Никита Филатов Этюд со смертельным исходом
Этюд со смертельным исходом
Я не представитель закона, но насколько позволяют мне мои ничтожные способности, я представляю справедливость.
1
Симпатичная девушка-почтальон привычным движением пристроила на плече впечатляющих размеров кожаную сумку с заказной корреспонденцией.
— До свидания, мальчики! Не скучайте, — улыбнулась она.
— Не скучайте… — запирая за гостьей входную дверь, проворчал Олег Шахтин. С методичностью кадрового службиста он дважды щелкнул никелированным импортным замком, подергал для верности ручку и, вернувшись в холл, опустился в потертый велюр уютного кресла.
Случалось, Виноградова раздражало хроническое недовольство окружающим миром, постоянно сквозившее в словах и поступках напарника. Однако на сей раз он счел уместным поддержать:
— Лучшая смена — скучная смена!
Оба — и в свои тридцать с небольшим уже изрядно отходивший капитаном Владимир Александрович Виноградов, и считающий месяцы до пенсии лейтенант Шахтин — безоговорочно верили в справедливость этой старинной милицейской присказки.
— Ладно… Немного осталось.
— Сколько там?
— Начало восьмого. — Виноградов посмотрел на часы. — Если точно, то шесть минут.
— Годится…
Владимир Александрович подошел к огромному, в полстены, окну, отодвинул краешек шторы. На улице мело: озверевший западный ветер то начисто вылизывал черный асфальт старинной улочки, ровесницы города, то вновь засыпал его слоистыми барханами колючего снега. В белых клубах метели расплывчато желтели измученные фонари. Прохожих можно было пересчитать по пальцам.
— Холодно… Как домой-то потащимся?
— Доберемся! — рассеянно бросил Шахтин.
Виноградов представил себе предстоящий путь до метро, поежился и оглядел ставший за последние месяцы привычным интерьер. Помещение, в котором они находились, представляло собой, собственно, парадный вестибюль старинной постройки доходного дома. С прошлой осени, расселив жильцов, в здании оборудовала свой офис крупная коммерческая фирма, в названии которой длинно чередовались малопонятные иностранные слова с совсем уж непонятными отечественными сокращениями. Бывшие коммуналки на глазах преобразились сообразно вкусам и кошелькам новых владельцев, обросли факсами и компьютерами. Холл отделали светлым деревом, уютно обставили, подключили телевизор… И для сбережения всего этого богатства — а больше, по совести, для купеческого престижа — заключили договор с милицейским подразделением.
У входа теперь за вполне приличную денежку круглосуточно протирали форменные штаны по два офицера: береты, оружие, рация — все честь по чести. Проведя в свое нерабочее время пару суток и несколько ночей вне дома, сотрудник милиции зарабатывал сумму, вполне сопоставимую с месячным должностным окладом и всеми надбавками в придачу.
Сегодняшнее дежурство выпало Виноградову и Шахтину. Скоротать оставалось чуть меньше часа…
— Дочитать успеешь?
— Да вроде… — лейтенант с сомнением прикрыл том Агаты Кристи. — Страниц сорок…
— Не торопись. Завтра на работе отдашь… Как тебе?
— Нормально! Поначалу-то тягомотно, а в конце… — Шахтин, сунув между листов обломок карандаша, отложил книгу и с хрустом потянулся:
— Вот тебе бы так же научиться, Саныч! Описал бы всю нашу жизнь хреновую… Да я и сам, будь время, такие бы детективы загнул! Не то что…
Виноградов поскучнел: подобные рассуждения ему приходилось выслушивать не впервые, от людей, разных по уровню образования, возрасту, служебному положению. Создавалось впечатление, что все поголовно умеют делать две вещи: лечить насморк и писать детективы. Не чуждый литературного зуда, он и сам не раз мечтал сочинить что-нибудь этакое — такой, знаете ли, классический детектив в чистом виде, камерный, неторопливый, где все было бы построено на психологических нюансах, прихотливой интриге и безупречно вежливом интеллектуальном поединке с преступником. Окружающая же реальность, к сожалению, давала пищу в лучшем случае для закрученных боевиков в стиле Хэммета или Незнанского.
— Надо, наверное, почту отдать? — Владимир Александрович, прекращая разговор, кивнул на несколько конвертов и бандероль, только что полученные Шахтиным.
— Я отнесу… Все равно отлить собирался, — лейтенант придвинул к себе корреспонденцию.
— А там есть кто? — Виноградов имел в виду расположенный на втором этаже главный офис фирмы. — Вроде уходили?
— Да нет… «Барин» здесь, на трудовом посту — очередной миллион кует. Жена его с обеда ошивается…
— Это такая — в очках и шубе?
— Ну!
— Классная баба! Но по мне так Машка лучше, — капитан имел в виду секретаршу президента, бойкую маленькую брюнетку с огромными глазами и миниатюрным поджарым задиком.
— А еще лучше — и то, и это! — понимающе хохотнул Шахтин, направляясь в сторону выхода на лестницу. Он протянул руку к защелке, но за мгновение до этого массивная дубовая дверь распахнулась, задев отпрянувшего лейтенанта.
— Товарищи офицеры! Внимание!
В открывшемся проеме стоял внушительных габаритов мужчина. Серый костюм, темно-синий галстук — неистребимый стиль одежды недавнего государственного служащего. Жесткие складки у рта, белая змейка шрама, уходящего под седоватый ежик волос…
— Никого не выпускать из здания. Задерживать всех, сразу сообщать по интеркому… — он ткнул пальцем в стоявший на столе аппарат, — в приемную президента. Задача ясна?
— Ясна, товарищ подполковник, — потирая ушибленную руку, кивнул Шахтин. — А что случилось?
Мужчина хмыкнул. Строго говоря, вот уже почти полтора года прошло с того дня, когда, сняв милицейские погоны, он сменил звание и должность начальника РУВД на кресло руководителя отдела безопасности фирмы. Это было не менее престижно, оплачивалось не в пример лучше — но обращение по званию по-прежнему грело сердце.
— Что случилось? Хреново случилось! — доверительно, как с бывшими коллегами, поделился он. — У жены шефа пропала валюта. Вот только что была — и нету! Чужих — никого, только свои… Так! Один останется здесь, второй — за мной. Поприсутствуешь на всякий пожарный.
— Не-е! Я лучше у входа посторожу, вон капитан пусть идет, — годы службы выработали у Шахтина стойкое нежелание впутываться в какие-либо истории. Он мужественно отодвинул на второй план даже насущные физиологические потребности.
— Как хотите, лейтенант… Идем?
— Нет проблем, Валентин Сергеевич!
Через секунду Виноградов уже поднимался вслед за спутником по темной узкой лестнице.
…Атмосфера в шикарном офисе была душной как в прямом, так и в переносном смысле. Не спасал даже мирно гудящий кондиционер, и напряжение ощущалось почти физически.
В глубоком кресле у окна курил «сам» — президент фирмы Цадкин Андрей Леонидович, усатый крепыш с намечающимся брюшком. Через подлокотник был перекинут плащ, рядом на полу пристроился кейс с наборным замком. Напротив него, пользуясь той же пепельницей, нервно дымила «Салемом» супруга. Если бы Виноградова попросили охарактеризовать ее одним словом, он, не задумываясь, ответил бы — «дама». Уже не «товарищ» и не «гражданка», она еще все-таки не дотягивала до «госпожи»: то ли золота чуть больше, чем надо, то ли юбка слишком коротка… «Породы» в ней не чувствовалось.
На звук открываемой двери из-за белого кубика компьютера высунулась испуганная физиономия секретарши — Владимир Александрович приветливо кивнул ей, после чего дитя юркнуло обратно в свою огороженную дисплеями и стеллажами норку.
На стуле под вешалкой примостился четвертый член семейно-трудового коллектива — плохо выбритый парень в свитере, под которым угадывалась впечатляющая мускулатура. Называли его все без исключения — Бублик. Бублик был племянником Цадкина и выполнял при нем обязанности телохранителя и шофера.
— О-о! Моя милиция…
— Помолчи! — осадил родственника президент.
— Валентин Сергеевич, а без посторонних обойтись никак?
Мадам Цадкина брезгливо поморщилась.
— Ну капитан нам не посторонний, он здесь на входе дежурит… Мы ему деньги платим!
Виноградов не сразу понял, что бывший подполковник сказал это не из желания унизить — он таким образом обрисовал присутствующим и самому милицейскому офицеру его статус в данный конкретный момент. Чувство тем не менее было препротивное.
— А вам мы что не платим? — Характер у «первой леди» был не сахар.
— Ли-ида! — попытался успокоить супругу Андрей Леонидович. Та в ответ фыркнула и демонстративно отодвинулась.
— Делайте что хотите.
Виноградов с удивлением заметил, что недавний подполковник переживает барские капризы взбалмошной бабы значительно болезненнее, чем можно было ожидать. Однако он быстро справился с собой:
— Как вас зовут?
— Владимир Александрович.
— Так вот, Володя… — в таком обращении Виноградов почувствовал не фамильярность, а доверительность. Валентин Сергеевич добился того, на что, очевидно, рассчитывал: среди нанимателей и слуг капитан осознал себя коллегой и единомышленником видавшего виды сыщика. Каково ж ему в этом гадюшнике!
— Так вот… Официальных заявлений никто подавать не собирается, но случай крайне неприятный. Я полагаюсь на вашу, Володя, деликатность. Хорошо?
— Хорошо.
— Сегодня к Андрею Леонидовичу приехала супруга. Привезла… некоторую сумму в валюте — весьма значительную сумму.
Мадам Цадкина презрительно хмыкнула:
— Значительную!
— Может быть, для кого-то тысяча баксов — так себе, но тем не менее! Я их, между прочим, на дороге не нашел! — судя по всему, супруга вывела из себя даже уравновешенного президента. — Сиди молчи!
— Деньги лежали в сумочке, сумочка — в приемной, — продолжал Валентин Сергеевич. — В семь часов конверт еще был на месте — Лидия Феликсовна видела его, доставая сигареты. А в восемь, когда все собрались уходить, валюта пропала.
— С полседьмого в здании никого посторонних не было, это точно, — уверенно сказал Виноградов. — Только — вот… четверо.
— Пятеро. — С улыбкой поправил его Валентин Сергеевич, показав на себя. — Поэтому я вас и позвал — сам в числе подозреваемых…
— Да бросьте… кокетничать! — отмахнулся Цадкин.
— Ладно, продолжаю. Теоретически украсть мог каждый из нас, мы постоянно ходили из приемной к президенту, в мой кабинет… — начальник отдела безопасности показал на две противоположные двери, покрытые белым пластиком. — Никто ж друг за другом специально не следил!
— Зато потом не расставались… — как бы про себя буркнул Бублик.
— Естественно! — с неприязнью посмотрел на водителя Валентин Сергеевич.
— В сортир, пардон, не выйти! — встряла мадам.
— Да, туалетом, как выяснилось, никто не пользовался, — опережая вопрос коллеги, пояснил Владимиру Александровичу бывший подполковник. — Вообще, за эту дверь никто не выходил. Окна на зиму заклеены, даже форточки…
— Значит, как я понял, валюта не могла покинуть пределы этого блока? — Виноградов имел в виду приемную и оба замкнутых на нее кабинета.
— Да, — хмуро придавил в пепельнице окурок Цадкин.
— Мы уже осмотрели помещения. Все вместе, и достаточно тщательно…
Капитан понимающе кивнул. Он не сомневался: если шмоном руководил профессионал уровня и опыта Валентина Сергеевича, перепроверять не имело смысла. Прощупана каждая щель, пролистаны папки, вытряхнуты урны — словом, как положено.
— …Результат, как вы догадываетесь, отрицательный. Остались только — досмотр личных вещей и… личный.
— И для этого вам понадобился милиционер? — Виноградов обвел взглядом присутствующих.
Цадкин изо всех сил старался выглядеть независимо и отстраненно, но это у него получалось плохо. Его супруга с нескрываемой ненавистью разглядывала Валентина Сергеевича, секретарша совсем затихла в своем углу, а Бублик вдруг расплылся в похабной улыбке:
— А можно я Машку обыскивать буду? Гы-ы… А потом она меня?
— Идиот! — еле сдерживаясь, процедил подполковник.
— А чего-о? Сам-то…
— Заткнитесь все! — неожиданно властно рявкнул президент.
— Прошу прощения… Володя, нам не милиционер нужен. Нам нужен человек — объективный, незаинтересованный… Сформулирую так: представляющий закон, но не его букву, а — дух!
— Короче! Нужно, чтобы ты все сделал как положено, но без оформления и нигде об этом не трепал. Понял? — Цадкин прошелся по кабинету, и Виноградов почувствовал в нем жесткого руководителя одной из крупнейших коммерческих структур региона.
— Допустим.
— Эта ситуация договором не предусмотрена. Поэтому она будет оплачена дополнительно, — вставил Валентин Сергеевич. — Годится?
— Да, в общем… возражений нет.
Недавний коллега вынул из кармана пиджака две лиловые купюры, приготовленные, очевидно, заранее:
— Вот… десять.
Владимир Александрович нарочито небрежным жестом сунул деньги в карман — он все никак не мог приучить себя продаваться с независимым видом:
— С кого начнем?
— Командуйте! — отстраняющимся жестом переложил с себя ответственность Валентин Сергеевич.
— Та-ак… — Виноградов уже просчитывал тактику и стратегию предстоящего мероприятия. — Та-ак… Прошу всех взять свои личные, не досматривавшиеся, вещи. Включая одежду. Валентин Сергеевич! Проконтролируйте..
— Понял! — Начальник отдела безопасности улыбнулся уголками губ и щелкнул каблуками. — Мой «дипломат» и пальто — вот.
— А мое все — в матине. Так что… — Бублик несколько раз хлопнул себя руками по груди и животу, показывая, что досматривать нужно только его самого.
— Вам легче. Андрей Леонидович?
Цадкин молча кивнул на перекинутый через подлокотник плащ и приткнутый рядом кейс.
— Дамы?
Лидия Феликсовна, не вставая, распахнула шикарную шубу и вульгарным движением вытолкнула на всеобщее обозрение полуобнажившийся бюст:
— На! Ищи!
— Сумочка? — подобным образом вывести Виноградова из себя было непросто, выручал богатый опыт общения с проститутками.
— Да здесь, начальник, здесь! — У мадам Цадкиной, судя по всему, в прошлом тоже были встречи с милицией.
Капитан перевел взгляд на чернявенькую Машу, уже доставшую из недр секретарского стола модный дамский саквояжик. Ее замшевое пальто висело на вешалке в углу приемной.
— Хорошо… Работать будем в кабинете Валентина Сергеевича. Сначала попрошу его самого… вас, — Виноградов показал на Бублика.
Цадкин недоуменно вскинул брови, но промолчал. Казалось, он был несколько обижен тем, что процедуре досмотра подвергнется не первым. Владимир Александрович усмехнулся: неисповедимы пути амбиций человеческих!
— Прошу, — указал начальник отдела безопасности на удобное кресло черной кожи, когда за ними закрылась дверь кабинета. — С кого начнем?
— С меня! — неожиданно твердо произнес водитель. — Он повернулся спиной, широко расставил ноги и вытянутыми руками уперся в стену, слегка задев симпатичную акварель в застекленной раме: — Давай!
Виноградов быстро и тщательно обыскал его: ключи, зажигалка, бумажник с документами на машину и водительским удостоверением, тысяч пять денег…
— Прошу прощения.
— Пошел ты…
— Бу-ублик! — укоризненно произнес Валентин Сергеевич. — Ведешь себя, как урка… Нехорошо!
— А что — не судимый? — с сомнением спросил капитан. Глядя на поведение водителя, он был убежден в обратном.
— Слышь, мент! Я два года во внутренних войсках, в зоне чрезвычайного положения… Понял?
— Это точно, — подтвердил начальник отдела безопасности. — Теперь я?
— Обязательно! — рассовывая по карманам имущество, подтвердил Бублик.
Виноградов уже ощупывал карманы и складки принадлежащего Валентину Сергеевичу пальто. Ничего. Вообще ничего — как из химчистки. В «дипломате» — последний номер «Невы», набор ручек, калькулятор, фирменный кожаный блокнот.
— А где?.. — любопытство на физиономии водителя сменилось удивлением. Он оторвался от изучения внутренностей раскрытого перед Виноградовым «дипломата» и повернулся к хозяину кабинета. — Всегда ж были?
— Израсходовал! — нервно осадил Бублика Валентин Сергеевич.
— О чем речь? — поинтересовался капитан.
— Так… личное, — свирепо глядя на водителя, процедил начальник отдела безопасности. Виноградову показалось, что он не на шутку смущен и даже слегка покраснел.
— Интимное! — наслаждаясь замешательством Валентина Сергеевича, подтвердил Бублик.
Виноградов пожал плечами:
— И все-таки?
— Капитан! Это не имеет к пропавшей валюте никакого отношения, — голос бывшего подполковника вновь звучал уверенно.
— Это точно, — с сожалением подтвердил водитель. Видно было, что он не лжет.
— Продолжайте! — скомандовал Валентин Сергеевич, откидывая полы пиджака.
Личный досмотр — пожалуй, даже обыск — начальника отдела безопасности Виноградов провел очень тщательно, демонстрируя Валентину Сергеевичу, Бублику и самому себе безупречную объективность. Результат был, конечно же, нулевой.
— Спасибо. Извините… можно одеваться.
— Кого позвать? Шефа? — потянулся к двери водитель.
— Сядьте на место! Валентин Сергеевич…
— Да?
— Будьте добры… пришлите сюда Цадкина. А сами побудьте с дамами, присмотрите — ну, не мне вам объяснять… Хорошо?
— Хорошо, Володя… Только вы с Андреем Леонидовичем… поделикатнее, а? Это я, профессионал, понимаю, что к чему…
— Не волнуйтесь!
Оставшись наедине с Бубликом, Виноградов мгновенно подвернулся к нему и, похабно осклабившись, подмигнул водителю:
— Че у него было-то там? Трусы бабские?
— Почти… — Как уже понял Владимир Александрович, племянник босса терпеть не мог отставного подполковника и рад был воспользоваться поводом для того, чтобы вылить на него добрый ушат помоев: — «Джентльменский набор»: гебитан, кислота борная, пара пачек этих… «врагов детей».
— Он что, такой крутой?
— Да нет… Скорее для форсу, перед мужиками понты кинуть, дескать, без этого — ни на шаг! А сам… тьфу, старпер!
— Это не про меня, надеюсь!
На пороге стоял президент фирмы.
— Нет, Андрей Леонидович, что вы! Присаживайтесь…
— Может быть… э-э… начнем сразу? — коммерсант пытался держаться с достоинством. — Время дорого.
— Ради Бога! «Дипломатию» ваш… и плащик, пожалуйста!..
Процедура заняла не больше трех минут и проходила в полной тишине.
— Благодарю вас! Извините… Не своей, как говорится, волей…
— Да уж. Если б не Валентин Сергеевич!..
— Это что, все он предложил?
— Предложил! На-стоя-ял, молодой человек! Мне на эти баксы, в сущности, плевать — не сумма. Но вас, ментов, разве убедишь? Вбил себе в голову любой ценой вора найти. Пинкертон гребаный!
— Молодой человек, — обратился Виноградов к Бублику. — Сходите, там, предупредите, чтоб подождали!
— Пожа-алуйста! — сказал водитель и вышел, прикрыв за собой дверь.
Почти сразу же замок щелкнул и в проеме показалось озабоченное лицо начальника отдела безопасности:
— Все в порядке?
— Нормально… Я вызову… Еще что-то хотели спросить, молодой человек?
— Да, собственно… как обнаружилась пропажа?
— Не знаю. Я у себя был, супруга в приемную вышла. За сумочкой — мы домой собрались… а меня уж потом позвали.
— Хорошо. Я приглашу сюда женщин?
— Мне выйти?
— Нет, побудьте… Вы понимаете, что существует вероятность того, что деньги… как бы это сказать… что деньги у Лидии Феликсовны?
— Ну и хрен с ней, — спокойно ответил Цадкин, — надоела. Будет повод — выгоню, сучку… Или морду набью.
Владимир Александрович встал и пошел за дамами.
— Итак, милые женщины, — начал Виноградов, когда мадам Цадкина и Маша устроились поудобнее, — возможны два варианта развития событий. Первый: вы обыскиваете друг друга в присутствии господина Цадкина. Это процедура омерзительная, после нее вы не сможете смотреть друг другу в глаза… М-да… Кроме того, существует определенная проблема относительно Маши, ведь в отличии от Лидии Фе…
— Тоже мне, проблема! — хохотнула супруга. — Что он, Машку голую не видел, что ли? Еще неизвестно, кого из нас чаще…
Секретарша вскинулась было, но промолчала.
— Есть и второй вариант — разойтись по-хорошему. Вас трое — дело, как я понял, семейное…
— К черту! — не выдержала молчавшая до этого секретарша. — Я не брала, пусть обыскивает!
Она с маху кинула на широкий полированный стол свое замшевое пальто и сумочку-саквояж. Затем начала, обрывая петли, расстегивать пуговицы на платье.
— Ма-аша! — простонал Цадкин.
— Плевать! — миниатюрная фигурка ее вдруг обмякла и затряслась в истерическом плаче.
— Ты че, девка? — видно было, что супруга президента не на шутку опешила. — Ты чего?
— Все. Хватит. — Виноградов посмотрел на Цадкина. — Или желаете продолжения?
— Вы правы. Закончим.
— Надо бы хоть сумочку осмотреть… для порядка, — голос невесть как очутившегося на пороге кабинета Валентина Сергеевича звучал корректно, но твердо.
«Вот это профессионал, до мозга и костей, — с завистью подумал Виноградов. — Этому не научишься, это — дар Божий…»
— Разумеется, — стараясь подражать старшему коллеге, он повернулся к Цадкину. — Андрей Леонидович?
— Сами, сами… — брезгливо отстранился президент.
Владимир Александрович вытянул из нервно сжатых рук Лидии Феликсовны сумочку. Открыл. Перебрал содержимое. Вернул обратно:
— Прошу!.. Разрешите?
Он придвинул к себе стоящий на столе саквояж. Щелкнул простеньким замком. Выложил довольно большой бумажный рулон — пачку туго свернутых и перетянутых аптечной резинкой листов. Вслед за ним — теплые зимние рейтузы… В саквояже почти ничего не осталось — разная женская мелочь, записная книжка, сигареты. Долларов не было.
— Чисто! — объявил он с облегчением.
— Да? — сказал, ни к кому не обращаясь, и, кажется, не слыша капитана, Валентин Сергеевич. — Может быть…
Только сейчас Виноградов заметил, что внимание всех присутствующих сосредоточено на обнаруженных у секретарши бумагах.
— Может быть… — повторил начальник отдела безопасности, тяжело переглянувшись со своим боссом.
Цадкин протянул руку и взял уже освобожденные от резинки бумаги. Веером пролистнул их. Посмотрел на зареванную девицу:
— Ну?
Секретарша молча мотала головой.
— Я слушаю…
Виноградов не понимал, что происходит, поэтому счел за лучшее не вмешиваться.
Некоторое время все сидели молча. Пауза затягивалась.
— Н-не з-знаю… Н-не зна-аю… я не в-видела… — смогла наконец выдавить из себя Маша.
— Ага. Само завелось, от сырости! — В глазах подпиравшего дверной косяк Бублика было столько радостной ненависти, что у Владимира Александровича засосало под ложечкой.
— Быв-ает… — миролюбиво протянул Цадкин и внезапно, почти без замаха, хлестнул секретаршу по лицу:
— Сука!
Виноградов непроизвольно бросился между ними, но нужды в этом уже не было — Валентин Сергеевич вежливо, но жестко перехватил руку босса, оттеснил его от девицы.
— Успокойтесь, Андрей Леонидович!
— Чего тебе не хватало, ты?!
— Андрей Леонидович! Может быть, отпустим капитана? — Валентин Сергеевич стоял так, чтобы не терять из поля зрения никого из присутствующих.
— Да-да… конечно, — президент постепенно успокаивался. — Вы проводите его, пожалуйста!
Начальник отдела безопасности сделал приглашающий жест, и Виноградов пошел за ним к выходу.
— Я понимаю, коллега, у вас масса вопросов… Когда-нибудь я все объясню, — они стояли на лестничной площадке вдвоем. — А сейчас не берите в голову!
Владимир Александрович повел плечами и пожал протянутую руку:
— До свидания!
— Всего доброго! Спасибо.
— Саныч! Это ты? — донеслось снизу. Виноградов узнал голос лейтенанта Шахтина.
— Я!
— Смена пришла! Домой собираешься?
— Иду! — бросил Владимир Александрович в гулкий полумрак лестничного пролета и направился вниз.
Но так уж получилось, что в этот вечер напарник Виноградова ушел домой один. Стечение обстоятельств — судьба… Не пришел на дежурство один из сменщиков.
В подобных случаях либо наскоро обзванивали сослуживцев, договариваясь о внеурочном выходе, либо оставался кто-нибудь из предыдущей смены. Как правило, Владимир Александрович старался халтурой не злоупотреблять, предпочитая ночи проводить дома, но на этот раз решил задержаться до утра.
— Ты где спать будешь? — первым делом, заперев за ушедшим Шахтиным дверь, поинтересовался новый напарник Виноградова. Вопрос был не праздный — имелся выбор: либо на крохотном декоративном диванчике, что неудобно, либо на двух составленных креслах, что еще неудобнее.
— На диване, — не преминул воспользоваться своим правом добровольца капитан.
— Чаю попьешь? — Инспектор из отделения связи Мартыненко был человеком незлобливым и обстоятельным. Он уже разматывал белый шнур кипятильника, шуршал полиэтиленовыми пакетами с домашней снедью: — Водички бы…
— Сейчас принесу!
Виноградов ничего не имел против того, чтобы подняться до санузла. Внезапно он прислушался: по лестнице, нарастая, рассыпался перестук каблучков. В дверях возникла, распространяя цветочный запах дешевых французских духов, мадам Цадкина. Отставая на полкорпуса, за ней почтительно следовал Бублик. У выхода они поравнялись, и водитель щелкнул замком.
— До свидания! — не оборачиваясь, бросила милиционерам Лидия Феликсовна, смело шагая в пургу, — путь ее был недолог, только до теплого салона «мерседеса».
— Счастливо оставаться! — протянул руку подошедшему Виноградову Бублик.
— Постой! — прощаясь, Владимир Александрович придержал его ладонь в своей. — А с долларами-то как? Нашли?
— С долларами? — замерев, удивился водитель. Было видно, что он не притворяется, просто мысль о валюте не приходила ему в голову, точнее, как-то незаметно покинула ее, вытесненная другими, более насущными. — Черт его знает…
Уже стоя рядом с машиной, Бублик обернулся к Виноградову и почти прокричал:
— Слышь! Этот ваш… мент, он ведь на меня грешил. Да и ты тоже… Не так?
— Воды-то наберешь, Саныч? — вывел капитана из размышления голос Мартыненко. — Или как?
— Иду, иду…
…Виноградов спускался по лестнице аккуратно, стараясь не оставлять мокрых следов: давным-давно треснувший керамический чайник безбожно протекал, несмотря на заплаты из синей изоленты. Чайник был общественный, сбрасываться на новый никому не хотелось, а лишнего в домах у сотрудников милиции по нынешним временам не было.
Владимир Александрович остановился, подождал… Из-за обитой натуральной кожей двери не доносилось ни звука. Он преодолел еще один пролет и, зазевавшись, больно ударился плечом об острый угол электрощита.
— Ч-чер-рт! — часть воды выплеснулась на лестницу и на брюки.
— Чего-то ты долго! — в открывшемся светлом прямоугольнике вырос силуэт Мартыненко. — Давай сюда.
Он принял от Виноградова чайник и направился к розетке. Владимир Александрович же замешкался, стряхивая с брючины особо крупные капли, потом, неожиданно даже для самого себя, уперся одной ногой в перила, коленом другой — в стену рядом, подтянулся, уцепившись за край электрощита и быстро провел рукой по его металлической поверхности…
— Вот! — Он стоял, рассматривая на свету безликий конверт из плотной коричневой бумаги, и нисколько не обманывался по поводу его содержимого.
В конверте лежало двадцать зеленых полтинников — ровно тысяча долларов США.
— Э-эй! Ты чего там? — отреагировал на шум Мартыненко. Видеть напарника он не мог, тем не менее Виноградов судорожно запихнул находку под форму.
— Ничего… Кусочек каратэ, — он вошел в караулку, слегка щурясь от яркого света и отряхивая испачканное известкой колено.
Мартыненко включил телевизор. Это было как нельзя кстати. Потягивая терпкий, круто заваренный чай и невидящими глазами уставившись в экран, Владимир Александрович пытался упорядочить впечатления прошедшего вечера.
Вновь раздался топот с лестницы, и первым из полутьмы в холл вступил Андрей Леонидович.
— До свидания. Счастливо оставаться! — Он попрощался с милиционерами за руку, ничем не выделив Виноградова. — Не холодно тут у вас? Ночью не мерзнете?
— Да нет, теперь нормально, — кивнул Мартыненко головой в сторону мощного масляного радиатора, выделенного стараниями завхоза неделю назад. — Всего доброго!
Вошел Валентин Сергеевич. Придерживая за локоть, он вел впереди себя Машу, бледную, со следами небрежно смытой косметики на лице.
— Спокойной ночи, ребята! — кивнул он оставшимся, не выпуская из профессионального захвата руку секретарши.
Пока Мартыненко возился с запором, Владимир Александрович пытался заглянуть Машке в глаза. Наконец ему это удалось — глаза были пустые и влажные. Тихо заурчав двигателем, «пятерка» Валентина Сергеевича исчезла в холодной вечерней темноте.
— Наконец-то… Спать будем? — ослабив ремень с кобурой, потер затекшую спину ночной напарник Виноградова.
— Попробуем, — отойдя от окна, ответил Владимир Александрович, но уверенности в его голосе не чувствовалось: за пазухой тихо шелестело без малого полмиллиона…
3
Спать одетым — это не сон. Тем не менее ночь, проведенная в полузабытьи, уходила. Уходила, оставляя после себя мутную тяжесть в голове, боль суставов и затекших мышц и отвратительный привкус во рту.
Звонок застал Виноградова спускающимся из туалета.
— Какого черта… — Мартыненко, растрепанный, с суточной щетиной, торопливо пихал непослушные ноги в расшнурованные ботинки. — Подожди, я сейчас!
— Кто? — сняв пистолет с предохранителя, поинтересовался капитан.
— Я, Цадкин! — Владимир Александрович узнал голос президента. Отпер дверь, отступил в сторону, не спеша засовывая ствол в кобуру. Рядом хмуро встал успевший привести себя в порядок Мартыненко.
— Доброе утро!
— Здравствуйте…
Андрей Леонидович выглядел отвратительно — ненамного лучше сотрудников милиции. Виноградов впервые видел его таким — бледный, небритый, с ввалившимися глазами. Цадкин обернулся на звук отъезжающего «мерседеса», затем шагнул в относительное тепло холла. Капитан пропустил его, щелкнул замком…
Обернувшись, он увидел, что Андрей Леонидович в нерешительности разглядывает его, взвешивая, казалось, что-то, неожиданно пришедшее в голову:
— Вы… Пойдемте ко мне!
— Хорошо, — покладисто кивнул Виноградов. Он всегда нюхом чуял неприятности, и сейчас был именно тот случай.
— Побудешь? — повернулся он к напарнику.
— Нет проблем, — оправил складки под ремнем Мартыненко.
До кабинета шли молча.
— Присаживайтесь!
В офисе со вчерашнего вечера почти ничего не изменилось — только пепельница была полна окурков, да немытые кофейные чашки громоздились на подоконнике. Обычно это все прибирала Машка.
— Я подумал, вам это важно знать… Может коснуться… Хотя вряд ли, но…
Владимир Александрович молчал.
— Сегодня ночью Марья, моя секретарша… Она покончила с собой. — Постепенно Цадкин обретал уверенность в себе. — Мы высадили ее у дома, а в три часа позвонили родители: поужинала, пожаловалась на усталость, попросила не беспокоить… Случайно увидели — уже поздно, «скорая» констатировала смерть. Пыталась там что-то сделать… Но — поздно.
— Снотворное?
— Да какая-то гадость…
— Записка?
— Да. Родители отдали — я ведь там как родной был. — Цадкин невесело усмехнулся. — Вот.
Он протянул Виноградову аккуратно вырванный из блокнота листок:
«Я ни в чем не виновата».
— Подписи нет… Это бывает, — возвращая записку, зачем-то сказал Владимир Александрович.
— Я знаю ее почерк. Я вообще ее с детства знаю — Машкина мать работала вместе с моей женой. С первой… — Цадкин говорил, не обращаясь к собеседнику. Сам с собой. Для себя. — Да! Я с ней спал — но это не главное. Не главное! — президент был на грани истерики и уже не замечал Виноградова.
— Выпейте чего-нибудь… Есть у вас?
— Что? A-а… Да-да! — Цадкин встал и направился к одному из стеллажей, но по пути задел лежавшую на самом краешке секретарского стола книгу в затрепанном глянцевом переплете. Он автоматически нагнулся за ней, прочитав на случайно раскрывшейся странице:
«Это что за волна?
Это птицы летят…
Это в небе погасла звезда!»
— Надо же, японская поэзия… впрочем, наверное, это по программе — сейчас в университете черт-те что проходят. — Андрей Леонидович уже вполне овладел собой и, наливая в пузатые рюмки коньяк, чувствовал себя уверенно.
— Валентин Сергеевич в курсе? — поинтересовался Виноградов.
— Да. Там сейчас. Бублик за ним поехал, сюда привезет.
— Андрей Леонидович…
— Да?
— Андрей Леонидович, Марья не брала валюту, — собственно, капитан сейчас делал то, что решил еще ночью.
— Валюту?.. А почему вы так думаете? — Цадкин очень внимательно изучал собеседника, отставив пустую рюмку.
Виноградов ожидал несколько иной реакции.
— Почему? Почему… Вы доллары нашли?
— Нет.
— А где они, знаете?
Цадкин молча смотрел на него, поэтому Владимир Александрович продолжил:
— Вот! Ровно тысяча.
Он выложил на стол перед президентом фирмы чуть помятый за ночь конверт:
— А кто украл — хотите скажу? — они смотрели друг другу в глаза, и Виноградов стремительно терял самообладание. Выпитый коньяк внезапно отяжелил голову. — Или неинтересно?
— Интересно.
— Тогда скажу. Бесплатно! — Он уже почти не жалел о том, что сделал: — Все очень просто. Я нашел конверт на лестнице, на первом этаже, у самого холла — там такой щит электрораспределительный, высокий довольно, собака… Сверху, в глубине — так, что с моим ростом не дотянешься… Все уверяли, что офис никто не покидал, так? Нет оснований не верить. Но один-то — точно выходил! А? Не поняли? Валентин Сергеевич — он же за мной пешком спускался, ножками! А мог и по интеркому вызвать, а?
— Продолжайте.
— А что продолжать? Валюту украл он. Пока шмонали помещение, конверт был при нем, потом Валентин Сергеевич скинул его по пути за нами, а потом уже с чистой душой позволил себя обыскать…
— А я знаю.
— Что — знаете?
— Я знаю, что конверт с валютой взял он… Впрочем, это нисколько не умаляет ваших дедуктивных способностей! — почувствовав, как изменился в лице Виноградов, поспешил добавить Андрей Леонидович. — Все верно! Серьезно, я никак не ожидал от милицейского капитана…
— Я не понял.
— Хорошо. Это, в общем, сугубо внутреннее дело фирмы. Но раз уж так получилось…
Он плеснул на донышко рюмок еще понемногу:
— Будем здоровы!
— Попытаемся…
Цадкин рассмеялся:
— Вы мне положительно нравитесь. Я вас на работу возьму, в помощь Валентину Сергеевичу, а?
— Я слушаю, — напомнил Виноградов.
— Хорошо! Месяца три назад началась ерунда: фирма теряла контракты, банк отказал в ссуде… В прессе прокатили, два раза налоговая приезжала — прямо в точку. Ясно, кто-то упорно очищал от нас рынок, причем пользовался информацией… скажем так, для узкого круга. Утечка шла отсюда, — президент обвел рукой свой офис. — Сергеич своими ментовскими методами определил, что и без него было понятно…
Цадкин затянулся сигаретой и продолжил:
— Худо-бедно — узнали и конкурента… но это тебе не важно! Важно, что никак было не вычислить «дырку», через которую все вытекало. Ну вот, вчера после обеда твой бывший коллега и предложил сделать «подставку». Все вы, ищейки, одинаковые: глаза горят, руки трясутся! Говорит, как увидел, что жена конверт с баксами в сумке оставила, осенило: такой случай раз в сто лет…
— Да уж, такой случай…
— Ну я дал ему добро… Как уж он там конверт из сумки вытащить ухитрился — не знаю. Детали меня, в принципе, не интересовали — я как раз для таких случаев ему и плачу, между прочим!
— А потом?
— Потом, перед самым уходом, я супругу попросил сотню баксов разменять. Она сунулась в сумочку… Дальше вы знаете.
— А что это были за бумаги? Ну, те, которые нашли?
— Какая разница? — Цадкин непонимающе уставился на Владимира Александровича. Тем не менее счел возможным ответить. — Распечатки с компьютера. Разные: перевод письма от шведской фирмы с коммерческими предложениями, проект договора… Еще несколько списков — по мэрии, по филиалам…
— Я могу посмотреть?
— Зачем это?
— Ну, скажем так, — в качестве вознаграждения за возвращенную валюту? Все-таки не семечки!
Цадкин дружелюбно расхохотался и ткнул Виноградова в плечо.
— А я-то думаю… нет, капитан, это вы хорошо подали — без нажима, вроде как вскользь!
— Не понял?
— Да не волнуйтесь, честность всегда вознаграждается! — Андрей Леонидович вынул из конверта пять купюр и протянул их Виноградову: — Ровно четверть. Двадцать пять процентов — как за найденный клад!
Владимир Александрович взял их, мгновение помедлил, затем положил в карман.
— Спасибо, как говорится: дают — бери… Хотя я, собственно, не это имел в виду… Не только это.
— Да пошли вы все к черту, менты! — Президент фирмы щелкнул замками кейса и бросил перед Виноградовым пачку листов. Бумаги сразу же свернулись в неплотный рулон, стремясь восстановить форму, приданную им вчера аптечной резинкой.
— Любуйтесь!
Владимир Александрович неторопливо, стараясь не замечать иронично-неприязненного взгляда собеседника, просмотрел одну за другой все страницы. Некоторые он поворачивал под углом к свету настольной лампы.
— Тут разные коды в углу страниц…
— У нас своя система учета что-то с одной дискеты, что-то с другой… Для каждого раздела информации — свой индекс.
— Ага. — Виноградов еще раз пробежал пальцами по листкам.
— Ну и?..
— Это не Марьина работа.
— Во как даже!
— Я имею в виду, она никому не собиралась их продавать. И раньше скорее всего такой ерундой не занималась.
— Любопытно…
— Да вы и сами не верили… И не верите!
— Допустим! — Цадкин откинулся в кресле. — Я готов вас опять послушать.
— Серьезно?
Андрей Леонидович в задумчивости почесал переносицу.
— Хорошо… Вы меня заинтриговали. — Он одним движением передвинул конверт с оставленной валютой к Виноградову: — Это ваше. Я готов заплатить за рассказ, вне зависимости от того, правда это или плод вашего больного воображения!
— Неплохой гонорар! Хотите, я еще на ту же сумму спою? Или станцую?
— Заткнитесь! — не принял его тона Цадкин.
— Как скажете… Вообще-то вы и так знаете — я уже говорил.
— Сергеич?
— Да.
— Обоснуйте! — Это был тон человека, привыкшего хорошо платить, но — за хорошую работу.
— Во-первых…
Виноградов вынужден был прерваться — дверь распахнулась, и в офис усталой, но уверенной походкой вошел начальник отдела безопасности фирмы.
— Здравствуйте! О-о, коллега… Приветствую! — Он снял и пристроил на вешалку пальто: — Андрей Леонидович, молодой человек в курсе уже?
— Более чем…
— Вот как? — удивленно повернулся бывший подполковник. Увидев лежащий на столе конверт, он поднял брови:
— Ну-ка, ну-ка!
— Это мое. — Владимир Александрович аккуратно взял валюту и пристроил на привычное место — за пазуху.
— Будет твое, — резонно поправил его Цадкин.
— Верно… — вынужден был согласиться капитан и потянулся за конвертом.
— Да нет… оставь! Лучше давай начинай. Рассказывай.
— А в чем, собственно, дело? — взял в руку бутылку Валентин Сергеич.
— Да вот, Сергеевич… Раскусил тебя капитан — и денежки нашел. — Президент явно наслаждался ситуацией.
— Где?
— Там. Куда ты их сунул, наверное.
— Правда? На электрощите? — Валентин Сергеевич с удовольствием выпил налитый себе коньяк и с уважительной улыбкой посмотрел на Виноградова: — Молодец! И догадался, что я? Хотя, конечно… Ты объяснил ему, что к чему, Андрей Леонидыч?
— Объяснил.
— Вот так-то, Володя… Обидно, конечно, что так получилось, но девчонка сама виновата. Предатель, он редко хорошо кончает, сам знаешь.
— Знаю.
— То-то и оно… Жестоко, конечно, но… Я ведь, признаться, на Бублика думал!
— Сорную траву — с поля вон! — отчеканил без выражения Цадкин, переводя взгляд с одного собеседника на другого.
— Да уж! Андрей Леонидович, неужели он сам разобрался? И деньги сам принес? Молоде-ец! Как не стыдно было бывшего коллегу «закладывать»? — Валентин Сергеевич от души расхохотался. — Не смущайся! Все правильно… Ты ж думал, что я валюту просто спер, так?
Положив руку на плечо Виноградова, он внимательно вглядывался ему в глаза:
— А мог ведь ее и себе оставить… Мог? Скажи честно?
— Мог. И собирался.
— Вдвойне молодец! Что не врешь.
— Андрей Леонидович мне все объяснил, — делая вид, что ищет что-то в кармане, капитан вывернулся из-под руки собеседника.
— Что — все?
— Про утечку информации. Про то, что нашли у Марьи, и как это внезапно и удачно получилось с «тонной» долларов. Про ее записку…
— И что скажешь?
— А он говорит, что Машка действительно не виновата. Что ее подставили! — По лицу Цадкина было видно, что он не жалеет о потраченной на происходящее действо сумме.
— Подставили?.. Может быть! — Валентин Сергеевич после секундного раздумья согласно кивнул и опять обернулся к Виноградову: — И кто же? Есть мысли? Не стесняйся, твое мнение для нас достаточно ценно.
— А он и не стесняется! — ухмыльнулся президент.
— Ну и кто же? — повторил вопрос Валентин Сергеевич.
— Вы! — Виноградов старался не отрывать взгляда от его лица, а руки в поисках опоры легли на ремень портупеи.
Бывший подполковник с видимым облегчением откинулся в кресле:
— Ну, чего-то в этом роде я ждал… Дерзайте, Володя! Аргументируйте.
В уголках его глаз упрятались ироничные искорки. Валентин Сергеевич повернулся к своему боссу:
— Послушаем?
— Отчего ж… Уплачено! — Цадкин уселся поудобнее.
Капитан оценил: им удалось заставить его почувствовать себя полным идиотом. Тем не менее, «сказав А, не будь Б…», как говаривал один давний приятель… Владимир Александрович привел в порядок потерявшие стройность мысли и начал:
— Логика простая. Допустим, что Марья секреты фирмы на сторону не продавала. Значит, она не брала и эти документы… — Виноградов взял из рук президента бумаги.
— Значит, их ей подложили. Кто подложил? Тот, кто фактически сплавлял конкурентам информацию. Тут объяснять не надо — он таким образом отводил от себя подозрения, ну и…
— Не разжевывайте!
— Хорошо. Я по-другому расскажу… Я буду исходить из того, что источником утечки информации является Валентин Сергеевич. Не возражаете?
— Это ваше авторское право, — кисло улыбнулся начальник отдела безопасности. Судя по всему, происходящее начинало его раздражать.
— Прекрасно. Марья работала в фирме с основания — все было в порядке, никаких проблем. Некоторое время назад пришел Валентин Сергеевич… Огляделся — и начал потихоньку вас сдавать, а может быть, его и специально, заранее внедрили… Трудно сказать! Но и вы не дремали: коммерческий шпионаж — штука недолговечная, источник рано или поздно засвечивается, того и гляди кто-нибудь из конкурентов выйдет напрямую на Андрея Леонидовича, минуя отдел безопасности… Это ерунда, что вчера все случайно получилось — товарищ подполковник оперативную комбинацию давно готовил, заблаговременно! Я не совсем уверен в технологии… Сколько обычно экземпляров такой вот конфиденциальной информации распечатывалось?
— Два, — сразу же ответил Цадкин. — Мои у меня!
— Ну я свои после проработки уничтожал… Это все видели, — счел необходимым прокомментировать Валентин Сергеевич. — А секретарь могла совершенно спокойно еще себе распечатать…
— Могла, — подтвердил Андрей Леонидович. — Но кроме нее — никто, у нас только Машка умела с компьютером обращаться.
— Во-первых, трудно проконтролировать, действительно ли шеф отдела безопасности уничтожает именно те бумаги — кто это, кроме него самого, будет делать? Во-вторых, судя по всему, листы в рулоне были сложены именно в таком порядке, так? Никто их не тасовал?
— Нет, — пожал плечами Валентин Сергеевич.
— Я — нет! — мотнул головой Цадкин.
— А разложены они в хронологическом порядке.
— Ну и что?
— А то, что секретарша, снимая копии с заложенных в компьютере документов, считает сначала одну дискету, а затем — другую… Совмещать информацию из разных массивов, раскладывать ее у Машки не было возможности, и физически, по времени, и психологически!
Цадкин взял у Виноградова бумаги и начал торопливо пролистывать их, отгибая уголки с индексами. Подполковник протянул было руку, чтобы также полюбопытствовать, но под взглядом Владимира Александровича подался назад:
— Интересно…
— Еще как! Кроме того, Андрей Леонидович, пятый лист, по-моему, или четвертый… Да-да, вот этот! Посмотрите на свет — внизу, на свободном поле… Видите оттиск рукописного текста?
— Вижу!
— Кто-то писал что-то шариковой ручкой, а под его листом случайно оказался уголок машинной распечатки — вот и продавилось с одной бумажки на другую. Знаете, я готов половину содержимого конверта поставить на то, что почерк — чей? А, Валентин Сергеевич?
— И это значит… — Собеседники молча отметили, что Цадкин отложил документы на самый угол стола, подальше от них. — Это значит, что информация не прямо из компьютера. Что она была в работе… Это именно те экземпляры, которые значатся «списанными» у вашего шефа безопасности… и моего бывшего коллеги. Я продолжу?
— Разумеется. Не возражаете?
— Что вы! Послушаем, — реакция Валентина Сергеевича на происходящее внешне ничем не проявлялась.
— Акция в любом случае планировалась на вчера — не валюта, так что-нибудь другое «пропало» бы, или он убедил бы вас объяснить, что якобы пропало… И обыск, и личный досмотр всех присутствующих он заранее планировал. Тут ведь вот какая деталь: товарищ подполковник — мужчина самолюбивый, кому приятно собственное грязное белье, пардон, на глазах у всех полощут… Тем более — на глазах у дам!
— К чему это вы? — впервые позволил вылиться неприязни Валентин Сергеевич.
— К чему? Бублик говорит — а я думаю, и Андрей Леонидович в курсе, — что вы постоянно с собой носите всякие… интимные штучки, на случай «скорострельного полового контакта», как теперь выражаются… Всякие мелочи, которые в мужском коллективе продемонстрировать можно, но при женщинах… Конфуз для офицера!
— Точно! — подтвердил Цадкин. — Мы еще на эту тему…
— Вот. А вчера — не взял. С учетом, я думаю, предстоящего шмона. Вытянуть конверт и сунуть Марье в сумочку бумаги — дело техники…
— А вытягивать и не надо было, — вставил Цадкин задумчиво. — Лида его и не клала в сумочку, она его сразу же мне сунула, когда вернулась, а я передал Сергеичу… Она в курсе была, что мы дырку ищем.
— И когда же?..
— В обед. Мы втроем сидели, обсуждали всю эту ерунду. Сергеич и предложил.
— Значит, с самого начала подозрения — или секретарша, или Бублик?
— Да. Сергеич говорил, что у него в отношении Марьи есть подозрения…
— Страховался…
— Ладно. Хватит! — Валентин Сергеевич встал и шагнул к напрягшемуся президенту: — Вот это все — лирика. Слова! — он ткнул пальцем в сторону Виноградова. Затем показал на лежащие на столе бумаги: — А вот это — не слова. Это вещдоки, ясно?
— Вещественные доказательства, — покладисто кивнул Цадкин и на всякий случай придвинул их к себе. — Очень хорошие.
— Вот именно… Я не хотел говорить, но раз уж так вышло… Действительно, часть распечаток мной не уничтожалась — да, именно те, что вчера были найдены. Для чего? Были мысли… Хотел подложить их к себе в стол — не на виду, а так, чтобы только уж очень любопытный нашел… И гадостью полить — капитан, наверное, знает…
— Химловушка?
— Точно так. Кто бы их взял — потом неделю руки от дерьма оттирал бы!
— Ловко!
— Было бы ловко… Сейфа нет, хранить негде — я тебе, Леонидыч, еще когда говорил? Препарат мне должны были только сегодня привезти, вот и пришлось в среднем ящике, под каталогами прятать… Вчера с утра сунулся — нет! Уходил — были, а утром — тю-тю! Скажу честно, просто постеснялся признаться, решил шанс использовать — и, как видишь, не зря. Почти наверняка было, я твою секретаршу давно подозревал, слава Богу, что не ошибся!
— А твой… «джентльменский набор»? — соотнося рассказ бывшего милиционера с какими-то своими собственными наблюдениями, поинтересовался Андрей Леонидович.
— Шеф… Тут дело такое… А, ладно! Бублик у меня его забрал, просто выпросил.
— Да! Когда?
— Вчера с утра. Перед тем, как в банк ехать. За валютой. — Валентин Сергеевич повернулся к Виноградову и, опережая возможные вопросы, сказал: — Я поэтому и удивился, когда он при тебе начал насчет этого спрашивать… Понять не мог — зачем?
— Ну а ты что скажешь? — Андрей Леонидович смотрел куда-то за спины собеседников. Обернувшись, они увидели в дверном проеме угрюмую фигуру водителя — не вынимая рук из карманов длинной кожаной куртки, Бублик подпирал плечом белеющий импортным пластиком косяк.
— Падла! — выплюнул он в лицо бывшему милицейскому подполковнику.
— А конкретнее? — Цадкин с удовлетворением оглядывал создавшуюся мизансцену.
— Я же говорил вам, Андрей Леонидович, про этого мента и Лидку… Лидию Феликсовну. Сколько раз говорил! А? Вчера днем, прежде чем валюту получить, заехали к вам… Пока мадам переодевалась, я в сортир забежал, а потом в ванную. А там — его «джентльменский набор», забыл, наверное, сгоряча!
— Врешь!
— Подожди, Сергеич… И ты, Бублик…
— Но он же врет, он же сам!..
— Подожди, Сергеич… — повторил задумчиво президент. — Ты, говоришь, где вчера с утра был? В мэрии?
— Ну… да!
— Не было тебя там.
— Шеф!
— Не было! Я знаю…
— Да кому вы верите, шеф! Он же сам с ней… Они перед банком что, курицу размораживать заезжали? Или цветы поливать? Да она с Бубликом под самым вашим носом, а теперь меня подставляют!
— Капитан. — Цадкин внезапно обратился к Владимиру Александровичу. Чувствовалось, что он не на шутку растерян, события вышли из-под контроля и стремительно перерастали в нечто необратимое. — Капитан, ваше мнение?
Виноградов постарался, не покривив душой, сформулировать свою мысль наиболее корректно:
— Видите ли… У меня нет оснований не верить обоим.
— В смысле? — нахмурился Андрей Леонидович.
— Ха? — почти дружелюбно глянул на Виноградова Бублик. — Он имеет в виду, что эта многостаночница Лидка… И с ним, и со мной — не считая вас, конечно!
— Полегче на поворотах, молодой человек! — счел необходимым вставить осторожный начальник отдела безопасности, непонятно к кому обращаясь.
— Да бросьте вы, — тихо, но так, что собеседники затаили дыхание, выдавил из себя Андрей Леонидович. — Бросьте… Что я, не знал, что ли, про эту шлюху, про Лидку? Вы что, думаете — первые у нее? Герои, блин, любовники! Конспираторы! Конечно, шеф — дурак-рогоносец… А, капитан?
— Дело житейское. Всегда ж так было: жена барина — с лакеем или с управляющим. Русская классика — девятнадцатый век…
— Молодой человек! — вскинулся Валентин Сергеевич.
— Нашелся — мент святой! — поддержал его Бублик.
— Да какая уж тут святость… — сокрушенно покачал головой Виноградов. — Но как сказано в одной современной книжке: «Если общий фон — грязно-черный, то собственная совесть при некоторой запятнанности смотрится белоснежной»[12].
— Умник!
— Заткнитесь… Все заткнитесь! — Цадкин резко встал, прошелся по кабинету, нервно переставил с места на место пустую бутылку из-под коньяка. — Так… Надоело… Внимательно слушайте, как все было, Пинкертоны хреновы!
Он вновь уселся в привычное кресло с видом человека, принявшего окончательное решение.
— Когда жена вернулась из банка и Сергеич прибежал со своей идеей насчет того, чтобы стащить якобы валюту, я дал добро. Но на всякий случай, чтоб убедиться, что доллары действительно не в шубе, например, а в сумочке, я туда заглянул. И увидел кроме конверта — бумажки… Вот эти, мать их! Я ее, дрянь, давно подозревал. — Цадкин заметил, что Владимир Александрович недоуменно поднял брови и пояснил. — Что, неясно, какой ей смысл? Элементарно. В любой момент я застукал бы ее с каким-нибудь мужиком — и адью! Пишите письма… А опять в дерьмо, откуда я ее вытащил, — нет, мадам Цадкина не хочет! Вот и решила на стороне капитальчик на черный день подсколотить. Ясно? Так вот… рядом Машкин саквояжик лежал — я бумаги туда и сунул, еле успел. Хотел потом как-нибудь их… изъять — но сразу же закрутилось, завертелось!
— А почему именно к Машке? Не в стол, не в урну? — прервал образовавшуюся паузу Виноградов.
— Не знаю, — равнодушно пожал плечами Цадкин. — Кто ж думал, что так получится? Надо было обязательно, чтоб в этот раз стрелки на кого-то конкретно перевелись, а то Сергеич бы не успокоился, пока до Лидии Феликсовны не докопался. Так?
— Да. Были, по правде говоря, мысли…
— Для этого и в койку с ней залез, а? — Андрей Леонидович был вовсе не похож на осмеянного рогоносца. — Штирлиц?
— Шеф… Не мы такие — жизнь такая!
— Народная мудрость! — поддержал Валентина Сергеевича Бублик. У него был счастливый вид прощенного за разбитую чашку лакея.
— А теперь что? — нарушая только что восстановившуюся гармонию, спросил Виноградов. И сразу же ощутил себя в перекрестье трех пар неприязненных глаз.
— А что? — уже тяготясь его присутствием, но стараясь быть вежливым, отреагировал президент. — Так вышло. Никто ж не ожидал…
— Фирма безусловно поможет Марьиной семье — со всякими там… формальностями, ну и материально. Бедная девочка! Мы ж не такие уж мерзавцы, как может показаться. — Валентин Сергеевич говорил негромко, доверительно, стараясь голосовыми модуляциями подчеркнуть свою искренность.
— Тебе-то каким боком это все, капитан? Забудь — и разотри! — поддержал с порога Бублик.
— Спасибо, Владимир Александрович! — Цадкин встал, чтобы попрощаться. — То, что вы получили определенный… гонорар — это не главное. Я полагаюсь на вашу порядочность…
— На что? — переспросил Виноградов. — Ах да!
Не замечая протянутой руки, он прошел мимо Андрея Леонидовича и очутился на лестнице, обогнув посторонившегося Бублика.
Больше он в этой фирме не халтурил и только спустя почти месяц от Олега Шахтина узнал о внезапной и нелепой смерти «дамы в шубе» — Лидии Феликсовны Цадкиной, утонувшей в пятиметровом бассейне престижного физкультурно-оздоровительного комплекса.
А валюта как-то сама по себе растратилась: рано или поздно кончаются даже очень крупные деньги… Пришедшее легко — легко и уходит.
Я не представитель закона, но насколько позволяют мне мои ничтожные способности, я представляю справедливость.
1
Симпатичная девушка-почтальон привычным движением пристроила на плече впечатляющих размеров кожаную сумку с заказной корреспонденцией.
— До свидания, мальчики! Не скучайте, — улыбнулась она.
— Не скучайте… — запирая за гостьей входную дверь, проворчал Олег Шахтин. С методичностью кадрового службиста он дважды щелкнул никелированным импортным замком, подергал для верности ручку и, вернувшись в холл, опустился в потертый велюр уютного кресла.
Случалось, Виноградова раздражало хроническое недовольство окружающим миром, постоянно сквозившее в словах и поступках напарника. Однако на сей раз он счел уместным поддержать:
— Лучшая смена — скучная смена!
Оба — и в свои тридцать с небольшим уже изрядно отходивший капитаном Владимир Александрович Виноградов, и считающий месяцы до пенсии лейтенант Шахтин — безоговорочно верили в справедливость этой старинной милицейской присказки.
— Ладно… Немного осталось.
— Сколько там?
— Начало восьмого. — Виноградов посмотрел на часы. — Если точно, то шесть минут.
— Годится…
Владимир Александрович подошел к огромному, в полстены, окну, отодвинул краешек шторы. На улице мело: озверевший западный ветер то начисто вылизывал черный асфальт старинной улочки, ровесницы города, то вновь засыпал его слоистыми барханами колючего снега. В белых клубах метели расплывчато желтели измученные фонари. Прохожих можно было пересчитать по пальцам.
— Холодно… Как домой-то потащимся?
— Доберемся! — рассеянно бросил Шахтин.
Виноградов представил себе предстоящий путь до метро, поежился и оглядел ставший за последние месяцы привычным интерьер. Помещение, в котором они находились, представляло собой, собственно, парадный вестибюль старинной постройки доходного дома. С прошлой осени, расселив жильцов, в здании оборудовала свой офис крупная коммерческая фирма, в названии которой длинно чередовались малопонятные иностранные слова с совсем уж непонятными отечественными сокращениями. Бывшие коммуналки на глазах преобразились сообразно вкусам и кошелькам новых владельцев, обросли факсами и компьютерами. Холл отделали светлым деревом, уютно обставили, подключили телевизор… И для сбережения всего этого богатства — а больше, по совести, для купеческого престижа — заключили договор с милицейским подразделением.
У входа теперь за вполне приличную денежку круглосуточно протирали форменные штаны по два офицера: береты, оружие, рация — все честь по чести. Проведя в свое нерабочее время пару суток и несколько ночей вне дома, сотрудник милиции зарабатывал сумму, вполне сопоставимую с месячным должностным окладом и всеми надбавками в придачу.
Сегодняшнее дежурство выпало Виноградову и Шахтину. Скоротать оставалось чуть меньше часа…
— Дочитать успеешь?
— Да вроде… — лейтенант с сомнением прикрыл том Агаты Кристи. — Страниц сорок…
— Не торопись. Завтра на работе отдашь… Как тебе?
— Нормально! Поначалу-то тягомотно, а в конце… — Шахтин, сунув между листов обломок карандаша, отложил книгу и с хрустом потянулся:
— Вот тебе бы так же научиться, Саныч! Описал бы всю нашу жизнь хреновую… Да я и сам, будь время, такие бы детективы загнул! Не то что…
Виноградов поскучнел: подобные рассуждения ему приходилось выслушивать не впервые, от людей, разных по уровню образования, возрасту, служебному положению. Создавалось впечатление, что все поголовно умеют делать две вещи: лечить насморк и писать детективы. Не чуждый литературного зуда, он и сам не раз мечтал сочинить что-нибудь этакое — такой, знаете ли, классический детектив в чистом виде, камерный, неторопливый, где все было бы построено на психологических нюансах, прихотливой интриге и безупречно вежливом интеллектуальном поединке с преступником. Окружающая же реальность, к сожалению, давала пищу в лучшем случае для закрученных боевиков в стиле Хэммета или Незнанского.
— Надо, наверное, почту отдать? — Владимир Александрович, прекращая разговор, кивнул на несколько конвертов и бандероль, только что полученные Шахтиным.
— Я отнесу… Все равно отлить собирался, — лейтенант придвинул к себе корреспонденцию.
— А там есть кто? — Виноградов имел в виду расположенный на втором этаже главный офис фирмы. — Вроде уходили?
— Да нет… «Барин» здесь, на трудовом посту — очередной миллион кует. Жена его с обеда ошивается…
— Это такая — в очках и шубе?
— Ну!
— Классная баба! Но по мне так Машка лучше, — капитан имел в виду секретаршу президента, бойкую маленькую брюнетку с огромными глазами и миниатюрным поджарым задиком.
— А еще лучше — и то, и это! — понимающе хохотнул Шахтин, направляясь в сторону выхода на лестницу. Он протянул руку к защелке, но за мгновение до этого массивная дубовая дверь распахнулась, задев отпрянувшего лейтенанта.
— Товарищи офицеры! Внимание!
В открывшемся проеме стоял внушительных габаритов мужчина. Серый костюм, темно-синий галстук — неистребимый стиль одежды недавнего государственного служащего. Жесткие складки у рта, белая змейка шрама, уходящего под седоватый ежик волос…
— Никого не выпускать из здания. Задерживать всех, сразу сообщать по интеркому… — он ткнул пальцем в стоявший на столе аппарат, — в приемную президента. Задача ясна?
— Ясна, товарищ подполковник, — потирая ушибленную руку, кивнул Шахтин. — А что случилось?
Мужчина хмыкнул. Строго говоря, вот уже почти полтора года прошло с того дня, когда, сняв милицейские погоны, он сменил звание и должность начальника РУВД на кресло руководителя отдела безопасности фирмы. Это было не менее престижно, оплачивалось не в пример лучше — но обращение по званию по-прежнему грело сердце.
— Что случилось? Хреново случилось! — доверительно, как с бывшими коллегами, поделился он. — У жены шефа пропала валюта. Вот только что была — и нету! Чужих — никого, только свои… Так! Один останется здесь, второй — за мной. Поприсутствуешь на всякий пожарный.
— Не-е! Я лучше у входа посторожу, вон капитан пусть идет, — годы службы выработали у Шахтина стойкое нежелание впутываться в какие-либо истории. Он мужественно отодвинул на второй план даже насущные физиологические потребности.
— Как хотите, лейтенант… Идем?
— Нет проблем, Валентин Сергеевич!
Через секунду Виноградов уже поднимался вслед за спутником по темной узкой лестнице.
…Атмосфера в шикарном офисе была душной как в прямом, так и в переносном смысле. Не спасал даже мирно гудящий кондиционер, и напряжение ощущалось почти физически.
В глубоком кресле у окна курил «сам» — президент фирмы Цадкин Андрей Леонидович, усатый крепыш с намечающимся брюшком. Через подлокотник был перекинут плащ, рядом на полу пристроился кейс с наборным замком. Напротив него, пользуясь той же пепельницей, нервно дымила «Салемом» супруга. Если бы Виноградова попросили охарактеризовать ее одним словом, он, не задумываясь, ответил бы — «дама». Уже не «товарищ» и не «гражданка», она еще все-таки не дотягивала до «госпожи»: то ли золота чуть больше, чем надо, то ли юбка слишком коротка… «Породы» в ней не чувствовалось.
На звук открываемой двери из-за белого кубика компьютера высунулась испуганная физиономия секретарши — Владимир Александрович приветливо кивнул ей, после чего дитя юркнуло обратно в свою огороженную дисплеями и стеллажами норку.
На стуле под вешалкой примостился четвертый член семейно-трудового коллектива — плохо выбритый парень в свитере, под которым угадывалась впечатляющая мускулатура. Называли его все без исключения — Бублик. Бублик был племянником Цадкина и выполнял при нем обязанности телохранителя и шофера.
— О-о! Моя милиция…
— Помолчи! — осадил родственника президент.
— Валентин Сергеевич, а без посторонних обойтись никак?
Мадам Цадкина брезгливо поморщилась.
— Ну капитан нам не посторонний, он здесь на входе дежурит… Мы ему деньги платим!
Виноградов не сразу понял, что бывший подполковник сказал это не из желания унизить — он таким образом обрисовал присутствующим и самому милицейскому офицеру его статус в данный конкретный момент. Чувство тем не менее было препротивное.
— А вам мы что не платим? — Характер у «первой леди» был не сахар.
— Ли-ида! — попытался успокоить супругу Андрей Леонидович. Та в ответ фыркнула и демонстративно отодвинулась.
— Делайте что хотите.
Виноградов с удивлением заметил, что недавний подполковник переживает барские капризы взбалмошной бабы значительно болезненнее, чем можно было ожидать. Однако он быстро справился с собой:
— Как вас зовут?
— Владимир Александрович.
— Так вот, Володя… — в таком обращении Виноградов почувствовал не фамильярность, а доверительность. Валентин Сергеевич добился того, на что, очевидно, рассчитывал: среди нанимателей и слуг капитан осознал себя коллегой и единомышленником видавшего виды сыщика. Каково ж ему в этом гадюшнике!
— Так вот… Официальных заявлений никто подавать не собирается, но случай крайне неприятный. Я полагаюсь на вашу, Володя, деликатность. Хорошо?
— Хорошо.
— Сегодня к Андрею Леонидовичу приехала супруга. Привезла… некоторую сумму в валюте — весьма значительную сумму.
Мадам Цадкина презрительно хмыкнула:
— Значительную!
— Может быть, для кого-то тысяча баксов — так себе, но тем не менее! Я их, между прочим, на дороге не нашел! — судя по всему, супруга вывела из себя даже уравновешенного президента. — Сиди молчи!
— Деньги лежали в сумочке, сумочка — в приемной, — продолжал Валентин Сергеевич. — В семь часов конверт еще был на месте — Лидия Феликсовна видела его, доставая сигареты. А в восемь, когда все собрались уходить, валюта пропала.
— С полседьмого в здании никого посторонних не было, это точно, — уверенно сказал Виноградов. — Только — вот… четверо.
— Пятеро. — С улыбкой поправил его Валентин Сергеевич, показав на себя. — Поэтому я вас и позвал — сам в числе подозреваемых…
— Да бросьте… кокетничать! — отмахнулся Цадкин.
— Ладно, продолжаю. Теоретически украсть мог каждый из нас, мы постоянно ходили из приемной к президенту, в мой кабинет… — начальник отдела безопасности показал на две противоположные двери, покрытые белым пластиком. — Никто ж друг за другом специально не следил!
— Зато потом не расставались… — как бы про себя буркнул Бублик.
— Естественно! — с неприязнью посмотрел на водителя Валентин Сергеевич.
— В сортир, пардон, не выйти! — встряла мадам.
— Да, туалетом, как выяснилось, никто не пользовался, — опережая вопрос коллеги, пояснил Владимиру Александровичу бывший подполковник. — Вообще, за эту дверь никто не выходил. Окна на зиму заклеены, даже форточки…
— Значит, как я понял, валюта не могла покинуть пределы этого блока? — Виноградов имел в виду приемную и оба замкнутых на нее кабинета.
— Да, — хмуро придавил в пепельнице окурок Цадкин.
— Мы уже осмотрели помещения. Все вместе, и достаточно тщательно…
Капитан понимающе кивнул. Он не сомневался: если шмоном руководил профессионал уровня и опыта Валентина Сергеевича, перепроверять не имело смысла. Прощупана каждая щель, пролистаны папки, вытряхнуты урны — словом, как положено.
— …Результат, как вы догадываетесь, отрицательный. Остались только — досмотр личных вещей и… личный.
— И для этого вам понадобился милиционер? — Виноградов обвел взглядом присутствующих.
Цадкин изо всех сил старался выглядеть независимо и отстраненно, но это у него получалось плохо. Его супруга с нескрываемой ненавистью разглядывала Валентина Сергеевича, секретарша совсем затихла в своем углу, а Бублик вдруг расплылся в похабной улыбке:
— А можно я Машку обыскивать буду? Гы-ы… А потом она меня?
— Идиот! — еле сдерживаясь, процедил подполковник.
— А чего-о? Сам-то…
— Заткнитесь все! — неожиданно властно рявкнул президент.
— Прошу прощения… Володя, нам не милиционер нужен. Нам нужен человек — объективный, незаинтересованный… Сформулирую так: представляющий закон, но не его букву, а — дух!
— Короче! Нужно, чтобы ты все сделал как положено, но без оформления и нигде об этом не трепал. Понял? — Цадкин прошелся по кабинету, и Виноградов почувствовал в нем жесткого руководителя одной из крупнейших коммерческих структур региона.
— Допустим.
— Эта ситуация договором не предусмотрена. Поэтому она будет оплачена дополнительно, — вставил Валентин Сергеевич. — Годится?
— Да, в общем… возражений нет.
Недавний коллега вынул из кармана пиджака две лиловые купюры, приготовленные, очевидно, заранее:
— Вот… десять.
Владимир Александрович нарочито небрежным жестом сунул деньги в карман — он все никак не мог приучить себя продаваться с независимым видом:
— С кого начнем?
— Командуйте! — отстраняющимся жестом переложил с себя ответственность Валентин Сергеевич.
— Та-ак… — Виноградов уже просчитывал тактику и стратегию предстоящего мероприятия. — Та-ак… Прошу всех взять свои личные, не досматривавшиеся, вещи. Включая одежду. Валентин Сергеевич! Проконтролируйте..
— Понял! — Начальник отдела безопасности улыбнулся уголками губ и щелкнул каблуками. — Мой «дипломат» и пальто — вот.
— А мое все — в матине. Так что… — Бублик несколько раз хлопнул себя руками по груди и животу, показывая, что досматривать нужно только его самого.
— Вам легче. Андрей Леонидович?
Цадкин молча кивнул на перекинутый через подлокотник плащ и приткнутый рядом кейс.
— Дамы?
Лидия Феликсовна, не вставая, распахнула шикарную шубу и вульгарным движением вытолкнула на всеобщее обозрение полуобнажившийся бюст:
— На! Ищи!
— Сумочка? — подобным образом вывести Виноградова из себя было непросто, выручал богатый опыт общения с проститутками.
— Да здесь, начальник, здесь! — У мадам Цадкиной, судя по всему, в прошлом тоже были встречи с милицией.
Капитан перевел взгляд на чернявенькую Машу, уже доставшую из недр секретарского стола модный дамский саквояжик. Ее замшевое пальто висело на вешалке в углу приемной.
— Хорошо… Работать будем в кабинете Валентина Сергеевича. Сначала попрошу его самого… вас, — Виноградов показал на Бублика.
Цадкин недоуменно вскинул брови, но промолчал. Казалось, он был несколько обижен тем, что процедуре досмотра подвергнется не первым. Владимир Александрович усмехнулся: неисповедимы пути амбиций человеческих!
— Прошу, — указал начальник отдела безопасности на удобное кресло черной кожи, когда за ними закрылась дверь кабинета. — С кого начнем?
— С меня! — неожиданно твердо произнес водитель. — Он повернулся спиной, широко расставил ноги и вытянутыми руками уперся в стену, слегка задев симпатичную акварель в застекленной раме: — Давай!
Виноградов быстро и тщательно обыскал его: ключи, зажигалка, бумажник с документами на машину и водительским удостоверением, тысяч пять денег…
— Прошу прощения.
— Пошел ты…
— Бу-ублик! — укоризненно произнес Валентин Сергеевич. — Ведешь себя, как урка… Нехорошо!
— А что — не судимый? — с сомнением спросил капитан. Глядя на поведение водителя, он был убежден в обратном.
— Слышь, мент! Я два года во внутренних войсках, в зоне чрезвычайного положения… Понял?
— Это точно, — подтвердил начальник отдела безопасности. — Теперь я?
— Обязательно! — рассовывая по карманам имущество, подтвердил Бублик.
Виноградов уже ощупывал карманы и складки принадлежащего Валентину Сергеевичу пальто. Ничего. Вообще ничего — как из химчистки. В «дипломате» — последний номер «Невы», набор ручек, калькулятор, фирменный кожаный блокнот.
— А где?.. — любопытство на физиономии водителя сменилось удивлением. Он оторвался от изучения внутренностей раскрытого перед Виноградовым «дипломата» и повернулся к хозяину кабинета. — Всегда ж были?
— Израсходовал! — нервно осадил Бублика Валентин Сергеевич.
— О чем речь? — поинтересовался капитан.
— Так… личное, — свирепо глядя на водителя, процедил начальник отдела безопасности. Виноградову показалось, что он не на шутку смущен и даже слегка покраснел.
— Интимное! — наслаждаясь замешательством Валентина Сергеевича, подтвердил Бублик.
Виноградов пожал плечами:
— И все-таки?
— Капитан! Это не имеет к пропавшей валюте никакого отношения, — голос бывшего подполковника вновь звучал уверенно.
— Это точно, — с сожалением подтвердил водитель. Видно было, что он не лжет.
— Продолжайте! — скомандовал Валентин Сергеевич, откидывая полы пиджака.
Личный досмотр — пожалуй, даже обыск — начальника отдела безопасности Виноградов провел очень тщательно, демонстрируя Валентину Сергеевичу, Бублику и самому себе безупречную объективность. Результат был, конечно же, нулевой.
— Спасибо. Извините… можно одеваться.
— Кого позвать? Шефа? — потянулся к двери водитель.
— Сядьте на место! Валентин Сергеевич…
— Да?
— Будьте добры… пришлите сюда Цадкина. А сами побудьте с дамами, присмотрите — ну, не мне вам объяснять… Хорошо?
— Хорошо, Володя… Только вы с Андреем Леонидовичем… поделикатнее, а? Это я, профессионал, понимаю, что к чему…
— Не волнуйтесь!
Оставшись наедине с Бубликом, Виноградов мгновенно подвернулся к нему и, похабно осклабившись, подмигнул водителю:
— Че у него было-то там? Трусы бабские?
— Почти… — Как уже понял Владимир Александрович, племянник босса терпеть не мог отставного подполковника и рад был воспользоваться поводом для того, чтобы вылить на него добрый ушат помоев: — «Джентльменский набор»: гебитан, кислота борная, пара пачек этих… «врагов детей».
— Он что, такой крутой?
— Да нет… Скорее для форсу, перед мужиками понты кинуть, дескать, без этого — ни на шаг! А сам… тьфу, старпер!
— Это не про меня, надеюсь!
На пороге стоял президент фирмы.
— Нет, Андрей Леонидович, что вы! Присаживайтесь…
— Может быть… э-э… начнем сразу? — коммерсант пытался держаться с достоинством. — Время дорого.
— Ради Бога! «Дипломатию» ваш… и плащик, пожалуйста!..
Процедура заняла не больше трех минут и проходила в полной тишине.
— Благодарю вас! Извините… Не своей, как говорится, волей…
— Да уж. Если б не Валентин Сергеевич!..
— Это что, все он предложил?
— Предложил! На-стоя-ял, молодой человек! Мне на эти баксы, в сущности, плевать — не сумма. Но вас, ментов, разве убедишь? Вбил себе в голову любой ценой вора найти. Пинкертон гребаный!
— Молодой человек, — обратился Виноградов к Бублику. — Сходите, там, предупредите, чтоб подождали!
— Пожа-алуйста! — сказал водитель и вышел, прикрыв за собой дверь.
Почти сразу же замок щелкнул и в проеме показалось озабоченное лицо начальника отдела безопасности:
— Все в порядке?
— Нормально… Я вызову… Еще что-то хотели спросить, молодой человек?
— Да, собственно… как обнаружилась пропажа?
— Не знаю. Я у себя был, супруга в приемную вышла. За сумочкой — мы домой собрались… а меня уж потом позвали.
— Хорошо. Я приглашу сюда женщин?
— Мне выйти?
— Нет, побудьте… Вы понимаете, что существует вероятность того, что деньги… как бы это сказать… что деньги у Лидии Феликсовны?
— Ну и хрен с ней, — спокойно ответил Цадкин, — надоела. Будет повод — выгоню, сучку… Или морду набью.
Владимир Александрович встал и пошел за дамами.
— Итак, милые женщины, — начал Виноградов, когда мадам Цадкина и Маша устроились поудобнее, — возможны два варианта развития событий. Первый: вы обыскиваете друг друга в присутствии господина Цадкина. Это процедура омерзительная, после нее вы не сможете смотреть друг другу в глаза… М-да… Кроме того, существует определенная проблема относительно Маши, ведь в отличии от Лидии Фе…
— Тоже мне, проблема! — хохотнула супруга. — Что он, Машку голую не видел, что ли? Еще неизвестно, кого из нас чаще…
Секретарша вскинулась было, но промолчала.
— Есть и второй вариант — разойтись по-хорошему. Вас трое — дело, как я понял, семейное…
— К черту! — не выдержала молчавшая до этого секретарша. — Я не брала, пусть обыскивает!
Она с маху кинула на широкий полированный стол свое замшевое пальто и сумочку-саквояж. Затем начала, обрывая петли, расстегивать пуговицы на платье.
— Ма-аша! — простонал Цадкин.
— Плевать! — миниатюрная фигурка ее вдруг обмякла и затряслась в истерическом плаче.
— Ты че, девка? — видно было, что супруга президента не на шутку опешила. — Ты чего?
— Все. Хватит. — Виноградов посмотрел на Цадкина. — Или желаете продолжения?
— Вы правы. Закончим.
— Надо бы хоть сумочку осмотреть… для порядка, — голос невесть как очутившегося на пороге кабинета Валентина Сергеевича звучал корректно, но твердо.
«Вот это профессионал, до мозга и костей, — с завистью подумал Виноградов. — Этому не научишься, это — дар Божий…»
— Разумеется, — стараясь подражать старшему коллеге, он повернулся к Цадкину. — Андрей Леонидович?
— Сами, сами… — брезгливо отстранился президент.
Владимир Александрович вытянул из нервно сжатых рук Лидии Феликсовны сумочку. Открыл. Перебрал содержимое. Вернул обратно:
— Прошу!.. Разрешите?
Он придвинул к себе стоящий на столе саквояж. Щелкнул простеньким замком. Выложил довольно большой бумажный рулон — пачку туго свернутых и перетянутых аптечной резинкой листов. Вслед за ним — теплые зимние рейтузы… В саквояже почти ничего не осталось — разная женская мелочь, записная книжка, сигареты. Долларов не было.
— Чисто! — объявил он с облегчением.
— Да? — сказал, ни к кому не обращаясь, и, кажется, не слыша капитана, Валентин Сергеевич. — Может быть…
Только сейчас Виноградов заметил, что внимание всех присутствующих сосредоточено на обнаруженных у секретарши бумагах.
— Может быть… — повторил начальник отдела безопасности, тяжело переглянувшись со своим боссом.
Цадкин протянул руку и взял уже освобожденные от резинки бумаги. Веером пролистнул их. Посмотрел на зареванную девицу:
— Ну?
Секретарша молча мотала головой.
— Я слушаю…
Виноградов не понимал, что происходит, поэтому счел за лучшее не вмешиваться.
Некоторое время все сидели молча. Пауза затягивалась.
— Н-не з-знаю… Н-не зна-аю… я не в-видела… — смогла наконец выдавить из себя Маша.
— Ага. Само завелось, от сырости! — В глазах подпиравшего дверной косяк Бублика было столько радостной ненависти, что у Владимира Александровича засосало под ложечкой.
— Быв-ает… — миролюбиво протянул Цадкин и внезапно, почти без замаха, хлестнул секретаршу по лицу:
— Сука!
Виноградов непроизвольно бросился между ними, но нужды в этом уже не было — Валентин Сергеевич вежливо, но жестко перехватил руку босса, оттеснил его от девицы.
— Успокойтесь, Андрей Леонидович!
— Чего тебе не хватало, ты?!
— Андрей Леонидович! Может быть, отпустим капитана? — Валентин Сергеевич стоял так, чтобы не терять из поля зрения никого из присутствующих.
— Да-да… конечно, — президент постепенно успокаивался. — Вы проводите его, пожалуйста!
Начальник отдела безопасности сделал приглашающий жест, и Виноградов пошел за ним к выходу.
— Я понимаю, коллега, у вас масса вопросов… Когда-нибудь я все объясню, — они стояли на лестничной площадке вдвоем. — А сейчас не берите в голову!
Владимир Александрович повел плечами и пожал протянутую руку:
— До свидания!
— Всего доброго! Спасибо.
— Саныч! Это ты? — донеслось снизу. Виноградов узнал голос лейтенанта Шахтина.
— Я!
— Смена пришла! Домой собираешься?
— Иду! — бросил Владимир Александрович в гулкий полумрак лестничного пролета и направился вниз.
Но так уж получилось, что в этот вечер напарник Виноградова ушел домой один. Стечение обстоятельств — судьба… Не пришел на дежурство один из сменщиков.
В подобных случаях либо наскоро обзванивали сослуживцев, договариваясь о внеурочном выходе, либо оставался кто-нибудь из предыдущей смены. Как правило, Владимир Александрович старался халтурой не злоупотреблять, предпочитая ночи проводить дома, но на этот раз решил задержаться до утра.
— Ты где спать будешь? — первым делом, заперев за ушедшим Шахтиным дверь, поинтересовался новый напарник Виноградова. Вопрос был не праздный — имелся выбор: либо на крохотном декоративном диванчике, что неудобно, либо на двух составленных креслах, что еще неудобнее.
— На диване, — не преминул воспользоваться своим правом добровольца капитан.
— Чаю попьешь? — Инспектор из отделения связи Мартыненко был человеком незлобливым и обстоятельным. Он уже разматывал белый шнур кипятильника, шуршал полиэтиленовыми пакетами с домашней снедью: — Водички бы…
— Сейчас принесу!
Виноградов ничего не имел против того, чтобы подняться до санузла. Внезапно он прислушался: по лестнице, нарастая, рассыпался перестук каблучков. В дверях возникла, распространяя цветочный запах дешевых французских духов, мадам Цадкина. Отставая на полкорпуса, за ней почтительно следовал Бублик. У выхода они поравнялись, и водитель щелкнул замком.
— До свидания! — не оборачиваясь, бросила милиционерам Лидия Феликсовна, смело шагая в пургу, — путь ее был недолог, только до теплого салона «мерседеса».
— Счастливо оставаться! — протянул руку подошедшему Виноградову Бублик.
— Постой! — прощаясь, Владимир Александрович придержал его ладонь в своей. — А с долларами-то как? Нашли?
— С долларами? — замерев, удивился водитель. Было видно, что он не притворяется, просто мысль о валюте не приходила ему в голову, точнее, как-то незаметно покинула ее, вытесненная другими, более насущными. — Черт его знает…
Уже стоя рядом с машиной, Бублик обернулся к Виноградову и почти прокричал:
— Слышь! Этот ваш… мент, он ведь на меня грешил. Да и ты тоже… Не так?
— Воды-то наберешь, Саныч? — вывел капитана из размышления голос Мартыненко. — Или как?
— Иду, иду…
…Виноградов спускался по лестнице аккуратно, стараясь не оставлять мокрых следов: давным-давно треснувший керамический чайник безбожно протекал, несмотря на заплаты из синей изоленты. Чайник был общественный, сбрасываться на новый никому не хотелось, а лишнего в домах у сотрудников милиции по нынешним временам не было.
Владимир Александрович остановился, подождал… Из-за обитой натуральной кожей двери не доносилось ни звука. Он преодолел еще один пролет и, зазевавшись, больно ударился плечом об острый угол электрощита.
— Ч-чер-рт! — часть воды выплеснулась на лестницу и на брюки.
— Чего-то ты долго! — в открывшемся светлом прямоугольнике вырос силуэт Мартыненко. — Давай сюда.
Он принял от Виноградова чайник и направился к розетке. Владимир Александрович же замешкался, стряхивая с брючины особо крупные капли, потом, неожиданно даже для самого себя, уперся одной ногой в перила, коленом другой — в стену рядом, подтянулся, уцепившись за край электрощита и быстро провел рукой по его металлической поверхности…
— Вот! — Он стоял, рассматривая на свету безликий конверт из плотной коричневой бумаги, и нисколько не обманывался по поводу его содержимого.
В конверте лежало двадцать зеленых полтинников — ровно тысяча долларов США.
— Э-эй! Ты чего там? — отреагировал на шум Мартыненко. Видеть напарника он не мог, тем не менее Виноградов судорожно запихнул находку под форму.
— Ничего… Кусочек каратэ, — он вошел в караулку, слегка щурясь от яркого света и отряхивая испачканное известкой колено.
Мартыненко включил телевизор. Это было как нельзя кстати. Потягивая терпкий, круто заваренный чай и невидящими глазами уставившись в экран, Владимир Александрович пытался упорядочить впечатления прошедшего вечера.
Вновь раздался топот с лестницы, и первым из полутьмы в холл вступил Андрей Леонидович.
— До свидания. Счастливо оставаться! — Он попрощался с милиционерами за руку, ничем не выделив Виноградова. — Не холодно тут у вас? Ночью не мерзнете?
— Да нет, теперь нормально, — кивнул Мартыненко головой в сторону мощного масляного радиатора, выделенного стараниями завхоза неделю назад. — Всего доброго!
Вошел Валентин Сергеевич. Придерживая за локоть, он вел впереди себя Машу, бледную, со следами небрежно смытой косметики на лице.
— Спокойной ночи, ребята! — кивнул он оставшимся, не выпуская из профессионального захвата руку секретарши.
Пока Мартыненко возился с запором, Владимир Александрович пытался заглянуть Машке в глаза. Наконец ему это удалось — глаза были пустые и влажные. Тихо заурчав двигателем, «пятерка» Валентина Сергеевича исчезла в холодной вечерней темноте.
— Наконец-то… Спать будем? — ослабив ремень с кобурой, потер затекшую спину ночной напарник Виноградова.
— Попробуем, — отойдя от окна, ответил Владимир Александрович, но уверенности в его голосе не чувствовалось: за пазухой тихо шелестело без малого полмиллиона…
3
Спать одетым — это не сон. Тем не менее ночь, проведенная в полузабытьи, уходила. Уходила, оставляя после себя мутную тяжесть в голове, боль суставов и затекших мышц и отвратительный привкус во рту.
Звонок застал Виноградова спускающимся из туалета.
— Какого черта… — Мартыненко, растрепанный, с суточной щетиной, торопливо пихал непослушные ноги в расшнурованные ботинки. — Подожди, я сейчас!
— Кто? — сняв пистолет с предохранителя, поинтересовался капитан.
— Я, Цадкин! — Владимир Александрович узнал голос президента. Отпер дверь, отступил в сторону, не спеша засовывая ствол в кобуру. Рядом хмуро встал успевший привести себя в порядок Мартыненко.
— Доброе утро!
— Здравствуйте…
Андрей Леонидович выглядел отвратительно — ненамного лучше сотрудников милиции. Виноградов впервые видел его таким — бледный, небритый, с ввалившимися глазами. Цадкин обернулся на звук отъезжающего «мерседеса», затем шагнул в относительное тепло холла. Капитан пропустил его, щелкнул замком…
Обернувшись, он увидел, что Андрей Леонидович в нерешительности разглядывает его, взвешивая, казалось, что-то, неожиданно пришедшее в голову:
— Вы… Пойдемте ко мне!
— Хорошо, — покладисто кивнул Виноградов. Он всегда нюхом чуял неприятности, и сейчас был именно тот случай.
— Побудешь? — повернулся он к напарнику.
— Нет проблем, — оправил складки под ремнем Мартыненко.
До кабинета шли молча.
— Присаживайтесь!
В офисе со вчерашнего вечера почти ничего не изменилось — только пепельница была полна окурков, да немытые кофейные чашки громоздились на подоконнике. Обычно это все прибирала Машка.
— Я подумал, вам это важно знать… Может коснуться… Хотя вряд ли, но…
Владимир Александрович молчал.
— Сегодня ночью Марья, моя секретарша… Она покончила с собой. — Постепенно Цадкин обретал уверенность в себе. — Мы высадили ее у дома, а в три часа позвонили родители: поужинала, пожаловалась на усталость, попросила не беспокоить… Случайно увидели — уже поздно, «скорая» констатировала смерть. Пыталась там что-то сделать… Но — поздно.
— Снотворное?
— Да какая-то гадость…
— Записка?
— Да. Родители отдали — я ведь там как родной был. — Цадкин невесело усмехнулся. — Вот.
Он протянул Виноградову аккуратно вырванный из блокнота листок:
«Я ни в чем не виновата».
— Подписи нет… Это бывает, — возвращая записку, зачем-то сказал Владимир Александрович.
— Я знаю ее почерк. Я вообще ее с детства знаю — Машкина мать работала вместе с моей женой. С первой… — Цадкин говорил, не обращаясь к собеседнику. Сам с собой. Для себя. — Да! Я с ней спал — но это не главное. Не главное! — президент был на грани истерики и уже не замечал Виноградова.
— Выпейте чего-нибудь… Есть у вас?
— Что? A-а… Да-да! — Цадкин встал и направился к одному из стеллажей, но по пути задел лежавшую на самом краешке секретарского стола книгу в затрепанном глянцевом переплете. Он автоматически нагнулся за ней, прочитав на случайно раскрывшейся странице:
«Это что за волна?
Это птицы летят…
Это в небе погасла звезда!»
— Надо же, японская поэзия… впрочем, наверное, это по программе — сейчас в университете черт-те что проходят. — Андрей Леонидович уже вполне овладел собой и, наливая в пузатые рюмки коньяк, чувствовал себя уверенно.
— Валентин Сергеевич в курсе? — поинтересовался Виноградов.
— Да. Там сейчас. Бублик за ним поехал, сюда привезет.
— Андрей Леонидович…
— Да?
— Андрей Леонидович, Марья не брала валюту, — собственно, капитан сейчас делал то, что решил еще ночью.
— Валюту?.. А почему вы так думаете? — Цадкин очень внимательно изучал собеседника, отставив пустую рюмку.
Виноградов ожидал несколько иной реакции.
— Почему? Почему… Вы доллары нашли?
— Нет.
— А где они, знаете?
Цадкин молча смотрел на него, поэтому Владимир Александрович продолжил:
— Вот! Ровно тысяча.
Он выложил на стол перед президентом фирмы чуть помятый за ночь конверт:
— А кто украл — хотите скажу? — они смотрели друг другу в глаза, и Виноградов стремительно терял самообладание. Выпитый коньяк внезапно отяжелил голову. — Или неинтересно?
— Интересно.
— Тогда скажу. Бесплатно! — Он уже почти не жалел о том, что сделал: — Все очень просто. Я нашел конверт на лестнице, на первом этаже, у самого холла — там такой щит электрораспределительный, высокий довольно, собака… Сверху, в глубине — так, что с моим ростом не дотянешься… Все уверяли, что офис никто не покидал, так? Нет оснований не верить. Но один-то — точно выходил! А? Не поняли? Валентин Сергеевич — он же за мной пешком спускался, ножками! А мог и по интеркому вызвать, а?
— Продолжайте.
— А что продолжать? Валюту украл он. Пока шмонали помещение, конверт был при нем, потом Валентин Сергеевич скинул его по пути за нами, а потом уже с чистой душой позволил себя обыскать…
— А я знаю.
— Что — знаете?
— Я знаю, что конверт с валютой взял он… Впрочем, это нисколько не умаляет ваших дедуктивных способностей! — почувствовав, как изменился в лице Виноградов, поспешил добавить Андрей Леонидович. — Все верно! Серьезно, я никак не ожидал от милицейского капитана…
— Я не понял.
— Хорошо. Это, в общем, сугубо внутреннее дело фирмы. Но раз уж так получилось…
Он плеснул на донышко рюмок еще понемногу:
— Будем здоровы!
— Попытаемся…
Цадкин рассмеялся:
— Вы мне положительно нравитесь. Я вас на работу возьму, в помощь Валентину Сергеевичу, а?
— Я слушаю, — напомнил Виноградов.
— Хорошо! Месяца три назад началась ерунда: фирма теряла контракты, банк отказал в ссуде… В прессе прокатили, два раза налоговая приезжала — прямо в точку. Ясно, кто-то упорно очищал от нас рынок, причем пользовался информацией… скажем так, для узкого круга. Утечка шла отсюда, — президент обвел рукой свой офис. — Сергеич своими ментовскими методами определил, что и без него было понятно…
Цадкин затянулся сигаретой и продолжил:
— Худо-бедно — узнали и конкурента… но это тебе не важно! Важно, что никак было не вычислить «дырку», через которую все вытекало. Ну вот, вчера после обеда твой бывший коллега и предложил сделать «подставку». Все вы, ищейки, одинаковые: глаза горят, руки трясутся! Говорит, как увидел, что жена конверт с баксами в сумке оставила, осенило: такой случай раз в сто лет…
— Да уж, такой случай…
— Ну я дал ему добро… Как уж он там конверт из сумки вытащить ухитрился — не знаю. Детали меня, в принципе, не интересовали — я как раз для таких случаев ему и плачу, между прочим!
— А потом?
— Потом, перед самым уходом, я супругу попросил сотню баксов разменять. Она сунулась в сумочку… Дальше вы знаете.
— А что это были за бумаги? Ну, те, которые нашли?
— Какая разница? — Цадкин непонимающе уставился на Владимира Александровича. Тем не менее счел возможным ответить. — Распечатки с компьютера. Разные: перевод письма от шведской фирмы с коммерческими предложениями, проект договора… Еще несколько списков — по мэрии, по филиалам…
— Я могу посмотреть?
— Зачем это?
— Ну, скажем так, — в качестве вознаграждения за возвращенную валюту? Все-таки не семечки!
Цадкин дружелюбно расхохотался и ткнул Виноградова в плечо.
— А я-то думаю… нет, капитан, это вы хорошо подали — без нажима, вроде как вскользь!
— Не понял?
— Да не волнуйтесь, честность всегда вознаграждается! — Андрей Леонидович вынул из конверта пять купюр и протянул их Виноградову: — Ровно четверть. Двадцать пять процентов — как за найденный клад!
Владимир Александрович взял их, мгновение помедлил, затем положил в карман.
— Спасибо, как говорится: дают — бери… Хотя я, собственно, не это имел в виду… Не только это.
— Да пошли вы все к черту, менты! — Президент фирмы щелкнул замками кейса и бросил перед Виноградовым пачку листов. Бумаги сразу же свернулись в неплотный рулон, стремясь восстановить форму, приданную им вчера аптечной резинкой.
— Любуйтесь!
Владимир Александрович неторопливо, стараясь не замечать иронично-неприязненного взгляда собеседника, просмотрел одну за другой все страницы. Некоторые он поворачивал под углом к свету настольной лампы.
— Тут разные коды в углу страниц…
— У нас своя система учета что-то с одной дискеты, что-то с другой… Для каждого раздела информации — свой индекс.
— Ага. — Виноградов еще раз пробежал пальцами по листкам.
— Ну и?..
— Это не Марьина работа.
— Во как даже!
— Я имею в виду, она никому не собиралась их продавать. И раньше скорее всего такой ерундой не занималась.
— Любопытно…
— Да вы и сами не верили… И не верите!
— Допустим! — Цадкин откинулся в кресле. — Я готов вас опять послушать.
— Серьезно?
Андрей Леонидович в задумчивости почесал переносицу.
— Хорошо… Вы меня заинтриговали. — Он одним движением передвинул конверт с оставленной валютой к Виноградову: — Это ваше. Я готов заплатить за рассказ, вне зависимости от того, правда это или плод вашего больного воображения!
— Неплохой гонорар! Хотите, я еще на ту же сумму спою? Или станцую?
— Заткнитесь! — не принял его тона Цадкин.
— Как скажете… Вообще-то вы и так знаете — я уже говорил.
— Сергеич?
— Да.
— Обоснуйте! — Это был тон человека, привыкшего хорошо платить, но — за хорошую работу.
— Во-первых…
Виноградов вынужден был прерваться — дверь распахнулась, и в офис усталой, но уверенной походкой вошел начальник отдела безопасности фирмы.
— Здравствуйте! О-о, коллега… Приветствую! — Он снял и пристроил на вешалку пальто: — Андрей Леонидович, молодой человек в курсе уже?
— Более чем…
— Вот как? — удивленно повернулся бывший подполковник. Увидев лежащий на столе конверт, он поднял брови:
— Ну-ка, ну-ка!
— Это мое. — Владимир Александрович аккуратно взял валюту и пристроил на привычное место — за пазуху.
— Будет твое, — резонно поправил его Цадкин.
— Верно… — вынужден был согласиться капитан и потянулся за конвертом.
— Да нет… оставь! Лучше давай начинай. Рассказывай.
— А в чем, собственно, дело? — взял в руку бутылку Валентин Сергеич.
— Да вот, Сергеевич… Раскусил тебя капитан — и денежки нашел. — Президент явно наслаждался ситуацией.
— Где?
— Там. Куда ты их сунул, наверное.
— Правда? На электрощите? — Валентин Сергеевич с удовольствием выпил налитый себе коньяк и с уважительной улыбкой посмотрел на Виноградова: — Молодец! И догадался, что я? Хотя, конечно… Ты объяснил ему, что к чему, Андрей Леонидыч?
— Объяснил.
— Вот так-то, Володя… Обидно, конечно, что так получилось, но девчонка сама виновата. Предатель, он редко хорошо кончает, сам знаешь.
— Знаю.
— То-то и оно… Жестоко, конечно, но… Я ведь, признаться, на Бублика думал!
— Сорную траву — с поля вон! — отчеканил без выражения Цадкин, переводя взгляд с одного собеседника на другого.
— Да уж! Андрей Леонидович, неужели он сам разобрался? И деньги сам принес? Молоде-ец! Как не стыдно было бывшего коллегу «закладывать»? — Валентин Сергеевич от души расхохотался. — Не смущайся! Все правильно… Ты ж думал, что я валюту просто спер, так?
Положив руку на плечо Виноградова, он внимательно вглядывался ему в глаза:
— А мог ведь ее и себе оставить… Мог? Скажи честно?
— Мог. И собирался.
— Вдвойне молодец! Что не врешь.
— Андрей Леонидович мне все объяснил, — делая вид, что ищет что-то в кармане, капитан вывернулся из-под руки собеседника.
— Что — все?
— Про утечку информации. Про то, что нашли у Марьи, и как это внезапно и удачно получилось с «тонной» долларов. Про ее записку…
— И что скажешь?
— А он говорит, что Машка действительно не виновата. Что ее подставили! — По лицу Цадкина было видно, что он не жалеет о потраченной на происходящее действо сумме.
— Подставили?.. Может быть! — Валентин Сергеевич после секундного раздумья согласно кивнул и опять обернулся к Виноградову: — И кто же? Есть мысли? Не стесняйся, твое мнение для нас достаточно ценно.
— А он и не стесняется! — ухмыльнулся президент.
— Ну и кто же? — повторил вопрос Валентин Сергеевич.
— Вы! — Виноградов старался не отрывать взгляда от его лица, а руки в поисках опоры легли на ремень портупеи.
Бывший подполковник с видимым облегчением откинулся в кресле:
— Ну, чего-то в этом роде я ждал… Дерзайте, Володя! Аргументируйте.
В уголках его глаз упрятались ироничные искорки. Валентин Сергеевич повернулся к своему боссу:
— Послушаем?
— Отчего ж… Уплачено! — Цадкин уселся поудобнее.
Капитан оценил: им удалось заставить его почувствовать себя полным идиотом. Тем не менее, «сказав А, не будь Б…», как говаривал один давний приятель… Владимир Александрович привел в порядок потерявшие стройность мысли и начал:
— Логика простая. Допустим, что Марья секреты фирмы на сторону не продавала. Значит, она не брала и эти документы… — Виноградов взял из рук президента бумаги.
— Значит, их ей подложили. Кто подложил? Тот, кто фактически сплавлял конкурентам информацию. Тут объяснять не надо — он таким образом отводил от себя подозрения, ну и…
— Не разжевывайте!
— Хорошо. Я по-другому расскажу… Я буду исходить из того, что источником утечки информации является Валентин Сергеевич. Не возражаете?
— Это ваше авторское право, — кисло улыбнулся начальник отдела безопасности. Судя по всему, происходящее начинало его раздражать.
— Прекрасно. Марья работала в фирме с основания — все было в порядке, никаких проблем. Некоторое время назад пришел Валентин Сергеевич… Огляделся — и начал потихоньку вас сдавать, а может быть, его и специально, заранее внедрили… Трудно сказать! Но и вы не дремали: коммерческий шпионаж — штука недолговечная, источник рано или поздно засвечивается, того и гляди кто-нибудь из конкурентов выйдет напрямую на Андрея Леонидовича, минуя отдел безопасности… Это ерунда, что вчера все случайно получилось — товарищ подполковник оперативную комбинацию давно готовил, заблаговременно! Я не совсем уверен в технологии… Сколько обычно экземпляров такой вот конфиденциальной информации распечатывалось?
— Два, — сразу же ответил Цадкин. — Мои у меня!
— Ну я свои после проработки уничтожал… Это все видели, — счел необходимым прокомментировать Валентин Сергеевич. — А секретарь могла совершенно спокойно еще себе распечатать…
— Могла, — подтвердил Андрей Леонидович. — Но кроме нее — никто, у нас только Машка умела с компьютером обращаться.
— Во-первых, трудно проконтролировать, действительно ли шеф отдела безопасности уничтожает именно те бумаги — кто это, кроме него самого, будет делать? Во-вторых, судя по всему, листы в рулоне были сложены именно в таком порядке, так? Никто их не тасовал?
— Нет, — пожал плечами Валентин Сергеевич.
— Я — нет! — мотнул головой Цадкин.
— А разложены они в хронологическом порядке.
— Ну и что?
— А то, что секретарша, снимая копии с заложенных в компьютере документов, считает сначала одну дискету, а затем — другую… Совмещать информацию из разных массивов, раскладывать ее у Машки не было возможности, и физически, по времени, и психологически!
Цадкин взял у Виноградова бумаги и начал торопливо пролистывать их, отгибая уголки с индексами. Подполковник протянул было руку, чтобы также полюбопытствовать, но под взглядом Владимира Александровича подался назад:
— Интересно…
— Еще как! Кроме того, Андрей Леонидович, пятый лист, по-моему, или четвертый… Да-да, вот этот! Посмотрите на свет — внизу, на свободном поле… Видите оттиск рукописного текста?
— Вижу!
— Кто-то писал что-то шариковой ручкой, а под его листом случайно оказался уголок машинной распечатки — вот и продавилось с одной бумажки на другую. Знаете, я готов половину содержимого конверта поставить на то, что почерк — чей? А, Валентин Сергеевич?
— И это значит… — Собеседники молча отметили, что Цадкин отложил документы на самый угол стола, подальше от них. — Это значит, что информация не прямо из компьютера. Что она была в работе… Это именно те экземпляры, которые значатся «списанными» у вашего шефа безопасности… и моего бывшего коллеги. Я продолжу?
— Разумеется. Не возражаете?
— Что вы! Послушаем, — реакция Валентина Сергеевича на происходящее внешне ничем не проявлялась.
— Акция в любом случае планировалась на вчера — не валюта, так что-нибудь другое «пропало» бы, или он убедил бы вас объяснить, что якобы пропало… И обыск, и личный досмотр всех присутствующих он заранее планировал. Тут ведь вот какая деталь: товарищ подполковник — мужчина самолюбивый, кому приятно собственное грязное белье, пардон, на глазах у всех полощут… Тем более — на глазах у дам!
— К чему это вы? — впервые позволил вылиться неприязни Валентин Сергеевич.
— К чему? Бублик говорит — а я думаю, и Андрей Леонидович в курсе, — что вы постоянно с собой носите всякие… интимные штучки, на случай «скорострельного полового контакта», как теперь выражаются… Всякие мелочи, которые в мужском коллективе продемонстрировать можно, но при женщинах… Конфуз для офицера!
— Точно! — подтвердил Цадкин. — Мы еще на эту тему…
— Вот. А вчера — не взял. С учетом, я думаю, предстоящего шмона. Вытянуть конверт и сунуть Марье в сумочку бумаги — дело техники…
— А вытягивать и не надо было, — вставил Цадкин задумчиво. — Лида его и не клала в сумочку, она его сразу же мне сунула, когда вернулась, а я передал Сергеичу… Она в курсе была, что мы дырку ищем.
— И когда же?..
— В обед. Мы втроем сидели, обсуждали всю эту ерунду. Сергеич и предложил.
— Значит, с самого начала подозрения — или секретарша, или Бублик?
— Да. Сергеич говорил, что у него в отношении Марьи есть подозрения…
— Страховался…
— Ладно. Хватит! — Валентин Сергеевич встал и шагнул к напрягшемуся президенту: — Вот это все — лирика. Слова! — он ткнул пальцем в сторону Виноградова. Затем показал на лежащие на столе бумаги: — А вот это — не слова. Это вещдоки, ясно?
— Вещественные доказательства, — покладисто кивнул Цадкин и на всякий случай придвинул их к себе. — Очень хорошие.
— Вот именно… Я не хотел говорить, но раз уж так вышло… Действительно, часть распечаток мной не уничтожалась — да, именно те, что вчера были найдены. Для чего? Были мысли… Хотел подложить их к себе в стол — не на виду, а так, чтобы только уж очень любопытный нашел… И гадостью полить — капитан, наверное, знает…
— Химловушка?
— Точно так. Кто бы их взял — потом неделю руки от дерьма оттирал бы!
— Ловко!
— Было бы ловко… Сейфа нет, хранить негде — я тебе, Леонидыч, еще когда говорил? Препарат мне должны были только сегодня привезти, вот и пришлось в среднем ящике, под каталогами прятать… Вчера с утра сунулся — нет! Уходил — были, а утром — тю-тю! Скажу честно, просто постеснялся признаться, решил шанс использовать — и, как видишь, не зря. Почти наверняка было, я твою секретаршу давно подозревал, слава Богу, что не ошибся!
— А твой… «джентльменский набор»? — соотнося рассказ бывшего милиционера с какими-то своими собственными наблюдениями, поинтересовался Андрей Леонидович.
— Шеф… Тут дело такое… А, ладно! Бублик у меня его забрал, просто выпросил.
— Да! Когда?
— Вчера с утра. Перед тем, как в банк ехать. За валютой. — Валентин Сергеевич повернулся к Виноградову и, опережая возможные вопросы, сказал: — Я поэтому и удивился, когда он при тебе начал насчет этого спрашивать… Понять не мог — зачем?
— Ну а ты что скажешь? — Андрей Леонидович смотрел куда-то за спины собеседников. Обернувшись, они увидели в дверном проеме угрюмую фигуру водителя — не вынимая рук из карманов длинной кожаной куртки, Бублик подпирал плечом белеющий импортным пластиком косяк.
— Падла! — выплюнул он в лицо бывшему милицейскому подполковнику.
— А конкретнее? — Цадкин с удовлетворением оглядывал создавшуюся мизансцену.
— Я же говорил вам, Андрей Леонидович, про этого мента и Лидку… Лидию Феликсовну. Сколько раз говорил! А? Вчера днем, прежде чем валюту получить, заехали к вам… Пока мадам переодевалась, я в сортир забежал, а потом в ванную. А там — его «джентльменский набор», забыл, наверное, сгоряча!
— Врешь!
— Подожди, Сергеич… И ты, Бублик…
— Но он же врет, он же сам!..
— Подожди, Сергеич… — повторил задумчиво президент. — Ты, говоришь, где вчера с утра был? В мэрии?
— Ну… да!
— Не было тебя там.
— Шеф!
— Не было! Я знаю…
— Да кому вы верите, шеф! Он же сам с ней… Они перед банком что, курицу размораживать заезжали? Или цветы поливать? Да она с Бубликом под самым вашим носом, а теперь меня подставляют!
— Капитан. — Цадкин внезапно обратился к Владимиру Александровичу. Чувствовалось, что он не на шутку растерян, события вышли из-под контроля и стремительно перерастали в нечто необратимое. — Капитан, ваше мнение?
Виноградов постарался, не покривив душой, сформулировать свою мысль наиболее корректно:
— Видите ли… У меня нет оснований не верить обоим.
— В смысле? — нахмурился Андрей Леонидович.
— Ха? — почти дружелюбно глянул на Виноградова Бублик. — Он имеет в виду, что эта многостаночница Лидка… И с ним, и со мной — не считая вас, конечно!
— Полегче на поворотах, молодой человек! — счел необходимым вставить осторожный начальник отдела безопасности, непонятно к кому обращаясь.
— Да бросьте вы, — тихо, но так, что собеседники затаили дыхание, выдавил из себя Андрей Леонидович. — Бросьте… Что я, не знал, что ли, про эту шлюху, про Лидку? Вы что, думаете — первые у нее? Герои, блин, любовники! Конспираторы! Конечно, шеф — дурак-рогоносец… А, капитан?
— Дело житейское. Всегда ж так было: жена барина — с лакеем или с управляющим. Русская классика — девятнадцатый век…
— Молодой человек! — вскинулся Валентин Сергеевич.
— Нашелся — мент святой! — поддержал его Бублик.
— Да какая уж тут святость… — сокрушенно покачал головой Виноградов. — Но как сказано в одной современной книжке: «Если общий фон — грязно-черный, то собственная совесть при некоторой запятнанности смотрится белоснежной»[12].
— Умник!
— Заткнитесь… Все заткнитесь! — Цадкин резко встал, прошелся по кабинету, нервно переставил с места на место пустую бутылку из-под коньяка. — Так… Надоело… Внимательно слушайте, как все было, Пинкертоны хреновы!
Он вновь уселся в привычное кресло с видом человека, принявшего окончательное решение.
— Когда жена вернулась из банка и Сергеич прибежал со своей идеей насчет того, чтобы стащить якобы валюту, я дал добро. Но на всякий случай, чтоб убедиться, что доллары действительно не в шубе, например, а в сумочке, я туда заглянул. И увидел кроме конверта — бумажки… Вот эти, мать их! Я ее, дрянь, давно подозревал. — Цадкин заметил, что Владимир Александрович недоуменно поднял брови и пояснил. — Что, неясно, какой ей смысл? Элементарно. В любой момент я застукал бы ее с каким-нибудь мужиком — и адью! Пишите письма… А опять в дерьмо, откуда я ее вытащил, — нет, мадам Цадкина не хочет! Вот и решила на стороне капитальчик на черный день подсколотить. Ясно? Так вот… рядом Машкин саквояжик лежал — я бумаги туда и сунул, еле успел. Хотел потом как-нибудь их… изъять — но сразу же закрутилось, завертелось!
— А почему именно к Машке? Не в стол, не в урну? — прервал образовавшуюся паузу Виноградов.
— Не знаю, — равнодушно пожал плечами Цадкин. — Кто ж думал, что так получится? Надо было обязательно, чтоб в этот раз стрелки на кого-то конкретно перевелись, а то Сергеич бы не успокоился, пока до Лидии Феликсовны не докопался. Так?
— Да. Были, по правде говоря, мысли…
— Для этого и в койку с ней залез, а? — Андрей Леонидович был вовсе не похож на осмеянного рогоносца. — Штирлиц?
— Шеф… Не мы такие — жизнь такая!
— Народная мудрость! — поддержал Валентина Сергеевича Бублик. У него был счастливый вид прощенного за разбитую чашку лакея.
— А теперь что? — нарушая только что восстановившуюся гармонию, спросил Виноградов. И сразу же ощутил себя в перекрестье трех пар неприязненных глаз.
— А что? — уже тяготясь его присутствием, но стараясь быть вежливым, отреагировал президент. — Так вышло. Никто ж не ожидал…
— Фирма безусловно поможет Марьиной семье — со всякими там… формальностями, ну и материально. Бедная девочка! Мы ж не такие уж мерзавцы, как может показаться. — Валентин Сергеевич говорил негромко, доверительно, стараясь голосовыми модуляциями подчеркнуть свою искренность.
— Тебе-то каким боком это все, капитан? Забудь — и разотри! — поддержал с порога Бублик.
— Спасибо, Владимир Александрович! — Цадкин встал, чтобы попрощаться. — То, что вы получили определенный… гонорар — это не главное. Я полагаюсь на вашу порядочность…
— На что? — переспросил Виноградов. — Ах да!
Не замечая протянутой руки, он прошел мимо Андрея Леонидовича и очутился на лестнице, обогнув посторонившегося Бублика.
Больше он в этой фирме не халтурил и только спустя почти месяц от Олега Шахтина узнал о внезапной и нелепой смерти «дамы в шубе» — Лидии Феликсовны Цадкиной, утонувшей в пятиметровом бассейне престижного физкультурно-оздоровительного комплекса.
А валюта как-то сама по себе растратилась: рано или поздно кончаются даже очень крупные деньги… Пришедшее легко — легко и уходит.
Десять дней в неделю
1
Вот так всегда в России: сидишь и гадостей ожидаешь…
С трудом протиснувшись к выходу, Владимир Александрович в последний момент все-таки вывалился из троллейбуса. Сразу же за его спиной тупо клацнула дверь, защемив чью-то дерматиновую сумку.
Бедные «топтуны», если они сегодня за мной работают, подумал Виноградов. Вести наружное наблюдение в час пик в нашем общественном транспорте — дохлое дело. Хотя у них теперь вроде порядок с автомашинами, могут челноком вдоль маршрута мотаться, ждать, когда объект сам выйдет…
Он осторожно, стараясь не поскользнуться на прихваченной ледком луже, отошел от остановки, проверил наличие пуговиц, оправил сбившийся на сторону шарф. Вроде ничего подозрительного. Поднял глаза — на световом табло золотисто мерцало: «17.03» и «—02». С видом позорно опаздывающего человека рванул на себя ручку массивной стеклянной двери и очутился в сумрачном склепе заводской проходной.
Предъявил в раскрытом виде:
— Студенты проходили?
— Было несколько… — худощавый высокий вахтер кивнул головой и нажал кнопку турникета.
Виноградов прошел внутрь, но стал так, чтобы не выпускать из виду стража ворот и тех, кто может сейчас «ломануться» вслед. Озабоченно роясь в портфеле и бормоча под нос нечто невразумительное о «конспектах», «курсовом плане» и «чертовом доценте», он не мог не похвалить себя за предусмотрительность — вместо одного-двух положенных документов прикрытия у него всегда было не меньше пяти разных, на всякие жизненные случаи. Вот и сейчас — что бы можно было сделать без студенческого билета судостроителя-заочника, дающего право прохода для практических занятий и консультаций на территорию крупнейшей в России военной верфи?
Охрана здесь обрубит любой «хвост», на подобных предприятиях к милицейским удостоверениям относятся очень спокойно… Нет, слава Богу, — за кормой чисто.
Виноградов прошел немного по выметенному, чем-то напоминающему образцовый казарменный плац дворику и покинул территорию верфи через соседнюю проходную, очутившись за углом от той улицы, где несколько минут назад оставил троллейбус.
Темнело. В холодном воздухе нехотя густел традиционный осенний туман. От недалекого порта ветер тянул запах соли и водорослей. Он обернулся — здесь табло над дверью почему-то показывало те же «17.30», но о температуре сообщало, что «—04».
Интересно, подумал Виноградов, если на предприятии, изготавливающем электронику для морских ракетоносцев, не могут отладить собственные часы с термометром, то враги, пожалуй, могут спать спокойно. Однако же — в любой момент какой-нибудь датчик сам себе не понравится, «закоротит» или наоборот… и — «Гуд бай, Америка!».
— Вечер добрый! Простите за опоздание.
— Ерунда, — бросил Владимир Александрович, ныряя в уютный салон «девятки». Захлопнув дверцу, протянул водителю руку:
— Приветствую!
Обернулся, чтобы поздороваться с расположившимся в полумраке заднего сиденья незнакомым мужчиной — и от страшного удара в затылок обрушился на рулевую колонку. Успел еще почувствовать боль — рука водителя, вцепившись в волосы, запрокинула голову Виноградова — затем еще один тычок в открывшуюся шею, и окружающее растворилось клубящимся огненно-фиолетовым пятном…
Было темно, пахло грязью и бензином. Судя по всему, он лежал на дне машины, скрюченный и прикрытый какой-то тряпкой. На каждой дорожной выбоине в голове перекатывался раскаленный шар, тошнило, собственные глаза казались огромными свинцовыми таблетками. Первая же попытка пошевелить связанными конечностями выдавила из отбитого горла жалобный стон.
Почти сразу краешек материи был отвернут и вплотную приблизилась мясистая, плохо выбритая физиономия:
— Це-це-це! — укоризненно сказал ее обладатель. — Спи давай. — И ударил Виноградова тыльной стороной ладони в висок.
Сделал он это вполне профессионально, но то ли положение было неудобным, то ли еще почему-то — Владимир Александрович обмяк, опрокинувшись в тягучее море боли, но полностью сознания не лишился.
Некоторое время машина шла ровно и, судя по всему, достаточно быстро, — загородное шоссе, понял Виноградов. Особых иллюзий на свой счет он не испытывал, при таком начале конец свидания мог быть только один, вопрос только — просто убьют или будут зачем-нибудь мучить перед смертью. Стало не то чтобы страшно, это, конечно, тоже — стало очень обидно и до слез себя жаль. Действительно до слез — Владимир Александрович почувствовал, как мокро защекотало в уголках глаз и на щеке…
Внезапно режим движения изменился — по нарастающей взревел мотор, загоняя стрелку спидометра за стопятидесятикилометровую отметку, на нескольких виражах измученный мозг Виноградова испытал почти самолетные нагрузки. Сквозь грохот он расслышал короткие гортанные реплики похитителей, твердое колено бесцеремонно придавило грудную клетку — любитель рукоприкладства перегнулся к левой задней двери, опуская стекло, как догадался Владимир Александрович. Щелчка предохранителя так и не послышалось, очевидно, автомат был приготовлен к стрельбе заранее.
Три короткие очереди — каждый выстрел сильно отдавался через упертое в грудь колено — не остались без внимания преследователей. Попаданий Виноградов не ощутил, просто устроившийся на нем стрелок неожиданно дернулся и сполз вниз, окончательно придавив пленника. Занятый попытками освободить для дыхания хотя бы ротовое отверстие, Владимир Александрович даже не успел осознать мстительного удовлетворения.
Почти сразу же вслед за этим машина остановилась. Водитель открыл дверцу и, как понял по скрипу пружин сиденья Виноградов, высунулся наружу. Он успел прокричать что-то жалобное на родном языке — и без перевода было понятно, что сдается, просит не убивать, — но дважды громыхнуло картечью, и уже неживое тело отшвырнуло обратно в салон.
Виноградов решил пока не напрягаться, тем более что навалившийся сверху мертвец особой свободы движения не давал. Хотя, конечно, если ребята задумали спалить «девятку» вместе с трупами, продуктами своего труда, чтобы концы в воду… Додумать эту увлекательную мысль Владимир Александрович не успел.
Тело, закрывавшее доступ к воздуху и свободе, небрежно стащили в сторону. Откинули вонючий край материи:
— Слава Аллаху! Живой?
Способность удивляться — это, наверное, последнее, с чем на свете расстается человек. Рассматривая снизу вверх спасителя, Виноградов вынужден был признать, что меньше всего ожидал увидеть эту изломанную физиономию профессионального боксера, пижонскую золотую цепь на багровой шее, нахальный прищур глаз.
— Да, господин Степаненко. Спасибо! — вежливо ответил он.
— Испугался? — Степаненко посторонился, переложив в левую руку пятизарядный охотничий карабин, только что бывший в деле. Тренированные лапы вытянули Владимира Александровича из салона, ловко орудуя ножом, освободили конечности.
— Теперь — да! Когда тебя увидел, — Виноградов, не удержавшись на ватных ногах, привалился к грязному боку машины. Нельзя сказать, что он был вполне искренен.
— Лука-авишь… — расхохотавшись, погрозил пальцем спаситель. — В «тачку», быстро!
Повинуясь команде босса, двое парней, один из которых перед этим перерезал унижавшие Виноградова веревки, подхватили Владимира Александровича и, стараясь не причинить лишней боли, отнесли его к сверкающему рядом ненашей белизной «форду».
Меньше чем через минуту раненая машина с мертвецами одиноко истекала бензином на пустынной в эту пору проселочной дороге всего в паре километров от крупнейшего шоссе Северо-Западного региона.
Ванная выглядела под стать квартире — не то чтобы совсем нежилая, но обжитая наспех и ненадолго. Закончив умываться, Виноградов мокрой рукой дотронулся до жгучей ссадины на макушке и зашипел от боли.
Почти мгновенно в зеркале отразилась скуластая физиономия одного из недавних спасителей.
— Все в порядке! — обернулся к неприкрытому проему двери Владимир Александрович. Боец молча пропал из поля зрения.
Виноградов вытерся одним из по-гостиничному чистых махровых полотенец и вышел к хозяину…
— Прошу! — гостеприимным жестом Степаненко предложил ему занять место на мягком диване, с трех сторон обтекающем журнальный столик. — Употребишь?
На столике, кроме аппетитной горы разлохмаченных бутербродов, теснились какие-то баночки и коробки. Степаненко взялся за дымчатую бутылку «Абсолюта».
— Давай… В медицинских целях.
— С днем рождения, капитан!
— Спасибо… — поставил Виноградов опустевшую рюмку. — А бойцы твои?
— Они на работе. Не положено.
Телохранителей действительно не было видно и слышно, они лишь угадывались в полумраке огромной многокомнатной квартиры.
Гость и хозяин помолчали. Им было о чем помолчать…
Чуть больше года назад Михаил Степаненко, житель России и гражданин Германии, возглавил одну из самых мощных в городе преступных группировок. Проституция, рэкет, контрабанда… Капитан Виноградов провел тогда крупнейшую в своей оперативной карьере операцию, операцию «Крот» — его человек проник в святая святых «синдиката».
Закончилось все очень печально — Владимир Александрович лишился должности, а его негласный помощник — жизни… Правда, и Степаненко пришлось довольно поспешно вылетать в страну бременских музыкантов, не попрощавшись толком с любовницей, черным «мерседесом» и милицейским другом-генералом[13].
— Мастер… — обратился Виноградов к хозяину, пользуясь известным в определенных кругах прозвищем. — Скажи — вы ведь не меня «вели»?
— Не тебя, — кивнул Степаненко. — Те двое — «ликвидаторы», мы все равно должны были их сегодня…
Капитан вспомнил недавние «Секунды» — изломанный труп Эдика, огромного самбиста, последнее время замещавшего в городе босса. Все ясно — Мастер ничего и никому не прощал: чтоб рассчитаться за смерть своего компаньона, он прилетит с другого полушария.
Что-то не вяжется, подумал Виноградов. Как-то все это слишком быстро, да и не стал бы Степаненко сам прилетать только для этого — поручил бы кому-нибудь, благо специалистов хватает…
— Давно здесь?
— Пятый день, — Мастер выдержал паузу, ожидая следующего вопроса. Затем продолжил:
— Знаешь ведь, что в Пароходстве…
— Знаю, — кивнул Виноградов.
В свете очередной кампании борьбы с коррупцией Пароходство раздирала на кровавые ошметки прекрасно оснащенная и натасканная оперативно-следственная группа. Работала жестко и продуктивно — сажать было кого и было за что, тем более — наша патологическая экономика и бестолковое законодательство как будто специально рассчитаны на обеспечение наполняемости мест лишения свободы… В основном, конечно, досталось не мафиозным структурам. Но и интересы Степаненко, конечно, тоже задели — его «Норд-Вест круизез» в сфере морских перевозок фактически монопольно управляла белоснежными пассажирскими лайнерами Пароходства, отмывая «черную» наличность, перекачивая ее за рубеж и вновь, уже оттуда, инвестируя в Россию. Фактически коллеги Виноградова занимались сейчас тем, что когда-то не успел закончить он сам.
— Сергеева взяли, Бетдинова, Карояна. Говорят еще — Елкина и Храмова… — Мастер называл людей, хорошо известных Виноградову.
— Елкина и Бетдинова выпустили уже. А Сергеев слег — седьмой десяток все-таки! — счел возможным поделиться Владимир Александрович. Тем более, что служебной тайны он не выдавал — сам пользовался информацией опосредованной.
— Ну вот… Приехал тут кое-что «подчистить», сам понимаешь.
— Насчет «подчистить» — не меня имеешь в виду? — Виноградов улыбнулся, показывая, что слова его надо воспринимать как шутку.
Степаненко хохотнул:
— Не-ет! Год назад, не скрою, стоял вопрос… А теперь — нет. Другие проблемы… — Он на мгновение помрачнел, потом опять улыбнулся:
— Веришь, когда тебя сегодня увидел, как ты в машину к этим обезьянам ныряешь, — на душе потеплело! Судьба, думаю, а?
Виноградов пожал плечами, ожидая продолжения.
— Судьба… Мы ведь могли дождаться, когда они тебя — того! А уж потом…
— Может — денег тебе дать? Премию? Или медаль «За спасение мента» с закруткой на спине? Давай к делу!
— Давай. Ты там как оказался?
— Позвонили. Домой. Предложили встретиться — насчет фиктивных «представительских» на судах, там хищения валюты крупные… Я объяснил, что в Морском отделе не работаю, пусть обращаются в следственную бригаду. А тот мужик говорит — их не знаю, вам, Владимир Александрович, доверяю. И назвал одного человека…
— Кого?
— Кого — неважно! Одного из моих «помощников», бывших. Назначил встречу, описал машину…
— Та-ак… В общем, как я понял, те ребята тоже — кой-чего «подчищают». Только у меня в списке тебя нет, а у них — есть!
— Скажи, а этот… ну — бывший?
— Мне нравится ход твоих мыслей! — хлопнул себя по коленке Степаненко. — Генерал, что ли?
Они оба думали и говорили об одном человеке — недавно еще начальнике Главка, соучастнике самых «крутых» махинаций Мастера.
— Да.
— Где ж ему быть? На пенсии. После того скандала я его к себе взял, потом он отделился — свою собственную «долю» имел с магазинов и баров на «Наташе Ростовой», «Константине Федине» и «Владимире». Свою «команду» сколотил…
— Хреново.
— Ерунда! Его уйму — не дрейфь. Время, правда, понадобится…
Мастер прервал себя на полуфразе, задумался, длинно посмотрел на Виноградова и поднялся из кресла:
— Понадобится…
Он прошел к окну, затем вернулся. Закурил.
— Ты чем сейчас занят?
— В смысле?
— Ну — отпуск взять можешь?
— Я и так в отпуске. Еще почти две недели. А что?
— Есть деловое предложение. В порядке взаимной услуги. Я ж тебя выручил? Крупно выручил!
— Ну?
— У меня проблема. Ты — подходишь! — Мастер хлестко ударил кулаком в подставленную ладонь: — Как я сразу не подумал! Работы на неделю — сколько успеешь… Заработаешь неплохо. Заодно и из города смотаешься, пока суд да дело.
— Криминал?
— Все официально! Оформим договором, через твое начальство — если хочешь. А не хочешь — так…
— Если охранять кого-нибудь или груз сопровождать — у меня на время отпуска оружия нет, ты это учти! А «левый» ствол…
— Саныч! Я ж тебя знаю!
— А сколько?
— Тридцать «зеленых» в сутки. Плюс все расходы — в рублях. Плюс «тонна» долларов по окончании, если все — о'кей. Годится?
— Соблазнительно…
— Давай соглашайся! — Чувствовалось, что Степаненко не на шутку загорелся новой идеей.
Виноградов подумал, что если поторговаться… Нет, неприлично. Он вспомнил про незаконченный по финансовым причинам ремонт в прихожей, про давно обещанную жене стиральную машину, про кое-что еще… Тем более — долг платежом красен, а от послушать — большого греха не будет.
— Излагайте, босс!
2
Другому вовсе и не надо ехать… а он непременно поедет. Он непременно захочет проявить свою угнетенную амбицию… хотя его могут там задавить до смерти.
Смешно — проработав почти восемь лет в транспортной милиции, имея целую кучу формальных и неформальных льгот, капитан Виноградов впервые в жизни ехал в вагоне СВ. Интерьер купе напоминал старый фильм о «красных дипкурьерах» и голливудские экранизации Агаты Кристи, было тихо и чисто.
