ДАЛЕКИЙ НИКОЛАЙ Практика Сергея Рубцова

1. Находка в тайге

Летом 195* года бродивший по тайге старый охотник и зверолов Макар Силантьевич Беспалый заметил на вершине одной из росших в распадке высоких елей маленький белый лоскут. Заметил эту белую тряпицу, собственно, не сам старик, а шагавший рядом его двенадцатилетний внук Ванюша.

— Гляди-ко, дедушка, вон на той ели что-то белеет, — сказал мальчик, поправляя ремень висевшей на его плече одностволки. — Не пойму: место али путь тут кем-то обозначенный?

Они только начали спускаться по склону низенькой сопки в распадок. Там, в распадке, должен протекать ручей, и на его берегу удобно сделать коротенький привал, вскипятить воду в чайнике и подзакусить.

Макар Силантьевич остановился и, приставив ладонь ко лбу, огляделся вокруг.

Было тихое и солнечное утро. Насколько схватывал взгляд, вокруг виднелась тайга. Укрытые лесом сопки, как гигантские, навечно застывшие волны, уходили к горизонту. Тёмно-зелёные вблизи, они постепенно становились синими, дымчато-голубыми, а в самой дали, у горизонта, их очертания казались зыбкими, воздушными, как облака. Легкая прозрачная дымка испарений подымалась из распадков, — это дышал лес, земля, травы, пригретая солнцем тайга.

— А ну-ка, Ванюша, вернись, взойди выше, — сказал охотник внуку, — и погляди оттуда.

Цепляясь руками за ветки, стволы деревьев, мальчик начал быстро подниматься по каменистому склону. Вскоре он исчез в густом кустарнике.

— Ну, белеет? — крикнул Макар Силантьевич.

— Не-е! Отсюда не видать.

— Спускайся, заходи правее. Видать оттеда?

В стороне послышался треск сучьев, шорох камней, осыпающихся под ногами мальчика.

— Не видать, — сказал Ванюша, возвращаясь к деду.

— Ишь ты, ее, ту, что с лоскутом, другие верхушки закрывают.

Старый охотник зажал в руке седую пушистую бороду и снова посмотрел вниз, на ель с белой приметиной.

— Диковина… — сказал он, неопределенно качнув толовой. — Идем поглядим, что оно такое.

Как только они сделали несколько шагов, спускаясь по склону сопки, белый лоскут скрылся из виду. И лишь в распадке, подойдя к елям вплотную, Ванюша снова увидел его.

— Платочек будто повешен, — сказал мальчик. — И гляди, деда, — верхушка сломана.

Запрокинув голову и беззвучно шевеля губами, Макар Силантьевич долго смотрел на свежеобломанную верхушку дерева, и в его серых глазах светилось чисто детское любопытство.

Старый охотник еще в ранней юности научился по мельчайшим признакам разгадывать тайны таежных дебрей. Все живое — человек, зверь, даже птица — оставляют свой след в лесу. Нужно только уметь распознавать, «читать» эти следы. Обрывок газеты, перышко птахи с запекшейся кровью, зола потухшего костра, свежие или размытые дождем отпечатки лапы зверя, обуви человека, поклеванные, объеденные ягоды и шишки, едва приметная царапинка на замшелой коре дерева, шерстинка или пучок волокна на сломанной ветке — все эти мелочи подробно, точно живые свидетели, рассказывали опытному следопыту о том, что случилось здесь задолго до его появления: лоскут из белой ткани, висевший на обломанной верхушке ели, крепко озадачил старика.

Это не была веха, какую вставляют иной раз на видном, издали приметном месте странствующие по тайге охотники, геологи, старатели, чтобы по этому знаку не сбиться с дороги на обратном пути или указать отставшим товарищам то направление, какого им следует держаться, догоняя ушедших вперед.

Ель со сломанной верхушкой стояла в кругу других, более высоких елей, и увидеть белый лоскут можно было только случайно (как увидели они его со склона сопки) или подойдя сюда совсем близко. Может, тряпицей обозначено место, где спрятано, оставлено что-либо? Но зачем тогда нужно было ломать верхушку ели? Да и не так-то просто обломать ее: ствол на сломе был толщиной в руку. Каждый, кому доводилось взбираться на высокие деревья, знает, как трудно, достигнув гибкой, хрупкой вершины, обломать даже тонкую веточку без риска сорваться вниз.

— Вот тут и пойми что к чему, — качнув головой, Макар Силантьевич повернулся к вопросительно глядевшему на него внуку. — Ты заберешься туда, Ванюша?

— А чего хитрого? — с готовностью ответил мальчик. — Снять лоскут?

— Гляди не сорвись только. И примечай — может, кто раньше до тебя на елку лазил.

Ванюша поспешно снял с плеча ружье, котомку, разулся и, поплевав в ладони, по-кошачьи ловко начал взбираться на ель. Добравшись до середины, мальчик уверенно заявил:

— Деда! Никого тут не было, а гляди — ветки сбоку обломаны… Будто упало что-то.

Макар Силантьевич не ответил. Отойдя немного от ели и присев на корточки, он рассматривал что-то на земле, укрытой плотным слоем серой, осыпавшейся много лет подряд хвои.

— Ну, что там? Шелк? — спросил он, не подымая головы, когда услышал, что мальчик спускается вниз.

— Ага, — Ванюша с куском белой шелковой ткани в руке спрыгнул на землю.

Макар Силантьевич выпрямился, поманил пальцем внука к себе.

— Гляди, Ванюша. Вот следы. Как ты их понимаешь?

На плотном покрове жухлой хвои виднелись два небольших ровика: один — поглубже, с открытой черной землей внизу, другой — той же ширины, но поменьше. Ровики кончались кучками хвои, и там были заметны вмятины и четкий отпечаток какого-то предмета с тупым трехгранным углом, очевидно ящика. Хвоя вокруг была затоптана и усыпана мелкими сухими и свежими еловыми ветками.

Ванюша заглянул в глаза дедушке, словно сверяя свое предположение с его догадкой.

— Не иначе сюда летчик угодил, — сказал он убежденно.

— Какой такой, летчик?

— А шелк! Прыгнул, парашют за елку зацепился, он повис, чиркнул ногами по земле, упал. Потом начал срывать парашют и обломал верхушку, а кусочек шелка там остался. Так, дедушка?

— Давно это было? — вместо ответа спросил старик.

Мальчик поднял с земли ветку — хвоя на ней была свежей.

— Вроде недавно. Суток двое, может, всего прошло. Хвоя не привяла…

— Ночью, днем он спустился?

Этот вопрос поставил мальчика в затруднительное положение. Он посмотрел на верхушку ели, на следы, на ветки и уклонился от прямого ответа.

— А ты, деда, как примечаешь?

— Сам не знаю. Собирайся живее, пойдем.

Торопливо натягивая сапоги, Ванюша раздумывал о случившемся. Летом над тайгой часто появлялись самолеты. Одни из них — пассажирские, шли определенным курсом по расписанию, как поезда, и их можно было увидеть в небе каждый день в одно и то же время. Другие — специального назначения, проносились над сопками в самых различных направлениях, и трудно было определить, откуда они вылетели и куда летят. Наверно, с таким-то самолетом и случилась авария в воздухе. Один летчик успел спрыгнуть с парашютом и спасся. Он не мог уйти далеко. Он, конечно, будет искать то место, где упал самолет, и постарается узнать, какая судьба постигла его товарищей. Дедушка, конечно, решил найти этого летчика и помочь ему. Ведь человеку, незнакомому с тайгой, нелегко бродить по лесным чащобам. Ванюша понял, что его ожидают интересные встречи и приключения.

— А теперь гляди, куда он шел, — сказал Макар Силантьевич внуку и зашагал рядом с чужим следом.

След — продолговато-округлые вмятины шел неровно, а кривой путаной линией, точно человек, оставивший его, был пьян или колебался в выборе направления. Вот он наткнулся на дерево, обломал сухую ветку, слегка стер на высоте плеча чем-то твердым сизо-зеленый мох на коре ствола. Наконец, он выбрался из ельника на открытое место и, ломая ногами высокие листья папоротника, направился по прямой к шумевшему впереди ручью.

— Будто ночью дело было, — сказал Ванюша.

— Похоже, — ответил старик, не спускавший глаз со следа. — На слух к ручью пробирался.

Заросли папоротника сменились малинником. Неведомый путник напоролся на кусты, подмял несколько тонких, спутавшихся между собой ветвей с острыми шипами, понял, что ему здесь не пройти, и двинулся в обход. Вот он нашел проложенную зверьем, ходившим на водопой к ручью, узкую тропу и тронулся по ней. На одной из колючек мальчик нашел пучок белых шелковистых волокон и показал деду. Макар Силантьевич только кивнул головой. Старик шел ходко, и Ванюша едва поспевал за ним.

Вдруг впереди шумно вылетел пестрый тетерев, и тотчас же прогремел выстрел. Кувыркнувшись в воздухе, тяжелая птица шлепнулась в кусты малинника.

— Достань! — вешая на плечо ружье, приказал внуку Макар Силантьевич.

Ванюша недоумевал: в это время бить тетеревов запрещалось, и дедушка всегда свято выполнял правила охоты. Зачем же он подстрелил тетерева? Найдя в кустах еще трепыхавшуюся птицу, мальчик побежал за ушедшим вперед дедом.

Макар Силантьевич уже вышел к ручью, прозрачно струившемуся по мелкой гальке среди невысоких, поросших кустами орешника берегов. След человека свернул влево. На густой низкой траве он исчезал, но там, где появлялись россыпи замшелой гальки, становился явственней. Впереди слышался шум падающей, бьющейся о камни воды.

Вскоре Ванюша увидел небольшой водопад. Вода ручья тяжелой, сверкающей на солнце струей срывалась с метровой скалы и падала в маленькое озерцо с каменистыми берегами. У водопада озерцо пенилось, кипело.

Перебесившись, вода в клочьях быстро исчезающей пены устремлялась на исток, к узкому руслу ручья.

На берегу озерца старый охотник остановился. Лицо его было хмурым, на лбу собрались глубокими складками морщины.

— Вот так штука! — воскликнул он, явно озадаченный и встревоженный. — Ванек, ведь тут большой камень лежал. Куда же он делся?

Мальчик, как и его дедушка, никогда не видел исчезнувшего камня, но, приглядевшись к месту, куда показывал дед пальцем, он увидел свежую ложбинку и понял, что тут лежал большой, пуда на два камень.

— Поворожил кто-то здесь, — вслух рассуждал Макар Силантьевич, — и отнес камень к озеру. Бросил в воду, не иначе. Зачем ему потребовалось? Стой! Бросил он камень, а сам присел и закурил…

Окурка, спичек не было видно, но дедушка осторожно поднял с земли плоскую гальку с серым, примокшим от росы комочком табачного пепла.

— Так, Ванюша… — продолжал Макар Силантьевич в сильном волнении. — Отойди в сторонку, не путай следы. Дело тут, я вижу, неприятное. Не нравится мне.

Охотник вытащил висевший за спиной на ремне топор и, шагнув к молоденькой стройной березке, срубил ее у корня. Зашумев нежной листвой, деревцо повалилось на землю. Старик подхватил его левой рукой, обрубил ветки и верхушки. Получилась длинная тонкая жердь. Макар Силантьевич подошел к озерцу и, сунув жердь толстым концом в кипящую воду, начал исследовать дно.

— Есть, Ванюша! — закричал он вдруг радостно и тревожно. — Нащупал. Эх-ма! Не вытащить запросто. Глубоко! Зацепить хорошенько надо. Раздевайся, внучек. Не забоишься нырнуть? Дно чистое, коряг нет.

Мальчик быстро разделся и смело прыгнул вниз головой в озерцо. Но буйная вода сейчас же выбросила его на поверхность и отнесла на мелкое место.

— Без грузила не пойдет. Бери в руки камень, заходи против течения, — посоветовал дед.

Ванюша нырнул с камнем в руках и долго не показывался на поверхности. Наконец он вынырнул на мелком месте. Лицо мальчика было испуганным, бледным. Отдышавшись, он заявил:

— Больше не полезу.

— Что ты, дурашка? Судорога, может быть, схватила?

— Не-е… Там на дне зверь какой-то связанный лежит.

— Выдумываешь!

— Честное пионерское, дедушка. Шерсть я нащупал. Медведь вроде.

— Какой медведь! — усмехнулся старик. — Не было еще на моей памяти такого случая, чтобы связанного медведя в ручье топили. Бери жердь, цепляй, мы его вытащим и посмотрим, что за зверь такой.

Мальчик выбрался на берег. Он не обнаруживал желания еще раз лезть в бурлящую воду. Мокрое тело его посинело, взялось гусиными пупырышками. Поглядывая на озерцо, он зябко поеживался.

— Эх, ты! — Макар Силантьевич с укоризной посмотрел на внука. — Охотником хочешь быть, тигроловом. Ну, хоть и зверь там лежит… Так ведь он мертвый! Забоялся. И против мертвого зверя кишка тонка.

— Не забоялся я, — стуча зубами, ответил мальчик. — Дюже противно его руками хватать.

— Тогда мне черед…

Увидев, что дедушка начинает раздеваться, Ванюша поспешно остановил его.

— Полезу!

— Вот это другой разговор. Бери камень побольше. Жердь подмышку. Цепляй сучком, как багром.

Мальчик снова скрылся в белом кипении озерца. Старик удерживал жердь за тонкий вздрагивающий конец. Ванюша вынырнул.

— Зацепил, — сказал он, брезгливо сплевывая набегавшую на губы воду. — Может, не медведь, так волк, там. Это — точно!

Макар Силантьевич потянул жердь. Мальчик подбежал к нему и начал помогать. Из воды у берега показалось что-то темное, поросшее густой шерстью и обвязанное тонкими веревками.

— Хватай за веревку, — скомандовал старик и, отбросив жердь, помог внуку вытащить тяжелый мокрый ком на берег.

Охотничьим ножом Макар Силантьевич перерезал веревки, развернул узел. На гальке лежали мокрые унты, сшитые из собачьих шкур, вывернутый мехом наизнанку комбинезон, шелковое полотнище парашюта. Все это было обмотано вокруг камня и хорошо обвязано тонкими стропилами парашюта.

— Да-а, — тихо произнес старый охотник, пристально и неприязненно рассматривая лежавшие у его ног вещи, — неспроста сделано. Ты, Ванек, за малым не угадал: не медведь и не волк это, а волчья шкура. Видно, чужой, злой человек пожаловал к нам в тайгу. Ишь ты, ловок, негодяй! Шкуру он свою бросил, думал — концы в воду. Сам ушел.

Мальчик понял, о чем говорит дедушка. Он встрепенулся, заблестел глазами.

— Деда, мы догоним его. У нас ружья!

— Надо догнать… — сказал старик. — Обмозгуем и пойдем по следу. Ты пока давай готовь костер. Нужно подкрепиться. Дорога у нас будет длинная и трудная. Нельзя его упустить, никак нельзя…

2. Пассажир-отгадчик

Молодой человек в надвинутой на глаза соломенной шляпе, шелковой трикотажной рубашке с короткими рукавами и белых летних брюках неторопливо шагал по перрону одного из московских вокзалов. В правой руке он нес большой, но, видимо, легкий чемодан, на изгибе левой — аккуратно сложенный плащ из серой прорезиненной ткани.

У перрона стоял пассажирский поезд с белыми эмалированными табличками на вагонах «Москва — Владивосток». Посадка уже началась. У вагонов толпились пассажиры, носильщики с чемоданами, провожающие с букетами цветов. Слышались озабоченные и радостные восклицания, деловые советы, напутствия, всхлипывания слабых на слезу женщин, шутки, смех. Одним словом, на перроне царили суматоха и оживление, обычные здесь перед отходом поезда в дальний рейс.

Обладатель соломенной шляпы и легкого чемодана, рассеянно улыбаясь, с некоторым пренебрежением поглядывал на суетящихся, пробегающих мимо людей, однако взгляд его зеленоватых, узкого разреза глаз, оттененных черными ресницами, был пристальным, острым и цепким.

Подойдя к шестому вагону и выждав свою очередь, юноша протянул проводнику билет.

— Так… Вы до Синегорска, — рассматривая билет и делая отметки в своей записной книжке, сказал проводник. — Пожалуйста. Ваше место одиннадцатое в четвертом купе.

В четвертом купе уже находились три пассажира… Чистенькая, совершенно седая старушка в черном платье с кружевным воротником, молоденькая девушка со светлой кудрявой головкой и худощавый жилистый мужчина средних лет, укладывающий свои вещи на багажную полку.

Как только в купе появился новый пассажир, девушка тряхнула кудряшками и с приветливым любопытством посмотрела на него, смерив глазами с ног до головы. Юноша в соломенной шляпе тоже бросил быстрый, оценивающий взгляд на девушку, но тут же придал лицу безразличное выражение и повернулся к старушке, протиравшей платочком стекла очков.

— Простите, ваша полка верхняя?

Старая женщина не торопясь одела очки и слегка насмешливо посмотрела на юношу.

— Этот вопрос делает честь вашей проницательности, молодой человек. Ну, а что же дальше?

— Дальше? — юноша пожал плечами и улыбнулся. — Дальше я хотел бы попросить вас уступить мне верхнюю полку. — Он отвесил легкий поклон и поспешно добавил: — Если, конечно, это не будет ущемлять ваших интересов…

Девушка радостно хлопнула в ладоши.

— Вот видите, как хорошо все получилось, — обратилась она к старушке. — А вы беспокоились.

Лицо старушки расплылось в довольной улыбке.

— Пять с плюсом, — сказала она, глядя на обладателя соломенной шляпы.

— По поведению? — негромко и как-то интимно спросил юноша.

— И по поведению, и по воспитанию.

Молодой человек слегка покраснел и снова отвесил легкий, на этот раз откровенно иронический поклон. Он сунул чемодан на верхнюю полку и снял шляпу. У него были тёмно-русые, стриженные под бокс волосы, и сам он своей крепкой, ладно скроенной, дышавшей здоровьем фигурой напоминал спортсмена.

Окончив с укладкой вещей, четвертый пассажир уселся на нижнюю полку. Худое, загорелое, покрытое редкими, но глубоко врезавшимися в кожу морщинами лицо его с синеватым шрамом, пересекавшим нос по горбинке, казалось мужественным и суровым. Молодой человек внимательно взглянул на своего соседа, задержал взгляд на его крепких, сухих кистях рук с узловатыми пальцами, также иссеченными синеватыми шрамами, и спросил как старого знакомого:

— Доедут ваши фрукты, не испортятся?

Мужчина просветлел лицом и улыбнулся, показывая стальные коронки.

— Должны доехать. Я и помидорчиков пять кило захватил. Самых первых. С прозеленью брал, как раз в дороге дойдут.

Девушка, высоко поднимая золотистые брови, с удивлением посмотрела на юношу.

— Откуда вы знаете, что этот товарищ везет фрукты? Вы знакомы?

— Нет, — ухмыльнулся юноша. — Но рассудите сами: если шахтер побывал в Крыму на курорте, неужели он не прихватит на обратном пути несколько килограммов крымских фруктов для семьи?

— Вы действительно шахтер и действительно были в Крыму на курорте? — повернувшись к мужчине, спросила девушка очень недоверчиво.

— Шахтер, — добродушно признался ее сосед. — Из Кузбасса. А в Крым уже третье лето езжу. Вроде как плановый профилактический ремонт. Годы уже не те… О здоровье приходится заботиться.

— И вы с ним не знакомы? — не отставала девушка.

— Первый раз вижу, — засмеялся шахтер, поглядывая на юношу.

— Это становится интересным, — сказала чистенькая старушка, явно заинтригованная. — Как же вы, молодой человек, смогли определить не только профессию незнакомого вам человека, но и то, откуда он едет, не заглядывая в его документы и не услышав при этом ни одного его слова? Нет, вы объясните. Это очень интересно!

Юноша приспустил ресницы, пряча за ними свои веселые зеленоватые глаза. Он как бы обдумывал, стоит ли открывать свой секрет отгадчика или перевести разговор на другую тему.

Соблазн взял верх над сомнениями.

— Что же тут удивительного, Мария Павловна? — обратился он к старушке и, увидев как она вздрогнула от неожиданности, услышав свое имя и отчество, не удержался и рассмеялся.

На этот раз даже шахтер был поражен.

— Вас действительно зовут Марией Павловной? — спросила девушка.

— Да, — кивнула головой старушка.

— Мария Павловна Одинцова, — как ни в чем не бывало подтвердил юноша. — Учительница.

— И фамилию угадал, и профессию? — ужаснулась девушка, широко раскрывая наивные синие глаза. — Вы в цирке работаете? Иллюзионист?

— Нет, — сдерживая смех, юноша отрицательно покачал головой. — Я слесарь.

— Тогда отгадайте мою профессию, имя, фамилию, — возбужденно блестя глазами, попросила девушка, — а иначе я готова думать, что все это подстроено.

Веселость потухла в глазах юноши. Он прищурился, на щеках вздулись тугие желваки. Подчеркнуто строго и пытливо он смотрел на девушку. В купе стало тихо. Девушка сидела с полуоткрытым ртом, точно зачарованная.

— Вы имеете какое-то отношение к медицине, — медленно, будто с трудом подбирая нужные слова, произнес молодой человек. — Какое? Возможно, вы медсестра или студентка медицинского техникума, института. Если техникума — то старшего курса, если института — то первого. Ваше имя… Светлана?

Девушка едва заметно качнула головой и явно обрадовалась.

— Виноват, — уловив это невольное отрицательное движение, тотчас же поправился молодой человек. — Вас звать… Соня. Да, Соня! Фамилия…

Вид у девушки был, как у обреченной. Она даже подняла руку, словно защищаясь.

— С фамилией дело труднее, — наморщив лоб, продолжал юноша, не отрывая глаз от лица девушки. — Пожалуй, должна быть простая русская фамилия. Так ведь? Васильева, Власова, Волкова, Воробьева… — Он вдруг решительно махнул рукой. — Волкова!

— Он отгадал, — девушка глотнула открытым ртом воздух и в изнеможении опустила руки на колени. Она была изумлена.

— Здорово! — засмеялся шахтер и хлопнул рукой молодого человека по коленке. — Ты, брат, в самом деле иллюзионист.

— Нет, — сказала Мария Павловна, — этот молодой человек, очевидно, учился в нашей школе, возможно, даже у меня. А ну-ка, скажите вашу фамилию, и я вспомню…

— Сергей Рубцов, — после некоторых колебаний назвался молодой человек. — Нет, Мария Павловна, не вспомните, я не учился в вашей школе.

Учительница широко развела руками.

— Тогда я ничего не понимаю. Но чудес не бывает. Объясните.

Рубцов вынул из кармана пачку «Беломора», размял папиросу в пальцах, сунул ее в рот.

— Гражданин, вагон для некурящих! — предупредила пробегавшая мимо проводница.

— Рано кричите, — усмехнулся в ее сторону Сергей. — Я только собирался выйти в тамбур.

— Нет, вы сперва объясните, как вы отгадали, — сказала Соня Волкова, почти враждебно глядя на молодого человека. — А потом пойдете курить.

— Да, да, брат, — смеясь поддержал ее шахтер, — раз уж завязал узелок, так и распутывай.

Лицо Сергея приняло скучное выражение.

— Все это проще пареной репы, товарищи. Тут и отгадывать-то нечего. Например, фрукты. Я увидел, как товарищ осторожно передвигал корзинки на полке. Они обшиты полотном сверху. В таких корзинах возят фрукты. И запах яблок я услышал.

— Да, но почему вы определили, что это крымские яблоки? — спросила учительница.

— Сперва я определил профессию товарища. Вон у него на руках синеватые шрамы.

Шахтер весело взглянул на свои руки и, растопырив пальцы, с гордостью потряс ими в воздухе.

— Точно — это уголек знаки оставил. Как где чуть-чуть об уголек царапнешь до крови, так и останется знак. Не мудрено — сотни тысяч тонн на-гора его выдал. Вот и по носу задело…

— Кроме того, — продолжал Рубцов, — посмотрите, какой плотный загар у товарища. Где мог так загореть шахтер?

— Не в шахте, конечно, — подтвердила учительница, — а на южном солнышке, у теплого моря.

— Вот и получилась цепочка: шахтер, был на курорте у моря, вероятнее всего в Крыму, везет оттуда семье подарки — фрукты.

Простодушная Соня захлопала в ладоши.

— Вот как просто! А имена?

Сергей сокрушенно вздохнул, недовольно нахмурился, усмехнулся.

— Старой, хорошей учительнице благодарные ученики преподнесли при окончании школы подарок — портфель. Вот он лежит на полке, а на нем пластинка, а на пластинке выгравирована надпись: «Марии Павловне Одинцовой от…»

В купе захохотали так, что проходящие мимо пассажиры останавливались и удивленно поглядывали на непонятно от чего развеселившихся людей.

— Но у меня-то нет портфеля, — унимая смех и вытирая вынутым из кармана платочком веселые слезы на щеках, сказала Соня. — Как вы отгадали?

— Но у вас есть газета, учебник и… платочек. Газета и учебник медицинские, значит, судя по возрасту, вы медсестра или студентка. На платочке — он с карманчика краешком свисал — две буквы вышиты «С» и «В». Инициалы. Какое самое распространенное женское имя на букву с? Светлана. Вижу по глазам, что ошибся. Соня? Попал. Так же и с фамилией вышло… Как видите, никаких чудес.

— Ловкость рук и немного мошенства, — подсказал шахтер.

— Нет, немного наблюдательности, — поправил его Сергей.

Он поднялся, готовясь выйти в тамбур на перекур.

— Вы куда едете? — спросила учительница.

— Домой.

— Далеко?

Рубцов помедлил с ответом. В его глазах мелькнула лукавая усмешка.

— Мария Павловна, когда едешь домой, то даже малое расстояние кажется большим…

На проходе показалась грузная полная женщина с красным потным лицом, тащившая два тяжелых чемодана и большой узел. Рубцов посторонился, пропуская ее, и скрылся в проходе. Местом женщины оказалась нижняя боковая полка. Шахтер хотел было помочь ей уложить чемоданы на багажную полку, но она торопливо и испуганно отвела его руку.

— Нет, нет, не надо. Ну ее, полку… Я внизу уложу, к себе поближе.

Затолкав чемоданы под полку, толстуха отдышалась, вытерла с лица пот и настороженно оглядела соседей.

— Ну, слава тебе господи, на месте. А ведь чуть было не опоздала. Такси пришлось брать. Опять расход… Москва деньги любит. Одно слово — столица-матушка. Ну все, поедем. Слава богу, попутчики хорошие.

— Да, скучать не будете, — сказала Соня. — У нас тут один пассажир веселый есть.

— Веселый? Мне веселых не надо, мне лишь бы люди честные, порядочные были. Знаем мы этих веселых… Иной краснобай наговорит сорок бочек арестантов, а зазеваешься, глядишь и унесет твой чемодан. Не бывает разве? Сколько угодно.

— Да нет, тетя, это не такой.

— А я не про этого, я вообще говорю, дочка. Остерегайся очень веселых. Человек должен быть сурьезным.

Очевидно, полагая, что она изрекла очень важную житейскую мудрость, женщина с достоинством поджала толстые губы. Мария Павловна усмехнулась и принялась рассматривать иллюстрации в свежем номере «Огонька». Женщина с тяжелыми чемоданами и нравоучительными рассуждениями показалась учительнице ограниченной, скучной мещанкой.

Сергей Рубцов вернулся в свое купе, когда поезд уже тронулся. Он постелил поданную проводницей постель и, улегшись на верхнюю полку, начал смотреть в окно. Часа через два, когда шумные московские пригороды остались далеко позади и в окне замелькали тонкие стройные березки, юноша вытащил из чемодана толстую книгу и углубился в чтение.

Он не сказал ни слова своим спутникам до позднего вечера, точно позабыл об их существовании, и, лишь укладываясь спать, пожелал всем спокойной ночи.

На следующий день Сергей также не высказывал желания вступать в разговор. «Доброе утро!», «Приятного аппетита», «Да», «Нет» — вот и все, что услышали от него. Он лежал на полке и читал. Соня Волкова была разочарована: их веселого, разговорчивого спутника точно подменили. Даже Мария Павловна и та сказала с досадой:

— Что же вы молчите, молодой человек?

— Слово — серебро, молчание — золото, — ответил тот шутливо.

— Правильно, золотые слова, — поддержала толстая женщина с нижней боковой полки и обрадованно засмеялась: — Лишние разговоры к добру не доводят…

Сергей оторвался от книги, бросил быстрый, цепкий взгляд на женщину, но промолчал. После этого Соня Волкова заметила, что Рубцов изредка поглядывает на женщину и, видимо, изучает ее. Однако в этой краснолицей толстушке, по мнению девушки, не было ничего интересного. Она сидела молча, точно наседка на гнезде, косо, недоверчиво поглядывала на проходящих мимо пассажиров и часто ни с того ни с сего тревожно вздрагивала. Женщина обнаруживала интерес только тогда, когда говорили о покупках. Тут она оживлялась и начинала подробно расспрашивать, что, где и почем куплено. Соня заметила также, что толстуха очень часто, взяв карандаш, морща свой низенький узкий лобик, начинала что-то высчитывать на бумажке и затем, горестно вздохнув, разрывала бумажку на мелкие части.

И вдруг на третий день пути, когда поезд уже перевалил через Уральский хребет и бежал по лесистой равнине, Сергей Рубцов снова развеселил пассажиров. К тому времени он прочел книгу, оказавшуюся «Хождением по мукам» Алексея Толстого, и, спустившись вниз, начал играть в шахматы на «выкидку». Рубцов выиграл человек у восьми, но тут к шахматной доске подсел низенький лысый человек в пенсне, и молодой человек получил от него пять матов подряд. Красный от смущения, Сергей вежливо поблагодарил победителя и с уважением посмотрел на его лысину.

— Значит, как говорится: молодец против овец, а против молодца и сам овца, — язвительно заметила наблюдавшая за непонятной ей игрой толстуха.

Сергей повернулся к ней и, прищурившись, неожиданно ласковым тоном предложил:

— Хотите, тетя, я вам погадаю?

— А ты что — цыганка? — усмехнулась женщина.

— Я лучше цыганки. Без шуток! Угадываю прошлое, настоящее, будущее. Как на рентгене!

— За деньги али так?..

— Для вас исключение. Бесплатно.

— А карты есть?

— Зачем мне карты. Я по линии рук.

— Хиромант, что ли?

— Точно! Изучал белую магию.

— Врешь, поди? Ну, ну, давай, увидим, какой ты есть гадальщик.

Рубцов взял руку женщины, обернул ее ладонью кверху и, хмурясь, с серьезным видом, начал рассматривать морщинки — «линии».

— Вижу, хлопоты, хлопоты… Ой! Беспокойство, волнения… — начал он сочувственно и нараспев.

— А разве нынче без хлопот прожить можно? — сказала толстуха, недоверчиво косясь на юношу, но уже заметно волнуясь.

— Значит, было у вас мечтание не так давно, — продолжал Сергей, поглядывая то на ладонь, то в глаза женщине. — Мечтание сладостное, но сомнительное.

— Это насчет чего? — спросила толстуха, настораживаясь.

— Вроде, как будто, насчет денег, богатства. Так линия показывает. Помечтали вы раз, два и колебаться стали. Вроде деньги легкие, сами в руки идут, а все-таки боязно на сердце — дорога к деньгам далекая, хлопотливая, кто его знает, что может приключиться… Так я говорю, милая? Правильно мне линия указывает?

— Ну, ну, — кивнула головой толстуха и покраснела. — Ты дальше давай рассказывай.

— Дальше цифра идет, а за ней дальняя дорога…

Сергей запнулся и потер рукой лоб. На него смотрели улыбаясь не только шахтер, Соня и старая учительница, но и подошедшие пассажиры из других купе. Толстуха учащенно дышала и тоже улыбалась, но ее улыбка казалась жалкой, вымученной.

— А цифру где ты видишь? Что еще за цифра? сказала она, беспокойно оглядываясь.

— Вот узелок, сходятся линия вашей жизни и линия богатства, — совершенно серьезно показал какое-то место на ладони Сергей. — И цифра — восемь тысяч рублей в бумажках или на аккредитиве.

— Ой! — вскрикнула толстуха, точно ее укололи. — Батюшки! Что за глаз у тебя, парень?

Она вырвав свою потную руку из пальцев Сергея и испуганно, в сильном волнении смотрела на него.

— Отгадал! — сказала Соня восторженно. — Цифру отгадал!

— Ну так что ж, настоящее и будущее узнать не желаете? — небрежно спросил женщину Сергей.

Заколебавшаяся было толстуха опасливо протянула ему свою руку.

— Чего уж, гадай до конца. Только ты не очень. Говори, чтобы мне только понятно было.

— Это с превеликим нашим удовольствием, — весело сказал Сергей. — Значит, сумма верная? Ну, тут дорога была, как я уже говорил, незнакомый город, снова хлопоты, беспокойство и снова цифра. Та же сумма — восемь тысяч, только не кучкой и не в бумагах, а по кускам, в материалах вроде. Так я говорю, милая?

— Так, так, — заторопила его женщина, снижая голос до шёпота. — Ты это пропускай. Ты мне будущее скажи

— Будущее? — Сергей скептически хмыкнул и наклонился над ладонью толстухи. — Тут линия вашей жизни расходится на три пути. Один путь — неприятности, убыток понесете, другой — хлопоты и сомнительное богатство, третий… Ох, нехорошо линия показывает… Третий — встреча с форменным человеком, какого вы очень остерегаетесь, и казенный дом.

— Больница, что ли? — со слабой надеждой прошептала женщина.

— Нет, тетя, вроде, тюрьма… — сказал Сергей и выпустил руку женщины. — Да, да, тетя, настоящая тюрьма.

Толстуха шумно вздохнула и вытерла платком потные щеки. Лицо ее было красным, как помидор.

— Ну, угадал он у тебя? — спросила какая-то молодая бабенка в ситцевом платочке, просовывая голову между стоящими на проходе пассажирами.

Вместо толстухи, ответил шахтер. Он сказал неприязненно:

— Тут и спрашивать нечего. Видите, она сидит, как рак вареный. Ясно, понятно, что у нее за хлопоты…

В купе громко засмеялись. Толстуха озлобилась.

— Нет, ты если гадальщик правильный, ты мне другое скажи, — закричала она Рубцову, поправляя выбившиеся из-под платка волосы.

— Как моего мужа звать, когда, какого дня меня в церкви крестили? Вот тогда я тебе поверю!

Сергей ни капельки не смутился.

— Это, тетенька, не смогу. Образование не позволяет… Я ведь сразу вам говорил, что изучал только белую магию, а имена и дни крещения — это уже к черной магии относится.

Новый взрыв хохота покрыл его слова. Сергей скромно улыбнулся и, вытащив папиросу, отправился в тамбур. Там его и нашла Соня, сгоравшая от нетерпения узнать секрет «гадания».

На вопрос девушки Рубцов ответил вопросом.

— А как вы думаете, кто эта женщина и что это за восемь тысяч в материалах?

— Я сразу заподозрила, что она, очевидно, спекулянтка. Но как вы угадали, что она взяла с собой в Москву восемь тысяч?

Сергей слегка смутился, и какая-то тень скользнула по его лицу.

— Зачем вам это, Соня? Давайте поговорим о другом.

— А все-таки? Мне очень хочется знать. Вы удивительный человек.

— Сейчас я вас разочарую. Ничего удивительного. Я заметил, что эта женщина все время что-то подсчитывает на бумажке.

— Я тоже заметила, но ведь она разорвала эти бумажки на мелкие клочки.

— Да, но одну бумажку скомкала и бросила на пол, под веник проводнику. Я незаметно поднял ее. Там были все ее расчеты — ей не терпелось подсчитать возможные барыши. Вот и весь фокус. Как видите, я поступил не совсем красиво.

— Почему? Ей это гадание должно пойти на пользу. Значит, «форменный человек» — это милиционер?

— Милиционер или прокурор. Она поняла…

Соня рассмеялась. Свежее лицо ее с пухлыми сочными губами разрумянилось, ветер, влетавший в открытую дверь, шевелил мелкие кудряшки на голове. Глядя на нее, Сергей улыбнулся. С тех пор между молодыми людьми завязались дружеские отношения, и они часто выходили в тамбур поболтать наедине о всякой всячине. Беседовать с Сергеем Соне было легко и приятно. Однако девушка заметила одну странность в поведении своего нового знакомого: он почти не рассказывал о себе и ловко уклонялся от ответов на ее вопросы. Она узнала только одно — так же, как и она, Сергей родился и живет в Синегорске.

— А где вы живете, на какой улице? — спросила она.

— В центре.

— А работаете?

— На самом большом заводе…

Он явно чего-то не договаривал.

Когда поезд прибыл в Синегорск, Сергей поступил очень невежливо по отношению к Соне. Едва они вышли из вагона, как он сразу скрылся в толпе пассажиров, даже не попрощавшись с девушкой.

Соня жила на окраине города. Туда ходил автобус, но автобус почему-то запаздывал, и девушке пришлось стоять в длинной очереди очень долго. И тут она снова увидела Сергея. Уже без чемодана и шляпы с каким-то свертком подмышкой он пересекал привокзальную площадь, направляясь к постовому милиционеру. Милиционер выслушал его и показал на трамвайную остановку. Сергей кивнул головой, видимо, поблагодарил. Он побежал и успел прыгнуть на площадку тронувшегося трамвая.

«Куда же он дел свой чемодан? И зачем, если он живет в Синегорске, потребовалось ему расспрашивать милиционера о том, какой трамвай идет в центр?» На эти вопросы Соня не могла найти ответа. И девушка подумала, что если бы на ее месте был Сергей, то он бы отгадал все. Удивительный, странный человек…

Через полчаса после прибытия московского поезда в Синегорск в кабинет майора госбезопасности Кияшко вошел стройный молодой человек в форме курсанта военного училища. Подойдя к столу, он поднял руку к козырьку и отчеканил:

— Товарищ майор! Курсант Рубцов прибыл в ваше распоряжение для прохождения практики.

Это был Сергей. Он подал майору пакет с сургучными печатями и застыл по команде «смирно».

Майор Кияшко — невысокий, плотно сбитый крепыш лет сорока, с рано полысевшей головой и хитро прищуренными карими глазами, принимая пакет, добродушно оглядел бравого курсанта.

— У вас нет штатского платья?

— Есть, товарищ майор.

Добродушие исчезло с лица майора.

— Учитывая специфичность нашей службы, — сказал он строго, — вы бы могли явиться к нам в управление не в форме, а в штатском костюме.

Это нужно было воспринять как серьезное замечание начальства. Сергей молчал.

Кияшко вскрыл конверт и повернулся, чтобы выбросить его в стоящую в углу корзинку для ненужных бумаг. Затем он сел в кресло и одел очки. Очевидно, шестым чувством чекиста он почувствовал какую-то перемену в кабинете, потому что, начав читать находившиеся в пакете документы, он вдруг резко поднял голову.

И он не ошибся — на месте курсанта стоял молодой человек в тюбетейке и яркой клетчатой ковбойке. Китель с погонами и фуражка лежали рядом на стуле.

— Как это понять? — строго спросил майор.

— Как ответ на ваше замечание, товарищ майор. Вот в таком виде я явился в ваше управление. Китель и фуражка находились в свертке.

Кияшко весело рассмеялся и насмешливо покачал головой.

— Ничего не скажешь, ловко придумано… Шерлок Холмс! Шапка-невидимка!

Сергей молчал. Он еще не знал той грубовато-добродушной манеры обращения с подчиненными, которую иногда разрешал себе майор Кияшко. К тому же, фокус с мгновенным переодеванием казался ему сейчас ненужным, глупым и смешным.

— Хорошо, — сказал Кияшко, прочитав документы и прижав их на столе крепко сжатым кулаком. — Будете проходить у нас практику. Шпиона сразу вам не обещаю, но кое-чему научитесь… Он снял трубку телефона.

— Капитана Николаева. Иван Степанович? Зайди ко мне.

Через несколько минут в кабинет зашел ничем не приметный капитан, с узкими покатыми плечами, с продолговатым бледным лицом.

— Иван Степанович, знакомься, — выйдя из-за стола, обратился к нему Кияшко. — Это курсант Рубцов, отличник учебы, боевой хлопец, чекист по призванию, будущая гроза шпионов и диверсантов. Будет у тебя под началом, обижать не обижай, но и спуску давать не надо!

Капитан Николаев даже не улыбнулся. Серыми водянистыми и (как показалось Сергею) равнодушными глазами он оглядел новичка с ног до головы.

То ли уловив разочарование на лице Рубцова, то ли зная хорошо, что немногословный капитан Николаев не производит выгодного впечатления при первой встрече, майор Кияшко счел нужным одобрительно похлопать курсанта по плечу.

— Не робей. Капитан научит. У него есть чему научиться.

— Ну что ж, пойдемте, товарищ курсант, — почти равнодушно сказал Николаев. И Сергей вышел вслед за ним из кабинета.

3. По следу

Ванюша Беспалов подбрасывал сухие ветки в костер. Над костром на перекладине между двух высоких кольев-рогаток висел котелок. В нем варился разрезанный на части тетерев. Когда вода в котелке закипела, к мальчику подошел Макар Силантьевич, бродивший до этого вокруг озерка. Старый охотник был сумрачен.

— Нашел следы, дедушка? — спросил Ванюша,

— Нет следов.

— Как же он ушел? Ведь не по воздуху, как птица, полетел!

— Не обязательно ему летать, по воде пошел.

Мальчик удивленно посмотрел на дедушку, но тут же его осенила догадка.

— Ручьем? Ловок!

Охотник кивнул головой. Теперь у него уже не было никаких сомнений, что человек, утопивший свой парашют и летное снаряжение, был чужим и появился в тайге со злым умыслом. Его старания бесследно покинуть место приземления, спрятать все концы в воду подтверждали это предположение. Он ушел отсюда по дну мелкого ручья в полной уверенности, что вода через несколько минут навечно скроет его следы. Видать, стреляный зверь.

Но Макара Снлантьевича волновали сейчас не потерянные следы, а потерянное время. Чужой человек несомненно направился на юг, к железной дороге. Тайга ему опасна, страшна. Он знает, что в самом густом лесу его могут легко найти. Он спешит к людям, чтобы поскорее затеряться в их толпе, в шумном, разноликом потоке. Тогда ищи его, как иголку в стоге сена.

Макар Силантьевич поделился своими мыслями с внуком.

— Так не успеет он дойти до железной дороги, — обрадованно заявил Ванюша. — Мы догоним его и если что — обойдем стороной, выйдем на железную дорогу и предупредим. Найдут его, арестуют.

— В том-то и дело, что можем не нагнать.

— Как так? — встрепенулся мальчик. — Сколько до железки?

— Считай пять дневных переходов.

— Ну как же, деда, не догнать? Он-то свежий человек, по тайге не горазд ходить. Ну, сколько мог он за двое суток пройти?

