Ясно, что перед тем, как отправиться в путь, был под хмельком. Настроение, конечно, трын-трава, чувство опасности притуплено, чем грабитель и воспользовался. Так что Дремин сам накликал на себя беду.

— Да, наказали его крепко! — невесело усмехнулся Артемьев. — До конца дней своих теперь, поди, пить не будет.

— А что шофер, подвозивший Дремина к Демьяновскому лесу? — поинтересовался у начальника Ульянов. — Его удалось разыскать?

— Оказалось, шофер этот — мой давнишний знакомый, — ответил Карычев. — Человек порядочный. На худое не способен, ручаюсь. Он, кстати, тоже подтверждает, что Дремин был навеселе. Говорит, уговаривал его не ходить в таком состоянии. Тот отмахнулся, вышел на повороте. Время было позднее, начало уже смеркаться. Шофер утверждает, что на опушке леса и на дороге не было ни души.

— Начальник конторы сказал, что Дремин получил задание побывать в Демьянове накануне того злосчастного дня, — доложил Артемьев. — Тогда же ему выдали деньги. Причем купюры были гознаковские, еще не бывшие в употреблении, и все крупные: пятидесятирублевые. И даже одна сторублевая. Дремин размахивал ею в конторе и в магазине: всем-де бумажкам бумажка!

— На свою голову набалаболил, — сказал Карычев.

— Мы с Фроликовым составили список тех, с кем Дремин виделся до того, как отправиться в Демьяново, — продолжал Артемьев и положил перед начальником ученическую тетрадку. — Прилично получилось, чуть ли не весь поселок пришлось переписать. Против тех, кто к данному случаю может иметь хоть какое-то отношение, мы поставили галочку.

— Итак, давайте подобьем бабки, посмотрим, какими фактами мы располагаем, — листая тетрадку, предложил начальник.

Ульянов поднялся, потер пальцами лоб.

— К сожалению, Виктор Алексеевич, пока с фактами, которые бы позволили установить личность преступника, у нас негусто. Можно предположить, что сломал березку и оставил следы на косогоре один и тот же человек. Но имеет ли он отношение к Дремину? Возможно, имеет, а возможно, и нет, хотя интуиция мне подсказывает, что имеет. Более определенный ответ, но и то не окончательный, можно было бы сделать, отыщи мы дрын и нож, которым его обстругали.

— Самые серьезные улики — сумка с деньгами и отпечатки пальцев на купюрах, — задумчиво проговорил Карычев и, по привычке заложив руки за спину, заходил по кабинету.

— Однако эту сумку мы вряд ли когда-нибудь найдем, — с сомнением добавил Артемьев. — Думаю, ее давным-давно сожгли, а пепел развеяли.

— А деньги? — напомнил Ульянов.

— Деньги? — переспросил Фроликов. — Тю-тю! Давно разлетелись! Они ведь как птахи, долго на одном месте не задерживаются...

— Я не узнаю вас, Николай Иванович, — упрекнул его Карычев. — С таким настроением не то что преступника искать — рыбу удить нельзя. Конечно, дело не простое, продвигается медленно. Так ведь это только в плохих детективах все ясно уже на второй-третьей странице. В жизни — куда сложнее.

«Действительно, это только на первый взгляд может показаться, что мы топчемся на одном месте, не продвинувшись вперед за прошедшие два дня ни на шаг, — слушая начальника, подумал Ульянов. — Но так ли это? А те варианты, что отпали? Разве напрасно потрачены силы и время на их проверку? Поиск идет по сужающейся спирали...»

— Бабка, с которой Александр Иванович имел дружескую беседу, — Карычев улыбнулся, — обронила, что «порешили» заготовителя не из-за денег, а за то, что якобы он грозился кого-то вывести на чистую воду...

— Так, поди, болтает, бабки любят сказки сочинять, — усомнился Фроликов.

— И все же еще раз поговорить с ней не мешает, — подытожил начальник.

Рано утром Ульянов, Артемьев и Фроликов на «газике» добрались до знакомого лесного массива и, отпустив машину, направились в чащу. Рассвело, но в лесу еще стояли дремные сумерки. В низинах, над болотцами, стелился густой туман.

Через четверть часа тропа, по которой они шли, нырнула в кустарник.

— Здесь Дремин лежал, под этой осиной. Узнаете место? — обойдя дерево, спросил Александр.

— Конечно, — подтвердил Фроликов. — Тут траву, правда, затоптали, — он достал пачку сигарет и, закурив, зябко повел плечами: с низины тянуло прохладой.

— Отсюда, заметьте, тропа круто забирает влево, — начал объяснять Александр, — потом она огибает трясину и через минут двадцать выводит к северной окраине деревни, прямо к колхозным конюшням. Но там косогор сходит на нет, и оттуда колено большака не просматривается. Будем в Демьяново, обратите внимание.

Артемьев и Фроликов дымили сигаретами и с интересом смотрели на Ульянова.

— А если спрямить? Скажем, махнуть через трясину? — догадываясь, к чему клонит Ульянов, спросил Фроликов. — Болотом можно пройти?

— Не знаю, не уверен, — ответил Ульянов. — Хотел вчера попробовать, да раздумал: все-таки топь. Оступишься — засосет.

По зыбким кочкам им удалось добраться до осоки, которая росла здесь стеной. Осторожно раздвигая ее руками, двинулись дальше. Однако заросли осоки внезапно оборвались, за ними, дыша сыростью и гнилью, открылось затянутое туманом болото. Кое-где между шлейфами тумана поблескивала темная, как деготь, вода, заросшая ядовито-зеленой ряской.

— Жуть, а не болотина, — проговорил Артемьев. — Сунешься, не зная прохода, тут же тебе и каюк.

— И пень от березки, и следы я обнаружил там, — негромко, словно боясь вспугнуть сторожкую тишину, сказал Ульянов и вскинул руку, — на противоположной стороне.

— А ты — молоток, — похвалил его Фроликов. — Дотошный парень.

— К тому же, заметьте, на той стороне, за лесом, самая высокая точка косогора, — размышляя вслух, произнес Александр. — С вершины большак как на ладони. Тот, кто решил подстеречь Дремина, думаю, только оттуда мог видеть, как заготовитель вышел из машины.

Артемьев и Фроликов внимательно слушали Ульянова.

— В пользу этой версии говорит и простой арифметический подсчет. От большака к деревне по лесной тропе примерно минут сорок пять нормальной ходьбы. Дремин успел прошагать треть расстояния. Спрашивается: каким путем можно пройти от деревни, чтобы, потратив те же, что и Дремин, пятнадцать минут, оказаться именно здесь, у тропы? — продолжал размышлять Александр. — Если учесть те факты, о которых нам уже известно, вывод напрашивается один: грабитель знал проход через трясину и воспользовался им. Только так он мог сократить расстояние вдвое — по моим подсчетам!

— Логично, — согласился Артемьев. — Будем считать, что теоретическая часть дела решена, остается решить практическую.

Внезапно в сторожкой тишине послышались негромкие, приглушенные расстоянием хлюпающие звуки.

— Тсс! — Артемьев поднес палец к губам. — Слышите? Идет кто-то!

Ульянов и Фроликов замерли.

Звуки повторились и наконец стали более четкими. «В-вух! В-вух!» — с тяжкими всхлипами ухала потревоженная трясина.

— Точно, сюда кого-то несет, — прошептал Артемьев.-— Интересно, что это за лешак? Присядем, а то узрит и даст деру.

Кому-то в эту зоревую рань тоже не спалось. Но почему понадобилось идти не по тропе, а через это гиблое место, где любой неосторожный шаг мог обернуться бедой? Возможно, это охотник, знающий, где гнездится дичь? Но охотничий сезон еще не наступил — до его начала около двух недель. Стало быть, браконьер?