Владимир Александрович запер никелированный замок двери, раздвинул крахмальные занавески и снял пиджак ни есть, ни спать пока не хотелось. За окном морозно темнел поздний вечер…
Вытертая кобура привычно сковывала движения — девятимиллиметровый газовый «вальтер» был вручен перед самым отправлением, вместе с документами, билетами и деньгами. Виноградов отстегнул ее, смотал кожаную сбрую и сунул под подушку. Окинул взглядом причесанный ворс коврового покрытия, помедлил и скинул ботинки.
…Собственно, инструктаж занял не больше получаса. Подъехавшему прямо с утра, в условленное время Виноградову пришлось обойтись даже без кофе — Степаненко куда-то торопился и встретил капитана чуть ли не на пороге:
— Любуйся!
Он выложил перед Владимиром Александровичем несколько черно-белых фотоснимков. Наметанным взглядом недавнего «транспортника» Виноградов разглядел сползшую с насыпи колесную пару, развороченный бок рефрижераторной секции, человеческий обрубок в милицейской форме, зажатый металлической плитой двери. На двух фотографиях суетились какие-то бородатые, увешанные оружием люди, перегружавшие в бортовой «КамАЗ» ящики и бочки. Снимки были качественные, ясно, что работал профессионал или очень талантливый любитель с хорошей аппаратурой.
— Конец прошлого месяца. Южная Халкария… Последний перегон перед границей, — прокомментировал Степаненко.
Виноградов припомнил — в прессе тогда довольно бурно комментировался налет неустановленной банды на российский железнодорожный состав. Последовали даже какие-то санкции… Погибли больше десяти человек, в том числе двое милиционеров и стрелок военизированной охраны, выделенный местным Управлением дороги.
Степаненко сложил веер глянцевых прямоугольников:
— Один из вагонов, тот, который взрывали, был мой… Жратву — консервы, шоколад, ликеры — вычистили под ноль. Но это — хрен с ним! Они забрали одну штуку… Ее и надо найти.
— Что за штука?
— Контейнер такой… Типа бочки на двух полозьях. Метра два на полтора. По бокам — ручки, чтобы удобнее носить, сверху еще небольшая фиговина. Зеленая… А сам — белый.
— Тяжелый?
— Вчетвером носят.
— Внутри что?
— Да! Везли в брезентовом чехле, без маркировок…
— Внутри что? — повторил вопрос Виноградов.
— Не наркота. И не похищенный труп, — натужно усмехнулся собеседник. — Можешь быть спокоен.
Он понимал, что вопрос не праздный. Секунду помедлил.
— Внутри… Скажем так: найдешь — сам узнаешь! Не найдешь — меньше будет головной боли. И у тебя, и у нас.
При такой постановке вопроса задача на порядок усложнялась, но правила в этой игре придумывал не Виноградов. И даже, судя по всему, не Степаненко.
— Что еще?
— В этом злосчастном поезде ехал Андрей Баконис, фотокорреспондент из «Прибалтийского курьера». Ну он еще прославился снимками у телебашни, потом там что-то про ваши генеральские дачи… Искатель приключений на собственную задницу!
— Слышал.
— Так вот, этот Баконис, когда они на засаду нарвались, первым делом целую пленку отщелкал, а потом — уже не знаю как он их уболтал — увязался за бандой… Прошатался с ними несколько дней, а «всплыл» уже дома — живой, здоровый. В «Курьере» появился его репортаж — но только о самом налете. Кто, что — ни строчки! Как обрезало — ни снимков, ни комментариев… Ничего!
— Так.
— Значит, первым делом — поедешь к корреспонденту. Побеседуешь. Вытяни из него все!
— Что — все?
— Когда я говорю все — значит, все! В первую очередь — про «бочку». Ну и остальное… Дальше — по обстановке, не мне учить. Только свяжись, сообщи о результатах.
— Будет сделано.
— И еще… Есть основания полагать, что контейнер поврежден взрывом. Это плохо. Очень плохо!
— Для кого?
— Для всех!
От тяжелого взгляда Степаненко Владимиру Александровичу стало на мгновение зябко. Мастер не шутил.
— Снимки возьми… Оплата — с сегодняшнего дня. Условия — как договаривались. Вопросы есть?
Вопросов у Виноградова было много. Но на ответ рассчитывать не приходилось…
И снова — Прибалтика. Поднимаясь вверх по истертому булыжнику Старого города, Виноградов с грустью вглядывался в знакомые с детства сказочные уголки. Он любил эти горбатые, извилистые улочки, громады крепостных башен, узор шпилей и замысловатых флюгеров в печальном небе…
У россиян, подумал Владимир Александрович, после всего этого бардака возник новый вид ностальгии — ностальгии по утраченным окраинам некогда Великой Державы. Была ведь пусть какая-никакая, такая-рассякая, но Великая, но — Держава! А теперь… Это нашим детям, пока несмышленым, будет потом все равно — что Финляндия, что Латвия, что Гондурас: заграница… Но для нас, например, тридцатилетних питерцев, всю жизнь гордившихся европейским уютом Риги не меньше, чем золотыми куполами Суздаля или рыбным богатством Камчатки?
— Его нет, к сожалению, — с вежливым акцентом ответила симпатичная старушка, разбиравшая в приемной редакции огромный желтый мешок с письмами. — Сегодня, во всяком случае, не видела.
— Какая досада!
— Знаете что, молодой человек… Спросите у Бориса — он бывает там даже, пожалуй, чаще, чем здесь. — Собеседница кивнула в сторону обитой дерматином двери с табличкой на двух языках: «Заместитель редактора». Старушка напомнила Виноградову добрую и усталую учительницу, говорящую о непутевом, но любимом выпускнике.
— У Бориса?
— Вы, наверное, приезжий? Конечно… «У Бориса» — это кафе напротив, сразу за углом. Там собирается русская молодежь — журналисты со всех газет. И с телевидения… Что-то вроде клуба, так?
— Спасибо большое, я схожу — спрошу!
— Не за что. Может быть, хотите передать? Или оставить записку?
— Нет, спасибо. Всего доброго!
— Всего хорошего!
…Ни охранника, ни швейцара в галунах, к чему так привык в неспокойном Питере Виноградов, на входе в кафе не было. Без труда обнаружив бурую от времени дубовую дверь под кованой вывеской, через минуту он уже разговаривал с очкастым худощавым барменом.
— Баконис? Нет, сейчас нету.
— А имеет смысл ждать?
— Ждать?.. — бармен в задумчивости снял и начал протирать очки. Даже его акцент воспринимался Виноградовым не по-заграничному, пробуждая школьные воспоминания о взбитых сливках, первой отечественной жевательной резинке и безупречной чистоте гостиничного белья.
— Ждать? Пожалуй. Его нет уже третий день, так долго он не отсутствует — значит, должен появиться… Длительный перерыв может плохо сказаться на его самочувствии! — доверительно хохотнул он, подмигнув и звякнув серебряной ложечкой о пузатое стекло коньячной бутылки. Бармен говорил с Владимиром Александровичем как со старым знакомым, располагая к себе и ненавязчиво втягивая в интимный круг постоянных клиентов.
— Что-нибудь хотите?
— Пиццу, пожалуй… И кофе. — Виноградов пробежал глазами придвинутую призму с ценниками. — Рубли берете?
— Нет проблем. И даже юани, динары и донги! По курсу… Я вас не обидел?
— Нет, пожалуй… — хмыкнул Виноградов.
— Выпьете?
— Один «Сан-Франциско». Со льдом.
— Прекрасно! Присаживайтесь — я сейчас принесу.
Владимир Александрович присел за столик в углу, лицом к выходу, аккуратно пристроив дипломат в узкий промежуток между крахмальной клетчатой скатертью и стенкой, — плащ он перед этим снял и повесил на один из служащих для этой цели оленьих рогов.
Вообще-то можно было выбрать любой из шести пустовавших столов — столпотворения «У Бориса» явно не наблюдалось. Рядом с неработающим телевизором о чем-то шепталась студенческого вида пара — длинноволосый парень в свитере и коротко стриженная девушка. Друг друга и двух чашек кофе им было вполне достаточно доя гармонии с окружающим миром. Еще один посетитель как раз рассчитывался с барменом — судя по количеству грязной посуды, завтрак его был обилен и недешев. За самым большим столом, шестиместным, прямо под портретом Гюнтера Вальрафа[14], бурно дискутировала богемного вида компания. Энтузиазм ее участников подпитывался табуном пивных бутылок, среди которых белела тонкой шеей родимая «Столичная». Виноградов прислушался…
— И все-таки оставаться русским вне России… На последних выборах я дал данные социологического опроса по столице…
— Да читали все! Читали! Мой редактор, старый пердун…
— Как ты вообще с ним работаешь? Скопище коммунистических фашистов! Переходи к нам…
— А платить мне кто будет? Эти голодранцы из сексуальных меньшинств?
— Проститутка!
— Сам ты… Гений чистой красоты!
— Хватит! Хватит политики… Дайте Киту закончить!
— Точно, давай, Кит!
— И все-таки…
— Заткнись! Не обращай внимания, Кит, продолжай.
Румяный парень с серьгой в ухе и в черно-белом пиджаке расцветки «зебры играют в шахматы» глотнул прямо из горлышка, перелистнул страницу блокнота и продолжал с того места, где его, очевидно, прервали:
— Итак, мы исходим из того, что нет ничего вне материи. Но марксистская «объективная реальность, данная нам в ощущении» — есть ничтожно малая частица материи, как раз и называемая «материальным миром». За его пределами, то есть вне наших знаний об окружающем нас, и существует «энергия материи», влияющая на все, что происходит в нашем материальном мире.
— Бог, что ли?
— Помолчи ты!
— Так вот. «Энергия материи» наряду с «локальной энергией» являются причиной и следствием любого действия, поступка, процесса, происходящего в материальном мире.
— Ловко!
— «Локальная энергия» — это то, что отличает живое от неживого…
— Однако! — шепнул расставлявшему перед ним заказ бармену Виноградов. Он был не на шутку заинтересован. — Это что — псих? Или гений?
— Не знаю, — пожал бармен плечами. И резонно добавил:
— Лет через двадцать выяснится.
Румяный продолжал:
— Допустим, «энергия материи» — или Божья воля, рок, судьба, как угодно — поместит под солнечные лучи кусок люда. Он неминуемо растает. Человек же или любое другое живое существо, оказавшись в неблагоприятных для него условиях, может избежать их — например, уничтожив вызвавшую их причину, переместившись куда-нибудь вне досягаемости воздействия, защитившись или каким-либо иным путем…
— Банально!
— …Итак, способность живого существа не быть безответным объектом воздействия «энергии материи» определяется количеством присущей ему «локальной энергии». Если ее много — человек практически не зависим ни от чего, самодостаточен. Равным образом даже малые «локальные энергии» огромных масс людей могут вызвать изменения в материальном мире, во много раз усиливая или ослабляя воздействие «энергии материи».
— Ты обещал насчет везения…
— Да, моя концепция позволяет впервые дать определение таким понятиям, как «чудо» и «везение». Первое — это резонанс обеих энергий, вызвавший явление, которое сами по себе ни та, ни другая энергия не могли вызвать в материальном мире. Ну а везение — частный случай чуда, совпадения желания с его реализацией в тех условиях материального мира, при которых реализация этого желания малоосуществима.
Виноградов с уважением посмотрел на румяного — заядлый преферансист, он цену везению знал. Тот тем временем, наслаждаясь прикованным к нему вниманием, снова приложился к пиву.
— Так вот… «Локальная энергия» ничего общего с мужеством, волей, умом не имеет. Все знают — везет дуракам и пьяницам… Но главное, теперь можно определить движущие силы развития человеческого общества! — Эффектная пауза была сразу же заполнена торжествующими выкриками, стекольным звоном и грохотом опрокинутого стула.
Привычный ко всему бармен не вмешивался.
— Всего их четыре. Первое — «герои», то есть люди с очень мощной и условно положительной «локальной энергией». Затем — «элодеи», то же самое, но со знаком условно «минус». Далее — массы людей, по отдельности не обладающих значительной «локальной энергией», но в совокупности являющих собой значимую «локально-энергетическую силу»… Четвертое — это не обладающие «локальной энергией» слепые проводники «энергии материи», по-простому — дураки и пьяницы!
— Сам ты… — воспринял на свой счет последний тезис носатый толстяк в лайковом комбинезоне и попытался через стол дотянуться до оратора. Но его почти сразу же угомонили соседи.
— Продолжаю. Каковы же практические выводы из изложенного выше? Возможно ли совершенствование материального мира? Необходимо ли оно? Разумеется, необходимо — окружающее нас далеко от идеала… Но возможно ли? Да, возможно! Мы никогда не сможем постичь процессы и закономерности, лежащие за пределами ощущаемого нами материального мира и присущие «энергии материи»…
— Точно! Неисповедимы пути Господни, — грустно согласился еще один из компании, поприличнее — в очках и без сигареты.
— …Но «локальную энергию», присущую всем живым существам материального мира, мы можем и должны изучать. Изучать — и усиливать, становясь все более независимыми! Хотя полная независимость невозможна, это верно… Словом, свобода — есть осознанное соответствие действий человека действию «энергии материи».
— Это уже было. «Живи по завету Божьему — и будешь счастлив и свободен!» — тот же оппонент всем видом показывал, что потерял интерес к происходящему.
— Ну и что? — вступилась за румяного девушка с соседнего столика. — Через науку к вере — это плохо, да?
— Нет, а практически? Смысл в чем?
— А очень просто, — ободренный поддержкой, повел клетчатыми плечами оратор. — Бей дураков и «злодеев»!
— И пьяниц… — мстительно добавил агрессивный толстяк, вновь пытаясь встать.
— Ребята! Хва-атит! Пора на воздух… — бармен в мгновение оказался у столика, непостижимым образом «выдавливая» разгулявшихся гостей из подвальчика. Вроде и ни руками не махал, ни ногами, и слов каких-то особенных не говорил… А через пару минут шум удалявшейся компании стих за тяжелыми дубовыми дверями.
Еще не темнело, когда Виноградов подходил к своей гостинице. С недовольством привыкшего отвечать за порученное дело человека, он раздумывал о том, что день «командировки» потрачен впустую — ни в кабаке, ни на работе журналист не появлялся, добытый через адресное бюро квартирный телефон Бакониса молчал.
Он посторонился в дверях, выпуская стремительно возникшую перед ним женщину, и по здоровой мужской привычке взгляд Владимира Александровича сначала ткнулся в область бюста, обтянутого сиреневым свитером: грудь была достойных пропорций и уверенно распирала полы енотовой шубы. Капитан перевел глаза выше:
— Жанетта!
— Володя! Вот это сюрприз!
Сочный поцелуй в щеку — и Виноградова на миг окутало тонким ароматом дорогих духов.
— Ты как здесь? Надолго? Почему не звонил?
— A-а, ерунда. Виноват! — рот его непроизвольно растянулся в улыбку — Владимир Александрович действительно был рад этой нечаянной встрече…
Жанетта была такой же, как в день их первой встречи, — внешняя импульсивность странным образом уживалась в ней с чисто прибалтийской практичностью, сентиментальность, — с почти мужским умом квалифицированного аналитика. Классический европейский облик пепельная стрижка, очки, немного великолепной косметики…
Тогда, в семьдесят девятом, они оказались в числе дюжины счастливчиков, выигравших всесоюзный конкурс «Мой друг — ГДР», по поводу чего капитально напились, устроив антиобщественную акцию в баре московского молодежного центра — курсант мореходки Виноградов выменял у китайского комсомольца свой форменный ремень на два значка с Мао Цзэдуном, а его новая подружка пыталась сплясать на столе немецкий народный танец «Яблочко». Спасло их только чудо и остатки чувства юмора у пивших там же парней из ЦК ВЛКСМ. Зато в призовой бесплатной поездке по Восточной Германии Жанетта с Володей были на высоте — дисциплинированные, бдительные, активные в деле пропаганды социалистических идеалов, что и отметил по возвращении в Союз прикомандированный к группе чекист…
До восемьдесят второго они встречались довольно часто — Жанетта училась в университете, на математической лингвистике, параллельно грызя японскую грамматику, английский и немецкий. Володя отдыхал душой от суровых нравов своего закрытого учебного заведения в бестолковых и богемных студенческих компаниях, а она, иногородняя, любила проводить вечера в домашней атмосфере крохотной квартиры молодоженов Виноградовых. Жанетта была тогда ярой патриоткой своей крохотной республики, что, впрочем, не мешало ей руководить курсовым комсомолом, вступить в партию и писать диплом по заказанной госбезопасностью закрытой теме — что-то там об особенностях произношения шипящих в русском языке английскими шпионами венгерского происхождения.
Потом она вернулась к себе, отказавшись от аспирантуры, и друг о друге Виноградовы и Жанетта узнавали только из достаточно регулярной переписки и нечастых взаимных визитов. Карьере ее можно было позавидовать — некоторое время проработав на престижных должностях в республиканском Госплане, Володина приятельница была как особо ценный национальный кадр направлена на партийную работу — и через несколько лет уже отвечала за милицию, суд, прокуратуру (и прочее, относившееся к административным органам) в райкоме неподалеку от столичной ратуши.
В тысяча девятьсот девяностом, руководствуясь убеждениями и логикой общественно-политического развития, Жанетта сменила красную книжечку члена КПСС на не менее красное удостоверение сотрудника аппарата Президента Республики — хорошие профессионалы нужны всегда, а помимо организаторских способностей, безупречных предков и национальной фамилии, она владела пятью языками, включая свой родной и русский. Постепенно неумолимая сила истории уносила Виноградова все больше «вправо», перезваниваться стало дорого, терялись письма — и при редких встречах шутливая пикировка с трудом удерживалась на грани, за которой началась бы взаимная неприязнь…
Тем не менее Виноградов был искренне рад.
— Подожди, я тебе помаду вытру! Отойдем? Торопишься?
— Да нет…
— Так надолго ты? По делу?
— По делу… Командировка! Собирался позвонить тебе вечером.
— Ой, врешь! Ну ладно…
— Нет, честное слово! — Виноградов уже сам искренне верил тому, что говорил. Действительно, как же так — забыл напрочь… — Ты дома сегодня?
— Конечно, буду ждать теперь! Не обманешь?
— Как можно? Я тут доделаю кое-что, свяжусь со своими… Хорошо? Шампанское тут у вас продается?
— Продается… — улыбнулась Жанетта. — Кстати, Володя!
— Да, — Виноградов, обернувшись, придержал уже готовую скрыть его дверь.
— Ты Бакониса не ищи. Его убили — в понедельник…
Нижняя половина лица Владимира Александровича еще продолжала по инерции улыбаться, но слова Жанетты уже медленно и нехотя проникали в мозг. Капитан шагнул обратно, на узкие ступени бетонного крыльца, почти сразу же оказавшись вплотную к собеседнице.
— Да? — не придумав ничего умнее, переспросил он.
— Побеседуем? — спокойно выдерживая взгляд Виноградова, поинтересовалась Жанетта.
Почти сразу же к тротуару, тихо шурша, подкатила белая «шестерка». Жанетта села рядом с водителем — не оборачиваясь, уверенная, что Владимир Александрович последует за ней.
Виноградов подошел к задней двери, взялся за ручку… Разбитое недавно темя защипало, неприятно напоминая о той поездке, с которой, собственно, все и началось.
— Бить не будете? — поинтересовался он, постепенно возвращая себе присутствие духа. — А то есть любители…
— Не будем, — серьезно заверила Жанетта.
Водитель предусмотрительно промолчал…
Минут через пять машина остановилась на улочке, которую скорее можно было назвать просто промежутком между двумя старинными зданиями. В высокой кирпичной стене неприметно чернела дверь без номера и вывески — Виноградов, вспомнив свой последний приезд в этот город, с удивлением узнал особняк Министерства обороны Республики — но, естественно, не парадный его вход.
Спутница уверенно нажала кнопку звонка — их, очевидно, уже ждали, потому что мгновенно Жанетта и Виноградов очутились внутри, в крохотной казенного вида комнатке перед уходящей на второй этаж лестницей. Не глядя на мелькнувшее в руке дамы удостоверение, часовой в национальной форме козырнул Жанетте, — Владимира Александровича он вообще как бы не заметил, что почему-то болезненно кольнуло самолюбие капитана милиции.
— Кофе будешь? — спросила Жанетта, когда они, поднявшись, прошли полутемным пустынным коридором и очутились наконец в безликом и по-военному равнодушном кабинете.
— Давай… — без энтузиазма пожал плечами Виноградов. — Я разве когда отказывался?
Хозяйка сунула кипятильник в стеклянную банку с водой и захлопотала у тумбочки. Владимир Александрович тем временем огляделся.
Полированный стол с телефоном, компьютер, сейф… Шкаф, «пищевая» тумбочка. Много цветов на подоконнике, зеркало на внутренней стороне двери… Там, где мужчина явно обошелся бы газетой, — аккуратная льняная салфеточка.
— Твой кабинет?
— Ага, — ответила Жанетта и озабоченно посмотрела в сахарницу.
— Песку мало — забыла купить. Но ты ведь несладкий пьешь?
— Как прикажете, гражданин начальник.
— Ой, брось! Я действительно теперь здесь работаю. В военной контрразведке. Как и ты — капитан.
— Однако! — не удержался Виноградов и, сразу поскучнев, спросил: — Вербовать станешь?
В жизни его несколько раз вербовали, и, как правило, ничем хорошим это для Владимира Александровича не заканчивалось.
— Нужен ты… Ким Филби!
— Тогда ладно, — Виноградов принял большую коричневую местной керамики кружку. Кофе был крепким и ароматным.
— Бальзама?
— Хорошо живете! Армейский паек?
— Индивидуальные запасы. Так будешь?
— С удовольствием.
После кофе перешли наконец к сути.
— Володя… Давай попробуем так: я делюсь с тобой кое-какой информацией, в определенных пределах. Если тема разговора тебе интересна — ответь на пару вопросов… А там, может быть, что-то вместе придумаем.
— Когда прокурор говорит «садитесь» — не принято отказываться!
Виноградов предпочел отделаться старой шуткой. Но Жанетта расценила ее как согласие — и не ошиблась.
— Прекрасно. Итак… На территории республики расположено два объекта атомной энергетики — мирных, разумеется. Кроме того, есть основания полагать, что по меньшей мере в трех местах, на территории ваших военно-морских баз и воинских частей, имеются в том или ином виде ядерные боеприпасы…
— Да ну-у!
— Нет-нет, не смейся! Конечно, наши депутаты и общественность имеют доступ на российские военные объекты, пока еще не выведенные вашим президентом, но надо быть специалистом…
— Слушай! Существуют же технические средства контроля, всякие международные инспекции…
— И тем не менее. Спецслужбы НАТО, по их информации, такими сведениями не располагают, но наши агентурные данные… Да не улыбайся ты, все очень серьезно! При том бардаке, который сейчас царит в армии, а тем более — в ваших оккупационных гарнизонах… Все берут взятки, а кто не может, просто ворует: кальсоны, тушенку, бензин, пулеметы…
— И атомные бомбы! — вежливо кивнул Виноградов. Так вежливо, что собеседница сразу осеклась — в другое время и в другом месте капитан был бы не прочь почесать язык по поводу родной российской бестолковости и вороватости, но… сейчас обстановка не располагала.
— Ладно… Уже больше года мы ведем разработку по информации о хранении, хищениях и незаконной транспортировке ядерных боеприпасов из арсеналов бывшей Советской Армии. Некоторое время назад свое журналистское расследование начал Андрей Баконис… Теперь его убили.
Виноградов посерьезнел — смерть человека всегда является веским аргументом. Даже в теоретическом споре.
— Вы полагаете — это связано? — осторожно поинтересовался он.
— Да. Вскрыт его персональный сейф в редакции, код знал только сам Баконис — там выгребли все. Но вот дома перерыли квартиру и взяли только «атомную» папку — и деньги, валюту по мелочи…
— Для маскировки, — понимающе кивнул Владимир Александрович. — Но — насчет сейфа — как они…
— Андрея перед смертью пытали — недолго, правда… Только потом убили.
Пронзительный холод — отголосок чужой боли — окатил Виноградова и плотным клубком сгустился в груди. Он еле слышно, сквозь зубы, выругался, давая выход страху и ненависти.
— Есть шанс найти?
— Работаем. И полиция, и мы… Ну что?
Капитан понял:
— Спрашивай.
После услышанного он признал за Жанеттой право задавать вопросы. И это было уже — много.
— Ты здесь в командировке? По службе?
— В командировке. Но не по службе — как частное лицо.
— Не совсем понятно…
— Я в отпуске…
И Виноградов кратко, но достаточно подробно изложил суть произошедших с ним с позапрошлого вечера событий.
— Да-а… — поправила очки собеседница, когда он закончил. — Смотри, как интересно…
— Серьезно? — Виноградову показалось, что Жанетта употребила не совсем точный эпитет для того, что с ним произошло. Но спорить не стал.
— Вы меня в редакции «срисовали»?
— Да-а, ерунда! Дело техники, — рассеянно, думая о чем-то своем, ответила контрразведчица. — Редакция, кабак, туда-сюда… Ладно!
Жанетта встала и с видом человека, принявшего важное решение, поставила кипятить воду под кофе. Виноградов молча ждал.
— Слушай. В июле командованием одной из дислоцированных пока на нашей территории русских частей — мы называем ее обычно «вторая авиабаза» — в порядке конверсии был заключен договор с фирмой «Норд-Вест круизез» на продажу, как там написано, «приборов экологического контроля». Мы этой информацией владели — и плевать, в общем-то, не наше дело… но смутила сумма взятки, которую получил командир части, — удалось ее почти случайно отследить…
— Вот даже как?
— Он открыл счет на свое имя. В банке — в Мюнхене. А мой человек ему в этом помог.
— Неплохо!
— Так вот… Ты знаешь, как выглядят ядерные боеприпасы для стопятидесятидвухмиллиметровых гаубиц?
— Нет.
— Ошибаешься. Знаешь! Тебе его достаточно подробно описал…
— Мастер? Ни хрена себе!
Жанетта, скрипнув дверцей сейфа, выложила перед капитаном несколько соединенных канцелярской скрепкой листков. Это были ксерокопии из какого-то иностранного журнала — текст на английском, таблицы тактико-технических данных… Дважды встречались: схематический рисунок контейнера, именно такой, каким его представлял себе Виноградов, а также не слишком четкая фотография с натуры.
— И вот еще…
Поверх бумаг лег матовый прямоугольник — Виноградов без комментариев понял, что он означает.
— Степаненко мне его не показал!
Мизансцена была почти той же — горы, железнодорожный состав, вооруженные бородачи… На этом снимке они, суетясь и мешая друг другу, запихивали в кузов грузовика нечто громоздкое, укутанное в грубую и грязную ткань. Часть чехла была порвана, и в прорехе виднелась неестественно вывернутая «лыжа» и кусок промятого светло-металлического бока.
— Так… Давай попробуем с самого начала.
— Попробуем, — покладисто согласилась Жанетта. Она аккуратно собрала все со стола, оставив только черный кожаный блокнот и ручку…
— Нет, так я не понял — ты чего хочешь-то? Если выходишь из игры — ради Бога! Хозяин — барин. Но тогда уж вопросы свои засунь себе в… Получишь за трое суток — и расходимся краями!
Виноградов приехал к Мастеру прямо с поезда, за окном еще и не начинало светлеть, поэтому заспанный, в халате босс поначалу лишь тяжело мотал похмельной головой и тер глаза. Надо отдать должное — несмотря на обстоятельства, ситуацией он овладел довольно быстро.
— Эй, как тебя там!
На рык Степаненко мгновенно отворилась дверь, и на пороге комнаты «нарисовался» один из охранников. Правую руку он держал под пиджаком, и опыт подсказал капитану, что пистолет там скорее всего не газовый.
— Иди, пожрать чего-нибудь приготовь. И второму скажи — пусть под дверью не топчется, здесь все в порядке. Понял?
Охранник молча кивнул и исчез.
— Разойтись, говоришь? — Виноградов с сомнением поморщился. — А вдруг я сразу…
— Да никуда ты не пойдешь! Уймись.
— Ну? Серьезно?
— Твоя беда в том, что ты профессионал. Ты просчитываешь последствия, как вы говорите, «перспективу» информации. Так ведь?
— Допустим.
— А что ты господам чекистам принесешь в «клювике»? А? Бредовый рассказ бабы-иностранки, которая в шпионов играет?
— А те южные ребята, которые меня?.. Убитый Баконис? Его снимки? И если этого полковника, начальника базы, потрясут?
— Слушай, Виноградов! Ну не пори ты… Сам знаешь — туфта это все. «Полкана» им не достать, а без него все остальное не склеивается, один воздух. Так, по мелочи, подгадишь, конечно, это факт! Сейчас такой момент… То-то генерал, наш общий знакомый, порадуется! А ты не помнишь, кстати, кто под тебя убивцев подсылал? Не он ли?
— А при чем тут это? Хотя…
— Ты же неглупый мужик, Виноградов. Давай так. Вариант первый. Рассчитались — разбежались. Без обид! Тебя когда в следующий раз убивать будут — выручу, без всяких там намеков на неблагодарность и тому подобное… Если, конечно, рядом окажемся.
— Ты, давай, на совесть не дави! А то разрыдаюсь.
— Грубо! И тем не менее… Второй вариант. Слушать будешь?
— Давай.
— Уже хорошо!
В дверь негромко постучали.
— Ну?
— Там готово все, — доложил охранник.
— Завтракать будешь? — повернулся к гостю хозяин. Виноградов отрицательно помотал головой. — Оставь на кухне! Попозже приду.
В прихожей стихло, и Степаненко продолжил:
— Так вот. Мы продолжаем сотрудничать. Я даю тебе расклад — на этот раз полный, все, что знаю. В конце — оплачиваю работу согласно контракту. Плюс — премия. Ты продолжаешь искать. В первую очередь — тех, кто меня «кинул», это главное. Ну и саму хреновину… Учти, она повреждена — а значит, опасна, опасна для всех вокруг! В таком виде мне ее и даром не нужно — захочешь отличиться, можешь вернуть любезному твоему сердцу государству. Прославишься, повышение получишь…
— А «уши» твои? Их как спрячешь?
— Ха! Это уж твоя забота — тебе ж самому меня высвечивать невыгодно, собственную задницу подставлять. Постарайся уж…
Выдерживая паузу, Виноградов взял с журнального столика раскрытый, распластанный обложкой вверх томик «Золотого теленка». Прочитал подчеркнутое: — «Культура! Что может быть проще? Джентльмен в обществе джентльменов делает свой маленький бизнес. Только не надо стрелять в люстру, это лишнее…»
— Классика.
— Да уж…
Они были партнерами. Они не верили ни единому слову друг друга, они вообще с трудом друг друга выносили — и вообще словосочетание «друг друга» подходило к ним так же, как к кошке и собаке. Но обойтись один без другого они не могли.
— Так что ты там говорил… насчет завтрака?
…Плотно закусив, — за едой о деле не говорили, в основном обоюдно и едко комментировали последние телевизионные новости, — Степаненко и Виноградов вернулись в гостиную.
— Итак?
— Спрашивай.
— Хм… Давай сначала. Откуда это взялось?
— Некоторое время назад наша фирма получила информацию о том, что некий представитель доблестной Советской Армии… пардон — Российской! Так вот, что он ищет покупателей на некий весьма специфический товар.
— Да уж — мягко говоря — специфический: снаряд ядерный для стопятидесятидвухмиллиметровой гаубицы! Неплохо…
— Видите ли, Владимир Александрович, поскольку мы в КГБ и в вашей уважаемой «конторе» не служим, а являемся скромными бизнесменами со слабо развитым чувством патриотизма, мы к начальству не побежали докладывать. И мировую общественность на ноги не поставили. А просто решили с продавцом повстречаться, побеседовать. Согласитесь, любое коммерческое предложение стоит рассмотреть?
— Кроме незаконных.
— Ох, чья бы корова… Шучу, шучу! Короче — сделка, как вы поняли, состоялась.
— Откуда…
— Не знаю. Можно только догадываться. По последнему договору о разоружениях, через авиабазу транзитом выводили из Европы ядерные боеприпасы — тактические. Потом их куда-то на Урал отправляли, для уничтожения… Но не суть! Он свое получил, мы — свое. Возникла проблема — как вывезти товар. Поначалу планировали морем — через Питер и «круизники». Даже самого бывшего полковника, начальника базы, так в Германию отправили.
— Это-то не проблема!
— Конечно. Выехал по туристической, там остался… А вот с «бочкой» — возникли сложности: генерал твой начал ерундой заниматься, долю потребовал… Да и вообще — после истории прошлогодней с твоим стукачом! Эх, капитан, ты даже не представляешь себе, какую систему порушил — сколько людей, труда потрачено…
— Старались, — скромно кивнул Виноградов.
— А толку? Ладно… В конце концов выбрали южный вариант — поездом, через Халкарию до границы, а там человек переправку обеспечивает, ну заодно и сам…
— Слушай, Мастер, я не понял — вы что, туристическое бюро? Или клуб помощи эмиграции? Одного — на север, другого — на юг!
— А тебе что — это Мата Хари прибалтийская не объяснила?
— Что — не объяснила?
— Ну, технологию. Технологию использования той фиговины?
— Не-ет.
— Странно… Дело в том, что пульнуть по-настоящему ядерным тактическим боеприпасом можно только если знаешь коды — конкретные, к каждому «изделию». Если без них — или вообще в «бочку» не влезешь, или разрядишь его прямо на месте. В лучшем случае. А даже если и выстрелишь — то еще хуже, чем обычным снарядом: сгорит или сгниет потихоньку, напачкает радиацией… Это я упрощенно, там много всяких премудростей.
— Слава Богу! Ну и?
— Так вот, половину кодов — те, которые прямо при снаряде, в специальном кармашке хранятся, — бывший начальник базы с собой прихватил. Как залог собственной нужности. А вторая половина — у бывшего «офицера по несанкционированным пускам».
— Чего?
— Есть такая должность в артиллерии — от дивизии и выше. Так вот, был в вооруженных силах России такой подполковник — Хетагуров. Он и сейчас есть — и тоже в вооруженных силах. Только не России, а Халкарской республики… Начальник штаба у генерала Гадаева. Понял?
— Понял.
— Полетишь?
— Без гарантии. Из чистого любопытства.
— Расходы, транспорт, прикрытие — мои…
— Уговорил, языкастый!
3
И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо.
Самолет, с трудом отлепившись от нижней кромки облаков, отчаянно вывалился из бледного полумрака. Виноградов приблизил лицо к иллюминатору и посмотрел наверх:
— Кумулюс. Кумулюс конгестус — кучевые мощные! — с удовольствием поведал он соседу. Латинские названия облаков и направление ветра в циклоне — вот, пожалуй, и все, что осталось в памяти от курса метеорологии высшей мореходки.
Сидящий рядом степаненковский охранник был тих и бледен — даже с прозеленью: четвертый час лету, болтанка над горами… Звали его Славик, одет Славик был в кожаную куртку, рубашку с галстуком цвета маренго и джинсы, заправленные в грязные кроссовки. Как понял из разговора с ним перед отлетом Владимир Александрович, молодой человек был уверен, что именно таким образом должен выглядеть оператор кабельного телевидения.
Виноградов разубеждать его не стал, тем более, что и сам не знал, как одеться, — поэтому в конце концов выбрал плащ и старую добрую спутницу — дорожную сумку.
Вообще они беспокоились зря — в аэропорту царила такая суета, неразбериха и бестолковщина, что на внешний вид двух сотрудников Коммерческого кабельного телевидения, каковыми по документам являлись Владимир Александрович и Славик, никто внимания не обратил. Тем более, что в дополнение к великолепно всего за час сделанным «коркам» мнимый оператор бережно прижимал к себе черный пластиковый футляр видеокамеры, а у «завотделом зарубежной информации» из кармашка сумки торчала бархатная груша студийного микрофона.
По идее, рейс был специальным — для прессы, изголодавшейся по непосредственной, самополученной информации из Халкарии, вотчины загадочного генерала Гадает. Однако никто не удивился — включая видавших наши виды иностранных корреспондентов — когда перед самым носом представителей «четвертой власти» в салон по трапу, крича и толкая друг друга баулами, поднялись десятка полтора разнополых и разновозрастных детей гор.
— Вах! Люди домой едут, а? — осадил что-то съязвившего по этому поводу репортера питерской «Смены» представитель доблестной халкарской гражданской авиации, наблюдавший за погрузкой в багажный отсек многочисленных холодильников, стиральных машин и прочей бытовой техники. — Совесть есть, а?
Места тем не менее хватило всем…
Совсем близко, внизу, заискрилось под солнечными лучами теплое море, почти сразу же сменившееся густой зеленью прибрежных плантаций. Огромные горы, почти касаясь дрожащих белых крыльев самолета, чуть расступились, пропустив его в узкий створ ущелья: полет подходил к концу.
Пробежав по посадочной полосе положенное расстояние, машина подрулила к предназначенному ей месту. Вежливые иностранцы похлопали прошедшему по салону экипажу, наши коллеги торопливо поддержали их — и пестрая «команда» представителей прессы потянулась к выходу…
Аэропорт столицы Халкарской Республики представлял собой две параллельно вытянутые бетонные ленты взлетно-посадочных полос, дальний конец которых почти упирался в зубчатую громаду скалы. Такие же отвесные каменные стены ограничивали пространство справа и слева, оставляя совсем немного места для боковых рулежных дорожек и бело-красных технических сооружений. Кроме «АН-двадцать четвертого», только что совершившего посадку, на летном поле, устало опустив лопасти, отдыхал вертолет гражданской авиации, рядом с которым зеленели камуфляжными пятнами два его боевых собрата. Поодаль, прикрытые огромной маскировочной сеткой, угадывались остроугольные силуэты современных истребителей.
— Работай, Славик, работай! — прошипел напарнику Виноградов, заметивший, что настоящие корреспонденты уже вовсю щелкают объективами. Только что облегченно вступивший на землю «оператор» судорожно завозился с футляром видеокамеры, но в этот момент все замерли, повинуясь громкому и сочному голосу человека, привыкшего и любящего командовать:
— Внимание! Господа! Уважаемые гости!
Говоривший, высокий мужчина с чисто выбритым лицом, был одет в безупречный серый костюм, легкие лакированные туфли и белоснежную рубашку. На галстуке скромно искрилась бриллиантовая заколка. Самое странное, отметил Виноградов, что, несмотря на этот вид, он каким-то непонятным образом абсолютно гармонировал с двумя своими спутниками — грязными, заросшими щетиной автоматчиками в солдатских ватниках и кепках-«афганках», пропахших потом и порохом.
— Мы рады приветствовать вас на прекрасной земле гордого и мужественного народа Халкарии! Меня зовут Артур Гадаев, и я являюсь министром иностранных дел нашей Республики.
Затем, немного рисуясь, он повторил то же самое по-английски и по-французски. Иностранцы вновь похлопали, пару раз щелкнули фотоаппараты.
— Племянник генерала, — услышал за спиной голос кого-то из сведущих репортеров Виноградов, — был аспирантом в Дипакадемии…
— Прошу! — И представители прессы двинулись вслед за хозяевами. Под пиджаком министра иностранных дел капитан наметанным взглядом увидел плотные складки перекрещенных ремней — очевидно, ношение подмышечной кобуры не противоречило местному дипломатическому протоколу.
Миновав одноэтажный барак аэровокзала, все очутились на пыльной и основательно заплеванной площади. Те, с кем они делили недавний полет, — из числа местных жителей, уже разместились вместе со своим многообразным багажом в тени гипсового монумента, ожидая, очевидно, оказии, чтоб разъехаться. Памятник был кому-то в пиджаке, держащему перед собой раскрытую книгу — определить точнее было невозможно, так как на месте снесенной головы торчал коричневый металлический штырь.
Помимо милиционеров в привычной советской форме и пары одетых в армейские обноски юношей с пистолетами — как понял капитан, они охраняли непосредственно административное здание, но сейчас покинули пост, чтобы поглазеть на прибывших, — напротив входа красовался бронетранспортер с развороченными колесами, приспособленный под стационарную огневую точку. Вокруг него курили еще несколько бойцов, увешанных оружием. Проследив за взглядом Славика, Виноградов увидел наверху, на крыше, торчащие вверх стволы счетверенной зенитной установки, запиравшей воздушное пространство над аэропортом.
Вне зависимости от исполнения, замысел и потенциал военного обеспечения объекта были на должном уровне.
Относительно ухоженный «икарус» принял представителей прессы в свое раскаленное нутро, заурчал и почти сразу же накренился, выписывая первый вираж на причудливом горном серпантине…
Это было великолепно! Ошалевших от духоты и тряски гостей высадили перед розовым с белыми колоннами зданием сталинской постройки. Посреди изумительного парка, журча, сеял свежие брызги хрустальный фонтан, а по выметенным песчаным дорожкам степенно вышагивали глупые павлины.
Разместившись — по двое в номере, — представители прессы первым делом кинулись в душевые…
Лежа в одних трусах поверх простыней, Виноградов сквозь полуприкрытые веки разглядывал напарника. Тот только что вымылся и теперь стоял в нерешительности посреди комнаты в намотанном на бедра полотенце.
— Владимир Александрович! — наконец негромко позвал он.
— Ну? — нехотя отозвался капитан.
— А че дальше делать? Может — достать? Распаковаться?
— Не суетись. Успеем.
Виноградов понимал, что имеет в виду Славик: помимо смены белья и дорожных мелочей, в «дипломате» степаненковского охранника лежал не слишком новый, но надежный репортерский диктофон «Сони». Впрочем, от диктофона тут присутствовал только пластиковый, обклеенный изнутри фольгой корпус — пустующее пространство было заполнено двумя пистолетами — боевым и газовым, аккуратно проложенными мягкой кожей кобур.
— Господа! — донеслось из висящего над шифоньером динамика. — Ровно в двенадцать часов вы будете приглашены на обед, который дает Президент Республики. После этого — пресс-конференция. Всего хорошего!
Виноградов и Славик прослушали то же самое еще на двух языках, после чего Владимир Александрович с чистым сердцем окунулся в живительный сон. Молодой напарник последовал его примеру, и в следующие полтора часы специалисты по подслушиванию, если таковые вдруг решили заняться своим грязным делом, не уловили бы ничего, кроме сочного храпа двух здоровых русских мужиков…
Столы были накрыты прямо на улице, позади розового корпуса — о нем вездесущий корреспондент «Московских вестей» сказал, что это бывшая резиденция республиканского ЦК.
Президента еще не было, и Артур, как по-свойски просил называть себя министр, вел застолье. Сложив на предусмотрительно расстеленный в сторонке ковер аппаратуру и прочее журналистское оснащение, представители прессы налегали на угощение. Предпочтение, конечно, отдавалось местной экзотике: «седло барашка», минеральная вода в запечатанных кувшинчиках из глины, всевозможная свежая зелень, которую северяне к началу зимы успевают подзабыть… Но не забывалось и традиционное — бутерброды с икрой и рыбой, крохотные тарталетки, а равно и водка, привозной коньяк и пиво «Фалькон» — единственный алкогольный напиток, который позволял себе изредка употреблять сам глава традиционно исламского народа.
Роль стоящих поодаль официантов была чисто символической, каждый обслуживал себя сам — и накрытые крахмальными скатертями столы быстро пустели.
Внезапно, прервав очередной цветистый тост, глава дипломатического ведомства встрепенулся, посмотрел в сторону распахнувшейся изнутри двери. Сначала появились двое — огромного роста в черных комбинезонах и такого же цвета беретах. Их высокие шнурованные ботинки матово блестели, а чешские короткоствольные автоматы казались неестественно миниатюрными. Опасно обшарив присутствующих стволами, громилы расступились, освобождая проход.
Стремительно вышел — почти выбежал — Президент, сопровождаемый еще двумя телохранителями. Все почтительно замерли.
Генерал Гадаев был, безусловно, личностью исторической. Сын репрессированного народа, он верой и правдой служил стране, занимавшей одну шестую часть земного шара. Военная мощь империи — ей были нужны храбрые, умные и честолюбивые люди. Командир танковой дивизии, с отличием закончивший курс Академии, Гадаев сочетал в себе европейское образование, болезненное самолюбие, опыт — боевой и военно-административный. Именно эти качества привели его на пост первого Президента Республики Халкария. Некоторые аналитики сравнивали генерала с ливийским Каддафи или панамцем Норьегой — но кто лучше самих политологов знает о шаткости и относительности аналогий? Во всяком случае, обвинения в левом фашизме, авантюризме и криминогенности самого Гадаева, казалось, не трогали…
Виноградов с любопытством разглядывал недавнего российского комдива: тучный, усатый, с загорелым породистым лицом и коротким ежиком черных волос. Полевые генеральские погоны на аккуратном спецназовском «камуфляже», парадная фуражка танкиста.
— Здравствуйте! — поприветствовал он собравшихся. Затем, по местному обычаю, пожал обе руки, протянутые племянником. Целоваться не стал. — Здравствуй!
Затем, любезно давая возможность корреспондентам расхватать орудия своего труда, он отошел к столу и собственноручно наполнил высокий бокал пивом.
— Готовы? — дружелюбно улыбнулся он.
Ответом был нестройный положительный гомон пишущих, щелчки и жужжание аппаратуры.
— Тогда начнем… Друзья! Я не случайно обращаюсь так к вам, к тем, кто прибыл сюда в нелегкий для моего народа период. Слишком много разнообразной лжи, недомолвок…
Владимир Александрович повертел головой, отыскивая Славика, — пусть хоть для вида поснимает, да и вообще… И чуть было не охнул! Его молодой напарник, по неопытности и жадности рьяно набросившийся на дармовую выпивку, теперь окончательно «потерял лицо». Он зажал в углу между столами лысого немца с серьгой в ухе и пытался что-то втолковать с тупой настойчивостью пьяного рэкетира. До слуха уже доносилось: «…ему как с левой дал! И она без бабок…». Уже подтягивались к ним Артур и один из охранников, уже совсем чуть-чуть оставалось до скандала…
Милицейские рефлексы Виноградова оказались сильнее. Мгновение спустя он уже бережно закидывал себе на плечо обмякшую руку «коллеги», одновременно заискивающе улыбаясь племяннику генерала:
— Извините, ради Бога! Такой стол, такое угощение — сказка! Молодой — не знает еще кавказского гостеприимства, ай-ай!
С помощью официантов Славика удалось оттранспортировать в номер и уложить, поручив заботам дюжих коридорных. Когда Владимир Александрович вернулся, речь Президента уже подходила к концу:
— …Ну а конкретные аспекты военной ситуации в Республике осветит начальник штаба наших вооруженных сил — ему и карты в руки. С ним же согласуете маршруты поездок, распорядок пребывания…
— А что — везде можно будет ездить? Снимать, беседовать — без ограничений? — недоверчиво прищурился «сменовец».
— Везде.
— А вдруг мы шпионы?
— А мы не боимся шпионов. Нам скрывать нечего. Только диверсантов не любим: мы их расстреливаем, — разъяснил улыбчиво Президент. — На месте.
— Понятно… И еще вопрос.
— Достаточно! К сожалению — дела. Поступим следующим образом: в последний день, когда вы, друзья, наберетесь впечатлений, когда у вас многие вопросы отпадут сами собой, а новые, скорее всего, возникнут, — мы еще раз встретимся и поговорим. Хорошо? Всего доброго!
И генерал исчез — молниеносно, но с достоинством…
— Прошу вас! Сейчас пройдем в кинозал, там ждут, а потом чай, сласти… — гостеприимно засуетился Артур.
Прохладный полумрак кинозала настраивал на неспешную, обстоятельную работу. Перед рядами бархатных кресел, прямо на сцене, возвышался письменный стол, частично занятый водруженным на него иностранным телевизором. Свободное пространство стола занял разложенными бумагами сидящий лицом к залу невысокий сухощавый мужчина в очках, лет пятидесяти с небольшим, — явно русский, с лицом усталым и обветренным. Орденские планки на обычной, повседневной полковничьей форме внушали уважение, но удивление вызывали медицинские эмблемы в петлицах.
За его спиной, почти во весь экран, висела географическая карта региона. Виноградов отметил ее бесспорно «доперестроечное» происхождение — выделенные красным административные границы обозначали еще единую Вардино-Халкарскую Автономную ССР в составе Российской Федерации…
— Это кто — Хетагуров? — поинтересовался Владимир Александрович у соседа.
— Да то-то и оно, что не он, — озабоченно почесал за ухом коллега из «Московских вестей». — Это, как я понимаю, Федотов Александр Иванович. Был здесь начальником медслужбы.
— Старый знакомый! — перегнулся к ним с заднего сиденья «сменовец». — Я его по Афгану помню — «команда Варенникова»!
— Тише, товарищи! Тише… Приступим, — тот, о ком они говорили, аккуратно, не повышая голоса, овладел вниманием аудитории. Сказывался многолетний опыт преподавательской работы.
— Мне поручено обрисовать вам военную обстановку в Халкарии и регионе. С учетом этой информации вы выберете наиболее желательные для посещения районы и населенные пункты, после чего будут согласованы маршруты и график движения групп. Ограничения могут быть вызваны только одним — заботой о вашей безопасности.
— Итак, — полковник встал и указкой очертил на карте неправильную окружность. — Республика Халкария расположена на части бывшей территории Вардино-Халкарской АССР. На севере и северо-востоке республика граничит с так называемой Вардинской Исламской Республикой, юридически не признанной, кстати, даже терпимой ко всему Россией. В августе вардинцы попытались вооруженной силой отторгнуть исконно принадлежащие нам Большой перевал и Верхнее водохранилище (соответствующие движения указкой). В настоящее время вся выделенная штриховкой зона является районом боевых действий, наибольшая активность наших разведывательно-диверсионных групп и бандформирований противника отмечаются здесь… здесь… и здесь. Позже вы получите фото- и видеоматериалы о зверствах засылаемых на нашу территорию головорезов.
Далее. На востоке, юго-востоке и юге Халкария соседствует с Пакистаном — здесь и ранее проходила граница бывшего СССР. Российских пограничников некоторое время назад вывели, и теперь режим мы осуществляем своими силами. Территориальных споров у республики с южными соседями нет, но граница есть граница, тем более что приходится охранять железнодорожную магистраль и нефтепровод. Обстановка осложняется еще одним фактором… Но об этом чуть позже…
Полковник переместил указку:
— Небольшой участок на северо-западе — это граница с Российской Федерацией, к моему глубокому сожалению, закрытая после досадных недоразумений прошлого лета. Остальное — море…
— А где бывший начальник штаба? И что там такое — в Южной Халкарии? — не выдержав, перебил его москвич.
— Если вы будете так добры, что позволите мне закончить, многие вопросы отпадут сами собой. Поверьте, — почти слово в слово процитировал своего Президента Федотов. — Могу продолжать?
Аудитория одобрительно шумела.
— Халкария слишком мала, чтобы позволить себе роскошь внутреннего сепаратизма. Однако немногим более двух недель назад органами безопасности республики разоблачена очередная группа заговорщиков. Эти люди, опираясь на несколько семейных кланов, проживающих в районах, прилегающих к бывшей советской границе, намеревались провозгласить Независимую Южную Халкарию, спровоцировать вооруженное вмешательство извне, физически устранить Президента и его окружение… Планировалось заблокировать дорогу, перекрыть трубопровод, а в критической ситуации — не остановиться и перед применением тактического ядерного оружия!
— Ого! А может быть, лазерные пушки?
— Это вы не слишком хватили, полковник?
— Вы отвечаете за информацию?
— Какие-нибудь доказательства есть?
Переждав волну скептических и иронических выкриков, начальник штаба продолжал:
— Рейдовой группой специального назначения на основании агентурной информации был перехвачен груз, предназначавшийся одному из лидеров заговорщиков — брату моего предшественника, уроженцу южной части Халкарии. Состав, в который входил вагон, арендованный некоей российско-германской фирмой, удалось остановить всего в получасе езды от станции Крайней, конечной точки назначения. Не удалось, к сожалению, обойтись без жертв…
Полковник нащупал клавишу упрятанного в стол видеомагнитофона, и телевизионный экран зарябил серебристой паутиной:
— Смотрите сами, какие «продукты» с нетерпением ожидали сепаратисты.
Виноградов увидел знакомый серебристый бок контейнера, зеленую лыжу, крупно — буквы и цифры маркировки. Затем камера, несколько раз дрогнув, переместилась на противоположную сторону: вспоротое взрывом металлическое брюхо, клочья рваного брезента… Кто-то, кажется из иностранцев, понимающе присвистнул. Разговорчивый «сменовец» торопливо завертелся, ожидая разъяснений.
— Это тактический ядерный заряд для обыкновенной армейской гаубицы. Комментарии излишни! Неудивительно, что захваченные в плен заговорщики отрицали какую-либо свою причастность к этому грузу. Они уверяли, что и представления не имеют о том, что это и для чего, дескать, данную конкретную «отправку» курировал лично полковник Хетагуров…
— А он что?
— К сожалению, изменник, предатель своего народа полковник Хетагуров — кстати, на службе в Советской Армии он вплотную работал с тактическими ядерными зарядами! — застрелился, когда узнал о провале своих планов. Тут мы, признаться, сработали не должным образом.
В голосе начальника штаба звучало неподдельное огорчение.
— Вы уверены, что заговорщики намеревались действительно применить эту штуковину?
— А для чего еще она могла понадобиться? — удивился Федотов. — Не атомную же электростанцию строить?
— Контейнер поврежден, так? Где он сейчас?
— Да, представляет ли он опасность?
— Во всяком случае, поврежденный снаряд не взрывоопасен. А с момента доставки сюда — не представляет угрозы с точки зрения и радиации. Мы располагаем достаточно квалифицированными специалистами соответствующего профиля — источник излучения захоронен по всем правилам.
— У вас что — так свободно гуляют по железным дорогам всякие атомные бомбы? — прорвался голос с акцентом.
— Вопрос не по адресу. Мы, как видите, как раз и пресекли эту, как вы выразились, «прогулку».
— Что это за фирма — ну, отправитель?
— Друзья! Вот передо мной лежат все необходимые материалы — двадцать экземпляров. Вы уж как-нибудь поделите между собой… Да, можете переписать видеофильм — или сдайте чистые кассеты, наши люди завтра к утру сделают…
В принципе, задание можно было считать выполненным.
Получив причитающуюся ему пачку листов — текст был на русском языке, убористый, аккуратный, — Виноградов отправился к себе в номер. Стоило, конечно, подсуетиться насчет видеозаписи, но лишней кассеты все равно не было, да и… Незачем, в общем-то. Все ясно.
Владимир Александрович потеребил безжизненное тело Славика — никакой реакции. Ощупал его карманы деньги, немного валюты, документы — на месте, так что не пропадет…
На всякий случай достал блокнот и черкнул несколько строк нейтрального текста, сложил их «оператору» в бумажник: если не совсем дурак — сориентируется, а нет — не жалко. Собрал в сумку свои вещи, туда же, от греха, сунул и извлеченный из «дипломата» контейнер с оружием. Все! Домой.
Выйдя в сад, он подошел к первому же попавшемуся охраннику:
— Где министр? Молодой Гадаев?
— Артур? Пойдем…
Выслушав просьбу Виноградова, главный дипломат республики сокрушенно вздохнул: ничего не получится, поезда в Россию вардинцы не пропускают, а ближайший самолет до Краснодара только послезавтра. И вообще — зачем спешить? Что — плохо принимают? Пусть гость скажет — хозяин со всей душой…
— Понимаешь, брат… Надо! Оператор тут один справится — он вообще мужик толковый, это уж так случилось сегодня. А я — в редакцию, первый! Понял? Пока они все тут туда-сюда…
— Поймешь вас, прессу! — вздохнул Гадаев-младший устало и потянулся к висящему на спине стула галстуку: — Поехали!
Выяснилось, что есть еще один путь: морем, на рейсовом катере до Красного Мыса — поселка на территории России, оттуда два часа до аэропорта, а там уж…
Через короткое время, расставшись с самым элегантным из халкарских джентльменов, Виноградов уже штурмовал в толпе крикливых и суматошных местных жителей узкий и шаткий трап видавшего виды «челна».
…Виноградову удалось в конце концов пристроиться на корме, в крохотном пространстве между служебным трапом и вентиляционной трубой машинного отделения. Положив под голову свернутый плащ, он уселся на сумку и вытянул оплывшие тяжестью ноги — безумно хотелось снять ботинки.
Ветер здесь не чувствовался, а может быть, он просто стих к концу дня. Лениво припекало дымчатое солнце. Урчал, заставляя мелко вибрировать металлическую палубу, дизель; пахло водорослями и соляркой. Некоторое время вверх-вниз по трапу бегали еще голосистые табунчики смешливых детей, вторгаясь в полусонное сознание Владимира Александровича, но вскоре усталость и размеренная качка взяли свое…
Виноградов открыл глаза, прислушиваясь к чувству непонятной тревоги, холодно шевельнувшейся под сердцем. Прислушался: далекий гомон пассажиров, нарастая, перекрывал уже ставшие привычными звуки.
Посмотрев на часы — проспал всего минут сорок, не больше, — он слегка приподнялся, высунув голову так, чтобы видеть окружающее.
Все было по-прежнему. Изумрудные перекаты волн равнодушно пожирали друг друга, вдали темнела зубчатая лента берега, разорванная в нескольких местах белыми кубиками пансионатов. Владимир Александрович посмотрел налево — и там почти безоблачное небо мирно уползало за горизонт.
— Нэ там, нэт! Вот она! — невесть откуда взявшийся носатый парень в армейской рубахе и джинсах одной рукой крепко вцепился в плечо Виноградова, а другой тыкал куда-то вверх, почти прямо по курсу.
Там, куда он показывал, черная суетливая точка уже обретала очертания сердитой толстой стрекозы. Разрастаясь со стремительным ревом, она превратилась в огромный штурмовой вертолет, проутюживший воздух над палубой своим камуфлированным брюхом.
Виноградов непроизвольно вжал голову в плечи и присел в спасительную тесноту. Стало страшно.
— Почему? Это что? — с трудом пытаясь не поддаться охватившей уже пассажиров панике, Владимир Александрович заставил себя встать на ноги.
Сосед не отвечал — он уже сдернул с плеча допотопный «Калашников» и досылал патрон в патронник… Отделенный белым металлом рубки, Виноградов не мог видеть, что творится на пассажирской палубе и в стеклянном носовом салоне, в поле зрения были только те, кто при посадке оказался рядом, — старик в барашковой папахе, черноволосая женщина, обложенная корзинами и тюками, дети — двое притихших пацанов лет десяти и девушка, очевидно, их старшая сестра…
Тем временем вертолет, описав в темнеющем небе грациозную дугу, вновь устремился к судну. Беззвучные в накатившемся грохоте, запульсировали белые злобные огоньки — очередь из крупнокалиберного пулемета…
Несколько мгновений спустя Владимир Александрович увидел себя судорожно забившимся в щель за вентиляционной трубой — жалкое, трясущее воспаленной головой существо, прижимающее к груди сумку! Выругавшись, он отлепился от раскаленной переборки.
Где-то впереди, в носовой части судна, пронзительно, на одной ноте кричала женщина. Металлическая ступень трапа в метре от виноградовского «убежища» была прошита пулей — круглое, с загнутыми внутрь равными краями отверстие сразу же бросилось в глаза Владимиру Александровичу. Потом он увидел мертвую женщину, опрокинувшуюся на свою кладь, сбитых в неподвижный комок детей, старика, молитвенно уткнувшего седую бороду в ладони.
Носатый сноровисто менял магазин.
— Вот пи-лять! — выдохнул он, справившись, и пристроился поудобнее. Вороной ствол поднялся навстречу возвращающемуся реву.
— Иды суда!
Но пятнистый «штурмовик» появился не там, где ожидали, — Виноградов увидел его справа по борту стремящимся наперерез теряющему ход катеру. По обе стороны пятнистого брюха внезапно колыхнулись одно за другим яркие облачка, из которых, опережая вертолет, в сторону цели потянулись косматые щупальца.
— Сразу два… — почему-то вслух удивился Владимир Александрович чужой расточительности: одного реактивного снаряда было бы вполне достаточно…
Взрывом его сначала сбило с ног, а затем вышвырнуло довольно далеко в сторону, туда, где почти не ощущался винтообразный ток воды, — воронка, образовавшаяся на месте катера, стремилась утянуть в пучину все и вся. Виноградов не потерял сознания, но прошло какое-то время, прежде чем он начал целостно воспринимать окружающее…
Следов недавнего триумфа боевой авиации почти не осталось. Волн уже не было, и сытое море снисходительно покачивало на своей поверхности остатки пиршества — с полдюжины полуживых человеческих существ, корзину, спасательные круги, по большей части пустые… Детали было разглядеть трудно — стемнело.
Вертолета-убийцы поблизости не было.
Это уже слишком, подумал Виноградов.
— Да не хочу я в госпиталь! Не надо мне! — Владимир Александрович безуспешно пытался освободиться от вцепившейся в его рукав женщины. Собственно, против самой врачихи он ничего не имел — загорелые стройные ноги, высокая грудь под белым халатиком, крахмальный колпачок…
— Но это же необходимо! Такой порядок! — Она была в отчаянии: все спасенные, семь взрослых и двое детей, погружены в «скорые», а этот… — Товарищи офицеры, объясните же ему!
— Ну не ломайся, Саныч! Ладно — видишь, женщина просит, — примирительно улыбнулся обоим румяный молодой «каплей», возникший у трапа с сине-белой повязкой дежурного по кораблю. Земляки, питерцы, они с Виноградовым сразу понравились друг другу и к концу недолгого знакомства были уже «на ты».
— Точно… А то — давайте я вместо вас! — очень серьезно и обстоятельно предложил тучный усатый мичман.
— Вот видите? Сдавайтесь лучше, — приободрившись, потянула за собой недавнего кандидата в утопленники медичка.
Вдоль подсвеченного мощными прожекторами ночного пирса в их сторону двигалась компактная группа штатских и сопровождающих моряков. Они были увешаны различной фототехникой, а упакованный в кожу бородач бережно прогибался под угловатой тушей «Бетакама» — профессиональной видеокамеры.
Пресса — это всегда некстати. А сейчас — особенно.
— Сдаюсь! Везите!
И Виноградов стремительно направился к ближайшему фургону «скорой помощи»…
— Спать хочешь?
— Да вроде… вроде нет, — с сомнением пожал плечами Владимир Александрович.
За окном уже светлело.
— Еще кофе?
— Нет, спасибо! С билетом — точно проблем не будет?
— Не волнуйся!
— Хорошо.
То, во что превратилась одежда, досыхало на балконе, а сам Виноградов сидел в халате на голое тело в ординаторской, коротая остаток ночи с местным «особистом». Все имущество — запаянное в полиэтилен, а потому не тронутое водой удостоверение капитана милиции и бумажник с мокрыми деньгами — лежало на столе.
Виноградов физически ощутил, как на затылок и плечи давит накопившаяся усталость. Калейдоскоп: барахтанье в соленой темнеющей на глазах воде, свинцовый борт российского «сторожевика», короткий путь на базу — со спиртом и пьяными слезами, грудастая медичка, обследование в госпитале…
— Ты сам иди поспи. — Владимиру Александровичу был симпатичен умный и дотошный капитан третьего ранга Олег Неводник. Он знал, что «особисту» предстоит с утра опрашивать спасенных, будоражить агентуру по ту сторону перевала, рапортовать устно и письменно…
— Да куда же… — отмахнулся Олег, складывая карту и убирая в портфель пачку фотоснимков различных моделей вертолетов. Туда же легла цветная таблица всевозможных эмблем и опознавательных знаков.
— Значит, тебя не упоминать?
— Если возможно.
— Опер оперу глаз не выклюет! — хохотнул офицер. За все время он ни разу не поинтересовался, каким ветром занесло на теплые моря милицейского сыщика из Северной Пальмиры, — будет нужно, сам расскажет. Чувствовалась старая школа. — Устроим.
Вообще в последние дни Виноградову на хороших людей везло.
Если не считать, конечно, того гада с вертолета.
— Олег!
— А?
— Так кто это все-таки был?
— Кто… Я думаю — вардинцы, у них семь таких машин сейчас.
— Откуда?
— «Приватизировали», когда гвардейский полк выводили… У халкарских сепаратистов тоже вот вроде две единицы появились, хотя вряд ли, одну на прошлой неделе гадаевцы сбили — но это неточно.
— А эти-то где взяли?
— Где… может — купили, может — украли… Еще вот есть данные: из Восточной Германии — к «соседям», а потом своим ходом — или лётом — через границу…
— Бордель.
— А кто спорит?
— Вы уж того… разберитесь, а?
— Разберемся. И накажем. — Неводник сказал это так, что Виноградов сразу же поверил. — Не так — так эдак, понял?
— Там на катере… Человек сто было. Женщины. Дети… — Владимир Александрович почувствовал, что скатывается в истерику.
Под окном затормозила вызванная «особистом» машина.
— Пора! В аэропорт провожать не буду, но…
— Спасибо, Олег!
— Сочтемся…
Через десять минут, придержав дверцу готового тронуться «уазика», Неводник негромко сказал:
— У них нет своих пилотов. Ни там, ни там. Это наши… бывшие наши. Наемники. Понял? Прощай! Их, когда ловят, не судят.
— Счастливой охоты, брат!
4
Управлению, например, для его правильного функционирования ни честность, ни доброта не нужны. Приятно, желательно, но отнюдь не обязательно. Как латынь. Как бицепсы для банщика. Как бицепсы для бухгалтера.
Виноградову, можно сказать, повезло, его взяли прямо дома. Хуже, если бы на улице или в приемной начальника «регионалки», куда Владимир Александрович был вызван к девяти тридцати следующего дня, хотя о вызове этом он узнал уже потом, после всего…
Казалось бы, какая разница — ан нет!
Арест на дому дает массу преимуществ — можно надеть на себя что попроще да потеплее, собрать с собой белья, кой-каких продуктов, газеты… И наоборот — оставить жене часы, ключи, другие мелочи, необходимые в обычной жизни и скрупулезно изымаемые там, куда тебя уводят. А если еще жена не истеричка и умница — считай, вытянул счастливый билет в этой безвыигрышной лотерее.
Есть, конечно, и свои минусы — домашние, как правило, без должного понимания реагируют на такую, например, необходимую государственную процедуру, как обыск, а если отец семейства к тому же считается опасным и на него надевают наручники… Огромные детские глаза и неестественные позы ближайших соседей, жмущихся на стульях в непривычной для них роли понятых, — из-за этого сам Виноградов в последние годы своей оперской карьеры перепоручал подобные следственные процедуры кому-нибудь помоложе да поретивее; ведь были же любители, даже энтузиасты этого дела!
Утром, впрочем, эти мысли Владимира Александровича не интересовали.
Приземлившись в Пулково, он только к обеду добрался до своей квартиры. Ношеный бушлат и грязные солдатские «гады», подаренные для тепла Виноградову гостеприимным Неводником, оказались как нельзя кстати — в городе было минус семь.
Дома никого не было — Анна ушла на работу, привычно пристроив девчонок соответственно в школу и садик. Не зная, когда ждать из командировки кормильца, на всякий случай оставила она в холодильнике обед — только разогревай и ешь! Чем Виноградов и не преминул воспользоваться, предварительно скинув с себя все в бак с грязным бельем и приняв душ… Он был женат почти тринадцать лет, Анна с лихвой хлебнула всех прелестей жизни с милицейским сыщиком — и уже давно не удивлялась неожиданным командировкам — в выходные, в отпуска…
Сытый и чистый, отключившийся вынутой телефонной розеткой от окружающего мира, Владимир Александрович, засыпая, думал о том, что жена, конечно, огорчится из-за пропавшего плаща и сумки, но когда он ей расскажет, что было… К тому же завтра нужно будет сходить к Степаненко, получить валюту… А дело он свое сделал… Дома хорошо…
Разбуженный в пятом часу будильником, Виноградов неспешно встал и протопал на кухню — поставить чаю. Надо было ехать в садик за младшей, но времени пока хватало.
По радио передавали новости, и Владимир Александрович слушал вполуха, одеваясь.
«…готовится к вылету на дрейфующую станцию „Северный полюс“ очередная высокоширотная экспедиция…
…более тысячи сторонников национально-патриотических партий и движений в течение дня пикетировали…
…как заявил на состоявшемся вчера приеме в консульстве Финляндии вице-мэр города Щербаков…
…при проведении рейда на рынке города Пушкина сотрудниками ОМОН задержано восемнадцать человек, в том числе…
…по имеющимся у нас сведениям, это произошло в восемь часов утра, когда Кругляков, выйдя из парадной собственного дома, направлялся к ожидавшей его автомашине. Неизвестный произвел два выстрела из пистолета…»
Виноградов, кинувшись к радиоприемнику, увеличил громкость.
«…Напомним, что Виктор Кругляков до марта этого года являлся начальником городской милиции, а с лета возглавлял ряд коммерческих структур, связанных, в частности, с Морским пароходством.
И о погоде. Сегодня ожидается…»
…Остаток дня прошел для Владимира Александровича трудно: он был задумчив, невпопад отвечая на шумные вопросы детей, ужинал без аппетита, а потом, когда девчонки засобирались спать, тихо и основательно беседовал о чем-то с женой.
Сначала позвонили по телефону — трубку взяла дочь, и, пока она ходила за Владимиром Александровичем, на другом конце провода уже нажали на рычаг. Все по науке — убедились, что клиент на месте. А затем уже — и сами пришли…
Он открыл дверь сразу же, не потрудившись посмотреть в глазок.
— Виноградов? Владимир Александрович?
— Ты ж меня знаешь, брось! Проходите…
Из трех пришедших одного, старшего, капитан знал, хотя и не близко — он как-то приезжал от «организованной преступности» за информацией об СП, которое проходило и по разработке Виноградова. Второго тоже раньше видел — «комитетчик» из Пассажирского отдела. Третий, совсем молодой высокий парень, был явным новичком.
— Ну, ты понимаешь…
— Да ясно. Санкция есть?
— Конечно! — старший завозился с защепкой кожаной папки.
— Задержание? Обыск? — Виноградов удивился сам себе: говорил деловито, вежливо, будто не к нему — а он пришел проводить неприятные, но необходимые следственные действия.
— Полная программа! — улыбнувшись как коллеге и партнеру, вздохнул старший.
— Проходите! Только так… Понятые — соседи, никаких там внештатников, случайных прохожих…
— Годится. Хозяин — барин! — вставил «комитетчик».
…Обыск был недолгим и по сути формальным — все понимали, что профессионал-опер, к тому же еще заранее ожидавший такого развития событий, не станет держать в доме ни каких-либо компрометирующих документов, ни наркотиков, ни «левого» оружия… Изъяли: табельный «Макаров», охотничье ружье с разрешительными бумагами, валютную мелочь — долларов двести, — аккуратно подколотую к таможенным декларациям отца, жены и самого Виноградова. Владимир Александрович понимал — обыск носит характер скорее психологический, чем прагматический.
— Замечания есть? Заявления? — обратился к понятым молодой, которого посадили составлять протокол.
— Заявления… Есть! Очень хорошие ребята, честные, всегда помогают… — горячо начала соседка, повернувшись почему-то к «комитетчику».
— Да не об этом! — отмахнулся старший. — По самой процедуре!
Девчонки, слава Богу, уже спали. Виноградов оценил корректность коллег — в детской даже не рылись, вполне резонно полагая это бессмысленным и доверившись слову Владимира Александровича.
— С этим — все? — когда за понятыми закрылась дверь, поинтересовался он.
— Да. Собирайся, — кивнул старший. И, слегка помешкав, добавил: — Оденься потеплее, там холодно сейчас. И поесть чего-нибудь…
— Ключи? Часы?
— Оставь здесь — все равно изымут. Завязки вынь из куртки…
Пришлось расстаться и с крестиком на латунной цепочке — не положено!
— Прощайтесь!
Жена вела себя великолепно, и Виноградов, спускаясь по лестнице, подумал, что хоть в этом ему в жизни повезло.
— Так в связи с чем меня все-таки забирают? — поинтересовался капитан, когда машина вырулила из двора в сторону центра.
— Ты ж читал в постановлении.
— Ага! Там только номер уголовного дела и статья: соучастие в хищении, в особо крупных. А фабулы — нет.
— Заметил… — усмехнулся старший. — А что же сразу не «возбухнул»?
— Пока смысла нет, — Виноградов не стал говорить, что заметил и кое-что еще: в протокол не были внесены ни «чекист», ни старший, присутствовавшие при обыске и принимавшие в нем участие. Это тоже нарушение уголовного процессуального кодекса, причем грубое, — козырь для адвоката.
— Логично… Ты нам, сам понимаешь, не нужен. Дашь расклад на этих… — «комитетчик» ткнул пальцем куда-то вверх и чуть в сторону, — …и топай домой.
— Как лично тебя вывести из дела — наша забота. Поверь, возможности есть! Ты же сам сыщик, — перегнулся с переднего сиденья старший. — Куришь?
— Бросил.
— Правильно! — поддержал чекист. — Мне говорили — Виноградов профессионал, не дурак, с ним можно иметь дело…
— Привезли? — дежурный опер с пижонской бородкой на мгновение оторвался от телефона: — Посади его туда, в коридор. Кто с ним будет работать?
— Шеф сам хотел.
— Ладно… — он опять вернулся к прерванному разговору: — Да я и не знал, что она замужем за тем хмырем. Вижу — баба как баба, тем более пила…
Откинувшись на спинку старого дерматинового стула, Виноградов слушал бесконечную и пошлую трепотню бородатого. Несмотря на поздний час — было около двенадцати — жизнь в коридорах и кабинетах «регионалки» — Управления по борьбе с организованной преступностью — не замирала. То с деловым и сосредоточенным видом, то весело и шумно переговариваясь, сновали оперативники в шикарных, модных, но одинаковых, купленных, очевидно, на общей «выездной торговле» какого-нибудь обслуживающего магазина костюмах, — и от этой одинаковости они, костюмы, казались безвкусными и сиротскими. Двое спецназовцев в форме и бронежилетах провели кого-то основательно побитого, со скованньми наручниками запястьями. Процокала каблучками задастая секретарша.
Все проходящие, не видя, скользили по нему взглядом, безошибочно определяя здешний статус Виноградова. Пару раз мелькнули знакомые лица.
Вот в кабинет начальника пронесли изъятое только что на обыске у него дома, вот уже прошли, закончив рабочий день, сделавшие свое дело виноградовские «гости» — прошли мимо Владимира Александровича молча, только молодой не удержался и пожелал спокойной ночи.
Наконец тяжелая дубовая дверь руководящего кабинета раскрылась, и задержанного вежливо пригласили зайти.
— Добрый вечер, Владимир Александрович!
— Не сказал бы, товарищ полковник… Для кого как.
Виноградов знал нынешнего начальника Управления еще капитаном, старшим опером в группе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Когда-то они невзлюбили друг друга, беспричинно, с первого взгляда. На решении служебных вопросов это, однако, не сказывалось. Кроме шефа в помещении находился еще один сотрудник — худощавый парень в очках, с лицом молодого преуспевающего брокера.
— Знакомьтесь: Тарасевич Сергей Иванович. Старший оперуполномоченный из группы по борьбе с коррупцией в правоохранительных органах. Очень талантливый квалифицированный сотрудник!
— Польщен, — слегка поклонился Виноградов. — Чем обязан?
— Неужели не знаешь? Не лукавь… Ребята говорят ты их ждал? И вроде как вел себя правильно?
— Серьезно?
— Куда уж серьезнее! Ладушки. Сейчас тебя Сергей допросит — в качестве свидетеля. По делу о хищениях в Пароходстве, об обмене чеков Внешторгбанка… Потом — в камеру. И — думай! Завтра поговорите еще.
— Круг вопросов? — Виноградов понимал, что та давняя история, из-за которой он вынужден был уйти из Морского отдела, много раз «обсосанная» прокуратурой и инспекцией по личному составу, послужила только формальным поводом для задержания. Так его, тактически грамотно, «подтягивали» к идущему сейчас делу о коррупции в Пароходстве. Как говорится, «фактура жидкая», но мало ли чего не наговоришь на себя — за трое-то суток в камере?
— Степаненко. Кругляков. Ваш, транспортный, генерал. Начальник Морского отдела милиции. Первые лица Пароходства, — деловито перечислил Тарасевич.
В это время зазвонил телефон.
— Слушаю?
Нажатая, очевидно, случайно кнопка динамика разнесла по кабинету басистый, довольно-таки невнятный, но показавшийся Виноградову безмерно родным голос Шуры Кошеля — старого друга и адвоката. Кошель, судя по всему, был здорово пьян.
— Я адвокат задержанного Виноградова Владимира Александровича. Он у вас?
Молодец Шура, подумал капитан. И жена молодец. Теперь поборемся…
Полковник отключил динамик, и сейчас можно было слышать только его.
— Нет… Разумеется… По закону — в течение суток… Нет. Никакого залога… В порядке статьи сто двадцать второй… Это ваше право… Да, завтра с утра. До свидания!
— Оперативно, — дождавшись, когда начальник положит трубку, констатировал Тарасевич.
— Четко! — согласился полковник. И к Виноградову:
— Поверишь — всегда уважал.
— Верю, — скромно кивнул Владимир Александрович. — Я рад, что вам понравилось.
Следуя за оперативником в бывшую внутреннюю тюрьму НКВД, где в наши дни разместился изолятор временного содержания, капитан то и дело спотыкался идти в обуви без шнурков было непривычно. Досмотр, дактилоскопия, вопросы, подписи… Знакомая долгие годы рутина. Очутившись наконец в камере, Виноградов рухнул на койку и почти сразу же уснул…
Тот сыщик, Сергей Тарасевич из «борьбы с коррупцией», был очень симпатичным. И парень из прокуратуры, его тезка, — он тоже был симпатичным и умным. Вообще в оперативно-следственной группе подобрались отличные профессионалы, четко и грамотно делающие свое дело… Но Виноградову от этого было не легче. Скорее — наоборот.
Противно лязгнуло, и Владимир Александрович подал в открывшуюся кормушку начисто вымытые миску и ложку: ужин кончился.
— Спасибо, — вежливо поблагодарил он.
Ничего не сказав, пожилой сержант снова щелкнул запорами и, звеня алюминиевой посудой, двинулся дальше по бесконечному коридору.
— На здоровье! — сам себе ответил Виноградов, половчее поправил скатанную в кулек куртку и, используя ее в качестве подушки, растянулся на полированных досках. Белья, одеял и прочей буржуазной роскоши здесь не полагалось, ночью было довольно зябко — а в остальном, что Бога гневить, условия вполне удовлетворительные: трехместная камера — на одного, унитаз, вода в кране — круглые сутки… Только позже капитан догадался, что сделано это было не по упущению и не по доброте душевной — опера оставляли необходимую свободу для маневра. Действительно, будешь себя плохо вести — подселим кого попротивнее или кинем «по ошибке» к блатным. А за хорошее поведение… вполне возможно, что и матрац разрешим!
Потихоньку пощипывая остатки хлеба, Виноградов подводил итоги минувшего.
Итак. Повод для задержания был абсолютно липовый. Наспех допрашивавший его в качестве свидетеля прошлым вечером Тарасевич даже не пытался сделать вид, что это не так.
— Владимир Александрович! Ну вы же умница… Пожалейте меня — закончим поскорее с этой ерундой, и кто куда. Я — домой, вы — в камеру, а?
— А что — второе обязательно?
— Увы, Владимир Александрович! Даже и обманывать не буду. Ну, надо нам, чтоб Виноградов посидел, — а уж сколько: трое суток, месяц или до суда — это от вас зависит…
— Ну, тогда я не тороплюсь.
— Имейте совесть! Я вот сейчас вкратце…
Тем не менее прошло более двух часов, прежде чем они расстались до следующего утра.
— Подпишите, Владимир Александрович. Здесь, здесь и здесь вот. «Протокол с моих…» Господи, совсем сдурел — кому объясняю!
— Ради Бога! — Виноградов привычно расписался. Текст протокола допроса слово в слово повторял многочисленные объяснения, дававшиеся им в различных инстанциях полгода назад. «Криминалом» в этой истории не пахло — воняло политикой.
Наутро разбудили то ли в шесть, то ли в семь — завтрак. Часов в камере не было, во времени Виноградов ориентировался плохо, а спросить у надзирателей не хотел — то ли из робости, то ли из неохоты унижаться.
Попив только сладкого горячего чая — аппетита не было совершенно — капитан вновь пристроился вздремнуть. Толком не успел: «выдернули» на допрос…
Что ж, для первых суток неплохо — четыре допроса, каждый от одного до трех часов: вполне добротный рабочий день. Или если считать это как раунды… С разными партнерами…
Проще всего было с «комитетчиками».
— Ты же понимаешь, мы не менты — как скажем, так и будет… — начали они, после чего последовала какая-то ахинея про шпионаж в пользу сопредельного государства, неслужебные связи с германской полицией и Интерполом, и вообще: «Ты у нас давно на примете!» Затем — резкий поворот в стиле: «Но он же наш человек! Патриот!» — с прозрачными намеками на успешное и взаимовыгодное сотрудничество между отдельными милиционерами и отдельными чекистами в недавнем прошлом. После чего на стол перед Виноградовым легли компьютерные распечатки его телефонных переговоров.
Все чин чином — подписи, санкция прокурора… Это было плохо. Очень плохо!
«Старшие братья» сделали свое дело великолепно: расслабив, а затем, наоборот, «разогрев» Виноградова, они передали его Тарасевичу. Задумано было все толково, но, как позже понял капитан, дуэт заведомо был обречен на сбой — уж больно каждому из партнеров хотелось утянуть к себе пальму первенства… Многолетний антагонизм между политическим и криминальным сыском по-прежнему давал о себе знать.
— Ты же понимаешь, мы, сыщики, не то, что теоретики из госбезопасности… — почти слово в слово повторил предшественников Тарасевич. И, повздыхав вместе с Виноградовым о том, что вот если бы милиции еще и технику комитетскую — а уж наши опера не чета им! — тогда можно было бы такого…
Сережа упивался собой и своей миссией — даже Виноградову, подозреваемому и задержанному, нравилось смотреть, как он работает. Тарасевич то прибавлял пафоса и стремительного напора — то переходил на мягкую доверительность, оперировал сложными логическими построениями — и тут же растворялся в мягком тумане эмоций… Он слушал в основном себя — и Владимир Александрович нужен был только как необходимый реквизит моноспектакля.
Очевидно, Сергея Тарасевича в детстве много били и обижали…
— Вы же понимаете, Владимир Александрович, что прокуратура является основной движущей силой не только данного уголовного дела, но и всех процессов, происходящих в современном правовом пространстве. Оперативные работники министерства безопасности и милиции, безусловно, помогают нам, но и только! — констатировал следователь прокуратуры по особо важным делам, когда Виноградов в конце концов достался и ему. Следователь был молод, вежлив и неглуп.
Собственно, все их общение заняло не более часа. Представившись, он некоторое время ощупывал Владимира Александровича нейтральными вопросами, угостил чаем и только после этого достал бланк протокола:
— Без адвоката, как я понимаю, отвечать не будете?
— Не буду, извините, — застенчиво улыбнулся капитан.
— Ну и ладно, — покладисто согласился следователь, заполнил с предыдущего, еще свидетельского, допроса виноградовские данные. — Та-ак… «От дачи показаний в отсутствие адвоката отказался». Верно?
— Верно.
— До свидания! — попрощался следователь за руку и ушел, оставив Виноградова в недоумении.
После этого они еще долго общались с Тарасевичем — так долго, что пришлось даже напомнить про законный ужин…
Хлеб как-то незаметно съелся. По расчетам Владимира Александровича, подходили к концу первые сутки задержания, а адвоката все не было — это беспокоило.
Так. Что они за день поимели?
Официально, под протокол — ни хрена. А неофициально? На уровне доверительного трепа? Кажется, тоже — ни хрена…
Несколько общеизвестных сплетен о первых лицах Пароходства. Конспективное изложение собственных же виноградовских неудачных оперразведок двухлетней давности. Пара сомнительных фактов, которые «не ловятся»… Да! Сувенир для Тарасевича, элегантная графическая схема, какими славился Владимир Александрович, — кружочки, стрелочки, звездочки: паутина коррупции! Бред, но красиво — пусть вошьет в секретное дело… может, генерала получит.
Та-ак. Допрос ведь — это, так сказать, дело обоюдное: хочешь, не хочешь, поток информации вдет в обе стороны. Какими знаниями обогатил бедного узника день минувший?
По всему видать — с Пароходством покончено в принципе — вся верхушка под арестом. Снова, мать ее, политика — роют под Москву, ищут выходы к самому… Ладно, черт с ними со всеми! Своих проблем хватает.
Ребята молодцы — вышли все-таки на «милицейский след». Кругляков! Видимо, разрабатывали его плотно — и не только его: «транспортного» генерала, потом начальника Морского отдела… Все логично!
Владимир Александрович представил себе раз виденный огромный компьютер госбезопасности:
«…Разрабатываемый: Кругляков. Связь: Виноградов…
…Разрабатываемый: Храмов. Связь: Виноградов…
…Разрабатываемый: Степаненко… Иванов… Петров… Сидоров… Связь: Виноградов!»
Да что ж это, в конце концов, за Виноградов такой? А подать его сюда! И подали… Все, как отмечено выше, логично.
Плохо быть общительным. Плохо соваться куда не просят. Плохо выдумывать что-то такое этакое, не как в наставлениях по оперативной работе образца пятьдесят восьмого года… Плохо и вредно для здоровья.
Дурак ты, Саныч, дурак! Сидел бы и не высовывался… Ладно, эмоции побоку… Что у них есть?
История с обменом чеков? Туфта!
Стенограммы «прослушки» за последний месяц, может, чуть больше? Ну и что? Была пара разговоров, скажем так — сомнительных… Но с кем? С «источниками»! А в негласной оперативной работе правила гибкие — на самой грани. В отношении своего человека сыщик много кое на что должен сквозь пальцы смотреть — это азбука. Даже больше — это способ выживания агентурной сети.
Степаненко… Парни совершенно обоснованно подозревают его в организации убийства генерала. И вот тут-то звоночки телефонные от Мастера не в жилу, ох не в жилу! Хотя лишнего вроде там ничего не было сказано, но… все равно некстати.
Коротко лязгнул запор:
— Пошли!
— Сколько времени? — счел возможным поинтересоваться у сержанта Виноградов.
— Десятый час, — не глядя на циферблат, ответил надзиратель.
Вот гады, с оттенком уважения выругался про себя капитан. Адвоката продержали до самого упора — еще чуть-чуть, и было бы нарушение законности. А так — ничего особенного, все в пределах кодекса… Гады!
— Завтрак!
Не успевший проснуться Виноградов уже дисциплинированно принимал из рук дежурного свою пайку: сегодня кроме чая давали вполне аппетитно пахнущую пшенную кашу.
Умывшись и позавтракав — кроме казенного, он побаловал себя еще и принесенными вчера адвокатом крекерами — Владимир Александрович почувствовал себя в целом неплохо. Если, конечно, такое определение вообще было приемлемо в данной ситуации.
По сути, нормальный опер — существо в бытовом отношении крайне нетребовательное. Ею способность к универсальной адаптации вполне позволяет спать сытым и голодным, под грохот работающего за стенкой дизеля, на составленных стульях, голых досках, в холодильнике мясокомбината, сидя или даже стоя на офицерском собрании. Поэтому и вторая ночь в камере прошла для Виноградова незаметно.
Естественная реакция на стресс последних дней — даже вечно горящая под потолком лампочка не раздражала… Что же касается пищи, то за пять курсантских лет в высшей мореходке Владимир Александрович приноровился потреблять все. Хотя, конечно, ресторанная или, скажем, домашняя еда никогда не оставляли его равнодушным.
Жить было вполне можно! Ручку он со стола у Сережи спер, газеты в камере лежали — хотя и не свежие, хотя и для других целей… В одной даже кроссворд оказался…
Однако время шло, а Виноградова не вызывали, настроение постепенно портилось. Почти все клеточки кроссворда были уже заполнены, газеты прочитаны, озадаченный желудок застенчиво напомнил, что пора бы уже и пообедать…
Оставив безуспешные попытки заснуть, капитан вдруг заметил, что нервно и быстро ходит по камере. Ага! Узникам положено считать шаги… Туда. Сюда. Сколько будет? Четырнадцать. Или тринадцать с половиной? Если считать от угла до угла… Это занятие отвлекло ненадолго.
Виноградов вспомнил фильм «Ленин в Польше»: вождь мирового пролетариата в жилетке и белой рубашке шатается от стены к стене германского каземата… И еще: «Ильич, озабоченный, мечет шажки». Это, впрочем, из другой оперы… Еще: старички в «Матросской тишине»… Еще, кое-кто из знакомых, сидевших и сидящих…
Это же тактика, говорил себе Владимир Александрович. Элементарно, он сам так делал много раз — задержанный изолирован, не знает, что творится снаружи, нервничает, суетится…
Виноградов подошел к забранному железом окошку — был виден кусочек темнеющего неба, холодного и безлунного. Обернулся: металлические нары с полированным деревом досок, черный унитаз, умывальник… Дверь — «глазок», «кормушка». На стене — крестик из хлеба, надпись: «Спаси и сохрани!» И другие надписи: имена, даты, статьи… Страшно…
— Пойдем!
Дверь открылась как всегда неожиданно, и через минуту капитан уже увидел Тарасевича, заполняющего казенный бланк.
— Все!
— Забирай, — кивнул, посмотрев документы, старшина.
— Здорово! — улыбнулся Тарасевич, только что расписавшийся в получении для казенных нужд задержанного Виноградова.
— Привет, — не менее обаятельно улыбнулся Владимир Александрович и последовал за «своим» опером…
— Ну как? — поинтересовался Тарасевич, когда они пришли в его кабинет. И сразу же уточнил, что имеет в виду: — Плохо в тюрьме?
— Да, — вдумчиво согласился Виноградов. — Но в Приречье хуже было — там еще и стреляли…
Ему очень захотелось рассказать симпатичному оперу про Приречье, Кавказ, Халкарию, про то, какой он, в сущности, хороший и заслуженный, сколько всего сделал для борьбы с бандитами и прочей мразью, но было не место и не время.
— Я опять не вижу своего адвоката.
— А без него — не будешь беседовать?
— Нет, — с сожалением покачал головой капитан.
— Ну и ладно… — покладисто кивнул Тарасевич, вставая из кресла, за которым мгновение до этого расположился. — Беседовать, собственно, и не о чем. Пошли назад!
— Одна-ако! — Виноградов был ошарашен. Этого он не ожидал.
— А ты как думал? Мы что — груши околачиваем? Сегодня утром Степаненко взяли вместе со всей бражкой — наглухо, сидеть будут до второго пришествия…
— Мастер же — иностранец? По паспорту…
— Да там одного оружия — шквал! Консул как увидел — аж затрясся…
Они стояли перед дверью кабинета, не переступая, однако, порог, отделяющий его от коридора.
— Не-ет, только по закону — вместе с гебешниками… Так теперь все прояснилось? Я могу идти? — Виноградов старался изобразить радостное изумление. — Наконец-то!
— Чего?! — расхохотался Тарасевич. — Куда идти?
— Домой, — бесхитростно повторил капитан.
— Слышь, ты… — лицо оперативника внезапно посуровело, голос почти перешел на шепот. Виноградов с профессиональным удовлетворением отметил, что оба они изучали систему Станиславского не в классе, а в суровой школе милицейской жизни. — Слышь, ты… Ты здесь сидеть будешь, пока плесенью не покроешься, понял?
— А что такое? — робко отшатнулся задержанный.
— Ты думаешь, Степаненко язык себе в задницу засунул? Да? Как бы не так! Тебя первого сдал — по самые дальше некуда, до гланд!
Виноградов сделал вид, что испугался:
— Он врет! Все врет! Я в глаза ему скажу…
— Ага, конечно! На очной ставке скажешь — когда мы уже все свои «поганки» выкрутим… Тогда хоть что неси — крест на пузе! А пока поскучай — мы потихоньку, помаленьку гроб тебе и заколотим…
— Что же мне делать, а?
— Садись. Пиши явку с повинной. Но чтоб по всей программе, без никаких… И завтра утром — будешь дома. Врать не стану, чистым не вылезешь теперь, но хоть до суда…
— А прокурор? Он вдруг не выпустит? — часто заморгал капитан.
— Прокурор! Ты же знаешь… Мы ему что вольем — то он и сделает. Еще ни разу не случалось, чтоб…
Виноградову надоело:
— Уймись…
— Как хочешь, — перейдя на нормальный тон, с полуслова понял его Тарасевич, — смотри, не прогадай. Ты мужик неглупый.
Владимиру Александровичу очень не хотелось возвращаться в камеру. Общение с опером было не только полезным, но и интересным, к тому же — мягкие кресла, телевизор… Можно было и насчет кофейку… Но вскоре капитан вновь мерил шагами пол своего «каземата».
Когда утром, на третий день задержания, Виноградова вывели из изолятора, он находился не в лучшей форме. Ночью плохо спал — кого-то все время таскали туда-сюда по бесконечному тюремному коридору, лязгали двери, лениво материлась охрана… Перед рассветом Владимир Александрович услышал — или ему показалось, что услышал? — долгий, отчаянный, не рассчитанный на посторонние уши женский плач: вынести его было невозможно.
Был момент, когда капитан был почти готов принять условия Тарасевича — не все, конечно, не сразу, но… Поторговаться, что-то написать не слишком существенное. Прийти к какому-то компромиссу… Господи, лишь бы вырваться из этих страшных, заляпанных колючей известью стен, пахнущих ненавистью и болью! Выключить дома свет — просто выключить свет и утонуть в мягком лоне привычного матраса…
Это скоро прошло. Как там у Шаламова? «Не верить, не просить, не надеяться» — три старых принципа, верный способ выживания российских зеков.
Ну хорошо. Первые трое суток, говорят — самые трудные, можно считать, выдержал. Дальше что? Есть семь — без предъявления обвинения. На это не часто идут, но для него, Виноградова, исключение сделают — «учитывая, что лицо может препятствовать установлению истины по делу». Но там уже — нормальная койка, белье, адвокат сколько угодно… Дальше — два месяца, потом еще до шести, потом до суда… А там уж — сколько дадут, и не обязательно зона…
Может показаться странным, но капитана как-то даже не интересовал вопрос — за что? Он лучше многих знал основополагающий принцип отечественного следствия: «Был бы человек — статья найдется!» Ребята работают грамотно, напористо, по социальному заказу — сам таким был… Ладно, тридцать два — не возраст, выйдем — разберемся.
Вопреки ожиданию, Тарасевича в кабинете не было.
— Присаживайтесь, Владимир Александрович!
Кроме знакомого по обыску «комитетчика», навстречу Виноградову поднялся мужчина средних лет, с неприметным лицом районного администратора. Заурядный облик несколько нарушался галстуком из «Вавилона» и матовым циферблатом массивного «Ролекса» на запястье. Хозяин — заместитель начальника Управления по борьбе с организованной преступностью — с сомнением смотрел, как задержанный обменялся с ними рукопожатием.
— Я не нужен больше?
— Спасибо, нет.
— Если что — позвоните по местному…
Когда в кабинете осталось двое, старший распорядился:
— Саша, нам тут чай оставили… Давайте! Не возражаете?
— Отнюдь! — Виноградов нисколько не обманулся приемом, но отчего же не воспользоваться, если предлагают… Дядечка, чувствуется, серьезный, не меньше полковника — вон как чекист Саша суетится, да и милицейские боссы так просто кому ни попадя свои кабинеты не уступают. Такие, как он, под старость предпочитают играть в либералов.
— Меня зовут Николай Николаевич…
Врет, подумал Виноградов. Точнее — конспирируется. На сто процентов — внешняя разведка или еще что-нибудь в таком духе.
— А меня — Владимир Александрович, — поклонился он, принимая от молодого чашку.
— Неужели? — рассмеялся, оценив, собеседник. — Кто бы мог подумать…
Он, полуобернувшись, взял со стола толстую папку с неподшитыми бумагами. Раскрыл:
— Точно!
Виноградов наметанным глазом оперативника разглядел протокол собственного допроса. Николай Николаевич пролистал другие следственные материалы.
— А, ерунда! — Он небрежно отложил папку. — Давайте поступим так… Я сразу же лишаю вас всяческих иллюзий, после чего предложу свой вариант, как капитану милиции Виноградову с наименьшими потерями вылезти из дерьма.
И что мы за это от капитана милиции Виноградова хотим. Как?
— Не возражаю. Некоторые сомнения, правда, вызывает начальный этап — я с последними иллюзиями расстался лет пять назад, когда на моих глазах прокурор после судебного заседания отымел адвокатессу прямо под гербом Российской Федерации. Надо, правда, признать, что это было перед седьмым ноября и оба находились в сильной степени алкогольного опьянения.
— Ладно, попробуем…
Он нажал клавишу японского диктофона.
«— Алле?
— Кругляков. Слушаю вас.
— Это я, из аэропорта говорю… Штука здесь.
— Народу… много вокруг?
— Хватает… и тут такая ситуация… Приеду — объясню.
— Номер рейса? Когда летит?
— Да тут, понимаете, может так получиться…
— Ты одно скажи — успеем?
— Должны…
— Давай тогда срочно — приезжай. Оставь кого-нибудь на всякий случай и кати сюда…»
— Узнали, Владимир Александрович?
— Генерала-покойничка — да! — запись была качественная, и хорошо поставленный баритон бывшего начальника Главка идентифицировался без труда. — А вот второй…
— Это один из его людей, неважно.
— Это не я.
— Знаю.
— Николай Николаевич… То, что вы прослушивали телефон Круглякова, — факт его личной биографии. Я с покойником со времен «Крота» не общался.
— Владимир Александрович, голубчик… Эту кассету мы изъяли при обыске. На квартире у Степаненко, на той самой квартире, где вы с ним встречались…
Глядя на изменившееся лицо Виноградова, собеседник доброжелательно улыбнулся:
— Любопытно?
— Любопытно…
— Продолжать?
Капитан молча кивнул, переваривая услышанное.
— Не буду интриговать — все, в сущности, проще, чем кажется. Мы генерала «слушали» с конца лета. А Степаненко генерала — чуть больше недели.
— Каким образом?
— Технически? Элементарно. «Жучка» повесили прямо на линию, в парадной — раз в день, как правило по вечерам, его боец приходил, «снимал» микрокассету, ставил новую…
— И вы что — не вмешивались?
— А вы бы как поступили? До поры до времени…
— Пока стрельба не началась, да?
— Ну, кто же мог подумать… Бывает! — Сожаления в голосе «Николая Николаевича» особенно не слышалось. — Так вот… Кассета с записью этого разговора — последняя. Ночью ее Степаненко прослушал — а утром генерала «хлопнули». Никаких мыслей не возникает?
Виноградов пожал плечами:
— А я тут при чем? Их проблемы…
Молодой комитетчик досадливо крякнул, но под взглядом коллеги стушевался и начал нервно собирать со стола остатки чая.
— Эх, капитан… Ладно. Слушай меня внимательно. Мастер с Кругляковым работали вместе — до того момента, когда тот снаряд, который через Халкарию отправили, «накрылся»… Степаненко начал на генерала грешить, тот — на него… Генерал нашел родственников хетагуровских, натравил их сначала на Эдика, потом на Бакониса, потом — на тебя. Степаненко тоже не промах — в долгу не остался!
— Я удивляюсь, что он еще раньше…
— Раньше не мог. Раньше паритет был.
— Не понял.
— Па-ри-тет! У Круглякова — коды и полковник, бывший начальник авиабазы. У Степаненко — второй ядерный снаряд. Одно без другого не много стоит, но…
— Какой снаряд? Второй?
— Да, Владимир Александрович. Да, голубчик. А что вас так удивляет? Где один — там и два…
— Про второй я ничего не знал. Клянусь!
— Верю. Но теперь-то знаете?
— Допустим… — Виноградов сразу же насторожился. Приближалась кульминация.
«Николай Николаевич» отложил недокуренную сигарету…
Это было чертовски соблазнительно. Но вполне могло оказаться очередной ловушкой.
Виноградов в бессчетный раз завозился на нарах — даже свернувшись калачиком, никак не удавалось упрятать под куртку одновременно и голову, и ноги. Владимир Александрович подумал, что, когда разрешат передачи, надо будет попросить у жены старую, курсантскую еще, шинель — долгополую, тяжелого черного сукна… Где-то она, кажется, в кладовке?
Виноградов отчетливо представил себе простецкую физиономию и хорошо поставленный баритон «Николая Николаевича»:
— Капитан! Что бы ты мне сейчас ни рассказал — я уже знаю. Такая, понимаешь, смешная ситуация… Двадцатый век — побеждает тот, кто контролирует средства коммуникации.
— Очень жаль… А так хотелось помочь… — Виноградов почти не придуривался: подследственный интересен, пока есть возможность торга.
— Да уж… Про телефон я уже говорил — давно слушали, с этой его пижонской «Дельтой» — с ней еще проще, на контроль радиопереговоров даже санкцию не требуют. «Зарядили» мы еще два адреса, в том числе и ту квартиру, где ты со своим другом Мастером встречался… Хочешь убедиться?
— Если не трудно. Было бы чертовски любопытно.
— Отнюдь… — Собеседник вынул откуда-то из-под стола тонкий, полупрозрачный листок, судя по перфорации — компьютерного происхождения. Не выпуская из рук, поднес к глазам Виноградова.
Поверхность бумаги была плотно забита бледными строчками печатного текста, Владимир Александрович успел разглядеть:
«С.: Начальник штаба у генерала Гадаева. Понял?
В.: Понял.
С.: Полетишь?
B.: Без гарантии. Из чистого любопытства.
C.: Расходы, транспорт, прикрытие — мои…»
— Впечатляет? — спросил «Николай Николаевич», отодвигаясь.
— Да-а… но ведь это же только последний разговор, до того, наверное, еще не… А предыдущие тоже можно посмотреть?
— Ну вы нахал! — вскинулся молодой. — Может, вам еще и список задействованной агентуры дать почитать? И план работы по делу?
Его старший коллега явно и не скрывая наслаждался ситуацией.
— Предыдущие… А что? Давайте! Как говорится, раз пошла такая пьянка…
На свет появился еще один похожий листок.
«В.: Что за штука?
С.: Контейнер такой… Типа бочки на двух полозьях. Метра два на полтора. По бокам — ручки, чтоб удобнее носить…»
— Удовлетворены?
— Да-а… — В животе у Виноградова заворочался противный холодный паук, тоскливая глухая тяжесть разлилась от затылка вниз по спине. — Оперативные записи…
— Легализуем, голубчик! И не сомневайтесь — понадобится, так легализуем. Обставим по всем правилам — любой прокурор сожрет! И не вякнет, время такое, а?
Свободного пространства для маневра больше не было — ни миллиметра. Каспаров в такой ситуации сдал бы партию…
— Вы готовы меня выслушать? — «Николай Николаевич» смотрел на капитана почти сочувствующе.
— Да.
— Тогда попробуем…
Виноградов мгновенно, как хороший боксер после нокдауна, собрался: по идее, беседа должна бы уже быть закончена — все, «крест на пузе», пишите прокурору. Но… Ребятам что-то надо, это неплохо, во всяком случае…
— Мастер в вас не ошибся, условия контракта выполнены блестяще.
— Спасибо.
— Это не комплимент. Это констатация факта. Открою маленький секрет — мы тоже искали те два снаряда, параллельно с прибалтами…
— Все-таки дружите?
— У них свои интересы, у нас — свои. Не в этом суть… Важно, что ты стартовал позже, а нашел первым.
— Повезло… Стечение обстоятельств.
— Ну, за те деньги, которые Мастер вам посулил… — самолюбиво вставил молодой. Было заметно — он относился к категории людей, которых мутит, когда при них кого-либо хвалят. Пусть даже делается это в оперативных целях.
— Завидуете? — грустно и укоризненно покачал головой Виноградов. — Зря…
Он скосил глаза на свои кроссовки с вынутыми шнурками.
— Было бы чему! — фыркнул молодой.
— Я могу продолжать? — поинтересовался «Николай Николаевич», по-отечески глядя на коллегу и Виноградова. Тон его не менялся: — Повезло… Что ж, везение — это тоже фактор, весьма значимый в оперативной работе. Разведчик без везения — пушечное мясо… шлак! Так вот. Вы свои обязательства перед Степаненко выполнили. Нет?
— Безусловно. Речь шла только об одной… штуке… — Владимир Александрович спохватился: — К протоколу это, разумеется, никакого отношения не имеет, так — игра ума!
— Разумеется… Я предлагаю вам другой контракт, не менее выгодный.
«Николай Николаевич» сделал эффектную паузу. Виноградов сделал внимательное лицо. Молодой чекист сделал вид, что его в кабинете нет.
— Исходная ситуация та же: все ищут похищенный ядерный снаряд. Назовем его «номер два». Ваша задача — чтоб наниматель нашел его раньше других. Наниматель на этот раз — наша «фирма». Все просто…
— Гонорар? Тут уже были какие-то намеки…
— О! Вы можете назвать мне что-нибудь дороже свободы?
— Хотелось бы конкретнее…
— Пожалуйста. История с Мастером в уголовное дело не попадет. Больше того — мы не станем приобщать к легализованным материалам вообще ничего из «прослушки»… Пусть твои милицейские соратники покувыркаются самостоятельно — из истории с чеками им ничего не вытянуть, это ясно, а остальное от тебя зависит: захочешь, дашь «расклад» по своим начальникам, захочешь — не дашь… Им на тебя «показать», как я понимаю, нечего, так что…
— Лучше, конечно, если ты нам сейчас что-нибудь «дашь» под протокол — про начальника Пароходства, про своего шефа из Морского отдела. Мы бы тогда сразу «регионалам» пасть заткнули и смогли уже сегодня добиться от них твоего освобождения под подписку — все-таки формально они задерживали…
Виноградов и «Николай Николаевич» одновременно посмотрели на ретивого чекиста как на больного. Помолчали. Вздохнули. Тот уже и сам понял, что сказал что-то не то, задвигал руками, переставляя на журнальном столике чайные принадлежности, рассыпал сахар.
— Сколько у меня есть времени, чтобы подумать?
— О-о! Это зависит только от тебя: хочешь — решай прямо сейчас, хочешь — ответишь года этак через три-четыре… Только вряд ли тогда это нас заинтересует.
Торопиться не надо, не надо спешить, осадил себя Виноградов. И верить ничему не надо… Слепому видно, что им нужно: после того как задержали Мастера и разворошили его команду, концы обрубились — никого нотою в окружение Степаненко не внедрить, а так глубоко и плотно, как капитан Виноградов, в этой «ядерной» истории никто не сидит…
— А если я не оправдаю? Ну — не оправдаю оказанного доверия?
— Надо постараться… Да и все равно — хуже-то не будет?
Владимир Александрович посмотрел на электронное табло в дальнем углу — если часы не врут, до истечения трех суток осталось не так уж много… Стоило рискнуть.
— Давайте вернемся к этому разговору завтра с утра? А?
Молодой отреагировал бурно. «Николай Николаевич», казалось, не удивился:
— Воля ваша… Но с течением времени условия будут меняться. Не в вашу, разумеется, пользу… Думайте! Захотите повидаться — меня найдут… — Он кивнул коллеге, чтоб вызвали сопровождающего.
Владимиру Александровичу было очень плохо — привыкший доверять своему ощущению времени, он прекрасно понимал, что с каждой минутой его шансы оказаться сегодня дома неуклонно стремятся к нулю. Задержанного или выпускают до истечения трех суток, или не выпускают вообще. Промежуточные варианты, в основном, относятся к области теории права… Закончился ужин — значит, сейчас не меньше восьми. Или начало девятого…
— Пошли… Вещи возьми, не оставляй тут ничего.
Виноградов шел по бесконечному коридору за усатым старшиной — не впереди него, а за! — и не позволял, запрещал себе поддаваться сладкой, заполняющей все существо, почти мучительной надежде. Если бы сейчас, именно в этот момент его попросили о чем-то — Владимир Александрович, наверное, натворил бы массу глупостей: дал какие угодно показания, подписал любую ахинею, разрыдался…
Обошлось… Входя в уже знакомый кабинет Тарасевича, капитан уже вполне владел собой.
— Проходите. Присаживайтесь.
Незнакомых не было. Курящий у окна Тарасевич, следователь прокуратуры — тот самый, покладистый… На одном из двух свободных стульев — Сашка Кошель, адвокат и веселый пьяница. Представитель защиты старался выглядеть невозмутимым.
За руку Виноградов поздоровался только с Кошелем.
— Начнем?
— Да, пожалуй…
Следователь прокуратуры обратился к Владимиру Александровичу:
— Вы подтверждаете показания, данные в качестве свидетеля до задержания сотрудниками милиции?
— Какие показания? — уточнил Виноградов.
— По поводу обмена чеков в Пароходстве… Вот протокол допроса, вот оперативник, который его писал…
— Подтверждаю.
Следователь придвинул к себе бланк и начал переписывать сначала установочные данные, а затем и сам текст протокола, составленного в первый вечер Тарасевичем. Он делал это молча, не задавая, к удивлению Виноградова и его адвоката, никаких уточняющих вопросов, только поинтересовался номером ордера на ведение дела Кошелем…
Процедура заняла минут десять, и вышедшее из-под пера следователя заняло едва ли больше стандартного листа.
— Прочитайте. Если все верно — напишите и поставьте подпись.
Внимательно, выискивая подвох, Владимир Александрович ощупал глазами протокол — строчку за строчкой.
— Все верно, — он передал его адвокату.
Кошель не менее тщательно прочитал процессуальный документ и вернул его подзащитному:
— Подписывай.
Выполнив необходимую формальность, Виноградов вернул протокол.
— Ознакомьтесь…
Следователь достал из папки два экземпляра типографского бланка, с заготовленным заранее машинописным текстом. Прежде чем передать его подозреваемому, проставил дату от руки.
«Следователь по особо важным… рассмотрев… установил… в действиях отсутствуют признаки… для задержания не имеется оснований…»
— Не прокомментируете? — вежливо поинтересовался Кошель.
— В каком смысле? A-а… Я, собственно, хотел сделать это еще два дня назад, как только получил от оперов материалы. Нужно было только формально допросить Владимира Александровича — и нет проблем… А он, понимаете, отказался без адвоката… Что же, гражданские права — дело святое!
— А потом?
— Потом? Потом выходные были — суббота, воскресенье… У вас есть основания для жалобы?
Кошель тихо скрипел зубами. Виноградов чувствовал себя сопливым пионером. Тарасевич улыбался…
Следователь обращался к защитнику:
— Видите ли, коллега, квалификация действий Владимира Александровича — вопрос весьма сложный и спорный…
Сыщики считают так, я — так, а мое начальство, может быть, совсем иначе… Милиционеры, конечно, несколько перестарались — можно было обойтись без крайних мер, но… Закон дает органам внутренних дел такие права. Можете, впрочем, написать в горпрокуратуру…
Виноградов стонал и плакал — про себя, разумеется, не выпуская позор наружу: гады, как классно обгребли! А он-то думал…
— Можем идти?
— Разумеется! О! Как раз ровно трое суток… — ответил за следователя Тарасевич, с радостным удивлением посмотрев на часы. — Надо же, как удачно.
— А вещи? Изъятые при обыске? Удостоверение? — От злости Виноградов почти пришел в себя. — Сюда меня на машине привезли…
— Тихо-тихо! Не нервничай, — придержал подзащитного за рукав Кошель и обратился к уже стоящему в дверях следователю: — Действительно… Как бы с документами решить вопрос, с вещами…
— Все вопросы — вот, к оперативнику. Он пропуск выпишет и вообще… Договоритесь, когда надо будет подъехать, если есть какие-то проблемы. Всего доброго! — Следователь эффектно покинул поле выигранного боя. — Слышь, не при адвокате… Ты думаешь — ты умный, да? Всех обставил — и отскочил? Не-ет… Это только начало! Мы тебя и без прокуратуры… — Тарасевич не угрожал. Он просто обрисовывал реальные перспективы дальнейшей милицейской судьбы Виноградова.
5
…и повинен есть, и суд себе ям и пию…
Утром Виноградова разбудил телефон.
Он привычно вынырнул из-под огромного теплого одеяла, свесил на пол босые ноги — и вдруг замер, не в силах сделать больше ни одного движения… Отголосок пережитого страха противно заныл в груди.
Телефон продолжал надрываться.
Владимир Александрович посмотрел на темный циферблат в углу: скоро двенадцать. Жена уже отвела детей. Может быть, она — с работы? Вряд ли…
Телефон замолк, и Виноградов внезапно понял, что это теперь всегда будет с ним — ощущение кого-то третьего «на проводе», боязнь неурочных визитов, жизнь без долгосрочных планов…
Началась новая серия звонков, и, пересилив себя, он снял трубку:
— Слушаю.
— Доброе утро. Извините. Эю Владимир Александрович?
Голос был незнакомый — пожилой, интеллигентный.
Не страшный.
— Да.
— Вас беспокоит… Моя фамилия Гессен, Анатолий Михайлович. Я адвокат господина Степаненко.
— Очень приятно! Только вы знаете — у меня телефон очень плохо работает… Помехи! Почти ничего не слышу…
— Я в курсе, Владимир Александрович! Поэтому и хотел спросить — не найдется ли лишних полчаса? Где угодно, когда угодно…
— Конечно, конечно! Господин Степаненко говорил о нас, — Виноградов импровизировал на ходу, страхуясь от любопытных ушей и заодно примериваясь к партнеру. — Это ведь вы интересовались книжкой Фрайберга по игло-рефлексотерапии?
— Да-да, совершенно верно! — моментально подыграл Гессен. — Я понимаю, что, может быть, несколько несвоевременно…
— Что ж поделаешь… Недоразумение — я надеюсь, что…
— Ради Бога! Ни слова об уголовном деле! Я, знаете, очень строг в вопросах адвокатской этики…
— Разумеется! Я вам дам книжку почитать, договоримся, когда вернете, — и все! У меня, знаете, своих проблем хватает.
— Прекрасно! Итак, где мы встретимся?
Анатолий Михайлович с сожалением заглянул в пустую рюмку и отставил ее:
— Хороший коньяк.
— Можно заказать еще.
— Нет, не стоит. Я за рулем…
Адвокат Гессен был худощавым и рослым, с некрасивым, но породистым лицом немецкого барона. Слегка грассирующая речь, хорошие манеры — он был вполне уместен в этом шикарном кафе в центре города. Виноградов выглядел заметно бледнее.
— Значит, по поводу Степаненко…
— Тут можете не беспокоиться. Завтра его выпустят.
— А оружие?
— Лично при нем не было ничего. А то, что нашли в машине, — ребята взяли на себя. Мастер, чистая душа, — ни сном ни духом.
— Насчет «прослушки»?
— Все не так просто… Вы закон об оперативно-розыскной деятельности читали? Читали… Вот если бы вы язык распустили, да мой клиент на себя наговорил, да еще бы кто-нибудь — тогда да, эти стенограммы — вещдоки убойной силы. А так — воздух, ерунда! Они чего-нибудь стоят, только если «обставлены» по всем правилам процессуального кодекса… А на это время нужно. А его у ваших бывших коллег нет!
— Почему — бывших?
— Ах, простите! — расхохотался Гессен. — Нет, серьезно… Они ведь хотели нахрапом, как и в случае с вами — авось что выйдет. У господина Степаненко прицепились якобы к оружию, у капитана Виноградова — к якобы хищениям валюты… И думали «раскрутить» под шумок.
— Когда я встречусь с Мастером?
— А нужно?
— Я думаю — да. Мои обязательства выполнены, хорошо бы получить кое-что…
— Собственно, финал истории с тем… изделием известен уже из газет.
— Ну, если вы в курсе нашей с Мастером договоренности…
— Только в общих чертах.
— Он должен мне не за результат. Он должен оплатить сам процесс.
Гессен пожал плечами:
— Сколько? Я уполномочен рассчитаться.
— Да то-то и оно… Если относительно первого, как вы выразились, изделия, все ясно, то вот что касается второго…
— Простите? — поползли вверх брови адвоката.
Один знакомый пилот рассказывал когда-то Виноградову, что в авиации есть такое понятие: «скорость принятия решения». Это когда надо решать — поднимать разогнавшийся самолет в воздух или оставить его на земле. Стремительное развитие событий вплотную подогнало в этот миг стрелку невидимого прибора к критической отметке. Надо было выбирать.
— А вы не в курсе?
— Я — ладно, а вот относительно вас…
— Послушайте!
Виноградов понял, что адвокат не на шутку встревожен.
— Знаете… Пожалуй, вам действительно лучше решить все вопросы с хозяином. А то я что-то…
— Хорошо. Только вот… — капитан придвинулся почти вплотную: — Запомните — у меня нет хозяев. У меня бывают только партнеры. Ясно?
Секунду помешкав — надевать капюшон или нет? — Виноградов вышел из здания аэровокзала. Темнело. Ветра почти не чувствовалось, и мелкий холодный дождь беспрепятственно перетекал из низких свинцовых туч, растворяясь в черных щербинах асфальта. Крохотные стайки курильщиков жались под навесами у входа и выхода из залов ожидания, то и дело расступаясь, чтобы освободить проход для прибывших очередным автобусом пассажиров…
Пора было сматываться домой; собственно говоря, вся эта затея с поездкой в аэропорт с самого начала представлялась бессмысленной и никчемной, без плана и конкретной цели…
Виноградов любил говорить, что в городе всего пять миллионов жителей. Половину знает он, вторая половина — его, а с остальными они просто имеют общих друзей. Это было настолько похоже на правду, что жена даже иногда сердилась: просто невозможно оставить мужа без присмотра в людном месте, вернешься — а он уже с кем-то лясы точит, очередного приятеля встретил!
Но и в этом отношении сегодня не складывалось: да, мелькнуло в толпе несколько знакомых лиц, поздоровался даже с парой человек, но все — не то, не те… Виноградов и сам не знал, что и кого ищет, зачем вообще тащился сюда через весь город, с тремя пересадками, пил вонючий буфетный кофе, слонялся между переполненными рядами кресел под грохот заходящих на посадку самолетов…
Можно не сомневаться — за эти два дня перерыта гора бумаг, опрошены все, кто возможно, облазан каждый закуток огромного аэропортовского хозяйства. Бригада отличных профессионалов — чекисты, сыскари из Главка, местная «воздушная» милиция…
И все равно ничего не нашли — даже тогда, когда еще было что искать… А сейчас — «поезд ушел»? Или его вообще не было? И почему неглупый мужик «Николай Николаевич» посчитал, что одинокому, усталому и всюду опоздавшему, коррумпированному и злому капитану удастся то, что не смогла сделать этакая махина?
— Стой! Руки за голову! Буду стрелять!
Повинуясь команде, Виноградов мгновенно замер, вскидывая вверх полусогнутые руки, — времени рассуждать не было.
— Гы-а! Саныч! Ты че — не узнал?
Капитан почувствовал приятельский толчок в спину и обернулся: исторгая добротный запах перегара ему в лицо, радостно скалилась круглая веснушчатая рожа с небольшим рубцом от давнего шрама на щеке.
— Ш-шут-точки… — процедил Виноградов, опуская руки. Очень захотелось, продолжая движение, вогнать кулак прямо в подставленную челюсть.
— Саныч, ты че? — растерянно заморгал мордатый, уловив, видно, что-то в глазах капитана. — Ты че? Я ж так просто… Ну, извини?
— Пошел ты! Инвалидом сделаешь, — Виноградов длинно выдохнул, успокаивая заколотившееся сердце, и пожал протянутую руку: — Здорово!
— Здравствуй, Саныч! — Собеседник был искренне смущен. — Извини! Я ж не знал, что ты такой дерганый стал.
— Задергаешься тут… Ладно, ерунда!
— Пойдем — «по соточке», а? Ты как — время есть?
— Вообще-то…
— Ты ищешь кого? Встречаешь? Провожаешь?
— Как сказать… Вот сейчас — тебя встретил.
— Дело! Так как насчет?..
— Пошли! Зарасти оно все…
Нельзя сказать, чтобы Виноградов и Виктор Гребнев по прозвищу Виконт были близкими приятелями. Скорее наоборот.
Виконт служил на Морском вокзале милиционером и достался, если так можно выразиться, Владимиру Александровичу по наследству — от предыдущего начальника отделения. Шесть дней до первого гребневского запоя они жили душа в душу… К чести Виноградова надо отметить — почти год он увлеченно играл в педагогику, покрывая многочисленные «залеты» подчиненного, познакомился с родителями и женой, даже заставил закодироваться — по большому блату, недорого и конфиденциально. Бесполезно… С огромным облегчением подписал Виноградов аттестацию и рапорт на перевод — терпеть дольше алкоголика и мелкого вымогателя на своем объекте не было ни сил, ни времени, а отдел охраны аэропорта как раз нуждался в младших инспекторах уголовного розыска. Не слишком принципиально, конечно, но тогда как раз шла «раскрутка» по убийству Квадрата, уже заведена была бордовая папка с первыми документами пресловутого дела «Крот», оформлялись загранпаспорта… Расстались без слез, по-деловому — изредка перезванивались потом, встречались случайно то в коридорах Управления, то на общих стрельбах…
Они прошли вдоль сетчатого забора, отделяющего шоссе от летного поля, небрежно махнув удостоверениями, миновали тучного вохровца, читавшего при тусклом свете запыленной лампочки какую-то затрепанную дребедень. Пересекли заставленный контейнерами и фанерными кубами немыслимых размеров двор.
— Сейчас, сейчас! — успокоил Гребнев спутника, отодвигая тяжелый засов. Со скрежетом отворились металлические ворота, и они оказались под куполом ангара.
— Сюда! — Виноградов нырнул вслед за Виконтом в темноту узкого прохода между штабелями, перехватил ручку придержанной хозяином двери и оказался, против ожидания, в другом ангаре, длинном, тускло отсвечивающем ребристым металлом стен… Потянулся извилистый, почти не освещенный коридор.
— Слышь… Здесь сам черт ногу сломит!
— Не-а! — обернулся довольный Гребнев. — Это только кто чужой, а мы привыкшие…
Наконец они добрались до цели.
— Прошу присаживаться!
«Кабинет» Виконта представлял собой крохотную фанерную выгородку без крыши, прилепившуюся в дальнем конце очередного чревообразного склада. Из обстановки имелось: строенное самолетное кресло в аварийном состоянии, измазанный засохшей краской гибрид столярного верстака и канцелярской тумбочки, телефонный аппарат и плакат с Арнольдом в роли Терминатора. Подняв голову, Виноградов увидел над собой переплетение металлических лестниц, труб, тросов.
— Ну как?
— В общем-то…
— Зато безопасно! — Хозяин уже разлил из початой бутылки. — Закусить, правда, нечем, но… За встречу!
— И за покойничка… за генерала! — на всякий случай «выстрелил» капитан. — В курсе? Ах да, тут же у вас такой шмон был… Что им надо-то было, а?
Гребнев отставил пустой стакан:
— Ну, наконец-то! Второй день жду… — Он вдруг расплылся в хмельной самодовольной улыбке: — А я сразу понял, что это ты! Ходит, понимаешь, по аэропорту, смотрит, вынюхивает… Сразу позвать меня не мог?
— Ага — сразу! Чтоб потом еще одни похороны по «Секундам» показали?
— Тоже верно… Ты, Саныч, всегда был — голова! Это хорошо, что ты теперь с нами работаешь… Привез?
Виноградов безошибочно понял, что речь идет о деньгах… С такими исходными данными импровизировать было уже значительно проще:
— Я что, Виконт, кассир? Мелко ты меня…
— Да нет… Но хотя генерал, земля ему пухом, лично рассчитывался — и ничего, — пожал плечами Гребнев.
— У меня все по-другому будет поставлено. Но об этом позже… Давай пока — излагай!
— А что излагать? — Где-то в глубине сознания, окутанного спиртовыми парами, шевельнулась настороженность. Виноградов понял, что нельзя ни на секунду терять темп.
— Что было после телефонного звонка?
Если бы собеседник сейчас спросил «Какого?», капитан оказался бы в весьма затруднительном положении… по счастью, этого не произошло.
— Ну, я когда ту хреновину нашел, хозяину позвонил сразу же…
— Знаю! Я рядом с ним стоял. Слышал. — Перед глазами Виноградова возник кабинет в Большом доме, диктофон, голос генерала и другой голос, — теперь он был уверен, что обладатель этого баритона сидит сейчас напротив. — Ты должен был приехать…
— А я и приехал! — Если у Виконта и были какие-то сомнения, то теперь… — Только позже.
— Да позже ты и на хрен не нужен был!
— Да ты выслушай, Саныч! Так уж получилось, что… Кто мог знать?
— Ладно. Давай по порядку.
— Сейчас… Может — допьем, а? Вы не сердитесь…
— Не сердитесь! Детский сад… Разливай давай. Слушаю.
— За нового босса? Я так понимаю?
— Подхалим ты, Виконт… Ладно!
— Я всегда вас уважал, и так — кое-какие слухи ходили про ваши с покойным дела, про Чистяка, про счеты с Мастером…
— По делу будешь говорить?
— Прошу прощения! Извиняюсь! Так вот — я сразу догадался, что это за хреновина. Полярники ее почти на виду поставили, я даже думаю, что они не в курсе…
— Стоп! Какие полярники? Давай сначала.
— Понял… У нас половину семнадцатого ангара Полярный институт постоянно арендует. Комплектуют всякие экспедиции там, пробеги, перелеты… Ну я не знаю — короче, в этот раз завозили всякую технику и приборы для «высокоширотки» — на льдину зимовать. Я с мужиками-то давно скорешился — нормальные ребята, не при делах… Спирта, тушенки, если надо — без проблем! Ну и так вообще… В тот день смотрю — сгружают машину, трейлер, а среди ящиков — та самая бочка, про которую хозяин ориентировал. Точно она была! Я сунулся проверить — хрен! Двое бугаев каких-то «левых» — не подойти. А «ксивой» я светить не стал…
— Ну правильно!
— Обижаете! Я вохровцев натравил — те проверили документы, все чисто, Ассоциация полярников, груз с сопровождающими — от Прибалтийской географической обсерватории, убывают на действующую станцию… Значится: «оптические и радиометрические приборы».
— Ловко!
— Ну! Я хозяину позвонил — много же по телефону не скажешь, он сам учил, а потом… все равно до конца дежурства не смотаешься, у нас сейчас зам по розыску такая гнида… Да ты его знаешь — Бревенко!
— Дальше что?
— Чего? A-а… Я решил, чтоб время не терять, — поподробнее кое-что разведать про этих «прибалтов». Сел с мужиками из Полярного института, с постоянными посидел… То-ce, пришлось спиртяги немного…
— Ну?
— Ну и плохо мне стало — отравился, наверное. Консервами, что ли? Казалось — помру. Прилег, а в себя пришел только с утра… Да вы не думайте! Я ж там всю механику понял, в следующий раз…
— А «бабки» тоже в следующий раз получишь? А?
— Владимир Александрович! Но ведь я ж полдела-то сделал? Мы сначала договаривались — только позвонить, а насчет приехать…
— Ладно. Шучу. Что узнал?
— Значит, главное. Они отсюда вылетают двумя бортами на Тикси. Потом часть — останется, базу готовить. А другой самолет — прямо на льдину, все там выгрузит и обратно…
Гребнев еще продолжал что-то говорить, но капитан не слушал. Он знал больше собеседника. Теперь он знал практически все…
— Владимир Александрович?
Виноградов поднял телефонную трубку и потом посмотрел на индикатор АОН — номер абонента не высветился.
— Алле! Это Владимир Александрович?
— Да. Слушаю вас.
— Это Николай Николаевич. Не забыли?
— Нет. Не забыл. — Виноградова передернуло — то ли от холода промерзшего за ночь пола, то ли…
— Жаль, что нам не удалось закончить беседу. Вас так скоропостижно выпустили… Все-таки хотелось бы определиться, потолковать… Алле! Вы слышите?
— Слышу… Когда, где? Если завтра — то мне на службу, придется выписать повестку.
— Хотелось бы сегодня. Тем более, вы, кажется, вчера куда-то ездили?