— Он уже трое суток идет… Не меньше. Ты ошибся, Ванюша, на ветках. Хвоя потому не привяла, что ветки лежали у елей, в густой тени. И низина там, сыро, туман.

— Так и следы вроде свежие были, — возразил мальчик.

— И следы по времени не умеешь примечать. Высокие травы, папоротник — поломай им стебли, они уже не подымутся, и след на них вроде свежий. Мох на гальке сотри — то же самое. А вот низкая, мягкая трава — та долго след не держит. По ней и примечаю — не меньше трех дней прошло. То бы не беда, что трое суток, да как ходит он? Уж больно ловок!

Суп еще не был готов, а дедушка начал собираться в путь. Он выложил на гальке все содержимое походных котомок: двухнедельный запас сухарей, крупы, сахара, соли, перемет для ловли рыбы, чистое белье, запасные портянки, мыло. Из всего этого старый охотник отобрал небольшую кучку сухарей, мешочек с сахаром и чистые портянки: Затем он зарядил ружья пулевыми патронами и положил оба патронташа и топор на большую кучку.

— Оставляем это? — спросил Ванюша, догадываясь, что дедушка решил идти налегке. — Патронов бы не мешало прихватить. Хоть с дробью.

— Зачем? Если стрелять придется, надо бить без промашки. Трех пуль самому лютому зверю хватит… А промышлять охотой в пути нельзя. Он выстрелы может услышать и насторожится.

Они переоделись в чистое белье. Макар Силантьевич вылез на скалу, с которой срывался водопад, сложил там в расщелину все свои вещи и накрыл их тяжелыми камнями. Парашют, унты, меховой комбинезон привязали стропами к камню и бросили в озерцо. После этого позавтракали, съев весь суп. Мясо дедушка положил в котомку, пояснив при этом внуку:

— Варить в дороге на привалах ничего не будем: время дорого, да и костер заметен. Вот и к месту нам тетерев пришелся.

Ванюша изумился.

— Деда, ты когда тетерева стрелял, знал разве уже, что нам этого человека догонять придется?

— Тогда? Нет. Думал — наш человек, думал — голоден он, бродит по тайге, обессилен. В таком разе самую ценную птицу не жаль испортить.

С охотничьими ружьями и легкими котомками за плечами старик и мальчик тронулись в путь.

Медленно двигались они вдоль ручья, Макар Силантьевич по правому бережку, Ванюша — по левому. Часов у них не было, но, судя по солнцу, уже высоко поднявшемуся над тайгой, было часов десять утра. Сквозь прозрачную воду ручья хорошо видно твердое, усыпанное галькой дно. Но путники не смотрели на ручей. Они внимательно приглядывались к земле, травам, к росшему по берегам кустарнику. Ручей начал забирать вправо, уклоняясь к западу. Ванюша заметил это, но ничего не сказал. Так прошли они метров шестьсот. Следа не было видно. Огибая сопку, ручей свернул на север. Он уходил в густой лес. Ванюша вопросительно взглянул на дедушку.

— Чего глядишь? — сказал Макар Силантьевич. — Думаешь, он раньше из ручья вылез? Нет, он нарочно на север пойдет, у него одна думка — следы спутать. Беда вот бурелома нет.

Наконец, им попалась упавшая поперек ручья тонкая осинка. Макар Силантьевич разулся, подкатал штаны выше колен и полез в воду. Он долго осматривал ствол погибшего деревца, но на осинке не было ни свежеполоманных веток, ни царапин.

— Если прошел здесь, значит, пригнулся хорошенько, — сказал охотник. — Да и осинка высоко лежит. Осторожен…

На пути встретились еще несколько тонких деревьев, повалившихся через ручей. И снова никаких знаков на них Макар Силантьевич не нашел. Это удручило старого охотника.

— Может, путаем? — робко спросил Ванюша.

— А ты думал как? — сердито пробурчал старик. — Раз-два и след найдем? Может, и путаем…

Но вот впереди показалась вывернутая с корнем большая лиственница. Она лежала над ручьем наискось, свисая ветвями в воду. Макар Силантьевич прибавил шагу.

Обломанных веток не было видно но Макар Силантьевич, снова спустившийся в ручей, обрадованно щелкнул языком.

— Есть, Ванюша! Разувайся. Гляди, что тут.

Ванюша быстро разулся, снял штаны и торопливо, подымая ногами брызги, побежал по ручью к дедушке.

Внизу, на шершавой коре ствола лиственницы, виднелась свежая продолговатая царапина. Мальчик осмотрел ее и в сомнении покачал головой.

— Так спиной дерево не царапнешь.

— Глупый! — вскрикнул Макар Силантьевич. — Ведь он ящик на спине несет. Ящиком царапнул.

Ванюша вспомнил четкий трехгранный оттиск на жухлой хвое, покрывавшей землю у елей. Конечно, у человека, которого они ищут, был ящик.

— А что в том ящике у него? — заинтересовался мальчик.

— Это ты у него спросишь, — усмехнулся старик. — Гостинца, видно, нам несет…

Попались еще несколько деревьев, поваленных над ручьем, и везде старик и мальчик находили свежие отметины — царапины и сломанные ветки.

— Ага одобрительно заявил дедушка. — Надоело тебе, дружок, нагибаться. А из ручья вылезти не хочешь.

Еще одна давным-давно сваленная бурей лиственница. Толстый, бело-сизый ствол ее был гол, и на нем сохранились только толстые сучья. Он висел над ручьем, как мостик. У этого дерева Макар Силантьевич стоял долго. Царапин на стволе не было, но в одном месте сверху дерево будто потерли чем-то мягким. Старый охотник торопливо вышел на левый берег ручья, к корню лиственницы.

Там, на старой, усыпавшей землю хвое, он увидел едва приметные следы человека.

— Вылез! — крикнул охотник внуку. — Гляди, какой осторожный — прямо из ручья на дерево взобрался, прошел по нему и слез аккуратненько. Хитер, хитер, дружок.

Вскоре они нашли место, где человек переобувался и отдыхал. Ящик он снимал с плеч — на земле был виден довольно четкий четырехугольный отпечаток. Ванюша вдруг приметил что-то, порылся в хвое у ствола лиственницы и нашел обертку плитки шоколада, окурки и обгоревшие спички.

— Спрятал! — обрадовался дедушка, увидев эти находки. — Значит, сменил мокрые портянки, подзакусил шоколадкой, покурил и — снова в путь. — Он похлопал внука по плечу. — Молодец, Ванек, что нашел это. Теперь мы вроде крепко за след уцепились.

— Деда, а шоколад-то наш, русский, — разочарованно сказал мальчик, рассматривая обертку. — «Спорт».

Это сообщение немного озадачило старика. Газета, из обрывка которой была свернута папироса, тоже оказалась русской. Ванюша разобрал несколько слов на желтой, обгоревшей бумажке: «доярка», «…олхоз». В папиросе была завернута крупная русская махорка.

— Э, чего гадать! — решил Макар Силантьевич. — У него для нас загадок много наберется. Главную мы отгадали — негодяй, враг он. Это точно.

От ручья человек пошел на юг. Иногда он уклонялся то в одну, то в другую сторону, обходя мокрые болотистые места, густые заросли, скалы, но все же направление держал он на юг, туда, где тайгу пересекает железная дорога.

Следующий привал, очевидно очень короткий, он сделал километрах в десяти от того озерца, в котором утопил снаряжение и парашют. Ванюша нашел зарытую в землю пустую банку из-под мясных консервов и несколько окурков и спичек. Этикетка на банке была советская: «Мясокомбинат. Город Петропавловск. КазССР».

— Однако быстро он идет, — сказал Ванюша.

— Это ничего, что быстро. Скоро идет, скоро подобьется, устанет. Интересно мне, где он ночевку устроит.

Но к тому месту, где человек делал ночной привал, они подошли только под вечер.

— Худо, — покачал головой старый охотник. — Если он за день такие переходы будет делать, не догоним. Ты скажи, какой двужильный черт! Ящик ведь тащит. И по тайге ходить умеет.

— Умеет, — сумрачно подтвердил Ванюша.

Ночной привал человека, по следу которого они шли, был, очевидно, недолгий. Он не разжигал костра, постелью ему служили ветки лиственницы и сухая трава. Уходя, он разбросал все это и снова зарыл в землю обертки с двух шоколадных плиток, окурки, использованные спички.

Старик и мальчик продолжали путь до темноты. На своем ночном привале они также не разводили костра. Поужинали размоченными в воде сухарями, вареным мясом. На ранней зорьке Макар Силантьевич разбудил внука.

— Что делать, Ванюша? За вчерашний день мы с ним почти что ровно прошли. Он по-прежнему у нас впереди на трое суток. Не поспеем. Думал я на Ключевку свернуть, там телеграф есть.

— Разве на Ключевку будет ближе, чем до железки?

— Чуточку ближе, а дорога хуже: река, два перевала. Нет, уж давай по следу пойдем. Так верней.

Через полчаса они наткнулись на то место, где человек, ушедший вперед, сделал после ночевки первый утренний привал. Дедушка повеселел.

— Ага, дружок, — сказал он почти ласково. — Быстро тебе на этот раз отдыхать захотелось. Укатали сивку крутые горки. Погоди, увидим, что дальше ты запоешь.

Они зашагали дальше. Ванюша спешил, рвался вперед, но дедушка придерживал его.

— Не горячись. Пусть он, друг ситцевый, торопится. Бери разгон постепенно. Силы надо беречь.

В полдень они нашли постель «дружка». Это был его второй ночной привал. Он уже ничего не зарывал в землю: консервная банка, бумажка от шоколада, окурки были брошены в траву.

— Должен быть среднего роста, — сказал Ванюша, оглядывая постель, сложенную из веток и сухой травы.

— Видать так, — подтвердил дед. — Значит, полсуток мы у него отхватили. Мало.

— Совсем мало, — согласился мальчик. — Ведь он уже к железке подходит.

— Увидим ещё, куда он подходит! Ты не робей, Ванюша. Он сейчас не тот — ноги сбил в кровь, едва их тянет. Непременно дневку устроит.

Предположение старика вскоре подтвердилось. «Дружок» прошел всего километров пять и сделал «дневку». Судя по количеству окурков, он отдыхал здесь часов двенадцать, не меньше.

— Что ж это у нас получается? — задумчиво расчесывая пальцами седую бороду, сказал Макар Силантьевич. — Давай считать, Ванюша. Он вышел на три дня раньше нас. Так! К этому месту пришел на третьи сутки да отдыхал полдня. Мы сюда меньше как за двое суток прошли. Сколько у него в запасе осталось?

— Полтора дня, не меньше.

— Должны догнать. Ты, Ванюша, бери сахар в карман, соси его на ходу. Как бы не ослаб. Он шоколад жрет, а ты — сахар. Только бы нам хода не сбавлять.

Сделав «дневку» и, видимо, хорошенько отдохнув, неведомый человек пошел не спеша, сохраняя свои силы. Однако его дневные переходы были велики. Очевидно, на ночных привалах он отдыхал всего два-три часа.

Чтобы сократить свой путь, Макар Силантьевич уже не держался все время следа, а то и дело выбирал дорогу покороче. Он был уверен, что «дружок» не изменит своего направления, и как только потребуется, они без труда обнаружат его след.

Но идти становилось все трудней и трудней. Тетерева они съели за два дня, да дальше и нельзя было тянуть: мясо начало портиться. Оставались сухари и сахар, Лицо Ванюши потемнело, глаза ввалились, лихорадочно блестели. Он натер левую ногу и прихрамывал. У Макара Силантьевича начали болеть ноги в коленных суставах. Подымаясь на сопку, он все чаше останавливался, чтобы отдышаться. И все же они шли по двадцать часов в сутки, останавливаясь на ночлег только тогда, когда наступала полная темнота, и подымаясь на ранней зорьке.

…Убитого охотника-якута заметил Ванюша. Это случилось часов в десять утра, на пятый день их мучительного, упорного преследования, когда до железной дороги оставалось всего лишь 12–15 километров.

Тело якута было едва прикрыто ветками и листьями папоротника. Очевидно, убийца спешил и нервничал. Якут лежал, уткнувшись лицом в траву. Он был в легком меховом жилете. На спине у левой лопатки торчала рукоятка ножа. Макар Силантьевич поднял голову убитого, заглянул в лицо и узнал его.

— Иван Попов… — снимая шапку, тихо произнес старик. — Как же ты не остерегся, милый человек? Доверчивый был, людям верил…

— Он, видать, котомку снял, развязывал ее. Может, угостить чем хотел. А этот гад и ударил в спину, — сказал мальчик, показывая на лежавшую в траве развязанную котомку якута.

И Ванюша, и Макар Силантьевич не сомневались в том, что убил якута именно тот человек, которого они преследовали. Они не стали тщательно осматривать место преступления. Время было дорого, а главное для них было ясным: встретив якута и узнав, что железная дорога близка, бандит побоялся, как бы у охотника не возникли подозрения, и пустил в дело нож. А может быть, у него были какие-то и другие причины.

— Ну, внучонок, — сказал дед, одевая шапку, — дух с нас вон, а должны настичь. Прямо на полустанок пойдем.

Они прошли более километра и обнаружили след. Очевидно, простодушный якут перед смертью рассказал незнакомому, какого направления нужно держаться, чтобы выйти на полустанок.

— Деда, а когда он охотника ножом пырнул — спросил вдруг мальчик.

— Как когда? — рассеянно ответил Макар Силантьевич, занятый своими грустными мыслями об убитом якуте. — Сегодня утром, часа два назад.

— Вот не посмотрели мы хорошенько…

— Ты вперед смотри да язык прикуси. Может быть, он тут где недалече. Еще услышит голоса.

Но эти опасения оказались напрасными. След вел их к полустанку. Убийца не собирался устраивать засаду. Он, видимо, думал только об одном — скорее добраться до железной дороги.

Ванюша шагал вслед за дедушкой, стиснув зубы, чтобы не застонать. От усталости и недоедания у него кружилась голова, израненные ноги жгло огнем. Никогда не думал он, что сможет выдержать такую муку, и все же знал, что не отстанет от дедушки, дойдет до полустанка.

Сколько сопок осталось позади, сколько их еще до полустанка? Зачем об этом думать. Нужно идти, идти…

Словно во сне, услыхал мальчик близкий паровозный гудок, шум поезда. Он рванулся вперед, побежал, но Макар Силантьевич удержал его за руку.

— Упадешь, не встанешь, — сказал он, тяжело дыша.

…Дежурный по полустанку прохаживался по деревянному настилу перрона. Увидев знакомого, известного во всей округе охотника и мальчика — похудевших, изодранных, исцарапанных в кровь, — он понял, что в тайге случилось несчастье.

— Что там, Макар Силантьевич? — закричал дежурный, выбегая им навстречу.

— Человек… с ящиком… из тайги… был? — задыхаясь, произнес старик.

— Геолог? С бородой который?

Макар Силантьевич отрицательно замотал головой.

— Чужой человек… Убил Попова, якута…

— Парашют прятал… — добавил Ванюша и заплакал.

Лицо дежурного испуганно вытянулось, он точно оцепенел.

— Чего молчишь? — угрожающе произнес старик. — Уехал? Когда, каким поездом?

— Вчера, — приходя в себя, ответил дежурный.

— В тринадцать сорок, московским. Батюшки!

— Не тот, не может быть! Сегодня шел… часа два назад.

— Ой, тот, Макар Силантьевич. Ящик за плечами в брезентовом чехле. Говорит: из партии, геолог, образцы в Москву везет. Дескать, сбился с дороги, напрямик по компасу шел. Он, он…

Дежурный со злостью хлопнул себя по лбу.

— Я хотел было документы проверить, подозрительным показался. А он мне баки своими рассказами забил. Фамилию начальника партии знает, про Москву рассказывал… Будто там живет. Не зря он якута убил: ведь якут Попов у геологов проводником был. К ним и шёл… Он-то всех геологов в лицо знает. Знал…

— Иди звони! — приказал Макар Силантьевич. — Сообщай, кому следует. Подымай всех на ноги. Чужой это человек, враг. Поймать надо.

Дежурный убежал в свою конторку. Старик скорбно посмотрел на внука.

— Вот как случилось, Ванюша. Проморгал твой дед, ошибся на целые сутки. Вот и охотник, следопыт…

Макар Силантьевич покачал головой и вдруг горестно усмехнулся:

— А ведь не ошибся! Думал я тогда, что не три, а четыре дня назад он с парашютом спрыгнул. А всё-таки хотелось ошибиться, догнать хотелось, уменьшил на сутки, и сам тому поверил…

— Все равно, дедушка, мы бы скорей сюда не дошли.

— Правда это, — оживился старик, — век прожил, а по тайге так не бегал. Если бы твердо знали, что не догоним, такой бы охоты идти не было!

В раскрытое окно деревянного станционного домика выглянул дежурный.

— Макар Силантьевич! Вас лично к селектору требует Синегорск!

4. «Шведская спичка»

Сергей Рубцов ничего не знал о том, что случилось в тайге. Не знал он и того, что в столе у майора Кияшко лежит папка с заведенным делом на неизвестного, условно именуемого «Геологом». Документов в деле было пока что мало: показания охотника Макара Силантьевича Беспалого и его внука Ванюши о найденных ими в озерце вещах, убийстве якута Попова и показания дежурного по железнодорожному полустанку, подробно описавшего внешность человека, пришедшего из тайги и уехавшего поездом Владивосток — Москва. Не было известно Сергею и то, как собирался поступить майор Кияшко в связи с этим событием.

Капитан Николаев держал практиканта в «черном теле». Он загружал Рубцова чисто технической работой и требовал быстрого и аккуратного исполнения. Сергею пришлось вносить исправления в телефонный справочник, изучать карту города, подшивать в папку вступившие в управление заявления. На третий день своей практики Сергей пришел к глубокому убеждению, что капитан Николаев не что иное, как убежденный канцелярист, сухарь, нудный педант. Все эти родственные понятия Рубцов вкладывал в одно презрительное слово — «чистюля». И в самом деле, страсть капитана к чистоте, аккуратности, скрупулезной точности могла показаться прямо-таки болезненной.

Первая стычка Сергея с капитаном Николаевым, стычка, носившая весьма завуалированный и даже вежливый характер, произошла, когда практикант внес исправления в устаревший телефонный справочник. У иных абонентов изменились номера телефонов, иные уехали, иных — впервые включили в сеть. Сергей тщательно, четким, — разборчивым почерком внес в книгу все поправки. Но капитан остался недоволен.

— Вы что, курсант, не знаете алфавита? — спросил он, листая справочник и неприязненно морща нос.

— Я знаю алфавит, — возразил Сергей, не ожидавший подвоха.

— Почему же в таком случае вы вставили Можаева впереди Минаева?

— Не понимаю… — пробормотал Сергей, все еще не догадываясь об ошибке. — Ведь обе эти фамилии на букву «М».

— Да, но следующие буквы «о» и «и», — бесстрастным, ровным тоном возразил капитан, отгибая и разглаживая ладонью загнувшийся уголок листа, — а до сих пор в русском алфавите буква «и» стояла впереди буквы «о».

— Эта вторая буква имеет решающее, принципиальное значение? — вежливо, слишком уж вежливо осведомился Сергей.

Капитан поднял на курсанта ясные холодные глаза и, точно не замечая иронии в его словах, несколько секунд молча, с удивлением смотрел на подчиненного.

— Товарищ курсант, каждая, даже самая ничтожная ошибка при известных обстоятельствах может иметь решающее и принципиальное значение. Вам это не понятно? Вы, кажется, сомневаетесь? Объяснить?

— Понятно, товарищ капитан! — поспешно сказал Сергей. Он испугался при одной только мысли, что капитан вдруг закатит ему скучнейшую нравоучительную лекцию о вреде ошибок, и решил вовремя предотвратить это бедствие.

Ко второму варианту исправлений капитан уже не мог придраться. Но тем не менее он счел нужным заметить, что справочник после двойных поправок стал заметно грязнее.

«Экзамен» по карте Синегорска был долгим и придирчивым. Однако Сергей обладал недюжинной памятью и за два дня вызубрил карту на зубок. С закрытыми глазами, без запинки отвечал он Николаеву, где находятся предприятия, учреждения, каковы маршруты трамваев и автобусов, как кратчайшим путем пройти из одного района в другой. После всего этого Сергей ожидал, что Николаев вынужден будет похвалить его. Капитан не удивился, не похвалил, а только неопределенно хмыкнул, сворачивая карту города.

Короче говоря, отношения между Сергеем и его начальником были весьма прохладными. Сергею казалось, что Николаев презирает его, считает молокососом и думает только о том, как бы задеть его самолюбие, унизить. Со своей стороны, Сергей решил доказать начальнику, что его, Рубцова, учили в школе недаром и он способен выполнять не только техническую работу, которой загружал его Николаев. И вскоре для этой цели представился, казалось бы, удобный случай.

Капитан передал Сергею папку с заявлениями, поступившими в адрес управления. Он попросил аккуратненько подшить в папке эти документы.

— Мне поручается только техническая часть работы? Или будет разрешено ознакомиться с письмами? — спросил Сергей, давая понять, что его не удовлетворяет работа, с которой мог бы справиться любой писарь.

— Ознакомиться? — переспросил капитан, как бы отвлекаясь от другой, более важной мысли. — Пожалуйста! Если это вас заинтересует…

Рубцов закрыл за собою дверь и, очутившись в своей комнате, с надеждой посмотрел на врученную ему капитаном пухлую папку. Тут он впервые заметил, что на папке синим карандашом, очевидно рукой капитана Николаева, записано в виде заголовка одно слово: «Вздор». Сергей вспыхнул. Вздор? Письма и заявления, с которыми обратились жители Синегорска в управление, — это вздор? Вот когда капитан Николаев проявил себя во всем блеске. Высокомерный канцелярист! Сергей с жадностью принялся за чтение.

Его сразу же смутило то обстоятельство, что многие заявления не имели подписей и адресов заявителей. В большинстве случаев это были глупые и злобные анонимки. Кто-то писал, что такой-то гражданин, может быть, его сосед или сослуживец, — «подозрительная личность, ведет нездоровые разговоры, и его не мешало бы рассмотреть в чекистскую лупу», кто-то другой сообщал, что уборщица Нефедова редко присутствует на собраниях и лекциях, жалуется на тяжелую жизнь и считает, что базарные цены на молочные продукты высоки. Из всего этого автор анонимки делал «логический» вывод: «Если Нефедовой не нравится жизнь при советской власти, значит, раньше она жила слишком хорошо, эксплуатировала других. Нужно тщательно проверить Нефедову!». Третий доносил на главного бухгалтера Васильева, будто бы тот каждый год на 1 Мая, вместо того, чтобы участвовать в демонстрации, уезжает за город копать свой огород, следовательно, «международный день трудящихся ему не по нутру, и значит, нутро у него нездоровое в политическом смысле». И так далее и тому подобное.

Анонимки всегда вызывали у Сергея гадливое чувство. Он понимал, что авторы таких писем в первую очередь трусы, и они способны нанести удар в темноте, из-за угла, пряча свое лицо. К людям такой категории Сергей всегда питал непреодолимое отвращение.

«Действительно вздорные письма», он вынужден был отметить про себя, ознакомившись с десятком заявлений. Тут Сергею пришла в голову мысль, что капитан дал ему только часть писем, именно те, которые не заслуживали никакого внимания. Такое предположение было весьма вероятным. Несомненно, у Николаева есть и другие папки с письмами или даже несколько папок. Эти папки озаглавлены по-иному.

Итак, практиканту доверили только вздор, отходы производства. Ну, а если капитан ошибся и среди этого бумажного мусора таится жемчужное зерно? Нужно во что бы то ни стало найти это зерно. Как будет посрамлен тогда «чистюля»!

Два письма привлекли внимание Сергея. Правда, одно из них, написанное женским почерком, было анонимным. В нем сообщалось, что вахтер военного завода Прокофьев, получающий сравнительно малую зарплату, в течение двух дней выслал из Синегорска в Вязьму крупную сумму денег — двадцать пять тысяч рублей. «Удивительно то, — говорилось в письме, — что Прокофьев отправил эту сумму мелкими частями с разных почтовых отделений города, явно стараясь не привлекать к себе внимания почтовых работников». Письмо было написано спокойно и обстоятельно, чувствовалось, что у анонимного автора нет никаких личных счетов с Прокофьевым, и он, не делая никаких выводов, сообщает только о том, что вызвало у него подозрение.

Другое заявление написал старик-пенсионер, указавший свою фамилию и адрес. В этом заявлении речь шла о каких-то «странных, загадочных сигналах», будто бы появляющихся днем и ночью на развалинах колокольни, находящейся на пустыре, невдалеке от домика пенсионера.

— Вы считаете, что этим следует заняться? — спросил капитан Николаев, когда Сергей высказал свои соображения по поводу двух писем.

— Да, — ответил Сергей решительно.

— Ну, а я другого мнения, — слегка пожал плечами капитан. — Впрочем, если вы со мной не согласны, можете доложить об этом майору. Если он разрешит, расследуйте.

Очевидно, капитан успел предупредить по телефону майора Кияшко. Майор встретил Сергея добродушно насмешливой улыбкой.

— Ну, что, гроза шпионов, напал на след? — сказал он, широким жестом предлагая курсанту садиться в кожаное кресло. — Давай-ка посмотрю, что ты там нашел.

Одев на толстый нос очки, Кияшко быстро пробежал глазами оба заявления!

— Ну, что ж, займитесь, товарищ курсант. Разрешаю! — заявил он весело. — Чем черт не шутит, когда бог спит… Кстати, вы смотрели фильм «Шведская спичка»?

— Я и фильм смотрел и рассказ Чехова читал.

— Понравилось? — хитровато прищурился Кияшко.

— Полезный фильм. Для нас особенно…

— А как там этот помощник следователя работает? Я чуть живот от смеху не надорвал!

— Вообще-то очень смешно, — сдержанно согласился Сергей, — но все-таки этот помощник следователя Дюковский сумел по одной обгорелой спичке найти Кляузова…

Кияшко, очевидно вспомнив сцену из фильма, залился смехом.

— Хо, хо, чудил твой Дюковский, как мог, — проговорил он, с трудом унимая смех. — Ха, ха, ха! Ведь он мертвого искал, а нашел живого. Хо, хо! В бане, у жены станового… Умереть можно. Ха, ха! Одно слово — шведская спичка.

Вытирая платком выступившие от смеха слезы, майор передал Сергею письма.

— Сколько нужно вам времени для проверки? — спросил он серьезно.

— Два дня.

— Приступайте. О результатах будете докладывать мне.

Этот разговор происходил примерно в десять часов утра, а в три часа дня Сергей Рубцов уже явился в кабинет майора с докладом. Вид у курсанта был подавленный. На его беду, в кабинете, кроме Кияшко, находился капитан Николаев.

— Ну, что не весел? — спросил майор, остро поглядывая на Рубцова.

Нужно было говорить правду, не скрывая ничего.

— Вахтер Прокофьев действительно перевел двадцать пять тысяч рублей в Вязьму на имя своей бывшей жены Пелагеи Ивановны Сухожилиной. Эти деньги он выиграл по облигации пятого госзайма.

— Почему же он перевел деньги частями и с разных почтовых отделений? — спросил Кияшко.

— Он не хотел, чтобы о выигрыше узнала его теперешняя жена. Он думает с ней расходиться и вернуться к старой. Там у него трое ребят.

— Значит, нашкодил, а теперь решил поддобриться? Ну, с Прокофьевым ясно: покаянный муж и отец решил вернуться в лоно старой семьи. А сигналы на колокольне?

Сергей бросил косой взгляд на капитана. Но Николаев, заложив руки за спину, стоял у стены и, точно не прислушиваясь к разговору, внимательно рассматривал карту.

— Сигналы на колокольне были, — упавшим голосом продолжал Сергей. — Это играют ребятишки, пионеры. Игра такая — Тимур и его команда.

Кияшко молча, как-то скорбно смотрел на печального Сергея, но вдруг лицо майора расплылось, глаза спрятались в узкие щелочки. Он повалился грудью на стол и громко, от всей души расхохотался.

— Что-то значит молодежь! Молодо — зелено! Иван Степанович, помните такой фильм — «Шведская спичка»? — обратился майор к Николаеву. — Не могу вспоминать без смеха. Все-таки, какой непревзойденный юморист был Чехов. Теперь таких веселых писателей, пожалуй, нет.

— Почему же? — не оборачиваясь, спокойно заявил капитан. — Ильф и Петров. Это классики юмора.

— Разрешите идти? — спросил Рубцов. Он стоял бледный, мужественно перенося свой позор и осмеяние.

— Да, идите, — разрешил Кияшко. — Вы, кажется, еще не обедали? Прекрасно! Сегодня у нас в столовой чудесный украинский борщ. Что-то особенное!

Едва Сергей закрыл за собой обитую синим дермантином дверь, как Кияшко, уже без тени усмешки и даже несколько обеспокоенно, спросил капитана:

— Вы считаете, что практиканту можно поручить это дело?

— Да! — живо повернулся к нему Николаев. — Парень он башковитый, хотя немного самолюбивый и склонен переоценивать свои способности.

— Не рано ли?

— Нет. Солдат учат в мирное время стрелять боевыми патронами и снарядами. Так и у нас должно быть. Я за это.

…Удрученный Сергей едва успел съесть борщ в столовой, как его срочно вызвали к капитану Николаеву. «Зачем я ему потребовался так срочно? — раздумывал хмурый Сергей, быстро подымаясь по лестнице на третий этаж, — спешит объявить выговор?»

Но Сергея ожидал не выговор, а новое задание, то задание, о котором он мог разве только мечтать.

5. Настоящая работа

Открыв двери кабинета Николаева, Сергей от изумления замер на пороге. Он увидел Соню Волкову. Девушка сидела у стены и нервно теребила свой платочек. Вид у нее был крайне встревоженный и смущенный. Рядом с ней сидел белобрысый мальчуган лет тринадцати-четырнадцати.

— Садитесь за мой стол, — приказал курсанту капитан и обратился к девушке. — Это наш сотрудник — Рубцов. Вы расскажите ему подробно то, что начали мне рассказывать.

— Хорошо, хорошо, оживилась и обрадованно закивала головой Соня. — Сергей… товарищ Рубцов все отгадает. Я знаю… Но я не знала, что…

— Вы знакомы? — удивился Николаев, поглядывая то на девушку, то на курсанта.

Сергей покраснел.

— Да, мы ехали в одном поезде.

— В одном вагоне и даже в одном купе, — уточнила Соня.

— Ну вот и хорошо, — торопливо произнес Николаев. — К сожалению, я вас должен покинуть…

Капитан вышел. Сергей взглянул на Соню. Она ответила встревоженным, но доверчивым взглядом своих синих, чуть затуманенных слезами глаз.

— Я слушаю, Соня. Что у вас случилось? Это ваш брат?

— Младший брат Игорь. А случилось… — Девушка замялась, очевидно не зная, с чего начать. — В общем, на третий день, как мы приехали в Синегорск, я шла по улице Ленина возле гостиницы «Сибирь». Знаете, где эта гостиница? Хорошо. Я иду, задумалась немного и вдруг слышу голос… Вам все подробно рассказывать?

— Подробно.

— Слышу голос: «Девушка, вы что-то потеряли…»

Я оглянулась — вижу позади меня стоит молодой человек с чемоданом в одной руке, а в другой у него на ладони брошка. «Пожалуйста», — говорит он и протягивает мне брошку. Брошка золотая, но не моя, у меня вообще нет золотых украшений. Я ему так и говорю, а он пожимает плечами: «По-моему, ваша, только что упала». — «Нет, не моя». Он смеется: «Тогда это наша общая находка, нужно ее разделить пополам». Это все нужно рассказывать?

— Рассказывайте.

— Так мы пошли рядом и разговорились. Этот молодой человек, Смирнов его фамилия, пожаловался, что наш Синегорск негостеприимный город. Я спросила: «Почему?»

— «А вот прислали меня сюда после окончания института на работу, а в гостинице нет ни одного свободного места. Придется, очевидно, ночевать в парке, как, ночуют безработные в капиталистических странах».

Соня глубоко и тяжело вздохнула, вымерла платочком губы. Глаза ее снова доверчиво смотрели на Сергея.

— И тут мне стало жалко его. У нас как раз уехал старший брат с женой в отпуск на месяц, и одна комната была совершенно свободной. Я сказала, что если мама согласится, то он может пожить у нас несколько дней. Мама согласилась и Смирнов поселился в комнате брата. Он до сих пор живет у нас.

Девушка тревожно взглянула на младшего брата.

— Теперь пусть Игорь расскажет… Он, собственно, и настоял, чтобы мы пришли сюда.

Игорь все время сидел молча, насупившись, и неодобрительно слушал рассказ сестры.

— Почему я сказал, что нужно заявить? — начал он сердито, но неуверенно. — Этот Смирнов говорит, что он инженер, институт закончил, а когда я попросил задачку по алгебре мне объяснить, он отказался… Только дело не в этом. Задачу я сам решил, а вот вчера, начались у нас в школе занятия. Я в третьей средней школе учусь. Как раз на пятом уроке, математика у нас была, вдруг открывается дверь и появляется этот самый Смирнов. Сразу к нашему учителю с вопросом: «У вас есть ученик Плевако?» Как-то так — Плевако или Плевко. «С его родителями, говорит, случилось несчастье». Наш учитель-математик, Ипполит Евстафьевич Голубев по фамилии, старичок совсем. Смотрю я, а на нем лица нет, побледнел. «Нет, отвечает, у нас Плевако». — «А может, вы вспомните такую фамилию?» — снова спрашивает Смирнов и смотрит как-то нехорошо на Ипполита Евстафьевича. «Вспомнил, — отвечает учитель, — одну минуточку, говорит, сейчас я к вам выйду». Вышел он в коридор, поговорил там о чем-то не очень долго и вернулся в класс. Только урока он не закончил, сказал, что заболел. У него сердце больное.

Мальчик умолк, чтобы перевести дыхание. Соня подхватила:

— Игорь все это нам рассказал, как вернулся из школы. Приходит Смирнов вечером, я его и спрашиваю, где он был. Говорит, целый день пришлось пробыть на заводе. И такое у него мнение будто бы сложилось, что, может быть, и устраиваться в Синегорске не станет, а поедет в какой-либо другой город. Говорит, не понравился ему завод, бюрократы все и должность предлагают неинтересную. Тут Игорь его спрашивает — нашел ли он ученика?

— Он сразу вздрогнул, точно на него холодной водой брызнули, — вставил мальчик.

— Да, он вздрогнул, — подтвердила Соня. — Мне сразу бросилось это в глаза. Страшно удивился. Когда Игорь рассказал ему, что видел его в классе, он еще больше смутился. Но тут же рассмеялся. «Да, да, говорит, я и забыл… Это мои знакомые… Авария с машиной».

— Забыл… — недовольно сказал Игорь. — И какие у него тут знакомые? Да в нашем городе нет такой фамилии — Плевако. Врал, плутал что-то.

— Вот и все… — смущенно сказала Соня, пожимая плечами.

— Нет, не все! — оборвал ее Игорь. — А Ипполит Евстафьевич? В том-то и дело… Как ушел Ипполит Евстафьевич из школы с того урока, так и исчез.

— Как исчез? — впервые задал вопрос Сергей.

— А так… В школу сегодня не явился. Мы пошли к нему на квартиру проведать, цветы понесли, а хозяйка говорит: «Исчез со вчерашнего вечера». Вот теперь — все.

Мальчик исподлобья поглядел на Рубцова, как бы опасаясь, что этот парень в штатском посмеется над его рассказом.

— Конечно, — сказала Соня, краснея, — может, все это чепуха. Может, Игорю показалось. Он любит читать всякие книжки про шпионов…

— А ты не любишь? — сердито пробормотал мальчик.

— Хорошо! — строго посмотрела на него Соня. — Но это еще не значит, что каждого человека нужно подозревать… Вообще, Сергей, я верю, что вы разберетесь. Это Игорь заставил меня пойти сюда. Я даже не знала, что вас тут встречу…

Девушка с надеждой взглянула на Рубцова. Она была уверена, что он уже во всем разобрался, все отгадал. Но Сергей молчал. Еще свежо было у него воспоминание о том посрамлении, какое он потерпел с расследованием двух писем, еще звучал в его ушах смех майора Кияшко и его слова: «Шведская спичка», «молодо — зелено»… Может быть, и сейчас его ждет такая же неудача. Разве мало бывает в жизни странных, нелепых совпадений! Что особенного в том, что молодой человек заврался. Да, но почему исчез старый учитель? И золотая брошка… Странная находка! Нет, тут нужно хорошенько расспросить и проверить.

— Откуда вы знаете, что фамилия вашего квартиранта Смирнов? Он так назвался?

— Нет, я видела его паспорт. Он у нас прописан.

— Он сам пожелал прописаться?

— Нет… Вышло так, что наша домоуправша наткнулась на него и подняла шум. А домоуправша у нас боевая женщина, любит порядок.

— И он охотно согласился на прописку? Не старался уклониться?

— Охотно? Я бы этого не сказала. Но он не стал спорить с домоуправшей.

— Хорошо. А как он вел себя, когда вы предложили ему остановиться у вас на квартире? Обрадовался, сразу ухватился за это предложение?

— Нет, он смутился, стал отказываться, сказал, что это неудобно, что он не хочет использовать случайное знакомство и стеснять нас.

— Вы договаривались об оплате за квартиру?

— Он сам поднял этот вопрос. Сказал, что может платить по шесть рублей в сутки, не больше. Так ему будто бы оплатит завод по командировке.

— А брошка? Он уже больше не предлагал ее вам?

Соня густо покраснела и торопливо вынула из сумочки что-то завернутое в бумажку.

— Брошку он отдал мне. Вот она. Я, конечно, не хотела брать, но он пристал, как смола.

— Нахальный? — спросил Сергей и почему-то покраснел при этом слове.

— Нет. Он вообще-то очень скромный, вежливый, тактичный. Правда, Игорь?

— Это правда, — подтвердил мальчик.

Рубцов рассмотрел брошку в лупу и нашел пробу. Брошка была золотой, массивной.

— Прошлую ночь после этого разговора об ученике он ночевал у вас?

— Ночевал, — сказал мальчик, — но часто вставал, курил. Ушел рано утром.

— Очень рано, — сказала Соня. — Мы только проснулись.

— Вещи остались?

— Чемодан.

— Кто, кроме вас, знает о том, что вы пошли сюда?

— Никто. Папы у нас нет, умер… погиб на фронте, а маму мы не хотели беспокоить.

Сергей записал адреса Сони, учителя Голубева, внешние приметы Смирнова. По словам Сони и Игоря, это был молодой человек, лет двадцати пяти, среднего роста, шатен, с пышной шевелюрой, с маленькими, тёмными, хорошо подбритыми усиками и золотой коронкой на одном из передних верхних зубов. Он носил тёмно-синий шевиотовый пиджак, серую кепку, белые летние брюки и коричневые туфли на каучуковой подошве.

— Вот и все, — сказал Сергей, закрывая блокнот и подымаясь. — Прошу вас быть дома и никому не говорить о случившемся. Возможно, я сегодня же заеду к вам. Скажите маме, что я ваш знакомый, пришел проведать. Это несложно?

— Я уже рассказала о вас маме, — сказала девушка.

— Вот и прекрасно. Если я к вам не зайду, а Смирнов вдруг не явится ночевать или вы узнаете еще что-нибудь новое, — прошу звонить по этому телефону.

Рубцов отметил пропуска, дал бумажку с номером своего телефона и попрощался с посетителями. Рука у Сони была горячей, влажной. Как только девушка и мальчик вышли из кабинета, Сергей раскрыл телефонные справочник и нашел раздел «Школы». Тут ему бросилась в глаза свежая, им же несколько дней назад сделанная приписка: «15-я средняя школа» и номер телефона. Пятнадцатую школу выстроили в прошлом году, и, естественно, прежде ее телефона в справочнике не было. Какой-то внутренний голос подсказал Сергею попытать счастья именно в этой школе. К телефону подошел секретарь партийной организации. Он сообщил, что в числе педагогов школы — три математика. Два из них еще находились в учительской. Сергей попросил секретаря партийной организации узнать, не было ли в течение последних дней такого случая, чтобы к ним во время урока заходил кто-либо и спрашивал ученика, с родителями которого случилось несчастье.

Через несколько секунд в трубке раздался глуховатый голос:

— Рождественский. С кем имею честь? Да, да, такой случай у меня был позавчера. Какой-то молодой человек… Усики? Не помню. Да, да. Фамилия ученика Плевако. Нет, я не мог спутать. Я еще хорошо помню знаменитого адвоката Плевако. Мне шестьдесят два года. А почему вас интересует мой возраст? Пожалуйста, приезжайте. Да, я вас буду ждать.

Сергей осторожно, точно боясь что-то вспугнуть, опустил на рычаги телефонную трубку и замер на несколько мгновений. Закусив губу, он, казалось, бессмысленно смотрел в одну точку на стене широко раскрытыми, безумными глазами. Затем, сорвавшись с места, сунув на ходу блокнот в карман и закрыв кабинет и свою комнату на ключ, побежал вниз, к выходу. Там он сдал ключи и вышел на улицу. За углом показалось свободное такси, Сергей остановил его.

Через три минуты он уже разговаривал с седым учителем математики Рождественским. Учитель подтвердил, что позавчера на последнем уроке какой-то молодой человек в синем пиджаке и белых брюках открыл дверь в класс и задал ему вопрос об ученике Плевако, с родителями которого якобы случилось несчастье. Рождественский ответил, что такого ученика у них в школе нет, и попросил закрыть дверь. Молодой человек попросил его хорошенько припомнить эту фамилию и как-то странно посмотрел на учителя. Снова получив отрицательный ответ, он извинился и исчез.

Поблагодарив старого: педагога, Сергей поехал в соседнюю, третью школу. В течение двух часов он побывал почти во всех школах, опросил двенадцать преподавателей математики. Один из них, старик лет шестидесяти, рассказал буквально то же самое, что рассказал Сергею Рождественский. Он даже запомнил, что у молодого человека были темные усики и золотая коронка на зубе. Преподаватели других дисциплин — и старые, и молодые — категорически утверждали, что их никто и никогда не спрашивал об ученике Плевако.

Итак, Смирнов побывал в трех школах. Везде он искал преподавателя математики, мужчину лет под шестьдесят, и к каждому из них обращался с одним и тем же вопросом. После встречи с Голубевым его поиски прекратились. Голубев «вспомнил» фамилию и вышел в коридор. И вот он исчез…

Квартира учителя математики Голубева находилась на окраине города в маленьком, окруженном садиком, домике. Сергея встретила хозяйка дома, женщина средних лет, с простым крестьянским лицом.

— Мне хотелось бы увидеть Ипполита Евстафьевича, — обратился к ней Сергей. — Он уже пришел со школы? Я его бывший ученик.

