Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии

Статус и поведенческий комплекс

Как себя вести в армии отдельному человеку? Это — основная проблема личности, входящей в новый коллектив. Еще в приемниках-распределителях юноши стараются себя вести согласно неким стереотипам лидерства: выглядеть максимально раскованными, грубо выражаться, резко и размашисто жестикулировать, громко смеяться, говорить низким голосом, в целом вести себя агрессивно. Так стремится выглядеть человек, попавший под пресс обстоятельств, ломающих его личность, которую он всеми силами пытается сохранить, тот, кто сознательно формирует свой имидж, скрывающий «слабые» стороны характера. Актуализация брутальности есть защитная реакция психики. Это называется «себя поставить»: «Как буду жить в войсках?» — «Как себя поставишь». Или: «Переведите меня в другую часть, товарищ полковник!» — «Зачем? Там такая же дедовщина». — «Я там себя по-другому поставлю».

Действительно, имели место случаи, когда «забитый» человек не мог никому противостоять только потому, что в этой воинской части его противостояние всерьез никто бы не воспринял, — оно бы свелось к очередному «шоу» и в любом случае было бы подавлено. Но такая жертва, имеющая за спиной большой опыт объекта насилия, на новом месте нередко утверждала себя в качестве жесткого доминантного лидера, поскольку им двигал страх занять прежнюю позицию.

Известны и другие примеры. Сразу после призыва — еще в распределителе или по дороге в армию, или во время «карантина» в кругу лиц своего призыва человек спешит утвердить себя в качестве лидера. Но по окончании курса молодого бойца новое пополнение распределяют в подразделения с полным призывным составом, где такой лидер может стать одним из главных объектов насилия, поскольку его претензии на лидерство воспринимаются не просто как самоутверждение, но как посягательство на права элиты. Если он не успевал вовремя переориентироваться и не менял линию поведения, то его «ломали» в первую очередь.

Отношения в армейских подразделениях также регламентированы правилом, предписывающим каждому обладателю определенного статуса свою линию поведения, что характеризует механизм естественного формирования этикетных норм. В экстремальных группах представлены два поведенческих комплекса: это комплекс субъекта и, соответственно, объекта доминантных отношений. Первый предполагает такие качества, как активность, развязность, агрессивность и веселость, второй — нейтральность, исполнительность, покорность. Однако и тот и другой включает определенный набор вариаций.

Поведение духов, как социально аморфных индивидов, должно быть максимально нейтральным. Им не следует проявлять никаких эмоций. Перед нами безликая машина, выполняющая набор функций, которую для оптимизации процесса следует периодически «взбадривать», «включать зажигание», «придавать ускорение». Хороший дух — тот, кто все делает быстро и безотказно («не тормозит») и воспринимает свое место как должное («не высовывается»). Духам приличествует скромность, исполнительность, немногословность. Все отклонения от предписаний устава пресекаются формулой «не положено по сроку службы». Духи могут быть неопрятны в одежде и невоздержанны в пище — есть все подряд. Их за это «гоняют» (как и за все остальное), но им так «положено».

Адекватное поведение на первом этапе (как говорят в армии — периоде) — залог высокого положения в своей группе на втором. Черепа и деды ставят положительных духов в пример остальным и делают их своими фаворитами.

Молодые — те, чей будущий статус в элите, а иногда и официальная должность уже предопределены. Они отвечают за поведение духов. «Продвинутые» и активные молодые приглашаются к разговорам; они служат связующим звеном и ретрансляторами доминантой экспансии «элиты» в «массы». В последние месяцы второго периода молодые выступают активными апологетами дедовщины, так как «перевод» в черпаки — главный стимул данного этапа их армейской жизни. Аккуратность — один из ключевых моментов, от которого серьезно зависит репутация молодого. То, что прощается духу (допустим, неопрятность в одежде), молодому может серьезно повредить.

Поведенческий комплекс черепов, т. е. тех, кто только что стал полноправным членом общества, отличается повышенной агрессивностью. Они хорошо помнят прежнее состояние постоянного унижения и жаждут компенсации. Их действия обосновываются неопровержимым, на их взгляд, аргументом: «мы в свое время», «нас в свое время». Им приличествует резвость, агрессия и личная аккуратность.

Дед должен быть ленивым и толстым. Ему надлежит передвигаться медленно, волоча ноги, всячески демонстрировать утомленность службой, жаловаться на жизнь и препираться с начальством. Дед отличается безукоризненной опрятностью и исключительной разборчивостью в питании.

Дембель в силу своей «трансцендентности» эстетически изоморфен духу. Существует изречение «дембель должен быть чмошным». Естественно, «чмошность» имеет знаковое качество, направленное на обозначение его «потусторонности».^{35} Дембель редко бреется, практически не стирает одежду, не чистит бляху ремня и сапоги, не подшивает подворотнички — в целом знаково демонстрирует свою социальную смерть. Семиотика быта передает бытийный смысл.

Состояние социальной аутсайдности, или лиминальности, переживается как состояние инобытия (инверсии бытия) и имеет соответствующее знаковое выражение: статусу аутсайдности, как антисостоянию, предписываются своего рода антиповедение и антивыражение, имеющие параллели в архаических обществах.^{36}

Получение документов на увольнение — это возрождение «социального покойника» в новом качестве гражданского человека. В этот день дембель снимает свои лохмотья и облачается в «дембельскую парадку» — собственноручно изготовленное нечто в вензелях и аксельбантах (это исчадие барокко мы условно назовем «костюмом»). Но, как правило, дембеля сразу же снимают свои наряды и покидают часть «по гражданке», ввиду опасности быть посаженными на гауптвахту «за нарушение формы одежды» случайным патрулем или особо «доброжелательными» офицерами своей части. И часто только в поезде или даже по прибытию в родной город, они совершат торжественное переоблачение, чтобы явиться домой в военной форме, расшитой неуставной мишурой, и это будет финалом и апофеозом статусной эстетики.