— А что — не стоило? — ответил вопросом на вопрос Виноградов.
— Как сказать… В два часа — устроит? Пропуск внизу, у часового.
Капитан машинально отметил про себя, что сотрудник милиции сказал бы «у постового».
— Я буду, — и положил трубку.
Но почти сразу же был вынужден снова поднять ее:
— Слушаю! — Индикаторы показывали нечто непонятное, очевидно — радиотелефон.
— Саныч? Проснулся?
— С выходом, Мастер! У меня нелады с телефоном…
— В курсе… Как насчет повидаться?
— Нет проблем!
— Тогда давай так. Через два часа на «Динамо». У зала борьбы. Сможешь?
— Почему нет? — Виноградов недоуменно пожал плечами, уж больно неожиданным было место рандеву.
Мастер не мог видеть этого, но догадался о сомнениях собеседника по голосу.
— Понимаешь… Я сегодня вечером покидаю этот благословенный край непуганых идиотов. И ноги моей, сука, здесь не будет! А дел — куча. Надо там кое-что, тут… А «окошко» как раз так выходит…
— Хорошо. Я выезжаю. Тем более — надо кое-какие вопросы решить… Не забыл?
— Как можно? Давай — до встречи!
Владимир Александрович не спеша шел от трамвая, дыша чистым морозным воздухом и вспоминая… Здесь, на ринге милицейского спортобщества, он выступал когда-то школьником. «Стучал по мешку» в зрелые годы… А сколько «железа» перетаскал в зале! Здесь же, в бане, убили не так давно знаменитого рэкетира Строганова — и не то чтобы Виноградов был виноват в его смерти, но в какой-то степени… Если не лгать самому себе…
— Здорово, Виноградов!
— Привет!
В воротах его обогнали двое знакомых самбистов:
— Как дела? О чем задумался?
— Да вот, смотрю… — он показал рукой на дюжину автомашин, в том числе и иномарок, обступивших вход в зал бокса. У борцовского зала стояли только синяя «единичка» и «запор». — Боксеры-то живут получше!
— Так их и сидит больше! — хохотнул один из спортсменов…
Дверь была заперта, на покосившихся скамейках сидели несколько парней с сумками.
— Что там? Не пускают?
— Заперто. Тараканов травят.
— Дезинфекция!
— А внутри есть кто? Чего говорят — надолго?
— Да никто не знает! Как всегда…
— Там бабулька одна — запершись. Ей уже все равно — дихлофос или даже иприт! Старая кадра, «динамовская».
— Ну так и чем там кончилось? — повернулся высокий парень с зеленым «адидасом» к своему соседу. Тот продолжил прерванную, видимо, приходом новых людей историю:
— И выхожу я из ментовки, как Щорс…
— В смысле?
— Ну: «Голова повя-зана, кровь на рукаве-е…» — пропел рассказчик мотив популярной революционной песни.
Владимир Александрович рассмеялся вместе со всеми.
Звякнула изнутри щеколда, дверь открылась, и на белый свет явилась закутанная в пуховый платок гардеробщица:
— Виноградов такой есть?
— Есть! — удивленно отозвался капитан.
— Звонил какой-то Степаненко, просил передать, что приехать не сможет, позвонит домой. Чтоб ты возвращался, значит. И ждал.
— Спасибо, — поблагодарил под любопытными взглядами ребят Виноградов, но старушка уже исчезла за запертой дверью.
— Да-а… Приехал! — посочувствовал капитану низенький крепыш в дубленке. — И трамвая не дождешься…
— Пошли к мосту, там хоть автобусы еще, — позвал крепыша сидящий рядом с ним приятель. — Чего ждать-то?
— Ладно. Пойдем. А вы как, мужики?
— He-а, мы Серегу дождемся — и еще тут… по пивку, раз такое дело.
Делать нечего — Виноградов, помешкав, зашагал вместе с крепышом и его приятелем по парку, стараясь не попадать кроссовками в прихваченные морозом грязевые кучи и следы вольных собачьих прогулок. В парке было хорошо и пустынно — многочисленные бегуны остались позади, на главных аллеях, а здесь, на короткой извилистой тропе, куда они, экономя время, свернули, навстречу попались только двое отъявленных любителей пересеченной местности, — испуская клубы пара, покрасневшие, неуклюжие в своих «ветровках», они с шумом пронеслись мимо. Капитану даже показалось, что он узнал одного из бегунов: «комитетчик» из их хваленой группы захвата… Что же, спорткомплекс не только милицейский: тут и пожарники, и «внутренние войска», и госбезопасность…
— Японский бог! — хлопнул себя по лбу крепыш. — Козел я драный.
— Что такое? — остановился его приятель. — Ты чего?
— Забыл! Я ж кассеты Сереге не отдал… — он тряхнул сумкой.
— Ну ладно, завтра позвонишь.
— Да, блин! Он убьет меня — и прав будет. Пошли вернемся!
— Ох черт… Только быстро. Счастливо! — махнул приятель крепыша Виноградову.
— Всего доброго, — попрощался капитан со своими спутниками, глядя, как они удаляются в сторону главного корпуса.
Все это ему очень не нравилось, и поэтому Владимир Александрович даже не удивился, услышав:
— Приветствую вас, господин Виноградов!
На декоративно поваленном стволе дуба сидел Мастер — в потрепанном оранжевом спортивном костюме, грязных кроссовках, немыслимой вязаной шапочке, надвинутой почти на самые брови.
— Однако!
— Что, нравится видок? Конспирация! — подмигнул Степаненко.
— Здравствуй, Мастер. Поздравляю еще раз. От души.
Виноградов вынужден был признать — все организовано безукоризненно. Целая куча свидетелей, которые подтвердят — Степаненко звонил, отменил встречу… Плюс еще двое — явно из его команды, придали нужное направление, вывели «на ловца»… Очевидно, сейчас перекрывают подходы… Высокий класс, чистая работа!
Нужно было попытаться не потерять лицо.
— А я думал — ты платить не хочешь… Смотался!
— Как мо-ожно! Просто — береженого Бог бережет. Верно?
— Абсолютно! Нет, серьезно — чувствуется рука Мастера, приятно иметь дело. С самого начала…
— Что?
— С самого начала — высший класс! — Виноградова несло, безостановочно работая языком, он старался не выпускать из поля зрения руки Степаненко. Об «обеспечении», которым, безусловно, обставился Мастер, думать пока было некогда. — Милицейский капитан прыгает по горам и долам за никуда не годными остатками краденой «бочки», все заинтересованные стороны сосредоточены на этом увлекательном зрелище — а тем временем второй снаряд спокойно, без всякого досмотра, вылетает к берегу Ледовитого океана…
— А какой может быть досмотр?
— Верно! Рейс ведь — внутренний, не за границу… И что там за аппаратура, какая — это же надо специалистом быть. «Контор» в экспедиции много участвует, пока разберутся…
— А потом? — собеседник смотрел на Владимира Александровича с искренним интересом.
— Если учесть, что, насколько я помню, фирма господина Степаненко является крупнейшим спонсором Ассоциации полярных работ… Переправить «груз» прямиком на дрейфующую станцию — это же ведь по уже упоминавшимся причинам проблемы не составляет.
— Да… Льдина — она и есть льдина. Плавает себе посреди океана…
— Сегодня — в нашем секторе, завтра — в американском… Границы условные — то русский самолет навестит, то какой-нибудь еще. Что?
— Ничего. Умный ты мужик, Саныч. Сколько я тебе должен?
— Давай посчитаем… Если с шестого — сегодня шестнадцатое, десять дней…
— Ну да! Что — твои трое суток в ментовке я тоже оплачивать должен? Неделя! Неделя — и не больше.
— Мастер, не мелочись! Я же не прошу за нахождение и застенках двойной тариф… Хотя стоило бы!
— Нормально! Неделю работал — за десять дней получаешь… Я так с вами, коррумпированными элементами, разорюсь!
— Слушай, бред какой-то! Да подавись ты вообще своими деньгами! — Виноградов сделал вид, что уходит.
— Постой! У тебя что — коллеги вместе с печенью чувство юмора отбили? Не обижайся…
Степаненко медленно, зная, что капитан оценивает каждое его движение, сунул руку в маленькую поясную сумочку. Достал пачку грязно-зеленых купюр:
— На!
Виноградов нарочито небрежно сунул доллары в карманы. Переступил с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.
— Спасибо. С тобой приятно иметь дело… Уезжаешь?
— Да. Прямо сейчас.
— Может, еще увидимся? — Ему очень захотелось сказать Мастеру что-нибудь приятное.
— Увидимся. Наверняка… — И, улыбнувшись одними уголками губ, добавил, пожимая протянутую руку: — Все там будем. Кто раньше, кто позже…
— Прощай, — Виноградов уже понял. Он только не знал, когда и как все это произойдет.
— Всего доброго…
Владимир Александрович, не торопясь, повернулся и сделал несколько шагов по тропинке, в сторону автобусной остановки. Напряженный слух уловил — далеко за деревьями, в той стороне, куда скрылись крепыш с приятелем, что-то тяжело хрустнуло. Может, они рассчитывали, что Виноградов вернется назад, к «Динамо»? Тогда есть шанс…
— Капитан!
Обернувшись на окрик Степаненко, Виноградов увидел направленное на него дуло, упрятанное в черном цилиндре глушителя.
— А премию?
Пистолет в руке Мастера беззвучно дрогнул. Что-то раскаленное, огромное и тяжелое, больно ударило Владимира Александровича в грудь, опрокидывая и лишая воздуха…
Он не сразу потерял сознание, успев обрадоваться россыпи команд и коротких злых очередей, заполнивших лес, затем из мира Виноградова исчезли звуки, — и в полной тишине высыпали на поляну невесть откуда взявшиеся фигуры в «камуфляжах»… И последняя мысль — тоскливое удовлетворение червяка, насаженного на крючок, когда его заглатывает прожорливая рыба.
1993 год
1
Вот так всегда в России: сидишь и гадостей ожидаешь…
С трудом протиснувшись к выходу, Владимир Александрович в последний момент все-таки вывалился из троллейбуса. Сразу же за его спиной тупо клацнула дверь, защемив чью-то дерматиновую сумку.
Бедные «топтуны», если они сегодня за мной работают, подумал Виноградов. Вести наружное наблюдение в час пик в нашем общественном транспорте — дохлое дело. Хотя у них теперь вроде порядок с автомашинами, могут челноком вдоль маршрута мотаться, ждать, когда объект сам выйдет…
Он осторожно, стараясь не поскользнуться на прихваченной ледком луже, отошел от остановки, проверил наличие пуговиц, оправил сбившийся на сторону шарф. Вроде ничего подозрительного. Поднял глаза — на световом табло золотисто мерцало: «17.03» и «—02». С видом позорно опаздывающего человека рванул на себя ручку массивной стеклянной двери и очутился в сумрачном склепе заводской проходной.
Предъявил в раскрытом виде:
— Студенты проходили?
— Было несколько… — худощавый высокий вахтер кивнул головой и нажал кнопку турникета.
Виноградов прошел внутрь, но стал так, чтобы не выпускать из виду стража ворот и тех, кто может сейчас «ломануться» вслед. Озабоченно роясь в портфеле и бормоча под нос нечто невразумительное о «конспектах», «курсовом плане» и «чертовом доценте», он не мог не похвалить себя за предусмотрительность — вместо одного-двух положенных документов прикрытия у него всегда было не меньше пяти разных, на всякие жизненные случаи. Вот и сейчас — что бы можно было сделать без студенческого билета судостроителя-заочника, дающего право прохода для практических занятий и консультаций на территорию крупнейшей в России военной верфи?
Охрана здесь обрубит любой «хвост», на подобных предприятиях к милицейским удостоверениям относятся очень спокойно… Нет, слава Богу, — за кормой чисто.
Виноградов прошел немного по выметенному, чем-то напоминающему образцовый казарменный плац дворику и покинул территорию верфи через соседнюю проходную, очутившись за углом от той улицы, где несколько минут назад оставил троллейбус.
Темнело. В холодном воздухе нехотя густел традиционный осенний туман. От недалекого порта ветер тянул запах соли и водорослей. Он обернулся — здесь табло над дверью почему-то показывало те же «17.30», но о температуре сообщало, что «—04».
Интересно, подумал Виноградов, если на предприятии, изготавливающем электронику для морских ракетоносцев, не могут отладить собственные часы с термометром, то враги, пожалуй, могут спать спокойно. Однако же — в любой момент какой-нибудь датчик сам себе не понравится, «закоротит» или наоборот… и — «Гуд бай, Америка!».
— Вечер добрый! Простите за опоздание.
— Ерунда, — бросил Владимир Александрович, ныряя в уютный салон «девятки». Захлопнув дверцу, протянул водителю руку:
— Приветствую!
Обернулся, чтобы поздороваться с расположившимся в полумраке заднего сиденья незнакомым мужчиной — и от страшного удара в затылок обрушился на рулевую колонку. Успел еще почувствовать боль — рука водителя, вцепившись в волосы, запрокинула голову Виноградова — затем еще один тычок в открывшуюся шею, и окружающее растворилось клубящимся огненно-фиолетовым пятном…
Было темно, пахло грязью и бензином. Судя по всему, он лежал на дне машины, скрюченный и прикрытый какой-то тряпкой. На каждой дорожной выбоине в голове перекатывался раскаленный шар, тошнило, собственные глаза казались огромными свинцовыми таблетками. Первая же попытка пошевелить связанными конечностями выдавила из отбитого горла жалобный стон.
Почти сразу краешек материи был отвернут и вплотную приблизилась мясистая, плохо выбритая физиономия:
— Це-це-це! — укоризненно сказал ее обладатель. — Спи давай. — И ударил Виноградова тыльной стороной ладони в висок.
Сделал он это вполне профессионально, но то ли положение было неудобным, то ли еще почему-то — Владимир Александрович обмяк, опрокинувшись в тягучее море боли, но полностью сознания не лишился.
Некоторое время машина шла ровно и, судя по всему, достаточно быстро, — загородное шоссе, понял Виноградов. Особых иллюзий на свой счет он не испытывал, при таком начале конец свидания мог быть только один, вопрос только — просто убьют или будут зачем-нибудь мучить перед смертью. Стало не то чтобы страшно, это, конечно, тоже — стало очень обидно и до слез себя жаль. Действительно до слез — Владимир Александрович почувствовал, как мокро защекотало в уголках глаз и на щеке…
Внезапно режим движения изменился — по нарастающей взревел мотор, загоняя стрелку спидометра за стопятидесятикилометровую отметку, на нескольких виражах измученный мозг Виноградова испытал почти самолетные нагрузки. Сквозь грохот он расслышал короткие гортанные реплики похитителей, твердое колено бесцеремонно придавило грудную клетку — любитель рукоприкладства перегнулся к левой задней двери, опуская стекло, как догадался Владимир Александрович. Щелчка предохранителя так и не послышалось, очевидно, автомат был приготовлен к стрельбе заранее.
Три короткие очереди — каждый выстрел сильно отдавался через упертое в грудь колено — не остались без внимания преследователей. Попаданий Виноградов не ощутил, просто устроившийся на нем стрелок неожиданно дернулся и сполз вниз, окончательно придавив пленника. Занятый попытками освободить для дыхания хотя бы ротовое отверстие, Владимир Александрович даже не успел осознать мстительного удовлетворения.
Почти сразу же вслед за этим машина остановилась. Водитель открыл дверцу и, как понял по скрипу пружин сиденья Виноградов, высунулся наружу. Он успел прокричать что-то жалобное на родном языке — и без перевода было понятно, что сдается, просит не убивать, — но дважды громыхнуло картечью, и уже неживое тело отшвырнуло обратно в салон.
Виноградов решил пока не напрягаться, тем более что навалившийся сверху мертвец особой свободы движения не давал. Хотя, конечно, если ребята задумали спалить «девятку» вместе с трупами, продуктами своего труда, чтобы концы в воду… Додумать эту увлекательную мысль Владимир Александрович не успел.
Тело, закрывавшее доступ к воздуху и свободе, небрежно стащили в сторону. Откинули вонючий край материи:
— Слава Аллаху! Живой?
Способность удивляться — это, наверное, последнее, с чем на свете расстается человек. Рассматривая снизу вверх спасителя, Виноградов вынужден был признать, что меньше всего ожидал увидеть эту изломанную физиономию профессионального боксера, пижонскую золотую цепь на багровой шее, нахальный прищур глаз.
— Да, господин Степаненко. Спасибо! — вежливо ответил он.
— Испугался? — Степаненко посторонился, переложив в левую руку пятизарядный охотничий карабин, только что бывший в деле. Тренированные лапы вытянули Владимира Александровича из салона, ловко орудуя ножом, освободили конечности.
— Теперь — да! Когда тебя увидел, — Виноградов, не удержавшись на ватных ногах, привалился к грязному боку машины. Нельзя сказать, что он был вполне искренен.
— Лука-авишь… — расхохотавшись, погрозил пальцем спаситель. — В «тачку», быстро!
Повинуясь команде босса, двое парней, один из которых перед этим перерезал унижавшие Виноградова веревки, подхватили Владимира Александровича и, стараясь не причинить лишней боли, отнесли его к сверкающему рядом ненашей белизной «форду».
Меньше чем через минуту раненая машина с мертвецами одиноко истекала бензином на пустынной в эту пору проселочной дороге всего в паре километров от крупнейшего шоссе Северо-Западного региона.
Ванная выглядела под стать квартире — не то чтобы совсем нежилая, но обжитая наспех и ненадолго. Закончив умываться, Виноградов мокрой рукой дотронулся до жгучей ссадины на макушке и зашипел от боли.
Почти мгновенно в зеркале отразилась скуластая физиономия одного из недавних спасителей.
— Все в порядке! — обернулся к неприкрытому проему двери Владимир Александрович. Боец молча пропал из поля зрения.
Виноградов вытерся одним из по-гостиничному чистых махровых полотенец и вышел к хозяину…
— Прошу! — гостеприимным жестом Степаненко предложил ему занять место на мягком диване, с трех сторон обтекающем журнальный столик. — Употребишь?
На столике, кроме аппетитной горы разлохмаченных бутербродов, теснились какие-то баночки и коробки. Степаненко взялся за дымчатую бутылку «Абсолюта».
— Давай… В медицинских целях.
— С днем рождения, капитан!
— Спасибо… — поставил Виноградов опустевшую рюмку. — А бойцы твои?
— Они на работе. Не положено.
Телохранителей действительно не было видно и слышно, они лишь угадывались в полумраке огромной многокомнатной квартиры.
Гость и хозяин помолчали. Им было о чем помолчать…
Чуть больше года назад Михаил Степаненко, житель России и гражданин Германии, возглавил одну из самых мощных в городе преступных группировок. Проституция, рэкет, контрабанда… Капитан Виноградов провел тогда крупнейшую в своей оперативной карьере операцию, операцию «Крот» — его человек проник в святая святых «синдиката».
Закончилось все очень печально — Владимир Александрович лишился должности, а его негласный помощник — жизни… Правда, и Степаненко пришлось довольно поспешно вылетать в страну бременских музыкантов, не попрощавшись толком с любовницей, черным «мерседесом» и милицейским другом-генералом[13].
— Мастер… — обратился Виноградов к хозяину, пользуясь известным в определенных кругах прозвищем. — Скажи — вы ведь не меня «вели»?
— Не тебя, — кивнул Степаненко. — Те двое — «ликвидаторы», мы все равно должны были их сегодня…
Капитан вспомнил недавние «Секунды» — изломанный труп Эдика, огромного самбиста, последнее время замещавшего в городе босса. Все ясно — Мастер ничего и никому не прощал: чтоб рассчитаться за смерть своего компаньона, он прилетит с другого полушария.
Что-то не вяжется, подумал Виноградов. Как-то все это слишком быстро, да и не стал бы Степаненко сам прилетать только для этого — поручил бы кому-нибудь, благо специалистов хватает…
— Давно здесь?
— Пятый день, — Мастер выдержал паузу, ожидая следующего вопроса. Затем продолжил:
— Знаешь ведь, что в Пароходстве…
— Знаю, — кивнул Виноградов.
В свете очередной кампании борьбы с коррупцией Пароходство раздирала на кровавые ошметки прекрасно оснащенная и натасканная оперативно-следственная группа. Работала жестко и продуктивно — сажать было кого и было за что, тем более — наша патологическая экономика и бестолковое законодательство как будто специально рассчитаны на обеспечение наполняемости мест лишения свободы… В основном, конечно, досталось не мафиозным структурам. Но и интересы Степаненко, конечно, тоже задели — его «Норд-Вест круизез» в сфере морских перевозок фактически монопольно управляла белоснежными пассажирскими лайнерами Пароходства, отмывая «черную» наличность, перекачивая ее за рубеж и вновь, уже оттуда, инвестируя в Россию. Фактически коллеги Виноградова занимались сейчас тем, что когда-то не успел закончить он сам.
— Сергеева взяли, Бетдинова, Карояна. Говорят еще — Елкина и Храмова… — Мастер называл людей, хорошо известных Виноградову.
— Елкина и Бетдинова выпустили уже. А Сергеев слег — седьмой десяток все-таки! — счел возможным поделиться Владимир Александрович. Тем более, что служебной тайны он не выдавал — сам пользовался информацией опосредованной.
— Ну вот… Приехал тут кое-что «подчистить», сам понимаешь.
— Насчет «подчистить» — не меня имеешь в виду? — Виноградов улыбнулся, показывая, что слова его надо воспринимать как шутку.
Степаненко хохотнул:
— Не-ет! Год назад, не скрою, стоял вопрос… А теперь — нет. Другие проблемы… — Он на мгновение помрачнел, потом опять улыбнулся:
— Веришь, когда тебя сегодня увидел, как ты в машину к этим обезьянам ныряешь, — на душе потеплело! Судьба, думаю, а?
Виноградов пожал плечами, ожидая продолжения.
— Судьба… Мы ведь могли дождаться, когда они тебя — того! А уж потом…
— Может — денег тебе дать? Премию? Или медаль «За спасение мента» с закруткой на спине? Давай к делу!
— Давай. Ты там как оказался?
— Позвонили. Домой. Предложили встретиться — насчет фиктивных «представительских» на судах, там хищения валюты крупные… Я объяснил, что в Морском отделе не работаю, пусть обращаются в следственную бригаду. А тот мужик говорит — их не знаю, вам, Владимир Александрович, доверяю. И назвал одного человека…
— Кого?
— Кого — неважно! Одного из моих «помощников», бывших. Назначил встречу, описал машину…
— Та-ак… В общем, как я понял, те ребята тоже — кой-чего «подчищают». Только у меня в списке тебя нет, а у них — есть!
— Скажи, а этот… ну — бывший?
— Мне нравится ход твоих мыслей! — хлопнул себя по коленке Степаненко. — Генерал, что ли?
Они оба думали и говорили об одном человеке — недавно еще начальнике Главка, соучастнике самых «крутых» махинаций Мастера.
— Да.
— Где ж ему быть? На пенсии. После того скандала я его к себе взял, потом он отделился — свою собственную «долю» имел с магазинов и баров на «Наташе Ростовой», «Константине Федине» и «Владимире». Свою «команду» сколотил…
— Хреново.
— Ерунда! Его уйму — не дрейфь. Время, правда, понадобится…
Мастер прервал себя на полуфразе, задумался, длинно посмотрел на Виноградова и поднялся из кресла:
— Понадобится…
Он прошел к окну, затем вернулся. Закурил.
— Ты чем сейчас занят?
— В смысле?
— Ну — отпуск взять можешь?
— Я и так в отпуске. Еще почти две недели. А что?
— Есть деловое предложение. В порядке взаимной услуги. Я ж тебя выручил? Крупно выручил!
— Ну?
— У меня проблема. Ты — подходишь! — Мастер хлестко ударил кулаком в подставленную ладонь: — Как я сразу не подумал! Работы на неделю — сколько успеешь… Заработаешь неплохо. Заодно и из города смотаешься, пока суд да дело.
— Криминал?
— Все официально! Оформим договором, через твое начальство — если хочешь. А не хочешь — так…
— Если охранять кого-нибудь или груз сопровождать — у меня на время отпуска оружия нет, ты это учти! А «левый» ствол…
— Саныч! Я ж тебя знаю!
— А сколько?
— Тридцать «зеленых» в сутки. Плюс все расходы — в рублях. Плюс «тонна» долларов по окончании, если все — о'кей. Годится?
— Соблазнительно…
— Давай соглашайся! — Чувствовалось, что Степаненко не на шутку загорелся новой идеей.
Виноградов подумал, что если поторговаться… Нет, неприлично. Он вспомнил про незаконченный по финансовым причинам ремонт в прихожей, про давно обещанную жене стиральную машину, про кое-что еще… Тем более — долг платежом красен, а от послушать — большого греха не будет.
— Излагайте, босс!
2
Другому вовсе и не надо ехать… а он непременно поедет. Он непременно захочет проявить свою угнетенную амбицию… хотя его могут там задавить до смерти.
Смешно — проработав почти восемь лет в транспортной милиции, имея целую кучу формальных и неформальных льгот, капитан Виноградов впервые в жизни ехал в вагоне СВ. Интерьер купе напоминал старый фильм о «красных дипкурьерах» и голливудские экранизации Агаты Кристи, было тихо и чисто.
Владимир Александрович запер никелированный замок двери, раздвинул крахмальные занавески и снял пиджак ни есть, ни спать пока не хотелось. За окном морозно темнел поздний вечер…
Вытертая кобура привычно сковывала движения — девятимиллиметровый газовый «вальтер» был вручен перед самым отправлением, вместе с документами, билетами и деньгами. Виноградов отстегнул ее, смотал кожаную сбрую и сунул под подушку. Окинул взглядом причесанный ворс коврового покрытия, помедлил и скинул ботинки.
…Собственно, инструктаж занял не больше получаса. Подъехавшему прямо с утра, в условленное время Виноградову пришлось обойтись даже без кофе — Степаненко куда-то торопился и встретил капитана чуть ли не на пороге:
— Любуйся!
Он выложил перед Владимиром Александровичем несколько черно-белых фотоснимков. Наметанным взглядом недавнего «транспортника» Виноградов разглядел сползшую с насыпи колесную пару, развороченный бок рефрижераторной секции, человеческий обрубок в милицейской форме, зажатый металлической плитой двери. На двух фотографиях суетились какие-то бородатые, увешанные оружием люди, перегружавшие в бортовой «КамАЗ» ящики и бочки. Снимки были качественные, ясно, что работал профессионал или очень талантливый любитель с хорошей аппаратурой.
— Конец прошлого месяца. Южная Халкария… Последний перегон перед границей, — прокомментировал Степаненко.
Виноградов припомнил — в прессе тогда довольно бурно комментировался налет неустановленной банды на российский железнодорожный состав. Последовали даже какие-то санкции… Погибли больше десяти человек, в том числе двое милиционеров и стрелок военизированной охраны, выделенный местным Управлением дороги.
Степаненко сложил веер глянцевых прямоугольников:
— Один из вагонов, тот, который взрывали, был мой… Жратву — консервы, шоколад, ликеры — вычистили под ноль. Но это — хрен с ним! Они забрали одну штуку… Ее и надо найти.
— Что за штука?
— Контейнер такой… Типа бочки на двух полозьях. Метра два на полтора. По бокам — ручки, чтобы удобнее носить, сверху еще небольшая фиговина. Зеленая… А сам — белый.
— Тяжелый?
— Вчетвером носят.
— Внутри что?
— Да! Везли в брезентовом чехле, без маркировок…
— Внутри что? — повторил вопрос Виноградов.
— Не наркота. И не похищенный труп, — натужно усмехнулся собеседник. — Можешь быть спокоен.
Он понимал, что вопрос не праздный. Секунду помедлил.
— Внутри… Скажем так: найдешь — сам узнаешь! Не найдешь — меньше будет головной боли. И у тебя, и у нас.
При такой постановке вопроса задача на порядок усложнялась, но правила в этой игре придумывал не Виноградов. И даже, судя по всему, не Степаненко.
— Что еще?
— В этом злосчастном поезде ехал Андрей Баконис, фотокорреспондент из «Прибалтийского курьера». Ну он еще прославился снимками у телебашни, потом там что-то про ваши генеральские дачи… Искатель приключений на собственную задницу!
— Слышал.
— Так вот, этот Баконис, когда они на засаду нарвались, первым делом целую пленку отщелкал, а потом — уже не знаю как он их уболтал — увязался за бандой… Прошатался с ними несколько дней, а «всплыл» уже дома — живой, здоровый. В «Курьере» появился его репортаж — но только о самом налете. Кто, что — ни строчки! Как обрезало — ни снимков, ни комментариев… Ничего!
— Так.
— Значит, первым делом — поедешь к корреспонденту. Побеседуешь. Вытяни из него все!
— Что — все?
— Когда я говорю все — значит, все! В первую очередь — про «бочку». Ну и остальное… Дальше — по обстановке, не мне учить. Только свяжись, сообщи о результатах.
— Будет сделано.
— И еще… Есть основания полагать, что контейнер поврежден взрывом. Это плохо. Очень плохо!
— Для кого?
— Для всех!
От тяжелого взгляда Степаненко Владимиру Александровичу стало на мгновение зябко. Мастер не шутил.
— Снимки возьми… Оплата — с сегодняшнего дня. Условия — как договаривались. Вопросы есть?
Вопросов у Виноградова было много. Но на ответ рассчитывать не приходилось…
И снова — Прибалтика. Поднимаясь вверх по истертому булыжнику Старого города, Виноградов с грустью вглядывался в знакомые с детства сказочные уголки. Он любил эти горбатые, извилистые улочки, громады крепостных башен, узор шпилей и замысловатых флюгеров в печальном небе…
У россиян, подумал Владимир Александрович, после всего этого бардака возник новый вид ностальгии — ностальгии по утраченным окраинам некогда Великой Державы. Была ведь пусть какая-никакая, такая-рассякая, но Великая, но — Держава! А теперь… Это нашим детям, пока несмышленым, будет потом все равно — что Финляндия, что Латвия, что Гондурас: заграница… Но для нас, например, тридцатилетних питерцев, всю жизнь гордившихся европейским уютом Риги не меньше, чем золотыми куполами Суздаля или рыбным богатством Камчатки?
— Его нет, к сожалению, — с вежливым акцентом ответила симпатичная старушка, разбиравшая в приемной редакции огромный желтый мешок с письмами. — Сегодня, во всяком случае, не видела.
— Какая досада!
— Знаете что, молодой человек… Спросите у Бориса — он бывает там даже, пожалуй, чаще, чем здесь. — Собеседница кивнула в сторону обитой дерматином двери с табличкой на двух языках: «Заместитель редактора». Старушка напомнила Виноградову добрую и усталую учительницу, говорящую о непутевом, но любимом выпускнике.
— У Бориса?
— Вы, наверное, приезжий? Конечно… «У Бориса» — это кафе напротив, сразу за углом. Там собирается русская молодежь — журналисты со всех газет. И с телевидения… Что-то вроде клуба, так?
— Спасибо большое, я схожу — спрошу!
— Не за что. Может быть, хотите передать? Или оставить записку?
— Нет, спасибо. Всего доброго!
— Всего хорошего!
…Ни охранника, ни швейцара в галунах, к чему так привык в неспокойном Питере Виноградов, на входе в кафе не было. Без труда обнаружив бурую от времени дубовую дверь под кованой вывеской, через минуту он уже разговаривал с очкастым худощавым барменом.
— Баконис? Нет, сейчас нету.
— А имеет смысл ждать?
— Ждать?.. — бармен в задумчивости снял и начал протирать очки. Даже его акцент воспринимался Виноградовым не по-заграничному, пробуждая школьные воспоминания о взбитых сливках, первой отечественной жевательной резинке и безупречной чистоте гостиничного белья.
— Ждать? Пожалуй. Его нет уже третий день, так долго он не отсутствует — значит, должен появиться… Длительный перерыв может плохо сказаться на его самочувствии! — доверительно хохотнул он, подмигнув и звякнув серебряной ложечкой о пузатое стекло коньячной бутылки. Бармен говорил с Владимиром Александровичем как со старым знакомым, располагая к себе и ненавязчиво втягивая в интимный круг постоянных клиентов.
— Что-нибудь хотите?
— Пиццу, пожалуй… И кофе. — Виноградов пробежал глазами придвинутую призму с ценниками. — Рубли берете?
— Нет проблем. И даже юани, динары и донги! По курсу… Я вас не обидел?
— Нет, пожалуй… — хмыкнул Виноградов.
— Выпьете?
— Один «Сан-Франциско». Со льдом.
— Прекрасно! Присаживайтесь — я сейчас принесу.
Владимир Александрович присел за столик в углу, лицом к выходу, аккуратно пристроив дипломат в узкий промежуток между крахмальной клетчатой скатертью и стенкой, — плащ он перед этим снял и повесил на один из служащих для этой цели оленьих рогов.
Вообще-то можно было выбрать любой из шести пустовавших столов — столпотворения «У Бориса» явно не наблюдалось. Рядом с неработающим телевизором о чем-то шепталась студенческого вида пара — длинноволосый парень в свитере и коротко стриженная девушка. Друг друга и двух чашек кофе им было вполне достаточно доя гармонии с окружающим миром. Еще один посетитель как раз рассчитывался с барменом — судя по количеству грязной посуды, завтрак его был обилен и недешев. За самым большим столом, шестиместным, прямо под портретом Гюнтера Вальрафа[14], бурно дискутировала богемного вида компания. Энтузиазм ее участников подпитывался табуном пивных бутылок, среди которых белела тонкой шеей родимая «Столичная». Виноградов прислушался…
— И все-таки оставаться русским вне России… На последних выборах я дал данные социологического опроса по столице…
— Да читали все! Читали! Мой редактор, старый пердун…
— Как ты вообще с ним работаешь? Скопище коммунистических фашистов! Переходи к нам…
— А платить мне кто будет? Эти голодранцы из сексуальных меньшинств?
— Проститутка!
— Сам ты… Гений чистой красоты!
— Хватит! Хватит политики… Дайте Киту закончить!
— Точно, давай, Кит!
— И все-таки…
— Заткнись! Не обращай внимания, Кит, продолжай.
Румяный парень с серьгой в ухе и в черно-белом пиджаке расцветки «зебры играют в шахматы» глотнул прямо из горлышка, перелистнул страницу блокнота и продолжал с того места, где его, очевидно, прервали:
— Итак, мы исходим из того, что нет ничего вне материи. Но марксистская «объективная реальность, данная нам в ощущении» — есть ничтожно малая частица материи, как раз и называемая «материальным миром». За его пределами, то есть вне наших знаний об окружающем нас, и существует «энергия материи», влияющая на все, что происходит в нашем материальном мире.
— Бог, что ли?
— Помолчи ты!
— Так вот. «Энергия материи» наряду с «локальной энергией» являются причиной и следствием любого действия, поступка, процесса, происходящего в материальном мире.
— Ловко!
— «Локальная энергия» — это то, что отличает живое от неживого…
— Однако! — шепнул расставлявшему перед ним заказ бармену Виноградов. Он был не на шутку заинтересован. — Это что — псих? Или гений?
— Не знаю, — пожал бармен плечами. И резонно добавил:
— Лет через двадцать выяснится.
Румяный продолжал:
— Допустим, «энергия материи» — или Божья воля, рок, судьба, как угодно — поместит под солнечные лучи кусок люда. Он неминуемо растает. Человек же или любое другое живое существо, оказавшись в неблагоприятных для него условиях, может избежать их — например, уничтожив вызвавшую их причину, переместившись куда-нибудь вне досягаемости воздействия, защитившись или каким-либо иным путем…
— Банально!
— …Итак, способность живого существа не быть безответным объектом воздействия «энергии материи» определяется количеством присущей ему «локальной энергии». Если ее много — человек практически не зависим ни от чего, самодостаточен. Равным образом даже малые «локальные энергии» огромных масс людей могут вызвать изменения в материальном мире, во много раз усиливая или ослабляя воздействие «энергии материи».
— Ты обещал насчет везения…
— Да, моя концепция позволяет впервые дать определение таким понятиям, как «чудо» и «везение». Первое — это резонанс обеих энергий, вызвавший явление, которое сами по себе ни та, ни другая энергия не могли вызвать в материальном мире. Ну а везение — частный случай чуда, совпадения желания с его реализацией в тех условиях материального мира, при которых реализация этого желания малоосуществима.
Виноградов с уважением посмотрел на румяного — заядлый преферансист, он цену везению знал. Тот тем временем, наслаждаясь прикованным к нему вниманием, снова приложился к пиву.
— Так вот… «Локальная энергия» ничего общего с мужеством, волей, умом не имеет. Все знают — везет дуракам и пьяницам… Но главное, теперь можно определить движущие силы развития человеческого общества! — Эффектная пауза была сразу же заполнена торжествующими выкриками, стекольным звоном и грохотом опрокинутого стула.
Привычный ко всему бармен не вмешивался.
— Всего их четыре. Первое — «герои», то есть люди с очень мощной и условно положительной «локальной энергией». Затем — «элодеи», то же самое, но со знаком условно «минус». Далее — массы людей, по отдельности не обладающих значительной «локальной энергией», но в совокупности являющих собой значимую «локально-энергетическую силу»… Четвертое — это не обладающие «локальной энергией» слепые проводники «энергии материи», по-простому — дураки и пьяницы!
— Сам ты… — воспринял на свой счет последний тезис носатый толстяк в лайковом комбинезоне и попытался через стол дотянуться до оратора. Но его почти сразу же угомонили соседи.
— Продолжаю. Каковы же практические выводы из изложенного выше? Возможно ли совершенствование материального мира? Необходимо ли оно? Разумеется, необходимо — окружающее нас далеко от идеала… Но возможно ли? Да, возможно! Мы никогда не сможем постичь процессы и закономерности, лежащие за пределами ощущаемого нами материального мира и присущие «энергии материи»…
— Точно! Неисповедимы пути Господни, — грустно согласился еще один из компании, поприличнее — в очках и без сигареты.
— …Но «локальную энергию», присущую всем живым существам материального мира, мы можем и должны изучать. Изучать — и усиливать, становясь все более независимыми! Хотя полная независимость невозможна, это верно… Словом, свобода — есть осознанное соответствие действий человека действию «энергии материи».
— Это уже было. «Живи по завету Божьему — и будешь счастлив и свободен!» — тот же оппонент всем видом показывал, что потерял интерес к происходящему.
— Ну и что? — вступилась за румяного девушка с соседнего столика. — Через науку к вере — это плохо, да?
— Нет, а практически? Смысл в чем?
— А очень просто, — ободренный поддержкой, повел клетчатыми плечами оратор. — Бей дураков и «злодеев»!
— И пьяниц… — мстительно добавил агрессивный толстяк, вновь пытаясь встать.
— Ребята! Хва-атит! Пора на воздух… — бармен в мгновение оказался у столика, непостижимым образом «выдавливая» разгулявшихся гостей из подвальчика. Вроде и ни руками не махал, ни ногами, и слов каких-то особенных не говорил… А через пару минут шум удалявшейся компании стих за тяжелыми дубовыми дверями.
Еще не темнело, когда Виноградов подходил к своей гостинице. С недовольством привыкшего отвечать за порученное дело человека, он раздумывал о том, что день «командировки» потрачен впустую — ни в кабаке, ни на работе журналист не появлялся, добытый через адресное бюро квартирный телефон Бакониса молчал.
Он посторонился в дверях, выпуская стремительно возникшую перед ним женщину, и по здоровой мужской привычке взгляд Владимира Александровича сначала ткнулся в область бюста, обтянутого сиреневым свитером: грудь была достойных пропорций и уверенно распирала полы енотовой шубы. Капитан перевел глаза выше:
— Жанетта!
— Володя! Вот это сюрприз!
Сочный поцелуй в щеку — и Виноградова на миг окутало тонким ароматом дорогих духов.
— Ты как здесь? Надолго? Почему не звонил?
— A-а, ерунда. Виноват! — рот его непроизвольно растянулся в улыбку — Владимир Александрович действительно был рад этой нечаянной встрече…
Жанетта была такой же, как в день их первой встречи, — внешняя импульсивность странным образом уживалась в ней с чисто прибалтийской практичностью, сентиментальность, — с почти мужским умом квалифицированного аналитика. Классический европейский облик пепельная стрижка, очки, немного великолепной косметики…
Тогда, в семьдесят девятом, они оказались в числе дюжины счастливчиков, выигравших всесоюзный конкурс «Мой друг — ГДР», по поводу чего капитально напились, устроив антиобщественную акцию в баре московского молодежного центра — курсант мореходки Виноградов выменял у китайского комсомольца свой форменный ремень на два значка с Мао Цзэдуном, а его новая подружка пыталась сплясать на столе немецкий народный танец «Яблочко». Спасло их только чудо и остатки чувства юмора у пивших там же парней из ЦК ВЛКСМ. Зато в призовой бесплатной поездке по Восточной Германии Жанетта с Володей были на высоте — дисциплинированные, бдительные, активные в деле пропаганды социалистических идеалов, что и отметил по возвращении в Союз прикомандированный к группе чекист…
До восемьдесят второго они встречались довольно часто — Жанетта училась в университете, на математической лингвистике, параллельно грызя японскую грамматику, английский и немецкий. Володя отдыхал душой от суровых нравов своего закрытого учебного заведения в бестолковых и богемных студенческих компаниях, а она, иногородняя, любила проводить вечера в домашней атмосфере крохотной квартиры молодоженов Виноградовых. Жанетта была тогда ярой патриоткой своей крохотной республики, что, впрочем, не мешало ей руководить курсовым комсомолом, вступить в партию и писать диплом по заказанной госбезопасностью закрытой теме — что-то там об особенностях произношения шипящих в русском языке английскими шпионами венгерского происхождения.
Потом она вернулась к себе, отказавшись от аспирантуры, и друг о друге Виноградовы и Жанетта узнавали только из достаточно регулярной переписки и нечастых взаимных визитов. Карьере ее можно было позавидовать — некоторое время проработав на престижных должностях в республиканском Госплане, Володина приятельница была как особо ценный национальный кадр направлена на партийную работу — и через несколько лет уже отвечала за милицию, суд, прокуратуру (и прочее, относившееся к административным органам) в райкоме неподалеку от столичной ратуши.
В тысяча девятьсот девяностом, руководствуясь убеждениями и логикой общественно-политического развития, Жанетта сменила красную книжечку члена КПСС на не менее красное удостоверение сотрудника аппарата Президента Республики — хорошие профессионалы нужны всегда, а помимо организаторских способностей, безупречных предков и национальной фамилии, она владела пятью языками, включая свой родной и русский. Постепенно неумолимая сила истории уносила Виноградова все больше «вправо», перезваниваться стало дорого, терялись письма — и при редких встречах шутливая пикировка с трудом удерживалась на грани, за которой началась бы взаимная неприязнь…
Тем не менее Виноградов был искренне рад.
— Подожди, я тебе помаду вытру! Отойдем? Торопишься?
— Да нет…
— Так надолго ты? По делу?
— По делу… Командировка! Собирался позвонить тебе вечером.
— Ой, врешь! Ну ладно…
— Нет, честное слово! — Виноградов уже сам искренне верил тому, что говорил. Действительно, как же так — забыл напрочь… — Ты дома сегодня?
— Конечно, буду ждать теперь! Не обманешь?
— Как можно? Я тут доделаю кое-что, свяжусь со своими… Хорошо? Шампанское тут у вас продается?
— Продается… — улыбнулась Жанетта. — Кстати, Володя!
— Да, — Виноградов, обернувшись, придержал уже готовую скрыть его дверь.
— Ты Бакониса не ищи. Его убили — в понедельник…
Нижняя половина лица Владимира Александровича еще продолжала по инерции улыбаться, но слова Жанетты уже медленно и нехотя проникали в мозг. Капитан шагнул обратно, на узкие ступени бетонного крыльца, почти сразу же оказавшись вплотную к собеседнице.
— Да? — не придумав ничего умнее, переспросил он.
— Побеседуем? — спокойно выдерживая взгляд Виноградова, поинтересовалась Жанетта.
Почти сразу же к тротуару, тихо шурша, подкатила белая «шестерка». Жанетта села рядом с водителем — не оборачиваясь, уверенная, что Владимир Александрович последует за ней.
Виноградов подошел к задней двери, взялся за ручку… Разбитое недавно темя защипало, неприятно напоминая о той поездке, с которой, собственно, все и началось.
— Бить не будете? — поинтересовался он, постепенно возвращая себе присутствие духа. — А то есть любители…
— Не будем, — серьезно заверила Жанетта.
Водитель предусмотрительно промолчал…
Минут через пять машина остановилась на улочке, которую скорее можно было назвать просто промежутком между двумя старинными зданиями. В высокой кирпичной стене неприметно чернела дверь без номера и вывески — Виноградов, вспомнив свой последний приезд в этот город, с удивлением узнал особняк Министерства обороны Республики — но, естественно, не парадный его вход.
Спутница уверенно нажала кнопку звонка — их, очевидно, уже ждали, потому что мгновенно Жанетта и Виноградов очутились внутри, в крохотной казенного вида комнатке перед уходящей на второй этаж лестницей. Не глядя на мелькнувшее в руке дамы удостоверение, часовой в национальной форме козырнул Жанетте, — Владимира Александровича он вообще как бы не заметил, что почему-то болезненно кольнуло самолюбие капитана милиции.
— Кофе будешь? — спросила Жанетта, когда они, поднявшись, прошли полутемным пустынным коридором и очутились наконец в безликом и по-военному равнодушном кабинете.
— Давай… — без энтузиазма пожал плечами Виноградов. — Я разве когда отказывался?
Хозяйка сунула кипятильник в стеклянную банку с водой и захлопотала у тумбочки. Владимир Александрович тем временем огляделся.
Полированный стол с телефоном, компьютер, сейф… Шкаф, «пищевая» тумбочка. Много цветов на подоконнике, зеркало на внутренней стороне двери… Там, где мужчина явно обошелся бы газетой, — аккуратная льняная салфеточка.
— Твой кабинет?
— Ага, — ответила Жанетта и озабоченно посмотрела в сахарницу.
— Песку мало — забыла купить. Но ты ведь несладкий пьешь?
— Как прикажете, гражданин начальник.
— Ой, брось! Я действительно теперь здесь работаю. В военной контрразведке. Как и ты — капитан.
— Однако! — не удержался Виноградов и, сразу поскучнев, спросил: — Вербовать станешь?
В жизни его несколько раз вербовали, и, как правило, ничем хорошим это для Владимира Александровича не заканчивалось.
— Нужен ты… Ким Филби!
— Тогда ладно, — Виноградов принял большую коричневую местной керамики кружку. Кофе был крепким и ароматным.
— Бальзама?
— Хорошо живете! Армейский паек?
— Индивидуальные запасы. Так будешь?
— С удовольствием.
После кофе перешли наконец к сути.
— Володя… Давай попробуем так: я делюсь с тобой кое-какой информацией, в определенных пределах. Если тема разговора тебе интересна — ответь на пару вопросов… А там, может быть, что-то вместе придумаем.
— Когда прокурор говорит «садитесь» — не принято отказываться!
Виноградов предпочел отделаться старой шуткой. Но Жанетта расценила ее как согласие — и не ошиблась.
— Прекрасно. Итак… На территории республики расположено два объекта атомной энергетики — мирных, разумеется. Кроме того, есть основания полагать, что по меньшей мере в трех местах, на территории ваших военно-морских баз и воинских частей, имеются в том или ином виде ядерные боеприпасы…
— Да ну-у!
— Нет-нет, не смейся! Конечно, наши депутаты и общественность имеют доступ на российские военные объекты, пока еще не выведенные вашим президентом, но надо быть специалистом…
— Слушай! Существуют же технические средства контроля, всякие международные инспекции…
— И тем не менее. Спецслужбы НАТО, по их информации, такими сведениями не располагают, но наши агентурные данные… Да не улыбайся ты, все очень серьезно! При том бардаке, который сейчас царит в армии, а тем более — в ваших оккупационных гарнизонах… Все берут взятки, а кто не может, просто ворует: кальсоны, тушенку, бензин, пулеметы…
— И атомные бомбы! — вежливо кивнул Виноградов. Так вежливо, что собеседница сразу осеклась — в другое время и в другом месте капитан был бы не прочь почесать язык по поводу родной российской бестолковости и вороватости, но… сейчас обстановка не располагала.
— Ладно… Уже больше года мы ведем разработку по информации о хранении, хищениях и незаконной транспортировке ядерных боеприпасов из арсеналов бывшей Советской Армии. Некоторое время назад свое журналистское расследование начал Андрей Баконис… Теперь его убили.
Виноградов посерьезнел — смерть человека всегда является веским аргументом. Даже в теоретическом споре.
— Вы полагаете — это связано? — осторожно поинтересовался он.
— Да. Вскрыт его персональный сейф в редакции, код знал только сам Баконис — там выгребли все. Но вот дома перерыли квартиру и взяли только «атомную» папку — и деньги, валюту по мелочи…
— Для маскировки, — понимающе кивнул Владимир Александрович. — Но — насчет сейфа — как они…
— Андрея перед смертью пытали — недолго, правда… Только потом убили.
Пронзительный холод — отголосок чужой боли — окатил Виноградова и плотным клубком сгустился в груди. Он еле слышно, сквозь зубы, выругался, давая выход страху и ненависти.
— Есть шанс найти?
— Работаем. И полиция, и мы… Ну что?
Капитан понял:
— Спрашивай.
После услышанного он признал за Жанеттой право задавать вопросы. И это было уже — много.
— Ты здесь в командировке? По службе?
— В командировке. Но не по службе — как частное лицо.
— Не совсем понятно…
— Я в отпуске…
И Виноградов кратко, но достаточно подробно изложил суть произошедших с ним с позапрошлого вечера событий.
— Да-а… — поправила очки собеседница, когда он закончил. — Смотри, как интересно…
— Серьезно? — Виноградову показалось, что Жанетта употребила не совсем точный эпитет для того, что с ним произошло. Но спорить не стал.
— Вы меня в редакции «срисовали»?
— Да-а, ерунда! Дело техники, — рассеянно, думая о чем-то своем, ответила контрразведчица. — Редакция, кабак, туда-сюда… Ладно!
Жанетта встала и с видом человека, принявшего важное решение, поставила кипятить воду под кофе. Виноградов молча ждал.
— Слушай. В июле командованием одной из дислоцированных пока на нашей территории русских частей — мы называем ее обычно «вторая авиабаза» — в порядке конверсии был заключен договор с фирмой «Норд-Вест круизез» на продажу, как там написано, «приборов экологического контроля». Мы этой информацией владели — и плевать, в общем-то, не наше дело… но смутила сумма взятки, которую получил командир части, — удалось ее почти случайно отследить…
— Вот даже как?
— Он открыл счет на свое имя. В банке — в Мюнхене. А мой человек ему в этом помог.
— Неплохо!
— Так вот… Ты знаешь, как выглядят ядерные боеприпасы для стопятидесятидвухмиллиметровых гаубиц?
— Нет.
— Ошибаешься. Знаешь! Тебе его достаточно подробно описал…
— Мастер? Ни хрена себе!
Жанетта, скрипнув дверцей сейфа, выложила перед капитаном несколько соединенных канцелярской скрепкой листков. Это были ксерокопии из какого-то иностранного журнала — текст на английском, таблицы тактико-технических данных… Дважды встречались: схематический рисунок контейнера, именно такой, каким его представлял себе Виноградов, а также не слишком четкая фотография с натуры.
— И вот еще…
Поверх бумаг лег матовый прямоугольник — Виноградов без комментариев понял, что он означает.
— Степаненко мне его не показал!
Мизансцена была почти той же — горы, железнодорожный состав, вооруженные бородачи… На этом снимке они, суетясь и мешая друг другу, запихивали в кузов грузовика нечто громоздкое, укутанное в грубую и грязную ткань. Часть чехла была порвана, и в прорехе виднелась неестественно вывернутая «лыжа» и кусок промятого светло-металлического бока.
— Так… Давай попробуем с самого начала.
— Попробуем, — покладисто согласилась Жанетта. Она аккуратно собрала все со стола, оставив только черный кожаный блокнот и ручку…
— Нет, так я не понял — ты чего хочешь-то? Если выходишь из игры — ради Бога! Хозяин — барин. Но тогда уж вопросы свои засунь себе в… Получишь за трое суток — и расходимся краями!
Виноградов приехал к Мастеру прямо с поезда, за окном еще и не начинало светлеть, поэтому заспанный, в халате босс поначалу лишь тяжело мотал похмельной головой и тер глаза. Надо отдать должное — несмотря на обстоятельства, ситуацией он овладел довольно быстро.
— Эй, как тебя там!
На рык Степаненко мгновенно отворилась дверь, и на пороге комнаты «нарисовался» один из охранников. Правую руку он держал под пиджаком, и опыт подсказал капитану, что пистолет там скорее всего не газовый.
— Иди, пожрать чего-нибудь приготовь. И второму скажи — пусть под дверью не топчется, здесь все в порядке. Понял?
Охранник молча кивнул и исчез.
— Разойтись, говоришь? — Виноградов с сомнением поморщился. — А вдруг я сразу…
— Да никуда ты не пойдешь! Уймись.
— Ну? Серьезно?
— Твоя беда в том, что ты профессионал. Ты просчитываешь последствия, как вы говорите, «перспективу» информации. Так ведь?
— Допустим.
— А что ты господам чекистам принесешь в «клювике»? А? Бредовый рассказ бабы-иностранки, которая в шпионов играет?
— А те южные ребята, которые меня?.. Убитый Баконис? Его снимки? И если этого полковника, начальника базы, потрясут?
— Слушай, Виноградов! Ну не пори ты… Сам знаешь — туфта это все. «Полкана» им не достать, а без него все остальное не склеивается, один воздух. Так, по мелочи, подгадишь, конечно, это факт! Сейчас такой момент… То-то генерал, наш общий знакомый, порадуется! А ты не помнишь, кстати, кто под тебя убивцев подсылал? Не он ли?
— А при чем тут это? Хотя…
— Ты же неглупый мужик, Виноградов. Давай так. Вариант первый. Рассчитались — разбежались. Без обид! Тебя когда в следующий раз убивать будут — выручу, без всяких там намеков на неблагодарность и тому подобное… Если, конечно, рядом окажемся.
— Ты, давай, на совесть не дави! А то разрыдаюсь.
— Грубо! И тем не менее… Второй вариант. Слушать будешь?
— Давай.
— Уже хорошо!
В дверь негромко постучали.
— Ну?
— Там готово все, — доложил охранник.
— Завтракать будешь? — повернулся к гостю хозяин. Виноградов отрицательно помотал головой. — Оставь на кухне! Попозже приду.
В прихожей стихло, и Степаненко продолжил:
— Так вот. Мы продолжаем сотрудничать. Я даю тебе расклад — на этот раз полный, все, что знаю. В конце — оплачиваю работу согласно контракту. Плюс — премия. Ты продолжаешь искать. В первую очередь — тех, кто меня «кинул», это главное. Ну и саму хреновину… Учти, она повреждена — а значит, опасна, опасна для всех вокруг! В таком виде мне ее и даром не нужно — захочешь отличиться, можешь вернуть любезному твоему сердцу государству. Прославишься, повышение получишь…
— А «уши» твои? Их как спрячешь?
— Ха! Это уж твоя забота — тебе ж самому меня высвечивать невыгодно, собственную задницу подставлять. Постарайся уж…
Выдерживая паузу, Виноградов взял с журнального столика раскрытый, распластанный обложкой вверх томик «Золотого теленка». Прочитал подчеркнутое: — «Культура! Что может быть проще? Джентльмен в обществе джентльменов делает свой маленький бизнес. Только не надо стрелять в люстру, это лишнее…»
— Классика.
— Да уж…
Они были партнерами. Они не верили ни единому слову друг друга, они вообще с трудом друг друга выносили — и вообще словосочетание «друг друга» подходило к ним так же, как к кошке и собаке. Но обойтись один без другого они не могли.
— Так что ты там говорил… насчет завтрака?
…Плотно закусив, — за едой о деле не говорили, в основном обоюдно и едко комментировали последние телевизионные новости, — Степаненко и Виноградов вернулись в гостиную.
— Итак?
— Спрашивай.
— Хм… Давай сначала. Откуда это взялось?
— Некоторое время назад наша фирма получила информацию о том, что некий представитель доблестной Советской Армии… пардон — Российской! Так вот, что он ищет покупателей на некий весьма специфический товар.
— Да уж — мягко говоря — специфический: снаряд ядерный для стопятидесятидвухмиллиметровой гаубицы! Неплохо…
— Видите ли, Владимир Александрович, поскольку мы в КГБ и в вашей уважаемой «конторе» не служим, а являемся скромными бизнесменами со слабо развитым чувством патриотизма, мы к начальству не побежали докладывать. И мировую общественность на ноги не поставили. А просто решили с продавцом повстречаться, побеседовать. Согласитесь, любое коммерческое предложение стоит рассмотреть?
— Кроме незаконных.
— Ох, чья бы корова… Шучу, шучу! Короче — сделка, как вы поняли, состоялась.
— Откуда…
— Не знаю. Можно только догадываться. По последнему договору о разоружениях, через авиабазу транзитом выводили из Европы ядерные боеприпасы — тактические. Потом их куда-то на Урал отправляли, для уничтожения… Но не суть! Он свое получил, мы — свое. Возникла проблема — как вывезти товар. Поначалу планировали морем — через Питер и «круизники». Даже самого бывшего полковника, начальника базы, так в Германию отправили.
— Это-то не проблема!
— Конечно. Выехал по туристической, там остался… А вот с «бочкой» — возникли сложности: генерал твой начал ерундой заниматься, долю потребовал… Да и вообще — после истории прошлогодней с твоим стукачом! Эх, капитан, ты даже не представляешь себе, какую систему порушил — сколько людей, труда потрачено…
— Старались, — скромно кивнул Виноградов.
— А толку? Ладно… В конце концов выбрали южный вариант — поездом, через Халкарию до границы, а там человек переправку обеспечивает, ну заодно и сам…
— Слушай, Мастер, я не понял — вы что, туристическое бюро? Или клуб помощи эмиграции? Одного — на север, другого — на юг!
— А тебе что — это Мата Хари прибалтийская не объяснила?
— Что — не объяснила?
— Ну, технологию. Технологию использования той фиговины?
— Не-ет.
— Странно… Дело в том, что пульнуть по-настоящему ядерным тактическим боеприпасом можно только если знаешь коды — конкретные, к каждому «изделию». Если без них — или вообще в «бочку» не влезешь, или разрядишь его прямо на месте. В лучшем случае. А даже если и выстрелишь — то еще хуже, чем обычным снарядом: сгорит или сгниет потихоньку, напачкает радиацией… Это я упрощенно, там много всяких премудростей.
— Слава Богу! Ну и?
— Так вот, половину кодов — те, которые прямо при снаряде, в специальном кармашке хранятся, — бывший начальник базы с собой прихватил. Как залог собственной нужности. А вторая половина — у бывшего «офицера по несанкционированным пускам».
— Чего?
— Есть такая должность в артиллерии — от дивизии и выше. Так вот, был в вооруженных силах России такой подполковник — Хетагуров. Он и сейчас есть — и тоже в вооруженных силах. Только не России, а Халкарской республики… Начальник штаба у генерала Гадаева. Понял?
— Понял.
— Полетишь?
— Без гарантии. Из чистого любопытства.
— Расходы, транспорт, прикрытие — мои…
— Уговорил, языкастый!
3
И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо.
Самолет, с трудом отлепившись от нижней кромки облаков, отчаянно вывалился из бледного полумрака. Виноградов приблизил лицо к иллюминатору и посмотрел наверх:
— Кумулюс. Кумулюс конгестус — кучевые мощные! — с удовольствием поведал он соседу. Латинские названия облаков и направление ветра в циклоне — вот, пожалуй, и все, что осталось в памяти от курса метеорологии высшей мореходки.
Сидящий рядом степаненковский охранник был тих и бледен — даже с прозеленью: четвертый час лету, болтанка над горами… Звали его Славик, одет Славик был в кожаную куртку, рубашку с галстуком цвета маренго и джинсы, заправленные в грязные кроссовки. Как понял из разговора с ним перед отлетом Владимир Александрович, молодой человек был уверен, что именно таким образом должен выглядеть оператор кабельного телевидения.
Виноградов разубеждать его не стал, тем более, что и сам не знал, как одеться, — поэтому в конце концов выбрал плащ и старую добрую спутницу — дорожную сумку.
Вообще они беспокоились зря — в аэропорту царила такая суета, неразбериха и бестолковщина, что на внешний вид двух сотрудников Коммерческого кабельного телевидения, каковыми по документам являлись Владимир Александрович и Славик, никто внимания не обратил. Тем более, что в дополнение к великолепно всего за час сделанным «коркам» мнимый оператор бережно прижимал к себе черный пластиковый футляр видеокамеры, а у «завотделом зарубежной информации» из кармашка сумки торчала бархатная груша студийного микрофона.
По идее, рейс был специальным — для прессы, изголодавшейся по непосредственной, самополученной информации из Халкарии, вотчины загадочного генерала Гадает. Однако никто не удивился — включая видавших наши виды иностранных корреспондентов — когда перед самым носом представителей «четвертой власти» в салон по трапу, крича и толкая друг друга баулами, поднялись десятка полтора разнополых и разновозрастных детей гор.
— Вах! Люди домой едут, а? — осадил что-то съязвившего по этому поводу репортера питерской «Смены» представитель доблестной халкарской гражданской авиации, наблюдавший за погрузкой в багажный отсек многочисленных холодильников, стиральных машин и прочей бытовой техники. — Совесть есть, а?
Места тем не менее хватило всем…
Совсем близко, внизу, заискрилось под солнечными лучами теплое море, почти сразу же сменившееся густой зеленью прибрежных плантаций. Огромные горы, почти касаясь дрожащих белых крыльев самолета, чуть расступились, пропустив его в узкий створ ущелья: полет подходил к концу.
Пробежав по посадочной полосе положенное расстояние, машина подрулила к предназначенному ей месту. Вежливые иностранцы похлопали прошедшему по салону экипажу, наши коллеги торопливо поддержали их — и пестрая «команда» представителей прессы потянулась к выходу…
Аэропорт столицы Халкарской Республики представлял собой две параллельно вытянутые бетонные ленты взлетно-посадочных полос, дальний конец которых почти упирался в зубчатую громаду скалы. Такие же отвесные каменные стены ограничивали пространство справа и слева, оставляя совсем немного места для боковых рулежных дорожек и бело-красных технических сооружений. Кроме «АН-двадцать четвертого», только что совершившего посадку, на летном поле, устало опустив лопасти, отдыхал вертолет гражданской авиации, рядом с которым зеленели камуфляжными пятнами два его боевых собрата. Поодаль, прикрытые огромной маскировочной сеткой, угадывались остроугольные силуэты современных истребителей.
— Работай, Славик, работай! — прошипел напарнику Виноградов, заметивший, что настоящие корреспонденты уже вовсю щелкают объективами. Только что облегченно вступивший на землю «оператор» судорожно завозился с футляром видеокамеры, но в этот момент все замерли, повинуясь громкому и сочному голосу человека, привыкшего и любящего командовать:
— Внимание! Господа! Уважаемые гости!
Говоривший, высокий мужчина с чисто выбритым лицом, был одет в безупречный серый костюм, легкие лакированные туфли и белоснежную рубашку. На галстуке скромно искрилась бриллиантовая заколка. Самое странное, отметил Виноградов, что, несмотря на этот вид, он каким-то непонятным образом абсолютно гармонировал с двумя своими спутниками — грязными, заросшими щетиной автоматчиками в солдатских ватниках и кепках-«афганках», пропахших потом и порохом.
— Мы рады приветствовать вас на прекрасной земле гордого и мужественного народа Халкарии! Меня зовут Артур Гадаев, и я являюсь министром иностранных дел нашей Республики.
Затем, немного рисуясь, он повторил то же самое по-английски и по-французски. Иностранцы вновь похлопали, пару раз щелкнули фотоаппараты.
— Племянник генерала, — услышал за спиной голос кого-то из сведущих репортеров Виноградов, — был аспирантом в Дипакадемии…
— Прошу! — И представители прессы двинулись вслед за хозяевами. Под пиджаком министра иностранных дел капитан наметанным взглядом увидел плотные складки перекрещенных ремней — очевидно, ношение подмышечной кобуры не противоречило местному дипломатическому протоколу.
Миновав одноэтажный барак аэровокзала, все очутились на пыльной и основательно заплеванной площади. Те, с кем они делили недавний полет, — из числа местных жителей, уже разместились вместе со своим многообразным багажом в тени гипсового монумента, ожидая, очевидно, оказии, чтоб разъехаться. Памятник был кому-то в пиджаке, держащему перед собой раскрытую книгу — определить точнее было невозможно, так как на месте снесенной головы торчал коричневый металлический штырь.
Помимо милиционеров в привычной советской форме и пары одетых в армейские обноски юношей с пистолетами — как понял капитан, они охраняли непосредственно административное здание, но сейчас покинули пост, чтобы поглазеть на прибывших, — напротив входа красовался бронетранспортер с развороченными колесами, приспособленный под стационарную огневую точку. Вокруг него курили еще несколько бойцов, увешанных оружием. Проследив за взглядом Славика, Виноградов увидел наверху, на крыше, торчащие вверх стволы счетверенной зенитной установки, запиравшей воздушное пространство над аэропортом.
Вне зависимости от исполнения, замысел и потенциал военного обеспечения объекта были на должном уровне.
Относительно ухоженный «икарус» принял представителей прессы в свое раскаленное нутро, заурчал и почти сразу же накренился, выписывая первый вираж на причудливом горном серпантине…
Это было великолепно! Ошалевших от духоты и тряски гостей высадили перед розовым с белыми колоннами зданием сталинской постройки. Посреди изумительного парка, журча, сеял свежие брызги хрустальный фонтан, а по выметенным песчаным дорожкам степенно вышагивали глупые павлины.
Разместившись — по двое в номере, — представители прессы первым делом кинулись в душевые…
Лежа в одних трусах поверх простыней, Виноградов сквозь полуприкрытые веки разглядывал напарника. Тот только что вымылся и теперь стоял в нерешительности посреди комнаты в намотанном на бедра полотенце.
— Владимир Александрович! — наконец негромко позвал он.
— Ну? — нехотя отозвался капитан.
— А че дальше делать? Может — достать? Распаковаться?
— Не суетись. Успеем.
Виноградов понимал, что имеет в виду Славик: помимо смены белья и дорожных мелочей, в «дипломате» степаненковского охранника лежал не слишком новый, но надежный репортерский диктофон «Сони». Впрочем, от диктофона тут присутствовал только пластиковый, обклеенный изнутри фольгой корпус — пустующее пространство было заполнено двумя пистолетами — боевым и газовым, аккуратно проложенными мягкой кожей кобур.
— Господа! — донеслось из висящего над шифоньером динамика. — Ровно в двенадцать часов вы будете приглашены на обед, который дает Президент Республики. После этого — пресс-конференция. Всего хорошего!
Виноградов и Славик прослушали то же самое еще на двух языках, после чего Владимир Александрович с чистым сердцем окунулся в живительный сон. Молодой напарник последовал его примеру, и в следующие полтора часы специалисты по подслушиванию, если таковые вдруг решили заняться своим грязным делом, не уловили бы ничего, кроме сочного храпа двух здоровых русских мужиков…
Столы были накрыты прямо на улице, позади розового корпуса — о нем вездесущий корреспондент «Московских вестей» сказал, что это бывшая резиденция республиканского ЦК.
Президента еще не было, и Артур, как по-свойски просил называть себя министр, вел застолье. Сложив на предусмотрительно расстеленный в сторонке ковер аппаратуру и прочее журналистское оснащение, представители прессы налегали на угощение. Предпочтение, конечно, отдавалось местной экзотике: «седло барашка», минеральная вода в запечатанных кувшинчиках из глины, всевозможная свежая зелень, которую северяне к началу зимы успевают подзабыть… Но не забывалось и традиционное — бутерброды с икрой и рыбой, крохотные тарталетки, а равно и водка, привозной коньяк и пиво «Фалькон» — единственный алкогольный напиток, который позволял себе изредка употреблять сам глава традиционно исламского народа.
Роль стоящих поодаль официантов была чисто символической, каждый обслуживал себя сам — и накрытые крахмальными скатертями столы быстро пустели.
Внезапно, прервав очередной цветистый тост, глава дипломатического ведомства встрепенулся, посмотрел в сторону распахнувшейся изнутри двери. Сначала появились двое — огромного роста в черных комбинезонах и такого же цвета беретах. Их высокие шнурованные ботинки матово блестели, а чешские короткоствольные автоматы казались неестественно миниатюрными. Опасно обшарив присутствующих стволами, громилы расступились, освобождая проход.
Стремительно вышел — почти выбежал — Президент, сопровождаемый еще двумя телохранителями. Все почтительно замерли.
Генерал Гадаев был, безусловно, личностью исторической. Сын репрессированного народа, он верой и правдой служил стране, занимавшей одну шестую часть земного шара. Военная мощь империи — ей были нужны храбрые, умные и честолюбивые люди. Командир танковой дивизии, с отличием закончивший курс Академии, Гадаев сочетал в себе европейское образование, болезненное самолюбие, опыт — боевой и военно-административный. Именно эти качества привели его на пост первого Президента Республики Халкария. Некоторые аналитики сравнивали генерала с ливийским Каддафи или панамцем Норьегой — но кто лучше самих политологов знает о шаткости и относительности аналогий? Во всяком случае, обвинения в левом фашизме, авантюризме и криминогенности самого Гадаева, казалось, не трогали…
Виноградов с любопытством разглядывал недавнего российского комдива: тучный, усатый, с загорелым породистым лицом и коротким ежиком черных волос. Полевые генеральские погоны на аккуратном спецназовском «камуфляже», парадная фуражка танкиста.
— Здравствуйте! — поприветствовал он собравшихся. Затем, по местному обычаю, пожал обе руки, протянутые племянником. Целоваться не стал. — Здравствуй!
Затем, любезно давая возможность корреспондентам расхватать орудия своего труда, он отошел к столу и собственноручно наполнил высокий бокал пивом.
— Готовы? — дружелюбно улыбнулся он.
Ответом был нестройный положительный гомон пишущих, щелчки и жужжание аппаратуры.
— Тогда начнем… Друзья! Я не случайно обращаюсь так к вам, к тем, кто прибыл сюда в нелегкий для моего народа период. Слишком много разнообразной лжи, недомолвок…
Владимир Александрович повертел головой, отыскивая Славика, — пусть хоть для вида поснимает, да и вообще… И чуть было не охнул! Его молодой напарник, по неопытности и жадности рьяно набросившийся на дармовую выпивку, теперь окончательно «потерял лицо». Он зажал в углу между столами лысого немца с серьгой в ухе и пытался что-то втолковать с тупой настойчивостью пьяного рэкетира. До слуха уже доносилось: «…ему как с левой дал! И она без бабок…». Уже подтягивались к ним Артур и один из охранников, уже совсем чуть-чуть оставалось до скандала…
Милицейские рефлексы Виноградова оказались сильнее. Мгновение спустя он уже бережно закидывал себе на плечо обмякшую руку «коллеги», одновременно заискивающе улыбаясь племяннику генерала:
— Извините, ради Бога! Такой стол, такое угощение — сказка! Молодой — не знает еще кавказского гостеприимства, ай-ай!
С помощью официантов Славика удалось оттранспортировать в номер и уложить, поручив заботам дюжих коридорных. Когда Владимир Александрович вернулся, речь Президента уже подходила к концу:
— …Ну а конкретные аспекты военной ситуации в Республике осветит начальник штаба наших вооруженных сил — ему и карты в руки. С ним же согласуете маршруты поездок, распорядок пребывания…
— А что — везде можно будет ездить? Снимать, беседовать — без ограничений? — недоверчиво прищурился «сменовец».
— Везде.
— А вдруг мы шпионы?
— А мы не боимся шпионов. Нам скрывать нечего. Только диверсантов не любим: мы их расстреливаем, — разъяснил улыбчиво Президент. — На месте.
— Понятно… И еще вопрос.
— Достаточно! К сожалению — дела. Поступим следующим образом: в последний день, когда вы, друзья, наберетесь впечатлений, когда у вас многие вопросы отпадут сами собой, а новые, скорее всего, возникнут, — мы еще раз встретимся и поговорим. Хорошо? Всего доброго!
И генерал исчез — молниеносно, но с достоинством…
— Прошу вас! Сейчас пройдем в кинозал, там ждут, а потом чай, сласти… — гостеприимно засуетился Артур.
Прохладный полумрак кинозала настраивал на неспешную, обстоятельную работу. Перед рядами бархатных кресел, прямо на сцене, возвышался письменный стол, частично занятый водруженным на него иностранным телевизором. Свободное пространство стола занял разложенными бумагами сидящий лицом к залу невысокий сухощавый мужчина в очках, лет пятидесяти с небольшим, — явно русский, с лицом усталым и обветренным. Орденские планки на обычной, повседневной полковничьей форме внушали уважение, но удивление вызывали медицинские эмблемы в петлицах.
За его спиной, почти во весь экран, висела географическая карта региона. Виноградов отметил ее бесспорно «доперестроечное» происхождение — выделенные красным административные границы обозначали еще единую Вардино-Халкарскую Автономную ССР в составе Российской Федерации…
— Это кто — Хетагуров? — поинтересовался Владимир Александрович у соседа.
— Да то-то и оно, что не он, — озабоченно почесал за ухом коллега из «Московских вестей». — Это, как я понимаю, Федотов Александр Иванович. Был здесь начальником медслужбы.
— Старый знакомый! — перегнулся к ним с заднего сиденья «сменовец». — Я его по Афгану помню — «команда Варенникова»!
— Тише, товарищи! Тише… Приступим, — тот, о ком они говорили, аккуратно, не повышая голоса, овладел вниманием аудитории. Сказывался многолетний опыт преподавательской работы.
— Мне поручено обрисовать вам военную обстановку в Халкарии и регионе. С учетом этой информации вы выберете наиболее желательные для посещения районы и населенные пункты, после чего будут согласованы маршруты и график движения групп. Ограничения могут быть вызваны только одним — заботой о вашей безопасности.
— Итак, — полковник встал и указкой очертил на карте неправильную окружность. — Республика Халкария расположена на части бывшей территории Вардино-Халкарской АССР. На севере и северо-востоке республика граничит с так называемой Вардинской Исламской Республикой, юридически не признанной, кстати, даже терпимой ко всему Россией. В августе вардинцы попытались вооруженной силой отторгнуть исконно принадлежащие нам Большой перевал и Верхнее водохранилище (соответствующие движения указкой). В настоящее время вся выделенная штриховкой зона является районом боевых действий, наибольшая активность наших разведывательно-диверсионных групп и бандформирований противника отмечаются здесь… здесь… и здесь. Позже вы получите фото- и видеоматериалы о зверствах засылаемых на нашу территорию головорезов.
Далее. На востоке, юго-востоке и юге Халкария соседствует с Пакистаном — здесь и ранее проходила граница бывшего СССР. Российских пограничников некоторое время назад вывели, и теперь режим мы осуществляем своими силами. Территориальных споров у республики с южными соседями нет, но граница есть граница, тем более что приходится охранять железнодорожную магистраль и нефтепровод. Обстановка осложняется еще одним фактором… Но об этом чуть позже…
Полковник переместил указку:
— Небольшой участок на северо-западе — это граница с Российской Федерацией, к моему глубокому сожалению, закрытая после досадных недоразумений прошлого лета. Остальное — море…
— А где бывший начальник штаба? И что там такое — в Южной Халкарии? — не выдержав, перебил его москвич.
— Если вы будете так добры, что позволите мне закончить, многие вопросы отпадут сами собой. Поверьте, — почти слово в слово процитировал своего Президента Федотов. — Могу продолжать?
Аудитория одобрительно шумела.
— Халкария слишком мала, чтобы позволить себе роскошь внутреннего сепаратизма. Однако немногим более двух недель назад органами безопасности республики разоблачена очередная группа заговорщиков. Эти люди, опираясь на несколько семейных кланов, проживающих в районах, прилегающих к бывшей советской границе, намеревались провозгласить Независимую Южную Халкарию, спровоцировать вооруженное вмешательство извне, физически устранить Президента и его окружение… Планировалось заблокировать дорогу, перекрыть трубопровод, а в критической ситуации — не остановиться и перед применением тактического ядерного оружия!
— Ого! А может быть, лазерные пушки?
— Это вы не слишком хватили, полковник?
— Вы отвечаете за информацию?
— Какие-нибудь доказательства есть?
Переждав волну скептических и иронических выкриков, начальник штаба продолжал:
— Рейдовой группой специального назначения на основании агентурной информации был перехвачен груз, предназначавшийся одному из лидеров заговорщиков — брату моего предшественника, уроженцу южной части Халкарии. Состав, в который входил вагон, арендованный некоей российско-германской фирмой, удалось остановить всего в получасе езды от станции Крайней, конечной точки назначения. Не удалось, к сожалению, обойтись без жертв…
Полковник нащупал клавишу упрятанного в стол видеомагнитофона, и телевизионный экран зарябил серебристой паутиной:
— Смотрите сами, какие «продукты» с нетерпением ожидали сепаратисты.
Виноградов увидел знакомый серебристый бок контейнера, зеленую лыжу, крупно — буквы и цифры маркировки. Затем камера, несколько раз дрогнув, переместилась на противоположную сторону: вспоротое взрывом металлическое брюхо, клочья рваного брезента… Кто-то, кажется из иностранцев, понимающе присвистнул. Разговорчивый «сменовец» торопливо завертелся, ожидая разъяснений.
— Это тактический ядерный заряд для обыкновенной армейской гаубицы. Комментарии излишни! Неудивительно, что захваченные в плен заговорщики отрицали какую-либо свою причастность к этому грузу. Они уверяли, что и представления не имеют о том, что это и для чего, дескать, данную конкретную «отправку» курировал лично полковник Хетагуров…
— А он что?
— К сожалению, изменник, предатель своего народа полковник Хетагуров — кстати, на службе в Советской Армии он вплотную работал с тактическими ядерными зарядами! — застрелился, когда узнал о провале своих планов. Тут мы, признаться, сработали не должным образом.
В голосе начальника штаба звучало неподдельное огорчение.
— Вы уверены, что заговорщики намеревались действительно применить эту штуковину?
— А для чего еще она могла понадобиться? — удивился Федотов. — Не атомную же электростанцию строить?
— Контейнер поврежден, так? Где он сейчас?
— Да, представляет ли он опасность?
— Во всяком случае, поврежденный снаряд не взрывоопасен. А с момента доставки сюда — не представляет угрозы с точки зрения и радиации. Мы располагаем достаточно квалифицированными специалистами соответствующего профиля — источник излучения захоронен по всем правилам.
— У вас что — так свободно гуляют по железным дорогам всякие атомные бомбы? — прорвался голос с акцентом.
— Вопрос не по адресу. Мы, как видите, как раз и пресекли эту, как вы выразились, «прогулку».
— Что это за фирма — ну, отправитель?
— Друзья! Вот передо мной лежат все необходимые материалы — двадцать экземпляров. Вы уж как-нибудь поделите между собой… Да, можете переписать видеофильм — или сдайте чистые кассеты, наши люди завтра к утру сделают…
В принципе, задание можно было считать выполненным.
Получив причитающуюся ему пачку листов — текст был на русском языке, убористый, аккуратный, — Виноградов отправился к себе в номер. Стоило, конечно, подсуетиться насчет видеозаписи, но лишней кассеты все равно не было, да и… Незачем, в общем-то. Все ясно.
Владимир Александрович потеребил безжизненное тело Славика — никакой реакции. Ощупал его карманы деньги, немного валюты, документы — на месте, так что не пропадет…
На всякий случай достал блокнот и черкнул несколько строк нейтрального текста, сложил их «оператору» в бумажник: если не совсем дурак — сориентируется, а нет — не жалко. Собрал в сумку свои вещи, туда же, от греха, сунул и извлеченный из «дипломата» контейнер с оружием. Все! Домой.
Выйдя в сад, он подошел к первому же попавшемуся охраннику:
— Где министр? Молодой Гадаев?
— Артур? Пойдем…
Выслушав просьбу Виноградова, главный дипломат республики сокрушенно вздохнул: ничего не получится, поезда в Россию вардинцы не пропускают, а ближайший самолет до Краснодара только послезавтра. И вообще — зачем спешить? Что — плохо принимают? Пусть гость скажет — хозяин со всей душой…
— Понимаешь, брат… Надо! Оператор тут один справится — он вообще мужик толковый, это уж так случилось сегодня. А я — в редакцию, первый! Понял? Пока они все тут туда-сюда…
— Поймешь вас, прессу! — вздохнул Гадаев-младший устало и потянулся к висящему на спине стула галстуку: — Поехали!
Выяснилось, что есть еще один путь: морем, на рейсовом катере до Красного Мыса — поселка на территории России, оттуда два часа до аэропорта, а там уж…
Через короткое время, расставшись с самым элегантным из халкарских джентльменов, Виноградов уже штурмовал в толпе крикливых и суматошных местных жителей узкий и шаткий трап видавшего виды «челна».
…Виноградову удалось в конце концов пристроиться на корме, в крохотном пространстве между служебным трапом и вентиляционной трубой машинного отделения. Положив под голову свернутый плащ, он уселся на сумку и вытянул оплывшие тяжестью ноги — безумно хотелось снять ботинки.
Ветер здесь не чувствовался, а может быть, он просто стих к концу дня. Лениво припекало дымчатое солнце. Урчал, заставляя мелко вибрировать металлическую палубу, дизель; пахло водорослями и соляркой. Некоторое время вверх-вниз по трапу бегали еще голосистые табунчики смешливых детей, вторгаясь в полусонное сознание Владимира Александровича, но вскоре усталость и размеренная качка взяли свое…
Виноградов открыл глаза, прислушиваясь к чувству непонятной тревоги, холодно шевельнувшейся под сердцем. Прислушался: далекий гомон пассажиров, нарастая, перекрывал уже ставшие привычными звуки.
Посмотрев на часы — проспал всего минут сорок, не больше, — он слегка приподнялся, высунув голову так, чтобы видеть окружающее.
Все было по-прежнему. Изумрудные перекаты волн равнодушно пожирали друг друга, вдали темнела зубчатая лента берега, разорванная в нескольких местах белыми кубиками пансионатов. Владимир Александрович посмотрел налево — и там почти безоблачное небо мирно уползало за горизонт.
— Нэ там, нэт! Вот она! — невесть откуда взявшийся носатый парень в армейской рубахе и джинсах одной рукой крепко вцепился в плечо Виноградова, а другой тыкал куда-то вверх, почти прямо по курсу.
Там, куда он показывал, черная суетливая точка уже обретала очертания сердитой толстой стрекозы. Разрастаясь со стремительным ревом, она превратилась в огромный штурмовой вертолет, проутюживший воздух над палубой своим камуфлированным брюхом.
Виноградов непроизвольно вжал голову в плечи и присел в спасительную тесноту. Стало страшно.
— Почему? Это что? — с трудом пытаясь не поддаться охватившей уже пассажиров панике, Владимир Александрович заставил себя встать на ноги.
Сосед не отвечал — он уже сдернул с плеча допотопный «Калашников» и досылал патрон в патронник… Отделенный белым металлом рубки, Виноградов не мог видеть, что творится на пассажирской палубе и в стеклянном носовом салоне, в поле зрения были только те, кто при посадке оказался рядом, — старик в барашковой папахе, черноволосая женщина, обложенная корзинами и тюками, дети — двое притихших пацанов лет десяти и девушка, очевидно, их старшая сестра…
Тем временем вертолет, описав в темнеющем небе грациозную дугу, вновь устремился к судну. Беззвучные в накатившемся грохоте, запульсировали белые злобные огоньки — очередь из крупнокалиберного пулемета…
Несколько мгновений спустя Владимир Александрович увидел себя судорожно забившимся в щель за вентиляционной трубой — жалкое, трясущее воспаленной головой существо, прижимающее к груди сумку! Выругавшись, он отлепился от раскаленной переборки.
Где-то впереди, в носовой части судна, пронзительно, на одной ноте кричала женщина. Металлическая ступень трапа в метре от виноградовского «убежища» была прошита пулей — круглое, с загнутыми внутрь равными краями отверстие сразу же бросилось в глаза Владимиру Александровичу. Потом он увидел мертвую женщину, опрокинувшуюся на свою кладь, сбитых в неподвижный комок детей, старика, молитвенно уткнувшего седую бороду в ладони.
Носатый сноровисто менял магазин.
— Вот пи-лять! — выдохнул он, справившись, и пристроился поудобнее. Вороной ствол поднялся навстречу возвращающемуся реву.
— Иды суда!
Но пятнистый «штурмовик» появился не там, где ожидали, — Виноградов увидел его справа по борту стремящимся наперерез теряющему ход катеру. По обе стороны пятнистого брюха внезапно колыхнулись одно за другим яркие облачка, из которых, опережая вертолет, в сторону цели потянулись косматые щупальца.
— Сразу два… — почему-то вслух удивился Владимир Александрович чужой расточительности: одного реактивного снаряда было бы вполне достаточно…
Взрывом его сначала сбило с ног, а затем вышвырнуло довольно далеко в сторону, туда, где почти не ощущался винтообразный ток воды, — воронка, образовавшаяся на месте катера, стремилась утянуть в пучину все и вся. Виноградов не потерял сознания, но прошло какое-то время, прежде чем он начал целостно воспринимать окружающее…
Следов недавнего триумфа боевой авиации почти не осталось. Волн уже не было, и сытое море снисходительно покачивало на своей поверхности остатки пиршества — с полдюжины полуживых человеческих существ, корзину, спасательные круги, по большей части пустые… Детали было разглядеть трудно — стемнело.
Вертолета-убийцы поблизости не было.
Это уже слишком, подумал Виноградов.
— Да не хочу я в госпиталь! Не надо мне! — Владимир Александрович безуспешно пытался освободиться от вцепившейся в его рукав женщины. Собственно, против самой врачихи он ничего не имел — загорелые стройные ноги, высокая грудь под белым халатиком, крахмальный колпачок…
— Но это же необходимо! Такой порядок! — Она была в отчаянии: все спасенные, семь взрослых и двое детей, погружены в «скорые», а этот… — Товарищи офицеры, объясните же ему!
— Ну не ломайся, Саныч! Ладно — видишь, женщина просит, — примирительно улыбнулся обоим румяный молодой «каплей», возникший у трапа с сине-белой повязкой дежурного по кораблю. Земляки, питерцы, они с Виноградовым сразу понравились друг другу и к концу недолгого знакомства были уже «на ты».
— Точно… А то — давайте я вместо вас! — очень серьезно и обстоятельно предложил тучный усатый мичман.
— Вот видите? Сдавайтесь лучше, — приободрившись, потянула за собой недавнего кандидата в утопленники медичка.
Вдоль подсвеченного мощными прожекторами ночного пирса в их сторону двигалась компактная группа штатских и сопровождающих моряков. Они были увешаны различной фототехникой, а упакованный в кожу бородач бережно прогибался под угловатой тушей «Бетакама» — профессиональной видеокамеры.
Пресса — это всегда некстати. А сейчас — особенно.
— Сдаюсь! Везите!
И Виноградов стремительно направился к ближайшему фургону «скорой помощи»…
— Спать хочешь?
— Да вроде… вроде нет, — с сомнением пожал плечами Владимир Александрович.
За окном уже светлело.
— Еще кофе?
— Нет, спасибо! С билетом — точно проблем не будет?
— Не волнуйся!
— Хорошо.
То, во что превратилась одежда, досыхало на балконе, а сам Виноградов сидел в халате на голое тело в ординаторской, коротая остаток ночи с местным «особистом». Все имущество — запаянное в полиэтилен, а потому не тронутое водой удостоверение капитана милиции и бумажник с мокрыми деньгами — лежало на столе.
Виноградов физически ощутил, как на затылок и плечи давит накопившаяся усталость. Калейдоскоп: барахтанье в соленой темнеющей на глазах воде, свинцовый борт российского «сторожевика», короткий путь на базу — со спиртом и пьяными слезами, грудастая медичка, обследование в госпитале…
— Ты сам иди поспи. — Владимиру Александровичу был симпатичен умный и дотошный капитан третьего ранга Олег Неводник. Он знал, что «особисту» предстоит с утра опрашивать спасенных, будоражить агентуру по ту сторону перевала, рапортовать устно и письменно…
— Да куда же… — отмахнулся Олег, складывая карту и убирая в портфель пачку фотоснимков различных моделей вертолетов. Туда же легла цветная таблица всевозможных эмблем и опознавательных знаков.
— Значит, тебя не упоминать?
— Если возможно.
— Опер оперу глаз не выклюет! — хохотнул офицер. За все время он ни разу не поинтересовался, каким ветром занесло на теплые моря милицейского сыщика из Северной Пальмиры, — будет нужно, сам расскажет. Чувствовалась старая школа. — Устроим.
Вообще в последние дни Виноградову на хороших людей везло.
Если не считать, конечно, того гада с вертолета.
— Олег!
— А?
— Так кто это все-таки был?
— Кто… Я думаю — вардинцы, у них семь таких машин сейчас.
— Откуда?
— «Приватизировали», когда гвардейский полк выводили… У халкарских сепаратистов тоже вот вроде две единицы появились, хотя вряд ли, одну на прошлой неделе гадаевцы сбили — но это неточно.
— А эти-то где взяли?
— Где… может — купили, может — украли… Еще вот есть данные: из Восточной Германии — к «соседям», а потом своим ходом — или лётом — через границу…
— Бордель.
— А кто спорит?
— Вы уж того… разберитесь, а?
— Разберемся. И накажем. — Неводник сказал это так, что Виноградов сразу же поверил. — Не так — так эдак, понял?
— Там на катере… Человек сто было. Женщины. Дети… — Владимир Александрович почувствовал, что скатывается в истерику.
Под окном затормозила вызванная «особистом» машина.
— Пора! В аэропорт провожать не буду, но…
— Спасибо, Олег!
— Сочтемся…
Через десять минут, придержав дверцу готового тронуться «уазика», Неводник негромко сказал:
— У них нет своих пилотов. Ни там, ни там. Это наши… бывшие наши. Наемники. Понял? Прощай! Их, когда ловят, не судят.
— Счастливой охоты, брат!
4
Управлению, например, для его правильного функционирования ни честность, ни доброта не нужны. Приятно, желательно, но отнюдь не обязательно. Как латынь. Как бицепсы для банщика. Как бицепсы для бухгалтера.
Виноградову, можно сказать, повезло, его взяли прямо дома. Хуже, если бы на улице или в приемной начальника «регионалки», куда Владимир Александрович был вызван к девяти тридцати следующего дня, хотя о вызове этом он узнал уже потом, после всего…
Казалось бы, какая разница — ан нет!
Арест на дому дает массу преимуществ — можно надеть на себя что попроще да потеплее, собрать с собой белья, кой-каких продуктов, газеты… И наоборот — оставить жене часы, ключи, другие мелочи, необходимые в обычной жизни и скрупулезно изымаемые там, куда тебя уводят. А если еще жена не истеричка и умница — считай, вытянул счастливый билет в этой безвыигрышной лотерее.
Есть, конечно, и свои минусы — домашние, как правило, без должного понимания реагируют на такую, например, необходимую государственную процедуру, как обыск, а если отец семейства к тому же считается опасным и на него надевают наручники… Огромные детские глаза и неестественные позы ближайших соседей, жмущихся на стульях в непривычной для них роли понятых, — из-за этого сам Виноградов в последние годы своей оперской карьеры перепоручал подобные следственные процедуры кому-нибудь помоложе да поретивее; ведь были же любители, даже энтузиасты этого дела!
Утром, впрочем, эти мысли Владимира Александровича не интересовали.
Приземлившись в Пулково, он только к обеду добрался до своей квартиры. Ношеный бушлат и грязные солдатские «гады», подаренные для тепла Виноградову гостеприимным Неводником, оказались как нельзя кстати — в городе было минус семь.
Дома никого не было — Анна ушла на работу, привычно пристроив девчонок соответственно в школу и садик. Не зная, когда ждать из командировки кормильца, на всякий случай оставила она в холодильнике обед — только разогревай и ешь! Чем Виноградов и не преминул воспользоваться, предварительно скинув с себя все в бак с грязным бельем и приняв душ… Он был женат почти тринадцать лет, Анна с лихвой хлебнула всех прелестей жизни с милицейским сыщиком — и уже давно не удивлялась неожиданным командировкам — в выходные, в отпуска…
Сытый и чистый, отключившийся вынутой телефонной розеткой от окружающего мира, Владимир Александрович, засыпая, думал о том, что жена, конечно, огорчится из-за пропавшего плаща и сумки, но когда он ей расскажет, что было… К тому же завтра нужно будет сходить к Степаненко, получить валюту… А дело он свое сделал… Дома хорошо…
Разбуженный в пятом часу будильником, Виноградов неспешно встал и протопал на кухню — поставить чаю. Надо было ехать в садик за младшей, но времени пока хватало.
По радио передавали новости, и Владимир Александрович слушал вполуха, одеваясь.
«…готовится к вылету на дрейфующую станцию „Северный полюс“ очередная высокоширотная экспедиция…
…более тысячи сторонников национально-патриотических партий и движений в течение дня пикетировали…
…как заявил на состоявшемся вчера приеме в консульстве Финляндии вице-мэр города Щербаков…
…при проведении рейда на рынке города Пушкина сотрудниками ОМОН задержано восемнадцать человек, в том числе…
…по имеющимся у нас сведениям, это произошло в восемь часов утра, когда Кругляков, выйдя из парадной собственного дома, направлялся к ожидавшей его автомашине. Неизвестный произвел два выстрела из пистолета…»
Виноградов, кинувшись к радиоприемнику, увеличил громкость.
«…Напомним, что Виктор Кругляков до марта этого года являлся начальником городской милиции, а с лета возглавлял ряд коммерческих структур, связанных, в частности, с Морским пароходством.
И о погоде. Сегодня ожидается…»
…Остаток дня прошел для Владимира Александровича трудно: он был задумчив, невпопад отвечая на шумные вопросы детей, ужинал без аппетита, а потом, когда девчонки засобирались спать, тихо и основательно беседовал о чем-то с женой.
Сначала позвонили по телефону — трубку взяла дочь, и, пока она ходила за Владимиром Александровичем, на другом конце провода уже нажали на рычаг. Все по науке — убедились, что клиент на месте. А затем уже — и сами пришли…
Он открыл дверь сразу же, не потрудившись посмотреть в глазок.
— Виноградов? Владимир Александрович?
— Ты ж меня знаешь, брось! Проходите…
Из трех пришедших одного, старшего, капитан знал, хотя и не близко — он как-то приезжал от «организованной преступности» за информацией об СП, которое проходило и по разработке Виноградова. Второго тоже раньше видел — «комитетчик» из Пассажирского отдела. Третий, совсем молодой высокий парень, был явным новичком.
— Ну, ты понимаешь…
— Да ясно. Санкция есть?
— Конечно! — старший завозился с защепкой кожаной папки.
— Задержание? Обыск? — Виноградов удивился сам себе: говорил деловито, вежливо, будто не к нему — а он пришел проводить неприятные, но необходимые следственные действия.
— Полная программа! — улыбнувшись как коллеге и партнеру, вздохнул старший.
— Проходите! Только так… Понятые — соседи, никаких там внештатников, случайных прохожих…
— Годится. Хозяин — барин! — вставил «комитетчик».
…Обыск был недолгим и по сути формальным — все понимали, что профессионал-опер, к тому же еще заранее ожидавший такого развития событий, не станет держать в доме ни каких-либо компрометирующих документов, ни наркотиков, ни «левого» оружия… Изъяли: табельный «Макаров», охотничье ружье с разрешительными бумагами, валютную мелочь — долларов двести, — аккуратно подколотую к таможенным декларациям отца, жены и самого Виноградова. Владимир Александрович понимал — обыск носит характер скорее психологический, чем прагматический.
— Замечания есть? Заявления? — обратился к понятым молодой, которого посадили составлять протокол.
— Заявления… Есть! Очень хорошие ребята, честные, всегда помогают… — горячо начала соседка, повернувшись почему-то к «комитетчику».
— Да не об этом! — отмахнулся старший. — По самой процедуре!
Девчонки, слава Богу, уже спали. Виноградов оценил корректность коллег — в детской даже не рылись, вполне резонно полагая это бессмысленным и доверившись слову Владимира Александровича.
— С этим — все? — когда за понятыми закрылась дверь, поинтересовался он.
— Да. Собирайся, — кивнул старший. И, слегка помешкав, добавил: — Оденься потеплее, там холодно сейчас. И поесть чего-нибудь…
— Ключи? Часы?
— Оставь здесь — все равно изымут. Завязки вынь из куртки…
Пришлось расстаться и с крестиком на латунной цепочке — не положено!
— Прощайтесь!
Жена вела себя великолепно, и Виноградов, спускаясь по лестнице, подумал, что хоть в этом ему в жизни повезло.
— Так в связи с чем меня все-таки забирают? — поинтересовался капитан, когда машина вырулила из двора в сторону центра.
— Ты ж читал в постановлении.
— Ага! Там только номер уголовного дела и статья: соучастие в хищении, в особо крупных. А фабулы — нет.
— Заметил… — усмехнулся старший. — А что же сразу не «возбухнул»?
— Пока смысла нет, — Виноградов не стал говорить, что заметил и кое-что еще: в протокол не были внесены ни «чекист», ни старший, присутствовавшие при обыске и принимавшие в нем участие. Это тоже нарушение уголовного процессуального кодекса, причем грубое, — козырь для адвоката.
— Логично… Ты нам, сам понимаешь, не нужен. Дашь расклад на этих… — «комитетчик» ткнул пальцем куда-то вверх и чуть в сторону, — …и топай домой.
— Как лично тебя вывести из дела — наша забота. Поверь, возможности есть! Ты же сам сыщик, — перегнулся с переднего сиденья старший. — Куришь?
— Бросил.
— Правильно! — поддержал чекист. — Мне говорили — Виноградов профессионал, не дурак, с ним можно иметь дело…
— Привезли? — дежурный опер с пижонской бородкой на мгновение оторвался от телефона: — Посади его туда, в коридор. Кто с ним будет работать?
— Шеф сам хотел.
— Ладно… — он опять вернулся к прерванному разговору: — Да я и не знал, что она замужем за тем хмырем. Вижу — баба как баба, тем более пила…
Откинувшись на спинку старого дерматинового стула, Виноградов слушал бесконечную и пошлую трепотню бородатого. Несмотря на поздний час — было около двенадцати — жизнь в коридорах и кабинетах «регионалки» — Управления по борьбе с организованной преступностью — не замирала. То с деловым и сосредоточенным видом, то весело и шумно переговариваясь, сновали оперативники в шикарных, модных, но одинаковых, купленных, очевидно, на общей «выездной торговле» какого-нибудь обслуживающего магазина костюмах, — и от этой одинаковости они, костюмы, казались безвкусными и сиротскими. Двое спецназовцев в форме и бронежилетах провели кого-то основательно побитого, со скованньми наручниками запястьями. Процокала каблучками задастая секретарша.
Все проходящие, не видя, скользили по нему взглядом, безошибочно определяя здешний статус Виноградова. Пару раз мелькнули знакомые лица.
Вот в кабинет начальника пронесли изъятое только что на обыске у него дома, вот уже прошли, закончив рабочий день, сделавшие свое дело виноградовские «гости» — прошли мимо Владимира Александровича молча, только молодой не удержался и пожелал спокойной ночи.
Наконец тяжелая дубовая дверь руководящего кабинета раскрылась, и задержанного вежливо пригласили зайти.
— Добрый вечер, Владимир Александрович!
— Не сказал бы, товарищ полковник… Для кого как.
Виноградов знал нынешнего начальника Управления еще капитаном, старшим опером в группе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Когда-то они невзлюбили друг друга, беспричинно, с первого взгляда. На решении служебных вопросов это, однако, не сказывалось. Кроме шефа в помещении находился еще один сотрудник — худощавый парень в очках, с лицом молодого преуспевающего брокера.
— Знакомьтесь: Тарасевич Сергей Иванович. Старший оперуполномоченный из группы по борьбе с коррупцией в правоохранительных органах. Очень талантливый квалифицированный сотрудник!
— Польщен, — слегка поклонился Виноградов. — Чем обязан?
— Неужели не знаешь? Не лукавь… Ребята говорят ты их ждал? И вроде как вел себя правильно?
— Серьезно?
— Куда уж серьезнее! Ладушки. Сейчас тебя Сергей допросит — в качестве свидетеля. По делу о хищениях в Пароходстве, об обмене чеков Внешторгбанка… Потом — в камеру. И — думай! Завтра поговорите еще.
— Круг вопросов? — Виноградов понимал, что та давняя история, из-за которой он вынужден был уйти из Морского отдела, много раз «обсосанная» прокуратурой и инспекцией по личному составу, послужила только формальным поводом для задержания. Так его, тактически грамотно, «подтягивали» к идущему сейчас делу о коррупции в Пароходстве. Как говорится, «фактура жидкая», но мало ли чего не наговоришь на себя — за трое-то суток в камере?
— Степаненко. Кругляков. Ваш, транспортный, генерал. Начальник Морского отдела милиции. Первые лица Пароходства, — деловито перечислил Тарасевич.
В это время зазвонил телефон.
— Слушаю?
Нажатая, очевидно, случайно кнопка динамика разнесла по кабинету басистый, довольно-таки невнятный, но показавшийся Виноградову безмерно родным голос Шуры Кошеля — старого друга и адвоката. Кошель, судя по всему, был здорово пьян.
— Я адвокат задержанного Виноградова Владимира Александровича. Он у вас?
Молодец Шура, подумал капитан. И жена молодец. Теперь поборемся…
Полковник отключил динамик, и сейчас можно было слышать только его.
— Нет… Разумеется… По закону — в течение суток… Нет. Никакого залога… В порядке статьи сто двадцать второй… Это ваше право… Да, завтра с утра. До свидания!
— Оперативно, — дождавшись, когда начальник положит трубку, констатировал Тарасевич.
— Четко! — согласился полковник. И к Виноградову:
— Поверишь — всегда уважал.
— Верю, — скромно кивнул Владимир Александрович. — Я рад, что вам понравилось.
Следуя за оперативником в бывшую внутреннюю тюрьму НКВД, где в наши дни разместился изолятор временного содержания, капитан то и дело спотыкался идти в обуви без шнурков было непривычно. Досмотр, дактилоскопия, вопросы, подписи… Знакомая долгие годы рутина. Очутившись наконец в камере, Виноградов рухнул на койку и почти сразу же уснул…
Тот сыщик, Сергей Тарасевич из «борьбы с коррупцией», был очень симпатичным. И парень из прокуратуры, его тезка, — он тоже был симпатичным и умным. Вообще в оперативно-следственной группе подобрались отличные профессионалы, четко и грамотно делающие свое дело… Но Виноградову от этого было не легче. Скорее — наоборот.
Противно лязгнуло, и Владимир Александрович подал в открывшуюся кормушку начисто вымытые миску и ложку: ужин кончился.
— Спасибо, — вежливо поблагодарил он.
Ничего не сказав, пожилой сержант снова щелкнул запорами и, звеня алюминиевой посудой, двинулся дальше по бесконечному коридору.
— На здоровье! — сам себе ответил Виноградов, половчее поправил скатанную в кулек куртку и, используя ее в качестве подушки, растянулся на полированных досках. Белья, одеял и прочей буржуазной роскоши здесь не полагалось, ночью было довольно зябко — а в остальном, что Бога гневить, условия вполне удовлетворительные: трехместная камера — на одного, унитаз, вода в кране — круглые сутки… Только позже капитан догадался, что сделано это было не по упущению и не по доброте душевной — опера оставляли необходимую свободу для маневра. Действительно, будешь себя плохо вести — подселим кого попротивнее или кинем «по ошибке» к блатным. А за хорошее поведение… вполне возможно, что и матрац разрешим!
Потихоньку пощипывая остатки хлеба, Виноградов подводил итоги минувшего.
Итак. Повод для задержания был абсолютно липовый. Наспех допрашивавший его в качестве свидетеля прошлым вечером Тарасевич даже не пытался сделать вид, что это не так.
— Владимир Александрович! Ну вы же умница… Пожалейте меня — закончим поскорее с этой ерундой, и кто куда. Я — домой, вы — в камеру, а?
— А что — второе обязательно?
— Увы, Владимир Александрович! Даже и обманывать не буду. Ну, надо нам, чтоб Виноградов посидел, — а уж сколько: трое суток, месяц или до суда — это от вас зависит…
— Ну, тогда я не тороплюсь.
— Имейте совесть! Я вот сейчас вкратце…
Тем не менее прошло более двух часов, прежде чем они расстались до следующего утра.
— Подпишите, Владимир Александрович. Здесь, здесь и здесь вот. «Протокол с моих…» Господи, совсем сдурел — кому объясняю!
— Ради Бога! — Виноградов привычно расписался. Текст протокола допроса слово в слово повторял многочисленные объяснения, дававшиеся им в различных инстанциях полгода назад. «Криминалом» в этой истории не пахло — воняло политикой.
Наутро разбудили то ли в шесть, то ли в семь — завтрак. Часов в камере не было, во времени Виноградов ориентировался плохо, а спросить у надзирателей не хотел — то ли из робости, то ли из неохоты унижаться.
Попив только сладкого горячего чая — аппетита не было совершенно — капитан вновь пристроился вздремнуть. Толком не успел: «выдернули» на допрос…
Что ж, для первых суток неплохо — четыре допроса, каждый от одного до трех часов: вполне добротный рабочий день. Или если считать это как раунды… С разными партнерами…
Проще всего было с «комитетчиками».
— Ты же понимаешь, мы не менты — как скажем, так и будет… — начали они, после чего последовала какая-то ахинея про шпионаж в пользу сопредельного государства, неслужебные связи с германской полицией и Интерполом, и вообще: «Ты у нас давно на примете!» Затем — резкий поворот в стиле: «Но он же наш человек! Патриот!» — с прозрачными намеками на успешное и взаимовыгодное сотрудничество между отдельными милиционерами и отдельными чекистами в недавнем прошлом. После чего на стол перед Виноградовым легли компьютерные распечатки его телефонных переговоров.
Все чин чином — подписи, санкция прокурора… Это было плохо. Очень плохо!
«Старшие братья» сделали свое дело великолепно: расслабив, а затем, наоборот, «разогрев» Виноградова, они передали его Тарасевичу. Задумано было все толково, но, как позже понял капитан, дуэт заведомо был обречен на сбой — уж больно каждому из партнеров хотелось утянуть к себе пальму первенства… Многолетний антагонизм между политическим и криминальным сыском по-прежнему давал о себе знать.
— Ты же понимаешь, мы, сыщики, не то, что теоретики из госбезопасности… — почти слово в слово повторил предшественников Тарасевич. И, повздыхав вместе с Виноградовым о том, что вот если бы милиции еще и технику комитетскую — а уж наши опера не чета им! — тогда можно было бы такого…
Сережа упивался собой и своей миссией — даже Виноградову, подозреваемому и задержанному, нравилось смотреть, как он работает. Тарасевич то прибавлял пафоса и стремительного напора — то переходил на мягкую доверительность, оперировал сложными логическими построениями — и тут же растворялся в мягком тумане эмоций… Он слушал в основном себя — и Владимир Александрович нужен был только как необходимый реквизит моноспектакля.
Очевидно, Сергея Тарасевича в детстве много били и обижали…
— Вы же понимаете, Владимир Александрович, что прокуратура является основной движущей силой не только данного уголовного дела, но и всех процессов, происходящих в современном правовом пространстве. Оперативные работники министерства безопасности и милиции, безусловно, помогают нам, но и только! — констатировал следователь прокуратуры по особо важным делам, когда Виноградов в конце концов достался и ему. Следователь был молод, вежлив и неглуп.
Собственно, все их общение заняло не более часа. Представившись, он некоторое время ощупывал Владимира Александровича нейтральными вопросами, угостил чаем и только после этого достал бланк протокола:
— Без адвоката, как я понимаю, отвечать не будете?
— Не буду, извините, — застенчиво улыбнулся капитан.
— Ну и ладно, — покладисто согласился следователь, заполнил с предыдущего, еще свидетельского, допроса виноградовские данные. — Та-ак… «От дачи показаний в отсутствие адвоката отказался». Верно?
— Верно.
— До свидания! — попрощался следователь за руку и ушел, оставив Виноградова в недоумении.
После этого они еще долго общались с Тарасевичем — так долго, что пришлось даже напомнить про законный ужин…
Хлеб как-то незаметно съелся. По расчетам Владимира Александровича, подходили к концу первые сутки задержания, а адвоката все не было — это беспокоило.
Так. Что они за день поимели?
Официально, под протокол — ни хрена. А неофициально? На уровне доверительного трепа? Кажется, тоже — ни хрена…
Несколько общеизвестных сплетен о первых лицах Пароходства. Конспективное изложение собственных же виноградовских неудачных оперразведок двухлетней давности. Пара сомнительных фактов, которые «не ловятся»… Да! Сувенир для Тарасевича, элегантная графическая схема, какими славился Владимир Александрович, — кружочки, стрелочки, звездочки: паутина коррупции! Бред, но красиво — пусть вошьет в секретное дело… может, генерала получит.
Та-ак. Допрос ведь — это, так сказать, дело обоюдное: хочешь, не хочешь, поток информации вдет в обе стороны. Какими знаниями обогатил бедного узника день минувший?
По всему видать — с Пароходством покончено в принципе — вся верхушка под арестом. Снова, мать ее, политика — роют под Москву, ищут выходы к самому… Ладно, черт с ними со всеми! Своих проблем хватает.
Ребята молодцы — вышли все-таки на «милицейский след». Кругляков! Видимо, разрабатывали его плотно — и не только его: «транспортного» генерала, потом начальника Морского отдела… Все логично!
Владимир Александрович представил себе раз виденный огромный компьютер госбезопасности:
«…Разрабатываемый: Кругляков. Связь: Виноградов…
…Разрабатываемый: Храмов. Связь: Виноградов…
…Разрабатываемый: Степаненко… Иванов… Петров… Сидоров… Связь: Виноградов!»
Да что ж это, в конце концов, за Виноградов такой? А подать его сюда! И подали… Все, как отмечено выше, логично.
Плохо быть общительным. Плохо соваться куда не просят. Плохо выдумывать что-то такое этакое, не как в наставлениях по оперативной работе образца пятьдесят восьмого года… Плохо и вредно для здоровья.
Дурак ты, Саныч, дурак! Сидел бы и не высовывался… Ладно, эмоции побоку… Что у них есть?
История с обменом чеков? Туфта!
Стенограммы «прослушки» за последний месяц, может, чуть больше? Ну и что? Была пара разговоров, скажем так — сомнительных… Но с кем? С «источниками»! А в негласной оперативной работе правила гибкие — на самой грани. В отношении своего человека сыщик много кое на что должен сквозь пальцы смотреть — это азбука. Даже больше — это способ выживания агентурной сети.
Степаненко… Парни совершенно обоснованно подозревают его в организации убийства генерала. И вот тут-то звоночки телефонные от Мастера не в жилу, ох не в жилу! Хотя лишнего вроде там ничего не было сказано, но… все равно некстати.
Коротко лязгнул запор:
— Пошли!
— Сколько времени? — счел возможным поинтересоваться у сержанта Виноградов.
— Десятый час, — не глядя на циферблат, ответил надзиратель.
Вот гады, с оттенком уважения выругался про себя капитан. Адвоката продержали до самого упора — еще чуть-чуть, и было бы нарушение законности. А так — ничего особенного, все в пределах кодекса… Гады!
— Завтрак!
Не успевший проснуться Виноградов уже дисциплинированно принимал из рук дежурного свою пайку: сегодня кроме чая давали вполне аппетитно пахнущую пшенную кашу.
Умывшись и позавтракав — кроме казенного, он побаловал себя еще и принесенными вчера адвокатом крекерами — Владимир Александрович почувствовал себя в целом неплохо. Если, конечно, такое определение вообще было приемлемо в данной ситуации.
По сути, нормальный опер — существо в бытовом отношении крайне нетребовательное. Ею способность к универсальной адаптации вполне позволяет спать сытым и голодным, под грохот работающего за стенкой дизеля, на составленных стульях, голых досках, в холодильнике мясокомбината, сидя или даже стоя на офицерском собрании. Поэтому и вторая ночь в камере прошла для Виноградова незаметно.
Естественная реакция на стресс последних дней — даже вечно горящая под потолком лампочка не раздражала… Что же касается пищи, то за пять курсантских лет в высшей мореходке Владимир Александрович приноровился потреблять все. Хотя, конечно, ресторанная или, скажем, домашняя еда никогда не оставляли его равнодушным.
Жить было вполне можно! Ручку он со стола у Сережи спер, газеты в камере лежали — хотя и не свежие, хотя и для других целей… В одной даже кроссворд оказался…
Однако время шло, а Виноградова не вызывали, настроение постепенно портилось. Почти все клеточки кроссворда были уже заполнены, газеты прочитаны, озадаченный желудок застенчиво напомнил, что пора бы уже и пообедать…
Оставив безуспешные попытки заснуть, капитан вдруг заметил, что нервно и быстро ходит по камере. Ага! Узникам положено считать шаги… Туда. Сюда. Сколько будет? Четырнадцать. Или тринадцать с половиной? Если считать от угла до угла… Это занятие отвлекло ненадолго.
Виноградов вспомнил фильм «Ленин в Польше»: вождь мирового пролетариата в жилетке и белой рубашке шатается от стены к стене германского каземата… И еще: «Ильич, озабоченный, мечет шажки». Это, впрочем, из другой оперы… Еще: старички в «Матросской тишине»… Еще, кое-кто из знакомых, сидевших и сидящих…
Это же тактика, говорил себе Владимир Александрович. Элементарно, он сам так делал много раз — задержанный изолирован, не знает, что творится снаружи, нервничает, суетится…
Виноградов подошел к забранному железом окошку — был виден кусочек темнеющего неба, холодного и безлунного. Обернулся: металлические нары с полированным деревом досок, черный унитаз, умывальник… Дверь — «глазок», «кормушка». На стене — крестик из хлеба, надпись: «Спаси и сохрани!» И другие надписи: имена, даты, статьи… Страшно…
— Пойдем!
Дверь открылась как всегда неожиданно, и через минуту капитан уже увидел Тарасевича, заполняющего казенный бланк.
— Все!
— Забирай, — кивнул, посмотрев документы, старшина.
— Здорово! — улыбнулся Тарасевич, только что расписавшийся в получении для казенных нужд задержанного Виноградова.
— Привет, — не менее обаятельно улыбнулся Владимир Александрович и последовал за «своим» опером…
— Ну как? — поинтересовался Тарасевич, когда они пришли в его кабинет. И сразу же уточнил, что имеет в виду: — Плохо в тюрьме?
— Да, — вдумчиво согласился Виноградов. — Но в Приречье хуже было — там еще и стреляли…
Ему очень захотелось рассказать симпатичному оперу про Приречье, Кавказ, Халкарию, про то, какой он, в сущности, хороший и заслуженный, сколько всего сделал для борьбы с бандитами и прочей мразью, но было не место и не время.
— Я опять не вижу своего адвоката.
— А без него — не будешь беседовать?
— Нет, — с сожалением покачал головой капитан.
— Ну и ладно… — покладисто кивнул Тарасевич, вставая из кресла, за которым мгновение до этого расположился. — Беседовать, собственно, и не о чем. Пошли назад!
— Одна-ако! — Виноградов был ошарашен. Этого он не ожидал.
— А ты как думал? Мы что — груши околачиваем? Сегодня утром Степаненко взяли вместе со всей бражкой — наглухо, сидеть будут до второго пришествия…
— Мастер же — иностранец? По паспорту…
— Да там одного оружия — шквал! Консул как увидел — аж затрясся…
Они стояли перед дверью кабинета, не переступая, однако, порог, отделяющий его от коридора.
— Не-ет, только по закону — вместе с гебешниками… Так теперь все прояснилось? Я могу идти? — Виноградов старался изобразить радостное изумление. — Наконец-то!
— Чего?! — расхохотался Тарасевич. — Куда идти?
— Домой, — бесхитростно повторил капитан.
— Слышь, ты… — лицо оперативника внезапно посуровело, голос почти перешел на шепот. Виноградов с профессиональным удовлетворением отметил, что оба они изучали систему Станиславского не в классе, а в суровой школе милицейской жизни. — Слышь, ты… Ты здесь сидеть будешь, пока плесенью не покроешься, понял?
— А что такое? — робко отшатнулся задержанный.
— Ты думаешь, Степаненко язык себе в задницу засунул? Да? Как бы не так! Тебя первого сдал — по самые дальше некуда, до гланд!
Виноградов сделал вид, что испугался:
— Он врет! Все врет! Я в глаза ему скажу…
— Ага, конечно! На очной ставке скажешь — когда мы уже все свои «поганки» выкрутим… Тогда хоть что неси — крест на пузе! А пока поскучай — мы потихоньку, помаленьку гроб тебе и заколотим…
— Что же мне делать, а?
— Садись. Пиши явку с повинной. Но чтоб по всей программе, без никаких… И завтра утром — будешь дома. Врать не стану, чистым не вылезешь теперь, но хоть до суда…
— А прокурор? Он вдруг не выпустит? — часто заморгал капитан.
— Прокурор! Ты же знаешь… Мы ему что вольем — то он и сделает. Еще ни разу не случалось, чтоб…
Виноградову надоело:
— Уймись…
— Как хочешь, — перейдя на нормальный тон, с полуслова понял его Тарасевич, — смотри, не прогадай. Ты мужик неглупый.
Владимиру Александровичу очень не хотелось возвращаться в камеру. Общение с опером было не только полезным, но и интересным, к тому же — мягкие кресла, телевизор… Можно было и насчет кофейку… Но вскоре капитан вновь мерил шагами пол своего «каземата».
Когда утром, на третий день задержания, Виноградова вывели из изолятора, он находился не в лучшей форме. Ночью плохо спал — кого-то все время таскали туда-сюда по бесконечному тюремному коридору, лязгали двери, лениво материлась охрана… Перед рассветом Владимир Александрович услышал — или ему показалось, что услышал? — долгий, отчаянный, не рассчитанный на посторонние уши женский плач: вынести его было невозможно.
Был момент, когда капитан был почти готов принять условия Тарасевича — не все, конечно, не сразу, но… Поторговаться, что-то написать не слишком существенное. Прийти к какому-то компромиссу… Господи, лишь бы вырваться из этих страшных, заляпанных колючей известью стен, пахнущих ненавистью и болью! Выключить дома свет — просто выключить свет и утонуть в мягком лоне привычного матраса…
Это скоро прошло. Как там у Шаламова? «Не верить, не просить, не надеяться» — три старых принципа, верный способ выживания российских зеков.
Ну хорошо. Первые трое суток, говорят — самые трудные, можно считать, выдержал. Дальше что? Есть семь — без предъявления обвинения. На это не часто идут, но для него, Виноградова, исключение сделают — «учитывая, что лицо может препятствовать установлению истины по делу». Но там уже — нормальная койка, белье, адвокат сколько угодно… Дальше — два месяца, потом еще до шести, потом до суда… А там уж — сколько дадут, и не обязательно зона…
Может показаться странным, но капитана как-то даже не интересовал вопрос — за что? Он лучше многих знал основополагающий принцип отечественного следствия: «Был бы человек — статья найдется!» Ребята работают грамотно, напористо, по социальному заказу — сам таким был… Ладно, тридцать два — не возраст, выйдем — разберемся.
Вопреки ожиданию, Тарасевича в кабинете не было.
— Присаживайтесь, Владимир Александрович!
Кроме знакомого по обыску «комитетчика», навстречу Виноградову поднялся мужчина средних лет, с неприметным лицом районного администратора. Заурядный облик несколько нарушался галстуком из «Вавилона» и матовым циферблатом массивного «Ролекса» на запястье. Хозяин — заместитель начальника Управления по борьбе с организованной преступностью — с сомнением смотрел, как задержанный обменялся с ними рукопожатием.
— Я не нужен больше?
— Спасибо, нет.
— Если что — позвоните по местному…
Когда в кабинете осталось двое, старший распорядился:
— Саша, нам тут чай оставили… Давайте! Не возражаете?
— Отнюдь! — Виноградов нисколько не обманулся приемом, но отчего же не воспользоваться, если предлагают… Дядечка, чувствуется, серьезный, не меньше полковника — вон как чекист Саша суетится, да и милицейские боссы так просто кому ни попадя свои кабинеты не уступают. Такие, как он, под старость предпочитают играть в либералов.
— Меня зовут Николай Николаевич…
Врет, подумал Виноградов. Точнее — конспирируется. На сто процентов — внешняя разведка или еще что-нибудь в таком духе.
— А меня — Владимир Александрович, — поклонился он, принимая от молодого чашку.
— Неужели? — рассмеялся, оценив, собеседник. — Кто бы мог подумать…
Он, полуобернувшись, взял со стола толстую папку с неподшитыми бумагами. Раскрыл:
— Точно!
Виноградов наметанным глазом оперативника разглядел протокол собственного допроса. Николай Николаевич пролистал другие следственные материалы.
— А, ерунда! — Он небрежно отложил папку. — Давайте поступим так… Я сразу же лишаю вас всяческих иллюзий, после чего предложу свой вариант, как капитану милиции Виноградову с наименьшими потерями вылезти из дерьма.
И что мы за это от капитана милиции Виноградова хотим. Как?
— Не возражаю. Некоторые сомнения, правда, вызывает начальный этап — я с последними иллюзиями расстался лет пять назад, когда на моих глазах прокурор после судебного заседания отымел адвокатессу прямо под гербом Российской Федерации. Надо, правда, признать, что это было перед седьмым ноября и оба находились в сильной степени алкогольного опьянения.
— Ладно, попробуем…
Он нажал клавишу японского диктофона.
«— Алле?
— Кругляков. Слушаю вас.
— Это я, из аэропорта говорю… Штука здесь.
— Народу… много вокруг?
— Хватает… и тут такая ситуация… Приеду — объясню.
— Номер рейса? Когда летит?
— Да тут, понимаете, может так получиться…
— Ты одно скажи — успеем?
— Должны…
— Давай тогда срочно — приезжай. Оставь кого-нибудь на всякий случай и кати сюда…»
— Узнали, Владимир Александрович?
— Генерала-покойничка — да! — запись была качественная, и хорошо поставленный баритон бывшего начальника Главка идентифицировался без труда. — А вот второй…
— Это один из его людей, неважно.
— Это не я.
— Знаю.
— Николай Николаевич… То, что вы прослушивали телефон Круглякова, — факт его личной биографии. Я с покойником со времен «Крота» не общался.
— Владимир Александрович, голубчик… Эту кассету мы изъяли при обыске. На квартире у Степаненко, на той самой квартире, где вы с ним встречались…
Глядя на изменившееся лицо Виноградова, собеседник доброжелательно улыбнулся:
— Любопытно?
— Любопытно…
— Продолжать?
Капитан молча кивнул, переваривая услышанное.
— Не буду интриговать — все, в сущности, проще, чем кажется. Мы генерала «слушали» с конца лета. А Степаненко генерала — чуть больше недели.
— Каким образом?
— Технически? Элементарно. «Жучка» повесили прямо на линию, в парадной — раз в день, как правило по вечерам, его боец приходил, «снимал» микрокассету, ставил новую…
— И вы что — не вмешивались?
— А вы бы как поступили? До поры до времени…
— Пока стрельба не началась, да?
— Ну, кто же мог подумать… Бывает! — Сожаления в голосе «Николая Николаевича» особенно не слышалось. — Так вот… Кассета с записью этого разговора — последняя. Ночью ее Степаненко прослушал — а утром генерала «хлопнули». Никаких мыслей не возникает?
Виноградов пожал плечами:
— А я тут при чем? Их проблемы…
Молодой комитетчик досадливо крякнул, но под взглядом коллеги стушевался и начал нервно собирать со стола остатки чая.
— Эх, капитан… Ладно. Слушай меня внимательно. Мастер с Кругляковым работали вместе — до того момента, когда тот снаряд, который через Халкарию отправили, «накрылся»… Степаненко начал на генерала грешить, тот — на него… Генерал нашел родственников хетагуровских, натравил их сначала на Эдика, потом на Бакониса, потом — на тебя. Степаненко тоже не промах — в долгу не остался!
— Я удивляюсь, что он еще раньше…
— Раньше не мог. Раньше паритет был.
— Не понял.
— Па-ри-тет! У Круглякова — коды и полковник, бывший начальник авиабазы. У Степаненко — второй ядерный снаряд. Одно без другого не много стоит, но…
— Какой снаряд? Второй?
— Да, Владимир Александрович. Да, голубчик. А что вас так удивляет? Где один — там и два…
— Про второй я ничего не знал. Клянусь!
— Верю. Но теперь-то знаете?
— Допустим… — Виноградов сразу же насторожился. Приближалась кульминация.
«Николай Николаевич» отложил недокуренную сигарету…
Это было чертовски соблазнительно. Но вполне могло оказаться очередной ловушкой.
Виноградов в бессчетный раз завозился на нарах — даже свернувшись калачиком, никак не удавалось упрятать под куртку одновременно и голову, и ноги. Владимир Александрович подумал, что, когда разрешат передачи, надо будет попросить у жены старую, курсантскую еще, шинель — долгополую, тяжелого черного сукна… Где-то она, кажется, в кладовке?
Виноградов отчетливо представил себе простецкую физиономию и хорошо поставленный баритон «Николая Николаевича»:
— Капитан! Что бы ты мне сейчас ни рассказал — я уже знаю. Такая, понимаешь, смешная ситуация… Двадцатый век — побеждает тот, кто контролирует средства коммуникации.
— Очень жаль… А так хотелось помочь… — Виноградов почти не придуривался: подследственный интересен, пока есть возможность торга.
— Да уж… Про телефон я уже говорил — давно слушали, с этой его пижонской «Дельтой» — с ней еще проще, на контроль радиопереговоров даже санкцию не требуют. «Зарядили» мы еще два адреса, в том числе и ту квартиру, где ты со своим другом Мастером встречался… Хочешь убедиться?
— Если не трудно. Было бы чертовски любопытно.
— Отнюдь… — Собеседник вынул откуда-то из-под стола тонкий, полупрозрачный листок, судя по перфорации — компьютерного происхождения. Не выпуская из рук, поднес к глазам Виноградова.
Поверхность бумаги была плотно забита бледными строчками печатного текста, Владимир Александрович успел разглядеть:
«С.: Начальник штаба у генерала Гадаева. Понял?
В.: Понял.
С.: Полетишь?
B.: Без гарантии. Из чистого любопытства.
C.: Расходы, транспорт, прикрытие — мои…»
— Впечатляет? — спросил «Николай Николаевич», отодвигаясь.
— Да-а… но ведь это же только последний разговор, до того, наверное, еще не… А предыдущие тоже можно посмотреть?
— Ну вы нахал! — вскинулся молодой. — Может, вам еще и список задействованной агентуры дать почитать? И план работы по делу?
Его старший коллега явно и не скрывая наслаждался ситуацией.
— Предыдущие… А что? Давайте! Как говорится, раз пошла такая пьянка…
На свет появился еще один похожий листок.
«В.: Что за штука?
С.: Контейнер такой… Типа бочки на двух полозьях. Метра два на полтора. По бокам — ручки, чтоб удобнее носить…»
— Удовлетворены?
— Да-а… — В животе у Виноградова заворочался противный холодный паук, тоскливая глухая тяжесть разлилась от затылка вниз по спине. — Оперативные записи…
— Легализуем, голубчик! И не сомневайтесь — понадобится, так легализуем. Обставим по всем правилам — любой прокурор сожрет! И не вякнет, время такое, а?
Свободного пространства для маневра больше не было — ни миллиметра. Каспаров в такой ситуации сдал бы партию…
— Вы готовы меня выслушать? — «Николай Николаевич» смотрел на капитана почти сочувствующе.
— Да.
— Тогда попробуем…
Виноградов мгновенно, как хороший боксер после нокдауна, собрался: по идее, беседа должна бы уже быть закончена — все, «крест на пузе», пишите прокурору. Но… Ребятам что-то надо, это неплохо, во всяком случае…
— Мастер в вас не ошибся, условия контракта выполнены блестяще.