— Родненький мой, — лицо женщины сразу же приняло плаксивое выражение. — Второй день нету Ипполита Евстафьевича. Я в милицию только что ходила заявлять. Пропал человек, словно сквозь землю провалился.

Расспросив словоохотливую женщину, Сергей установил, что вчера Голубев пришел из школы раньше обычного, усталый и очень бледный, что под вечер к нему явился молодой человек (судя по указанным женщиной приметам, не кто иной как Смирнов), и он довольно долго находился в комнате квартиранта. Они разговаривали очень тихо, их голоса не были слышны. После ухода молодого человека вышел и Голубев. Он сказал, что хочет прогуляться. И вот с тех пор он не возвращался домой.

Сергей попросил разрешения у хозяйки взглянуть на комнату ее одинокого квартиранта. Женщина охотно согласилась и отперла дверь ключом. В чистой комнате царил идеальный порядок, какой устанавливают у себя чистоплотные одинокие старики. Беглый осмотр комнаты убедил Сергея, что Голубев, уходя из дому, не захватил с собой ничего из вещей. Следов торопливых сборов не было заметно. Только на столе, рядом с чернильницей, как-то не на месте стоял стеклянный пузырек с черной тушью. Судя по пробке, пузырек был открыт недавно. Сергей заглянул в печку. Там виднелся свежий пепел от сожженной бумаги.

— Что же делать-то, сынок, ты мне скажи? — плакала хозяйка. — Такой хороший человек был. Куда же он мог пропасть?

— У него нет родственников? — спросил Сергей.

— Один-одинешенек.

— Письма получал?

— Это было. Все от учеников своих. Каждое письмо мне перечитывал.

— Ну, что ж, тетя, если заявили, — ждите милицию.

А может, он еще вернется.

Уже был вечер, когда Сергей появился в квартире Волковых. Улыбающаяся Соня представила его своей матери и Игорю. По мрачному взгляду Игоря Сергей понял, что, Смирнов сегодня еще не приходил. Он взглянул на часы — половина девятого. Хозяйки сразу же убежали на кухню готовить угощение гостю. Воспользовавшись этим, Сергей попросил мальчика показать свою квартиру. Игорь понял, что от него требуется, и сразу же повел в комнату, которую занимал Смирнов. Небольшой новый чемодан квартиранта стоял у кровати. Сергей присел, нажал пружинки замков. К его удивлению, чемодан не был заперт на ключ. Открыв его, Сергей осторожно, стараясь не нарушать порядок укладки, осмотрел вещи. В чемодане находились две пары белья, пижама, полотенце, носки, мыльница, зубная щетка и тюбик зубной пасты, несколько книг. Все это, даже книги, были новенькими, точно только что принесенными из магазина.

— Он бреется дома? — спросил Рубцов.

— Да. Каждый день утром. У него безопасная.

Бритвенного прибора в чемодане не оказалось. Игорь осмотрел всю комнату и пожал плечами.

— Не иначе, как унес с собой.

Сергею пришлось задержаться в доме Волковых. Его настойчиво пригласили к столу. Рубцов, торопясь, выпил стакан чая со свежим земляничным вареньем и, сославшись на необходимость встретиться с нужным человеком, ушел. Когда он садился в ожидавшее его за углом такси, часы показывали полдесятого, а счетчик — 76 рублей.

Эта цифра непредвиденного расхода огорчила Сергея. Вся имевшаяся у него наличность составляла 150 рублей, а до получки еще было далеко. Но мысли о Смирнове и исчезнувшем старом учителе Голубеве тотчас же вытеснили меркантильные рассуждения.

Кабинет Николаева был закрыт. В своей рабочей комнате Сергей нашел на столе записку: «Тов. Рубцов, я уезжаю. По всем вопросам обращайтесь к майору. Капитан Николаев».

Сергей сейчас же позвонил Кияшко.

— Заходи, — сказал майор.

Доклад Сергея был лаконичен. Однако даже в кратком изложении дело выглядело весьма загадочным и серьезным.

— Кто же по-вашему мнению этот Смирнов? — спросил Кияшко. — Авантюрист, вор, бандит?

— Я не могу утверждать что-либо абсолютно точно, — ответил Сергей. — Но, по-моему, тут может быть что-то и похуже. Дело в том, что учитель Голубев — бывший белый офицер, служил у Колчака. И вопрос, заданный ему Смирновым, и визит Смирнова к нему на квартиру, и, наконец, исчезновение Голубева — все это выглядит очень странным.

— Как вы узнали, что Голубев бывший белый офицер?

— Я уже ознакомился с его анкетой и биографией.

— Ну, если он не скрывал своего прошлого, то в этом нет ничего ужасного.

В эту минуту раздался телефонный звонок. Майор снял трубку. Выслушав что-то, он прикрыл трубку ладонью и строго спросил Сергея:

— Звонит какая-то женщина. Откуда она знает номер моего телефона и то, что вы сейчас находитесь у меня?

— Она знает мой телефон, — ответил Сергей, — но я предупредил дежурную по коммутатору, что ухожу к вам, и просил звонить сюда.

Майор кивнул головой и передал трубку Сергею. Звонила Соня, видимо, по телефону-автомату.

— Он уехал из города, — сказала она, задыхаясь от волнения. — Сегодня в шесть вечера. Взял билет до Москвы.

— А чемодан? — спросил Сергей растерянно.

— Чемодан у нас.

— Где вы находитесь?

— В фойе кинотеатра «Тайга».

— Ждите меня там. Я сейчас приду.

— Что случилось? — спросил Кияшко спокойно.

— Смирнов без предупреждения уехал в Москву. Сегодня он не заходил в свою квартиру к Волковым. Он оставил там чемодан с вещами.

— Да… — как-то рассеянно произнес Кияшко.

— Все-таки странный молодой человек. Ну, что ж, выясните все обстоятельства его столь спешного отъезда и сообщите мне. Я буду вас ждать.

6. Загадочная смерть

Соня встретила Рубцова у входа в кинотеатр «Тайга». Яркие огни рекламы уже были погашены: четверть часа назад начался последний сеанс. Прохожих на улице было мало, и все же Сергей повел девушку в ближайший скверик. Там они уселись на свободную скамью и близко наклонили друг к другу головы.

— Как вы узнали, что он уехал? — спросил Сергей.

— У меня есть подруга Клава Румянцева. Она работает кассиром на вокзале. Клава заходила к нам позавчера и видела Смирнова. Он ей очень понравился. Час назад Клава приходила к нам, и сказала, что Смирнов купил билет на московский поезд. Этот поезд ушел в шесть часов вечера.

— Может быть, ваша подруга обозналась?

— Нет, она уверяет, что узнала Смирнова. Только он был в другой кепке и без усиков.

— А он узнал ее?

— Он ее не заметил. Продавала билеты другая кассирша. Клава окончила свою смену, но задержалась на вокзале и перед уходом домой снова зашла в помещение кассы. До отхода поезда оставалось полчаса. Обычно, если до этого времени билеты на забронированные места не выкуплены, их продают в порядке очереди. Клава увидела, как сменившая ее кассирша выписывает билет до Москвы в шестой вагон на девятнадцатое место. Она случайно взглянула в окошко и увидела лицо Смирнова. Клава подумала, что она обозналась — другая кепка, усики сбриты. Она вышла в зал, и тут мимо нее пробежал Смирнов. Он, видимо, очень торопился, и она постеснялась остановить его.

— Сколько раз Смирнов видел вашу подругу?

— Один раз. Вы думаете, он мог узнать ее? Я уверена, что не узнал.

— Почему?

— Он видел ее у нас всего несколько минут. Я их познакомила, он сказал несколько слов и ушел в свою комнату. Мне кажется, он избегал попадаться на глаза посторонним людям. Кроме того, Клава на следующий день изменила прическу — обрезала косы и сделала завивку.

— Она хотела понравиться Смирнову?

— Видимо, так. Она очень жалеет, что он уехал. Как вы думаете, Сергей, кто он может быть? Ведь вы людей сразу отгадываете. Может быть, вам нужно увидеть Клаву?

— Нет, — тихо сказал Сергей. — Она не должна ничего знать.

Несколько минут он сидел молча, наклонив голову. Затем, словно опомнившись, посмотрел на ручные часы. Было начало двенадцатого. В управлении Рубцова ждал майор Кияшко. Сергей поднялся.

— Спасибо, Соня. Вот я не знаю, как вы дойдете домой. Я не смогу проводить вас.

— Я не одна. Со мной Игорь.

Удивленный Рубцов оглядел скверик и заметил на дальней скамье одиноко сидящего мальчика.

— Вот это рыцарь! — засмеялся Сергей, пожимая руку девушки. — Итак, договорились: наш секрет знаем только мы трое. Будут новости — звоните.

Майор Кияшко слушал Рубцова, прохаживаясь по кабинету. Изредка он останавливался и задавал вопросы. Судя по этим вопросам, Сергей заключил, что майор слушает внимательно и следит за логической связью фактов и предположений курсанта.

— Вы говорили о золотой брошке. Какое отношение имеет ко всему этому найденная Смирновым брошка?

— Он ее не нашел, — убежденно ответил Сергей. — Он только сделал вид, что нашел ее. Это было что-то вроде приманки.

— Не понимаю… — остановился майор. — Какая приманка?

— Дело обстояло так. Четыре дня назад Смирнов появился в Синегорске. Он и не думал устраиваться в гостинице. Он знал, что там потребуют его паспорт для прописки. Кстати, я наводил справки: оказывается, в течение последней недели в гостинице «Сибирь» каждый день были свободные места. Смирнов просто-напросто обманул Соню Волкову, сказав, что из-за отсутствия свободных мест ему придется ночевать под открытым небом. Он хотел устроиться где-либо на частной квартире, чтобы избежать прописки и не привлекать к себе внимания. Но где искать такую квартиру и как начать такой разговор? Смирнов молод, имеет привлекательную внешность. Он решил обратиться к девушке. Чтобы знакомство выглядело естественно, он «нашел» брошку. Тут тоже был расчет. Соня одета скромно, Смирнов полагал, что девушка, увидя дорогую брошку, обрадуется и признает ее своей. Естественно, приняв брошку, она внутренне будет благодарна новому знакомому за такой ценный подарок и постарается что-либо сделать для него. Еще бы! Такой честный, благородный молодой человек: платить за квартиру более шести рублей в сутки не может, но дорогую находку не присвоил себе, а отдал ее владелице. Логично?

— Не совсем… — покачал головой Кияшко. — По-вашему, Смирнов не хотел жить в гостинице, потому что боялся прописки. Но ведь на квартире у Волковых он прописался?

— Вынужден был прописаться! — почти вскрикнул Сергей. — У него не было другого выхода. Если бы он отказался, у домоуправши возникли бы подозрения, и она могла бы заявить в милицию.

— Теперь логично. А что это за ученик Плевако?

Сергей ответил не сразу. Он стоял, покусывая зубами нижнюю губу.

— Это, по-моему, пароль. Только один Голубев «вспомнил» такую фамилию.

— Вот как! — как бы изумился Кияшко.

— Да, — горячо заявил Сергей, — Смирнов искал Голубева, но он не знал его в лицо, и, возможно, даже не знал его фамилии. Он искал старика-математика, который «помнит» ученика по фамилии Плевако.

Майор Кияшко сел за свой стол и сделал несколько коротких заметок на чистом листе бумаги.

— Так, со Смирновым дело явно нечисто, — согласился он. — Предположим даже, что золотая брошка — случайность… Ее мог потерять кто-либо другой. Однако все остальные его похождения внушают некоторое подозрение. Что вы намереваетесь предпринять?

— Нужно догнать поезд, поближе познакомиться со Смирновым и в случае, если мои предположения подтвердятся, задержать его.

— Так сразу и задержать! — с неудовольствием произнес Кияшко. — Разве наши предположения могут быть основанием для того, чтобы задержать человека? Смирнов покажет вам свой паспорт с временной пропиской в Синегорске, телеграмму о болезни матери, по которой его вызывают в Москву, или что-нибудь иное в таком роде, что объясняет его внезапный отъезд из Синегорска, и вы остаетесь в дураках.

— А учитель Голубев?

— Что Голубев?! — рассердился Кияшко. — Разве Смирнов убил или увел с собой учителя? Он всего лишь навестил его. Где находится Голубев и что с ним, еще не установлено. Мало ли что могло случиться со старым человеком! Был в гостях, стало ему дурно, его уложили в постель и лечат… Эх, курсант, я вижу, истории с двумя заявлениями, которые вы проверяли, так ничему вас и не научили. Молодо — зелено!

Сергей молчал. Еще минуту назад он был глубоко уверен, что в его руки попали надежные нити, ведущие к разгадке какой-то важной вражеской тайны (в том, что Смирнов враг, он не сомневался), однако простые доводы майора поставили его в тупик. В самом деле, ведь не исключена возможность, что вся эта загадочная история может оказаться цепью случайностей, не имеющих никакой внутренней связи. В таком случае насмешливое прозвище «шведская спичка» закрепится за ним, и он надолго станет посмешищем в глазах Кияшко и Николаева. Но почему же?..

Виски Сергея горели. Он еще раз мысленно проследил за всеми известными ему событиями, связанными с пребыванием Смирнова в Синегорске: его знакомство с Соней, завязанное при помощи брошки, жалобы на отсутствие свободных мест в гостинице, тогда как свободные места имелись, посещение школ и поиски старика-математика, знающего ученика Плевако, визит к Голубеву на квартиру и внезапный, неожиданный отъезд. Мысль Сергея снова работала ясно и четко. Он нашел слабое звено в своей версии, объясняющей поведение Смирнова. В своем расследовании он допустил ошибку. Прежде чем явиться на доклад к майору, ему следовало бы взять у Сони Волковой брошку и побывать в магазинах ювелирторга. Таких магазинов в Синегорске пять. Брошка дорогая, это не какой-нибудь ширпотреб, такие вещи покупают не часто. Возможно, продавец запомнил покупателя. Если бы было установлено, что некто, похожий на Смирнова, купил брошь, предположение Сергея о том, что брошка была использована Смирновым в виде приманки при знакомстве, приобрело бы силу очень важного факта. В свете этого факта все остальные события выглядели бы более серьезными и подозрительными.

Кияшко прервал размышления курсанта.

— Как имя, отчество этого самого, как его?..

— Смирнова? — встрепенулся Сергей и без запинки отрапортовал: — Виталий Владимирович. Год рождения 1930. Родился в городе Истра, Московской области. Паспорт выдан седьмым отделением милиции города Москвы.

— Серия и номер паспорта вам известны?

— Известны.

Рубцов быстро вынул записную книжку, листнул было ее, но, не успев найти нужной записи, посмотрел на майора.

— Разрешите сделать срочный запрос в Москву.

— На предмет?

— Пусть подтвердят, что паспорт такой серии и за таким номером был выдан Смирнову.

— Сомневаетесь в подлинности документа? Такой вариант не исключается.

Кияшко снял трубку внутреннего телефона и продиктовал какой-то Марии Васильевне сведения о Смирнове, попросив срочно затребовать справку о том, был ли выдан такой паспорт.

— Вот так, товарищ курсант, — сказал майор, опуская трубку на рычаги и откровенно потягиваясь. — Если бы вы, узнав номер паспорта Смирнова и прочие данные о нем, сразу же заказали такую справку, мы бы уже имели ответ и не гадали подлинный паспорт у него или липа. Теперь придется ждать до утра.

— Ждать? — горячо воскликнул Сергей. — Независимо от того, подлинный или фальшивый паспорт, Смирнова нельзя упустить. Товарищ майор, я допускаю возможность ошибки в отношении Смирнова, но… гораздо большей, непростительной ошибкой будет наша бездеятельность, выжидание. Лучше девяносто девять раз ошибиться в своих предположениях и подозрениях, но на сотый раз все же поймать преступника.

— Я знаю другую пословицу: семь раз отмерь… Вы спешите догнать Смирнова. Почему? Ведь он взял билет до Москвы. У нас есть время.

— А я не уверен, что Смирнов будет ехать до Москвы. Завтра в 8 часов 35 минут поезд прибывает в Шахтинск. Это большой город и узловая станция. Если Смирнов сойдет там с поезда, его следы могут потеряться…

Несмотря на то, что выходило, будто бы забывшийся практикант поучал своего начальника, лицо майора Кияшко сохраняло устало-равнодушное выражение. Он почесал согнутым указательным пальцем переносье, взглянул на стенные часы и, казалось, думая о чем-то другом, сказал сухо:

— Ваш рабочий день закончен. Задание выполнили вполне удовлетворительно. Идите спать. Получим справку о паспорте Смирнова, выясним обстоятельства исчезновения Голубева и тогда что-либо решим. Спокойной ночи, товарищ курсант.

Рубцов жил в общежитии при управлении. В небольшой, похожей на номер в гостинице, комнате стояли две кровати. Одна из них все время пустовала, и Сергей в часы отдыха мог наслаждаться одиночеством. Заснул он не сразу. Его возмущало спокойствие майора Кияшко. При первой встрече Сергей угадал в этом человеке проницательный ум, скрытый или нарочито скрываемый за простецкой, грубоватой манерой обращения. Во всяком случае, рассуждал Сергей, майор Кияшко — не чета капитану Николаеву. Почему же все, что он, Сергей, узнал о Смирнове, не вызвало живого интереса у Кияшко? Поразительно!

Сон Сергея был беспокойным, сновидения — странными, нелепыми. Ему приснилось, будто бы Смирнов — женщина-парикмахер, которая бреет его. Она предлагает ему, Сергею, оставить усики. Сергей соглашается, но, к своему ужасу, замечает, как на верхней губе у него появляется золотая брошка. Он хочет сорвать брошку и не может. «Это потому, что я люблю вас», — говорит Смирнов. Но это уже не Смирнов, а Соня Волкова. Она ехидно смеется: «Мистер Рубцов, вас вызывает ученик Плевако. Сопротивление бесполезно: всю жизнь у вас будут расти золотые усы».

Неожиданно он проснулся. Кто-то энергично тормошил его за плечо. В комнате горел свет.

— Товарищ Рубцов, товарищ Рубцов, проснитесь. Вас срочно вызывает майор Кияшко.

Сергей взглянул на ручные часы — пять часов утра.

Кияшко находился у себя в кабинете, очевидно, он еще не уходил отсюда. На столе стоял крохотный поднос с бутербродом и стаканом очень крепкого чая.

Майор внимательно и как-то грустно посмотрел на Сергея.

— Отдохнули, товарищ курсант? Отлично! Я согласился с вашим предположением. На самолете вы догоните поезд, на котором уехал этот самый Смирнов. Понаблюдайте за ним, не привлекая к себе внимания, хорошенько запомните его внешность. Для этого разрешаю вам проехать некоторое время в поезде в качестве обыкновенного пассажира. Помните: что бы ни случилось, что бы вы ни узнали, вы не имеете права предпринимать какие-либо меры к задержанию Смирнова без моего указания. Это строгий приказ. В случае необходимости связывайтесь со мной по телефону. Вот вам деньги, командировочное удостоверение. Пишите расписку. Самолет улетает в пять сорок. У второго подъезда вас ждет машина, на которой поедете на аэродром. Билет для вас уже заказан. Желаю счастливого пути, удачи.

Обрадовавшийся Сергей был уже у двери, когда Кияшко спохватился:

— Минуточку!

Он вынул из ящика письменного стола согнутый под прямым углом ключ, каким пользуются проводники железнодорожных вагонов, и протянул его курсанту.

— Эта штучка может вам пригодиться.

Когда машина тронулась по, еще тихим и по ночному безлюдным, улицам города, Сергей, сидевший рядом с молчаливым шофером, с самодовольной улыбкой подумал о майоре Кияшко: «Вовремя спохватился старик. Видимо, сам понял, что дело серьезное. А сразу было не соглашался…» Итак, через три часа он увидит Смирнова. Эта встреча, может быть, останется Сергея в памяти на всю жизнь… Кто же такой Смирнов? Теперь, когда цель уже была близка, Сергей не решался дать категорический ответ на этот вопрос. Он боялся ошибки, но страстно желал, чтобы ошибки не было. Тогда Смирнов будет первым врагом, которого удастся обезвредить ему, молодому чекисту, охраняющему жизнь и безопасность своего народа.

Самолет летел над тайгой. Сергей не отрывал лица от окна. Где-то позади, над землей, поднималось солнце. Зеленые курчавые леса в низких местах были окутаны молочным, порозовевшим туманом. Иной раз внизу показывалась тонкая извилистая лента реки, пересекавшая тайгу. Блеснет, как голубая молния, и исчезнет. То и дело леса редели, и внизу виднелись поля, деревни, поселки, заводы. Слева почти все время была видна линия железной Дороги. Где-то уже недалеко был Шахтинск. Сергей увидел идущий по железной дороге пассажирский поезд и вздрогнул. Ага! Это тот поезд… Смирнов там, в шестом вагоне. Спит? Спи, спи, голубчик, спокойно. Усики не отрастут за ночь. «А все-таки, каких две грубых ошибки допустил я вчера, — с досадой на себя подумал Сергей. — Брошка и паспорт. Очевидно, потому что волновался. Я и сейчас волнуюсь. Еще бы! Кто же ты такой, Смирнов?»

Когда Сергей появился на станции Шахтинск, до прихода поезда оставалось 8 минут. У дежурного по вокзалу Сергей узнал, что, согласно переданной начальником поезда заявке, свободных мест в шестом вагоне нет. Итак, следовало предполагать, что Смирнов не сошел с поезда и прибудет в Шахтинск. Рубцов купил в только что начавшем торговать галантерейном ларьке маленький чемоданчик и зашел в небольшой и уютный скверик, прилегавший к зданию вокзала. Его план первоначальных действий был прост.

Прежде всего ему нужно увидеть Смирнова и намертво, как на кинопленке, закрепить в памяти облик этого человека: черты лица, сложение, походку, голос. Сергей надеялся на свою отличную зрительную память и считал выполнение этой первой задачи легким делом. Он был уверен также, что, встретив Смирнова в первый раз, легко его опознает, так как внешность, костюм этого гражданин были ему хорошо описаны Соней и ее братом. Затем, как предполагал Сергей, следовало два возможных варианта. Вариант первый (и, самый выгодный для Сергея): Смирнов, несмотря на то, что билет у него куплен до Москвы, сходит с поезда в Шахтинске. Вариант второй — Смирнов не делает попытки сойти с поезда. В первом случае странность поведения Смирнова получает новые подтверждения: ясно, что этот человек путает, заметает свои следы. Сергей немедленно свяжется с Кияшко, сообщает ему об этом факте и продолжает следить за Смирновым. При этом вполне возможно, что Смирнов купит в Шахтинске новый билет и отправится отсюда в совершенно ином направлении. Во втором случае самому Сергею придется купить билет на московский поезд и понаблюдать за Смирновым в дороге. Это, конечно, будет сложнее. Однако падать духом нечего. Иногда очень маленькая деталь, случайно оброненное слово, легчайший акцент может сказать о многом… На свою наблюдательность Сергей также возлагал большие надежды.

На перроне уже было много людей: встречающие, отъезжающие, провожающие. Сергей не спеша вышел из скверика и затерялся в толпе. Он чрезвычайно волновался, хотя не хотел себе признаться в этом. Раздался непродолжительный, требовательный гудок паровоза, Сергей увидел, как все люди, находившиеся на перроне, повернули свои головы в ту сторону, откуда должен был появиться поезд. Однако он даже не шевельнулся и продолжал стоять, внешне спокойный, беззаботно, со скучающим видом рассматривая груженый бревнами товарный состав, находившийся напротив вокзала на пятом или шестом пути.

Так стоял он, пока мимо него пронесся тяжелый, черный, сверкающий медными частями и маслянистым боком тяжелый паровоз. Багажный вагон, почтовый, четырнадцатый и тринадцатый. Поезд замедлял ход. Сергей ровным шагом направился навстречу шестому вагону, изредка поглядывая на проплывавшие мимо открытые окна. Многие пассажиры в вагонах еще спали. Вдруг Сергей почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он быстро, но спокойно, точно отгоняя этим движением назойливую муху, повернул голову, но человек, стоявший у раскрытого окна вагона, уже прикрыл лицо газетой. Были видны только его светлые волосы, тщательно расчесанные на косой пробор. «Точь-в-точь как у капитана Николаева», — мелькнула мысль у Сергея, и, вспомнив капитана, он усмехнулся.

Вот и шестой вагон. Скрипя тормозами, поезд остановился. Сердитый, заспанный проводник отбросил металлический щиток, закрывавший ступеньки, и, обращаясь к другому, стоящему в тамбуре железнодорожнику с голубой повязкой на руке, произнес, оправдываясь:

— Не у меня они напились, товарищ начальник, а в вагоне-ресторане. Что я нянька каждому?

— У вас, товарищ Гаврилов, вечно происшествия, — раздраженно оборвал его начальник поезда. — Шесть часов назад человек отстал от поезда, а вы мне заявляете об этом только сейчас.

— А откуда я знал, что он отстал? Может, он в другом вагоне сидит, в карты играет?

— Какое у него место? — досадливо морщась, спросил начальник поезда. — Вещей много?

— Чемоданчик. Девятнадцатое место, нижняя полка.

Когда Сергей услышал этот разговор, у него тягостно заныло сердце. «Не будем отчаиваться, — тут же успокоил он себя. — Смирнов мог уступить свое место другому. Возможно, он даже сделал это сознательно. В таком случае отстал от поезда не он, а кто-то другой».

Проводник и начальник поезда пошли в вагон. Следом за ними двигался Сергей, на которого никто не обращал внимания. В третьем купе, несмотря на открытое окно, слышался едкий запах водочного перегара. Этот запах исходил от человека, спавшего на нижней полке, натянувшего одеяло на голову и выставившего напоказ голые ступни ног. Под полкой виднелись лежавшие на полу пустые бутылки.

— У вас не пьют… — проходя мимо, язвительно сказал начальник поезда.

— А что я сделаю? — огрызнулся проводник. — Могу я запретить человеку выпить?

Девятнадцатая полка была пустой. Постель на ней была несмятой, видимо, на нее так никто и не ложился. Под взбитой подушкой лежал небольшой чемоданчик.

Начальник поезда заглянул в багажный ящик под полкой (там было пусто), приподнял чемодан.

— Ну, вещей у него немного, — удовлетворенно произнес он. — Чемоданчик лёгонький. Товарищи, когда вы в последний раз видели пассажира с этой полки?

Находившиеся в купе пассажиры пожимали плечами. Оказалось, что некоторые из них совсем не помнят пассажира с девятнадцатой полки, другие видели его только один раз еще в Синегорске, когда он занимал свое место, и хорошенько не запомнили его внешности. Впрочем, дамочка с накрашенными губками и набело пережженными перекисью волосами, одетая в яркий халат, заявила:

— Совсем молодой мужчина. Такой вполне представительный, интересный, интеллигентный.

— А вот мы того, что спит… спросим, — сказал проводник. — Он, кажется, с ним выпивал.

Проводник и начальник поезда направились в третье купе. Сергей наклонился к дамочке и спросил равнодушным тоном, кивая на пустую полку:

— Он, кажется, блондин?

— Нет, нет, что вы, — поспешно ответила дамочка. — Шатен, даже, пожалуй, брюнет, такая хорошая волнистая шевелюра.

— Золотые зубы? — небрежно обронил Сергей и замер, ожидая ответа.

Дамочка наморщила нос, припоминая:

— Да, да, один золотой зуб, верхний. Я обратила внимание.

Рубцов кивнул головой, не то соглашаясь, не то благодаря, и поспешил к третьему купе. Там проводник усиленно тормошил спящего пассажира, но пассажир только мычал что-то невнятное, натягивая одеяло на голову, и дрыгал босой ногой. Наконец, его разбудили. Из-под края одеяла он взглянул на проводника мутным, темным глазом, видимо, еще не соображая, где он находится и чего от него хотят.

— Гражданин, когда, на какой станции отстал ваш знакомый?

— Какой?

Мучительно искривившись, пассажир откинул с груди одеяло, опустил на пол босую ногу и протянул руку к столику.

— Где-то… Мамаша, я вам свою кружку давал. Водички бы.

— Вот она, сынок. Как же! Раз я взяла чужую вещь — никуда она не денется.

Сидевшая на противоположной нижней полке старушка налила в фаянсовую чашечку с синим ободком воды из бутылки и подала ее, очевидно, еще не протрезвившемуся пассажиру. Крепко зажав пальцами чашку, он жадно выпил воду.

Сергей заметил, как дрожала его рука, когда он ставил чашку на столик.

— Гражданин, ваш товарищ отстал от поезда, — сказал проводник.

— Какой еще товарищ? — угрюмо и почти злобно взглянул на него пассажир. — Когда у меня деньги есть, товарищей много…

— Тот, что с вами выпивал в ресторане, — уточнил проводник.

— Я за свои деньги пью. Да. Такое у меня правило. — Снова мучительно поморщившись, пассажир нашел вафельное полотенце и туго обвязал синеватую, видимо, два-три дня назад обритую голову. — А что, кто-то не рассчитался?

— Не в этом дело. Пассажир отстал. Тот самый, что за столиком с вами сидел.

Пьяный о чем-то вспомнил, улыбнулся показывая ровные, крепкие зубы.

— А-а, липкий этот. Был один… Все выспрашивал, где, да как, да что. Тип.

— Где вы его потеряли?

— Я его не терял. Я его отшил, — сказал пассажир, ложась на полку и натягивая на себя одеяло. — Сразу отшил, как он только подсел. Знаем таких.

— В котором часу это было? Когда вы пришли в вагон? — допытывался начальник поезда.

— А я когда пью, то часового графика не соблюдаю. Извиняюсь!

Пассажир повернулся на бок, лицом к стенке, и натянул на голову одеяло.

— Когда он вернулся, было два часа ночи, — сказала старушка. — Я почему помню: перед этим как раз станцию Разлив проезжали. Слышу идет мой соседушка — пьяный, как ночь. Сразу разделся, бух в постель и заснул, как мертвый. Я выглянула в окно, вижу: на станционных часах — начало третьего. Беда с этими молодыми. Пьет-то как. Ведь как сел вчера утром в поезд, так и не протрезвляется.

— Проводник, дело ясное, — заявил начальник поезда. — Сдавайте под расписку чемодан отставшего в милицию, и покончим с этим. Отстал, значит, отстал.

Сергей дальше не слушал. Он быстро вышел из вагона и бросился к дежурному по станции.

Выслушав Рубцова и взглянув на его служебное удостоверение, дежурный вызвал по селектору диспетчера.

— Товарищ диспетчер! Запросите Горное отделение: нет ли у них отставшего ночью от московского поезда.

— А почему диспетчер должен интересоваться отставшими пассажирами? Что, разве у меня других занятий нету?

— Личная просьба, товарищ Новиков, — сказал дежурный и подмигнул Рубцову. — Мой знакомый отстал.

— Нерасторопные у тебя знакомые.

В репродукторе селектора сердито щелкнуло, и он умолк.

Рубцов посмотрел на часы: до конца стоянки поезда на станции Шахтинск оставалось девять минут. Сергей нервничал.

— Это ваш товарищ отстал? — спросил дежурный.

— Наш сотрудник, — сказал Рубцов и нахмурился, ему стало неприятно от этой вынужденной лжи. И все же назвать Смирнова «товарищем» он не решился.

Минуты две прошло в томительном ожидании. Наконец, репродуктор селектора снова щелкнул.

— Симаков, слушаешь? Отставших нет, но возле Горной на перегоне обнаружен труп. Как фамилия твоего знакомого?

Дежурный вопросительно взглянул на внезапно побледневшего Сергея, ожидая от него подсказки.

— Смирнов, — прошептал Сергей. Слабая надежда еще не покидала его.

— Смирнов, товарищ диспетчер.

— Скверное дело твоего знакомого. Смирнов и есть. При нем найден паспорт и большая сумма денег. Сочувствую, брат, твоему несчастью.

Да, это было большое несчастье для Рубцова. Ошеломленный неожиданным известием, Сергей оцепенел. Он ожидал всего, но только не смерти Смирнова. Такой нелепый, бессмысленный вариант исключался. Какая неудача! Мертвые умеют молчать… Что же делать?

Полагая, что Сергей удручен гибелью сотрудника, дежурный посочувствовал ему.

— Тут уж ничего не поделаешь, товарищ. Поезжайте в Горную. Нужно похоронить. Семья у него есть?

— Одинокий… — рассеянно ответил Сергей и вышел из комнаты дежурного.

Итак, Смирнов мертв. Фамилию погибшего установили по найденному при нем паспорту. Кроме того, при нем найдена большая сумма денег. Конечно, это Смирнов. Сергей шел по вокзалу, как лунатик. Очнулся от голоса диктора.

— Внимание! Поезд «Владивосток — Москва» отправляется через две минуты. Просим пассажиров занять свои места, провожающих покинуть вагоны. Повторяю…

Нужно было принимать какое-то решение. Собственно, решение могло быть только одно: следовало отправиться на станцию Горную, осмотреть труп, одежду, документы. Поезд, идущий в сторону станции Горная, отправлялся через двадцать пять минут. Сергей вышел на перрон. Его почему-то влекло к поезду, уходившему в Москву, как будто в одном из вагонов таилась разгадка смерти Смирнова. Но уже прозвучало два звонких удара в колокол. Гудок паровоза. Поезд тронулся. С тягостным чувством смотрел Сергей на убыстряющие свой ход вагоны. Вдруг он снова почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Это из окна вагона смотрел на него человек в полосатой пижаме. Окно было закрыто, и за блеском стекла трудно было различить черты лица. К тому же человек сейчас же закрылся газетой, а окно вагона быстро удалялось. «Что за черт! — с сердцем подумал Сергей. — Неужели это капитан Николаев? Куда он едет? Почему не признал меня? Считает ниже своего достоинства? Нет, очевидно, это только сходство. Такие невзрачные, серенькие физиономии, как у Николаева, встречаются очень часто».

Перед тем как уехать в Горную, Рубцов зашел в милицию и попросил открыть переданный сюда чемодан Смирнова. Чемодан оказался совершенно пустым. Сергей заказал по междугородному телефону «молнию» для разговора с Синегорском. Вскоре его вызвали в кабину.

— Слушаю, товарищ Рубцов, — раздался в трубке голос майора Кияшко.

— Неудача. Наш знакомый скоропостижно скончался в районе Горной.

Очевидно, это сообщение не произвело особого впечатления на майора Кияшко. Он поинтересовался совершенно другим.

— Поезд на Москву отправился?

— Да.

Кияшко хмыкнул. Последовала короткая пауза.

— Ну, что вы решили?

— Еду в Горную. Какие будут указания?

— Что ж, поезжайте, окажите ему достаточное внимание, отдайте, так сказать, последние почести… Кстати, получили справку: документ, которым вы интересовались, самая настоящая липа. Ясно?

— Ясно.

— Все. Работайте спокойно. Желаю удачи!

Разговор с начальником оставил неприятный осадок в душе Сергея. «Какая может быть удача, если Смирнов мертв? — размышлял он, сидя в одном из вагонов поезда, идущего к Горной. — Что значат слова: «Работайте спокойно»? Возможно, майор догадывается о том, как сильно я нервничаю. Ему-то что! Он из породы толстокожих. Спокойный. А Смирнов, возможно, унесет с собой в могилу серьезную тайну. Ученик Плевако! Это был пароль, несомненно».

В Горную поезд прибыл поздно вечером. Рубцов зашел в отделение дорожной милиции. Несмотря на поздний час, начальник отделения находился у себя в кабинете. Проверив документы Сергея, он показал ему протокол, составленный выезжавшим на место происшествия лейтенантом милиции, и предварительное заключение медицинской экспертизы, подписанное врачом Метелкиным. Документы, вещи и деньги погибшего находились здесь же, в милиции. По просьбе Сергея начальник отделения показал их. С маленькой фотографии на первой странице паспорта на Сергея весело глядел молодой мужчина с роскошной волнистой шевелюрой и тоненькими щегольскими усиками. Именно таким и представлял себе Сергей этого человека. «Смирнов Виталий Владимирович». Все остальные указанные в паспорте сведения о Смирнове совпадали с тем, что было записано в записной книжке Сергея. Других документов не было. Сергей осмотрел вещи Смирнова: тёмно-синий шевиотовый пиджак в рыжих пятнах крови на воротнике и лацканах, брюки из сурового холста, кепку, шелковую сорочку, коричневые туфли на каучуковой подошве, ручные часы «Победа», полукилограммовую гирьку, носовой платок.

— А где была гирька? — спросил Сергей.

— В протоколе указано. Гирька находилась в левом внутреннем кармане пиджака вместе с паспортом и двумя пачками денег.

При погибшем были найдены двадцать четыре тысячи семьсот восемьдесят шесть рублей 33 копейки. Двадцать две тысячи пятьсот рублей были в девяти пачках, запечатанных банковскими бандеролями, остальные — россыпью.

— Что вы предполагаете? — спросил Рубцов.

Начальник милиции пожал плечами.

— Судя по заключению медицинской экспертизы, — несчастный случай. Правда, врач Метелкин — молодой специалист, недавно закончил институт и работает у нас всего лишь два месяца. Сам он не решается делать выводы, но… Во всяком случае, это не похоже на убийство с целью ограбления. Вообще, не похоже на убийство. Скорее всего, несчастный случай. Впрочем, увидим, что покажет следствие.

Как было указано в протоколе, труп был обнаружен примерно в шесть часов утра путеобходчиком Мокрышевым в восьми километрах на восток от Горной (по линии железной дороги) между рельсами пути, по которому следуют поезда в западном направлении. В акте медицинской экспертизы врач Метелкин определял возможный момент гибели Смирнова на три-четыре часа раньше, чем труп был обнаружен обходчиком. Так как за это время по пути, кроме пассажирских поездов, прошло несколько товарных, начальник милиции высказал соображение, что, возможно, Смирнов ехал на товарняке и, перепрыгивая с вагона на вагон, оступился и сорвался вниз.

— Я работаю здесь три года, и при мне уже было два таких случая, — сказал он.

— Где находится труп?

— В морге.

— Я смогу найти врача Метелкина и вместе с ним осмотреть погибшего?

— Пожалуйста. Сейчас сможем съездить к Метелкину, а от него в морг. Только я в морг не пойду. Несмотря на долг службы, не могу привыкнуть к этому зрелищу… Как говорится, удовольствие маленькое.

Метелкин оказался рыжим, худосочным юношей в очках с позолоченной оправой.

— Загадочный случай, — сказал он, усаживаясь в машину и зябко поеживаясь.

— Почему загадочный? — спросил Сергей, настораживаясь.

— Все, что мы не можем полностью объяснить, кажется нам загадочным. А я — молодой специалист и не могу точно сказать, что случилось со Смирновым.

— Кроме того, что он мертв… — скупо усмехнулся начальник милиции.

— Это, к сожалению, не вызывает сомнений. Жалко, такой молодой, здоровый… Ему бы жить и жить.

Начальник милиции остался в машине. Сергей и врач вошли в морг. Метелкин снял простыню с тела того, кто именовался по фальшивому паспорту Смирновым, и Сергей содрогнулся. Лицо Смирнова представляло собой некую бесформенную, запекшуюся массу.

— Как я и писал в заключении, лицо сильно обезображено, часть зубов выбита, череп деформирован, — сказал Метелкин. — Очевидно, это произошло при ударе о шпалу.

— Золотого зуба вы не нашли?

— Нет. Недостает многих зубов. Там на полотне мелкая щебенка… Искали, но не нашли.

— А почему у него бритая голова? — удивленно спросил Сергей.

— Как почему? — в свою очередь удивился молодой врач.

— В паспорте на фотографии у него пышная шевелюра, — не желая сказать большего, пояснил свой вопрос Сергей.

— Вот вы о чем! С момента получения паспорта прошло много времени. Смирнов мог несколько раз брить голову и отращивать волосы.

Какое-то сомнение, может быть, вызванное желанием увидеть Смирнова не мертвым, а живым, кольнуло сердце Сергея. Он спросил, как бы не придавая этому вопросу большого значения:

— Скажите, доктор, вы уверены, что это и есть тот человек, лицо которого запечатлено на фотографии в паспорте?

— Вы хотите сказать: Смирнов ли это? — в раздумье ответил врач. — Признаюсь, такой вопрос даже не приходил мне в голову. Конечно, сейчас опознать труп по фотографии нет возможности. Однако возраст совпадает. Покойнику было лет двадцать пять-двадцать шесть — не больше. Мне кажется, что мы имеем дело со Смирновым. Можно, конечно продолжить экспертизу, восстановить череп, а затем внешность погибшего, и тогда картина станет ясной. Но на это потребуется много времени.

— Он был пьян?

— Да. При вскрытии в желудке обнаружили солидную дозу спиртного.

«Нет, это не Смирнов, — подсказал Сергею какой-то внутренний голос, когда они выходили из морга. — Невероятно? Все может быть… Выясняя истину, нужно не брезгать самыми дикими и нелепыми предположениями. Итак, предположим для начала, что погиб не Смирнов, а кто-то другой».

Сергей решил завтра же утром выехать на место происшествия и расспросить путеобходчика, нашедшего труп.

7. Золотая коронка

Асфальтированное шоссе тянулось рядом с железной дорогой. Сергей выехал из Горной с первым утренним автобусом. Сидя у окна и поглядывая то на двухколейный путь железнодорожной магистрали, то на придорожные кусты, он старался найти всевозможные доводы, ставящее под сомнение факт смерти Смирнова.

Прежде всего, сейчас нельзя опознать труп по фотографии, имеющейся в паспорте. Да и в дальнейшем, если лицо будет воссоздано специалистами по черепу, может произойти ошибка: череп деформирован при сильном ударе. Кроме того, разве мало бывает лиц у людей, точно отлитых по одному и тому же образцу? Второй довод — почему мертвый Смирнов оказался бритоголовым, тогда как не только Соня и ее брат, но и дамочка в вагоне видели его пышную прическу? Дальше, у живого Смирнова был золотой зуб, такого зуба при первичном осмотре трупа не обнаружено. И наконец, почему у мертвого Смирнова из документов оказался только один паспорт? Ведь у него должен быть еще военный билет, профсоюзная книжка. Кроме этого, у каждого человека в карманах пиджака, брюк найдутся прочие, подчас ненужные, устаревшие бумаги: удостоверение, справка, фотографии, записная книжка, квитанция, использованные трамвайные билеты. Этого ничего не найдено.

Сергей почему-то был убежден также, что Смирнов имел при себе какое-то оружие, если не пистолет, то хотя бы нож. Вместо оружия, найдена заурядная полукилограммовая гирька… Был пьян. Как же этот осторожный, следящий за каждым своим шагом человек мог позволить себе выпить больше, чем следовало?

