Апостол Папуа и другие гуманисты. I. Мидгардсорм

*19. Фобософия. Как страшно быть умным

Та же дата, 5 июля, вечер. Лайнер «Мидгардсорм» на маршруте Сайпан — Ламотрек.

Азалинда Кауфман, после авантюрно-эротических приключений на Сайпане, упала и заснула около 9 вечера, произнеся: «не буди меня, даже если мы налетим на айсберг». Сообщение Герды, что на этих широтах айсберги не встречаются, был встречен лишь нежным храпом подруги, и Герда задумалась о том, чтобы тоже лечь спать пораньше. Только любопытство оказалось сильнее. Еще бы: когда две такие разные персоны, как британский молодой эрудит Марк О'Бирк, и бугенвильский адмирал-президент Оникс Оуноко рекомендуют одну статью в майском выпуске «The Economist», это наводит…

И Герда, отложив идею сна, нашла в сети статью Картера Клеймора «Фобософия».

Прежде всего, оказалось, что Картер Клеймор — не какой-нибудь «политкомментатор» (Герда их и в грош не ставила), а ученый, доктор физики, сопредседатель Британского Межпланетного Общества (организации содействия астронавтики, существующей так, кстати, с 1933 года). Затем — еще одна деталь: статья «Фобософия» была уже второй в ракурсе «меганезийской темы». Первая статья Клеймора об этом вышла в мартовском выпуске того же «The Economist», под титулом: «Размышления над немыслимым». Но сейчас Герду интересовала именно рекомендованная статья. Итак…

… Фобософия. Странное слово, хотя понятное по генезису. Если философия, согласно вольному переводу — любовь к здравому смыслу (иногда пишут: к мудрости) то можно догадаться, что фобософия — страх перед здравым смыслом. В начале Клеймор весьма доходчиво и лаконично рассказал о метанаучной теории, согласно которой, в периоды политической депрессии, общество скатывается от философии к филодоксии (любви к догматике), а затем, под влиянием явных противоречий между догматикой и здравым смыслом, рушится дальше — в фобософию. В качестве примера, он приводил историю крушения Античной Европы, перехода к средневековой классике (уже догматичной и застойной, но еще не абсурдной в бытовом плане), и далее к позднему средневековью (деструктивной догматике, прикрывающей деструктивную же политику, и полностью подменившей даже бытовой здравый смысл). И каждый правитель заботился, чтобы в контролируемых им землях доминировала такая догматика, которая подтверждает его абсолютную правоту. Закончилась эта игра в подмену прагматики догматикой крайне жестко: в начале XVII века вспыхнула война, охватившая всю Западную Европу. Она сочетала в себе страшнейшие черты религиозной чистки и тактики выжженной земли. Людские потери приблизились к 10 миллионам (это в XVII веке, когда в Европе жило меньше 100 миллионов). Наиболее процветавшие земли были разграблены, сожжены, заражены чумой и тифом. Там население уменьшилось на четверть, а то и вдвое.

Принято считать (отмечал далее Клеймор) что таковы были неизбежные жертвы при переходе от феодально-аграрной экономики к буржуазно-индустриальной, и далее — к технологической революции, прошедшей затем в течение XVIII века. Эта революция создала модель т. н. «Западного мира», и с тех времен в политэкономии не появилось НИЧЕГО ПРИНЦИПИАЛЬНО НОВОГО. Это ключевой вывод, от него можно смело оттолкнуться, чтобы охарактеризовать ближайшее прошлое, настоящее и будущее.

Из чего состоит буржуазно-индустриальной политэкономия, созданная в XVIII веке?

Государство, которое администрирует, берет со всех налоги, и еще создает…

…Центробанк, который эмитирует деньги, и дает за проценты (ставку ЦБ) в долг …

…Коммерческому банку, который дает деньги (за ставку ЦБ + маржу) в долг…

…Фирме, которая делает из денег т. н. «капитал»: покупает площадку, машины и…

…Труд рабочих, которые на этих машинах преобразуют покупное сырье за…

…Зарплату, которая, вместе с иными расходами и маржей фирмы, входит в цену…

…Продукции, которая продается за деньги другим фирмам, рабочим, и т. д., на…

…Рынке, который, путем свободных сделок продавцов и покупателей, замыкает…

…Ключевую Формулу Капитализма (КФК): Деньги — > Товар — > Деньги + Маржа.

Денежная маржа — всеобщая цель в политэкономии капитализма, в его философии.

Любой объект — товар, который формируется, продается на рынке, и приносит маржу.

Сырье, продукция, машины, фирмы, и т. д. — товаром становится все без изъятия!!!