Ловя приближающиеся звуки шагов, все трое провели в томительном напряжении несколько минут. И вдруг в тумане проявилась фигура рослого человека с длинной слегой в руках. «Лешак», как недавно окрестил его Артемьев, продвигался осторожно: высоко вскидывая над тиной ногу и нащупав для опоры надежную шапку кочки, ступал на нее, раскачиваясь при этом, как маятник. «Ба, да это шатун!» — узнал знакомого мужика Александр и, опустив руку в карман брюк, сжал согретую телом рукоятку пистолета.

За спиной шагавшего по кочкам мужчины темнел ствол ружья. Обут он был в высокие болотные сапоги. Часто останавливаясь, он то и дело вертел головой по сторонам, что-то высматривая. Но вот он перенес свое большое, грузное тело на следующую кочку, оступился и, чертыхнувшись, сразу же провалился в булькающую трясину по пояс.

Александр непроизвольно дернулся, хотел подняться и броситься на помощь, но рука сидевшего рядом Артемьева с силой сдавила его плечо.

— Сиди! — прошептал он. — Такие в воде не тонут и в огне не горят. Твой давний «приятель» — браконьер из браконьеров. Настоящий лешак. Из неуловимых. С местным егерем постоянно на ножах... Если что — выручить успеем. Крутинин его фамилия.

«Крутинин?» — Александр напряг память. Фамилия была знакомая. Он ее уже где-то слышал. Но где?.. Ах, да! Вчера ее называл Карычев. Крутинин — свидетель из Демьяновки, показавший, что видел заготовителя пьяным в райцентре возле магазина...

Окажись в положении Крутинина человек неопытный, он стал бы отчаянно барахтаться, пытаясь выбраться из вязкого, засасывающего нутра трясины, делал бы много лишних движений. Крутинин же вел себя хладнокровно, без панической суеты. Он повел глазами по сторонам, выбрал слева от себя кочку попрочнее и дотянулся до нее слегой. Опершись на нее, легко выбросил тело на твердое место и устало перевел дух. Но уже в следующее мгновение подался корпусом вперед, к дегтярному окну в ряске, и несколько секунд напряженно всматривался в него. Потом огляделся и, словно убедившись в том, что поблизости никого нет, запустил руку в воду и вытащил массивный, окутанный тиной... кол!

Александр чуть не вскрикнул: «Неужто тот самый? По толщине подходит». Он бросил взгляд на товарищей, не сводивших с Крутинина глаз: видели? Артемьев, точно боясь, что Ульянов подаст голос, прижал палец к губам: молчи!

Скуластое, словно отлитое из бронзы лицо Крутинина светилось недобрым, злым торжеством. Он смахнул с кола тину и, как бы прикидывая возможную силу удара, дважды подряд рубанул ею воздух. «Вот так все и было», — поежившись, подумал Александр и представил себе, как Крутинин опустил этот дрын на голову заготовителя. Не понятно лишь то, зачем преступнику понадобилось доставать кол из болота. Убедился, что милиция вышла на его след, и решил уничтожить важную улику?.. Но Александр мог поклясться: сами бы они не нашли в болоте этот кол ни за что на свете. Да, никогда и ни за что!

Сидеть без движения было неудобно, ноги затекли, и он слегка пошевельнулся. Над его головой вздрогнула осока. Крутинин тут же это заметил, бросил кол, сорвал с плеча ружье.

— Ну, кто там? Вылазь! — скомандовал он. — Не то продырявлю, и концы в воду. — Темные зрачки его двустволки были нацелены прямо на то место, где прятался Александр.

— Только без глупостей, Крутинин, — вырастая из осоки предупредил Артемьев. — Вы один, а нас, — он кивнул на поднявшихся товарищей, — сами видите, сколько, сопротивление бесполезно.

— Больше того, бессмысленно, — уточнил Фроликов. — Так что опустите свою «пушку». Вы сможете сделать два выстрела, мы — на один больше. Арифметика не в вашу пользу.

Увидев знакомых работников милиции и вчерашнего «грибника», направивших на него пистолеты, Крутинин сделал такое движение ружьем, точно пытался заслонить им свое лицо от пуль.

— М-м, — словно от приступа зубной боли промычал он. — Дурак я старый!..

— Что, не ожидали нас здесь встретить? — с усмешкой произнес Артемьев. — Берите свой дрын и перебирайтесь сюда.

— Тот самый! — едва взглянув на кол, воскликнул Александр, — от того пенька, что я нашел...

— Это уж точно, — ухмыльнулся Крутинин, отдавая ружье Артемьеву. — Осторожно, заряжено не на дичь. А за дрын скажите «спасибо». Вам бы его во век не отыскать.

— Это верно, — подтвердил Александр. — Не отыскали бы. Спасибо.

— Да, сколько веревочке не виться, а концу быть, — разряжая ружье, заметил Артемьев и с презрением покосился на Крутинина. — Как это вы до такого докатились, эх!..

— Да-a, елки-моталки, дела! — протянул Фроликов. — Подстерегать людей в лесу... Ну и ну! А еще бывший агроном, человек уважаемый...

Крутинин потемнел лицом, на резко обозначившихся скулах заходили желваки, он шагнул к Фроликову:

— Ты вот что, начальник, — он сжал кулаки, — ты мне это дело не шей. Не получится, понял? Не трогал я Дремина.

— Только без цирковых представлений! — жестко остерег его Артемьев. — Без шуток.

«Сорок пятый, не меньше, — глянув на сапоги Крутинина, определил Александр. — Та же лапища».

— Незавидны ваши дела, Крутинин, — сказал он. — Вот и обувка вас выдает.

— Следы на косогоре не мои! — твердо заявил Крутинин.

— Вот как?!

— Не мои, — повторил он. И снова, потемнев лицом, выдохнул с яростью, — не грабил я, не убивал!

— Разберемся, — усмехнулся Артемьев и обратился к Александру: — Что будем делать дальше?

— Сейчас самое время выпить по кружке молока, — сказал Александр. — Пошли в деревню. Не скажете, Крутинин, у кого там можно парным молоком разжиться?

Крутинин не ответил и опустил голову.

Из сельсовета, куда привели Крутинина, Ульянов позвонил в райотдел, сообщил начальнику о событиях на лесном болоте. «Молодцы! — похвалил Карычев. — Скоро приеду. Вместе и проведем обыск».

Председатель сельсовета Игнат Матвеевич Карев, степенный седой мужчина лет шестидесяти пяти, с орденской колодкой на пиджаке, слушал разговор молодого следователя с начальником и, хмурясь, нервно постукивал пальцами по зеленому, в чернильных пятнах, сукну стола. С Федором Крутининым — тот горбатился на стуле лицом к окну — он, к удивлению Александра и его товарищей, не обмолвился и словом. Словно для него этот человек не существовал. А ведь точно было известно, что Карев хорошо его знал, даже когда-то работали вместе. «Отчего такая подчеркнутая холодность? — подумал Александр. — Какая между ними кошка пробежала?»

— Да-а, — глухо, в растяжку, произнес председатель сельсовета, когда Ульянов опустил трубку на рычаг аппарата. — Видно, верно говорят: чужая душа — потемки.

Игнат Матвеевич поднялся и, прихрамывая, направился к выходу.

— Не стану мешать. Если понадоблюсь, позовете. Буду в соседней комнате.

По наступившей тишине Александр понял: начинать допрос не имеет смысла. У Крутинина было такое выражение лица, что было ясно — сейчас он ничего не скажет. Надо дать ему возможность прийти в себя, трезво оценить положение.

— Я пойду, пожалуй, — сказал Александру Артемьев, — не терпится проверить твою гипотезу. Как говорится, одна пара глаз хорошо, а две — лучше. Компанию не составишь? А Николая Ивановича мы бы попросили остаться здесь. Не возражаете, товарищ лейтенант?

— Валяйте, — махнул рукой Фроликов.

В деревне об аресте Крутинина уже знали многие. У некоторых домов, обсуждая новость, судачили женщины. Мальчишки и девчонки то и дело заглядывали в окна сельсовета, чем-то возмущались.