— Спасибо.
— Это не комплимент. Это констатация факта. Открою маленький секрет — мы тоже искали те два снаряда, параллельно с прибалтами…
— Все-таки дружите?
— У них свои интересы, у нас — свои. Не в этом суть… Важно, что ты стартовал позже, а нашел первым.
— Повезло… Стечение обстоятельств.
— Ну, за те деньги, которые Мастер вам посулил… — самолюбиво вставил молодой. Было заметно — он относился к категории людей, которых мутит, когда при них кого-либо хвалят. Пусть даже делается это в оперативных целях.
— Завидуете? — грустно и укоризненно покачал головой Виноградов. — Зря…
Он скосил глаза на свои кроссовки с вынутыми шнурками.
— Было бы чему! — фыркнул молодой.
— Я могу продолжать? — поинтересовался «Николай Николаевич», по-отечески глядя на коллегу и Виноградова. Тон его не менялся: — Повезло… Что ж, везение — это тоже фактор, весьма значимый в оперативной работе. Разведчик без везения — пушечное мясо… шлак! Так вот. Вы свои обязательства перед Степаненко выполнили. Нет?
— Безусловно. Речь шла только об одной… штуке… — Владимир Александрович спохватился: — К протоколу это, разумеется, никакого отношения не имеет, так — игра ума!
— Разумеется… Я предлагаю вам другой контракт, не менее выгодный.
«Николай Николаевич» сделал эффектную паузу. Виноградов сделал внимательное лицо. Молодой чекист сделал вид, что его в кабинете нет.
— Исходная ситуация та же: все ищут похищенный ядерный снаряд. Назовем его «номер два». Ваша задача — чтоб наниматель нашел его раньше других. Наниматель на этот раз — наша «фирма». Все просто…
— Гонорар? Тут уже были какие-то намеки…
— О! Вы можете назвать мне что-нибудь дороже свободы?
— Хотелось бы конкретнее…
— Пожалуйста. История с Мастером в уголовное дело не попадет. Больше того — мы не станем приобщать к легализованным материалам вообще ничего из «прослушки»… Пусть твои милицейские соратники покувыркаются самостоятельно — из истории с чеками им ничего не вытянуть, это ясно, а остальное от тебя зависит: захочешь, дашь «расклад» по своим начальникам, захочешь — не дашь… Им на тебя «показать», как я понимаю, нечего, так что…
— Лучше, конечно, если ты нам сейчас что-нибудь «дашь» под протокол — про начальника Пароходства, про своего шефа из Морского отдела. Мы бы тогда сразу «регионалам» пасть заткнули и смогли уже сегодня добиться от них твоего освобождения под подписку — все-таки формально они задерживали…
Виноградов и «Николай Николаевич» одновременно посмотрели на ретивого чекиста как на больного. Помолчали. Вздохнули. Тот уже и сам понял, что сказал что-то не то, задвигал руками, переставляя на журнальном столике чайные принадлежности, рассыпал сахар.
— Сколько у меня есть времени, чтобы подумать?
— О-о! Это зависит только от тебя: хочешь — решай прямо сейчас, хочешь — ответишь года этак через три-четыре… Только вряд ли тогда это нас заинтересует.
Торопиться не надо, не надо спешить, осадил себя Виноградов. И верить ничему не надо… Слепому видно, что им нужно: после того как задержали Мастера и разворошили его команду, концы обрубились — никого нотою в окружение Степаненко не внедрить, а так глубоко и плотно, как капитан Виноградов, в этой «ядерной» истории никто не сидит…
— А если я не оправдаю? Ну — не оправдаю оказанного доверия?
— Надо постараться… Да и все равно — хуже-то не будет?
Владимир Александрович посмотрел на электронное табло в дальнем углу — если часы не врут, до истечения трех суток осталось не так уж много… Стоило рискнуть.
— Давайте вернемся к этому разговору завтра с утра? А?
Молодой отреагировал бурно. «Николай Николаевич», казалось, не удивился:
— Воля ваша… Но с течением времени условия будут меняться. Не в вашу, разумеется, пользу… Думайте! Захотите повидаться — меня найдут… — Он кивнул коллеге, чтоб вызвали сопровождающего.
Владимиру Александровичу было очень плохо — привыкший доверять своему ощущению времени, он прекрасно понимал, что с каждой минутой его шансы оказаться сегодня дома неуклонно стремятся к нулю. Задержанного или выпускают до истечения трех суток, или не выпускают вообще. Промежуточные варианты, в основном, относятся к области теории права… Закончился ужин — значит, сейчас не меньше восьми. Или начало девятого…
— Пошли… Вещи возьми, не оставляй тут ничего.
Виноградов шел по бесконечному коридору за усатым старшиной — не впереди него, а за! — и не позволял, запрещал себе поддаваться сладкой, заполняющей все существо, почти мучительной надежде. Если бы сейчас, именно в этот момент его попросили о чем-то — Владимир Александрович, наверное, натворил бы массу глупостей: дал какие угодно показания, подписал любую ахинею, разрыдался…
Обошлось… Входя в уже знакомый кабинет Тарасевича, капитан уже вполне владел собой.
— Проходите. Присаживайтесь.
Незнакомых не было. Курящий у окна Тарасевич, следователь прокуратуры — тот самый, покладистый… На одном из двух свободных стульев — Сашка Кошель, адвокат и веселый пьяница. Представитель защиты старался выглядеть невозмутимым.
За руку Виноградов поздоровался только с Кошелем.
— Начнем?
— Да, пожалуй…
Следователь прокуратуры обратился к Владимиру Александровичу:
— Вы подтверждаете показания, данные в качестве свидетеля до задержания сотрудниками милиции?
— Какие показания? — уточнил Виноградов.
— По поводу обмена чеков в Пароходстве… Вот протокол допроса, вот оперативник, который его писал…
— Подтверждаю.
Следователь придвинул к себе бланк и начал переписывать сначала установочные данные, а затем и сам текст протокола, составленного в первый вечер Тарасевичем. Он делал это молча, не задавая, к удивлению Виноградова и его адвоката, никаких уточняющих вопросов, только поинтересовался номером ордера на ведение дела Кошелем…
Процедура заняла минут десять, и вышедшее из-под пера следователя заняло едва ли больше стандартного листа.
— Прочитайте. Если все верно — напишите и поставьте подпись.
Внимательно, выискивая подвох, Владимир Александрович ощупал глазами протокол — строчку за строчкой.
— Все верно, — он передал его адвокату.
Кошель не менее тщательно прочитал процессуальный документ и вернул его подзащитному:
— Подписывай.
Выполнив необходимую формальность, Виноградов вернул протокол.
— Ознакомьтесь…
Следователь достал из папки два экземпляра типографского бланка, с заготовленным заранее машинописным текстом. Прежде чем передать его подозреваемому, проставил дату от руки.
«Следователь по особо важным… рассмотрев… установил… в действиях отсутствуют признаки… для задержания не имеется оснований…»
— Не прокомментируете? — вежливо поинтересовался Кошель.
— В каком смысле? A-а… Я, собственно, хотел сделать это еще два дня назад, как только получил от оперов материалы. Нужно было только формально допросить Владимира Александровича — и нет проблем… А он, понимаете, отказался без адвоката… Что же, гражданские права — дело святое!
— А потом?
— Потом? Потом выходные были — суббота, воскресенье… У вас есть основания для жалобы?
Кошель тихо скрипел зубами. Виноградов чувствовал себя сопливым пионером. Тарасевич улыбался…
Следователь обращался к защитнику:
— Видите ли, коллега, квалификация действий Владимира Александровича — вопрос весьма сложный и спорный…
Сыщики считают так, я — так, а мое начальство, может быть, совсем иначе… Милиционеры, конечно, несколько перестарались — можно было обойтись без крайних мер, но… Закон дает органам внутренних дел такие права. Можете, впрочем, написать в горпрокуратуру…
Виноградов стонал и плакал — про себя, разумеется, не выпуская позор наружу: гады, как классно обгребли! А он-то думал…
— Можем идти?
— Разумеется! О! Как раз ровно трое суток… — ответил за следователя Тарасевич, с радостным удивлением посмотрев на часы. — Надо же, как удачно.
— А вещи? Изъятые при обыске? Удостоверение? — От злости Виноградов почти пришел в себя. — Сюда меня на машине привезли…
— Тихо-тихо! Не нервничай, — придержал подзащитного за рукав Кошель и обратился к уже стоящему в дверях следователю: — Действительно… Как бы с документами решить вопрос, с вещами…
— Все вопросы — вот, к оперативнику. Он пропуск выпишет и вообще… Договоритесь, когда надо будет подъехать, если есть какие-то проблемы. Всего доброго! — Следователь эффектно покинул поле выигранного боя. — Слышь, не при адвокате… Ты думаешь — ты умный, да? Всех обставил — и отскочил? Не-ет… Это только начало! Мы тебя и без прокуратуры… — Тарасевич не угрожал. Он просто обрисовывал реальные перспективы дальнейшей милицейской судьбы Виноградова.
5
…и повинен есть, и суд себе ям и пию…
Утром Виноградова разбудил телефон.
Он привычно вынырнул из-под огромного теплого одеяла, свесил на пол босые ноги — и вдруг замер, не в силах сделать больше ни одного движения… Отголосок пережитого страха противно заныл в груди.
Телефон продолжал надрываться.
Владимир Александрович посмотрел на темный циферблат в углу: скоро двенадцать. Жена уже отвела детей. Может быть, она — с работы? Вряд ли…
Телефон замолк, и Виноградов внезапно понял, что это теперь всегда будет с ним — ощущение кого-то третьего «на проводе», боязнь неурочных визитов, жизнь без долгосрочных планов…
Началась новая серия звонков, и, пересилив себя, он снял трубку:
— Слушаю.
— Доброе утро. Извините. Эю Владимир Александрович?
Голос был незнакомый — пожилой, интеллигентный.
Не страшный.
— Да.
— Вас беспокоит… Моя фамилия Гессен, Анатолий Михайлович. Я адвокат господина Степаненко.
— Очень приятно! Только вы знаете — у меня телефон очень плохо работает… Помехи! Почти ничего не слышу…
— Я в курсе, Владимир Александрович! Поэтому и хотел спросить — не найдется ли лишних полчаса? Где угодно, когда угодно…
— Конечно, конечно! Господин Степаненко говорил о нас, — Виноградов импровизировал на ходу, страхуясь от любопытных ушей и заодно примериваясь к партнеру. — Это ведь вы интересовались книжкой Фрайберга по игло-рефлексотерапии?
— Да-да, совершенно верно! — моментально подыграл Гессен. — Я понимаю, что, может быть, несколько несвоевременно…
— Что ж поделаешь… Недоразумение — я надеюсь, что…
— Ради Бога! Ни слова об уголовном деле! Я, знаете, очень строг в вопросах адвокатской этики…
— Разумеется! Я вам дам книжку почитать, договоримся, когда вернете, — и все! У меня, знаете, своих проблем хватает.
— Прекрасно! Итак, где мы встретимся?
Анатолий Михайлович с сожалением заглянул в пустую рюмку и отставил ее:
— Хороший коньяк.
— Можно заказать еще.
— Нет, не стоит. Я за рулем…
Адвокат Гессен был худощавым и рослым, с некрасивым, но породистым лицом немецкого барона. Слегка грассирующая речь, хорошие манеры — он был вполне уместен в этом шикарном кафе в центре города. Виноградов выглядел заметно бледнее.
— Значит, по поводу Степаненко…
— Тут можете не беспокоиться. Завтра его выпустят.
— А оружие?
— Лично при нем не было ничего. А то, что нашли в машине, — ребята взяли на себя. Мастер, чистая душа, — ни сном ни духом.
— Насчет «прослушки»?
— Все не так просто… Вы закон об оперативно-розыскной деятельности читали? Читали… Вот если бы вы язык распустили, да мой клиент на себя наговорил, да еще бы кто-нибудь — тогда да, эти стенограммы — вещдоки убойной силы. А так — воздух, ерунда! Они чего-нибудь стоят, только если «обставлены» по всем правилам процессуального кодекса… А на это время нужно. А его у ваших бывших коллег нет!
— Почему — бывших?
— Ах, простите! — расхохотался Гессен. — Нет, серьезно… Они ведь хотели нахрапом, как и в случае с вами — авось что выйдет. У господина Степаненко прицепились якобы к оружию, у капитана Виноградова — к якобы хищениям валюты… И думали «раскрутить» под шумок.
— Когда я встречусь с Мастером?
— А нужно?
— Я думаю — да. Мои обязательства выполнены, хорошо бы получить кое-что…
— Собственно, финал истории с тем… изделием известен уже из газет.
— Ну, если вы в курсе нашей с Мастером договоренности…
— Только в общих чертах.
— Он должен мне не за результат. Он должен оплатить сам процесс.
Гессен пожал плечами:
— Сколько? Я уполномочен рассчитаться.
— Да то-то и оно… Если относительно первого, как вы выразились, изделия, все ясно, то вот что касается второго…
— Простите? — поползли вверх брови адвоката.
Один знакомый пилот рассказывал когда-то Виноградову, что в авиации есть такое понятие: «скорость принятия решения». Это когда надо решать — поднимать разогнавшийся самолет в воздух или оставить его на земле. Стремительное развитие событий вплотную подогнало в этот миг стрелку невидимого прибора к критической отметке. Надо было выбирать.
— А вы не в курсе?
— Я — ладно, а вот относительно вас…
— Послушайте!
Виноградов понял, что адвокат не на шутку встревожен.
— Знаете… Пожалуй, вам действительно лучше решить все вопросы с хозяином. А то я что-то…
— Хорошо. Только вот… — капитан придвинулся почти вплотную: — Запомните — у меня нет хозяев. У меня бывают только партнеры. Ясно?
Секунду помешкав — надевать капюшон или нет? — Виноградов вышел из здания аэровокзала. Темнело. Ветра почти не чувствовалось, и мелкий холодный дождь беспрепятственно перетекал из низких свинцовых туч, растворяясь в черных щербинах асфальта. Крохотные стайки курильщиков жались под навесами у входа и выхода из залов ожидания, то и дело расступаясь, чтобы освободить проход для прибывших очередным автобусом пассажиров…
Пора было сматываться домой; собственно говоря, вся эта затея с поездкой в аэропорт с самого начала представлялась бессмысленной и никчемной, без плана и конкретной цели…
Виноградов любил говорить, что в городе всего пять миллионов жителей. Половину знает он, вторая половина — его, а с остальными они просто имеют общих друзей. Это было настолько похоже на правду, что жена даже иногда сердилась: просто невозможно оставить мужа без присмотра в людном месте, вернешься — а он уже с кем-то лясы точит, очередного приятеля встретил!
Но и в этом отношении сегодня не складывалось: да, мелькнуло в толпе несколько знакомых лиц, поздоровался даже с парой человек, но все — не то, не те… Виноградов и сам не знал, что и кого ищет, зачем вообще тащился сюда через весь город, с тремя пересадками, пил вонючий буфетный кофе, слонялся между переполненными рядами кресел под грохот заходящих на посадку самолетов…
Можно не сомневаться — за эти два дня перерыта гора бумаг, опрошены все, кто возможно, облазан каждый закуток огромного аэропортовского хозяйства. Бригада отличных профессионалов — чекисты, сыскари из Главка, местная «воздушная» милиция…
И все равно ничего не нашли — даже тогда, когда еще было что искать… А сейчас — «поезд ушел»? Или его вообще не было? И почему неглупый мужик «Николай Николаевич» посчитал, что одинокому, усталому и всюду опоздавшему, коррумпированному и злому капитану удастся то, что не смогла сделать этакая махина?
— Стой! Руки за голову! Буду стрелять!
Повинуясь команде, Виноградов мгновенно замер, вскидывая вверх полусогнутые руки, — времени рассуждать не было.
— Гы-а! Саныч! Ты че — не узнал?
Капитан почувствовал приятельский толчок в спину и обернулся: исторгая добротный запах перегара ему в лицо, радостно скалилась круглая веснушчатая рожа с небольшим рубцом от давнего шрама на щеке.
— Ш-шут-точки… — процедил Виноградов, опуская руки. Очень захотелось, продолжая движение, вогнать кулак прямо в подставленную челюсть.
— Саныч, ты че? — растерянно заморгал мордатый, уловив, видно, что-то в глазах капитана. — Ты че? Я ж так просто… Ну, извини?
— Пошел ты! Инвалидом сделаешь, — Виноградов длинно выдохнул, успокаивая заколотившееся сердце, и пожал протянутую руку: — Здорово!
— Здравствуй, Саныч! — Собеседник был искренне смущен. — Извини! Я ж не знал, что ты такой дерганый стал.
— Задергаешься тут… Ладно, ерунда!
— Пойдем — «по соточке», а? Ты как — время есть?
— Вообще-то…
— Ты ищешь кого? Встречаешь? Провожаешь?
— Как сказать… Вот сейчас — тебя встретил.
— Дело! Так как насчет?..
— Пошли! Зарасти оно все…
Нельзя сказать, чтобы Виноградов и Виктор Гребнев по прозвищу Виконт были близкими приятелями. Скорее наоборот.
Виконт служил на Морском вокзале милиционером и достался, если так можно выразиться, Владимиру Александровичу по наследству — от предыдущего начальника отделения. Шесть дней до первого гребневского запоя они жили душа в душу… К чести Виноградова надо отметить — почти год он увлеченно играл в педагогику, покрывая многочисленные «залеты» подчиненного, познакомился с родителями и женой, даже заставил закодироваться — по большому блату, недорого и конфиденциально. Бесполезно… С огромным облегчением подписал Виноградов аттестацию и рапорт на перевод — терпеть дольше алкоголика и мелкого вымогателя на своем объекте не было ни сил, ни времени, а отдел охраны аэропорта как раз нуждался в младших инспекторах уголовного розыска. Не слишком принципиально, конечно, но тогда как раз шла «раскрутка» по убийству Квадрата, уже заведена была бордовая папка с первыми документами пресловутого дела «Крот», оформлялись загранпаспорта… Расстались без слез, по-деловому — изредка перезванивались потом, встречались случайно то в коридорах Управления, то на общих стрельбах…
Они прошли вдоль сетчатого забора, отделяющего шоссе от летного поля, небрежно махнув удостоверениями, миновали тучного вохровца, читавшего при тусклом свете запыленной лампочки какую-то затрепанную дребедень. Пересекли заставленный контейнерами и фанерными кубами немыслимых размеров двор.
— Сейчас, сейчас! — успокоил Гребнев спутника, отодвигая тяжелый засов. Со скрежетом отворились металлические ворота, и они оказались под куполом ангара.
— Сюда! — Виноградов нырнул вслед за Виконтом в темноту узкого прохода между штабелями, перехватил ручку придержанной хозяином двери и оказался, против ожидания, в другом ангаре, длинном, тускло отсвечивающем ребристым металлом стен… Потянулся извилистый, почти не освещенный коридор.
— Слышь… Здесь сам черт ногу сломит!
— Не-а! — обернулся довольный Гребнев. — Это только кто чужой, а мы привыкшие…
Наконец они добрались до цели.
— Прошу присаживаться!
«Кабинет» Виконта представлял собой крохотную фанерную выгородку без крыши, прилепившуюся в дальнем конце очередного чревообразного склада. Из обстановки имелось: строенное самолетное кресло в аварийном состоянии, измазанный засохшей краской гибрид столярного верстака и канцелярской тумбочки, телефонный аппарат и плакат с Арнольдом в роли Терминатора. Подняв голову, Виноградов увидел над собой переплетение металлических лестниц, труб, тросов.
— Ну как?
— В общем-то…
— Зато безопасно! — Хозяин уже разлил из початой бутылки. — Закусить, правда, нечем, но… За встречу!
— И за покойничка… за генерала! — на всякий случай «выстрелил» капитан. — В курсе? Ах да, тут же у вас такой шмон был… Что им надо-то было, а?
Гребнев отставил пустой стакан:
— Ну, наконец-то! Второй день жду… — Он вдруг расплылся в хмельной самодовольной улыбке: — А я сразу понял, что это ты! Ходит, понимаешь, по аэропорту, смотрит, вынюхивает… Сразу позвать меня не мог?
— Ага — сразу! Чтоб потом еще одни похороны по «Секундам» показали?
— Тоже верно… Ты, Саныч, всегда был — голова! Это хорошо, что ты теперь с нами работаешь… Привез?
Виноградов безошибочно понял, что речь идет о деньгах… С такими исходными данными импровизировать было уже значительно проще:
— Я что, Виконт, кассир? Мелко ты меня…
— Да нет… Но хотя генерал, земля ему пухом, лично рассчитывался — и ничего, — пожал плечами Гребнев.
— У меня все по-другому будет поставлено. Но об этом позже… Давай пока — излагай!
— А что излагать? — Где-то в глубине сознания, окутанного спиртовыми парами, шевельнулась настороженность. Виноградов понял, что нельзя ни на секунду терять темп.
— Что было после телефонного звонка?
Если бы собеседник сейчас спросил «Какого?», капитан оказался бы в весьма затруднительном положении… по счастью, этого не произошло.
— Ну, я когда ту хреновину нашел, хозяину позвонил сразу же…
— Знаю! Я рядом с ним стоял. Слышал. — Перед глазами Виноградова возник кабинет в Большом доме, диктофон, голос генерала и другой голос, — теперь он был уверен, что обладатель этого баритона сидит сейчас напротив. — Ты должен был приехать…
— А я и приехал! — Если у Виконта и были какие-то сомнения, то теперь… — Только позже.
— Да позже ты и на хрен не нужен был!
— Да ты выслушай, Саныч! Так уж получилось, что… Кто мог знать?
— Ладно. Давай по порядку.
— Сейчас… Может — допьем, а? Вы не сердитесь…
— Не сердитесь! Детский сад… Разливай давай. Слушаю.
— За нового босса? Я так понимаю?
— Подхалим ты, Виконт… Ладно!
— Я всегда вас уважал, и так — кое-какие слухи ходили про ваши с покойным дела, про Чистяка, про счеты с Мастером…
— По делу будешь говорить?
— Прошу прощения! Извиняюсь! Так вот — я сразу догадался, что это за хреновина. Полярники ее почти на виду поставили, я даже думаю, что они не в курсе…
— Стоп! Какие полярники? Давай сначала.
— Понял… У нас половину семнадцатого ангара Полярный институт постоянно арендует. Комплектуют всякие экспедиции там, пробеги, перелеты… Ну я не знаю — короче, в этот раз завозили всякую технику и приборы для «высокоширотки» — на льдину зимовать. Я с мужиками-то давно скорешился — нормальные ребята, не при делах… Спирта, тушенки, если надо — без проблем! Ну и так вообще… В тот день смотрю — сгружают машину, трейлер, а среди ящиков — та самая бочка, про которую хозяин ориентировал. Точно она была! Я сунулся проверить — хрен! Двое бугаев каких-то «левых» — не подойти. А «ксивой» я светить не стал…
— Ну правильно!
— Обижаете! Я вохровцев натравил — те проверили документы, все чисто, Ассоциация полярников, груз с сопровождающими — от Прибалтийской географической обсерватории, убывают на действующую станцию… Значится: «оптические и радиометрические приборы».
— Ловко!
— Ну! Я хозяину позвонил — много же по телефону не скажешь, он сам учил, а потом… все равно до конца дежурства не смотаешься, у нас сейчас зам по розыску такая гнида… Да ты его знаешь — Бревенко!
— Дальше что?
— Чего? A-а… Я решил, чтоб время не терять, — поподробнее кое-что разведать про этих «прибалтов». Сел с мужиками из Полярного института, с постоянными посидел… То-ce, пришлось спиртяги немного…
— Ну?
— Ну и плохо мне стало — отравился, наверное. Консервами, что ли? Казалось — помру. Прилег, а в себя пришел только с утра… Да вы не думайте! Я ж там всю механику понял, в следующий раз…
— А «бабки» тоже в следующий раз получишь? А?
— Владимир Александрович! Но ведь я ж полдела-то сделал? Мы сначала договаривались — только позвонить, а насчет приехать…
— Ладно. Шучу. Что узнал?
— Значит, главное. Они отсюда вылетают двумя бортами на Тикси. Потом часть — останется, базу готовить. А другой самолет — прямо на льдину, все там выгрузит и обратно…
Гребнев еще продолжал что-то говорить, но капитан не слушал. Он знал больше собеседника. Теперь он знал практически все…
— Владимир Александрович?
Виноградов поднял телефонную трубку и потом посмотрел на индикатор АОН — номер абонента не высветился.
— Алле! Это Владимир Александрович?
— Да. Слушаю вас.
— Это Николай Николаевич. Не забыли?
— Нет. Не забыл. — Виноградова передернуло — то ли от холода промерзшего за ночь пола, то ли…
— Жаль, что нам не удалось закончить беседу. Вас так скоропостижно выпустили… Все-таки хотелось бы определиться, потолковать… Алле! Вы слышите?
— Слышу… Когда, где? Если завтра — то мне на службу, придется выписать повестку.
— Хотелось бы сегодня. Тем более, вы, кажется, вчера куда-то ездили?
— А что — не стоило? — ответил вопросом на вопрос Виноградов.
— Как сказать… В два часа — устроит? Пропуск внизу, у часового.
Капитан машинально отметил про себя, что сотрудник милиции сказал бы «у постового».
— Я буду, — и положил трубку.
Но почти сразу же был вынужден снова поднять ее:
— Слушаю! — Индикаторы показывали нечто непонятное, очевидно — радиотелефон.
— Саныч? Проснулся?
— С выходом, Мастер! У меня нелады с телефоном…
— В курсе… Как насчет повидаться?
— Нет проблем!
— Тогда давай так. Через два часа на «Динамо». У зала борьбы. Сможешь?
— Почему нет? — Виноградов недоуменно пожал плечами, уж больно неожиданным было место рандеву.
Мастер не мог видеть этого, но догадался о сомнениях собеседника по голосу.
— Понимаешь… Я сегодня вечером покидаю этот благословенный край непуганых идиотов. И ноги моей, сука, здесь не будет! А дел — куча. Надо там кое-что, тут… А «окошко» как раз так выходит…
— Хорошо. Я выезжаю. Тем более — надо кое-какие вопросы решить… Не забыл?
— Как можно? Давай — до встречи!
Владимир Александрович не спеша шел от трамвая, дыша чистым морозным воздухом и вспоминая… Здесь, на ринге милицейского спортобщества, он выступал когда-то школьником. «Стучал по мешку» в зрелые годы… А сколько «железа» перетаскал в зале! Здесь же, в бане, убили не так давно знаменитого рэкетира Строганова — и не то чтобы Виноградов был виноват в его смерти, но в какой-то степени… Если не лгать самому себе…
— Здорово, Виноградов!
— Привет!
В воротах его обогнали двое знакомых самбистов:
— Как дела? О чем задумался?
— Да вот, смотрю… — он показал рукой на дюжину автомашин, в том числе и иномарок, обступивших вход в зал бокса. У борцовского зала стояли только синяя «единичка» и «запор». — Боксеры-то живут получше!
— Так их и сидит больше! — хохотнул один из спортсменов…
Дверь была заперта, на покосившихся скамейках сидели несколько парней с сумками.
— Что там? Не пускают?
— Заперто. Тараканов травят.
— Дезинфекция!
— А внутри есть кто? Чего говорят — надолго?
— Да никто не знает! Как всегда…
— Там бабулька одна — запершись. Ей уже все равно — дихлофос или даже иприт! Старая кадра, «динамовская».
— Ну так и чем там кончилось? — повернулся высокий парень с зеленым «адидасом» к своему соседу. Тот продолжил прерванную, видимо, приходом новых людей историю:
— И выхожу я из ментовки, как Щорс…
— В смысле?
— Ну: «Голова повя-зана, кровь на рукаве-е…» — пропел рассказчик мотив популярной революционной песни.
Владимир Александрович рассмеялся вместе со всеми.
Звякнула изнутри щеколда, дверь открылась, и на белый свет явилась закутанная в пуховый платок гардеробщица:
— Виноградов такой есть?
— Есть! — удивленно отозвался капитан.
— Звонил какой-то Степаненко, просил передать, что приехать не сможет, позвонит домой. Чтоб ты возвращался, значит. И ждал.
— Спасибо, — поблагодарил под любопытными взглядами ребят Виноградов, но старушка уже исчезла за запертой дверью.
— Да-а… Приехал! — посочувствовал капитану низенький крепыш в дубленке. — И трамвая не дождешься…
— Пошли к мосту, там хоть автобусы еще, — позвал крепыша сидящий рядом с ним приятель. — Чего ждать-то?
— Ладно. Пойдем. А вы как, мужики?
— He-а, мы Серегу дождемся — и еще тут… по пивку, раз такое дело.
Делать нечего — Виноградов, помешкав, зашагал вместе с крепышом и его приятелем по парку, стараясь не попадать кроссовками в прихваченные морозом грязевые кучи и следы вольных собачьих прогулок. В парке было хорошо и пустынно — многочисленные бегуны остались позади, на главных аллеях, а здесь, на короткой извилистой тропе, куда они, экономя время, свернули, навстречу попались только двое отъявленных любителей пересеченной местности, — испуская клубы пара, покрасневшие, неуклюжие в своих «ветровках», они с шумом пронеслись мимо. Капитану даже показалось, что он узнал одного из бегунов: «комитетчик» из их хваленой группы захвата… Что же, спорткомплекс не только милицейский: тут и пожарники, и «внутренние войска», и госбезопасность…
— Японский бог! — хлопнул себя по лбу крепыш. — Козел я драный.
— Что такое? — остановился его приятель. — Ты чего?
— Забыл! Я ж кассеты Сереге не отдал… — он тряхнул сумкой.
— Ну ладно, завтра позвонишь.
— Да, блин! Он убьет меня — и прав будет. Пошли вернемся!
— Ох черт… Только быстро. Счастливо! — махнул приятель крепыша Виноградову.
— Всего доброго, — попрощался капитан со своими спутниками, глядя, как они удаляются в сторону главного корпуса.
Все это ему очень не нравилось, и поэтому Владимир Александрович даже не удивился, услышав:
— Приветствую вас, господин Виноградов!
На декоративно поваленном стволе дуба сидел Мастер — в потрепанном оранжевом спортивном костюме, грязных кроссовках, немыслимой вязаной шапочке, надвинутой почти на самые брови.
— Однако!
— Что, нравится видок? Конспирация! — подмигнул Степаненко.
— Здравствуй, Мастер. Поздравляю еще раз. От души.
Виноградов вынужден был признать — все организовано безукоризненно. Целая куча свидетелей, которые подтвердят — Степаненко звонил, отменил встречу… Плюс еще двое — явно из его команды, придали нужное направление, вывели «на ловца»… Очевидно, сейчас перекрывают подходы… Высокий класс, чистая работа!
Нужно было попытаться не потерять лицо.
— А я думал — ты платить не хочешь… Смотался!
— Как мо-ожно! Просто — береженого Бог бережет. Верно?
— Абсолютно! Нет, серьезно — чувствуется рука Мастера, приятно иметь дело. С самого начала…
— Что?
— С самого начала — высший класс! — Виноградова несло, безостановочно работая языком, он старался не выпускать из поля зрения руки Степаненко. Об «обеспечении», которым, безусловно, обставился Мастер, думать пока было некогда. — Милицейский капитан прыгает по горам и долам за никуда не годными остатками краденой «бочки», все заинтересованные стороны сосредоточены на этом увлекательном зрелище — а тем временем второй снаряд спокойно, без всякого досмотра, вылетает к берегу Ледовитого океана…
— А какой может быть досмотр?
— Верно! Рейс ведь — внутренний, не за границу… И что там за аппаратура, какая — это же надо специалистом быть. «Контор» в экспедиции много участвует, пока разберутся…
— А потом? — собеседник смотрел на Владимира Александровича с искренним интересом.
— Если учесть, что, насколько я помню, фирма господина Степаненко является крупнейшим спонсором Ассоциации полярных работ… Переправить «груз» прямиком на дрейфующую станцию — это же ведь по уже упоминавшимся причинам проблемы не составляет.
— Да… Льдина — она и есть льдина. Плавает себе посреди океана…
— Сегодня — в нашем секторе, завтра — в американском… Границы условные — то русский самолет навестит, то какой-нибудь еще. Что?
— Ничего. Умный ты мужик, Саныч. Сколько я тебе должен?
— Давай посчитаем… Если с шестого — сегодня шестнадцатое, десять дней…
— Ну да! Что — твои трое суток в ментовке я тоже оплачивать должен? Неделя! Неделя — и не больше.
— Мастер, не мелочись! Я же не прошу за нахождение и застенках двойной тариф… Хотя стоило бы!
— Нормально! Неделю работал — за десять дней получаешь… Я так с вами, коррумпированными элементами, разорюсь!
— Слушай, бред какой-то! Да подавись ты вообще своими деньгами! — Виноградов сделал вид, что уходит.
— Постой! У тебя что — коллеги вместе с печенью чувство юмора отбили? Не обижайся…
Степаненко медленно, зная, что капитан оценивает каждое его движение, сунул руку в маленькую поясную сумочку. Достал пачку грязно-зеленых купюр:
— На!
Виноградов нарочито небрежно сунул доллары в карманы. Переступил с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.
— Спасибо. С тобой приятно иметь дело… Уезжаешь?
— Да. Прямо сейчас.
— Может, еще увидимся? — Ему очень захотелось сказать Мастеру что-нибудь приятное.
— Увидимся. Наверняка… — И, улыбнувшись одними уголками губ, добавил, пожимая протянутую руку: — Все там будем. Кто раньше, кто позже…
— Прощай, — Виноградов уже понял. Он только не знал, когда и как все это произойдет.
— Всего доброго…
Владимир Александрович, не торопясь, повернулся и сделал несколько шагов по тропинке, в сторону автобусной остановки. Напряженный слух уловил — далеко за деревьями, в той стороне, куда скрылись крепыш с приятелем, что-то тяжело хрустнуло. Может, они рассчитывали, что Виноградов вернется назад, к «Динамо»? Тогда есть шанс…
— Капитан!
Обернувшись на окрик Степаненко, Виноградов увидел направленное на него дуло, упрятанное в черном цилиндре глушителя.
— А премию?
Пистолет в руке Мастера беззвучно дрогнул. Что-то раскаленное, огромное и тяжелое, больно ударило Владимира Александровича в грудь, опрокидывая и лишая воздуха…
Он не сразу потерял сознание, успев обрадоваться россыпи команд и коротких злых очередей, заполнивших лес, затем из мира Виноградова исчезли звуки, — и в полной тишине высыпали на поляну невесть откуда взявшиеся фигуры в «камуфляжах»… И последняя мысль — тоскливое удовлетворение червяка, насаженного на крючок, когда его заглатывает прожорливая рыба.
1993 год
Ловушка для умных
Все согрешили и лишены славы Божией.
1
Огромный пенистый гребень, стремительно разрастаясь, заполнил экран, несколько мгновений рокочущий водяной вал еще продолжал движение, но наконец стих, распластавшись изумрудным ковром, и, сломленный, откатился, обнажив гладкое золото песка. Камера дала панораму: сосны и островерхие крыши коттеджей на фоне заходящего солнца…
— Нет, это, к сожалению, только фрагмент рекламного ролика! — Ветер настойчиво трепал прическу популярной тележурналистки; на эту съемку она предусмотрительно надела брюки. — Но господин Крамской, насколько я понимаю, обещает воплотить сказку в реальность — и не где-нибудь, а прямо здесь, в получасе езды от нашего города. Не так ли?
— Абсолютно верно! — обаятельно улыбнулся в объектив коренастый мужчина лет тридцати. — Но ведь курортная зона, зона отдыха и развлечений — отнюдь не роскошь. Мы — деловые люди, исходящие из того, что во всем мире индустрия туризма — одна из наиболее прибыльных. Любой из моих земляков может стать акционером…
— Ну а новый порт? Разве сейчас, после пережитых Россией геополитических катаклизмов, когда Прибалтика и Украина…
— Это несерьезно! Со всей ответственностью могу заявить — тот проект, который сейчас представлен на рассмотрение властных структур, не выдерживает никакой критики — ни с точки зрения экологии, ни с точки зрения экономического обоснования… Это авантюра! И до тех пор, пока Южная губа…
Экран японского телевизора погас, превратившись в почти черное матовое зеркало. Толстая волосатая рука отложила ставший лишним брусок пульта.
— Мне нужен этот парень!
— Да? И давно у тебя смена сексуальной ориентации? Как-то не замечал раньше.
— Заткнись, умник! Ты понимаешь, о чем я…
— Мы пытались…
— А мне!.. Ясно? Он что — такой неподкупный? Идеалист? И ничего не боится? Жена, папа, мама, дети…
— Я ведь докладывал, хозяин. Работа ведется, но…
— Ведется! Этот говнюк поливает меня перед всем светом… Ладно! Но то, что эти «курортники» каждый день вынимают из моего кармана — понял? — такую хренову кучу денег!
Крик толстяка, перейдя критическую отметку, уже превратился в рев, — почувствовав это, собеседник покорно прижал руки к груди:
— Я понял, хозяин. Понял. Как раз хотел сказать ость договоренность с Пинкертоном, он берется. Дорого, конечно, но…
— Плевать! Лишь бы сделал.
— Пока срывов не было…
— Посмотрим, — буркнул толстяк, успокаиваясь: репутация у названного исполнителя была безупречная.
Ожил селектор:
— Алле! Мы едем? Нет?
Голос капризного ребенка — очередная любовница хозяина, чернявая девица по прозвищу Микроша. Особую пикантность их отношениям придавало то, что сутки через трое Микроша надевала зеленую форму с сержантскими погонами и выходила на службу — старшим контролером знаменитого следственного изолятора. В просторечии — надзирателем…
— Иду! — отозвался толстяк.
— Ох, хозяин… Как говорила моя тетка: «Кабаки да бабы доведут до цугундера!»
— Заткнись! — уже беззлобно бросил тот, кого называли хозяином. — Жена позвонит — знаешь, что сказать… Сиди и работай!
Обитая кожей дверь приглушенно хлопнула. Оставшийся в кабинете встал, неторопливо вытянул из открытой пачки сигарету и подошел к окну. Был он высок, светловолос, рубашки носил только с галстуком, из всех видов спорта предпочитал теннис, а отпуск любил проводить в Доме писателя. Он идеально соответствовал образу классического «консильоре» — советника влиятельного семейства мафии. Собственно, он и был им — этакий Том Хайден отечественного разлива[15], определявший стратегию и тактику одного из контролирующих город преступных сообществ.
За окном суетился вечерний проспект. Красно-желтая россыпь автомобильных огней перетекала двумя потоками мимо собора, безмолвно пульсировали витрины уже закрывшихся магазинов. В скверике кто-то опять митинговал — человек двадцать, облепив парапет, устало помахивали флагами перед любопытствующими туристами и проститутками… Ike как обычно, декорации те же — меняются только актеры.
Советник вернулся к столу. Не торопясь, открыл замаскированную ореховой панелью дверцу — сейф был швейцарский, небольшой, но вместительный. Достал бордовую кожаную папку, рабочий блокнот с отрывными листами… Сверившись с записями, поднял трубку радиотелефона: вообще-то он не доверял техническим средствам связи, вполне резонно исходя из того, что «большое ухо» компетентных органов всегда начеку, но сейчас был как раз именно тот самый случай, когда…
Каждое нажатие кнопки отзывалось в трубке мелодичным звоном.
* * *
— Алле! Слушаю…
Владимир Александрович взялся за телефон без особого удовольствия — было не так уж и поздно, но он собирался пораньше лечь спать, уже и зубы почистил…
— Слушаю! Да, это я. Здравствуй…
— Не меня? — подала голос из спальни жена. С некоторых пор она тоже не любила вечерних звонков.
— Нет. Все нормально. Это по поводу «халтуры» — помнишь, я говорил? — прикрыв ладонью мембрану, ответил Владимир Александрович. И вновь в трубку: — Да. Можешь говорить… завтра? Конечно, смогу. Только знаешь… Во второй половине — устроит? Часа в четыре? А то в десять митинг, пикетирование у мэрии… Думаю, часов до двух, слава Богу, морозец обещают. А кто их разберет, чего хотят, послушаем — узнаем… Нет, если что — позвоню… Хорошо. Я знаю, где это. Всего доброго!
Капитан милиции Владимир Александрович Виноградов привычно сделал пометку в «ежедневнике», разделся и лег в постель. Нужно было выспаться — предстоял важный день. Хотя, конечно, не важных дней не бывает…
2
— Ненавижу демократов…
Заместитель командира второго батальона Рябинкин кряхтя заворочал своим двухметровым телом, безуспешно пытаясь втиснуть его поудобнее в промежуток, разделявший спинку переднего сиденья и самодельный шкафчик для аппаратуры. Больше всего мешала длинная резиновая дубинка, норовившая вывернуться из специального ремешка и ткнуть хозяина в печень. Кобура и наручники вели себя в этом отношении куда как приличнее.
— А коммунистов? — лениво поинтересовался Виноградов.
— Тоже. И этих тоже терпеть не могу, — со спокойной уверенностью констатировал замкомбата. Ему, кажется, удалось наконец добиться компромисса со своей боевой упряжью. — Курить дай?
— О-ох! — в свою очередь застонал водитель, молодой парень в берете и сером форменном ватнике без погон. — Ну только что же травились… Владимир Александрович, вы хоть скажите!
В машине действительно было накурено сверх меры. Вонючий папиросный дым плотными слоями колебался в замкнутом пространстве, перемешиваясь с отработанными бензиновыми парами. У Виноградова уже всерьез побаливала голова.
— А что с них взять? Наркоманы! — уныло отмахнулся он.
— Кому не нравится — сходите прогуляйтесь, — махом пресек вольнолюбивые разговоры подчиненных начальник отделения профилактики Сычев, перегибаясь с переднего сиденья, чтобы передать Рябинкину мятую пачку. — Спички дать?
— Имеются… Вот так, ребята! — отметил, прикуривая, майор. — Человечество делится на курящих и некурящих. Этот антагонизм покруче всех классовых.
— Ну, так что там насчет прогуляться? — закрепил успех Сычев.
Виноградов вплотную придвинулся к запотевшему окошку, протер его рукавом: в полусотне метров пестрела ([шагами начавшая редеть толпа, очередной бородатый оратор в пыжиковой шапке с опущенными ушами занудно вещал что-то в мегафон, а продавцы газет потихоньку собирали в рюкзаки свой малопопулярный товар. Морозец был изрядно за двадцать.
— Да они уже заканчивают. Смысла нет.
— Ла-адно, — примирительно пробасил Рябинкин, — скоро домой поедем.
Внезапно передняя дверь «уазика» со стороны Сычева распахнулась, и в теплую утробу машины просунулась сначала рука с микрофоном, а затем длинный прыщавый нос какой-то энергичной девицы.
— А вот вы! Вы, милиция, как думаете…
— Мы не думаем. Мы работаем… Да закрой ты дверь, дура! — Сычев решительно выдворил на мороз сначала микрофон, а затем и его обладательницу.
— Прессу я тоже ненавижу, — одобрил действия приятеля майор.
Чувства Рябинкина в той или иной степени разделяли все присутствующие…
— «Королево» — «тридцать второму»! — На сегодняшнем мероприятии старшим считался Рябинкин, он и связывался с дежурной частью.
— На приеме «Королево»! — бодро отозвался динамик.
— У нас — все. Без происшествий. Возвращаемся на базу!
— Понял вас, «тридцать второй»! Понял.
— «Триста пятый», «триста шестой», «двадцать седьмой»! — майор вызывал подразделения, задействованные на обеспечении митинга. — Поехали домой, как поняли?
— Понял… понял вас… едем домой… — отозвалось радио, и почти сразу же мимо пронесся звероподобный «ЗИЛ» с зарешеченными окнами.
— Второй взвод, — хмыкнул водитель. — Они бы так на работу летали!
— Трогай! — мотнул головой Сычев.
— Олег! А за что ты так ненавидишь политически наиболее активные слои нашего общества? — спросил вдруг Рябинкина Виноградов.
Ответ он, собственно, и так знал. Ему было интересно, как сформулирует свою мысль майор.
Милицейский офицер ответил не задумываясь. Но процитировать его оказалось невозможно — из слов, относящихся к категории цензурных, во всей сложносочиненной фразе были только местоимение «я», два-три союза и один предлог…
Действительно, с чем ассоциируются у нормальных граждан такие мероприятия, как «митинг», «шествие», «пресса»? Черт его знает! У каждого, очевидно, по-разному. У офицеров и бойцов Оперативного отряда милиции ассоциации общие — подъем в пять утра, прибытие на место загодя, ни свет ни заря, долгие злые часы в душных металлических коробках автомобильных кузовов или наоборот — на пронзительных зимних ветрах оцеплений. Плевки, ругань, камни — и от тех и от этих, истерические вопли телекомментаторов и тонкая издевка газетных полос… Поломанные планы на выходные, пропавшие билеты в кино, безысходные скандалы в семье — ведь перестраховывающееся начальство отпускает, как правило, через добрый час после того, как вдоволь наговорится последний словолюбивый пустобрех.
Так, наверное, ответил бы на вопрос коллеги майор Рябинкин. Мог бы ответить. Но не стал…
* * *
— Да, прошу! Проходите, присаживайтесь… Кофе?
— Спасибо, с удовольствием, — первый из вошедших сунул руку во внутренний карман пиджака, но в то же мгновение замер — в ближайшем углу кабинета зарычал, оскалившись, огромный мраморный дог.
— Сидеть! Свои… Простите великодушно — время такое. Приходится беспокоиться о безопасности, — Эдуард Михайлович Крамской ухмыльнулся, наслаждаясь произведенным эффектом. Он не любил милицию. — Сережа! Уведи Барсика. И сам там побудь.
Здоровенный, под стать собаке, телохранитель принял четвероногого коллегу на короткий поводок, и они молча исчезли за дверью.
Переведя дух и уважительно покачав головой, посетитель закончил начатое движение — на свет появилось темно-красное удостоверение с гербом.
— Беляев Александр Борисович. Региональное управление по борьбе с организованной преступностью… А это мой коллега из госбезопасности.
Его спутник, смуглый мужчина с тяжелым подбородком и явственной лысиной, также продемонстрировал запечатанные в потертую кожу «корки» — хозяин заметил, что его удостоверение «по-комитетски» пристегнуто к карману цепочкой.
— Александр Ибрагимович.
— Очень приятно, — отмахнулся от предъявленных документов Крамской. — Мне звонили… Чем обязан?
— Видите ли, Эдуард Михайлович… — начал Беляев, погружаясь в бежевое кресло, обшитое кожей. — Мы, к сожалению, редко появляемся, чтобы сообщить кому-нибудь нечто радостное…
Ожил пульт на столе:
— Все готово.
— Хорошо. Несите.
На пороге возникла одетая в строгое темное платье женщина лет пятидесяти с великолепной фигурой и умным запоминающимся лицом. Ловко сервировав столик, она вопросительно посмотрела на хозяина.
— Благодарю вас. Мы сами, — отпустил ее Эдуард Михайлович.
Когда дверь за секретаршей закрылась, он утвердительно кивнул в ответ на изумленный взгляд Беляева:
— Да. Это она.
— Однако! — повернулся сыщик к своему спутнику. Тот, судя по всему, тоже узнал Марию Мягкову — звезду экрана, заслуженную артистку страны, прекрасную Ассоль семидесятых и роковую героиню русской классики в сериалах эпохи ранней перестройки…
— Недавно пришлось дать отпуск на неделю — приглашение пришло на кинофестиваль в Венецию… Ну и оплатил, конечно! — барски похвастался хозяин.
— Сколько же ей сейчас? Подождите-ка…
— О-о! Женщины не стареют — они увядают, как говорит мой парикмахер…
— Интере-есно! — протянул Беляев, предвкушая вечерний рассказ жене. — Как же…
— Все просто. Перефразируя известную мудрость — слава приходит и уходит, а кушать хочется всегда! Я плачу ей в тридцать раз больше, чем сможет любая киностудия. Да и работа не пыльная… Ей хорошо — и мне лестно, не так ли?
— Александр Борисыч! Давайте к делу… — на мгновение Крамскому показалось, что в голосе «комитетчика» прозвучал отголосок профессионально скрываемой неприязни.
— Да-да! К делу…
Беляев дожевал бутерброд, запил его и отставил опустевшую кофейную чашку.
— Эдуард Михайлович! Полагаю, вы не удивитесь, услышав от меня, что у вас есть враги?
— Правильно полагаете.
— И что в связи с решением вопроса о Южной губе их меньше не стало?
— Я не склонен драматизировать ситуацию…
— Хочется надеяться. Однако поверьте, мы не стали бы без крайней необходимости беспокоить вас — человека, не последнего в российском бизнесе, известного и, следовательно, в высшей степени занятого.
Беляев говорил безукоризненно вежливо, но твердо, как человек, хорошо знающий, что и зачем он делает.
Крамской кивнул:
— Слушаю вас.
— Скажите, договор о бессрочной аренде земли на побережье Южной губы был заключен вами с областной администрацией?
— Да. В июле позапрошлого года… Обе стороны действовали в пределах своей компетенции, это подтвердил суд…
— А арбитраж?
— Видите ли… Собственно, если вас опять прислали по этому поводу… — лицо Эдуарда Михайловича приобрело откровенно брезгливое выражение.
— О, не беспокойтесь! Мы не по этому департаменту. Дело в другом… Вы собирались создать что-то вроде «Диснейленда» прямо тут, под боком…
— Почему «собирался»? Собираюсь! И уже делаю. И буду делать! — Крамской не мог разговаривать на эту тему спокойно — речь шла о реализации его мечты, затеи не только престижной и прибыльной. — Вот у вас есть дети?
— Да. Сын.
— Это же не для меня, не для вас — для него! Поймите, что…
— Мы отвлеклись, — негромко перебил Крамского молчавший до того третий участник встречи Александр Ибрагимович.
— Хорошо… — кивнул Беляев. — Но в октябре прошлого года принимается правительственное решение о строительстве нового порта, призванного компенсировать потерю гаваней «ближнего зарубежья». И место определяется — Южная губа. Так?
— Так, — неохотно согласился хозяин. — Но по существующему законодательству…
— Да, я читал. Вы обратились в суд, потом были арбитражи, протесты, какие-то иски, кассации. Черт ногу сломит — я не вдавался в подробности, но при существующем бардаке в законодательстве и судах… Короче, как я понял, пока вы сами не откажетесь от права на аренду, там порт никто строить не будет, верно?
— Ну уж, вы прямо совсем меня собакой на сене изобразили! — развел руками Крамской. — Право собственности субъектов Федерации…
— Умоляю! Не надо! У меня от своих проблем голова пухнет…
— Хм. Тогда мне не совсем ясно…
— Эдуард Михайлович! Если я не ошибаюсь, сооружение порта поручено концерну «Росморинженерия»?
Ему выделены правительственные кредиты — валютные, рублевые? Налоговые льготы, таможенные? «Под порт» — так?
— Совершенно верно.
— И из-за вашего, так сказать… упорства все это «повисло»?
— Давайте все-таки к делу, — в голосе Крамского не было уже и следа прежней расслабленной доверительности.
— А я, собственно, к делу уже и перешел, — не реагируя на явную неприязнь собеседника, продолжил Беляев. — Вы, конечно, знаете, кто контролирует «Росморинженерию»?
— А вы?
— Мы знаем. Концерн контролируется так называемой центральной преступной группировкой, более того, их «папа» — Демидов, по кличке Сникерс, стал вице-президентом и членом правления. Что?
— Нет, ничего. Кто бы мог подумать!
— Бросьте. Все это красочно описано в «Ведомостях» — помните статью Чухмана?
— Не припоминаю.
— Что вы! Он же от вашего заместителя получил все материалы: фотографии, ксерокопии документов… Убойная получилась статья! Жаль только Чухмана — до сих пор, бедняга, в больнице. Наверное, на всю оставшуюся жизнь инвалидом будет…
Крамской отстраненно улыбнулся, припоминая:
— Вы неплохо информированы. Надеюсь, бандиты будут пойманы?
— Разумеется!
— Итак? Если вы пришли, чтобы предупредить меня о необходимости соблюдения мер предосторожности…
— Эдуард Михайлович! Ученого учить — только портить. Чего вам бояться? Охрана — лучше, чем у президента, своя служба безопасности… Родителей нет, жена с детьми где-то в Швейцарии третий месяц, вон даже ведомство Александра Ибрагимовича не смогло их местонахождение установить, куда уж демидовским ребятам!
— Захотят — достанут… — в глазах Крамского тоскливо полыхнул вековой страх собственника перед разбойничьей шайкой.
— Не дай Бог! Так вот… Скажите, сколько раз с прошлой осени вас пытались убить?
— А что?
— По нашим данным, дважды. Первый раз «мерседес» изорвали — так? А потом на даче?
— Допустим, — было заметно, что Крамской, без того далекий от недооценки современных спецслужб, изрядно поражен.
— Несколько раз вам угрожали, пытались купить… По нашей линии «прессинговали»… Так?
— Допустим, — повторил бизнесмен.
— Шантажировать не пытались?
— Чем? Прошлое у меня чистое, родные, близкие — в безопасности. Все пороки — в пределах разумного… Убить, как вы заметили, не так уж просто…
— Да и смысла нет! — подхватил Беляев. — Насколько я знаю, отправив вас на тот свет, никто ничего не выиграет — наоборот, такие сложности с расторжением аренды возникнут! Это вы грамотно подстраховались.
— Знаете что! — почти вскрикнул Крамской. — Если бы органы поменьше совали нос в дела частных фирм, а занимались бы нашей мафией!..
— А мы именно ею и занимаемся, — голос Александра Ибрагимовича прозвучал достаточно веско. — Вы хотите себя надежно защитить? Раз и навсегда? И Сникерса убрать, и проект его дискредитировать — если и не навсегда, то надолго, по крайней мере до следующих выборов?
— Вы что — золотая рыбка? — хозяин почти успокоился. Приподняв крышку, он убедился, что кофейник пуст. — Ладно… Обедать будете?
Чекист, в сомнении пожав плечами, посмотрел на Беляева:
— Не знаю даже…
— А почему бы и нет? — его милицейский коллега был не таким чопорным. — Вам ведь обычно прямо сюда приносят, так? Давайте! Пять минут поживу миллионером!
— Даже это знаете! Ну-ну… — Крамской нажал кнопку селектора: — Обед. На троих. По обычной программе… Пиво? Вы как? — повернулся он к гостям. — Да, давайте. И минералки…
— Итак? — поинтересовался он через некоторое время, отложив ложку и глядя на утоливших первый голод офицеров.
— Итак… Мы располагаем достоверной информацией о том, что Демидовым принято решение — до утверждения и принятия республиканского бюджета на этот год добиться расторжения арендного договора между акционерным обществом «Южная губа» и областью с передачей всех прав на территорию «Росморинженерии».
Крамскому очень хотелось это прокомментировать, но он воздержался.
— Общее руководство акцией поручено референту Сникерса — вы знаете, о ком идет речь…
— Да, конечно! Парнишка умный, но слишком уж… Этакий! Себя любит. Пижон. И что он на этот раз придумал?
— Как это ни странно, решено вас шантажировать.
— Да? И чем же?
— А так-то уж и нечем, а? — ухмыльнулся Беляев.
— Не понял?
— Извините, — сочувственно посмотрев на коллегу, повернулся к Крамскому Александр Ибрагимович. — Это у него отрыжка, рецидив ментовского прошлого — все-таки районная «уголовка» бесследно не проходит. Третий год в Главке…
— Прошу прощения, — потупившись, буркнул Беляев. — Тяжелое детство, деревянные игрушки… — в голосе его особого раскаяния не чувствовалось — кто лучше сотрудника Регионального управления по борьбе с организованной преступностью знает, что людей без пороков не существует?
— Ладно. Продолжим. Один из наших людей дал знать демидовцам, что существует нечто, чего вы боитесь. И что это «нечто» можно раздобыть, а затем предложить вам — взамен откуда от права аренды в пользу третьих лиц.
— Бред!
— Но он этого не знает. Более того. Уже начаты мероприятия по внедрению в ваше окружение человека, который непосредственно осуществит акцию.
— И кто же это?
— Да есть один такой… пресловутый!
— Вот уж точно! — подтверждающе крикнул Беляев.
— И что же мне делать посоветуете? Или… прикажете?
— Да бросьте… Мы бы хотели предложить вот что… Ребята хотят получить на вас компромат? Пусть получат. Хотят шантажировать? Ради Бога! Но в самый, знаете ли, экстатический момент мы их и прихватим — с поличным, обставившись так, что никакой адвокат не поможет. В результате — общественный резонанс — негодные методы против честного российского бизнесмена.
— А если…
— Да! Учитывая, что это будет ловушка не для дураков — там их не держат, сами знаете, — мы предусмотрели вторую защиту: компромат, который они получат, будет заведомо «фуфловым», знаете, вроде того конца палки, который, высвободившись, заедет им по лбу! — расплылся в улыбке Беляев. Видно было, что процесс игры «казаки-разбойники» доставляет ему искреннее наслаждение.
— Нет, вы не поняли. Что, если просто — прихватить их человека и того… «спрофилактировать»? Мы бы сами могли… — задумчиво протянул Крамской. Он судорожно просчитывал варианты.
— Нулевой эффект. Просто на этом не кончится — и в следующий раз процесс может пойти неподконтрольно… Нет, если уж решать проблему, то кардинально.
— Вы заказчик. Хотите — отработаем назад, будем считать, что просто зашли пообедать…
— Да нет, тут другое…
— Не желаете связываться с правоохранительными органами? Нарушать, так сказать, нормы этики бизнесмена? Или боитесь, что мы чего-нибудь напорем? — Александр Ибрагимович смотрел и спрашивал внимательно, как врач, настраивающий больного на удаление желчного пузыря.
— И это, собственно, тоже, если быть откровенным… В нашем мире не принято…
— Я вас успокою. В какой-то степени… Тот, кому поручено вас разработать, — милиционер, наш, в некотором роде, коллега.
— Так что они первыми начали! — «дожимая», поддержал Беляев.
Крамской задумчиво почесал гладко выбритый подбородок:
— Нужно все взвесить. Определиться.
— Ваше право. Только вот что… Они уже начали. Ясно? И сами по себе не остановятся. Учтите.
Чекист согласно кивнул.
— Когда мы встретимся? Когда нужен ответ? — хозяин встал и сделал шаг в сторону двери.
— Я позвоню завтра. Представлюсь по имени-отчеству, — протягивая на прощание руку, ответил Александр Ибрагимович. — Определимся: где, когда встретимся…
— Если что — мы из комитета мэрии… по вопросам имущества. Годится? — прощаясь, в свою очередь предложил Беляев.
— Интересно, а псевдоним мне какой присвоите? — усмехнувшись, поинтересовался напоследок бизнесмен, демонстрируя определенную осведомленность о формах и методах деятельности органов внутренних дел.
3
Горячей воды опять не было. Владимир Александрович намылил уже слегка пахнущую губку и кое-как протер оставшуюся после обеда посуду — никуда не денешься, очередь.
— До завтра! — прокричали из коридора.
— Пока! — отозвался капитан. Хлопнула дверь, и он остался один в полутемном и гулком помещении отделения профилактики.
Пройдя к себе, Виноградов отодвинул занавеску и тронул чуть живую батарею: да, не май месяц… Сквозь почти незапотевшее окно он увидел, как через двор протопали к воротам экипажи машин «ноль два» — здоровенные веселые парни в щегольских, явно не по погоде, суконных беретах. Следом появились кинологи в штатском, их питомцы дисциплинированно семенили рядом, стараясь не обращать внимания на соблазнительные запахи отрядной столовой. Привычная картина: батальон заступает в патруль по городу…
Перед глазами возникло — фотографии в черной рамке, крупные буквы на ватмане… Позавчера еще двое не вернулись с дежурства: обычная проверка документов в ночной подворотне, полная машина вещей, следы крови в салоне… Позже выяснилось: «кавказцы», только что ограбившие квартиру модной проститутки, сначала предложили милиционерам денег… Много денег! А потом тот, что прятался сзади, начал стрелять… Это впоследствии на инструктажах подробно разберут ошибки наряда, будут читки «под роспись» очередного министерского приказа, кого-то накажут, кому-то на что-то «укажут» — а сейчас: белое полотно ватмана, казенные строчки некролога…
Не слишком больно, но противно заныло под ключицей. Виноградов расстегнул пуговицу и просунул ладонь под китель — пальцы привычно нащупали узловатый бугорок шрама, огладили его, успокаивая зарождающуюся боль. Входное отверстие девятимиллиметровой пули — последний привет от Мастера…
Сняв форму и одевшись в штатское, Владимир Александрович проверил, выключен ли свет, тщательно прикрыл двери. Отзвонившись в дежурку, сдал помещение под сигнализацию — все в порядке, можно идти… Двигатель прогрелся быстро, но сразу выехать не удалось дорогу перегораживала новенькая «тойота», в разверстом брюхе которой ковырялись плохо выбритые головорезы из роты спецназа. Виноградов, оглядев забитое автомобилями пространство перед зданием Отряда — машины теснились и на тротуаре, и на набережной, залезая на газоны и чуть ли друг на друга, — подумал, что разговоры о бедственном существовании милиционеров… несколько преувеличены. Интересно, а что будет летом?
Непонятно почему вспомнился сосед по палате Медицинской академии, его страшный ночной крик: «Рэпиде, Василь! Оро нуй!»… Виноградов перекрестился: спаси Господь от того, что пережил тот парень из Приречья! Диверсанты подорвали микроавтобус, двое офицеров погибли сразу, а он, волоча за собой полуоторванную ногу, все пытался отползти подальше, пока не ткнулся в шнурованные ботинки… «Быстрее, Василь! Времени нет!» — услышал он голос командира диверсионной группы. И — короткая очередь в упор: бандитам не нужны свидетели… Времени у них действительно не оставалось — подоспевшие милиционеры и российские десантники не дали уйти на тот берег никому. А парень выжил! Искромсанный осколками и пулями, контуженный, истекший кровью… Недавно Виноградов получил письмо из крымского санатория…
— Ты че? Торопишься? — один из спецназовцев оторвался от чуда японской техники и угрожающе придвинул свою неандертальскую физиономию к лобовому стеклу виноградовской «пятерки». Непомерная глыба обтянутых кожей мышц нависла над капотом. — А?
Владимир Александрович с удивлением заметил, что большой палец его левой руки до побеления вжат в кнопку на руле — задумался… Капитан чуть сдвинул ладонь, и пронзительный звуковой сигнал, переполошивший, судя по всему, половину микрорайона, прекратился.
— Вот так вот! — процедил спецназовец, собираясь вернуться в своему занятию.
Время для того, чтобы испугаться, было упущено, и Виноградов почувствовал, как глубоко внутри него начала стремительно раскручиваться какая-то острая, яростная пружина.
— Что-то сказать хотел? Или попросить об чем? — поинтересовался капитан через полуоткрытое окно. — Извини, я не расслышал…
И, глядя в наливающиеся кровью глаза «товарища по оружию», он трижды коротко нажал на кнопку. Звук получился громкий и противный.
— Бизон! Иди сюда! Быстро! — команды своих начальников воспринимались спецназовцами на уровне рефлексов, поэтому огромное тело, уже устремившееся к обидчику, мгновенно замерло.
— Быстро ко мне! — носитель меткого прозвища, не оборачиваясь, зашагал обратно к «тойоте» — Все в порядке, Саныч! Пару минут!
Командир легендарной «группы захвата» майор Иванов, которого Владимир Александрович в бытность свою на Морском вокзале знал как просто Серегу-«Слона», заместителя и ближайшего друга корифея милицейского рэкета Саши Следкова, широко улыбнулся и показал испачканные смазкой руки.
— Нет проблем! — Виноградов отпустил теплую рукоятку пистолета и благодарно кивнул: — Помочь?
— Не-ет, уже все…
Разочарованные зрители — постовые у ворот и сменившиеся с дежурства милиционеры, начали расходиться. А вскоре и Виноградов вырулил на залитый вечерними огнями грязный и неухоженный проспект.
* * *
— Хорошо. Вас рекомендует Владимир Сергеевич, и мне этого достаточно, — начальник службы охраны и безопасности «Южной губы» чуть шевельнулся в своем огромном кресле, которое, не погрешив против истины, можно было назвать диваном. Виноградов видел людей бородатых… Но этот! Этот был редкостно, просто вызывающе бородат. — Однако вот что смущает…
Он выпустил в потолок добрую порцию сизого дыма и почти наугад ткнул в пепельницу фирменный окурок.
— …С вашим опытом оперативной работы. С вашими связями, наконец… И — простым охранником? Я уже говорил вам, что служба задыхается без квалифицированных кадров — и в отделе коммерческой безопасности, и на внутренних расследованиях…
— Вы говорили, — согласно кивнул Виноградов.
— Ну и?
— Я объяснил Володе… Владимиру Сергеевичу… Я больше не хочу. Я не хочу ничего расследовать. Выявлять, разоблачать! «Колоть», припирать к стенке… После всего, что было…
— Да, Кривцанов рассказывал… Ладно. Вам виднее. Но ведь группа Кривцанова — несколько… скажем, специфическая. Так?
— Эта работа меня устраивает.
— И оплата?
— Да.
— Хорошо. Идите. Можете сразу приступать…
…Термин «халтура» накрепко утвердился в милицейском лексиконе в начале девяностых. Строго говоря, он относился к работе сотрудников органов внутренних дел в свободное от службы время — по договорам с коммерческими структурами и, естественно, за особую плату. В более же широком смысле это понятие охватывало все виды приработка на стороне — легальные, полулегальные и откровенно противозаконные.
Нельзя сказать, что до этого совсем не «халтурили». Нет. Но только в условиях всеобщего коммерческого зуда в стране, где все судорожно покупалось и продавалось, форма и оружие милиционеров стали товаром. Три фактора способствовали этому: стремительный рост преступности, убогие должностные оклады в органах внутренних дел и возможность некоторой категории наших соотечественников не ограничиваться скудным и некачественным набором бесплатных услуг — медицинских, жилищных, правоохранительных.
Отбыв на посту положенные часы, милиционер спешил на склад, в офис, к квартире «хозяина», где занимался тем же самым, получая за три-четыре смены столько, сколько за месяц безупречной работы на государство. Не бедствовали и начальники, кладя в карман практически ни за что так называемые бригадирские. За счет спонсорских средств делались ремонты, выдавалась материальная помощь, в кабинетах появились компьютеры и видеотехника. Но…
Наивный вопрос: у кого больше денег? У честного предпринимателя, придушенного налогами и ошалевшего от непредсказуемых «закидонов» властей? Или в криминальных структурах? Ясно, что — в структурах, которые без особых хлопот перечислят пару-другую миллионов родной милиции, сдобрив их некоторой «верхушечкой» из «черной» налички… А кто платит — тот и заказывает музыку!
И началось… Что ни притон — на входе сержант при погонах. Перехватывается фура с краденой медью — рядом с водителем сопровождающий «на договоре» — опер из отделения милиции. Пришли арестовывать крупного бандитского «папу» — охрана вооруженная! Кто, что? Все в порядке, свои! Спецназ из Главка — в свободное от службы время… Ну и по мелочам — взятки за заключение договоров, всякие «кражонки» вверенного имущества, стрельба по пьянке. Ваучеры, опять же…
В милиции как? Пока не грохнуло — делаем вид, что все в порядке. Но уж когда повылазило… Запретить! Охрана коммерческого банка? Снять! Инкассация сети магазинов? Прекратить!
И чего добились? Опять милиция села на голодный бюджетный паек, возобновился отток кадров… Да что там! Все равно ведь продолжали «халтурить» — только втихую, нелегально, попадая в зависимость от все тех же криминальных структур.
Вот и капитан Виноградов… В сущности, бородач был прав — он сейчас занимался не своим делом.
* * *
Для грамотного и опытного оперативника существует множество способов сравнительно честного приработка. Можно, например, залезть в учеты Информационного центра и проконсультировать «заказчика» об интересующих его людях. Или «пощупать» фирму конкурента — все ли в порядке с прикрытием, каким бандитам платит, нельзя ли «наехать»? Можно взять на себя функции посредника при мелких недоразумениях с участковым или пожарным… Ценятся те, кто имеет выходы на разрешительную систему, налоговую инспекцию, структуры власти.
И только в редких случаях милицейские офицеры «халтурят» в качестве охранников — или за очень большие деньги, или когда просто некуда деваться. И относительно Виноградова — это был как раз именно такой случай.
— Ну как? — поинтересовался Кривцанов, когда Владимир Александрович вышел из кабинета.
— Бы-ыли когда-то и мы рысаками-ми,
И седоков мы им-ме-ели лихих, —
отчаянно фальшивя, пропел Виноградов.
— Ага. Насчет седоков — верно, лихие. Особенно последний! — понимающе ухмыльнулся Кривцанов. Он единственный был посвящен в перипетии бурной карьеры своего старинного друга и партнера по «Динамо». Полностью. Или почти полностью.
Тезка Владимира Александровича знал основное: еще недавно капитан Виноградов был в большом авторитете. «Держал», что называется, Морской вокзал, прославился парой громких дел — импорт оружия в Закавказье, банда Чистякова-«Крога»… Потом погорел за чужие грехи на какой-то афере с «чеками» Пароходства, вылетел с понижением, на новом месте снова отличился, пошел было в гору, но… Азарт игрока и банальная жадность — вот что подвело Виноградова на этот раз. В погоне за неким загадочным контейнером он незаметно для себя перешагнул тонкую грань между «оперской халтурой» и коррупцией. Почти попался. Провел несколько не лучших в своей жизни суток в камере Большого дома, а когда равнодушная пасть родной правоохранительной системы выплюнула его, изрядно пережеванного и помятого, получил от нанимателя вместо обещанных долларов пулю в грудь… Ему тогда в очередной раз повезло: и потому, что жив остался, и потому, что, оказывается, Родине не нужен был еще один коррумпированный «мент поганый», а вот по части раненых при исполнении ощущался недобор. Медаль, правда, не дали, но дослуживать разрешили.
— Смотри, с-сука, попадешься… — напутствовал вышедшего из госпиталя капитана начальник отдела по борьбе с такими, как он.
— Попадется! — успокоил коллегу вежливый следователь из прокуратуры. — Попадется… Дерьмо, его сколько ни топи — все равно всплывет.
На том и расстались. Виноградов жил на зарплату и редкие гонорары от газетных, под псевдонимами, публикаций, и не то чтобы бедствовал, а так… Искал через знакомых «халтуру» — попроще да потише, потому и обрадовался звонку приятеля, потому и ехал сейчас с ним — куда? зачем? Объяснят…
— Значит, так. Едем на «терку».
Полуобернувшись, Кривцанов наблюдал за тем, как участники сегодняшнего мероприятия размещаются на заднем сиденье. Кроме него и смуглого, чуть раскосого водителя, в джип-«черроки» уселись Виноградов, коротко остриженный блондин в плаще и улыбчивый парень по кличке Соня.
— Схема обычная. Задачи свои знаете… Писатель!
— Да? — отозвался блондин.
— С тобой сегодня — Саныч, кстати, прошу любить и жаловать.
Виноградов пожал протянутые руки.
— Ствол? — поинтересовался его новый напарник.
— Есть.
— Что умеешь?
— Не волнуйся, Писатель. Все, что надо, — он умеет! — ответил за Виноградова старший.
— А с кем говорить будем? — спросил Соня.
— Со «старышевскими».
— У них?
— Да. В «Береге»… Поехали!
Больше вопросов не было.
…Понятие «терка» происходит от слова «тереть», «перетирать», что в свою очередь означает — «разговаривать, решать вопрос, обсуждать проблему». Следующая стадия — это уже «разборка», то есть конфликт. Так вот, для серьезной разборки, тем более с такой влиятельной «командой», как у Александра Ивановича Старышева, пяти человек явно маловато. Пусть даже эти пятеро кое-чего повидали в жизни и вооружены до зубов. А для конструктивного диалога вполне хватило бы и одного Володи Кривцанова — благо у него и полномочий хватает, и опыта… Но этикет есть этикет, в среде организованной преступности, проще говоря, в среде бандитской, к протокольным вопросам относятся трепетно. Положено, чтоб с «бригадиром» был эскорт, — будь любезен! А то, неровен час, подумают, что не уважаешь, что не принимаешь всерьез… Пальба на «терках» — случай почти невероятный, но вот именно за это «почти» и платят, причем неплохо.
Перекочевавшие из мира рэкета многочисленные «группы реагирования», «резервы», «специальные команды» сразу прижились в разнообразных службах безопасности коммерческих структур. Возглавляют их, как правило, отошедшие от явного криминала бандиты «с репутацией», а членство в группах считается достаточно престижным.
В корпорации «Южная губа» за это направление охранной деятельности отвечал Владимир Сергеевич Кривцанов…
У ресторана «Берег» — резиденции изъятого год назад «из оборота» уголовным розыском Старышева — были вовремя. Перед застекленным входом нервно курил мужчина в пуховике и огромной рысьей шапке. Увидев машину, он засуетился и подбежал к открывшейся дверце:
— Там уже ждут!
Пропустив эту реплику мимо ушей, Кривцанов вышел и потянулся, разминая затекшие мышцы:
— Пошли!
Все, кроме оставшегося за рулем водителя, вышли из автомобиля. Кривцанов, Писатель, Саныч, Соня… Сдержанно поздоровавшись, «воротчик» — судя по виду, отставной боксер-тяжеловес — пропустил их в теплый сумрак ресторана.
— Тебя звали? — обернулся в дверях к бросившемуся следом «пуховику» Соня. Тот замер, не закончив очередного шага, виновато затряс головой и отступил прямо в серый заплеванный сугроб.
Опытный швейцар потянул на себя застекленную створку и щелкнул замком — все, кому положено, были уже внутри.
Как понял Виноградов, поводом для сегодняшней «терки» послужило следующее. Мерзнущий сейчас на улице «пуховик», имевший счастье оказаться родным братом жены самого господина Крамского, но по причине бестолковости и жадности вынужденный довольствоваться в корпорации родственника третьестепенными ролями, решил «прокрутить» свой собственный бизнес. Раскрыв как-то утром рекламное приложение к газете, он увидел, что некто выражает желание срочно продать некоторое количество остродефицитного цветного металла. Осененный внезапно возникшей идеей, он отставил недопитый кофе, залез в кладовку и извлек оттуда такое же рекламное приложение, но недельной давности — точно! Вот он — телефон того, кому именно этот металл, судя по объявлению, нужен позарез…
И вот тут бы «пуховику» остановиться, задуматься, вспомнить общеизвестные истины: что «металлический» бизнес изначально контролируется Старышевым и его закавказскими союзниками, что не зная броду — не суйся в воду, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке… Благо, было с кем посоветоваться!
Ан нет! Решил сам. Позвонил туда — да, нужно! Нас устроит цена в таких-то пределах. За такое количество — столько. Комиссионные? Вы сколько хотите? Хорошо. Но чтобы все честь-честью — сертификат, грузовые документы… Отвечаете!
И с продавцом — тоже все в порядке. Где товар? Здесь, в порту, поехали хоть сейчас смотреть! Документы в порядке, забирайте. Вот копии. Твой процент? Годится! А за покупателя — отвечаешь? Смотри, нам другие звонят, мы им говорим: «нет»! Только с тобой дело, ты нам нравишься — ты честный…
Неделю все никак свести покупателя с продавцом не удавалось: то один заболел, то другого срочно в горы вызвали… Наконец встретились — вот документы, вот товар! Открыли вагон — ба-ба! Какая досада! У вас — листовой «прокат», а нам надо проволоку…
Где посредник? А? Ты почему не предупредил? Не знал? А спрашивал? Вообще не знал, что есть разница? Не избираешься? Ай-яй-яй! А мы за это время трем человекам отказали, денег потеряли немеряно! И покупатель обижен…
Что же делать-то теперь с тобой… Ладно. Живи. Ты с нас сколько комиссионных запросил? Три пятьсот? И с них четыре? О-хо-хо! Будешь должен семь пятьсот «баксов» и восемь «лимонов» нашими — это если до субботы. А потом — проценты, пять в день… Свободен!
— Да чего говорить… Схема классическая. Покупатель, продавец — все свои. «Лох» «выставляется» на комиссионные… — задумчиво протянул Кривцанов, не отрывая глаз от чашки с кофе. — Мы раньше на авторынке нечто подобное прокручивали.
— Ну! — кивнул старышевский «бригадир» по прозвищу Ежик, выполнявший на сегодняшний беседе роль хозяина.
— Все законно, — вздохнул Кривцанов.
— Да ты пойми… Мы же его спрашивали еще в самом начале — с кем работает, от кого… Ни слова! Если б сказал, что ваш барыга, — связались бы, «перетерли». Может, надумали бы что-нибудь вместе?
— Да-а!
Беседу вели только двое, только те, кто был на это уполномочен: Кривцанов и Ежик. Разделявший их маленький администраторский столик был покрыт свисавшей до полу чистой скатертью. Владимир Александрович про себя отметил, что упрятать под нее «прослушку» — дело плевое, но тут же отогнал эту мысль — за безопасность участников встречи безусловно отвечает принимающая сторона.
«Сопровождающие лица» — по трое с каждым бригадиром — сидели за соседним столом, не принимая участия в беседе, но внимательно следя за ее ходом. В дальнейшем все они будут свидетелями и гарантами достигнутой договоренности. А в худшем случае…
— Мы лично тебя очень уважаем, Сергеич! Но… Люди работали, старались…
— Ладно. Я понял, — по тону Кривцанова было ясно, что, взвесив все, он принял решение. — А что, если так попробуем…
— Извини! Перебью…
— Да?
— Если родственник этого хмыря возьмется за него ответить… Мы готовы эту «предъяву» списать полностью. Но персонально ему, понял?
Кривцанов понял, именно поэтому сразу же отрицательно помотал головой — нет. Если Крамской возьмет на себя грех родственника, его авторитет упадет настолько, что никакой сэкономленной суммой этого не компенсировать. К тому же он будет «по жизни» обязан «старышевским», что тоже для бизнесмена его уровня чревато…
— Про родственника этот барыга сам трепанул?
— В общем, да. Как только на него «наехали»… Ну и мы кое-какие справки навели.
— Та-ак… Я вот что предлагаю. Барыга отдает вам половину — три тысячи семьсот пятьдесят долларов. И еще пятьсот — за сегодняшнюю «стрелку». И — в расчете. Как?
Настал черед задуматься Ежику. Приняв предложение, он получает некоторую сумму в «баксах», причем сразу и без головной боли: сделав это предложение, Кривцанов будет отвечать за своевременность и полноту выплаты. К тому же впоследствии, не исключено, придется обратиться с просьбой уже к нему… Отказавшись, он находит себе в лице Кривцанова если и не врага, то недоброжелателя, кроме того — черт его знает, что взбредет в голову загнанному в угол барыге… Может сдуру и в ментовку сунуться!
— Годится!
Напряжение сразу спало. Сидевший напротив боец весело подмигнул Виноградову, а один из «старышевских» аккуратно взял из пачки протянутую Писателем сигарету.
— Саныч! Сходи за клиентом.
На обратном пути Кривцанов велел остановить машину неподалеку от станции метро.
— Ну как? — поинтересовался он у Владимира Александровича.
— Нормально… — пожал тот плечами.
«Бригадир» раздал каждому по несколько новеньких купюр — гонорар.
— По домам? Или как?
— Поехали в баню! — предложил Соня. — Время детское.
— Саныч?
— Я не против. Тем более, мне проставиться положено…
— О! — одобрительно поднял брови водитель. — Достойный подход.
— Только отзвониться надо. Домой. Доложить.
* * *
— Спасибо. Желаю удачи! — любитель тенниса и модных галстуков положил трубку радиотелефона, и в этот момент ожил динамик «интеркома».
— Ты на месте? Зайди.
Советник встал, взял со стола блокнот и папку. На секунду задержался перед зеркалом, по женски подправив что-то в своем туалете и прическе. Направился к хозяину.
— Ну что?
— В каком смысле? Вы имеете в виду…
— Не умничай, ты! — толстяк явно был не в духе. — Перед дружками своими — педиками выделывайся. А не передо мной!
Советник всем своим видом показывал, что незаслуженно оскорблен.
— Ну? — не обращая внимания на его переживания, повторил хозяин.
— Операция уже вдет. Пока события развиваются нормально… Первый контакт прошел без осложнений, стороны остались друг другом довольны.
— Когда результат будет?
— Думаю, еще неделя. Дней десять…
— Смотри! Я в Москве наслушался… всякого. Если дело с портом не выгорит… Там счет уже не на миллионы — на миллиарды! Дол-ла-ров!
— Я понимаю.
— Ни черта ты не понимаешь, — тоскливо вздохнул толстяк. — Думаешь — уволят? Или просто шлепнут? Не-ет… Мы с тобой будем подыхать долго и трудно. И очень больно… Старайся. И Пинкертону этому скажи: сделает как надо, будет до старости икру ложками жрать и «баксами» подтираться. А нет — пусть лучше сам удавится. Если успеет. Ясно?
— Да. Мы постараемся.
4
— A-а! Заходите, заходите… — День для Крамского прошел довольно удачно, и теперь, перед отъездом домой, он был даже не прочь развлечься беседой с Беляевым и его коллегой из компетентных органов. — Что нового на невиди…
Он вынужден был осечься на полуслове — гость из «регионалки» быстро приложил к губам палец. Затем поманил за собой удивленного хозяина. Выходя вслед за Беляевым, Крамской остановился рядом с уже очутившимся в кабинете Александром Ибрагимовичем, собираясь пропустить его вперед, но чекист отрицательно покачал головой — так надо! Пожав плечами, бизнесмен шагнул в холл, после чего Беляев плотно прикрыл обитую кожей дверь.
Крамскому стало не по себе, и он пожалел, что так уж скрупулезно выполнил телефонную договоренность: отпустить секретаршу, убрать личную охрану и Барсика… Хотя, конечно, пост у входа визитеров зафиксировал, если удастся нажать тревожную кнопку…
— Не волнуйтесь. Все в порядке, — угадав мысли хозяина, полушепотом сказал Беляев, — сейчас поймете… Только не говорите ничего! Вообще — ни слова, договорились?
— Хорошо, — вновь пожал плечами Крамской. Он уже сообразил, что убивать или мучить его не будут.
— Пошли! — сыщик аккуратно открыл дверь в кабинет и посторонился.
Первое, что бросилось в глаза вернувшемуся в кабинет бизнесмену, — черный пластиковый дипломат, раскрытый прямо на его столе. Какие-то провода, индикаторы, никелированные детали непонятного назначения… Насупленный напарник Беляева медленно водил похожим на миноискатель прибором вдоль деревянной обшивки стен.
Крамской почесал переносицу — он был достаточно умен, чтобы понять суть происходящего.
Александр Ибрагимович переместился к шкафу, продолжая проверку. Когда его рука поднялась до уровня верхней декоративной планки, красный огонек индикатора отчаянно запульсировал: есть! Беляев аккуратно придвинул стул, взял лежащую на полке газету, расстелил ее, стараясь не шуметь. Жестами показал: прошу! только руками — не трогать!
Крамской, поддернув брючину, взгромоздился на стул. Судя по неровным краям «скотча» и смазанному на пыльной поверхности следу, радиомикрофон устанавливали недавно и в спешке. Не новая, но надежная модель — сетчатое полушарие на матово-черном бруске. Стоявший внизу Беляев тронул за ногу — достаточно, пойдем-ка выйдем…
— Ну как? — поинтересовался он, когда все трое уселись в холодном и неуютном помещении, где в обычное время трудились девочки из бухгалтерии.
— Это точно его работа? — ответил вопросом на вопрос Крамской.
Беляев мотнул головой — скорее утвердительно, чем с сомнением.
— Прошлую ночь он дежурил в охране?
— Да, насколько я знаю.
— Дежурил. Это что — обычная практика? Он же числится в резерве у Кривцанова…
— Не знаю. Я в такие детали не вдаюсь. Это дело Бороды — он начальник службы безопасности. Если надо, спрошу…
— Не надо пока. Чем меньше народу в курсе…
— В принципе, ничего из ряда вон выходящего тут нет. «Терки» и «разборки» не каждый день, — сказал, немного подумав, Крамской, — а в охране работа не пыльная, тем более ночью. Приработок невелик, но зато стабильный.
— У вас ночью двое дежурят?
— Трое. Один во флигеле, в соседнем здании.
— Идеальная ситуация, ключи от всех дверей — под рукой, пульт сигнализации тоже… Пошел в очередной раз помещения проверять, пока напарник спит…
— Секундное дело, ежели умеючи, — вставил Александр Ибрагимович. Он был явно доволен собой.
— Вы знали, что он мне «жучка» подсунет?
— Ну не то чтобы знали… Но чего-то в этом духе следовало ожидать. Логика! Против профессионала всегда работать просто — у нас мозги одинаково устроены, — улыбнулся Беляев.
— И что делать будем?
— С микрофоном? Или с клиентом?
— Начнем с микрофона, — Крамскому было не до шуток.
— Дня три придется потерпеть для пользы дела. А потом… Потом пусть вам кто-нибудь подарит вазу или еще какую-нибудь фиговину, попросите мужиков ее на шкаф поставить для дизайна — ну и обнаружите эту гадость.
— А почему не сейчас? — недовольно скривил губы бизнесмен.
— Нельзя! — ответил Беляев снисходительным тоном взрослого, вынужденного объяснять октябренку очевидные вещи. — Если даже с утра завтра Виноградов окажется в числе самых-самых подозреваемых, Борода обязан будет взять его в оборот по полной программе. И конец операции… А спустить это все на тормозах — он же умный, сразу догадается, что к чему. И выйдет из игры.
— Ч-черт! — Крамской подумал о том, как будет ближайшие дни работать, говорить, есть, зная, что каждый издаваемый им звук станет достоянием чьих-то враждебных ушей.
— А могли и видеокамеру вмонтировать, — утешил Александр Ибрагимович.
— Да-а…
— Тут ведь вот какое дело. Если есть радиомикрофон — значит, неподалеку и приемник. Я думаю, где-нибудь в машине… Наши ребята аккуратненько порыскают в пределах квартала, поглядят. Будет возможность, сопроводим до «заказчика».
— Только аккуратно! — сказал скорее для Крамского, чем для напарника Беляев.
— Уж попытаемся… Плохо, если у них точка стационарная — в квартире соседнего дома или в вагончике строительном. Это сложнее.
— Ладно. Деньги нужны — на эти, как у вас говорят… оперативные нужды?
— Благодарю вас. Пока обойдемся, — Александр Ибрагимович приосанился и стал даже немного похож на Железного Феликса. Только с лысиной.
— Давайте так… Закончим дело — сами решите вопрос с премией, в пределах разумного, — Беляев в первый раз посмотрел на своего напарника с неодобрением: если кто хочет изображать оскорбленную невинность — это факт его личной биографии. А за других-то зачем отвечать? — Ну а пока… сотни две на текущие расходы…
Чекист деликатно сделал вид, что происходящее его не касается.
— Хорошо! — подвел итог Беляев, пряча в карман полученные купюры. — Переходим ко второму вопросу…
* * *
— Что, досталось? Не бери в голову! — румяный лейтенант, командир второго взвода, протянул Владимиру Александровичу яблоко. Размерами и цветом оно напоминало небольшую дыню. — Угощайся.
— Спасибо…
— Ерунда! А с чего он завелся?
— Да пошел бы он… — Владимир Александрович посмотрел в ту сторону, куда только что стремительно скрылся на своих коротких ножках полковник Корзинкин, начальник всей патрульной службы города. — Говорит небритый… — Виноградов потрогал подбородок: — Ну да, не успел… Но орать-то зачем? Нашел тоже мальчика!
— Плюнь.
— Естественно! — он чуть понизил голос. — Я прямо с «халтуры» на работу, чуть не опоздал… И не спал толком.
— Бывает! — понимающе кивнул взводный.
— Хотя… А, ладно! Как говаривал когда-то Крамарев, «если начальник мной недоволен, это не значит, что он никуда не годится»!
Офицеры рассмеялись.
— Вкусный фрукт!
— Ну так! Поближе к концу заходи ко мне в машину — еще отсыплю…
— Уже успели?
— Да так… По мелочи. Только бесхозное!
— Смотри — осторожнее. Ты мужиков-то своих осаживай, дело такое!
Откуда-то из-за ларьков возник усатый милиционер в шлеме и бронежилете:
— Товарищ капитан! Вас…
— Что случилось? — «Боец» был из его взвода, поэтому лейтенант имел право поинтересоваться.
— Да заморочка. Мелкая…
— Разберемся! — уже на ходу махнул рукой Виноградов.
Гулкие своды Центрального рынка были наполнены искусственным электрическим светом. Эхо многократно перекатывало от стены к стене не умолкающий ни на секунду ропот растревоженной людской массы: шарканье сотен ног, скрип ящиков, гортанный восточный говор и пронзительные крики женщин.
— По-оберегись! — Виноградов шарахнулся к стене, пропуская стремительно движущуюся навстречу фигуру в разорванной джинсовой куртке. Стриженая голова была опущена, а плечи выгнуты назад — классическая поза человека, скованного наручниками. В широкую спину задержанного упирался автоматом старшина.
— Мужичок — в розыске. И со стволом… — радостно пояснил Виноградову замыкавший процессию молоденький милиционер. Он пока еще получал удовольствие от своей работы.
Пройдя мимо неописуемого великолепия пахучих овощных рядов, Владимир Александрович на мгновение замер и обернулся. По всему торговому пространству, тут и там, работали оперативники — что-то взвешивали, измеряли, шелестя бумагами. К естественной белизне положенных каждому из продавцов халатов сегодня добавился густой синий цвет форменных милицейских ватников — переходы, лестницы, двери были заняты возбужденными, уверенными в себе автоматчиками…
— Вот! — сопровождающий показал, что уже пришли.
В полутемном углу на сломанном, гнилом ящике сидел невысокого роста чернявый мужчина. Из огромной ссадины на макушке обильно сочилась кровь, один глаз заплыл, а левая рука висела так, что Владимир Александрович с уверенностью, почти безусловной, определил перелом.
— Что случилось? — поинтересовался он у курящих рядом милиционеров.
— Вот, в сумке нашли… — ответил один из них, продемонстрировав полиэтиленовый пакет. Виноградов глянул — маковая соломка, граммов триста.
— Твое? — обратился он к чернявому.
— Ви-сех пас-сажу! Сам сяду, с-сука, но висех пассажу… Прокурора давай! Мэнтяра… — разглядев капитанскую форму, зашипел чернявый.
— Слушаю? — вновь повернулся Виноградов к милиционеру с пакетом.
— Ну мы его когда досматривать начали… Травку обнаружили… А он меня — матом. И так, и на… В общем — послал… Ну а я что — слушать буду? Я того — дубинкой… Чтоб еще всякая «чернота» насчет моей матери!
— Короче, спровоцировал? — почти ласково спросил Виноградов.
— Ага! — облегченно выдохнул милиционер.
— Что делать, Саныч? — встревоженно спросил понявший все командир взвода. Сам в прошлом постовой, он понимал, что при таком раскладе ребята пойдут под суд вслед за наркоманом.
— Доволен? — наклонился он к побитому.
Тот оскалился и сплюнул под ноги.
— Прокурора давай! — в смелости ему действительно отказать было нельзя.
— Да-а… За словесное оскорбление разве можно спец-средства применять? А? — он подошел вплотную к любителю «поработать» дубинкой. — Учим вас, учим…
— Нельзя, — понурился милиционер.
— Точно! — Виноградов взялся за пуговицу на бушлате собеседника и одним движением выдернул ее с мясом. Затем снял с опешившего сержанта берет и аккуратно положил его в вонючую грязную лужу.
— А вот за это — можно! Садись, пиши…
Взводный подал стандартный бланк рапорта.
— Делай, что сказано, клоун!
— Та-ак… «Тогда-то, там-то… на просьбу сотрудников милиции предъявить документы попытался скрыться, при задержании оказал сопротивление, хватал меня за форменную одежду, которую и повредил…» Написал? Дальше… «Пытался нанести мне удары в лицо, после чего я был вынужден применить приемы самообороны и специальные средства…» Подпись. И второй — то же самое, только от своего имени.
— А про наркотики?
— Отдельными рапортами.
— С-суки, — прорычал прислушивавшийся к разговору чернявый.
— Успокойтесь, пожалуйста, — повернулся к нему Виноградов. — Наркотики ваши? Ваши. За них и ответите… а то, что ребята сейчас пишут… Будете продолжать нагличать — получите еще дополнительно за нападение на сотрудников при исполнении. Если нет, даю слово, что эти рапорты в деле не появятся. Ясно? — он обвел глазами присутствующих. — Всем ясно?
— Послушай… — командир взвода наклонился к задержанному поближе. — Ты сам прикинь, по совести: ведь получил по мозгам за дело? Нужно ведь думать, что говорить, а?
Чернявый пробормотал что-то на родном языке, опять сплюнул и неожиданно махнул здоровой рукой:
— Черт с вами! Нычья… Курево оставь только. И спички…
Минут через двадцать, когда уже поступила команда заканчивать рейд и Виноградов стоял рядом с закрепленной за ним машиной, мимо прошествовали опер с протоколами и «травкой», медсестра и наркоман в сопровождении обоих милиционеров — шли они почти мирно, лениво пытась что-то друг другу доказать…
— За яблоками-то пойдешь, Саныч? — высунулся из кабины «ЗИЛа» давешний командир взвода.
— Да ну их… Обойдусь!
— Как хочешь. Спасибо, что выручил!
— Сочтемся, — удовлетворения от сделанного он не испытывал…
* * *
— Что-то он на меня впечатления не произвел, — Демидов с сомнением поднял брови. Его толстый живот с трудом умещался даже на переднем сиденье «мерседеса». — Интеллигент какой-то!
— Шеф, ты ж его только издали видел, — референт наконец уловил момент и вырулил на скоростную полосу.
Машина, взревев двигателем, устремилась в сторону офиса. — Пинкертон — парень жесткий, когда надо.
— Надо же — Пинкертон! Кликуха, тоже мне… А тот второй — он что, его напарник? Или просто?
— Не знаю. Нет, честно, не знаю! Мое дело — поставить задачу и заплатить, сколько скажет. А уж все остальное — с кем он делится, как работает… Кстати, если он узнает, что я тебя на «смотрины» привозил, — может и контракт расторгнуть!
— Ишь ты! С характером? Ничего… Он что, действительно мент? Не комитетчик?
— Какая разница? Сделал бы дело…
— Слушай, ты! Вон, со своими дружками из мэрии в конспирацию играй — а со мной не надо! Я тебе деньги плачу! Я! И если…
Референт притормозил у подъезда «Росморинженерии», вышел из машины и открыл перед шефом дверцу. Причем сделать это умудрился без подобострастия.
— Завтра. Завтра, шеф, я тебе дам то, что ты заказывал.
* * *
Владимир Александрович нервничал. До отхода поезда оставалось всего ничего, металлический баритон уже предложил провожающим покинуть вагоны, а Кривцанова все не было! Капитан поежился — не май месяц, десяти минут вполне хватило, чтобы холод основательно прихватил ноги и начал пробираться даже под куртку…
Да гори оно огнем! И звонить уже поздно…
— Все! Побежали! — выросший как из-под земли Кривцанов, даже не остановившись, схватил Виноградова за рукав и потащил за собой к перрону. — Потом, потом! — пресек он готовую выплеснуться из напарника реплику.
В вагон ввалились, сметя привычного ко всему проводника, когда состав уже тронулся.
— Билетики ваши? — страж в фирменной железнодорожной тужурке перегородил выход из тамбура, неодобрительно глядя на недисциплинированных пассажиров. Виноградов усмехнулся — он знал, о чем тот думает: трюк с запрыгиванием в поезд уже на ходу довольно часто практиковался отчаявшимися приобрести проездные документы через кассу. Действительно, не всякий проводник решится взять безбилетника прямо на перроне, на виду у бригадиров, ревизоров и целой толпы пассажиров, среди которых вполне могут оказаться и «подсадные» от транспортной милиции. А вот так… Ну не спихивать же их на ходу? Не рвать же стоп-кран? Да и в конце концов — все люди, всем надо ехать… А у проводника семья… Почему не договориться?
Но на этот раз был не тот случай.
— На! — Кривцанов с размаху засунул голубые стандартные бланки в нагрудный карман железнодорожника. Затем порылся освободившейся от билетов рукой где-то под шарфом (Виноградов с удивлением подумал, что следующим, вполне естественным жестом будет: достать ствол и всадить пулю в середину лба, прямо под форменную фуражку… он даже напрягся в ожидании выстрела), выудил наугад скомканную «пятитысячную»:
— И ты давай… того! Не воняй… — сунул ее в тот же, что и билет, карман.
Только сейчас своим вечно заложенным носом капитан почувствовал исходящий от Кривцанова могучий коньячный дух…
…Владимир Александрович уже начал от напарника уставать. Хотелось послать, пьяная болтовня Кривцанова действовала на нервы, но инструкция есть инструкция — покидать прокуренное двухместное купе «СВ» строго запрещено. Даже по малой нужде.
— Пока есть дураки, готовые платить за такую работу, мы не пропадем! — тезка Виноградова опрокинул в рог очередную порцию коньяка и зашуршал упаковкой крекера. — Согласен?
— Согласен, — кивнул Владимир Александрович. А что спорить? Попросили сопроводить «бригадира», туда-обратно — полтора дня. Отгул в пятницу, суббота — выходной…
Гонорар, плюс билеты, плюс суточные на питание… Хотя бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке.
— Верно! — вскинулся Кривцанов. — За что тебя, Са-ныч, уважают…
Его стремительно «развозило». Виноградов оценивающе смерил взглядом жилистую фигуру напарника — если разбушуется, хлопот не оберешься. Да еще болтающаяся под мышкой кобура с таким же, как у него самого, «Макаровым»… Навыдавали, сволочи, лицензий кому не попадя!
— Ты знаешь, что здесь? Нет? И я не знаю, — с непонятной гордостью констатировал Кривцанов, выволакивая из-под себя коричневый дипломат. — Но! Думай сам… Если посылают меня… меня! И велят подобрать самого-самого надежного мужика…
Почувствовав, очевидно, позывы к рвоте, он замолчал. Несколько секунд боролся с собой, волевым усилием справился, но впал в меланхолию.
— Как они меня зае…. а, ладно! Вот ты — мент. Хоть сегодня с ними, хоть завтра с нами — но сам по себе! И я тебе больше, чем своим бойцам, верю — именно потому, что ты «по жизни» мент… Понимаешь?
Речь Кривцанова постепенно переходила в полусонное бормотание… Виноградов помог ему улечься, развернул лицом к стене и прикрыл одеялом. Ботинки снимать не стал — это было бы уж слишком.
Он проверил запоры и задвижки на двери, слегка навел порядок на столе. Подумав, допил содержимое своего стакана. Наклонившись, поднял с грязного пола дипломат…
Так. Стандартное изделие — обшитый кожей металл, наборные замки. Код подбирается достаточно просто, но… Обычно для надежности в такие чемоданчики помещают дымовую шашку или баллончик с несмываемой краской: ты открываешь, а тебе в рожу! Если секрета не знать… Или на худой конец — фотопленочка контрольная, чтобы проверить: не совал ли кто любопытный свой нос?
— Тезка! — позвал Виноградов. Потом чуть громче: — Команди-ир! Проснись!
Никакой реакции.
Капитан встал и выключил свет.
* * *
— Значит, вот этот вот текст… — Беляев кивнул на заполненные машинописью листы бумаги.
Крамской в задумчивости подержал их в руке, потом медленно положил на стол.
— Ну зачем все это?
— Что, не устраивает? — в голосе оперативника звучала досада егеря, расставляющего охотников на номера и вынужденного выслушивать вздорные претензии и вопросы дилетантов. — Конкретно?
— Послушай… Я подписал все те бумаги, которые мы, то есть вы, подготовили. Это полный бред, но настолько похожий на правду, что даже страшно…
— Ну так! — Беляев безусловно воспринял эти слова как похвалу.
— А сейчас вы требуете…
— Да ничего мы не требуем! — пожал плечами Александр Ибрагимович. — Парень в чемоданчик залез? Залез! Что — колбасу искал на закуску? Или воблу к пиву?
— По нашим данным, копии тех фальшивок, которые мы «зарядили», уже на столе у Демидова, — Беляев старался говорить убедительно, как с больным. — Но он пока не уверен… Ждет.
— Осторожный, сволочь. Играет только наверняка, — Крамской догадался, что чекист имеет в виду не толстяка, а его референта.
— А «перебора» не получится! — После того как Александр Ибрагимович сообщил ему, что проведенная в их лаборатории экспертиза показала: в кривцановском дипломате похозяйничали, Крамской чувствовал себя неуютно — кульминация приближалась…
— Да не должно бы… Мы ему кассету по другим каналам сунем. Через Москву. Получится по классике: два независимых источника, пересечение информации… — человек из компетентных органов сел на своего конька.
— Ладно. Считай, уговорили! Давай начнем, побыстрее сделаем — и все… Ни за какие коврижки я бы в вашу службу не пошел! — Крамской решительно придвинул к себе текст.
— Кто будет за вице-премьера?
— Обижаете… Голос подлинный, все записано заранее. Я же объяснил — ваша задача только вставлять в паузы свои реплики.
— Монтаж?
— Дело техники. Из одного выступления, из другого… Специалисты поработали — экспертиза, конечно, покажет, но для нашей нужды… мы с этой туфтой в суд лезть не собираемся!
— Надеюсь! — Крамской улыбнулся. — Давайте! Начнем…
5
Будь Демидов трусом — он никогда не достиг бы таких высот в преступной иерархии. Да и дураки, как правило, отсеивались еще на начальном этапе карьеры. А Демидов… Он был жесток, жаден, в меру образован и сочетал в себе наиболее характерные качества бандитского «пахана» и подпольного еврея-ювелира времен застоя.
Но сейчас толстяку было явно не по себе.
— Смотри, красавчик… если ты затащил меня в дерьмо!
— Ради Бога, хозяин! Мне что — жить надоело? — его помощник приложил к груди руки, затем положил их на руль. Он был, как всегда, безупречно одет, выбрит и причесан. Это раздражало.
— Уж больно гладко все… Как по писаному!
— Хороший план, хорошие исполнители… За это и платишь — ты мне, я им…
— Умник! А у Крамского что — одни дебилы? Он тоже дураков не держит. Где гарантия, что твой Пинкертон не переметнулся? А?
— Хозяин… — укоризненно покачал головой референт. — Ну мы же не в чековом фонде, какие тут гарантии? Хочешь, отработаем назад…
— Ага. Но лучше сейчас прямо повесимся. На одной веревке — чтобы не мучиться, когда ребята из Москвы приедут?
— Тогда поехали? Неудобно опаздывать…
Демидов вздохнул: сказал «а» — не будь «б», первая заповедь делового человека.
— Давай. Трогай. Но если что…
* * *
Крамской, нагнувшись, выдохнул в «интерком»:
— Пропустите! — Затем повернулся к Беляеву: — Пришли.
— Я понял. Да не волнуйтесь вы так! Действуйте, как договорились, на всякий случай я подстрахую. Аппаратура в порядке?
— Да-да, вроде… — бизнесмен нервно поправил манжет: микрофон был вмонтирован в запонку, тончайший провод, пропущенный под пиджаком, соединял его с упрятанным во внутреннем кармане «перлкордером».
— Включайте!
Крамской сунул за пазуху и надавил, как учили, на кнопку.
— Готово.
Беляев приложил палец к губам и, стараясь не шуметь, скрылся за неприметной дверцей, ведущей из кабинета в так называемую комнату отдыха с диваном и санузлом…
Сразу вслед за коротким стуком на пороге возник охранник:
— К вам!
— Прошу! — шагнул от стола бизнесмен. Он услышал донесшееся из холла грозное рычание Барсика — удаленный из кабинета, пес бдительно выполнял свой сторожевой долг на дальних подступах к хозяину. Крамской представил себе визитеров, боязливо обходящих привязанного к батарее дога, и ему стало весело. — Не стесняйтесь, пожалуйста!
Он пожал протянутую Демидовым руку, референту коротко кивнул:
— Присаживайтесь. Чай? Кофе? Или…
— Кофе. На двоих, — веско ответил толстяк.
Крамской понял:
— Распорядись! И займи там гостя… — кивнул он охраннику.
— Чем могу? — поинтересовался хозяин, когда они остались один на один.
— Пишет? — Демидов вместо ответа обвел рукой по периметру кабинета.
— Проверь… — пожал плечами Крамской.
— Плевать. Тебе же хуже…
Он раскрыл пухлый потрепанный портфель, который можно теперь увидеть только в фильмах про совслужащих-бюрократов периода культа личности. Вынул темную пластиковую папку:
— Это ксерокопии.
— Что здесь? — Крамской даже не пошевелился, чтобы взять бумаги. Особого интереса в его голосе не было, но явно чувствовалось ожидание гадости.
— Ну что… — Демидов неторопливо перелистнул страницы. — Вот учредительный договор Фонда… Знакомое название? Да-а! Их разные бумажки… Список учредителей… Вот! Знакомые все лица — сам вице-премьер, не слабо… что?
Крамской слушал молча, внимательно разглядывая врага. Гость продолжал:
— Это банковские всякие документы, платежи… А вот выписка из счета — не рублевого, конечно! И не у нас… Господин Крамской перечисляет некоторую сумму в Мадрид — там ведь у Фонда филиал, так? Так! А через три дня эта сумма переводится на другой счет… ну-ка, ну-ка… вот! Номер! И чей же это счетик? Ба-а! Все он же — вице-премьера.
— Бред, — хозяин сказал это спокойно, только покрасневшие скулы выдавали напряжение.
— Не скажи! — возразил Демидов. — Сравним даты: недели не прошло, как эта московская скотина подписывает тебе все документы по Южной губе.
— Липа! Если у тебя все — вали отсюда на… — Крамской четко определил, куда именно он посылает толстяка. Он ни на секунду не забывал о работающем в кармане магнитофоне, но черт с ними, пускай записывают!
— Еще секунду! И я уйду сам, без скандала… Мы же интеллигентные люди.
— Что-о? — опешил хозяин. — Кто мы?
Воспользовавшись паузой, Демидов нажал на клавишу невесть откуда появившегося диктофона:
— Но на меня оказывается серьезное давление. Торговый порт тоже нужен!
— Нам-то с вами он зачем?
— Я руководствуюсь интересами государства.
— Ну, за такую сумму можно немножко об этих интересах и забыть. Неплохие ведь деньги, а? Во сколько раз больше оклада вице-премьера? В десять? В сто? Напомните…
— Не думаю, что это тема для обсуждения.
— И тем не менее…
Толстяк остановил запись:
— Узнали?
— Что тебе нужно?
Демидов отметил, что Крамской умеет владеть собой.
— Отказ от аренды. В пользу «Росморинженерии». Не бесплатно, конечно… Мы же интеллигентные люди! — повторил он понравившуюся фразу.
— Сволочь, — констатировал хозяин. — Это шантаж?
— Да, — согласился гость.
— Значит, ты шантажируешь меня с тем, чтобы я ради твоей выгоды пожертвовал интересами страны? — отчетливо спросил Крамской, вспоминая инструктаж Беляева.
— Не надо! Не надо в кофе лить какао! Мы не на митинге.
— Сволочь! — бизнесмен забыл все ключевые фразы, которым его обучил опер, — наставник уверял, что они необходимы прокуратуре для четкой квалификации состава преступления. А провались оно все!
Демидов был доволен — теперь реакция собеседника была вполне естественной.
— Не кипятись. Успокойся. Все мы…
— Кофе готов! — перебил его женский голос в «интеркоме».
Крамской замер, гость тоже подобрался — это мгновение было решающим…
— Ничего не надо. Ко мне — никого. Поняли? Никого. Все!
Толстяк натужно выдохнул:
— Другое дело! Давай разговаривать…
* * *
Кривцанов закончил обрабатывать макивару, чуть походил, восстанавливая дыхание, затем подошел к вылезшему из-под штанги Виноградову:
— Жаль, конечно, Саныч… С тобой было приятно работать. Может, передумаешь?
— Да не, тезка… Хорошего понемножку, — Владимир Александрович остался сидеть на узкой кожаной скамейке, расслабленно кинув руки на колени.
Здесь они были на равных — в динамовском зале, который, собственно, и познакомил когда-то нынешнего милицейского капитана и небезызвестного в городе «бригадира», была своя система ценностей.
— С «бабками» претензий нет?
— О чем речь! Все нормально, рассчитались… Просто — хватит. Не лежит душа. Тоскливо…
— Ага! Все понятно. У мента очередной период угрызений совести и внутренних исканий! — рядом стоял знаменитый Мишка Манус, фанатик самбо, хулиган и по совместительству инструктор «транспортного» спецназа. Он был, как всегда, мускулист и весел.
— A-а, Миша… Привет! — поздоровался Виноградов.
Закончив пожимать протянутые руки — Манус был здесь негласным лидером, — он опять вернулся к Кривцанову и капитану:
— Что киснешь? — закончил?
— Еще подход.
— Ну и веса у тебя… — Манус неодобрительно коснулся «блинов» на штанге. — От этого вся и дурь.
Он был убежден, что меланхолия и плохое настроение бывают только из-за недостаточных физических нагрузок и трезвого образа жизни. Виноградов фыркнул:
— Ага. Все болезни от нервов, только триппер от удовольствия!
Все засмеялись — юмор здесь был в ходу незатейливый.
— Баня открыта?
— Да, молодой уже веники понес!
— Все! Тренировка закончена! Ибо как сказано: не человек для субботы, а суббота для человека…
— Ладно вам… пошли! — Виноградов неодобрительно относился к ставшему модным, где надо и где не надо, цитированию Писания.
Потные и веселые, завсегдатаи динамовского зала повалили на выход: впереди было два часа трепа, много хорошего пара, ящик пива и некоторое количество чего-нибудь покрепче — на любителя.
Переодеваясь, капитан подумал, что скорее всего давно сошел бы с ума без тренировок, еженедельных бань и ребят, с которыми связывает очень многое — в том числе и то, о чем в разговоре с посторонними или на допросе в прокуратуре лучше умолчать…
* * *
— Алле! Вы… Вы уверены, что все будет в порядке? — Крамской нервничал и не пытался скрыть это.
— Слушайте! Если я сейчас скажу «да» — что, полегчает? — Он явственно представил, как на другом конце провода Беляев, прокуренный и доверху заряженный кофеином, нервно трет воспаленные глаза. — Вы что, в бизнесе тоже так перестраховываетесь?
— Но это же другое дело, а тут…
— Голубчик! Вы рискуете десятком миллиардов — это до хрена, но они у вас не последние, с голоду не помрете. А я вылечу со службы — за два года до пенсии. Или того хуже!
— Не волнуйтесь, если что — без куска хлеба не оставим! Хорошие специалисты всегда в цене… Вы далеко?
— Я там, где надо! — рявкнул Беляев. И Крамской с удивлением заметил, что позволяет разговаривать с собой этому менту так, как никому не позволял даже на заре карьеры. — В машине я…
Бизнесмен посмотрел на определитель номера — точно, абонент не высветился.
— А куда вам, если что…
— По «ноль два»! — хохотнул Беляев. — Мы же договорились… Так! Есть еще что-нибудь? Вопросы, неясности?
— Нет.
— Ну что же… Удачи нам всем! До встречи по плану!
— Счастливо! — Крамской нажал на кнопку и положил аппарат на стол. Он знал, что Беляеву сейчас предстоит решить целую кучу проблем: пресса, наружное наблюдение, нейтрализация охраны противника… Крамской оценил, что его эксплуатируют «втемную», — оперативник вчера «прокатал» с ним окончательный вариант операции, выслушал предложения, что-то отметил, что-то посчитал возможным использовать…
Бизнесмен открыл дипломат: на самом видном месте красовались тисненая кожаная папка с документами по передаче права аренды Южной губы концерну «Росморинженерия». Это были подлинные, выполненные безупречно документы, на этом настоял Беляев — иначе в нотариате сразу же заподозрят неладное. Он же настоял и на том, чтобы Крамской не подписывал ни одну из находящихся в папке бумаг — без подписи «первого лица» они не много стоили, а береженого Бог бережет…
Подпись на бумагах появится в предусмотренный планом операции момент — и вот именно тогда начнется вторая фаза… Он достал еще одну папку — пластиковую, потоньше и попроще. Снова испещренные графическими символами текста страницы — точные копии тех самых документов, которыми его шантажировал Демидов и которые толстяк принес с собой на церемонию подписания.
Полная «липа» — от начала до конца, но о том, что подобных фирм не существует, в указанные дни похожие платежи не производились и что, наконец, банка такого в Испании никогда не было, знают только три-четыре человека… Вот это будет удар! Точнее — контрудар!
Крамской представил себе перекошенную физиономию своего врага: не рой яму другому! А на закуску… Он аккуратно вынул уже подсоединенный и сумевший сослужить при первой встрече с Демидовым миниатюрный диктофон. В соответствии с законом об оперативно-розыскной деятельности Беляев опечатал все кнопки, кроме клавиши «запись», часть ленты на крохотной кассете уже была отмотана: в присутствии понятых печати будут сняты, и журналисты услышат… Сегодня нужно быть более категоричным в формулировках, заставить толстяка самого произнести то самое слово: «шантаж»!
Опер настаивал на том, чтобы «взять» Демидова непосредственно в момент подписания протокола по Южной губе. Крамскому с трудом удалось убедить его — арест и первый допрос следует произвести, когда толстяк и его банда расслабятся, обалдеют от одержанной, как им кажется, победы!
Беляев тогда посмотрел на него и сказал:
— Слушай, Крамской… Он, конечно, дерьмо. Но и вы — не невеста непорочная!
— Это бизнес. Борьба за выживание!
Тоже верно… — согласился оперативник.
* * *
При комплектации Демидова даже дюжина покрытых копровой дорожкой мраморных ступеней представляла собой значительную проблему. И ведь не была лестница крутой — мэрия располагалась в старинном дворе какого-то то ли графа, то ли князя… Черт, вылетела из головы фамилия! Он скосил глаза на референта — спросить, что ни? Наверняка ведь знает, сукин сын! Умник… С трудом отдышавшись, он уже собирался было идти дальше, но в этот момент из неприметной боковой двери вынырнул плечистый детина в двубортном костюме с широкими лацканами:
— Здравствуйте. Начальник охраны мэрии. Прошу..
— Сам — здесь? — как всегда, правильно уловив интерес хозяина, спросил референт.
— Здесь, — кивнул встречающий.
— Пресса?
— Все в порядке. Не беспокойтесь…
— Посторонние?
— Только охрана: наши, трое ваших, трое от господина Крамского, менты… — он уже предупредительно раздвигал перед Демидовым резные створки высокой двери: — Прошу!
Нельзя сказать, чтобы в Ореховом зале было совсем тихо, — нет, легкий шелест ни к чему не обязывающих разговоров свидетельствовал, что в мэрии сегодня собрались люди значимые, одного круга, не смущающиеся в присутствии власть предержащих, но и достаточно воспитанные, чтобы это не подчеркивать.
Холеные дяди из юридического управления, нотариус, десяток «придворных» корреспондентов из числа научившихся уже правильно завязывать галстук и не надевать в театр кроссовки… У своей аппаратуры дежурили телевизионщики.
— О! Добрый день, добрый день… Запаздываете! — с шутливой укоризной покачал головой мэр, делая шаг навстречу и протягивая для рукопожатия вялую ладонь.
— Простите, ради Бога! — Демидов подобострастно закивал, принимая поданную руку. — Виноват!
— Ну конечно — вы, бизнесмены, народ занятой, кормите нас, нахлебников, поите… — мэр потрепал толстяка по плечу, демонстрируя, что не сердится.
— Ох, ну что вы, Петр Иванович! Как можно так говорить? — Казалось, Димидов сейчас прослезится от умиления. — Да без вас!..
Референт, да и добрая половина присутствующих с разной степенью омерзения наблюдали за этим цирком — подлинная роль и вес его участников в «теневой», то есть реальной, экономике давно уже были секретом полишинеля. Но положение обязывало…
— А вот и господин Крамской! — рявкнул из-за спины мэра начальник охраны. Своего церемониала новые правители города еще не изобрели, поэтому в роли дворецкого пришлось выступать сегодня ему.
Телевизионщики засуетились, стремясь не пропустить ничего из предстоящей исторической встречи.
Хозяин «Южной губы» держался с подобающим его положению достоинством: небрежно кивнув собравшимся, он прошел через зал, обменялся с мэром корректным рукопожатием и замер у покрытого алым сукном стола. Поискал глазами шефа своей службы безопасности — тот успокоительно кивнул ему огромной кудлатой бородой: все в порядке, люди на местах.
— Господа! Друзья мои! Земляки… — голос у градоначальника был, по мнению многих, излишне слащав, но поставлен достаточно профессионально. Замелькали вспышки фотографов, журналисты побогаче выставили свои японские диктофоны, а припозднившаяся буфетчица замерла на полушаге, стараясь не попасть в кадр с очередным подносом кофе и бутербродов…
Сама церемония прошла довольно быстро и на удивление буднично. После мэра слово предоставили Крамскому, и он пробормотал что-то невразумительное о праве граждан на информацию и о том, что, дескать, «судите о них по делам их». Видно было, что каждое слово дается ему с колоссальным напряжением, и даже малоискушенная девочка-репортер из «Невских берегов» поняла: бизнесмен не в своей тарелке! Впрочем, большинство присутствующих соотнесли нервозное состояние Крамского с тем бурным и хлопотным процессом, который он, по слухам, вел уже второй месяц. Затем коротко выступил Демидов. Поблагодарил представителей прессы за внимание, тепло и уважительно отозвался о том вкладе, который предыдущий оратор внес в становление российского предпринимательства, о его способности поступиться сиюминутными личными интересами во имя процветания державы, в нескольких фразах обрисовал сияющие перспективы завтрашнего дня — для порта, города, региона… Потом приступили собственно к подписанию документов.
Крамской сам, не прибегая к услугам помощника, щелкнул замками дипломата, достал кожаную папку.
Несколько раз поставил свою подпись. Прежде чем проделать то же самое, Демидов принял из рук референта потный желтый конверт и положил его на стол. Крамской понимающе, едва заметно кивнул и передвинул конверт ближе к себе — видеокамеры и пара добросовестных фотокорреспондентов зафиксировали это к злорадному удовлетворению бизнесмена: под плотным картоном явственно прощупывался угловатый корпус микрокассеты. Той самой, которой его шантажировал толстяк. Демидов расписался, затем свое дело сделали нотариус и представитель мэрии.
— Все, господа! Спасибо за внимание!
Журналисты недовольно зашумели:
— А вопросы?
— Подробности будут? Нет?
— Хотелось бы узнать у господина Крамского…
Мэр поднял руки…
— Господа!
— Уважаемые представители прессы! — перебил его внезапно Крамской. — Минуточку внимания!
Все замерли: не привыкшие к подобной бестактности глава городской администрации, его уже заторопившаяся по своим делам свита, успевший сложить в портфель подписанные бумаги Демидов, дюжина настроившихся на праведный гнев репортеров… Холеный референт и бородач из службы безопасности вперлись глазами один в другого, готовые в любой момент — каждый по-своему — рвать глотку хозяйским врагам.
— Минуточку внимания! Если у кого-то есть ко мне вопросы… Полагаю, через полчаса… — Крамской скосил взгляд на циферблат «Роллекса», одновременно следя за реакцией присутствующих. — Да, через полчаса я смогу на многие из них ответить.
Он виновато посмотрел на Демидова и, пересиливая себя, пояснил:
— Все равно будут толки… Хочется выглядеть достойно.
Толстяк пожал плечами и равнодушно протянул руку:
— Всего доброго.
— Прощайте! — Крамской перехватил очередной успокоительный взгляд и кивок своего бородача. Начальник службы безопасности успел перейти к окну и сейчас следил за улицей, слегка отодвинув белую складчатую портьеру. — До встречи?
Пресса тем временем с аппетитом поедала дармовые бутерброды, теснясь у спешно накрытого в углу кофейного столика, — это тоже была идея Беляева, правильно решившего, чем занять вынужденную паузу.
Демидов, референт и их охрана покинули зал, подошел попрощаться мэр… Наконец Крамскому удалось оказаться рядом с бородачом.
— Ну? Что там?
— Смотрите, шеф…
Толстяк со свитой как раз выходили из парадных дверей дворца. Первым по ступенькам сбежал вниз охранник — оглядевшись, он открыл заднюю дверцу «вольво». Однако воспользоваться его любезностью Демидову было не суждено — пространство между ним и машиной вдруг заполнилось неброско, но хорошо одетыми людьми, один из которых — Крамской ухмыльнулся, узнав Беляева, — привычно раскрыл перед носом Демидова удостоверение. После секундной заминки толстяк и его холеный спутник проследовали в тесном кольце «сотрудников» к припаркованной неподалеку «шестерке», а телохранители были вынуждены сесть в уютный салон демидовской иномарки — но уже вместе с оперативниками.
— Жаль, заснять некому! — вздохнув, процедил Крамской. Как всегда, сделав ставку и ввязавшись в решительную драку, он не испытывал ничего, кроме холодного азарта игрока.
— Ну, там у них есть, наверное, специалисты… — качнул бородой его помощник. Беляев и лысый чекист ему не понравились с первого взгляда, но отказать этой парочке в профессионализме было нельзя.
Крамской повернулся к залу. Привычная ко всему журналистская братия — накормленная и радостно возбужденная в предвкушении зреющей сенсации — сразу же переключила на него внимание:
— Что — будем начинать?
— Чем удивите, господин Крамской?
— Тише… тише!
— Ребя-ята! Мы же договорились… — обаятельно улыбнулся бизнесмен… — У меня еще больше десяти минут… Сейчас, вернусь — побеседуем!
Под легкомысленный треп и не относящиеся к делу смешки репортеров Крамской в сопровождении бородача прошествовал к двери. Миновав анфиладу из нескольких небольших уютных зальчиков, почти не изуродованных превращением дворца в «казенный дом», они оказались в служебном помещении, которое заранее присмотрел шеф службы безопасности. Бывший пикет милиции: стол, засаленные стулья, сейф на тумбочке. Два телефона — городской и внутренний.
— Во сколько договорились?
— Да уже вроде сейчас должен.
Крамской посмотрел на телефонный аппарат:
— Дай Бог…
Первая фаза плана прошла безукоризненно: Демидову отдано все, что нужно, шантажист тоже свои обязательства выполнил — это зафиксировано незаинтересованной прессой… Толстяк и его банда задержаны.
Теперь — главное…
Зазвенело, и Крамской сразу же снял трубку — все точно, минута в минуту!
— Слушаю?
— Как у вас? — Голос Беляева, несмотря на шум старенькой мембраны, бизнесмен узнал сразу же.
— У нас все в порядке! У вас что? — Крамской старался не сбиться на крик.
— Нормальный ход! Задержали, сейчас бумажки пишем… Единственное, вот что… Чисто технически, по времени не укладываемся. Поэтому побудьте на месте еще четверть часика. Потяните… Как там пресса?
— Что случилось? Что-то серьезное? — у Крамского засосало под ложечкой.
— Да нет! Все в порядке… Журналисты пусть ждут, а я позвоню — тогда начнем. Чтоб уж наверняка…
— Когда позвоните? Точно?
— А может быть, уже прямо сейчас… Ну максимум — минут двадцать! Пока подготовьтесь: бумаги, все такое…. Да! Прокурор сказал — можете распечатывать кассету с диктофона. Сами сначала прослушайте…
— Не понял?
— Да с доказательствами у него и так все в порядке, это уж я на всякий пожарный подстраховывался. Больше дня вашего спокойствия! — Беляев рассмеялся на другом конце трубки… — Чтобы вы не нервничали, что я вас совсем без козырей оставил… Психотерапия!
Крамской нервно хохотнул:
— Однако!
— Ну — все! Мы свое, считай, сделали. Ваша забота — пресса…
Бизнесмен положил трубку.
— Вот ведь с-сукин сын!
— Да уж… — согласился бородач, который практически все слышал.
Крамской выложил перед собой пластиковую папку, полученный от Демидова конверт, диктофон.
— Попробуем…
Сегодня записать ничего не удалось, обстановка не позволяла, но если, по мнению опера, следователи обойдутся и без пленки — тогда это не беда. Он аккуратно снял печати и нажатием кнопки отмотал кассету в начало:
— Послушаем…
И аккуратно включил воспроизведение.
* * *
Ничего не произошло. Крамской на всякий случай потеребил регулятор громкости, но пленка продолжала безмолвствовать.
— Что за черт!
Побледневший бородач схватил диктофон, поднял крышку, извлек кассету. Коротко и нецензурно выругавшись, протянул их хозяину:
— Голова…
Крамской тупо вглядывался в приоткрытые внутренности «перлкордера»: даже ему, не искушенному в технике, было ясно: на месте записывающей «головки» чернела аккуратно заклееная изолентой пустота.
Не дожидаясь команды, начальник службы безопасности рванул картон демидовского конверта. Тряхнул. На обширный стол вывалилось несколько красочных проспектов будущего морского порта, детский альбом «Куку-руку» и портрет Билла Клинтона в купальном костюме. Негромко стукнул пластиковый корпус кассеты.
— Время выбрало нас… Песни о комсомоле, — бесцветными голосом прочитал Крамской надпись на фирменной упаковке. Иллюзий у него не было: в данном случае форма соответствовала содержанию. — Смешно, — констатировал он.
Встал. В задумчивости облокотился о стул, затем перехватил его обеими руками, поднял над головой и с размаху врезал в покрытую деревянными планками стену… Две ножки обломились сразу же.
— О-о-ох! — Крамской со стоном зашвырнул то, что осталось от стула, в угол кабинета.
— Телефон!
— Бородач схватил трубку и подал ее хозяину.
— Ну?
— Вы уже все поняли?
Крамской зарычал:
— Беляев! Сука! Где ты? Я тебя порву, падла!
— Жаль… Я думал, вы более достойно себя поведете. Проигрывать надо уметь.
— На что ты надеешься? Ты? Лично! В своей ментовке…
На другом конце провода собеседник, очевидно, пожал плечами:
— На что? Не знаю… Может быть, на то, что в штате Регионального управления по борьбе с организованной преступностью нету такого опера, Беляева Александра Борисовича… Можете проверить…
Крамской мгновенно вспомнил: первое знакомство, уверенный, и быстрый «промельк» удостоверений… Что помешало посмотреть их внимательней? Ах, да… Визиту предшествовал звонок по телефону, дескать, из Главка — обычный случай, никто не придал значения… А если бы проверили «ксивы»? Ерунда! Подделок развелось столько — не всякий специалист распознает.
А Борода куда смотрел? Это ж его хлеб! Черт… Мы же решили до последнего момента не посвящать! Мы решили…
Ищи теперь, свищи «липового» мента с «липовым» комитетчиком!
— А этот… милиционер? Виноградов? — Крамской спрашивал, не надеясь на ответ, только чтобы затянуть разговор, — краем глаза он видел, как шеф службы безопасности судорожно перебирает клавиши радиотелефона. — Он-то — настоящий!
— Настоящий! Только вот… Впрочем, разбирайтесь сами.
Бизнесмен уже понял, что капитана использовали в [юли средней — между карточным болваном и громоотводом. Но продолжал задавать вопросы:
— Так «жучка» в кабинете тогда, в самом деле, не он установил?
— Разумеется, — ответил человек, известный в определенных кругах под кличкой Пинкертон. И с гордостью хорошо выполнившего свою работу профессионала пояснил: — Мы пока с вами в холл вышли — ассистент его и сунул. Дело техники!
— А в дипломат кто лазал? В поезде?
— Да никто! Вы же мне на слово поверили насчет экспертизы… Да, кстати! Вы сейчас пытаетесь засечь мой номер… Зря! Зря, батенька — я ведь об этом раньше вас побеспокоился, так что не забивайте себе голову.
Крамской увидел, как сидящий рядом с ним бородач беззвучно выругался.
— А почему ты все-таки позвонил? Покрасоваться захотелось?
— Как не стыдно! Разве ж я такой? — голос Беляева-Пинкертона звучал укоризненно. — Просто даю вам возможность чуть успокоиться, не наделать глупостей… Давайте расстанемся как интеллигентные люди, а?