Здесь Картер Клеймор поставил три жирных восклицательных знака, и перешел (как сначала показалось Герде) к скучным основам маркетинга. К тому, что любой товар проходит на рынке четыре фазы жизненного цикла: появление, рост, зрелость, упадок. Никакой рыночный товар не вечен. Если товар появился на рынке (т. е. был должным образом стандартизован и презентован для удовлетворения некой потребности), то он неминуемо пройдет следующие две фазы, и окажется в четвертой, последней фазе. Он обречен на упадок в конце жизненного цикла. Удержать сбыт товара дольше, вопреки естественному прогрессу и естественной конкуренции, разумеется, можно — но только нерыночными, административными методами: запретить все альтернативы и, по сути, заставить потребителя покупать некачественную, дорогую, устаревшую продукцию.

Нет! (объявил далее Клеймор). Мы будем говорить не о том, что после начала Великой Рецессии (2009 года) рынок наводнили автомобили безобразного качества (они просто рассыпаются сразу после гарантийного срока). И не о том, что программные продукты становятся все более тяжеловесными, дефектными, дорогими, ориентированными на бессовестное автоматическое вымогание денег у пользователя. И даже не о том, что финансовые инструменты (депозиты, облигации), предлагаемые простому частному инвестору, либо имеют отрицательную доходность (вопреки здравому смыслу), либо представляют собой фьючерсы — что-то вроде билетиков в биржевом казино (откуда, согласно здравому смыслу, простой игрок уходит с выпотрошенными карманами).

Все эти (и многие другие) гримасы современного рынка стран «Золотого миллиарда» достойны отдельных статей, а мы займемся более общим вопросом. Мы рассмотрим западную политэкономическую модель, как товар. Этот товар появился на рынке (как отмечено) в XVIII веке. Он в четвертой (последней) фазе. В фазе упадка. Сбыт данной модели после 2009 года поддерживается административно — вопреки законам рынка, и потеря здравого смысла в локальных сегментах рынка является следствием этого.

Читатель может удивиться, как политэкономическая модель стала товаром? Но (здесь Клеймор иронизирует) вспомним сказанное выше: капитализм делает товаром все без изъятия!!! Перефразируя Шекспира: Весь мир капитализма — рынок, в нем женщины, мужчины — все товары. Не верите? Гляньте в сети список бестселлеров по фразе «КАК ПРОДАТЬ СЕБЯ». Первая книга с этим названием вышла в 1979-м, а эпигоны напекли сотни аналогичных книг, поскольку тема актуальна. Все люди — товар, а некоторые — в особенности. Футболисты (и целые клубы). Политики (и целые политические партии). Чиновники (и целые министерства). Политэкономическая система в целом — это товар.

Тогда, в далеком 1979-м, западная политэкономическая модель, отпраздновавшая 200-летний юбилей, находилась (как товар) в фазе зрелости. У нее не было проблемы «как продать себя». Даже в 1992-м она отлично продавалась, и Френсис Фукуяма сочинил знаменитую монографию: «Конец истории» — великий манифест эйфории либерально-буржуазных философов, ставший переходом от философии к филодоксии (см. выше). Политэкономическая история завершилась — исчерпались альтернативы либеральному капитализму! Казалось бы, так. Восточный «красный блок» был повержен на фронтах Первой Холодной войны, а Континентальный Китай несколько сместился от планово-раздаточной социалистической экономики к рыночной (реформа Дэн Сяопина). Такая эйфория была не очень обоснована: победа над «красным блоком» дорого обошлась. В частности, пришлось отказаться от твердой обеспеченности западной валюты (отмена Бреттон-Вудской системы — золотого стандарта), но тогда это не казалось страшным.

Международный Валютный Фонд (МВФ), в духе неоконсерватизма Фукуямы, активно продавал по всему миру «безальтернативную модель» еще 5 лет, а затем законы рынка (успешно забытые) сказали свое веское слово: разразился финансовый кризис в самом динамичном молодом капиталистическом регионе: Юго-Восточной Азии. 1997 год это очевидная точка бифуркации. Западный мир был на развилке. Можно было отбросить филодоксию, объективно разобрать Азиатский кризис, и сделать разумные шаги. Но, у западных лидеров не хватило то ли воли, то ли интеллекта, и был выбран другой путь: настаивать: товар отличный, просто в странах ЮВА он был некорректно использован. Заклинание о «некорректном использовании безальтернативной модели» повторялось несколько раз (когда кризисы, аналогичные Азиатскому, сбивали молодые экономики Восточной Европы и Южной Америки — как кегли в кегельбане). А в 2008 году лопнул Американский Ипотечный Пузырь, и Западный мир скатился в Великую рецессию.