Пока Ульянов и Артемьев шли по деревне, их то и дело окликали, спрашивали о Крутинине: «Неужели правда, что он ограбил заготовителя?»

— Он не арестован, а задержан до выяснения обстоятельств. И вообще до суда человека нельзя считать преступником, — терпеливо пояснял Артемьев.

— Нет, теперь Федьке крышка! — донеслось до работников милиции. — Ничего не докажет! — Ульянов и Артемьев замедлили шаги, повернули головы на голос.

Возле ближнего дома, дымя сигаретами, стояли несколько мужчин и щуплый, похожий на подростка, древний дед в огромном, не по голове, картузе. Говорил он:

— Теперь Потешка возрадуется. Как же: засадят Федьку, не отвертится. Вот помяните мое слово!

Ульянов и Артемьев подошли к демьяновцам, поздоровались. Оживленный разговор, происходивший между ними, тут же прекратился. И, точно избегая возможных вопросов, многие начали расходиться.

— Что же вы? — пытаясь удержать мужиков, произнес Артемьев с укором. — Почему уходите, не хотите помочь следствию?

— А мы, граждане начальники, вам нашего полпреда, дедушку Глеба, оставим, — сказал высокий, худой, как жердь, мужчина с красивым смуглым лицом и улыбнулся. — Он у нас как ходячая энциклопедия, на любой вопрос ответ найдете.

— А ваша хата с краю? — поддел его Александр.

— Почему с краю? Вон моя хата, по соседству с крутининской и дедушки Глеба. Нам, как некоторым, жаться в лесу не надо. На свой трудовой рубль живем. Стыдить нас нечего.

— Тогда почему не хотите побеседовать? — удивился Артемьев.

— Дедушка Глеб объяснит, — уклонился худой мужчина от прямого ответа. — А я, извините, тороплюсь: уборка. И так задержался.

С усмешкой, замершей на губах, он театрально вскинул руку к виску и, повернувшись, зашагал прочь, по-журавлиному высоко поднимая ноги. За ним потянулись остальные. «Разбежались, — недовольно подумал Александр. — Что это они?»

— В ногах правды нет, присядем, — смущенно потоптавшись, предложил дедушка Глеб и первым опустился на лавочку, стоявшую у дома.

Ульянов и Артемьев уселись рядом.

— Итак, товарищ полпред, вам слово, — улыбнулся Александр.

— Ась? — дедушка Глеб приложил ладонь к уху.

— Ты, папаша, дедом Щукарем не прикидывайся, не хитри, — проговорил Артемьев. — Нас время поджимает. К тому же сам понимаешь: не на посиделки приехали.

— Ась? — повторил дедушка Глеб. Лицо его было серьезным, а в синих и ясных, как небо, глазах под вислыми кусочками белесых бровей искрилось веселое лукавство.

— Зачем же ты так? — с досадой шепнул Артемьеву Александр и мягко дотронулся до рукава дедушкиного пиджака:

— Рады познакомиться. Вы, говорят, человек знающий. Вот и помогите нам разобраться...

— Лестью тропку устилаешь, — заметил, улыбнувшись, дедушка Глеб.

— Святая правда! — не моргнув глазом, сказал Александр. — Даже председатель сельсовета Карев и тот говорил: без помощи дедушки Глеба вам, ребята, в этой истории не разобраться.

— Говоришь, Игнат Матвеевич вас послал? — дедушка Глеб положил руки на колени, пожал плечами. — Тогда ладно. Но что я могу сказать? Попала в силок птичка, да не та. Зазря вы Федора арестовали. Не убивал он этого прилипалу. Я Федора вот с таких знаю, — дедушка Глеб наклонился и провел над землей рукой. — Отец его, Лука, правильный, серьезный был мужик. Федор весь в него. По чести-совести живет. На чужое не зарится.

Дедушка Глеб помолчал, собираясь с мыслями, затем снял картуз, и Александр удивился, увидев, какая у того, будто парик, шапка седых волос. Положив картуз на колени, старик сокрушенно покачал головой, вздохнул:

— Да-а, вот как оно обернулось! Нехорошо, очень даже нехорошо. Он ведь у нас агрономом был, уважаемый человек, да вы про это знаете. А теперь такой позор на его голову!

— Почему же вы считаете, что мы задержали Крутинина зря? — спросил Артемьев.

— Для нас, сынок, тут дело ясное, а для вас — темный лес, — рассудительно произнес дедушка Глеб. — Федор сейчас сам на себя не похож стал. А почему? Потому что в Насте, покойнице, души не чаял. Трудная ему досталась в жизни любовь. И большая, красивая. Перед такой любовью надо шапку снимать... Раньше Федор был спокойный, трезвый мужик, а посадил у Настиного холмика рябинку — запил. Иной раз запрется в избе и все ее, Настю, на бумаге изображает. Однажды случайно я эти портреты видел. Очень похоже она у него вышла. Все забыть свою женку не может. Со школы они дружили. Еще тогда мелюзга голопузая их женихом и невестой дразнила.

Артемьев несколько раз негромко кашлянул, давая Ульянову знак закруглять беседу. Этой, мол, болтовне конца не видно... Но Александр продолжал внимательно слушать старика. Не даром демьяновские мужики назвали его своим полпредом и ходячей энциклопедией. Может, что путного и скажет. Надо запастись терпением. Но старик все гнул свое:

— А уж когда Настя заневестилась, к ней со всех деревень женихи сбежались, Федька совсем покоя лишился. Голову потерял. Что ни вечер, глядишь, очередного жениха к обрыву провожает, в реке «раков ловить» учит. Перед самой войной за драки эти чуть было в кутузку не загремел... А еще был у Федьки талант с самого детства. Так тебя на бумаге изобразит — лучше, чем на фотографии получается. Но большей частью он свою Настю рисовал. Место у них было одно: на том же обрыве по-над Окой. Березы там страсть как хороши. Настя сидит — глаз с него не сводит, а он — с нее. Как-то появился у нас художник заезжий. Из самой Калуги. Увидел он Настю с Федором на обрыве и рот раскрыл — такая она была красавица. Начал ее красками на холстине рисовать. Федору это, конечно, нож в сердце. Сидит, губы покусывает, хмурится... На следующий день этот приблуда заявляется к Насте домой: пойдемте к Оке — просит — я вас получше Федора нарисую! А на третий день стал ей в чувствах своих объясняться. Федор и турнул его с кручи в реку. Тот же, бедолага, плавать не умел. Еле потом выловили, откачали...

— Дедуня, вы нас в сторону уводите, — прервал его Артемьев. — Ближе к сути дела, пожалуйста.

— А мне торопиться некуда, — с обидой в голосе произнес старик. — Не хочешь слушать — неволить не стану.

Он замолчал, лицо его в одно мгновение окаменело. Глаза сделались скучными, потускнели, резче обозначились складки морщин вокруг рта.

— Извините, что перебили, — стараясь сгладить неловкость товарища по работе, сказал Александр. — Вы назвали ограбленного заготовителя прилипалой. Почему?

— Прилипала и есть, — думая о чем-то своем, отчужденно ответил дедушка Глеб. Обиженный невниманием к своему рассказу и тем, что его перебили, не дав досказать о Федькиной любви, он угрюмо насупился, ушел в себя. «С характером лесовичок, самолюбивый, — отметил Александр. — А торопыга Артемьев суетится, как на пожаре. Теперь из этой «ходячей энциклопедии» клещами слова не вытянешь».

— Раз уж вас ко мне Карев послал, то я вам вот что посоветую, — произнес, поднимаясь, дедушка Глеб. — Вон тот кособокий терем видите? Знатная петушиная резиденция. Загляните.

— Только время теряем, — глядя вслед уходившему старику, недовольно проворчал Артемьев. — Не люблю я эту деревню. Одни лешаки тут.

— Почему же? — не согласился Александр. — Славный дедка. Жаль, что не дали ему договорить. Глядишь, что-нибудь ценное и почерпнули. Делать нечего, пойдем теперь в «петушиную резиденцию». Это, кстати, дом моей вчерашней знакомой.