Однако на все эти, казалось бы, веские доводы находились не менее веские контрдоводы. Смирнов мог иметь только один паспорт, другими фальшивыми документами он не успел обзавестись. Записная книжка с адресами — лишняя улика для такого человека. Смирнову ее заменяла тренированная память. Он внимательно следил за своими карманами и не оставлял в них даже трамвайных билетов. Что касается прически, то он мог обрить или постричь волосы «нулевкой» в парикмахерской на какой-либо из станции с длительной стоянкой или даже в каком-нибудь из вагонов поезда, где оказался пассажир-парикмахер. Это, видимо, было сделано в целях маскировки. Ведь сбрил же он усики еще в Синегорске!

Золотой зуб! У мертвого Смирнова отсутствует несколько зубов. Они выбиты при ударе, их не нашли. Среди них мог оказаться и золотой зуб.

Предположение, что Смирнов имел оружие, — только догадка Сергея, а не установленный факт.

Что касается одежды, которую нашли на трупе, то она полностью совпадает с описаниями Сони и Игоря о том, как был одет их квартирант.

Конечно, Смирнов должен был воздерживаться от неумеренной выпивки. Однако, как часто бывает с людьми, у которых до предела напряжены нервы, он мог выпить много, не чувствуя сильного опьянения.

И наконец, деньги, без малого двадцать пять тысяч рублей… Смирнов, несомненно, обладал крупной суммой денег. Подарок, сделанный им Соне, — «найденная» дорогая золотая брошь — подтверждал это предположение. Однако Смирнов, даже если он только аферист или бандит-уголовник, а не более опасный враг, должен быть жаден к деньгам. Ведь деньги — его конечная цель, ради них он и «работает», рискует своей шкурой. Почему же он не поскупился, взял да и набил карманы покойника деньгами? Двадцать пять тысяч! Предположим, сделано это для того, чтобы убийство выглядело как несчастный случай: Смирнов решил «умертвить» себя и этим окончательно замести свои следы. Возможен такой вариант? Возможен. Но если бы он сунул в карман своей жертвы наполовину меньше, что изменилось бы? Только то, что Смирнов сэкономил бы на этой операции 10–15 тысяч.

Автобус остановился.

— Вам сходить, гражданин, — обратилась к Сергею девушка-кондуктор. — Вон дом путеобходчика с восьмого километра.

На пороге чистенького деревянного домика, одиноко стоявшего на пригорке по ту сторону железнодорожного пути, Сергея встретила хозяйка, скромно одетая женщина лет тридцати. Чистые, серые глаза ее смотрели на незнакомого пришельца тревожно и как будто виновато. По обеим бокам ее, вцепившись руками в подол матери, стояли белоголовые сероглазые ребятишки — девочка и мальчик.

— Муж? Он на линии, — сказала женщина, все еще с беспокойством поглядывая на Сергея.

Тут на крыльцо выбежала девочка в коричневой школьной форме и красном пионерском галстуке. Она безбоязненно, веселыми, полными живого интереса глазами оглядела незнакомца.

— Вы к нашему папе? — бойко спросила она. — Он скоро вернется. Пожалуйста, заходите в комнаты. Извините только, у нас еще не убрано. Заходите, заходите.

Первой комнатой была кухня, содержавшаяся в чистоте и опрятности. Единственным непорядком, который можно было заметить в кухне, были немытые тарелки на столе, очевидно, семья только что позавтракала. Девочка провела Сергея в смежную комнату с крашеным деревянным полом. Тут господствовал белый цвет: белые покрывала на кроватях, белые из дешевого тюля занавески на окнах, белая кружевная скатерть на столе. Стены были украшены вышивками и красочными картинками, вырезанными из журналов. Девочка с улыбкой подвинула стул для Сергея, настроила погромче маленький радиоприемник и выбежала из комнаты. Вернулась она с матерью, которая несла на блюдце чашечку молока.

— Если не побрезгуете?.. — немного смущенно сказала хозяйка, ставя чашку на стол перед Сергеем. — От собственной коровы, парное, только что подоила.

Семья Мокрышева понравилась Сергею. Это были простые и хорошие русские люди. И их гостеприимство было бесхитростным и бескорыстным. Сергей пожалел, что, отправляясь сюда, не догадался купить конфет для малышей. Видимо, они не так-то уж часто получают это лакомство.

Все же Сергей отметил про себя, что жена Мокрышева, в отличие от своей старшей бойкой, общительной дочери, по-прежнему насторожена и побаивается его. В чем тут дело? Впрочем, понятно: живут они одиноко, без соседей, вчера утром где-то недалеко от домика найден труп, приезжала милиция, расспрашивала… И вот снова появляется какой-то незнакомый человек. Поневоле будешь испуганным и настороженным. Но, может быть, в этой настороженности кроется что-то другое, похуже? Если Смирнов прыгал на ходу с поезда, то случайно или обдуманно выбрал он место невдалеке от домика путеобходчика Мокрышева? Черт возьми, для того, чтобы узнать, зачем Смирнов приезжал в Синегорск, он готов подозревать всех и вся, даже вот таких простодушных, гостеприимных людей… Но как же иначе? Каждое предположение, самое невероятное на первый взгляд, нужно тщательно проверить.

Бойкая девочка попрощалась с Сергеем: она спешила в школу. Уходя из комнаты, бросила на гостя веселый, как бы ободряющий взгляд, дескать, вы не беспокойтесь, и без меня у нас вам будет хорошо, никто не обидит…

Через несколько секунд она уже со двора постучала в окно и показала рукой на полотно дороги.

— Папа идет!

Сергей вышел навстречу Мокрышеву. Он хотел разговаривать с ним наедине.

То, что рассказал Мокрышев, было уже известно Сергею из протокола и заключения медицинского эксперта. Однако Сергей слушал не перебивая и внимательно наблюдал за путеобходчиком. Несомненно, Мокрышев волновался, и все же в его голосе, жестах, мимике лица не чувствовалось страха, заискивания, угодливости. Худощавый, с открытым обветренным лицом он смотрел Сергею прямо в глаза, говорил не спеша, степенно, с чувством собственного достоинства.

По просьбе Сергея путеобходчик показал место, где был найден труп. Оно находилось в трехстах метрах от домика. Ничего нового Рубцов там не обнаружил.

— Как же машинист или кто-либо другой из паровозной бригады не заметили тела человека на полотне дороги? — спросил Сергей. — Ведь поезда здесь проходят часто.

— А кто его знает, когда он попал под поезд, — возразил путеобходчик. — За несколько минут до того, как я, на него наткнулся, прошел товарный. А если он раньше… Что ж, ночью могли не заметить; видите, тут закругление, и свет фонарей паровоза на дальнем расстоянии уходит немного вбок, вправо. Могли не заметить.

— Значит, здесь, на закруглении, поезд замедляет ход?

— Где там! — усмехнулся и махнул рукой Мокрышев. — Мчится полным ходом. Закругление небольшое, а путь здесь хороший, недавно производили капитальный ремонт.

— Вы оттащили труп с пути на обочину?

Путеобходчик вздрогнул и, болезненно поморщившись, взглянул на Сергея.

— Товарищ, ну а что я должен был сделать? — сказал он, прижимая обе руки к груди. — Со мной первый раз такое случается. Я ведь не знал, живой он или мертвый. А вдруг — живой? Ну и оттащил его, на бровку. Только потом, как следователь фотографировал, я точно показал, — где и как он лежал.

Мокрышев умолк и, сокрушенно качнув головой, добавил:

— Беда с этим происшествием. Жена боится, всю ночь почти не спала. Все ей покойники мерещатся. Да и мне не по себе…

Они возвращались к домику молча. Сергей вдруг остановился и, прищурившись, глядя на путеобходчика в упор, спросил:

— А что вы еще нашли при покойнике, товарищ Мокрышев?

Это был один из примитивных и в большинстве случаев обреченных на неудачу приемов, которыми иной раз пользуются неопытные следователи. Сергей полностью сознавал бесцельность, такого вопроса. Более того, он понимал, что своим вопросом наносит оскорбление Мокрышеву.

В самом деле, если бы этот человек хотел утаить что-либо найденное у трупа, его в первую очередь соблазнили бы деньги, тем более, что несколько пачек выпали из кармана Смирнова и лежали на полотне железной дороги. Но Мокрышев денег не взял…

— Вы о чем спрашиваете? — растерялся путеобходчик, и глаза его расширились от удивления. — Деньги? Я и рубля не тронул. Нет уж, товарищ, я на это…

Мокрышев улыбнулся смущенно, обиженно. Один нижний зуб у него был слегка выщерблен. Так как Сергей, задавая вопрос путеобходчику, имел в виду золотой зуб Смирнова, то он почти подсознательно задержал взгляд на выщербленном зубе путеобходчика. Но что случилось с Мокрышевым? Почему он так смутился и торопливо сомкнул губы, плотно сжав их? Почему в его глазах появились испуг и страдание? Э, тут что-то неладное!

— Идемте сядем, товарищ, — упавшим, скорбным голосом сказал путеобходчик. — Я вам все расскажу, покаюсь. Самому легче на душе станет…

Он потянул за рукав Сергея в сторону, к канаве. Усаживаясь на траву, Мокрышев тревожно взглянул на свой домик и, точно ему стало мучительно стыдно, закрыл лицо руками.

Сергей с бьющимся сердцем ожидал его признаний.

Путеобходчик отвел загорелые руки от лица. В первый раз он заискивающе посмотрел на Рубцова.

— Товарищ, вы только моей жене не говорите. Прошу. Не скажете?

— Это будет зависеть…

— Да, пустяк, товарищ, а мне будет стыдно перед семьей… Некрасиво получилось. Понимаете? Дело было так. Когда я его увидел, то подумал, может, он еще живой. Стал оттаскивать на бровку и перевернул лицом вверх. Ужас меня охватил, когда я его лицо увидел. А тут еще деньги, еще одна пачка из кармана вывалилась. И часы из карманчика выпали. Денег я не брал. Даю честное слово. Только глянул я еще раз на него — вижу: из брючного карманчика, что у пояса, для часов, тянется шелковый шнурочек и на нем кожаный кисетик, крохотный, величиной с наперсток. Удивительный кисетик! Страшно мне, а любопытство разбирает. Что, думаю, в таком кисетике может быть? Раскрыл его, а там…

— Золотой зуб?! — вскрикнул Сергей.

— Зуб или коронка это называется, ну в общем — зуб.

«Смирнов! Это Смирнов!» — пронеслось в голове у Сергея, и сердце его тягостно заныло.

— А где эта коронка?

— У меня. Я спрятал дома, жене не показывал, постеснялся…

— А сумочка где? Выбросили?

— Нет, с кисетиком этим и шнурочком спрятал. Шнурочек был петелькой за пуговичку карманчика прихвачен.

Удрученный Сергей молчал. «Совершенно ясно, — рассуждал он, — золотая коронка была одним из средств маскировки у Смирнова. Выезжая из Синегорска, он сбрил усики, затем побрил голову и снял с зуба коронку. Узнай такого по прежним приметам!»

— Как оно случилось? — печально продолжал Мокрышев свою исповедь. — Почему я денег не тронул, а на такую ничтожную вещь польстился? Сам никак не пойму…

— Ясно, — оборвал его Сергей, досадуя на то, что путеобходчик мешает ему все хорошенько обдумать. — Вам нужно было на один зуб поставить коронку заработок у вас невелик, семья большая. А тут золотая коронка. Ну и, как говорится, — бес попутал…

— Вот это точно вы угадали! Соблазнился на мелочь. Думаю коронка мертвому уже не нужна… А теперь вот — позор, перед женой совестно…

— Принесите коронку.

Вскоре Мокрышев принес завернутый в смятую бумажку крохотный мешочек из серой замши. Как Сергей и предполагал, коронка оказалась своеобразным украшением. При желании ее можно было одеть на здоровый зуб. Сергей знал, что некоторые молодые парни и девушки, не найдя как полезней использовать заработанные деньги, заказывали себе такие коронки — «фиксы» и носили их на здоровых зубах «для красоты». Смирнов держал ее в кожаном мешочке совершенно для иной цели.

Сунув завернутую в бумажку ценную находку в карман, Сергей поблагодарил Мокрышева и уже направился было к шоссе, чтобы с первым же автобусом вернуться в город. Но путеобходчик остановил его.

— Простите, товарищ, я бы хотел… В общем покажите ваш документ.

Сергей улыбнулся такой запоздалой бдительности и подал свое удостоверение.

— Теперь буду совершенно спокоен, — сказал Мокрышев, облегченно вздохнув. — Отдал вещь в надежные руки, и на душе спокойно.

В Горной Рубцова ожидал начальник дорожной милиции. Он заявил, что получил приказание отдать Сергею под расписку все вещи, документы и деньги Смирнова, а также копии акта следователя, заключения медицинского эксперта и фотографии, сделанные на месте происшествия. «Ага, — язвительно подумал Сергей, — майор Кияшко всерьез заинтересовался этим делом. Только не поздно ли, товарищ майор?»

Через два часа он сел в поезд, идущий в Синегорск. В его чемоданчике были уложены вещи, документы и деньги Смирнова. В том, что он везет вещи погибшего Смирнова, Сергей уже не сомневался.

8. Два варианта

Прибыв в Синегорск, Сергей прямо с вокзала поехал к Волковым. Дома были Соня и Игорь. «Он!» — вскрикнули обое, увидев фотографию на паспорте. Они опознали также все вещи Смирнова, кроме шелковой сорочки и кепки. Впрочем, Игорь утверждал, что и сорочка «та же самая». Но, по мнению Сони, цвет сорочки квартиранта был иной. Увидев следы крови на одежде Смирнова, девушка испуганно вскрикнула, побледнела, видимо, она поняла, что их квартирант мертв. Это не ускользнуло от внимания Сергея, но он не смог сразу же объяснить себе, почему мысль о смерти Смирнова произвела такое сильное впечатление на Соню. Лишь несколькими минутами позже, когда девушка провожала его до дверей, он понял причину ее волнения.

— Сергей, я не спрашиваю обо всем… Но это было опасно? — спросила Соня порывистым шёпотом. — Вы не ранены?

В ту минуту он даже не нашел, что ответить. Соня, видимо, представляла «схватку» Сергея со Смирновым в романтическом свете: погоня, перестрелка, Сергея тоже могли ранить или убить, он, несомненно, рисковал своей жизнью… И, очевидно, она была бы разочарована, если бы Сергей рассказал ей, при каких обстоятельствах он нашел Смирнова.

Рубцов молча пожал руку девушке.

Капитана Николаева в управлении не было. Так как в его кабинете, особенно на письменном столе, всегда царил идеальный порядок, трудно было определить, заходил ли кто-нибудь сюда во время отсутствия Сергея.

— Составьте донесение и приходите со своим багажом ко мне, — сказал майор Кияшко, когда Рубцов позвонил к нему.

И вот Сергей в кабинете майора. Кияшко встретил его без обычных своих шуточек, сугубо по-деловому. Часть привезенных Рубцовым вещей Смирнова: гирька, часы, ручка, замшевый мешочек с золотой коронкой, пачки денег — лежат на его письменном столе. Майор, брезгливо оттопырив нижнюю губу, читает донесение Рубцова.

— Итак, товарищ курсант, вы делаете вывод, что гражданин, именовавшийся по фальшивому паспорту Смирновым, погиб в результате несчастного случая?

— Нет, я еще не могу сказать точно — несчастный случай это или, допустим, самоубийство.

— Ага! Имеются два варианта. Третьего нет?

Майор, зажав зубами папиросу и щуря глаз от табачного дыма, выжидательно смотрел на Сергея.

— Нет.

— Хм, хм… Оригинально, — после небольшой паузы произнес Кияшко. — Ну, что же, рассмотрим оба варианта. Как поется в песне: «В нашей жизни всякое бывает»… Берем вариант номер один — наш знакомый погиб в результате несчастного случая. Рассуждайте, доказывайте.

Поправив на носу роговые очки, майор снова подвинул к себе копию заключения медицинской экспертизы и начал внимательно перечитывать.

— Врач Метелкин? Что-то не встречал раньше такой фамилии. Видать, молодой, недавно работает?

— В этом году окончил институт.

Сергей ожидал, что майор и по поводу Метелкина скажет со своей ехидной усмешечкой: «Молодо — зелено». Но Сергей ошибся. Старательно разгладив пальцами загнувшийся уголок заключения, Кияшко произнес вполне одобрительно:

— Очень толково составлено заключение. С душой работает этот Метелкин и любит свое дело. Вы читали его заключение?

— Читал.

— Прекрасно! Метелкин пишет: «Судя по некоторым царапинам и полосам на коже (спина, грудь, плечи и внешние стороны рук) и разрывам на одежде, совпадающим с царапинами на теле, можно предположить, что тело при падении находилось в вертикальном или слегка наклонном положении головой вниз и соприкасалось с твердыми, но не острыми предметами. Затем последовал сильный удар головой о полотно железной дороги, при котором лицо было сильно изуродовано, а череп деформирован. На месте падения, тела между рельсами щебенка сдвинута с места в сторону движения поезда. Это свидетельствует о том, что тело, находясь уже на земле, двигалось по инерции на расстоянии 68 сантиметров, а затем инерция была преодолена, так как под колеса поезда попала правая рука погибшего».

Кияшко поднял глаза на Сергея.

— Это место вы читали?

— Я прочел все заключение и полностью согласен с Метелкиным.

— Очень хорошо! Скажите мне, откуда и каким образом Смирнов попал под поезд и очутился между рельсами?

— Из какого-либо вагона.

Майор сердито фыркнул.

— Как из вагона? Разве человек — это обрывок газеты — ветер подхватил его и вынес в окно?

— Нет, я, конечно, имею в виду тамбур. Дверь не была закрыта на ключ, пьяный Смирнов открыл ее, высунулся, чтобы его лицо хорошенько освежило ветром. Ночью шел дождь, рука поскользнулась на мокрой ручке и он… полетел вниз головой…

— И угодил не куда-нибудь, а прямо между рельсами, — насмешливо продолжил майор. — Ловок этот ваш знакомый. Циркач, эквилибрист! Пожалуй, за все время существования железнодорожного транспорта такой случай наблюдается впервые…

Сергей хотел было возразить: тело Смирнова зацепилось за что-либо и могло быть заброшено под поезд. Он, собственно, так и предполагал в варианте, предусматривающем несчастный случай. Но он вспомнил выдержку из медицинского заключения, только что зачитанную ему майором, и усомнился в своем предположении. Судя по всему, Смирнов сразу же попал между рельсов. Тогда это самоубийство. Но почему же и начальник дорожной милиции, и врач Метелкин были склонны предполагать несчастный случай? Ясно: они не знали на товарном или пассажирском поезде ехал Смирнов. Сергей угрюмо молчал, катая на щеках тугие желваки.

— Значит, вы соглашаетесь, что первый вариант отпадает? — спросил майор, рассматривая фотографии, сделанные на месте происшествия.

— Соглашаюсь.

Кияшко одобрительно кивнул головой.

— Вариант номер два — самоубийство. Человек в расцвете лет, сил и здоровья прыгнул под поезд вниз головой. Гм! Не будем придираться к покойнику — ему захотелось прыгнуть под поезд именно вниз головой, точь-в-точь как прыгают пловцы с вышки. Не возражаю! Это дело вкуса… Но с какого места он прыгнул? Разве вагоны поезда оборудованы специальными люками для самоубийц?

— Он, очевидно, прыгнул, находясь в проходе между вагонами. Там внизу можно поднять металлический щиток, служащий мостиком.

— Ага! — оживился Кияшко. — Что ж, это вполне возможно… Может быть, вы скажете, в проходе между какими вагонами это произошло? Вы прошли по поезду?

— Нет, у меня не было времени для этого. Поезд отправлялся, а я должен был ехать в другую сторону.

— Ну минуты две-три для этой цели у вас нашлись бы. Ключ от дверей вагонов я вам дал. Могли бы хотя бегло осмотреть. Растерялись?

— Было немножко — сознался Сергей.

— Посмотреть не мешало бы. Но не беда, с каждым могло случиться… Да, так я отвлекся от темы.

Майор с силой потер ладонью лысину и крякнул.

— Удивляет, понимаешь, меня этот Смирнов. Все у него не как у людей. Ну, бог с ним… Нырнул он вниз головой, пусть ныряет… Это его личное дело. Но поинтересуемся другой стороной вопроса. Кстати, вы по-прежнему утверждаете, что Смирнов — человек крайне подозрительный, опасный и причастен к делу об исчезновении Голубева?

— Да, я и сейчас склонен так думать.

— Э, брат! — засмеялся Кияшко. — «Утверждаю» и «склонен думать» — не одно и то же. Это, как говаривали бывшие маклеры в Одессе, — две большие разницы. Пошел на попятную? Скоро!

— Хорошо, утверждаю! — сказал Рубцов, сводя брови на переносице.

— Вот это другое дело! — весело улыбнулся майор. — Люблю четкие формулировки. Только к утверждениям нужны и подтверждения. Факты нужны, доказательства. А их у вас, товарищ курсант, нет. Значит, утверждения голословные.

— Первый факт — учитель Голубев не найден, — горячо заявил Сергей. — Почему и куда исчез этот человек? Второй факт — фальшивый паспорт.

— Недостаточно. Жулик тоже чужим паспортом прикрывается. А вот куда исчез математик Голубев, это действительно загадка. Но мы опять отвлеклись от сути вопроса. Скажи мне, пожалуйста, какая причина заставила пройдоху Смирнова последовать примеру Анны Карениной? Что с ним такое стряслось? Несчастная трагическая любовь? Крупную сумму денег государственных истратил? Стихов Есенина начитался, и жизнь ему опостылела? Да, кстати, товарищ курсант, как вы к Есенину относитесь?

Вопрос был неожиданный и никак не вязался с предыдущим деловым разговором. Рубцов удивленно взглянул на Кияшко. Майор плотно сжал губы, но у глаз его появились хитрые морщинки. Ожидая ответа, он беззвучно смеялся.

— Кулацкий поэт, — хмуро сказал Сергей. — Упадочник и пьяница. Правильно его Маяковский отчитал.

— Значит, вы яростный поклонник Маяковского. Похвально! А я вот и перед Маяковским преклоняюсь, и стихи Есенина люблю. Не все, конечно.

Как бы каясь в этой своей «слабости», майор сокрушенно вздохнул, вышел из-за стола и бесшумно зашагал по мягкому ковру. Вдруг он остановился перед Рубцовым и, глядя на него, задушевно продекламировал:

Не жалею, не зову, не плачу.

Все пройдет, как с белых яблонь дым,

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым…

— Может быть, немного и упадочно, — с усмешкой пожал он плечами, — но чем-то берет за душу эта музыка. Вполне возможно, что тут сам возраст сказывается: мне сорок пять лет, лысина, врач приписывает пить «Ессентуки» номер семнадцать. Оглянешься назад на прожитую жизнь — где ты сила, удаль молодецкая, красота… Как у нас на Украине поют: «А молодисть не вэрнэться, не вэрнэться вона…» Знаете украинские песни? Нет? Ну многое потеряли… По моему мнению, лучших песен в мире нет.

«Ну вот расчувствовался старик, — недовольно подумал Сергей. — Есенина приплел, песни. Какое это имеет отношение? А если бы он проявил нужную оперативность, Смирнова можно было б взять живым».

Словно угадывая мысли курсанта, Кияшко уселся за стол и, поправляя бумаги, спросил совершенно иным тоном:

— Да, так какая же причина самоубийства Смирнова?

— Причины не могу установить, — сознался Сергей.

Кияшко надул щеки и подчеркнуто беспомощно развел руками.

— И я тоже не могу. Но я в командировку не ездил, Смирнова не искал. Это было поручено вам по вашему же желанию. Так… Вот бланк авансового отчета по командировке. Умеете заполнять? Пишите свои расходы.

Пока Сергей, достав из бумажника билеты, заполнял бланк авансового отчета, майор небрежно повертел в руках несколько пачек денег, найденных при Смирнове, и что-то черкнул у себя в блокноте. После этого он подвинул к себе гирьку и начал сумрачно ее разглядывать.

— Вам? — спросил Сергей, протягивая заполненный бланк.

Кияшко пробежал глазами по графе расходов.

— Билет на самолет, билет на поезд, второй билет на поезд, суточные и квартирные. Подсчитано правильно, не подкопаешься. Но дорогонько обошлась эта ваша бесполезная прогулка, товарищ Рубцов. Деньги-то государственные, народные… Их экономить надо.

Губы Сергея вздрогнули от обиды. Он не сдержался и сказал с вызовом:

— Товарищ майор, если вы считаете, что я без пользы истратил государственные деньги — не утверждайте отчет. Пусть удержат аванс из моей зарплаты.

— Вы напрасно петушитесь, товарищ курсант, — спокойно отрезал Кияшко. — Ничего обидного я не сказал. Вы ведь еще не знаете цены трудовым, народным деньгам.

— При всем желании не могу согласиться с этим замечанием, — дерзко возразил Рубцов. — Дело в том, что прежде чем попасть в училище, я три года работал слесарем, да в ремесленном учился перед этим.

— Похвально, — сухо кивнул головой майор. — Но этим хвастаться не надо. Я, например, проработал на производстве пятнадцать лет и из них шесть лет у домны горновым, но не хвастаюсь. Кроме того, я ваш начальник. Это не надо забывать. На первый раз ограничиваюсь замечанием — плохо усвоили дисциплинарный устав и нет выдержки, нервничаете, как кисейная барышня. Понятно?

— Понятно, товарищ майор! — Сергей стоял навытяжку, лицо его пылало, но уже не от обиды, а от сознания своей грубой бестактности.

Майор подписал отчет и подвинул Сергею лежащие на столе вещи.

— Забирайте ваше богатство.

— Товарищ майор, разрешите вопрос. Куда деть деньги?

— Держите их пока у себя в столе. Нет, не в столе, а на столе. Все это положите на стол. Смотрите и думайте, ломайте голову над вопросом: что побудило Смирнова броситься под поезд. Что или кто? Без причины ничего не бывает. Стройте различные догадки, фантазируйте. У вас ведь как будто фантазия богатая… Даю вам ровно сутки на размышление. Если потребуется, можете пользоваться междугородным телефоном.

Кияшко говорил сурово, хмуря кустистые брови, но глаза его уже потеплели.

— Разрешите идти?

— Идите.

Сергей сделал четкий поворот налево кругом и шагнул к двери.

— Желаю вам беспокойной ночи, товарищ курсант! — сказал ему вслед Кияшко.

И когда Сергей уже закрывал толстую, обитую клеенкой дверь, чуткое ухо его уловило, бормотание майора: «Молодо — зелено».

9. Третий вариант

На следующий день вечером, как только майор Кияшко зашел в свой кабинет, раздался телефонный звонок. Звонил Сергей Рубцов. Он просил у майора разрешения зайти к нему.

— Заходите, — сказал Кияшко и, опустив трубку, усмехнулся.

Рубцов явился со своим чемоданчиком и положил его на стол майора.

— Смирнов убит, — сказал он с горячей убежденностью.

— Третий вариант, — бесстрастно констатировал Кияшко. — Садитесь, курсант. Как убит, кем убит, зачем убит и чем убит? Есть такая книжечка для малышей: «Семь тысяч «как?» и «почему?» Извините, что мои вопросы как бы взяты из этой детской книжечки, но я тугодум и люблю, когда мне хорошенько все растолкуют и разжуют.

Майор терпеливо наклонил голову, готовясь выслушать объяснения. Сергей стоял возле кожаного кресла.

— Он убит вот этой гирькой. Для смягчения удара она была обернута кепкой Смирнова. Убийство произошло на площадке между вагонами…

— Между какими вагонами? — спросил Кияшко, осматривая гирьку, вынутую из раскрытого чемодана.

— Этого я еще не знаю, — сказал Сергей. — Затем был поднят щиток, и Смирнова вытолкнули вниз головой, чтобы убийство выглядело как несчастный случай или самоубийство.

— Подождите, — поморщился майор, — почему вы полагаете, что гирька была завернута в кепку?

— На донышке гирьки я обнаружил тонкий слой яблочного повидла. Подкладка кепки в одном месте запачкана чем-то липким. Я соскреб кусочек этой липкой массы и отдал на анализ. Вот результат анализа: и на гирьке и на подкладке кепки яблочное повидло.

Глаза Сергея блестели, он перевел дух, ожидая, пока майор ознакомится с анализом.

— Это уже что-то, вроде маленького и важного фактика. — Кияшко одобрительно щелкнул языком и приподнял на ладони гирьку. — Действительно, — сказал он, опасливо покачнув головой, — чем черт не шутит, когда бог спит… Такой штукой самого твердолобого человека можно на тот свет отправить.

— Я подозреваю, что Смирнов не был сразу убит, — продолжал ободрившийся Сергей. — Его сперва могли оглушить. Для этого гирю и обернули кепкой.

Майор скрипнул стулом и посмотрел на курсанта, как бы не понимая ход его мыслей.

— Им невыгодно было наносить сильный удар, — пояснил Рубцов. — Все было сделано продуманно и осмотрительно. Ведь могло случиться и так, что при падении Смирнова на землю его череп оказался бы не разбитым. И тогда врач обнаружил бы пролом черепа посторонним предметом.

Задумчиво прищурившись, Кияшко забарабанил по столу пальцами.

— Вот вы куда эту ниточку вывели, — сказал он наконец с легким одобрением. — Что ж, вариант вполне допустимый, но плохо, если он у вас единственный. — Майор щелкнул пальцами. — Чего-то не хватает тут. Грубо, нет оттенков. Идите, стройте догадки, кантуйте на все стороны, не останавливайтесь на первом же попавшемся варианте.

— Буду искать, — согласился Рубцов. — Во-первых, если бы ударили голой гирькой, могла бы брызнуть кровь.

— О, о! — обрадованно заерзал на стуле Кияшко. — В этом есть логика. А ну-ка, еще шевельните мозгами. Где нашли кепку? Да, я читал в донесении — кепка лежала в пятидесяти метрах от трупа с той стороны, откуда шел поезд. Так, кажется?

— Да. Я думаю, они, одели ее на голову Смирнову, но она упала на землю значительно раньше, нежели его самого протолкнули в щель,

— А гирька, если не ошибаюсь, находилась…

— Во внутреннем кармане пиджака, там же, где лежали паспорт и часть денег. Карман был застегнут на пуговицу.

Кияшко вскочил из-за стола и, заложив руки за спину, забегал по комнате.

— Снова что-то неладно получается у нас с этой гирькой, — сказал он беспокойно. — Какого черта она очутилась в кармане, да еще вместе с целой кучей денег? Нет, это кучи не держится. Что-то тут, хлопче, не так.

Сергею показалось, что в глазах майора и в его голосе есть какая-то хитринка. Но тут же Сергей решил, что это обычная насмешливость майора.

— Товарищ майор, гирьку засунули туда впопыхах, растерявшись, — торопливо, но неуверенно сказал Сергей. — Это бывает…

— Бывает, и медведь летает… — хмыкнул Кияшко. — Растеряться могли, но почему обязательно с гирькой в карман к нему лезть? Нет, ты давай сначала: гирька, кепка, боялись крови, расстегнули карман, вложили гирьку, снова застегнули на пуговицу.

— Они его обыскивали! — закричал Сергей, возбужденно блестя глазами. — Ясно! Потому-то они и боялись, как бы гирька не разбила голову и их не забрызгало кровью.

— В общем, раз гирька в карман попала, надо полагать, что в карманах у него пошарили, — хладнокровно согласился майор, усаживаясь за стол. — Но вот какая штука — паспорт, деньги у него не забрали. — Он поскреб пальцем подбородок и хмыкнул. — Двадцать пять тысяч… Это деньги не маленькие. Как будто нарочно их оставили, чтобы практикант Рубцов вместе с майором Кияшко голову себе ломали над этими проклятыми деньгами. Удивительно!

Сергей молчал. Он не мог ответить, почему убийцы Смирнова, обыскав его одежду, не взяли денег. Молчал и майор, рассматривая то одну, то другую пачку сторублевых купюр.

— Ну, ничего не придумал?

— Нет.

— Так… — забарабанил пальцами Кияшко. — Теперь основной вопрос — кто убил этого негодяя?

— Учитель Голубев, — сказал Сергей и слегка побледнел.

Да, после долгих, беспокойных раздумий Рубцов пришел к выводу, что Смирнова убил не кто иной, как исчезнувший из Синегорска старый учитель математики Голубев.

— Ого!! — изумленно поднял брови майор. — Вот ты куда загнул. Ну, брат, правильно я тебя «шведской спичкой» окрестил. Ха-ха! Ты только не обижайся.

— А я и не обижаюсь… Я уже говорил вам, что помощник следователя Дюковский по одной обгорелой спичке сумел найти Кляузова. Если подходить с профессиональной точки зрения, то нам надо не смеяться, а восхищаться этой самой шведской спичкой.

— Так ведь он труп Кляузова искал, а нашел — живого, — не в силах сдержать смех, возразил Кияшко, — а мы с тобой искали живого Смирнова, а нашли — мертвого. Нет, брат, это похоже на анекдот.

— Если анекдот, то очень грустный, товарищ майор: мертвый Смирнов ничего нам не расскажет…

— Погодите, погодите, — остановил его Кияшко сердито. — Сами себе противоречите: только что хвалили того чеховского помощника следователя, дескать, ему одна обгоревшая спичка все сказала, а у вас полный чемодан свидетелей.

— Немых…

— Заставьте гирьку, деньги, золотую коронку разговаривать. Ведь сказала гирька вам, что прежде чем ею хлопнули по темени Смирнова, ее завернули в кепку! Главное — не волноваться, Откуда, по-вашему, появился Голубев?

— Он ехал в том же поезде.

— Вместе со Смирновым?

— Нет, он, очевидно, выехал из Синегорска значительно раньше, но по уговору встретил Смирнова на какой-либо станции.

— Очень туманно, очень предположительно… — скривил губы Кияшко. — Ну, хорошо, а причина, побудившая учителя убить Смирнова?

— Старик хотел остаток своих дней прожить спокойно. Он решил разделаться со Смирновым, знавшим какую-то его тайну и запугавшим его.

Кияшко с сомнением покачал головой. Он откинулся на спинку стула и, сомкнув на животе руки, завертел большими пальцами «мельничку».

— Что ж, как сюжет для приключенческого рассказа эта версия может подойти. Если подать психологически — читатель поверит. Но нам нужны факты, бесспорные доказательства. Подумайте еще… Я бы советовал вам сегодня отдохнуть — утро вечера мудренее. Сходите в кино или на танцплощадку. Девушки знакомые есть? Нет? Не успели познакомиться… И танцевать не умеете? Это скверно. Впрочем, вы меня обманываете, знакомая девица у вас есть — очень милая и славная девушка. Та самая, которая звонила по телефону. Мне капитан Николаев рассказывал… Вот и пригласите ее в кино. Выбросьте из головы мысли о Смирнове, отдохните. А сейчас забирайте вещи Смирнова, они вам…

Требовательный телефонный звонок не дал майору договорить фразу. Он снял трубку.

— Хабаровск? Синегорск слушает. Да, да, Маркиан Васильевич, у телефона Кияшко. Здравствуй. Чем порадуешь?

Некоторое время майор внимательно слушал то, что ему говорили по телефону, и поглядывал на Сергея пустыми глазами.

— Ну, спасибо. Очень, очень интересные данные.

Окончив с деловой частью разговора, Кияшко начал расспрашивать своего собеседника о его семье, о том, часто ли он ездит на рыбалку и охоту и каковы успехи. Видимо, майор не только хорошо знал Маркиана Васильевича, но и был с ним в дружеских отношениях. Сергей убрал в свой чемодан вещи Смирнова, оставил на столе только деньги.

— Значит, умерла старушка естественной смертью? — говорил тем временем Кияшко в трубку. — Кстати, что с ней такое? Рак. Скажи, пожалуйста, сейчас все умирают от рака… Мы живем в век атомной энергии и рака. Ну, бывай! Спасибо.

Положив трубку, Кияшко удивленно взглянул на пачки денег.

— А это почему не забираете?

— Товарищ майор, — сказал Сергей, — я бы не хотел таскать с собой такую большую сумму. Может быть, их можно сдать куда-нибудь?

— Это ваше дело, — как бы с сожалением пожал плечами Кияшко. — Но… Я полагал, что они вам еще нужны. Ну, а если…

Сергей перехватил взгляд Кияшко, который тот бросил на пачки денег. «В деньгах таится что-то важное, — мелькнула догадка у Сергея. — На бандеролях штамп хабаровского банка, майор только что разговаривал с Хабаровском. Это неспроста, тут есть какая-то взаимосвязь, майор о чем-то догадывается». Сергей осторожно, точно боясь обжечься, взял в руки одну из пачек.

— Товарищ майор, разрешите вскрыть? — спросил он,

— Пожалуйста.

Практикант разорвал тугие бандероли и вынул из середины пачки несколько сторублевок. Он пощупал их пальцами, проверил на свет и, взяв на столе большую лупу, начал рассматривать их через увеличительное стекло. Сторублевые купюры не были похожи на фальшивые.

— Деньги наши, советские, настоящие, — сказал майор равнодушно.

«В чем же дело? — напряженно думал Сергей. — Где тут зацепка?» Он посмотрел на штамп банка и подписи кассира и контролера. «Может быть, тут что-то неладно?»

— Разрешите сделать запрос в Хабаровск?

— А что вас интересует?

— Фамилия кассира и контролера.

— Я уже узнавал…

— И все правильно, все совпадает? — почти в отчаянии спросил Сергей.

— Все правильно, все совпадает, — шумно вздохнул Кияшко, — кроме одной маленькой, видимо, непредусмотренной детали… Как фамилия кассира?

— Сазанова В. И. Ее подпись на всех пачках.

— Так вот, эта Сазанова Варвара Ивановна умерла на две недели раньше…

— …той даты, какая указана на бандеролях? — торопливо произнес Сергей, широко раскрывая глаза.

— Да.

Глаза Сергея лихорадочно блестели. Он сжимал в пальцах пачку денег, но у него было такое ощущение, будто бы он ухватился рукой за обнаженный провод и электрический ток проносится по его телу.

— Значит, все бандероли фальшивые… — тихо произнес он. — Деньги настоящие, а упаковка сфабрикована. Зачем и где это сделано?

Кияшко усмехнулся.

— Вот и вы начали задавать себе вопросы из детской книжечки. Но на сегодня хватит, я вижу, что за последние дни вы сильно переутомились. Идите отдыхать.

10. Говорят немые свидетели…

Оставив свой чемоданчик в пустующем кабинете капитана Николаева, Сергей отправился к Волковым. Он решил безоговорочно выполнить совет майора и выбросить на время из головы мысли о Смирнове. В кино или на танцульку пойти все же не удалось: мать Сони совершенно резонно заметила, что час уже поздний и молодым людям лучше посидеть дома. Однако вечер прошел на удивление весело и содержательно. Сергей заметил на этажерке, туго набитой книгами, томик Чехова и нашел там рассказ «Шведская спичка». Он взялся прочитать рассказ вслух и, очевидно, сделал это мастерски, так как мать Сони, Соня и даже мрачноватый Игорь все время покатывались со смеху. Смеялся и Сергей, увидев, что кое в чем он действительно походит на помощника следователя Дюковского. Потом его угощали чаем с брусничным вареньем и пончиками.

Мать Сони поведала Сергею «тайну», сильно тревожившую ее: их жилец уже пятый день как исчез куда-то и не является забрать свой чемодан. Сергей, переглянувшись с Соней и Игорем, успокоил женщину, сказав, что в его жизни был примерно такой же случай: однажды ему пришлось неожиданно выехать в командировку на целый месяц, и он не успел предупредить об этом своих хозяев.

Уходя от Волковых, Рубцов попросил Соню дать ему на несколько дней брошку, подаренную Смирновым. Девушка незаметно сунула ее в карман Сергея и подняла на него грустные глаза. Она словно подозревала, что Сергей может порицать ее за то, что она так легкомысленно согласилась принять этот подарок.

Ничего, Соня, не переживайте, — тихо сказал Сергей и крепко пожал ее тонкую горячую руку.

Спал он крепко и утром, приняв холодный душ, хорошо растерев тело мохнатым полотенцем, почувствовал себя таким бодрым и свежим, точно целый месяц отдыхал на курорте. Зайдя в пустой кабинет капитана Николаева, ставший несколько дней назад его рабочим кабинетом, он позвонил в отделение милиции, в районе которого жил математик Голубев, и связался со следователем, производившим осмотр квартиры учителя. Следователь попросил Рубцова подъехать к нему.

Из беседы со следователем Сергей узнал интересные новости. Прежде всего, на квартире учителя в печке был обнаружен пепел от недавно сожженных бумаг.

— Видите по показаниям хозяйки, к Голубеву заходили два молодых человека: один — в день его исчезновения, другой — на следующий день, — сказал следователь. — Личность обоих мы пока не установили. Так вот, этот второй посетитель, назвавший себя учеником Голубева, осматривал его комнату и даже заглядывал в печку. К счастью, задвижка в дымоходе печки была закрыта.

— Вторым был я, — сказал Сергей. — Прежде чем открыть дверцы печки, я закрыл задвижку.

— Ага! — усмехнулся следователь. — Очень правильно сделали — сквозняк мог потревожить пепел, и тогда бы он ничего нам не сказал. Вот посмотрите, что мы на. нем обнаружили.

Следователь показал несколько фотографий: на сером пепле смутно выделялись обрывки слов, написанных четким каллиграфическим почерком: «ин Вас», «лев», «Ко», «Вас», «нст», «Ко» и цифра — «93».

— Это было написано черной тушью и, как показала сверка почерков, рукой Голубева.

— Но эти обрывки слов явно означают фамилию, имя, отчество.

— Совершенно верно. Голубев написал их на чистом листе бумаги несколько раз, очевидно пробуя перо и как, бы примеряясь, чтобы записать их затем на другом более малом листе бумаги. К сожалению, полностью все слова на пепле не сохранились. Предположительно вот что получается: Ко (нст) ант (ин Вас)ильевич… (лев). О том, какая фамилия, остается только гадать — Хрулев, Ковалев, Моргулев и т. д.

— Как вы полагаете, куда должен был переписать Голубев это имя, отчество и фамилию?

— Судя по величине букв — в какой-нибудь документ, имеющий размер паспорта. Но, понимаете, это только предположение. Правда, то, что эти слова написаны черной тушью, специально купленной для этого случая, делает такое предположение весьма вероятным.

— Эх, главное — фамилия — неизвестна, с сожалением покачал головой Сергей.

— Ничего нельзя было сделать. Перед тем как сжечь лист бумаги, его разорвали и обрывки скомкали, а пепел не разгладишь. Но ведь имя и отчество тоже не пустяк.

— А что означают цифры?

— Возможно, это номер документа или скорее всего год рождения — 193.?

— Для самого Голубева не подходит.

— Но вполне подходит для первого и второго посетителя… — засмеялся следователь, взглянув на Сергея и как бы определяя его возраст.

— Вполне, — нехотя улыбнулся Сергей, — ему было не до шуток.