— Сволочь ты… ладно! Значит, вы ему отдали документы, кассету…
— Бизнес! На что б я жил, если бы не было таких, как вы?
— Сколько тебе заплатили? — спрашивать дальше смысла не было, но Крамской почему-то оттягивал окончание разговора…
— А что? A-а! Перекупить хочешь?
— Допустим.
— Извини! Честь дороже… Ну — бывай! Надеюсь, не встретимся.
Бизнесмен положил рассыпавшуюся короткими гудками трубку:
— Да-а… Дела!
Ситуация, в общем, была ясна. Только что он собственными руками на глазах у целой кучи официальных лиц и, можно сказать, широких масс общественности строго в соответствии с законом оформил сделку — пусть несколько неожиданную для всех, но… не более того. Попытаться поднять шум? Устроить скандал? А с чем? С сомнительными ксерокопиями несуществующих документов? Да еще таких, которые его же самого вываляют в дерьме? Смешно…
Выглядеть дураком не хотелось.
А здорово негодяи разыграли шоу с арестом Демидова!
Талант.
— Что делать будем?
Бородач хмуро пожал плечами:
— Не знаю… Как прикажете.
Крамской на мгновение прикрыл глаза. Выдохнул, встряхнулся:
— Так!
Приняв решение, он показал на вываленный на стол «реквизит»:
— Это все собери. На память! Далее. Займись прессой — заткни им пасть, наплети какой-нибудь ерунды… Да хоть денег дай! Пять минут — потом возвращайся — домой поедем. Понял?
— Будет сделано, — бородач кивнул. Выходя, обернулся: — Это правильно, босс. Жизнь не кончается, будет возможность рассчитаться. Я найду этого… Из-под земли достану! А что касается Демидова…
— Иди, бли-ин! Иди… — Крамской с трудом удержался, чтобы не швырнуть об стену еще что-нибудь тяжелое.
* * *
Здесь было еще холоднее, чем внизу, на улицах. Ветер с воем гнал по металлической кровле широкие полосы снега, то собирая его в сугробы, то скидывая на головы редких прохожих.
На человеке, примостившемся у крохотного чердачного окошка, было надето много: теплое белье, тельняшка, легкий джемпер, свитер водолазного образца, ветровка… Засаленный ватный костюм дополняли солдатская ушанка и высокие меховые сапоги, рассчитанные на тройной носок.
Но все это не давало достаточной защиты от мороза.
Человека не беспокоило собственное здоровье — он тревожился, что переохлаждение может повлиять на качество порученной ему работы. Он был очень добросовестным исполнителем.
Согнав примерзшую на реснице слезинку, человек вновь приник к винтовочному прицелу. Мощная оптика позволяла рассматривать в мельчайших деталях великолепную отделку анфилады, соединяющей Ореховый зал с тем кабинетом, куда только что вернулся бородач. Но снайпера не интересовали гобелены и позолоченная лепка. Он ждал…
Вот открылась дверь милицейского пикета, и Крамской — человек знал его по фотографии — двинулся стремительной походкой, не оборачиваясь на спешащего за ним начальника службы безопасности. Первый зал, второй… Если налево — служебный выход. Прямо — туда, где ждут не дождутся жадные до сенсаций корреспонденты…
Крамской повернул налево, и человек с облегчением оторвался от окуляра. «Заказ» был сделан четко — стрелять только в случае попытки объекта все-таки обратиться к прессе.
Исполнитель не любил бессмысленных убийств. И был рад, что бизнесмен принял правильное решение. Решение, которое спасло ему жизнь.
* * *
— Я рад, что обошлось без скандала, — не поворачивая головы, сказал демидовский референт. Дорога была скользкой, и управлять машиной надлежало очень внимательно. — И без крови…
— Мы старались, — скромно кивнул расположившийся рядом Пинкертон. В велюровом салоне «бьюика» он чувствовал себя вполне уютно.
— Хорошая работа, — констатировал референт. — И деньги хорошие.
— По труду и честь, — констатировал собеседник.
— Дальше дружить будем?
— Звони… — Пинкертон неопределенно пожал плечами.
Они были знакомы давно, еще с юрфака. Оба любили власть и деньги, друг друга — терпели, а остальное человечество — ненавидели и презирали.
— Вот блин! — не удержался референт: у обочины давал отмашку жезлом высокий худой гаишник. Рядом с ним пританцовывали на морозе двое сержантов в бронежилетах — короткие автоматы рыскали по сторонам грубо и нетерпеливо. Чуть поодаль с кем-то разговаривал по рации капитан — очевидно, их начальник.
Пока водитель предъявлял документы, пассажир изучал этого милицейского офицера через отпотевшее стекло, с трудом подавляя узкую злую усмешку.
— У меня все в порядке? — поинтересовался тем временем референт, получая назад техпаспорт и водительское удостоверение.
— Проезжайте!
— Что-то случилось? Ловите кого-нибудь?
— Обычный рейд… Сами знаете — бандитов развелось! Проезжайте! — гаишник был явно не в духе, но тем не менее водитель не преминул улыбнуться и пожелать:
— Удачи вам, ребята! — и, обдав снегом еле успевшего убрать рацию Виноградова, машина тронулась дальше…
1993 г
Все согрешили и лишены славы Божией.
1
Огромный пенистый гребень, стремительно разрастаясь, заполнил экран, несколько мгновений рокочущий водяной вал еще продолжал движение, но наконец стих, распластавшись изумрудным ковром, и, сломленный, откатился, обнажив гладкое золото песка. Камера дала панораму: сосны и островерхие крыши коттеджей на фоне заходящего солнца…
— Нет, это, к сожалению, только фрагмент рекламного ролика! — Ветер настойчиво трепал прическу популярной тележурналистки; на эту съемку она предусмотрительно надела брюки. — Но господин Крамской, насколько я понимаю, обещает воплотить сказку в реальность — и не где-нибудь, а прямо здесь, в получасе езды от нашего города. Не так ли?
— Абсолютно верно! — обаятельно улыбнулся в объектив коренастый мужчина лет тридцати. — Но ведь курортная зона, зона отдыха и развлечений — отнюдь не роскошь. Мы — деловые люди, исходящие из того, что во всем мире индустрия туризма — одна из наиболее прибыльных. Любой из моих земляков может стать акционером…
— Ну а новый порт? Разве сейчас, после пережитых Россией геополитических катаклизмов, когда Прибалтика и Украина…
— Это несерьезно! Со всей ответственностью могу заявить — тот проект, который сейчас представлен на рассмотрение властных структур, не выдерживает никакой критики — ни с точки зрения экологии, ни с точки зрения экономического обоснования… Это авантюра! И до тех пор, пока Южная губа…
Экран японского телевизора погас, превратившись в почти черное матовое зеркало. Толстая волосатая рука отложила ставший лишним брусок пульта.
— Мне нужен этот парень!
— Да? И давно у тебя смена сексуальной ориентации? Как-то не замечал раньше.
— Заткнись, умник! Ты понимаешь, о чем я…
— Мы пытались…
— А мне!.. Ясно? Он что — такой неподкупный? Идеалист? И ничего не боится? Жена, папа, мама, дети…
— Я ведь докладывал, хозяин. Работа ведется, но…
— Ведется! Этот говнюк поливает меня перед всем светом… Ладно! Но то, что эти «курортники» каждый день вынимают из моего кармана — понял? — такую хренову кучу денег!
Крик толстяка, перейдя критическую отметку, уже превратился в рев, — почувствовав это, собеседник покорно прижал руки к груди:
— Я понял, хозяин. Понял. Как раз хотел сказать ость договоренность с Пинкертоном, он берется. Дорого, конечно, но…
— Плевать! Лишь бы сделал.
— Пока срывов не было…
— Посмотрим, — буркнул толстяк, успокаиваясь: репутация у названного исполнителя была безупречная.
Ожил селектор:
— Алле! Мы едем? Нет?
Голос капризного ребенка — очередная любовница хозяина, чернявая девица по прозвищу Микроша. Особую пикантность их отношениям придавало то, что сутки через трое Микроша надевала зеленую форму с сержантскими погонами и выходила на службу — старшим контролером знаменитого следственного изолятора. В просторечии — надзирателем…
— Иду! — отозвался толстяк.
— Ох, хозяин… Как говорила моя тетка: «Кабаки да бабы доведут до цугундера!»
— Заткнись! — уже беззлобно бросил тот, кого называли хозяином. — Жена позвонит — знаешь, что сказать… Сиди и работай!
Обитая кожей дверь приглушенно хлопнула. Оставшийся в кабинете встал, неторопливо вытянул из открытой пачки сигарету и подошел к окну. Был он высок, светловолос, рубашки носил только с галстуком, из всех видов спорта предпочитал теннис, а отпуск любил проводить в Доме писателя. Он идеально соответствовал образу классического «консильоре» — советника влиятельного семейства мафии. Собственно, он и был им — этакий Том Хайден отечественного разлива[15], определявший стратегию и тактику одного из контролирующих город преступных сообществ.
За окном суетился вечерний проспект. Красно-желтая россыпь автомобильных огней перетекала двумя потоками мимо собора, безмолвно пульсировали витрины уже закрывшихся магазинов. В скверике кто-то опять митинговал — человек двадцать, облепив парапет, устало помахивали флагами перед любопытствующими туристами и проститутками… Ike как обычно, декорации те же — меняются только актеры.
Советник вернулся к столу. Не торопясь, открыл замаскированную ореховой панелью дверцу — сейф был швейцарский, небольшой, но вместительный. Достал бордовую кожаную папку, рабочий блокнот с отрывными листами… Сверившись с записями, поднял трубку радиотелефона: вообще-то он не доверял техническим средствам связи, вполне резонно исходя из того, что «большое ухо» компетентных органов всегда начеку, но сейчас был как раз именно тот самый случай, когда…
Каждое нажатие кнопки отзывалось в трубке мелодичным звоном.
— Алле! Слушаю…
Владимир Александрович взялся за телефон без особого удовольствия — было не так уж и поздно, но он собирался пораньше лечь спать, уже и зубы почистил…
— Слушаю! Да, это я. Здравствуй…
— Не меня? — подала голос из спальни жена. С некоторых пор она тоже не любила вечерних звонков.
— Нет. Все нормально. Это по поводу «халтуры» — помнишь, я говорил? — прикрыв ладонью мембрану, ответил Владимир Александрович. И вновь в трубку: — Да. Можешь говорить… завтра? Конечно, смогу. Только знаешь… Во второй половине — устроит? Часа в четыре? А то в десять митинг, пикетирование у мэрии… Думаю, часов до двух, слава Богу, морозец обещают. А кто их разберет, чего хотят, послушаем — узнаем… Нет, если что — позвоню… Хорошо. Я знаю, где это. Всего доброго!
Капитан милиции Владимир Александрович Виноградов привычно сделал пометку в «ежедневнике», разделся и лег в постель. Нужно было выспаться — предстоял важный день. Хотя, конечно, не важных дней не бывает…
2
— Ненавижу демократов…
Заместитель командира второго батальона Рябинкин кряхтя заворочал своим двухметровым телом, безуспешно пытаясь втиснуть его поудобнее в промежуток, разделявший спинку переднего сиденья и самодельный шкафчик для аппаратуры. Больше всего мешала длинная резиновая дубинка, норовившая вывернуться из специального ремешка и ткнуть хозяина в печень. Кобура и наручники вели себя в этом отношении куда как приличнее.
— А коммунистов? — лениво поинтересовался Виноградов.
— Тоже. И этих тоже терпеть не могу, — со спокойной уверенностью констатировал замкомбата. Ему, кажется, удалось наконец добиться компромисса со своей боевой упряжью. — Курить дай?
— О-ох! — в свою очередь застонал водитель, молодой парень в берете и сером форменном ватнике без погон. — Ну только что же травились… Владимир Александрович, вы хоть скажите!
В машине действительно было накурено сверх меры. Вонючий папиросный дым плотными слоями колебался в замкнутом пространстве, перемешиваясь с отработанными бензиновыми парами. У Виноградова уже всерьез побаливала голова.
— А что с них взять? Наркоманы! — уныло отмахнулся он.
— Кому не нравится — сходите прогуляйтесь, — махом пресек вольнолюбивые разговоры подчиненных начальник отделения профилактики Сычев, перегибаясь с переднего сиденья, чтобы передать Рябинкину мятую пачку. — Спички дать?
— Имеются… Вот так, ребята! — отметил, прикуривая, майор. — Человечество делится на курящих и некурящих. Этот антагонизм покруче всех классовых.
— Ну, так что там насчет прогуляться? — закрепил успех Сычев.
Виноградов вплотную придвинулся к запотевшему окошку, протер его рукавом: в полусотне метров пестрела ([шагами начавшая редеть толпа, очередной бородатый оратор в пыжиковой шапке с опущенными ушами занудно вещал что-то в мегафон, а продавцы газет потихоньку собирали в рюкзаки свой малопопулярный товар. Морозец был изрядно за двадцать.
— Да они уже заканчивают. Смысла нет.
— Ла-адно, — примирительно пробасил Рябинкин, — скоро домой поедем.
Внезапно передняя дверь «уазика» со стороны Сычева распахнулась, и в теплую утробу машины просунулась сначала рука с микрофоном, а затем длинный прыщавый нос какой-то энергичной девицы.
— А вот вы! Вы, милиция, как думаете…
— Мы не думаем. Мы работаем… Да закрой ты дверь, дура! — Сычев решительно выдворил на мороз сначала микрофон, а затем и его обладательницу.
— Прессу я тоже ненавижу, — одобрил действия приятеля майор.
Чувства Рябинкина в той или иной степени разделяли все присутствующие…
— «Королево» — «тридцать второму»! — На сегодняшнем мероприятии старшим считался Рябинкин, он и связывался с дежурной частью.
— На приеме «Королево»! — бодро отозвался динамик.
— У нас — все. Без происшествий. Возвращаемся на базу!
— Понял вас, «тридцать второй»! Понял.
— «Триста пятый», «триста шестой», «двадцать седьмой»! — майор вызывал подразделения, задействованные на обеспечении митинга. — Поехали домой, как поняли?
— Понял… понял вас… едем домой… — отозвалось радио, и почти сразу же мимо пронесся звероподобный «ЗИЛ» с зарешеченными окнами.
— Второй взвод, — хмыкнул водитель. — Они бы так на работу летали!
— Трогай! — мотнул головой Сычев.
— Олег! А за что ты так ненавидишь политически наиболее активные слои нашего общества? — спросил вдруг Рябинкина Виноградов.
Ответ он, собственно, и так знал. Ему было интересно, как сформулирует свою мысль майор.
Милицейский офицер ответил не задумываясь. Но процитировать его оказалось невозможно — из слов, относящихся к категории цензурных, во всей сложносочиненной фразе были только местоимение «я», два-три союза и один предлог…
Действительно, с чем ассоциируются у нормальных граждан такие мероприятия, как «митинг», «шествие», «пресса»? Черт его знает! У каждого, очевидно, по-разному. У офицеров и бойцов Оперативного отряда милиции ассоциации общие — подъем в пять утра, прибытие на место загодя, ни свет ни заря, долгие злые часы в душных металлических коробках автомобильных кузовов или наоборот — на пронзительных зимних ветрах оцеплений. Плевки, ругань, камни — и от тех и от этих, истерические вопли телекомментаторов и тонкая издевка газетных полос… Поломанные планы на выходные, пропавшие билеты в кино, безысходные скандалы в семье — ведь перестраховывающееся начальство отпускает, как правило, через добрый час после того, как вдоволь наговорится последний словолюбивый пустобрех.
Так, наверное, ответил бы на вопрос коллеги майор Рябинкин. Мог бы ответить. Но не стал…
— Да, прошу! Проходите, присаживайтесь… Кофе?
— Спасибо, с удовольствием, — первый из вошедших сунул руку во внутренний карман пиджака, но в то же мгновение замер — в ближайшем углу кабинета зарычал, оскалившись, огромный мраморный дог.
— Сидеть! Свои… Простите великодушно — время такое. Приходится беспокоиться о безопасности, — Эдуард Михайлович Крамской ухмыльнулся, наслаждаясь произведенным эффектом. Он не любил милицию. — Сережа! Уведи Барсика. И сам там побудь.
Здоровенный, под стать собаке, телохранитель принял четвероногого коллегу на короткий поводок, и они молча исчезли за дверью.
Переведя дух и уважительно покачав головой, посетитель закончил начатое движение — на свет появилось темно-красное удостоверение с гербом.
— Беляев Александр Борисович. Региональное управление по борьбе с организованной преступностью… А это мой коллега из госбезопасности.
Его спутник, смуглый мужчина с тяжелым подбородком и явственной лысиной, также продемонстрировал запечатанные в потертую кожу «корки» — хозяин заметил, что его удостоверение «по-комитетски» пристегнуто к карману цепочкой.
— Александр Ибрагимович.
— Очень приятно, — отмахнулся от предъявленных документов Крамской. — Мне звонили… Чем обязан?
— Видите ли, Эдуард Михайлович… — начал Беляев, погружаясь в бежевое кресло, обшитое кожей. — Мы, к сожалению, редко появляемся, чтобы сообщить кому-нибудь нечто радостное…
Ожил пульт на столе:
— Все готово.
— Хорошо. Несите.
На пороге возникла одетая в строгое темное платье женщина лет пятидесяти с великолепной фигурой и умным запоминающимся лицом. Ловко сервировав столик, она вопросительно посмотрела на хозяина.
— Благодарю вас. Мы сами, — отпустил ее Эдуард Михайлович.
Когда дверь за секретаршей закрылась, он утвердительно кивнул в ответ на изумленный взгляд Беляева:
— Да. Это она.
— Однако! — повернулся сыщик к своему спутнику. Тот, судя по всему, тоже узнал Марию Мягкову — звезду экрана, заслуженную артистку страны, прекрасную Ассоль семидесятых и роковую героиню русской классики в сериалах эпохи ранней перестройки…
— Недавно пришлось дать отпуск на неделю — приглашение пришло на кинофестиваль в Венецию… Ну и оплатил, конечно! — барски похвастался хозяин.
— Сколько же ей сейчас? Подождите-ка…
— О-о! Женщины не стареют — они увядают, как говорит мой парикмахер…
— Интере-есно! — протянул Беляев, предвкушая вечерний рассказ жене. — Как же…
— Все просто. Перефразируя известную мудрость — слава приходит и уходит, а кушать хочется всегда! Я плачу ей в тридцать раз больше, чем сможет любая киностудия. Да и работа не пыльная… Ей хорошо — и мне лестно, не так ли?
— Александр Борисыч! Давайте к делу… — на мгновение Крамскому показалось, что в голосе «комитетчика» прозвучал отголосок профессионально скрываемой неприязни.
— Да-да! К делу…
Беляев дожевал бутерброд, запил его и отставил опустевшую кофейную чашку.
— Эдуард Михайлович! Полагаю, вы не удивитесь, услышав от меня, что у вас есть враги?
— Правильно полагаете.
— И что в связи с решением вопроса о Южной губе их меньше не стало?
— Я не склонен драматизировать ситуацию…
— Хочется надеяться. Однако поверьте, мы не стали бы без крайней необходимости беспокоить вас — человека, не последнего в российском бизнесе, известного и, следовательно, в высшей степени занятого.
Беляев говорил безукоризненно вежливо, но твердо, как человек, хорошо знающий, что и зачем он делает.
Крамской кивнул:
— Слушаю вас.
— Скажите, договор о бессрочной аренде земли на побережье Южной губы был заключен вами с областной администрацией?
— Да. В июле позапрошлого года… Обе стороны действовали в пределах своей компетенции, это подтвердил суд…
— А арбитраж?
— Видите ли… Собственно, если вас опять прислали по этому поводу… — лицо Эдуарда Михайловича приобрело откровенно брезгливое выражение.
— О, не беспокойтесь! Мы не по этому департаменту. Дело в другом… Вы собирались создать что-то вроде «Диснейленда» прямо тут, под боком…
— Почему «собирался»? Собираюсь! И уже делаю. И буду делать! — Крамской не мог разговаривать на эту тему спокойно — речь шла о реализации его мечты, затеи не только престижной и прибыльной. — Вот у вас есть дети?
— Да. Сын.
— Это же не для меня, не для вас — для него! Поймите, что…
— Мы отвлеклись, — негромко перебил Крамского молчавший до того третий участник встречи Александр Ибрагимович.
— Хорошо… — кивнул Беляев. — Но в октябре прошлого года принимается правительственное решение о строительстве нового порта, призванного компенсировать потерю гаваней «ближнего зарубежья». И место определяется — Южная губа. Так?
— Так, — неохотно согласился хозяин. — Но по существующему законодательству…
— Да, я читал. Вы обратились в суд, потом были арбитражи, протесты, какие-то иски, кассации. Черт ногу сломит — я не вдавался в подробности, но при существующем бардаке в законодательстве и судах… Короче, как я понял, пока вы сами не откажетесь от права на аренду, там порт никто строить не будет, верно?
— Ну уж, вы прямо совсем меня собакой на сене изобразили! — развел руками Крамской. — Право собственности субъектов Федерации…
— Умоляю! Не надо! У меня от своих проблем голова пухнет…
— Хм. Тогда мне не совсем ясно…
— Эдуард Михайлович! Если я не ошибаюсь, сооружение порта поручено концерну «Росморинженерия»?
Ему выделены правительственные кредиты — валютные, рублевые? Налоговые льготы, таможенные? «Под порт» — так?
— Совершенно верно.
— И из-за вашего, так сказать… упорства все это «повисло»?
— Давайте все-таки к делу, — в голосе Крамского не было уже и следа прежней расслабленной доверительности.
— А я, собственно, к делу уже и перешел, — не реагируя на явную неприязнь собеседника, продолжил Беляев. — Вы, конечно, знаете, кто контролирует «Росморинженерию»?
— А вы?
— Мы знаем. Концерн контролируется так называемой центральной преступной группировкой, более того, их «папа» — Демидов, по кличке Сникерс, стал вице-президентом и членом правления. Что?
— Нет, ничего. Кто бы мог подумать!
— Бросьте. Все это красочно описано в «Ведомостях» — помните статью Чухмана?
— Не припоминаю.
— Что вы! Он же от вашего заместителя получил все материалы: фотографии, ксерокопии документов… Убойная получилась статья! Жаль только Чухмана — до сих пор, бедняга, в больнице. Наверное, на всю оставшуюся жизнь инвалидом будет…
Крамской отстраненно улыбнулся, припоминая:
— Вы неплохо информированы. Надеюсь, бандиты будут пойманы?
— Разумеется!
— Итак? Если вы пришли, чтобы предупредить меня о необходимости соблюдения мер предосторожности…
— Эдуард Михайлович! Ученого учить — только портить. Чего вам бояться? Охрана — лучше, чем у президента, своя служба безопасности… Родителей нет, жена с детьми где-то в Швейцарии третий месяц, вон даже ведомство Александра Ибрагимовича не смогло их местонахождение установить, куда уж демидовским ребятам!
— Захотят — достанут… — в глазах Крамского тоскливо полыхнул вековой страх собственника перед разбойничьей шайкой.
— Не дай Бог! Так вот… Скажите, сколько раз с прошлой осени вас пытались убить?
— А что?
— По нашим данным, дважды. Первый раз «мерседес» изорвали — так? А потом на даче?
— Допустим, — было заметно, что Крамской, без того далекий от недооценки современных спецслужб, изрядно поражен.
— Несколько раз вам угрожали, пытались купить… По нашей линии «прессинговали»… Так?
— Допустим, — повторил бизнесмен.
— Шантажировать не пытались?
— Чем? Прошлое у меня чистое, родные, близкие — в безопасности. Все пороки — в пределах разумного… Убить, как вы заметили, не так уж просто…
— Да и смысла нет! — подхватил Беляев. — Насколько я знаю, отправив вас на тот свет, никто ничего не выиграет — наоборот, такие сложности с расторжением аренды возникнут! Это вы грамотно подстраховались.
— Знаете что! — почти вскрикнул Крамской. — Если бы органы поменьше совали нос в дела частных фирм, а занимались бы нашей мафией!..
— А мы именно ею и занимаемся, — голос Александра Ибрагимовича прозвучал достаточно веско. — Вы хотите себя надежно защитить? Раз и навсегда? И Сникерса убрать, и проект его дискредитировать — если и не навсегда, то надолго, по крайней мере до следующих выборов?
— Вы что — золотая рыбка? — хозяин почти успокоился. Приподняв крышку, он убедился, что кофейник пуст. — Ладно… Обедать будете?
Чекист, в сомнении пожав плечами, посмотрел на Беляева:
— Не знаю даже…
— А почему бы и нет? — его милицейский коллега был не таким чопорным. — Вам ведь обычно прямо сюда приносят, так? Давайте! Пять минут поживу миллионером!
— Даже это знаете! Ну-ну… — Крамской нажал кнопку селектора: — Обед. На троих. По обычной программе… Пиво? Вы как? — повернулся он к гостям. — Да, давайте. И минералки…
— Итак? — поинтересовался он через некоторое время, отложив ложку и глядя на утоливших первый голод офицеров.
— Итак… Мы располагаем достоверной информацией о том, что Демидовым принято решение — до утверждения и принятия республиканского бюджета на этот год добиться расторжения арендного договора между акционерным обществом «Южная губа» и областью с передачей всех прав на территорию «Росморинженерии».
Крамскому очень хотелось это прокомментировать, но он воздержался.
— Общее руководство акцией поручено референту Сникерса — вы знаете, о ком идет речь…
— Да, конечно! Парнишка умный, но слишком уж… Этакий! Себя любит. Пижон. И что он на этот раз придумал?
— Как это ни странно, решено вас шантажировать.
— Да? И чем же?
— А так-то уж и нечем, а? — ухмыльнулся Беляев.
— Не понял?
— Извините, — сочувственно посмотрев на коллегу, повернулся к Крамскому Александр Ибрагимович. — Это у него отрыжка, рецидив ментовского прошлого — все-таки районная «уголовка» бесследно не проходит. Третий год в Главке…
— Прошу прощения, — потупившись, буркнул Беляев. — Тяжелое детство, деревянные игрушки… — в голосе его особого раскаяния не чувствовалось — кто лучше сотрудника Регионального управления по борьбе с организованной преступностью знает, что людей без пороков не существует?
— Ладно. Продолжим. Один из наших людей дал знать демидовцам, что существует нечто, чего вы боитесь. И что это «нечто» можно раздобыть, а затем предложить вам — взамен откуда от права аренды в пользу третьих лиц.
— Бред!
— Но он этого не знает. Более того. Уже начаты мероприятия по внедрению в ваше окружение человека, который непосредственно осуществит акцию.
— И кто же это?
— Да есть один такой… пресловутый!
— Вот уж точно! — подтверждающе крикнул Беляев.
— И что же мне делать посоветуете? Или… прикажете?
— Да бросьте… Мы бы хотели предложить вот что… Ребята хотят получить на вас компромат? Пусть получат. Хотят шантажировать? Ради Бога! Но в самый, знаете ли, экстатический момент мы их и прихватим — с поличным, обставившись так, что никакой адвокат не поможет. В результате — общественный резонанс — негодные методы против честного российского бизнесмена.
— А если…
— Да! Учитывая, что это будет ловушка не для дураков — там их не держат, сами знаете, — мы предусмотрели вторую защиту: компромат, который они получат, будет заведомо «фуфловым», знаете, вроде того конца палки, который, высвободившись, заедет им по лбу! — расплылся в улыбке Беляев. Видно было, что процесс игры «казаки-разбойники» доставляет ему искреннее наслаждение.
— Нет, вы не поняли. Что, если просто — прихватить их человека и того… «спрофилактировать»? Мы бы сами могли… — задумчиво протянул Крамской. Он судорожно просчитывал варианты.
— Нулевой эффект. Просто на этом не кончится — и в следующий раз процесс может пойти неподконтрольно… Нет, если уж решать проблему, то кардинально.
— Вы заказчик. Хотите — отработаем назад, будем считать, что просто зашли пообедать…
— Да нет, тут другое…
— Не желаете связываться с правоохранительными органами? Нарушать, так сказать, нормы этики бизнесмена? Или боитесь, что мы чего-нибудь напорем? — Александр Ибрагимович смотрел и спрашивал внимательно, как врач, настраивающий больного на удаление желчного пузыря.
— И это, собственно, тоже, если быть откровенным… В нашем мире не принято…
— Я вас успокою. В какой-то степени… Тот, кому поручено вас разработать, — милиционер, наш, в некотором роде, коллега.
— Так что они первыми начали! — «дожимая», поддержал Беляев.
Крамской задумчиво почесал гладко выбритый подбородок:
— Нужно все взвесить. Определиться.
— Ваше право. Только вот что… Они уже начали. Ясно? И сами по себе не остановятся. Учтите.
Чекист согласно кивнул.
— Когда мы встретимся? Когда нужен ответ? — хозяин встал и сделал шаг в сторону двери.
— Я позвоню завтра. Представлюсь по имени-отчеству, — протягивая на прощание руку, ответил Александр Ибрагимович. — Определимся: где, когда встретимся…
— Если что — мы из комитета мэрии… по вопросам имущества. Годится? — прощаясь, в свою очередь предложил Беляев.
— Интересно, а псевдоним мне какой присвоите? — усмехнувшись, поинтересовался напоследок бизнесмен, демонстрируя определенную осведомленность о формах и методах деятельности органов внутренних дел.
3
Горячей воды опять не было. Владимир Александрович намылил уже слегка пахнущую губку и кое-как протер оставшуюся после обеда посуду — никуда не денешься, очередь.
— До завтра! — прокричали из коридора.
— Пока! — отозвался капитан. Хлопнула дверь, и он остался один в полутемном и гулком помещении отделения профилактики.
Пройдя к себе, Виноградов отодвинул занавеску и тронул чуть живую батарею: да, не май месяц… Сквозь почти незапотевшее окно он увидел, как через двор протопали к воротам экипажи машин «ноль два» — здоровенные веселые парни в щегольских, явно не по погоде, суконных беретах. Следом появились кинологи в штатском, их питомцы дисциплинированно семенили рядом, стараясь не обращать внимания на соблазнительные запахи отрядной столовой. Привычная картина: батальон заступает в патруль по городу…
Перед глазами возникло — фотографии в черной рамке, крупные буквы на ватмане… Позавчера еще двое не вернулись с дежурства: обычная проверка документов в ночной подворотне, полная машина вещей, следы крови в салоне… Позже выяснилось: «кавказцы», только что ограбившие квартиру модной проститутки, сначала предложили милиционерам денег… Много денег! А потом тот, что прятался сзади, начал стрелять… Это впоследствии на инструктажах подробно разберут ошибки наряда, будут читки «под роспись» очередного министерского приказа, кого-то накажут, кому-то на что-то «укажут» — а сейчас: белое полотно ватмана, казенные строчки некролога…
Не слишком больно, но противно заныло под ключицей. Виноградов расстегнул пуговицу и просунул ладонь под китель — пальцы привычно нащупали узловатый бугорок шрама, огладили его, успокаивая зарождающуюся боль. Входное отверстие девятимиллиметровой пули — последний привет от Мастера…
Сняв форму и одевшись в штатское, Владимир Александрович проверил, выключен ли свет, тщательно прикрыл двери. Отзвонившись в дежурку, сдал помещение под сигнализацию — все в порядке, можно идти… Двигатель прогрелся быстро, но сразу выехать не удалось дорогу перегораживала новенькая «тойота», в разверстом брюхе которой ковырялись плохо выбритые головорезы из роты спецназа. Виноградов, оглядев забитое автомобилями пространство перед зданием Отряда — машины теснились и на тротуаре, и на набережной, залезая на газоны и чуть ли друг на друга, — подумал, что разговоры о бедственном существовании милиционеров… несколько преувеличены. Интересно, а что будет летом?
Непонятно почему вспомнился сосед по палате Медицинской академии, его страшный ночной крик: «Рэпиде, Василь! Оро нуй!»… Виноградов перекрестился: спаси Господь от того, что пережил тот парень из Приречья! Диверсанты подорвали микроавтобус, двое офицеров погибли сразу, а он, волоча за собой полуоторванную ногу, все пытался отползти подальше, пока не ткнулся в шнурованные ботинки… «Быстрее, Василь! Времени нет!» — услышал он голос командира диверсионной группы. И — короткая очередь в упор: бандитам не нужны свидетели… Времени у них действительно не оставалось — подоспевшие милиционеры и российские десантники не дали уйти на тот берег никому. А парень выжил! Искромсанный осколками и пулями, контуженный, истекший кровью… Недавно Виноградов получил письмо из крымского санатория…
— Ты че? Торопишься? — один из спецназовцев оторвался от чуда японской техники и угрожающе придвинул свою неандертальскую физиономию к лобовому стеклу виноградовской «пятерки». Непомерная глыба обтянутых кожей мышц нависла над капотом. — А?
Владимир Александрович с удивлением заметил, что большой палец его левой руки до побеления вжат в кнопку на руле — задумался… Капитан чуть сдвинул ладонь, и пронзительный звуковой сигнал, переполошивший, судя по всему, половину микрорайона, прекратился.
— Вот так вот! — процедил спецназовец, собираясь вернуться в своему занятию.
Время для того, чтобы испугаться, было упущено, и Виноградов почувствовал, как глубоко внутри него начала стремительно раскручиваться какая-то острая, яростная пружина.
— Что-то сказать хотел? Или попросить об чем? — поинтересовался капитан через полуоткрытое окно. — Извини, я не расслышал…
И, глядя в наливающиеся кровью глаза «товарища по оружию», он трижды коротко нажал на кнопку. Звук получился громкий и противный.
— Бизон! Иди сюда! Быстро! — команды своих начальников воспринимались спецназовцами на уровне рефлексов, поэтому огромное тело, уже устремившееся к обидчику, мгновенно замерло.
— Быстро ко мне! — носитель меткого прозвища, не оборачиваясь, зашагал обратно к «тойоте» — Все в порядке, Саныч! Пару минут!
Командир легендарной «группы захвата» майор Иванов, которого Владимир Александрович в бытность свою на Морском вокзале знал как просто Серегу-«Слона», заместителя и ближайшего друга корифея милицейского рэкета Саши Следкова, широко улыбнулся и показал испачканные смазкой руки.
— Нет проблем! — Виноградов отпустил теплую рукоятку пистолета и благодарно кивнул: — Помочь?
— Не-ет, уже все…
Разочарованные зрители — постовые у ворот и сменившиеся с дежурства милиционеры, начали расходиться. А вскоре и Виноградов вырулил на залитый вечерними огнями грязный и неухоженный проспект.
— Хорошо. Вас рекомендует Владимир Сергеевич, и мне этого достаточно, — начальник службы охраны и безопасности «Южной губы» чуть шевельнулся в своем огромном кресле, которое, не погрешив против истины, можно было назвать диваном. Виноградов видел людей бородатых… Но этот! Этот был редкостно, просто вызывающе бородат. — Однако вот что смущает…
Он выпустил в потолок добрую порцию сизого дыма и почти наугад ткнул в пепельницу фирменный окурок.
— …С вашим опытом оперативной работы. С вашими связями, наконец… И — простым охранником? Я уже говорил вам, что служба задыхается без квалифицированных кадров — и в отделе коммерческой безопасности, и на внутренних расследованиях…
— Вы говорили, — согласно кивнул Виноградов.
— Ну и?
— Я объяснил Володе… Владимиру Сергеевичу… Я больше не хочу. Я не хочу ничего расследовать. Выявлять, разоблачать! «Колоть», припирать к стенке… После всего, что было…
— Да, Кривцанов рассказывал… Ладно. Вам виднее. Но ведь группа Кривцанова — несколько… скажем, специфическая. Так?
— Эта работа меня устраивает.
— И оплата?
— Да.
— Хорошо. Идите. Можете сразу приступать…
…Термин «халтура» накрепко утвердился в милицейском лексиконе в начале девяностых. Строго говоря, он относился к работе сотрудников органов внутренних дел в свободное от службы время — по договорам с коммерческими структурами и, естественно, за особую плату. В более же широком смысле это понятие охватывало все виды приработка на стороне — легальные, полулегальные и откровенно противозаконные.
Нельзя сказать, что до этого совсем не «халтурили». Нет. Но только в условиях всеобщего коммерческого зуда в стране, где все судорожно покупалось и продавалось, форма и оружие милиционеров стали товаром. Три фактора способствовали этому: стремительный рост преступности, убогие должностные оклады в органах внутренних дел и возможность некоторой категории наших соотечественников не ограничиваться скудным и некачественным набором бесплатных услуг — медицинских, жилищных, правоохранительных.
Отбыв на посту положенные часы, милиционер спешил на склад, в офис, к квартире «хозяина», где занимался тем же самым, получая за три-четыре смены столько, сколько за месяц безупречной работы на государство. Не бедствовали и начальники, кладя в карман практически ни за что так называемые бригадирские. За счет спонсорских средств делались ремонты, выдавалась материальная помощь, в кабинетах появились компьютеры и видеотехника. Но…
Наивный вопрос: у кого больше денег? У честного предпринимателя, придушенного налогами и ошалевшего от непредсказуемых «закидонов» властей? Или в криминальных структурах? Ясно, что — в структурах, которые без особых хлопот перечислят пару-другую миллионов родной милиции, сдобрив их некоторой «верхушечкой» из «черной» налички… А кто платит — тот и заказывает музыку!
И началось… Что ни притон — на входе сержант при погонах. Перехватывается фура с краденой медью — рядом с водителем сопровождающий «на договоре» — опер из отделения милиции. Пришли арестовывать крупного бандитского «папу» — охрана вооруженная! Кто, что? Все в порядке, свои! Спецназ из Главка — в свободное от службы время… Ну и по мелочам — взятки за заключение договоров, всякие «кражонки» вверенного имущества, стрельба по пьянке. Ваучеры, опять же…
В милиции как? Пока не грохнуло — делаем вид, что все в порядке. Но уж когда повылазило… Запретить! Охрана коммерческого банка? Снять! Инкассация сети магазинов? Прекратить!
И чего добились? Опять милиция села на голодный бюджетный паек, возобновился отток кадров… Да что там! Все равно ведь продолжали «халтурить» — только втихую, нелегально, попадая в зависимость от все тех же криминальных структур.
Вот и капитан Виноградов… В сущности, бородач был прав — он сейчас занимался не своим делом.
Для грамотного и опытного оперативника существует множество способов сравнительно честного приработка. Можно, например, залезть в учеты Информационного центра и проконсультировать «заказчика» об интересующих его людях. Или «пощупать» фирму конкурента — все ли в порядке с прикрытием, каким бандитам платит, нельзя ли «наехать»? Можно взять на себя функции посредника при мелких недоразумениях с участковым или пожарным… Ценятся те, кто имеет выходы на разрешительную систему, налоговую инспекцию, структуры власти.
И только в редких случаях милицейские офицеры «халтурят» в качестве охранников — или за очень большие деньги, или когда просто некуда деваться. И относительно Виноградова — это был как раз именно такой случай.
— Ну как? — поинтересовался Кривцанов, когда Владимир Александрович вышел из кабинета.
— Бы-ыли когда-то и мы рысаками-ми,
И седоков мы им-ме-ели лихих, —
отчаянно фальшивя, пропел Виноградов.
— Ага. Насчет седоков — верно, лихие. Особенно последний! — понимающе ухмыльнулся Кривцанов. Он единственный был посвящен в перипетии бурной карьеры своего старинного друга и партнера по «Динамо». Полностью. Или почти полностью.
Тезка Владимира Александровича знал основное: еще недавно капитан Виноградов был в большом авторитете. «Держал», что называется, Морской вокзал, прославился парой громких дел — импорт оружия в Закавказье, банда Чистякова-«Крога»… Потом погорел за чужие грехи на какой-то афере с «чеками» Пароходства, вылетел с понижением, на новом месте снова отличился, пошел было в гору, но… Азарт игрока и банальная жадность — вот что подвело Виноградова на этот раз. В погоне за неким загадочным контейнером он незаметно для себя перешагнул тонкую грань между «оперской халтурой» и коррупцией. Почти попался. Провел несколько не лучших в своей жизни суток в камере Большого дома, а когда равнодушная пасть родной правоохранительной системы выплюнула его, изрядно пережеванного и помятого, получил от нанимателя вместо обещанных долларов пулю в грудь… Ему тогда в очередной раз повезло: и потому, что жив остался, и потому, что, оказывается, Родине не нужен был еще один коррумпированный «мент поганый», а вот по части раненых при исполнении ощущался недобор. Медаль, правда, не дали, но дослуживать разрешили.
— Смотри, с-сука, попадешься… — напутствовал вышедшего из госпиталя капитана начальник отдела по борьбе с такими, как он.
— Попадется! — успокоил коллегу вежливый следователь из прокуратуры. — Попадется… Дерьмо, его сколько ни топи — все равно всплывет.
На том и расстались. Виноградов жил на зарплату и редкие гонорары от газетных, под псевдонимами, публикаций, и не то чтобы бедствовал, а так… Искал через знакомых «халтуру» — попроще да потише, потому и обрадовался звонку приятеля, потому и ехал сейчас с ним — куда? зачем? Объяснят…
— Значит, так. Едем на «терку».
Полуобернувшись, Кривцанов наблюдал за тем, как участники сегодняшнего мероприятия размещаются на заднем сиденье. Кроме него и смуглого, чуть раскосого водителя, в джип-«черроки» уселись Виноградов, коротко остриженный блондин в плаще и улыбчивый парень по кличке Соня.
— Схема обычная. Задачи свои знаете… Писатель!
— Да? — отозвался блондин.
— С тобой сегодня — Саныч, кстати, прошу любить и жаловать.
Виноградов пожал протянутые руки.
— Ствол? — поинтересовался его новый напарник.
— Есть.
— Что умеешь?
— Не волнуйся, Писатель. Все, что надо, — он умеет! — ответил за Виноградова старший.
— А с кем говорить будем? — спросил Соня.
— Со «старышевскими».
— У них?
— Да. В «Береге»… Поехали!
Больше вопросов не было.
…Понятие «терка» происходит от слова «тереть», «перетирать», что в свою очередь означает — «разговаривать, решать вопрос, обсуждать проблему». Следующая стадия — это уже «разборка», то есть конфликт. Так вот, для серьезной разборки, тем более с такой влиятельной «командой», как у Александра Ивановича Старышева, пяти человек явно маловато. Пусть даже эти пятеро кое-чего повидали в жизни и вооружены до зубов. А для конструктивного диалога вполне хватило бы и одного Володи Кривцанова — благо у него и полномочий хватает, и опыта… Но этикет есть этикет, в среде организованной преступности, проще говоря, в среде бандитской, к протокольным вопросам относятся трепетно. Положено, чтоб с «бригадиром» был эскорт, — будь любезен! А то, неровен час, подумают, что не уважаешь, что не принимаешь всерьез… Пальба на «терках» — случай почти невероятный, но вот именно за это «почти» и платят, причем неплохо.
Перекочевавшие из мира рэкета многочисленные «группы реагирования», «резервы», «специальные команды» сразу прижились в разнообразных службах безопасности коммерческих структур. Возглавляют их, как правило, отошедшие от явного криминала бандиты «с репутацией», а членство в группах считается достаточно престижным.
В корпорации «Южная губа» за это направление охранной деятельности отвечал Владимир Сергеевич Кривцанов…
У ресторана «Берег» — резиденции изъятого год назад «из оборота» уголовным розыском Старышева — были вовремя. Перед застекленным входом нервно курил мужчина в пуховике и огромной рысьей шапке. Увидев машину, он засуетился и подбежал к открывшейся дверце:
— Там уже ждут!
Пропустив эту реплику мимо ушей, Кривцанов вышел и потянулся, разминая затекшие мышцы:
— Пошли!
Все, кроме оставшегося за рулем водителя, вышли из автомобиля. Кривцанов, Писатель, Саныч, Соня… Сдержанно поздоровавшись, «воротчик» — судя по виду, отставной боксер-тяжеловес — пропустил их в теплый сумрак ресторана.
— Тебя звали? — обернулся в дверях к бросившемуся следом «пуховику» Соня. Тот замер, не закончив очередного шага, виновато затряс головой и отступил прямо в серый заплеванный сугроб.
Опытный швейцар потянул на себя застекленную створку и щелкнул замком — все, кому положено, были уже внутри.
Как понял Виноградов, поводом для сегодняшней «терки» послужило следующее. Мерзнущий сейчас на улице «пуховик», имевший счастье оказаться родным братом жены самого господина Крамского, но по причине бестолковости и жадности вынужденный довольствоваться в корпорации родственника третьестепенными ролями, решил «прокрутить» свой собственный бизнес. Раскрыв как-то утром рекламное приложение к газете, он увидел, что некто выражает желание срочно продать некоторое количество остродефицитного цветного металла. Осененный внезапно возникшей идеей, он отставил недопитый кофе, залез в кладовку и извлек оттуда такое же рекламное приложение, но недельной давности — точно! Вот он — телефон того, кому именно этот металл, судя по объявлению, нужен позарез…
И вот тут бы «пуховику» остановиться, задуматься, вспомнить общеизвестные истины: что «металлический» бизнес изначально контролируется Старышевым и его закавказскими союзниками, что не зная броду — не суйся в воду, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке… Благо, было с кем посоветоваться!
Ан нет! Решил сам. Позвонил туда — да, нужно! Нас устроит цена в таких-то пределах. За такое количество — столько. Комиссионные? Вы сколько хотите? Хорошо. Но чтобы все честь-честью — сертификат, грузовые документы… Отвечаете!
И с продавцом — тоже все в порядке. Где товар? Здесь, в порту, поехали хоть сейчас смотреть! Документы в порядке, забирайте. Вот копии. Твой процент? Годится! А за покупателя — отвечаешь? Смотри, нам другие звонят, мы им говорим: «нет»! Только с тобой дело, ты нам нравишься — ты честный…
Неделю все никак свести покупателя с продавцом не удавалось: то один заболел, то другого срочно в горы вызвали… Наконец встретились — вот документы, вот товар! Открыли вагон — ба-ба! Какая досада! У вас — листовой «прокат», а нам надо проволоку…
Где посредник? А? Ты почему не предупредил? Не знал? А спрашивал? Вообще не знал, что есть разница? Не избираешься? Ай-яй-яй! А мы за это время трем человекам отказали, денег потеряли немеряно! И покупатель обижен…
Что же делать-то теперь с тобой… Ладно. Живи. Ты с нас сколько комиссионных запросил? Три пятьсот? И с них четыре? О-хо-хо! Будешь должен семь пятьсот «баксов» и восемь «лимонов» нашими — это если до субботы. А потом — проценты, пять в день… Свободен!
— Да чего говорить… Схема классическая. Покупатель, продавец — все свои. «Лох» «выставляется» на комиссионные… — задумчиво протянул Кривцанов, не отрывая глаз от чашки с кофе. — Мы раньше на авторынке нечто подобное прокручивали.
— Ну! — кивнул старышевский «бригадир» по прозвищу Ежик, выполнявший на сегодняшний беседе роль хозяина.
— Все законно, — вздохнул Кривцанов.
— Да ты пойми… Мы же его спрашивали еще в самом начале — с кем работает, от кого… Ни слова! Если б сказал, что ваш барыга, — связались бы, «перетерли». Может, надумали бы что-нибудь вместе?
— Да-а!
Беседу вели только двое, только те, кто был на это уполномочен: Кривцанов и Ежик. Разделявший их маленький администраторский столик был покрыт свисавшей до полу чистой скатертью. Владимир Александрович про себя отметил, что упрятать под нее «прослушку» — дело плевое, но тут же отогнал эту мысль — за безопасность участников встречи безусловно отвечает принимающая сторона.
«Сопровождающие лица» — по трое с каждым бригадиром — сидели за соседним столом, не принимая участия в беседе, но внимательно следя за ее ходом. В дальнейшем все они будут свидетелями и гарантами достигнутой договоренности. А в худшем случае…
— Мы лично тебя очень уважаем, Сергеич! Но… Люди работали, старались…
— Ладно. Я понял, — по тону Кривцанова было ясно, что, взвесив все, он принял решение. — А что, если так попробуем…
— Извини! Перебью…
— Да?
— Если родственник этого хмыря возьмется за него ответить… Мы готовы эту «предъяву» списать полностью. Но персонально ему, понял?
Кривцанов понял, именно поэтому сразу же отрицательно помотал головой — нет. Если Крамской возьмет на себя грех родственника, его авторитет упадет настолько, что никакой сэкономленной суммой этого не компенсировать. К тому же он будет «по жизни» обязан «старышевским», что тоже для бизнесмена его уровня чревато…
— Про родственника этот барыга сам трепанул?
— В общем, да. Как только на него «наехали»… Ну и мы кое-какие справки навели.
— Та-ак… Я вот что предлагаю. Барыга отдает вам половину — три тысячи семьсот пятьдесят долларов. И еще пятьсот — за сегодняшнюю «стрелку». И — в расчете. Как?
Настал черед задуматься Ежику. Приняв предложение, он получает некоторую сумму в «баксах», причем сразу и без головной боли: сделав это предложение, Кривцанов будет отвечать за своевременность и полноту выплаты. К тому же впоследствии, не исключено, придется обратиться с просьбой уже к нему… Отказавшись, он находит себе в лице Кривцанова если и не врага, то недоброжелателя, кроме того — черт его знает, что взбредет в голову загнанному в угол барыге… Может сдуру и в ментовку сунуться!
— Годится!
Напряжение сразу спало. Сидевший напротив боец весело подмигнул Виноградову, а один из «старышевских» аккуратно взял из пачки протянутую Писателем сигарету.
— Саныч! Сходи за клиентом.
На обратном пути Кривцанов велел остановить машину неподалеку от станции метро.
— Ну как? — поинтересовался он у Владимира Александровича.
— Нормально… — пожал тот плечами.
«Бригадир» раздал каждому по несколько новеньких купюр — гонорар.
— По домам? Или как?
— Поехали в баню! — предложил Соня. — Время детское.
— Саныч?
— Я не против. Тем более, мне проставиться положено…
— О! — одобрительно поднял брови водитель. — Достойный подход.
— Только отзвониться надо. Домой. Доложить.
— Спасибо. Желаю удачи! — любитель тенниса и модных галстуков положил трубку радиотелефона, и в этот момент ожил динамик «интеркома».
— Ты на месте? Зайди.
Советник встал, взял со стола блокнот и папку. На секунду задержался перед зеркалом, по женски подправив что-то в своем туалете и прическе. Направился к хозяину.
— Ну что?
— В каком смысле? Вы имеете в виду…
— Не умничай, ты! — толстяк явно был не в духе. — Перед дружками своими — педиками выделывайся. А не передо мной!
Советник всем своим видом показывал, что незаслуженно оскорблен.
— Ну? — не обращая внимания на его переживания, повторил хозяин.
— Операция уже вдет. Пока события развиваются нормально… Первый контакт прошел без осложнений, стороны остались друг другом довольны.
— Когда результат будет?
— Думаю, еще неделя. Дней десять…
— Смотри! Я в Москве наслушался… всякого. Если дело с портом не выгорит… Там счет уже не на миллионы — на миллиарды! Дол-ла-ров!
— Я понимаю.
— Ни черта ты не понимаешь, — тоскливо вздохнул толстяк. — Думаешь — уволят? Или просто шлепнут? Не-ет… Мы с тобой будем подыхать долго и трудно. И очень больно… Старайся. И Пинкертону этому скажи: сделает как надо, будет до старости икру ложками жрать и «баксами» подтираться. А нет — пусть лучше сам удавится. Если успеет. Ясно?
— Да. Мы постараемся.
4
— A-а! Заходите, заходите… — День для Крамского прошел довольно удачно, и теперь, перед отъездом домой, он был даже не прочь развлечься беседой с Беляевым и его коллегой из компетентных органов. — Что нового на невиди…
Он вынужден был осечься на полуслове — гость из «регионалки» быстро приложил к губам палец. Затем поманил за собой удивленного хозяина. Выходя вслед за Беляевым, Крамской остановился рядом с уже очутившимся в кабинете Александром Ибрагимовичем, собираясь пропустить его вперед, но чекист отрицательно покачал головой — так надо! Пожав плечами, бизнесмен шагнул в холл, после чего Беляев плотно прикрыл обитую кожей дверь.
Крамскому стало не по себе, и он пожалел, что так уж скрупулезно выполнил телефонную договоренность: отпустить секретаршу, убрать личную охрану и Барсика… Хотя, конечно, пост у входа визитеров зафиксировал, если удастся нажать тревожную кнопку…
— Не волнуйтесь. Все в порядке, — угадав мысли хозяина, полушепотом сказал Беляев, — сейчас поймете… Только не говорите ничего! Вообще — ни слова, договорились?
— Хорошо, — вновь пожал плечами Крамской. Он уже сообразил, что убивать или мучить его не будут.
— Пошли! — сыщик аккуратно открыл дверь в кабинет и посторонился.
Первое, что бросилось в глаза вернувшемуся в кабинет бизнесмену, — черный пластиковый дипломат, раскрытый прямо на его столе. Какие-то провода, индикаторы, никелированные детали непонятного назначения… Насупленный напарник Беляева медленно водил похожим на миноискатель прибором вдоль деревянной обшивки стен.
Крамской почесал переносицу — он был достаточно умен, чтобы понять суть происходящего.
Александр Ибрагимович переместился к шкафу, продолжая проверку. Когда его рука поднялась до уровня верхней декоративной планки, красный огонек индикатора отчаянно запульсировал: есть! Беляев аккуратно придвинул стул, взял лежащую на полке газету, расстелил ее, стараясь не шуметь. Жестами показал: прошу! только руками — не трогать!
Крамской, поддернув брючину, взгромоздился на стул. Судя по неровным краям «скотча» и смазанному на пыльной поверхности следу, радиомикрофон устанавливали недавно и в спешке. Не новая, но надежная модель — сетчатое полушарие на матово-черном бруске. Стоявший внизу Беляев тронул за ногу — достаточно, пойдем-ка выйдем…
— Ну как? — поинтересовался он, когда все трое уселись в холодном и неуютном помещении, где в обычное время трудились девочки из бухгалтерии.
— Это точно его работа? — ответил вопросом на вопрос Крамской.
Беляев мотнул головой — скорее утвердительно, чем с сомнением.
— Прошлую ночь он дежурил в охране?
— Да, насколько я знаю.
— Дежурил. Это что — обычная практика? Он же числится в резерве у Кривцанова…
— Не знаю. Я в такие детали не вдаюсь. Это дело Бороды — он начальник службы безопасности. Если надо, спрошу…
— Не надо пока. Чем меньше народу в курсе…
— В принципе, ничего из ряда вон выходящего тут нет. «Терки» и «разборки» не каждый день, — сказал, немного подумав, Крамской, — а в охране работа не пыльная, тем более ночью. Приработок невелик, но зато стабильный.
— У вас ночью двое дежурят?
— Трое. Один во флигеле, в соседнем здании.
— Идеальная ситуация, ключи от всех дверей — под рукой, пульт сигнализации тоже… Пошел в очередной раз помещения проверять, пока напарник спит…
— Секундное дело, ежели умеючи, — вставил Александр Ибрагимович. Он был явно доволен собой.
— Вы знали, что он мне «жучка» подсунет?
— Ну не то чтобы знали… Но чего-то в этом духе следовало ожидать. Логика! Против профессионала всегда работать просто — у нас мозги одинаково устроены, — улыбнулся Беляев.
— И что делать будем?
— С микрофоном? Или с клиентом?
— Начнем с микрофона, — Крамскому было не до шуток.
— Дня три придется потерпеть для пользы дела. А потом… Потом пусть вам кто-нибудь подарит вазу или еще какую-нибудь фиговину, попросите мужиков ее на шкаф поставить для дизайна — ну и обнаружите эту гадость.
— А почему не сейчас? — недовольно скривил губы бизнесмен.
— Нельзя! — ответил Беляев снисходительным тоном взрослого, вынужденного объяснять октябренку очевидные вещи. — Если даже с утра завтра Виноградов окажется в числе самых-самых подозреваемых, Борода обязан будет взять его в оборот по полной программе. И конец операции… А спустить это все на тормозах — он же умный, сразу догадается, что к чему. И выйдет из игры.
— Ч-черт! — Крамской подумал о том, как будет ближайшие дни работать, говорить, есть, зная, что каждый издаваемый им звук станет достоянием чьих-то враждебных ушей.
— А могли и видеокамеру вмонтировать, — утешил Александр Ибрагимович.
— Да-а…
— Тут ведь вот какое дело. Если есть радиомикрофон — значит, неподалеку и приемник. Я думаю, где-нибудь в машине… Наши ребята аккуратненько порыскают в пределах квартала, поглядят. Будет возможность, сопроводим до «заказчика».
— Только аккуратно! — сказал скорее для Крамского, чем для напарника Беляев.
— Уж попытаемся… Плохо, если у них точка стационарная — в квартире соседнего дома или в вагончике строительном. Это сложнее.
— Ладно. Деньги нужны — на эти, как у вас говорят… оперативные нужды?
— Благодарю вас. Пока обойдемся, — Александр Ибрагимович приосанился и стал даже немного похож на Железного Феликса. Только с лысиной.
— Давайте так… Закончим дело — сами решите вопрос с премией, в пределах разумного, — Беляев в первый раз посмотрел на своего напарника с неодобрением: если кто хочет изображать оскорбленную невинность — это факт его личной биографии. А за других-то зачем отвечать? — Ну а пока… сотни две на текущие расходы…
Чекист деликатно сделал вид, что происходящее его не касается.
— Хорошо! — подвел итог Беляев, пряча в карман полученные купюры. — Переходим ко второму вопросу…
— Что, досталось? Не бери в голову! — румяный лейтенант, командир второго взвода, протянул Владимиру Александровичу яблоко. Размерами и цветом оно напоминало небольшую дыню. — Угощайся.
— Спасибо…
— Ерунда! А с чего он завелся?
— Да пошел бы он… — Владимир Александрович посмотрел в ту сторону, куда только что стремительно скрылся на своих коротких ножках полковник Корзинкин, начальник всей патрульной службы города. — Говорит небритый… — Виноградов потрогал подбородок: — Ну да, не успел… Но орать-то зачем? Нашел тоже мальчика!
— Плюнь.
— Естественно! — он чуть понизил голос. — Я прямо с «халтуры» на работу, чуть не опоздал… И не спал толком.
— Бывает! — понимающе кивнул взводный.
— Хотя… А, ладно! Как говаривал когда-то Крамарев, «если начальник мной недоволен, это не значит, что он никуда не годится»!
Офицеры рассмеялись.
— Вкусный фрукт!
— Ну так! Поближе к концу заходи ко мне в машину — еще отсыплю…
— Уже успели?
— Да так… По мелочи. Только бесхозное!
— Смотри — осторожнее. Ты мужиков-то своих осаживай, дело такое!
Откуда-то из-за ларьков возник усатый милиционер в шлеме и бронежилете:
— Товарищ капитан! Вас…
— Что случилось? — «Боец» был из его взвода, поэтому лейтенант имел право поинтересоваться.
— Да заморочка. Мелкая…
— Разберемся! — уже на ходу махнул рукой Виноградов.
Гулкие своды Центрального рынка были наполнены искусственным электрическим светом. Эхо многократно перекатывало от стены к стене не умолкающий ни на секунду ропот растревоженной людской массы: шарканье сотен ног, скрип ящиков, гортанный восточный говор и пронзительные крики женщин.
— По-оберегись! — Виноградов шарахнулся к стене, пропуская стремительно движущуюся навстречу фигуру в разорванной джинсовой куртке. Стриженая голова была опущена, а плечи выгнуты назад — классическая поза человека, скованного наручниками. В широкую спину задержанного упирался автоматом старшина.
— Мужичок — в розыске. И со стволом… — радостно пояснил Виноградову замыкавший процессию молоденький милиционер. Он пока еще получал удовольствие от своей работы.
Пройдя мимо неописуемого великолепия пахучих овощных рядов, Владимир Александрович на мгновение замер и обернулся. По всему торговому пространству, тут и там, работали оперативники — что-то взвешивали, измеряли, шелестя бумагами. К естественной белизне положенных каждому из продавцов халатов сегодня добавился густой синий цвет форменных милицейских ватников — переходы, лестницы, двери были заняты возбужденными, уверенными в себе автоматчиками…
— Вот! — сопровождающий показал, что уже пришли.
В полутемном углу на сломанном, гнилом ящике сидел невысокого роста чернявый мужчина. Из огромной ссадины на макушке обильно сочилась кровь, один глаз заплыл, а левая рука висела так, что Владимир Александрович с уверенностью, почти безусловной, определил перелом.
— Что случилось? — поинтересовался он у курящих рядом милиционеров.
— Вот, в сумке нашли… — ответил один из них, продемонстрировав полиэтиленовый пакет. Виноградов глянул — маковая соломка, граммов триста.
— Твое? — обратился он к чернявому.
— Ви-сех пас-сажу! Сам сяду, с-сука, но висех пассажу… Прокурора давай! Мэнтяра… — разглядев капитанскую форму, зашипел чернявый.
— Слушаю? — вновь повернулся Виноградов к милиционеру с пакетом.
— Ну мы его когда досматривать начали… Травку обнаружили… А он меня — матом. И так, и на… В общем — послал… Ну а я что — слушать буду? Я того — дубинкой… Чтоб еще всякая «чернота» насчет моей матери!
— Короче, спровоцировал? — почти ласково спросил Виноградов.
— Ага! — облегченно выдохнул милиционер.
— Что делать, Саныч? — встревоженно спросил понявший все командир взвода. Сам в прошлом постовой, он понимал, что при таком раскладе ребята пойдут под суд вслед за наркоманом.
— Доволен? — наклонился он к побитому.
Тот оскалился и сплюнул под ноги.
— Прокурора давай! — в смелости ему действительно отказать было нельзя.
— Да-а… За словесное оскорбление разве можно спец-средства применять? А? — он подошел вплотную к любителю «поработать» дубинкой. — Учим вас, учим…
— Нельзя, — понурился милиционер.
— Точно! — Виноградов взялся за пуговицу на бушлате собеседника и одним движением выдернул ее с мясом. Затем снял с опешившего сержанта берет и аккуратно положил его в вонючую грязную лужу.
— А вот за это — можно! Садись, пиши…
Взводный подал стандартный бланк рапорта.
— Делай, что сказано, клоун!
— Та-ак… «Тогда-то, там-то… на просьбу сотрудников милиции предъявить документы попытался скрыться, при задержании оказал сопротивление, хватал меня за форменную одежду, которую и повредил…» Написал? Дальше… «Пытался нанести мне удары в лицо, после чего я был вынужден применить приемы самообороны и специальные средства…» Подпись. И второй — то же самое, только от своего имени.
— А про наркотики?
— Отдельными рапортами.
— С-суки, — прорычал прислушивавшийся к разговору чернявый.
— Успокойтесь, пожалуйста, — повернулся к нему Виноградов. — Наркотики ваши? Ваши. За них и ответите… а то, что ребята сейчас пишут… Будете продолжать нагличать — получите еще дополнительно за нападение на сотрудников при исполнении. Если нет, даю слово, что эти рапорты в деле не появятся. Ясно? — он обвел глазами присутствующих. — Всем ясно?
— Послушай… — командир взвода наклонился к задержанному поближе. — Ты сам прикинь, по совести: ведь получил по мозгам за дело? Нужно ведь думать, что говорить, а?
Чернявый пробормотал что-то на родном языке, опять сплюнул и неожиданно махнул здоровой рукой:
— Черт с вами! Нычья… Курево оставь только. И спички…
Минут через двадцать, когда уже поступила команда заканчивать рейд и Виноградов стоял рядом с закрепленной за ним машиной, мимо прошествовали опер с протоколами и «травкой», медсестра и наркоман в сопровождении обоих милиционеров — шли они почти мирно, лениво пытась что-то друг другу доказать…
— За яблоками-то пойдешь, Саныч? — высунулся из кабины «ЗИЛа» давешний командир взвода.
— Да ну их… Обойдусь!
— Как хочешь. Спасибо, что выручил!
— Сочтемся, — удовлетворения от сделанного он не испытывал…
— Что-то он на меня впечатления не произвел, — Демидов с сомнением поднял брови. Его толстый живот с трудом умещался даже на переднем сиденье «мерседеса». — Интеллигент какой-то!
— Шеф, ты ж его только издали видел, — референт наконец уловил момент и вырулил на скоростную полосу.
Машина, взревев двигателем, устремилась в сторону офиса. — Пинкертон — парень жесткий, когда надо.
— Надо же — Пинкертон! Кликуха, тоже мне… А тот второй — он что, его напарник? Или просто?
— Не знаю. Нет, честно, не знаю! Мое дело — поставить задачу и заплатить, сколько скажет. А уж все остальное — с кем он делится, как работает… Кстати, если он узнает, что я тебя на «смотрины» привозил, — может и контракт расторгнуть!
— Ишь ты! С характером? Ничего… Он что, действительно мент? Не комитетчик?
— Какая разница? Сделал бы дело…
— Слушай, ты! Вон, со своими дружками из мэрии в конспирацию играй — а со мной не надо! Я тебе деньги плачу! Я! И если…
Референт притормозил у подъезда «Росморинженерии», вышел из машины и открыл перед шефом дверцу. Причем сделать это умудрился без подобострастия.
— Завтра. Завтра, шеф, я тебе дам то, что ты заказывал.
Владимир Александрович нервничал. До отхода поезда оставалось всего ничего, металлический баритон уже предложил провожающим покинуть вагоны, а Кривцанова все не было! Капитан поежился — не май месяц, десяти минут вполне хватило, чтобы холод основательно прихватил ноги и начал пробираться даже под куртку…
Да гори оно огнем! И звонить уже поздно…
— Все! Побежали! — выросший как из-под земли Кривцанов, даже не остановившись, схватил Виноградова за рукав и потащил за собой к перрону. — Потом, потом! — пресек он готовую выплеснуться из напарника реплику.
В вагон ввалились, сметя привычного ко всему проводника, когда состав уже тронулся.
— Билетики ваши? — страж в фирменной железнодорожной тужурке перегородил выход из тамбура, неодобрительно глядя на недисциплинированных пассажиров. Виноградов усмехнулся — он знал, о чем тот думает: трюк с запрыгиванием в поезд уже на ходу довольно часто практиковался отчаявшимися приобрести проездные документы через кассу. Действительно, не всякий проводник решится взять безбилетника прямо на перроне, на виду у бригадиров, ревизоров и целой толпы пассажиров, среди которых вполне могут оказаться и «подсадные» от транспортной милиции. А вот так… Ну не спихивать же их на ходу? Не рвать же стоп-кран? Да и в конце концов — все люди, всем надо ехать… А у проводника семья… Почему не договориться?
Но на этот раз был не тот случай.
— На! — Кривцанов с размаху засунул голубые стандартные бланки в нагрудный карман железнодорожника. Затем порылся освободившейся от билетов рукой где-то под шарфом (Виноградов с удивлением подумал, что следующим, вполне естественным жестом будет: достать ствол и всадить пулю в середину лба, прямо под форменную фуражку… он даже напрягся в ожидании выстрела), выудил наугад скомканную «пятитысячную»:
— И ты давай… того! Не воняй… — сунул ее в тот же, что и билет, карман.
Только сейчас своим вечно заложенным носом капитан почувствовал исходящий от Кривцанова могучий коньячный дух…
…Владимир Александрович уже начал от напарника уставать. Хотелось послать, пьяная болтовня Кривцанова действовала на нервы, но инструкция есть инструкция — покидать прокуренное двухместное купе «СВ» строго запрещено. Даже по малой нужде.
— Пока есть дураки, готовые платить за такую работу, мы не пропадем! — тезка Виноградова опрокинул в рог очередную порцию коньяка и зашуршал упаковкой крекера. — Согласен?
— Согласен, — кивнул Владимир Александрович. А что спорить? Попросили сопроводить «бригадира», туда-обратно — полтора дня. Отгул в пятницу, суббота — выходной…
Гонорар, плюс билеты, плюс суточные на питание… Хотя бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке.
— Верно! — вскинулся Кривцанов. — За что тебя, Са-ныч, уважают…
Его стремительно «развозило». Виноградов оценивающе смерил взглядом жилистую фигуру напарника — если разбушуется, хлопот не оберешься. Да еще болтающаяся под мышкой кобура с таким же, как у него самого, «Макаровым»… Навыдавали, сволочи, лицензий кому не попадя!
— Ты знаешь, что здесь? Нет? И я не знаю, — с непонятной гордостью констатировал Кривцанов, выволакивая из-под себя коричневый дипломат. — Но! Думай сам… Если посылают меня… меня! И велят подобрать самого-самого надежного мужика…
Почувствовав, очевидно, позывы к рвоте, он замолчал. Несколько секунд боролся с собой, волевым усилием справился, но впал в меланхолию.
— Как они меня зае…. а, ладно! Вот ты — мент. Хоть сегодня с ними, хоть завтра с нами — но сам по себе! И я тебе больше, чем своим бойцам, верю — именно потому, что ты «по жизни» мент… Понимаешь?
Речь Кривцанова постепенно переходила в полусонное бормотание… Виноградов помог ему улечься, развернул лицом к стене и прикрыл одеялом. Ботинки снимать не стал — это было бы уж слишком.
Он проверил запоры и задвижки на двери, слегка навел порядок на столе. Подумав, допил содержимое своего стакана. Наклонившись, поднял с грязного пола дипломат…
Так. Стандартное изделие — обшитый кожей металл, наборные замки. Код подбирается достаточно просто, но… Обычно для надежности в такие чемоданчики помещают дымовую шашку или баллончик с несмываемой краской: ты открываешь, а тебе в рожу! Если секрета не знать… Или на худой конец — фотопленочка контрольная, чтобы проверить: не совал ли кто любопытный свой нос?
— Тезка! — позвал Виноградов. Потом чуть громче: — Команди-ир! Проснись!
Никакой реакции.
Капитан встал и выключил свет.
— Значит, вот этот вот текст… — Беляев кивнул на заполненные машинописью листы бумаги.
Крамской в задумчивости подержал их в руке, потом медленно положил на стол.
— Ну зачем все это?
— Что, не устраивает? — в голосе оперативника звучала досада егеря, расставляющего охотников на номера и вынужденного выслушивать вздорные претензии и вопросы дилетантов. — Конкретно?
— Послушай… Я подписал все те бумаги, которые мы, то есть вы, подготовили. Это полный бред, но настолько похожий на правду, что даже страшно…
— Ну так! — Беляев безусловно воспринял эти слова как похвалу.
— А сейчас вы требуете…
— Да ничего мы не требуем! — пожал плечами Александр Ибрагимович. — Парень в чемоданчик залез? Залез! Что — колбасу искал на закуску? Или воблу к пиву?
— По нашим данным, копии тех фальшивок, которые мы «зарядили», уже на столе у Демидова, — Беляев старался говорить убедительно, как с больным. — Но он пока не уверен… Ждет.
— Осторожный, сволочь. Играет только наверняка, — Крамской догадался, что чекист имеет в виду не толстяка, а его референта.
— А «перебора» не получится! — После того как Александр Ибрагимович сообщил ему, что проведенная в их лаборатории экспертиза показала: в кривцановском дипломате похозяйничали, Крамской чувствовал себя неуютно — кульминация приближалась…
— Да не должно бы… Мы ему кассету по другим каналам сунем. Через Москву. Получится по классике: два независимых источника, пересечение информации… — человек из компетентных органов сел на своего конька.
— Ладно. Считай, уговорили! Давай начнем, побыстрее сделаем — и все… Ни за какие коврижки я бы в вашу службу не пошел! — Крамской решительно придвинул к себе текст.
— Кто будет за вице-премьера?
— Обижаете… Голос подлинный, все записано заранее. Я же объяснил — ваша задача только вставлять в паузы свои реплики.
— Монтаж?
— Дело техники. Из одного выступления, из другого… Специалисты поработали — экспертиза, конечно, покажет, но для нашей нужды… мы с этой туфтой в суд лезть не собираемся!
— Надеюсь! — Крамской улыбнулся. — Давайте! Начнем…
5
Будь Демидов трусом — он никогда не достиг бы таких высот в преступной иерархии. Да и дураки, как правило, отсеивались еще на начальном этапе карьеры. А Демидов… Он был жесток, жаден, в меру образован и сочетал в себе наиболее характерные качества бандитского «пахана» и подпольного еврея-ювелира времен застоя.
Но сейчас толстяку было явно не по себе.
— Смотри, красавчик… если ты затащил меня в дерьмо!
— Ради Бога, хозяин! Мне что — жить надоело? — его помощник приложил к груди руки, затем положил их на руль. Он был, как всегда, безупречно одет, выбрит и причесан. Это раздражало.
— Уж больно гладко все… Как по писаному!
— Хороший план, хорошие исполнители… За это и платишь — ты мне, я им…
— Умник! А у Крамского что — одни дебилы? Он тоже дураков не держит. Где гарантия, что твой Пинкертон не переметнулся? А?
— Хозяин… — укоризненно покачал головой референт. — Ну мы же не в чековом фонде, какие тут гарантии? Хочешь, отработаем назад…
— Ага. Но лучше сейчас прямо повесимся. На одной веревке — чтобы не мучиться, когда ребята из Москвы приедут?
— Тогда поехали? Неудобно опаздывать…
Демидов вздохнул: сказал «а» — не будь «б», первая заповедь делового человека.
— Давай. Трогай. Но если что…
Крамской, нагнувшись, выдохнул в «интерком»:
— Пропустите! — Затем повернулся к Беляеву: — Пришли.
— Я понял. Да не волнуйтесь вы так! Действуйте, как договорились, на всякий случай я подстрахую. Аппаратура в порядке?
— Да-да, вроде… — бизнесмен нервно поправил манжет: микрофон был вмонтирован в запонку, тончайший провод, пропущенный под пиджаком, соединял его с упрятанным во внутреннем кармане «перлкордером».
— Включайте!
Крамской сунул за пазуху и надавил, как учили, на кнопку.
— Готово.
Беляев приложил палец к губам и, стараясь не шуметь, скрылся за неприметной дверцей, ведущей из кабинета в так называемую комнату отдыха с диваном и санузлом…
Сразу вслед за коротким стуком на пороге возник охранник:
— К вам!
— Прошу! — шагнул от стола бизнесмен. Он услышал донесшееся из холла грозное рычание Барсика — удаленный из кабинета, пес бдительно выполнял свой сторожевой долг на дальних подступах к хозяину. Крамской представил себе визитеров, боязливо обходящих привязанного к батарее дога, и ему стало весело. — Не стесняйтесь, пожалуйста!
Он пожал протянутую Демидовым руку, референту коротко кивнул:
— Присаживайтесь. Чай? Кофе? Или…
— Кофе. На двоих, — веско ответил толстяк.
Крамской понял:
— Распорядись! И займи там гостя… — кивнул он охраннику.
— Чем могу? — поинтересовался хозяин, когда они остались один на один.
— Пишет? — Демидов вместо ответа обвел рукой по периметру кабинета.
— Проверь… — пожал плечами Крамской.
— Плевать. Тебе же хуже…
Он раскрыл пухлый потрепанный портфель, который можно теперь увидеть только в фильмах про совслужащих-бюрократов периода культа личности. Вынул темную пластиковую папку:
— Это ксерокопии.
— Что здесь? — Крамской даже не пошевелился, чтобы взять бумаги. Особого интереса в его голосе не было, но явно чувствовалось ожидание гадости.
— Ну что… — Демидов неторопливо перелистнул страницы. — Вот учредительный договор Фонда… Знакомое название? Да-а! Их разные бумажки… Список учредителей… Вот! Знакомые все лица — сам вице-премьер, не слабо… что?
Крамской слушал молча, внимательно разглядывая врага. Гость продолжал:
— Это банковские всякие документы, платежи… А вот выписка из счета — не рублевого, конечно! И не у нас… Господин Крамской перечисляет некоторую сумму в Мадрид — там ведь у Фонда филиал, так? Так! А через три дня эта сумма переводится на другой счет… ну-ка, ну-ка… вот! Номер! И чей же это счетик? Ба-а! Все он же — вице-премьера.
— Бред, — хозяин сказал это спокойно, только покрасневшие скулы выдавали напряжение.
— Не скажи! — возразил Демидов. — Сравним даты: недели не прошло, как эта московская скотина подписывает тебе все документы по Южной губе.
— Липа! Если у тебя все — вали отсюда на… — Крамской четко определил, куда именно он посылает толстяка. Он ни на секунду не забывал о работающем в кармане магнитофоне, но черт с ними, пускай записывают!
— Еще секунду! И я уйду сам, без скандала… Мы же интеллигентные люди.
— Что-о? — опешил хозяин. — Кто мы?
Воспользовавшись паузой, Демидов нажал на клавишу невесть откуда появившегося диктофона:
— Но на меня оказывается серьезное давление. Торговый порт тоже нужен!
— Нам-то с вами он зачем?
— Я руководствуюсь интересами государства.
— Ну, за такую сумму можно немножко об этих интересах и забыть. Неплохие ведь деньги, а? Во сколько раз больше оклада вице-премьера? В десять? В сто? Напомните…
— Не думаю, что это тема для обсуждения.
— И тем не менее…
Толстяк остановил запись:
— Узнали?
— Что тебе нужно?
Демидов отметил, что Крамской умеет владеть собой.
— Отказ от аренды. В пользу «Росморинженерии». Не бесплатно, конечно… Мы же интеллигентные люди! — повторил он понравившуюся фразу.
— Сволочь, — констатировал хозяин. — Это шантаж?
— Да, — согласился гость.
— Значит, ты шантажируешь меня с тем, чтобы я ради твоей выгоды пожертвовал интересами страны? — отчетливо спросил Крамской, вспоминая инструктаж Беляева.
— Не надо! Не надо в кофе лить какао! Мы не на митинге.
— Сволочь! — бизнесмен забыл все ключевые фразы, которым его обучил опер, — наставник уверял, что они необходимы прокуратуре для четкой квалификации состава преступления. А провались оно все!
Демидов был доволен — теперь реакция собеседника была вполне естественной.
— Не кипятись. Успокойся. Все мы…
— Кофе готов! — перебил его женский голос в «интеркоме».
Крамской замер, гость тоже подобрался — это мгновение было решающим…
— Ничего не надо. Ко мне — никого. Поняли? Никого. Все!
Толстяк натужно выдохнул:
— Другое дело! Давай разговаривать…
Кривцанов закончил обрабатывать макивару, чуть походил, восстанавливая дыхание, затем подошел к вылезшему из-под штанги Виноградову:
— Жаль, конечно, Саныч… С тобой было приятно работать. Может, передумаешь?
— Да не, тезка… Хорошего понемножку, — Владимир Александрович остался сидеть на узкой кожаной скамейке, расслабленно кинув руки на колени.
Здесь они были на равных — в динамовском зале, который, собственно, и познакомил когда-то нынешнего милицейского капитана и небезызвестного в городе «бригадира», была своя система ценностей.
— С «бабками» претензий нет?
— О чем речь! Все нормально, рассчитались… Просто — хватит. Не лежит душа. Тоскливо…
— Ага! Все понятно. У мента очередной период угрызений совести и внутренних исканий! — рядом стоял знаменитый Мишка Манус, фанатик самбо, хулиган и по совместительству инструктор «транспортного» спецназа. Он был, как всегда, мускулист и весел.
— A-а, Миша… Привет! — поздоровался Виноградов.
Закончив пожимать протянутые руки — Манус был здесь негласным лидером, — он опять вернулся к Кривцанову и капитану:
— Что киснешь? — закончил?
— Еще подход.
— Ну и веса у тебя… — Манус неодобрительно коснулся «блинов» на штанге. — От этого вся и дурь.
Он был убежден, что меланхолия и плохое настроение бывают только из-за недостаточных физических нагрузок и трезвого образа жизни. Виноградов фыркнул:
— Ага. Все болезни от нервов, только триппер от удовольствия!
Все засмеялись — юмор здесь был в ходу незатейливый.
— Баня открыта?
— Да, молодой уже веники понес!
— Все! Тренировка закончена! Ибо как сказано: не человек для субботы, а суббота для человека…
— Ладно вам… пошли! — Виноградов неодобрительно относился к ставшему модным, где надо и где не надо, цитированию Писания.
Потные и веселые, завсегдатаи динамовского зала повалили на выход: впереди было два часа трепа, много хорошего пара, ящик пива и некоторое количество чего-нибудь покрепче — на любителя.
Переодеваясь, капитан подумал, что скорее всего давно сошел бы с ума без тренировок, еженедельных бань и ребят, с которыми связывает очень многое — в том числе и то, о чем в разговоре с посторонними или на допросе в прокуратуре лучше умолчать…
— Алле! Вы… Вы уверены, что все будет в порядке? — Крамской нервничал и не пытался скрыть это.
— Слушайте! Если я сейчас скажу «да» — что, полегчает? — Он явственно представил, как на другом конце провода Беляев, прокуренный и доверху заряженный кофеином, нервно трет воспаленные глаза. — Вы что, в бизнесе тоже так перестраховываетесь?
— Но это же другое дело, а тут…
— Голубчик! Вы рискуете десятком миллиардов — это до хрена, но они у вас не последние, с голоду не помрете. А я вылечу со службы — за два года до пенсии. Или того хуже!
— Не волнуйтесь, если что — без куска хлеба не оставим! Хорошие специалисты всегда в цене… Вы далеко?
— Я там, где надо! — рявкнул Беляев. И Крамской с удивлением заметил, что позволяет разговаривать с собой этому менту так, как никому не позволял даже на заре карьеры. — В машине я…
Бизнесмен посмотрел на определитель номера — точно, абонент не высветился.
— А куда вам, если что…
— По «ноль два»! — хохотнул Беляев. — Мы же договорились… Так! Есть еще что-нибудь? Вопросы, неясности?
— Нет.
— Ну что же… Удачи нам всем! До встречи по плану!
— Счастливо! — Крамской нажал на кнопку и положил аппарат на стол. Он знал, что Беляеву сейчас предстоит решить целую кучу проблем: пресса, наружное наблюдение, нейтрализация охраны противника… Крамской оценил, что его эксплуатируют «втемную», — оперативник вчера «прокатал» с ним окончательный вариант операции, выслушал предложения, что-то отметил, что-то посчитал возможным использовать…
Бизнесмен открыл дипломат: на самом видном месте красовались тисненая кожаная папка с документами по передаче права аренды Южной губы концерну «Росморинженерия». Это были подлинные, выполненные безупречно документы, на этом настоял Беляев — иначе в нотариате сразу же заподозрят неладное. Он же настоял и на том, чтобы Крамской не подписывал ни одну из находящихся в папке бумаг — без подписи «первого лица» они не много стоили, а береженого Бог бережет…
Подпись на бумагах появится в предусмотренный планом операции момент — и вот именно тогда начнется вторая фаза… Он достал еще одну папку — пластиковую, потоньше и попроще. Снова испещренные графическими символами текста страницы — точные копии тех самых документов, которыми его шантажировал Демидов и которые толстяк принес с собой на церемонию подписания.
Полная «липа» — от начала до конца, но о том, что подобных фирм не существует, в указанные дни похожие платежи не производились и что, наконец, банка такого в Испании никогда не было, знают только три-четыре человека… Вот это будет удар! Точнее — контрудар!
Крамской представил себе перекошенную физиономию своего врага: не рой яму другому! А на закуску… Он аккуратно вынул уже подсоединенный и сумевший сослужить при первой встрече с Демидовым миниатюрный диктофон. В соответствии с законом об оперативно-розыскной деятельности Беляев опечатал все кнопки, кроме клавиши «запись», часть ленты на крохотной кассете уже была отмотана: в присутствии понятых печати будут сняты, и журналисты услышат… Сегодня нужно быть более категоричным в формулировках, заставить толстяка самого произнести то самое слово: «шантаж»!
Опер настаивал на том, чтобы «взять» Демидова непосредственно в момент подписания протокола по Южной губе. Крамскому с трудом удалось убедить его — арест и первый допрос следует произвести, когда толстяк и его банда расслабятся, обалдеют от одержанной, как им кажется, победы!
Беляев тогда посмотрел на него и сказал:
— Слушай, Крамской… Он, конечно, дерьмо. Но и вы — не невеста непорочная!
— Это бизнес. Борьба за выживание!
Тоже верно… — согласился оперативник.
При комплектации Демидова даже дюжина покрытых копровой дорожкой мраморных ступеней представляла собой значительную проблему. И ведь не была лестница крутой — мэрия располагалась в старинном дворе какого-то то ли графа, то ли князя… Черт, вылетела из головы фамилия! Он скосил глаза на референта — спросить, что ни? Наверняка ведь знает, сукин сын! Умник… С трудом отдышавшись, он уже собирался было идти дальше, но в этот момент из неприметной боковой двери вынырнул плечистый детина в двубортном костюме с широкими лацканами:
— Здравствуйте. Начальник охраны мэрии. Прошу..
— Сам — здесь? — как всегда, правильно уловив интерес хозяина, спросил референт.
— Здесь, — кивнул встречающий.
— Пресса?
— Все в порядке. Не беспокойтесь…
— Посторонние?
— Только охрана: наши, трое ваших, трое от господина Крамского, менты… — он уже предупредительно раздвигал перед Демидовым резные створки высокой двери: — Прошу!
Нельзя сказать, чтобы в Ореховом зале было совсем тихо, — нет, легкий шелест ни к чему не обязывающих разговоров свидетельствовал, что в мэрии сегодня собрались люди значимые, одного круга, не смущающиеся в присутствии власть предержащих, но и достаточно воспитанные, чтобы это не подчеркивать.
Холеные дяди из юридического управления, нотариус, десяток «придворных» корреспондентов из числа научившихся уже правильно завязывать галстук и не надевать в театр кроссовки… У своей аппаратуры дежурили телевизионщики.
— О! Добрый день, добрый день… Запаздываете! — с шутливой укоризной покачал головой мэр, делая шаг навстречу и протягивая для рукопожатия вялую ладонь.
— Простите, ради Бога! — Демидов подобострастно закивал, принимая поданную руку. — Виноват!
— Ну конечно — вы, бизнесмены, народ занятой, кормите нас, нахлебников, поите… — мэр потрепал толстяка по плечу, демонстрируя, что не сердится.
— Ох, ну что вы, Петр Иванович! Как можно так говорить? — Казалось, Димидов сейчас прослезится от умиления. — Да без вас!..
Референт, да и добрая половина присутствующих с разной степенью омерзения наблюдали за этим цирком — подлинная роль и вес его участников в «теневой», то есть реальной, экономике давно уже были секретом полишинеля. Но положение обязывало…
— А вот и господин Крамской! — рявкнул из-за спины мэра начальник охраны. Своего церемониала новые правители города еще не изобрели, поэтому в роли дворецкого пришлось выступать сегодня ему.
Телевизионщики засуетились, стремясь не пропустить ничего из предстоящей исторической встречи.
Хозяин «Южной губы» держался с подобающим его положению достоинством: небрежно кивнув собравшимся, он прошел через зал, обменялся с мэром корректным рукопожатием и замер у покрытого алым сукном стола. Поискал глазами шефа своей службы безопасности — тот успокоительно кивнул ему огромной кудлатой бородой: все в порядке, люди на местах.
— Господа! Друзья мои! Земляки… — голос у градоначальника был, по мнению многих, излишне слащав, но поставлен достаточно профессионально. Замелькали вспышки фотографов, журналисты побогаче выставили свои японские диктофоны, а припозднившаяся буфетчица замерла на полушаге, стараясь не попасть в кадр с очередным подносом кофе и бутербродов…
Сама церемония прошла довольно быстро и на удивление буднично. После мэра слово предоставили Крамскому, и он пробормотал что-то невразумительное о праве граждан на информацию и о том, что, дескать, «судите о них по делам их». Видно было, что каждое слово дается ему с колоссальным напряжением, и даже малоискушенная девочка-репортер из «Невских берегов» поняла: бизнесмен не в своей тарелке! Впрочем, большинство присутствующих соотнесли нервозное состояние Крамского с тем бурным и хлопотным процессом, который он, по слухам, вел уже второй месяц. Затем коротко выступил Демидов. Поблагодарил представителей прессы за внимание, тепло и уважительно отозвался о том вкладе, который предыдущий оратор внес в становление российского предпринимательства, о его способности поступиться сиюминутными личными интересами во имя процветания державы, в нескольких фразах обрисовал сияющие перспективы завтрашнего дня — для порта, города, региона… Потом приступили собственно к подписанию документов.
Крамской сам, не прибегая к услугам помощника, щелкнул замками дипломата, достал кожаную папку.
Несколько раз поставил свою подпись. Прежде чем проделать то же самое, Демидов принял из рук референта потный желтый конверт и положил его на стол. Крамской понимающе, едва заметно кивнул и передвинул конверт ближе к себе — видеокамеры и пара добросовестных фотокорреспондентов зафиксировали это к злорадному удовлетворению бизнесмена: под плотным картоном явственно прощупывался угловатый корпус микрокассеты. Той самой, которой его шантажировал толстяк. Демидов расписался, затем свое дело сделали нотариус и представитель мэрии.
— Все, господа! Спасибо за внимание!
Журналисты недовольно зашумели:
— А вопросы?
— Подробности будут? Нет?
— Хотелось бы узнать у господина Крамского…
Мэр поднял руки…
— Господа!
— Уважаемые представители прессы! — перебил его внезапно Крамской. — Минуточку внимания!
Все замерли: не привыкшие к подобной бестактности глава городской администрации, его уже заторопившаяся по своим делам свита, успевший сложить в портфель подписанные бумаги Демидов, дюжина настроившихся на праведный гнев репортеров… Холеный референт и бородач из службы безопасности вперлись глазами один в другого, готовые в любой момент — каждый по-своему — рвать глотку хозяйским врагам.
— Минуточку внимания! Если у кого-то есть ко мне вопросы… Полагаю, через полчаса… — Крамской скосил взгляд на циферблат «Роллекса», одновременно следя за реакцией присутствующих. — Да, через полчаса я смогу на многие из них ответить.
Он виновато посмотрел на Демидова и, пересиливая себя, пояснил:
— Все равно будут толки… Хочется выглядеть достойно.
Толстяк пожал плечами и равнодушно протянул руку:
— Всего доброго.
— Прощайте! — Крамской перехватил очередной успокоительный взгляд и кивок своего бородача. Начальник службы безопасности успел перейти к окну и сейчас следил за улицей, слегка отодвинув белую складчатую портьеру. — До встречи?
Пресса тем временем с аппетитом поедала дармовые бутерброды, теснясь у спешно накрытого в углу кофейного столика, — это тоже была идея Беляева, правильно решившего, чем занять вынужденную паузу.
Демидов, референт и их охрана покинули зал, подошел попрощаться мэр… Наконец Крамскому удалось оказаться рядом с бородачом.
— Ну? Что там?
— Смотрите, шеф…
Толстяк со свитой как раз выходили из парадных дверей дворца. Первым по ступенькам сбежал вниз охранник — оглядевшись, он открыл заднюю дверцу «вольво». Однако воспользоваться его любезностью Демидову было не суждено — пространство между ним и машиной вдруг заполнилось неброско, но хорошо одетыми людьми, один из которых — Крамской ухмыльнулся, узнав Беляева, — привычно раскрыл перед носом Демидова удостоверение. После секундной заминки толстяк и его холеный спутник проследовали в тесном кольце «сотрудников» к припаркованной неподалеку «шестерке», а телохранители были вынуждены сесть в уютный салон демидовской иномарки — но уже вместе с оперативниками.
— Жаль, заснять некому! — вздохнув, процедил Крамской. Как всегда, сделав ставку и ввязавшись в решительную драку, он не испытывал ничего, кроме холодного азарта игрока.
— Ну, там у них есть, наверное, специалисты… — качнул бородой его помощник. Беляев и лысый чекист ему не понравились с первого взгляда, но отказать этой парочке в профессионализме было нельзя.
Крамской повернулся к залу. Привычная ко всему журналистская братия — накормленная и радостно возбужденная в предвкушении зреющей сенсации — сразу же переключила на него внимание:
— Что — будем начинать?
— Чем удивите, господин Крамской?
— Тише… тише!
— Ребя-ята! Мы же договорились… — обаятельно улыбнулся бизнесмен… — У меня еще больше десяти минут… Сейчас, вернусь — побеседуем!
Под легкомысленный треп и не относящиеся к делу смешки репортеров Крамской в сопровождении бородача прошествовал к двери. Миновав анфиладу из нескольких небольших уютных зальчиков, почти не изуродованных превращением дворца в «казенный дом», они оказались в служебном помещении, которое заранее присмотрел шеф службы безопасности. Бывший пикет милиции: стол, засаленные стулья, сейф на тумбочке. Два телефона — городской и внутренний.
— Во сколько договорились?
— Да уже вроде сейчас должен.
Крамской посмотрел на телефонный аппарат:
— Дай Бог…
Первая фаза плана прошла безукоризненно: Демидову отдано все, что нужно, шантажист тоже свои обязательства выполнил — это зафиксировано незаинтересованной прессой… Толстяк и его банда задержаны.
Теперь — главное…
Зазвенело, и Крамской сразу же снял трубку — все точно, минута в минуту!
— Слушаю?
— Как у вас? — Голос Беляева, несмотря на шум старенькой мембраны, бизнесмен узнал сразу же.
— У нас все в порядке! У вас что? — Крамской старался не сбиться на крик.
— Нормальный ход! Задержали, сейчас бумажки пишем… Единственное, вот что… Чисто технически, по времени не укладываемся. Поэтому побудьте на месте еще четверть часика. Потяните… Как там пресса?
— Что случилось? Что-то серьезное? — у Крамского засосало под ложечкой.
— Да нет! Все в порядке… Журналисты пусть ждут, а я позвоню — тогда начнем. Чтоб уж наверняка…
— Когда позвоните? Точно?
— А может быть, уже прямо сейчас… Ну максимум — минут двадцать! Пока подготовьтесь: бумаги, все такое…. Да! Прокурор сказал — можете распечатывать кассету с диктофона. Сами сначала прослушайте…
— Не понял?
— Да с доказательствами у него и так все в порядке, это уж я на всякий пожарный подстраховывался. Больше дня вашего спокойствия! — Беляев рассмеялся на другом конце трубки… — Чтобы вы не нервничали, что я вас совсем без козырей оставил… Психотерапия!
Крамской нервно хохотнул:
— Однако!
— Ну — все! Мы свое, считай, сделали. Ваша забота — пресса…
Бизнесмен положил трубку.
— Вот ведь с-сукин сын!
— Да уж… — согласился бородач, который практически все слышал.
Крамской выложил перед собой пластиковую папку, полученный от Демидова конверт, диктофон.
— Попробуем…
Сегодня записать ничего не удалось, обстановка не позволяла, но если, по мнению опера, следователи обойдутся и без пленки — тогда это не беда. Он аккуратно снял печати и нажатием кнопки отмотал кассету в начало:
— Послушаем…
И аккуратно включил воспроизведение.
Ничего не произошло. Крамской на всякий случай потеребил регулятор громкости, но пленка продолжала безмолвствовать.
— Что за черт!
Побледневший бородач схватил диктофон, поднял крышку, извлек кассету. Коротко и нецензурно выругавшись, протянул их хозяину:
— Голова…
Крамской тупо вглядывался в приоткрытые внутренности «перлкордера»: даже ему, не искушенному в технике, было ясно: на месте записывающей «головки» чернела аккуратно заклееная изолентой пустота.
Не дожидаясь команды, начальник службы безопасности рванул картон демидовского конверта. Тряхнул. На обширный стол вывалилось несколько красочных проспектов будущего морского порта, детский альбом «Куку-руку» и портрет Билла Клинтона в купальном костюме. Негромко стукнул пластиковый корпус кассеты.
— Время выбрало нас… Песни о комсомоле, — бесцветными голосом прочитал Крамской надпись на фирменной упаковке. Иллюзий у него не было: в данном случае форма соответствовала содержанию. — Смешно, — констатировал он.
Встал. В задумчивости облокотился о стул, затем перехватил его обеими руками, поднял над головой и с размаху врезал в покрытую деревянными планками стену… Две ножки обломились сразу же.
— О-о-ох! — Крамской со стоном зашвырнул то, что осталось от стула, в угол кабинета.
— Телефон!
— Бородач схватил трубку и подал ее хозяину.
— Ну?
— Вы уже все поняли?
Крамской зарычал:
— Беляев! Сука! Где ты? Я тебя порву, падла!
— Жаль… Я думал, вы более достойно себя поведете. Проигрывать надо уметь.
— На что ты надеешься? Ты? Лично! В своей ментовке…
На другом конце провода собеседник, очевидно, пожал плечами:
— На что? Не знаю… Может быть, на то, что в штате Регионального управления по борьбе с организованной преступностью нету такого опера, Беляева Александра Борисовича… Можете проверить…
Крамской мгновенно вспомнил: первое знакомство, уверенный, и быстрый «промельк» удостоверений… Что помешало посмотреть их внимательней? Ах, да… Визиту предшествовал звонок по телефону, дескать, из Главка — обычный случай, никто не придал значения… А если бы проверили «ксивы»? Ерунда! Подделок развелось столько — не всякий специалист распознает.
А Борода куда смотрел? Это ж его хлеб! Черт… Мы же решили до последнего момента не посвящать! Мы решили…
Ищи теперь, свищи «липового» мента с «липовым» комитетчиком!
— А этот… милиционер? Виноградов? — Крамской спрашивал, не надеясь на ответ, только чтобы затянуть разговор, — краем глаза он видел, как шеф службы безопасности судорожно перебирает клавиши радиотелефона. — Он-то — настоящий!
— Настоящий! Только вот… Впрочем, разбирайтесь сами.
Бизнесмен уже понял, что капитана использовали в [юли средней — между карточным болваном и громоотводом. Но продолжал задавать вопросы:
— Так «жучка» в кабинете тогда, в самом деле, не он установил?
— Разумеется, — ответил человек, известный в определенных кругах под кличкой Пинкертон. И с гордостью хорошо выполнившего свою работу профессионала пояснил: — Мы пока с вами в холл вышли — ассистент его и сунул. Дело техники!
— А в дипломат кто лазал? В поезде?
— Да никто! Вы же мне на слово поверили насчет экспертизы… Да, кстати! Вы сейчас пытаетесь засечь мой номер… Зря! Зря, батенька — я ведь об этом раньше вас побеспокоился, так что не забивайте себе голову.
Крамской увидел, как сидящий рядом с ним бородач беззвучно выругался.
— А почему ты все-таки позвонил? Покрасоваться захотелось?
— Как не стыдно! Разве ж я такой? — голос Беляева-Пинкертона звучал укоризненно. — Просто даю вам возможность чуть успокоиться, не наделать глупостей… Давайте расстанемся как интеллигентные люди, а?
— Сволочь ты… ладно! Значит, вы ему отдали документы, кассету…
— Бизнес! На что б я жил, если бы не было таких, как вы?
— Сколько тебе заплатили? — спрашивать дальше смысла не было, но Крамской почему-то оттягивал окончание разговора…
— А что? A-а! Перекупить хочешь?
— Допустим.
— Извини! Честь дороже… Ну — бывай! Надеюсь, не встретимся.
Бизнесмен положил рассыпавшуюся короткими гудками трубку:
— Да-а… Дела!
Ситуация, в общем, была ясна. Только что он собственными руками на глазах у целой кучи официальных лиц и, можно сказать, широких масс общественности строго в соответствии с законом оформил сделку — пусть несколько неожиданную для всех, но… не более того. Попытаться поднять шум? Устроить скандал? А с чем? С сомнительными ксерокопиями несуществующих документов? Да еще таких, которые его же самого вываляют в дерьме? Смешно…
Выглядеть дураком не хотелось.
А здорово негодяи разыграли шоу с арестом Демидова!
Талант.
— Что делать будем?
Бородач хмуро пожал плечами:
— Не знаю… Как прикажете.
Крамской на мгновение прикрыл глаза. Выдохнул, встряхнулся:
— Так!
Приняв решение, он показал на вываленный на стол «реквизит»:
— Это все собери. На память! Далее. Займись прессой — заткни им пасть, наплети какой-нибудь ерунды… Да хоть денег дай! Пять минут — потом возвращайся — домой поедем. Понял?
— Будет сделано, — бородач кивнул. Выходя, обернулся: — Это правильно, босс. Жизнь не кончается, будет возможность рассчитаться. Я найду этого… Из-под земли достану! А что касается Демидова…
— Иди, бли-ин! Иди… — Крамской с трудом удержался, чтобы не швырнуть об стену еще что-нибудь тяжелое.
Здесь было еще холоднее, чем внизу, на улицах. Ветер с воем гнал по металлической кровле широкие полосы снега, то собирая его в сугробы, то скидывая на головы редких прохожих.
На человеке, примостившемся у крохотного чердачного окошка, было надето много: теплое белье, тельняшка, легкий джемпер, свитер водолазного образца, ветровка… Засаленный ватный костюм дополняли солдатская ушанка и высокие меховые сапоги, рассчитанные на тройной носок.
Но все это не давало достаточной защиты от мороза.
Человека не беспокоило собственное здоровье — он тревожился, что переохлаждение может повлиять на качество порученной ему работы. Он был очень добросовестным исполнителем.
Согнав примерзшую на реснице слезинку, человек вновь приник к винтовочному прицелу. Мощная оптика позволяла рассматривать в мельчайших деталях великолепную отделку анфилады, соединяющей Ореховый зал с тем кабинетом, куда только что вернулся бородач. Но снайпера не интересовали гобелены и позолоченная лепка. Он ждал…
Вот открылась дверь милицейского пикета, и Крамской — человек знал его по фотографии — двинулся стремительной походкой, не оборачиваясь на спешащего за ним начальника службы безопасности. Первый зал, второй… Если налево — служебный выход. Прямо — туда, где ждут не дождутся жадные до сенсаций корреспонденты…
Крамской повернул налево, и человек с облегчением оторвался от окуляра. «Заказ» был сделан четко — стрелять только в случае попытки объекта все-таки обратиться к прессе.
Исполнитель не любил бессмысленных убийств. И был рад, что бизнесмен принял правильное решение. Решение, которое спасло ему жизнь.
— Я рад, что обошлось без скандала, — не поворачивая головы, сказал демидовский референт. Дорога была скользкой, и управлять машиной надлежало очень внимательно. — И без крови…
— Мы старались, — скромно кивнул расположившийся рядом Пинкертон. В велюровом салоне «бьюика» он чувствовал себя вполне уютно.
— Хорошая работа, — констатировал референт. — И деньги хорошие.
— По труду и честь, — констатировал собеседник.
— Дальше дружить будем?
— Звони… — Пинкертон неопределенно пожал плечами.
Они были знакомы давно, еще с юрфака. Оба любили власть и деньги, друг друга — терпели, а остальное человечество — ненавидели и презирали.
— Вот блин! — не удержался референт: у обочины давал отмашку жезлом высокий худой гаишник. Рядом с ним пританцовывали на морозе двое сержантов в бронежилетах — короткие автоматы рыскали по сторонам грубо и нетерпеливо. Чуть поодаль с кем-то разговаривал по рации капитан — очевидно, их начальник.
Пока водитель предъявлял документы, пассажир изучал этого милицейского офицера через отпотевшее стекло, с трудом подавляя узкую злую усмешку.
— У меня все в порядке? — поинтересовался тем временем референт, получая назад техпаспорт и водительское удостоверение.
— Проезжайте!
— Что-то случилось? Ловите кого-нибудь?
— Обычный рейд… Сами знаете — бандитов развелось! Проезжайте! — гаишник был явно не в духе, но тем не менее водитель не преминул улыбнуться и пожелать:
— Удачи вам, ребята! — и, обдав снегом еле успевшего убрать рацию Виноградова, машина тронулась дальше…
1993 г
Переходный период
1
…если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж.
Желтая вереница автобусов весело выкатилась на Садовое кольцо. Все заворочались, и Виноградов, выгибая шею, тоже попытался разглядеть в просветах между зданиями силуэт Белого дома.
И в этот момент раздалась первая очередь.
Посыпались стекла, подбитый «Икарус» замер на миг, затем стремительно бросился в узкую щель ближайшего переулка. За ним туда же устремились остальные автобусы.
— Во попали! — присвистнул кто-то у самой кабины подателя.
Виноградов увидел себя со стороны, сидящим прямо на полу, с задранными вверх ногами и бестолково торчащим стволом автомата.
— Щиты к окнам! — запоздало скомандовал один из комбатов.
Его едва расслышали — все звуки тонули в яростном грохоте пальбы: судя по позициям пристроившихся между брошенных легковушек солдат, лупили по высотному зданию на Новом Арбате. Куда-то на уровне десятого этажа.
— Оставаться на месте! Не высовываться!
В наступившей внезапно тишине защелкали пристегиваемые магазины. Кто-то передернул затвор. Толстый пожилой старшина, матерясь, сдирал чехол с обтянутого материей шлема.
И тут опять начали стрелять…
— Не спи, капитан! Замерзнешь…
Виноградов с трудом разлепил набухшие от усталости веки и на всякий случай передвинул поудобнее автомат:
— Уже.
— Что — уже?
— Замерз… Сколько сейчас? — Посмотреть на часы было лень.
— Около четырех. Да-а, не май месяц.
В темноте горящий напротив парламент почти не давал света, а редкие светящиеся окна соседних домов давным-давно погасли. Среди мраморных колонн вестибюля метался злой осенний ветер. Полуоторванные металлические жалюзи беспорядочно бились друг о друга со звуком, похожим на пулеметную очередь. Целых окон не осталось, и случайно застрявшие в огромных витринных проемах куски стекла то и дело срывались вниз.
— Как обстановка?
— А никак…
Виноградов все еще не мог окончательно проснуться. Тупая, липкая, как пот, усталость, заполнила все — суставы, сердце, придавленную бронежилетом грудь, затылок в пластинчатой «сфере»…
— Чай остался?
— Хм-м… Сомневаюсь, однако.
— С-сукины дети! Целый день всухомятку…
То, что удалось найти после бандитов в разграбленных барах и буфетах, было уже давным-давно выпито. Водопровод в здании не действовал еще с первого штурма, некоторое время выручала предусмотрительность майора Сычева, но и прихваченный им из дома, несмотря на насмешки, цветастый полуведерный термос, видать, иссяк…
И ведь не то чтобы воды совсем не было — наоборот, ее вокруг было даже с избытком! Холодная вонючая влага сочилась из пробитых канализационных труб, ручьями стекала по обожженным стенам, чавкая под ногами и скапливаясь среди завалов переломанной мебели. Никому не приходило в голову попрекать творцов всего этого безобразия, пожарников — парни сделали все, что могли… Два высотных факела посреди столицы — это явно был бы перебор.
Виноградов опять вспомнил утреннюю картинку: короткое простреливаемое пространство перед мэрией, изготовившихся к броску милиционеров, рычащих от возбуждения, багровых и грязных, только что выведенных из боя муровцев: все вперемешку, рослые «гоблины» из групп захвата в бронированных куртках и масках, очкастые подполковники-опера, невесть откуда взявшийся корреспондент с одышкой и японской видеокамерой…
А рядом привычно и почти без суеты уже разворачивались пожарные расчеты, матовой резиной блестели их черные костюмы, кто-то что-то привинчивал, вытягивая за угол тонкую полоску шланга.
— На вашей стороне очаг… А здесь только на третьем пока! — перепачканный майор с молоточками в петлицах говорил по рации, не выпуская из зубов папиросу.
Белый дом тогда еще был белым, и речь шла о здании СЭВ…
Тяжко вздохнув, Виноградов поднялся со своего лежбища:
— Счастливо оставаться!
— Гуд бай.
Разогнувшись почти во весь рост — снайперы были главным кошмаром последних суток, несмотря на темень, рисковать не хотелось — капитан проверил, все ли на месте. Автомат, пистолет, подсумок с магазинами… Противогаз, нож, «черемуха»… Наручники, индивидуальный пикет. Штатный мегафон, немного жратвы и кое-что из тряпок засунуто в высвободившийся чехол из-под бронежилета — не тяжело и достаточно удобно.
Можно трогаться.
Под прикрытием обрушенных стеллажей Виноградов пересек вестибюль и оказался в одном из внутренних коридоров. Здесь было еще темнее, и тьма эта была доверху наполнена шепотом, сонными хрипами, скрежетом железа, потом и табачным дымом. Ориентируясь по редкой цепочке сигаретных огоньков, он двинулся вперед, стараясь ни с кем не столкнуться. В замкнутом, вместившем в себя десятки измученных людей пространстве это было почти невозможно, и пару раз капитана равнодушно материли.
Уже под конец пути он внезапно налетел на упершийся в живот ствол.
— Кто такой?
— Виноградов. Из отделения профилактики.
— A-а! Что слышно? — зашевелились где-то сбоку.
— Я с поста.
Кто-то разочарованно сплюнул, кто-то заворочался.
— Дур-р-дом!
Предстояло еще миновать галерею, соединяющую собственно здание с корпусами гостиницы…
— Саныч! Ты?
По сравнению с коридором тьма была уже не такой густой, и Виноградов почти без труда нашел старшину седьмого батальона:
— Здорово, герой дня!
— Тормознись! — Пахнуло перегаром, и капитан, присев в образовавшийся между телами промежуток, ощутил в руке теплый и, вероятно, не совсем чистый стакан.
— Выпьешь?
— Будь здоров! — Отказаться было неудобно, глицериновое пламя обожгло внутренности, оставив на языке миндальный привкус. Виноградов принял подмокший кусок хлеба и почти без отвращения заел:
— Ликер?
— Двадцать семь оборотов! Италия.
— Хорошо живете.
— Да вот… это самое… нашли. Имеем право?
— А кто спорит?
Он не кривил душой: старшина действительно имел право.
…Когда около полудня в толпе упал первый — парень в пальто и клетчатой кепке — никто толком ничего не понял. Дико завизжали женщины, все заметались, бестолково пихая друг друга, кто-то попытался приподнять залитую кровью голову убитого… Затем тело унесли подоспевшие санитары, и на некоторое время площадка, с которой в просвет между деревьями открывалась увлекательная картина боя, опустела. Но уже минут через двадцать постепенно место недавней трагедии заполнилось вновь, сначала подростками обоих полов, потом вездесущими мальчишками, потом дядями и тетями всех социальных слоев и возрастов.
— Уйдите! Граждане, уйдите отсюда! Тут только что человека убили!
Но охочие до зрелищ самоуверенные москвичи и не собирались реагировать на крики автоматчиков.
— Быстро отсюда! Я что сказал? Пошли отсюда все!
Самые активные и пьяные из толпы огрызались, в лучшем случае отшучивались, а симпатичная студентка с распущенными длинными волосами все пыталась дотянуться до ближайшего милиционера букетом недорогих цветов.
— Уйди, дура! Уйди! — чуть не плача от бессилия, хрипел сорванным голосом Виноградов. Сняв с плеча мегафон, он шагнул на открытое пространство:
— Граждане! Соотечественники! Здесь простреливаемая зона! Немедленно покиньте…
Закончить не удалось.
Первым, схватившись за лицо, откинулся навзничь пожилой мужчина. Стоящая радом с ним девушка в кожаной куртке стиснула руками пах и молча осела на асфальт. Задело и еще кого-то — капитан не видел, метнувшись обратно под прикрытие бетонного козырька.
— Снайпер!
Это были не шальные пули — прицельный огонь велся откуда-то сбоку, со стороны упрятанной среди высотных домов церквушки.
— «Королево», «Королево», я — «девятьсот седьмой»! — командир взвода уже вызывал по рации бронегруппу внутренних войск.
— Щас уходить будет… — услышал капитан рядом с собой негромкое бормотание. Повернувшись, он увидел прищуренный глаз и вмятую в винтовочный приклад щеку батальонного старшины. Черный ствол СВД казался абсолютно неподвижным.
Несколько секунд Виноградов вместе с соседом напряженно всматривался в узорчатые своды колокольни:
— А точно оттуда?
Выстрел!
Стремительный силуэт на мгновение вырос над выкрашенными в белое перильцами, перевалился через них и, почти не касаясь стены, рухнул на землю. Капитану даже показалось, что он услышал мокрый звук разбившегося тела…
— Й-а-а!
По позициям пронесся шквал радостных воплей и веселого мата…
И в этот момент на колокольне опять зашевелились:
— Еще один!
Выстрел… Выстрел… Выстрел…
Позже выяснилось: битый жизнью, афганскими моджахедами и кавказскими боевиками, старшина на этот старый трюк не «купился». Снайпер, в общем, рассчитывал верно, сначала подставил под огонь грязный армейский чехол с напиханным в него спальником, бронежилетом и прочим уже ненужным барахлом, а когда прошитое пулями «тело» обрушилось вниз и стрелки расслабились, попытался проскочить к лестнице. Но… Виноградов потом ходил смотреть: две пули — в руку и в затылок. Лица не разобрать, только старый офицерский камуфляж и кроссовки на рифленой подошве…
— Слышно что-нибудь?
— Да я сам с поста, — в очередной раз пояснил Виноградов. — Узнаю что — скажу.
— Ну давай. Будь здоров…
Пригнувшись, капитан по прямой перебежал галерею и скоро уже стоял на пороге бывшей парикмахерской, сейчас занятой сотрудниками штабных отделений.
— Профилактика! А-у! — позвал он своих. — Где вы?
Разобрать что-то в мешанине тел и амуниции было сложно.
— Виноградов! Давай сюда!
Спотыкаясь в темноте о какие-то ящики и провода, Владимир Александрович наконец оказался среди сбившихся в компактную кучу офицеров отделения профилактики:
— Чай остался?
— На, Саныч. Там остатки — для тебя специально…
Виноградов на ощупь принял из рук непосредственного начальника, майора Сычева, горячую крышку от термоса. Пару раз хлебнул.
— Хорошо… Но мало! Спасибо, шеф.
— Как там? Все спокойно?
— Нормально… Сейчас бы пожрать чего-нибудь.
— Кашу будешь? — подавший голос инспектор Шахтин имел в виду «Кашу гречневую со свининой тушеной» — такие банки выдали всем в качестве сухого пайка. Продукт был сытным, но очень соленым, к тому же в холодном виде представлял из себя желтый сгусток пахучего жира. — Больше просто нет ничего…
В голосе старлея звучало искреннее сочувствие.
— А черт его знает… Нет, наверное. Посплю лучше.
— Правильно! — одобрили из темноты. — Голодный волк быстрее бегает…
— Ты, что ли, Барков, голос подаешь? Свое все небось уже сожрал?
— Не надейся, не обломится!
— Ишь, халявщик!
— Тьфу на вас! — ругнулся старый приятель Виноградова сотрудник пресс-группы Витя Барков. — Саныч! Ты же интеллигентный человек, как ты с ним живешь?
Все знали — связываться с голосистым и дружным отделением профилактики не стоит. Заклюют.
— Готово!
Из угла, где расположились связисты, донесся сначала шум и треск помех, затем какое-то потустороннее завывание, и уже только потом — постепенно набирающий силу голос диктора:
«— …По неподтвержденным сведениям, в различных районах столицы силами внутренних войск и милиции проводится обезвреживание вооруженных групп террористов… Некоторые эксперты вспоминают сейчас недавние события в Румынии, когда специально подготовленные боевики расстреливали народ из окон высотных зданий… Представители армии отказались комментировать данные о количестве погибших при штурме Белого дома… Вопреки ожиданиям, события этих дней практически не повлияли на экономическую и политическую ситуацию в других регионах России, собственно, они ограничены Садовым кольцом столицы и напоминают внутреннюю „разборку“ нескольких, имеющих оружие и власть, группировок…»
Вновь завыло, затрещало, и даже отдельные слова утонули в шуме радиопомех.
— Маленькие люди не желают впрягаться в телеги больших дел, — афористично заметил Барков. Он любил излагать свои мысли красиво, иногда это получалось, и Виноградов обоснованно подозревал, что его приятель втихаря пишет стихи.
— А что там в Питере? Ничего не говорили?
— Да все в порядке! Это же — не здешний базар… Питер!
— Город высокой культуры!
— Случилось бы что — сказали!
— Да и наших там осталось… Достаточно!
Все разом загомонили, громко успокаивая себя и друг друга… Действительно, статистика, с которой по роду работы приходилось иметь дело собравшимся здесь офицерам, особых поводов для тревоги не давала. Судите сами.
В Москве десять миллионов жителей. В Санкт-Петербурге — пять. Приблизительно. Но когда на митинг в столице выходит пятнадцать тысяч человек — в Северной Пальмире не более полутора тысяч. Если на Красной площади соберется сто тысяч — на Дворцовой еле-еле десять. И такая закономерность, вне зависимости от партийной принадлежности и политических пристрастий, достаточно стабильна. Может, северо-западный темперамент жителей сказывается? Или бездельников поменьше? А уж если сравнивать количество эксцессов…
Умом это понимал каждый из сотрудников Санкт-Петербургского оперативного отряда милиции. Каждый из четырехсот человек, поднятых прошлой ночью по тревоге, экипированных, посаженных в самолеты и через час очутившихся за семьсот километров от родного дома.
В столице нашей Родины. На гражданской войне…
Воевала, собственно, армия.
Милиция занималась, тем, чем ей и положено было заниматься: охраной общественного порядка на вверенном объекте, поиском и задержанием мародеров, изъятием оружия… Стреляли, правда, чуть больше, чем обычно, да наряд затянулся вместо привычных восьми часов аж на двое суток… А так — работа есть работа.
— Все нормально будет, — снял вопрос Сычев. Обойдется.
Так уж получилось, что один Виноградов знал, насколько плохи дела у майора дома: отец больной, жена с тремя детьми осталась. Да и не у него одного кошки на душе скребли. Но — старший офицер, нельзя… Поэтому:
— Обойдется!
— Довели, мать их, народ до крайности! — не выдержал Шахтин. И никто не стал уточнять, кто именно довел, — сейчас одинаково относились и к «тем», и к «этим».
— Эт-то точно! — поддержал его Барков. — Вообще до крайности никого доводить нельзя. Вот, например, из классической литературы…
— Заткнись, а?
— Нет уж, я скажу! — Инспектор еле уклонился от запущенной в него пустой банки. — Остап Бендер своими «прихватами» довел Кису до крайности… И чем кончилось?
— Бритвой по горлу! — отозвались из темноты, и офицеры нехотя засмеялись.
— Все! Достаточно! — рявкнул майор. — Разболтались…
Виноградов, под шумок занявший чье-то, почти целое, кресло, пристроил в ногах чехол с имуществом, туда же пихнул надоевший противогаз и подсумок. Под руку положил автомат и «сферу». Подумав, решил остаться в бронежилете — все-таки теплее, да и возиться с застежками не было уже ни желания, ни сил.
Кто-то храпел. Связисты мудрили над своей аппаратурой. В дальнем углу скреб ложкой по металлическому дну банки только что сменившийся с дежурства помощник начальника штаба…
И уже обыденным казалось — осень, холод, гражданская война.
Виноградов заснул.
2
Вам нужно понять, что из себя представляет наша фирма. Мы — другие, и мы гордимся этим.
Под аркой Виноградову пришлось посторониться — на улицу, натужно ревя и изрыгая вонючий дым, медленно выкатывался зеленый тентовый КамАЗ. Огромная машина с трудом вписывалась в габариты, и водитель, старый знакомый Серега Боровой, почти не отреагировал на приветствие: высунув от напряжения язык, он следил в зеркало заднего обзора за тем, чтобы не задеть бортами металлические створки открытых по такому случаю ворот.
— Приветствуем, Владимир Александрович!
— Здорово, ребята… — Капитан с удовольствием пожал протянутые руки охранников. — Неплохо выглядите.
— Стараемся! — улыбнулся тот, что повыше.
— Это ж совсем другое дело, — подтвердил его напарник, демонстрируя свою экипировку.
Действительно, одетые в серые непродуваемые комбинезоны с эмблемой фирмы на рукаве и высокие «штурмовые» ботинки, парни выглядели достаточно серьезно. В конце лета Виноградову большой кровью удалось убедить генерального ассигновать некоторую сумму на единую форму для всех сотрудников службы безопасности, и теперь охранники уже не были похожи на компанию штатских хулиганов, нацепивших рации и дубинки. Это, кстати, обошлось значительно дешевле «газовиков» и прочих необходимых аксессуаров, закупленных тогда же, а психологический эффект был не меньший, форма — великая вещь! Во многом определяющая содержание.
Черные вязаные шапочки, правда, каждый приобретал за свой счет…
— Дверь придерживай! Дверь! — Сначала из темного чрева подвала показался зад, затем спина в драном свитере и, наконец, тронутая ранней лысиной голова завскладом Шилова. Он выволок за порог колоссальных размеров черную дерматиновую сумку, которую и сумкой-то вряд ли можно было назвать — скорее размером и формой это напоминало чехол от легковушки, и, застонав, отступил в сторону. Тут же во двор выскочили две бодрые обветренные пенсионерки, привычно похватали сумку за ручки и, оторвав свою ношу от заплеванного асфальта, просеменили мимо Виноградова.
— Привет героям мелкооптового фронта! — окликнул он Шилова.
— Здорово, здорово, мент… Видал? Чуть не уморили — мало того что все нервы — ни к черту, так еще и грыжа будет!
— Ну-у… Есть за что бороться.
— За что? За что! Это не зарплата. Это слезы! — Шилов мог бы так рыдать бесконечно, данное занятие ему нравилось совершенно безотносительно к реальному положению дел, поэтому Виноградов перебил:
— Вкусненькое что-нибудь появилось?
— Да есть… немного, — заве кладом сразу же перешел на нормальный тон. — Вино хорошее, кукуруза, как ты любишь…
— Обязательно! Сейчас вот тут только… О-о! Это я удачно зашел!
— Лапы! Лапы убери! А то как сейчас… Троглодиты! — Краснолицый повар в тельняшке и почти свежем халате одной рукой прижал к себе две большие банки огурцов, и другой, обремененной палкой сервелата, замахнулся на Виноградова.
— Дядя Вася! Только не по голове! — заверещал капитан, прикрываясь. В общении со служащими фирмы он давным-давно избрал для себя манеру поведения — этакий рубаха-парень, шутник и попрошайка. Это было удобно, некоторых обманывало, кое-кому льстило…
— Ладно тебе, Александрыч. — Василий, бывший судовой кок, людей и жизнь знал, насчет реального «расклада» в фирме не заблуждался и подыгрывал Виноградову так — исходя из своих собственных соображений.
— Чем порадуешь, дядя Вася? — полюбопытствовал Шилов.
— Что дам — то и будет! — пресек праздные разговоры повар. Изловчившись, он потянул на себя хромированную ручку двери и ушел внутрь.
— Дрянь-человек, — грустно констатировал завскладом, — но готовит! От Бога… Так что ты давай, после обеда.
— Я, может, прямо сейчас успею, — кивнул Виноградов, обернувшись. — Как получится.
Он на секунду задержался у обитой рейками двери, значительную часть которой занимала упрятанная под стекло вывеска: «Производственно-торговое объединение „НЕФТЕГАЗОЙЛ-ПЕТЕРБУРГ“».
Главный офис с типичной заокеанской конторой: никаких тесных клетушек-кабинетов, все сидят вместе в одном огромном помещении на виду друг у друга, где генеральный — просто равный среди равных… Но на этом сходство и заканчивалось, переходя в свою прямую противоположность. Во-первых, помещение не было таким уж большим — просто комната метров двадцати, в которую впихнули полдюжины столов, компьютеры, вешалку для пальто и массивный стеллаж с канистрами и разноцветными колбочками причудливых форм и всевозможных размеров. Во-вторых, на семь нормальных рабочих мест постоянно приходилось не менее десятка претендентов: то из-за протечки приходилось давать приют бухгалтерам, то вдруг пожарник выселит из мастерской водителей-экспедиторов… А если добавить еще человек пять посетителей разной степени скандальности? А если сказать, что из всех телефонов половина «запараллелена», а вторая — работает в режиме факса?
Виноградов с трудом протиснулся в дальний угол, бесцеремонно убрал со стула какой-то промасленный агрегат и уселся напротив плотного мужчины в накинутой поверх свитера кожаной куртке:
— День добрый!
— А, Володя! — Иван Иванович Орлов, человек, которого судьба закинула в сорок лет на хлопотную должность директора крупнейшей в регионе топливно-энергетической корпорации, оторвал от подписанных накладных осоловевший взгляд и кивнул:
— Здравствуй… Поднимайся наверх, я приду сейчас.
— А там кто?
— Все. Все уже собрались… И я сейчас.
— Не-а! — капитан отрицательно покачал головой: стол Орлова обступали хмурые люди с какими-то срочными бумагами, на дальних подступах к директорскому окопу что-то орал недовольный мужик в спецовке, а нежный девичий голос из-за шкафа сообщал, что на проводе Грозный по поводу тех самых цистерн с бензином, которые… — Ни-ка-ких! Пошли вместе.
Минут через десять ему удалось чуть ли не на себе вытащить Орлова в коридор.
— Так вашу мать! — В полутьме они нос к носу столкнулись с Денисом Зайченко — худым и длинным блондином в кашемировом пиджаке. Узел его шикарного галстука съехал набок, а вокруг распространялся запах сегодняшнего одеколона и вчерашнего коньяка. — Ты где болтаешься, Виноградов?
— Да так… В Москву тут ездили… — как можно равнодушнее ответил Владимир Александрович. По дороге он пару раз прорепетировал этот небрежный ответ, а потом и лаконичный, мужественный рассказ обо всем, реакцию бывалого бойца на восторженные вопросы…
Черта с два!
— Нашел, тоже мне, время! — фыркнул Зайченко. — Тут такое…
— Да-а, ведь верно… — протянул вежливый Иван Иванович. — Расскажешь… потом?
— Конечно, — обескураженно кивнул Виноградов. — Рассказывать, собственно, нечего…
— Вот именно, в рот их всех… И тех, и этих, — сплюнул Денис. — Не было печали!
— Да в чем дело-то?
— А ты что, не сказал ему? Нет? — Зайченко, не глядя, отшвырнул окурок.
— Не успел, — насупился Орлов, — Тут дело такое…
— Какое?
— Шеф пропал. Уже вторые сутки…
* * *
В году одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмом, когда капитан Виноградов еще гонял с переменным успехом спекулянтов у «Альбатроса», Иван Иванович Орлов тосковал в тиши райкомовского кабинета, а заключенный Шилов, по кличке Дизель, готовился к условно-досрочному освобождению, аспирант химико-технологической кафедры Виктор Маренич наконец защитился. Это было, конечно, здорово — престиж, умеренный достаток, симпатичные студентки на лекциях, но… Подхваченный пенистой волной кооперативного движения, честолюбивый, общительный и нищий кандидат наук, не отгуляв даже заслуженный отпуск, начал набивать себе первые шишки в многочисленных исполкомовских кабинетах.
Начал он «под крышей» молодого в те поры Центра научно-технического творчества молодежи — они тогда плодились со скоростью неописуемой, пока власти не поняли, что в этих конторах ни молодежью, ни тем более научно-техническим творчеством не пахло. Вскоре налоговые льготы отменили, но первоначальный капитал был уже нажит — оставалось им только правильно распорядиться… Виктор не стал выписывать из Германии «мерседес» или ангажировать сауны с девочками. Откупив за гроши угасавшее производство при своем институте, он стремительно наладил выпуск простых, дешевых, но вечно дефицитных пластмассовых «шелабушек» к автомобилям: от декоративных решеток до «повторителей», локеров и крышек трамблера…
Мареничу хватило ума не застрять на этой ступеньке — появились нужные связи, имя в определенных кругах. У Виктора оказалось все, что нужно, — плюс немного везения: его родная сестра вышла замуж за немца, Эгона Мейера, владельца комплекса передвижных автозаправочных станций в половине Европы… дальнейшее было предопределено.
Сначала — аренда нефтебазы в пригороде. Затем несколько удачных «конверсионных» сделок с военными, уступившими по сходной цене господину Мейеру и его родственнику кое-какую технику, не подлежавшую выводу с территории Германии: бензовозы, бульдозеры, трубоукладчики. Реэкспорт всего этого в Россию, создание собственной сети бензоколонок по Северо-Западу… Непременные — выгодные, хотя и чертовски рискованные — контакты с поставщиками автомобильного топлива из Чечни и его потребителями-прибалтами, баснословный подряд на строительство трансрегионального газопровода…
Человеком Маренич был уживчивым, не жадным, быстро поладил с властями, почти без потерь избежав сурового пресса государственного рэкета: многие вопросы он умудрялся решать там, где конкуренты безуспешно трясли многотысячными взятками. Что же касается рэкета не государственного… это разговор отдельный, но и там у Виктора все было в порядке. В отличие от многих, в политику он не лез, хотя своих, прикормленных людей в эшелонах власти имел и при случае не чурался их использовать. На благо свое… и Отечества.