Старушка, у которой Александр узнавал, как попасть на большак, мыла небольшую кадушку у крыльца своего дома.

— Здравствуйте, — поздоровался Ульянов. — Под соленья готовите?

— Здоров будь, — откликнулась она и, признав Александра, с подозрением покосилась на его погоны. — Ишь, оказывается, какой у тебя гардероб. А говорил: грибник!

Александр засмеялся, развел руками:

— А что же мне, бабушка, и по грибы сходить нельзя?

— Меня Матреной Ферапонтовной кличут, — назвалась старушка. — Можно и проще — Ферапонтиха. Так меня все тут величают. Привыкла, не обижаюсь.

— Мы из района. Ульянов моя фамилия. Следователь я, — представился Александр и указал на спутника, — а это товарищ Артемьев, начальник уголовного розыска. Мы к вам по делу.

— Да уж догадываюсь, что не свататься, — проворчала Ферапонтиха и, вытерев руки о передник, пригласила в дом.

— Ну, так какое у вас дело? — спросила она, присаживаясь к столу.

— Мы Федора Лукича Крутинина задержали, — начал Артемьев и сделал паузу, чтобы посмотреть, какое впечатление его слова произведут на хозяйку дома.

— Слава тебе! — Ферапонтиха, просияв, перекрестилась. — Я ему, окаянному, не раз темяшила: гляди, Федька, отольются тебе мои слезы, Бог есть, он всем твоим злодействам бухгалтерию ведет, рано или поздно попадет тебе... По-моему и вышло!

— Что же он вам-то сделал плохого? — заинтересовался странным началом беседы Александр.

— А вот посмотрела бы я на тебя, если бы Федька твоих петухов перевел! — сварливым голосом вскрикнула Ферапонтиха и с обидой поджала губы.

— Зачем же ему понадобились ваши петухи? Ведь Крутинин, как я знаю, охотник, а дичь в здешних местах не перевелась еще.

— А его Потешка поприжал, — охотно пояснила Ферапонтиха. — А Федьку хлебом не корми, дай поохотиться. Ну, а Потешка — егерь, стало быть, законник. Двоим им в лесу завсегда было тесно. А в последнее время он Федьке проходу не давал. Федька — в лес, тот — за ним. Вот Федька и пострелял двух моих крикунов.

— Так это ж подсудное дело, вы заявляли? — сурово спросил Артемьев.

— Вы что, стану я с Федькой судиться! С ума еще не сошла. Он ведь почему петухов пострелял-то? Раньше притащит из леса куропатку или глухарку — соседские мальцы тут как тут: потрошат, варят, жарят, а Федьке — ему своих сорванцов бог не послал — праздник, королем по двору вышагивает. Радуется, что вокруг него такой муравейник. А тут для него совсем худые времена пришли, нечем стало мелюзгу потчевать. Ребятишки сейчас не больно много мясного видят, сам знаешь... Вот он моих петухов и перевел. Да еще ругается, что я жадная, сама не догадалась ребят курятиной угостить. Кому ни пожалуюсь, все смеются: «Не последние петухи у тебя, не загрустят куры, будут нестись», а Федька стращает: «Станешь глотку драть, я и тебя на вертеле зажарю».

— А мог бы ваш сосед человека убить? — сделав ударение на словах «мог бы», спросил Александр.

— Очумел что ли? — с испугом воскликнула Ферапонтиха. — Да ни в жизнь! — она истово перекрестилась. — Одно дело петуха подстрелить, другое — человека. Я же сказала — душевный он...

Артемьев выразительно покосился на Ульянова, украдкой покрутил пальцем у виска и прихлопнул ладонью по столу:

— Нам пора. Бабушка все сказала...

— Постой, — попросил его Александр, видя, что Ферапонтиха спрятала руки под передник, всем своим видом показывая, что настроилась на продолжительную беседу. Она выждала несколько мгновений и, уловив в глазах Александра интерес к своим словам, сказала:

— Дружба промеж ними была.

— Это между кем и кем? — уточнил Артемьев.

— Заготовитель этот захаживал к Федьке...

— Вот как!

— Ну, не то, чтобы очень дружили, а так... Дремин, как я подмечала, навязывался Федьке в товарищи. Тот же по своей деликатности не отваживал его, но и к себе не приближал.

— Почему ж так? — снова уточнил Артемьев.

— Дремин-то все про деньги кудахтал, хвастал где что приобрел, а Федору это было неинтересно. Никогда он барахлом не интересовался. Раньше, когда зарабатывал, в долг деньги людям отдаст и не спрашивает. Вот в дому у него и нет почти ничего. Насте обновы покупал, да разные там статуэтки, книги, конешно, а как ее не стало — на все рукой махнул...

Старуха говорила много, но опять ничего полезного, кроме того, что Федор — человек душевный, Артемьев с Ульяновым для себя не узнали. Прямо на вопросы она не отвечала, а начинала издалека. Казалось, ее рассказам конца не будет.

— Я сейчас в обморок упаду, — сжав зубы, признался Ульянову Артемьев. — Говорит и говорит, а все без толку...

— Почему, бабушка, — обратился он к Ферапонтихе, — Дремин все же к Крутинину ходил, если Федор Лукич заготовителя не жаловал? Никак я этого не пойму.

— Что ж тут, милый, непонятного? — в голосе Ферапон- тихи задрожала обида. — Известно, Дремин не любил у себя бумажки держать, в вещи вкладывал, в золотишко... Так, мол, надежнее. Вот на кортик Федора и зарился. Все просил продать. За кортик многие Федьке деньги большие давали, а он отвечал: «С голоду помирать буду, не продам! Он мне жизни дороже».

— Что это за кортик такой, откуда взялся? — заинтересовался наконец Артемьев. — Вы его видели?

— В руках держала, — похвасталась Ферапонтиха. — С войны его Федька привез. Ножны из золота, а на ручке камушки драгоценные, говорят... Красота, словом... Дремин, я думаю, надеялся Федора уговорить кортик все же ему продать. Но тут они поссорились крупно. Я только конец разговора прихватила и что к чему не разобрала. «Дурак ты первостатейный, — сказал Федька Дремину. — Если мог ты такое подумать, чтобы ноги твоей у меня больше не было!» Повернулся к гостю спиной и пошел к себе в дом, а я — к себе. На другой день узнаю: оказывается, егерь их намедни в лесу стреножил, вроде бы лося они завалили... Только я так считаю: не стрелял Федька лося. Никогда на лосей не охотился, жалел животину, не то что птицу глупую...

— Вчера вы сказали, что Дремина «порешили» не из-за денег, — напомнил Александр.

— И сейчас то же скажу! — задиристо ответила Ферапонтиха.

— А какие-нибудь факты в подтверждение своих слов привести можете? — «закинул удочку» Артемьев.

— Факты? — озадаченно переспросила хозяйка. — Фактов-то у меня и нету. Так, одни догадки...

Однако делиться своими догадками с гостями она не стала.

— Что ж, Матрена Ферапонтовна, и на этом спасибо, — поблагодарил ее Александр. — А если все-таки надумаете рассказать нам что-то, милости просим в сельсовет.

— Не надумаю, — перебив его, твердо заявила Ферапонтиха. — Не хочу грех на душу брать...

Выйдя от Ферапонтихи, Александр предложил Артемьеву побывать на косогоре.

— Эх-ма, красотища какая! — ступив на вершину, воскликнул Артемьев. — А мы все бежим, остановиться, поглядеть вокруг некогда...

Внизу, уходя до самого горизонта, шумел синий лес. Солнце уже поднялось высоко, но небо было еще глубокое, не размытое жаром дневного зноя.

— Надо бы почаще на природе бывать, — задумчиво продолжал Артемьев, — красоту земли не видим, вот и человека понять не можем. — Но уже в следующую минуту он, как будто устыдившись своих чувств, грубовато сказал: — Намучаемся мы еще с этим Крутининым, вот увидишь. Задаст он нам работы. М-да...