— Это не все. Мы установили, что вечером в день исчезновения Голубева его видели на вокзале.

— Вот как! — обрадовался Сергей. — В котором часу?

— В начале десятого.

— Но ведь в это время нет ни одного поезда, идущего в западном направлении.

— Совершенно верно, но как раз есть поезд, отправляющийся на восток. Голубева сопровождала женщина.

— Женщина?!

— Да. Его вела под руку миловидная женщина лет тридцати. Впереди шел мужчина с чемоданом, но человек, сообщивший нам об этом, не решается утверждать, имел ли этот мужчина какое-нибудь отношение к Голубеву и его спутнице.

— Но возраст мужчины и его приметы свидетель может указать?

— Да.

Следователь достал из папки исписанный лист. Сергей прочел нужное место: «Впереди с чемоданом шел незнакомый мужчина ниже среднего роста, лет тридцати пяти, худощавый, блондин».

«Мужчина на Смирнова не похож, — подумал Сергей. — Откуда взялась женщина? У Смирнова есть сообщница?»

— Свидетель человек надежный?

— Вполне. Железнодорожник, хороший рационализатор, член партии. Его дочь училась у Голубева, и он его хорошо знает.

Рубцов сделал в блокноте необходимые заметки и, попросив следователя позвонить ему в случае, если станет известно что-либо новое о Голубеве, отправился в магазины ювелирторга. На улице Ленина находились два таких магазина, но Сергей решил, что в эти магазины ему следует зайти в последнюю очередь. Мысленно он поставил себя на место Смирнова: вряд ли Смирнов, только что купив брошку, на этой же улице, в нескольких шагах от магазина, стал бы подбрасывать ее незнакомой девушке. Нет, соблюдая осторожность, он должен был искать магазин где-либо на сравнительно тихой и немноголюдной улице.

Что касается брошки, то, откровенно говоря, Рубцов уже не верил в благополучный исход своих поисков. Со времени знакомства Смирнова с Соней прошло девять дней… К тому же эта золотая вещица могла быть куплена в другом городе. И действительно, потратив более трех часов на хождения по магазинам и беседуя с продавцами, Сергей так ничего и не добился. Он узнал только, что брошки такой формы вместе с партией других ценных товаров получены в Синегорске всего лишь две недели назад и их цена — 620 рублей.

В двух магазинах ни одна из полученных брошек продана не была; в остальных успели продать несколько штук. Продавцы этих магазинов утверждали, что покупали брошки женщины и пожилые мужчины. Во всяком случае, никто из них не смог вспомнить молодого человека с усиками.

Следовало бы прекратить бесплодные поиски. К тому же, после того как стало известно, что Смирнов имел фальшивый паспорт, ответ на вопрос, подбросил ли он или в самом деле нашел брошку, не имел, по мнению Сергея, той значительности, как прежде. Однако Рубцовым овладело спокойное упорство, требовавшее, чтобы дело, за которое он взялся, даже при всей его незначительности было доведено до конца и в дальнейшем не вызывало бы никаких сомнений или предположений.

Явившись на базу ювелирторга, он начал свои поиски заново. Вскоре им было установлено: первое — всех брошек получено сорок штук, второе — все они переданы в магазины, третье — в магазинах на прилавках лежит тридцать две штуки и шесть штук продано.

— Куда же девались остальные две брошки?

Директор базы начал рыться в папке с накладными.

— Эти две брошки, — сказал он, — получили лотошники. Вот накладная. У нас есть два лотошника. Один — инвалид Отечественной войны — торгует на центральном колхозном рынке, другой — у ворот парка культуры и отдыха.

Рынок находился невдалеке от вокзала, парк культуры и отдыха — в противоположной стороне, на окраине города. «Спасибо капитану Николаеву, что в первые же дни заставил меня изучить план города», — отметил про себя Сергей. Он решил в первую очередь побывать на рынке. Невдалеке от входа в рынок он нашел человека в соломенной шляпе, сидевшего возле застекленного лотка. Через стекло были видны выложенные на черном бархате, сияющие на солнце дешевые серьги, перстеньки, колечки, бусы. Ни одной дорогой массивной вещи.

Сергей вынул из кармана брошь и показал продавцу.

— Скажите, пожалуйста, могу ли я приобрести у вас еще одну такую же?

Продавец взглянул на брошку, затем на Сергея.

— А разве вы у меня эту покупали?

— Да, у вас. Примерно девять дней назад.

— Быть того не может, — удивился продавец и даже привстал со своего сидения, опираясь на костыль. — Девять дней — это, пожалуй, верно, а покупали как будто не вы. Хорошо помню! Я ведь еще ее брать на базе не хотел — дорогая, кто ее тут, на рынке, купит? На часы золотые и то больше охотников найдется. А тут в тот же день нашелся покупатель.

Сергей театральным жестом приложил руку ко лбу, как бы силясь что-то припомнить.

— Когда это я сюда на рынок зашёл…

— Да перед самым закрытием. Я уже собирался уходить. Только ведь вроде покупатель чернявый, с усиками был. Может, брат ваш или какой другой родственник?

— Усики я сбрил, — усмехнулся Сергей.

— А-а! Другое дело… Вот я и гляжу. Второй брошки такой нет. Не взял. Да вы в магазине ее найдете, там есть.

Подошла молоденькая девушка и попросила продавца показать сережки с зеленым камешком. Воспользовавшись этим, Сергей быстро зашагал к воротам рынка. Странно, он даже не радовался своему открытию: в той загадке, которую представлял для него Смирнов, брошка была маленькой и незначительной деталью. И все же Сергей понимал, что одно белое пятнышко в действиях Смирнова расшифровано им окончательно. Это окрыляло, усиливало веру в то, что со временем он сумеет отгадать все. Главное — спокойствие! Против этих слов майора не возразишь. Но спокойствие еще не означает медлительность. А в медлительности майора Кияшко упрекнуть можно. Но что такое медлительность в их деле? Ротозейство, потеря бдительности. По сути это преступление перед народом.

Сейчас Рубцов мог также четко определить и те свои крупные и мелкие, ошибки, которые он допустил, выполняя последнее задание. Их набралось много. Он даже ужаснулся тому, как много погрешностей и упущений допустил он в деле, связанном со Смирновым и Голубевым. Прежде всего, нужно было проехать на поезде, который он догнал в Шахтинске, хотя бы два-три пролета, осмотреть переходы из вагона в вагон, расспросить буфетчиков и официанток в вагоне-ресторане. У бритоголового пьянчужки, который спал в шестом вагоне, также можно было выудить какие-либо важные сведения, хотя бы то, о чем его расспрашивал Смирнов. Кстати, кто он, этот бритоголовый, откуда и куда едет? А его соседка, словоохотливая старушка? С ней бы тоже побеседовать не мешало. Все это он мог сделать без вреда для выполнения основного задания, — ведь в Горную можно было бы приехать следующим поездом, несколькими часами позже. Ничего от этого не изменилось бы — мертвый Смирнов не исчез бы из морга. И, наконец, коронка. Почему он не показал ее врачу Метелкину? Ведь по оставшимся зубам Метелкин смог бы, пожалуй, определить, подходит коронка к зубам Смирнова или нет.

Удивительно, как он, обычно наблюдательный и хладнокровный, упустил все это. Волновался! Смерть Смирнова ошеломила его, сбила с толку. Теперь новая загадка, Голубев, очевидно, уехал в восточном направлении. Предположим, это сделано для отвода глаз. Но Голубева провожала молодая женщина. Кто она? Затем вряд ли Голубев, старый, уже дряхлый человек, мог один убить Смирнова.

Сергей так и предполагал, что у Голубева был сообщник, но он не предполагал, чтобы сообщником могла быть женщина. Это действительно похоже на ту детскую книжечку, о которой говорил Кияшко — «Семь тысяч «как?» и «почему?». Кстати, книжечку эту Сергей читал еще в детские годы. Речь там шла о всевозможных явлениях физики, химии, механики. Вообще-то интересна, полезная книжечка, ее и взрослому почитать не мешает.

Вернувшись в управление, Сергей достал два больших чистых листа бумаги. Первый он аккуратно разлиновал на графы и пометил эти графы цифрами. Затем начал заполнять графы. В графе, помеченной цифрой «1», появилась краткая запись: «См-ов купил брошку на р-ке примерно в 17.45. Какие поезда прибывают в это время? Путь от вокзала к центру. У гостиницы «Сибирь» познакомился с Соней. Узнать у Сони в котором часу». Когда вся эта работа была закончена, получилось нечто вроде календаря, начинавшегося со дня знакомства Смирнова с Соней Волковой. В каждой графе Сергей записал все известные ему поступки Смирнова и Голубева, совершенные ими в этот день. Затем на другом листе бумаги он выписал столбиком многочисленные вопросы, на которые ему следовало найти ответы. Последним вопросом Рубцов записал: «Куда уехал капитан Николаев?» Так как получить ответ на этот вопрос легче всего, он сейчас же позвонил майору.

— Капитан Николаев? — отозвался Кияшко и рассмеялся. — А вы что, соскучились без него? Или, может быть, вы подозреваете капитана в убийстве Смирнова? В таком случае спешу вас заверить — он ни при чем, отвечаю головой.

— Не скучаю, товарищ майор, и не подозреваю. Но заинтересовался. Вы сами сказали, чтобы я давал волю своей фантазии. Дело в том, что я видел в поезде человека, очень похожего на капитана.

— Вы говорите о поезде, на котором уехал ваш знакомый? Этого не может быть! Капитан уехал на следующий день.

— В каком направлении?

— Однако вы человек цепкий, товарищ курсант. Вообще-то одобряю это качество… Капитан уехал в Крым па курорт, лечиться. Как раз получили нужную путевку.

— А чем он болен?

Сергею показалось, что Кияшко, прежде чем ответить, дважды кашлянул в трубку, точно у него першило в горле.

— Легкие! Какая-то сложная форма туберкулеза. Он давно жаловался. Я, признаюсь, в медицине не разбираюсь… Еще вопросы?

— Нет, — Рубцов захотел было опустить трубку, но не удержался и крикнул: — Товарищ майор, товарищ майор, слушаете? А все-таки знакомый-то мой купил брошку, а не нашел!

Ответа не последовало, — очевидно, Кияшко поспешил повесить трубку.

«Ну и хорошо, что не услыхал, — подумал Сергей, — а то совсем по-мальчишески у меня получилось бы».

Рубцов вынул из чемодана одежду Смирнова и развесил ее на спинках двух стульев, остальные вещи разложил на столе. Прошелся несколько раз по комнате, сел на краешек стола.

— Ну, что ж, гражданин Смирнов, продолжим нашу беседу? — сказал он громко, точно обращался к присутствовавшему в кабинете живому Смирнову. — Вы человек ловкий, хитрый, скользкий, но мне кое-что уже известно… Нет, вы не простой уголовник. Если вас снабдили деньгами, упакованными в фальшивые бандероли, можно безошибочно утверждать, что вы — птица высокого и главное — дальнего полета. Не скрываю — подделку с бандеролью обнаружил не я, а майор, но все же именно я первый раскусил вас. Начнем с гирьки. Вот акт следователя и заключение врача. Следов чьих-либо пальцев на гирьке обнаружено не было. Между прочим, это странно — гирька жирная, в нескольких местах выпачканная повидлом. Да, она была завернута в кепку, но ведь потом ее вынули из кепки и вложили в карман. Отпечатки пальцев, хотя бы слабые и частичные, но должны были бы остаться. Неужели следователь и Метелкин прошляпили? А может быть, на руках убийцы были перчатки? От ваших друзей, Смирнов, всего можно ожидать — каков поп, таков и приход.

Рубцов, зная, что его никто не услышит, рассуждал вслух. Впрочем, не станем, щадя самолюбие курсанта, скрывать что-либо. Откровенно говоря, Сергей, находившийся один в закрытой комнате «глаз на глаз» с вещами покойного, испытывал нечто похожее на страх. Он ни за что и никому, даже самому себе, не сознался бы в этом, но это было именно так. И, беседуя вслух с воображаемым Смирновым, он как бы подсознательно подбадривал себя.

— Что ж, гирьку временно отложим. Делаем заметки: «перчатки?», «откуда могла взяться гирька?» Ведь это она…

Сергей уже опустил было гирьку в раскрытый чемодан и вдруг осекся на половине фразы. Он увидел на дне чемодана смятую бумажку. Откуда взялась бумажка? А-а, в этой бумажке был завернут замшевый мешочек с золотой коронкой. В таком виде и вручил ему «кисетик» путеобходчик Мокрышев. Но что это?

Разглаживая пальцами смятую потертую бумажку, Сергей заметил полустертые слова, написанные бледными чернилами. Кроме неразборчивых слов, на бумажке виднелся слабый лиловый оттиск продолговатого стертого штампа. Сергей отчетливо различил некоторые буквы: «2-ая….линика». Разглаженная бумажка имела форму узкого четырехугольника, запись на ней была сделана столбиком, как обычно пишут рецепты. Да, это был рецепт. Вместо подписи врача, стояла какая-то закорючка, но само слово «врач» угадывалось. Хорошо сохранилась дата — «25/VII>. Сергей, держа листок на ладони, подошел к окну. Несомненно, фамилия больного, для которого был выписан рецепт, начиналась с буквы «Д». Следующие буквы были «и» или «ы». Ди, Ды… Фамилия была короткой. За ней шли инициалы. И Сергей снова отчетливо различил букву «Д».

«Как попал в руки Мокрышеву этот рецепт? Подобрал он какую-либо выброшенную из вагона бумажку на железнодорожном пути или…»

Сергей снял трубку и попросил заказать срочный разговор с начальником отделения дорожной милиции станции Горная. С нетерпением ожидая звонка, он продолжал рассматривать рецепт. Самым поразительным для него было то, что он прежде, несколько раз беря эту бумажку в руки, не обращал внимания на то, что на ней имелись штамп и слова, написанные чернилами. Как могло это случиться? Ответ мог быть только один: все его внимание поглотила золотая коронка. Коронка словно ослепляла его.

И Сергей точно услышал грубовато-насмешливый голос Кияшко: «Плохо, брат, дело… Одним увлекаешься, а другое выпускаешь из виду. Это серьезный недостаток для чекиста». Действительно, это ужасный недостаток. А что если и в дальнейшем он не сможет избавиться от этого недостатка?

Наконец, раздался звонок междугородней. Отвечал знакомый начальник отделения милиции станции Горная. Сергей попросил его немедленно найти путеобходчика Мокрышева и позвать его к телефону. Начальник милиции ответил, что он только что видел Мокрышева на станции, и обещал позвонить, как только найдет его.

Снова наступили тягостные минуты ожидания. Покусывая губу, Сергей широко раскрытыми глазами смотрел на рецепт. Он отлично понимал, что эта полустертая бумажка может оказаться таким неожиданным сюрпризом, который совершенно иным светом озарит загадочную смерть Смирнова и может многое прояснить до конца. Рубцов нетерпеливо поглядывал на свои ручные часы и считал минуты. Если Мокрышев не ушел со станции домой, значит, его найдут быстро. Тут же Сергей вспомнил: в протоколе следователя было упомянуто, что часы, найденные при Смирнове, шли и с точностью до одной минуты показывали местное время. Вот они лежат на столе эти часы — «Победа» 1МЧЗ им. Кирова». На них новый ремешок… «Минуточку! Почему ручные часы находились в брючном кармане, рассчитанном на карманные часы? Неужели Смирнов не носил их на руке? Как же я забыл спросить об этом Соню и Игоря?»

Звонок междугородней. Сергей схватил трубку и сильно прижал ее к уху.

— Нашел Мокрышева. Передаю ему трубку.

В трубке послышалось учащенное дыхание. Это дышал взволнованный путеобходчик.

— Товарищ Мокрышев, где вы взяли бумажку, в которую был завернут кожаный мешочек?

— Кисетик? Эта бумажка была в карманчике, в том самом, в каком лежали часы и кисетик.

— А вы не путаете? Кисетик висел на шнурке, а не лежал в карманчике. Вы сами это мне говорили.

— Так шнурочек-то петелькой за пуговицу карманчика был прихвачен. Я хотел было кисетик обратно в карманчик засунуть, а там бумажка. Гляжу, пустяковая бумажка. Тут я соблазнился, петельку с пуговицы снял и кисетик в бумажку завернул.

— Вы это хорошо помните? Товарищ Мокрышев, подумайте спокойно, вспомните все, как было. Это очень важно. Может быть, вы бумажку где-либо в другом месте взяли?

После непродолжительного молчания путеобходчик убежденно заявил:

— Все было так, как я говорю. Честное слово.

— А почему вы тогда мне об этом не сказали?

— Так ведь вы не спрашивали… — тоскливо, почти плачущим голосом отозвался Мокрышев.

— А я на ту бумажку — ноль внимания. У нас с вами о деньгах и коронке речь шла. Будь она проклята, коронка эта, на всю жизнь позор.

Трубкой завладел начальник милиции. Сергей попросил его взять у Мокрышева письменное показание о бумажке, в которую был завернут замшевый мешочек, а также поинтересовался, захоронен ли труп Смирнова. Начальник ответил, что врач Метелкин не разрешает хоронить Смирнова и затребовал вызвать для составления окончательного заключения более опытных экспертов «Сомневается в чем-то», — сказал начальник.

Когда разговор с Горной был закончен, Рубцов откинулся на спинку стула, закурил папиросу и закрыл глаза. Он призывал себя к спокойствию, но кровь гулко стучала в его висках. «Мокрышев сказал правду — рецепт найден в карманчике брюк убитого. Естественно, путеобходчик не придал значения этой бумажке. Ему казалось, что главное — паспорт, деньги, коронка».

Сергей открыл глаза и потянулся к лежавшему на столе рецепту. «Ды… Ди… Дышлов, Диков, Дичков, Дыхов? Не угадать… Но сейчас важна не сама фамилия. Что важно сейчас? Смирнов не убит. Он жив! Это он убил, он!

А я не увлекаюсь, не бросаюсь в крайности? С ума можно сойти… Спокойно! Почему же рецепт на чужое имя попал Смирнову в карманчик для часов? Ничего другого нет, только рецепт почти двухмесячной давности! Ясно— Смирнов убил кого-то, одел на него свой пиджак, обыскал карманы в брюках своей жертвы, изъял все оттуда, подсунул свои снятые с руки часы. Вон на ремешке свежий знак от пряжки — их недавно носили на руке! Он даже повесил на пуговичку сумочку с золотой коронкой, но рецепт в кармане для часов он не обнаружил. Конечно, Смирнов спешил, нервничал. Сообщить обо всем этом майору? Да, пусть смеется, пусть опровергает мои доводы. Но кого же Смирнов убил, куда делся сам? Бритоголовый пьяница? Бритоголового надо задержать? Немедленно, сейчас же!

Одной рукой листая свою записную книжку, где имелся график движения поезда, Сергей торопливо снял трубку и поспешно назвал номер кабинета Кияшко.

— Товарищ майор, вы слушаете?! Прошу, умоляю, дайте указание задержать в поезде, в котором ехал Смирнов, шестой вагон, третье купе, нижняя полка, молодого бритоголового гражданина. Фамилии не знаю. Пьяница. Его знает проводник вагона Гаврилов и начальник поезда. Это очень важно и необходимо. Убит кто-то другой… Смирнов жив! Возможно, он едет в том же поезде. Я нашел один документ… Только пусть немедленно, — через восемь часов поезд прибывает в Москву.

Сергей почти кричал в трубку хрипло и бессвязно. В ответ ему послышался голос Кияшко, грубовато-строгий, но в то же время с какими-то новыми, незнакомыми, беспокойными нотками.

— Курсант! Окно в вашей комнате закрыто? Приказываю — распахните его настежь. Сейчас я к вам зайду.

Когда Сергей открыл окно, прохладный воздух ворвался в накуренную комнату и освежил его разгоряченное лицо. Но тревога Сергея нарастала. С того момента, как он обнаружил на рецепте начальную букву фамилии «Д», в его сознании начала зреть ужасная догадка. «А что если бритоголовый пьяница не кто иной, как Смирнов? Значит, я видел Смирнова… Живого, настоящего! Видел, но даже не запомнил его лица. Если это подтвердится — мне нечего делать в органах госбезопасности. Как только после окончания практики я вернусь в училище, то сейчас же напишу рапорт с просьбой об отчислении. Не гожусь… Есть такой пункт, по которому отчисляют — «профессиональная непригодность». Что ж, я не способен к этой сложной и ответственной работе. Что ж, у меня есть своя специальность, буду работать слесарем».

Сергей сидел за столом удрученный, подавленный своими мыслями. Он не слышал даже шагов майора в соседней комнате и увидел его только тогда, когда он открыл дверь кабинета, переступив через порог.

Кияшко смотрел на Рубцова пристально, с беспокойством.

— Что здесь происходит? — сказал он недовольно, — Встать! Встряхнитесь, приведите себя в порядок, курсант!

На ходу майор сорвал со спинок стульев одежду Смирнова, бросил ее в чемодан и захлопнул крышку. Затем он открыл своим ключом шкаф, вынул оттуда начатую бутылку вина и два стакана, налил полный стакан рубинового вина для Сергея, а в свой — только на донышко.

— Давайте выпьем, курсант! Это легкое, натуральное вино. К сожалению, мне и такого пить нельзя. А капитан Николаев любит добавлять его в крепкий чай вместо варенья.

Он чокнулся с Сергеем и, подождав пока курсант осушит свой стакан до дна, выпил свою малую порцию не торопясь, небольшими глотками, полоща вином рот.

— Шамхор. Отличный букет.

Вино показалось Сергею невкусным, кисловато-терпким, пахнущим дубовой корой. Нечто вроде неудачного клюквенного морса. Правда, он совершенно не разбирался в винах.

— Ну, садитесь, — хмурясь и сильно оттопыривая толстые губы, сказал майор. — Какой вы документ нашли?

Рубцов бережно подал рецепт и объяснил, в чем дело.

— А я ведь тоже на эту бумажку не обратил внимания, — недовольно пробурчал майор, рассматривая рецепт. — Надо сейчас же передать в лабораторию специалистам, они там прочитают… Бритоголового гражданина придется задержать, если, конечно, он все еще едет в поезде… Дело серьезное. Такой прием называется «подкидышем». А что вы думаете, этот подлец Смирнов вполне мог отмочить такой гнусный номер. Убил человека и подсунул ему свой фальшивый документ. Вы знаете что, курсант, сейчас же сходите в общежитие, примите душ, лучше холодный на полный клапан и возвращайтесь. Я сделаю нужные распоряжения и буду ждать вас здесь.

Майор все еще недовольно хмурил брови, но в его сердитом бормотании Сергею почудилось что-то добродушно-заботливое, отеческое.

Зайдя в душевую комнату, Сергей случайно взглянул в зеркало и невольно замер возле него. Его лицо в зеркале казалось серым, постаревшим, чужим, глаза — запавшими. «Недаром майор испугался, увидев меня, — усмехнулся Сергей.

— Здорово этот Смирнов кишки из меня мотает…»

Он долго стоял под душем, с ожесточением подставляя бока под сильные колючие струи холодной воды, и вышел к зеркалу порозовевшим, без тени усталости на лице. Однако голова его слегка кружилась. «Неужели это от одного стакана вина?» — удивился Рубцов. И тут же отгадал причину такого быстрого опьянения: вино выпито натощак, со вчерашнего вечера он ничего не ел — просто забыл о том, что нужно было позавтракать и пообедать.

Когда Сергей вернулся в кабинет Николаева, майор сидел за столом. Вещи Смирнова, за исключением часов и мешочка с коронкой, были уложены в чемодан.

Кияшко встретил Сергея беспокойным взглядом.

— Ну, как себя чувствуйте, товарищ Рубцов? Бодрее, свежее? Отлично. Теперь слушайте: рецепт пошел в лабораторию, в отношении бритоголового согласовано с начальством. Если он в поезде, его задержат. Кроме того, будет обследован поезд и постараются обнаружить место, где было совершено убийство, а также опрошены свидетели. Я имею в виду всех, кто мог видеть Смирнова в поезде. Вы сильно подозреваете бритоголового?

«Если у него будут обнаружены документы с фамилией, начинающейся буквами «Ди» или «Ды» и его отчество начинается с буквы «Д», это наверняка — Смирнов», — хотел было ответить Сергей, но передумал и сказал уклончиво:

— Важно узнать его фамилию, имя и отчество.

— Ага! — усмехнулся Кияшко, — на этот раз «не утверждаю», а «склонен думать». Прекрасно! При задержании бритоголового сфотографируют. Я просил фотографию выслать самолетом. Завтра к вечеру она вместе с другими материалами будет у нас. Тут мы его кое-кому покажем.

На этот раз Кияшко показался Сергею суетливым и даже немножко заискивающим. Видимо, дело Смирнова и то, что в розысках этого явно подозрительного человека допущены проволочки, всерьез обеспокоило майора. «Вот тебе и «шведская спичка», — угрюмо думал Сергей. — Мне-то что, я практикант… А вас, товарищ майор, следует полагать, ожидают большие неприятности по службе».

Но то предполагаемое наказание, какое, по мнению Рубцова, мог понести майор за свое излишнее спокойствие и странную беспечность, не утешало Сергея. По своему душевному складу он был чужд злорадства, и неудачи других могли его только огорчать. Кроме того (и это было главное!), он чувствовал свою личную ответственность — дело Смирнова с первого же дня было поручено ему. Что с того, что он как практикант застрахован от серьезного взыскания даже в том случае, если Смирнова не сумеют найти.

Все равно вина перед народом останется на нем — он упустил врага.

Судя по всему, майор Кияшко был далек от таких мрачных размышлений и не испытывал особых угрызений совести в связи с последними неприятными событиями.

К нему вернулось обычное благодушное настроение. Похлопывая ладонью по листам с записями Рубцова, он заявил бодрым тоном:

— Между прочим, одобряю этот метод. Есть такой афоризм: самая хорошая память не может заменить самого плохого карандаша. Это — верно! Значит, Голубев как ушел из своей квартиры, так и пропал. Куда же его понесло?

Рубцов рассказал о том, что он узнал о Голубеве от Милицейского следователя.

— Ну, этот учитель далеко от нас не уйдет, — небрежно и, как показалось Сергею, самоуверенно заявил майор. — Кстати, как вы думаете, товарищ курсант, кого легче разыскивать — молодого или старика, если тот и другой пытаются скрыться?

Ожидая ответа, Кияшко почти с детским любопытством смотрел на Рубцова.

— Старика.

— Почему? Молодой бойче, резвее, ему легче убежать? — хитровато прищурился майор.

— Нет, не только это. Стариков значительно меньше, чем молодых, и, мне кажется, они приметней. Не каждый доживает до шестидесятилетнего возраста.

— Пожалуй, верно, — вздохнул майор и приложил руку к боку. — Ох, в наш век атомной энергии и рака…

Он что-то вспомнил, быстро взглянул на часы, крякнул, с удовольствием потирая руки, и подытожил разговор неожиданно бодрым выводом.

— Да, жизнь наша коротка. Посему, товарищ курсант, едемте ко мне, пообедаем и махнем на стадион. Сегодня должна быть интересная игра. Билеты есть. Вы как насчет футбола?

Сергей был изумлен такой беспечностью.

— Товарищ майор, думаю, мне следовало бы еще поработать…

— Э, работа! Есть такая украинская пословица — от работы волы дохнут… — заявил Кияшко. — Работы будет много. С этим Смирновым придется еще повозиться… Но сейчас-то делать вам нечего. Все равно нужно подождать сообщения о результатах, которые получим по нашему заданию, а их получим только ночью. Вот и отдохните, вам нужна свежая голова. Поехали, а то на матч опоздаем.

Весь вечер Сергей провел с майором Кияшко. И в кругу семьи Кияшко оставался таким же самым, каким знал его Сергей по службе, — грубовато-добродушным, бодрым, неунывающим здоровяком. Жена и дети (детей было четверо: два мальчика и две девочки), видимо, обожали своего «старого», как называла майора его жена. За обедом Кияшко пил «Ессентуки» № 17, при этом хватался свободной рукой за бок и хитровато поглядывал на Сергея. На матче Кияшко проявил свой характер полностью. Он то кричал, подбадривая игроков, то, сунув пальцы в рот, оглушительно свистел, волновался, негодовал на судью, принимавшего якобы неправильные решения, спорил с соседями, толкал их локтем, ерзал на скамье, дергал ногами, когда игроки синегорской команды били по воротам противника, словом, вел себя, как отпетый и невоздержанный юный болельщик футбола.

Рубцов также с интересом следил за игрой, но его сознание как бы раздваивалось. Хлопая в ладоши, когда синегорцы забивали гол, он, в то же время, под грохот аплодисментов и радостный рев зрителей думал: «Предположим, Смирнов убил неизвестного, фамилия которого начинается на буквы «Ди» или «Ды». Какова цель убийства? Желание ложной смертью запутать свои следы или Смирнов охотился за документами неизвестного? Скорее всего, и то и другое. Кому же тогда фабриковал документ Голубев?»

Все оставалось по-прежнему неясным, кроме одного — Смирнов жив. Но и это было не фактом, а предположением, зиждущимся на шатком основании — рецепте, найденном в кармане убитого. Бритоголовый пьянчуга из шестого вагона разжигал фантазию Сергея. Неоднократно Рубцов при помощи различных догадок уже готов был утверждать, что бритоголовый не кто иной, как Смирнов, ловко одурачивший своих соседей, проводника, начальника поезда и его, Сергея. Даже то, что он, по словам женщины, явился в свой вагон и заснул «как убитый» почти на два часа раньше того момента, когда произошло убийство неизвестного, даже это не смущало Рубцова. Он спотыкался на другой, мелкой, но удивительной по своей правдоподобности детали. Сергей помнил, как бритоголовый, только что проснувшись, обратился к старушке: «Мамаша, я вам свою кружечку давал…» Старушка вернула чашку и сказала: «Вот она, сынок. Как же! Раз я взяла чужую вещь…»

Эта чашечка с синим ободком разрушала все предположения Сергея. Смирнов мог обрить голову, мог занять место своей жертвы в вагоне, он мог, наконец, быть похожим на того, кого он убил, и поэтому соседи по купе не заметили «подмены», но как он мог знать и помнить такую мелочь, как то, что «его» чашечка находится у старушки?

Матч закончился. Победили синегорцы со счетом 5:4. Кияшко казался очень довольным — он, конечно, «болел» за свою команду. «Эпикуреец», — с чувством раздражения подумал о нем Сергей, когда они выходили в шумной толпе из ворот стадиона.

Как было условлено, ровно в двенадцать часов ночи Рубцов позвонил майору. Тот пригласил практиканта зайти к нему в кабинет.

— Частично расшифровали ваш рецепт, — сказал Кияшко, показывая увеличенные фотоснимки рецепта, на которых некоторые недостающие линии букв были обозначены пунктиром. — Он выписан для получения ихтиоловой мази некоему гражданину по фамилии «Дымин» или «Дынин» — по поводу одной буквы эксперты колеблются. Инициалы — «И. Д.». Фамилию врача сам черт не разберет, но он, как можно заключить из штампа, работает в какой-то второй поликлинике. В нашей второй городской поликлинике штамп иной, не подходит, придется искать…

— Мало ли вторых поликлиник… — невесело сказал Сергей.

— А не так-то и много! — возразил майор, — Рабочие поселки, маленькие города отпадают. Нет, это дело легкое, так сказать, чисто техническое. Если эта поликлиника находится где-либо в наших краях, то дней через пять, а может быть, и раньше рецепт будет полностью расшифрован. Кроме того, мы будем располагать всеми анкетными данными об этом Дымине или Дынине.

— Искать нужно восточнее Синегорска.

— Почему?

— Бритоголовый сел на поезд утром часов на восемь-десять раньше, чем поезд прибыл в Синегорск.

— Бритоголовый… — недовольно произнес Кияшко, точно ему напомнили о чем-то очень неприятном.

— У вас есть сведения? — оживился Сергей.

— Предварительные. В буфете вагона-ресторана исчезла полукилограммовая гирька. Когда исчезла, буфетчики точно не знают. Бритоголового они запомнили, с ним был другой с пышной шевелюрой. Ушли из ресторана последними. Кстати, в буфете имелось в продаже яблочное повидло.

— Это их гирька… — тихо сказал Сергей, жадно слушавший майора и старавшийся не пропустить ни одного его слова.

— Место убийства пока еще окончательно не установлено, но в проходе между пятым вагоном и вагоном-рестораном обнаружены темные пятна и волокна шерстяной ткани на автосцепке, буфере и тормозном шланге. Что это за пятна и ткань, еще неизвестно, покажет экспертиза. Следователи и эксперты продолжают работать.

— А бритоголовый? — предчувствуя что-то неладное, спросил Сергей. — Его задержали?

— В том-то и дело… — отвел глаза в сторону майор. — Бритоголовый сошел с поезда еще в Свердловске.

Словно побаиваясь, как бы Рубцов не вскрикнул и не упал в обморок при этом известии, Кияшко опасливо взглянул на практиканта и продолжал, возвысив голос и словно оправдываясь:

— Так, он и должен был сойти в Свердловске. Что поделаешь. У него там пересадка.

Сергей молчал. Сжав губы, он смотрел в одну точку перед собой, и глаза его казались пустыми. Майор подошел к карте и ткнул пальцем в точку, обозначавшую город Свердловск, от которой будто паутинки разбегались в разные стороны линии железных дорог.

— Тут у него раздолье — поезжай в любом направлении. А бритоголовых много…

— До какого пункта был у него билет? — спросил Сергей, не подымая голову.

— Проводник этого не помнит, соседи по купе не знают. Садился на поезд в Надеждинске.

Рубцов метнулся к карте и несколько секунд цепким взглядом рассматривал район станции Надеждинск.

— Здесь надо искать вторую поликлинику и сведения о Дымове, — сказал он горячо и блеснул глазами на майора.

— Да, можно в первую очередь послать запросы в этот район, — вяло согласился Кияшко. — Я уже приказал размножить фотографии рецепта.

Несколько минут Сергей стоял у карты, погруженный в раздумье. Наконец, он спросил негромко:

— Разрешите мне съездить в Горную?

— Второй раз… — уточнил майор.

— Да, второй, — кивнул головой курсант, и слабое подобие улыбки появилось у него на губах: он понял, на что намекает Кияшко.

— Когда думаете выехать?

Рубцов взглянул на часы.

— Ночным. Успею! Из вещей Смирнова беру с собой только золотую коронку.

— Что ж! Получайте командировочное удостоверение, деньги на дорогу и как говорят — с богом. Желаю удачи. Только одно условие, товарищ курсант, — третьей командировки в Горную вы уже просить не будете. Ясно?

— Не беспокойтесь на этот счет, товарищ майор!

Когда Рубцов уходил из кабинета, майор протянул ему руку, и они обменялись на прощанье крепкими рукопожатиями.

11. Вриант черновой, но окончательный

Прошло два дня, и Сергей Рубцов снова появился со своим чемоданчиком в кабинете майора Кияшко. Практикант заметно похудел и загорел за эти дни, но в слегка запавших глазах, вместо прежнего лихорадочного блеска, появился холодный огонек спокойного упорства.

— Садитесь, рассказывайте, — широким жестом, показывая на кресло, пригласил Кияшко.

Рубцов вынул из чемодана сильно заржавевшую машинку для стрижки волос и молча положил ее на стол перед майором.

— Оригинально! — сказал шутливо Кияшко, одевая очки. — Сперва гирька, затем ржавая машинка. Вы, как я вижу, довольно активно включаетесь в кампанию по сбору металлолома…

Эта острота не вызвала какой-либо реакции со стороны Рубцова. Он не усмехнулся и не нахмурился.

— Я не знаю, какие новые материалы получили вы, товарищ майор, за это время, — сказал Рубцов совершенно спокойно, — однако благодаря вот этой находке я привез третий и на этот раз окончательный вариант.

— В черновом виде… — как бы подсказал майор.

— Да, некоторые мелкие детали следует уточнять, но основное, главное стало для меня совершенно ясным.

Как бы переводя дух, курсант глубоко, но бесшумно вздохнул.

— Смирнов, вернее тот тип, который имел фальшивый паспорт на имя Смирнова, продолжал он, стараясь говорить негромко и размеренно, ничем не выдавая своего внутреннего волнения, — попав в шестой вагон, заметил пассажира, вызвавшего у него огромный интерес. Этим пассажиром был молодой бритоголовый парень, примерно того же возраста, что и Смирнов. Надо полагать, что совпадал не только возраст, но и рост, форма телосложения, даже некоторые черты лица.

Кияшко потер ладонью подбородок, стул под ним скрипнул.

— Вы сомневаетесь? Возражаете? — кротко спросил Сергей.

— Нет, я пока что слушаю… Правда, рассудите сами — двойники, похожие друг на друга, как близнецы, встречаются очень редко. Я лично в своей жизни таких двойников не встречал.

— Но я и не утверждаю, что это был абсолютный двойник, которого мать Смирнова могла бы признать за своего сына. Однако людей, слегка схожих друг с другом по внешности, немало. Тут еще играет большую роль одежда, прическа. В этом легко убедиться — стоит только выйти на людную улицу, и мы найдем девушек-подружек, в одинаковых платьях, в туфельках, с одинаково подстриженными и завитыми волосами. Если к тому же они обе одинакового роста и обе блондинки или брюнетки, их не сразу-то отличишь друг от друга.

Казалось, Сергею доставляло удовольствие объяснять своему начальнику такие простые вещи.

— Не спорю, — кивнул головой Кияшко. — Такое сходство возможно. Когда я был призван на службу в армию и нас остригли, обмундировали, мы, новобранцы, первое время казались до такой степени одинаковыми, что не узнавали друг друга и путали Иванова с Сидоровым.

— Примерно то же самое было и у нас в училище. Итак, пассажир из третьего купе был почти такого же роста, возраста, формы телосложения, что и Смирнов, — как заученный урок продолжал Сергей. — Но, взглянув на них, не каждый бы сразу заметил сходство. Один из них был бритоголовым, другой имел пышную шевелюру. Однако Смирнов это сходство заметил… Вполне понятно, что он сознательно и инстинктивно старался походить на других стремился как бы раствориться в общей массе. Поэтому каждый человек, как-либо походивший на него, не ускользал от его внимания. Не имея еще никакого точного плана будущих действий, Смирнов решил познакомиться и поближе сойтись с бритоголовым. Это не составляло труда: бритоголовый, надо полагать, был человеком компанейским, любил выпить, и он охотно сблизился со Смирновым, составившим ему компанию по выпивке. «Друзья» разговорились, Смирнов выведал у бритоголового, кто он, откуда и куда едет.

Сергей взглянул на Кияшко, проверяя, насколько внимательно тот слушает его, и продолжал:

— Я убежден, товарищ майор, что в биографии бритоголового, другими словами — в его анкетных данных, было что-то такое, что сильно пришлось по вкусу Смирнову, и вот тогда-то у Смирнова возник план овладеть документами бритоголового и одновременно сделать то, что вы называете «подкидышем». Если вам кажется что-то сомнительным, прошу делать замечания.

— Я слушаю. Вопросы, видимо, будут позже. Продолжайте.

— Смирнов сел в поезд в шесть часов вечера, убийство бритоголового было совершено в два часа ночи. Таким образом, Смирнов имел в своем распоряжении восемь часов. Когда он принял решение убить бритоголового, сказать трудно. Я могу утверждать только, что к 23 часам 21 минуте такое решение было уже окончательно принято, и Смирнову оставалось только ожидать удобного момента.

Кияшко качнул головой.

— Хм! Как же вы можете утверждать с точностью до одной минуты? Загадочно.

— В 23 часа 21 минуту поезд прибыл на станцию Алтат, стоянка десять минут.

— Не понимаю… По-вашему выходит, что мысли Смирнова работали согласно графику движения поезда?

Впервые за время общения с майором Кияшко Сергей улыбнулся с видом невольного превосходства.

— На станции Алтат во время стоянки поезда, на котором ехал Смирнов, произошло странное событие… Прошу вас, прочтите это показание.

Сергей вынул из бумажника сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его майору. Кияшко развернул лист, поправил очки на носу и принялся за чтение.

«Я, Громыкин Василий Павлович, работник парикмахерской при вокзале станции Алтат, могу сообщить следующий случай, совершившийся, как я отлично помню, на прошлой неделе в среду в 11 часов 21 минуту ночи. А я хорошо помню, что дело было на прошлой неделе в среду, потому что этой ночью должна была прибыть к нам в гости моя теща, и я ожидал ее, как старой женщине ночью ходить неудобно, и жена моя просила. Парикмахерская кончает работу в 10 вечера, а я находился там по указанной выше причине ожидания тещи и, чтоб без дела не сидеть, правил бритвы, когда этот приходит поезд, и ко мне влетает веселый гражданин молодых лет.

Веселый потому, что, видать, выпивший? Не скажу — сильно, но под мухой. Влетает он и с порога кричит: мастер, остриги голову полевкой, чтоб как бильярдный шар была! А волосы у него роскошные. Я думаю, он по пьяному делу погубит такую роскошную прическу, пожалел и говорю: парикмахерская закрыта. Он мне: не канитель, заплачу хорошо, понимаешь, поспорил, пари могу проиграть. «А если не успею?» — я его спрашиваю. «Не твое дело, начинай с затылка», — он мне кричит. Я давай стричь, он только морщится, смеется, да на часы поглядывает. Остриг я его сзади, с боков, остается спереди снять, а тут время выходит, два звонка, и паровоз свистит. Тогда этот шальной гражданин недостриженный бросает мне на стол три сторублевки, выхватывает машинку и несется со всех ног к поезду. В дверях, помню, оглянулся и крикнул: а пари все-таки выиграл! На этом описываемый случай был закончен, так как я рассудил здраво, что за триста рублей можно две хороших машинки купить, а у тех, кто с Дальнего Востока едет, денег много, и все равно такие шальные их без толку спускают. В подлинности подтверждения чего ставлю собственноручную подпись». Дальше следовала подпись и дата.

— В подлинности подтверждения… Хорошо пишет цирюльник, художественно. Как вы его откопали?

— Я опросил почти всех вокзальных парикмахеров на участке Синегорск — Горная.

— Похвально! Предположим, это был Смирнов. Как развивались события в дальнейшем?

— Вскочив в вагон, Смирнов зашел в туалетную комнату, где имеется зеркало, и закончил то, что не успел сделать парикмахер. Затем выбросил ненужную ему машинку в окно.

— А как вы нашли машинку?

— Помогал переездному сторожу косить сено.

Кияшко весело рассмеялся.

— Значит, пришлось и физически поработать. Это полезно, успокаивает. Но как вы угадали то место, где была выброшена машинка?

— Это задачка для учеников начальных классов. Рассчитал скорость поезда и время, потребовавшееся Смирнову, чтобы остричь оставшиеся волосы. Предварительно консультировался с парикмахером Громыкиным.

— И много скосили сена? — смеялся Кияшко?

