Апраксин двор (СИ)

Глава 22

Не знаю, в чем оказалось дело: в способностях, которые в нужный момент обострились до предела, или в самом обычном доверии. Петропавловский не стал спорить. Даже не задавал вопросов — просто снова придавил педаль, и машина полетела вдоль Обводного канала. Через несколько минут редкие светящиеся окна промышленного района сменились другими — побольше и поярче. Снаружи за стеклом промелькнули Екатерининский канал, Мариинский театр и Николаевский мост, и почти сразу за ним — Тучков. Мы гнали так быстро, что Петербург, казалось, сам спешил навстречу, услужливо сворачивая под колесами не только асфальт, но заодно и время.

А его все равно было слишком мало. Могучий мотор домчал нас до Петроградской стороны минут за пятнадцать-двадцать, но мне они показались чуть ли не сутками. И даже когда машина с визгом покрышек влетела в поворот на аллею и за деревьями, наконец, показалось знакомое двухэтажное здание, тревога не отпустила.

Наоборот — вцепилась еще сильнее. Фурсов не шевелился и дышал так тихо, что я даже успел подумать, что несу на руках уже мертвое тело. Но отступать было поздно — так что я изо всех сил принялся стучать ботинком в дверь. И, пожалуй, вовсе снес бы ее с петель, не отыщи Петропавловский едва заметную в темноте кнопку. Впрочем, новомодный электрический звонок нам, можно сказать, не пригодился — шума я и без него наделал столько, что проснулись не только обитатели особняка на Каменноостровском, а заодно и вся округа.

— Что такое, судари? — Дверь слегка приоткрылась. — Вы знаете, который час?

Мужской голос звучал встревоженно. Впрочем, без особого страха: невысокий худощавый старик — видимо, дворецкий или консьерж — прихватил с собой старинный револьвер с длинным стволом и чувствовал себя вполне уверенно. Наверняка ему уже не раз приходилось выпроваживать незваных гостей.

— Нам нужна помощь! — Я поудобнее перехватил бесчувственное тело Фурсова. — Позовите Катерину Петровну, любезный!

— Ее сиятельство не принимает на дому, милостивые судари. Если вам угодно — отправляйтесь в больницу.

Почтенный старец брезгливо поморщился — видимо, принял нас то ли за уголовников, то ли за каких-то подгулявших пижонов, которым взбрело в голову без особой надобности потревожить Владеющего целителя.

— Меня зовут Владимир Волков! — снова заговорил я. — Мы с ее сиятельством знакомы и…

— Мне очень жаль. Доброй ночи, судари.

Дворецкий попытался было закрыть дверь, но Петропавловский ловко просунул в щель ботинок.

— Послушай, старый ты хрыч! — проворчал он. — Тут человек ранен!

Дед оказался не из робких: не стал даже пытаться удерживать нас силой — наоборот, отступил на шаг и, щелкнув курком, навел дуло револьвера мне в лоб и тихо предупредил:

— Назад, судари! Если вы шагнете за порог — я буду вынужден стрелять.

— А ну зови княжну! Или я тебе зубы в глотку забью!!!

Не знаю, что оказалось более действенным — то ли рев, вырвавшийся из моей груди вместо человеческой речи, то ли перекошенная от ярости желтоглазая звериная морда, которую старик дворецкий увидел перед собой — гонору у него явно поубавилось, а старинный револьвер наверняка показался не таким уж и убедительным аргументом. И я уже всерьез примеривался воспользоваться замешательством и войти силой, когда в полумраке за дверью мелькнуло знакомое лицо.

— Что здесь происходит⁈

— Доброй ночи, ваше сиятельство! Это я, Волков! — выпалил я. — Мой друг умирает!

Несколько мгновений мы с Вяземской смотрели друг на друга. И я скорее почувствовал, чем смог разглядеть на ее лице эмоции — удивление, смятение, испуг… пожалуй, даже страх. Не знаю, о чем именно она успела подумать, но вопросов не задавала: молча кивнула, шепнула что-то дворецкому, поманила нас с Петропавловским внутрь, развернулась и зашагала, показывая дорогу.

— За мной, судари… Нет, не сюда — дальше на кухню! — Вяземская щелкнула выключателем. — Кладите прямо на стол.

Я только сейчас заметил, что ее сиятельство выбежала нам навстречу в неглиже: босиком и чуть ли не голой. Наспех затянутый поясом шелковый халатик едва прикрывал бедра, на лице не осталось и следа косметики, глаза до сих пор слегка щурились от света.

Видимо, уже успела отойти ко сну — и все-таки поднялась на шум.

Но меня сейчас уж точно не интересовало ни разглядывание прелестей юной княжны, ни тем более соблюдение каких-то там правил этикета. Да и саму Вяземскую, похоже, все это волновало не больше моего. И даже если вниз по лестнице на первый этаж шлепала босыми ногами разъяренная малолетняя аристократка, то теперь рядом со мной оказалась женщина-врач. Собранная, уверенная в своих силах и даже почти спокойная. Ее сиятельство перевоплотилась моментально.

И я даже успел поймать себя на мысли, что такой она мне нравится куда больше.

— Давайте сюда. Нет, не трогайте скатерть — оставьте! Константин, принесите воды, полотенце и мои инструменты — быстро! Остальные — выйдите вон… Кроме вас! — Вяземская поймала меня за руку. — Понадобится помощь!