Ульянов кивнул, потом приложил ко лбу руку козырьком:

— Вон, смотри.

Слева, за лесной косой, виднелось колено большака. По дороге мчался «газик».

— Наш, милицейский, — определил Артемьев. — Карычев, наверное, катит... Теперь, старик, ты меня убедил. Преступник мог видеть Дремина... И самый короткий путь к тропе именно отсюда.

Сзади послышалось покашливание. Они обернулись. Неторопливой, мягкой, какой-то ныряющей походкой к ним приближался невысокий кряжистый мужчина в линялой гимнастерке. Артемьев сразу же узнал Потехина, демьяновского егеря.

— А, моя милиция меня бережет! — негромко пробасил тот и, подойдя, поздоровался с каждым за руку, затем мотнул головой в сторону деревни: — Говорят, вы Крутинина задержали? Небось, стал теперь, голубок, тише воды, ниже травы?

В тоне егеря Александр уловил торжествующие нотки и усмехнулся:

— А что, он и вам чем-то досадил?

Егерь тяжело вздохнул:

— Страшный человек. Еще бы немного — и мне каюк, до инфаркта довел бы. То на запретного зверя с ружьем идет, то в заповедное озеро сеть забросит... О его художествах я уж столько во все инстанции сигнализировал, что надоел всем везде. И что еще обидно: в глазах ребятни меня пугалом сделал. Он, видите ли, хороший, добренький, а дядя Потехин — плохой, вредный, не разрешаю ему лесной дичью их угощать. А, по-моему, как? Хочешь быть благодетелем, пожалуйста, не возбраняется. Только ведь не за счет государства!

Потехин рассказал, что несколько дней назад Федор вместе со своим дружком Дреминым завалил в лесу крупного лося. Но унести его они не успели. Егерь застал их на месте преступления и там же, на лесной поляне, начал составлять акт. Крутинин же при этом пришел в дикую ярость, стал скандалить, утверждая, что лося они не стреляли. Больше того, выхватил из рук Потехина этот акт и изорвал его. Грозил егерю: «Я еще с тобой расквитаюсь! За все мне ответишь». Если бы Дремин его не образумил да не приструнил, неизвестно, чем бы все это кончилось.

— Вот и решайте, досаждал он мне или нет, — закончил свой рассказ Потехин. — Теперь хоть передохну малость. Посадят его, мне спокойнее жить станет...

— Говорят, Федор Лукич с заготовителем после этого поссорились и Дремин грозился вывести Крутинина на чистую воду? — спросил Александр.

— Это точно. Все об этом говорят...

— А ваше мнение: мог Федор напасть на Дремина? — поинтересовался Артемьев.

Потехин замялся:

— Не знаю, что и сказать... Вы милиция, вот и разбирайтесь...

— Уходите от прямого ответа? — удивился Александр.

Егерь почесал затылок, расправил под ремнем гимнастерку. Нет, он предпочитает в это дело не ввязываться и до поры до времени свое мнение не высказывать. Да и зачем, не зная всех обстоятельств, с выводами торопиться? У следствия факты, улики. А что у него, Потехина? Одна неприязнь к Крутинину, и только. Если по-человечески, то ему даже жаль непутевого. Похоронил жену недавно, живет бирюком без детей и внуков. Куда ни кинь, всюду клин... Жалко и Дремина. Еще не старый, мог бы жить. А теперь семья осталась без кормильца...

— Почему осталась? — удивился Артемьев. — Жив он.

— Разве жив? — изумился Потехин. — А говорили, что того...

— Нет, оклемался, — подтвердил Артемьев. — Только, конечно, в плохом еще состоянии.

— Ну, прямо на душе стало легче, — вздохнул Потехин. — А то ведь наше беспроволочное радио какую весть разнесло? «Насмерть убит». Теперь вам будет полегче клубочек распутать.

— Нас зовут, — заметил Александр. — Пойдемте. Кстати, — обратился он к егерю, — о случае с лосем вы нам не сообщили. Почему?

— Сообщишь, как же! «Пристрелю, кричал, если вякнешь».

— А пулю из лося извлекли? — спросил Александр. — Ценная улика.

— Пулю?

Потехин замедлил шаги, с удивлением глянул на работников милиции.

— Вон оно что! А я-то голову ломал... Смотрю, мужики лося свежуют, а Федор возле них топчется... Каков, а? Оказывается, он пулю искал. Да-а, голова, ничего не скажешь...

Александр попросил егеря пройти с ними в сельсовет, а затем в качестве понятого присутствовать при обыске в доме Крутинина. Но Потехин отказался:

— Не хочу масла в огонь подливать и злым языкам давать пищу. О наших с ним «родственных» отношениях здесь все знают. Пойдут снова разные разговоры и кривотолки. А недоброжелателей у меня и так хватает. Так что вы уж как-нибудь без меня обойдитесь.

Сразу же после приезда в Демьяново Карычев расположился в сельсовете и развил кипучую деятельность, решив с ходу, по горячим следам, завершить следствие.

— Сейчас самое главное что? Активный прессинг, давление по всему полю, — шутил он.

Карычев переговорил с десятками осаждавших сельсовет демьяновцев и остался недоволен. Все, с кем ему довелось беседовать, брали под защиту Крутинина, подвергали сомнению его причастность к разбойному нападению на заготовителя.

— Не позорьте человека! Не такой он, чтобы грабить, — точно сговорившись, твердили односельчане. — Арестовать Федора? Да на него даже подумать грех. Кавалер «Славы», а уж других наград — не у всякого генерала столько. И чтобы преступник? Не может того быть!

«Вот тебе и лешаки», — удивляясь напору демьяновцев, подумал Александр.

Заступились за Крутинина и Рыбаков, секретарь демьяновской партийной организации, и Метелицын, председатель колхоза.

— Это, если хотите, наша совесть, — заявил Рыбаков. — Между прочим, товарищ начальник, вы, видимо, еще в школу не бегали, а он, как участковый уполномоченный, — да, да, не удивляйтесь, было время — Крутинин и в милиции работал, — в здешних лесах браконьеров гонял. Того же Потешку, к примеру...

— Не солидно, Сергей Захарыч, Потехина упоминать, — заметил Метелицын. — Почему между ними вражда образовалась, сам хорошо знаешь. Из-за Насти с малых лет петушились. Скажи, Игнат Матвеевич?

— Пустой разговор, — угрюмо обронил Карев. — Еще бы вспомнили, чем их родители до революции занимались... При чем тут Настя, Потехин и вообще все давнее? Федор положен на лопатки и даже сам ничего не опровергает. Почему же мы его должны защищать?

— Нет, он утверждает, что не убивал, но вяло как-то. Больше молчит... — сказал Александр.

Рыбаков задумался, посмотрел Кареву в глаза:

— Странно мне это: и Федора поведение, и твое, Матвеич. Вы же фронтовые друзья, разведчики. Друг дружку не раз из самого пекла выносили. Сам же Федором гордился. А сейчас? Нет, мне этого не понять.

— Но ведь против него факты! — слова Рыбакова ужалили Карева, как электрическим током. Он вскочил на ноги, гневно сверкнул глазами. — У меня, думаешь, здесь что? — он постучал себя кулаком по груди. — Камень? Или ледышка? Два года вместе за «языками» ходили. Однажды вытащил я его полуживого — на мину напоролся. Из памяти такое не вытравишь. Но вот у них, — он вскинул руку у сторону Александра, — факты, улики. Ты это можешь понять? Или не хочешь?

— Крутинин — преступник? — Рыбаков тоже поднялся, с недоумением пожал плечами. — Чертовщина какая-то, чушь несусветная, ересь!

— Факты, известно, упрямая вещь, — сказал Карычев. — И пока они не в пользу Крутинина. Слышали, что докладывал наш следователь? Но, к сожалению, в данный момент нам еще многое неизвестно: не найдена сумка с деньгами, нож, которым была срублена березка. Но и это не все. Окончательно обвиняемый будет изобличен лишь тогда, когда по собранным уликам скажут свое веское слово экспертиза и суд. Так что видите, сколько еще всего впереди? А сейчас пойдемте-ка в дом задержанного, произведем обыск.