Виноградов и Маренич не виделись лет пятнадцать — практически с выпускного школьного вечера, с тех теплых и грустных белых ночей, когда мир вокруг казался таким прекрасным и доступным, друзья — талантливыми, девушки — как на подбор красивыми и добрыми… Закрутилось: вступительные экзамены, сессии, стройотряды, практика у черта на куличках, все более редкие звонки по праздникам, случайные встречи в метро — на ходу, второпях… Отрывки сведений от общих знакомых, телефонный номер, уже не переписанный за ненадобностью в новую книжку…
Когда судьба вновь свела Владимира Александровича с бывшим одноклассником, фирма Маренича «Нефтегазойл» представляла из себя мощную корпорацию: две топливные базы, автозаправочные станции, неисчислимый парк грузовиков и бензовозов. Филиалы в Грозном, Уренгое, Сургуте, Таллине… а также в Гамбурге и Каире, не говоря уже о всех российских областных центрах. Монопольные контракты с военным округом, пароходствами, с мэрией — на поставку газа, нефтепродуктов, на строительство наливных терминалов в Заливе. Свой банк, контора по операциям с недвижимостью, крохотная гостиница в заповеднике, медицинский центр и столовая для персонала, склад мелкооптовой продовольственной торговли и сеть лотков от Гражданки до Красного Села. Ресторан, казино и еще кое-что по мелочам.
А ведь как получилось? Случайно! Шел себе Виноградов из бани, а тут как раз со стороны кортов — «девятка». А в ней Маренич собственный персоной. Весь круче тучи — плащ от Кардена, лысина, шофер за рулем: «Ты?» — «Я!» — «Здорово!» — «Привет!» — «Подвезти?» — «Поехали…»
И дальше — слово за слово: «Ну ты крут!» — «А ты там же?» — «Да почти… Как дела?» — «Пока не посадили». — «Ха-ха!» — «Переходи ко мне, бросай ментовку, нет, серьезно…» — «А ты — что?» — «Да так, бензин, консервы, винишко… На визитку…» — «Все, приехали — метро». — «Давай, звони…» — «Ага…»
Под самый Новый год — приперло: в городе ни капли «девяносто второго», за паршивым «семьдесят шестым» на заправках очереди в километр; уж на что виноградовская старушка-«пятерка» нетребовательна, но и ей, чтобы катиться, что-то в бак булькнуть надо! Пришлось отыскать засунутую в бумаги визитку:
— Алле! Виктор? Ой, простите, девушка…
— Это секретарь, добрый день. Что передать господину Мареничу?
— Виноградов беспокоит.
— Одну минуточку…
— А, Володя! Проблема? Понял… Приезжай, жду!
С того дня проблем с бензином у Виноградова не стало: кредитные карты «Нефтегазойла» принимались в любое время суток, почти на каждой АЗС и вне всякой очереди.
Разумеется, дружба дружбой, а…
— Послушай, Володя… Что ты посоветуешь? Тут такая ситуация…
Почему же не дать школьному приятелю дельный совет? Тем более — не как обойти закон, а напротив — как его нарушить? И чтоб интерес фирмы соблюсти? Маренич был достаточно умен, чтоб максимально использовать богатый опыт и неплохую профессиональную репутацию капитана милиции с десятилетним стажем: постепенно Владимир Александрович стал чем-то вроде приходящего референта при господине генеральном президенте…
Вскоре они, как говорится, «оформили отношения»: подписали договор, по которому гражданин Виноградов В. А. являлся «научным консультантом по проблемам текущей правовой практики». Договор с некоторой натяжкой Закону о милиции не противоречил, но позволял, не таясь, присутствовать на разного рода серьезных переговорах Маренича, общаться с его партнерами. Да и вообще — при постоянной способности капитана попадать в какие-то довольно-таки темные и авантюрные истории (того и гляди: если и не посадят окончательно, то уж из органов можно в два счета вылететь…) стоило и о «запасном аэродроме» подумать.
Как сотрудника фирмы его закрепили за служебной столовой, что было приятно, и предоставили право отовариваться на шиловским мелкооптовом складе, что было не только приятно, но и весьма выгодно: для своих там был фантастический выбор снеди по ценам позапрошлого года… Виноградов смог понять, что ощущал инструктор райкома КПСС, только что допущенный к спецраспределителю, — душа и желудок были умиротворены, казалось, что удалось наконец достигнуть компромисса между служебным долгом и возможностью обеспечить себе сносное существование.
Звезда «Нефтегазойла» стремительно восходила…
3
Мы не знаем, что с нами будет, где и как будет, но знаем точно, что этого может и не быть.
Обычно даже Профессору, при всем к нему уважении, курить в кабинете шефа не разрешалось. А тут дымили кому не лень — и сам Профессор, и Зайченко, и даже бледный Корзун, коротко стриженный мальчишка с растерянными глазами. В привычной атмосфере оперативного совещания Виноградов чувствовал себя достаточно уверенно, а вот Иван Иванович — тот страдал, то и дело заходясь кашлем и протирая слезящиеся глаза.
— Вы б хоть форточку открыли, — пожалел его капитан.
— А если подслушают? — подозрительно спросил Корзун.
Профессор махнул на него рукой:
— Делай, что старшине велят… Понадобится — и со стекол информацию снимут. На говоря уж о «закладках». — Он обвел широким жестом облицованные дубовыми панелями стены. — Всевозможные розетки и штекеры — идеальное место для радиомикрофонов и прочей гадости. — И, повернувшись к Ивану Ивановичу, добавил: — Извините. Забыл совсем.
— Ничего-ничего, уже легче, — вдохнул свежий сырой воздух Орлов и жестом поблагодарил всех за работу. — Что еще?
— А ничего. Давайте сначала, но по порядку… Под запись.
Виноградов расправил примятые листы блокнота, придвинул ручку и потер затекшую спину. Быстрым взглядом обежал присутствующих…
На кожаном диване в углу расположился Профессор — огромный рыхлый мужчина в очках. Дешевый костюм и помятый галстук позволяли безошибочно классифицировать их обладателя в качестве сотрудника правоохранительных органов. Они с Владимиром Александровичем вместе «топтали землю» еще вокзальными операми, и если Виноградов считался любимым учеником знаменитого полковника Храмова, то Профессор был — самым умным. И прозвище свое он заслужил — лучшего аналитика не существовало по обе стороны фронта… В растрепанной голове этого майора рождались такие оперативные комбинации, о которых впоследствии с дрожью и холодом вспоминали на нарах те, кто имел несчастье оказаться в сфере его профессиональных интересов. Но… начальству не нужны были скандальные процессы с суетой адвокатов, звонками «сверху» и постоянной заботой о том, чтобы ниточки преступных связей оборвались вовремя, не затронув тех, кто составляет гордость и оплот демократии. Нет! Требовался «вал» выявленных преступлений, постоянные цифры роста раскрываемости и «предотвращенки» — поэтому Профессора заставляли оформлять протоколы на мелких жуликов, спившихся продавцов и ночных сторожей, соблазненных складской тушенкой. И стало ему жить и служить — неинтересно. И начал он, по старой российской традиции, пить. И не просто пить — а спиваться, попал у начальства в разряд «плохих», отчего пить стал еще яростнее.
— Это лучшее, что можно купить в милиции за деньги, — шепнул Виноградов шефу, знакомя его с Профессором.
— Ты был прав, — подтвердил недавно Маренич данную Виноградовым характеристику. Всех их дел Владимир Александрович не знал, но догадывался — по уровню читабельности на вложенный фирмой рубль майор значительно превосходил все приобретения последних лет, включая казино и спиртовой заводик в Твери.
Польза была взаимной. Профессор вновь нашел себя, воспрял, сошелся опять с женой и на лето даже вывез семью на Канары. Не на все, конечно, лето — так, дней на десять… Но все же!
Внешне Денис Зайченко был полной противоположностью виноградовского коллеги — высокий, худой и сутулый, он всегда одевался дорого и шикарно. Закончив на два выпуска раньше тот же, что и шеф, экономический факультет, он некоторое время прозябал в аспирантуре, потом без особого успеха занимался туристическим бизнесом, после чего нырнул наконец под крыло своего более удачного однокашника. И теперь, в должности заместителя генерального, а проще — главного администратора, обрел все, о чем мечтал: квартиру, почти новый БМВ, много шикарных вещей и выпивки. Что же касается женщин, то с этим у Дениса проблем не возникало никогда — был он, без сомнения, хамом, но хамом чертовски обаятельным, так что и обижаться на него казалось вроде как неловко… На некоторых, правда, чары не действовали, пару раз, даже на памяти Виноградова, доставалось ему по морде — и в обоих случаях Денис воспринимал это с неподдельным и искренним возмущением. В сущности Зайченко был незаменим в «высоких» кабинетах стареющих дам и при организации разного рода презентаций и банкетов.
А вот Корзун был чертовски похож на Дениса — почти копия, только чуть поменьше коньяка и значительно больше спорта: костюм из того же магазина, прическа… В свои двадцать три он был болезненно самолюбив, храбр по неопытности, по той же причине нахален — и в целом вполне справлялся с обязанностями начальника службы безопасности фирмы.
Из них всех Иван Иванович Орлов выглядел самым тихим и беспомощным — типичный аппаратчик, «промокашка». Да и чего ждать от рядового инженера, оставившего когда-то родной НИИ ради мелкой должности в райкоме партии? Когда уже встававший твердо на ноги Маренич взял его к себе, многие воротили носы: зачем? почему? И только пара человек знала — был в жизни инструктора райкома Орлова поступок! Что в августе девяносто первого, после тех победных ельцинских указов, после запрета коммунистической партии, когда ее лидеры или попрятались по норам, или принялись исступленно каяться, он вместе со старушкой, помнившей еще тридцать седьмой и «ленинградское дело», пробрался среди бела дня в свой райком и под носом у милицейского поста спалил половину учетных карточек! На всякий случай. В ожидании репрессий… В фирме Орлов оказался человеком не лишним, с людьми работать умел и любил.
С Виноградовым они подружились.
— Итак… Что мы знаем точно? — Владимир Александрович размашисто отчертил широкую графу. — Первое. Тридцатого, в четверг, из сейфа Виктора пропадает семь тысяч баксов. Время — с полдевятого до девяти вечера. Входная дверь и сейф не взломаны, а вскрыты ключом. «Пальцев» нет, больше ничего не пропало — действовал профессионал…
— Это уже выводы! — подал голос Профессор.
— Согласен. Дальше… Вечером четвертого пропадает сам Виктор. И это уже посерьезнее.
— Надо определиться! Если одно с другим связано, то… — Зайченко нервно щелкнул зажигалкой. — Черт!
— Подожди ты… Попробуем сначала по обстоятельствам исчезновения.
— Хорошо. — Денис наконец прикурил и затянулся. — Я побывал в гостинице у Мейера. И он, и жена подтверждают, что Виктор ушел около одиннадцати, пешком. Собирался домой — он звонил от них Лене своей, сказал, что поймает такси и через полчаса приедет…
— Под балдой?
— Да нет… Мейер говорит — по бокалу красного за ужином… Он, ты же знаешь, не любитель…
— Как был одет?
— В смысле?
— Ну — что в руках? Документы какие были? — Виноградов понимал, что интересует Профессора: человек ii костюме из Парижа и с радиотелефоном в руке запросто может стать соблазнительной жертвой для любых хулиганов и просто шпаны с Невского. А если он еще и выпивши…
— Тут такое дело… Они с Мейером за город с утра ездили — русская экзотика, березки, баньки… Так что, кстати, и про эту заваруху с Белым домом узнали, только вернувшись. И одет был Виктор соответственно — джинсы, куртка…
— Поэтому и Женьки не было, — вставил Зайченко. Шеф с немцем у «Астории» вышел, а тот Ленку домой повез, так чтобы потом прямо в гараж.
— Он меня сам отпустил! — обиженно поджал губы Корзун. — Я за ним еще пяти утра не было заехал. А потом: за рулем сто километров…
— Успокойся! Никто тебя пока не обвиняет… Так что там — деньги, документы?
— Ну, паспорт у него всегда с собой — заграничный… Кредитка «Америкэн экспресс»… А денег точно не было! Шеф у меня, прежде чем отправить, «пятеру» взял — на тачку.
— Та-ак… Что в гостинице? Драки, скандалы в тот вечер были?
— Нет. Ничего. Швейцар его запомнил — вид уж больно дачный… Говорил — ушел, а из двери он не выглядывал.
— По двадцать седьмому? Двадцать восьмому? Пятому?
— Я сам по этим отделениям ездил, — кивнул Корзун. — Ничего! Менты говорят — ни задержанных, ни трупов…
— Ла-адно… Значит, вот что в первую очередь сделаем…
— Да подожди ты! Не забегай вперед.
— А это при всех вариантах надо. — Профессор глянул на Виноградова из-под очков. — Во-первых — группу к Ленке. Чтоб круглосуточно охраняли — ее и дочку… По полной схеме: квартира, парадная, подходы!
— Троих хватит? — оторвался от пометок Корзун.
— Смотри сам… Да нет, пожалуй, человек пять надо. И пару машин…
— А что я ей скажу? — застонал Зайченко. — Она и так…
— Твои проблемы. Далее. Все объекты — на осадное положение: офис, склады, магазины и все остальное. Стационарные посты — сдвоенные, ментов подключайте. Сюда посадите резервную группу… Мишку нашли?
— Да.
— Вот, его ребят! И еще там — с ОМОНа, с «захватчиков»…
— Может быть, две группы? На всякий случай?
— Пожалуй… Да, пусть будут две! На все возможные телефоны — автоматические определители номеров. Проинструктируйте персонал, звонки фиксировать…
— АОНов не хватит, — задумался Орлов. — И раций бы еще пяток… Но ладно, это я сейчас пошлю — купим.
— Что у тебя вообще есть в хозяйстве? — поинтересовался у Корзуна Владимир Александрович.
— Три «Макарова», одиннадцать газовиков… Пять жилетов — но три из них армейские, неподъемные! И по мелочам: шокеры, дубинки, наручники, — перечислил начальник службы безопасности.
Глупых вопросов никто не задавал — присутствующие знали, что все это законно, лицензировано и получено благодаря связям Профессора раньше и дешевле, чем в других охранных структурах Питера.
Виноградов не любил, в принципе, оставаться на вторых ролях, но стоило признать — если капитан считался всего лишь наперсником и приятелем шефа, то Профессор был мозгом и ангелом-хранителем всей фирмы. Менять тут что-то было сложно, да и бессмысленно… Тем более что на суммах выплат это почти не отражалось.
— Хорошо. Все — в дело! Бандитов нашли?
— Да, — кивнул Корзун. — К двум один из них обещал быть.
— Сам?
— Конечно! Я в двух словах намекнул…
— По телефону? — застонал Виноградов. — Надеюсь…
— Как Профессор учил: условной фразой, сигнал тревоги…
Видно было, что начальник службы безопасности не удержался и трепанул что-то от себя, но сейчас было не до воспитательной работы.
— Ла-ладно…
— Давай, Профессор, заканчивать семинар. Дело делать надо, а то опять по кругу пошли. — Виноградов иногда уставал от излишней академичности коллеги, сказывалась и профессиональная ревность.
— Хорошо. Я сейчас буду предлагать версии. Потом прикинем, что по каждой из них нужно сделать. Когда. Кому. Все коррективы — в рабочем порядке. Готовы?
— Поехали!
— Первое. Самое бредовое… Виктор решил нас всех послать и смотался… ну, скажем, в Штаты. Или куда там? В Грецию? В Польшу?
— Ерунда! В таком виде?
— И без денег?
— А кредитная карта? Сколько у него там? А, Иваныч?
— Не знаю… — с сомнением пожал плечами Орлов. — Можно уточнить, конечно… Ну и, понимаешь… Здесь все свои… Ксива-то здесь осталась!
Виноградов знать не знал, но догадывался, что шеф, подобно большинству предусмотрительных российских бизнесменов, озаботился приобретением некоего солидного документа с собственной фотографией и всеми положенными печатями, свидетельствующими о том, что предъявитель сего документа является полноправным гражданином какого-нибудь неброского государства — Аргентины там, Италии, ну, на худой конец, Польши или Буркина-Фасо… Стоило это удовольствие не так уж дорого — от пяти до двадцати тысяч долларов. Натурализоваться с этой «липой» в Штатах или Германии дело было дохлое, но чтоб в случае чего покинуть родные пределы — вполне!
— Что — в фирме были срывы? Хреновое положение?
— Да нет… — задумчиво почесался Зайченко. — Я бы уж точно был в курсе.
— Кредиты гасили, с налогами разобрались… Нормальная ситуация, — уверенно подтвердил Орлов.
— Наезды? — повернулся Виноградов к начальнику службы безопасности.
— Ты бы знал! — резонно возразил Корзун.
— Личное? — поинтересовался Профессор.
— Да ничего из ряда вон… Насколько мне известно, — Иван Иванович был другом семьи, и тут ему можно было доверять.
— И тем не менее! — подвел первую черту Профессор. — Свяжитесь с «Америкэн экспресс», дайте знать, что украдена карточка… Номер знаем?
— Да.
Постарайтесь выяснить последнее движение по счету и попросите взять на контроль попытку платежей.
— Будет сделано.
Какие визы у него открыты? Я имею в виду наш загранпаспорт.
— Немецкая, шведская, штатовская многократная… Да, эстонская!
— Виноградов, у нас есть кто-нибудь в транспортной?
— У нас все есть.
— Хорошо! Пусть проверят по кассам — авиа, железнодорожным, через порт… Заказ билетов на Маренича В. К. Ну и прочее — по полной программе. Фотография есть?
— Откатаем на ксероксе… А кроме наших, другие международные линии? «КЛМ», «САС»? — подал голос Корзун.
— Ну что ты спрашиваешь? Только родился? Владимир Александрович научит, что делать…
— А если у него все-таки еще один иностранный паспорт был? На другую фамилию? — спросил Корзун с обидой в голосе.
— Тогда придется искать через таможню, погранцев, обслугу… Для этого фотографиями и страхуемся, — примиряюще пояснил капитан.
— Та-ак… Больше по этой версии — все! Нет?
— Наверное, — откликнулся Виноградов. Остальные промолчали.
— Поехали дальше. Допустим, шефа выкрали. И держат. Или уже убили…
— Типун тебе!.. Кто?
— Ты меня спрашиваешь? Может быть, те, кто сейф взял… Или совсем другие…
— Кстати, о сейфе…
— Это отдельный разговор, Профессор… Потом!
— Ага. Понял… — И, сминая паузу, продолжил: — Допустим, Виктора выкрали. Значит, или следили, или его кто-то сдал. Из своих. Кто был в курсе его поездки с Мейером?
— Да все были в курсе! — вскинулся Зайченко. — Я, например.
— Я тоже знал, в принципе, — потер подбородок Орлов, — но…
— Тут получаюсь крайний — я! — вскочил Корзун с места. — Я и знал, и я фактически последний с ним общался.
— Если не считать Мейера…
— А Кожин знал? — вновь повернулся к Виноградову Профессор.
— Не по адресу… — Капитан перевел взгляд на начальника службы безопасности.
— Нет. Не знал! — твердо ответил Корзун. — Он сейчас и Уренгое на комбинате. Под контролем.
— Как договаривались. С первого, — кивнул Виноградов. — Завтра прилетают.
— Час назад парни, которые к нему приставлены, отзванивались. Без эксцессов, ведет себя, конечно, нервно, но…
— Так это он с сейфом? Точно? — подался вперед экспансивный Зайченко.
— Посмотрим… Завтра, Бог даст, определимся…
— Я говорил, что это он! Вот поверьте, и шефа эта сволочь подставила! — Денис терпеть не мог второго заместителя и даже в лучшие времена не особо это скрывал.
— Осади! — Виноградов не уважал, когда танцуют на могилах, и счел необходимым остудить пыл Зайченко. — И ты мог. И Иваныч. И Корзун…
— И ты сам! И Профессор!
— Я не мог, — покачал головой Виноградов. — Я в Москве был. Мятежом занимался.
— Ах да… — с искрой заинтересованности блеснул очками Профессор. — Ну и как там? Расскажешь? Потом, когда с делами закончим? Время будет…
— Расскажу, конечно. Если интересно.
— Спрашиваешь! — возмутился Профессор, однако думал уже о другом. — Ла-ладно… Сейфом тогда пусть Виноградов и занимается, он начал. Помощь нужна?
— В рабочем порядке.
— Хорошо. Следующая версия. Если шефа «грохнули»… Смысл?
— Месть. Заказ чей-нибудь, например конкурентов. Ошибка…
— Просто шваль уличная, под горячую руку! — продолжил Орлов перечень возможных мотивов.
— Кто-то из окружения… Допустим, что шеф что-то узнал и тот человек потерял бы все… — желая выглядеть объективным, подхватил Корзун.
— Да-а… Если случайное убийство — тут попроще. Морги? Справочное ГУВД? Больницы?
— Проверяем постоянно. Ничего похожего.
— Нужно «напрячь» участковых и пусть вместе с нашими людьми прочешут все чердаки, подвалы — хотя бы в районе гостиницы и его дома. Шпану пусть потрясут, ну и все прочее. Возьмешь на себя?
— Куда ж деваться, — кивнул Виноградов.
— Но ведь могли и по пути… И вообще…
— Без ориентировки по городу и области…
— Да если и пустить информацию — все равно никто толком заниматься не будет. Сейчас тысячи людей в розыске. У нас же и трех суток не прошло после исчезновения.
— Все равно в органы обращаться придется.
— Куда ж деваться, конечно! Но пока все равно заявление не примут… А! — обреченно махнул рукой Орлов. — Ленку жалко…
— Да не ной ты раньше времени! По другим мотивам — есть у кого что сказать? — спросил Профессор, оглядывая всех.
— Не знаю.
— Личных счетов вроде не было… Конкуренция? Да нет, кажется, все вопросы нормально «разводили»…
— Это Кожин! Точно его дела! Если кража его — то и все остальное тоже!
— Профессор, может, действительно… моим ребятам… ну… вывезти его — в лесок? А? — Чувствовалось, что ничего ужасного в своем предложении Корзун не видит. Этакая невинная детская жестокость, роднящая балованных сынков из богатых семей и воспитанников строгой «малолетки».
— Непонятно? Решено же — сначала Виноградов… Потом посмотрим! — Профессор, когда надо, умел быть жестким. — Пока остается только через бандитов, но это я сам… Если убили. И если похитили тоже… Ну и через этих параллельно! — Он кивнул в сторону Большого дома. — Тут тоже Виноградову придется…
— Да уж… — Ни для кого не были секретом сложные взаимоотношения капитана Виноградова с ребятами с Литейного. — Ладно…
— Смысл похищать? Обычно ведь выкуп требуют, еще что-то…
— Да, а тут все-таки уже вторые сутки… Те же должны понимать, что мы могли сдуру уже в ментовку сунуться…
— О-хо-хо! Не вяжется что-то.
— Мать-перемать! А если нотариаты, юридические консультации перекрыть? Вдруг там насчет квартиры, то-да-сего?
— Мысль хорошая. Но чуть опоздала — на годик этак.
— Почему это?
— Это тогда можно было только через консультации все оформить, и было их раз-два-обчелся, по пальцам пересчитаешь! А сейчас? Одних частнопрактикующих нотариусов больше, чем постовых на улице… Вези любого на дом, или еще куда. Были бы деньги!
— Да-а… Что ж делать?
— Ну, мы с Виноградовым — определились. А вам? Вам — ждать. И не суетиться пока!
— Когда опять собираемся?
— Завтра, я после работы подъеду, если ничего экстренного не накопаем. Володя, сможешь?
— Нам три дня дали выходных.
— Отлично!
— Да, вот еще! — спохватился вдруг Зайченко. — А менты его забить не могли? Ну там — задержали, он «дернулся», начал права качать. А потом они концы в воду?
— Ну что ж… — Профессор сделал себе пометку и закрыл блокнот. Виноградов, а за ним все остальные сделали то же самое. — Мы тут с коллегой еще чуть-чуть покумекаем…
— Хорошо. Счастливо оставаться. До завтра! — Все, за исключением Владимира Александровича, потянулись к выходу…
4
Есть и такие, которые… служат своей жадности; эти худшие из всех.
Если представить себе «Нефтегазойл» схематически, то, как и большинство устойчивых систем, он напоминал некую пирамиду. На вершине ее безраздельно властвовал Сам Генеральный Президент, в миру г-н Маренич. Чуть ниже располагались четверо: директор корпорации Орлов, Денис Зайченко — заместитель Генерального по всяким суетным вопросам, главный администратор, или, как он любил кричать, когда были срывы, депрессии, «прислуга за все», еще один заместитель — Кожин, отвечавший в фирме за коммерцию и, так сказать, соцкультбыт, а также милейшая женщина — главный бухгалтер Екатерина Ивановна, которая в последние полгода, впрочем, постоянно болела, и даже балансовый отчет ей возили на подпись домой — и такое положение вещей в известной степени устраивало обе стороны.
На следующей ступеньке лестницы располагались Корзун, Шилов, начальники многочисленных отделов и служб, президенты дочерних фирм и директора иногородних и иностранных филиалов. В самом низу — многочисленный штат охранников, водителей, рабочих, клерков… В этой схеме Виноградова и Профессора можно было бы изобразить некими кудрявыми маленькими существами со стрекозиными крылышками, что порхают заботливо у головы Генерального и нашептывают в его сиятельные уши всякие полезные вещи.
…Оставшись один, Владимир Александрович отодвинул исписанный блокнот и достал из портфеля безликую картонную папку с объяснениями. Первой была подколота докладная записка охранника, из которой следовало, что тридцатого сентября, в двадцать один час ровно, прибыв по сработавшей сигнализации в корпус № 2 фирмы, он обнаружил открытую входную дверь. Проследовав внутрь, увидел, что находящийся в комнате переговоров сейф также вскрыт, распахнут и при «визуальном осмотре» — Виноградов хмыкнул — оказался пустым. Никаких других нарушений охранник не обнаружил, сразу же по телефону попытался поставить в известность руководство, а затем, по согласованию с присутствовавшим при этом Кожиным, вызвал милицию. До приезда наряда и оперативно-следственной группы обеспечивал охрану места происшествия… и так далее.
Владимир Александрович сделал по старой сыщицкой привычке несколько пометок на большом листе бумаги, а затем взял следующее объяснение. Начальник склада мелкооптовой продовольственной торговли Шилов писал, что где-то между полдевятого и девятью часами вечера того же тридцатого числа закончил работу, запер и сдал под сигнализацию закрепленное помещение, после чего прошел в соседний двор, в корпус № 2, чтобы передать генеральному директору Мареничу образцы поступивших товаров. Продукты передал Мареничу во внутреннем дворе, в комнату для переговоров не заходил.
Пометок на «рабочем» виноградовском листке прибавилось. Владимир Александрович перешел к тому, что сообщил Борис Иванович Кожин. А Борис Иванович писал почти слово в слово то, что было в первом из прочитанных объяснений: находясь в главном офисе, в двадцать один час приблизительно, услышал сигнал тревоги и вместе с охранником прибежал во второй корпус. Дверь и сейф обнаружены вскрытыми, поблизости никого видно не было. Так как Маренич, Корзун и Зайченко только незадолго перед тем уехали и связаться с ними было невозможно, он, Кожин, взял ответственность на себя и дал указание вызывать милицию. Наряд приехал через десять минут… и так далее.
Денис Зайченко — почерк у него был крупный, нервный — пояснил, что после окончания совещания у шефа он ушел из корпуса № 2 вместе с Кожиным и Корзуном, потом вместе с Корзуном уехал, а позвонив в охрану фирмы в начале десятого, узнал о краже из сейфа. Вернувшись в офис, сделал письменное заявление от фирмы, которое потом подписал шеф, и вместе с Шиловым присутствовал при осмотре места происшествия в качестве понятого…
Дальше следовали: ксерокопия заявления, копия протокола осмотра, милицейская справка, несколько других бумажек.
Виноградов соединил все это скрепкой так, чтобы исписанный им самим лист оказался первым… Начиналось самое интересное: общение с фигурантами.
— Ну, рассказывай!
— Да чего… Я ж уже писал… И следователю потом… смущенно пожал плечами охранник. Они стояли вдвоем посреди дворика, и капитану приходилось задирать голову, чтобы следить за выражением лица этого парня.
— А теперь мне. Пожалуйста. — Улыбка у Виноградова получилась такая, что охранник поежился. — Будь любезен.
— Ну… Когда сигнализация сработала…
— Стоп! Давай сначала. У тебя суточный график?
— Да. С десяти до девяти. А в двадцать два выходит второй, чтоб в ночь не одному.
— К восьми часам кто здесь оставался?
— Здесь?
— Да, в головном офисе.
— Я был… И Володя Шилов. Больше никого.
— А во втором корпусе?
— Ну, там совещание было. Маренич, потом Корзун, Зайченко, Кожин.
— И дальше? Поподробнее.
— Где-то в полдевятого, может чуть позже, Шилов ушел, и почти сразу же появились те, кто у шефа был… И Корзун сказал ставить второй корпус на сигнализацию, ну, в смысле, что шеф уехал.
— Ты сразу же поставил?
— Да. Это прямо при Женьке Корзуне было, он как раз в дежурке расписывался в книге!
— Допустим… А потом? Все нормально?
— Да, сигнализация «схватилась» сразу, без проблем… А то иногда бывает…
— Я знаю.
— Вот… А потом Женька с Зайченко уехали, минут через десять.
— Не сразу?
— Нет. Денис все суетился, у него что-то там срывалось… Он даже в дежурку забегал, звонил, не мог дозвониться.
— А почему не от себя?
— Не знаю, — пожал плечами здоровяк.
— У него же там телефон — фирменный, с трубкой дистанционной, с автодозвоном. Зачем же из дежурки звонить?
— Не знаю. Я с Корзуном во дворе был… А потом они сели в машину и уехали.
— А Кожин?
— Он как вернулся от шефа, так, по-моему, сразу в кладовку ушел. И спустился, когда нас двое осталось. Минут без десяти девять.
— И что делал?
— В смысле? Ничего… Вынес пять упаковок пива, из представительских… Но он имеет право! Мне так объяснили, что…
— Все правильно. К тебе — никаких претензий!
— Ну! Он мне эти упаковки даже дал подержать, пока с ключом возился, — замок в машине заело. Потом открыл, попросил двигатель послушать, ну и вообще…
— А ты в машинах сечешь?
— Ну-у, кое-что понимаю! Он, кстати, тоже звонить бегал, сообщить, что задерживается.
— В дежурку?
— Да. Я ж ему сказал, что Денис… Точно! Вспомнил! Зайченко не мог свою трубку японскую найти! Поэтому и звонил от нас. А Женька сказал, что это, наверное, Иваныч ее опять куда-нибудь запихал… Точно!
— Видишь, как здорово! — хлопнул по плечу охранника Виноградов. — Вот что значит — мы с тобой хорошо друг друга дополняем.
— Ага! — расплылся в улыбке польщенный парень. Кожин не поверил сначала, но тоже трубку не нашел, поэтому и звонил из дежурки… Первый раз не дозвонился, потом мы зажигание выставили… Кстати, когда он второй раз пошел звонить — тут сигнализация и сработала!
— Да ты что!
— Ну! Мы все сразу бросили — и туда, на второй корпус…
— Хорошо хоть вдвоем!
— Еще бы! Кожин, конечно, не боец, но… У меня — газовый ствол, у него тоже — свой, личный оказался. Все-таки!
— Конечно… Через сколько вы там были?
— Да через минуту. Ну — полторы, от силы! Он даже машину не запер — сразу рванули.
— А пока улицу перебегали — автомобилей каких-нибудь подозрительных, людей…
— Нет, следователь спрашивал. Из-под арки точно никто не появлялся, а по пути… Нет. Ничего не заметил, — понурился охранник.
— Следы? Еще что-нибудь?
— Нет. Сразу было видно — дверь тяжелая, металлическая. Приоткрыта. Мы сразу внутрь: в туалете никого, а больше из помещений — «предбанник» и комната переговоров. Никого! Спрятаться негде…
— Я знаю. — Виноградов прекрасно представлял это крохотное помещение, использовавшееся обычно для нерекламируемых встреч.
— Вот… Сейф — настежь. Пустой. Замок вроде не сломан.
— Да, судя по всему, и дверь, и сейф открыли ключами, — доверительно поделился информацией Владимир Александрович.
— Похоже… Но точно знал, что брать, ни ящики, ни столы не тронуты. Магнитофон, копировалка, телефоны… Все на месте.
— Маренича пытались найти?
— Нет! Он же еще ехал тогда, а радиотелефон им отключили…
— Давно?
— Еще летом… Ну а что? Кожин тоже начальник. Он и велел милицию вызвать. И правильно, по-моему!
— Абсолютно! — кивнул капитан. — Ты молодец. Хватка есть. И мозгами работать умеешь… Ладно, с этой историей разберемся — и еще поговорим с тобой. Но сейчас — чтоб как умерло! Понял?
— Нет вопросов!
Вообще, сказать человеку приятное не так уж сложно. Это не требует каких-то особых временных или материальных затрат, но эффект зачастую дает великолепный, особенно если не слишком кривишь душой. Впрочем, мысль эта была задолго до Виноградова и значительно более элегантно высказана одним видавшим виды испанцем — тем удивительнее, что мало кто возвел ее в жизненный принцип.
— Так ты зайдешь, ваше благородие? А то ведь уеду…
Перехватив взгляд Владимира Александровича, невесть когда возникший поодаль Шилов выбросил изломанный окурок и, не дожидаясь ответа, скрылся в темном проеме.
— Иду! — отозвался в пустоту капитан и, попрощавшись с улыбающимся охранником, направился вслед очередному «фигуранту»…
Шилова в «Нефтегазойле» уважали за исключительную деловую порядочность, знание людей и способность не теряться в присутствии власть имущих — будь то кавказские «авторитеты» на иномарках или инспектор местного пожарного надзора. Начав три года назад со взятой «на комиссию» упаковки голландского маргарина, он стремительно «раскрутился», пошел в гору, и кое-кто даже прочил Шилова на место заместителя по коммерции. Некогда почти убыточный, его склад теперь приносил стабильную и вполне ощутимую прибыль, несмотря на то, что часть товара отпускалась своим по цене закупочной и даже подчас ниже.
Пил Шилов только дешевые портвейны, не курил, магом не ругался, верхом литературы считал роман Энрике Бурдовеса «Смерть под израненным кактусом» и внушительных размеров критические статьи Топорова…
Мало кто знал, что карьеру свою Володя Шилов начал экспедитором на областной овощебазе, по молодости и сопливости своей сел, честно оттрубил свой «шестерик» в архангельских лесах и вынес оттуда стойкую и глубокую неприязнь к людям в форме, язву и стремление покинуть родину с суммой, достаточной для безбедного существования где-нибудь в теплых тропиках. Он легко переносил подтрунивание окружающих по поводу вечно затрапезного вида, питался принесенными из дому бутербродами — и копил, копил, копил свободно конвертируемую валюту.
К Виноградову он относился неплохо, чувствуя в капитане что-то не до конца милицейское.
— Пытать будешь? — поинтересовался Шилов, когда тяжелая дверь склада закрылась за последним на сегодня покупателем.
— А надо? — в свою очередь спросил Владимир Александрович, запихивая в сумку оплаченную по оптовой цене снедь. — Как скажешь.
— Присаживайся. Чифирнешь?
— Давай.
Склад представлял собой тесный сводчатый подвал, сухой, с облезлыми кирпичными стенками и парой мощных запыленных ламп. Продукты были здесь повсюду — в шкафах, на стеллажах и поддонах, штабелями не вскрытых коробок и россыпью заползали на одинокий письменный стол, нависая над входом и путаясь под ногами. Ориентироваться в этом бедламе мог только хозяин да работавшая с ним до недавнего времени жена — сейчас она ходила на сносях и в «Нефтегазойле», естественно, не появлялась.
— На меня думаешь? — Пробуя дымящуюся жидкость, Шилов держал металлическую кружку обеими руками, не боясь обжечь загрубелые ладони.
Виноградов пожал плечами.
— Зря! — Шилов вздохнул и замолчал.
— Расскажи, как было. С конца дня…
— Ну как… Я уже домой собирался — шеф звонит. Попросил пару упаковок «Варштайнера» и еще чего-нибудь для какой-то бабы из мэрии… По внешним связям, кажется. Не знаю, не суть… Я подобрал, все запер и пошел к нему. По пути этих встретил — ну, Кожина, Дениску и пацанчика твоего, «казака-разбойника»!
Виноградов хмыкнул, ему было известно, что начальник службы безопасности знал, что Шилов не принимает его всерьез, и страшно на это обижался.
— Шеф уже в машине сидел, заводился. Я жратву отдал — и все, привет. Домой ушел. А он со свистом мимо. На своей тачке.
— Ну?
— Что — ну?
— Тезка… Ты зачем вернулся? А?
— Эх, начальник… Все-то тебе знать надо! Ты про протокол?
— Ага. Ты ж там понятым обозначен?
— Да… Ладно! Ирка, жена, меня послала. На склад, за картошкой.
— За чем? — оторопел капитан. — За чем?
— За картошкой! — Шилов встал и поманил за собой собеседника. — Вот. — В крохотном закутке между штабелей с маринованными шампиньонами прятался большой фанерный ящик, почти доверху наполненный корнеплодами. Центнера два, если не больше. — Запасы на зиму — тепло, не сыро…
— Шеф знает?
— Никто не знает.
Виноградов кивнул.
— Понятно… Маренич бы за такое овощехранилище… А почему во второй корпус пошел? — Капитан прикинул: тезка живет у Витебского, туда полчаса, обратно… Вполне возможно.
— А я что — без глаз? Машина ментовская на улице, охранник суетится…
— Убедил! — махнул рукой Виноградов. — Пошли допьем — остынет.
…Владеть собой Корзун не умел совершенно.
— Вы это в каком смысле?
— В самом прямом. Почему у меня нет твоего объяснения?
Для беседы с начальником службы безопасности пришлось вернуться в кабинет генерального — собственный корзуновский недавно залило со второго этажа, а в других помещениях постоянно сновал народ.
— Вы что — меня подозреваете?
— А у меня есть основания?
— Не знаю… — Парень был растерян и обижен, Виноградов видел это. «Ладно, пусть учится…» — решил.
— Итак… Маренич на склад при вас звонил?
— Да. Он Шилову велел книги какие-то занести… Я особо не слушал.
— Та-ак… Потом закончилось совещание…
— Да. Мы втроем пошли в офис.
— Дверь кто запирал?
— Шеф сам.
— Без проблем?
— Конечно. Иначе бы сигнализация не «схватилась», и боец ее при мне ставил, там на пульте рычажок и контрольная лампа…
— Я видел. Когда возвращались, кто-нибудь навстречу…
— Да. Шилов… Мы еще немного в офисе побыли, а потом Зайченко ушел. А Кожин остался.
— А почему не сразу уехали?
— Владимир Саныч, тут такое дело… Мы с Дэном должны были с бабами встречаться. В полдевятого. Да задержались у шефа. Вот Зайченко сразу и кинулся к телефону, «стрелку» перебивать. На девять.
— А почему он в дежурку звонить бегал?
— Вот уж чего не пойму!.. Он сказал, что куда-то «трубка» его подевалась, но тут вот что странно: мы когда уже после всего вернулись, часов в одиннадцать, она на месте была! Точно! И я ею пользовался, и все…
— А Зайченко когда в дежурку заходил — он там один оставался? Не помнишь?
— Черт его знает! Один, наверное… Точно! Один! Кожин где-то тихарился, а я во дворе с бойцом… Вы думаете, он мог сигнализацию того?
— Мне нравится ход твоих мыслей, коллега. Ну-ка еще!..
— Мы в Катькин садик к девяти приехали, девок не было — смотались, наверное. Чуть подождали, потом Дэн на всякий случай решил в фирму позвонить, может, они на связь выходили… а потом плюнули на все и вернулись в офис. Вот тут и закрутилось…
— Почему там баксы оказались? Обычно же…
— Случай! Чистая невезуха — стечение обстоятельств: Кожин что-то купить должен был, шеф в банке деньги получил в обед, привез. А что-то там в последний момент «не срослось», как обычно у этого клоуна. Человек должен был к восьми приехать, мы его, собственно, и ждали во втором корпусе. До полдевятого просидели зазря — шеф Кожина отодрал, как чушка последнего… Тот клялся, божился — мол, завтра с утра, кровь из носу! Мудак! Ну и оставили деньги на ночь — Маренич торопился, не стал их туда-сюда в главный корпус таскать… Знать бы!
— Значит, про деньги в сейфе знали Зайченко, ты, Кожин?
— И сам шеф! — сыронизировал Корзун.
— И сам шеф, — согласился Владимир Александрович, складывая в папку бумаги…
А вот с Зайченко удалось переговорить только под конец дня: Виноградов почти силком вытащил его из-за руля:
— Саныч! Времени — ни минуты! Люди в «Астории» ждут, будет скандал международный…
— Денис, родной! Всего два слова… Ты когда с совещания пришел насчет кожинской сделки…
— Да хрен с ней, с той историей! Плевать на баксы! Ты скажи, про шефа есть что-нибудь? Нет?
— Нет ничего. Нету!
— Ну так и занимайся делом! Ищи! Мы тебе деньги за что платим?
— Пошел ты… Сядь! Сядь, тебе говорю! — рявкнул Виноградов так убедительно, что Денис разом стих и довольно внятно ответил на все интересовавшие капитана вопросы: да, кабинет он обычно не запирает — там воровать нечего, тем более чертову уйму денег тратят на этих охранников-дармоедов… да, трубку телефонную тогда не нашел — обычно он ее в верхний ящик стола прячет, на всякий случай, а тут она в среднем оказалась, но, кажется, он там после совещания искал, хотя и не уверен… нет, он не обращал внимания в дежурке, стоит на втором корпусе сигнализация или нет, это не его, заместителя генерального, проблема… и вообще. Кожин — бездарь и козел, если бы не его «пролет» с покупкой комнаты, шеф бы не снял деньги и не оставил их в том долбаном сейфе! И дело тут не в деньгах — плевать на них, невелика сумма, и вот что с Виктором — это действительно…
После того как Зайченко, взревев всеми лошадиными силами «Баварских моторных заводов», умчался делать для фирмы очередной миллион, Владимир Александрович вновь побеседовал с Корзуном, потом провел почти час в бытовке грузчиков, несколько раз прошелся до второго корпуса и обратно, остановившись в конце концов посреди двора.
Завтра должен был вернуться Кожин, но уже сейчас Владимир Александрович был уверен, что «вычислил» негодяя. Оставался сущий пустяк — заставить его признаться…
5
Я прошу Вас замолчать и говорить то, что случилось, а не то, что было…
Наступивший день начался со лжи.
— Да что ты, Леночка, что ты! Он только вот час назад звонил из Таллина… — Денис приглашающе махнул Виноградову, ловко придавил пальцем кнопку телефонной трубки, отключаясь от собеседницы, и пояснил:
— Жена шефа… Уже достала!
После чего вернулся к прерванному разговору:
— Да нет! Не накручивай ты сама себя! Первый раз, что ли?.. Да я сам к тебе на Юго-Запад прозвониться не могу по полчаса!.. Ну что ты все — интуиция, сердце! Смотри, накаркаешь… Хорошо! Понял я, понял! Если позвонит — передам… И охране оставлю информацию… Все! Пока!
— Но она же не дура, — уже почти спокойно прокомментировал услышанное Виноградовым Денис. — Бабы — они чуют все, как кошки…
— Ничего?
— Абсолютно… Просто сумасшедший дом: все разыскивают Маренича, всем он нужен… Мейеры телефон оборвали, завтра шведы… За кредит по бензину надо рассчитываться. Да вообще куча всего!
— А что сделано?
— Ты меня спрашиваешь?
— Ладно-ладно… Сам уточню. Извини.
— A-а… Ерунда! Знаешь, хорошо бы… Может, шеф сейчас загудел у какой-нибудь суки драной, блин, кувыркается там с ней… Болт на все забил! А мы суетимся?
— Это уже было. «Шведская спичка», рассказ такой — не читал?
— Не помню…
— Классика. То ли Чехов, то ли еще кто-то… Да не в этом дело.
— А в чем? — вздохнул Зайченко.
— Мы же это тоже отрабатываем. Но вряд ли тут то, о чем ты говоришь. Ты сам его лучше знаешь… Похоже на Виктора?
— Нет.
— Вот и я думаю… Кожин здесь?
— Здесь! — оживился Денис. — Все — как ты просил…
— Да ну?
— Точно! Прямо с поезда — сюда. В офис. Сидит один в комнате… Мать честная!
— Что такое?
— Уже десять? Ты прямо сейчас к нему?
— He-а… Пусть еще «погреется».
— А можно я… поприсутствую? А? — В глазах Зайченко забегали злые искорки. — Ты уверен, что он расколется?
— Посмотрим, — пожал плечами Виноградов. — Попробуем… А насчет тебя — нет! Я, знаешь, и секса группового не любитель, а тут…
— Ладно. Не спорю… А то Корзун все в бой рвался — вывести в лес, яму выкопать!
— Это грубо. И, как говорили в одной книжке, «не по-европейски». Тем более что при таком раскладе я, например, признался бы даже в изнасиловании шиловского попугая… Толку. Как он ведет себя?
— Ну — как… Поесть попросил, пару раз в сортир рвался… Все меня или шефа хочет увидеть. Но «быки» — строго по инструкции, никаких разговоров!
— Пишет?
— Да чего-то там такое…
— Ничего, пусть пока старается! В туалете-то за ним смотрели?
Денис злорадно улыбнулся:
— А они его не пустили. Чтоб терпел — привыкал!
— Мудаки! — побелел Виноградов, — Ублюдки! На хрен! И «быки» эти долбаные, и ты сам! Тебя кто этому учил? Я? Профессор?
— Са-аныч!
— Я тебе что говорил, а? Что? — Капитан был настолько взбешен, что Зайченко на миг пожалел, что охранники далеко и не услышат, если вдруг…
— Ты успокойся, Саныч!
— Я тебя, сука, чему учил? Если человек — говно, накажи его! Разори! Убей, в конце концов! Но не унижай! Не у-ни-жай, понял?
— Я понял, Володя… Понял!
— Пошел ТЫ…
Виноградов подхватил сумку и вышел, громко хлопнув дверью.
…Кожин стремительно поднялся навстречу Владимиру Александровичу:
— А где Виктор?
— Иди… Отлей! — Борис Иванович не решился подать капитану руку, поэтому Виноградов, не глядя на него, обошел стол и уселся спиной к окну. — Я приказал — там пустят.
Глядя в спину измученного ожиданием коммерсанта, Виноградов досадливо поморщился — игра получалась грязная. Не по-по-джентльменски. Существовали вещи, которые он не позволял себе даже в щенячий период милицейской карьеры, а уж тем более после всего… Пропадал азарт охотника, кураж — ему теперь было просто жалко этого несчастного, запуганного и униженного мужика, что, безусловно, мешало работе.
В принципе, на оперативном жаргоне это называлось «подогрев» — подозреваемого приглашали в отделение, мурыжили час, два, три в коридоре, не объясняя причины и отделываясь поначалу вежливыми, а затем все более резкими репликами, иногда подсаживали кого-нибудь из «своих». Мимо проводили скованных наручниками бандитов, носили коробки и ящики с конфискатом, — и когда бедняга, перебрав в уме все свои мыслимые и немыслимые прегрешения, осознавал собственное ничтожество по сравнению с колоссальным аппаратом государственного подавления, холодным, равнодушным и беспощадным, вот тогда за него и принимались всерьез.
Срабатывал этот старый как мир милицейский прием отнюдь не всегда — человек искушенный, прошедший, скажем, тюремные «университеты», на такую дешевку не ловился, но…
Виноградов пролистал пачку исписанных Кожиным листков — отчеты об истраченных за год суммах. Представительские командировочные… По указанию Владимира Александровича коммерсанта «озадачили» — попросили подробно расписать, куда девались выдававшиеся ему деньги, и деньги, по меркам простого милицейского капитана, немалые. Владимир Александрович наметанным глазом бывшего обэхаэсника, «бэха», с ходу усек пару скользких и явно «ловимых» позиций… Да-а, нечестен, неискренен был перед фирмой господин Кожин. Приворовывал помаленьку… Одних этих бумажек было бы достаточно для того, чтобы под зад коленкой, без выходного пособия…
— Ты будешь мной заниматься? Да? — Борис Иванович покончил с физиологией, собрался и, суда по всегдашней наглой улыбочке, выбрал линию поведения.
Жалости к нему у Виноградова больше не было.
— А шеф не придет? — Лицо Кожина выражало искреннее облегчение интеллигентного человека, с тем чтобы вместе — ну вы же понимаете! — разрешить возникшее недоразумение.
Владимир Александрович молча покачал головой.
— Жа-аль… Тут, видишь ли, Володя, такая ситуация… Некоторые расходы, как бы сказать, ну… В общем, Маренич в курсе — туда, сюда, и я не знаю, все ли тебе можно говорить, как сотруднику, так сказать, органов…
Обычно разговорчивый, Виноградов молчал, и это выводило собеседника из себя.
— Ну хорошо. Хорошо! Грешен! Но это наши с Виктором дела, личные! Понял? Я ему все объясню. И верну! При наших с ним отношениях эти — ну сколько? Двадцать? тридцать тысяч? — тьфу, ерунда! Он бы и так дал… А насчет договора с «Гортрубопроводом» — там все чисто, пусть не думает, это Зайченко с Орловым договорились, чтоб меня подставить! Посмотри Володя, посмотри — я написал…
Кожин торопливо вытянул из стопки один из листков и сунул его почти под нос Виноградову.
— Вот! Сам смотри!
Владимир Александрович аккуратно поправил растрепавшуюся стопку. Положил сверху протянутую коммерсантом страницу. Еще раз медленно подровнял бумажные края. После чего двумя длинными движениями крест-накрест разорвал исписанные листки.
— Ты что? — опешил Кожин.
Виноградов брезгливо отправил отчеты в корзину.
— Видишь ли, Боря… — капитан заговорил медленно и задумчиво, обращаясь, казалось, в первую очередь к самому себе. — У меня сейчас очень тяжелое положение…
Вот к примеру! Приводят ко мне в ментовку очередного жулика — вроде тебя.
— Саныч!
— Заткнись. Не перебивай… Я его, само собой, «колю», как у нас говорят, по самую жопу, пардон за грубое слово. И вопрос не в том, скажет он правду или нет, вопрос в том, когда и как это произойдет. То есть… Имеется два варианта. Первый. Клиент — дурак полный, упертый до невозможности. Каждый раз его приходится за уши тянуть, прижимать со всех сторон… Так на такого и времени, и нервов угробишь уйму, а значит — что? И отдача соответственная! Он мне жизнь осложняет — и я ему ее же, по максимуму. Тут масса нюансов: и операм в тюрьму позвонить можно, и судье намекнуть… Да мало ли чего!
Кожин слушал молча, и Виноградову это нравилось. Он почувствовал — возвращается уже полузабытый, терпкий вкус оперативной работы.
— Но есть и второй вариант. Более распространенный… Ведь в конечном итоге весь наш уголовный процесс — это сделка. Ты мне — «расклад» на себя, я тебе — подписку о невыезде вместо ареста. Ты мне своих подельников, я тебе — хорошую камеру и лишнюю передачку от жены. Ты мне пару новых эпизодов, а я в ответ — приговорчик по минимуму, «ниже низшего»… А?
— Ну, мы же не в ментовке…
— То-то! — поднял вверх указательный палец Владимир Александрович. — То-то и оно! С одной стороны — кайф: ну помучаюсь с тобой час, потом уйду домой… Скажу — не раскололся, извините. Занимайтесь сами! Обидно, конечно, удар по престижу, но… В конце концов, мне Виктор за это деньги не платит! Правда ведь?
Кожин непроизвольно кивнул.
— Пра-авда… Так что выговор мне не объявят и звездочку не снимут. И разбирайся ты сам с корзуновскими дебилами — как хочешь!
— В смысле?
— А в смысле — это меня не касается! Корзун начальник безопасности, пусть работает. Как умеет…
— Это же животные, Виноградов! Скоты!
— Странно… — пожал плечами Владимир Александрович. — Я тут краем уха слышал, в апреле, когда надо было долги получать с «Интербензина», — они вас вполне устраивали. И, говорят, вы особо смаковали тот визит домой к москвичу… Помнишь, Боря, ты еще смеялся, что он не мог полчаса пиджак правильно застегнуть от страха… Ась?
— Виногра-адов!
— Что — Виноградов? Что? Вы сами всю эту сволочь выкормили. Разве не так? Вот и расхлебывай! А я только рад буду. Потом посажу их, собственноручно… после того как твой труп найдем.
— Володя, я не понимаю…
— Поймешь, когда паяльник в заднице зашкворчит, — равнодушно отмахнулся Владимир Александрович. По множеству неуловимых и необъяснимых признаков он понял: все, дело сделано. Клиент созрел. — Шутка!
Кожин неуверенно засмеялся:
— Нет, но послушай…
— Пошел ты! Я ж самым умным тебя считал, после Виктора… Самым интеллигентным среди всех этих торгашей… Сколько раз цапался то с Зайченко, что с этим райкомовцем «из бывших»! Кожин, говорил я им, Кожин! Только на нем, я говорил, фирма держится, и нечего копать под парня… Знаешь, сколько раз они меня пытались на тебя натравить?
— Знаю! — мстительно прошипел Борис Иванович. — Они же сами, сволочи…
— А ты мне прямо в душу насрал… — На глазах у бывшего лучшего опера Управления заблестели почти настоящие слезы. — Эх, Боря!
— Но Володя… Но послушай!
— Вот что. Хватит! Поступим так… Я расскажу тебе, как все было. Если что — подправишь. Потом будем думать, как из этого дерьма вылезти… Но гляди, блин! Чтоб только трое — я, ты и Маренич, понял? Шеф сам приказал — чтобы без всех этих Орловых, Денисов… Вы что с ним — давно? Друзья?
— Да я с Виктором… Эх! — ухватился за соломинку Кожин. — Я с Виктором! Он же помнит! Э-эх…
— Ну, моли Бога за шефа. Я бы на его месте… — уже спокойно и назидательно покачал головой Виноградов. — Впрочем, хозяин — барин, его деньги — ему и решать.
— Да уж тут такое дело… — самодовольно усмехнулся Кожин.
— Все вернешь?
— Верну!
— Все семь тысяч?
— Какие… Какие семь тысяч? — расслабившийся было коммерсант опешил и потянулся к корзине с бумажными обрывками. — Почему семь?..
— Да забудь ты об этом дерьме. — Виноградов небрежно сплюнул на остатки кожинских отчетов. — И не делай из меня дурака, хорошо?
— Володя, ты что — сейф имеешь в виду? Но я тебе клянусь…
— Чем клянешься?
— Да чем хочешь? Христом-Богом, детьми своими! Маминым здоровьем!
И с этой секунды он перестал существовать для Виноградова — есть поступки и слова, которые он никогда не простил бы самому себе, а не только другим.
— Слушай меня внимательно, падла. Сейчас я расскажу тебе, как все было. Точнее — как это будет доложено шефу… Он не станет просить доказательств, признаний… Если не сумеешь перед ним оправдаться — твои проблемы… Да, войдите!
В дверях «нарисовался» самый мерзкий из всех охранников — Слава, семипудовый коротко стриженный дзюдоист с остатками ушей на приплюснутом черепе:
— Ты скоро с ним?
— Не «ты», а «вы»! — тихо прорычал Виноградов, с трудом сдерживая довольную усмешку: на часах было уже без пятнадцати, Слава появился точно по сценарию, и роль свою, простую, хотя и со словами, исполнил вполне прилично. — Выйдите вон!
— Могу и выйти… — равнодушно пожал плечами охранник. Переступил с ноги на ногу и добавил: — Корзун велел. Когда закончите лясы точить, его — к нам. Тут есть желающие с пациентом… хе!.. побеседовать…
— Ничего, подождете! — бросил в закрывшуюся дверь Виноградов и наклонился к Борису Ивановичу: сейчас главное было не упустить момента. Для таких слизняков вполне годились старые как мир, шаблонные приемы. — Успокойся, Боря… Успокойся. Пока я здесь — все будет хорошо…
— Знаешь, такой стишок есть… — Кожин говорил отчетливо, хотя и почти не открывая рта. — «У попа была собака, он ее любил… Она съела кусок мяса, он ее…» Так вот… Один умный писатель сказал, что в этой поганой жизни можно быть только попом. Или собакой. Или куском мяса… Четвертого не дано. Господи, в каком же я дерьме!
Чувствовалось, что Борису Ивановичу страшно, больно и очень жаль себя — такого умного, тонкого и несчастного человека, попавшего в беду. Капитан прекрасно понимал Кожина: не так уж давно, посаженный в камеру Большого дома, он сам прошел через нечто подобное… и чуть было не купился, да, честно говоря, купился — потом долго и трудно выпутывался из расставленной тем опером ловушки… Ладно, дело прошлое!
— Боря… Виктор не верит, что ты был в этом деле главным. И я с ним согласен… Это твой шанс, Боря!
— Дай мне поговорить с шефом, а?
— Дам. Конечно. Как только ты скажешь, куда вы его дели…
— Кого дели?
— Падла, тварь негодная! — Виноградов навис над Кожиным и заорал, брызжа слюной и почти касаясь его оплывшего лица. — Если с Мареничем что-нибудь сделали — я тебя, гадина, лично в куски порву! понял? Ты у меня к бандитам в руки сам попросишься! Понял?
— Володя! Володенька… Я не понимаю! — Коммерсант плакал, боясь поднять руки к дрожащим мокрьм губам. — Я не знал!
— Знал, сволочь! Все знал! Хочешь, я тебе скажу, как было? Хочешь? — Не ожидая ответа, Владимир Александрович встал и прошелся по комнате. — Мы тебя вычислили — насчет сейфа… Это было не так уж сложно, дело техники! Ты про такую штуку слышал — «поле переговоров»? Нет? Элементарно! Любой звонок по радиотелефону фиксируется — номер абонента, продолжительность… А иначе как все эти «Дельтателекомы» и прочие штучки-дрючки оплачивать? Обычно раз в три месяца — счет… да что тебе элементарные вещи объяснять! Догадался? Нет? — Это был самый рискованный момент допроса: Виноградов отчаянно блефовал, любая неверная интонация могла разрушить все, что удалось достичь. В одну сторону звонки действительно отслеживались элементарно — это если звонили с радиотелефона. А вот если кто-то вызывал абонента «Дельты»… Оставалось надеяться, что Кожин уже достаточно запуган и не слишком силен в беспроводной связи. — Вижу — по-онял! Так-то… Ты ж мои контакты в «чека» знаешь? Зна-аешь! Я денег дал — совсем немного! — и ребята залезли в компьютер, сняли информацию… Проще простого: кто с кем сколько говорил во столько-то часов в таком-то районе, допустим, с такого-то телефона, принадлежащего фирме «Нефтегазойл». Нет! Конечно… Само содержание разговора никто не записывает — все-таки тайна корреспонденции, то-ce… Видишь — я тебе даже не вру, хотя мог бы наплести… Дальше объяснять?
Кожин сидел, уткнувшись лицом в скрещенные на столе руки. Это была не лучшая поза для диалога, но капитан продолжал:
— Я Виктора просил самому ничего не делать. Подождать… Он, бедняга, меня не послушался, видимо, не знаю уж как, когда, но все это тебе высказал. Может, на совесть твою понадеялся? А?
— Он мне ничего не говорил…
— Врешь! Я даже догадываюсь, когда: в пятницу вечером, перед твоим отлетом на комбинат!
— Он мне ничего не говорил…
— Может быть. Может быть… Значит, ты сам догадался — ребята ведь в Уренгое жестоко опекали. Не так, как обычно? Да! Логично! Ты понял, что шеф если и не знает, то о чем-то догадывается, каким-то образом обманул охрану, дал сигнал своим дружкам в Питере… Сволочь! Где Виктор?
— Я не знаю… Он ничего не говорил…
Виноградов почувствовал, что коммерсант впадает в ступор. Это было лишнее.
— Жить хочешь?
— Они меня все равно убьют… Убьют…
— Точно. И знаешь когда?
Кожин поднял на Владимира Александровича глаза.
— Я тебе скажу… Они очень скоро тебя убьют. Может быть, даже сегодня. Почему? Элементарно! Ты сейчас для своих друзей опасен. И не нужен… Допустим, ты мне ничего не сказал. И даже допустим, что я охранникам-дебилам не дал тебя тронуть… Просто — отпустил! А? И где у них гарантия, что ты не сегодня, так завтра, послезавтра не заговоришь? Или допустим, что мальчик этот честолюбивый сам дурную инициативу проявит и без моего ведома тебя куда-нибудь в лесок вывезет… а там ты все скажешь, будь спокоен! А? То-то и оно… Поэтому я на месте твоих друзей тебя бы «грохнул». Не откладывая.
Борис Иванович опять заплакал.
— Жалко себя? Жа-алко… Есть другой вариант. Во-первых, ты мне даешь расклад. Полный. Потом мы берем тебя под охрану — думаешь, почему ты еще живой? А? Потому что тебя вовремя из города эвакуировали, дурашка! — Виноградов импровизировал от души, и у него, кажется, получалось. — Семью прикроем… Пойми! Нам главное — время выиграть, выйти на них, «перетереть»… А когда все кончится, ты уже ни для них, ни для нас не опасен будешь! В принципе, можно будет даже такое условие поставить — твоя безопасность. Виктор придумает что-нибудь…
Кожин глядел на капитана, не отрываясь, впитывая каждый звук его вкрадчиво-рассудительного баритона.
— Из фирмы, конечно, придется уйти, сам понимаешь… И машину шеф отберет… Но — ладно! Это уж вы с ним между собой решите… Да ты же умный мужик, Боря! С нуля начнешь — поднимешься, а потом, со временем…
— А что с шефом? — Щеки Кожина порозовели, он уже принял решение.
— Плохо с Виктором, — доверительно вздохнул Виноградов, — плохо… Пропал Виктор. Третий день.
— Это не я.
— Знаю… Извини уж, что так «наехал». Переживаю я за него очень.
— Да понимаю. Какие уж там извинения! — Кожин уже почувствовал себя почти Виноградовеким партнером. — За главного — кто? Орлов?
— Ага. Они на пару с Зайченко. Разорвать тебя готовы…
— Сволочи… Володя, поверь — с шефом я бы договорился, объяснил бы все! А с этими…
— Боря, я все понимаю! Поэтому я сказал — без меня ни-ни! Короче… Вот даже как сделаем: о результатах нашего с тобой разговора никому ни слова! Согласен?
— Конечно! А если…
— Обойдутся! Под мою персональную ответственность. Но давай так: ты мне говоришь все, как было, а уж что им докладывать — это вместе решим. И что дальше делать… Сейчас главное — доказать, что в исчезновении шефа ты ни при чем, остальное — хреновина, дело десятое. В конце концов, семь тысяч баксов…
— Семьдесят.
— Что — семьдесят? — переспросил Виноградов, задерживая палец на крохотной кнопке карманного диктофона.
— Там было семьдесят тысяч. Долларов… — приняв решение, Борис Иванович уже любовался собой и своей ролью. — Видишь, Володя, даже тебе эти негодяи не доверяют. Используют — и выбросят…
— Да-а… Вот гады!
— Конечно! Ты выслушай, как было…
И Виноградов приготовился слушать, уточнять, подбадривать, ловить на мелочах и высказывать сочувствие.
6
Лисичка-сестричка съела братца-кролика. Братец-волк съел лисичку-сестричку. В такой обстановке нельзя забывать о соловье-разбойнике, нельзя закрывать на него глаза.
История, собственно, оказалась достаточно банальной: Борис Иванович Кожин не был доволен жизнью. Его не устраивало собственное положение в фирме, положение одного из первых лиц — но не первого… Не устраивала зарплата — огромная по обывательским меркам, но несопоставимая с доходами того же шефа или, к примеру, их партнера, банкира Зенкевича… И если поначалу трехлетняя «Волга» и квартира на Пороховых казались бесценным даром великодушного Виктора, то теперь они воспринимались уже всего-навсего как оскорбительно мелкая подачка из миллиардных прибылей «Нефтегазойла».
Кожин считал, что имеет право на большее.
«Липовые» счета и мелкие взятки от сторонних организаций за выгодный маркетинг, продажа на сторону неучтенных кредитных карт и просто «изъятия» из кассы — все это не могло решить проблему кардинально. И тут судьба свела Бориса Ивановича с неким Виталиком — парнем хватким, не жадным, стремительно влезавшим со своей небольшой «акционеркой» в тесный мир топливного бизнеса. Как вскоре понял Кожин, прокат грузовиков и торговля бензином были для его нового знакомого занятием не основным и далеко не самым прибыльным. Несколько раз они неплохо посидели в «Тройке», потом для почина Кожин продал ему несколько тонн питьевого спирта под видом технической некондиции, а «верхушку» оставил себе… К концу лета на их совместном счету было уже много кое-чего, кое-чего такого, что, безусловно, огорчило бы Маренича и его окружение.
Виталик Кожина понимал. Уважал. Ценил.
И ничего удивительного не было в том, что именно к Борису Ивановичу обратился он с предложением, суть которого сводилась к следующему…
В принципе, основная «тема» Виталика и его коллег — металлы, недвижимость. А горюче-смазочные материалы — так, для души. Он, Виталик, думал и там и там успеть, но сейчас время такое — не успевает. А совсем от затеи отказываться жаль, дело прибыльное, на подъеме… Кому-то из молодых поручить — нет, не потянут. Хватка нужна, опыт, связи и, безусловно, порядочность! Так вот, не согласится ли Кожин взять бензиновое АОЗТ «под себя»? Все на законных основаниях: протокол собрания, он — генеральный учредитель и директор, перерегистрация в мэрии, выписки, справки… И «контора» ведь не голая — счет в банке, на складе спирт, тот самый, оборудования еще на пару миллионов. Крутись, разворачивайся, «поднимайся»! Условие одно — доля чистой прибыли лично Виталику. Без всяких ревизий, проверок — тридцать процентов, целиком полагаясь на порядочность Бориса Ивановича. А если не получится — что ж, невелика потеря…
И Кожин согласился. Но, будучи человеком осторожным, оговорил конфиденциальность этой сделки и на всякий случай, на первое, разумеется, время «Нефтегазойл» решил не покидать — пока еще собственное дело начнет плодоносить, а тут, как-никак, страховочка! Виталик особо не спорил, формальности все взял на себя, и через неделю Борис Иванович был уже полноправным владельцем фирмы: с печатью, расчетным счетом и даже лицензией на внешнеторговые операции.
А потом вдруг… Пришли к нему домой трое здоровенных бугаев в драповых пиджаках, с одинаково переломанными носами, представились сотрудниками какого-то «специального» отдела банка, но не того, что значился в реквизитах, переданных Виталиком, а другого — солидного, мощного, с красивым и знакомым по телерекламе названием. Молодые люди корректно, грамотно, с документами продемонстрировали Борису Ивановичу: фирма его, полноправным и полноответственным владельцем которой он является, несколько задолжала банку по кредитам — сущие пустяки, «лимонов» сто пятьдесят нашими да в валюте — тысяч сорок «зеленых»… Когда платить будем?
На робкие попытки Кожина объяснить, что денег он в глаза не видел, ему резонно пояснили: мы же ваших дел не знаем, может, вы в сговоре? Брал кредиты не Виталик — брала фирма! С нее и спрос. А фирма — это теперь вы, очень приятно познакомиться…
Вот тогда Борис Иванович и понял — все, «кинули»! Сунулся искать своего молодого партнера, того как волной смыло, с квартиры снятой съехал, в офисе — только недопитая бутылка «мартини» да початая пачка презервативов… В той, основной корпорации, которой постоянно козырял Виталик, пожимали плечами: ну был такой, давно уволили за ненадобностью. Какие претензии? Нет? Всего доброго…
— Не подпрыгивай высоко, иначе из-под тебя могут утащить землю, — грустно цитировал старого польского еврея, Ежи Леца, Кожин, в очередной раз напиваясь в одиночку, когда вся семья уже тихо спала, а почти еще не обжитая кухня наполняла ночь едким запахом луковых вязанок. Запах лука и близкого расставания — все нажитое: квартиру, машину, участок под Выборгом — предстояло отдать в погашение чужого долга. Так сказали «банкиры», а они, как ни крути, народ серьезный. Был еще выход — пойти к Мареничу, повиниться… Но Борис Иванович почему-то не спешил это сделать.
Как-то вечером неподалеку от Невского его посадили в огромный малиновый «мерседес» и отвезли за город, в кемпинг.
Обращались вежливо. Угостили кофе. А потом предложили простой и безболезненный способ рассчитаться — и не последним, нажитым с таким трудом, а малой толикой неисчислимых мареничевских капиталов.
— Вот такие дела, — сказал Виноградов, выключая магнитофон.
— А дальше? — Зайченко перестал потрошить очередной извлеченный из пепельницы окурок. Он утверждал, что эта привычка помогает ему сосредоточиться, сомнений это у окружающих не вызывало, равно как и положительных эмоций.
— Любопытно, — поджав губы, кивнул Профессор. — Любопытно.
Орлов и Корзун молча ждали продолжения.
— А дальше там еще полтора часа соплей. Короче, суть такая… О том, что тридцатого шеф снимет в банке валюту, те ребята знали. Кожин уверяет, что не от него, но, скорее всего, врет: нелогично получается. Скорее всего, так: он подставил под шефа «липовых» продавцов, у которых якобы была квартира — где-то прямо рядом со Смольным.
— Точно! На Суворовском! — поднял вверх палец Корзун. — Шеф сам ездил, и немцам понравилось… Пять комнат, потолки…
— Ага… Все детали прорабатывал Кожин, он и забил «стрелку» на вечер четверга — чтоб те «генеральную» принесли, а шеф сразу же бы и рассчитался…
— Они должны были дарственную принести, — поправил опять Корзун. — Хотели действительно сначала по генеральной доверенности, но… Мороки больше, да и вообще…
— Знаешь, я так думаю — там не только владельцы, там и квартира «липовая» была, из расселенных, например, или дом под снос, — вздохнув, поморщился Зайченко.
— Но это ж сразу по документам!..
— Ты че — дурак? Никто и не собирался документы нести! Нужно было только, чтоб Маренич деньги снял!
— Да, по всей видимости… — продолжил Виноградов. — Шеф валюту привез, вы посидели, его подождали…
Так? Потом Кожин позвонил «продавцам», они сказали, что приедут завтра утром: это был первый сигнал, что все идет по плану, валюта на месте…
— Вот сука! — не удержался Денис. — Точно ведь звонил…
— Касса уже к этому времени была опечатана, Виктор, конечно, домой такую сумму не попер, закрыл в сейф… Сдал дверь под сигнализацию. Поговорил с Шиловым. Уехал… А Кожин вместе с вами уже был во дворе главного офиса. Первым делом — спер из денисовского кабинета трубку-телефон.
— Да ну?
— Именно. И с этим телефоном ушел к себе — не обращали внимания, из окна его кладовки двор как на ладони? Он убедился, что Денис с Корзуном уехали, отзвонился… Прихватил пиво, спустился вниз. Сунул по пути на место аппарат, потом «озадачил» охранника — насчет своей машины… Вот тут момент был рискованный — гад зашел в дежурку, сделал вид, что звонит по телефону, а сам… А сам — отключил сигнализацию! Вернулся во двор, «замкнул» на себя парня корзуновского: кто ж бросит в беде автолюбителя? Что-то они там чинили — зажигание, что ли…
— Уволю идиота! — прошипел начальник службы безопасности.
— Да ладно тебе… Потом Кожин опять пошел в дежурку, еще раз якобы позвонить — и щелкнул обратно тумблером. И сигнализация, естественно, сработала…
— Класс! Нет слов, — Прикрыв глаза, Профессор смаковал ситуацию. — Блестяще!
— Подождите… — Орлов почесал мокрую от пота переносицу. — Подождите… А дверь? А как они сейф открыли?
— Да! — поднял на Владимира Александровича ревнивые глаза Корзун. — Действительно?
— Ну вот в этом-то как раз ничего особенно сложного не было… Вы вторым корпусом как пользовались? Кому надо, тот ключи и брал от входа! Кожин говорит, что сделал дубликаты еще в середине сентября, сразу же после той встречи с «банкирами». А сейф…
— Разве это проблема? Ящик стандартный, куплен в магазине! Ну? Что — не подобрать? Да для профессионала…
— Все не так просто, Денис. У них времени было — ноль! Слишком жирно — подбирать ключи или там отмычки… А вдруг бы заклинило?
— Ну и?
— Иваныч, сколько было ключей от сейфа? Всего?
— Не знаю… Два комплекта. Или три? Это вон — Корзун должен знать, его хозяйство.
— Ну, во-первых… Сейф покупали, когда я еще не работал. Но если уж на то пошло… Одни ключи были у шефа, одни — у Орлова. И контрольный комплект — в охране, в моем собственном загашнике…
— Все?
— Все.
— Значит, не врет Борис Иванович… Орлов, ты помнишь, как сейф покупали?
— Да. Кожин, кстати, тогда еще не таким «крутым» был, просто вроде завхоза…
— Ага. Он его и привез из магазина. И один из четырех комплектиков ключей — а их обычно по четыре выдают, я звонил — на всякий случай заныкал. Еще в девяносто втором! Во как…
— Допустим… Надеюсь, главное он поведал?
— Бе-зус-лов-но! — с законной гордостью отчеканил Виноградов. Он пролистнул блокнот, нашел нужную страницу:
— Вот схема, Кожин сам рисовал… Тот кемпинг, где его вербовали. Названия, конечно, не заметил и адреса тоже, но описал подробно: два этажа, красный кирпич, веранда… Потом послушаете — на кассете все записано.
— А телефон? Которым они из машины пользовались?
— Разумеется.
— Давай! — загорелся начальник охраны. — Не проверяли еще?
— Здра-а-сте! Когда?
— Да, конечно… А может, сволочь, врет? Может, шеф и сейчас еще в кемпинге? — В голосе Орлова смешались сознание собственной наивности и некий намек на надежду.
— Иваныч! — застонал Виноградов. — Но я же тебе уже полчаса объяснял… Про исчезновение шефа он ничего не знал! Во всяком случае, ничего конкретного! Его же ведь первого числа на комбинат вывезли и только сейчас вернули… Да для него, если хочешь знать, шеф — единственная надежда! Вы же его без Маренича в клочки порвете, так?
— Так-то оно так… Но! Проверить все равно надо. Женя! Возьми у Владимира Александровича кассету и бумажку — и давай, доводи до конца…
— Не наломайте дров, — сказал Виноградов. — Не торопитесь! Мне сердце вещует: лучше с этим делом обождать, по поискам шефа все равно ничего не добьемся, только время потратим и силы. А на два фронта работать — в фирме возможностей нет, либо деньги возвращать, либо шефа…
— Владимир Александрович! Ты свое дело сделал классно, спасибо тебе… — В голосе вмешавшегося Зайченко зазвучали хозяйские нотки, которые терпеть не мог капитан. — А дальше мы уж как-нибудь разберемся… И почему ты, например, исключаешь, что они, допустим, узнали о подозрениях относительно Кожина и похитили шефа, чтоб в случае чего обменять их друг на друга? А?
— Ерунда! — твердо отреагировал Профессор. — Зачем им Кожин? Проще и дешевле его грохнуть, как расходный материал. Это, очевидно, и планировалось, но мы опередили…
— Кстати… — пересилил обиду Виноградов, он опять чувствовал себя как использованная и отброшенная в сторону промокашка. — Кстати… Я гарантировал Кожину охрану!
— Это, конечно, это сделаем, — оторвался от переданной капитаном схемы Корзун. Затем посмотрел на оборот листка: — Телефон знакомый… Черт! Ладно, посмотрим. Надо будет сразу же…
Юный начальник службы безопасности напоминал играющего ноздрями, роющего землю копытом боевого жеребца — что-то вроде Холтоффа из шпионского сериала.
— Это очень серьезно — ты понял? — Профессор почувствовал озабоченность коллеги и поддержал Владимира Александровича. — Нам сейчас жизнь этого подонка так же дорога, как ему самому! Ясно?!
— Да нет вопросов! Я что — дурнее паровоза? Сделаем в лучшем виде: сейчас прямиком на квартиру, там запрем его, постоянный пост, рацию! Даже два человека — на всякий случай…
— И проинструктируйте ребят — чтоб клиент сам сдуру «ноги» не сделал, — заметил Иван Иванович. — Все вежливенько, культурно, но…
— И все-таки в главном Виноградов прав. — Профессор снял очки и потер усталые глаза. — Спешить тут нельзя. Надо сначала «пощупать» тот банк: кто за ним стоит, связи, «крышу», адреса первых лиц… телефоны послушать… понаблюдать плотненько хотя бы дней пять, еще кое-что провернуть!
— Я сегодня человечка своего в РУОПе озадачу. И насчет кемпинга… — Владимиру Александровичу всегда было приятно работать с Профессором, они давным-давно уже стали не просто коллегами, но — единомышленниками и друзьями. — Только надо аккуратненько!
— Хорошо! — откликнулся Орлов, и по его лицу было видно, что он уже принял решение и на правах нового босса сделает все, чтобы добиться его воплощения в жизнь.
Виноградов внезапно поймал себя на мысли: что изменится лично для него, когда Иваныч окончательно займет президентское кресло? В принципе, ничего особенно плохого это не сулило, но…
— Хорошо! Наши уважаемые консультанты пусть продолжают свои… как вы их называете? да, мероприятия!.. А мы тем временем — по своим каналам… Корзун! Женя! А-у!
— Что? — Молодой человек с трудом вынырнул из тумана окружавших его победных видений. Виноградов с тревогой разглядел в серых запавших глазах отблески медный фанфар и автоматных очередей. Такие глаза бывают иногда у взрослых мальчиков, не доигравших в свое время и войну и в солдатики… — Что?
— Есть повод отличиться! — Умный Орлов тоже почувствовал состояние Корзуна, его жгучее желание обойти своих более опытных коллег, продемонстрировать, что и он тоже…
— Ладно… С этим определились. Что же по другим линиям?
— Мы еще раз прочесали «Асторию»: прислугу, кое-кого из постояльцев… Спасибо спецслужбе и ребятам из «Защиты» — помогали без всяких! Владимира Александровича и там знают — после его звонка…
— Короче! Результат?
— Все чисто! Действительно — ушел, никаких конфликтов…
— Бандиты? Проститутки?
— Нет. Отработано.
— Да он для них и не интересен был, вспомните, как он тогда оделся-то: куртка, джинсы, борода… Явный «совок», типа там художника, поэта — они иногда заходят в «интуристовские» гостиницы, чтобы с фирмачами на халяву «треснуть», — поддержал молодого коллегу Виноградов, уже знакомый с предварительными результатами поисков. — Тем более из номера Мейеров…
— А сами они, кстати?..
— Ничего нового. Я в присутствии Дениса разговаривал — и с «самим», и с «мадам»… «Попрощался, ушел, собирался домой… Пил немного…»
— Да! Для них исчезновение Виктора — удар, — заметил Зайченко. — Мы, конечно, ничего не говорили, но они догадываются…
— Насколько я знаю, Мейер финансировал строительство порта? И немецкие гимназии в России? И покупка квартиры… — Виноградов задумался. — А не может так быть, что кому-то не хочется…
— Ага! Заговор против семьи фабриканта! Кровавые интриги в бензиновой луже! — не преминул съязвить Корзун.
— Ну он, положим, не только фабрикант… Все-таки — национальный вопрос, экология…
— Стоп! Это — политика. Политикой я не занимаюсь! — поднял вверх растопыренные ладони Профессор. — И потом — при чем здесь шеф? Лично его смерть на финансовом состоянии Мейера, как я понимаю, не скажется?
— Практически никак, — в очередной раз пожал плечами Орлов. — Будут некоторые мелкие сложности — с правом подписи, счетами, но… Это все легко решаемые вопросы.
— Вот! Овчинка выделки не стоит. Другое дело — если это какие-то разборки на почве шоу-бизнеса: доля прибыли с проката, чьи-то интересы на кинорынке…
— Нет! — Реакция Ивана Ивановича была достаточно категоричной. — В последние три месяца никаких серьезных «наездов» не было, все вопросы решались… Пару раз наши бандиты «перетирали» с чужими…
Виноградов поморщился — ему было неприятно слышать этот полублатной жаргон:
— Вам виднее… Старые какие-нибудь заморочки не всплывали?
— Я понял! Мы проверим еще раз — и насчет кинобизнеса, кстати! — привлек к себе внимание Корзун. — Я вчера встречался… ну, вы понимаете с кем. Мы обговорили это дело, он обещал помочь, подключить все силы…
— Хорошо…
— Но пока — ничего! На них, бандитов, никто не выходил…
— А Виктора, кстати, инструктировали?
— Да. Он знает — кого в случае чего назвать, кем «прикрыться». Телефон учил…
— Ладно, — сменил тему Виноградов. — В эти проблемы я не лезу: жизнь отвадила. Надо либо ментом быть, либо бандитом — пополам не получается… Кстати! Женя! Тебя нужно похвалить: смотрю, усиление постов на объектах, АОНы… Молодец, оперативно!
Начальник службы безопасности расплылся в улыбке:
— Все офисы перекрыты, склады, типография! У начальства на квартирах такая охрана — звери! К денисовской жене массажиста не пустили, руку ему вывихнули…
Под общий хохот Зайченко подтвердил:
— Точно! Но ничего — скромнее будет…
— И на квартире у шефа тоже… Ленка больше не возмущается, кажется, начинает понимать.
— Да она с самого начала догадывалась! Да! Обрати особое внимание на переезды — выход из дому, дорога на работу, вход в офис… И вообще по городу — по возможности поменьше перемещений. Это — самое уязвимое.
— Точно-точно, Денис! И не улыбайся! — поддержал Виноградова Профессор. — В квартиру-то вряд ли кто полезет, а вот по пути… И не только вы, мужики, семья в первую очередь: в школу, в магазин, еще куда — только под охраной! Ничего, некоторое время придется потерпеть.
— Еще что сделано?
— Морги… Больницы — и такие, и психушки… — Впечатлительного Дениса передернуло. — Я лично все объехал, денег дал. И фото. Теперь постоянно отзваниваемся. Слава Богу, никаких результатов.
Виноградову стало жаль парня, но приходилось руководствоваться соображениями целесообразности:
— Отлично. Это останется под твою ответственность… Понял?
— Да. Сделаю.
— Что насчет баб? Помнишь, ты говорил…
— Тоже полный ноль. По записной книжке проверил, так, в столе покопались… Ничего! Была пара сомнительных телефонов, я тут кое-какие старые связи пощупал, Иваныч подсказал… Голяк. Дохлый номер!
— Придется поверить. Но ты все-таки еще раз проверь, может, какая-нибудь девка из «Рекламы-шанс». Или из ваших, издательских?
Последнее предположение было тут же отметено бурным шквалом единодушных возгласов:
— Не-ет!
— Я бы знал, разве у нас чего скроешь?
— Володя, ты ж моряк — помнишь «Первое правило», — осклабился от близости любимой темы Зайченко: — «Если хочешь жить в уюте, не… люби в своей каюте!» так, кажется, у вас говорят?
— Все, хватит… — отсмеявшись, вернулся к своим записям Профессор. — А то время позднее… Значит, что у меня? Ну, во-первых, по отделениям милиции: проверили книги доставленных, заявления… С участковыми и кое с кем из оперов перетолковали, тоже раздали фотографии — объяснили, что обижены не будут.
— Шум не подняли?
— Нет. Аккуратно. — Виноградов знал, что, если Профессор уверен, значит, это действительно так. — Все отделения в центре, потом рядом с домом шефа, по пути возможного следования… В общей сложности, двенадцать.
— Из семидесяти с лишним? — вздохнул Владимир Александрович.
— Для первых суток неплохо, — насупился Профессор. — Тем более что это не основное мероприятие… Так, страховка.
— Согласен.
— Параллельно задействовали и ребят из «гебе»: они через свою ментовскую агентуру прозондируют относительно самих наших коллег.
— В смысле? — не понял Денис.
— Ты же помнишь? Говорил о том, что могли и стражи порядка забить… или ограбить… Ну вот — мы это и отрабатываем! На всякий случай…
— А что по первой версии? Транспортной, так сказать?
— Проверили железнодорожные кассы — нет. В аэрофлотовском компьютере — тоже нет. Залезли в массив данных «Финнэйра» и «КЛМ» — на фамилию шефа ничего. Но продолжаем дальше работать — за спекулянтов билетных взялись, подняли таможенных знакомых… Ищем!
— Теперь я доложу, — как бы подводя итог совещания, произнес Орлов. — Относительно кредитной карты… На третье число оставалось семнадцать тысяч долларов, с того времени деньги не снимались — никаких данных о платежах. На всякий случай я от имени фирмы уведомил об утрате, они уже доведут до сведения своих кассиров.
— Прекрасно! И последний вопрос… Иваныч, у меня вся пресса «на товсь!» стоит — только дай сигнал. Сразу же по «Информ-ТВ», и телетекстом, и в газетах с фотографией опубликуем… И о розыске, и о вознаграждении… И завтра можно будет заявление подавать в милицию… Дашь указания? — Зайченко, судя по всему, признал старшинство Орлова и уже обращался к нему соответственно.
— Я звонил в Москву… Там пока очень не хотят скандала. Это может здорово ударить — и по банку, и вообще… Короче, они оставляют на наше усмотрение, но так, чтоб по возможности…
Виноградов догадывался о существовании некоих «москвичей», стоящих над Мареничем, но глубоко в эти вопросы старался не вникать, наученный горьким опытом: во многих знаниях многие печали… Тем более на его деятельность как сотрудника фирмы эти далекие и, очевидно, могущественные люди влияния не оказывали. Профессор, судя по всему, был более осведомлен:
— Хорошо им там говорить… И ведь так каждый раз, Иваныч!
— Ладно… Что мы выиграем, обратившись в милицию? А, Володя?
Виноградов вынужден был честно признать:
— Да немного… Легализуем свои мероприятия, потом больший круг сотрудников милиции вовлечен… Хотя, собственно, всем до балды: глобальных операций по этому поводу все равно никто затевать не будет. Так, формально для очистки совести.
— Понял. Все! С заявлением подождем. С прессой тоже… Завтра в это же время… Корзун! Останься…
7
Мирно текла деловая беседа,
Пахло ромашками с луга…
Два людоеда в процессе обеда
Дружески съели друг друга.
Они вышли из морга и молча направились через уставленный корпусами и хозяйственными постройками двор.
— Ну и слава Богу! — перекрестился Денис после продолжительной паузы. — В конце концов, было бы хуже, если…
Оспаривать это утверждение было глупо, и Владимир Александрович ограничился кивком. Зябко поправил поднятый воротник плаща. Вновь сунул руки в карманы.
В ранних сумерках было тихо и пусто, и с обрывка одинокого плаката белело злое и красивое лицо очередной «богородицы». Накрапывал ленивый дождик, а от двухэтажного пищеблока пахнуло чем-то очень несвежим… Виноградова затошнило, так что пришлось даже сделать несколько глубоких вдохов-выдохов, приступ прошел, оставив после себя ощущение тоски и усталости.
— Почти восемь… До метро подбросишь?
— Какой разговор, Володя! Прямо на работу отвезем.
Зайченко и Виноградов наконец очутились за воротами.
Охранник, куривший рядом с «БМВ», по выражению их лиц понял, что результат отрицательный, сноровисто открыл заднюю дверь, а сам нырнул на сиденье рядом с водителем.
Стремительно тронулись, раскидав из-под колес веер коричнево-мутной воды, и вскоре за окнами уже мелькали жилые коробки Гражданского проспекта.
— Не сердись, Володя?
— Да брось ты, Денис! Нормальный ход…
Виноградов действительно не имел никаких претензий: шел четвертый день поисков, активных и безуспешных, хватались уже за любую соломинку, и нервный звонок Дениса в шестом часу утра был воспринят почти с облегчением.
Тогда из пьяного, перемежающегося всхлипами и матом монолога Зайченко капитан понял только одно: нашли Маренича, мертвого, со следами побоев и пыток. Отвезли в морг больницы, он не запомнил имени какого святого, в новой-старой городской топонимике путался, только по описанию понял, о чем идет речь, нужно срочно ехать, что-то делать, убивать кого-то…
Транспорт уже ходил, и меньше чем через два часа Виноградов перед входом в приемный покой выслушивал почти протрезвевшего, мучимого похмельным ознобом и чувством вины друга и помощника шефа. Выяснилось, что ночью Денису позвонил один из «заряженных» им работников «скорой помощи» и сообщил: так, мол, и так, найден на Московском вокзале мужчина, похож по приметам. Документов нет, смерть предположительно наступила от множественных травм головы часов шесть назад… И Зайченко сам себе не мог четко сказать, почему он вот так вдруг сразу и бесповоротно решил — шеф! И почему кинулся к телефону, подняв, помимо Виноградова, Орлова, еще целую кучу народа и многострадальную мареничевскую Ленку… И почему вылакал в одиночку полбутылки «Абсолюта», хотя, собственно, это был самый мотивированный из его ночных поступков…
К моменту появления Виноградова все уже разъехались, и только виновник завязавшейся кутерьмы переминался с ноги на ногу под бетонным козырьком неподалеку от входа: ему было велено дождаться Владимира Александровича и получить очередную, причитающуюся персонально от него порцию пинков и оплеух.
— Это не он оказался. — Денис закончил рассказ и приготовился к худшему. Однако, вопреки ожиданиям, реакция капитана была вполне спокойной:
— Ладно, паникер… Пошли поглядим.
— Да ведь ходили уже… — робко простонал бедняга, в очередной раз представив холодное и страшное чрево трупохранилища.
Но Виноградов уже направился к обитой потертым дерматином, заляпанной годовалой грязью двери.
Действительно, все сомнения исчезли сразу же — то, что лежало на металлическом высоком столе, не было и не могло быть шефом: рыхлый, в каких-то лохмотьях, спутанные патлы спускаются к оскаленному рту, образуя подобие усов и бороды. Бледная маска лица в черных и фиолетовых гематомах. Владимир Александрович обратил внимание на торчащую из-под простыни руку: язвы, грязь, уродливые ногти вокзального бомжа… Он выглядел стариком, но медикам-профессионалам можно было доверять: покойник приходился почти ровесником господину Мареничу. И лысина опять же… Просто, одному из них повезло в жизни чуть больше, он имел возможность делать себе педикюр и не пить тормозную жидкость. Но неизвестно, кому сейчас было лучше.
…Переехали Дворцовый мост и свернули на набережную.
— Сегодня будешь?
— Нет. Дежурю до девяти, я предупреждал Иваныча.
— Ага… Ничего нового?
— Серьезно — ничего. Днем тут с одним человеком повидаюсь, может, что-нибудь уже прояснилось по тем ребятам… из банка.
— Понимаю… Вчера Корзун что-то шевелился, людей собирал.
— Да? Интересно… — Денис понял, что Владимир Александрович скорее встревожен, чем заинтересован. — И что?
— Не знаю! Ты позвони…
— Обязательно… Вот здесь! На углу останови.
— Счастливо, Володя. Еще раз извини.
— Ерунда. Бывает. Всего доброго, ребята! — попрощался капитан с водителем и охранником, выходя из машины.
…В промокшем дворе суетились, и Виноградов окончательно уверился: день, начинавшийся с морга, ничем хорошим закончиться не может. Скопление разномастных, выкрашенных в сине-канареечный, зеленый, а то и совершенно в неуставной цвет бежевой грязи, автомобилей, прокашливание их изношенных двигателей, прогоревшая бензиновая вонь… Матюги взводных… Возбужденные, злые лица автоматчиков… Все старое, вечно холодное и простуженное здание Отряда было заполнено звуками готовящейся операции: скрежетали замки дверей оружейных комнат, штатные пишущие машинки рассыпали поспешную дробь последних приказов, по этажам перекатывалась гулкая поступь сотен пар тяжелых, обутых в казенные ботинки ног.
— А тебе домой звонили! Жена сказала: уже уехал… Нормально! — Старший лейтенант Шахтин был в форме, на столе громоздилась кучка полученных им в отделении связи радиостанций и помятый после Москвы мегафон. — Сычев-то болен, и Витька нет — а остальные приехали…
— Что стряслось-то? Объясни толком.
— А ты не в курсе? Тут такие дела! — Шахтин уселся и, глядя на привычно стаскивающего с себя гражданскую одежду Владимира Александровича, щелкнул зажигалкой. Затянувшись и выдержав приличествующую случаю паузу, он начал:
— Чистое Чикаго! Наши вместе с гаишниками тормознули на КП в Лахте тачку — то ли «Мазда», то ли «Тойота»… не важно. Короче, микроавтобус. Проверили документы — в порядке. Саню Воронина знаешь? Из второго батальона? Ну тот, который мародера прихватил в мэрии? Во-во! Так вот он сунулся в кузов — посмотреть. А оттуда — в упор из автомата. И по глазам! Инспектора зацепило, потом еще одного…
— А наш чего? Живой?
— Какой там — живой! В упор, в лицо…
— От с-суки! — Виноградов разогнулся, оставив незашнурованным высокий грубокожий ботинок. — Взяли их?
— Можно сказать… Того, который Саню, — его почти сразу же наповал, когда вдогонку стрелять начали. Хорошо, мужики не растерялись: влупили из двух стволов! Так водитель на пробитом скате еще пытался что-то там такое изображать: за переезд рванул, выскочил…
— Ну? — поторопил Виноградов, заранее испытывая мстительное удовлетворение. — Ну?
— Догнали. Сейчас — в реанимации, жить будет, но плохо!
— Сказал чего?
— Не знаю. Наверное… Но ты послушай! Если б это — все!
Виноградов уже стоял, почти готовый, держа в руках кобуру и примериваясь, как ее сегодня надеть — поверх бушлата или в брюки. Этот мелкий бытовой вопрос вытеснял из головы другие, несравненно более важные и страшные мысли: о том парнишке, сержанте Воронине, отличившемся в ночном столичном бою, вернувшемся к матери веселым и счастливым победителем и нашедшем смерть на первом же заурядном патрулировании… о людях, хающих милицию с высоких трибун, и о других, таких же, недоумевающих постоянно — за что же этим бугаям деньги платят!., и о всех нас, с честью или без нее носящих форму, вечно бурчащих, недовольных зарплатой и начальством, но делающих свое дело, служащих одной из последних структур, подпирающих государство.
Все это можно будет осмыслить потом, на досуге — сейчас надо было заниматься делом.
— Что ты говоришь?
— Это — не все! Машину открыли — а в ней ни много ни мало: пять трупиков. Не считая того говнюка с автоматом.
— Сколько?! — это было уже слишком.
— Пять! Все связаны. И расстреляны. В упор! — Голос у Шахтина был усталый и озабоченный, он вообще был не из тех, кто любит попусту трепать языком, тем более шутить на подобные темы. — Во всяком случае, опера так говорили…
— Личному составу, выезжающему в распоряжение уголовного розыска, собраться в классе службы третьего батальона! Повторяю: личному составу, выезжающему в распоряжение…
Динамик повторил объявление и с достоинством смолк.
— Пошли!
Виноградов и Шахтин вышли из отделения и влились в густеющий по мере приближения к месту сбора поток офицеров и милиционеров:
— Привет, Саныч!
— Здорово!
— Привет, ребята!
— Товарищ майор! Мое почтение…
Виноградов замечал по множеству едва уловимых признаков — все в курсе, все готовы, все искренне переживают случившееся… Но в этой людской организованной массе не было рефлексирующих интеллигентов, она состояла из профессионалов, не позволяющих себе роскошь публичных истерик и воздевания рук к небесам.
— Товарищи офицеры! — На этот раз рядом с командиром отряда сидел седой, с красным нездоровым лицом и набрякшими от бессонницы веками мужчина. Добротный костюм, несвежая даже издали рубашка с галстуком. Замначальника управления, жизнью тертый сыщик. Зубр.
— Товарищи офицеры… Ориентировка до вас до всех, как я понимаю, доведена. Теперь дополнительная информация. Принадлежность машины и личность водителя установлены: микроавтобус принадлежит службе безопасности банка…
Виноградов вздрогнул, услышав название, уже которые сутки непрерывно крутившееся в мозгу.
— …и сидевший за рулем, некто Зеленцов, числится ее сотрудником. Нам он больше известен, правда, как один из боевиков «поволжской» преступной группировки. Ранее судим… Парни ваши при задержании, конечно, с ним поработали, но… — в голосе полковника не было осуждения, только некоторый отголосок профессиональной досады, — есть надежда, что скоро он сможет отвечать на вопросы. Комплексом оперативно-розыскных мероприятий удалось установить и одного из убитых ранее. Это некий Кривцанов Владимир, по кличке Чижик…
По залу прокатился сдержанный шумок: Чижика, одного из популярных в бандитской среде «старышевских» бригадиров, то есть удельных князей, поставленных лидером питерского преступного мира Александром Старышевым контролировать какой-либо объект или «линию работы», знали не только офицеры.
— Да-да! Тот самый Чижик…
Чувствовалось, что сыщик не торжествует: подобные смерти обычно предвещали начало очередной большой бандитской войны, только наивный обыватель мог надеяться, что это коснется только «группировок» и «ментов». Заместитель начальника управления обвел взглядом присутствующих, и Виноградову показалось, что умные большие глаза задержались на его лице чуть дольше, чем на других, высвечивая давнее: «Динамо», совместные тренировки, тот выезд на разборку с «тамаринскими»… С тех пор пути милицейского капитана и его окончательно выбравшего рискованную стезю тезки разошлись.
Чижик пошел своим путем, а Владимир Александрович «ушел», порвал связи с тем, что напоминало о лихом и азартном оперативном прошлом, стараясь приучить себя к спокойной жизни заурядного милицейского служаки, почти строевого офицера, твердо знающего, сколько ему осталось до льготной пенсии. И даже услышав от Маренича, что «крышей» его фирмы при разного рода недоразумениях с бандитами является именно Кривцанов, Владимир Александрович не попытался встретиться с ним, принял это как данность и постарался выбросить из головы. В нынешней критической ситуации, парализовавшей «Нефтегазойл» и вплотную коснувшейся Виноградова, они с бывшим товарищем действовали порознь, нарочито обособляясь один от другого: позавчера, столкнувшись под аркой, только вежливо кивнули, обменялись рукопожатиями — и расстались, чтобы не встретиться, как выяснилось, уже никогда…
— Личности остальных пока не установлены. По имеющимся данным, вся эта заваруха произошла где-то здесь…
Сыщик продемонстрировал часть карты города, обводя подагрической рукой участок: район нежилой застройки, складов, таксопарка…
— Поэтому принято решение: с привлечением вашего личного состава, по «горячим» следам проверить предполагаемое место совершения преступления, обеспечить свидетельскую базу, охрану вещественных доказательств и вообще… Может черт знает что случиться, поэтому без вас, парни, не обойтись. Выручайте!
Зал опять зашумел, на этот раз одобрительно: в этом элитарном милицейском подразделении оперативников уважали, тем более таких, настоящих…
— Товарищи офицеры! — потребовал внимания начальник штаба. — Значит, так… Я назову старших групп, скажу, кто к кому входит, определю закрепленные объекты. Позывные обычные, транспорт выделен…
— Слышь, Саныч! Эй! — Виноградова дернул за рукав присевший рядом инспектор из пресс-группы Витька Барков, трепач и философ. — Что покажу-у…
— Ну? — поинтересовался, отвлекаясь, капитан.
— Я с мужиками в Лахте работал… К самой пальбе не успел, правда, но зато снял все еще до прибытия группы из экспертно-криминалистического! Понял? Классно получилось! — Он продемонстрировал лежащую на коленях видеокамеру. — А в эфир пускать не дают!
— Покажешь?
— Ладно уж… — Ясно было, что Баркову хочется похвастаться и не перед кем-нибудь, а перед самим Владимиром Александровичем, которого он давно и искренне уважал. — Любуйся…
Капитан нагнулся и приник к губчатому раструбу, защищающему крохотный, встроенный в видеокамеру экран.
Не было ни цвета, ни звука, и поэтому все происходящее в бледно-голубом, прорезанном угловатыми значками тайм-кода прямоугольнике, казалось нереальным, выхваченным из сюрреалистического фильма о космосе или глубинах океана… Объектив выхватил сначала обочину шоссе, рукав в милицейском ватнике, короткое рыло АКСУ… Затем — наплывом: паутины трещин на стекле, вывороченный колесный диск, овальные дыры от пуль в матовых бортах микроавтобуса. Страшный перекос двери, а в открывшейся, недоступной подсветке темноте салона нагромождение скрюченных тел, неаккуратно прикрытых чем-то тяжелым и грязным. Наполовину выпавший наружу труп — стриженый затылок, пальцы, сомкнутые на ложе автомата… Тот самый боевик, догадался Виноградов, тот самый, который Воронина… На несколько мгновений экран погас, чтобы дать затем панораму: суета фигур в белых халатах, сполохи патрульных «мигалок», кто-то тучный, лысоватый, в плаще с поднятым воротником, дающий категоричные приказы обступившим его людям. Услужливая рука откидывает простыни, которыми прикрыты лица пяти уложенных в ряд мертвецов — первый, второй… Третий — капитан узнал закаменевшее в последней муке лицо Володи Кривцанова… Четвертый… С краю лежал Корзун, он почти не изменился внешне — только черный подтек в уголке рта да непривычно растрепанная прическа.
Запись кончилась.
— Ну как? — Барков откровенно ждал похвалы.
— Профессионально! — Одна часть виноградовского сознания руководила речью, заставляя по достоинству оценивать работу коллеги, а другая еще оставалась там, на краю леса, продолжая анализировать, сопоставлять, просчитывать последствия…
— Еще бы! На телевидении за такой сюжет…
— Ага. Продай его Би-би-си, а на гонорары смотайся к Средиземному морю! — С заднего ряда между приятелями просунулся командир четвертого взвода, голова его нависла над виноградовским плечом, а могучая пятерня потянулась к камере. — Дай глянуть!
— Пошел ты…
— Товарищи офицеры!
Зал поднялся, зашумел, зашаркал коваными подошвами — постепенно пустея, выдавливая из себя через узкую горловину двери решительных, уверенных в собственных силах и вооруженных до зубов людей и вместе с ними Владимира Александровича.
Определенный по карте «периметр» был оцеплен надежно и быстро: когда задержавшийся на базе штабной «уазик» вошел в зону операции, работа уже шла вовсю.
Накатываясь друг на друга, чередовались радиопереговоры:
— «Полета второй — двести двадцать первому! Полета второй — двести двадцать первому!..»
— «На приеме полета второй!»
— «Пришлите ко мне восьмидесятого, тут кое-что по его части…»
— «Понял все, двести двадцать первый… Сейчас сам подъеду!»
— «Полета седьмой, полета седьмой! Отзвонитесь на „Королево“, они вас не слышат!»
— «Внимание! Это восемьдесят восьмой! Указание шестнадцатого: все выезды автотранспорта за территорию — только после согласования с ГАИ! Повторяю: все выезды транспорта из зоны оцепления…»
— «Восемьдесят восьмой! Это двести двадцатый. Мы закончили на основном объекте, какие указания?»
— «Оставайтесь на месте…»
— «Это „Королево“! Восемьдесят восьмому срочно прибыть к шестнадцатому! Восемьдесят восьмому срочно прибыть к шестнадцатому!»
— «Восемьдесят восьмой! Кто вызывал полета пятого?»
— «Внимание! Пятьсот пятому, пятьсот седьмому, двести двадцатому! Срочно прибыть к шестнадцатому, срочно прибыть к шестнадцатому!»
— «Кто говорит, я не понял?»
— «Восемьдесят восьмой говорит, кому там не ясно?»
— «Ясно, выполняем… У полета седьмого проблемы с радиостанцией, пришлите связиста!»
— «На приеме семидесятый… Что с радиостанцией?»
— «Механическое повреждение. Об голову! Восстановлению не подлежит…»
— «Порядок в эфире! Прекратить посторонние разговоры!»
Результаты были впечатляющие: в арендованной у таксопарка ремзоне накрыли мастерскую с тремя наполовину разобранными «девятками» — все машины числились в угоне и вскоре должны были уйти на запчасти.
— Класс! — приговаривал Барков, водя объективом «панасоника» по живописно разбросанным на брезентухе ножам, дубинкам и газовому револьверу, изъятым у бугаев, охранявших подступы к месту преступного промысла. — Класс!
Не зачехляя камеру, он прыгнул к потеснившемуся на сиденье Виноградову, и через считанные минуты они уже осматривали не менее впечатляющую находку: очередную подпольную фабрику по производству и разливу «настоящего азербайджанского коньяка». Урчащие от удовольствия оперативники ОБЭП слонялись среди штабелей пустых бутылок, пересчитывали «откатанные» на цветном ксероксе наклейки, пересыпали из коробок золотистые кружочки пробочной латуни… Все было налицо: машинки для укупорки, емкости спирта, какие-то вонючие ингредиенты цвета перекипяченного чая. Разумеется, мастерам-виноделам было что терять — именно один из них, темпераментный «южанин», попытался не пустить бойцов в цех, повел себя некорректно, в результате чего тяжелая милицейская радиостанция отправилась на списание, а он — в тюремный госпиталь… Да и вид его коллег-земляков не радовал: все мы люди, все человеки, каждый из участников операции хоть раз в жизни да соблазнился, приобретя в ночном ларьке что-нибудь необходимое для дружеского застолья или интимной беседы с дамой, а потом страдал, в лучшем случае отплевываясь и жалея о выброшенных деньгах. Поэтому «виноделам» досталось…
— Капитан! Давай сюда! — По высунувшейся из кабины голове штабного водителя Виноградов понял, что наконец-то поступило сообщение, которого ждали.
— Что там?
— Поехали… Народовольческая, шестнадцать. Обнаружили «джип», по документам владелец — какой-то пенсионер, но сыщики говорят, что это машина Чижика, она так по их учетам проходит. Понял?
— Давай жми!
Миновав первый кордон — за широкими спинами автоматчиков двое в штатском колдовали над чем-то в огромном салоне малинового вездехода «Черроки», — начальник штаба и Виноградов почти взбежали по грязной бетонной лестнице наверх:
— Здесь?
— Так точно! — Очередной милиционер посторонился, пропуская их к дверному проему.
Офицеры шагнули на свет и затоптались, не решаясь отдалиться от входа, мгновенно осознав свою ненужность и неуместность своего пребывания сейчас в этом месте: на смену одной государственной махине, закованной в металл бронежилетов, вооруженной, сцементированной армейской дисциплиной и почти кастовым кодексом чести, на острие событий выдвинулась другая — очкастая, прокуренная, натасканная для беспощадной охоты, умная и злая сила. Щелкали фотовспышки, что-то бубнил в диктофон заспанный бледный следователь прокуратуры, присевший в неудобной позе парень писал быстрым почерком, заполняя желтоватые страницы протокола… С полдюжины людей, вроде бы и сами по себе, но в действительности выполняя неумолимую волю пославшего их могучего министерства, делали привычную работу: соскребали в пакетики нечто, незаметное глазу, скрипя резиной перчаток, составляли на белоснежной простыне замысловатую мозаику, измеряли, опыляли чем-то бетон…
Отряд свою работу выполнил. Настало время оперативно-следственной бригады.
На Виноградова вдруг полыхнуло ужасом: наспех замытые пятна в складках кафеля, горловина водостока, мутные разводы на поверхности высоких, от пола до потолка зеркал, задетая чьим-то торопливым плечом кожаная красивая боксерская груша посередине… Все они были свидетелями и безмолвными участниками недавней трагедии, это почувствовал не только капитан — Владимир Александрович заметил, как мгновенно передернуло и видавшего виды начальника штаба, как старательно отводит глаза от происходящего внутри поставленный на пост милиционер.
Это место сочилось страхом и болью, последней, смертной мукой…
— Господи, прости меня грешного, — тихо перекрестился Виноградов, и стоящие рядом непроизвольно повторили его жест.
— Пошли! — Очутившись внизу, во дворе, начальник штаба торопливо закурил. — Во, бля-а…
Дом шестнадцать на Народовольческой улице представлял собой старый, еще довоенной постройки, кирпичный барак с узкими бойницами окошек и покатой крышей. Глухой забор отделял от соседних зданий и замусоренного тупичка двор, уставленный покосившимися металлическими конструкциями и штабелями шифера, и ржавые двухстворчатые ворота казались единственным изыском этой мрачной тюремной архитектуры.
О том, что здесь ступала нога человека, свидетельствовали только два прилепленных листка: объявление о продаже гаража и очередное истерическое заклинание «святого братства».
— Так, майор… — За спиной возник спустившийся со второго этажа давешний красноречивый полковник из угро. — Спасибо тебе, ребятам… Рапорт будешь писать на поощрение — я поддержу.
— Какие дальше указания?
— Да вроде… Снимай своих! Пусть только один «ЗИЛ» останется на всякий случай. Сколько это там получится? Взвод?
— Хорошо, сейчас решим.
— Да! И еще — дай мне двух человек. Надо пока к Зеленцову поехать, побеседовать… может быть, если врачи позволят, перевезем его к себе.
— Конвой?
— Ну, вроде того. На всякий случай.
— Владимир Александрович, съездишь? И кого-нибудь из бойцов возьми, скажи взводному — я приказал.
— Есть… — Виноградов кивнул, козырять в таких случаях было не принято, все-таки не войска, и пожал протянутую полковником руку:
— Сейчас прямо выезжаем?
— Минут через десять. Стойте тогда здесь наготове, далеко не уходите!
Вызывая по рации «полета седьмого», капитан Виноградов трезво и отчетливо понял: к телефону будет не подойти, ни с кем он связаться не сможет, никого не предупредит…
8
Считай себя ближе к опасности!
По пути в больницу полковник, устало втиснувший свое массивное тело на переднее сиденье, и занявший место за рулем управленческих «Жигулей» оперативник продолжали начатый, очевидно, еще наверху разговор. Они практически не обращали внимания на своих коллег в форме, разместившихся сзади, — так увлеченные друг другом любовники почти игнорируют везущего их таксиста, а бизнесмены, встретившиеся для обсуждения деловых проблем в «Европейской», отмечают появление официанта только вежливым кивком и чаевыми при расставании.
В этом не было ничего от высокомерия, просто в условиях жесткой функциональности милицейского организма каждый привык заниматься своим делом: редкие, по счастью, попытки оперативников самостоятельно освободить заложников или разорить притон обычно заканчивались так же плачевно и глупо, как безграмотные потуги патрульных разоблачить рыночных торговцев в сбыте «летка» или махинациях с накладными.
Инициатива вне рамок должностных обязанностей не поощрялась.
Выхваченный из своего взвода сержант с равнодушной тоской смотрел на мелькающую за окном машины череду дворов и улиц, завидуя остальным милиционерам, и Виноградов его прекрасно понимал: день загублен, едешь, неизвестно куда и на сколько, а мужики уже отработали, вернулись на базу… Чай заварили, кто — в спортзал, кто — в доминишко… Сам Владимир Александрович, прикрыв глаза, прислушивался к текущей впереди беседе.
— Да нет, руоповцы туда тоже выехали, но мы пока дело им передавать не будем, покрутим законных трое суток…
— Еще бы! Любят они на готовенькое… Фе-бе-эр доморощенное, рабоче-крестьянский вариант…
В нормальных милицейских подразделениях к Региональному управлению по борьбе с организованной преступностью, ранее именовавшемуся Оперативно-розыскным бюро, а еще ранее — Шестым управлением, относились со смешанным чувством зависти, неприязни и уважения. Завидовали прекрасной технической оснащенности, высоким окладам, возможности в любой момент спихнуть «глухое» или неинтересное уголовное дело куда-нибудь вниз, в район. Не любили за то же самое, за показушность, стремление при всяком удобном случае подчеркнуть свою кристальную честность и огромную дистанцию, отделяющую их, «элиту», от суетящихся в море мелочевки коррумпированных «ментов» из отделений милиции. А уважали за профессионализм, не растраченный, несмотря на изложенное выше: Виноградов не так давно попавший сам в руоповскую мясорубку, прожеванный, помятый и чудом выброшенный живым на обочину, судил об этом не понаслышке…
— Что там об убитых?
— Кривцанова установили, по дактокартам еще двоих — судимые, из его «команды»… Остальные, наверное, тоже, документов-то никаких, карманы пустые.
— А… тот?
— Я думаю, он тоже из банка, — полковник понял, что речь идет о боевике, застрелившем милиционера, — наши сейчас в кадрах там работают, должны фотографии привезти.
— Да, забыл сказать! По автомату ответ пришел.
— Ну? По какому?
— По «кипарису». Который у Зеленцова изъяли.
Виноградов даже непроизвольно открыл глаза: его! «Кипарисы», девятимиллиметровые складные автоматы, в собранном виде выглядевшие меньше японского однокассетника, но обладавшие зверской убойной силой, считались в милиции оружием секретным, выдавались только спецподразделениям, и в отряде их было — по пальцам перечтешь.
— Это тот самый, который у «чекистов» ушел, в мае.
— Ну и слава Богу, что не наш… А то дерьма не оберешься.
— С АКСУ сложнее — номера нет, очевидно, прямо с завода. Но это уж забота не наша, пусть борцы с терроризмом крутятся — у них вроде было дело по Туле, по хищениям оружия…
— Проинформируйте. Хотя нет… Передадим «волкодавам», пусть сами решают. Да! Так и поступим, генералу я доложу.
— А что эксперты? Я так понял, что какая-то ерунда…
— Да уж… Если судить по следам — кровь, дырки от пуль… Получается, что тех пятерых сначала расстреляли, а потом волочили из угла в угол по всему помещению… Или сначала избивали… Но следов-то на трупах нет — ни пыток, ни побоев! Бред какой-то. И Самуилыч считает, что часть крови — вообще засохшая, старая…
— Ладно, посмотрим, что «клиент» скажет!
У входа в палату Зеленцова ругались четверо: скуластый парень баскетбольного роста подпирал плечом выкрашенный в белое косяк, а его коллега из аппарата угро, постарше и пониже, шипел и плевался в сторону наседающих представителей легкого на помине РУОПа:
— Сказал ведь — не пушу! Будет указание полковника — пожалуйста, баба с возу…
— У нас указание начальника Главка! В соответствии с положением имеем право… — Они подошли сзади, поэтому Владимир Александрович не сразу узнал капитана Тарасевича. Это было кстати, настолько кстати, что он даже не поверил сначала этой первой за сегодня удаче.
— В чем дело? — Вид и тон у замначальника уголовного розыска были настолько грозны, что будь у руоповцев нервы чуть послабее, они должны были бы рухнуть на линолеум и незамедлительно растаять:
— Документы!
Офицеры дисциплинированно предъявили «ксивы»:
— Капитан Тарасевич.
— Капитан Баранов.
— Нам необходимо допросить задержанного Зеленцова. Решается вопрос о передаче в РУОП этого дела…
— Письменное разрешение следователя есть? Нашего, который ведет?
— Нет, — подобравшись, процедил Тарасевич. Речь шла о таких формальностях, соблюдение которых в оперативной среде считалось просто неприличным.
— Свободны! — С правовой точки зрения полковник чувствовал себя неуязвимым, тем более что и численный перевес был на его стороне: трое подчиненных, Виноградов и даже отвлекшийся от мыслей об обеде милиционер с интересом наблюдали за происходящим.
— Есть… — Оскорбленные Баранов и Тарасевич медленно, пытаясь сохранить достоинство, повернулись и пошли по коридору.
— Ладно… Подождите! — Старый сыщик насладился триумфом и предоставил возможность возобладать чувству профессионального долга: в конце концов, он был не кабинетной «промокашкой», а матерым оперативником. — Я с ним сейчас сам буду разговаривать. Если хотите… Один может присутствовать. И еще вон — капитана возьмем. — Он кивнул на Владимира Александровича.
Никто не удивился — посторонний, незаинтересованный свидетель, лишняя страховка на случай возможного межведомственного конфликта…
— Спасибо! Я буду. — Тарасевич запихал оплеванное самолюбие поглубже и вернулся. Виноградов с равнодушным видом пожал плечами.
…Зеленцов, естественно, находился в палате не один. При появлении начальника хмурый, обложенный пачкой прочитанных газет опер встал и с видимым облегчением отправился восвояси. Вообще же тысячи больных на необъятных российских просторах могли только позавидовать задержанному бандиту, мечтая о таких условиях: никаких соседей, лучшие медикаменты, круглосуточный, заботливый, хотя порой и несколько навязчивый, присмотр…
— Как он? — Игнорируя лежащего, поинтересовался полковник. — Говорить может?
— Еще как, — устало обернулся в дверях сменный «медбрат», — все уши прожужжал: то записку отнести, то с одеждой помочь… Неплохие деньги, между прочим, сулил! Потом, само собой, жизнь обещал попортить, пугал…
— Ну это уж как водится! — понимающе покачал головой старый сыщик. — Иди, Леша, спасибо… Ну-с, давай беседовать.
Он присел в ногах Зеленцова, прямо на одеяло. Тарасевич занял свободный стул, Виноградов устроился на подоконнике.
Бандит, массивный, широкий в кости, левое плечо его, перехваченное бинтами, выглядывало только чуть-чуть, зато правая рука виднелась полностью, как бы поднятая для удара или единодушного голосования. Это объяснялось просто — серая сталь «браслетов» намертво приковала ее к спинке кровати. Начавшее покрываться щетиной лицо, тревожно бегающие глаза, выпуклые на фоне огромного кровоподтека…
— Больно? — В голосе заместителя начальника уголовного розыска не было участия, ни искреннего, ни фальшивого. — Бо-о-льно… Ничего. Заслужил! Потерпи, недолго осталось.
И от этого неожиданного, ни разу ни в одном кино не виданного начала разговора, от этой не то угрозы, не то двусмысленной присказки глаза Зеленцова мгновенно налились ужасом, мелкие капельки пота выкатились на лоб из-под пегих волос.
— Почему? — неожиданно для себя спросил он еле слышно, и Виноградов понял: все, чистая победа! Полковнику с ходу удалось пробить, сломать выстроенную задержанным за часы ожидания линию защиты, «вытянуть» его за собой, заставив общаться в режиме диалога. А уж остальное было делом техники.
И действительно, меньше чем через полчаса бандит, которому сотни раз и «бригадир», и успевшие «сходить к хозяину», то есть отсидеть, товарищи внушали: ни слова без адвоката, полная «отрицаловка», никаких торгов с ментами… Так вот, меньше чем через полчаса он уже говорил, юлил, изворачивался, пытаясь отделаться наименьшим признанием, и все больше затягивал на своей жилистой шее беспощадную петлю.
Старик работал блестяще. На каком-то этапе в допрос влился Тарасевич — легко, ненавязчиво, как бы поддерживая полковника под локоток и придавая беседе новый импульс — и они «дожимали» Зеленцова дуэтом, постепенно вырисовывая реальную картину минувшего вечера…
Откровенно говоря, вздыхал бандит, валить Чижика и его братву никто поначалу не собирался. Кому это нужно! Сергеича в городе уважали, да и вообще… Вроде как несчастный случай вышел, ясно?
Но они ж сами — как приехали, так буром и поперли, хуже отмороженных. Особенно один, молодой, начал сразу слова всякие неправильные кричать, базар гнилой развел… Понес насчет какого-то барыги, которого будто бы мы не то прихватили, не то грохнули — я толком и не въехал.
Бригадир, само собой, в непонятке — к Чижу: что за дела? Тебя знаю, ты человек авторитетный, а это кто? И почему он так разговаривает? Если насчет бабок перетереть — давай, готов, как договаривались, а пацанчику своему объясни, что за подобные предъявы и ответить можно… Чижик, я видел, аж побелел, полез между нами — поздно! Тот сопляк, псих ненормальный, сунулся за пазуху, в кобуру… Пришлось их сразу же под «волыны» поставить.
Ну что дальше… Связали, водилу снизу привели. Все гуманно, без битья — сидим, молчим. Один молодой не унимается, своим, наверное, хотел показать, какой он крутой: и что будет нас в рот… и во все отверстия, и что мы покойники, и что ответим! Бригадир послушал-послушал, посмотрел на молчавшего Чижа и звонить ушел… А потом вернулся. А потом мы их всех кончили.
— А стреляли-то из чего? — уточнил полковник.
— Из этого, как его… автомат такой маленький… Бригадирский.
— Он сам, что ли, лично кончал?
— Н-нет… — после некоторой паузы выцедил Зеленцов. Стало ясно: останавливаться сейчас на этом вопросе нельзя, клиент его боится и может застопорить. В конце концов, надо было определиться с главным, детали — удел следствия.
— Слушай, а насчет того, что их не трогали… Может, без тебя? А то ж там все стены в кровище и пол? — резко сменил направление разговора Тарасевич, уводя его от рискованного места.
— Ха! Это совсем другая тема…
Зеленцов опять расслабился, стал многословен и хвастлив. Да, действительно — уж чего-чего, а крови и переломов домик на Народовольческой, шестнадцать, навидался и криков наслушался… Но все это, так сказать, не по милицейскому департаменту, будьте уверены!
Оказывается, в свое время «бункер», как его называли в определенных кругах, использовался для подпольных боев. Слышали, наверное: абсолютный контакт, голые руки-ноги, поединок до полной «отключки»… Никаких особых правил, каждый бьется как умеет — бокс, самбо, русский стиль, единоборства всякие восточные. Ставки — бешеные, входная плата, призовой фонд… просто песня! Раз выступил — год живешь в удовольствие, правда, из них иногда месяцев шесть в больнице. Дело прошлое — случалось и того-этого, в смысле «в ящик сыграть», но все по-честному, страховка семье, пособие… А первоначальных вложений было — мизер: мешок повесили, пару тренажеров для разминки, зеркала во всю стену. Водопровод работал, стульев старых натаскали. Место удаленное, посторонних глаз нет, после всего из шланга водичкой окатишь кафель, и вроде как чистенько, можно по новой начинать…
Но потом, когда такие шоу начали в открытую, в шикарных кабаках и чуть ли не во Дворце пионеров проводить, те, кто «бункер» организовывал, в накладе не остались: они тогда банк открыли, как раз и всю «команду» — бойцов лучших, охранников, еще кое-кого к себе перетянули, в «специальный отдел». Ну и изредка, чего уж греха таить, использовали Народовольческую по назначению: очень обстановочка способствовала ведению разных переговоров, особенно со всякими торгашами и должниками, у кого нервишки послабже. Бригадир придумал даже: цемент на видном месте положили, носилки, кирпичи — так что действовало исключительно! И бить не требовалось.
— А мы-то дураки! Все гадали, гадали… — Полковник простецки рассмеялся и с веселой досадой хлопнул себя по лбу: глаз его Зеленцов видеть не мог, поэтому в очередной раз обманулся.
Еще не сознавая этого, он уже сотрудничал с оперативниками, цепляясь за иллюзию партнерства, опутанный тысячей искусно сплетенных невидимых нитей…
— Так, а с чего вообще Чижик-то притащился? Он же спокойный мужик был…
— Эх, ма! Да из-за ерунды…
С точки зрения Зеленцова, события развивались следующим образом.
Ребята из банка «обули» какого-то лоха. Круто, судя по моему, «обули»: когда месяц тому назад он его увидел, был барыга по уши обосрамшись, так что даже очки потели. Без слов сел в «мерс» бригадирский, проехали с ним в Озерки… Там есть одна точка, довольно цивильная, не чета «бункеру». Разговаривали с ним большие люди — может, и не сам шеф, но начальник «спецотдела» точно был… Ну они, конечно, договорились — о чем, Зеленцов уже позже догадался. Тридцатого. В четверг, точно — потому что на следующий день пятница была, «банный день»…
Так вот. Его дело маленькое — сиди, рули. Но умище-то, как в анекдоте, куда девать? Догадался! Тот очкарик наколку дал, по ней и выехали… Кто? Кроме Зеленцова, бригадир, начальник «спецотдела» Олег Иванович с радиотелефоном и еще какой-то мужик, явно блатной, «засиженный» — тот хоть и молчал всю дорогу, но воняло от него тюрьмой за версту! Подъехали куда надо, встали… У Олега Ивановича «дельта» заверещала, он что-то буркнул, отключился. Потом еще раз! Вот тут бригадир с тем зеком как ошпаренные вылетели, зашли куда-то во двор… Минуты две их не было, когда появились — сразу молча на сиденья и ходу! Но, видимо, неплохо сходили — если уж сам Зеленцов полтонны «зелени» получил, то и остальные не обижены, верно?
Больше недели все тихо было… А вчера в обед, блин, — общий сбор, бригадир братву на уши поднял: оказывается, чижовские ребята откуда-то номер радиотелефона вычислили, тот самый, который тогда у Олега Ивановича был, сняли владельца… Да нет! Шеф же не пальцем деланный — он «дельту» брал на один раз, мужик вообще не при делах, не в курсе! Дураков нет, своим номером пользоваться… Вы чего думаете — одни менты с мозгами? Бригадир мне так и объяснил: страховочка дополнительная, «звоночек». Пока мужику почку отбивали, выяснилось, что к чему, наши уже в курсе, имеем время подготовиться… Так и получилось.
В Озерки-то успели — примчались уже после чижовских. Ну, скажу, они там покуролесили! Все вверх дном, стекла — ни одного целого, мебель покрошена… И наши трое бойцов из охраны — в отрубоне полном, старшему к морде листок прилеплен с объясненьицем: визитка самого Сергеича. Честно говоря, классный мужик был, бля! Жаль, что так получилось…
Ну что? Звонили, конечно, не при мне. Как там, что — не знаю, но «стрелку забили» на вечер в «бункере», ясно безо всяких, что разговор ожидается серьезный… Я больше скажу, хотите верьте, хотите нет: слышал краем уха базар между шефом и еще одним, из банка, основным — Чижик из-за той истории с барыгой «вписался», он, оказывается, «кинутой» конторе «крышу» давал, а наш спецотдел лопухнулся, не выяснил заранее… Бледный был у Олега Ивановича вид — еще бы! С него спрос… Но я, короче, понял, что наши настроены мирно разойтись — «развести» или там «долями» решить на авторитете…
И если бы не этот молодой… Но Чижик сам виноват — за своих отвечай! Надо знать, кого на «стрелку» приводить, и вообще — учить. Такие слова, которые тот говорил, их вообще прощать нельзя, ясно, что у всех нервы, но… Тем более никто так и не понял, об чем базар! Вроде им даже бабки были не так важны, молодой «гнал» все насчет того, что мы, дескать, их «папашку» выкрали зачем-то… короче, херню разную, я не врубился. Ну нет, нет! Про того барыгу, которого в самом начале кинули, про него вообще ни слова не было, он им, думаю, побоку…
— Ну и куда ехали?.. — Давая раненому прикурить, поинтересовался Тарасевич. — За город?
— Нет! — с язвительным высокомерием ответил Зеленцов. — К вам, в ментовку. В бюро находок! Ну ты вопросы задаешь… Что — не знаете, как делается? За Каменку вывезли, канистру по салону, спичку в бак — и все! Опознавайте по фотороботу… Но это не для протокола! — спохватился он.
— Да ладно тебе…
— Ладно! Все нормально бы обошлось, если бы не эти… — Зеленцов мотнул толовой в сторону виноградовской формы с отличительными нашивками отряда. — И если бы не Колька-псих…
— Не боишься? Вдруг «предъявят»?
— Перед братвой я чист, по всем «понятиям»! — Лицо бандита дернулось, видно было, что полковник наступил на больное. — Никто из чижовских мне ничего сказать не может! Если надо — отвечу, но пусть и бригадир, и этот, из «спецотдела»… Они что — в стороне? Ваш-то суд мне до… до этой самой! Я и на зоне буду лучше жить, чем вы сейчас!