— Да добрая копенка будет. Косили вдвоем со сторожем. Он и нашел машинку — коса напополам, только звякнула. Разрешите продолжать?

— Да, да! Вы мне начинаете нравиться, товарищ курсант. Есть у вас эта… — майор щелкнул пальцами, подыскивая нужное слово.

— …огонек шведской спички вы хотите сказать? — устало улыбнулся Сергей.

— Шведская спичка — дело прошлое, а вот следовательский огонек, цепкость вашу — ценю. Не каждый сено станет косить!

Смущенный столь непосредственно выраженной похвалой, Сергей опустил глаза.

— Я продолжаю. Закончив со стрижкой, Смирнов, надо полагать, заглянул в вагон-ресторан и, убедившись, что бритоголовый находится там, направился в шестой вагон.

— Зачем?

— Могу сказать точно: он хотел засвидетельствовать алиби бритоголового в смысле непричастности его к убийству Смирнова.

— Подождите, что оно получается? Ведь оба они в то время были живы, и Смирнов был Смирновым, а бритоголовый — бритоголовым.

— Нет, — засмеялся Сергей, — Смирнов то время уже был стриженый и выступал в роли бритоголового. Он изобразил возвращение пьяного и умышленно разбудил соседку своей будущей жертвы — старую женщину, чтобы она могла подтвердить, будто бы в момент убийства он спал крепким сном. Как только старушка снова уснула, Смирнов поднялся, захватил кепку бритоголового и пошел в вагон-ресторан. Дальше все шло как пописанному. Они посидели, возможно, выпили еще, рассчитались с буфетчиком. Смирнов взял с прилавка гирьку и повел пьяного друга в шестой вагон.

— Одну минуточку! — поднял вверх указательный палец Кияшко. — Разве вагон-ресторан открыт до двух часов ночи? Тут что-то не вяжется.

— Я об этом думал и проверил. Вообще-то вагон-ресторан открыт до 12 часов, но иногда, когда есть денежные клиенты, буфетчики делают для них исключение. Они закрывают двери, уменьшают свет в вагоне и продолжают обслуживать задержавшихся посетителей. Оправдание такое — хотели выполнить план, однако дело не столько в плане, как в щедрых чаевых. А Смирнов, как мы знаем, не скупился, да и бритоголовый, очевидно, был при деньгах. Ну, а дальше, собственно, нечего рассказывать. Выйдя на площадку между пятым вагоном и вагоном-рестораном, Смирнов, оглушив бритоголового гирькой, обыскал карманы в его брюках, подложил свои вещи и обменялся с убитым пиджаками. Свой пиджак Смирнов заранее подготовил для обмена. Потом был открыт щиток, и бритоголовый нырнул под колеса поезда вниз головой.

— Сколько времени, по-вашему, могла занять эта процедура? — прищурился майор.

— Все, что произошло на площадке между вагонами? Могу сказать точно: если Смирнов действовал хладнокровно — 20–25 секунд.

— На этот раз вы беретесь утверждать с точностью до одной секунды…

— Я проделал эту операцию в присутствии Метелкина, еще одного медицинского эксперта и лейтенанта милиции — следователя. Метелкин изображал пьяного бритоголового, лейтенант смотрел на секундомер — двадцать пять секунд.

— И даже гирьку успели вложить?

— И гирьку.

— Кстати, почему гирька была вложена в карман пиджака?

— Эта загадка чисто психологическая. Я могу ее объяснить только так. Несомненно, Смирнов действовал обдуманно и достаточно хладнокровно. И все же без нервов дело не обошлось. Да и в расчетах убийцы оказался маленький пробел. Он не подумал заранее о том, что будет делать с гирькой. Выбрасывать ее на землю — гирька, найденная невдалеке от трупа, серьезное вещественное доказательство, могущее сразу же навести следователя на правильный путь. Оставлять ее на месте преступления — нельзя. Взять с собой — боялся. Нервы у Смирнова напряжены, действовать нужно молниеносно. И тут-то он допускает бессмыслицу, оправданную его психическим состоянием, — прячет гирьку в карман убитого и даже застегивает карман на пуговицу.

— Однако даже двадцать пять секунд… — майор в раздумье пожевал губами и скептически оттопырил их. — Все же очень, очень рискованно. Ведь мог кто-то случайно выйти в тамбур, и Смирнову тогда бы пришлось туговато. Да! Гм…

Сергей ответил не сразу на это замечание. Попросив разрешения закурить, он сделал подряд три глубоких затяжки.

— Да, очень рискованно, товарищ майор, но это — Смирнов…

— Тем более для Смирнова, если предположить, как вы утверждаете, что он даже не первоклассный уголовник, а нечто вроде шпиона или диверсанта.

— А вы как думаете сейчас о Смирнове, товарищ майор? — спросил Сергей, в упор взглянув на Кияшко и поджав губы так сильно, что подбородок его воинственно выдвинулся вперед.

— Черти его батька знают! — фыркнул майор. — Ручаться нельзя и утверждать нельзя. Ну, допустим, шпион. Так ведь у него есть серьезное задание. С какой же стати он начнет рисковать по мелочам?

— Это не мелочь, — покачал головой Рубцов. — Он преследовал две Цели: покончить со Смирновым, так сказать «умертвить» его и добыть более надежные документы. А что касается риска… Смирнову к риску не привыкать — он по тоненькой ниточке идет. Такая у него специальность… Ведь рисковал же он, прыгая с парашютом.

— Почему с парашютом? — поднял брови Кияшко.

— Если не с парашютом по воздуху, то в водолазном костюме или еще каким-либо способом, но он же проник через нашу границу. Гибель одного советского человека у него уже есть на счету.

— Человека, конечно, жалко… — сказал майор, нахмурившись, и забарабанил пальцами по столу. — Но вы меня еще не во всем убедили, товарищ курсант. Для начала два коварных вопроса: почему на убитом оказались туфли и брюки Смирнова? Это не укладывается в двадцать пять секунд! И второй — неужели соседи бритоголового ничего так и не заметили? Ведь хоть и стриженый, а другой человек лежит на полке. Или ваш Смирнов гипнотизер?

— Туфли и брюки у бритоголового были такие же, как у Смирнова. Это Смирнов тоже учел… А вот почему соседи не могли заподозрить Смирнова — это требует более сложного объяснения. Признаюсь, мне и сейчас не все ясно, боюсь ошибиться, хотя предположения могут оказаться абсолютно точными. Когда я вместе с проводником и начальником поезда подошел к третьему купе, там находилась старушка и Смирнов. Возможно, на одной из верхних полок кто-либо лежал — я не обратил на это внимания. Другая верхняя полка была пустой, — очевидно, пассажир вышел из вагона на перрон. И тут-то Смирнов (нужно отдать ему должное) блестяще разыграл жанровую сценку. Талантливый гад!

В глазах Сергея снова появился лихорадочный блеск, он вскочил на ноги и скрипнул зубами.

— Товарищ майор, сколько жить буду, никогда не прощу себе этой ошибки. Смирнов (он тогда для меня бритоголовым был) лежал, накрывшись с головой одеялом. Аккуратно сложенный пиджак лежал под его подушкой, брюки, кепка висели на вешалке. Спал он в одном белье без носков, ноги голые из-под одеяла торчали. Старушка что? Какое у нее зрение — башка голая, значит, соседушка пьяный лежит. Ведь бритоголовый в своем вагоне недолго был, сразу же ушел пьянствовать в вагон-ресторан. Поэтому и другие пассажиры могли его хорошенько не приметить. Кроме того, Смирнов, сразу как проснулся (не спал он, наверняка не спал!), старушке баки забил кружечкой. О кружечке расскажу. Сперва о том, как я ушами прохлопал.

Рубцов умолк, набирая полные легкие воздуха.

— Спрашивается, если человек ночью, сильно пьяный, валится на постель, будет он аккуратно складывать пиджак, вешать брюки и кепку на вешалку? Нет. Он заснет как был в брюках, один туфель успеет снять, другой на ноге останется. Предположим, бритоголовый мог снять пиджак, брюки и даже туфли автоматически, заученными движениями. Иногда и так с пьяными бывает. Но если пьяный снимает верхнюю сорочку, носки и прячет их куда-то, тут что-то не то. Я это все видел своими глазами и оказался слепым, как двухдневный котенок. Простить не могу.

Скорбно улыбнувшись, Сергей покачал головой.

— Здоровая самокритика — вещь хорошая, — сказал майор. — И все же, товарищ курсант, в вашем последнем, так сказать, окончательном варианте, при всей его логической и, я бы сказал, психологической стройности есть одно слабое, очень туманное местечко. Прояснение этой туманности может перевернуть весь ваш вариант вверх ногами.

Чмокнув губами, майор потянулся к раскрытому портсигару и вынул папиросу. Ожидая, что он скажет, Сергей наморщил лоб и смотрел на карту. Видимо, его совершенно не волновала очередная «пилюля» Кияшко.

— Прошлый раз (я имею в виду ваш третий вариант) вы, говоря об убийстве Смирнова, все время уверенно употребляли множественное число — «они», «им». Сейчас мы имеем убийцу в единственном числе. Но был ли убийца вообще? Смотрите, что получается… Вы нашли коронку и решили, что погибший или убитый не кто иной, как Смирнов. Так ведь?

— Так! — не отрывая глаз от карты, кивнул головой Сергей.

— Сейчас вы нашли заржавленную машинку…

— Раньше машинки был найден рецепт, — вставил Рубцов.

— Ну что же рецепт… Рецепт пока что висит в воздухе, а вот Голубева вы забыли. Если он фабриковал фальшивый документ Смирнову, зачем Смирнову потребовался еще один документ, и он пошел на огромный риск, связанный с убийством?

Сергей подошел к столу и оперся в него руками.

— Видимо, что-то не понравилось Смирнову в Голубеве. Он готов к риску к самому отчаянному и в то же время очень осторожен. То ли сам старик, то ли тот документ, который он выписал (если вообще такой документ был сфабрикован), внушали Смирнову подозрение. Ведь он-то Голубева не знает, встретил его в первый раз по старой, очевидно, непроверенной рекомендации. А вдруг Голубев пойдет к нам и чистосердечно покается? Смирнову нужно быть готовым ко всему. Если Голубев вручил ему новый паспорт, Смирнов не станет им сразу же пользоваться. А у бритоголового были не фальшивые, а настоящие документы и, очевидно, очень удобные для Смирнова.

Не найдя, видимо, что возразить против этих доводов, Кияшко замялся на несколько мгновений. Но, оказалось, он не выложил еще Рубцову свою «пилюлю» полностью.

— Давайте временно оставим Голубева в стороне.

— Зачем оставим? — не заботясь о субординации, сердито и грубо сказал Сергей, с упреком глядя в глаза майора. — Голубева искать нужно.

— Будем искать, уже ищем. Я сейчас не об этом, а о неясном моменте в вашем варианте со Смирновым. Начнем сначала. Коронка — Смирнов мертв — несчастный случай, самоубийство, убийство… Машинка — Смирнов жив, убийца он, убит бритоголовый… А где доказательства? Докажите мне, что мертв бритоголовый, а не Смирнов! Вы скажете, зачем в таком случае Смирнов расстался со своей роскошной шевелюрой, уплатив при этом за простую стрижку триста рубликов? Ответ напрашивается сам собой: Смирнов снял волосы по той же самой причине, по какой он сбрил усики и снял с зуба золотую коронку. Все это могло не иметь никакого отношения к бритоголовому.

Растирая виски ладонью, Сергей с силой зажмурил глаза и тут же широко раскрыл их. Видимо, он боролся с сонливостью и не совсем хорошо понимал то, что говорит ему майор.

— Вы считаете, что найденный труп, может быть трупом Смирнова? — спросил он.

— Я ничего не считаю. Я привык делать окончательные выводы, основываясь на достоверных фактах. Кстати, и вам советую поступать так же.

Рубцов понял, что от него требуется, и устало усмехнулся.

— Товарищ майор, вы мне поставили условие — третий раз не просить командировку в Горную. Я это условие выполнил. Больше туда мне ездить незачем.

Он достал из бумажника еще один лист бумаги и подал его Кияшко.

— Это заключение, подписанное двумя экспертами: старым опытным и молодым — Метелкиным. У них уже имелись слепки с челюстей убитого, и они сразу же заявили, что коронка не подходит к зубам убитого. Но я на этом не остановился. Мы перерыли и перебрали руками добрую тонну щебенки с полотна дороги, как раз взятую с того места, где был обнаружен труп, и нашли все зубы, выбитые при ударе. Ни на один из верхних зубов коронка не подошла. А Смирнов носил ее несколько дней. Теперь вы разрешите мне утверждать, что убит не Смирнов, а другой?

Майор прочел заключение и, достав из ящика стола бланк авансового отчета, написал в нужном месте: «Задание выполнено, утверждаю, майор Кияшко». После этого он передал бланк Сергею.

— Заполняйте.

— Разрешите это сделать завтра, товарищ майор? — сказал Сергей и как-то виновато улыбнулся. — Я сейчас почти ничего не соображаю… Признаться, я двое суток не спал.

— А вы ели что-нибудь? — вскочил со своего места Кияшко, подозрительно поглядывая на курсанта.

— Этого я не забыл, — засмеялся Сергей. — Иначе бы я к вам не зашел. Не дошел бы… Разрешите идти отдыхать? Только прошу разбудить утром, могу проспать подъем…

Четко повернувшись налево кругом, Рубцов вышел из кабинета. Майор Кияшко проводил его теплым взглядом, и когда дверь за Сергеем закрылась, он, думая о чем-то, еще долго смотрел на медную ручку двери.

12. Дымин или Дынин?

Прошло шесть дней после возвращения Сергея из последней командировки. За это время тощая папка, предназначенная для документов по делу Смирнова, заметно распухла. Были получены заключения экспертов, обследовавших на поезде площадку между пятым вагоном и вагоном-рестораном, письменные показания буфетчика, проводника и двух соседей бритоголового по купе. Все эти документы подтверждали и уточняли версию Сергея об убийстве Смирновым бритоголового. Особенно ценным для Рубцова были показания ехавшего из Владивостока в Москву моряка торгового флота, некоего Горяева. Он утверждал, что после ночной пьянки его сосед — бритоголовый — «казался непохожим на самого себя, он и не он». Горяев писал в показании, что будто бы он даже заявил бритоголовому об этом и будто бы тот ответил с улыбкой: «У меня всегда так… С перепоя лицо опухает». Автор второго показания — старушка — сообщила то, что уже было известно Рубцову: бритоголовый не вызвал у нее никаких подозрений.

Работники милиции города Свердловска на запрос Синегорска прислали длинный список всех лиц, появившихся в городских гостиницах после прибытия поезда, на котором приехал Смирнов. Ничего похожего на Дымина, Дынина, Константина Васильевича …лева в списках не значилось. Видимо, Смирнов не рискнул ночевать в гостинице или же вскоре после прибытия в Свердловск пересел на другой поезд.

Розыски Голубева также пока что не дали каких-либо результатов. Однако это не обескураживало Сергея. Он был уверен, что старый учитель в конце концов будет найден. Гораздо более волновало его отсутствие каких-либо сведений о личности убитого Дымова или Дынина. Рубцов понимал, что сведения о погибшем — ключ к дальнейшим разгадкам и наверняка — незримый след, оставленный осторожным Смирновым, след, о котором он даже не подозревает.

Но этих сведений не было.

Каждый день из разных городов, где имелось не менее двух поликлиник, приходили неутешительные ответы: штамп иной, подпись врача не опознана. Изредка сообщали о имеющихся в регистратуре карточках на больных по фамилии Дымины и Дынины, но имена и отчества не совпадали с рецептом, и главное (как было установлено проверкой), эти люди «имелись в наличии» и за последнее время никуда не уезжали.

Получая отрицательные ответы, Сергей делал отметки на карте цветным карандашом возле кружочков городов. Вскоре почти все крупные города, расположенные на восток от Синегорска, оказались помеченными. Рубцов начал впадать в уныние. «А что, если путеобходчик Мокрышев напутал и бумажка с рецептом не имеет никакого отношения к убитому? Тогда все летит к чертям…»

Он высказал это предположение майору. Кияшко почесал пальцем переносицу и сказал досадливо:

— Вы, пожалуйста, не расстраивайтесь. Терпение! Кого-кого, а этого Дымина или Дынина мы найдем живого или мертвого. И Голубев никуда от нас не денется, хотя с ним может быть будет сложнее… Ждите результатов розыска и занимайтесь текущей работой.

Текущей работы было мало — проверка заявлений, подписанных и анонимных. Многие из них Сергей подшивал в папку с лаконичной и выразительной надписью «Вздор». Однако три заявления оказались обоснованными. Правда, после предварительной проверки эти заявления пришлось передать в милицию. Дело шло о спекулянтах облигациями госзаймов и расхитителях государственной собственности. Узнав, что эти люди пойманы с поличным и предаются суду, Сергей почувствовал некоторое удовлетворение от своей скромной работы. Однако не о таких подвигах он мечтал. Разве можно было сравнить спекулянтов и воров со Смирновым! А Смирнов исчез, улетучился, растворился.

В эти дни Рубцов часто встречался с Соней Волковой и крепко подружился с милой, бесхитростной девушкой. Они ходили в кино, гуляли по паркам, весело болтали, вспоминая различные забавные случаи из своей жизни. Сергей чувствовал все же, что веселость Сони носит несколько нарочитый характер. Видимо, она угадывала его тревожное состояние, тщательно скрываемое за шутливым и беспечным поведением. Он часто встречал взгляд ее печальных синих глаз, в которых таился немой и скорбный вопрос: «Неужели плохо? Неужели Смирнов скрылся?» Но врожденный такт подсказывал ей, что такой вопрос задавать Сергею не следует.

И вдруг с утра экстренный вызов к майору. Кияшко встретил Сергея возгласом:

— Эврика! Радуйтесь, товарищ курсант, Дынин нашелся. Товарищи из Якутского управления прислали подробные сведения.

И майор передал в руки Рубцова толстый пакет.

Дрожащими пальцами Сергей раскрыл пакет и вытащил оттуда пачку документов. Это были копии анкеты, биографии, характеристик, приказа об увольнении, выписка из больничной карточки и фотография Дынина Ивана Демьяновича. Тут же имелись образцы штампа второй Якутской поликлиники и подписи врача. Все совпадало.

Сергей положил фотографии Дынина и Смирнова рядом и впился в них взглядом.

— Ну, как? Похож Дынин на вашего знакомого? — с усмешкой в голосе спросил Кияшко.

Рубцов молчал, рассматривая фотографии. Он был явно разочарован — сходство Смирнова и Дынина, в наличии которого он прежде был глубоко убежден, казалось ему, судя по фотографиям, очень незначительным.

— Сбрейте Смирнову усики, остригите их обоих наголо, оденьте Дынину такой же галстук, как у Смирнова, — подсказал Кияшко. — Ведь это ваша теория… И учтите — одна маленькая фотография не дает точного представления о внешности человека.

Казалось бы, майор Кияшко впервые изменил своему методу: вместо того, чтобы высказывать сомнения, он старался незаметно укрепить пошатнувшуюся уверенность Сергея. Мобилизовав свое воображение, Рубцов подвергнул обе фотографии условной нивелировке и увидел перед собой двух бритоголовых молодых мужчин. В какой-то мере они казались похожими друг на друга.

— Конечно, это не двойники, — словно отвечая на замечание Сергея, сказал Кияшко, — но вы же сами утверждали, что Смирнов большой любитель риска…

Прищуренные глаза Кияшко снова смеялись. Сергей отложил фотографии и принялся за чтение присланных документов. Он читал не торопясь, но жадно, и постепенно тревожное выражение на его лице сменилось выражением убежденности. Кияшко, откинувшись на спинку стула, молча наблюдал за курсантом.

— Какие выводы? — спросил он, когда Сергей поднял глаза от бумаг.

— Прежние, товарищ майор. Все, что мы узнали о неудачливом Дынине, только подтверждает мою догадку.

Смирнову, понравились анкетные данные Дынина. Как же! Дынин — воспитанник детского дома, у него нет родных, он холостяк. Приятелей у него много и ни одного настоящего друга.

— Не понимаю вашу мысль. При чем здесь друзья?

— Судьбой Дынина никто не будет интересоваться, его не будут разыскивать. Для Смирнова, выступающего в роли Дынина, это очень удобно и безопасно. Кроме того, как мы видим, Дынин работал на секретной стройке, куда принимают только хорошо проверенных людей. Значит, используя документы убитого, Смирнов может неплохо устроиться.

— Но ведь Дынина уволили за систематическое пьянство и прочие неблаговидные поступки.

— Да, но в приказе сказано — уволен по собственному желанию. Он получил обтекаемую характеристику. Видимо, на стройке нашлись добрые люди, пожалели парня. И вот логическая и трагическая развязка — человек погиб.

— Почему вы считаете развязку логичной? Скорее всего, стечение обстоятельств, случай…

— Нет, товарищ майор, — возразил Сергей, — если бы Дынин не был легкомысленным, бесшабашным человеком, его бы не уволили со стройки. Если бы он не пил, он наверняка бы не стал выбалтывать первому встречному свои секреты. Как видите, гибель Дынина подготовлена им самим.

— Это все ваши соображения?

— Нет, не все. Смирнов, овладев документами Дынина, будет стараться устроиться на работу на какой-либо военный завод или секретную стройку. Дальнейшая его задача — шпионаж, диверсии. Поэтому надо спешить… Вы со мной согласны, товарищ майор?

Кияшко вздохнул и вынул из ящика тонкую папку. Как бы колеблясь — передавать или не передавать эту папку курсанту, он раскрыл ее, в раздумье полистал подшитые бумаги, снова сокрушенно вздохнул.

— Вот какое дело, — сказал он все еще как-то неуверенно. — Я хочу вас познакомить с рядом документов. Мне их дали всего лишь два дня назад в порядке ознакомления. Этим вопросом занимались работники другого отдела, но результаты пока что плачевны.

— А как с Дыниным? — спросил Сергей, принимая от майора папку. — Нельзя терять ни одной минуты.

— Все в порядке! Розыск Дынина заказан, машина адресных столов заработала. Как только Дынин появится на горизонте…

Но Рубцов уже не слушал майора. На глаза ему попались первые строчки находившегося в папке показания таежного охотника Макара Силантьевича Беспалого, наткнувшегося на следы неведомого парашютиста, и в это мгновенье все остальное перестало интересовать Сергея.

…Спрятанный в воде костюм парашютиста, следы, погоня, убитый якут, показания дежурного по полустанку о пришедшем из тайги и уехавшем в Москву «геологе».

…В кабинете стояла тишина. Затаив дыхание, Сергей бегал глазами по строчкам. Он был бледен, на висках обозначились тонкие вздутые голубые жилки.

Закончив чтение документов, Рубцов разложил перед собой листы «календаря», посвященного пребыванию Смирнова в Синегорске, и расписание поездов, сверил несколько дат в показаниях, сделал несколько пометок в пустующих графах «календаря». Только после этого он поднял глаза на Кияшко. Взгляды их встретились.

— Это Смирнов, — очень тихо сказал Сергей.

— Утверждаете?

— Нет, предполагаю. Даты совпадают, но точных доказательств еще нет.

Майор удовлетворенно кивнул головой и вышел из-за стола.

— Говорил я вам, что этот ваш знакомый доставит нам целый воз хлопот и неприятностей? Говорил. Вот — пожалуйста!

Рубцов что-то не помнил таких высказываний майора, но промолчал. Сейчас он боялся одного — своей ненужной, вредной взволнованности, мешающей сосредоточиться, хладнокровно проанализировать имеющиеся в его руках документы и факты. Нет, сейчас нельзя допустить ни одного поспешного вывода, решения, все должно быть точным, безошибочным, как дважды два — четыре.

— Придется вам, товарищ курсант, срочно выехать на полустанок и побеседовать с железнодорожником, видевшим этого «геолога». Я советую вам захватить несколько фотографий мужчин в возрасте 25—28 лет, в том числе и фотографию Смирнова. Все фотографии будут в двух экземплярах, но на одном экземпляре каждой фотографии ретушер пририсует черную бороду. Покажете железнодорожнику сперва безбородых, а затем бородатых. Возможно, он опознает кого-либо. Только воздержитесь от каких-нибудь подсказок — железнодорожник сам должен найти похожего на «геолога». Через час вам все подготовят. Готовьтесь к отъезду.

На следующий день под вечер Рубцов прибыл на тихий затерянный в лесах полустанок. При свете керосиновой лампы дежурный полустанка, видевший «геолога», долго рассматривал предложенные ему фотографии. Он дважды брал в руки фотографию Смирнова, но, с сомнением покачав головой, тут же клал ее обратно в ряд с другими.

— Не могу сказать который… Вроде все непохожи.

Тогда Сергей выложил на стол бородатых. Как только дежурный скользнул взглядом по новым фотографиям, он сейчас же ткнул пальцем в Смирнова:

— Он! Этот самый! Провалиться мне на месте! Он, подлец, убил якута.

Казалось бы, Сергей должен был радоваться успеху, но, уезжая в Синегорск, он думал о другом: дежурный, видевший «геолога» три недели назад, мог ошибиться, и его показания не имеют силы абсолютно достоверного документа.

Кияшко встретил курсанта бодро.

— Есть новости, есть новости, курсант! Выкладывайте сперва свои. Что привезли?

Рубцов сдержанно рассказал о том, как дежурный по полустанку опознал «геолога» на фотографии Смирнова, но тут же добавил, что показания дежурного не могут служить точным доказательством.

— Прекрасно! — Майор ожесточенно, точно они у него мерзли, потер руки и быстро заходил по комнате. — Давайте взвесим все «за» и все «против». Утверждайте, что Смирнов и «геолог» — одно и то же лицо.

— Вот этого как раз я и не могу утверждать, — пожал плечами Сергей.

— Ага! Обожглись на самоубийстве Смирнова… Хорошо, утверждать буду я, а вы сомневайтесь, оспаривайте. Прежде всего, по времени, учитывая дорогу от полустанка в Синегорск, «геолог» мог прибыть к нам в тот же день, в какой появился Смирнов. Возражений нет?

— Нет. У него даже было часов десять в запасе.

— Отлично! Возможно, останавливался в пути, брил бороду, покупал костюм и прочее. Итак, по времени совпадает. Дальше у меня идет козырный туз в защиту того, что Смирнов не кто иной, как переодетый «геолог». Какой это туз? Подумайте хорошенько, может быть, отгадаете? Ну, ну шевельните мозгами. Спокойно. Даю пять минут на размышления.

Видимо, очень довольный собой, майор снял и положил на стол свои ручные часы и, хитровато посмеиваясь, смотрел на Сергея.

Нахмурив лоб, Рубцов беззвучно шевелил губами. Что имел в виду майор? Золотая брошь? Отпадает. Коронку, гирьку, убитого Дынина, исчезновение Голубева? Нет, козырь не это. Что же?

— Поддельные бандероли! — вскрикнул Сергей.

— Быстро. Уложились в две минуты, — засмеялся Кияшко. — Конечно, сфабрикованные бандероли. А иначе как понимать эти фокусы? Парашютиста снабдили советскими деньгами, запечатанными в бандероли Хабаровского банка. Все было тщательно подготовлено, продумано. Ничего не скажешь — точная, чистая работа. И — осечка! Подвела старушка-кассир, умерла раньше срока. Ну кто бы подумал! Рак печени…

Кияшко машинально приложил руку к боку, видимо, он на мгновенье вспомнил о своей больной печени, но глаза его по-прежнему блестели.

— Итак, — не без азарта продолжал он, — имеем два серьезных аргумента: дежурный железнодорожник опознал «геолога» на фотографии Смирнова, бандероли были сфабрикованы где-то за границей, откуда к нам пожаловал «геолог». Возражения?

— Есть!

— По бандеролям? — удивился Кияшко.

— Нет, заграничное происхождение, бандеролей я не оспариваю. Но деньги с фальшивыми бандеролями были у Смирнова, а нам неизвестно, были ли такие деньги у «геолога». Поэтому бандероли не могут служить доказательством, что «геолог» и Смирнов — одно и то же лицо.

— Виноват, виноват, товарищ курсант! Один коварный вопрос: где по-вашему Смирнов взял деньги в столь странной упаковке? Ага!

— Его снабдили этими деньгами за границей или он получил их от кого-либо здесь, на территории Советского Союза.

— У кого?

— Вот это неизвестно! Во всяком случае, «геолог», появившийся в тайге с ящиком в брезентовом чехле, и появившийся в нашем городе Смирнов с его деньгами в поддельной упаковке могут быть совершенно разными людьми, не имеющими никакого отношения друг к другу. Хитроватая улыбка исчезла с лица Кияшко. Быстро мигая глазами, он смотрел на курсанта и, видимо, силился найти какую-то потерянную нить в своих рассуждениях.

— Погодите, погодите, — забормотал он досадливо. — Вы сами путаете что-то и меня сбили с толку. Минуточку! Ага! Вы забыли одну важную деталь. На бандеролях имеется дата — 2 августа сего года. Так? «Геолог» появляется в тайге 19–20 августа и выходит к полустанку 26. 28 августа в Синегорске появляется Смирнов, а у Смирнова деньги с бандеролями, помеченными 2 августа. Убедительно.

Внутренне Сергей был глубоко уверен в том, что «геолог» и Смирнов — одно и то же лицо. Однако он извлек поучительный урок из прежних диспутов с Кияшко и теперь, уловив в доказательствах майора слабое место, упорно стоял на своем.

— Даты еще ничего не говорят, товарищ майор, — сказал он. — Более того, если бы мы даже знали, что «геолог» привез те деньги, какие были найдены в карманах Дынина, это тоже еще не доказательство тому, что «геолог» выступал у нас в Синегорске под фамилией Смирнова. Вы меня не убедили. Ведь на худой конец «геолог» мог передать деньги Смирнову.

Кияшко неуверенно улыбался, он казался сконфуженным последним доводом Сергея.

— Черт возьми, на этот раз вы, кажется, правы, товарищ курсант. Хм! Ай-да шведская спичка! Молодец. Значит, — два агента? Такой вариант, пожалуй, не исключен, хотя…

Не договорив, Кияшко задумался на несколько секунд, но, видимо, вспомнив что-то, повеселел и рассмеялся.

— Не будем гадать, товарищ курсант, понапрасну. Нужно действовать. У меня есть отличная новость для вас. Дынин откликнулся!

— Неужели?! — встрепенулся Сергей. — Где?

Майор подошел к карте и ткнул карандашом в маленький кружочек невдалеке от западной государственной границы Советского Союза.

— Городок Камень-Волынский, райцентр, ночевал одну ночь в гостинице и выбыл.

Сергей, широко раскрыв глаза, с недоумением смотрел на крохотный кружочек, каким обычно обозначаются на карте населенные пункты, имеющие до десяти тысяч жителей. Почему Смирнову потребовалось посетить этот неприметный городишко? Что собирается он там делать? Нет, тут что-то не так.

— Сведения не вызывают сомнений?

— Нет, все совпадает — имя, отчество, фамилия, год рождения, серия и номер паспорта. Я даже подсчитал время, необходимое для поездки, — как раз достаточно.

— Но ведь это Украина, Западная Украина…

— Одна из западных областей Украины, — поправил майор. — Вы никогда не бывали в тех краях?

— Нет. Но почему Смирнов оказался там? Странно…

— А где он должен быть, по-вашему? В Москве?

— Нет, билет до Москвы — возможно, маскировка. Но я предполагал, что мы найдем Смирнова-Дынина в Сибири, на Урале, на Дальнем Востоке, вблизи от важных секретных объектов. Я бы даже и не удивился, если бы мы его обнаружили в Москве, Ленинграде. Но если предположить, что Смирнов и «геолог» — одно и то же лицо, то какой был смысл перебрасывать агента через восточную границу, чтобы затем он колесил по всей стране и появлялся где-то возле самой границы на западе?

Кияшко прищурился.

— А может быть, смысл именно в этом? По-моему, имелся расчет…

Сергей быстро повернулся и взглянул в глаза майора.

— Расчет на то, что его искать будут на востоке, в то время как он находится на западе? Я вас правильно понял, товарищ майор?

— Вполне.

Снова взглянув на карту, Сергей тряхнул головой.

— Если так, то хитро задумано! Жалко, что он так далеко от нас забрался…

— Почему?

— Другие поймают… — с простодушным сожалением ответил Рубцов. — Ведь, надеюсь указание о немедленном задержании Смирнова-Дынина уже дано?

— Эге, хлопче! — скептически махнул рукой Кияшко, — от указания до задержания может пройти много времени. Твой Смирнов-Дынин не так-то прост. Пока его поймают, он еще десять овечьих шкур на себя может натянуть. Готовьтесь к выезду.

От неожиданности у Рубцова перехватило дыхание.

— Куда? В Камень-Волынский? — спросил он, не веря своей удаче.

— Да. Вы что, недовольны?

— Нет, я… готов, — Сергей скользнул взглядом по карте, и вдруг радость в его глазах начала потухать. Ему пришло на ум трезвое рассуждение о времени, которое потребуется на столь дальнюю поездку. — Товарищ майор, я с радостью поехал бы, но, по-моему, поездка может оказаться бессмысленной. Дорога в Камень-Волынский займет более десяти дней. Я, как говорится, могу явиться к шапочному разбору.

— Вы можете прибыть в Камень-Волынский и на третий день.

— Самолетом? — испугался Сергей и сделал торопливый отрицательный жест. — Это же сумасшедшие деньги нужно платить. А если я слетаю впустую… Я говорю это в том смысле, что Смирнова могут задержать до моего приезда.

Майор дружески потрепал рукой по плечу курсанта и слегка нахмурился.

— Это хорошо, что вы вспомнили наш старый разговор. Нельзя, конечно, забывать, что деньги мы тратим народные. Я за строжайшую экономию. Но наша арифметика иной раз отличается от обычной. Я считаю, например, что лучше истратить лишнюю тысячу и поймать шпиона, нежели сэкономить десять-двадцать тысяч, но упустить врага, не накрыть его вовремя. Он такого успеет натворить, что и миллионом не покроешь. Да что материальные ценности! Он людей погубит, а жизни нет цены. За такую «экономию» народ нам спасибо не скажет… Это тоже надо помнить. До Москвы вы полетите самолетом. Кстати, самолет вам ничего не будет стоить. На реактивном полетите?

— На любом, товарищ майор! — поспешно ответил Сергей.

Сняв трубку, Кияшко набрал нужный номер.

— Генерала Колесниченко. Товарищ генерал? Вас беспокоит майор Кияшко. Так точно, он самый… Здравствуйте. Разрешите узнать: из вашего хозяйства что-нибудь летит на Москву? Да пассажирчика одного хочу вам подкосить. Товарищ генерал, товарищ генерал… Нет, нет, дело не в землячестве, а во взаимодействии различных родов оружия. Так сказать, в порядке взаимной выручки.

Весело посмеиваясь, Кияшко, видимо, с удовольствием слушал то, что ему говорил генерал по телефону.

— Наш сотрудник, да. Нет, это хлопец отчаянный, он и на Марс полетит, если повезете… Да! Фамилия — Рубцов. Прямо на аэродром? Понятно, товарищ генерал, прибудет точно в четыре ноль-ноль. Спасибо за выручку, товарищ генерал.

Окончив телефонный разговор, майор на несколько мгновений задумался и достал из книжного шкафа небольшой томик в синей обложке.

— Вы имеете представление об украинских буржуазных националистах, товарищ курсант?

— Я бы не сказал, что полное. Так, понаслышке. Лекции на эту тему будут читать нам в следующем учебном году.

Кияшко кивнул головой и передал курсанту томик.

— Это книга украинского писателя, зверски убитого националистами. Очень хороший был писатель. Его книга поможет вам понять многое из жизни народа того края, куда вы едете. Обязательно постарайтесь прочитать ее в пути. Сейчас оформляйте командировочные документы. Завтра в четыре ноль-ноль вы должны быть на военном аэродроме.

«Ярослав Галан. Памфлеты и фельетоны» — прочитал Сергей на обложке книги.

13. У западной границы

Полет на реактивном бомбардировщике произвел на Рубцова ошеломляющее, почти сказочное впечатление. Впрочем, сказочный ковер-самолет никак не шел в сравнение с чудо-машиной, созданной советскими конструкторами, рабочими, инженерами. Ощущение скорости полета терялось, самолет, казалось, висел в воздухе на большой высоте, а внизу медленно вращался земной шар.

Да, это было чудесное, ни с чем несравнимое ощущение. Спасибо майору Кияшко — Сергею будет что рассказать своим товарищам.

Когда Рубцов зашел в свой вагон, до отхода поезда Москва — Чоп оставалось десять минут. К его удивлению, в вагоне находилось всего два пассажира, занявших боковые полки. Памятуя совет майора Кияшко, Сергей достал из чемодана книгу и начал ее читать. Прошло еще минут пять, и вдруг в вагон ворвался веселый шумный людской поток.

Первыми появились две девушки в вязаных шерстяных кофтах с карманчиками, в белых платочках, розовощекие, красные от возбуждения, с веселыми смеющимися глазами. Они несли небольшие чемоданы и узлы.

— Ходь ту, Стефко. Вот наши места. А где тетя Мария?

— Тетя Мария, к нам. Тетя Мария!

Они кричали, точно были в поле или на деревенской улице.

За ними с прокуренной трубкой в зубах шел бравый старик с седыми усами, в новой шляпе и сапогах с высокими старого фасона голенищами. На отвороте его синего суконного пиджака покачивался орден Трудового Красного Знамени. Следом за стариком появились женщины в белых платочках, с медалями и орденами на кофточках, жакетках, мужчины в шляпах и фуражках — с загорелыми крепкими лицами, словно выдубленными на солнце и степных ветрах.

«Колхозники, делегация, были на сельскохозяйственной выставке», — догадался Сергей. По незнакомым словам в разговоре этих людей, вроде: «ходь ту», «файно», «буду трымала» и по их одежде он догадался также, что это колхозники из западных областей Украины.

Наконец появилась тетя Мария, которую звали девушки. Это была красивая статная женщина лет тридцати, она несла тяжелый чемодан, и на ее сером жакете Сергей увидел Золотую Звезду Героя Социалистического Труда и орден Ленина. Белый, завязанный на подбородке платок, съехал с головы на затылок. Сергея удивил цвет волос женщины — они были такими светлыми, что казались седыми.

Не успели люди, как следует разместиться, как поезд тронулся, и сидевшая невдалеке от Сергея старая женщина в черном платке с медалью на темном жакете торопливо перекрестилась. Тут же она поймала на себе взгляд Рубцова и смущенно, но приветливо улыбнулась ему, как бы говоря: «Вы не удивляйтесь старой…»

Положив книгу на колени, Сергей прислушивался к разговорам в вагоне. Оказалось, что делегация чуть было не опоздала на поезд, потому что один из них — молодой парень, очевидно тракторист, едва не заблудился в Москве. На этого виновника задержки автобуса сыпались насмешки девушек. Потом начали говорить об экспонатах выставки. Старик с трубкой хвалил лошадей — он был колхозным конюхом, старая женщина в темном платочке восторгалась домашней птицей, девчата наперебой рассказывали, какие были на выставке свекла и лен.

Вдруг Сергей почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Он оглянулся и увидел женщину, которую девушки называли тетей Марией. Женщина пристально смотрела на обложку книги.

— Ярослав Галан… — сказала она, когда их глаза встретились. — У меня есть такая книга. Это наш писатель.

От внимания Сергея не ускользнуло то, что женщина произнесла эти слова как-то печально, и в глазах ее отразилась далекая полузабытая боль.

— Вы читали? Понравилось?

Женщина печально улыбнулась.

— Читала, — сказала она очень тихо. — Читала и сама пережила… то, что написано. Галана тоже убили… За правду.

Тут Сергей увидел, что волосы у этой молодой женщины не светлые, а совершенно седые. Это поразило его. Он подвинулся, приглашая женщину сесть рядом. Мария присела.

— Давно вам присвоили звание Героя Социалистического Труда?

— В позапрошлом году. Я ланковая по буряку. Звеньевая по свекле, чтобы вы поняли.

— Вы извините меня за такой вопрос, — сказал Сергей и слегка смутился. — Как это случилось, что вы… что у вас такая ранняя седина?

— Много нужно рассказывать, — скорбная улыбка задрожала на губах Марии, она наклонила голову.

— А вы все-таки расскажите, — мягко попросил Сергей.

Мария подняла голову и строго взглянула на собеседника.

— Вы спрашиваете — почему? Пришлось мне однажды бежать километров восемь ночью по снегу в одном платье, босой, с ребенком на руках. А утром убитого мужа похоронила. Вот и стала седой за ту одну ночь. Мне двадцать лет тогда было…

Она закрыла лицо руками и несколько минут сидела молча. Сергей понимал, что он своим вопросом навеял женщине тяжелые, скорбные воспоминания. И поэтому он сказал тихо:

— Не надо… Не вспоминайте и не рассказывайте.

Женщина вздохнула, отняла руки от лица, стерла пальцем слезинку со щеки.

— Да, это правда. Не поможешь и не вернешь… А забыть тоже нельзя. Не могу… И простить не могу.

Мария потянулась за книгой, раскрыла ее, заглянула в оглавление и, полистав, нашла нужную страницу.

— Вот почитайте.

Статья называлась «То, чему нет названия» и, как свидетельствовало примечание, была написана автором в 1945 году. «Несколько месяцев назад, — читал Сергей, — в воробьиную ночь в крестьянскую хату невдалеке от города Сарны пришли вооруженные люди и убили ножами хозяев. Девочка с расширенными от ужаса глазами наблюдала последние судороги своих родителей.

Один из бандитов приставил острие ножа к горлу ребенка, но в последнюю минуту в его голове возникла новая «идея».

— Живи себе во славу Степана Бандеры! А чтоб чего доброго не погибла с голоду, оставим тебе продовольствие. А ну, хлопцы, нарубайте ей свинины…

«Хлопцам» это предложение понравилось. Они достали с полок тарелки и миски, и через несколько минут перед ошалелой от отчаянья девочкой выросла гора мяса из кровоточащих тел ее отца и матери…

Вот до чего дошли выродки-бандиты, именующие себя «украинскими националистами» — бандеровцами, бульбовцами, мельниковцами».

Рубцов читал статью, мучительно стиснув зубы. Начав с описания маленького, очевидно рядового, но ошеломляющего своей звериной жестокостью, бесчеловечностью преступления бандитов, он нарисовал затем широкую картину злодеяний украинских буржуазных националистов, предавших свой народ и добровольно принявших на себя роль его палачей. Гнев, боль, ненависть, убийственный сарказм звучали в каждом слове памфлета, и каждое слово боролось, било в цель, поражало подлого врага, пригвождало его к позорному столбу. К своему стыду, Сергей никогда раньше не читал памфлетов и даже не слыхал такого слова. Теперь он понял, что оно означает.

Он вспомнил о женщине с седыми волосами только тогда, когда прочел последнюю строчку памфлета.