Далее Клеймор отметил: разрушительные финансовые кризисы (1997 — 2009) не были

принципиально новым феноменом. Это давно изученные кризисы перекредитования и перепроизводства. Специфика лишь та, что в эру НТР стало возможным (при наличии достаточного ресурса — например, широкой кредитной линии) создавать критическое изобилие очень быстро, силами малого числа рабочих. За 100 дней где-нибудь в Юго-Восточной Азии на пустом месте строилось новое производство, и выдавало больше продукции, чем рынок мог проглотить. Это прогнозировалось еще в 1950-х, когда НТР только стартовала, и было понятно: буржуазно-индустриальная модель не годится для будущих производственных отношений. Жизненный цикл этого товара завершается, и нужна новая модель — постиндустриальная. Но западная политэлита, вопреки здравому смыслу, верила в догму неоконсерватизма. А когда догма оказалась несостоятельной, политэлита в ужасе нажала на политические тормоза, чтобы остановить НТР, и как-то удержать экономику от шага в постиндастриал. Филодоксия перешла в фобософию.

Лидеры Первого мира испугались рационального анализа ошибок. Мысль, что товар «безальтернативная модель» уйдет, как завершивший жизненный цикл, была для них невыносимой, они стали административно спасать сбыт отжившего товара и, можно сказать преуспели в этом. Они задавили запретами и заранее лишили маржи любую рождающуюся альтернативу. Они построили моно-капиталистическую схему, где всю маржу забирает государственно-банковский синдикат — в виде процентов с остальных экономических субъектов (которые уходят в убыток, и фатально увязают в кредитах).

Моно-капитализм похож на планово-раздаточную схему социализма «красного блока» (проигравшего Первую Холодную войну). Мотор бизнеса в ней — не деньги, а статус в государственно-банковском синдикате (как в партийной номенклатуре социализма). Главный минус такой политэкономии — хроническая стагнация из-за неприменимости частной инициативы, казался плюсом для политэлиты, а стагнация была целью моно-капиталистического тюнинга «безальтернативной модели» для победы над НТР.

Вроде бы здравый смысл подсказывал: в глобальном мире невозможно дотянуться до каждого угла, построить в нем моно-капитализм, и остановить НТР. Сделаешь это на Тайване, а НТР выскочит в Кении и Танзании. Остановишь Африку, а НТР выскочит в Уругвае, Гайане и Панаме. Пока усмиришь Южную Америку, окажется, что НТР уже добралась до архипелагов Океании. Кирибати, Таити, Самоа, Соломоновых острова, и никаких сил уже не хватит, чтобы остановить это везде.

С этой строки Картер Клеймор перешел к темной истории возникновения Меганезии, причем начал (по его словам) с разоблачения антинаучных домыслов. В, казалось бы, серьезных журналах (отметил он) приводятся версии, будто Меганезия создана то ли неоязыческими сектантами-анархистами, то ли кокаиновой мафией. Но давайте будем следовать Оккаму: не плодить сущности сверх необходимости. Я не знаю, какому богу покланяются сектанты-анархисты, но уверен, что не он снабдил их средствами, чтобы создать 10-тысячный военно-морской корпус (сопоставимый по боевому потенциалу с экспедиционной авианосной ударной группировкой ВМФ США — по оценке журнала «Worldwide Military Review»). Я не знаю детально, как работает кокаиновая мафия, но уверен, что не какие-то колумбийские бандиты с начальным школьным образованием построили кокаиновый бизнес с плантациями, фабриками, логистикой, и оборотом (по данным «UN Herald») 100 миллиардов USD в год (как ВНП Сербии или Болгарии). Не ищите тайну в том, что знали еще экономисты XIX века. Что говорит Карл Маркс:

«Капитал боится отсутствия прибыли, или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Дайте 10 процентов, и капитал согласен на любое применение, при 20 процентах он возбуждается, при 50 процентах готов на головоломный риск, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, даже под угрозой виселицы».

Далее Клеймор повел рассказ о малых предприятиях, которые эмигрировали из стран Первого мира. Они производили четверть ВВП (т. е. 10 триллионов USD в год), но при наступлении моно-капитализма, они могли избежать банковского диктата лишь путем бегства в Четвертый мир. Так в будущую Меганезию попало несколько тысяч малых предприятий с суммарным оборотом около 150 миллиардов USD (больше, чем у всей кокаиновой мафии). По неофициальным данным, типовой бизнес в Меганезии (малое машиностроение, легкая промышленность) имеет прибыль 5 процентов в месяц, после уплаты социального взноса на инфраструктуру (взимаемого вместо налогов). Итого 60 процентов в год. Понятно, что когда моно-капитализм заявил претензии на архипелаги Океании, этот бизнес ответил Алюминиевой революцией и Новогодними войнами. Не ошибался Карл Маркс. Капитал готов биться за такую прибыль даже атомной бомбой.