Меня тут же назначили в ассистенты — и, пожалуй, не зря: вряд ли хоть кто-то в доме обладал серьезными познаниями в экстремальной хирургии, а я хотя бы не упаду в обморок при виде крови — уж в этом ее сиятельство могла не сомневаться. В конце концов, у нас за плечами уже была одна совместная… скажем так, операция — и тогда все прошло успешно.

Впрочем, на этот раз мне досталась уж точно не ведущая роль. Вяземская управляла всеми вокруг, как заправский дирижер оркестром, и даже мне вдруг отчаянно захотелось ей подчиняться. Константин — тот самый вредный старикашка-дворецкий — с невиданной для своего возраста прытью притащил откуда-то небольшой саквояж из коричневой кожи и целую стопку белоснежных полотенец. Петропавловский громыхнул об стол полным тазом воды и хотел было спросить что-то, но ее сиятельство зыркнула так, что он тут же ретировался за дверь вместе с оставшейся прислугой — двумя горничными и какой-то сухонькой старушенцией.

— Переверните на бок! — скомандовала Вяземская. — Рана глубокая.

Я так и не понял, спрашивает она, или наоборот, ставит меня в известность. Скорее второе: крови на одежде было немного, но все же достаточно, чтобы без особого труда отыскать место, где лезвие заточки вошло в тело. Я еще не успел стащить с плеч Фурсова куртку, а Вяземская уже возилась с остальной одеждой: лихо перерезала скальпелем ремень на брюках и теперь вовсю орудовала ножницами, вспарывая ткань рубашки — видимо, чтобы не тратить на раздевание ни секунды драгоценного времени.

— Вот здесь, — тихо сказала она, осторожно касаясь кончиками пальцев припухшей кожи. — Ножом?

Я кое-как рассмотрел под слоем запекшейся крови аккуратное треугольное отверстие. Сзади на боку, чуть ниже ребер. Явно кололи в почку, но Фурсов успел повернуться, сбил руку — и железка ушла чуть в сторону. Не наблюдай я своими глазами, откуда оно взялось — точно подумал бы, что ткнули граненым винтовочным штыком. Наверняка из него урка и сделал свою игрушку — отпилил чуть больше половины, приделал рукоятку и прошелся до острия точильным камнем. Видимо, уже не одну сотню раз, если сталь не выдержала очередного укола.

— Самодельным кинжалом… вроде кортика, — пояснил я. — Лезвие осталось внутри.

— Я чувствую. Железо… глубоко. Щипцами не вытащить — слишком долго, ваш друг истечет кровью.

— Снаружи почти нет. — Я зачем-то попытался стереть ладонью то, что успело накапать на скатерть. — Внутреннее?..

— Да. Повреждена вена. Пробита… нет, почти перерезана. Сшить я не успею — даже если бы тут были хирурги из больницы. Можно залечить так… Но тяжело. — Вяземская прикрыла глаза. — Много натекло внутрь — сначала надо убрать, и быстро. Если пойдет дальше…

Мне уже приходилось наблюдать ее сиятельство в действии — в Покровской больнице. Рана была пустяковая, и мой организм уже наполовину затянул ее своими силами. И даже тогда сила Владеющего целителя… скажем так, весьма впечатляла. Но это и рядом не стояло с тем, что Вяземская вытворяла сейчас: она даже не смотрела на распростертого на столе Фурсова — а если и смотрела, то уж точно не глазами. Талант позволял читать человеческое тело, как открытую книгу.

И на этом его возможности, похоже, только начинались.

— Действуйте, ваше сиятельство, — тихо произнес я. — Мы вам полностью доверяем.

Вяземская не ответила — видимо, не хотела тратить на болтовню ни времени, ни сил, которые сейчас следовало собрать до последней капли. Она снова провела рукой над раной, сложила ладонь в гость, перевернула, будто зачерпывая ковшиком — и потянула на себя.

Конечно, я ничего не увидел, но почти физически почувствовал, как ей нелегко. Лицо побледнело, на лбу выступили крохотные бисеринки пота, а сомкнутые пальцы дрогнули и начали понемногу разгибаться, будто Вяземская пыталась поднять ими что-то тяжелое… слишком тяжелое для маленькой руки.

И я понемногу начинал понимать, что она задумала.

— Отлично, отлично, Катерина Петровна. — Я шагнул вперед и встал у края стола, будто это могло как-то помочь. — Еще немного!

Талант работал на полную катушку. С такой отдачей, что его мощь уже становилось невозможно держать в узде — и она то ли дело прорывалась наружу. Вздрогнул пол под ногами, зазвенели стекла в окнах. Несколько раз мигнул свет, а потом лампочка под потолком потускнела и едва слышно зажужжала. Будто даже само электричество в доме пыталось отдать хозяйке хоть каплю сих, которых все равно не хватало.

— Держите его, — простонала Вяземская. — Слишком тяжелый. Одна не смогу…

Тело Фурсова встрепенулось, выгибаясь, и скользнуло к краю стола. Я обхватил его и чуть прижал сверху, стараясь не мешать — и увидел, как плоть вокруг раны стремительно набухает. Кожа надулась пузырем и вдруг с влажным хрустом разошлась, выпуская наружу железо. На стол тут же хлынула густая и темная, почти черная кровь, а обломок лезвия лишь на мгновение задержался в ране — и послушно скользнул в подставленную ладонь.

— Хорошо, — выдохнула Вяземская, со звоном отбрасывая уродливую железку на пол. — Теперь сделаем остальное… Попробуем!