К удивлению Александра, обыск занял немного времени. На печи Фроликов обнаружил широкий, из нержавейки, тесак, а в печи, под горкой сизого остывшего пепла — жестянку из-под зубного порошка. В жестянке, свернутые трубкой и перетянутые темной резинкой, лежали новенькие купюры — десять пятидесятирублевых и одна сторублевая.

Увидев деньги, Крутинин в бешенстве заскрежетал зубами, рванулся к Фроликову. Однако Артемьев, Кузнецов и другие работники милиции вовремя навалились на него, заломили за спину руки.

— Не заставляйте нас применять силу, — сказал Карычев, когда Крутинина подняли с пола. — Сопротивление властям, вы знаете, что за это грозит...

Карев, Метелицын и Рыбаков, а также присутствовавшие при обыске понятые были потрясены и, точно потеряв дар речи, смотрели на происходящее широко открытыми глазами.

— Ни за что бы не поверил, — прошептал побледневший Рыбаков. — Как же так, Федор? — и, не дожидаясь ответа, молча и осторожно, словно уходя от покойника, направился к порогу вслед за Метелицыным и Каревым.

Несколько мгновений в комнате стояла взвинчивающая нервы гнетущая тишина. Было лишь слышно, как поскрипывает перо Артемьева и шало бьется об оконное стекло муха. Первым нарушил молчание Ульянов:

— Ну, а теперь что скажете? — обратился он к Крутинину.

Федор Лукич ничего не ответил. Он стоял, прикрыв глаза, отрешенный, глубоко ушедший в себя. Лицо его окаменело, стало пепельно-серым.

Фроликов и Кузнецов доложили Карычеву, что обыск окончен.

— Плохо глядели, — вдруг очнулся Крутинин. — На шкафу узелок. В нем пуля из убитого лося. Возьмите, авось, сгодится, чем не улика? А ружье, из которого я в лося целил, у вас находится. И кортик оставлять здесь не следует.

— Кортик? — насторожился Карычев. — Какой еще кортик?

— Такой, какой вам и не снился. Трофейный он. Генерал Малиновский, будущий маршал, мне его с надписью на память подарил. Ценного мы тогда языка взяли. В шкафу кортик, в нижнем ящике, под бельем. Отдадите, когда освобожусь...

Кузнецов открыл шкаф, выдвинул ящик.

— Нет тут ничего, — сказал он, повернув лицо к Крутинину.

— Можно? — спросил Карычева Крутинин и, получив разрешение, метнулся к Фроликову. Отстранив его, он перерыл все белье, лихорадочно выгреб содержимое из других ящиков, но кортика нигде не было.

— Что ж это, а? — простонал Крутинин. — Как же мне без него? Конец, видно...

Заключение экспертизы, исследовавшей следы отметин на пне и колу, неопровержимо свидетельствовало, что березка срезана тесаком, изъятым при обыске у Крутинина, и что именно этим же, отобранным у него колом был нанесен удар по голове заготовителя. Удар, чуть не стоивший ему жизни. Сам Крутинин не отрицал, что тесак принадлежит ему. Это подтверждали его инициалы, вырезанные на рукоятке, густой ряд зарубок, обозначавших количество захваченных им вражеских «языков». Но вместе с тем он утверждал, что этот тесак давным-давно, лет пять тому назад, он потерял на охоте. Каким образом тесак оказался у него дома на печи, он, Крутинин, ума не приложит. Возможно, собирая ягоды или грибы, нашел кто-нибудь из ребятишек и забросил на печь, забыв сказать ему об этом. Но это маловероятно. Ребята знали, что трофейный тесак ему дорог как память о войне и фронтовых друзьях. Знали они и о том, что он переживал потерю и был бы очень рад находке. А обрадовать его они бы не преминули. Странно, что на тесаке не оказалось ржавчины. Значит, его нашли уже давно... Не мог Крутинин объяснить и того, как у него в печи под пеплом оказалась жестянка с деньгами. Не знал он, куда мог исчезнуть и кортик. Из мальчишек никто не мог взять, это точно. Он за каждого может поручиться...

— Стало быть, тесак и деньги подброшены, а кортик похищен? Так Вы хотите сказать? — на одном из допросов спросил его Александр. — Но кем? Кто это мог сделать?

Крутинин молча пожал плечами, горестно стиснул руками тронутые сединой виски.

— Следы на косогоре действительно не ваши, хотя рисунок подошвы точно такой же, как и на ваших ботинках, — сказал Александр.

— Ботинки не шьем — в магазине покупаем, — глухо отозвался Крутинин. — А подковки все у одного сапожника ставим. Урвахин его фамилия.

Александр сделал в блокноте еще одну пометку, поднял взгляд на Крутинина. «Попала в силок птичка, да не та», — вдруг вспомнил он слова дедушки Глеба. И его сокрушенное удивление: «Вон как оно обернулось!» Что хотел сказать этим старик? Неужели Крутинин не виновен и попал в кем-то хитро поставленный капкан? Даже Ферапонтиха, которой он так насолил, погубив двух ее петухов, и та не верит, что Федор мог совершить преступление. Да что Ферапонтиха — вся деревня горой стоит за Федора Крутинина, особенно ребятишки. Все говорят, что не мог он напасть на заготовителя и ограбить. Интересно и то, что сам Дремин, с которым Александр несколько раз беседовал в больнице, категорически отметает обвинение в адрес Крутинина. «За несправедливость, — говорит Дремин, — Федор может и по шее двинуть, ругнуть крепко, но подличать исподтишка, тем более с колом в кустах таиться не станет». Он, же, Дремин, признался, что мечтал убедить Крутинина продать кортик, потом выручить за него большие деньги. Потому, направляясь в Демьяново, и захватил с собой несколько крупных купюр. «Знал, пенсия у Федора небольшая, вот и решил, что он кортик в конце концов продаст. Хотя бы малышне на гостинцы...»

От Дремина узнал Ульянов и о том, что егерь застал их с Федором возле убитого лося. Начал акт составлять, судом да штрафом грозил, вот они с Потехиным и схватились. Федор ругался, конечно, но ружьем не грозил. Ведь лося-то они и впрямь не убивали. Потому до самой деревни и кипятились, калеными словами обменивались. «Ты, знать, сам лося стрельнул, а нас решил подцепить. Погоди, я еще выведу тебя на чистую воду!» — эти слова Федор действительно со злостью кинул в лицо Потехину.

— Однако соседка Крутинина, бабка Ферапонтиха, показывает, что это вы угрожали Федору вывести его на чистую воду, — сказал Дремину Александр во время последней встречи с заготовителем в больничной палате. — Было это во дворе дома Крутинина, вспомните-ка получше...

— Сочиняет бабуся, — настаивал на своем Дремин, — с чужих слов мелет. Да я во дворе Федора в тот день и не был, а по дороге, когда мы с Потехиным и Крутининым в деревню возвращались, старался попридержать язык за зубами. Неровен час вгорячах сболтнешь лишнее, против тебя же оно и сработает. К тому же мне и незачем было в их спор влезать. А тут откуда ни возьмись Венька Урвахин. Появился, под изрядным хмельком. Будто из-под земли вырос, косолапая коротышка. И тоже на Федора с наскоком: «A-а, попался! Свежатинки захотел?» Федор не выдержал и замахнулся прикладом: «Цыц, шавка! Вот двину — мокрого места не останется». Урвахин от него бежать бросился, а потом про ссору Потехина с Федором и разболтал, ну и о том, что грозил ему Крутинин вывести на чистую воду... А бабка Ферапонтиха слышала звон, да не знает, где он. Но ведь тоже своей осведомленностью похвастаться охота. Вот, мол, она какая, все видела, все знает...

— Это понятно. Скажите, а ваше ружье дома? — спросил Александр.