Бывшие малые бизнесмены, а ныне хозяева Океании (считал Клеймор) привезли туда зоологическую ненависть к государству, как правовому регулятору, к эмиссии денег, к банковскому и кредитно-финансовому сектору, и к политическим партиям. За любую попытку создать что-либо такое в Меганезии следует ВМГС (трибунал и расстрел). В меганезийской хартии прописано кооперативное управление (как в кондоминиуме), и металлический платежный эквивалент без возможности денежного мультипликатора. Частная собственность на землю, и на национальные сети тоже запрещена. Это бан на создание любого крупного капитала, способного вырасти в финансовую олигархию.

Видные мировые финансисты утверждали: все это развалится из-за дефицита денег в экономике. Но, малые предприятия, привлеченные высокой нормой прибыли, низким уровнем налогов, и простотой ведения бизнеса, продолжали ехать в Меганезию, ВВП превысил треть триллиона USD (уровень Норвегии), в Меганезии начали открываться филиалы крупных компаний из Японии и Канады, а крах не наступил. Меганезийская полиметаллическая платежная сеть «Ауробиндо» корректно проводит транзакции. На мировом финансовом Олимпе никто не берется объяснить, почему это работает.

Далее, Картер Клеймор снова вернулся к филодоксии и фобософии. Эти финансовые олимпийцы (иронично заявил он) сидят в плену догмы о том, что мировые деньги еще обладают какой-то самостоятельной ценностью (несмотря на то, что с ними делалось в течение последнего полувека). Финансисты просто боятся признаваться даже себе, что современные мировые деньги — это голые цифры. Их единственная полезная функция: служить мерой цены товара (как грамм — мера массы). Никто не эмитирует граммы, но дефицит граммов не возникает. Миллионы людей пользуются весами, шкала которых номинирована в граммах, взвешивают вещи, и не платят никому проценты от массы.

Рассмотрим элементарную сделку в современной Англии. Вы пришли в супермаркет, набрали товаров на 10 фунтов, прошли через кассу и рассчитались кредитной картой. Супермаркет получил от вас снижение своего долга перед банком на 10 фунтов, а вы увеличили свой долг перед банком на эти 10 фунтов. И дальше: вы получили в фирме зарплату 1000 фунтов. Фирма стала должна банку на 1000 фунтов больше, а вы стали должны банку на 1000 фунтов меньше. Если продолжить и расширить эту цепочку, то произойдет замыкание. Фирма продала супермаркету ту продукцию, за производство которой вы и еще N людей получили зарплату, а затем потратили эту зарплату, чтобы приобрести товар (ту самую продукцию). Единственное лишнее звено тут — банк. Если выкинуть его, то замкнутая цепочка только улучшится (из нее перестанут паразитным образом пропадать товары на сумму банковского процента).

Фокус с исключением банка — не игра разума, а процесс клиринга (списания долгов по кольцу зачетов, без участия банка). Процесс давно известен в крупной коммерции, а в современную эру компьютерных сетей, легко применимую везде. Здесь можно снова вспомнить «красный блок». Когда он распадался в начале 1990-х, на всей гигантской территории, между Скандинавией и Китаем было разрушено денежное обращение. Но коммерция не остановилась: бизнесмены, даже с тем слабым компьютерным сетевым инструментарием, использовали кольца зачетов на всех уровнях экономики.

Меганезийская сеть «Ауробиндо» проводит те же кольцевые зачеты только уже более технологично, а металлические деньги нужны для закрытия платежных невязок, и для мелких бытовых покупок. Поэтому количество денег, необходимых в меганезийской экономике, на три порядка меньше, чем в «банковской» экономике того же масштаба. Разумеется, экономика Меганезии далека от идеала (в ней хватает своих минусов), но решение многих проблем в ней выглядит более рационально, чем у нас дома.

В заключение, Картер Клеймор напомнил, что в глобальном капиталистическом мире каждая сущность становится товаром, и предложил (с легкой иронией) «Давайте, мы, наконец, сделаем что-то действительно разумное с экономикой нашей доброй старой Англии, чтобы она могла успешно продать себя нам — своим гражданам».

…

Герда Шредер дочитала статью, и попыталась составить для себя общую картину (из прочтенного сейчас, прочтенного ранее в Глобопедии, услышанного на Шикотане, и высказанного за столом эрудитами-британцами Марком и Брай О'Бирк). Картина пока получалась не очень складная, угловатая, и запутанная. «Ладно (решила Герда) завтра прибытие в Меганезию, и полтора дня на атолле Ламотрек. Там яснее будет».

…