Дембельские одежды, которые в воинской части воспринимались равными сенаторским тогам, дома низвергаются в прах по закону инверсии: знаки элиты экстремальных групп в гражданском обществе становятся атрибутами низших существ — ремни, кокарды, значки дарятся детям, животным и птицам. Приведу забавный эпизод:

Метаморфозы общечеловеческих ценностей

Нравы в армии отличаются своей неоднозначностью и колеблются в спектре от «войны всех против всех» до истеричного братания. Миф про эдакое «армейское братство», «суровую мужскую дружбу», разумеется, «на всю жизнь» культивируется и официальной идеологией, и дедовщиной. Он соответствует и потребности в идентичности. В неписаном кодексе неуставной этики эмоции солидарности следует выражать экзальтированно и обращаться к любому мужчине с неизменным «братан». Все это так. Но в этом видится протоэтический комплекс, в котором есть нечто от первобытных мужских союзов: приязнь по праву идентичности. Каждый видит в каждом отражение своей и общей судьбы.

Разумеется, экзальтированное братание дедов и дембелей не имеет ничего общего с той самой «фронтовой дружбой» ветеранов Великой Отечественной войны.

В процессе синхронной коммуникации, т. е. во время самой службы, ни о каком общем братстве по принадлежности к роду войск речи быть не может. Оно формируется уже после демобилизации, и только у солдат действительно боевых родов войск (ФПС, ВДВ) и служивших в «горячих точках». Во время службы актуальны другие принципы — не романтический, а социальной идентичности, и ритуалы посвящения в пограничники (десантники, моряки и т. п.) таковы же, как аналогичные посвящения в других родах войск — это ритуалы статусного перехода. Межличностные отношения далеки от романтики братской солидарности, поскольку в казармах царят не самые возвышенные нравы.

Дембель имеет иной взгляд на мир, чем дух. Настолько иной, что забывает о том, что сам не так давно был духом. Дембель озабочен романтизацией и демонстрацией собственного образа, дух — дилеммой физического выживания и сохранением элементарного достоинства.

Проблема трансформации личности в армии волнует каждого солдата. Рефлексирующий молодой человек постоянно задумывается, почему люди становятся такими, и спрашивает себя, а каким буду я через два года? Тема армейских нравов насквозь пронизывает письма многих солдат, не спешащих расставаться с человеческим лицом.

Людей, не приемлющих насилие, более всего беспокоит предчувствие потери собственного человеческого достоинства, которое для них равно сумасшествию. Этот страх не меньший, чем страх смерти и увечий.

Особая тема для разговора — воровство. Оно, конечно же, осуждается, однако предметы краж семиотически не равноценны. Восприятие воровства слагается из материальной и знаковой ценности украденного предмета, статусов крадущего и обокраденного, степени их личного знакомства. От этого зависит, будет ли воровство воспринято как грех или как доблесть. Как учил в «учебке» наш старшина: «В армии не крадут, в армии „находят“. В армии нет слова „потерял“, здесь есть слово „про…ал“».

Отношение к воровству и у солдат, и у офицеров двойственное. Когда предметом кражи является любой уставной предмет, то воровство не считается аморальным поступком. К таким предметам относятся соответственно абстрактно, ведь уставная вещь заведомо обезличена. Если ты утром проснулся, и на твоем ремне нет бляхи, а впереди строевой смотр, считается доблестью добыть бляху, сняв ее с чьего-нибудь ремня в соседнем взводе. Можно, конечно, и в своем, только это уже не только неэтично, но непрактично — все равно накажут всех. Уставные безликие вещи циркулируют в пространстве, освобожденные от моральных оценок, так же, как и от знаков индивидуальности. Другое дело — неуставные вещи, те же бляхи, но трансформированные согласно статусному канону, т. е. несущие эманацию владельца. Красть такие вещи предосудительно. Кстати, бляха — один из наиболее интенсивно циркулирующих в коллективной собственности аксессуаров. Старослужащие воины склонны подвергать их механической трансформации, в результате чего они ломаются. Тогда можно дать задание духам, и те добудут новую. Откуда, мы уже примерно представляем. Но остается загадкой, куда же могут деваться такие экзотические предметы, как хлястики шинелей, которые все друг у друга постоянно крадут. В Кемеровском военном училище связи существовала загадка:

Характерная черта нравов в экстремальных группах — это детабуизация телесности. Она проявляется как следствие метаморфоз общечеловеческих норм — ценностей и запретов в условиях системного насилия, а эти метаморфозы, в свою очередь, влияют на его рост. «Запрет устраняет насилие, и наши жесты насилия (в том числе и те, которые откликаются на сексуальный импульс) разрушают в нас спокойную гармонию, без которой не мыслима человеческая совесть».^{37} Совесть, (в терминологическом плане) не мыслима и без морального осознания личной ответственности. Внешние механические запреты, до крайнего предела ограничивая свободу воли личности, снимают все внутренние самоограничения, так же, как и ответственность за любые действия, совершенные по приказу. В армии, где вся система социальных отношений строится на переадресации ответственности низших к высшим, запреты не становятся моральным содержанием внутреннего мира личности. Начальники отдают подчиненным приказания, которые для них — не только руководство к действию, но и оправдание этих действий.