— Можно это забыть? — сказала Мария, увидев, что Рубцов захлопнул книгу и напряженно смотрит в какую-то точку перед собой, очевидно, все еще находясь во власти прочитанного.

Ее вопрос не требовал ответа, так как ответ уже заключался в интонации, с какой женщина произнесла эту короткую фразу.

И, не добавив больше ни слова, Мария поднялась и пошла в соседнее купе, где ее ожидали весело щебетавшие девчата.

Всю ночь читал Рубцов книгу, устроившись в конце вагона возле бачка с кипяченой водой, где и в ночное время ярко горела лампочка. Читал и курил. Заснул он под утро, а на следующий день, разговорившись с девушками, узнал от них о той трагедии, какую пришлось пережить Марии вскоре после окончания войны. Ее муж, демобилизованный солдат Советской Армии, был одним из организаторов молодого колхоза. Жили они на хуторе, но собирались перебраться весной в село. Однажды ночью к ним в хату ввалились бандиты и, не дав как следует одеться, приказали выходить на улицу. Мария шла впереди с ребенком на руках. В темных сенцах ее муж загородил своим телом дорогу бандитам и крикнул жене: «Беги! Спасай ребенка!..» Мария побежала, по ней стреляли из автоматов, одна пуля попала в плечо. Утром она нашла на пороге своей сожженной хаты обезображенный труп мужа, убитого бандитами.

— То было тяжелое время, товарищ, — сказала одна из девушек. — Бандеровцы чуяли свой конец, лютовали как могли. Чуть не каждую ночь пылала чья-нибудь хата. А все-таки мы колхоз построили, и наш колхоз сейчас лучший в области.

— Как же теперь? Ничего не случается? — спросил Сергей.

— Эге! — махнула рукой девушка. — Давно забыли. Сами люди помогли бандеровцев выловить. Может, и уцелел какой, так сидит теперь тихо, притаился, боится нос показать. У нас уже давно тихо.

— Чего там — тихо! — шутливо возразила вторая девушка. — Каждый вечер в клубе музыка, песни, радио на все село кричит…

…На следующий день в Тернополе все члены делегации сошли с поезда. В тот же день поздним вечером Сергей Рубцов, пересев во Львове на пригородный поезд, прибыл в Камень-Волынский.

Это был маленький, чистенький городок с каменными домиками в центре, с высоким островерхим костелом и деревянной церковью, расположенными невдалеке от двухэтажного здания райкома партии и райисполкома. Возле кинотеатра с освещенным фасадом прямо по асфальтовой мостовой неторопливо прогуливались многочисленные парочки. В воздухе пахло дешевыми духами и жареными семечками.

Пройдя немного, Рубцов увидел вывеску «Готель». Сергей остановился и почувствовал, как легкая дрожь пробегает по его телу: в этой гостинице неделю тому назад ночевал Смирнов…

«Почему Смирнов посетил этот город? Ведь это, по всей вероятности, был первый населенный пункт, в котором он сделал продолжительную остановку после того, как выехал из Москвы в эти края. Следует полагать, что тут ему нужно было найти кого-то. Найти во чтобы то ни стало. Для этого он даже рискнул ночевать в гостинице. Впрочем, он был уверен, что, имея паспорт Дынина, ему нечего опасаться. Но почему он решил использовать паспорт Дынина, а не тот, другой, который ему изготовил учитель Голубев? А может быть, дело обстояло как-либо иначе? Прежде всего нужно проверить, какие тут у них заведены порядки».

Рубцов зашел в находившуюся невдалеке чайную и купил сто граммов шоколадных конфет «Чио Чио Сан». Он решил «работать» под Смирнова.

Комнаты гостиницы находились на втором этаже. Там в дверях маленькой прихожей его встретила девушка, державшая в руках связку ключей. Она как-то напряженно и, казалось, с подозрением поглядывала на незнакомого посетителя.

— Переночевать смогу у вас? Есть свободные места? — спросил Сергей, весело и приветливо улыбаясь.

— Места есть… — ответила девушка, не трогаясь с места и все еще напряженно всматриваясь в лицо Рубцова.

— Вот спасибо, красавица, — еще шире улыбнулся Сергей, стараясь выглядеть веселым и галантным кавалером. — Желаю тебе жениха хорошего, бравого и непьющего.

Губы девушки дрогнули в сдержанной улыбке.

— А они есть, непьющие?

— О! — Делано удивился Сергей и ткнул пальцем себя в грудь. — Первый — я! Только конфеты ем…

Он поставил чемодан на пол и, достав из кармана несколько конфет, протянул их девушке.

— Ну, что вы, ну зачем… — смущенно отвернулась и заулыбалась девушка.

— Берите, берите, они не кусаются, — настойчиво предлагал Сергей. — Даже невежливо от подарка отказываться.

— Ну вот, в самом деле… — девушка как бы неохотно взяла конфеты и спросила более веселым тоном: — Вы командировочный? Надолго к нам?

— Ехал на два-три дня, а теперь… теперь придется задержаться…

Девушка поняла завуалированный комплимент, засмеялась.

— Идемте.

Она отперла дверь небольшой комнаты, в которой стояли три кровати, зажгла свет. В комнате было чисто и уютно.

— Располагайтесь у окна, чемодан можно поставить под койку. — Она поправила одеяло на кровати, взбила подушку и повернулась к Сергею, глядя на него веселыми глазами. — Прошу ваш паспорт.

Рубцов пошарил по карманам и изобразил на лице крайнюю досаду.

— Какая беда, документы я, кажется, оставил дома. Тьфу ты, черт! Переодевал пиджак. Придется завтра съездить домой.

— А без паспорта вы у нас ночевать не будете, — сказала девушка, испуганно и уже холодно глядя на Сергея.

— Мне одну ночь. Завтра я предъявлю вам…

Девушку словно подменили.

— Нет, нет! — торопливо заговорила она. — Забирайте ваш чемодан. Без паспорта никак нельзя.

— Милая, где же я буду ночевать?

— Не знаю, не мое дело.

— Слушайте, красавица, что за строгости? Я ведь часто езжу в командировки. Во многих гостиницах бывает так, что документа и не спрашивают. Деньги заплатил и все.

— И у нас так случалось… А теперь одну дежурную за это с работы сняли. Нет, нет, забирайте чемодан. Теперь нам строго-настрого приказано.

— Это вы про дежурную выдумали, — как бы разочарованно и обидчиво произнес Сергей. — Просто вам не хочется…

— Ничего я не выдумала! — обозлилась девушка. — Ее три дня назад с работы выгнали. Была добрая, пускала вот так без документов всяких… А милиция проверила. Тут было…

«Ага! — с удовольствием отметил про себя Сергей. — Строгие порядки заведены здесь всего несколько дней назад, а раньше можно было ночевать, не предъявляя паспорта, стоило только очаровать своей любезностью дежурную, подарить ей какую-нибудь мелочь. Смирнов, конечно, мастер на эти штуки. Почему же он все-таки отдал паспорт? Может быть, проверка была как раз в тот день, когда он ночевал?»

Пошарив еще раз по карманам, Рубцов «нашел» служебное удостоверение и, к удовольствию обеих сторон, инцидент был исчерпан. Койка у окна осталась за Сергеем.

Через несколько минут он сидел в кабинете районного уполномоченного МВД капитана Василько. Из беседы с Василько Сергей установил: указание о необходимости принятия срочных мер по задержанию Дынина получено капитаном четыре дня назад, поиски Дынина ведутся, но не дали удовлетворительных результатов, видели Дынина в ту ночь, когда он ночевал в гостинице, дежурная по гостинице Галина Петришина и младший лейтенант милиции Сидорчук.

— Они запомнили его внешность? — спросил Сергей.

— Петришина помнит, что он был стриженый, как солдат. Младший лейтенант также подтверждает это. Но так как документы Дынина были в полном порядке, он не обратил на него особого внимания. Может быть, вызвать, и вы побеседуете сами?

— Младшего лейтенанта можно пригласить. С дежурной повременим… Это ее уволили с работы?

— Да. За нарушение правил.

— А больше за ней ничего не значится?

— Серьезного нет. Очевидно, она допускала мелкие финансовые злоупотребления: брала деньги за ночлег и не выписывала квитанций. Но это не доказано. Вообще-то немного легкомысленная девица.

Капитан позвонил по телефону в милицию и вызвал к себе младшего лейтенанта Сидорчука.

До появления Сидорчука Сергей выяснил, что на территории Камень-Волынского района никаких секретных объектов нет. Это тихий, сельскохозяйственный район, производящий в основном продукты животноводства, льняное волокно, картофель, торф. Самая близкая точка государственной границы находилась в сорока километрах от Камень-Волынска.

— Я полагаю, — сказал Сергей после непродолжительного молчания, — что Дынин приезжал сюда для того, чтобы с кем-то встретиться. У вас среди жителей города никого нет на примете? Но учтите — Дынин птица дальнего полета. Дальнего и очень высокого. И человек, с которым он пытался встретиться или встретился, тоже должен быть тонкой и осторожной штучкой. Вы меня понимаете?

— Понимаю, — Василько с сомнением пожал плечами. — У нас в городе да и во всем районе ничего такого не заметно. Есть мелкие злопыхатели, есть недовольные. Не без этого. Как оговорится — в семье не без урода. Но что-либо посерьезней…

Капитан снова пожал плечами и вдруг неожиданно сузил глаза.

— Впрочем… — он как-то нерешительно щелкнул пальцами, — впрочем, есть один странный, загадочный сигнал. Я, правда, боюсь, что это продукт шпиономании, болезненного воображения.

— А в чем дело? — насторожился Сергей.

— Чепуха на первый взгляд, но очень занятно, — усмехнулся Василько. — Один мальчик, ученик шестого класса, утверждает, будто бы он слышал, как сторож нашего районного Дома культуры играл ночью на рояле…

— Не понимаю, — пробормотал Сергей. — Что тут загадочного? Разве сторожу нельзя побренчать на клубном инструменте?

Василько слегка наклонил голову.

— Нет, тут есть свои, так сказать, нюансы. Сторож — полуграмотный старик, он с трудом выбивает одним пальцем на рояле «чижика-пыжика», а мальчик утверждает, что старик играл очень хорошо, прямо-таки как артист на концерте.

Сергей прищурился, с сомнением качнул головой.

— Старик играет на рояле. Ночью… Малограмотный старик. Да-а, занятно. Сколько ему лет? Давно он у вас работает?

Ему за шестьдесят. Еще крепкий старикан. Работает в Камень-Волынском лет десять. Тихий, безобидный, безответный. У него как будто не все дома — все улыбается без причины. Сейчас придет младший лейтенант Сидорчук, он вам подробнее расскажет. Он, собственно, и принес мне заявление мальчика, и некоторое время вел наблюдения за стариком.

— И, конечно, ничего не заметил?

— Абсолютно. Меня смущает в этой истории, что мальчик, якобы слышавший чудесную игру старика, был в ту ночь болен. Он потом три дня лежал в постели с высокой температурой, бредил. Возможно, он видел эту картину в бреду… Дело в том, что это музыкально одаренный мальчуган и уже сочинил несколько своих произведений. Одно из них напечатано в каком-то журнале.

— Дом культуры в центре? — поинтересовался Сергей.

— Нет, можно сказать, почти на окраине. Но ведь наш городок небольшой. Там, на окраине, было подходящее здание.

Явился младший лейтенант Сидорчук — высокий угловатый юноша, с испуганными глазами. Он рассказал, что ровно неделю тому назад ему поручили проверить, как ведется регистрация лиц, проживающих в гостинице. В четыре часа утра он явился в гостиницу, подсчитал количество паспортов, имевшихся у дежурной, а затем обошел все комнаты и пересчитал спящих. Оказалось, что три человека не оформили свое пребывание в гостинице. Младший лейтенант по очереди разбудил их и отобрал паспорта. Затем он заполнил карточки на тех жильцов и составил акт о нарушении дежурной правил пользования гостиницей.

Из этого рассказа Рубцов сделал вывод, что Смирнов, увидя милиционера, серьезно перепугался. В тот момент он смог подумать все что угодно, вплоть до того, что учитель Голубев предал его. Естественно, он вынужден был воспользоваться надежным паспортом.

— Дынина вы видели? — спросил Сергей.

Младший лейтенант слегка вздрогнул.

— Видел. Он лежал в постели.

— И вы смотрели на фотографию в паспорте?

— Да. Не только в паспорте. Я потребовал у него военный билет. Там тоже была фотография.

— Почему вы, кроме паспорта, потребовали и военный билет?

— На всякий случай. Он — стриженый, на демобилизованного солдата не похож. У меня мелькнула мысль, не бежал ли он из тюрьмы.

— Фотографии в документах не вызвали у вас сомнения?

Сидорчук на несколько секунд задумался и произнес не совсем уверенно:

— Нет. Это были его фотографии.

— Где вы просматривали документы? Вы зажигали в комнате свет?

— Нет, я не хотел будить всех находящихся в комнате. Я подошел к открытой двери — в коридоре горел свет.

Рубцов с сожалением посмотрел на Сидорчука. «Эх ты, шляпа, не рассмотрел внимательно фотографии. Раз взялся проверять документы, так надо было это сделать как следует», — подумал он про себя, но не высказал свою мысль вслух, так как ему почему то не хотелось обидеть младшего лейтенанта. Впрочем, Сидорчук, очевидно, и без слов понял взгляд Сергея. Он смущенно замигал, и на его скулах выступил румянец.

— Ясно, — сказал Рубцов, чтобы замять этот разговор. — Теперь расскажите, что это за старик-музыкант у вас появился?

Младший лейтенант испуганно взглянул на капитана. Тот кивнул головой.

— История эта еще не кончилась… — сердито дернул бровью и, словно боясь насмешки, с вызовом сказал Сидорчук. — Товарищ капитан, я продолжаю наблюдения и узнал, что дед Илько покупает маслины.

— Маслины? — удивился Василько и вопросительно посмотрел на Сергея. — Ну и пусть покупает… Я слышал, что в Греции эти маслины крестьяне солят в бочках, как у нас огурцы или грибы.

— А вы их ели? — подался к нему младший лейтенант.

— Пробовал как-то в ресторане. Не скажу, что очень понравились.

— И я пробовал… — торжествующе сказал младший лейтенант. — Специально, на вид — как слива, а на вкус — дрянь! А маленькая баночка стоит шесть рублей восемьдесят. Имеются эти консервы только в станционном буфете. Никто их там, не покупает, стоят на полке, паутиной взялись. А дед Илько под видом слив три баночки купил… Я поинтересовался этими маслинами, наводил справки. Оказывается, раньше маслины считались изысканным кушаньем для богатых людей, как, например, шпроты или устрицы. Деликатес!

Сергею показалось, что он уловил и понял мысль младшего лейтенанта. До сей поры он ровным счетом ничего не слыхал о существовании маслин, но упоминание об устрицах, подаваемых в ресторане, часто встречал в книгах дореволюционных писателей. Если маслины такой же «деликатес», как устрицы, то младший лейтенант сделал интересное открытие. Что же это за малограмотный старик, который ночью играет на рояле и любит полакомиться необычными, изысканными закусками?

— А может быть, он не для себя покупал? — спросил капитан. — Это вы проверили?

Сидорчук сразу как-то увял, и глаза его снова приобрели испуганное выражение.

— Нет, не проверял. Нужно бы поинтересоваться, куда он пустые баночки сдает.

Капитан нахмурился.

— Вы лучше расскажите товарищу… товарищу Рубцову то, что вам Слава Войтюк рассказывал.

Младший лейтенант печально, с недоверием посмотрел на Сергея.

Он колебался.

— Нужно, чтобы сам Слава рассказал. Я так не умею… Это музыка. Только сегодня уже поздно. Завтра утром вы его сможете увидеть до занятий в школе.

Сергей договорился с Сидорчуком, когда и где они встретятся завтра утром. Он попросил также младшего лейтенанта попытаться выяснить, сдает ли дед Илько в магазины баночки из-под маслин. «Чем черт не шутит, когда бог спит», вспомнил он поговорку майора Кияшко. Но все-таки вся история с дедом Илько казалась Сергею не заслуживающей серьезного внимания. Он боялся, что она уведет его куда-то в сторону, что искать следы Смирнова нужно где-то в другом месте.

14. Дед Илько

На следующий день Рубцов проснулся в шесть часов утра. Первой его мыслью была мысль о младшем лейтенанте Сидорчуке. Судя по всему, Сидорчук как работник не был на хорошем счету у начальства. Высокий, нескладный, угловатый, он производил своей внешностью невыгодное впечатление. А эти испуганные глаза… Как они не гармонируют с милицейской формой, которую носит Сидорчук. Однако младший лейтенант милиции вызывал у Сергея какое-то странное и сложное чувство — чувство симпатии и жалости.

Э, вот оно что. Он — фантазер! Если бы майор Кияшко послушал то, что Сидорчук рассказывал вчера про маслины, майор бы немедленно окрестил его «шведской спичкой». Вот откуда у Сергея симпатия и жалость к этому человеку…

Умывальник находился во дворе. Чтобы попасть к нему, нужно было спуститься со второго этажа по запасной лестнице. Двери внизу закрывались на ночь изнутри на массивный крючок. Прежде чем приступить к умыванию, Сергей сделал утреннюю зарядку и хорошо осмотрел небольшой двор, загороженный высокой глухой кирпичной стеной. В одном месте стена треснула и почти до половины была разрушена. Лаз! Итак, Смирнов, не тревожа спящую дежурную, мог спокойно выйти из гостиницы и, так же никем не замеченный, вернуться на свое место после ночной прогулки по городу… И Сергей снова вспомнил младшего лейтенанта милиции с испуганными глазами. Старик-сторож играет по ночам на рояле… Нет ли тут какой-либо связи? Несомненно, рассказ мальчика зажег фантазию Сидорчука. Он-то, Сидорчук, тайно убежден, что с дедом Ильком неладно, но не решается уверенно высказать свою мысль, так как боится, что его подымут на смех. Нет, даже фантазией брезгать нельзя. Музыка и маслины! Если бы ко всему этому старик тайком тянул по ночам коньячок… Очень заманчивая версия! Надо попытать счастья…

До условленной встречи с Сидорчуком оставалось много времени, и Сергей решил использовать это время для осмотра города. Он пошел по центральной площади, заглянул на базар, купил яблок и, не раздумывая над своим маршрутом, зашагал по первой попавшейся улице. Вскоре кирпичные дома начали попадаться все реже и реже, их сменили обыкновенные хаты, а за хатами показались черные вспаханные поля, покрытые мелкими кучками навоза.

У деревянного мостика, переброшенного через маленькую речушку, Рубцов встретил какого-то высокого, лохматого старика, толкавшего перед собой пустую, испачканную навозом тележку на двух железных колесах. Старик шел быстро, широко ставя ноги в старых продырявленных ботинках. Порванный ватник был расстегнут и обнажал его богатырскую грудь, бородатое лицо дышало здоровьем. Поравнявшись с Сергеем, старик взглянул на него смеющимися голубовато-ясными, с какой-то веселой сумасшедчинкой глазами и глуповато-добродушно осклабился щербатым ртом.

Пройдя несколько шагов, Сергей невольно оглянулся. Старик с тележкой сворачивал в переулок. Там, за хатами, виднелось большое, похожее на склад, двухэтажное здание, покрытое белой оцинкованной жестью. На крыше развевался красный флаг. «Дом культуры. Этот старик с тачкой — сторож, дед Илько», — пронеслось в голове Сергея. Он дошел до моста, закурил и облокотился на перила. Неожиданная встреча взволновала его больше, чем он мог предполагать. «Каков старик! — не без восхищения думал Сергей. — Если бы мне в шестьдесят лет такое завидное здоровье… Впрочем, почему шестьдесят? А ну сбрейте деду Илько бороду, подстригите его, оденьте на него приличный костюм… Дед занятный, дед заслуживает пристального внимания…»

Швырнув окурок в воду, Сергей торопливо зашагал к центру города.

Семья Сидорчука занимала небольшую комнату в каменном доме на нижнем этаже. Сергея встретил младший лейтенант. Глаза его уже не казались испуганными — он угадал в Рубцове союзника, пусть ненадежного, но все- таки союзника.

— Жена пошла на работу, — сказал он, торопливо закрывая дверь. — Она у меня в больнице медсестрой работает. Слава сюда придет, я его предупредил, чтобы он пораньше… У вас какое звание, товарищ?

— Лейтенант, — сказал Сергей, и сам удивился, как легко у него получилась эта ненужная, вызванная мальчишеским самолюбием ложь.

— Черт его знает, товарищ лейтенант, — Сидорчук неуверенно засмеялся и широко развел свои длинные руки, охватив ими почти половину маленькой комнаты. — Черт его знает! Может быть, это и чепуха, шпиономания, как говорит капитан, а может… Почему бы не проверить, не покопаться?

— Я, кажется, уже видел деда Илько, — сказал Сергей, присаживаясь на стул.

— Видели! — еще более оживился младший лейтенант. — Он навоз на тележке возит. У него за мостом огород.

— Как вы думаете, сколько ему лет?

— По паспорту — шестьдесят один. У него и метрическое свидетельство есть. А так по виду не дашь столько. Правда?

Рубцов неопределенно качнул головой, ему не хотелось открывать все свои карты перед Сидорчуком.

— Вы, товарищ младший лейтенант, займитесь банками. Там у них мусорный ящик есть? Вот если бы в этом ящике порыться незаметно. Он ведь там, в клубе живет?

— Да, в маленькой комнатке. Мусорный ящик я проверну. Я иначе сделаю — пошлю туда подводу из коммунхоза, пусть вывезут мусор на свалку. Они должны это делать. А я одену штатское и прогуляюсь в ту сторону…

— Вот-вот, — одобрительно улыбнулся Сергей. — И бутылочками поинтересуйтесь… Впрочем, вам подсказывать не надо.

Сидорчук снял с вешалки черный плащ и торопливо одел его.

— Побежал! Вот ключи. Когда кончите беседовать со Славой, закройте дверь.

И натянув на голову кепку, младший лейтенант вышел из комнаты.

«Ну, заварил я кашу… — подумал Сергей, прохаживаясь по комнате и рассматривая фотографии на стенах. — Старик просто с дуринкой, недоразвит, а такие часто бывают здоровяками. Вот и не дашь ему всех его годков».

В дверь постучали. Сергей крикнул «войдите». Вошел опрятно одетый мальчик и сразу же, еще на пороге, снял кепку. У мальчика был высокий чистый лоб; большие, глубокие глаза смотрели серьезно и чуточку грустно. Лицо худое, с нежной синевой на висках.

— Здравствуйте. Дядя Миша сказал, чтобы я зашел сюда…

Сергей попросил мальчика присесть и начал его расспрашивать о родителях, учебе, музыке. Слава отвечал охотно, но кратко, и умненько поглядывал на Сергея. Очевидно, мальчик догадывался, что вопросы Рубцова являются как бы предисловием к другому, более серьезному разговору, и терпеливо ожидал, когда серьезный разговор начнется. Слава улыбнулся, когда Сергей упомянул имена нескольких композиторов и назвал их произведения.

— Дядя, вы ошиблись, — сказал он жалобно, — оперу «Садко» написал не Мусоргский, а Римский-Корсаков. Римский-Корсаков поправлял Мусоргского, но их сравнивать нельзя: Мусоргский — гений, а Римский-Корсаков— талант, большой талант.

После этого Сергею оставалось только одно — с места в карьер перейти к деловой части разговора.

Мальчик расстегнул воротник пальто и спокойным, ровным голосом начал свой рассказ. Два месяца назад группа участников школьной художественной самодеятельности выезжала в село давать концерт. Возвращались очень поздно, так как в дороге испортилась машина, и в город приехали, примерно, в два часа ночи на подводах, какие дал колхоз. Он, Слава, слез с подводы первым, как только переехал мостик. Дорога к его дому шла мимо районного Дома культуры. Когда он поравнялся с Домом культуры, то услышал тихую музыку. Окна клуба были закрыты ставнями, но в щели проникал слабый свет. Почему он подошел к окну? Его заинтересовала музыка.

Такой музыки он никогда раньше не слыхал. Он знал, что в зале стоит новый, недавно купленный рояль, но не мог понять, кто там так хорошо играет. Заглянуть в окно он не сумел — высоко. Тогда он подложил на землю несколько кирпичей, стал на них одной ногой и заглянул. В это время музыка стихла, но он увидел в пустом зале за роялем сторожа, деда Илько.

— Он сидел вот так, — мальчик откинулся на спинку стула, сильно запрокинув голову, свободно, как две плети, опустил руки и закрыл глаза. — Так он сидел минуты две. Я даже подумал, что он умер. Потом он выпрямился, посмотрел на окна и ударил по клавишам. Не знаю, сколько времени он играл. Вдруг кирпичи у меня под ногой шевельнулись, и я упал, кирпичи загремели, музыка сейчас же стихла. Только я поднялся, смотрю — свет в окнах потух. Я пригнулся и побежал под стеной. А утром я сильно заболел и проболел четыре дня. Выздоровел и рассказал дяде Мише. Он заинтересовался, попросил меня никому не говорить, а написать заявление. Ну, я написал. Вот и все.

Слава умолк и взглянул на Рубцова, словно спрашивая: «Я свободен, мне можно уйти?»

Нет, мальчик не выдумал эту историю… Но на яву или в бреду он слышал игру старика на рояле?

— Ты говоришь, Слава, что утром на следующий день заболел…

Мальчик сдержанно усмехнулся.

— Вы скажете — я бредил? Я не отрицаю… Пожалуй, когда я слушал музыку, я уже температурил. Ехали мы ночью, я был в одной рубашке и, конечно, простыл. Потом я бредил, это тоже верно. Но то, что я рассказал вам, это я видел своими глазами и слышал своими ушами.

Я отлично помню. Кроме того, у меня на ноге были синяки и ссадины — об кирпичи ударился, когда падал. Даже доктор мне ссадину йодом мазал…

— Но может быть, ты ошибся во времени? Возможно, было не два часа ночи, а половина первого.

— Вы думаете в клубе играло радио? — мальчик снова сдержанно усмехнулся. — Нет, могу вам принести программу радиопередач за весь тот месяц. Все произведения композиторов, исполнявшиеся в вечерних и ночных передачах, я знаю, слышал не раз по радио. А эту музыку я никогда не слышал.

— Что же это за музыка, если ее никогда не передают по радио? — спросил Сергей. Грустная, снисходительная улыбка, таившаяся в умных глазах мальчика, начала раздражать Рубцова. — Что, старик сам сочинил ее?

Слава, видимо, обиделся, отвел взгляд в сторону.

— Разве я сказал, что не передают? — произнес он холодно, с комичной детской важностью. — Я сказал, что я не слышал. Композиторов много… А если дед Илько сочинил ту музыку, то ему нужно поклониться в ноги — он талант, гений.

— Ну, я не точно выразился, Слава, — сказал Сергей и смущенно кашлянул.

— Я так понимаю, что сочинить музыку труднее, чем потом сыграть ее. Так ведь?

— Это зависит… — пожал плечами мальчик. — Бывают очень талантливые исполнители, равные по таланту с композитором.

— Та-ак! — Рубцов оттопырил губы, забарабанил пальцами по столу и замолчал. Он чувствовал, что теряет в разговоре нужную ему нить, теряет потому, что не знает предмета, «плавает». Наконец, он нащупал нить и прищурился.

— А когда он играл, ноты у него были?

— Нет. Он играл без нот.

— Хо-ро-шо, — протянул Рубцов. — Допустим, что дед Илько мог сам сочинить. Импровизация! Так это называется?

— Так.

— Какая же это была музыка, ты не можешь рассказать?

Мальчик бросил на Сергея недоумевающий взгляд исподлобья.

— Разве музыку можно рассказать словами? Музыка — это… музыка.

Снова пощечина. Но Сергей уже не обращал внимания на такие мелочи. К черту самолюбие. Пусть его учит мальчишка, пусть лепит пощечины.

— Я понимаю, Слава. Но ведь есть музыка, веселая, грустная, минорная, кажется, мажорная еще есть. Подожди, подожди, ты не смейся… Может быть, я не так выражаюсь. Пойми мою мысль. Вот, например, почерк. Зная тот или иной почерк, мы можем определить, кто какое письмо писал. Так? Вот и у писателей, по-моему, и у композиторов свой почерк должен быть.

— Я понял вас, — просияв глазами, кивнул мальчик.

— Вы хотите спросить, не могу ли я определить по тому отрывку, какой я слышал, автора этой вещи, композитора?

— Точно! Ты молодец, Слава. А ну, шевельни мозгами!

— Я боюсь ошибиться, я сам много думал… Я думаю, что это был отрывок из какого-то произведения Вагнера. Но я… я очень мало слышал Вагнера и не хочу… боюсь вам наврать.

— Вагнер, Вагнер… — Сергей наморщил лоб и полуприкрыл глаза, но так и не нашел в своей памяти имени композитора Вагнера. — Да, знакомая фамилия… Он, кажется, заграничный композитор?

— Немецкий, Рихард Вагнер. Девятнадцатый век. Дядя, у вас есть часы? Я могу опоздать в школу.

Рубцов взглянул на часы, до начала занятий оставалось двадцать пять минут.

— Не опоздаешь. Сейчас я тебя отпущу. Значит, немецкий композитор. Рихард Вагнер. Да, его что-то редко передают по радио…

Сергей закурил и с уважением посмотрел на высокий, бледный лоб мальчика.

— Ты, по-видимому, много читаешь, Слава? — как-то заискивающе спросил он. — Наверно, всех классиков перечитал?

Мальчик капризно скривил губы.

— Не только классиков. Вообще-то я много читаю. К сожалению, наша районная библиотека бедная… Мне дают книги папины знакомые. А читать я начал давно, как только исполнилось пять лет.

Снова наступило неловкое молчание. Сергей спохватился.

— Ну, спасибо, Слава. Ты меня извини, что я отнял у тебя так много времени.

— Пожалуйста, — пожал плечами мальчик.

— У тебя дома музыкальный инструмент есть?

— Год назад купили пианино. Старенькое, правда. До свиданья. Я в школу.

Он одел кепку, поднял с пола портфель и быстро шмыгнул в дверь. Рубцов увидел в окно, как он, размахивая свободной рукой, бежит по двору.

Оставшись наедине с собой, Сергей возбужденно забегал по комнате и по своей привычке начал рассуждать вслух.

— Вот так, товарищ Рубцов! Сопливый мальчишка утер вам нос по всем линиям. Он композиторами, как младшими ребятишками с соседнего двора, распоряжается: тот — гений, тот — талант, а вы про Мусоргского одним ухом слышали, да и то с этим двойным Корсаковым спутали. Учиться нужно, товарищ Рубцов. Всему учиться. Чекист должен быть универсальным человеком, все должен знать. Ну, держись, дед Илько! Если Слава не ошибается — как понять твою музыку? Это не «чижик-пыжик». Одним пальцем и я умею… Это — Вагнер, Рихард Вагнер, немецкий композитор девятнадцатого века. Значит, ты, дед Илько, высокообразованный человек. Ты носишь рваный ватник, возишь навоз на свой огород, спишь в маленькой грязной комнатке, ешь картофель со своего огорода. Как же — надо жить по средствам! На триста шестьдесят, минус налоги и заем, сильно не размахнешься. Ну, бывает маслинами побалуешься, может, и коньячку маленькую бутылочку в одиночку разопьешь. Это все допустимо, лишь бы люди не видели. И отвертеться в случае чего можно. А как с музыкой? Понятно, в клубе стоит новый рояль, на нем целый день бренчат любители. Ночью рояль молчит. А сколько в нем звуков! И вот тебя тянет к роялю, давно не играл… И ты садишься за рояль, подымаешь крышку, пробуешь грязными пальцами клавиши. Тихонечко! А рояль звучит хорошо, еще не успели расстроить инструмент любители. Вот ты и отдыхаешь. Тихонько притронулся к клавишам, звуки, звуки, любимая сердцу мелодия. Но ведь звуки эти срывают с тебя старенький рваный, ватник, ты уже не прикроешься, не спрячешься за него. На тебе мундир, или как это… фрак, смокинг. Что ж, ты культурней курсанта Рубцова — Рубцов ведь в консерватории не учился он бывший слесарь, да и музыкального таланта он не имеет… Но советский мальчик Слава Войтюк музыку знает, он тебя, гада, засек. А Рубцов тебя накроет.

Тут Сергей остановился посреди комнаты как вкопанный. Он понял, что в своих мечтах забежал далеко вперед.

Нужны факты, фактики, как говорил майор Кияшко, а у него, Сергея, их нет. Слава чудесный, умный, талантливый мальчик, и у него, конечно, развито воображение. Он действительно увидел в бреду деда Илько за роялем, в бреду сочинил ему музыку, а потом поверил, убедил себя, что все это было наяву. Какие возражения, товарищ курсант? Если бы этот вопрос задал Кияшко, Сергею нечем было бы возразить.

Холодная рассудительность вернулась к Рубцову. Он вынул записную книжку и записал на нескольких страницах:

1. Узнать, в котором часу вернулась в город школьная худсамодеятельность?

2. У врача: были ли синяки и ссадины на ноге Славы?

3. Измерить расстояние от земли до окна в клубе. Мог ли Слава, став на кирпичи, заглянуть в окно?

4. В какое окно смотрел Слава? Видно ли в это окно через щель в ставне рояль?

5. Проверить, на основании каких документов дед получил советский паспорт.

6. Найти людей, знавших, видевших деда до войны и во время войны.

— Вот это другой разговор! — весело произнес Сергей, пряча книжку в карман. — Никаких фантазий и музыкальных импровизаций. Фактики!

Закрыв квартиру Сидорчука, Рубцов бодро тронулся в поход за фактами. Он вспомнил, что его карманы набиты яблоками, и начал уничтожать их одно за другим с таким аппетитным хрустом, что прохожие испуганно оглядывались на него.

Странно, Сергей не только усвоил некоторые словечки майора Кияшко, но и незаметно для себя стал подражать ему во многом — тот же оптимизм, то же внешнее спокойствие и беспечность. «Спокойно, товарищ курсант. Шевельните мозгами», «От работы волы дохнут». В конце концов даже в этой пословице есть здоровое зерно — перенапряжение сейчас же скажется на работоспособности.

Через час он имел ответы на два вопроса: участники школьной самодеятельности вернулись из села в два часа ночи, врач подтвердил, что синяки и ссадины на ноге у Славы были. Это уже «фактики»! Дождавшись перемены, Сергей отозвал Славу в сторону, и тот начертил ему на листе записной книжки фасад Дома культуры, пометив крестиком то окно, в какое он смотрел памятной ночью.

Сергей совершенно незаметно для мальчика определил его рост, застегнув на своем плаще одну из пуговиц, находившуюся как раз на уровне глаз будущего композитора.

Выйдя из школы, Сергей столкнулся с Сидорчуком. Он нес в руке солдатский вещевой мешок, набитый чем-то по самую завязку.

— Дайте ключ, есть крупный улов, — таинственно сообщил младший лейтенант. — Приходите ко мне — покажу.

Мера предосторожности, предпринятая Сидорчуком, была встречена Сергеем одобрительно — чем меньше людей видят его в компании с милицейскими работниками, тем лучше. Он явился на квартиру младшего лейтенанта на несколько минут позже.

Рубцов застал младшего лейтенанта за странным занятием. Стоя на коленях посреди комнаты, Сидорчук осторожно раскладывал на полу пустые заржавленные консервные коробки и стеклянные осколки.

— Вот поглядите, — восемь коробок из-под дорогих рыбных консервов. И килограммов шесть стекла. Все бывшие баночки… Но глядите — ни одной этикетки! Этикетки он, надо думать, снимал и сжигал, а все баночки разбивал на мелкие осколки. — Сидорчук взглянул на Сергея и хитро прищурился. — А зачем их бить, ведь они деньги стоят?

Широко расставив ноги, Рубцов задумчиво покусывал губу. Мысленно он представил себе, что разговаривает с Кияшко. «Какие возражения, товарищ майор, против высказанного младшим лейтенантом Сидорчуком?» — «Что ж, пожалуй, логично, но эти стекляшки, консервные коробки — мелочь. Возможно, ошибка, казус, товарищ курсант».

— Выбросьте все в помойку, — сказал Сергей, слегка толкнув носком ботинка консервную банку.

— Товарищ лейтенант, — растерялся Сидорчук. — Ведь это вещественные…

— Выбрасывайте, выбрасывайте, банки уже нам не нужны, они свое дело сделали. Для вас есть новое задание. Когда в Доме культуры закрывают ставни?

— Ночью, когда заканчиваются все мероприятия и люди уходят.

— Сегодня в клубе концерт. Вы сможете там побывать?

— В шесть часов мне на дежурство.

— А жена?

— Она сможет.

— Пошлите жену. Еще лучше… У нее золотое кольцо есть?

— Нет, — Сидорчук почему-то сконфузился.

— Брошка?

— Есть маленькая, позолоченная, с камушками.

— Прекрасно. Жена у вас боевая?

— Ничего… Бывает, берет в работу.

— Ясно! Слушайте. Ваша жена одевает брошку, идет на концерт. Там она снимает брошку и кладет в сумочку. Вернувшись домой, она не находит ее и решает, что потеряла брошку в клубе… А брошка золотая, с бриллиантами, дорогая! Ясно? В общем брошку жалко, ее надо найти. Ваша жена идет к вам, сообщает о несчастье. Вы ее провожаете до клуба и отходите в сторону! Она будит сторожа, идет с ним в зал, где стоит рояль, и зажигает там свет. А вы в это время подходите к третьему окну слева и заглядываете в щель ставни, Мне важно знать, что вы сможете увидеть сквозь эту щель.

— Рояль?

— Да. Ну, а жена тем временем, не найдя в зале брошку, вспомнит, что она сняла ее и положила в сумочку, извинится за беспокойство и так далее. Она сумеет сыграть эту сцену так, чтобы у старика не возникло никаких подозрений? Очень важно его не спугнуть…

— Сумеет.

Рубцов попросил ему дать клеенчатый сантиметр и показал младшему лейтенанту, на какой максимальной высоте от земли он должен смотреть в окно.

Сидорчук усомнился.

— Почти полтора метра. Слава как будто будет ниже…

— Он подкладывал четыре кирпича.

— Ага! А где я вас найду?

— В гостинице. Зайдете проверить документы…

Покинув Сидорчука, Сергей направился к райуполномоченному, но оказалось, что капитан выехал по вызову в областное управление и должен вернуться только к вечеру. Сергей оставил ему записку с просьбой подготовить для ознакомления анкету и автобиографию «вчерашнего».

Затем он сытно и довольно дешево пообедал в чайной и отправился бродить по городу. Это была не бесцельная прогулка: Сергей изучал город, присматривался не только к улицам, переулкам, но и отмечал в памяти все проходные дворы, запоминал, куда ведут тонкие тропинки на окраинах.

К вечеру он уже знал маленький город так, точно прожил здесь несколько лет.

Капитан Василько встретил Рубцова загадочной усмешкой. Он недавно приехал, но успел получить в райисполкоме папку с анкетами всех работников культотдела. Подавая ее Сергею, капитан сказал:

— Вы знаете, какой приказ моего начальника в отношении деда Илько? Не трогать! Я рассказал подполковнику об этом загадочном случае, он проконсультировался с кем-то и так и заявил: «Не трогать. Бросьте чудить со стариком. Пусть себе доживает свой век спокойно». Так что…

— А мы его трогать не будем, — возразил Сергей. — Мы поинтересуемся…

— И еще одна новость, — продолжал капитан. — Я думал, что розыски Дынина ведутся широко. Оказывается, такой приказ дан только мне. В других районах нашей области, например, в соседнем, розыски не ведутся.

Последнее сообщение встревожило Сергея.

— Я завтра поеду в управление, выясню, — сказал он сухо и, найдя нужную анкету, начал читать ее.

Анкета (так же как и биография) Ткачука Ильи Семеновича была заполнена четким красивым почерком. Сергей было удивился, но, взглянув на последнюю страницу, увидел корявую подпись с шатающимися буквами: «Ткачук И.» Оказывается, заполнял анкету и писал автобиографию кто-то другой, дед Илько только подписал их. «Нормально — старик малограмотный, — со злостью на себя подумал Рубцов. — А я связался с чудаковатым младшим лейтенантом и только даром время теряю». В эту минуту он чувствовал себя очень скверно, и это скверное настроение было вызвано не тем, что капитану посоветовали «не трогать» деда Илько, а тем, что Дынина ищут только в одном районе. «Какой смысл? — злился Сергей. — Смирнов-то, очевидно, давно уехал отсюда!»

«Я, Ткачук Илья Семенович, родился от неизвестных мне родителей в местечке Кружно, Краковского воеводства…» — читал Сергей, стиснув зубы. Не желая расспрашивать капитана о чем-либо, он подошёл к карте, нашел Краков и стал разыскивать местечко Кружно. — Дед Илько — переселенец, — сказал капитан и показал карандашом на карте местечко.

Сергей снова принялся за чтение. Да, дед Илько был переселенец. С большой группой украинцев он переехал в Советский Союз в феврале 1945 года. До этого он жил и работал в бернардинском монастыре, «что в восьми километрах от Кружно». В этом монастыре он воспитывался с трехлетнего возраста, затем выполнял различные черные работы, подметал двор, носил воду, помои. Во время войны монастырь сгорел, монахи разбежались по другим монастырям. В это время украинцы переселялись из Польши в Советский Союз, и дед Илько уехал с ними. «Холост, родственников и детей нет».

— Да-а… — произнес в раздумье Сергей, закрывая папку. — Богатая биография. У вас, товарищ капитан, в районе есть много переселенцев?

— Около ста семей.

— А из этого Кружно или из сел, расположенных вблизи местечка, есть кто-нибудь?

— Не скажу точно, но должны быть. Нужно навести справки. Вы хотите расспросить этих людей? Тут имеется одно «но». Даже те, кто жил недалеко от монастыря, могут не знать деда. Дело в том, что все украинцы-переселенцы по вероисповеданию были греко-католики или православными. А монашеский орден бернардинов — орден католический. Короче говоря, украинцы, греко-католики и православные, этот монастырь не посещали.

— Что же это получается? — Рубцов многозначительно посмотрел на Василько. — Монастырь сгорел, монахи разбежались… Деда Илько никто не видел и не знает. Сам он сирота от неизвестных родителей, родственников нет. Вот и ищи концы! Темна вода во облацех… Удобная биография!

— Вообще-то он похож на монастырского служаку — тихий, исполнительный, — сказал капитан. — Монахи брали к себе на работу таких безответных, чуточку придурковатых.

— Товарищ капитан, есть пословица: в тихом омуте черти водятся. Что-то много набирается за дедом Илько. Давайте покопаемся, узнаем, был ли монастырь, сгорел ли он, был ли там дед Илько и похож ли тот дед Илько на этого деда. Трудов тут не так уж много. Копаться в материалах буду я, вы мне только, пожалуйста, документы о переселенцах достаньте. Не найдем в вашем районе нужных людей, поеду в соседние.