— Где ж ему быть? Над диваном висит.

— В тот день вы стреляли?

— Ни в тот день, ни после, — сморщившись, проговорил Дремин и дотронулся до повязки на голове. — Гудит, дурная, как телеграфный столб.

«Может, волнение гасит, переключает мое внимание на другое?» — подумал Александр и уточнил:

— Зачем же вы брали ружье в лес?

Дремин пожал плечами:

— Да просто так. Для солидности. Можно сказать, для антуражу.

— Стало быть, не стреляли?

— Кажется, пальнул разок, — замявшись, ответил Дремин. — По вороне. Сидела на осине и каркала...

— А что, у сапожника было ружье?

Дремин усмехнулся:

— У Веньки-то? Откуда?! Всю жизнь меняет шило на мыло, из долгов не вылезает. Несерьезный мужик. Подобьет кому подметки за стакан бормотухи, вот, считай, и весь его заработок. На такие доходы не то что ружья — лишних порток не купишь. Нет, Урвахин был без ружья.

— А егерь?

— Конечно, у него оно всегда за спиной...

— Кто же, по-вашему, убил лося?

— Только не мы с Федором, — торопливо произнес Дремин, и снова в его голосе прозвучала тревога. — Лося, товарищ следователь, завалили не мы. Слово!

И все же факты были против Крутинина, хотя что-то удерживало Александра ставить в этом деле точку и направлять материалы следствия в суд. Как могло случиться, спрашивал он себя, что на тесаке, на пне, палке, жестянке с деньгами и на самих купюрах отсутствуют вообще какие-либо отпечатки пальцев? Они же побывали в руках, значит, обязательно должны быть хоть чьи-нибудь отпечатки? Допустим, размышлял он, Крутинин действовал предусмотрительно и стер отпечатки на пне, коле, тесаке и жестянке. Возможно, что деньги он пересчитывал в перчатках. Но в таком случае на купюрах должны были остаться отпечатки пальцев кассиров, выдававших эти деньги, и Дремина, который их получил. На банкнотах же, даже на сторублевке, которой, подвыпив, Дремин размахивал перед односельчанами, никаких отпечатков пальцев не было вообще.

В какой-то момент Александру показалось, что Крутинин искусно морочит им голову, водит следствие за нос. Но, приглядевшись к нему внимательнее, убедился, что тот потрясен происшедшим, искренне переживает свое горе. И что в этом, как выразился Артемьев, канительном деле еще много неясностей. Взять хотя бы пулю, извлеченную из лося. По мнению оружейников, она — не из Крутининского ружья. И вообще, эта пуля вносила в дело полную путаницу. По заключению экспертизы, Крутинин не стрелял из своего ружья примерно с месяц, а лося убили дней десять тому назад. Эта пуля снимала с Крутинина обвинение в браконьерстве. Но тогда зачем она ему понадобилась? Почему он так настойчиво хотел ее заполучить и предоставил следствию?

«Для нас, сынок, тут дело ясное, а для вас — темный лес, — опять вспомнил Александр слова дедушки Глеба. — Федор сейчас сам на себя не похож стал...» Да, судя по рассказам, красивая у него была жена, и Крутинин тяжело переживает утрату. Жаль, что Артемьев перебил старика и тот не закончил рассказ. «Трудная ему досталась в жизни любовь. И большая...» Почему же трудная?..

— Никак ночевать здесь собрался?

Александр оторвался от бумаг на столе, глянул на дверь. На пороге кабинета, держа в руках тяжелую сумку с продуктами, стояла Алла.

— Времени — десятый час, пора бы и про домашний очаг да любимую жену вспомнить.

В голосе Аллы звучал упрек, но по глазам ее Александр понял, что она не сердится.

— Затягиваете раскрытие дела, дорогой лейтенант, — нахмурив брови, нарочито строгим, начальственным тоном добавила Алла. — Как работник прокуратуры вынуждена сделать вам замечание.

Александр пятерней взъерошил свои волосы и вздохнул:

— Разгадка, чувствую, где-то близко, совсем рядом, а вот ухватить не могу.

Алла потерла переносицу, посерьезнела.

— Я бы еще раз хорошенько проверила все факты, — задумчиво произнесла она. — И не только умом и логикой проверила, но и сердцем.

— Хм, сердцем! — Александр спрятал документы в сейф, подошел к жене. — Лучше давайте вашу сумку, дорогая. Так уж и быть — дотащу ее к домашнему очагу.

— Экое, скажите на милость, рыцарство! — воскликнула Алла. — Помнится, когда-то один будущий Шерлок Холмс, говоря своей будущей жене о любви, обещал ей, что всю жизнь будет носить ее на руках. А тут всего лишь — сумку!

— Говоря о любви... — вертя на пальце ключ от сейфа, проговорил Александр. — Говоря о любви... Нет, это просто невероятно, плод разгоряченной фантазии, не более!

— Почему же? — возразила Алла. — А если?

— Ты что, считаешь, любовь Федора к Насте имеет к этой истории какое-то отношение?

— Все может быть...

— А когда ты об этом подумала?

— После того, как ты рассказал мне о своей беседе с дедушкой Глебом. А он, заметь, только об этом и говорил, словно намекал на что-то. Но вы, мужчины — суровые, где вам на какие-то чувства внимание обращать!

— Почему ты-то молчала, ничего не сказала мне?

— Так о чем говорить? Женщина ведь больше руководствуется интуицией, а вам ведь нужны факты, а не эмоции, доказательства, а не какие-то там предположения. Кстати, что говорит демьяновский сапожник? Кто еще в деревне носит обувь сорок пятого размера, и кому он ставил эти подковки? Такие вещи ты давно должен был проверить. Это, во-первых. Во-вторых: извлеченная из лося пуля — не крутининская. Тогда чья же? Ружье было у троих — у Дремина, Крутинина и Потехина. Крутинин не стрелял, доказано экспертизой. Остаются Дремин и Потехин. Полагаю, что Крутинин не случайно охотился за этой пулей, а потом представил ее следствию...

— Да, ружье было у Дремина и Потехина, — сказал Александр. — Потехин тоже утверждает, что не стрелял давно. Сейчас эти ружья у нас, и теперь слово за экспертизой. Но есть еще и четвертый — сапожник, сосед Потехина. Говорят, ружья у него нет. Урвахин — выпивоха, безнадежный должник. Он вообще мне не нравится: молчун и темнила. Я его про подковки спрашивал, ты зря меня упрекаешь, — Александр шутливо погрозил пальцем жене, — так вот он пытался убедить меня, что забыл, кому ставил такие, как на отпечатке каблука, подковки. Так что я работаю, не ленюсь... И вот еще, что интересно: Дремин утверждает, что деньги, которые у Крутинина изъяли, лишь треть той суммы, с которой заготовитель направился в Демьяново. Что ты об этом думаешь? Но самое главное — кортик Крутинина так и не нашли. Кто его похитил?

Утром следующего дня, направляясь в сельсовет, Александр встретил Карева. Игнат Матвеевич холодно поздоровался с ним и, прихрамывая, вошел в кабинет, сел напротив следователя.

— Знаешь, я все же думаю, с Крутининым у вас какая-то промашка вышла, — твердо произнес он. — Факты фактами, но и личность человека учитывать надо. Конечно, Федор не святой, пошумит иногда, взовьется. Но ведь и нервы у него... Столько пережил — фронт, ранение, смерть жены... Оглушили вы меня его арестом, да еще этим обыском. Все против него, а вот поверить не могу.

Александр слушал, не перебивая.

— И я прошу тебя, — продолжал Карев, нервно теребя пальцами полы пиджака. — Сделай все, проверь как следует все эти факты, распутай узелки так, чтобы ни одна ниточка не оборвалась.

— Не думайте, что я за уликами не вижу человека. Все обязательно проверю, — мягко сказал Александр. — Но давайте порассуждаем вместе: сначала он выслеживал меня в лесу. Потом мы встретили его на болоте, отняли важную улику — березовый кол. Экспертиза установила: кол этот срублен именно крутининским тесаком. Наконец в вашем присутствии мы в доме Крутинина извлекаем из печи жестянку с деньгами, которые принадлежали Дремину. Правда, там были не все деньги!