— Ладно-ладно, не заводись… — Улыбчивый Тарасевич не спеша достал из внутреннего кармана диктофон, отсоединил какой-то проводок и прижал кнопку перемотки. — Хватит, наверное… Послушаем, что получилось?
Зеленцов зарычал и рванулся с койки, но боль в скованном «браслетом» запястье отбросила его назад, обожгла вывернутый локоть, плечо, кровоподтеки под присохшими бинтами:
— С-суки! Падлы!
На лице полковника тоже особый энтузиазм не прочитывался, ему было, конечно, наплевать на бандитские эмоции, но вот то, что партнер-сопляк со своей новомодной техникой нахально, прямо из-под носа снял пенки с почти двухчасовой ювелирной работы… И теперь надо будет унижаться перед его начальством, чтобы заполучить легализованную запись своего же собственного разведдопроса!.. «Элита», мать их так!..
Один Виноградов реагировал вяло. Чуть больше, чем все присутствующие, зная шустрого руоповца, он с самого начала ожидал чего-нибудь в этом духе.
— Ляпин! — рявкнул полковник и, когда в дверях возник один из его сыщиков, решительным тоном распорядился: — Мы закончили. Будь в палате, с задержанного глаз не спускать! Капитан со своим милиционером пока останутся, подстрахуют вас на случай перевозки в госпиталь… Определитесь с врачами.
— Есть, — отреагировал оперативник.
Виноградов тоже кивнул, подтверждая, что приказ в части, его касающейся, понят и будет выполнен.
— Теперь что касается записи… — Полковник выдержал эффектную паузу, после чего озабоченно покачал головой: — Нет, самому мне сейчас не до этого! Давайте уж, голубчик, начали хорошо — и закончите на совесть: напишите рапорточек, стенограмму сделайте, все как положено… А я уж в Главк звякну, попрошу, чтобы вас поощрили. За инициативу. И исполнительность!
— Есть! — Тарасевич видел, что старик спасает свой авторитет в глазах подчиненных, и решил не обострять ситуацию. В конце концов, амбиции — дело десятое, полковник ему нравился и лишний раз унижать его необходимости не было. — Сделаю!
— Все. Уходим. — Заместитель начальника уголовного розыска стремительно двинулся к дверям, увлекая за собой Виноградова и Тарасевича.
— Адвоката, сволочи! Ад-во-ка-та-а! — Отчаянный крик униженного бандита выкатился вслед за офицерами в коридор, обгоняя их и дробясь о холодные бетонные стены бесконечно длинного больничного корпуса…
— Перекусите? — вежливо обратился к спутникам Тарасевич, когда они втроем спустились в вестибюль. — Здесь очень приличная столовая. И буфет… Я ходил, пока вас ждал.
— Нет! Спасибо, — полковник не знал, как реагировать, поэтому на всякий случай отказался, — дел по горло. Вот пусть капитан… — Он протянул большую сухую ладонь сначала Владимиру Александровичу, потом руоповцу: — Всего доброго!
— До свидания…
— Всего хорошего. Я сегодня же займусь пленкой. — Тарасевич не рассчитывал на то, что старикан примет его предложение, наоборот. — Баба с возу — кобыле легче! — нехорошо улыбнулся он, оставшись один на один с Виноградовым…
— Ну? Что скажешь? Короче только, времени нет совсем. — Ни в какую столовую они, конечно, не пошли, пристроились в полутемной подсобке, попавшейся по дороге, среди ведер, тряпок, пыли и неистребимого хлорного запаха. — Врет? Или нет?
Вдали от посторонних глаз можно было не притворяться, поэтому тон Владимира Александровича был жестким и требовательным, как обычно бывалые опера говорят с не оправдавшими надежд агентами.
9
Нужно быть гурманом, чтобы различать оттенки дерьма.
Виноградов завербовал Сергея Тарасевича не по долгу службы. И даже не на потребу какой-нибудь из расплодившихся в городе преступных группировок, хотя за «ручного» опера из Регионального управления по оргпреступности можно было бы получить неплохие деньги… Владимир Александрович сделал это из любви к искусству, великому и прекрасному искусству тайной войны. Ну и, конечно, чтобы рассчитаться за ту историю…
Прошло уже больше года, но капитан отчетливо помнил: очередной изнурительный допрос, возвращение в камеру — и вдруг азартная, неуместная мысль… А что, если? Если этого опера, такого худого и очкастенького, упивающегося собственной властью и неподкупностью, — да на «крючок»? И под себя его, под себя…
Долгий рассказ редко бывает интересным. И в этой истории не было пудов исписанной бумаги, установок по месту жительства, согласований, подписок и расписок — просто так получилось, что в конце концов капитан Виноградов получил право спрашивать, а старший оперуполномоченный РУОПа Тарасевич уже не мог отказать ему в редких и необременительных просьбах.
Справедливости ради стоит отметить, что Владимир Александрович никогда не использовал полученные сведения в ущерб интересам службы — так, для внутреннего пользования… и из профессионального тщеславия. Но на этот раз все было значительно серьезнее.
— Ну так что? Врет?
— По мелочи… Главное другое. Главное, что Маренича твоего они не трогали!
— Не понял?!
— Вот так! Насчет сейфа — они, но насчет твоего босса… — мимо!
— Давай тогда поподробнее.
— Ты когда со своей просьбой опять прорезался, мы группу эту, банковскую, уже разрабатывали. «Корки» были заведены, все чин-чином: телефончики на «прослушке», в кемпинг кое-чего засунули, в офис их…
— Че ж молчал?
— Проверить надо было, уточнить… Те или не те, да и вообще: у нас в полном объеме материалом никто не владеет, так, по частям…
— Блин! Ну и?.. Чьи они?
— Вообще-то формально — «поволжские», бригадир их, Сима, деньги туда в «общак» отдает. Но они работают «на долях» и со старышевскими и с тамаринскими.
— Сима? Я что-то не слышал, — наморщил лоб Виноградов.
— Поэтому и не слышал! Сейчас «команд» развелось… Не уследить, хоть десять компьютеров подключай.
— Ага! Старышева вы «приземлили»? А других серьезных людей? Ведь теперь каждый прыщ свою политику гнет!
— Ладно! Не будем…
— Согласен. Времени нет. — Владимир Александрович вздохнул, прекращая свой извечный спор с Тарасевичем. В принципе, Сергей был с ним согласен — он тоже помнил первое поколение рэкетменов, обладавшее своеобразным кодексом чести, «доившее» только теневиков. Это были враги, но враги, добивавшиеся своего с помощью отчаянной храбрости и собственных бицепсов — в старышевской гвардии, например, в конце восьмидесятых штрафовали за пропущенную тренировку или явку «на работу» с запахом вчерашней пьянки! А сейчас? Сопляк, на футболку — свитер, на свитер — спортивный костюм, сверху еще что-нибудь вязаное, потом уже кожаная куртка, чтоб поздоровее казаться. Побрился покороче, кепку нацепил: я бандит! Слабость порождает жестокость, пистолет в кармане — иллюзию «крутизны»… Поколение гоблинов, как недавно написал один опер, против таких учебник криминалистики не поможет, если только им не бить достаточно долго по стриженой башке… И Виноградов, и Тарасевич относились к нынешнему накату оргпреступности одинаково, но сотрудник «регионалки» вынужден был оберегать честь мундира.
— А что банк? Этот, Олег Иванович?
— Ну, с тем все ясно — бывший комитетчик. Его номер — шестнадцатый, подпевала при Симе. В основном группа промышляла «кидняками», в наглую: брали ссуды или товар в фирмах, якобы под банковскую гарантию, потом выяснялось, что банк вроде как ни при чем… Ну и другие там всякие варианты, я подробностями не интересовался, это наши «экономисты» крутят…
— По моему вопросу-то что?
— Ты когда рассказывал суть, я кое-что сопоставил, распечатки с «прослушки» посмотрел… Все совпадает. Кожина они «сделали», он им на твоего шефа наводку слепил — действительно, семьдесят тонн «зелени». Планировалось этого лоха на следующий день вроде как для расчета вытащить и, естественно, грохнуть — есть запись разговора Зеленцова с Симой. Там все намеками, с разной мишурой, так что в качестве доказательства не пойдет, но по смыслу ясно. Но Маренич, как я понимаю, его куда-то спрятал?
— Да. Мы его из города увезли: точно ничего не знали, но так на всякий случай.
— Вот! Тогда они и засуетились.
— Еще бы… Свидетель живой, в милицию его не потащат, но если Чижик займется! Это ж война.
— Что и получилось… Они рассчитывали — концы в воду, чтоб никаких «разборок» — а тут на тебе! Когда вчера чижиковские на них все-таки вышли, я так понял: и Сима, и Олег Иванович готовы были по-хорошему «развести» — бабки вернуть, может, там даже какие-нибудь штрафные санкции, необидные… Но ни тот ни другой понять не могли, почему им за Маренича «предьявы делают». То есть, кто такой Виктор, они знали, но трогать-то его — не трогали!
— Уверен?
— Да они полдня на телефонах провисели! Да и так, между собой… Я вечером записи слушал, а сегодня с утра — вчерашние. И Сергеич со своими ребятами зря погиб. И Корзун этот ваш…
— Откуда фамилию его знаешь?
— Так… секрет фирмы. Так что предупреди там: с утра займемся «Нефтегазойлом», зайдем побеседовать.
— Спасибо. Учту… Сука, гадская жизнь! Просил же его не суетится, не лезть! Нет — с ходу захотел, первым! И сам лег, и людей загубил. Мальчишка… — Виноградову было почти до слез, до грязной матерщины обидно, он почему-то жалел бестолкового и храброго начальника службы безопасности, так и недоигравшего в казаки-разбойники.
— Идти надо. — Тарасевич Корзуна не знал, а конец «команды» Чижа был для него всего-навсего новой коррективой в криминальном пасьянсе оперативно обслуживаемого города.
— Да, конечно! Я тебе что-то должен? — Деньги в их отношениях почти не присутствовали, но соблюсти установившийся ритуал Виноградов был обязан.
— Нет… Но теперь мы в расчете?
Владимир Александрович чуть помедлил:
— Хорошо. Счастливо тебе…
— До свидания.
— Это уж точно! Питер — город маленький… Увидимся.
— Пока!
— Удачи тебе…
Когда топот каблуков руоповца затих где-то внизу, Виноградов поправил чуть съехавший на сторону ремень и отправился искать телефонный аппарат.
…Трупы для похорон выдали на удивление быстро — уже на второй день. Одними деньгами, судя по всему, эта проблема не решалась, были задействованы каналы и связи в высших эшелонах: как потом узнал капитан, судмедэксперты и вообще все, задействованные на это мероприятие, трудились в режиме наибольшего благоприятствования, впоследствии были поощрены — и не только по линии официальных структур, в связи с чем о выполненной работе хранили гордое молчание.
При всем при том ни о какой фальсификации и речи не было, просто покойных, как при жизни, пропустили без очереди и обслужили по высшему разряду.
На отпевание Виноградов не пошел — он вообще предпочитал бывать в церкви один, а смотреть на всю эту толпу старательно и неуклюже пытающихся продемонстрировать свою причастность к православию тем более не хотелось. Он вообще не слишком верил в искренность новых русских, прямо из храма отправляющихся вновь убивать, блудить, брать взятки…
Путь от метро до кладбища напоминал окрестности Кировского стадиона перед кубковым матчем — сплошной поток двигался в одном направлении, но если на футбол стремилась в основном пешая рабоче-крестьянская масса, то тут преобладали «навороченные» иномарки или по крайней мере «волжанки» и последние модели экспортных «Жигулей». На дальних подступах пришлось миновать несколько сиротливых стриженых фигур. Если бы не злые цепкие взгляды, обшаривающие прохожих, да не топорщащиеся под куртками радиостанции, можно было бы подумать, что ребята интересуются лишним билетиком. Охрипший краснорожий гаишник пытался навести порядок на переполненной площадке перед входом, а сдвоенные милицейские патрули меланхолично покуривали по периметру, стараясь не терять из виду друг друга и канареечный «уазик» штаба. Прямо посреди всего этого шума и суеты демонстративно высился решетчатый кузов грузовика с эмблемами отряда, как символ того, что власть в городе и стране еще не до конца принадлежит обладателям валютных счетов и плохо выбритых скул: несмотря на тесноту, ни одна из шикарных бандитских машин не осмеливалась припарковаться ближе чем на четыре-пять метров. У Виноградова был сегодня выходной, и он имел возможность со стороны посочувствовать запертым в тесном бронированном пространстве бойцам: скинув тяжеленные «модули» и «сферы», они резались на пристроенных щитах в карты, курили, читали, пытались дремать или просто трепались ни о чем, готовые в любой момент высыпать наружу и оправдать затраченные на их обучение деньги трудящихся.
— Здорово, Саныч!
Мишка Манус, старинный приятель, борец-фанатик и, по счастью, несостоявшийся бандит, стоял в окружении лидеров так называемой «еврейской» группировки: по вполне понятным причинам ни в церковь, ни к могилам они не пошли, дожидаясь снаружи.
Кое-кого Владимир Александрович знал: костяк группировки составляли динамовские самбисты и дзюдоисты, и хотя большая часть старой гвардии сидела либо на зоне, либо в каком-нибудь брайтонском кабаке, Костя Лотман или, например, Олег Дустер в определенных кругах «весили» достаточно.
— Приветствую.
— Какими судьбами? По службе? Или как? — Единственный, кто не подал руку, был Витя Шейн: года три назад Виноградов отправил его с Морвокзала в «Кресты» за вымогательство. Приговор ожидался тяжелый и вполне заслуженный, никаких просьб или претензий со стороны общих знакомых не поступало… Но уже очень скоро парень гулял «под подпиской», а потом и вовсе дело прекратили «за отсутствием события преступления».
— Или как…
— Да, точно! Ты же Сергеича знал… — кивнул, вспомнив, Дустер.
— Классный был мужик.
— Вот! Ты — мент, да? Ну так согласись, что… — Шейн все не унимался.
— Отвяжись от человека, поц! — осадил приятеля Мишка и тут же был поддержан Дустером:
— Тоже — нашел время! У тебя, Саныч, кажется, проблемы были? Сидел даже, говорят?
— Так… краем зацепило. — Владимир Александрович вздохнул и кивком головы показал на открытые ворота. — Бывает и хуже!
С кладбища как раз начали выходить люди — охрана, заплаканные женщины в черном, дети… Кто-то из гостей торопливо закуривал, деньги нищим и калекам кидали почти все, и многие из убогих уже считали этот день весьма удачным.
— Я пойду! — сказал Манусу Виноградов, когда казавшийся нескончаемым человеческий поток немного поредел.
— В кабаке будешь?
— Наверное.
— Пока!
У могил уже никто не толпился — пять свежих холмиков, заваленных цветами, самая большая пирамида венков, естественно, предназначалась Володе Кривцанову… Владимир Александрович вспомнил бедные, на грани пристойности похороны погибших милиционеров и умерших через год-два после выхода на пенсию сыщиков и некстати подумал, что — да, отличный мужик был, справедливый, честный по-своему, но… Но ведь бандит! Как ни крути — просто бандит… И еще подумал, что Кольку-психа, подстреленного патрулем, того самого, что «завалил» всех лежащих — его ведь тоже по их, по воровским, понятиям, хоронить надо с помпой… И еще подумал, что по логике событий будут скоро еще одни поминки — по Олегу Ивановичу, Бог ему судья… Если, конечно, будет что хоронить.
— Корзуна могила — эта.
Капитан обернулся и увидел подошедшего сзади Дениса.
— Иваныч мать его повел к машине, а я тебя увидел, вернулся.
— Спасибо. — Виноградов аккуратно положил на землю четыре гвоздики, постоял еще немного и спросил:
— Все поедете?
— Нет. Договорились, что только я.
— С собой прихватишь?
— Для этого и вернулся! — Они уже шли по дорожке, Зайченко пытался прикурить, но зажигалка только беспомощно искрила. — Тут, я тебе скажу, такие рожи! Я б один сюда вообще не сунулся… Но ты меня познакомишь с кем надо? Если уж есть повод, грех не воспользоваться!
Пока ехали, выглянуло солнце. Стали заметнее сырые стены домов вдоль проспекта, неохватные лужи и равнодушное любопытство заполнивших тротуары прохожих.
Охрана при входе была, но, видимо, получила установку себя не обозначать без крайней необходимости — вряд ли кому придет в голову сунуться сюда просто так… Как в старом кино: «Чужие здесь не ходят». Виноградовская короткая стрижка и взгляд исподлобья воспринимались бойцами как нечто само собой разумеющееся. Несколько не вписывался в общую картину Зайченко — в нем безошибочно определили «барыгу» или «дойного», удел которого исправно платить и в тяжелый год быть зарезанным. Но сегодня случай был исключительный — Денис был другом одного из погибших и на время как бы сравнялся по социальному статусу с «братвой»… Преисполненный решимости не упустить свой шанс, он промчался вслед за капитан внутрь.
— Спасибо, что пришли. Угощайтесь.
Роль распорядителя выполнял один из старышевских «бригадиров», одноклассник Чижика по спортинтернату — Виноградов видел его пару раз мельком, но чаще натыкался на знакомую фамилию в криминальной газетной хронике.
— Это Денис. Друг того парня, который вместе с вашими…
— A-а, понял… Примите соболезнования. — Он явно не знал, что делать с такими нестандартными гостями.
— Не беспокойтесь. Мы сами.
Выпив по рюмке водки, они отошли в сторону, и минут через десять Владимиру Александровичу удалось сплавить своего спутника с рук на руки безотказному Манусу и его звероподобным соплеменникам: на некоторое время можно было быть спокойным, что Зайченко не свернут под горячую руку челюсть за какое-нибудь «неправильно» сказанное слово или просто, «чтоб так не смотрел».
Поминки как раз вступили в ту стадию, когда, по русскому обычаю, под воздействием обильных возлияний сам печальный повод встречи уже вспоминался все реже, вытесняемый из громких разговоров темами насущными и перспективными. В этом не было неуважения к покойным или уж тем более к их родным и близким — просто так уж устроен человек…
Отойдя в сторону, Виноградов получил возможность спокойно пронаблюдать ресторанный зал. У заваленных разнообразной жратвой и выпивкой столов почти никто не сидел — народ в основном кучковался небольшими группами, охотно снимая с подносимых официантами подносов рюмки, бокалы и жирно намазанные икрой бутерброды. Кое-где уже прорывались первые вспышки смеха, зазвенело разбитое стекло.
«Расклад» узнаваемых лиц и их поведение могли многое сказать человеку искушенному. Собственно, именно возможность получить новую пищу для размышления и прогноза ситуации была основной причиной, приведшей Виноградова в этот кабак…
Вот сам Тамарин беседует со Снежинским, «правой рукой» Александра Ивановича Старышева, коротающего дни в ожидании суда на Арсенальной. Еще недавно их боевики проламывали друг другу черепа в территориальных спорах, но теперь, судя по всему, сферы влияния поделены… Интересно! Надолго ли?
Бородатый Петр Генин, финансист и разбойник, что-то втолковывает холеному усачу в рубашке с расстегнутым воротом — единственному здесь коронованному «вору в законе», Сереге Черепу. Поговаривают, что первый держит бандитский «общак», а второй вообще поставлен из Москвы «смотрящим» по городу. Что ж, это еще раз подтверждает выводы о тенденциях сближения чисто уголовного мира и мира организованной преступности: расчеты на их антагонизм и полное взаимное неприятие не оправдались…
Вообще, гадючник, конечно, еще тот! Чем-то похоже на коллегию Главка… И по взаимной насыщенности агентурой — тоже.
Виноградов привычно выделил в людской суете: «старышевские», «тамаринцы», «евреи», «уральские»… представители нескольких более мелких преступных группировок… Ни одного «черного». Ни одного «поволжского». Ага, вот появились припозднившиеся «татары»!
Пища для размышления: если с кавказцами традиционно в Питере отношения у бандитов не складывались, то отсутствие Симы и «поволжских» могло означать только одно — «перетереть» мирно не удалось, грядут кровавые деньки.
Владимир Александрович еще выпил и со смаком закусил. Пора было убираться восвояси, долг памяти выполнен, да и с профессиональной точки зрения программа себя исчерпала.
— Пойдешь? — поинтересовался он у Дениса.
Зайченко отрицательно мотнул головой — он уже определил для себя цель и медленно, от группы к группе, подбирался к Генину, по мере продвижения все больше пьянея и расслабляясь.
— Смотри… — Дениса можно было понять, знакомство с таким авторитетом могло стать лично для него и дня фирмы баснословно выгодным. Но могло и — наоборот.
— Уже уходите? — Оказывается, капитан был не только зрителем. По чьему-то указанию его также не выпускали из-под присмотра.
— Да. Пора! — Он пожал вежливо протянутую распорядителем руку и, раздав на прощание несколько кивков знакомым, выбрался на улицу.
— Володя! Иди сюда! — Метрах в десяти от входа, наполовину высунувшись из машины, махал рукой Орлов. Не было нужды учиться на психолога, чтобы по возбужденному лицу и нервному голосу директора понять: что-то случилось.
— Что? Ну?
— Володя, только что позвонили… По каналам Профессора… В «Паласе» задержаны двое, с кредитной карточкой шефа!
— Где — в «шопе»? Кто задержал? — Виноградов уже плюхнулся на сиденье, стукнув с размаху дверцей.
Обычно Орлов очень болезненно реагировал на такое неделикатное обращение с его ненаглядной «вольвочкой», но сейчас ему было явно не до этого.
— Да, в валютнике, в беспошлинном… Тормознула «секьюрити», пока в ментовку не отдают, сразу нам отсемафорили.
— Там ведь из «Заслона» стоят? Следковские?
— Не знаю. Я в них не разбираюсь, вы уж сами…
В отличие от Дениса Орлов предпочитал держаться подальше от разного рода силовых структур — как официальных, так и теневых. Вот и сейчас, он не то чтобы кривил душой — нет, он просто заранее устранялся от возможно грядущих «разборок»: в действительности, нельзя было заниматься в Питере бизнесом и не знать ничего об ассоциации «Заслон».
Образно говоря, если в начале всех начал было Слово, то в начале существования ассоциации было дело… Точнее — целый ряд громких и отчаянных дел, принесших славу командиру Резерва особого назначения ГУВД Саше Следкову. Газеты и телевидение взахлеб описывали освобождение редких тогда еще заложников, бескровные захваты целых банд, ежедневные многочасовые тренировки и фантастическую боевую подготовку этого милицейского спецназа. По количеству правительственных наград на служивую душу следковское подразделение равных не имело, но… Орденами и медалями сыт не будешь, поэтому и возникла в деятельности Резерва такая сторона, о которой прочитать можно было только в панических сводках Инспекции по личному составу.
Преступный мир предпочитал с ним не связываться: ну действительно, что можно сделать против «команды», достаточно многочисленной, прекрасно подготовленной физически и технически, обладающей всеми правами милиции, но отнюдь не связанной условностями милицейской законности и этики? Да еще к тому же вооруженной по последнему слову науки и техники на законных, заметьте, основаниях.
Поэтому, особенно на первоначальных этапах, организованная преступность почти безропотно уступала Следкову гостиницы, казино, рестораны… Резерв избавлял бизнесменов от необходимости «разбираться» с рэкетом, получая взамен всего лишь малую толику доходов. Спрос намного превышал предложение — в очередь по «крышу» спецназовцев выстраивались уже целые корпорации, районы и даже иностранные представительства. Соответственно, росли и расценки.
Именно на этом этапе Следков, заслуживший к тому времени почетную кличку Папа, кто-то из мэрии и один лихой, но оставшийся не у дел милицейский генерал учредили малое государственное предприятие «Заслон». Объем работы возрос так, что Папе даже пришлось уволиться из органов, но изредка пытавшиеся «прощупать» ситуацию конкуренты сразу же убеждались — за его могучей спиной стоит несокрушимая орда голодных и злых милиционеров. От следковских щедрот кормились не только они, перепадало и доброй половине больших начальников, а когда обделенная половина попыталась возмутиться, было уже поздно: на смену малому государственному предприятию пришла аж целая ассоциация с тем же гордым именем «Заслон».
Виноградова со Следковым и его соратниками связывала, помимо искренней симпатии, целая череда взаимных услуг, уходящая корнями в те давние и веселые годы, когда Владимир Александрович наводил порядок на своем Морском вокзале. Но в последнее время они почти не виделись — милицейское в «Заслоне» все больше уступало место… противоположному.
10
…и если он согрешит, Я накажу его жезлом мужей и ударами сынов человеческих; но милости Моей не отниму от него…
— Вас проводить?
Пахнущий хорошим одеколоном детина дружелюбно разглядывал с высоты своего гигантского роста Виноградова и Ивана Ивановича. Серый двубортный пиджак, портативная радиостанция, пластиковый прямоугольник «секьюрити» на кармашке…
— Нет, спасибо. Мы сами.
Капитан убрал удостоверение и направился вверх по лестнице. Шаги тонули в ворсе ковра, поэтому спешащий следом Орлов угадывался только по страдальческой одышке. Виноградов гуманно сбавил скорость.
— Все мечтаю сюда просто так зайти. Посидеть.
— Дорого… Чашка кофе — пять долларов, — вздохнул Орлов, поравнявшись.
— Ладно… Надеюсь, кофе нам здесь бесплатно нальют! Считай — сэкономишь. Насчет шведского стола не обещаю, но…
— Да я не к тому! — обиделся коммерсант. — Если нужно…
Роскошь интерьеров подавляла: расписные потолки, мрамор статуй, позолота… Одно слово — гранд-отель! Даже стойка портье позапрошлого века.
— Добрый день! Вы быстро… — Стеклянные створки двери расползлись в стороны, раздался мелодичный звон, и на пороге магазина возникла очень красивая блондинка со странной фамилией и редким именем Ванда. — Прошу, проходите.
Уже втроем они миновали неописуемо красочное и абсолютно безлюдное изобилие торгового зала, очутившись наконец в привычной атмосфере подсобки.
— Вот! Я нужна? — не заходя вслед за мужчинами внутрь, поинтересовалась Ванда. Вставший навстречу охранник был вылеплен под обычный «заслоновский» стандарт и потому представлял собой почти полную копию того, что дежурил у входа: от короткой стрижки до туфель «инспектор». Чуть заметно пожав плечами, он переадресовал вопрос Виноградову.
— Нет-нет, спасибо. — Владимир Александрович любил иметь дело с вышколенным персоналом бывшего «Интуриста», по уровню профессионализма с этими людьми могла сравниться только обслуга партийных бонз на дачах.
— Чай? Кофе?
— Попозже… может быть.
Опыт подсказывал, что первое впечатление, произведенное на задержанного, зачастую определяет весь дальнейший ход и даже результат работы. Поэтому капитан по-хозяйски убрал с единственного кресла внушительных размеров пластиковую сумку с эмблемой отеля и переставил ее на пол: содержимое оказалось неожиданно тяжелым и характерно звякнуло. Виноградов уселся поудобнее:
— Оно?
Охранник кивнул, он успел занять позицию у выхода, уступив свой стул Орлову.
— Сумма?
Так же молча детина поднял рукописный акт с подколотым чеком.
— Двести семьдесят долларов девяносто пять центов…
Виноградов брезгливо раздвинул ручки пакета, обнаружив тусклый металл баночных донышек и пестроту этикеток.
— Да-а… В тюрьму пойдете! — копируя краснолицего полковника, он наконец изволил обратить внимание на две фигуры, притихшие в узком проеме между морозильной камерой и несгораемым шкафчиком. Одно из существ было щуплое, с острыми коленками, обтянутыми синей джинсовой тканью. Жидкие русые волосенки, сползая по щекам, постепенно переходили в почти прозрачную бороду. Второе существо было явно дамой — короткая юбка, туфли на каблуках, ярко выраженный бюст в дорогам мохере… Вид провинциальной торговки средней руки…
— Сатана! Сатана говорит твоими устами! — без всякой связи с репликой Виноградова отреагировал мужчина. — Очнись, одумайся, ибо близок день, день Откровения, когда сто сорок четыре тысячи…
— Под психа «косит». И мне тоже пытался по ушам ездить, — счел необходимым прокомментировать охранник, — но я его быстро!
Судя по мгновенно иссякшему потоку, меры, принятые некоторое время назад «заслоновцем», особым гуманизмом не отличались: бородатенький сжался, потух и почти растворился в тени своей подруги. Та мгновенно подхватила эстафету:
— Только уверовавшие в Господа живого, пришедшего, и саму Мать его земную спасутся! На муки, пламя, мор и разорение обрекают себя те, кто…
Голос у нее был приятный, хорошо поставленный — так говорили раньше учительницы младших классов и комсомольские активистки.
— …потому что уже написано «число Зверя» и гонимы праведные, но, осеняя благодатью отверженного, никто не избегнет того, что предначертал Апостол! Смирись! Изыди, исцеленный, не посягая на святость и укоренение праведных…
— Бред! — Орлов замотал головой. — Охмуряют ксендзы… Как Козлевича!
Охранник Ильфа и Петрова не читал, но старый фильм о «Золотом теленке» видел, что-то такое отпечаталось: он согласно кивнул, сделал шаг и раскрытой ладонью ткнул женщину в лоб.
— Заткнись, сука!
— Ну стоит ли так! — счел необходимым проявить офицерскую учтивость Виноградов, ожидая естественной реакции: гордое молчание, слезы, закушенные губы на побледневшем лице…
И опешил, услышав:
— А ты меня не сучь, козел драный! Чушок ментовский… Я тя, падла, у прокурора задолбаю, из «петушатника» не вылезешь!
— Одна-а-ко… — Четыре пары мужских глаз с изумлением уставились на даму: охранник присел, как от просвистевшего над самой макушкой снаряда, у Иваныча поползли вверх брови, а Виноградов дернул себя за галстук. Бородатый дисциплинированно окаменел и впал в прострацию.
— А ты чего вылупился? Ну-ка, пусти на хрен!
Она решительно встала и быстрыми шагами попыталась пересечь пространство, отделяющее морозильную камеру от двери.
— Стоять, Зорька! На место…
Детина-«заслоновец» отреагировал раньше всех и по-матросски загородил собой проем, отделяющий задержанную от мраморных пространств отеля. С ходу налетев на живую баррикаду из полутора центнеров костей и мускулов, дама охнула и попыталась потерять сознание.
— Слышь, а? Брось дурака валять. — Опыт общения с валютными проститутками, приобретенный Владимиром Александровичем в недавнюю бытность начальником некоего специализированного подразделения, не мог не сыграть свою роль. — Есть шанс договориться.
— Ну? — Приблатненная «пророчица» поправила свой туалет, нарушенный во время неудачной попытки «прорваться» и, решив не возвращаться на прежнее место, строго посмотрела на Орлова. Тот встал и уселся рядом с бородатеньким, его же стул заняла дама. — Ну?
— Звать-то как?
— А тебя?
— Капитан Виноградов. Владимир Александрович.
— Сестра Марианна.
— Документов, конечно, никаких… Сектанты?
— Да! Великое Святое Братство! — Чувствовалось, что «сестра Марианна» приятно удивлена. — Мы, верующие в воплощение Господа…
— Покайтесь! Ибо не спасутся неправедные… — включился вдруг сосед Орлова. — И живые в язвах и тлене позавидуют мертвецам!
— Ой, только не надо! — замахал руками Виноградов.
«Сестра» что-то коротко приказала, и ее спутник опять погрузился в состояние легкой комы.
— Ну?
— Это плохо, что они из Братства… — Капитан обращался вроде бы только к охраннику, но все присутствующие не сводили с него глаз за исключением, разумеется, бородатенького.
— Почему? — попытался понять «заслоновец».
— Видишь ли…
Так получилось, что с месяц назад Виноградову поручили подготовить материал для лекции в батальонах — как раз об этом самом Святом Братстве. И папку дали в Центре общественных связей — вырезки из газет, копии писем, докладные… Страшная, в сущности, картина: похищенные из семей подростки, «зомби» — психо-кодированные по методикам покойного КГБ, строжайшая конспирация, явки, пароли. Целая сеть подпольных типографий, выходы за границу… Меньше всего внимания рекомендовалось уделять религиозным аспектам этой, основанной бывшей функционеркой и отставным кандидатом засекреченных наук организации, сотрудников милиции интересовал только криминал. А его было более чем достаточно: акты вандализма в отношении православных храмов, вовлечение в противозаконную деятельность несовершеннолетних, подстрекательство в организации массовых беспорядков. Имелись данные и об использовании психотропных средств, и о торговле «живым товаром»… Чекисты, как всегда, когда дело доходило до чего-то более конкретного, чем масонский заговор в кинопрокате, или более сложного, чем перехват шести килограммов меди на эстонской границы, умыли руки и предоставили без этого замотанным органам внутренних дел расхлебывать кашу: информации толковой — ноль, где «отец» и «мать» — неизвестно, что-то где-то, якобы в Киеве, якобы готовится и якобы особый зуб у «братьев» на омоновцев… Одно было определено, да и то благодаря расклеенным по всему городу листовкам — дата конца света.
— Видишь ли… Ну, к примеру, был бы на их месте какой-нибудь простой жулик. Обыкновенный. Я б ему предложил: то-то и то-то я тебе, а ты мне за это — то-то и то-то. К примеру, он мне рассказал бы, где сейчас владелец кредитной карточки, помог бы найти его… А я бы, к примеру, может быть, закрыл бы глаза на сегодняшний печальный инцидент в «шопе»… А то ведь чистой воды кража! И мошенничество! И сумма приличная, на срок потянет, года на два…
— Ну так! — одобрительно кивнул охранник: эта комбинация в его голове укладывалась.
«Сестра Марианна» слушала, молча щурясь.
— А с этими «братьями» — просто беда! Сегодня какое у нас? Четырнадцатое октября? Вот именно! А у них — конец света, на двадцать четвертое назначено. Правда, не октября — ноября, но все же… Понял?
— Ну! — почти искренне констатировал его собеседник. Остальных присутствующих Виноградов намерено игнорировал.
— То-то и оно! Что я им могу предложить? Это когда меньше полутора месяцев до всеобщего тарараха? Все равно же ведь даже до суда дело не дойдет, а чуть-чуть пострадать за веру в тюрьме… Хотя там и публика омерзительнейшая, и кормят не то чтобы уж очень…
— Короче! — Дама взяла со столика пачку сигарет, щелкнула зажигалкой — по всему судя, мирских радостей она не чуралась.
— И это правильно! Что там дальше будет, кто сгорит, кто нет — посмотрим. Так зачем же себе последние денечки здесь портить? Пока еще покушать можно, покурить, попить… — вовремя вписался в разговор Орлов. — Кстати! Может быть, рюмочку?
— Святой Отец простит, сестра Марианна! — поддержал Владимир Александрович.
— И только праведные спасутся! Отриньте все мирское, тлен и грязь, наденьте белые одежды… — забормотал внезапно бородатенький.
— Заткнись! Надоедливый такой… А, наливай! Что можешь?..
— Все. Вплоть до того, что мы вообще не виделись, в зависимости от степени твоей помощи, разумеется.
— Если откажусь?..
— Может, приятель твой попокладистее будет?
— Попробуйте. — «Сестра» повернулась на стуле, схватила своего спутника за рукав, притянула безвольную руку… Бедняга тупо смотрел перед собой, не реагируя даже на вырвавшийся из зажигалки язычок пламени. Женщина поднесла огонь к самым кончикам его пальцев, запахло жженой костью и кожей.
— Хватит! — Всему должен быть предел, нервы у Виноградова тоже не железные, но задержанная уже, брезгливо поморщившись, отпихнула чужую обожженную плоть.
— Ясно?
— «Зомби»? — смог наконец произнести Орлов.
— Пошел ты… Просто преданный «брат», проникшийся духом Господа истинного! — В голосе женщины чувствовалась профессиональная гордость.
— Слуги Сатаны, несущие печать порока, Вавилон, Содом и Гоморра… — вновь подал голос бородатый: очевидно, он «срабатывал» на какое-то ключевое слово, может быть, на комбинацию слов или интонацию. Виноградов был не силен в психокодировании, что для милицейского офицера вполне извинительно. Поэтому он предпочел вернуться на знакомую почву:
— А сама так сможешь?
— Я что — дура?
— Уже легче… Может, попробуем? — Владимир Александрович сделал вид, что тянется к зажигалке.
— Не имеете права! — взвизгнула «сестра». — Я требую, чтобы…
— Во! Другое дело. Давай разговаривать.
…Главное — Маренич был жив! Насчет здоров — это еще требовалось проверить, но главное, главное заключалось в том, что меньше чем через полчаса капитан уже мчался в сторону Всеволожска: Орлов жал на газ, рискуя в лучшем случае водительским удостоверением за превышение скорости, чудом выворачиваясь из-под колес несущихся навстречу «КамАЗов» и каждый светофор воспринимая личным оскорблением. Владимир Александрович и «сестра Марианна» чинно расположилась на заднем сиденье, плечом к плечу, испытывая, правда, некоторое неудобство от невозможности сменить позу — на всякий случай капитан пристегнул к себя к даме наручником, любезно одолженным здоровяком из охраны.
— Вернете? — для порядка поинтересовался тот, вынимая «браслеты» из специального кармашка.
— Постараюсь сегодня. Не получится — передам лично Следкову или в дежурку вашу… Ну а если что — спишете на боевые потери. Вместе со мной… Шучу!
— Может, с вами съездить?
Особого энтузиазма в голосе бойца не ощущалось, он был рад и не только наручники отдать, чтобы поскорее избавиться от обрушившейся на голову «непонятой», поэтому Виноградов успокоил:
— Не надо. Как договорились: для этого клоуна вызывай машину из психушки, пусть разбираются — лечить или в приемник-распределитель. А мы с миледи съездим, прокатимся… Спасибо скажи шефу своему, передай — «по жизни» должен буду! Сочтемся.
И вот теперь шикарная орловская «вольво» несла их невесть куда по мокрому асфальту шоссе.
«Сестра» уверяла, что дело было так: тогда вечером она вместе с еще двумя «ученицами» работала на Невском. Те, как обычно, попрошайничали, распевая гимны и трясясь в своих белых балахонах, а она присматривала в сторонке — мало ли нужно будет с милиционером «разобраться» или вдруг кандидат интересный попадется…
— В каком смысле — интересный?
…Долго объяснять, но чтоб было понятно… В Братстве, кроме сподобившихся приобщиться к блаженству, таких, как вот этот бородатый, есть еще и другие — не удостоившиеся этой чести: на их долю выпадает вся черновая работа по пополнению кассы, по организации мест проживания, транспортировки, типографских услуг… да много чего, включая подбор и вербовку новых членов. И сама «сестра Марианна» — она ведь не просто так, она координатор «Братства» по всему Северо-Западу!
Так вот… Поздно уже было. Денег никто не подавал, собрались уже смываться, как подходит мужик — вид простой, курточка, джинсы… А лицо интеллигентное. Если и выпимши — то самую малость. Постоял, послушал… Вообще-то сразу ясно было — клиент не их, Братство в основном на этих, «детях улиц», специализируется — от четырнадцати и до двадцати. Но на худой конец… Последнее время вербовать становилось все труднее, менты наседали, в газетах всякое-разное, родители по глупости и серости своей какой-то комитет организовали, но Отцу же и Матери не объяснишь! Им вынь да положь пять-шесть душ в неделю! В Белоруссии один координатор план вербовки сорвал — и что? Вызвали, «приобщили к благодати» — и на прошлые заслуги не посмотрел никто! Прыгает теперь где-то, говорят, в балахоне вместе со всеми…
— Строго у вас!
— Не то слово. Поэтому, когда этот ваш дядя «нарисовался», пришлось и его прибрать. Как? Да уж есть способы! Нет-нет, никакого насилия — вы что? Он хоть и не Сталлоне был, но все-таки поздоровее меня и уж тем более — наших заморышей. Все тихо-мирно: вовремя подойти, вовремя заговорить, сценочку маленькую разыграть…
— Вроде как у «наперсточников»?
— Да приемы везде одни! Главное — цель. Она, как известно, оправдывает средства… Ну кто откажется, когда девчушка, божий одуванчик, угостит риса горсточкой? И глоточком настоя травяного? Вся чистенькое, беленькое… С молитвой!
— Что подсыпали? Димедрол? Клофелин? Синтетику?
— Слушай, мы же договорились. Не знаю! Отец и Мать уже готовое присылают. А сама не пробовала, понял? Ну, короче, он хлебнул, «отлетел». Посадили в такси, привезли на хату…
— Куда-куда?
— Тьфу, прости Господи… В приют! Для новичков. Переодели, еще «лекарства» дали, уложили спать…
— Шмонали?
— А чего там шмонать? Паспорт, денег с гулькин нос, да эта вот карточка долбаная, чтоб ей…
— А что домой к нему не поехали? На квартиру?
— Дурных нема! Зачем? Мы же не воры… Еще недельку бы, на крайний случай — две, и он сам бы к себе отвел. И дарственную на квартиру оформил бы, и еще что есть из вещичек в Братство отдал бы. Доб-ро-воль-но! Пацаны вон и девки-соплячки, те — да, из дому по мелочи несут, попадаются, муки терпят. А если солидный человек, в возрасте… Ну, к тому же и прописка в загранпаспортах не указывается…
— А в валютник зачем потащилась? Жадность фраерская?
«Сестра» досадно повела плечами:
— Бес, сволочь, попутал! Восемнадцатого координатор приезжает, надо будет встретить как положено, да и самой чего-то этакого захотелось… Мы ведь из ларьков не питаемся, только с базара или из магазинов хороших!
— Послушай… Как он сейчас? Очень… ну, это самое?
— В смысле «крыши»? Не очень ли «съехала»? Да как сказать… Я думаю — оклемается. Он ведь меньше трех недель у нас. Так?! Так! Это уж потом: хоть ты их гипнозом, хоть электрошоком…
— Ты говорила, что на первом этаже новичков только успокоительным пичкают? И волю подавляют? А уж программирует их лично Отец?
— Это ты говорил. У нас по-другому называется.
— Не важно, суть одна… Смотри, «сестричка», если его вытащить не удастся, на том свете найду!
— Пошел ты… Эй, дядя, здесь сворачивай направо, вон к тем домам! И у будки остановись, ближе не надо.
Прежде чем открыть дверь, Виноградов достал из кармана крохотный ключик и вложил его в руку Орлову:
— Это от наручников. Слушай внимательно! Если через десять минут не вернусь, давай сигнал нашим, по радиотелефону… Вызывай, на хрен, группу захвата, пусть развлекутся. Дальше… Запрись. В машину никого не пускай, по бы ни говорили. Будут ломиться, сигналь и тоже вызывай ребят. Вообще действуй по обстановке: почувствуешь что-то не то в моем поведении, в ее или шефа — сразу же поднимай тревогу. Тут лучше перестраховаться, всякое может быть.
— А я?
— Не волнуйтесь, мадам! Слово офицера. Пьеса в двух актах: клиент в машине — ключик в замочке… Один щелчок — и вы свободны! И век бы вас не видеть…
— Ладно! Пошли… Да не дрожи ты, дядя! Скоро вернемся. — И «сестра» решительно потянула капитана за собой.
…С такой скоростью Виноградов не ездил даже в эскорте Черномырдина. Владимир Александрович в очередной раз перевел взгляд с завалившейся направо стрелки спидометра на бледное, равнодушное лицо Маренича: полуприкрытые слезящиеся глаза, сальная прядь волос, уголки губ с присохшими остатками какой-то еды… От бесформенного балахона, накинутого на Виктора, чем-то отвратительно пахло — переодеть его капитан не успел, куртка, джинсы и обувь просто валялись рядом на сиденье.
— Все в порядке, шеф! Все будет в порядке… — зачем-то все повторял Орлов, то и дело поворачиваясь… — Уже скоро!
— За дорогой следи! — то ли молил, то ли приказывал Виноградов. — А то ни хрена не будет в порядке…
Запищал телефон:
— Алле! Это Зайченко… Врачей мы предупредили, жена уже в курсе! Поезжайте прямо к нему домой, в офисе светиться незачем. Верно?
— Верно… — вздохнул в трубку капитан. — Светиться незачем…
Из-за поредевших по осени деревьев выступил силуэт восстановленной недавно церкви Ильи Пророка. Виноградов незаметно перекрестился.
Начинались трамвайные пути, и Иванычу пришлось сбросить скорость.
11
Если вы окно разбили, не спешите признаваться.
Погодите — не начнется ль вдруг гражданская война.
Артиллерия ударит, стекла вылетят повсюду,
И никто ругать не станет за разбитое окно.
— О-о! Владимир Александрович! И ты «продался»? — вылезший из стеклянной будки почти двухметрового роста сержант в легкомысленно заломленном на бровь берете приветливо улыбнулся и поправил брезентовый ремень автомата.
— Я не «продался», — буркнул Виноградов. — Я пока только «сдался в аренду».
Он аккуратно запер дверь зайченковского «БМВ», убрал в карман пульт сигнализации с ключами и за руку поздоровался с постовым:
— Привет, Миша!
— День добрый… — Когда-то они с Ипатовым побывали в паршивой заварухе в горах, тогда еще считавшихся югом России. И это несколько сокращало дистанцию, предусмотренную дисциплинарным уставом. — Там полный букет — генерал, корреспонденты… Говорят, тебя можно поздравить?
— Тьфу-тьфу, не сглазь! Ладно, бегу… — Виноградов ринулся через плац, стараясь не наступать на лужи…
— Давно начали? — поинтересовался он у соседа, опускаясь на свободное место в зале. Парадный мундир, провисевший в шкафу с позапрошлого Дня милиции, жал где только можно. И даже там, где нельзя.
— Только что, — понизив голос, ответил плохо выбритый старшина. — Затеяли, понимаешь, тряхомудию из ничего! Лучше бы насчет квартир или зарплату прибавили… И куда машины деваются… А то пашешь, как папа Карло, а эти на три дня съездили, прокатились…
— Пойди выскажись, — равнодушно пожал плечами Владимир Александрович. Он знал этот тип людей — вечно недовольные, обиженные «по жизни», склонные винить в собственных неудачах кого угодно, кроме себя: коммунистов, евреев, демократов, американский империализм и непосредственное начальство. Явление абсолютно надклассовое — их одинаково много и на киношных тусовках, и в цехах заводов. Этакая клозетная оппозиция…
— И пойду! — задиристо откликнулся сосед, но было видно, что бунтарский пыл его стремительно угасал, он наконец сообразил, что золотое шитье виноградовских погон и стол президиума, уставленный ровными рядами одинаковых картонных коробочек, каким-то образом между собой связаны. — Нет, ну есть, конечно, и которых не зря награждают.
По глазам ударило беглое зарево фотовспышек: с места поднялся генерал, заместитель начальника Главка.
— Дорогие товарищи! Друзья…
Началась долгожданная церемония вручения орденов и медалей.
…Еще не стемнело, а первые гонцы уже потянулись к ларькам за «добавкой». Командир дипломатично отправился домой, оставив вместо себя непьющего Сычева, — и это было правильное решение руководителя, уважающего объективную реальность. Какой-нибудь волюнтарист, наверное, затеял бы ходьбу по кабинетам, издергал бы нервы начальникам отделений и комбатам, выявил и пресек… а в конце концов все равно заполучил бы парочку чепе от озлобленного личного состава! Полковник же Столяров знал: если гайку закрутить слишком сильно, можно запросто сорвать резьбу. Поэтому он сидел сейчас перед телевизором в комнатных тапочках и почти не нервничал, ожидая вечернего доклада дежурного.
Заступивший на службу наряд — трезвый и неприкаянный — постепенно заполнял коридоры и взводные комнаты, кого-то из свежеиспеченных «кавалеров» грузили «мертвым» телом в машину, но закаленный и проспиртованный офицерский состав отделений держался: Виноградов уже знал, что перепить сотрудников отряда способны только опера уголовного розыска, да и то только благодаря менее тонкой конституции.
Беседа распадалась на осколки монологов:
— Пойми, мы все — ро-нины!
— Кто?
— Ро-нины… Это в Японии раньше были такие странствующие самураи, бродяги, потерявшие своего феодала. И на службу их брать никто не хотел, считалось, что пусть уж лучше харакири делают.
— Не понял?
— Раньше у меня страна была — Советский Союз! Шестая часть планеты… Эг-то!.. Я ей двадцать лет прослужил. А сейчас? Как собака, безродная и бездомная.
— Да пошел ты со своим нытьем…
— Мальчики! Мальчики! — Валя Кротова из пресс-группы колыхнула могучим бюстом, разряжая атмосферу. — Рюмки пустые…
— Прости, Валюша… — Инспектор Шахтин перегнулся, доставая очередную бутылку. — Ты же знаешь, за что я таких вот не люблю!
— У мужчин нет недостатков. У них есть особенности… — убежденно парировала единственная в компании дама. В отличие от большинства сотрудниц доблестной рабоче-крестьянской милиции она не ругалась матом, любила мужа и не особенно рвалась на пенсию.
— «Скучно от скученности, грустно от грубости. Налет испорченности на масках глупости!» — продекламировал, едва ворочая языком, Витя Барков. Как и Виноградов, он получил медаль «За отвагу»: это обязывало, награжденные пили больше остальных, и кое-кто уже сошел с дистанции.
— Да прекратите вы там! Насрать на всю эту политику! Поняли? Мы людей спасали… От снайперов-психов, от большой крови…
— Ага. Точно… Ты это потом объяснять будешь, когда нас вешать станут — прямо по наградным спискам!
— А мне плевать! — рявкнул из угла старшина, отличившийся в московской охоте на стрелка с колокольни. — Плевать! Мне стыдиться нечего…
Орден «За личное мужество» висел на его куртке, край ленты подмок от постоянного опускания в различные емкости.
— В нас стреляли — мы стреляли… Тут уж кто успел!
— Саныч! К телефону…
— Виноградов, с тебя надо по пять баксов за звонок брать — уже достали! Из десяти звонков в отделение — девять тебе… Я б разбогател! — хохотнул инспектор Шахтин, отодвигаясь.
Владимир Александрович с трудом преодолел путь от своего места до телефона:
— Алле? Капитан Виноградов…
— Володя? Это Денис.
— Привес-свую!
— О-о-о… Слышу, слышу — празднуете?
— Ну как!
— Ладно, я тогда коротко… Шефа почти откачали, доктор говорить: еще дней пять — и порядок. Пошлем его отдохнуть…
Голос Зайченко куда-то уплывал, растворялся, проходя мимо сознания, и Владимир Александрович с трудом зафиксировал себя в окружающем пространстве.
— …насчет премии. И вообще. Тебе тут кое-что причитается, мы с Орловым посовещались…
— Понял. Понял все… Машину когда отдать?
— Ну-у-у… Через час — устроит? Меня отвезут к тебе, я ключи заберу… Кстати, и домой подброшу, а?
— Годис-ся! Пока. Жду! — Он положил трубку.
— Господи! Надоело-то все как… Все как надоело-то!
Его рюмку опять кто-то наполнил:
— За нее!
— За удачу!
— Как ты можешь с ними работать, Виноградов? Это же болото… отстойник! Переходи к нам в отделение, в пресс-группу! А то же ведь засосет навсегда — до пенсии, до выслуги лет… Ведь страшно-то что? Что тебе скоро начнет нравиться! — Барков обнял капитана за шею и громко говорил, почти кричал: — Будешь уставать даже, сплетничать, интриговать из-за премий… И превратишься в обыкновенную милицейскую крысу!
— Дурак ты, Витя. Пойди проспись!
— И пойду! И буду спать!
— Нет, решительно я ему заеду сейчас в ухо…
— Валя! Валентина! Ты где? Пойдем, кавалера уложим!
— Все, мужики, заканчиваем…
Виноградов вышел в коридор. Постучался в приоткрытую дверь соседнего кабинета… Майора Сычева не было, очевидно, проверял наряд в дежурке.
Владимир Александрович сел за стол начальника отделения, достал лист бумаги, ручку. Стараясь не слишком нажимать на стержень, начал писать рапорт на увольнение…
1
…если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж.
Желтая вереница автобусов весело выкатилась на Садовое кольцо. Все заворочались, и Виноградов, выгибая шею, тоже попытался разглядеть в просветах между зданиями силуэт Белого дома.
И в этот момент раздалась первая очередь.
Посыпались стекла, подбитый «Икарус» замер на миг, затем стремительно бросился в узкую щель ближайшего переулка. За ним туда же устремились остальные автобусы.
— Во попали! — присвистнул кто-то у самой кабины подателя.
Виноградов увидел себя со стороны, сидящим прямо на полу, с задранными вверх ногами и бестолково торчащим стволом автомата.
— Щиты к окнам! — запоздало скомандовал один из комбатов.
Его едва расслышали — все звуки тонули в яростном грохоте пальбы: судя по позициям пристроившихся между брошенных легковушек солдат, лупили по высотному зданию на Новом Арбате. Куда-то на уровне десятого этажа.
— Оставаться на месте! Не высовываться!
В наступившей внезапно тишине защелкали пристегиваемые магазины. Кто-то передернул затвор. Толстый пожилой старшина, матерясь, сдирал чехол с обтянутого материей шлема.
И тут опять начали стрелять…
— Не спи, капитан! Замерзнешь…
Виноградов с трудом разлепил набухшие от усталости веки и на всякий случай передвинул поудобнее автомат:
— Уже.
— Что — уже?
— Замерз… Сколько сейчас? — Посмотреть на часы было лень.
— Около четырех. Да-а, не май месяц.
В темноте горящий напротив парламент почти не давал света, а редкие светящиеся окна соседних домов давным-давно погасли. Среди мраморных колонн вестибюля метался злой осенний ветер. Полуоторванные металлические жалюзи беспорядочно бились друг о друга со звуком, похожим на пулеметную очередь. Целых окон не осталось, и случайно застрявшие в огромных витринных проемах куски стекла то и дело срывались вниз.
— Как обстановка?
— А никак…
Виноградов все еще не мог окончательно проснуться. Тупая, липкая, как пот, усталость, заполнила все — суставы, сердце, придавленную бронежилетом грудь, затылок в пластинчатой «сфере»…
— Чай остался?
— Хм-м… Сомневаюсь, однако.
— С-сукины дети! Целый день всухомятку…
То, что удалось найти после бандитов в разграбленных барах и буфетах, было уже давным-давно выпито. Водопровод в здании не действовал еще с первого штурма, некоторое время выручала предусмотрительность майора Сычева, но и прихваченный им из дома, несмотря на насмешки, цветастый полуведерный термос, видать, иссяк…
И ведь не то чтобы воды совсем не было — наоборот, ее вокруг было даже с избытком! Холодная вонючая влага сочилась из пробитых канализационных труб, ручьями стекала по обожженным стенам, чавкая под ногами и скапливаясь среди завалов переломанной мебели. Никому не приходило в голову попрекать творцов всего этого безобразия, пожарников — парни сделали все, что могли… Два высотных факела посреди столицы — это явно был бы перебор.
Виноградов опять вспомнил утреннюю картинку: короткое простреливаемое пространство перед мэрией, изготовившихся к броску милиционеров, рычащих от возбуждения, багровых и грязных, только что выведенных из боя муровцев: все вперемешку, рослые «гоблины» из групп захвата в бронированных куртках и масках, очкастые подполковники-опера, невесть откуда взявшийся корреспондент с одышкой и японской видеокамерой…
А рядом привычно и почти без суеты уже разворачивались пожарные расчеты, матовой резиной блестели их черные костюмы, кто-то что-то привинчивал, вытягивая за угол тонкую полоску шланга.
— На вашей стороне очаг… А здесь только на третьем пока! — перепачканный майор с молоточками в петлицах говорил по рации, не выпуская из зубов папиросу.
Белый дом тогда еще был белым, и речь шла о здании СЭВ…
Тяжко вздохнув, Виноградов поднялся со своего лежбища:
— Счастливо оставаться!
— Гуд бай.
Разогнувшись почти во весь рост — снайперы были главным кошмаром последних суток, несмотря на темень, рисковать не хотелось — капитан проверил, все ли на месте. Автомат, пистолет, подсумок с магазинами… Противогаз, нож, «черемуха»… Наручники, индивидуальный пикет. Штатный мегафон, немного жратвы и кое-что из тряпок засунуто в высвободившийся чехол из-под бронежилета — не тяжело и достаточно удобно.
Можно трогаться.
Под прикрытием обрушенных стеллажей Виноградов пересек вестибюль и оказался в одном из внутренних коридоров. Здесь было еще темнее, и тьма эта была доверху наполнена шепотом, сонными хрипами, скрежетом железа, потом и табачным дымом. Ориентируясь по редкой цепочке сигаретных огоньков, он двинулся вперед, стараясь ни с кем не столкнуться. В замкнутом, вместившем в себя десятки измученных людей пространстве это было почти невозможно, и пару раз капитана равнодушно материли.
Уже под конец пути он внезапно налетел на упершийся в живот ствол.
— Кто такой?
— Виноградов. Из отделения профилактики.
— A-а! Что слышно? — зашевелились где-то сбоку.
— Я с поста.
Кто-то разочарованно сплюнул, кто-то заворочался.
— Дур-р-дом!
Предстояло еще миновать галерею, соединяющую собственно здание с корпусами гостиницы…
— Саныч! Ты?
По сравнению с коридором тьма была уже не такой густой, и Виноградов почти без труда нашел старшину седьмого батальона:
— Здорово, герой дня!
— Тормознись! — Пахнуло перегаром, и капитан, присев в образовавшийся между телами промежуток, ощутил в руке теплый и, вероятно, не совсем чистый стакан.
— Выпьешь?
— Будь здоров! — Отказаться было неудобно, глицериновое пламя обожгло внутренности, оставив на языке миндальный привкус. Виноградов принял подмокший кусок хлеба и почти без отвращения заел:
— Ликер?
— Двадцать семь оборотов! Италия.
— Хорошо живете.
— Да вот… это самое… нашли. Имеем право?
— А кто спорит?
Он не кривил душой: старшина действительно имел право.
…Когда около полудня в толпе упал первый — парень в пальто и клетчатой кепке — никто толком ничего не понял. Дико завизжали женщины, все заметались, бестолково пихая друг друга, кто-то попытался приподнять залитую кровью голову убитого… Затем тело унесли подоспевшие санитары, и на некоторое время площадка, с которой в просвет между деревьями открывалась увлекательная картина боя, опустела. Но уже минут через двадцать постепенно место недавней трагедии заполнилось вновь, сначала подростками обоих полов, потом вездесущими мальчишками, потом дядями и тетями всех социальных слоев и возрастов.
— Уйдите! Граждане, уйдите отсюда! Тут только что человека убили!
Но охочие до зрелищ самоуверенные москвичи и не собирались реагировать на крики автоматчиков.
— Быстро отсюда! Я что сказал? Пошли отсюда все!
Самые активные и пьяные из толпы огрызались, в лучшем случае отшучивались, а симпатичная студентка с распущенными длинными волосами все пыталась дотянуться до ближайшего милиционера букетом недорогих цветов.
— Уйди, дура! Уйди! — чуть не плача от бессилия, хрипел сорванным голосом Виноградов. Сняв с плеча мегафон, он шагнул на открытое пространство:
— Граждане! Соотечественники! Здесь простреливаемая зона! Немедленно покиньте…
Закончить не удалось.
Первым, схватившись за лицо, откинулся навзничь пожилой мужчина. Стоящая радом с ним девушка в кожаной куртке стиснула руками пах и молча осела на асфальт. Задело и еще кого-то — капитан не видел, метнувшись обратно под прикрытие бетонного козырька.
— Снайпер!
Это были не шальные пули — прицельный огонь велся откуда-то сбоку, со стороны упрятанной среди высотных домов церквушки.
— «Королево», «Королево», я — «девятьсот седьмой»! — командир взвода уже вызывал по рации бронегруппу внутренних войск.
— Щас уходить будет… — услышал капитан рядом с собой негромкое бормотание. Повернувшись, он увидел прищуренный глаз и вмятую в винтовочный приклад щеку батальонного старшины. Черный ствол СВД казался абсолютно неподвижным.
Несколько секунд Виноградов вместе с соседом напряженно всматривался в узорчатые своды колокольни:
— А точно оттуда?
Выстрел!
Стремительный силуэт на мгновение вырос над выкрашенными в белое перильцами, перевалился через них и, почти не касаясь стены, рухнул на землю. Капитану даже показалось, что он услышал мокрый звук разбившегося тела…
— Й-а-а!
По позициям пронесся шквал радостных воплей и веселого мата…
И в этот момент на колокольне опять зашевелились:
— Еще один!
Выстрел… Выстрел… Выстрел…
Позже выяснилось: битый жизнью, афганскими моджахедами и кавказскими боевиками, старшина на этот старый трюк не «купился». Снайпер, в общем, рассчитывал верно, сначала подставил под огонь грязный армейский чехол с напиханным в него спальником, бронежилетом и прочим уже ненужным барахлом, а когда прошитое пулями «тело» обрушилось вниз и стрелки расслабились, попытался проскочить к лестнице. Но… Виноградов потом ходил смотреть: две пули — в руку и в затылок. Лица не разобрать, только старый офицерский камуфляж и кроссовки на рифленой подошве…
— Слышно что-нибудь?
— Да я сам с поста, — в очередной раз пояснил Виноградов. — Узнаю что — скажу.
— Ну давай. Будь здоров…
Пригнувшись, капитан по прямой перебежал галерею и скоро уже стоял на пороге бывшей парикмахерской, сейчас занятой сотрудниками штабных отделений.
— Профилактика! А-у! — позвал он своих. — Где вы?
Разобрать что-то в мешанине тел и амуниции было сложно.
— Виноградов! Давай сюда!
Спотыкаясь в темноте о какие-то ящики и провода, Владимир Александрович наконец оказался среди сбившихся в компактную кучу офицеров отделения профилактики:
— Чай остался?
— На, Саныч. Там остатки — для тебя специально…
Виноградов на ощупь принял из рук непосредственного начальника, майора Сычева, горячую крышку от термоса. Пару раз хлебнул.
— Хорошо… Но мало! Спасибо, шеф.
— Как там? Все спокойно?
— Нормально… Сейчас бы пожрать чего-нибудь.
— Кашу будешь? — подавший голос инспектор Шахтин имел в виду «Кашу гречневую со свининой тушеной» — такие банки выдали всем в качестве сухого пайка. Продукт был сытным, но очень соленым, к тому же в холодном виде представлял из себя желтый сгусток пахучего жира. — Больше просто нет ничего…
В голосе старлея звучало искреннее сочувствие.
— А черт его знает… Нет, наверное. Посплю лучше.
— Правильно! — одобрили из темноты. — Голодный волк быстрее бегает…
— Ты, что ли, Барков, голос подаешь? Свое все небось уже сожрал?
— Не надейся, не обломится!
— Ишь, халявщик!
— Тьфу на вас! — ругнулся старый приятель Виноградова сотрудник пресс-группы Витя Барков. — Саныч! Ты же интеллигентный человек, как ты с ним живешь?
Все знали — связываться с голосистым и дружным отделением профилактики не стоит. Заклюют.
— Готово!
Из угла, где расположились связисты, донесся сначала шум и треск помех, затем какое-то потустороннее завывание, и уже только потом — постепенно набирающий силу голос диктора:
«— …По неподтвержденным сведениям, в различных районах столицы силами внутренних войск и милиции проводится обезвреживание вооруженных групп террористов… Некоторые эксперты вспоминают сейчас недавние события в Румынии, когда специально подготовленные боевики расстреливали народ из окон высотных зданий… Представители армии отказались комментировать данные о количестве погибших при штурме Белого дома… Вопреки ожиданиям, события этих дней практически не повлияли на экономическую и политическую ситуацию в других регионах России, собственно, они ограничены Садовым кольцом столицы и напоминают внутреннюю „разборку“ нескольких, имеющих оружие и власть, группировок…»
Вновь завыло, затрещало, и даже отдельные слова утонули в шуме радиопомех.
— Маленькие люди не желают впрягаться в телеги больших дел, — афористично заметил Барков. Он любил излагать свои мысли красиво, иногда это получалось, и Виноградов обоснованно подозревал, что его приятель втихаря пишет стихи.
— А что там в Питере? Ничего не говорили?
— Да все в порядке! Это же — не здешний базар… Питер!
— Город высокой культуры!
— Случилось бы что — сказали!
— Да и наших там осталось… Достаточно!
Все разом загомонили, громко успокаивая себя и друг друга… Действительно, статистика, с которой по роду работы приходилось иметь дело собравшимся здесь офицерам, особых поводов для тревоги не давала. Судите сами.
В Москве десять миллионов жителей. В Санкт-Петербурге — пять. Приблизительно. Но когда на митинг в столице выходит пятнадцать тысяч человек — в Северной Пальмире не более полутора тысяч. Если на Красной площади соберется сто тысяч — на Дворцовой еле-еле десять. И такая закономерность, вне зависимости от партийной принадлежности и политических пристрастий, достаточно стабильна. Может, северо-западный темперамент жителей сказывается? Или бездельников поменьше? А уж если сравнивать количество эксцессов…
Умом это понимал каждый из сотрудников Санкт-Петербургского оперативного отряда милиции. Каждый из четырехсот человек, поднятых прошлой ночью по тревоге, экипированных, посаженных в самолеты и через час очутившихся за семьсот километров от родного дома.
В столице нашей Родины. На гражданской войне…
Воевала, собственно, армия.
Милиция занималась, тем, чем ей и положено было заниматься: охраной общественного порядка на вверенном объекте, поиском и задержанием мародеров, изъятием оружия… Стреляли, правда, чуть больше, чем обычно, да наряд затянулся вместо привычных восьми часов аж на двое суток… А так — работа есть работа.
— Все нормально будет, — снял вопрос Сычев. Обойдется.
Так уж получилось, что один Виноградов знал, насколько плохи дела у майора дома: отец больной, жена с тремя детьми осталась. Да и не у него одного кошки на душе скребли. Но — старший офицер, нельзя… Поэтому:
— Обойдется!
— Довели, мать их, народ до крайности! — не выдержал Шахтин. И никто не стал уточнять, кто именно довел, — сейчас одинаково относились и к «тем», и к «этим».
— Эт-то точно! — поддержал его Барков. — Вообще до крайности никого доводить нельзя. Вот, например, из классической литературы…
— Заткнись, а?
— Нет уж, я скажу! — Инспектор еле уклонился от запущенной в него пустой банки. — Остап Бендер своими «прихватами» довел Кису до крайности… И чем кончилось?
— Бритвой по горлу! — отозвались из темноты, и офицеры нехотя засмеялись.
— Все! Достаточно! — рявкнул майор. — Разболтались…
Виноградов, под шумок занявший чье-то, почти целое, кресло, пристроил в ногах чехол с имуществом, туда же пихнул надоевший противогаз и подсумок. Под руку положил автомат и «сферу». Подумав, решил остаться в бронежилете — все-таки теплее, да и возиться с застежками не было уже ни желания, ни сил.
Кто-то храпел. Связисты мудрили над своей аппаратурой. В дальнем углу скреб ложкой по металлическому дну банки только что сменившийся с дежурства помощник начальника штаба…
И уже обыденным казалось — осень, холод, гражданская война.
Виноградов заснул.
2
Вам нужно понять, что из себя представляет наша фирма. Мы — другие, и мы гордимся этим.
Под аркой Виноградову пришлось посторониться — на улицу, натужно ревя и изрыгая вонючий дым, медленно выкатывался зеленый тентовый КамАЗ. Огромная машина с трудом вписывалась в габариты, и водитель, старый знакомый Серега Боровой, почти не отреагировал на приветствие: высунув от напряжения язык, он следил в зеркало заднего обзора за тем, чтобы не задеть бортами металлические створки открытых по такому случаю ворот.
— Приветствуем, Владимир Александрович!
— Здорово, ребята… — Капитан с удовольствием пожал протянутые руки охранников. — Неплохо выглядите.
— Стараемся! — улыбнулся тот, что повыше.
— Это ж совсем другое дело, — подтвердил его напарник, демонстрируя свою экипировку.
Действительно, одетые в серые непродуваемые комбинезоны с эмблемой фирмы на рукаве и высокие «штурмовые» ботинки, парни выглядели достаточно серьезно. В конце лета Виноградову большой кровью удалось убедить генерального ассигновать некоторую сумму на единую форму для всех сотрудников службы безопасности, и теперь охранники уже не были похожи на компанию штатских хулиганов, нацепивших рации и дубинки. Это, кстати, обошлось значительно дешевле «газовиков» и прочих необходимых аксессуаров, закупленных тогда же, а психологический эффект был не меньший, форма — великая вещь! Во многом определяющая содержание.
Черные вязаные шапочки, правда, каждый приобретал за свой счет…
— Дверь придерживай! Дверь! — Сначала из темного чрева подвала показался зад, затем спина в драном свитере и, наконец, тронутая ранней лысиной голова завскладом Шилова. Он выволок за порог колоссальных размеров черную дерматиновую сумку, которую и сумкой-то вряд ли можно было назвать — скорее размером и формой это напоминало чехол от легковушки, и, застонав, отступил в сторону. Тут же во двор выскочили две бодрые обветренные пенсионерки, привычно похватали сумку за ручки и, оторвав свою ношу от заплеванного асфальта, просеменили мимо Виноградова.
— Привет героям мелкооптового фронта! — окликнул он Шилова.
— Здорово, здорово, мент… Видал? Чуть не уморили — мало того что все нервы — ни к черту, так еще и грыжа будет!
— Ну-у… Есть за что бороться.
— За что? За что! Это не зарплата. Это слезы! — Шилов мог бы так рыдать бесконечно, данное занятие ему нравилось совершенно безотносительно к реальному положению дел, поэтому Виноградов перебил:
— Вкусненькое что-нибудь появилось?
— Да есть… немного, — заве кладом сразу же перешел на нормальный тон. — Вино хорошее, кукуруза, как ты любишь…
— Обязательно! Сейчас вот тут только… О-о! Это я удачно зашел!
— Лапы! Лапы убери! А то как сейчас… Троглодиты! — Краснолицый повар в тельняшке и почти свежем халате одной рукой прижал к себе две большие банки огурцов, и другой, обремененной палкой сервелата, замахнулся на Виноградова.
— Дядя Вася! Только не по голове! — заверещал капитан, прикрываясь. В общении со служащими фирмы он давным-давно избрал для себя манеру поведения — этакий рубаха-парень, шутник и попрошайка. Это было удобно, некоторых обманывало, кое-кому льстило…
— Ладно тебе, Александрыч. — Василий, бывший судовой кок, людей и жизнь знал, насчет реального «расклада» в фирме не заблуждался и подыгрывал Виноградову так — исходя из своих собственных соображений.
— Чем порадуешь, дядя Вася? — полюбопытствовал Шилов.
— Что дам — то и будет! — пресек праздные разговоры повар. Изловчившись, он потянул на себя хромированную ручку двери и ушел внутрь.
— Дрянь-человек, — грустно констатировал завскладом, — но готовит! От Бога… Так что ты давай, после обеда.
— Я, может, прямо сейчас успею, — кивнул Виноградов, обернувшись. — Как получится.
Он на секунду задержался у обитой рейками двери, значительную часть которой занимала упрятанная под стекло вывеска: «Производственно-торговое объединение „НЕФТЕГАЗОЙЛ-ПЕТЕРБУРГ“».
Главный офис с типичной заокеанской конторой: никаких тесных клетушек-кабинетов, все сидят вместе в одном огромном помещении на виду друг у друга, где генеральный — просто равный среди равных… Но на этом сходство и заканчивалось, переходя в свою прямую противоположность. Во-первых, помещение не было таким уж большим — просто комната метров двадцати, в которую впихнули полдюжины столов, компьютеры, вешалку для пальто и массивный стеллаж с канистрами и разноцветными колбочками причудливых форм и всевозможных размеров. Во-вторых, на семь нормальных рабочих мест постоянно приходилось не менее десятка претендентов: то из-за протечки приходилось давать приют бухгалтерам, то вдруг пожарник выселит из мастерской водителей-экспедиторов… А если добавить еще человек пять посетителей разной степени скандальности? А если сказать, что из всех телефонов половина «запараллелена», а вторая — работает в режиме факса?
Виноградов с трудом протиснулся в дальний угол, бесцеремонно убрал со стула какой-то промасленный агрегат и уселся напротив плотного мужчины в накинутой поверх свитера кожаной куртке:
— День добрый!
— А, Володя! — Иван Иванович Орлов, человек, которого судьба закинула в сорок лет на хлопотную должность директора крупнейшей в регионе топливно-энергетической корпорации, оторвал от подписанных накладных осоловевший взгляд и кивнул:
— Здравствуй… Поднимайся наверх, я приду сейчас.
— А там кто?
— Все. Все уже собрались… И я сейчас.
— Не-а! — капитан отрицательно покачал головой: стол Орлова обступали хмурые люди с какими-то срочными бумагами, на дальних подступах к директорскому окопу что-то орал недовольный мужик в спецовке, а нежный девичий голос из-за шкафа сообщал, что на проводе Грозный по поводу тех самых цистерн с бензином, которые… — Ни-ка-ких! Пошли вместе.
Минут через десять ему удалось чуть ли не на себе вытащить Орлова в коридор.
— Так вашу мать! — В полутьме они нос к носу столкнулись с Денисом Зайченко — худым и длинным блондином в кашемировом пиджаке. Узел его шикарного галстука съехал набок, а вокруг распространялся запах сегодняшнего одеколона и вчерашнего коньяка. — Ты где болтаешься, Виноградов?
— Да так… В Москву тут ездили… — как можно равнодушнее ответил Владимир Александрович. По дороге он пару раз прорепетировал этот небрежный ответ, а потом и лаконичный, мужественный рассказ обо всем, реакцию бывалого бойца на восторженные вопросы…
Черта с два!
— Нашел, тоже мне, время! — фыркнул Зайченко. — Тут такое…
— Да-а, ведь верно… — протянул вежливый Иван Иванович. — Расскажешь… потом?
— Конечно, — обескураженно кивнул Виноградов. — Рассказывать, собственно, нечего…
— Вот именно, в рот их всех… И тех, и этих, — сплюнул Денис. — Не было печали!
— Да в чем дело-то?
— А ты что, не сказал ему? Нет? — Зайченко, не глядя, отшвырнул окурок.
— Не успел, — насупился Орлов, — Тут дело такое…
— Какое?
— Шеф пропал. Уже вторые сутки…
В году одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмом, когда капитан Виноградов еще гонял с переменным успехом спекулянтов у «Альбатроса», Иван Иванович Орлов тосковал в тиши райкомовского кабинета, а заключенный Шилов, по кличке Дизель, готовился к условно-досрочному освобождению, аспирант химико-технологической кафедры Виктор Маренич наконец защитился. Это было, конечно, здорово — престиж, умеренный достаток, симпатичные студентки на лекциях, но… Подхваченный пенистой волной кооперативного движения, честолюбивый, общительный и нищий кандидат наук, не отгуляв даже заслуженный отпуск, начал набивать себе первые шишки в многочисленных исполкомовских кабинетах.
Начал он «под крышей» молодого в те поры Центра научно-технического творчества молодежи — они тогда плодились со скоростью неописуемой, пока власти не поняли, что в этих конторах ни молодежью, ни тем более научно-техническим творчеством не пахло. Вскоре налоговые льготы отменили, но первоначальный капитал был уже нажит — оставалось им только правильно распорядиться… Виктор не стал выписывать из Германии «мерседес» или ангажировать сауны с девочками. Откупив за гроши угасавшее производство при своем институте, он стремительно наладил выпуск простых, дешевых, но вечно дефицитных пластмассовых «шелабушек» к автомобилям: от декоративных решеток до «повторителей», локеров и крышек трамблера…
Мареничу хватило ума не застрять на этой ступеньке — появились нужные связи, имя в определенных кругах. У Виктора оказалось все, что нужно, — плюс немного везения: его родная сестра вышла замуж за немца, Эгона Мейера, владельца комплекса передвижных автозаправочных станций в половине Европы… дальнейшее было предопределено.
Сначала — аренда нефтебазы в пригороде. Затем несколько удачных «конверсионных» сделок с военными, уступившими по сходной цене господину Мейеру и его родственнику кое-какую технику, не подлежавшую выводу с территории Германии: бензовозы, бульдозеры, трубоукладчики. Реэкспорт всего этого в Россию, создание собственной сети бензоколонок по Северо-Западу… Непременные — выгодные, хотя и чертовски рискованные — контакты с поставщиками автомобильного топлива из Чечни и его потребителями-прибалтами, баснословный подряд на строительство трансрегионального газопровода…
Человеком Маренич был уживчивым, не жадным, быстро поладил с властями, почти без потерь избежав сурового пресса государственного рэкета: многие вопросы он умудрялся решать там, где конкуренты безуспешно трясли многотысячными взятками. Что же касается рэкета не государственного… это разговор отдельный, но и там у Виктора все было в порядке. В отличие от многих, в политику он не лез, хотя своих, прикормленных людей в эшелонах власти имел и при случае не чурался их использовать. На благо свое… и Отечества.
Виноградов и Маренич не виделись лет пятнадцать — практически с выпускного школьного вечера, с тех теплых и грустных белых ночей, когда мир вокруг казался таким прекрасным и доступным, друзья — талантливыми, девушки — как на подбор красивыми и добрыми… Закрутилось: вступительные экзамены, сессии, стройотряды, практика у черта на куличках, все более редкие звонки по праздникам, случайные встречи в метро — на ходу, второпях… Отрывки сведений от общих знакомых, телефонный номер, уже не переписанный за ненадобностью в новую книжку…
Когда судьба вновь свела Владимира Александровича с бывшим одноклассником, фирма Маренича «Нефтегазойл» представляла из себя мощную корпорацию: две топливные базы, автозаправочные станции, неисчислимый парк грузовиков и бензовозов. Филиалы в Грозном, Уренгое, Сургуте, Таллине… а также в Гамбурге и Каире, не говоря уже о всех российских областных центрах. Монопольные контракты с военным округом, пароходствами, с мэрией — на поставку газа, нефтепродуктов, на строительство наливных терминалов в Заливе. Свой банк, контора по операциям с недвижимостью, крохотная гостиница в заповеднике, медицинский центр и столовая для персонала, склад мелкооптовой продовольственной торговли и сеть лотков от Гражданки до Красного Села. Ресторан, казино и еще кое-что по мелочам.
А ведь как получилось? Случайно! Шел себе Виноградов из бани, а тут как раз со стороны кортов — «девятка». А в ней Маренич собственный персоной. Весь круче тучи — плащ от Кардена, лысина, шофер за рулем: «Ты?» — «Я!» — «Здорово!» — «Привет!» — «Подвезти?» — «Поехали…»
И дальше — слово за слово: «Ну ты крут!» — «А ты там же?» — «Да почти… Как дела?» — «Пока не посадили». — «Ха-ха!» — «Переходи ко мне, бросай ментовку, нет, серьезно…» — «А ты — что?» — «Да так, бензин, консервы, винишко… На визитку…» — «Все, приехали — метро». — «Давай, звони…» — «Ага…»
Под самый Новый год — приперло: в городе ни капли «девяносто второго», за паршивым «семьдесят шестым» на заправках очереди в километр; уж на что виноградовская старушка-«пятерка» нетребовательна, но и ей, чтобы катиться, что-то в бак булькнуть надо! Пришлось отыскать засунутую в бумаги визитку:
— Алле! Виктор? Ой, простите, девушка…
— Это секретарь, добрый день. Что передать господину Мареничу?
— Виноградов беспокоит.
— Одну минуточку…
— А, Володя! Проблема? Понял… Приезжай, жду!
С того дня проблем с бензином у Виноградова не стало: кредитные карты «Нефтегазойла» принимались в любое время суток, почти на каждой АЗС и вне всякой очереди.
Разумеется, дружба дружбой, а…
— Послушай, Володя… Что ты посоветуешь? Тут такая ситуация…
Почему же не дать школьному приятелю дельный совет? Тем более — не как обойти закон, а напротив — как его нарушить? И чтоб интерес фирмы соблюсти? Маренич был достаточно умен, чтоб максимально использовать богатый опыт и неплохую профессиональную репутацию капитана милиции с десятилетним стажем: постепенно Владимир Александрович стал чем-то вроде приходящего референта при господине генеральном президенте…
Вскоре они, как говорится, «оформили отношения»: подписали договор, по которому гражданин Виноградов В. А. являлся «научным консультантом по проблемам текущей правовой практики». Договор с некоторой натяжкой Закону о милиции не противоречил, но позволял, не таясь, присутствовать на разного рода серьезных переговорах Маренича, общаться с его партнерами. Да и вообще — при постоянной способности капитана попадать в какие-то довольно-таки темные и авантюрные истории (того и гляди: если и не посадят окончательно, то уж из органов можно в два счета вылететь…) стоило и о «запасном аэродроме» подумать.
Как сотрудника фирмы его закрепили за служебной столовой, что было приятно, и предоставили право отовариваться на шиловским мелкооптовом складе, что было не только приятно, но и весьма выгодно: для своих там был фантастический выбор снеди по ценам позапрошлого года… Виноградов смог понять, что ощущал инструктор райкома КПСС, только что допущенный к спецраспределителю, — душа и желудок были умиротворены, казалось, что удалось наконец достигнуть компромисса между служебным долгом и возможностью обеспечить себе сносное существование.
Звезда «Нефтегазойла» стремительно восходила…
3
Мы не знаем, что с нами будет, где и как будет, но знаем точно, что этого может и не быть.
Обычно даже Профессору, при всем к нему уважении, курить в кабинете шефа не разрешалось. А тут дымили кому не лень — и сам Профессор, и Зайченко, и даже бледный Корзун, коротко стриженный мальчишка с растерянными глазами. В привычной атмосфере оперативного совещания Виноградов чувствовал себя достаточно уверенно, а вот Иван Иванович — тот страдал, то и дело заходясь кашлем и протирая слезящиеся глаза.
— Вы б хоть форточку открыли, — пожалел его капитан.
— А если подслушают? — подозрительно спросил Корзун.
Профессор махнул на него рукой:
— Делай, что старшине велят… Понадобится — и со стекол информацию снимут. На говоря уж о «закладках». — Он обвел широким жестом облицованные дубовыми панелями стены. — Всевозможные розетки и штекеры — идеальное место для радиомикрофонов и прочей гадости. — И, повернувшись к Ивану Ивановичу, добавил: — Извините. Забыл совсем.
— Ничего-ничего, уже легче, — вдохнул свежий сырой воздух Орлов и жестом поблагодарил всех за работу. — Что еще?
— А ничего. Давайте сначала, но по порядку… Под запись.
Виноградов расправил примятые листы блокнота, придвинул ручку и потер затекшую спину. Быстрым взглядом обежал присутствующих…
На кожаном диване в углу расположился Профессор — огромный рыхлый мужчина в очках. Дешевый костюм и помятый галстук позволяли безошибочно классифицировать их обладателя в качестве сотрудника правоохранительных органов. Они с Владимиром Александровичем вместе «топтали землю» еще вокзальными операми, и если Виноградов считался любимым учеником знаменитого полковника Храмова, то Профессор был — самым умным. И прозвище свое он заслужил — лучшего аналитика не существовало по обе стороны фронта… В растрепанной голове этого майора рождались такие оперативные комбинации, о которых впоследствии с дрожью и холодом вспоминали на нарах те, кто имел несчастье оказаться в сфере его профессиональных интересов. Но… начальству не нужны были скандальные процессы с суетой адвокатов, звонками «сверху» и постоянной заботой о том, чтобы ниточки преступных связей оборвались вовремя, не затронув тех, кто составляет гордость и оплот демократии. Нет! Требовался «вал» выявленных преступлений, постоянные цифры роста раскрываемости и «предотвращенки» — поэтому Профессора заставляли оформлять протоколы на мелких жуликов, спившихся продавцов и ночных сторожей, соблазненных складской тушенкой. И стало ему жить и служить — неинтересно. И начал он, по старой российской традиции, пить. И не просто пить — а спиваться, попал у начальства в разряд «плохих», отчего пить стал еще яростнее.
— Это лучшее, что можно купить в милиции за деньги, — шепнул Виноградов шефу, знакомя его с Профессором.
— Ты был прав, — подтвердил недавно Маренич данную Виноградовым характеристику. Всех их дел Владимир Александрович не знал, но догадывался — по уровню читабельности на вложенный фирмой рубль майор значительно превосходил все приобретения последних лет, включая казино и спиртовой заводик в Твери.
Польза была взаимной. Профессор вновь нашел себя, воспрял, сошелся опять с женой и на лето даже вывез семью на Канары. Не на все, конечно, лето — так, дней на десять… Но все же!
Внешне Денис Зайченко был полной противоположностью виноградовского коллеги — высокий, худой и сутулый, он всегда одевался дорого и шикарно. Закончив на два выпуска раньше тот же, что и шеф, экономический факультет, он некоторое время прозябал в аспирантуре, потом без особого успеха занимался туристическим бизнесом, после чего нырнул наконец под крыло своего более удачного однокашника. И теперь, в должности заместителя генерального, а проще — главного администратора, обрел все, о чем мечтал: квартиру, почти новый БМВ, много шикарных вещей и выпивки. Что же касается женщин, то с этим у Дениса проблем не возникало никогда — был он, без сомнения, хамом, но хамом чертовски обаятельным, так что и обижаться на него казалось вроде как неловко… На некоторых, правда, чары не действовали, пару раз, даже на памяти Виноградова, доставалось ему по морде — и в обоих случаях Денис воспринимал это с неподдельным и искренним возмущением. В сущности Зайченко был незаменим в «высоких» кабинетах стареющих дам и при организации разного рода презентаций и банкетов.
А вот Корзун был чертовски похож на Дениса — почти копия, только чуть поменьше коньяка и значительно больше спорта: костюм из того же магазина, прическа… В свои двадцать три он был болезненно самолюбив, храбр по неопытности, по той же причине нахален — и в целом вполне справлялся с обязанностями начальника службы безопасности фирмы.
Из них всех Иван Иванович Орлов выглядел самым тихим и беспомощным — типичный аппаратчик, «промокашка». Да и чего ждать от рядового инженера, оставившего когда-то родной НИИ ради мелкой должности в райкоме партии? Когда уже встававший твердо на ноги Маренич взял его к себе, многие воротили носы: зачем? почему? И только пара человек знала — был в жизни инструктора райкома Орлова поступок! Что в августе девяносто первого, после тех победных ельцинских указов, после запрета коммунистической партии, когда ее лидеры или попрятались по норам, или принялись исступленно каяться, он вместе со старушкой, помнившей еще тридцать седьмой и «ленинградское дело», пробрался среди бела дня в свой райком и под носом у милицейского поста спалил половину учетных карточек! На всякий случай. В ожидании репрессий… В фирме Орлов оказался человеком не лишним, с людьми работать умел и любил.
С Виноградовым они подружились.
— Итак… Что мы знаем точно? — Владимир Александрович размашисто отчертил широкую графу. — Первое. Тридцатого, в четверг, из сейфа Виктора пропадает семь тысяч баксов. Время — с полдевятого до девяти вечера. Входная дверь и сейф не взломаны, а вскрыты ключом. «Пальцев» нет, больше ничего не пропало — действовал профессионал…
— Это уже выводы! — подал голос Профессор.
— Согласен. Дальше… Вечером четвертого пропадает сам Виктор. И это уже посерьезнее.
— Надо определиться! Если одно с другим связано, то… — Зайченко нервно щелкнул зажигалкой. — Черт!
— Подожди ты… Попробуем сначала по обстоятельствам исчезновения.
— Хорошо. — Денис наконец прикурил и затянулся. — Я побывал в гостинице у Мейера. И он, и жена подтверждают, что Виктор ушел около одиннадцати, пешком. Собирался домой — он звонил от них Лене своей, сказал, что поймает такси и через полчаса приедет…
— Под балдой?
— Да нет… Мейер говорит — по бокалу красного за ужином… Он, ты же знаешь, не любитель…
— Как был одет?
— В смысле?
— Ну — что в руках? Документы какие были? — Виноградов понимал, что интересует Профессора: человек ii костюме из Парижа и с радиотелефоном в руке запросто может стать соблазнительной жертвой для любых хулиганов и просто шпаны с Невского. А если он еще и выпивши…
— Тут такое дело… Они с Мейером за город с утра ездили — русская экзотика, березки, баньки… Так что, кстати, и про эту заваруху с Белым домом узнали, только вернувшись. И одет был Виктор соответственно — джинсы, куртка…
— Поэтому и Женьки не было, — вставил Зайченко. Шеф с немцем у «Астории» вышел, а тот Ленку домой повез, так чтобы потом прямо в гараж.
— Он меня сам отпустил! — обиженно поджал губы Корзун. — Я за ним еще пяти утра не было заехал. А потом: за рулем сто километров…
— Успокойся! Никто тебя пока не обвиняет… Так что там — деньги, документы?
— Ну, паспорт у него всегда с собой — заграничный… Кредитка «Америкэн экспресс»… А денег точно не было! Шеф у меня, прежде чем отправить, «пятеру» взял — на тачку.
— Та-ак… Что в гостинице? Драки, скандалы в тот вечер были?
— Нет. Ничего. Швейцар его запомнил — вид уж больно дачный… Говорил — ушел, а из двери он не выглядывал.
— По двадцать седьмому? Двадцать восьмому? Пятому?
— Я сам по этим отделениям ездил, — кивнул Корзун. — Ничего! Менты говорят — ни задержанных, ни трупов…
— Ла-адно… Значит, вот что в первую очередь сделаем…
— Да подожди ты! Не забегай вперед.
— А это при всех вариантах надо. — Профессор глянул на Виноградова из-под очков. — Во-первых — группу к Ленке. Чтоб круглосуточно охраняли — ее и дочку… По полной схеме: квартира, парадная, подходы!
— Троих хватит? — оторвался от пометок Корзун.
— Смотри сам… Да нет, пожалуй, человек пять надо. И пару машин…
— А что я ей скажу? — застонал Зайченко. — Она и так…
— Твои проблемы. Далее. Все объекты — на осадное положение: офис, склады, магазины и все остальное. Стационарные посты — сдвоенные, ментов подключайте. Сюда посадите резервную группу… Мишку нашли?
— Да.
— Вот, его ребят! И еще там — с ОМОНа, с «захватчиков»…
— Может быть, две группы? На всякий случай?
— Пожалуй… Да, пусть будут две! На все возможные телефоны — автоматические определители номеров. Проинструктируйте персонал, звонки фиксировать…
— АОНов не хватит, — задумался Орлов. — И раций бы еще пяток… Но ладно, это я сейчас пошлю — купим.
— Что у тебя вообще есть в хозяйстве? — поинтересовался у Корзуна Владимир Александрович.
— Три «Макарова», одиннадцать газовиков… Пять жилетов — но три из них армейские, неподъемные! И по мелочам: шокеры, дубинки, наручники, — перечислил начальник службы безопасности.
Глупых вопросов никто не задавал — присутствующие знали, что все это законно, лицензировано и получено благодаря связям Профессора раньше и дешевле, чем в других охранных структурах Питера.
Виноградов не любил, в принципе, оставаться на вторых ролях, но стоило признать — если капитан считался всего лишь наперсником и приятелем шефа, то Профессор был мозгом и ангелом-хранителем всей фирмы. Менять тут что-то было сложно, да и бессмысленно… Тем более что на суммах выплат это почти не отражалось.
— Хорошо. Все — в дело! Бандитов нашли?
— Да, — кивнул Корзун. — К двум один из них обещал быть.
— Сам?
— Конечно! Я в двух словах намекнул…
— По телефону? — застонал Виноградов. — Надеюсь…
— Как Профессор учил: условной фразой, сигнал тревоги…
Видно было, что начальник службы безопасности не удержался и трепанул что-то от себя, но сейчас было не до воспитательной работы.
— Ла-ладно…
— Давай, Профессор, заканчивать семинар. Дело делать надо, а то опять по кругу пошли. — Виноградов иногда уставал от излишней академичности коллеги, сказывалась и профессиональная ревность.
— Хорошо. Я сейчас буду предлагать версии. Потом прикинем, что по каждой из них нужно сделать. Когда. Кому. Все коррективы — в рабочем порядке. Готовы?
— Поехали!
— Первое. Самое бредовое… Виктор решил нас всех послать и смотался… ну, скажем, в Штаты. Или куда там? В Грецию? В Польшу?
— Ерунда! В таком виде?
— И без денег?
— А кредитная карта? Сколько у него там? А, Иваныч?
— Не знаю… — с сомнением пожал плечами Орлов. — Можно уточнить, конечно… Ну и, понимаешь… Здесь все свои… Ксива-то здесь осталась!
Виноградов знать не знал, но догадывался, что шеф, подобно большинству предусмотрительных российских бизнесменов, озаботился приобретением некоего солидного документа с собственной фотографией и всеми положенными печатями, свидетельствующими о том, что предъявитель сего документа является полноправным гражданином какого-нибудь неброского государства — Аргентины там, Италии, ну, на худой конец, Польши или Буркина-Фасо… Стоило это удовольствие не так уж дорого — от пяти до двадцати тысяч долларов. Натурализоваться с этой «липой» в Штатах или Германии дело было дохлое, но чтоб в случае чего покинуть родные пределы — вполне!
— Что — в фирме были срывы? Хреновое положение?
— Да нет… — задумчиво почесался Зайченко. — Я бы уж точно был в курсе.
— Кредиты гасили, с налогами разобрались… Нормальная ситуация, — уверенно подтвердил Орлов.
— Наезды? — повернулся Виноградов к начальнику службы безопасности.
— Ты бы знал! — резонно возразил Корзун.
— Личное? — поинтересовался Профессор.
— Да ничего из ряда вон… Насколько мне известно, — Иван Иванович был другом семьи, и тут ему можно было доверять.
— И тем не менее! — подвел первую черту Профессор. — Свяжитесь с «Америкэн экспресс», дайте знать, что украдена карточка… Номер знаем?
— Да.
Постарайтесь выяснить последнее движение по счету и попросите взять на контроль попытку платежей.
— Будет сделано.
Какие визы у него открыты? Я имею в виду наш загранпаспорт.
— Немецкая, шведская, штатовская многократная… Да, эстонская!
— Виноградов, у нас есть кто-нибудь в транспортной?
— У нас все есть.
— Хорошо! Пусть проверят по кассам — авиа, железнодорожным, через порт… Заказ билетов на Маренича В. К. Ну и прочее — по полной программе. Фотография есть?
— Откатаем на ксероксе… А кроме наших, другие международные линии? «КЛМ», «САС»? — подал голос Корзун.
— Ну что ты спрашиваешь? Только родился? Владимир Александрович научит, что делать…
— А если у него все-таки еще один иностранный паспорт был? На другую фамилию? — спросил Корзун с обидой в голосе.
— Тогда придется искать через таможню, погранцев, обслугу… Для этого фотографиями и страхуемся, — примиряюще пояснил капитан.
— Та-ак… Больше по этой версии — все! Нет?
— Наверное, — откликнулся Виноградов. Остальные промолчали.
— Поехали дальше. Допустим, шефа выкрали. И держат. Или уже убили…
— Типун тебе!.. Кто?
— Ты меня спрашиваешь? Может быть, те, кто сейф взял… Или совсем другие…
— Кстати, о сейфе…
— Это отдельный разговор, Профессор… Потом!
— Ага. Понял… — И, сминая паузу, продолжил: — Допустим, Виктора выкрали. Значит, или следили, или его кто-то сдал. Из своих. Кто был в курсе его поездки с Мейером?
— Да все были в курсе! — вскинулся Зайченко. — Я, например.
— Я тоже знал, в принципе, — потер подбородок Орлов, — но…
— Тут получаюсь крайний — я! — вскочил Корзун с места. — Я и знал, и я фактически последний с ним общался.
— Если не считать Мейера…
— А Кожин знал? — вновь повернулся к Виноградову Профессор.
— Не по адресу… — Капитан перевел взгляд на начальника службы безопасности.
— Нет. Не знал! — твердо ответил Корзун. — Он сейчас и Уренгое на комбинате. Под контролем.
— Как договаривались. С первого, — кивнул Виноградов. — Завтра прилетают.
— Час назад парни, которые к нему приставлены, отзванивались. Без эксцессов, ведет себя, конечно, нервно, но…
— Так это он с сейфом? Точно? — подался вперед экспансивный Зайченко.
— Посмотрим… Завтра, Бог даст, определимся…
— Я говорил, что это он! Вот поверьте, и шефа эта сволочь подставила! — Денис терпеть не мог второго заместителя и даже в лучшие времена не особо это скрывал.
— Осади! — Виноградов не уважал, когда танцуют на могилах, и счел необходимым остудить пыл Зайченко. — И ты мог. И Иваныч. И Корзун…
— И ты сам! И Профессор!
— Я не мог, — покачал головой Виноградов. — Я в Москве был. Мятежом занимался.
— Ах да… — с искрой заинтересованности блеснул очками Профессор. — Ну и как там? Расскажешь? Потом, когда с делами закончим? Время будет…
— Расскажу, конечно. Если интересно.
— Спрашиваешь! — возмутился Профессор, однако думал уже о другом. — Ла-ладно… Сейфом тогда пусть Виноградов и занимается, он начал. Помощь нужна?
— В рабочем порядке.
— Хорошо. Следующая версия. Если шефа «грохнули»… Смысл?
— Месть. Заказ чей-нибудь, например конкурентов. Ошибка…
— Просто шваль уличная, под горячую руку! — продолжил Орлов перечень возможных мотивов.
— Кто-то из окружения… Допустим, что шеф что-то узнал и тот человек потерял бы все… — желая выглядеть объективным, подхватил Корзун.
— Да-а… Если случайное убийство — тут попроще. Морги? Справочное ГУВД? Больницы?
— Проверяем постоянно. Ничего похожего.
— Нужно «напрячь» участковых и пусть вместе с нашими людьми прочешут все чердаки, подвалы — хотя бы в районе гостиницы и его дома. Шпану пусть потрясут, ну и все прочее. Возьмешь на себя?
— Куда ж деваться, — кивнул Виноградов.
— Но ведь могли и по пути… И вообще…
— Без ориентировки по городу и области…
— Да если и пустить информацию — все равно никто толком заниматься не будет. Сейчас тысячи людей в розыске. У нас же и трех суток не прошло после исчезновения.
— Все равно в органы обращаться придется.
— Куда ж деваться, конечно! Но пока все равно заявление не примут… А! — обреченно махнул рукой Орлов. — Ленку жалко…
— Да не ной ты раньше времени! По другим мотивам — есть у кого что сказать? — спросил Профессор, оглядывая всех.
— Не знаю.
— Личных счетов вроде не было… Конкуренция? Да нет, кажется, все вопросы нормально «разводили»…
— Это Кожин! Точно его дела! Если кража его — то и все остальное тоже!
— Профессор, может, действительно… моим ребятам… ну… вывезти его — в лесок? А? — Чувствовалось, что ничего ужасного в своем предложении Корзун не видит. Этакая невинная детская жестокость, роднящая балованных сынков из богатых семей и воспитанников строгой «малолетки».
— Непонятно? Решено же — сначала Виноградов… Потом посмотрим! — Профессор, когда надо, умел быть жестким. — Пока остается только через бандитов, но это я сам… Если убили. И если похитили тоже… Ну и через этих параллельно! — Он кивнул в сторону Большого дома. — Тут тоже Виноградову придется…
— Да уж… — Ни для кого не были секретом сложные взаимоотношения капитана Виноградова с ребятами с Литейного. — Ладно…
— Смысл похищать? Обычно ведь выкуп требуют, еще что-то…
— Да, а тут все-таки уже вторые сутки… Те же должны понимать, что мы могли сдуру уже в ментовку сунуться…
— О-хо-хо! Не вяжется что-то.
— Мать-перемать! А если нотариаты, юридические консультации перекрыть? Вдруг там насчет квартиры, то-да-сего?
— Мысль хорошая. Но чуть опоздала — на годик этак.
— Почему это?
— Это тогда можно было только через консультации все оформить, и было их раз-два-обчелся, по пальцам пересчитаешь! А сейчас? Одних частнопрактикующих нотариусов больше, чем постовых на улице… Вези любого на дом, или еще куда. Были бы деньги!
— Да-а… Что ж делать?
— Ну, мы с Виноградовым — определились. А вам? Вам — ждать. И не суетиться пока!
— Когда опять собираемся?
— Завтра, я после работы подъеду, если ничего экстренного не накопаем. Володя, сможешь?
— Нам три дня дали выходных.
— Отлично!
— Да, вот еще! — спохватился вдруг Зайченко. — А менты его забить не могли? Ну там — задержали, он «дернулся», начал права качать. А потом они концы в воду?
— Ну что ж… — Профессор сделал себе пометку и закрыл блокнот. Виноградов, а за ним все остальные сделали то же самое. — Мы тут с коллегой еще чуть-чуть покумекаем…
— Хорошо. Счастливо оставаться. До завтра! — Все, за исключением Владимира Александровича, потянулись к выходу…
4
Есть и такие, которые… служат своей жадности; эти худшие из всех.
Если представить себе «Нефтегазойл» схематически, то, как и большинство устойчивых систем, он напоминал некую пирамиду. На вершине ее безраздельно властвовал Сам Генеральный Президент, в миру г-н Маренич. Чуть ниже располагались четверо: директор корпорации Орлов, Денис Зайченко — заместитель Генерального по всяким суетным вопросам, главный администратор, или, как он любил кричать, когда были срывы, депрессии, «прислуга за все», еще один заместитель — Кожин, отвечавший в фирме за коммерцию и, так сказать, соцкультбыт, а также милейшая женщина — главный бухгалтер Екатерина Ивановна, которая в последние полгода, впрочем, постоянно болела, и даже балансовый отчет ей возили на подпись домой — и такое положение вещей в известной степени устраивало обе стороны.
На следующей ступеньке лестницы располагались Корзун, Шилов, начальники многочисленных отделов и служб, президенты дочерних фирм и директора иногородних и иностранных филиалов. В самом низу — многочисленный штат охранников, водителей, рабочих, клерков… В этой схеме Виноградова и Профессора можно было бы изобразить некими кудрявыми маленькими существами со стрекозиными крылышками, что порхают заботливо у головы Генерального и нашептывают в его сиятельные уши всякие полезные вещи.
…Оставшись один, Владимир Александрович отодвинул исписанный блокнот и достал из портфеля безликую картонную папку с объяснениями. Первой была подколота докладная записка охранника, из которой следовало, что тридцатого сентября, в двадцать один час ровно, прибыв по сработавшей сигнализации в корпус № 2 фирмы, он обнаружил открытую входную дверь. Проследовав внутрь, увидел, что находящийся в комнате переговоров сейф также вскрыт, распахнут и при «визуальном осмотре» — Виноградов хмыкнул — оказался пустым. Никаких других нарушений охранник не обнаружил, сразу же по телефону попытался поставить в известность руководство, а затем, по согласованию с присутствовавшим при этом Кожиным, вызвал милицию. До приезда наряда и оперативно-следственной группы обеспечивал охрану места происшествия… и так далее.
Владимир Александрович сделал по старой сыщицкой привычке несколько пометок на большом листе бумаги, а затем взял следующее объяснение. Начальник склада мелкооптовой продовольственной торговли Шилов писал, что где-то между полдевятого и девятью часами вечера того же тридцатого числа закончил работу, запер и сдал под сигнализацию закрепленное помещение, после чего прошел в соседний двор, в корпус № 2, чтобы передать генеральному директору Мареничу образцы поступивших товаров. Продукты передал Мареничу во внутреннем дворе, в комнату для переговоров не заходил.
Пометок на «рабочем» виноградовском листке прибавилось. Владимир Александрович перешел к тому, что сообщил Борис Иванович Кожин. А Борис Иванович писал почти слово в слово то, что было в первом из прочитанных объяснений: находясь в главном офисе, в двадцать один час приблизительно, услышал сигнал тревоги и вместе с охранником прибежал во второй корпус. Дверь и сейф обнаружены вскрытыми, поблизости никого видно не было. Так как Маренич, Корзун и Зайченко только незадолго перед тем уехали и связаться с ними было невозможно, он, Кожин, взял ответственность на себя и дал указание вызывать милицию. Наряд приехал через десять минут… и так далее.
Денис Зайченко — почерк у него был крупный, нервный — пояснил, что после окончания совещания у шефа он ушел из корпуса № 2 вместе с Кожиным и Корзуном, потом вместе с Корзуном уехал, а позвонив в охрану фирмы в начале десятого, узнал о краже из сейфа. Вернувшись в офис, сделал письменное заявление от фирмы, которое потом подписал шеф, и вместе с Шиловым присутствовал при осмотре места происшествия в качестве понятого…
Дальше следовали: ксерокопия заявления, копия протокола осмотра, милицейская справка, несколько других бумажек.
Виноградов соединил все это скрепкой так, чтобы исписанный им самим лист оказался первым… Начиналось самое интересное: общение с фигурантами.
— Ну, рассказывай!
— Да чего… Я ж уже писал… И следователю потом… смущенно пожал плечами охранник. Они стояли вдвоем посреди дворика, и капитану приходилось задирать голову, чтобы следить за выражением лица этого парня.
— А теперь мне. Пожалуйста. — Улыбка у Виноградова получилась такая, что охранник поежился. — Будь любезен.
— Ну… Когда сигнализация сработала…
— Стоп! Давай сначала. У тебя суточный график?
— Да. С десяти до девяти. А в двадцать два выходит второй, чтоб в ночь не одному.
— К восьми часам кто здесь оставался?
— Здесь?
— Да, в головном офисе.
— Я был… И Володя Шилов. Больше никого.
— А во втором корпусе?
— Ну, там совещание было. Маренич, потом Корзун, Зайченко, Кожин.
— И дальше? Поподробнее.
— Где-то в полдевятого, может чуть позже, Шилов ушел, и почти сразу же появились те, кто у шефа был… И Корзун сказал ставить второй корпус на сигнализацию, ну, в смысле, что шеф уехал.
— Ты сразу же поставил?
— Да. Это прямо при Женьке Корзуне было, он как раз в дежурке расписывался в книге!
— Допустим… А потом? Все нормально?
— Да, сигнализация «схватилась» сразу, без проблем… А то иногда бывает…
— Я знаю.
— Вот… А потом Женька с Зайченко уехали, минут через десять.
— Не сразу?
— Нет. Денис все суетился, у него что-то там срывалось… Он даже в дежурку забегал, звонил, не мог дозвониться.
— А почему не от себя?
— Не знаю, — пожал плечами здоровяк.
— У него же там телефон — фирменный, с трубкой дистанционной, с автодозвоном. Зачем же из дежурки звонить?
— Не знаю. Я с Корзуном во дворе был… А потом они сели в машину и уехали.
— А Кожин?
— Он как вернулся от шефа, так, по-моему, сразу в кладовку ушел. И спустился, когда нас двое осталось. Минут без десяти девять.
— И что делал?
— В смысле? Ничего… Вынес пять упаковок пива, из представительских… Но он имеет право! Мне так объяснили, что…
— Все правильно. К тебе — никаких претензий!
— Ну! Он мне эти упаковки даже дал подержать, пока с ключом возился, — замок в машине заело. Потом открыл, попросил двигатель послушать, ну и вообще…
— А ты в машинах сечешь?
— Ну-у, кое-что понимаю! Он, кстати, тоже звонить бегал, сообщить, что задерживается.
— В дежурку?
— Да. Я ж ему сказал, что Денис… Точно! Вспомнил! Зайченко не мог свою трубку японскую найти! Поэтому и звонил от нас. А Женька сказал, что это, наверное, Иваныч ее опять куда-нибудь запихал… Точно!
— Видишь, как здорово! — хлопнул по плечу охранника Виноградов. — Вот что значит — мы с тобой хорошо друг друга дополняем.
— Ага! — расплылся в улыбке польщенный парень. Кожин не поверил сначала, но тоже трубку не нашел, поэтому и звонил из дежурки… Первый раз не дозвонился, потом мы зажигание выставили… Кстати, когда он второй раз пошел звонить — тут сигнализация и сработала!
— Да ты что!
— Ну! Мы все сразу бросили — и туда, на второй корпус…
— Хорошо хоть вдвоем!
— Еще бы! Кожин, конечно, не боец, но… У меня — газовый ствол, у него тоже — свой, личный оказался. Все-таки!
— Конечно… Через сколько вы там были?
— Да через минуту. Ну — полторы, от силы! Он даже машину не запер — сразу рванули.
— А пока улицу перебегали — автомобилей каких-нибудь подозрительных, людей…
— Нет, следователь спрашивал. Из-под арки точно никто не появлялся, а по пути… Нет. Ничего не заметил, — понурился охранник.
— Следы? Еще что-нибудь?
— Нет. Сразу было видно — дверь тяжелая, металлическая. Приоткрыта. Мы сразу внутрь: в туалете никого, а больше из помещений — «предбанник» и комната переговоров. Никого! Спрятаться негде…
— Я знаю. — Виноградов прекрасно представлял это крохотное помещение, использовавшееся обычно для нерекламируемых встреч.
— Вот… Сейф — настежь. Пустой. Замок вроде не сломан.
— Да, судя по всему, и дверь, и сейф открыли ключами, — доверительно поделился информацией Владимир Александрович.
— Похоже… Но точно знал, что брать, ни ящики, ни столы не тронуты. Магнитофон, копировалка, телефоны… Все на месте.
— Маренича пытались найти?
— Нет! Он же еще ехал тогда, а радиотелефон им отключили…
— Давно?
— Еще летом… Ну а что? Кожин тоже начальник. Он и велел милицию вызвать. И правильно, по-моему!
— Абсолютно! — кивнул капитан. — Ты молодец. Хватка есть. И мозгами работать умеешь… Ладно, с этой историей разберемся — и еще поговорим с тобой. Но сейчас — чтоб как умерло! Понял?
— Нет вопросов!
Вообще, сказать человеку приятное не так уж сложно. Это не требует каких-то особых временных или материальных затрат, но эффект зачастую дает великолепный, особенно если не слишком кривишь душой. Впрочем, мысль эта была задолго до Виноградова и значительно более элегантно высказана одним видавшим виды испанцем — тем удивительнее, что мало кто возвел ее в жизненный принцип.
— Так ты зайдешь, ваше благородие? А то ведь уеду…
Перехватив взгляд Владимира Александровича, невесть когда возникший поодаль Шилов выбросил изломанный окурок и, не дожидаясь ответа, скрылся в темном проеме.
— Иду! — отозвался в пустоту капитан и, попрощавшись с улыбающимся охранником, направился вслед очередному «фигуранту»…
Шилова в «Нефтегазойле» уважали за исключительную деловую порядочность, знание людей и способность не теряться в присутствии власть имущих — будь то кавказские «авторитеты» на иномарках или инспектор местного пожарного надзора. Начав три года назад со взятой «на комиссию» упаковки голландского маргарина, он стремительно «раскрутился», пошел в гору, и кое-кто даже прочил Шилова на место заместителя по коммерции. Некогда почти убыточный, его склад теперь приносил стабильную и вполне ощутимую прибыль, несмотря на то, что часть товара отпускалась своим по цене закупочной и даже подчас ниже.
Пил Шилов только дешевые портвейны, не курил, магом не ругался, верхом литературы считал роман Энрике Бурдовеса «Смерть под израненным кактусом» и внушительных размеров критические статьи Топорова…
Мало кто знал, что карьеру свою Володя Шилов начал экспедитором на областной овощебазе, по молодости и сопливости своей сел, честно оттрубил свой «шестерик» в архангельских лесах и вынес оттуда стойкую и глубокую неприязнь к людям в форме, язву и стремление покинуть родину с суммой, достаточной для безбедного существования где-нибудь в теплых тропиках. Он легко переносил подтрунивание окружающих по поводу вечно затрапезного вида, питался принесенными из дому бутербродами — и копил, копил, копил свободно конвертируемую валюту.
К Виноградову он относился неплохо, чувствуя в капитане что-то не до конца милицейское.
— Пытать будешь? — поинтересовался Шилов, когда тяжелая дверь склада закрылась за последним на сегодня покупателем.
— А надо? — в свою очередь спросил Владимир Александрович, запихивая в сумку оплаченную по оптовой цене снедь. — Как скажешь.
— Присаживайся. Чифирнешь?
— Давай.
Склад представлял собой тесный сводчатый подвал, сухой, с облезлыми кирпичными стенками и парой мощных запыленных ламп. Продукты были здесь повсюду — в шкафах, на стеллажах и поддонах, штабелями не вскрытых коробок и россыпью заползали на одинокий письменный стол, нависая над входом и путаясь под ногами. Ориентироваться в этом бедламе мог только хозяин да работавшая с ним до недавнего времени жена — сейчас она ходила на сносях и в «Нефтегазойле», естественно, не появлялась.
— На меня думаешь? — Пробуя дымящуюся жидкость, Шилов держал металлическую кружку обеими руками, не боясь обжечь загрубелые ладони.
Виноградов пожал плечами.
— Зря! — Шилов вздохнул и замолчал.
— Расскажи, как было. С конца дня…
— Ну как… Я уже домой собирался — шеф звонит. Попросил пару упаковок «Варштайнера» и еще чего-нибудь для какой-то бабы из мэрии… По внешним связям, кажется. Не знаю, не суть… Я подобрал, все запер и пошел к нему. По пути этих встретил — ну, Кожина, Дениску и пацанчика твоего, «казака-разбойника»!
Виноградов хмыкнул, ему было известно, что начальник службы безопасности знал, что Шилов не принимает его всерьез, и страшно на это обижался.
— Шеф уже в машине сидел, заводился. Я жратву отдал — и все, привет. Домой ушел. А он со свистом мимо. На своей тачке.
— Ну?
— Что — ну?
— Тезка… Ты зачем вернулся? А?
— Эх, начальник… Все-то тебе знать надо! Ты про протокол?
— Ага. Ты ж там понятым обозначен?
— Да… Ладно! Ирка, жена, меня послала. На склад, за картошкой.
— За чем? — оторопел капитан. — За чем?
— За картошкой! — Шилов встал и поманил за собой собеседника. — Вот. — В крохотном закутке между штабелей с маринованными шампиньонами прятался большой фанерный ящик, почти доверху наполненный корнеплодами. Центнера два, если не больше. — Запасы на зиму — тепло, не сыро…
— Шеф знает?
— Никто не знает.
Виноградов кивнул.
— Понятно… Маренич бы за такое овощехранилище… А почему во второй корпус пошел? — Капитан прикинул: тезка живет у Витебского, туда полчаса, обратно… Вполне возможно.
— А я что — без глаз? Машина ментовская на улице, охранник суетится…
— Убедил! — махнул рукой Виноградов. — Пошли допьем — остынет.
…Владеть собой Корзун не умел совершенно.
— Вы это в каком смысле?
— В самом прямом. Почему у меня нет твоего объяснения?
Для беседы с начальником службы безопасности пришлось вернуться в кабинет генерального — собственный корзуновский недавно залило со второго этажа, а в других помещениях постоянно сновал народ.
— Вы что — меня подозреваете?
— А у меня есть основания?
— Не знаю… — Парень был растерян и обижен, Виноградов видел это. «Ладно, пусть учится…» — решил.
— Итак… Маренич на склад при вас звонил?
— Да. Он Шилову велел книги какие-то занести… Я особо не слушал.
— Та-ак… Потом закончилось совещание…
— Да. Мы втроем пошли в офис.
— Дверь кто запирал?
— Шеф сам.
— Без проблем?
— Конечно. Иначе бы сигнализация не «схватилась», и боец ее при мне ставил, там на пульте рычажок и контрольная лампа…
— Я видел. Когда возвращались, кто-нибудь навстречу…
— Да. Шилов… Мы еще немного в офисе побыли, а потом Зайченко ушел. А Кожин остался.
— А почему не сразу уехали?
— Владимир Саныч, тут такое дело… Мы с Дэном должны были с бабами встречаться. В полдевятого. Да задержались у шефа. Вот Зайченко сразу и кинулся к телефону, «стрелку» перебивать. На девять.
— А почему он в дежурку звонить бегал?
— Вот уж чего не пойму!.. Он сказал, что куда-то «трубка» его подевалась, но тут вот что странно: мы когда уже после всего вернулись, часов в одиннадцать, она на месте была! Точно! И я ею пользовался, и все…
— А Зайченко когда в дежурку заходил — он там один оставался? Не помнишь?
— Черт его знает! Один, наверное… Точно! Один! Кожин где-то тихарился, а я во дворе с бойцом… Вы думаете, он мог сигнализацию того?
— Мне нравится ход твоих мыслей, коллега. Ну-ка еще!..
— Мы в Катькин садик к девяти приехали, девок не было — смотались, наверное. Чуть подождали, потом Дэн на всякий случай решил в фирму позвонить, может, они на связь выходили… а потом плюнули на все и вернулись в офис. Вот тут и закрутилось…
— Почему там баксы оказались? Обычно же…
— Случай! Чистая невезуха — стечение обстоятельств: Кожин что-то купить должен был, шеф в банке деньги получил в обед, привез. А что-то там в последний момент «не срослось», как обычно у этого клоуна. Человек должен был к восьми приехать, мы его, собственно, и ждали во втором корпусе. До полдевятого просидели зазря — шеф Кожина отодрал, как чушка последнего… Тот клялся, божился — мол, завтра с утра, кровь из носу! Мудак! Ну и оставили деньги на ночь — Маренич торопился, не стал их туда-сюда в главный корпус таскать… Знать бы!
— Значит, про деньги в сейфе знали Зайченко, ты, Кожин?
— И сам шеф! — сыронизировал Корзун.
— И сам шеф, — согласился Владимир Александрович, складывая в папку бумаги…
А вот с Зайченко удалось переговорить только под конец дня: Виноградов почти силком вытащил его из-за руля:
— Саныч! Времени — ни минуты! Люди в «Астории» ждут, будет скандал международный…
— Денис, родной! Всего два слова… Ты когда с совещания пришел насчет кожинской сделки…
— Да хрен с ней, с той историей! Плевать на баксы! Ты скажи, про шефа есть что-нибудь? Нет?
— Нет ничего. Нету!
— Ну так и занимайся делом! Ищи! Мы тебе деньги за что платим?
— Пошел ты… Сядь! Сядь, тебе говорю! — рявкнул Виноградов так убедительно, что Денис разом стих и довольно внятно ответил на все интересовавшие капитана вопросы: да, кабинет он обычно не запирает — там воровать нечего, тем более чертову уйму денег тратят на этих охранников-дармоедов… да, трубку телефонную тогда не нашел — обычно он ее в верхний ящик стола прячет, на всякий случай, а тут она в среднем оказалась, но, кажется, он там после совещания искал, хотя и не уверен… нет, он не обращал внимания в дежурке, стоит на втором корпусе сигнализация или нет, это не его, заместителя генерального, проблема… и вообще. Кожин — бездарь и козел, если бы не его «пролет» с покупкой комнаты, шеф бы не снял деньги и не оставил их в том долбаном сейфе! И дело тут не в деньгах — плевать на них, невелика сумма, и вот что с Виктором — это действительно…
После того как Зайченко, взревев всеми лошадиными силами «Баварских моторных заводов», умчался делать для фирмы очередной миллион, Владимир Александрович вновь побеседовал с Корзуном, потом провел почти час в бытовке грузчиков, несколько раз прошелся до второго корпуса и обратно, остановившись в конце концов посреди двора.
Завтра должен был вернуться Кожин, но уже сейчас Владимир Александрович был уверен, что «вычислил» негодяя. Оставался сущий пустяк — заставить его признаться…
5
Я прошу Вас замолчать и говорить то, что случилось, а не то, что было…
Наступивший день начался со лжи.
— Да что ты, Леночка, что ты! Он только вот час назад звонил из Таллина… — Денис приглашающе махнул Виноградову, ловко придавил пальцем кнопку телефонной трубки, отключаясь от собеседницы, и пояснил:
— Жена шефа… Уже достала!
После чего вернулся к прерванному разговору:
— Да нет! Не накручивай ты сама себя! Первый раз, что ли?.. Да я сам к тебе на Юго-Запад прозвониться не могу по полчаса!.. Ну что ты все — интуиция, сердце! Смотри, накаркаешь… Хорошо! Понял я, понял! Если позвонит — передам… И охране оставлю информацию… Все! Пока!
— Но она же не дура, — уже почти спокойно прокомментировал услышанное Виноградовым Денис. — Бабы — они чуют все, как кошки…
— Ничего?
— Абсолютно… Просто сумасшедший дом: все разыскивают Маренича, всем он нужен… Мейеры телефон оборвали, завтра шведы… За кредит по бензину надо рассчитываться. Да вообще куча всего!
— А что сделано?
— Ты меня спрашиваешь?
— Ладно-ладно… Сам уточню. Извини.
— A-а… Ерунда! Знаешь, хорошо бы… Может, шеф сейчас загудел у какой-нибудь суки драной, блин, кувыркается там с ней… Болт на все забил! А мы суетимся?
— Это уже было. «Шведская спичка», рассказ такой — не читал?
— Не помню…
— Классика. То ли Чехов, то ли еще кто-то… Да не в этом дело.
— А в чем? — вздохнул Зайченко.
— Мы же это тоже отрабатываем. Но вряд ли тут то, о чем ты говоришь. Ты сам его лучше знаешь… Похоже на Виктора?
— Нет.
— Вот и я думаю… Кожин здесь?
— Здесь! — оживился Денис. — Все — как ты просил…
— Да ну?
— Точно! Прямо с поезда — сюда. В офис. Сидит один в комнате… Мать честная!
— Что такое?
— Уже десять? Ты прямо сейчас к нему?
— He-а… Пусть еще «погреется».
— А можно я… поприсутствую? А? — В глазах Зайченко забегали злые искорки. — Ты уверен, что он расколется?
— Посмотрим, — пожал плечами Виноградов. — Попробуем… А насчет тебя — нет! Я, знаешь, и секса группового не любитель, а тут…
— Ладно. Не спорю… А то Корзун все в бой рвался — вывести в лес, яму выкопать!
— Это грубо. И, как говорили в одной книжке, «не по-европейски». Тем более что при таком раскладе я, например, признался бы даже в изнасиловании шиловского попугая… Толку. Как он ведет себя?
— Ну — как… Поесть попросил, пару раз в сортир рвался… Все меня или шефа хочет увидеть. Но «быки» — строго по инструкции, никаких разговоров!
— Пишет?
— Да чего-то там такое…
— Ничего, пусть пока старается! В туалете-то за ним смотрели?
Денис злорадно улыбнулся:
— А они его не пустили. Чтоб терпел — привыкал!
— Мудаки! — побелел Виноградов, — Ублюдки! На хрен! И «быки» эти долбаные, и ты сам! Тебя кто этому учил? Я? Профессор?
— Са-аныч!
— Я тебе что говорил, а? Что? — Капитан был настолько взбешен, что Зайченко на миг пожалел, что охранники далеко и не услышат, если вдруг…
— Ты успокойся, Саныч!
— Я тебя, сука, чему учил? Если человек — говно, накажи его! Разори! Убей, в конце концов! Но не унижай! Не у-ни-жай, понял?
— Я понял, Володя… Понял!
— Пошел ТЫ…
Виноградов подхватил сумку и вышел, громко хлопнув дверью.
…Кожин стремительно поднялся навстречу Владимиру Александровичу:
— А где Виктор?
— Иди… Отлей! — Борис Иванович не решился подать капитану руку, поэтому Виноградов, не глядя на него, обошел стол и уселся спиной к окну. — Я приказал — там пустят.
Глядя в спину измученного ожиданием коммерсанта, Виноградов досадливо поморщился — игра получалась грязная. Не по-по-джентльменски. Существовали вещи, которые он не позволял себе даже в щенячий период милицейской карьеры, а уж тем более после всего… Пропадал азарт охотника, кураж — ему теперь было просто жалко этого несчастного, запуганного и униженного мужика, что, безусловно, мешало работе.
В принципе, на оперативном жаргоне это называлось «подогрев» — подозреваемого приглашали в отделение, мурыжили час, два, три в коридоре, не объясняя причины и отделываясь поначалу вежливыми, а затем все более резкими репликами, иногда подсаживали кого-нибудь из «своих». Мимо проводили скованных наручниками бандитов, носили коробки и ящики с конфискатом, — и когда бедняга, перебрав в уме все свои мыслимые и немыслимые прегрешения, осознавал собственное ничтожество по сравнению с колоссальным аппаратом государственного подавления, холодным, равнодушным и беспощадным, вот тогда за него и принимались всерьез.
Срабатывал этот старый как мир милицейский прием отнюдь не всегда — человек искушенный, прошедший, скажем, тюремные «университеты», на такую дешевку не ловился, но…
Виноградов пролистал пачку исписанных Кожиным листков — отчеты об истраченных за год суммах. Представительские командировочные… По указанию Владимира Александровича коммерсанта «озадачили» — попросили подробно расписать, куда девались выдававшиеся ему деньги, и деньги, по меркам простого милицейского капитана, немалые. Владимир Александрович наметанным глазом бывшего обэхаэсника, «бэха», с ходу усек пару скользких и явно «ловимых» позиций… Да-а, нечестен, неискренен был перед фирмой господин Кожин. Приворовывал помаленьку… Одних этих бумажек было бы достаточно для того, чтобы под зад коленкой, без выходного пособия…
— Ты будешь мной заниматься? Да? — Борис Иванович покончил с физиологией, собрался и, суда по всегдашней наглой улыбочке, выбрал линию поведения.
Жалости к нему у Виноградова больше не было.
— А шеф не придет? — Лицо Кожина выражало искреннее облегчение интеллигентного человека, с тем чтобы вместе — ну вы же понимаете! — разрешить возникшее недоразумение.
Владимир Александрович молча покачал головой.
— Жа-аль… Тут, видишь ли, Володя, такая ситуация… Некоторые расходы, как бы сказать, ну… В общем, Маренич в курсе — туда, сюда, и я не знаю, все ли тебе можно говорить, как сотруднику, так сказать, органов…
Обычно разговорчивый, Виноградов молчал, и это выводило собеседника из себя.
— Ну хорошо. Хорошо! Грешен! Но это наши с Виктором дела, личные! Понял? Я ему все объясню. И верну! При наших с ним отношениях эти — ну сколько? Двадцать? тридцать тысяч? — тьфу, ерунда! Он бы и так дал… А насчет договора с «Гортрубопроводом» — там все чисто, пусть не думает, это Зайченко с Орловым договорились, чтоб меня подставить! Посмотри Володя, посмотри — я написал…
Кожин торопливо вытянул из стопки один из листков и сунул его почти под нос Виноградову.
— Вот! Сам смотри!
Владимир Александрович аккуратно поправил растрепавшуюся стопку. Положил сверху протянутую коммерсантом страницу. Еще раз медленно подровнял бумажные края. После чего двумя длинными движениями крест-накрест разорвал исписанные листки.
— Ты что? — опешил Кожин.
Виноградов брезгливо отправил отчеты в корзину.
— Видишь ли, Боря… — капитан заговорил медленно и задумчиво, обращаясь, казалось, в первую очередь к самому себе. — У меня сейчас очень тяжелое положение…
Вот к примеру! Приводят ко мне в ментовку очередного жулика — вроде тебя.
— Саныч!
— Заткнись. Не перебивай… Я его, само собой, «колю», как у нас говорят, по самую жопу, пардон за грубое слово. И вопрос не в том, скажет он правду или нет, вопрос в том, когда и как это произойдет. То есть… Имеется два варианта. Первый. Клиент — дурак полный, упертый до невозможности. Каждый раз его приходится за уши тянуть, прижимать со всех сторон… Так на такого и времени, и нервов угробишь уйму, а значит — что? И отдача соответственная! Он мне жизнь осложняет — и я ему ее же, по максимуму. Тут масса нюансов: и операм в тюрьму позвонить можно, и судье намекнуть… Да мало ли чего!
Кожин слушал молча, и Виноградову это нравилось. Он почувствовал — возвращается уже полузабытый, терпкий вкус оперативной работы.
— Но есть и второй вариант. Более распространенный… Ведь в конечном итоге весь наш уголовный процесс — это сделка. Ты мне — «расклад» на себя, я тебе — подписку о невыезде вместо ареста. Ты мне своих подельников, я тебе — хорошую камеру и лишнюю передачку от жены. Ты мне пару новых эпизодов, а я в ответ — приговорчик по минимуму, «ниже низшего»… А?