Василько согласился и пообещал завтра утром навести справки о тех, кто из переселенцев жил прежде в районе местечка Кружно. Сергей намеревался в этот же вечер увидеть бывшую дежурную гостиницы Галину Петришину и узнать у нее, с какими вещами явился в гостиницу Дынин. Но оказалось, что Петришина уже устроилась билетершей в кинотеатра сейчас находится на работе.

Рубцов побывал у кинотеатра. Демонстрировался итальянский фильм «Два гроша надежды». Сергей купил билет. У дверей, ведущих в зрительный зал, стояла нарядная, вертлявая девушка с хорошеньким личиком. Сергей догадался, что это и есть Петришина. «А что, если с ней познакомиться и проводить домой?» — подумал он, но тут же вспомнил Соню Волкову и покраснел. Соня огорчилась бы, увидев его увивающимся возле такой билетерши. Однако Сергей понимал, что шутливый разговор с Петришиной может дать ему значительно больше сведений о пребывании Смирнова-Дынина в гостинице, нежели долгая беседа в официальной обстановке. Нужно было принести жертву. Выбрав момент, когда людей у входа не было, он развязно обратился к девушке:

— Здравствуйте, Галочка!

Глаза девушки заблестели. Она с веселым удивлением смотрела на Сергея.

— Здравствуйте. А я вас…

— О, я вижу, вы не узнаете старых друзей.

— Нет, я вас не помню. Серьезно!

— Понятно, понятно. Конечно, когда появляется другой, более интересный знакомый и начинает ухаживать…

— Что вы, что вы, — расцвела Петришина, поигрывая плечиками и краснея от удовольствия.

Знакомство было завязано молниеносно. Сергей не скупился на любезности, разыгрывал ревнивца, намекал на какого-то счастливого соперника. Через три часа он, потрясенный просмотром чудесного итальянского фильма, вынужден был провожать Петришину домой, угощать ее шоколадными конфетами и заниматься пошлой болтовней. (А как бы он был рад, если бы Соня Волкова посмотрела с ним этот фильм и они бы смогли обменяться своими впечатлениями!).

Но «жертва» была принесена не напрасно. Разговор с Петришиной вдруг принял такой оборот, что Сергей забыл не только Соню Волкову, но и всех девушек на свете. Болтливая Галя Петришина оказалась драгоценной находкой. Стараниями Рубцова разговор все время вертелся возле «счастливого соперника», стриженого молодого человека Вани Дынина. Этот Ваня Дынин якобы был знакомым Сергея, но Сергей давал ему нелестную характеристику: ветрогон, уже успел два раза жениться и развестись, девушкам верить такому человеку нельзя. Весь этот разговор был только прикрытием, дымовой завесой для нескольких, точно рассчитанных и вовремя заданных вопросов. Даже не подозревая, что Сергей ведет искусный допрос, Петришина выболтала все, что она знала о «сильно ухаживавшем» за ней и обещавшим подарить ей духи Дынине. А знала она немало…

Оказывается, девушка не спала в ту ночь. Свет в ее конторке был потушен, она лежала на диване. Она слышала, как часа в два ночи кто-то из жильцов спустился по лестнице и вышел во двор. Это не удивило Петришину — уборная находится во дворе. Но прошло более чем полчаса, а человек не возвращался. Тогда Галя сошла вниз и закрыла дверь на крючок. Она заглянула в несколько комнат и увидела, что кровать, на которой спал Дынин, пуста. Затем, примерно через час, кто-то другой вышел во двор. Галя вышла следом и, выглянув в открытую дверь, увидела Дынина. Он был в костюме и шляпе. Она спросила: «Где вы так долго ходите?..» Дынин ответил: «Тебе приснилось, я вышел минуты три назад». Он поднялся наверх, а девушка, подождав, пока вернется тот, кто выходил вторым, закрыла дверь. Этот второй был зоотехник из колхоза «Заря». Почти сейчас же явился лейтенант милиции, которого Галя терпеть не может «за вредность». Он начал придираться, ходил по комнатам и составил акт. После этого ей было не до, сна… Она вышла во двор и, возвращаясь, случайно увидела возле стены, недалеко от дверей, маленький чемодан. Он был легкий и напоминал тот чемодан, который был у Дынина. Девушка принесла находку к себе в конторку. Чемодан оказался пустым. Дынин первым ушел из гостиницы часов в шесть утра. Он взял паспорт, но сказал, что место остается за ним и он скоро вернется. «А чемодан?» — спросила Петришина> «Свой чемодан» только что спрятал в шкаф», ответил Дынин. Он ушел и больше во время ее дежурства не появлялся. Возможно, он приходил за чемоданом позже, когда Петришина сменилась. Найденный чемодан лежал в конторке целые сутки, потом Галя забрала его к себе домой: не пропадать же добру — чемоданчик новенький! Гале до сих пор не понятно, кто его мог подбросить. Если бы он был с вещами, она, конечно, заявила бы в милицию.

Галя Петришина осталась довольна своим веселым провожатым. Сергей был также в восхищении от своей новой знакомой. Вернувшись в гостиницу, он лег на кровать. Из рассказа Петришиной он знал, что в этой комнате, на этой кровати у окна неделю назад спал Смирнов-Дынин. Ночью он исчезал на полтора-два часа. Конечно, он брал с собой свой чемоданчик и, конечно, чемоданчик тогда не был пустым. Но он вернулся с пустым чемоданом… Увидев, что дверь закрыта, он решил не стучать, а подождать, пока кто-либо другой из живущих в гостинице выйдет во двор. Он дождался, но тут навстречу ему вышла дежурная. Чемодан пришлось оставить на дворе: иначе как же объяснить дежурной, почему он захватил его с собой? Конечно, он предполагал, когда все утихнет, сходить за чемоданчиком. Но тут началась проверка, появился милиционер… Смирнову было не до чемодана. А утром оказалось, что чемодан исчез. Бог с ним, пустой чемодан не нужен Смирнову. Он спешил на станцию — утренний поезд уходит из Камень-Волынского в шесть тридцать…

Теперь Сергею оставалось получить ответ на главный вопрос: куда, к кому ходил ночью Смирнов и что он отнес в чемодане? Галя Петришина, конечно, вынуждена будет отдать «вредному» младшему лейтенанту милиции свою находку. Но что даст осмотр пустого чемодана? Впрочем, «немые свидетели» иногда бывают очень красноречивы….

В комнату вошла дежурная и сказала, что Рубцова вызывают к телефону.

Звонил Сидорчук.

— Я не могу покинуть дежурство, — послышался в трубке радостный голос младшего лейтенанта, — тут как раз пьяных драчунов привели… Но должен сообщить, что ваша жалоба… Понимаете? Ваша жалоба полностью подтвердилась. Полностью по всем пунктам… Понимаете?

— Понимаю, — ответил Сергей. — Спасибо, до завтрашнего утра.

Рубцов вернулся в свою комнату, лег в постель, но заснуть не смог. Его лихорадило. Такое же состояние было у него, когда он, найдя рецепт ожидал ответа со станции Горная. «Черт возьми! Допустим, Слава мог видеть играющего на рояле деда Илько в бреду. Но как же могла появиться в бреду мальчика такая реальная деталь, как окно, именно то окно, в щель ставни которого виден рояль? Монастырь сгорел, монахи разбежались… Нет, этот номер не пройдет! Сотни людей опрошу, горы документов перерою, а докопаюсь до истины». Дорого бы дал Сергей за возможность встретиться сейчас с майором Кияшко. Майор бы успокоил, подбодрил грубоватой шуткой, помог бы все разложить на полочки. И все стало бы ясным.

Сергей чиркнул спичкой, взглянул на часы — без семи минут два. Два часа ночи! Именно в это время Смирнов уходил из гостиницы, именно в два часа ночи Слава; смотрел в окно клуба. Поняв, что он не сумеет заснуть, Сергей оделся и вышел в коридор. Дежурная храпела в своей комнате. Рубцов спустился по лестнице и вышел во двор. Здесь на свежем воздухе он сразу же почувствовал себя бодрее. Он нашел лаз, легко перепрыгнул через стену и зашагал по темной улице к Дому культуры. Его тянуло туда… Он шагал по безлюдной улице, мимо домов с закрытыми ставнями и думал, что, возможно, этим же путем шел со своим чемоданчиком в руке Смирнов к клубу.

Небо было густо покрыто мелкими тучами, слегка светящимися по краям от пробивающегося лунного света. Иной раз лунный свет прорывался в узкие разрывы между туч, и тонкий призрачный луч рассекал воздух, скользил темно-серебристой полосой по земле, деревьям, крышам домиков.

Вот впереди расплывчатыми контурами обозначилось здание Дома культуры. Сергей вышел из переулка и остановился на углу у толстого ствола высокого белокурого тополя. Тишина. Маленький городок спит. Где-то недалеко, вот за той стеной клуба, спит в своей комнате старик. Что ж, дед Илько сегодня славно потрудился: после такой тележки будешь спать сном праведника. А вот он, Сергей, не может заснуть, бродит по городу как неприкаянный…

Прижавшись плечом к стволу дерева, Рубцов стоял долго и уже начал мерзнуть. Он, конечно, не ожидал узнать что-либо новое, не надеялся выследить из своей засады деда Илько. Он хотел немного успокоиться и, вернувшись в гостиницу, заснуть хотя бы на несколько часов здоровым, крепким, ободряющим сном.

Однако Сергею не пришлось возвращаться в гостиницу. Если бы прожитые дни каждого человека можно было сравнить со страницами неоконченной книги, то в эту ночь курсанту Рубцову выпало заполнить самую неудачную страницу своей книги, едва не оказавшуюся последней страницей его жизни.

…Человек прошел по улице. Его шаги еле были слышны, но Сергей довольно хорошо различал в темноте его фигуру. Это был мужчина среднего роста, в кепке. Он остановился невдалеке от Сергея спиной к нему, постоял несколько секунд, очевидно, прислушиваясь. Затем он уверенно, по прямой направился к клубу и исчез за углом здания, там, где находилась калитка, ведущая во двор. Сергей напряг слух, ему показалось, что калитка тихо скрипнула. В эту минуту лунный свет пролился на землю. Улица была пустой. Несомненно, человек зашел во двор клуба. Сергей вынул из кармана пистолет и засунул его за брючный пояс. Он был спокоен тем особым, обманчивым спокойствием, какое возникает в душе у охотника, когда он нападает на свежий след крупного зверя.

Прошло минут двадцать, и человек снова появился на улице. Рубцов услышал его мягкие, крадущиеся шаги, увидел движущееся темное пятно. Человек уходил по той же дороге, по какой он пришел. «А если это Смирнов?» — подумал вдруг Рубцов.

И Сергей, словно лунатик, двинулся за ним, не видя и не слыша, а скорее угадывая его в темноте.

Вскоре Рубцову стало ясно, что человек идет к железнодорожной станции, но избрал путь не через центр города, а в обход, по окраине, пустырям. Несколько раз набегала тускло-серебристая пелена лунного света, похожая на прозрачный туман. Сергей прижимался к стволу дерева или приседал к земле, замирал. И каждый раз он отчетливо видел впереди удаляющегося человека.

Но вот усадьбы и домики остались позади, тропинка вела на пригорок. Сергей знал, что там, на пригорке есть развалины домика. Голос рассудка говорил ему, что дальше преследовать незнакомого человека бессмысленно и опасно, но он все же решил дойти до развалин.

Развалины были где-то уже близко. Сергей шел осторожно, стараясь быстро и бесшумно опускать на землю свои сильные пружинистые ноги. Он допускал мысль, что человек в кепке мог заметить преследование и спрятаться за углом домика. И Сергей был готов к неожиданной встрече, какой бы опасностью она ему не угрожала. Вот и стены домика, подымавшиеся среди зарослей сухого бурьяна. Сергей пригнулся и, сойдя с тропинки, припал, прилип к шершавой стене. Тишина. Рубцов бесшумно взвел пистолет на боевой взвод, выждал момент, когда на землю упал мутный свет луны, и быстро выглянул за угол. На уходившей вниз тропинке никого не было видно. В то же мгновение он услышал шорох позади себя и не успел оглянуться, как кто-то с силой рванул его за левую руку. Грудь Сергея ударилась о что-то тугое, пахнущее крепким мужским потом, ноги оторвались от земли, пошли куда-то вверх, будто бы он делал сальто. Падая вниз головой на землю, Сергей успел нажать пальцем спусковой крючок. Грянул пистолетный выстрел. В ту же секунду Рубцов рухнул на землю и потерял сознание.

…Белая чистая комната с высоким потолком. Рядом с кроватью на столике — букет ярких астр в стеклянной вазе и большие румяные, пахнущие первыми заморозками, яблоки. Здесь тихо, только ранним утром, когда стена у кровати становится розовой от солнечных лучей, за стеклами закрытых окон на железном карнизе возятся и чирикают воробьи.

Уже пять дней как Сергей лежит в этой комнате. Голова у него забинтована. Ему нельзя вставать с постели и ходить по комнате, нельзя делать резких движений, нельзя волноваться, нельзя читать, нельзя напрягать память, нельзя много говорить. Чаше всего это слово «нельзя» произносит с убеждающе ласковой интонацией медсестра тетя Наташа. И в отместку за такой всесторонний запрет Сергей называет заботливую медсестру — тетя «Нельзя». Ему нужно только много спать и есть. Ест он мало, через силу, но спит много.

Он помнит, что прежде чем он очутился в этой комнате, его везли в машине и кто-то говорил шоферу «осторожно», потом его понесли куда-то вверх по ступеням и снова кто-то говорил «осторожно». Потом он проснулся, услышал где-то близкие птичьи голоса, увидел розовую стену и снова заснул.

На второй день Сергей заметил на столике букет астр и яблоки. Он вспомнил другие яблоки, базар в Камень-Волынском, лохматого старика со смеющимися голубовато-ясными глазами и закричал. Явилась сестра, сказала, что ему нельзя расстраиваться, затем пришел врач и тоже сказал, чтобы он лежал тихо и ни о чем не думал, и если он будет послушным, то все кончится хорошо, даже отлично.

Он сам заметил, что как только он старается напрячь память, у него сейчас начинаются сильные головные боли. Поэтому он старался ни о чем не думать.

На пятый день ему разрешили изредка садиться на кровать, и он увидел в окне верхушку клена, одетую шапкой красивых багряных листьев. Он уже знал, что лежит на третьем этаже в областной больнице, что все его вещи, в том числе документы и пистолет, целы. Тетя Наташа принесла ему коробку конфет «Красный мак», две баночки черной икры, большой кулек с мандаринами.

— Это вам передал ваш знакомый.

— Младший лейтенант? — слабо улыбнулся Сергей, подумав и Сидорчуке.

— Нет, по-моему, капитан. Он и записку передал.

На листике, вырванном из блокнота, было написано:

«Тов. Рубцов! Не волнуйтесь, все будет хорошо. Скоро я навещу Вас».

«Неужели это капитан Василько?» — подумал Сергей.

Прошло еще два дня, и тетя Наташа сообщила, что к Сергею пришли гости. И снова — говорить много нельзя, волноваться нельзя.

— Я не буду волноваться, Ведите их сюда, — сказал Сергей, торопливо усаживаясь на кровати.

— Нет, вы лежите, лежите… — запротестовала тетя Наташа. — Иначе я не разрешу свидания.

Сергей послушно улегся.

— Ну, ведите их.

— Я сперва должна сказать, кто к вам пришел, — продолжала медсестра, осторожно поглядывая на больного. — Мы так говорим — «гости». К вам пришел один человек, которого вы хорошо знаете, но, как он говорит, не ожидаете здесь увидеть. Капитан… Николаев.

— Николаев? — изумился Сергей, невольно приподнимаясь.

— Вот вы уже начинаете волноваться. Так нельзя. Лежите, лежите.

Тетя Наташа вышла в коридор и сейчас же вернулась. Следом за ней шел капитан Николаев в белом халате.

— Здравствуйте, товарищ курсант, — сказал он негромко и присел на стул возле кровати Сергея. — Ну, как вы тут? Поправляетесь?

Рубцов искренне обрадовался неожиданному появлению капитана Николаева. Да и сам капитан Николаев показался ему на этот раз очень сердечным, участливым, совсем не похожим на того «чистюлю», которого он знал раньше.

— Помаленьку, товарищ капитан. А как вы сюда попали? Майор Кияшко говорил, что вы в Крыму лечитесь.

— Как всегда, майор Кияшко напутал… — сдержанно усмехнулся Николаев. — Я лечился в Трускавце, а на обратном пути заехал сюда к родственникам жены. Случайно узнал… Ну и решил вас навестить.

Тетя Наташа что-то шепнула на ухо капитану и вышла. Сергей подождал, когда она закроет дверь.

— Это хорошо, товарищ капитан, что вы меня нашли. Я должен вам все рассказать. В Камень-Волынском…

Капитан Николаев торопливо протянул к Сергею левую руку и мягко прикоснулся к его локтю.

— Я все знаю! Случайно оказался в курсе всех событий… Вам не надо волноваться. Все учтено. Здешние работники предпринимают нужные меры. Вы успокойтесь. А майору Кияшко я сообщу лично.

— Вы когда уезжаете?

— Еще не знаю точно.

— Зайдете ко мне еще раз?

— Не обещаю, но если будет возможность, то загляну. — Капитан поднялся. — Ну, всего доброго, выздоравливайте. Я ухожу, потому что меня предупредили, чтобы я не долго…

Он наклонился, протянул левую руку на прощанье, и только тут Сергей заметил, что кисть правой руки капитана забинтована.

— Что это у вас?

— Рука? Да пустяки! Неудачно открывал консервы…

Капитан Николаев больше не приходил, но тетя Наташа почти каждый день приносила конфеты, яблоки, пирожные и говорила, что это по приказу капитана.

Вскоре Рубцова навестил Сидорчук. Он принес с собой килограммов десять отборных яблок. Младший лейтенант смотрел на Сергея испуганными глазами, и как только сестра вышла, понизив голос, сообщил новость:

— Дед Илько исчез.

— Как исчез?

— Неизвестно… Я знаю, что приезжала большая группа ваших работников из областного управления, делала обыск в его комнатке. Возились целый день. А деда нет… Мне неудобно спрашивать капитана Василько. Сам он ничего не говорит.

— А как он? Настроение… грустный, веселый?

— Нормально. Улыбается даже.

— Значит, деда поймали, иначе капитан бы не улыбался… — уверенно сказал Сергей и добавил с грустной задумчивостью в глазах: — Что ж, дело не в славе, дело в том, чтобы эти негодяи не ходили по нашей земле и не вредили. А кто их разоблачил — вопрос второстепенный. Кстати, пусть капитан заберет у Петришиной чемодан и поинтересуется, как он к ней попал.

Сидорчук хотел было что-то сказать, но вошла тетя Наташа и не дала закончить этот разговор, заявив, что посетителю пора уходить.

Сергей тепло попрощался с Сидорчуком. Пожимая руку младшего лейтенанта, он сказал, лукаво подмигивая:

— Баночки-то все-таки правильные были…

Через две недели Рубцов выписался из больницы. За три дня до этого он получил телеграмму: «Срок практики окончен. По выздоровлении немедленно выезжайте училище. Высылайте авансовый отчет. Зарплату переведем. Желаю здоровья, успехов учебе. Кияшко».

Телеграмма обидела Сергея. Майор Кияшко заботился, чтобы практиканту были оплачены все расходы по командировке, он требует авансовый отчет. А отчет о проделанной работе? Или работа практиканта ничего не стоит? Ведь Смирнов не пойман, гуляет на свободе.

С этими грустными мыслями Рубцов покинул больницу. Выехал он в тот же день. Он спешил — занятия в училище уже начались.

15. Отличная оценка

То подавленное настроение, в каком Сергей Рубцов вернулся в училище, не только не покинуло его, но и становилось с каждым днем все более тягостным. Состояние здоровья Сергея не вызывало каких-либо опасений: на занятиях по физкультуре он по-прежнему считался одним из лучших в своей группе. Однако товарищи заметили перемену, происшедшую с Рубцовым. Он слушал лекции рассеянно, и с его лица не сходило выражение глубокого раздумья.

Сергей решал для себя один вопрос, связанный со всем тем, что произошло во время его практики, и казавшийся ему чрезвычайно важным. Когда ему поручили дело Смирнова, он, Сергей, опьяненный первым серьезным заданием, думал только о том, как бы поскорей разгадать поступки Смирнова, поймать и обезвредить его. Теперь, полностью отстраненный от этого задания, Сергей имел возможность посмотреть на все события как бы со стороны, и многое в этих событиях показалось ему неясным, загадочным.

В первую очередь эта загадочность относилась к действиям майора Кияшко. Да, да, майор Кияшко, очень симпатичный, милый, умный человек (Сергей не мог не признать этого), вел себя во всей истории со Смирновым крайне странно, прямо-таки подозрительно странно.

Прежде всего, почему дело Смирнова было поручено только одному работнику, практиканту к тому же? Предположим, капитан Николаев и майор Кияшко не придали особого значения заявлению Сони Волковой. Это тоже серьезный промах, но он еще может быть объясним. Однако почему, когда стало известно о внезапном отъезде Смирнова, майор сразу же не предпринял решительных мер? Если учесть, что в то время другие работники Синегорского управления уже занимались «геологом», то странным окажется поведение не только майора Кияшко, но и всех его начальников. Все это выглядело бы чудовищным недомыслием, анекдотом, если бы не имелось более точное определение — служебное преступление. Но тут возникал новый, смущавший Сергея вопрос: неужели среди всех работников управления только один он, практикант, оказался самым проницательным, бдительным и инициативным? Предположить что-нибудь подобное Сергей не мог: он был достаточно самокритичен и объективен. Что же делать? Ведь факт остается фактом: матерый шпион ускользнул из рук только благодаря ротозейству, беспечности опытных работников органов безопасности и неопытности практиканта, на плечи которого взвалили непосильное для него одного задание. Скрыть это, умолчать об этом — тоже преступление. И Сергей решил написать письмо министру.

Однако такое письмо не было написано…

Как-то после лекций всю группу курсантов, в которой занимался Рубцов, вызвали в кабинет начальника училища, и генерал, взяв отпечатанный на машинке список, зачитал оценки, полученные ими за практический курс учебы.

Рубцов значился по списку тринадцатым. На этот раз «несчастливое» число должно было оправдать себя — Сергей ожидал тройки или даже двойки. Будучи на месте майора Кияшко, он тоже не поставил бы больше тройки практиканту, упустившему шпиона, а Кияшко тот и подавно…

«Удовлетворительно… Хорошо… Удовлетворительно… Удовлетворительно…» — слышал он глуховатый голос генерала. Сейчас — Рубцов. Сергей затаил дыхание.

— Рубцов… — генерал кашлянул и повторил, чуть возвысив голос: — Рубцов — отлично!

В первое мгновение Сергей подумал, что он ослышался, но стоящие рядом с ним курсанты незаметно толкали его локтями, и их толчки означали не что иное, как поздравление с отличной оценкой.

Список закончен, дана команда выходить из кабинета в коридор. Растерянный Рубцов замешкался и выходил последним. Вдруг он повернулся в дверях, отпечатал по ковру три шага и, глядя на начальника училища, красный от волнения, замер по команде «смирно».

— Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться.

— Обращайтесь. Что у вас?

— Оценка. Я получил «отлично». Очевидно, это не что иное, как ошибка.

— Вы считаете, что не заслуживаете такой оценки?

— Да, считаю, что не заслужил, — голос Сергея казался звонким и хрупким — вот-вот треснет, как фарфоровая чашка.

Генерал окинул взглядом курсанта и нажал кнопку звонка, вызывая адъютанта.

— Сейчас разберемся.

Адъютант появился в дверях.

— Дайте характеристику на курсанта Рубцова с места практики.

Через минуту папка с характеристиками, раскрытая на нужном листе, лежала на столе генерала. Хмуря седые кустистые брови, генерал прочел, характеристику и усмехнулся.

— Нет, не ошибка, товарищ курсант. Вам дана блестящая характеристика, прямо-таки блестящая. Превозносят до небес — инициативен, упорен в поиске, неутомим, да, да, представьте — неутомим! Высоко развито чувство ответственности… Обладает способностями быстро анализировать разрозненные факты и на их основе строить логически стройные версии. Куда уж больше! А в конце, пожалуйста… «При выпуске из училища просим, если будет такая возможность, направить товарища Рубцова на работу к нам. Майор Кияшко», — генерал хлопнул ладонью по бумаге и добавил: — Я, как начальник училища, могу быть только довольным, что наши отличники учебы так же хорошо зарекомендовали себя на практике. Ясно, товарищ курсант?

— Нет, товарищ генерал, — руки Сергея, прижатые по швам, дрожали. — Разрешите объяснить, в чем дело.

Генерал еще раз внимательно посмотрел на Рубцова и, очевидно, понял его состояние.

— Садитесь, товарищ курсант. Выкладывайте, в чем там дело у вас. Я впервые вижу человека, который возражает против отличной оценки.

Стараясь быть кратким, Сергей начал рассказывать о том, что случилось с ним на практике.

Генерал молча слушал, глядя то на Рубцова, то куда-то в сторону. Вдруг он поднял руку, приказывая Рубцову умолкнуть.

— Не согласен. Я хорошо знаю майора Кияшко, он мой ученик. Это опытный и, я бы даже сказал, талантливый чекист.

— Но то, что я говорю — правда, факты, — с отчаянием произнес Сергей. — А вывод из этих фактов можно сделать только один…

В эту минуту на столе генерала замигала лампочка. Он повернул свое грузное тело к столику с телефонами и снял трубку.

— Здравствуйте. А-а, майор… Откуда, какими ветрами? Да, да. Очень кстати, очень. Понимаю! Еще поэт Некрасов сказал: «Милый папаша, к чему в обаянии умного Ваню держать, лучше позвольте при лунном сиянии правду ему рассказать». Ха-ха! Приезжайте. Да я сам вас хочу видеть. Пропуск будет заказан.

Занятый своими тревожными мыслями, Сергей не прислушивался к телефонному разговору. Он решил сообщить генералу о том, что собирается написать министру, так как считает, что допущено служебное преступление.

Генерал повесил трубку и взглянул на Сергея.

— Курсант Рубцов, отправляйтесь на свое место. Сегодня я вас вызову.

Так неожиданно и непонятно оборвалась беседа с генералом. Прошло три часа, и дежурный по училищу, найдя Рубцова в библиотеке, передал ему приказ явиться в шестнадцатую комнату.

«Почему в шестнадцатую комнату?» — недоумевал Сергей, торопливо шагая по длинным коридорам. Он остановился перед дверью с табличкой «16». За дверью было тихо. Сергей знал, что это обычная комната для занятий и там сейчас никого нет. На всякий случай он постучал в дверь.

— Войдите! — прозвучал громкий, странно знакомый голос.

Сергей вошел и тотчас замер изумленный: у доски, заложив руки за спину, прохаживался взад-вперед майор Кияшко, веселый, явно довольный собой.

— Здравствуйте, товарищ курсант!

— Здрасте!

Кияшко обеспокоенно взглянул на Рубцова.

— Как здоровье?

— Не жалуюсь, — Сергей почему-то строго и настороженно смотрел на майора.

— Значит, зажило еще до свадьбы. Ну хорошо, что так легко отделались, могло быть хуже… Закрывайте дверь, садитесь, побеседуем. У вас ко мне вопросы есть?.. Я, брат, по глазам вижу. Выкладывайте по порядку.

Они уселись за парту. Сергей не сводил глаз с майора, и вдруг неуверенная улыбка тронула его губы.

— Кажется, я отгадал ответ на самый главный вопрос, — сказал он, не сумев скрыть свою радость. — Судя по вашему веселому настроению, Смирнов, пойман! Так ведь?

Кияшко дружески хлопнул его по плечу и рассмеялся.

— Значит, правильно я про тебя в характеристике написал — «проницательный»? А ты оспаривал, срамил меня перед генералом!

Глаза Сергея стали суровыми, он сжал губы.

— Но я не ошибся? Смирнов пойман?

— Поймали.

— Одного?

— Нет, гнездышко взяли. Пятерых!

— В том числе… — глядя в глаза майору, медленно произнес Сергей.

— В том числе и твой последний знакомый — «дед Илько».

— Значит, я не ошибся… — сорвался с места Сергей. — Кто же он такой?

— Немец по национальности, фашист по убеждениям, шпион по профессии. Еще в 1944 году на нашей территории был оставлен. Это крупная акула!

— А Смирнов, конечно, — «геолог»? Это его с парашютом в тайге выбросили?

— Он! Настоящая фамилия — Марущак, Петр Марущак. Сын крупного руководителя националистической банды и сам бандит. Папашу убили в сорок четвертом, а пятнадцатилетний сынок успел смотаться с гитлеровцами. Перемещенное лицо, «жертва советской власти»… Там его пригрели, подучили наукам. Между прочим, он ведь тоже, как и ты, — отличник учебы! Да, да! Готовили его по-настоящему. Два года тренировался, учился, как надо по диким лесам ходить. Перед тем как сбросили его, бороду отрастил, наизусть знал имена и фамилии людей, что в геологоразведочной партии работали.

— Как же это?

— Они наши газеты читают. Очень даже внимательно! А в «Комсомольской правде» очерк о геологах был и фото. Так вот! У него не только деньги наши были. Его и шоколадом, спичками, махорочкой и даже газетой — цигарки крутить — всем советским снабдили. Чистая работа! Бандероли тоже с настоящих скопировали.

— А в ящике что он вез?

— Образцы… — ехидно усмехнулся майор, — только не горных пород, а новейших радиопередатчиков, фотоаппаратов. Все это миниатюрное, по последнему слову техники. Денег было много…

— Кто его накрыл?

— Большая группа этим занималась, но пальма первенства принадлежит капитану Николаеву. Он блестяще провел всю эту операцию от начала до конца.

Лицо Сергея вытянулось, он даже побледнел.

— Капитан Николаев? Теперь я понимаю… Теперь я, кажется, все понимаю. Нет, не все. Товарищ майор, а учитель Голубев… Он арестован?

— Нет.

— Вот это-то и непонятно. Капитан Николаев ехал в одном поезде со Смирновым, а где был Голубев? Неужели сумел скрыться?

Кияшко закурил папиросу и поискал глазами пепельницу. Пепельницы на столах не было. Майор приоткрыл наполовину пустую спичечную коробку и осторожно стряхнул туда пепел с папиросы.

— Я должен огорчить вас, товарищ курсант, — щуря от табачного дыма глаза, сказал он. — Голубев Ипполит Евстафьевич, бывший колчаковский офицер, умер пять лет назад.

Брови Сергея удивленно вздрогнули, но он не поверил и тут же хитренько прищурился точь в точь так же, как это делал Кияшко.

— Разыгрываете, товарищ майор? Впрочем, может быть, Голубев — это… служебная тайна? Тогда не спрашиваю.

— Был тайной, — вздохнул Кияшко. — Эту тайну изобрел капитан Николаев. Я очень жалею, что вам так и не пришлось поработать под руководством капитана. Это человек изобретательный. Слушайте, что случилось со старым учителем-математиком-Голубевым. Такой человек существовал.

Майор покосился на закрытую дверь, сделал несколько затяжек и продолжал, слегка понизив голос.

— Когда началась война с гитлеровцами, к начальнику управления является человек так лет под пятьдесят, предъявляет свои документы на имя Голубева Ипполита Евстафьевича и заявляет примерно следующее: «Каюсь, я — агент иностранной разведки, завербован в 1918 году. Делайте со мной, что хотите, но я русский человек и в этот тяжелый для родины момент не хочу оставаться предателем». Вот какое дело! Расспросили его что, как и почему. Действительно, колчаковский офицер, воевал с красными, ненавидел советскую власть и так далее. Поэтому завербовался без особых колебаний. Мстить хотел! Задания выполнял сравнительно безобидные — давал приют другим агентам, изготовлял фальшивые документы.

В этом отношении мастер первой руки — любая печать, штамп, подпись. Не подкопаешься! Встал вопрос — что делать? Приняли во внимание его чистосердечное раскаяние и сказали: «Вредил, работал на врагов — теперь искупай свою вину и поработай на нас». Так при помощи этого гражданина в течение сорок первого — сорок пятого годов нам удалось поймать не много, не мало — восемь шпионов.

— Японская разведка? — спросил Сергей.

Кияшко усмехнулся.

— Не имеет значения… Получалось очень хорошо: Голубев фабриковал любые документы — мы его настоящими бланками снабжали, а агент надежно устраивался, маскировался, но тут его в нужный момент аккуратно накрывали мокрым рядном… А Голубев «не виноват», Голубев в стороне, вне подозрения. Но кончилась война — и Голубеву нет работы.

— Понятно. Япония капитулировала, их разведка свернула свою работу, притихла.

— Ну, вот ты какой! — с неудовольствием произнес Кияшко, — лезешь поперед батька в пекло. Важен факт — к Голубеву посетители не идут. Забыли? Нет, они не забывают… Консервируют! Будем ждать, пока откроют. И вот тут-то происходит несчастье. Голубев уезжает в отпуск на Волгу посмотреть на родные места. Искупался в реке, простыл, воспаление легких и — приказал долго жить. А в это время на одном из участков границы был тяжело ранен нарушитель, который оказался агентом иностранной разведки. Только учтите — разведка другого государства, к которой Голубев отношения не имел. Этот агент на допросе назвал учителя Голубева в числе тех немногих лиц, к которым он должен был обратиться за помощью. Адрес тот же, пароль тот же, задача та же — Голубев должен вручить ему надежные документы. Значит, делом Голубева завладела другая разведка и решила произвести расконсервацию старого агента. Что делать? Тут-то капитан Николаев — он в ту пору старшим лейтенантом был — предлагает воскресить Голубева.

— Поставить на его место другого? — спросил Сергей, возбужденно блестя глазами. — Здорово! Но как же… Ведь сослуживцы, ученики, соседи знали настоящего Голубева в лице. Да и агентам, наверняка, показывали его фотографию.

— Все было учтено. Факт смерти Голубева засекретили. Родственников у него не было, жил один-одинешенек, никто им особенно не интересовался. Поэтому легко и незаметно оформили «перевод» учителя из одного города в другой. И в Синегорске появился учитель-математик Ипполит Евстафьевич Голубев. О подробностях всего этого дела я умолчу. Это — техника, и вы с ней познакомитесь со временем… Короче говоря, все было продумано и обставлено очень удачно.

Кияшко закурил новую папиросу, пустил дым колечком и продолжал:

— Так проходит год, два, Голубева никто не тревожит паролями. Наш старик сперва волновался, нервничал, а затем успокоился и попривык к своей фамилии. Специальность у него была та же — учитель-математик. Проходит пять лет, мы уже потеряли надежду. Но вот является…

— Смирнов!

— Нет, сперва мы узнаем о появлении «геолога». Вы читали показания охотника. Он и его внук совершили героический поступок. Но «геолог» исчез. Наши работники специально дежурили на вокзалах, просматривали поезда и не могли обнаружить кого-либо, кто был бы похож на «геолога». Проходит три дня, и вдруг мы узнаем, что какой-то молодой человек расспрашивал хозяйку в том доме, где жил настоящий Голубев, о новом месте нахождения учителя. Вслед за этим — звонок учителя, и долгожданная условная фраза: «На рыбную ловлю пойти не могу. Нездоровится…» В тот же день у меня на столе имелось несколько фотографий Смирнова. Было известно и то, что учитель выписал ему паспорт на имя Константина Васильевича Ковалева. С этого момента за каждым шагом Смирнова следили люди специально выделенной группы под руководством капитана Николаева. Естественно, нам не было никакого смысла сразу же арестовывать его, мы дали ему свободу действий, а сами крепко держали в руках ниточку, полагая, что она приведет к большому клубку. Так и получилось — арестована группа хорошо законспирированных вражеских разведчиков. Капитан Николаев блестяще провел эту операцию. Единственный минус — прозевал Дынина. Николаев не предполагал, что Смирнов пойдет на такой рискованный шаг — слишком дерзко. И погиб пьянчужка не за понюшку табака. Смирнов успел убить двоих — якута и Дынина… Вот так.

— Но почему и куда исчез подставной Голубев после встречи со Смирновым? — спросил Сергей. — Меня все время путало это обстоятельство.

— Учитель, исполнявший роль Голубева, заболел от нервного потрясения. Представьте себе — старый, тихий человек, больное сердце, и вдруг к нему является шпион. Настоящий! Было от чего взволноваться. Сердце старика сдало, пришлось его немедленно отправить на курорт. Он по сей день там отдыхает, лечится.

— И провожал его капитан Николаев?

— Жена капитана Николаева. Николаев нес чемодан. Кстати, этот учитель — далекий родственник капитана.

Та незримая тяжесть, которая прежде давила Сергея Рубцова, давно исчезла. Он слушал рассказ Кияшко с всепоглощающим вниманием, радуясь тому, как хорошо была разыграна комбинация с подставным Голубевым. Но вместе с тем в его душе, незаметно возникнув, росло горькое, еще до конца не осознанное чувство разочарования и даже обиды.

— Еще два вопроса, товарищ майор, — сказал он, облизывая пересохшие губы. — Где находился ящик Смирнова и арестован ли тот тип, который устроил мне засаду в Камень-Волынском?

— Ящик Смирнова — «геолога» превратился в два небольших чемодана и сперва находился в камере хранения на вокзале, затем был отправлен багажом по второму билету до станции Шатура невдалеке от Москвы.

— Так у него было два билета?

— Два. Один, купленный заранее, в мягкий вагон. Вы спросите, почему он занял место Дынина, а не перешел в мягкий вагон? Дело в том, что, получив второй билет за полчаса до отхода поезда, он сейчас же отправил первый билет заказным письмом в Москву до востребования на имя Ковалева. Он, конечно, был готов ко всяким неожиданностям, даже к тому, что ему, быть может, придется на ходу прыгать с поезда. Если бы у него был только один билет, тогда — прощай багаж! Билет-то у проводника! А с багажом Смирнов не хотел расставаться…

Теперь о том «типе», что тебя чуть было на тот свет не отправил. Это наш человек… Тоже долгое время выдавал себя за другого, вошел в доверие к одному из националистов, выполнял некоторые поручения по связи. Когда он заметил, что за ним кто-то следит, то подумал, что это кто-либо из помощников «деда Илько» и проверяет его. Тут он решил, пользуясь случаем, укрепить доверие к себе и хлопнул об землю преследователя. Дескать, скажет, что расправился с чекистом. Потом посмотрел на твои документы, ахнул и оттащил тебя в больницу. Все ясно, товарищ курсант?

— Все, кроме одного, — вздохнул Сергей и только сейчас испытал всю силу горечи, вызванную рассказом Кияшко. — Зачем потребовалось вам обманывать, дурачить меня? Ведь вся моя «работа — хорошая или плохая она была — оказалась напрасной, никому не нужной. Детская игра! Поверьте, иногда мне в голову приходила такая мысль, что меня разыгрывают. Но я не мог поверить — дело ведь серьезное.

Майор положил руку на плечо курсанта и строго посмотрел на него.

— Молодо — зелено. Вы немного капризничаете и кокетничаете, товарищ Рубцов. Это никуда не годится. Я вас не разыгрывал, а учил и думаю, что научил кое-чему полезному. Ведь у меня и без вас работы по горло было, но я старался уделять вам достаточно времени, так как видел, что вы человек способный и главное — человек с огоньком. Кстати, я хотел было включить вас в группу капитана Николаева, но сам капитан настоял, чтобы вам поручили параллельно и совершенно самостоятельно расследовать дело Смирнова. Он доказал мне, что такая самостоятельная работа будет для вас гораздо полезней. Вы говорите — детская игра… Нет, это была серьезная борьба: учтите, Голубев — наша счастливая находка. Такое счастье выпадает нам редко. Но представьте себе другую картину — Голубева нет, вернее, он есть, но о его существовании мы не знаем. Представьте, что охотники в тайге не разгадали следов и не нашли» костюма парашютиста. Имеются только девушка и мальчик, которые пришли и заявили о странном поведении своего квартиранта. Попади это заявление в руки вялого, тупого человека, который уже не раз ожегся на подобных заявлениях, как вы обожглись на двух расследования… Помните?

— Хорошо помню.

— Так вот, попади заявление в руки работника, формально относящегося к своим обязанностям, он бы положил его в папку с надписью «Вздор» или начал бы не спеша расследовать, проверять, уточнять. Пока проверил — Смирнова след простыл. Но вы бы Смирнова не упустили. Нет! Я не говорю, что у вас не было ошибок, но ведь были и четкая оперативность, и замечательные догадки. Одна догадка, что брошка была не найдена, а подброшена Смирновым, стоит многого! Признаюсь, я иногда любовался вами, а иногда и побаивался за вас.

Я по себе знаю, как тяжело иной раз приходится, когда ломаешь голову над загадками, строишь различные версии. Напряжение такое, что, кажется, с ума можно сойти. Когда вы нашли рецепт и догадались, что убит кто-то другой, а Смирнов жив, я серьезно испугался за ваше здоровье. Да! А когда вы положили мне на стол машинку для стрижки волос, мне хотелось вас расцеловать — докопался черт! А «дед Илько»! Быстро вы его засекли! Кстати, он неплохой музыкант. Но слежку за ним вы организовали напрасно. В одиночку такие дела не делаются.

— Это вышло у меня совершенно случайно — увидел подозрительного человека и пошел за ним…

— Нет, видимо, не случайно. Вы иной раз переоцениваете свои силы и все хотите сделать сами. Но речь сейчас не об этом. Практика у вас была хорошая, серьезная, всесторонняя. Теперь вам самому нужно хорошенько проанализировать свои удачи, и в первую очередь ошибки и промахи. В будущем старайтесь их не допускать. Ясно?

— Теперь все ясно, — улыбнулся Сергей.

— А мне не все, — шутливо строго сказал майор.

Рубцов удивленно поднял брови.

— Мне неясно, почему вы не пишете Соне Волковой.

Сергей смутился, вспыхнул.

— Извините, пожалуйста, что я коснулся этой темы, — поспешно и серьезно сказал Кияшко. — Я понимаю, что в таких делах непрошенные советники не нужны. Скажу вам коротко: мне будет обидно за вас, если вы выберете себе в подруги жизни какую-нибудь финтифлюшку. А Соня Волкова — чудная девушка! Подумайте. Кроме того, — с усмешкой добавил майор, — я очень заинтересован, чтобы вас тянуло в наш Синегорск… Вот все. Вопросов нет?

— Нет.

— Вы свободны, товарищ курсант. Желаю успехов в учебе.

Они крепко пожали руки на прощанье.

…В тот же вечер Сергей написал Соне Волковой большое веселое письмо. Он ни одним словом не намекнул, что розыски Смирнова кончились успешно. Он понимал, что Соня сама по тону письма догадается об этом…

Загрузка...