— Вот видишь! — обрадовался Карев, — как будто бы Крутинин не мог истратить эти деньги — думай, друг, думай! А тебе не кажется, что Федор делал то же, что и вы: искал этот кол, догадываясь, где и кем он может быть запрятан? Да и эта пуля? Зачем-то ему понадобилось извлекать ее из лося?

Карев пристально, как учитель на ученика, посмотрел на следователя. Александр же отметил про себя, что председателю сельсовета не откажешь в логике. Его вопросы требовали ответа. Так учитывать все детали, глубоко обдумывать их мог только человек, глубоко убежденный в невиновности своего фронтового товарища, всем сердцем желающий ему помочь.

— Игнат Матвеевич, — после небольшой паузы, не в силах скрыть охватившее его волнение, проговорил Александр, — моя жена обратила внимание на то, что многие в Демьяново с особым уважением говорили мне о любви Крутинина к Насте. А Метелицын, председатель колхоза, обронил, что вы знаете, почему между ними, то есть между Крутининым и Потехиным, образовалась вражда. Не Настя ли в этом была повинна?

— Нет, — Карев отрицательно покачал головой. — Настиной вины не было. Обманули ее. Федор же всю жизнь любил ее так, что перед такой любовью надо шапку снимать... Я тут с Глебом согласен, но про все коротко не расскажешь.

— И все же вражда между Потехиным и Федором была, — не отступал Александр, — верно? Я понимаю: некоторые вещи трудно доверить, особенно постороннему, но, может быть, то, что вы знаете, прольет свет на эту историю, поможет следствию.

Карев задумался, несколько раз провел ладонью по волосам.

— Тогда слушай. Со школы это у них началось. Мы ведь вместе учились, с детства обоих знаю... Федор был прямой, открытый, а Потехин каким-то изворотливым, хитрым рос. Любил наушничать, подлизывался к учителям, за это ему от Федора попадало. Но особенно Потешке плохо пришлось, когда начал он к Насте липнуть. Тут Федор с ним не церемонился: по шее, пинок — и будь здоров. Понятно, что Потешка его невзлюбил. Бесился от злости, но поделать с Федором ничего не мог. Ребята постарше — и те Федоровых кулаков побаивались. На фронт нас вместе призвали. Люди мы — лесные, охотники, в следах разбираемся, вот всех троих в разведроту и определили.

Потехин, прямо надо сказать, вперед не высовывался, но и от дела не бегал. Федор же — просто герой! На рожон лез. Самые трудные задания ему поручали. Ну и везло ему, конечно, без «языка», бывало, не возвращался. Пошли ему награды и все ордена, а у Потехина — две медали. Вот он и злился: и тут его Федька обскакал! Однако молчал, вида не показывал. Но вот под конец войны, уже в Германии, случилось с Крутининым несчастье, — Карев задумался, ушел в прошлое, потом, встрепенувшись, продолжал, — послали Федьку с Потешкой на задание, Федор на мине и подорвался... Возвратился Потехин один, говорит: «Крутинин погиб!» Я не поверил, пополз Федора искать. Нашел. Живой он был, но сильно покалеченный. Пока его обратно тащил, нас еще снарядами накрыло. Не помню, кто и подобрал, наверное, санитары из чужой части. Отправили в госпиталь. Я шесть месяцев провалялся, потом в санаториях долечивался, а Федьку больше года по частям собирали. Да еще контузия... Словом, не писал он Насте. Не хотел, видно, для нее обузой стать. Потешка этим и воспользовался. Убедил девчонку, что сам видел, как Федор погиб, уговаривал ее выйти за него замуж. Настя долго противилась, потом согласилась — все же не чужой, Федькин товарищ. Да и мать стращала: «Останешься в девках, парни-то все почти на войне полегли...» После свадьбы месяц прошел, Федор в деревню и заявился. Страшный, худой, на костылях. В голове звон, еле ползает, ведра из колодца принести не мог. Настя к нему. Встала на колени, плачет: «Не гони ты меня, руки на себя наложу!» Ухаживала за ним как за малым дитем. На ноги поставила. Ну, а Потешка вокруг них волком бегал, однако зубы показывать боялся. Хоть и слаб Федор, а все ж... Потом приглядел в соседней деревне невесту, женился, вроде бы успокоился. Дети пошли... Пора бы старое забыть, но нет-нет, а меж ними вражда и вспыхнет... Особенно скалился Потешка, когда Федор на агронома выучился, завидовал, что тот высшее образование получил, опять вроде его обскакал... Вот так все и тянется, всю жизнь... — Карев умолк и вдруг пристально взглянул на Ульянова:

— Постой, постой... Ты на что намекаешь? Не может быть!

— Я, Игнат Матвеевич, ни на что не намекаю, но предположить можно...

— Дела-а! — Карев достал платок, вытер проступившую на лбу испарину. — Но где доказательства?..

— Вам не терпится узнать, чем же закончилась эта история, не так ли? — с улыбкой сказал мне Карычев. — О, ее финал был поучительным: фактам доверяй, но сто раз проверяй. Короче выяснилось, что Крутинин, догадываясь о том, кто ограбил заготовителя, действительно вел ту же работу, что и мы, собирал улики. Он хотел выложить их перед Потехиным и заставить его прийти в милицию с повинной. Но тот сумел ловко направить следствие по ложному следу. И улики сработали против Крутинина. Чтобы окончательно подставить недруга, Потехин проник в избу, которая никогда не закрывалась, и подбросил ему часть отнятых у Дремина денег, остальные оставил себе, и случайно давно уже найденный в лесу тесак Федора. Отпечатки пальцев на всех вещественных доказательствах он предусмотрительно уничтожил. При этом, заметьте, расчет был дьявольски хитер: Потехин надеялся, что Крутинин обнаружит у себя тесак и деньги, те побывают у него в руках, и на «уликах» останутся «нужные» следствию отпечатки пальцев. О том, что Федор может принести деньги в милицию, Потехин не задумывался. По себе судил — кто с деньгами станет расставаться? Должен сказать, что вначале все шло по «сценарию» преступника. Правда, Крутинин деньги и тесак у себя не нашел — на печь не ложился, еду на плитке готовил — так что следов ни на чем не оставил. Да и Ульянов спутал планы Потехина, не пошел на поводу очевидных фактов. Долго он с делом Дремина возился, а потом вдруг обратился к прокурору с просьбой разрешить провести обыск у Потехина. Как ему такое разрешение дали? К тому времени экспертизой было установлено, что пуля, извлеченная из убитого лося, от потехинского ружья. Правда, это говорило только о том, что егерь уличен в браконьерстве, но все же прокурор рискнул, дал разрешение на обыск в его доме.

— В печи, обратите внимание, опять-таки в печи, — вступил в разговор Ульянов, — мы обнаружили кучку золы, а в ней — металлическое кольцо, как потом установила экспертиза, от сожженной кожаной сумки Дремина. Нашли мы и оставшуюся часть дреминских денег. В ходе дальнейшего следствия выяснилось, что и следы на косогоре оставил именно он, Потехин. Но последняя, самая главная улика, изобличившая Потехина, был крутининский кортик. Действительно, дорогой, редкостный кортик! Бабка Ферапонтиха описала его довольно точно. Кортик мы нашли у Потехина в сарае, на полке. Он, конечно, твердил, что не знает, как этот кортик попал к нему в сарай. Но в конце концов, прижатый неопровержимыми доказательствами, сознался, что вместе с Урвахиным выследил и убил лося, а позднее ограбил Дремина, обворовал Крутинина и свалил на него свои преступления.

Так закончилась эта история. Суд приговорил Потехина к восьми годам лишения свободы. Понес наказание и Урвахин. А перед Крутининым работникам милиции пришлось извиниться. И перед всей деревней тоже...