— Ну, мы же не в ментовке…
— То-то! — поднял вверх указательный палец Владимир Александрович. — То-то и оно! С одной стороны — кайф: ну помучаюсь с тобой час, потом уйду домой… Скажу — не раскололся, извините. Занимайтесь сами! Обидно, конечно, удар по престижу, но… В конце концов, мне Виктор за это деньги не платит! Правда ведь?
Кожин непроизвольно кивнул.
— Пра-авда… Так что выговор мне не объявят и звездочку не снимут. И разбирайся ты сам с корзуновскими дебилами — как хочешь!
— В смысле?
— А в смысле — это меня не касается! Корзун начальник безопасности, пусть работает. Как умеет…
— Это же животные, Виноградов! Скоты!
— Странно… — пожал плечами Владимир Александрович. — Я тут краем уха слышал, в апреле, когда надо было долги получать с «Интербензина», — они вас вполне устраивали. И, говорят, вы особо смаковали тот визит домой к москвичу… Помнишь, Боря, ты еще смеялся, что он не мог полчаса пиджак правильно застегнуть от страха… Ась?
— Виногра-адов!
— Что — Виноградов? Что? Вы сами всю эту сволочь выкормили. Разве не так? Вот и расхлебывай! А я только рад буду. Потом посажу их, собственноручно… после того как твой труп найдем.
— Володя, я не понимаю…
— Поймешь, когда паяльник в заднице зашкворчит, — равнодушно отмахнулся Владимир Александрович. По множеству неуловимых и необъяснимых признаков он понял: все, дело сделано. Клиент созрел. — Шутка!
Кожин неуверенно засмеялся:
— Нет, но послушай…
— Пошел ты! Я ж самым умным тебя считал, после Виктора… Самым интеллигентным среди всех этих торгашей… Сколько раз цапался то с Зайченко, что с этим райкомовцем «из бывших»! Кожин, говорил я им, Кожин! Только на нем, я говорил, фирма держится, и нечего копать под парня… Знаешь, сколько раз они меня пытались на тебя натравить?
— Знаю! — мстительно прошипел Борис Иванович. — Они же сами, сволочи…
— А ты мне прямо в душу насрал… — На глазах у бывшего лучшего опера Управления заблестели почти настоящие слезы. — Эх, Боря!
— Но Володя… Но послушай!
— Вот что. Хватит! Поступим так… Я расскажу тебе, как все было. Если что — подправишь. Потом будем думать, как из этого дерьма вылезти… Но гляди, блин! Чтоб только трое — я, ты и Маренич, понял? Шеф сам приказал — чтобы без всех этих Орловых, Денисов… Вы что с ним — давно? Друзья?
— Да я с Виктором… Эх! — ухватился за соломинку Кожин. — Я с Виктором! Он же помнит! Э-эх…
— Ну, моли Бога за шефа. Я бы на его месте… — уже спокойно и назидательно покачал головой Виноградов. — Впрочем, хозяин — барин, его деньги — ему и решать.
— Да уж тут такое дело… — самодовольно усмехнулся Кожин.
— Все вернешь?
— Верну!
— Все семь тысяч?
— Какие… Какие семь тысяч? — расслабившийся было коммерсант опешил и потянулся к корзине с бумажными обрывками. — Почему семь?..
— Да забудь ты об этом дерьме. — Виноградов небрежно сплюнул на остатки кожинских отчетов. — И не делай из меня дурака, хорошо?
— Володя, ты что — сейф имеешь в виду? Но я тебе клянусь…
— Чем клянешься?
— Да чем хочешь? Христом-Богом, детьми своими! Маминым здоровьем!
И с этой секунды он перестал существовать для Виноградова — есть поступки и слова, которые он никогда не простил бы самому себе, а не только другим.
— Слушай меня внимательно, падла. Сейчас я расскажу тебе, как все было. Точнее — как это будет доложено шефу… Он не станет просить доказательств, признаний… Если не сумеешь перед ним оправдаться — твои проблемы… Да, войдите!
В дверях «нарисовался» самый мерзкий из всех охранников — Слава, семипудовый коротко стриженный дзюдоист с остатками ушей на приплюснутом черепе:
— Ты скоро с ним?
— Не «ты», а «вы»! — тихо прорычал Виноградов, с трудом сдерживая довольную усмешку: на часах было уже без пятнадцати, Слава появился точно по сценарию, и роль свою, простую, хотя и со словами, исполнил вполне прилично. — Выйдите вон!
— Могу и выйти… — равнодушно пожал плечами охранник. Переступил с ноги на ногу и добавил: — Корзун велел. Когда закончите лясы точить, его — к нам. Тут есть желающие с пациентом… хе!.. побеседовать…
— Ничего, подождете! — бросил в закрывшуюся дверь Виноградов и наклонился к Борису Ивановичу: сейчас главное было не упустить момента. Для таких слизняков вполне годились старые как мир, шаблонные приемы. — Успокойся, Боря… Успокойся. Пока я здесь — все будет хорошо…
— Знаешь, такой стишок есть… — Кожин говорил отчетливо, хотя и почти не открывая рта. — «У попа была собака, он ее любил… Она съела кусок мяса, он ее…» Так вот… Один умный писатель сказал, что в этой поганой жизни можно быть только попом. Или собакой. Или куском мяса… Четвертого не дано. Господи, в каком же я дерьме!
Чувствовалось, что Борису Ивановичу страшно, больно и очень жаль себя — такого умного, тонкого и несчастного человека, попавшего в беду. Капитан прекрасно понимал Кожина: не так уж давно, посаженный в камеру Большого дома, он сам прошел через нечто подобное… и чуть было не купился, да, честно говоря, купился — потом долго и трудно выпутывался из расставленной тем опером ловушки… Ладно, дело прошлое!
— Боря… Виктор не верит, что ты был в этом деле главным. И я с ним согласен… Это твой шанс, Боря!
— Дай мне поговорить с шефом, а?
— Дам. Конечно. Как только ты скажешь, куда вы его дели…
— Кого дели?
— Падла, тварь негодная! — Виноградов навис над Кожиным и заорал, брызжа слюной и почти касаясь его оплывшего лица. — Если с Мареничем что-нибудь сделали — я тебя, гадина, лично в куски порву! понял? Ты у меня к бандитам в руки сам попросишься! Понял?
— Володя! Володенька… Я не понимаю! — Коммерсант плакал, боясь поднять руки к дрожащим мокрьм губам. — Я не знал!
— Знал, сволочь! Все знал! Хочешь, я тебе скажу, как было? Хочешь? — Не ожидая ответа, Владимир Александрович встал и прошелся по комнате. — Мы тебя вычислили — насчет сейфа… Это было не так уж сложно, дело техники! Ты про такую штуку слышал — «поле переговоров»? Нет? Элементарно! Любой звонок по радиотелефону фиксируется — номер абонента, продолжительность… А иначе как все эти «Дельтателекомы» и прочие штучки-дрючки оплачивать? Обычно раз в три месяца — счет… да что тебе элементарные вещи объяснять! Догадался? Нет? — Это был самый рискованный момент допроса: Виноградов отчаянно блефовал, любая неверная интонация могла разрушить все, что удалось достичь. В одну сторону звонки действительно отслеживались элементарно — это если звонили с радиотелефона. А вот если кто-то вызывал абонента «Дельты»… Оставалось надеяться, что Кожин уже достаточно запуган и не слишком силен в беспроводной связи. — Вижу — по-онял! Так-то… Ты ж мои контакты в «чека» знаешь? Зна-аешь! Я денег дал — совсем немного! — и ребята залезли в компьютер, сняли информацию… Проще простого: кто с кем сколько говорил во столько-то часов в таком-то районе, допустим, с такого-то телефона, принадлежащего фирме «Нефтегазойл». Нет! Конечно… Само содержание разговора никто не записывает — все-таки тайна корреспонденции, то-ce… Видишь — я тебе даже не вру, хотя мог бы наплести… Дальше объяснять?
Кожин сидел, уткнувшись лицом в скрещенные на столе руки. Это была не лучшая поза для диалога, но капитан продолжал:
— Я Виктора просил самому ничего не делать. Подождать… Он, бедняга, меня не послушался, видимо, не знаю уж как, когда, но все это тебе высказал. Может, на совесть твою понадеялся? А?
— Он мне ничего не говорил…
— Врешь! Я даже догадываюсь, когда: в пятницу вечером, перед твоим отлетом на комбинат!
— Он мне ничего не говорил…
— Может быть. Может быть… Значит, ты сам догадался — ребята ведь в Уренгое жестоко опекали. Не так, как обычно? Да! Логично! Ты понял, что шеф если и не знает, то о чем-то догадывается, каким-то образом обманул охрану, дал сигнал своим дружкам в Питере… Сволочь! Где Виктор?
— Я не знаю… Он ничего не говорил…
Виноградов почувствовал, что коммерсант впадает в ступор. Это было лишнее.
— Жить хочешь?
— Они меня все равно убьют… Убьют…
— Точно. И знаешь когда?
Кожин поднял на Владимира Александровича глаза.
— Я тебе скажу… Они очень скоро тебя убьют. Может быть, даже сегодня. Почему? Элементарно! Ты сейчас для своих друзей опасен. И не нужен… Допустим, ты мне ничего не сказал. И даже допустим, что я охранникам-дебилам не дал тебя тронуть… Просто — отпустил! А? И где у них гарантия, что ты не сегодня, так завтра, послезавтра не заговоришь? Или допустим, что мальчик этот честолюбивый сам дурную инициативу проявит и без моего ведома тебя куда-нибудь в лесок вывезет… а там ты все скажешь, будь спокоен! А? То-то и оно… Поэтому я на месте твоих друзей тебя бы «грохнул». Не откладывая.
Борис Иванович опять заплакал.
— Жалко себя? Жа-алко… Есть другой вариант. Во-первых, ты мне даешь расклад. Полный. Потом мы берем тебя под охрану — думаешь, почему ты еще живой? А? Потому что тебя вовремя из города эвакуировали, дурашка! — Виноградов импровизировал от души, и у него, кажется, получалось. — Семью прикроем… Пойми! Нам главное — время выиграть, выйти на них, «перетереть»… А когда все кончится, ты уже ни для них, ни для нас не опасен будешь! В принципе, можно будет даже такое условие поставить — твоя безопасность. Виктор придумает что-нибудь…
Кожин глядел на капитана, не отрываясь, впитывая каждый звук его вкрадчиво-рассудительного баритона.
— Из фирмы, конечно, придется уйти, сам понимаешь… И машину шеф отберет… Но — ладно! Это уж вы с ним между собой решите… Да ты же умный мужик, Боря! С нуля начнешь — поднимешься, а потом, со временем…
— А что с шефом? — Щеки Кожина порозовели, он уже принял решение.
— Плохо с Виктором, — доверительно вздохнул Виноградов, — плохо… Пропал Виктор. Третий день.
— Это не я.
— Знаю… Извини уж, что так «наехал». Переживаю я за него очень.
— Да понимаю. Какие уж там извинения! — Кожин уже почувствовал себя почти Виноградовеким партнером. — За главного — кто? Орлов?
— Ага. Они на пару с Зайченко. Разорвать тебя готовы…
— Сволочи… Володя, поверь — с шефом я бы договорился, объяснил бы все! А с этими…
— Боря, я все понимаю! Поэтому я сказал — без меня ни-ни! Короче… Вот даже как сделаем: о результатах нашего с тобой разговора никому ни слова! Согласен?
— Конечно! А если…
— Обойдутся! Под мою персональную ответственность. Но давай так: ты мне говоришь все, как было, а уж что им докладывать — это вместе решим. И что дальше делать… Сейчас главное — доказать, что в исчезновении шефа ты ни при чем, остальное — хреновина, дело десятое. В конце концов, семь тысяч баксов…
— Семьдесят.
— Что — семьдесят? — переспросил Виноградов, задерживая палец на крохотной кнопке карманного диктофона.
— Там было семьдесят тысяч. Долларов… — приняв решение, Борис Иванович уже любовался собой и своей ролью. — Видишь, Володя, даже тебе эти негодяи не доверяют. Используют — и выбросят…
— Да-а… Вот гады!
— Конечно! Ты выслушай, как было…
И Виноградов приготовился слушать, уточнять, подбадривать, ловить на мелочах и высказывать сочувствие.
6
Лисичка-сестричка съела братца-кролика. Братец-волк съел лисичку-сестричку. В такой обстановке нельзя забывать о соловье-разбойнике, нельзя закрывать на него глаза.
История, собственно, оказалась достаточно банальной: Борис Иванович Кожин не был доволен жизнью. Его не устраивало собственное положение в фирме, положение одного из первых лиц — но не первого… Не устраивала зарплата — огромная по обывательским меркам, но несопоставимая с доходами того же шефа или, к примеру, их партнера, банкира Зенкевича… И если поначалу трехлетняя «Волга» и квартира на Пороховых казались бесценным даром великодушного Виктора, то теперь они воспринимались уже всего-навсего как оскорбительно мелкая подачка из миллиардных прибылей «Нефтегазойла».
Кожин считал, что имеет право на большее.
«Липовые» счета и мелкие взятки от сторонних организаций за выгодный маркетинг, продажа на сторону неучтенных кредитных карт и просто «изъятия» из кассы — все это не могло решить проблему кардинально. И тут судьба свела Бориса Ивановича с неким Виталиком — парнем хватким, не жадным, стремительно влезавшим со своей небольшой «акционеркой» в тесный мир топливного бизнеса. Как вскоре понял Кожин, прокат грузовиков и торговля бензином были для его нового знакомого занятием не основным и далеко не самым прибыльным. Несколько раз они неплохо посидели в «Тройке», потом для почина Кожин продал ему несколько тонн питьевого спирта под видом технической некондиции, а «верхушку» оставил себе… К концу лета на их совместном счету было уже много кое-чего, кое-чего такого, что, безусловно, огорчило бы Маренича и его окружение.
Виталик Кожина понимал. Уважал. Ценил.
И ничего удивительного не было в том, что именно к Борису Ивановичу обратился он с предложением, суть которого сводилась к следующему…
В принципе, основная «тема» Виталика и его коллег — металлы, недвижимость. А горюче-смазочные материалы — так, для души. Он, Виталик, думал и там и там успеть, но сейчас время такое — не успевает. А совсем от затеи отказываться жаль, дело прибыльное, на подъеме… Кому-то из молодых поручить — нет, не потянут. Хватка нужна, опыт, связи и, безусловно, порядочность! Так вот, не согласится ли Кожин взять бензиновое АОЗТ «под себя»? Все на законных основаниях: протокол собрания, он — генеральный учредитель и директор, перерегистрация в мэрии, выписки, справки… И «контора» ведь не голая — счет в банке, на складе спирт, тот самый, оборудования еще на пару миллионов. Крутись, разворачивайся, «поднимайся»! Условие одно — доля чистой прибыли лично Виталику. Без всяких ревизий, проверок — тридцать процентов, целиком полагаясь на порядочность Бориса Ивановича. А если не получится — что ж, невелика потеря…
И Кожин согласился. Но, будучи человеком осторожным, оговорил конфиденциальность этой сделки и на всякий случай, на первое, разумеется, время «Нефтегазойл» решил не покидать — пока еще собственное дело начнет плодоносить, а тут, как-никак, страховочка! Виталик особо не спорил, формальности все взял на себя, и через неделю Борис Иванович был уже полноправным владельцем фирмы: с печатью, расчетным счетом и даже лицензией на внешнеторговые операции.
А потом вдруг… Пришли к нему домой трое здоровенных бугаев в драповых пиджаках, с одинаково переломанными носами, представились сотрудниками какого-то «специального» отдела банка, но не того, что значился в реквизитах, переданных Виталиком, а другого — солидного, мощного, с красивым и знакомым по телерекламе названием. Молодые люди корректно, грамотно, с документами продемонстрировали Борису Ивановичу: фирма его, полноправным и полноответственным владельцем которой он является, несколько задолжала банку по кредитам — сущие пустяки, «лимонов» сто пятьдесят нашими да в валюте — тысяч сорок «зеленых»… Когда платить будем?
На робкие попытки Кожина объяснить, что денег он в глаза не видел, ему резонно пояснили: мы же ваших дел не знаем, может, вы в сговоре? Брал кредиты не Виталик — брала фирма! С нее и спрос. А фирма — это теперь вы, очень приятно познакомиться…
Вот тогда Борис Иванович и понял — все, «кинули»! Сунулся искать своего молодого партнера, того как волной смыло, с квартиры снятой съехал, в офисе — только недопитая бутылка «мартини» да початая пачка презервативов… В той, основной корпорации, которой постоянно козырял Виталик, пожимали плечами: ну был такой, давно уволили за ненадобностью. Какие претензии? Нет? Всего доброго…
— Не подпрыгивай высоко, иначе из-под тебя могут утащить землю, — грустно цитировал старого польского еврея, Ежи Леца, Кожин, в очередной раз напиваясь в одиночку, когда вся семья уже тихо спала, а почти еще не обжитая кухня наполняла ночь едким запахом луковых вязанок. Запах лука и близкого расставания — все нажитое: квартиру, машину, участок под Выборгом — предстояло отдать в погашение чужого долга. Так сказали «банкиры», а они, как ни крути, народ серьезный. Был еще выход — пойти к Мареничу, повиниться… Но Борис Иванович почему-то не спешил это сделать.
Как-то вечером неподалеку от Невского его посадили в огромный малиновый «мерседес» и отвезли за город, в кемпинг.
Обращались вежливо. Угостили кофе. А потом предложили простой и безболезненный способ рассчитаться — и не последним, нажитым с таким трудом, а малой толикой неисчислимых мареничевских капиталов.
— Вот такие дела, — сказал Виноградов, выключая магнитофон.
— А дальше? — Зайченко перестал потрошить очередной извлеченный из пепельницы окурок. Он утверждал, что эта привычка помогает ему сосредоточиться, сомнений это у окружающих не вызывало, равно как и положительных эмоций.
— Любопытно, — поджав губы, кивнул Профессор. — Любопытно.
Орлов и Корзун молча ждали продолжения.
— А дальше там еще полтора часа соплей. Короче, суть такая… О том, что тридцатого шеф снимет в банке валюту, те ребята знали. Кожин уверяет, что не от него, но, скорее всего, врет: нелогично получается. Скорее всего, так: он подставил под шефа «липовых» продавцов, у которых якобы была квартира — где-то прямо рядом со Смольным.
— Точно! На Суворовском! — поднял вверх палец Корзун. — Шеф сам ездил, и немцам понравилось… Пять комнат, потолки…
— Ага… Все детали прорабатывал Кожин, он и забил «стрелку» на вечер четверга — чтоб те «генеральную» принесли, а шеф сразу же бы и рассчитался…
— Они должны были дарственную принести, — поправил опять Корзун. — Хотели действительно сначала по генеральной доверенности, но… Мороки больше, да и вообще…
— Знаешь, я так думаю — там не только владельцы, там и квартира «липовая» была, из расселенных, например, или дом под снос, — вздохнув, поморщился Зайченко.
— Но это ж сразу по документам!..
— Ты че — дурак? Никто и не собирался документы нести! Нужно было только, чтоб Маренич деньги снял!
— Да, по всей видимости… — продолжил Виноградов. — Шеф валюту привез, вы посидели, его подождали…
Так? Потом Кожин позвонил «продавцам», они сказали, что приедут завтра утром: это был первый сигнал, что все идет по плану, валюта на месте…
— Вот сука! — не удержался Денис. — Точно ведь звонил…
— Касса уже к этому времени была опечатана, Виктор, конечно, домой такую сумму не попер, закрыл в сейф… Сдал дверь под сигнализацию. Поговорил с Шиловым. Уехал… А Кожин вместе с вами уже был во дворе главного офиса. Первым делом — спер из денисовского кабинета трубку-телефон.
— Да ну?
— Именно. И с этим телефоном ушел к себе — не обращали внимания, из окна его кладовки двор как на ладони? Он убедился, что Денис с Корзуном уехали, отзвонился… Прихватил пиво, спустился вниз. Сунул по пути на место аппарат, потом «озадачил» охранника — насчет своей машины… Вот тут момент был рискованный — гад зашел в дежурку, сделал вид, что звонит по телефону, а сам… А сам — отключил сигнализацию! Вернулся во двор, «замкнул» на себя парня корзуновского: кто ж бросит в беде автолюбителя? Что-то они там чинили — зажигание, что ли…
— Уволю идиота! — прошипел начальник службы безопасности.
— Да ладно тебе… Потом Кожин опять пошел в дежурку, еще раз якобы позвонить — и щелкнул обратно тумблером. И сигнализация, естественно, сработала…
— Класс! Нет слов, — Прикрыв глаза, Профессор смаковал ситуацию. — Блестяще!
— Подождите… — Орлов почесал мокрую от пота переносицу. — Подождите… А дверь? А как они сейф открыли?
— Да! — поднял на Владимира Александровича ревнивые глаза Корзун. — Действительно?
— Ну вот в этом-то как раз ничего особенно сложного не было… Вы вторым корпусом как пользовались? Кому надо, тот ключи и брал от входа! Кожин говорит, что сделал дубликаты еще в середине сентября, сразу же после той встречи с «банкирами». А сейф…
— Разве это проблема? Ящик стандартный, куплен в магазине! Ну? Что — не подобрать? Да для профессионала…
— Все не так просто, Денис. У них времени было — ноль! Слишком жирно — подбирать ключи или там отмычки… А вдруг бы заклинило?
— Ну и?
— Иваныч, сколько было ключей от сейфа? Всего?
— Не знаю… Два комплекта. Или три? Это вон — Корзун должен знать, его хозяйство.
— Ну, во-первых… Сейф покупали, когда я еще не работал. Но если уж на то пошло… Одни ключи были у шефа, одни — у Орлова. И контрольный комплект — в охране, в моем собственном загашнике…
— Все?
— Все.
— Значит, не врет Борис Иванович… Орлов, ты помнишь, как сейф покупали?
— Да. Кожин, кстати, тогда еще не таким «крутым» был, просто вроде завхоза…
— Ага. Он его и привез из магазина. И один из четырех комплектиков ключей — а их обычно по четыре выдают, я звонил — на всякий случай заныкал. Еще в девяносто втором! Во как…
— Допустим… Надеюсь, главное он поведал?
— Бе-зус-лов-но! — с законной гордостью отчеканил Виноградов. Он пролистнул блокнот, нашел нужную страницу:
— Вот схема, Кожин сам рисовал… Тот кемпинг, где его вербовали. Названия, конечно, не заметил и адреса тоже, но описал подробно: два этажа, красный кирпич, веранда… Потом послушаете — на кассете все записано.
— А телефон? Которым они из машины пользовались?
— Разумеется.
— Давай! — загорелся начальник охраны. — Не проверяли еще?
— Здра-а-сте! Когда?
— Да, конечно… А может, сволочь, врет? Может, шеф и сейчас еще в кемпинге? — В голосе Орлова смешались сознание собственной наивности и некий намек на надежду.
— Иваныч! — застонал Виноградов. — Но я же тебе уже полчаса объяснял… Про исчезновение шефа он ничего не знал! Во всяком случае, ничего конкретного! Его же ведь первого числа на комбинат вывезли и только сейчас вернули… Да для него, если хочешь знать, шеф — единственная надежда! Вы же его без Маренича в клочки порвете, так?
— Так-то оно так… Но! Проверить все равно надо. Женя! Возьми у Владимира Александровича кассету и бумажку — и давай, доводи до конца…
— Не наломайте дров, — сказал Виноградов. — Не торопитесь! Мне сердце вещует: лучше с этим делом обождать, по поискам шефа все равно ничего не добьемся, только время потратим и силы. А на два фронта работать — в фирме возможностей нет, либо деньги возвращать, либо шефа…
— Владимир Александрович! Ты свое дело сделал классно, спасибо тебе… — В голосе вмешавшегося Зайченко зазвучали хозяйские нотки, которые терпеть не мог капитан. — А дальше мы уж как-нибудь разберемся… И почему ты, например, исключаешь, что они, допустим, узнали о подозрениях относительно Кожина и похитили шефа, чтоб в случае чего обменять их друг на друга? А?
— Ерунда! — твердо отреагировал Профессор. — Зачем им Кожин? Проще и дешевле его грохнуть, как расходный материал. Это, очевидно, и планировалось, но мы опередили…
— Кстати… — пересилил обиду Виноградов, он опять чувствовал себя как использованная и отброшенная в сторону промокашка. — Кстати… Я гарантировал Кожину охрану!
— Это, конечно, это сделаем, — оторвался от переданной капитаном схемы Корзун. Затем посмотрел на оборот листка: — Телефон знакомый… Черт! Ладно, посмотрим. Надо будет сразу же…
Юный начальник службы безопасности напоминал играющего ноздрями, роющего землю копытом боевого жеребца — что-то вроде Холтоффа из шпионского сериала.
— Это очень серьезно — ты понял? — Профессор почувствовал озабоченность коллеги и поддержал Владимира Александровича. — Нам сейчас жизнь этого подонка так же дорога, как ему самому! Ясно?!
— Да нет вопросов! Я что — дурнее паровоза? Сделаем в лучшем виде: сейчас прямиком на квартиру, там запрем его, постоянный пост, рацию! Даже два человека — на всякий случай…
— И проинструктируйте ребят — чтоб клиент сам сдуру «ноги» не сделал, — заметил Иван Иванович. — Все вежливенько, культурно, но…
— И все-таки в главном Виноградов прав. — Профессор снял очки и потер усталые глаза. — Спешить тут нельзя. Надо сначала «пощупать» тот банк: кто за ним стоит, связи, «крышу», адреса первых лиц… телефоны послушать… понаблюдать плотненько хотя бы дней пять, еще кое-что провернуть!
— Я сегодня человечка своего в РУОПе озадачу. И насчет кемпинга… — Владимиру Александровичу всегда было приятно работать с Профессором, они давным-давно уже стали не просто коллегами, но — единомышленниками и друзьями. — Только надо аккуратненько!
— Хорошо! — откликнулся Орлов, и по его лицу было видно, что он уже принял решение и на правах нового босса сделает все, чтобы добиться его воплощения в жизнь.
Виноградов внезапно поймал себя на мысли: что изменится лично для него, когда Иваныч окончательно займет президентское кресло? В принципе, ничего особенно плохого это не сулило, но…
— Хорошо! Наши уважаемые консультанты пусть продолжают свои… как вы их называете? да, мероприятия!.. А мы тем временем — по своим каналам… Корзун! Женя! А-у!
— Что? — Молодой человек с трудом вынырнул из тумана окружавших его победных видений. Виноградов с тревогой разглядел в серых запавших глазах отблески медный фанфар и автоматных очередей. Такие глаза бывают иногда у взрослых мальчиков, не доигравших в свое время и войну и в солдатики… — Что?
— Есть повод отличиться! — Умный Орлов тоже почувствовал состояние Корзуна, его жгучее желание обойти своих более опытных коллег, продемонстрировать, что и он тоже…
— Ладно… С этим определились. Что же по другим линиям?
— Мы еще раз прочесали «Асторию»: прислугу, кое-кого из постояльцев… Спасибо спецслужбе и ребятам из «Защиты» — помогали без всяких! Владимира Александровича и там знают — после его звонка…
— Короче! Результат?
— Все чисто! Действительно — ушел, никаких конфликтов…
— Бандиты? Проститутки?
— Нет. Отработано.
— Да он для них и не интересен был, вспомните, как он тогда оделся-то: куртка, джинсы, борода… Явный «совок», типа там художника, поэта — они иногда заходят в «интуристовские» гостиницы, чтобы с фирмачами на халяву «треснуть», — поддержал молодого коллегу Виноградов, уже знакомый с предварительными результатами поисков. — Тем более из номера Мейеров…
— А сами они, кстати?..
— Ничего нового. Я в присутствии Дениса разговаривал — и с «самим», и с «мадам»… «Попрощался, ушел, собирался домой… Пил немного…»
— Да! Для них исчезновение Виктора — удар, — заметил Зайченко. — Мы, конечно, ничего не говорили, но они догадываются…
— Насколько я знаю, Мейер финансировал строительство порта? И немецкие гимназии в России? И покупка квартиры… — Виноградов задумался. — А не может так быть, что кому-то не хочется…
— Ага! Заговор против семьи фабриканта! Кровавые интриги в бензиновой луже! — не преминул съязвить Корзун.
— Ну он, положим, не только фабрикант… Все-таки — национальный вопрос, экология…
— Стоп! Это — политика. Политикой я не занимаюсь! — поднял вверх растопыренные ладони Профессор. — И потом — при чем здесь шеф? Лично его смерть на финансовом состоянии Мейера, как я понимаю, не скажется?
— Практически никак, — в очередной раз пожал плечами Орлов. — Будут некоторые мелкие сложности — с правом подписи, счетами, но… Это все легко решаемые вопросы.
— Вот! Овчинка выделки не стоит. Другое дело — если это какие-то разборки на почве шоу-бизнеса: доля прибыли с проката, чьи-то интересы на кинорынке…
— Нет! — Реакция Ивана Ивановича была достаточно категоричной. — В последние три месяца никаких серьезных «наездов» не было, все вопросы решались… Пару раз наши бандиты «перетирали» с чужими…
Виноградов поморщился — ему было неприятно слышать этот полублатной жаргон:
— Вам виднее… Старые какие-нибудь заморочки не всплывали?
— Я понял! Мы проверим еще раз — и насчет кинобизнеса, кстати! — привлек к себе внимание Корзун. — Я вчера встречался… ну, вы понимаете с кем. Мы обговорили это дело, он обещал помочь, подключить все силы…
— Хорошо…
— Но пока — ничего! На них, бандитов, никто не выходил…
— А Виктора, кстати, инструктировали?
— Да. Он знает — кого в случае чего назвать, кем «прикрыться». Телефон учил…
— Ладно, — сменил тему Виноградов. — В эти проблемы я не лезу: жизнь отвадила. Надо либо ментом быть, либо бандитом — пополам не получается… Кстати! Женя! Тебя нужно похвалить: смотрю, усиление постов на объектах, АОНы… Молодец, оперативно!
Начальник службы безопасности расплылся в улыбке:
— Все офисы перекрыты, склады, типография! У начальства на квартирах такая охрана — звери! К денисовской жене массажиста не пустили, руку ему вывихнули…
Под общий хохот Зайченко подтвердил:
— Точно! Но ничего — скромнее будет…
— И на квартире у шефа тоже… Ленка больше не возмущается, кажется, начинает понимать.
— Да она с самого начала догадывалась! Да! Обрати особое внимание на переезды — выход из дому, дорога на работу, вход в офис… И вообще по городу — по возможности поменьше перемещений. Это — самое уязвимое.
— Точно-точно, Денис! И не улыбайся! — поддержал Виноградова Профессор. — В квартиру-то вряд ли кто полезет, а вот по пути… И не только вы, мужики, семья в первую очередь: в школу, в магазин, еще куда — только под охраной! Ничего, некоторое время придется потерпеть.
— Еще что сделано?
— Морги… Больницы — и такие, и психушки… — Впечатлительного Дениса передернуло. — Я лично все объехал, денег дал. И фото. Теперь постоянно отзваниваемся. Слава Богу, никаких результатов.
Виноградову стало жаль парня, но приходилось руководствоваться соображениями целесообразности:
— Отлично. Это останется под твою ответственность… Понял?
— Да. Сделаю.
— Что насчет баб? Помнишь, ты говорил…
— Тоже полный ноль. По записной книжке проверил, так, в столе покопались… Ничего! Была пара сомнительных телефонов, я тут кое-какие старые связи пощупал, Иваныч подсказал… Голяк. Дохлый номер!
— Придется поверить. Но ты все-таки еще раз проверь, может, какая-нибудь девка из «Рекламы-шанс». Или из ваших, издательских?
Последнее предположение было тут же отметено бурным шквалом единодушных возгласов:
— Не-ет!
— Я бы знал, разве у нас чего скроешь?
— Володя, ты ж моряк — помнишь «Первое правило», — осклабился от близости любимой темы Зайченко: — «Если хочешь жить в уюте, не… люби в своей каюте!» так, кажется, у вас говорят?
— Все, хватит… — отсмеявшись, вернулся к своим записям Профессор. — А то время позднее… Значит, что у меня? Ну, во-первых, по отделениям милиции: проверили книги доставленных, заявления… С участковыми и кое с кем из оперов перетолковали, тоже раздали фотографии — объяснили, что обижены не будут.
— Шум не подняли?
— Нет. Аккуратно. — Виноградов знал, что, если Профессор уверен, значит, это действительно так. — Все отделения в центре, потом рядом с домом шефа, по пути возможного следования… В общей сложности, двенадцать.
— Из семидесяти с лишним? — вздохнул Владимир Александрович.
— Для первых суток неплохо, — насупился Профессор. — Тем более что это не основное мероприятие… Так, страховка.
— Согласен.
— Параллельно задействовали и ребят из «гебе»: они через свою ментовскую агентуру прозондируют относительно самих наших коллег.
— В смысле? — не понял Денис.
— Ты же помнишь? Говорил о том, что могли и стражи порядка забить… или ограбить… Ну вот — мы это и отрабатываем! На всякий случай…
— А что по первой версии? Транспортной, так сказать?
— Проверили железнодорожные кассы — нет. В аэрофлотовском компьютере — тоже нет. Залезли в массив данных «Финнэйра» и «КЛМ» — на фамилию шефа ничего. Но продолжаем дальше работать — за спекулянтов билетных взялись, подняли таможенных знакомых… Ищем!
— Теперь я доложу, — как бы подводя итог совещания, произнес Орлов. — Относительно кредитной карты… На третье число оставалось семнадцать тысяч долларов, с того времени деньги не снимались — никаких данных о платежах. На всякий случай я от имени фирмы уведомил об утрате, они уже доведут до сведения своих кассиров.
— Прекрасно! И последний вопрос… Иваныч, у меня вся пресса «на товсь!» стоит — только дай сигнал. Сразу же по «Информ-ТВ», и телетекстом, и в газетах с фотографией опубликуем… И о розыске, и о вознаграждении… И завтра можно будет заявление подавать в милицию… Дашь указания? — Зайченко, судя по всему, признал старшинство Орлова и уже обращался к нему соответственно.
— Я звонил в Москву… Там пока очень не хотят скандала. Это может здорово ударить — и по банку, и вообще… Короче, они оставляют на наше усмотрение, но так, чтоб по возможности…
Виноградов догадывался о существовании некоих «москвичей», стоящих над Мареничем, но глубоко в эти вопросы старался не вникать, наученный горьким опытом: во многих знаниях многие печали… Тем более на его деятельность как сотрудника фирмы эти далекие и, очевидно, могущественные люди влияния не оказывали. Профессор, судя по всему, был более осведомлен:
— Хорошо им там говорить… И ведь так каждый раз, Иваныч!
— Ладно… Что мы выиграем, обратившись в милицию? А, Володя?
Виноградов вынужден был честно признать:
— Да немного… Легализуем свои мероприятия, потом больший круг сотрудников милиции вовлечен… Хотя, собственно, всем до балды: глобальных операций по этому поводу все равно никто затевать не будет. Так, формально для очистки совести.
— Понял. Все! С заявлением подождем. С прессой тоже… Завтра в это же время… Корзун! Останься…
7
Мирно текла деловая беседа,
Пахло ромашками с луга…
Два людоеда в процессе обеда
Дружески съели друг друга.
Они вышли из морга и молча направились через уставленный корпусами и хозяйственными постройками двор.
— Ну и слава Богу! — перекрестился Денис после продолжительной паузы. — В конце концов, было бы хуже, если…
Оспаривать это утверждение было глупо, и Владимир Александрович ограничился кивком. Зябко поправил поднятый воротник плаща. Вновь сунул руки в карманы.
В ранних сумерках было тихо и пусто, и с обрывка одинокого плаката белело злое и красивое лицо очередной «богородицы». Накрапывал ленивый дождик, а от двухэтажного пищеблока пахнуло чем-то очень несвежим… Виноградова затошнило, так что пришлось даже сделать несколько глубоких вдохов-выдохов, приступ прошел, оставив после себя ощущение тоски и усталости.
— Почти восемь… До метро подбросишь?
— Какой разговор, Володя! Прямо на работу отвезем.
Зайченко и Виноградов наконец очутились за воротами.
Охранник, куривший рядом с «БМВ», по выражению их лиц понял, что результат отрицательный, сноровисто открыл заднюю дверь, а сам нырнул на сиденье рядом с водителем.
Стремительно тронулись, раскидав из-под колес веер коричнево-мутной воды, и вскоре за окнами уже мелькали жилые коробки Гражданского проспекта.
— Не сердись, Володя?
— Да брось ты, Денис! Нормальный ход…
Виноградов действительно не имел никаких претензий: шел четвертый день поисков, активных и безуспешных, хватались уже за любую соломинку, и нервный звонок Дениса в шестом часу утра был воспринят почти с облегчением.
Тогда из пьяного, перемежающегося всхлипами и матом монолога Зайченко капитан понял только одно: нашли Маренича, мертвого, со следами побоев и пыток. Отвезли в морг больницы, он не запомнил имени какого святого, в новой-старой городской топонимике путался, только по описанию понял, о чем идет речь, нужно срочно ехать, что-то делать, убивать кого-то…
Транспорт уже ходил, и меньше чем через два часа Виноградов перед входом в приемный покой выслушивал почти протрезвевшего, мучимого похмельным ознобом и чувством вины друга и помощника шефа. Выяснилось, что ночью Денису позвонил один из «заряженных» им работников «скорой помощи» и сообщил: так, мол, и так, найден на Московском вокзале мужчина, похож по приметам. Документов нет, смерть предположительно наступила от множественных травм головы часов шесть назад… И Зайченко сам себе не мог четко сказать, почему он вот так вдруг сразу и бесповоротно решил — шеф! И почему кинулся к телефону, подняв, помимо Виноградова, Орлова, еще целую кучу народа и многострадальную мареничевскую Ленку… И почему вылакал в одиночку полбутылки «Абсолюта», хотя, собственно, это был самый мотивированный из его ночных поступков…
К моменту появления Виноградова все уже разъехались, и только виновник завязавшейся кутерьмы переминался с ноги на ногу под бетонным козырьком неподалеку от входа: ему было велено дождаться Владимира Александровича и получить очередную, причитающуюся персонально от него порцию пинков и оплеух.
— Это не он оказался. — Денис закончил рассказ и приготовился к худшему. Однако, вопреки ожиданиям, реакция капитана была вполне спокойной:
— Ладно, паникер… Пошли поглядим.
— Да ведь ходили уже… — робко простонал бедняга, в очередной раз представив холодное и страшное чрево трупохранилища.
Но Виноградов уже направился к обитой потертым дерматином, заляпанной годовалой грязью двери.
Действительно, все сомнения исчезли сразу же — то, что лежало на металлическом высоком столе, не было и не могло быть шефом: рыхлый, в каких-то лохмотьях, спутанные патлы спускаются к оскаленному рту, образуя подобие усов и бороды. Бледная маска лица в черных и фиолетовых гематомах. Владимир Александрович обратил внимание на торчащую из-под простыни руку: язвы, грязь, уродливые ногти вокзального бомжа… Он выглядел стариком, но медикам-профессионалам можно было доверять: покойник приходился почти ровесником господину Мареничу. И лысина опять же… Просто, одному из них повезло в жизни чуть больше, он имел возможность делать себе педикюр и не пить тормозную жидкость. Но неизвестно, кому сейчас было лучше.
…Переехали Дворцовый мост и свернули на набережную.
— Сегодня будешь?
— Нет. Дежурю до девяти, я предупреждал Иваныча.
— Ага… Ничего нового?
— Серьезно — ничего. Днем тут с одним человеком повидаюсь, может, что-нибудь уже прояснилось по тем ребятам… из банка.
— Понимаю… Вчера Корзун что-то шевелился, людей собирал.
— Да? Интересно… — Денис понял, что Владимир Александрович скорее встревожен, чем заинтересован. — И что?
— Не знаю! Ты позвони…
— Обязательно… Вот здесь! На углу останови.
— Счастливо, Володя. Еще раз извини.
— Ерунда. Бывает. Всего доброго, ребята! — попрощался капитан с водителем и охранником, выходя из машины.
…В промокшем дворе суетились, и Виноградов окончательно уверился: день, начинавшийся с морга, ничем хорошим закончиться не может. Скопление разномастных, выкрашенных в сине-канареечный, зеленый, а то и совершенно в неуставной цвет бежевой грязи, автомобилей, прокашливание их изношенных двигателей, прогоревшая бензиновая вонь… Матюги взводных… Возбужденные, злые лица автоматчиков… Все старое, вечно холодное и простуженное здание Отряда было заполнено звуками готовящейся операции: скрежетали замки дверей оружейных комнат, штатные пишущие машинки рассыпали поспешную дробь последних приказов, по этажам перекатывалась гулкая поступь сотен пар тяжелых, обутых в казенные ботинки ног.
— А тебе домой звонили! Жена сказала: уже уехал… Нормально! — Старший лейтенант Шахтин был в форме, на столе громоздилась кучка полученных им в отделении связи радиостанций и помятый после Москвы мегафон. — Сычев-то болен, и Витька нет — а остальные приехали…
— Что стряслось-то? Объясни толком.
— А ты не в курсе? Тут такие дела! — Шахтин уселся и, глядя на привычно стаскивающего с себя гражданскую одежду Владимира Александровича, щелкнул зажигалкой. Затянувшись и выдержав приличествующую случаю паузу, он начал:
— Чистое Чикаго! Наши вместе с гаишниками тормознули на КП в Лахте тачку — то ли «Мазда», то ли «Тойота»… не важно. Короче, микроавтобус. Проверили документы — в порядке. Саню Воронина знаешь? Из второго батальона? Ну тот, который мародера прихватил в мэрии? Во-во! Так вот он сунулся в кузов — посмотреть. А оттуда — в упор из автомата. И по глазам! Инспектора зацепило, потом еще одного…
— А наш чего? Живой?
— Какой там — живой! В упор, в лицо…
— От с-суки! — Виноградов разогнулся, оставив незашнурованным высокий грубокожий ботинок. — Взяли их?
— Можно сказать… Того, который Саню, — его почти сразу же наповал, когда вдогонку стрелять начали. Хорошо, мужики не растерялись: влупили из двух стволов! Так водитель на пробитом скате еще пытался что-то там такое изображать: за переезд рванул, выскочил…
— Ну? — поторопил Виноградов, заранее испытывая мстительное удовлетворение. — Ну?
— Догнали. Сейчас — в реанимации, жить будет, но плохо!
— Сказал чего?
— Не знаю. Наверное… Но ты послушай! Если б это — все!
Виноградов уже стоял, почти готовый, держа в руках кобуру и примериваясь, как ее сегодня надеть — поверх бушлата или в брюки. Этот мелкий бытовой вопрос вытеснял из головы другие, несравненно более важные и страшные мысли: о том парнишке, сержанте Воронине, отличившемся в ночном столичном бою, вернувшемся к матери веселым и счастливым победителем и нашедшем смерть на первом же заурядном патрулировании… о людях, хающих милицию с высоких трибун, и о других, таких же, недоумевающих постоянно — за что же этим бугаям деньги платят!., и о всех нас, с честью или без нее носящих форму, вечно бурчащих, недовольных зарплатой и начальством, но делающих свое дело, служащих одной из последних структур, подпирающих государство.
Все это можно будет осмыслить потом, на досуге — сейчас надо было заниматься делом.
— Что ты говоришь?
— Это — не все! Машину открыли — а в ней ни много ни мало: пять трупиков. Не считая того говнюка с автоматом.
— Сколько?! — это было уже слишком.
— Пять! Все связаны. И расстреляны. В упор! — Голос у Шахтина был усталый и озабоченный, он вообще был не из тех, кто любит попусту трепать языком, тем более шутить на подобные темы. — Во всяком случае, опера так говорили…
— Личному составу, выезжающему в распоряжение уголовного розыска, собраться в классе службы третьего батальона! Повторяю: личному составу, выезжающему в распоряжение…
Динамик повторил объявление и с достоинством смолк.
— Пошли!
Виноградов и Шахтин вышли из отделения и влились в густеющий по мере приближения к месту сбора поток офицеров и милиционеров:
— Привет, Саныч!
— Здорово!
— Привет, ребята!
— Товарищ майор! Мое почтение…
Виноградов замечал по множеству едва уловимых признаков — все в курсе, все готовы, все искренне переживают случившееся… Но в этой людской организованной массе не было рефлексирующих интеллигентов, она состояла из профессионалов, не позволяющих себе роскошь публичных истерик и воздевания рук к небесам.
— Товарищи офицеры! — На этот раз рядом с командиром отряда сидел седой, с красным нездоровым лицом и набрякшими от бессонницы веками мужчина. Добротный костюм, несвежая даже издали рубашка с галстуком. Замначальника управления, жизнью тертый сыщик. Зубр.
— Товарищи офицеры… Ориентировка до вас до всех, как я понимаю, доведена. Теперь дополнительная информация. Принадлежность машины и личность водителя установлены: микроавтобус принадлежит службе безопасности банка…
Виноградов вздрогнул, услышав название, уже которые сутки непрерывно крутившееся в мозгу.
— …и сидевший за рулем, некто Зеленцов, числится ее сотрудником. Нам он больше известен, правда, как один из боевиков «поволжской» преступной группировки. Ранее судим… Парни ваши при задержании, конечно, с ним поработали, но… — в голосе полковника не было осуждения, только некоторый отголосок профессиональной досады, — есть надежда, что скоро он сможет отвечать на вопросы. Комплексом оперативно-розыскных мероприятий удалось установить и одного из убитых ранее. Это некий Кривцанов Владимир, по кличке Чижик…
По залу прокатился сдержанный шумок: Чижика, одного из популярных в бандитской среде «старышевских» бригадиров, то есть удельных князей, поставленных лидером питерского преступного мира Александром Старышевым контролировать какой-либо объект или «линию работы», знали не только офицеры.
— Да-да! Тот самый Чижик…
Чувствовалось, что сыщик не торжествует: подобные смерти обычно предвещали начало очередной большой бандитской войны, только наивный обыватель мог надеяться, что это коснется только «группировок» и «ментов». Заместитель начальника управления обвел взглядом присутствующих, и Виноградову показалось, что умные большие глаза задержались на его лице чуть дольше, чем на других, высвечивая давнее: «Динамо», совместные тренировки, тот выезд на разборку с «тамаринскими»… С тех пор пути милицейского капитана и его окончательно выбравшего рискованную стезю тезки разошлись.
Чижик пошел своим путем, а Владимир Александрович «ушел», порвал связи с тем, что напоминало о лихом и азартном оперативном прошлом, стараясь приучить себя к спокойной жизни заурядного милицейского служаки, почти строевого офицера, твердо знающего, сколько ему осталось до льготной пенсии. И даже услышав от Маренича, что «крышей» его фирмы при разного рода недоразумениях с бандитами является именно Кривцанов, Владимир Александрович не попытался встретиться с ним, принял это как данность и постарался выбросить из головы. В нынешней критической ситуации, парализовавшей «Нефтегазойл» и вплотную коснувшейся Виноградова, они с бывшим товарищем действовали порознь, нарочито обособляясь один от другого: позавчера, столкнувшись под аркой, только вежливо кивнули, обменялись рукопожатиями — и расстались, чтобы не встретиться, как выяснилось, уже никогда…
— Личности остальных пока не установлены. По имеющимся данным, вся эта заваруха произошла где-то здесь…
Сыщик продемонстрировал часть карты города, обводя подагрической рукой участок: район нежилой застройки, складов, таксопарка…
— Поэтому принято решение: с привлечением вашего личного состава, по «горячим» следам проверить предполагаемое место совершения преступления, обеспечить свидетельскую базу, охрану вещественных доказательств и вообще… Может черт знает что случиться, поэтому без вас, парни, не обойтись. Выручайте!
Зал опять зашумел, на этот раз одобрительно: в этом элитарном милицейском подразделении оперативников уважали, тем более таких, настоящих…
— Товарищи офицеры! — потребовал внимания начальник штаба. — Значит, так… Я назову старших групп, скажу, кто к кому входит, определю закрепленные объекты. Позывные обычные, транспорт выделен…
— Слышь, Саныч! Эй! — Виноградова дернул за рукав присевший рядом инспектор из пресс-группы Витька Барков, трепач и философ. — Что покажу-у…
— Ну? — поинтересовался, отвлекаясь, капитан.
— Я с мужиками в Лахте работал… К самой пальбе не успел, правда, но зато снял все еще до прибытия группы из экспертно-криминалистического! Понял? Классно получилось! — Он продемонстрировал лежащую на коленях видеокамеру. — А в эфир пускать не дают!
— Покажешь?
— Ладно уж… — Ясно было, что Баркову хочется похвастаться и не перед кем-нибудь, а перед самим Владимиром Александровичем, которого он давно и искренне уважал. — Любуйся…
Капитан нагнулся и приник к губчатому раструбу, защищающему крохотный, встроенный в видеокамеру экран.
Не было ни цвета, ни звука, и поэтому все происходящее в бледно-голубом, прорезанном угловатыми значками тайм-кода прямоугольнике, казалось нереальным, выхваченным из сюрреалистического фильма о космосе или глубинах океана… Объектив выхватил сначала обочину шоссе, рукав в милицейском ватнике, короткое рыло АКСУ… Затем — наплывом: паутины трещин на стекле, вывороченный колесный диск, овальные дыры от пуль в матовых бортах микроавтобуса. Страшный перекос двери, а в открывшейся, недоступной подсветке темноте салона нагромождение скрюченных тел, неаккуратно прикрытых чем-то тяжелым и грязным. Наполовину выпавший наружу труп — стриженый затылок, пальцы, сомкнутые на ложе автомата… Тот самый боевик, догадался Виноградов, тот самый, который Воронина… На несколько мгновений экран погас, чтобы дать затем панораму: суета фигур в белых халатах, сполохи патрульных «мигалок», кто-то тучный, лысоватый, в плаще с поднятым воротником, дающий категоричные приказы обступившим его людям. Услужливая рука откидывает простыни, которыми прикрыты лица пяти уложенных в ряд мертвецов — первый, второй… Третий — капитан узнал закаменевшее в последней муке лицо Володи Кривцанова… Четвертый… С краю лежал Корзун, он почти не изменился внешне — только черный подтек в уголке рта да непривычно растрепанная прическа.
Запись кончилась.
— Ну как? — Барков откровенно ждал похвалы.
— Профессионально! — Одна часть виноградовского сознания руководила речью, заставляя по достоинству оценивать работу коллеги, а другая еще оставалась там, на краю леса, продолжая анализировать, сопоставлять, просчитывать последствия…
— Еще бы! На телевидении за такой сюжет…
— Ага. Продай его Би-би-си, а на гонорары смотайся к Средиземному морю! — С заднего ряда между приятелями просунулся командир четвертого взвода, голова его нависла над виноградовским плечом, а могучая пятерня потянулась к камере. — Дай глянуть!
— Пошел ты…
— Товарищи офицеры!
Зал поднялся, зашумел, зашаркал коваными подошвами — постепенно пустея, выдавливая из себя через узкую горловину двери решительных, уверенных в собственных силах и вооруженных до зубов людей и вместе с ними Владимира Александровича.
Определенный по карте «периметр» был оцеплен надежно и быстро: когда задержавшийся на базе штабной «уазик» вошел в зону операции, работа уже шла вовсю.
Накатываясь друг на друга, чередовались радиопереговоры:
— «Полета второй — двести двадцать первому! Полета второй — двести двадцать первому!..»
— «На приеме полета второй!»
— «Пришлите ко мне восьмидесятого, тут кое-что по его части…»
— «Понял все, двести двадцать первый… Сейчас сам подъеду!»
— «Полета седьмой, полета седьмой! Отзвонитесь на „Королево“, они вас не слышат!»
— «Внимание! Это восемьдесят восьмой! Указание шестнадцатого: все выезды автотранспорта за территорию — только после согласования с ГАИ! Повторяю: все выезды транспорта из зоны оцепления…»
— «Восемьдесят восьмой! Это двести двадцатый. Мы закончили на основном объекте, какие указания?»
— «Оставайтесь на месте…»
— «Это „Королево“! Восемьдесят восьмому срочно прибыть к шестнадцатому! Восемьдесят восьмому срочно прибыть к шестнадцатому!»
— «Восемьдесят восьмой! Кто вызывал полета пятого?»
— «Внимание! Пятьсот пятому, пятьсот седьмому, двести двадцатому! Срочно прибыть к шестнадцатому, срочно прибыть к шестнадцатому!»
— «Кто говорит, я не понял?»
— «Восемьдесят восьмой говорит, кому там не ясно?»
— «Ясно, выполняем… У полета седьмого проблемы с радиостанцией, пришлите связиста!»
— «На приеме семидесятый… Что с радиостанцией?»
— «Механическое повреждение. Об голову! Восстановлению не подлежит…»
— «Порядок в эфире! Прекратить посторонние разговоры!»
Результаты были впечатляющие: в арендованной у таксопарка ремзоне накрыли мастерскую с тремя наполовину разобранными «девятками» — все машины числились в угоне и вскоре должны были уйти на запчасти.
— Класс! — приговаривал Барков, водя объективом «панасоника» по живописно разбросанным на брезентухе ножам, дубинкам и газовому револьверу, изъятым у бугаев, охранявших подступы к месту преступного промысла. — Класс!
Не зачехляя камеру, он прыгнул к потеснившемуся на сиденье Виноградову, и через считанные минуты они уже осматривали не менее впечатляющую находку: очередную подпольную фабрику по производству и разливу «настоящего азербайджанского коньяка». Урчащие от удовольствия оперативники ОБЭП слонялись среди штабелей пустых бутылок, пересчитывали «откатанные» на цветном ксероксе наклейки, пересыпали из коробок золотистые кружочки пробочной латуни… Все было налицо: машинки для укупорки, емкости спирта, какие-то вонючие ингредиенты цвета перекипяченного чая. Разумеется, мастерам-виноделам было что терять — именно один из них, темпераментный «южанин», попытался не пустить бойцов в цех, повел себя некорректно, в результате чего тяжелая милицейская радиостанция отправилась на списание, а он — в тюремный госпиталь… Да и вид его коллег-земляков не радовал: все мы люди, все человеки, каждый из участников операции хоть раз в жизни да соблазнился, приобретя в ночном ларьке что-нибудь необходимое для дружеского застолья или интимной беседы с дамой, а потом страдал, в лучшем случае отплевываясь и жалея о выброшенных деньгах. Поэтому «виноделам» досталось…
— Капитан! Давай сюда! — По высунувшейся из кабины голове штабного водителя Виноградов понял, что наконец-то поступило сообщение, которого ждали.
— Что там?
— Поехали… Народовольческая, шестнадцать. Обнаружили «джип», по документам владелец — какой-то пенсионер, но сыщики говорят, что это машина Чижика, она так по их учетам проходит. Понял?
— Давай жми!
Миновав первый кордон — за широкими спинами автоматчиков двое в штатском колдовали над чем-то в огромном салоне малинового вездехода «Черроки», — начальник штаба и Виноградов почти взбежали по грязной бетонной лестнице наверх:
— Здесь?
— Так точно! — Очередной милиционер посторонился, пропуская их к дверному проему.
Офицеры шагнули на свет и затоптались, не решаясь отдалиться от входа, мгновенно осознав свою ненужность и неуместность своего пребывания сейчас в этом месте: на смену одной государственной махине, закованной в металл бронежилетов, вооруженной, сцементированной армейской дисциплиной и почти кастовым кодексом чести, на острие событий выдвинулась другая — очкастая, прокуренная, натасканная для беспощадной охоты, умная и злая сила. Щелкали фотовспышки, что-то бубнил в диктофон заспанный бледный следователь прокуратуры, присевший в неудобной позе парень писал быстрым почерком, заполняя желтоватые страницы протокола… С полдюжины людей, вроде бы и сами по себе, но в действительности выполняя неумолимую волю пославшего их могучего министерства, делали привычную работу: соскребали в пакетики нечто, незаметное глазу, скрипя резиной перчаток, составляли на белоснежной простыне замысловатую мозаику, измеряли, опыляли чем-то бетон…
Отряд свою работу выполнил. Настало время оперативно-следственной бригады.
На Виноградова вдруг полыхнуло ужасом: наспех замытые пятна в складках кафеля, горловина водостока, мутные разводы на поверхности высоких, от пола до потолка зеркал, задетая чьим-то торопливым плечом кожаная красивая боксерская груша посередине… Все они были свидетелями и безмолвными участниками недавней трагедии, это почувствовал не только капитан — Владимир Александрович заметил, как мгновенно передернуло и видавшего виды начальника штаба, как старательно отводит глаза от происходящего внутри поставленный на пост милиционер.
Это место сочилось страхом и болью, последней, смертной мукой…
— Господи, прости меня грешного, — тихо перекрестился Виноградов, и стоящие рядом непроизвольно повторили его жест.
— Пошли! — Очутившись внизу, во дворе, начальник штаба торопливо закурил. — Во, бля-а…
Дом шестнадцать на Народовольческой улице представлял собой старый, еще довоенной постройки, кирпичный барак с узкими бойницами окошек и покатой крышей. Глухой забор отделял от соседних зданий и замусоренного тупичка двор, уставленный покосившимися металлическими конструкциями и штабелями шифера, и ржавые двухстворчатые ворота казались единственным изыском этой мрачной тюремной архитектуры.
О том, что здесь ступала нога человека, свидетельствовали только два прилепленных листка: объявление о продаже гаража и очередное истерическое заклинание «святого братства».
— Так, майор… — За спиной возник спустившийся со второго этажа давешний красноречивый полковник из угро. — Спасибо тебе, ребятам… Рапорт будешь писать на поощрение — я поддержу.
— Какие дальше указания?
— Да вроде… Снимай своих! Пусть только один «ЗИЛ» останется на всякий случай. Сколько это там получится? Взвод?
— Хорошо, сейчас решим.
— Да! И еще — дай мне двух человек. Надо пока к Зеленцову поехать, побеседовать… может быть, если врачи позволят, перевезем его к себе.
— Конвой?
— Ну, вроде того. На всякий случай.
— Владимир Александрович, съездишь? И кого-нибудь из бойцов возьми, скажи взводному — я приказал.
— Есть… — Виноградов кивнул, козырять в таких случаях было не принято, все-таки не войска, и пожал протянутую полковником руку:
— Сейчас прямо выезжаем?
— Минут через десять. Стойте тогда здесь наготове, далеко не уходите!
Вызывая по рации «полета седьмого», капитан Виноградов трезво и отчетливо понял: к телефону будет не подойти, ни с кем он связаться не сможет, никого не предупредит…
8
Считай себя ближе к опасности!
По пути в больницу полковник, устало втиснувший свое массивное тело на переднее сиденье, и занявший место за рулем управленческих «Жигулей» оперативник продолжали начатый, очевидно, еще наверху разговор. Они практически не обращали внимания на своих коллег в форме, разместившихся сзади, — так увлеченные друг другом любовники почти игнорируют везущего их таксиста, а бизнесмены, встретившиеся для обсуждения деловых проблем в «Европейской», отмечают появление официанта только вежливым кивком и чаевыми при расставании.
В этом не было ничего от высокомерия, просто в условиях жесткой функциональности милицейского организма каждый привык заниматься своим делом: редкие, по счастью, попытки оперативников самостоятельно освободить заложников или разорить притон обычно заканчивались так же плачевно и глупо, как безграмотные потуги патрульных разоблачить рыночных торговцев в сбыте «летка» или махинациях с накладными.
Инициатива вне рамок должностных обязанностей не поощрялась.
Выхваченный из своего взвода сержант с равнодушной тоской смотрел на мелькающую за окном машины череду дворов и улиц, завидуя остальным милиционерам, и Виноградов его прекрасно понимал: день загублен, едешь, неизвестно куда и на сколько, а мужики уже отработали, вернулись на базу… Чай заварили, кто — в спортзал, кто — в доминишко… Сам Владимир Александрович, прикрыв глаза, прислушивался к текущей впереди беседе.
— Да нет, руоповцы туда тоже выехали, но мы пока дело им передавать не будем, покрутим законных трое суток…
— Еще бы! Любят они на готовенькое… Фе-бе-эр доморощенное, рабоче-крестьянский вариант…
В нормальных милицейских подразделениях к Региональному управлению по борьбе с организованной преступностью, ранее именовавшемуся Оперативно-розыскным бюро, а еще ранее — Шестым управлением, относились со смешанным чувством зависти, неприязни и уважения. Завидовали прекрасной технической оснащенности, высоким окладам, возможности в любой момент спихнуть «глухое» или неинтересное уголовное дело куда-нибудь вниз, в район. Не любили за то же самое, за показушность, стремление при всяком удобном случае подчеркнуть свою кристальную честность и огромную дистанцию, отделяющую их, «элиту», от суетящихся в море мелочевки коррумпированных «ментов» из отделений милиции. А уважали за профессионализм, не растраченный, несмотря на изложенное выше: Виноградов не так давно попавший сам в руоповскую мясорубку, прожеванный, помятый и чудом выброшенный живым на обочину, судил об этом не понаслышке…
— Что там об убитых?
— Кривцанова установили, по дактокартам еще двоих — судимые, из его «команды»… Остальные, наверное, тоже, документов-то никаких, карманы пустые.
— А… тот?
— Я думаю, он тоже из банка, — полковник понял, что речь идет о боевике, застрелившем милиционера, — наши сейчас в кадрах там работают, должны фотографии привезти.
— Да, забыл сказать! По автомату ответ пришел.
— Ну? По какому?
— По «кипарису». Который у Зеленцова изъяли.
Виноградов даже непроизвольно открыл глаза: его! «Кипарисы», девятимиллиметровые складные автоматы, в собранном виде выглядевшие меньше японского однокассетника, но обладавшие зверской убойной силой, считались в милиции оружием секретным, выдавались только спецподразделениям, и в отряде их было — по пальцам перечтешь.
— Это тот самый, который у «чекистов» ушел, в мае.
— Ну и слава Богу, что не наш… А то дерьма не оберешься.
— С АКСУ сложнее — номера нет, очевидно, прямо с завода. Но это уж забота не наша, пусть борцы с терроризмом крутятся — у них вроде было дело по Туле, по хищениям оружия…
— Проинформируйте. Хотя нет… Передадим «волкодавам», пусть сами решают. Да! Так и поступим, генералу я доложу.
— А что эксперты? Я так понял, что какая-то ерунда…
— Да уж… Если судить по следам — кровь, дырки от пуль… Получается, что тех пятерых сначала расстреляли, а потом волочили из угла в угол по всему помещению… Или сначала избивали… Но следов-то на трупах нет — ни пыток, ни побоев! Бред какой-то. И Самуилыч считает, что часть крови — вообще засохшая, старая…
— Ладно, посмотрим, что «клиент» скажет!
У входа в палату Зеленцова ругались четверо: скуластый парень баскетбольного роста подпирал плечом выкрашенный в белое косяк, а его коллега из аппарата угро, постарше и пониже, шипел и плевался в сторону наседающих представителей легкого на помине РУОПа:
— Сказал ведь — не пушу! Будет указание полковника — пожалуйста, баба с возу…
— У нас указание начальника Главка! В соответствии с положением имеем право… — Они подошли сзади, поэтому Владимир Александрович не сразу узнал капитана Тарасевича. Это было кстати, настолько кстати, что он даже не поверил сначала этой первой за сегодня удаче.
— В чем дело? — Вид и тон у замначальника уголовного розыска были настолько грозны, что будь у руоповцев нервы чуть послабее, они должны были бы рухнуть на линолеум и незамедлительно растаять:
— Документы!
Офицеры дисциплинированно предъявили «ксивы»:
— Капитан Тарасевич.
— Капитан Баранов.
— Нам необходимо допросить задержанного Зеленцова. Решается вопрос о передаче в РУОП этого дела…
— Письменное разрешение следователя есть? Нашего, который ведет?
— Нет, — подобравшись, процедил Тарасевич. Речь шла о таких формальностях, соблюдение которых в оперативной среде считалось просто неприличным.
— Свободны! — С правовой точки зрения полковник чувствовал себя неуязвимым, тем более что и численный перевес был на его стороне: трое подчиненных, Виноградов и даже отвлекшийся от мыслей об обеде милиционер с интересом наблюдали за происходящим.
— Есть… — Оскорбленные Баранов и Тарасевич медленно, пытаясь сохранить достоинство, повернулись и пошли по коридору.
— Ладно… Подождите! — Старый сыщик насладился триумфом и предоставил возможность возобладать чувству профессионального долга: в конце концов, он был не кабинетной «промокашкой», а матерым оперативником. — Я с ним сейчас сам буду разговаривать. Если хотите… Один может присутствовать. И еще вон — капитана возьмем. — Он кивнул на Владимира Александровича.
Никто не удивился — посторонний, незаинтересованный свидетель, лишняя страховка на случай возможного межведомственного конфликта…
— Спасибо! Я буду. — Тарасевич запихал оплеванное самолюбие поглубже и вернулся. Виноградов с равнодушным видом пожал плечами.
…Зеленцов, естественно, находился в палате не один. При появлении начальника хмурый, обложенный пачкой прочитанных газет опер встал и с видимым облегчением отправился восвояси. Вообще же тысячи больных на необъятных российских просторах могли только позавидовать задержанному бандиту, мечтая о таких условиях: никаких соседей, лучшие медикаменты, круглосуточный, заботливый, хотя порой и несколько навязчивый, присмотр…
— Как он? — Игнорируя лежащего, поинтересовался полковник. — Говорить может?
— Еще как, — устало обернулся в дверях сменный «медбрат», — все уши прожужжал: то записку отнести, то с одеждой помочь… Неплохие деньги, между прочим, сулил! Потом, само собой, жизнь обещал попортить, пугал…
— Ну это уж как водится! — понимающе покачал головой старый сыщик. — Иди, Леша, спасибо… Ну-с, давай беседовать.
Он присел в ногах Зеленцова, прямо на одеяло. Тарасевич занял свободный стул, Виноградов устроился на подоконнике.
Бандит, массивный, широкий в кости, левое плечо его, перехваченное бинтами, выглядывало только чуть-чуть, зато правая рука виднелась полностью, как бы поднятая для удара или единодушного голосования. Это объяснялось просто — серая сталь «браслетов» намертво приковала ее к спинке кровати. Начавшее покрываться щетиной лицо, тревожно бегающие глаза, выпуклые на фоне огромного кровоподтека…
— Больно? — В голосе заместителя начальника уголовного розыска не было участия, ни искреннего, ни фальшивого. — Бо-о-льно… Ничего. Заслужил! Потерпи, недолго осталось.
И от этого неожиданного, ни разу ни в одном кино не виданного начала разговора, от этой не то угрозы, не то двусмысленной присказки глаза Зеленцова мгновенно налились ужасом, мелкие капельки пота выкатились на лоб из-под пегих волос.
— Почему? — неожиданно для себя спросил он еле слышно, и Виноградов понял: все, чистая победа! Полковнику с ходу удалось пробить, сломать выстроенную задержанным за часы ожидания линию защиты, «вытянуть» его за собой, заставив общаться в режиме диалога. А уж остальное было делом техники.
И действительно, меньше чем через полчаса бандит, которому сотни раз и «бригадир», и успевшие «сходить к хозяину», то есть отсидеть, товарищи внушали: ни слова без адвоката, полная «отрицаловка», никаких торгов с ментами… Так вот, меньше чем через полчаса он уже говорил, юлил, изворачивался, пытаясь отделаться наименьшим признанием, и все больше затягивал на своей жилистой шее беспощадную петлю.
Старик работал блестяще. На каком-то этапе в допрос влился Тарасевич — легко, ненавязчиво, как бы поддерживая полковника под локоток и придавая беседе новый импульс — и они «дожимали» Зеленцова дуэтом, постепенно вырисовывая реальную картину минувшего вечера…
Откровенно говоря, вздыхал бандит, валить Чижика и его братву никто поначалу не собирался. Кому это нужно! Сергеича в городе уважали, да и вообще… Вроде как несчастный случай вышел, ясно?
Но они ж сами — как приехали, так буром и поперли, хуже отмороженных. Особенно один, молодой, начал сразу слова всякие неправильные кричать, базар гнилой развел… Понес насчет какого-то барыги, которого будто бы мы не то прихватили, не то грохнули — я толком и не въехал.
Бригадир, само собой, в непонятке — к Чижу: что за дела? Тебя знаю, ты человек авторитетный, а это кто? И почему он так разговаривает? Если насчет бабок перетереть — давай, готов, как договаривались, а пацанчику своему объясни, что за подобные предъявы и ответить можно… Чижик, я видел, аж побелел, полез между нами — поздно! Тот сопляк, псих ненормальный, сунулся за пазуху, в кобуру… Пришлось их сразу же под «волыны» поставить.
Ну что дальше… Связали, водилу снизу привели. Все гуманно, без битья — сидим, молчим. Один молодой не унимается, своим, наверное, хотел показать, какой он крутой: и что будет нас в рот… и во все отверстия, и что мы покойники, и что ответим! Бригадир послушал-послушал, посмотрел на молчавшего Чижа и звонить ушел… А потом вернулся. А потом мы их всех кончили.
— А стреляли-то из чего? — уточнил полковник.
— Из этого, как его… автомат такой маленький… Бригадирский.
— Он сам, что ли, лично кончал?
— Н-нет… — после некоторой паузы выцедил Зеленцов. Стало ясно: останавливаться сейчас на этом вопросе нельзя, клиент его боится и может застопорить. В конце концов, надо было определиться с главным, детали — удел следствия.
— Слушай, а насчет того, что их не трогали… Может, без тебя? А то ж там все стены в кровище и пол? — резко сменил направление разговора Тарасевич, уводя его от рискованного места.
— Ха! Это совсем другая тема…
Зеленцов опять расслабился, стал многословен и хвастлив. Да, действительно — уж чего-чего, а крови и переломов домик на Народовольческой, шестнадцать, навидался и криков наслушался… Но все это, так сказать, не по милицейскому департаменту, будьте уверены!
Оказывается, в свое время «бункер», как его называли в определенных кругах, использовался для подпольных боев. Слышали, наверное: абсолютный контакт, голые руки-ноги, поединок до полной «отключки»… Никаких особых правил, каждый бьется как умеет — бокс, самбо, русский стиль, единоборства всякие восточные. Ставки — бешеные, входная плата, призовой фонд… просто песня! Раз выступил — год живешь в удовольствие, правда, из них иногда месяцев шесть в больнице. Дело прошлое — случалось и того-этого, в смысле «в ящик сыграть», но все по-честному, страховка семье, пособие… А первоначальных вложений было — мизер: мешок повесили, пару тренажеров для разминки, зеркала во всю стену. Водопровод работал, стульев старых натаскали. Место удаленное, посторонних глаз нет, после всего из шланга водичкой окатишь кафель, и вроде как чистенько, можно по новой начинать…
Но потом, когда такие шоу начали в открытую, в шикарных кабаках и чуть ли не во Дворце пионеров проводить, те, кто «бункер» организовывал, в накладе не остались: они тогда банк открыли, как раз и всю «команду» — бойцов лучших, охранников, еще кое-кого к себе перетянули, в «специальный отдел». Ну и изредка, чего уж греха таить, использовали Народовольческую по назначению: очень обстановочка способствовала ведению разных переговоров, особенно со всякими торгашами и должниками, у кого нервишки послабже. Бригадир придумал даже: цемент на видном месте положили, носилки, кирпичи — так что действовало исключительно! И бить не требовалось.
— А мы-то дураки! Все гадали, гадали… — Полковник простецки рассмеялся и с веселой досадой хлопнул себя по лбу: глаз его Зеленцов видеть не мог, поэтому в очередной раз обманулся.
Еще не сознавая этого, он уже сотрудничал с оперативниками, цепляясь за иллюзию партнерства, опутанный тысячей искусно сплетенных невидимых нитей…
— Так, а с чего вообще Чижик-то притащился? Он же спокойный мужик был…
— Эх, ма! Да из-за ерунды…
С точки зрения Зеленцова, события развивались следующим образом.
Ребята из банка «обули» какого-то лоха. Круто, судя по моему, «обули»: когда месяц тому назад он его увидел, был барыга по уши обосрамшись, так что даже очки потели. Без слов сел в «мерс» бригадирский, проехали с ним в Озерки… Там есть одна точка, довольно цивильная, не чета «бункеру». Разговаривали с ним большие люди — может, и не сам шеф, но начальник «спецотдела» точно был… Ну они, конечно, договорились — о чем, Зеленцов уже позже догадался. Тридцатого. В четверг, точно — потому что на следующий день пятница была, «банный день»…
Так вот. Его дело маленькое — сиди, рули. Но умище-то, как в анекдоте, куда девать? Догадался! Тот очкарик наколку дал, по ней и выехали… Кто? Кроме Зеленцова, бригадир, начальник «спецотдела» Олег Иванович с радиотелефоном и еще какой-то мужик, явно блатной, «засиженный» — тот хоть и молчал всю дорогу, но воняло от него тюрьмой за версту! Подъехали куда надо, встали… У Олега Ивановича «дельта» заверещала, он что-то буркнул, отключился. Потом еще раз! Вот тут бригадир с тем зеком как ошпаренные вылетели, зашли куда-то во двор… Минуты две их не было, когда появились — сразу молча на сиденья и ходу! Но, видимо, неплохо сходили — если уж сам Зеленцов полтонны «зелени» получил, то и остальные не обижены, верно?
Больше недели все тихо было… А вчера в обед, блин, — общий сбор, бригадир братву на уши поднял: оказывается, чижовские ребята откуда-то номер радиотелефона вычислили, тот самый, который тогда у Олега Ивановича был, сняли владельца… Да нет! Шеф же не пальцем деланный — он «дельту» брал на один раз, мужик вообще не при делах, не в курсе! Дураков нет, своим номером пользоваться… Вы чего думаете — одни менты с мозгами? Бригадир мне так и объяснил: страховочка дополнительная, «звоночек». Пока мужику почку отбивали, выяснилось, что к чему, наши уже в курсе, имеем время подготовиться… Так и получилось.
В Озерки-то успели — примчались уже после чижовских. Ну, скажу, они там покуролесили! Все вверх дном, стекла — ни одного целого, мебель покрошена… И наши трое бойцов из охраны — в отрубоне полном, старшему к морде листок прилеплен с объясненьицем: визитка самого Сергеича. Честно говоря, классный мужик был, бля! Жаль, что так получилось…
Ну что? Звонили, конечно, не при мне. Как там, что — не знаю, но «стрелку забили» на вечер в «бункере», ясно безо всяких, что разговор ожидается серьезный… Я больше скажу, хотите верьте, хотите нет: слышал краем уха базар между шефом и еще одним, из банка, основным — Чижик из-за той истории с барыгой «вписался», он, оказывается, «кинутой» конторе «крышу» давал, а наш спецотдел лопухнулся, не выяснил заранее… Бледный был у Олега Ивановича вид — еще бы! С него спрос… Но я, короче, понял, что наши настроены мирно разойтись — «развести» или там «долями» решить на авторитете…
И если бы не этот молодой… Но Чижик сам виноват — за своих отвечай! Надо знать, кого на «стрелку» приводить, и вообще — учить. Такие слова, которые тот говорил, их вообще прощать нельзя, ясно, что у всех нервы, но… Тем более никто так и не понял, об чем базар! Вроде им даже бабки были не так важны, молодой «гнал» все насчет того, что мы, дескать, их «папашку» выкрали зачем-то… короче, херню разную, я не врубился. Ну нет, нет! Про того барыгу, которого в самом начале кинули, про него вообще ни слова не было, он им, думаю, побоку…
— Ну и куда ехали?.. — Давая раненому прикурить, поинтересовался Тарасевич. — За город?
— Нет! — с язвительным высокомерием ответил Зеленцов. — К вам, в ментовку. В бюро находок! Ну ты вопросы задаешь… Что — не знаете, как делается? За Каменку вывезли, канистру по салону, спичку в бак — и все! Опознавайте по фотороботу… Но это не для протокола! — спохватился он.
— Да ладно тебе…
— Ладно! Все нормально бы обошлось, если бы не эти… — Зеленцов мотнул толовой в сторону виноградовской формы с отличительными нашивками отряда. — И если бы не Колька-псих…
— Не боишься? Вдруг «предъявят»?
— Перед братвой я чист, по всем «понятиям»! — Лицо бандита дернулось, видно было, что полковник наступил на больное. — Никто из чижовских мне ничего сказать не может! Если надо — отвечу, но пусть и бригадир, и этот, из «спецотдела»… Они что — в стороне? Ваш-то суд мне до… до этой самой! Я и на зоне буду лучше жить, чем вы сейчас!
— Ладно-ладно, не заводись… — Улыбчивый Тарасевич не спеша достал из внутреннего кармана диктофон, отсоединил какой-то проводок и прижал кнопку перемотки. — Хватит, наверное… Послушаем, что получилось?
Зеленцов зарычал и рванулся с койки, но боль в скованном «браслетом» запястье отбросила его назад, обожгла вывернутый локоть, плечо, кровоподтеки под присохшими бинтами:
— С-суки! Падлы!
На лице полковника тоже особый энтузиазм не прочитывался, ему было, конечно, наплевать на бандитские эмоции, но вот то, что партнер-сопляк со своей новомодной техникой нахально, прямо из-под носа снял пенки с почти двухчасовой ювелирной работы… И теперь надо будет унижаться перед его начальством, чтобы заполучить легализованную запись своего же собственного разведдопроса!.. «Элита», мать их так!..
Один Виноградов реагировал вяло. Чуть больше, чем все присутствующие, зная шустрого руоповца, он с самого начала ожидал чего-нибудь в этом духе.
— Ляпин! — рявкнул полковник и, когда в дверях возник один из его сыщиков, решительным тоном распорядился: — Мы закончили. Будь в палате, с задержанного глаз не спускать! Капитан со своим милиционером пока останутся, подстрахуют вас на случай перевозки в госпиталь… Определитесь с врачами.
— Есть, — отреагировал оперативник.
Виноградов тоже кивнул, подтверждая, что приказ в части, его касающейся, понят и будет выполнен.
— Теперь что касается записи… — Полковник выдержал эффектную паузу, после чего озабоченно покачал головой: — Нет, самому мне сейчас не до этого! Давайте уж, голубчик, начали хорошо — и закончите на совесть: напишите рапорточек, стенограмму сделайте, все как положено… А я уж в Главк звякну, попрошу, чтобы вас поощрили. За инициативу. И исполнительность!
— Есть! — Тарасевич видел, что старик спасает свой авторитет в глазах подчиненных, и решил не обострять ситуацию. В конце концов, амбиции — дело десятое, полковник ему нравился и лишний раз унижать его необходимости не было. — Сделаю!
— Все. Уходим. — Заместитель начальника уголовного розыска стремительно двинулся к дверям, увлекая за собой Виноградова и Тарасевича.
— Адвоката, сволочи! Ад-во-ка-та-а! — Отчаянный крик униженного бандита выкатился вслед за офицерами в коридор, обгоняя их и дробясь о холодные бетонные стены бесконечно длинного больничного корпуса…
— Перекусите? — вежливо обратился к спутникам Тарасевич, когда они втроем спустились в вестибюль. — Здесь очень приличная столовая. И буфет… Я ходил, пока вас ждал.
— Нет! Спасибо, — полковник не знал, как реагировать, поэтому на всякий случай отказался, — дел по горло. Вот пусть капитан… — Он протянул большую сухую ладонь сначала Владимиру Александровичу, потом руоповцу: — Всего доброго!
— До свидания…
— Всего хорошего. Я сегодня же займусь пленкой. — Тарасевич не рассчитывал на то, что старикан примет его предложение, наоборот. — Баба с возу — кобыле легче! — нехорошо улыбнулся он, оставшись один на один с Виноградовым…
— Ну? Что скажешь? Короче только, времени нет совсем. — Ни в какую столовую они, конечно, не пошли, пристроились в полутемной подсобке, попавшейся по дороге, среди ведер, тряпок, пыли и неистребимого хлорного запаха. — Врет? Или нет?
Вдали от посторонних глаз можно было не притворяться, поэтому тон Владимира Александровича был жестким и требовательным, как обычно бывалые опера говорят с не оправдавшими надежд агентами.
9
Нужно быть гурманом, чтобы различать оттенки дерьма.
Виноградов завербовал Сергея Тарасевича не по долгу службы. И даже не на потребу какой-нибудь из расплодившихся в городе преступных группировок, хотя за «ручного» опера из Регионального управления по оргпреступности можно было бы получить неплохие деньги… Владимир Александрович сделал это из любви к искусству, великому и прекрасному искусству тайной войны. Ну и, конечно, чтобы рассчитаться за ту историю…
Прошло уже больше года, но капитан отчетливо помнил: очередной изнурительный допрос, возвращение в камеру — и вдруг азартная, неуместная мысль… А что, если? Если этого опера, такого худого и очкастенького, упивающегося собственной властью и неподкупностью, — да на «крючок»? И под себя его, под себя…
Долгий рассказ редко бывает интересным. И в этой истории не было пудов исписанной бумаги, установок по месту жительства, согласований, подписок и расписок — просто так получилось, что в конце концов капитан Виноградов получил право спрашивать, а старший оперуполномоченный РУОПа Тарасевич уже не мог отказать ему в редких и необременительных просьбах.
Справедливости ради стоит отметить, что Владимир Александрович никогда не использовал полученные сведения в ущерб интересам службы — так, для внутреннего пользования… и из профессионального тщеславия. Но на этот раз все было значительно серьезнее.
— Ну так что? Врет?
— По мелочи… Главное другое. Главное, что Маренича твоего они не трогали!
— Не понял?!
— Вот так! Насчет сейфа — они, но насчет твоего босса… — мимо!
— Давай тогда поподробнее.
— Ты когда со своей просьбой опять прорезался, мы группу эту, банковскую, уже разрабатывали. «Корки» были заведены, все чин-чином: телефончики на «прослушке», в кемпинг кое-чего засунули, в офис их…
— Че ж молчал?
— Проверить надо было, уточнить… Те или не те, да и вообще: у нас в полном объеме материалом никто не владеет, так, по частям…
— Блин! Ну и?.. Чьи они?
— Вообще-то формально — «поволжские», бригадир их, Сима, деньги туда в «общак» отдает. Но они работают «на долях» и со старышевскими и с тамаринскими.
— Сима? Я что-то не слышал, — наморщил лоб Виноградов.
— Поэтому и не слышал! Сейчас «команд» развелось… Не уследить, хоть десять компьютеров подключай.
— Ага! Старышева вы «приземлили»? А других серьезных людей? Ведь теперь каждый прыщ свою политику гнет!
— Ладно! Не будем…
— Согласен. Времени нет. — Владимир Александрович вздохнул, прекращая свой извечный спор с Тарасевичем. В принципе, Сергей был с ним согласен — он тоже помнил первое поколение рэкетменов, обладавшее своеобразным кодексом чести, «доившее» только теневиков. Это были враги, но враги, добивавшиеся своего с помощью отчаянной храбрости и собственных бицепсов — в старышевской гвардии, например, в конце восьмидесятых штрафовали за пропущенную тренировку или явку «на работу» с запахом вчерашней пьянки! А сейчас? Сопляк, на футболку — свитер, на свитер — спортивный костюм, сверху еще что-нибудь вязаное, потом уже кожаная куртка, чтоб поздоровее казаться. Побрился покороче, кепку нацепил: я бандит! Слабость порождает жестокость, пистолет в кармане — иллюзию «крутизны»… Поколение гоблинов, как недавно написал один опер, против таких учебник криминалистики не поможет, если только им не бить достаточно долго по стриженой башке… И Виноградов, и Тарасевич относились к нынешнему накату оргпреступности одинаково, но сотрудник «регионалки» вынужден был оберегать честь мундира.
— А что банк? Этот, Олег Иванович?
— Ну, с тем все ясно — бывший комитетчик. Его номер — шестнадцатый, подпевала при Симе. В основном группа промышляла «кидняками», в наглую: брали ссуды или товар в фирмах, якобы под банковскую гарантию, потом выяснялось, что банк вроде как ни при чем… Ну и другие там всякие варианты, я подробностями не интересовался, это наши «экономисты» крутят…
— По моему вопросу-то что?
— Ты когда рассказывал суть, я кое-что сопоставил, распечатки с «прослушки» посмотрел… Все совпадает. Кожина они «сделали», он им на твоего шефа наводку слепил — действительно, семьдесят тонн «зелени». Планировалось этого лоха на следующий день вроде как для расчета вытащить и, естественно, грохнуть — есть запись разговора Зеленцова с Симой. Там все намеками, с разной мишурой, так что в качестве доказательства не пойдет, но по смыслу ясно. Но Маренич, как я понимаю, его куда-то спрятал?
— Да. Мы его из города увезли: точно ничего не знали, но так на всякий случай.
— Вот! Тогда они и засуетились.
— Еще бы… Свидетель живой, в милицию его не потащат, но если Чижик займется! Это ж война.
— Что и получилось… Они рассчитывали — концы в воду, чтоб никаких «разборок» — а тут на тебе! Когда вчера чижиковские на них все-таки вышли, я так понял: и Сима, и Олег Иванович готовы были по-хорошему «развести» — бабки вернуть, может, там даже какие-нибудь штрафные санкции, необидные… Но ни тот ни другой понять не могли, почему им за Маренича «предьявы делают». То есть, кто такой Виктор, они знали, но трогать-то его — не трогали!
— Уверен?
— Да они полдня на телефонах провисели! Да и так, между собой… Я вечером записи слушал, а сегодня с утра — вчерашние. И Сергеич со своими ребятами зря погиб. И Корзун этот ваш…
— Откуда фамилию его знаешь?
— Так… секрет фирмы. Так что предупреди там: с утра займемся «Нефтегазойлом», зайдем побеседовать.
— Спасибо. Учту… Сука, гадская жизнь! Просил же его не суетится, не лезть! Нет — с ходу захотел, первым! И сам лег, и людей загубил. Мальчишка… — Виноградову было почти до слез, до грязной матерщины обидно, он почему-то жалел бестолкового и храброго начальника службы безопасности, так и недоигравшего в казаки-разбойники.
— Идти надо. — Тарасевич Корзуна не знал, а конец «команды» Чижа был для него всего-навсего новой коррективой в криминальном пасьянсе оперативно обслуживаемого города.
— Да, конечно! Я тебе что-то должен? — Деньги в их отношениях почти не присутствовали, но соблюсти установившийся ритуал Виноградов был обязан.
— Нет… Но теперь мы в расчете?
Владимир Александрович чуть помедлил:
— Хорошо. Счастливо тебе…
— До свидания.
— Это уж точно! Питер — город маленький… Увидимся.
— Пока!
— Удачи тебе…
Когда топот каблуков руоповца затих где-то внизу, Виноградов поправил чуть съехавший на сторону ремень и отправился искать телефонный аппарат.
…Трупы для похорон выдали на удивление быстро — уже на второй день. Одними деньгами, судя по всему, эта проблема не решалась, были задействованы каналы и связи в высших эшелонах: как потом узнал капитан, судмедэксперты и вообще все, задействованные на это мероприятие, трудились в режиме наибольшего благоприятствования, впоследствии были поощрены — и не только по линии официальных структур, в связи с чем о выполненной работе хранили гордое молчание.
При всем при том ни о какой фальсификации и речи не было, просто покойных, как при жизни, пропустили без очереди и обслужили по высшему разряду.
На отпевание Виноградов не пошел — он вообще предпочитал бывать в церкви один, а смотреть на всю эту толпу старательно и неуклюже пытающихся продемонстрировать свою причастность к православию тем более не хотелось. Он вообще не слишком верил в искренность новых русских, прямо из храма отправляющихся вновь убивать, блудить, брать взятки…
Путь от метро до кладбища напоминал окрестности Кировского стадиона перед кубковым матчем — сплошной поток двигался в одном направлении, но если на футбол стремилась в основном пешая рабоче-крестьянская масса, то тут преобладали «навороченные» иномарки или по крайней мере «волжанки» и последние модели экспортных «Жигулей». На дальних подступах пришлось миновать несколько сиротливых стриженых фигур. Если бы не злые цепкие взгляды, обшаривающие прохожих, да не топорщащиеся под куртками радиостанции, можно было бы подумать, что ребята интересуются лишним билетиком. Охрипший краснорожий гаишник пытался навести порядок на переполненной площадке перед входом, а сдвоенные милицейские патрули меланхолично покуривали по периметру, стараясь не терять из виду друг друга и канареечный «уазик» штаба. Прямо посреди всего этого шума и суеты демонстративно высился решетчатый кузов грузовика с эмблемами отряда, как символ того, что власть в городе и стране еще не до конца принадлежит обладателям валютных счетов и плохо выбритых скул: несмотря на тесноту, ни одна из шикарных бандитских машин не осмеливалась припарковаться ближе чем на четыре-пять метров. У Виноградова был сегодня выходной, и он имел возможность со стороны посочувствовать запертым в тесном бронированном пространстве бойцам: скинув тяжеленные «модули» и «сферы», они резались на пристроенных щитах в карты, курили, читали, пытались дремать или просто трепались ни о чем, готовые в любой момент высыпать наружу и оправдать затраченные на их обучение деньги трудящихся.
— Здорово, Саныч!
Мишка Манус, старинный приятель, борец-фанатик и, по счастью, несостоявшийся бандит, стоял в окружении лидеров так называемой «еврейской» группировки: по вполне понятным причинам ни в церковь, ни к могилам они не пошли, дожидаясь снаружи.
Кое-кого Владимир Александрович знал: костяк группировки составляли динамовские самбисты и дзюдоисты, и хотя большая часть старой гвардии сидела либо на зоне, либо в каком-нибудь брайтонском кабаке, Костя Лотман или, например, Олег Дустер в определенных кругах «весили» достаточно.
— Приветствую.
— Какими судьбами? По службе? Или как? — Единственный, кто не подал руку, был Витя Шейн: года три назад Виноградов отправил его с Морвокзала в «Кресты» за вымогательство. Приговор ожидался тяжелый и вполне заслуженный, никаких просьб или претензий со стороны общих знакомых не поступало… Но уже очень скоро парень гулял «под подпиской», а потом и вовсе дело прекратили «за отсутствием события преступления».
— Или как…
— Да, точно! Ты же Сергеича знал… — кивнул, вспомнив, Дустер.
— Классный был мужик.
— Вот! Ты — мент, да? Ну так согласись, что… — Шейн все не унимался.
— Отвяжись от человека, поц! — осадил приятеля Мишка и тут же был поддержан Дустером:
— Тоже — нашел время! У тебя, Саныч, кажется, проблемы были? Сидел даже, говорят?
— Так… краем зацепило. — Владимир Александрович вздохнул и кивком головы показал на открытые ворота. — Бывает и хуже!
С кладбища как раз начали выходить люди — охрана, заплаканные женщины в черном, дети… Кто-то из гостей торопливо закуривал, деньги нищим и калекам кидали почти все, и многие из убогих уже считали этот день весьма удачным.
— Я пойду! — сказал Манусу Виноградов, когда казавшийся нескончаемым человеческий поток немного поредел.
— В кабаке будешь?
— Наверное.
— Пока!
У могил уже никто не толпился — пять свежих холмиков, заваленных цветами, самая большая пирамида венков, естественно, предназначалась Володе Кривцанову… Владимир Александрович вспомнил бедные, на грани пристойности похороны погибших милиционеров и умерших через год-два после выхода на пенсию сыщиков и некстати подумал, что — да, отличный мужик был, справедливый, честный по-своему, но… Но ведь бандит! Как ни крути — просто бандит… И еще подумал, что Кольку-психа, подстреленного патрулем, того самого, что «завалил» всех лежащих — его ведь тоже по их, по воровским, понятиям, хоронить надо с помпой… И еще подумал, что по логике событий будут скоро еще одни поминки — по Олегу Ивановичу, Бог ему судья… Если, конечно, будет что хоронить.
— Корзуна могила — эта.
Капитан обернулся и увидел подошедшего сзади Дениса.
— Иваныч мать его повел к машине, а я тебя увидел, вернулся.
— Спасибо. — Виноградов аккуратно положил на землю четыре гвоздики, постоял еще немного и спросил:
— Все поедете?
— Нет. Договорились, что только я.
— С собой прихватишь?
— Для этого и вернулся! — Они уже шли по дорожке, Зайченко пытался прикурить, но зажигалка только беспомощно искрила. — Тут, я тебе скажу, такие рожи! Я б один сюда вообще не сунулся… Но ты меня познакомишь с кем надо? Если уж есть повод, грех не воспользоваться!
Пока ехали, выглянуло солнце. Стали заметнее сырые стены домов вдоль проспекта, неохватные лужи и равнодушное любопытство заполнивших тротуары прохожих.
Охрана при входе была, но, видимо, получила установку себя не обозначать без крайней необходимости — вряд ли кому придет в голову сунуться сюда просто так… Как в старом кино: «Чужие здесь не ходят». Виноградовская короткая стрижка и взгляд исподлобья воспринимались бойцами как нечто само собой разумеющееся. Несколько не вписывался в общую картину Зайченко — в нем безошибочно определили «барыгу» или «дойного», удел которого исправно платить и в тяжелый год быть зарезанным. Но сегодня случай был исключительный — Денис был другом одного из погибших и на время как бы сравнялся по социальному статусу с «братвой»… Преисполненный решимости не упустить свой шанс, он промчался вслед за капитан внутрь.
— Спасибо, что пришли. Угощайтесь.
Роль распорядителя выполнял один из старышевских «бригадиров», одноклассник Чижика по спортинтернату — Виноградов видел его пару раз мельком, но чаще натыкался на знакомую фамилию в криминальной газетной хронике.
— Это Денис. Друг того парня, который вместе с вашими…
— A-а, понял… Примите соболезнования. — Он явно не знал, что делать с такими нестандартными гостями.
— Не беспокойтесь. Мы сами.
Выпив по рюмке водки, они отошли в сторону, и минут через десять Владимиру Александровичу удалось сплавить своего спутника с рук на руки безотказному Манусу и его звероподобным соплеменникам: на некоторое время можно было быть спокойным, что Зайченко не свернут под горячую руку челюсть за какое-нибудь «неправильно» сказанное слово или просто, «чтоб так не смотрел».
Поминки как раз вступили в ту стадию, когда, по русскому обычаю, под воздействием обильных возлияний сам печальный повод встречи уже вспоминался все реже, вытесняемый из громких разговоров темами насущными и перспективными. В этом не было неуважения к покойным или уж тем более к их родным и близким — просто так уж устроен человек…
Отойдя в сторону, Виноградов получил возможность спокойно пронаблюдать ресторанный зал. У заваленных разнообразной жратвой и выпивкой столов почти никто не сидел — народ в основном кучковался небольшими группами, охотно снимая с подносимых официантами подносов рюмки, бокалы и жирно намазанные икрой бутерброды. Кое-где уже прорывались первые вспышки смеха, зазвенело разбитое стекло.
«Расклад» узнаваемых лиц и их поведение могли многое сказать человеку искушенному. Собственно, именно возможность получить новую пищу для размышления и прогноза ситуации была основной причиной, приведшей Виноградова в этот кабак…
Вот сам Тамарин беседует со Снежинским, «правой рукой» Александра Ивановича Старышева, коротающего дни в ожидании суда на Арсенальной. Еще недавно их боевики проламывали друг другу черепа в территориальных спорах, но теперь, судя по всему, сферы влияния поделены… Интересно! Надолго ли?
Бородатый Петр Генин, финансист и разбойник, что-то втолковывает холеному усачу в рубашке с расстегнутым воротом — единственному здесь коронованному «вору в законе», Сереге Черепу. Поговаривают, что первый держит бандитский «общак», а второй вообще поставлен из Москвы «смотрящим» по городу. Что ж, это еще раз подтверждает выводы о тенденциях сближения чисто уголовного мира и мира организованной преступности: расчеты на их антагонизм и полное взаимное неприятие не оправдались…
Вообще, гадючник, конечно, еще тот! Чем-то похоже на коллегию Главка… И по взаимной насыщенности агентурой — тоже.
Виноградов привычно выделил в людской суете: «старышевские», «тамаринцы», «евреи», «уральские»… представители нескольких более мелких преступных группировок… Ни одного «черного». Ни одного «поволжского». Ага, вот появились припозднившиеся «татары»!
Пища для размышления: если с кавказцами традиционно в Питере отношения у бандитов не складывались, то отсутствие Симы и «поволжских» могло означать только одно — «перетереть» мирно не удалось, грядут кровавые деньки.
Владимир Александрович еще выпил и со смаком закусил. Пора было убираться восвояси, долг памяти выполнен, да и с профессиональной точки зрения программа себя исчерпала.
— Пойдешь? — поинтересовался он у Дениса.
Зайченко отрицательно мотнул головой — он уже определил для себя цель и медленно, от группы к группе, подбирался к Генину, по мере продвижения все больше пьянея и расслабляясь.
— Смотри… — Дениса можно было понять, знакомство с таким авторитетом могло стать лично для него и дня фирмы баснословно выгодным. Но могло и — наоборот.
— Уже уходите? — Оказывается, капитан был не только зрителем. По чьему-то указанию его также не выпускали из-под присмотра.
— Да. Пора! — Он пожал вежливо протянутую распорядителем руку и, раздав на прощание несколько кивков знакомым, выбрался на улицу.
— Володя! Иди сюда! — Метрах в десяти от входа, наполовину высунувшись из машины, махал рукой Орлов. Не было нужды учиться на психолога, чтобы по возбужденному лицу и нервному голосу директора понять: что-то случилось.
— Что? Ну?
— Володя, только что позвонили… По каналам Профессора… В «Паласе» задержаны двое, с кредитной карточкой шефа!
— Где — в «шопе»? Кто задержал? — Виноградов уже плюхнулся на сиденье, стукнув с размаху дверцей.
Обычно Орлов очень болезненно реагировал на такое неделикатное обращение с его ненаглядной «вольвочкой», но сейчас ему было явно не до этого.
— Да, в валютнике, в беспошлинном… Тормознула «секьюрити», пока в ментовку не отдают, сразу нам отсемафорили.
— Там ведь из «Заслона» стоят? Следковские?
— Не знаю. Я в них не разбираюсь, вы уж сами…
В отличие от Дениса Орлов предпочитал держаться подальше от разного рода силовых структур — как официальных, так и теневых. Вот и сейчас, он не то чтобы кривил душой — нет, он просто заранее устранялся от возможно грядущих «разборок»: в действительности, нельзя было заниматься в Питере бизнесом и не знать ничего об ассоциации «Заслон».
Образно говоря, если в начале всех начал было Слово, то в начале существования ассоциации было дело… Точнее — целый ряд громких и отчаянных дел, принесших славу командиру Резерва особого назначения ГУВД Саше Следкову. Газеты и телевидение взахлеб описывали освобождение редких тогда еще заложников, бескровные захваты целых банд, ежедневные многочасовые тренировки и фантастическую боевую подготовку этого милицейского спецназа. По количеству правительственных наград на служивую душу следковское подразделение равных не имело, но… Орденами и медалями сыт не будешь, поэтому и возникла в деятельности Резерва такая сторона, о которой прочитать можно было только в панических сводках Инспекции по личному составу.
Преступный мир предпочитал с ним не связываться: ну действительно, что можно сделать против «команды», достаточно многочисленной, прекрасно подготовленной физически и технически, обладающей всеми правами милиции, но отнюдь не связанной условностями милицейской законности и этики? Да еще к тому же вооруженной по последнему слову науки и техники на законных, заметьте, основаниях.
Поэтому, особенно на первоначальных этапах, организованная преступность почти безропотно уступала Следкову гостиницы, казино, рестораны… Резерв избавлял бизнесменов от необходимости «разбираться» с рэкетом, получая взамен всего лишь малую толику доходов. Спрос намного превышал предложение — в очередь по «крышу» спецназовцев выстраивались уже целые корпорации, районы и даже иностранные представительства. Соответственно, росли и расценки.
Именно на этом этапе Следков, заслуживший к тому времени почетную кличку Папа, кто-то из мэрии и один лихой, но оставшийся не у дел милицейский генерал учредили малое государственное предприятие «Заслон». Объем работы возрос так, что Папе даже пришлось уволиться из органов, но изредка пытавшиеся «прощупать» ситуацию конкуренты сразу же убеждались — за его могучей спиной стоит несокрушимая орда голодных и злых милиционеров. От следковских щедрот кормились не только они, перепадало и доброй половине больших начальников, а когда обделенная половина попыталась возмутиться, было уже поздно: на смену малому государственному предприятию пришла аж целая ассоциация с тем же гордым именем «Заслон».
Виноградова со Следковым и его соратниками связывала, помимо искренней симпатии, целая череда взаимных услуг, уходящая корнями в те давние и веселые годы, когда Владимир Александрович наводил порядок на своем Морском вокзале. Но в последнее время они почти не виделись — милицейское в «Заслоне» все больше уступало место… противоположному.
10
…и если он согрешит, Я накажу его жезлом мужей и ударами сынов человеческих; но милости Моей не отниму от него…
— Вас проводить?
Пахнущий хорошим одеколоном детина дружелюбно разглядывал с высоты своего гигантского роста Виноградова и Ивана Ивановича. Серый двубортный пиджак, портативная радиостанция, пластиковый прямоугольник «секьюрити» на кармашке…
— Нет, спасибо. Мы сами.
Капитан убрал удостоверение и направился вверх по лестнице. Шаги тонули в ворсе ковра, поэтому спешащий следом Орлов угадывался только по страдальческой одышке. Виноградов гуманно сбавил скорость.
— Все мечтаю сюда просто так зайти. Посидеть.
— Дорого… Чашка кофе — пять долларов, — вздохнул Орлов, поравнявшись.
— Ладно… Надеюсь, кофе нам здесь бесплатно нальют! Считай — сэкономишь. Насчет шведского стола не обещаю, но…
— Да я не к тому! — обиделся коммерсант. — Если нужно…
Роскошь интерьеров подавляла: расписные потолки, мрамор статуй, позолота… Одно слово — гранд-отель! Даже стойка портье позапрошлого века.
— Добрый день! Вы быстро… — Стеклянные створки двери расползлись в стороны, раздался мелодичный звон, и на пороге магазина возникла очень красивая блондинка со странной фамилией и редким именем Ванда. — Прошу, проходите.
Уже втроем они миновали неописуемо красочное и абсолютно безлюдное изобилие торгового зала, очутившись наконец в привычной атмосфере подсобки.
— Вот! Я нужна? — не заходя вслед за мужчинами внутрь, поинтересовалась Ванда. Вставший навстречу охранник был вылеплен под обычный «заслоновский» стандарт и потому представлял собой почти полную копию того, что дежурил у входа: от короткой стрижки до туфель «инспектор». Чуть заметно пожав плечами, он переадресовал вопрос Виноградову.
— Нет-нет, спасибо. — Владимир Александрович любил иметь дело с вышколенным персоналом бывшего «Интуриста», по уровню профессионализма с этими людьми могла сравниться только обслуга партийных бонз на дачах.
— Чай? Кофе?
— Попозже… может быть.
Опыт подсказывал, что первое впечатление, произведенное на задержанного, зачастую определяет весь дальнейший ход и даже результат работы. Поэтому капитан по-хозяйски убрал с единственного кресла внушительных размеров пластиковую сумку с эмблемой отеля и переставил ее на пол: содержимое оказалось неожиданно тяжелым и характерно звякнуло. Виноградов уселся поудобнее:
— Оно?
Охранник кивнул, он успел занять позицию у выхода, уступив свой стул Орлову.
— Сумма?
Так же молча детина поднял рукописный акт с подколотым чеком.
— Двести семьдесят долларов девяносто пять центов…
Виноградов брезгливо раздвинул ручки пакета, обнаружив тусклый металл баночных донышек и пестроту этикеток.
— Да-а… В тюрьму пойдете! — копируя краснолицего полковника, он наконец изволил обратить внимание на две фигуры, притихшие в узком проеме между морозильной камерой и несгораемым шкафчиком. Одно из существ было щуплое, с острыми коленками, обтянутыми синей джинсовой тканью. Жидкие русые волосенки, сползая по щекам, постепенно переходили в почти прозрачную бороду. Второе существо было явно дамой — короткая юбка, туфли на каблуках, ярко выраженный бюст в дорогам мохере… Вид провинциальной торговки средней руки…
— Сатана! Сатана говорит твоими устами! — без всякой связи с репликой Виноградова отреагировал мужчина. — Очнись, одумайся, ибо близок день, день Откровения, когда сто сорок четыре тысячи…
— Под психа «косит». И мне тоже пытался по ушам ездить, — счел необходимым прокомментировать охранник, — но я его быстро!
Судя по мгновенно иссякшему потоку, меры, принятые некоторое время назад «заслоновцем», особым гуманизмом не отличались: бородатенький сжался, потух и почти растворился в тени своей подруги. Та мгновенно подхватила эстафету:
— Только уверовавшие в Господа живого, пришедшего, и саму Мать его земную спасутся! На муки, пламя, мор и разорение обрекают себя те, кто…
Голос у нее был приятный, хорошо поставленный — так говорили раньше учительницы младших классов и комсомольские активистки.
— …потому что уже написано «число Зверя» и гонимы праведные, но, осеняя благодатью отверженного, никто не избегнет того, что предначертал Апостол! Смирись! Изыди, исцеленный, не посягая на святость и укоренение праведных…
— Бред! — Орлов замотал головой. — Охмуряют ксендзы… Как Козлевича!
Охранник Ильфа и Петрова не читал, но старый фильм о «Золотом теленке» видел, что-то такое отпечаталось: он согласно кивнул, сделал шаг и раскрытой ладонью ткнул женщину в лоб.
— Заткнись, сука!
— Ну стоит ли так! — счел необходимым проявить офицерскую учтивость Виноградов, ожидая естественной реакции: гордое молчание, слезы, закушенные губы на побледневшем лице…
И опешил, услышав:
— А ты меня не сучь, козел драный! Чушок ментовский… Я тя, падла, у прокурора задолбаю, из «петушатника» не вылезешь!
— Одна-а-ко… — Четыре пары мужских глаз с изумлением уставились на даму: охранник присел, как от просвистевшего над самой макушкой снаряда, у Иваныча поползли вверх брови, а Виноградов дернул себя за галстук. Бородатый дисциплинированно окаменел и впал в прострацию.
— А ты чего вылупился? Ну-ка, пусти на хрен!
Она решительно встала и быстрыми шагами попыталась пересечь пространство, отделяющее морозильную камеру от двери.
— Стоять, Зорька! На место…
Детина-«заслоновец» отреагировал раньше всех и по-матросски загородил собой проем, отделяющий задержанную от мраморных пространств отеля. С ходу налетев на живую баррикаду из полутора центнеров костей и мускулов, дама охнула и попыталась потерять сознание.
— Слышь, а? Брось дурака валять. — Опыт общения с валютными проститутками, приобретенный Владимиром Александровичем в недавнюю бытность начальником некоего специализированного подразделения, не мог не сыграть свою роль. — Есть шанс договориться.
— Ну? — Приблатненная «пророчица» поправила свой туалет, нарушенный во время неудачной попытки «прорваться» и, решив не возвращаться на прежнее место, строго посмотрела на Орлова. Тот встал и уселся рядом с бородатеньким, его же стул заняла дама. — Ну?
— Звать-то как?
— А тебя?
— Капитан Виноградов. Владимир Александрович.
— Сестра Марианна.
— Документов, конечно, никаких… Сектанты?
— Да! Великое Святое Братство! — Чувствовалось, что «сестра Марианна» приятно удивлена. — Мы, верующие в воплощение Господа…
— Покайтесь! Ибо не спасутся неправедные… — включился вдруг сосед Орлова. — И живые в язвах и тлене позавидуют мертвецам!
— Ой, только не надо! — замахал руками Виноградов.
«Сестра» что-то коротко приказала, и ее спутник опять погрузился в состояние легкой комы.
— Ну?
— Это плохо, что они из Братства… — Капитан обращался вроде бы только к охраннику, но все присутствующие не сводили с него глаз за исключением, разумеется, бородатенького.
— Почему? — попытался понять «заслоновец».
— Видишь ли…
Так получилось, что с месяц назад Виноградову поручили подготовить материал для лекции в батальонах — как раз об этом самом Святом Братстве. И папку дали в Центре общественных связей — вырезки из газет, копии писем, докладные… Страшная, в сущности, картина: похищенные из семей подростки, «зомби» — психо-кодированные по методикам покойного КГБ, строжайшая конспирация, явки, пароли. Целая сеть подпольных типографий, выходы за границу… Меньше всего внимания рекомендовалось уделять религиозным аспектам этой, основанной бывшей функционеркой и отставным кандидатом засекреченных наук организации, сотрудников милиции интересовал только криминал. А его было более чем достаточно: акты вандализма в отношении православных храмов, вовлечение в противозаконную деятельность несовершеннолетних, подстрекательство в организации массовых беспорядков. Имелись данные и об использовании психотропных средств, и о торговле «живым товаром»… Чекисты, как всегда, когда дело доходило до чего-то более конкретного, чем масонский заговор в кинопрокате, или более сложного, чем перехват шести килограммов меди на эстонской границы, умыли руки и предоставили без этого замотанным органам внутренних дел расхлебывать кашу: информации толковой — ноль, где «отец» и «мать» — неизвестно, что-то где-то, якобы в Киеве, якобы готовится и якобы особый зуб у «братьев» на омоновцев… Одно было определено, да и то благодаря расклеенным по всему городу листовкам — дата конца света.
— Видишь ли… Ну, к примеру, был бы на их месте какой-нибудь простой жулик. Обыкновенный. Я б ему предложил: то-то и то-то я тебе, а ты мне за это — то-то и то-то. К примеру, он мне рассказал бы, где сейчас владелец кредитной карточки, помог бы найти его… А я бы, к примеру, может быть, закрыл бы глаза на сегодняшний печальный инцидент в «шопе»… А то ведь чистой воды кража! И мошенничество! И сумма приличная, на срок потянет, года на два…
— Ну так! — одобрительно кивнул охранник: эта комбинация в его голове укладывалась.
«Сестра Марианна» слушала, молча щурясь.
— А с этими «братьями» — просто беда! Сегодня какое у нас? Четырнадцатое октября? Вот именно! А у них — конец света, на двадцать четвертое назначено. Правда, не октября — ноября, но все же… Понял?
— Ну! — почти искренне констатировал его собеседник. Остальных присутствующих Виноградов намерено игнорировал.
— То-то и оно! Что я им могу предложить? Это когда меньше полутора месяцев до всеобщего тарараха? Все равно же ведь даже до суда дело не дойдет, а чуть-чуть пострадать за веру в тюрьме… Хотя там и публика омерзительнейшая, и кормят не то чтобы уж очень…
— Короче! — Дама взяла со столика пачку сигарет, щелкнула зажигалкой — по всему судя, мирских радостей она не чуралась.
— И это правильно! Что там дальше будет, кто сгорит, кто нет — посмотрим. Так зачем же себе последние денечки здесь портить? Пока еще покушать можно, покурить, попить… — вовремя вписался в разговор Орлов. — Кстати! Может быть, рюмочку?
— Святой Отец простит, сестра Марианна! — поддержал Владимир Александрович.
— И только праведные спасутся! Отриньте все мирское, тлен и грязь, наденьте белые одежды… — забормотал внезапно бородатенький.
— Заткнись! Надоедливый такой… А, наливай! Что можешь?..
— Все. Вплоть до того, что мы вообще не виделись, в зависимости от степени твоей помощи, разумеется.
— Если откажусь?..
— Может, приятель твой попокладистее будет?
— Попробуйте. — «Сестра» повернулась на стуле, схватила своего спутника за рукав, притянула безвольную руку… Бедняга тупо смотрел перед собой, не реагируя даже на вырвавшийся из зажигалки язычок пламени. Женщина поднесла огонь к самым кончикам его пальцев, запахло жженой костью и кожей.
— Хватит! — Всему должен быть предел, нервы у Виноградова тоже не железные, но задержанная уже, брезгливо поморщившись, отпихнула чужую обожженную плоть.
— Ясно?
— «Зомби»? — смог наконец произнести Орлов.
— Пошел ты… Просто преданный «брат», проникшийся духом Господа истинного! — В голосе женщины чувствовалась профессиональная гордость.
— Слуги Сатаны, несущие печать порока, Вавилон, Содом и Гоморра… — вновь подал голос бородатый: очевидно, он «срабатывал» на какое-то ключевое слово, может быть, на комбинацию слов или интонацию. Виноградов был не силен в психокодировании, что для милицейского офицера вполне извинительно. Поэтому он предпочел вернуться на знакомую почву:
— А сама так сможешь?
— Я что — дура?
— Уже легче… Может, попробуем? — Владимир Александрович сделал вид, что тянется к зажигалке.
— Не имеете права! — взвизгнула «сестра». — Я требую, чтобы…
— Во! Другое дело. Давай разговаривать.
…Главное — Маренич был жив! Насчет здоров — это еще требовалось проверить, но главное, главное заключалось в том, что меньше чем через полчаса капитан уже мчался в сторону Всеволожска: Орлов жал на газ, рискуя в лучшем случае водительским удостоверением за превышение скорости, чудом выворачиваясь из-под колес несущихся навстречу «КамАЗов» и каждый светофор воспринимая личным оскорблением. Владимир Александрович и «сестра Марианна» чинно расположилась на заднем сиденье, плечом к плечу, испытывая, правда, некоторое неудобство от невозможности сменить позу — на всякий случай капитан пристегнул к себя к даме наручником, любезно одолженным здоровяком из охраны.
— Вернете? — для порядка поинтересовался тот, вынимая «браслеты» из специального кармашка.
— Постараюсь сегодня. Не получится — передам лично Следкову или в дежурку вашу… Ну а если что — спишете на боевые потери. Вместе со мной… Шучу!
— Может, с вами съездить?
Особого энтузиазма в голосе бойца не ощущалось, он был рад и не только наручники отдать, чтобы поскорее избавиться от обрушившейся на голову «непонятой», поэтому Виноградов успокоил:
— Не надо. Как договорились: для этого клоуна вызывай машину из психушки, пусть разбираются — лечить или в приемник-распределитель. А мы с миледи съездим, прокатимся… Спасибо скажи шефу своему, передай — «по жизни» должен буду! Сочтемся.
И вот теперь шикарная орловская «вольво» несла их невесть куда по мокрому асфальту шоссе.
«Сестра» уверяла, что дело было так: тогда вечером она вместе с еще двумя «ученицами» работала на Невском. Те, как обычно, попрошайничали, распевая гимны и трясясь в своих белых балахонах, а она присматривала в сторонке — мало ли нужно будет с милиционером «разобраться» или вдруг кандидат интересный попадется…
— В каком смысле — интересный?
…Долго объяснять, но чтоб было понятно… В Братстве, кроме сподобившихся приобщиться к блаженству, таких, как вот этот бородатый, есть еще и другие — не удостоившиеся этой чести: на их долю выпадает вся черновая работа по пополнению кассы, по организации мест проживания, транспортировки, типографских услуг… да много чего, включая подбор и вербовку новых членов. И сама «сестра Марианна» — она ведь не просто так, она координатор «Братства» по всему Северо-Западу!
Так вот… Поздно уже было. Денег никто не подавал, собрались уже смываться, как подходит мужик — вид простой, курточка, джинсы… А лицо интеллигентное. Если и выпимши — то самую малость. Постоял, послушал… Вообще-то сразу ясно было — клиент не их, Братство в основном на этих, «детях улиц», специализируется — от четырнадцати и до двадцати. Но на худой конец… Последнее время вербовать становилось все труднее, менты наседали, в газетах всякое-разное, родители по глупости и серости своей какой-то комитет организовали, но Отцу же и Матери не объяснишь! Им вынь да положь пять-шесть душ в неделю! В Белоруссии один координатор план вербовки сорвал — и что? Вызвали, «приобщили к благодати» — и на прошлые заслуги не посмотрел никто! Прыгает теперь где-то, говорят, в балахоне вместе со всеми…
— Строго у вас!
— Не то слово. Поэтому, когда этот ваш дядя «нарисовался», пришлось и его прибрать. Как? Да уж есть способы! Нет-нет, никакого насилия — вы что? Он хоть и не Сталлоне был, но все-таки поздоровее меня и уж тем более — наших заморышей. Все тихо-мирно: вовремя подойти, вовремя заговорить, сценочку маленькую разыграть…
— Вроде как у «наперсточников»?
— Да приемы везде одни! Главное — цель. Она, как известно, оправдывает средства… Ну кто откажется, когда девчушка, божий одуванчик, угостит риса горсточкой? И глоточком настоя травяного? Вся чистенькое, беленькое… С молитвой!
— Что подсыпали? Димедрол? Клофелин? Синтетику?
— Слушай, мы же договорились. Не знаю! Отец и Мать уже готовое присылают. А сама не пробовала, понял? Ну, короче, он хлебнул, «отлетел». Посадили в такси, привезли на хату…
— Куда-куда?
— Тьфу, прости Господи… В приют! Для новичков. Переодели, еще «лекарства» дали, уложили спать…
— Шмонали?
— А чего там шмонать? Паспорт, денег с гулькин нос, да эта вот карточка долбаная, чтоб ей…
— А что домой к нему не поехали? На квартиру?
— Дурных нема! Зачем? Мы же не воры… Еще недельку бы, на крайний случай — две, и он сам бы к себе отвел. И дарственную на квартиру оформил бы, и еще что есть из вещичек в Братство отдал бы. Доб-ро-воль-но! Пацаны вон и девки-соплячки, те — да, из дому по мелочи несут, попадаются, муки терпят. А если солидный человек, в возрасте… Ну, к тому же и прописка в загранпаспортах не указывается…
— А в валютник зачем потащилась? Жадность фраерская?
«Сестра» досадно повела плечами:
— Бес, сволочь, попутал! Восемнадцатого координатор приезжает, надо будет встретить как положено, да и самой чего-то этакого захотелось… Мы ведь из ларьков не питаемся, только с базара или из магазинов хороших!
— Послушай… Как он сейчас? Очень… ну, это самое?
— В смысле «крыши»? Не очень ли «съехала»? Да как сказать… Я думаю — оклемается. Он ведь меньше трех недель у нас. Так?! Так! Это уж потом: хоть ты их гипнозом, хоть электрошоком…
— Ты говорила, что на первом этаже новичков только успокоительным пичкают? И волю подавляют? А уж программирует их лично Отец?
— Это ты говорил. У нас по-другому называется.
— Не важно, суть одна… Смотри, «сестричка», если его вытащить не удастся, на том свете найду!
— Пошел ты… Эй, дядя, здесь сворачивай направо, вон к тем домам! И у будки остановись, ближе не надо.
Прежде чем открыть дверь, Виноградов достал из кармана крохотный ключик и вложил его в руку Орлову:
— Это от наручников. Слушай внимательно! Если через десять минут не вернусь, давай сигнал нашим, по радиотелефону… Вызывай, на хрен, группу захвата, пусть развлекутся. Дальше… Запрись. В машину никого не пускай, по бы ни говорили. Будут ломиться, сигналь и тоже вызывай ребят. Вообще действуй по обстановке: почувствуешь что-то не то в моем поведении, в ее или шефа — сразу же поднимай тревогу. Тут лучше перестраховаться, всякое может быть.
— А я?
— Не волнуйтесь, мадам! Слово офицера. Пьеса в двух актах: клиент в машине — ключик в замочке… Один щелчок — и вы свободны! И век бы вас не видеть…
— Ладно! Пошли… Да не дрожи ты, дядя! Скоро вернемся. — И «сестра» решительно потянула капитана за собой.
…С такой скоростью Виноградов не ездил даже в эскорте Черномырдина. Владимир Александрович в очередной раз перевел взгляд с завалившейся направо стрелки спидометра на бледное, равнодушное лицо Маренича: полуприкрытые слезящиеся глаза, сальная прядь волос, уголки губ с присохшими остатками какой-то еды… От бесформенного балахона, накинутого на Виктора, чем-то отвратительно пахло — переодеть его капитан не успел, куртка, джинсы и обувь просто валялись рядом на сиденье.
— Все в порядке, шеф! Все будет в порядке… — зачем-то все повторял Орлов, то и дело поворачиваясь… — Уже скоро!
— За дорогой следи! — то ли молил, то ли приказывал Виноградов. — А то ни хрена не будет в порядке…
Запищал телефон:
— Алле! Это Зайченко… Врачей мы предупредили, жена уже в курсе! Поезжайте прямо к нему домой, в офисе светиться незачем. Верно?
— Верно… — вздохнул в трубку капитан. — Светиться незачем…
Из-за поредевших по осени деревьев выступил силуэт восстановленной недавно церкви Ильи Пророка. Виноградов незаметно перекрестился.
Начинались трамвайные пути, и Иванычу пришлось сбросить скорость.
11
Если вы окно разбили, не спешите признаваться.
Погодите — не начнется ль вдруг гражданская война.
Артиллерия ударит, стекла вылетят повсюду,
И никто ругать не станет за разбитое окно.
— О-о! Владимир Александрович! И ты «продался»? — вылезший из стеклянной будки почти двухметрового роста сержант в легкомысленно заломленном на бровь берете приветливо улыбнулся и поправил брезентовый ремень автомата.
— Я не «продался», — буркнул Виноградов. — Я пока только «сдался в аренду».
Он аккуратно запер дверь зайченковского «БМВ», убрал в карман пульт сигнализации с ключами и за руку поздоровался с постовым:
— Привет, Миша!
— День добрый… — Когда-то они с Ипатовым побывали в паршивой заварухе в горах, тогда еще считавшихся югом России. И это несколько сокращало дистанцию, предусмотренную дисциплинарным уставом. — Там полный букет — генерал, корреспонденты… Говорят, тебя можно поздравить?
— Тьфу-тьфу, не сглазь! Ладно, бегу… — Виноградов ринулся через плац, стараясь не наступать на лужи…
— Давно начали? — поинтересовался он у соседа, опускаясь на свободное место в зале. Парадный мундир, провисевший в шкафу с позапрошлого Дня милиции, жал где только можно. И даже там, где нельзя.
— Только что, — понизив голос, ответил плохо выбритый старшина. — Затеяли, понимаешь, тряхомудию из ничего! Лучше бы насчет квартир или зарплату прибавили… И куда машины деваются… А то пашешь, как папа Карло, а эти на три дня съездили, прокатились…
— Пойди выскажись, — равнодушно пожал плечами Владимир Александрович. Он знал этот тип людей — вечно недовольные, обиженные «по жизни», склонные винить в собственных неудачах кого угодно, кроме себя: коммунистов, евреев, демократов, американский империализм и непосредственное начальство. Явление абсолютно надклассовое — их одинаково много и на киношных тусовках, и в цехах заводов. Этакая клозетная оппозиция…
— И пойду! — задиристо откликнулся сосед, но было видно, что бунтарский пыл его стремительно угасал, он наконец сообразил, что золотое шитье виноградовских погон и стол президиума, уставленный ровными рядами одинаковых картонных коробочек, каким-то образом между собой связаны. — Нет, ну есть, конечно, и которых не зря награждают.
По глазам ударило беглое зарево фотовспышек: с места поднялся генерал, заместитель начальника Главка.
— Дорогие товарищи! Друзья…
Началась долгожданная церемония вручения орденов и медалей.
…Еще не стемнело, а первые гонцы уже потянулись к ларькам за «добавкой». Командир дипломатично отправился домой, оставив вместо себя непьющего Сычева, — и это было правильное решение руководителя, уважающего объективную реальность. Какой-нибудь волюнтарист, наверное, затеял бы ходьбу по кабинетам, издергал бы нервы начальникам отделений и комбатам, выявил и пресек… а в конце концов все равно заполучил бы парочку чепе от озлобленного личного состава! Полковник же Столяров знал: если гайку закрутить слишком сильно, можно запросто сорвать резьбу. Поэтому он сидел сейчас перед телевизором в комнатных тапочках и почти не нервничал, ожидая вечернего доклада дежурного.
Заступивший на службу наряд — трезвый и неприкаянный — постепенно заполнял коридоры и взводные комнаты, кого-то из свежеиспеченных «кавалеров» грузили «мертвым» телом в машину, но закаленный и проспиртованный офицерский состав отделений держался: Виноградов уже знал, что перепить сотрудников отряда способны только опера уголовного розыска, да и то только благодаря менее тонкой конституции.
Беседа распадалась на осколки монологов:
— Пойми, мы все — ро-нины!
— Кто?
— Ро-нины… Это в Японии раньше были такие странствующие самураи, бродяги, потерявшие своего феодала. И на службу их брать никто не хотел, считалось, что пусть уж лучше харакири делают.
— Не понял?
— Раньше у меня страна была — Советский Союз! Шестая часть планеты… Эг-то!.. Я ей двадцать лет прослужил. А сейчас? Как собака, безродная и бездомная.
— Да пошел ты со своим нытьем…
— Мальчики! Мальчики! — Валя Кротова из пресс-группы колыхнула могучим бюстом, разряжая атмосферу. — Рюмки пустые…
— Прости, Валюша… — Инспектор Шахтин перегнулся, доставая очередную бутылку. — Ты же знаешь, за что я таких вот не люблю!
— У мужчин нет недостатков. У них есть особенности… — убежденно парировала единственная в компании дама. В отличие от большинства сотрудниц доблестной рабоче-крестьянской милиции она не ругалась матом, любила мужа и не особенно рвалась на пенсию.
— «Скучно от скученности, грустно от грубости. Налет испорченности на масках глупости!» — продекламировал, едва ворочая языком, Витя Барков. Как и Виноградов, он получил медаль «За отвагу»: это обязывало, награжденные пили больше остальных, и кое-кто уже сошел с дистанции.
— Да прекратите вы там! Насрать на всю эту политику! Поняли? Мы людей спасали… От снайперов-психов, от большой крови…
— Ага. Точно… Ты это потом объяснять будешь, когда нас вешать станут — прямо по наградным спискам!
— А мне плевать! — рявкнул из угла старшина, отличившийся в московской охоте на стрелка с колокольни. — Плевать! Мне стыдиться нечего…
Орден «За личное мужество» висел на его куртке, край ленты подмок от постоянного опускания в различные емкости.
— В нас стреляли — мы стреляли… Тут уж кто успел!
— Саныч! К телефону…
— Виноградов, с тебя надо по пять баксов за звонок брать — уже достали! Из десяти звонков в отделение — девять тебе… Я б разбогател! — хохотнул инспектор Шахтин, отодвигаясь.
Владимир Александрович с трудом преодолел путь от своего места до телефона:
— Алле? Капитан Виноградов…
— Володя? Это Денис.
— Привес-свую!
— О-о-о… Слышу, слышу — празднуете?
— Ну как!
— Ладно, я тогда коротко… Шефа почти откачали, доктор говорить: еще дней пять — и порядок. Пошлем его отдохнуть…
Голос Зайченко куда-то уплывал, растворялся, проходя мимо сознания, и Владимир Александрович с трудом зафиксировал себя в окружающем пространстве.
— …насчет премии. И вообще. Тебе тут кое-что причитается, мы с Орловым посовещались…
— Понял. Понял все… Машину когда отдать?
— Ну-у-у… Через час — устроит? Меня отвезут к тебе, я ключи заберу… Кстати, и домой подброшу, а?
— Годис-ся! Пока. Жду! — Он положил трубку.
— Господи! Надоело-то все как… Все как надоело-то!
Его рюмку опять кто-то наполнил:
— За нее!
— За удачу!
— Как ты можешь с ними работать, Виноградов? Это же болото… отстойник! Переходи к нам в отделение, в пресс-группу! А то же ведь засосет навсегда — до пенсии, до выслуги лет… Ведь страшно-то что? Что тебе скоро начнет нравиться! — Барков обнял капитана за шею и громко говорил, почти кричал: — Будешь уставать даже, сплетничать, интриговать из-за премий… И превратишься в обыкновенную милицейскую крысу!
— Дурак ты, Витя. Пойди проспись!
— И пойду! И буду спать!
— Нет, решительно я ему заеду сейчас в ухо…
— Валя! Валентина! Ты где? Пойдем, кавалера уложим!
— Все, мужики, заканчиваем…
Виноградов вышел в коридор. Постучался в приоткрытую дверь соседнего кабинета… Майора Сычева не было, очевидно, проверял наряд в дежурке.
Владимир Александрович сел за стол начальника отделения, достал лист бумаги, ручку. Стараясь не слишком нажимать на стержень, начал писать рапорт на увольнение…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги