Арабская дочь

Возвращение в дипломатическое представительство

Wonderful life

Возвращение в Аккру без Хадиджи, Самиры и Дарины действует на женщин угнетающе. Лучше всех это переносит закаленная жизненными неурядицами бабушка. Старая ливийка замкнулась в себе, как черепаха в панцире, и не выказывает никаких чувств. Она выполняет свои ежедневные обязанности и старается помочь дочке и внучке, которые, кажется, полностью сломлены. Но как же трудно ей приходится! Пожилая женщина не знает точной причины их грусти и апатии.

Марыся, обиженная на весь мир, становится еще более непослушной. Наверняка тоскует по сестре, которую каждый день донимала, таская за одежду и высмеивая прямые мышиные волосики. Смеялась над ее беспомощностью и выискивала малейшие огрехи. Тем не менее они часто усаживались вместе на ковре в гостиной, играли в разные игры, в куклы или рисовали. С Самирой Марыся не так близка, как тогда, в Триполи, когда еще была крошечным ребенком. Место подруги и советчицы в ее сердце полностью и нераздельно занимает Малика. Хадиджу девочка воспринимает как тетю, которая умеет хорошо готовить, гладить и шить. Бабушка не понимает, почему Марыся чувствует такую злость и ненависть ко всему миру. Может, это связано с исчезновением Дарьи из ее жизни?

Пожилая ливийка приходит к выводу, что, если эти чувства останутся, нужно будет прибегнуть к услугам детского психолога. Очень усложнилось дело с Маликой. Непонятно, из-за чего она переживает больше: из-за несчастного случая с одной сестрой или по поводу счастья другой, но наверняка не из-за исчезновения Дарьи, с которой даже встречалась нечасто. Никто не догадывается, что причина ее раздражения и недовольства кроется в окончательном уходе из ее жизни Анума. Еще перед отъездом Малика не сомневалась, что их разлука временна, ей даже не пришла в голову мысль, что мужчина уже никогда не поговорит с ней и они больше не увидятся. Вначале она звонила ему, наверное, раз сто, но он не отвечал, а когда женщины вернулись в Аккру из Триполи, номер оказался заблокированным. Она отправила ему на e-mail множество сообщений, полных возмущения и злости, но постепенно поняла, что этим ничего не добьется, и начала просить, молить хотя бы об одном словечке или кратковременном свидании. Она объясняла любимому, что тот может иметь до семи жен, если захочет, в его стране это никого не удивит, это не противозаконно. Писала, что может и не быть его законной женой, у нее не было мысли разбить его семью. Все зависит только от него, его любви и присутствия в ее жизни. Вспоминала чудесные минуты, которые они проводили на выездах, время, когда любили друг друга в маленьком отеле у океана. Писала о наиболее интимных моментах, которые собрала в один поцелуй или одно прикосновение. Она то атаковала, как фурия, то впадала в экстаз, потом в отчаяние. Ее жизнь полностью утратила блеск и смысл. Порой Малика просыпалась вся в слезах, иной раз засыпала заплаканная. Послала к черту работу, часто уходила раньше, говоря, что она едет в министерство, на почту или на дипломатический раут. У нее все валилось из рук. Все свободное время и вечера она проводила у себя в спальне, часто в обществе «Джонни Уокера»[33], которым систематически начала напиваться до беспамятства.

— Я больше не выдержу, она убьет себя, — шепчет мать, слыша стон, доносившийся из спальни Малики.

— Доченька любимая, Малика… — Старая ливийка входит в комнату на цыпочках и садится на край кровати. — Расскажи мне, что на самом деле тебя гнетет, поплачься.

— Я никому ни на что жаловаться не буду! — Женщина с размазанным макияжем и спутанными волосами садится на кровати. — Это мое дело.

— Так не пойдет. Ты здесь, с нами, у нас сердце болит, когда мы смотрим на твои страдания. Если тебе что-то не нравится в Гане, если ты больше не хочешь здесь жить, быть может, уедем, возвратимся в Триполи? Там уж наверняка все утихло, ты вернешься к своим обязанностям, сменишь обстановку и все забудешь. Что ты на это скажешь?

— Я никогда не сдаюсь, мама.

После этих холодных слов пожилая женщина выходит, а Малика идет в ванную и приводит себя в порядок.

— И меня не сломает какой-то отвратный негритянский черный хрен! — шепчет она со злостью своему отражению в зеркале.

С того дня Малика начала вести себя как обычно, стала чаще посещать спортивный зал и меньше пить. Она берет с собой Марысю на прогулки или в кофейню, а на выходные организовывает вылазки в парки и к океану. Однако огонь в ее глазах угас, резче стали морщинки вокруг губ и на лбу, уже не так часто слышен ее громкий хрипловатый смех.

— Я пришел попрощаться. — Квафи, как всегда вежливый и тихий, входит в бюро Малики.

— А куда ты уезжаешь? — спрашивает арабка, приподнимая голову от груды бумаг.

— Наконец-то я получил место с министерстве, — с гордостью сообщает ей Квафи. — Через два-три года наверняка выеду куда-нибудь работать. Может быть, в Ливию?

— Не советую. Хочешь, я дам тебе почитать кое-что из этих дел? — саркастически говорит Малика.

— Нет уж, это все в прошлом. Мир идет вперед и, как защитник прав человека, должен тебе сказать, что становится лучше.

— Ты молодой и такой наивный… — Женщина вздыхает, думая о грузе опыта, который она несет.

Квафи с грустью и чувством вины смотрит на потухшее лицо подруги. Он должен ей рассказать, иначе она будет мучиться и надеяться до конца жизни.

— Знаешь, Анум выехал в Вашингтон, — несмело начинает он, а Малика сжимает губы.

— Угу. — Она делает глубокий вдох, так как от одного звучания любимого имени хочется плакать. — Это прекрасно.

— Я должен был тебе это сказать. Он открылся мне перед вылетом, потому что хотел, чтобы я тебе это передал. Его жена до чертиков ревнива и не одобряет никаких связей на стороне. Знаешь, эта дамочка из местного высшего общества. Училась в Штатах, вот и насмотрелась на моногамию.

— Да-да… — Малика делает вид, что поддерживает разговор, но только и думает о том, чтобы ее приятель поскорее вышел из кабинета и она могла зареветь как белуга.

— Анум из порядочной, интеллигентной семьи, а это значит, что там никогда не пахло ни деньгами, ни связями. Единственное, что у него было, — это мозги. После возвращения из Америки девушка нахваталась каких-то националистических идей, и ей захотелось выйти замуж за обычного местного парня. Анум ей понравился, и она заставила своего папочку, который сидел в то время на высокой должности в правительстве, пригреть его и оказать ему поддержку. По сути, это она протащила Анума в дипломатию. Он никогда ее не любил, но женитьба на ней была его единственным шансом сделать карьеру. После того как у них родился первый ребенок, он смылся работать в Ливию, а потом, вернувшись, сделал второго, но уже никуда не мог выехать — женушка присмотрела для него прекрасное местечко в министерстве. Положение фантастическое, да и деньги приличные. Если бы он заикнулся о разводе, то, скорее всего, оказался бы на улице вообще без штанов. Она бы все у него отобрала, не колеблясь, а волчий билет закрыл бы для него даже неперспективные двери.

— Какой бедняжка! — иронично бросает Малика, чувствуя уже, что из глаз вот-вот потекут слезы.

— Ты должна знать, что у него не было выхода.

— Вот и поехал в Вашингтон… А в какой должности?

— Заместитель консула, — признается Квафи.

— Может, жизнь сейчас и нудная, зато спокойная, — утверждает Малика, сердце которой снова превращается в ледышку. Один-единственный человек в состоянии хоть чуть-чуть смягчить эту гордую женщину: Марыся изо всех сил старается отвлечь тетку игрой или разговорами.

Для Малики, работающей в посольстве, ежедневные дела становятся рутиной. Женщина опять возвращается к своей любимице. Она осыпает ее деньгами на бижутерию и тряпки, забрасывает подарками, все больше балуя племянницу. Возвращение Дарьи к матери не волнует Малику. Теперь она вообще не допускает мысли о возвращении Марыси к Дороте. Родитель тот, кто воспитывает и любит, а не тот, кто родил. Ей запали в сердце слова колдуна вуду, который посоветовал ей отдать чужих детей, но что этот старый дурак, в конце концов, знает? Просто случайно попал в точку. Малика снова стала посещать дипломатические ужины, коктейли и рауты. Жизнь возвращается в свою колею, состояние души обманутой любовницы тоже.

— Малика Салими, посольство Ливии, — представляется она высокому, немного сутулому послу Эритреи, который, наверное, по ошибке пригласил обычного атташе на народный праздник.

— Очень приятно, я слышал о вас много хорошего и часто видел на наших нудных дипломатических встречах, — отвечает мужчина красивым баритоном, слегка растягивая слова, и стискивает ей ладонь. — Поговорим после моей речи, — добавляет он и вздыхает: — Когда уже эта работа наконец завершится?

— Буду признательна. — Малика, приятно застигнутая врасплох, отходит, чтобы не мешать.

Посол, вместо того чтобы беседовать с высокопоставленными гостями, обмениваться мнениями о политических делах, экономических проблемах и событиях культурной жизни, включаясь в разговоры о женах, детях, памперсах, школе, концертах или путешествиях, сидит на деревянной лавочке в тени огромного фикуса и масляными глазами смотрит на Малику. Ей весьма льстит это неожиданное обожание. Посол Эритреи — исключительно красивый мужчина с типичными для его этнической группы чертами лица. У него высокий лоб и длинный узкий нос, кожа намного светлее типичной африканской, глаза черные, миндалевидные, губы узкие и красиво изогнутые. Малика каждый раз сравнивает его с Анумом и приходит к выводу, что ее бывший любовник с широким носом-картошкой, большими негритянскими губами и круглыми, как пуговицы, глазами был просто уродом.

— Вы долго уже здесь находитесь? — начинает вежливую беседу посол.

— Какое-то время, но пока еще не припекло так, чтобы захотелось вернуться. Вполне терпимо, бывает даже интересно. — Женщина для куража делает большой глоток виски с колой.

— Что ты пьешь с таким удовольствием? — переходит он на «ты».

— «Мазут», так в Ливии мы называем коктейль из «Джонни Уокера» с колой, лимоном и льдом. Может быть, из-за его цвета. А ты чем расслабляешься?

— Апельсиновым соком. Я мусульманин, — поясняет мужчина, не отрываясь глядя Малике в глаза.

— Ну что ж, я тоже, — разговор, который до сих пор не клеился, сейчас становится еще более натянутым.

— Я работал в Триполи, но не могу помянуть добрым словом то время. — Эритреец грустно смотрит перед собой.

— Ливия даже для ливийцев нелегка, не то, что для иностранцев. Выдерживают только самые крепкие или отчаянные, — с усмешкой произносит женщина, а, договорив, встает и направляется к выходу.

— Я нудный, правда? — Мужчина берет ее за руку и не позволяет отойти.

— Нет, просто я устала. Можешь представить: работа, дом, обязанности…

— Может, встретимся в какое-нибудь более удобное время и в более спокойном месте?

— Окей, не вопрос, — говорит Малика, хотя в душе просто воет от желания сказать «нет».

— Мириам, не будь свиньей, пойдем со мной, — молит тетка племянницу, так как отдает себе отчет, что сама не выдержит этого ужина. — Он такой неподвижный, вялый, совершенно безжизненный, ух!

— Так зачем ты с ним договариваешься? Я тебя не понимаю. — Девочка смотрит на мир трезво и честно. — Позвони и откажись. Скажи, что у тебя голова болит.

Она смеется, потому что часто слышала, как тетка увиливает таким образом от нежелательных свиданий.

— Не выйдет, Мириам, это же посол. — Малика садится, расчесывает взлохмаченные волосы. — Жаль мне его было, вот и согласилась. Такой красавец и такой соляной столб. Я с ним усну один на один. — И она смеется, представляя себе такую ситуацию.

— А что я буду с этого иметь? — торгуется девочка.

— Съешь отличный изысканный ужин, — дразнит ее тетка.

— Фу! Я хочу горбушку с «нутеллой»!

— Хорошо, я куплю тебе те туфли Massimo Dutti, которые ты присмотрела.

— Ну что ж, тогда собираемся и вперед. Надеюсь, там будет хорошо, нужно думать позитивно, jalla, jalla!

В отеле «Плаза» чрезвычайно изысканно. Малика надела маленькое шелковое платье, поверх набросила кроваво-красный кашемировый пиджак. Аксессуары к одежде у нее ослепительные. Одно колье с сапфирами и бриллиантами должно стоить пять ее зарплат. Давняя любимица правителя помнит те времена, когда в Ливии получала премии такого достоинства. Марыся выглядит как прелестная кукла: блестящие золотые локоны ниспадают на карминное бархатное платье, а длинные черные кружевные рукава посверкивают поддельной детской бижутерией. У девочки на ножках неудобные, но изумительно красивые черные лодочки от Massimo Dutti.

— Мои дамы, как вы поддерживаете такую прекрасную форму? — Посол начинает с комплиментов, не в состоянии оторвать глаз от Малики. — Это же невозможно, при всех этих ночных дипломатических посиделках.

— Тетя ежедневно упражняется, ходит на фитнес в лучший клуб в городе, в бассейн, а в выходные бегает по набережной, — отвечает Марыся.

Она чувствует себя обязанной из-за астрономически дорогих туфель.

— Достойно уважения и… удивления. — Мужчина согласно кивает. — Я когда-то любил бегать, и у меня это даже хорошо получалось: пробегал тысячу пятьсот метров. В студенческие времена входил в сборную, представлял страну.

— В самом деле? — Они смущены, так как их собеседник теперь имеет бо́льшие преимущества.

— Не хочется в это верить, да? Во мне было тогда каких-то пятьдесят килограммов.

— Всегда можно начать снова, — говорит Малика, разочарованная такой слабостью духа. — Пока жив, все возможно.

— Только нужно иметь мотивацию. Я мог бы с тобой побегать трусцой в какую-нибудь субботу или воскресенье, — обращается он к женщине, грустно глядя ей в глаза.

— Я думаю, что вначале ты должен немного потренироваться в зале под присмотром инструктора. — Малика старается отвязаться от нежелательного общества.

— Так я и сделаю, а когда уже буду в форме, то позвоню, хорошо? — Глаза Абдуллаха лучатся, как будто так просто сбросить пару десятков килограммов.

После этого свидания Малика не видит посла почти три месяца. Ни на народных праздниках, ни на дипломатических пикниках. Она удивляется, что он исчез на такое долгое время. С одной стороны, женщина заметила это с облегчением, ведь она избавилась от навязчивого ухажера, а с другой — немного огорчилась, ведь что ни говори, а быть любимой очень приятно. Даже без взаимности.

— Как пробежка? — Высокий африканец затронул Малику, бегущую, как обычно, по набережной, недалеко от ведомства Афья. — Хорошая погода, правда?

Он бежит в ее темпе.

— Если бы я искала компанию, то нашла бы ее в городе. Спасибо, все хорошо, и до свидания, — женщина резко отшивает навязчивого мужчину.

— А ты крепкий орешек. — Мужчина смеется и пробует схватить бегунью за руку, а та, недолго думая, с размаху пинает нахала в голень.

Только в эту минуту Малика узнает голос и смотрит на искривленное от боли лицо.

— Абдуллах, Wallahi! — выкрикивает она, хватаясь за голову. — Что ты вытворяешь?! Ведь я могла тебя еще больше искалечить!

— Кто же знал, что ты такой боец. — Эритреец улыбается сквозь слезы, встает и пробует идти, но не может.

— Ну ты и похудел, парень! Я тебя не узнала! Wow! — Малика удивляется результатам диеты.

— Я же тебе говорил, что нужна мотивация, и она нашлась.

— Правда? И что?

— Есть одна такая амазонка в размере S. — Красивые чувственные губы африканца изгибаются в ироничной улыбке.

— Давай помогу тебе. — Малика скрепя сердце перебрасывает себе через плечо руку травмированного посла. — Может, посидим в отеле на террасе? Ты немного придешь в себя…

— С удовольствием. Даже от одной мысли об этом я чувствую себя лучше.

Школьная экскурсия в форт Эльмина

— В конце концов, когда ты перестанешь расти, дамочка? Я не успеваю покупать для тебя новые шмотки и туфли! Ты меня по миру пустишь! — шутит Малика, стягивая на Марысе блузку, подчеркивающую ее формы. — Простудишься, маленькая кокетка!

— Но, тетя, так модно. — Девочка, сверкнув пятками, выбегает из комнаты. В автомобиле, припарковавшемся у дома, ее уже ждут подружки из класса.

— Когда она успела так вырасти? — спрашивает, улыбаясь, бабушка. Она вздыхает и снова погружается в чтение английской книжки. — Как время быстро летит, не успеваешь оглянуться!

Из гадкого утенка Марыся как-то незаметно превратилась в сияющего красотой подростка. За последние три года вытянулась, наверное, сантиметров на двадцать, и уже давно перегнала Малику. Ей еще не нужно беспокоиться о форме, как тетке. Во-первых, молодость сжигает все калории, а во-вторых, от матери ей досталась прекрасная фигура. Марыся уже не ленится и активно участвует во всех спортивных мероприятиях в школе и вне ее. Кроме того, она ходит на курсы языков, французского и арабского, так как не хочет забыть родной язык, записана в пару научных кружков и участвует во всевозможных конкурсах и олимпиадах. После расставания с первой и единственной подругой Жоржеттой девочка полностью погрузилась в учебу. И уже видны результаты. Она лучшая в школе и всех оставила позади. Директор вместе с американским руководством выбил для нее стипендию награду, и Малике можно не беспокоиться об оплате. В будущем — учеба в США, в этом никто даже не сомневается.

— Тетя, позвони этому глупому воспитателю и расскажи ему, что я уже за шаг до high school и настолько ответственная, что могу поехать на эту экскурсию. Он что, смеется? — Разозлившись, Марыся обращается к Малике, как делает это всегда, чтобы что-то уладить.

— А почему ты не можешь? Кто тебе такое сказал?

— Выезд только для лицея, но ведь я не из начальной школы, мне не нужно трусы подтягивать! Что такого в этой Эльмине, чтобы привести меня в шок?! Каждая компьютерная игра полна убийств, крови и выпущенных внутренностей, но поскольку на этом делают деньги, то все окей. Может, скоро и в музеи будут впускать только после восемнадцати?

— Ты едешь, готовься к взрослому уикенду, — сообщила тетка, вернувшись с работы, и Марыся бросается к ней с визгом и виснет на шее. Малика продолжает: — Эта экскурсия только для взрослой молодежи, вы остаетесь на ночь в кемпинге у пляжа, и учителя боятся, что не справятся. Я их прекрасно понимаю, ведь с подростками можно с ума сойти. Неизвестно, что в этом возрасте взбредет в голову, а потом отвечай за вас…

— Тетечка, любимая, спасибо! — Девочка, весело пританцовывая, увлекает за собой бабушку. — Будет супер! Костер, гриль, песни, барабаны, танцы! Помнишь того вуду с Вольты? Там эти тамтамы звучали! — Марыся начинает отбивать такт руками по столу.

— Успокойся, не вспоминай об этой глупой поездке, да еще при ней, — пытается утихомирить ее Малика, показывая подбородком на мать. — Иди, помогу тебе упаковаться.

Она подталкивает развеселившуюся племянницу в ее комнату.

— Послушай-ка, дамочка, никакого алкоголя в рот не брать! Помнишь, что Анум рассказывал о здешнем пиве? Глотнешь один раз — и слепота на всю жизнь. Или сожженная требуха.

— Я ничего об этом не знаю! Что они туда доливают? — с ужасом спрашивает неопытная девочка.

— Добавляют в него метиловый спирт или жидкость из аккумуляторов. Иногда используют и другие смеси. Прошу тебя, не бери в рот сигареты или, тем более, какую-нибудь травку. Ни в коем случае! Ни под каким предлогом, даже если только попробовать. Не в этот раз, да и вообще не стоит.

— Хорошо, тетя, хорошо. — Марыся крепко обнимает Малику. — Не нервничай, ничего не случится. Это всего-навсего двухдневная экскурсия.

Автомобиль в форт Эльмина тащится немилосердно медленно. Марыся скучает всю дорогу, так как знает лицей в целом, но близко — никого, только чуть лучше — двух девочек и Мохаммеда, сына Абдуллаха. Но юноша все время смотрит на нее исподлобья, словно у него были к ней какие-то претензии. Девочка начинает сомневаться, стоило ли вообще мечтать об этой экскурсии. Почему она так настаивала? Прикинув так и этак, Марыся приходит к простому выводу: если бы ей не отказали, то у нее наверняка пропало бы желание ехать. Просто она хотела настоять на своем, и в этом, как теперь выяснилось, не было ничего умного. Как только они приедут в форт, она позвонит Малике, и та, возможно, вызволит ее. Правда, Марыся не уверена в этом, ведь тетка никогда не отменяет принятого решения, и, скорее всего, ей придется справляться с этим самой.

— Выходим! — Автобус останавливается на большой стоянке, учителя и воспитатели начинают подгонять учеников к выходу. — Вначале разместимся, а позже быстро идем все осматривать. Потом — свободное время. В шесть вечера все должны быть в кемпинге, там, где стоит гриль: будем все вместе готовить еду и веселиться до десяти. Отбой в одиннадцать. Понятно? — Директор громким голосом сообщает режим дня.

— Наверняка будет скучно, — слышит Марыся за спиной чей-то комментарий и радуется, что кто-то думает так же, как и она.

Улыбаясь, девушка оборачивается и видит нахмуренного, как всегда, Мохаммеда.

— После осмотра выскочим за припасами, — слышит она его шепот. — Кофи оттуда, а значит, будет доставка и хороший товар.

— Кто с нами? — спрашивает его один из ближайших приятелей.

— Возьму пару девчонок, будет веселей. Мириам, хочешь с нами поехать? — обращается к ливийке организатор побега.

Все таращат глаза, а больше всех Марыся: всем известно, что у парня на нее «аллергия».

— Я? Да… конечно, — отвечает она на выдохе, радуясь предложению красивого парня постарше и думая, что так наладит отношения с ним. Тетка Малика была бы довольна, если б это случилось.

В музее рабства в Эльмине нет ничего особенного. Основатели, наверное, полагались на фантазию посетителей. Пару старых гравюр, несколько документов на пожелтевших листках. Снаружи здание выглядит намного приличнее, особенно когда на него смотришь со стороны побережья. Однако Марыся чувствует дрожь в спине, ведь она читала достаточно много об одном из наиболее позорных периодов человеческой истории. Никто точно не знает, сколько черных невольников вывезли из Африки на американские плантации, но цифра колеблется между пятьюдесятью и шестьюдесятью миллионами[34].

Более трех веков Эльмина была главным центром переброски. Ученые утверждают, что этот ужасный промысел обескровил Африку, лишив ее наиболее ценных жителей, и разрушил всю хозяйственную и общественную жизнь. Рабство было краеугольным камнем развития этой части мира, камнем, углы которого до сих пор ощущаются. Наихудшим Марыся считала то, что в подземельях форта держали чернокожих, как скот. Некоторые из них болели, другие умирали, а в то же самое время наверху белые колонисты участвовали в религиозных мессах или радовались жизни.

— Едешь? — Мохаммед хватает ее за руку, вырывая из размышлений. — Мы уже свободны и должны торопиться: дорога туда неблизкая.

— А, собственно, за какими припасами мы туда валим в такой спешке? За дровами?

— Ну ты и ребенок! — Все заливаются смехом и вскакивают в подогнанный пикап.

В группе — руководитель и хозяин автомобиля Кофи, Мохаммед, еще один неизвестный Марысе лицеист и две девушки-ганки, которые в школе на самом лучшем счету.

Через полчаса тряски по типичной африканской дороге, в выбоинах и ямах, участники побега сворачивают с нее и гонят как бешеные через густой кустарник. В конце концов подъезжают к странному месту, достаточно темному, окруженному высокими деревьями и задымленному газами от аппаратуры, стоящей посреди площадки под крышей из волнистой жести. Марыся догадывается, что приехали за пивом: пары алкоголя носятся в воздухе, а мужчины, которые с ними здороваются, выглядят очень нетрезвыми. Сделка происходит быстро: парни дают стопку долларов в мелких купюрах, взамен получают ящик домашнего напитка и бумажный мешок с каким-то сорняком. Шепотом разговаривают с производителями и достаточно громко хохочут, а в конце сделки с удовольствием похлопывают друг друга по спине.

— Сделаем ей номер, нет? — долетают до Марыси слова.

Девушка впервые видит Мохаммеда улыбающимся и приходит к выводу, что он удивительно красивый. Ганки тем временем слоняются вокруг, страстно дымя сигаретами.

— Мириам, подойди на минуту, — просит подругу высокий эритреец. — Тут продают какие-то интересные маски и амулеты.

Девочка неуверенно отклеивается от машины, к которой почти приросла от страха. Когда она подходит к смердящим туземцам-бухарикам, то слышит за собой смех и вой мотора. Оглядывается и шалеет: все приятели запрыгнули в машину и отъехали, вздымая за собой облако пыли, оставив ее одну в густом кустарнике с незнакомыми и грозными типами.

— Подождите! — Она бросилась за ними бегом, но в ту же минуту два противных грязных типа преградили ей дорогу.

— Если любит, то вернется, — смеются они, показывая десны и отвратительные желтые кариесные зубы. — А мы тем временем немного развлечемся, верно, малявка?

Они подходят к девочке еще ближе, бросая на нее косые непристойные взгляды.

— Отвали, негритянский ублюдок, иначе будешь иметь дело с моей семьей! — пытается запугать их Марыся, но до пьяных и обкуренных парней смысл ее слов не доходит. Урвали молоденький лакомый кусок на подносе и намерены воспользоваться шансом. Самый смелый из них начинает тянуть ее за руку к одной из глиняных лачуг. Марыся изо всех сил упирается ногами, потом падает на землю, воя от ужаса. Мужчина хватает ее поперек и бросает в лачугу на середину глиняного пола. Другие спешат за ними.

— Старик, это дамочка из хорошего дома, отпустить бы, — шепчет один из них, самый рассудительный. — У нас могут быть большие неприятности.

— Что, испугался? Это просто хорошо одетая девка, и все. Еще никто в жизни не наказал меня за траханье! — Главарь живодеров похотливо смеется.

Мужчины набиваются в темную душную лачугу и, взяв девочку в кольцо, начинают толкать ее из рук в руки, дотрагиваются до ее голого живота, гладят руками по голым длинным ногам. Зря она надела джинсовые шорты — они еще сильнее распяляют омерзительных пьяных парней. Наконец главарь хватает за рубашку на плечах, и та рвется, открывая груди девушки. Мужчины начинают неприлично выть и уже не властны над звериными инстинктами. Главарь отстраняет остальных, с трудом стягивает с ошеломленной и отчаявшейся девочки шорты, затем трусики и поворачивает ее спиной к себе. Марыся чувствует страшную пронизывающую боль в паху, а позже — шум в ушах. Когда мужчина наконец отпускает ее, девушка падает на грязный глиняный пол. После него развлекаются другие, но юная ливийка ничего уже не чувствует. Когда к ней возвращается сознание, она только плачет, стонет и воет.

— Кто, черт вас всех побери, будет следить за аппаратурой?! — словно сквозь туман слышит она ворчливый женский голос. — Что это все значит?! Сейчас все взорвется!

— Мать приехала! — Парни в панике выбегают из лачуги, оставляя свою жертву на утоптанной земле.

— Что вы тут делали? — Старая африканка заглядывает внутрь и останавливается как вкопанная. — Ах вы ублюдки!

Она выбегает, хватает первую попавшуюся под руку палку и бросает ее в испуганных парней.

— Она же белая! Хотите сесть на всю жизнь?! За что боги меня покарали такими подлыми и глупыми сыновьями? — начинает она голосить.

Марыся, слыша доносящийся снаружи скандал, надеется на спасение. Она со стоном поднимается на дрожащие ноги.

— Милая, я сейчас тебе помогу. — Женщина подбегает к девушке, собирает разбросанные вещи и провожает ее к ближайшему источнику. — Они не знали, что творят. Всегда пьяные и обкуренные. Умойся, а я принесу тебе снадобье из травы для таких случаев.

Она с ужасом смотрит на кровь, стекающую по ногам девочки.

Когда Марыся потихонечку приводит себя в порядок и, совершенно обессиленная, сидит на деревянном стульчике, пьет чай, во двор заезжает знакомый ей пикап. За рулем сидит Мохаммед, он, как всегда, стиснул челюсти, глаза его бегают. Парень машет ей рукой, чтобы подошла.

— Барчук! — Старая женщина с гневом смотрит на него. — Свои счеты своди у себя, сопляк!

Она грозит ему кулаком. Испачканная девушка неподвижно сидит на сиденье рядом с водителем. Смотрит тупо во мрак.

— Как ты теперь себя чувствуешь? — шипит африканец. — Хорошо тебе? Теперь ты, по крайней мере, знаешь, что пережила моя мать, когда ей это сделали.

— О чем ты говоришь? — шепчет Марыся дрожащим голосом. — Кто и что сделал? Я, моя тетка Малика или бабушка?

— Не парь мне мозги, подстилка! Вы, ливийцы! Паршивые арабские собаки!

Никто — ни в Эльмине, ни дома — не замечает, что произошло с Марысей. Только настороженная бабушка спрашивает ее, хорошо ли она провела время, уж очень она не похожа на себя. Девушка замыкается в себе, уединяется в комнате и выходит только в школу. Отказывается от всех дополнительных занятий, так любимых ею раньше. Не хочет никого видеть, а в особенности Мохаммеда. Когда тетка Малика предлагает выехать за город вместе с Абдулахом и его сыном, девочке становится плохо.

— Это период полового созревания, гормоны бушуют, — поясняет бабушка. — Вы развлекайтесь, а я посижу с ней дома. Чувствую, что та поездка в форт Эльмина была неудачной. С того времени Марыся очень изменилась.

— Я уже звонила директору и спрашивала, ничего ли не случилось, но он ответил, что все было прекрасно, Он даже не рассчитывал, что сложится такая хорошая атмосфера и учащиеся будут настолько дисциплинированными.

— Значит, как видишь, не из-за чего волноваться. У тебя тоже часто менялось настроение, даже обмороки были. Все будет хорошо.

Через три месяца, когда Марыся физически почувствовала себя лучше, она начинает беспокоиться из-за отсутствия месячных. После изнасилования их ни разу не было. Подождав еще пару дней, она окончательно понимает, что это может означать. В животе словно переливаются какие-то пузырьки, а утром тошнит. Поразмыслив, Марыся решает: или Малика вытянет ее из этого, или она совершит самоубийство. Но как об этом рассказать? Ведь тетка может не поверить: она наконец нашла свое счастье и хочет связать дальнейшую жизнь с Абдулахом, отцом Мохаммеда.

— Тетя, у меня проблема. — Вечером Марыся залазит в теплую постель Малики и обнимает свою названую мать худенькими руками.

— Я вижу, любимая, и жду, когда ты сама мне об этом расскажешь, — мягко говорит Малика.

— Могу только сказать, о чем идет речь в целом, и о последствиях, но не дави, чтобы я вдавалась в подробности, объясняя, как до этого дошло.

— Все в порядке, — смеется Малика, еще не подозревая о серьезности ситуации. — Давай, не тяни!

— Я беременна! — шепчет девочка, и тетка мгновенно напрягается.

— Ты спала с кем-нибудь по своему желанию? — спрашивает Малика тихо.

— Нет.

— Надеюсь, что вы, господин доктор, еще работаете в этой глухомани, — говорит Малика, обращаясь к единственному врачу, которому может доверять, — поляку из Нсякра, спасшему жизнь Жоржетте.

— Здравствуйте, Малика, мне очень приятно, что вы позвонили. Надеюсь, что на этот раз не по такому паскудному делу.

— Такому же, только подлее и грязнее. — Женщина тяжело вздыхает. — Мою племянницу изнасиловали, и она беременна, — с горечью сообщает она.

В трубке воцаряется мертвая тишина. Слышны только шум подключения и быстрое дыхание взволнованной женщины.

— Приезжайте на выходные, у меня есть хороший гинеколог-женщина. Девушка несовершеннолетняя, насколько я понимаю?

— Да.

— Вы заявили о преступлении?

— Нет. Я только сейчас об этом узнала.

— Сколько месяцев?

— Третий, — отвечает Марыся.

— Сделаем все, что в наших силах. — Мужчина кладет трубку, а Малика садится рядом со своей любимой маленькой доченькой, обиженной отморозками, и осторожно берет ее за руку.

— Не стоило выбрасывать те амулеты вуду, — шепчет она, глядя с грустью на девочку.

Через пару дней тетка с племянницей тайком от всех приезжают в африканскую деревню. После обследования молодая женщина-врач соглашается прервать девушке беременность. Взамен получает из рук Малики значительную сумму денег.

— Остальные будут после восстановления девственной плевы, — грустно говорит арабка. — Мы, мусульманки, не допустим, чтобы жизнь моей любимой девочки была испорчена и на ее чести осталось пятно. Шрамы зарубцуются, а об остальном она со временем забудет.

Смерть Малики

— A turiddin an tatazowdżini?[35] — спрашивает Абдулах, традиционно припадая на одно колено.

— Naam[36], — отвечает ему Малика, не колеблясь ни секунды, и переходит на классический арабский язык.

Потом падает своему избраннику в объятия и замирает, не в состоянии от него оторваться. Женщина счастлива. Радуется, что наконец кто-то о ней позаботится и снимет с ее плеч груз обязанностей, которые она несет всю свою взрослую жизнь. Она уже не должна будет беспокоиться о содержании семьи, о работе и, что важнее всего, уедет далеко отсюда, на край света, где Дорота никогда не найдет Марысю, которая уже навсегда останется при ней. Абдулах — идеальный, чудесный мужчина, о котором могут мечтать все женщины. Он чуткий, терпеливый, изящный и к тому же любит ее. Даже в постели, любя ее, он относится к ней как к королеве или фарфоровой статуэтке, с которой нужно обращаться очень осторожно.

— Увидишь, все будет хорошо, я в состоянии примирить и соединить наши судьбы, — убеждает ее мужчина.

— Ты же знаешь, как это будет нелегко. — Малика, прижавшись к любимому, смотрит на жизнь достаточно трезво.

— Вместе все кажется простым… — Абдулах чувственно целует свою избранницу.

— Пока я работаю в дипломатическом корпусе моей страны, не стоит даже мечтать. Нас тотчас же обвинят в шпионаже или как минимум в обычной измене, — говорит женщина.

— Слишком давно я сижу на этом месте, чтобы не знать об этом, любимая. Но ведь ты уже через полгода все закончишь…

— Ах ты ловкач! все продумал и спланировал! — выкрикивает Малика, шутливо ударяя его кулачком по плечу. — Как это хорошо, что я уже не должна обо всем беспокоиться сама.

— О том и речь, моя госпожа! Можешь на меня положиться во всем. Я никому не дам тебя обидеть.

— Ты отдаешь себе отчет, что, взяв меня в жены, берешь также мать и племянницу, которая для меня как дочь? Я так сильно ее люблю.

— Как же я могу вас разделить?! — восклицает Абдулах, замерев на софе. — Я никогда бы этого не сделал!

— Но как это примет Мохаммед? Он ни от меня, ни от моей семьи не в восторге. К тому же с некоторого времени Мириам бежит от него как от огня. Значит, боится его. Не знаю, правда, почему.

— Как это? Не могу понять. — Абдулах разводит руками и, как отец, становится на защиту сына: — Он добрый парень, только немного потерянный после смерти матери.

— Мы, собственно, никогда об этом не говорили. — Малика внимательно смотрит своему избраннику в глаза.

— Как и о твоем сыне Муаиде.

— Есть вещи, о которых лучше промолчать. — Женщина, однако, хочет оставить свою тайну при себе. — Может, не стоит ворошить те дела, которые относятся к давнему прошлому?

— Ты так думаешь? Наверное, ты права. Зачем бередить старые раны? На наши отношения это не оказывает никакого влияния.

Такого роскошного и изысканного банкета Аккра, наверное, еще не видела. Все тонет в великолепии и богатстве, как в сказках «Тысяча и одна ночь». Ни один дипломатический ужин или прием не были доведены до совершенства такой степени. Абдулаху, по уши влюбленному в Малику, очень хотелось, чтобы все было организовано по высшему разряду. Ни невеста, ни ее семья в лице бабушки и Марыси не были вовлечены в приготовления.

— Вы, дорогие дамы, отправляйтесь к парикмахеру, косметологу, на массаж, а всем остальным займусь я, — заявил Абдулах, когда ему предложили помощь. — Я хочу сделать вам сюрприз.

Резиденция сияет тысячами цветных арабских фонариков. Даже фонтан напротив парадного входа подсвечен меняющими цвет лучами. Дорожки выстланы мягкими красными ковриками, чтобы ни одна из дам не потеряла и не сломала каблук между камнями, а столики у самого бассейна стоят на искусственной траве. Еду и обслуживание обеспечивает отель «Плаза», лучший в Аккре. Абдулах знает, как Малика ценит изысканность и сколько раз затягивала туда Марысю хотя бы только на кофе с пирожным. Жених специально закупил нежную ткань пастельных тонов и поручил сшить полотенца и салфетки. Он хотел, чтобы все было в тон и пахло новизной. Сервировка тоже необычная: служебные сервизы посла из наилучшего фарфора, украшенные гербом Эритреи — золотым одногорбым верблюдом в обрамлении ветвей олив, и плаке[37] с выгравированными на ручке гербом. Еда ждет гостей не в привычных для всех ресторанов подогревателях наподобие больших мешков, а в отдельных блестящих стальных емкостях или в тарелках от сервиза.

Гости начинают собираться с курантами, отбивающими время. Все интересуются как женихом и невестой, так и приемом, о котором в Аккре говорят уже две недели. Среди приглашенных — известные личности из ганского правительства, работники здешнего МИДа, пара богатых алмазных царьков, множество представителей дипломатического корпуса и несколько «обычных» людей, знакомых Малики и Абдулаха. Марысю и бабушку пригласили на почетное место, сразу же за молодоженами. Мохаммеда не могли найти с самого утра, но из-за множества дел все о нем забыли. Счастливый Абдулах объявил о помолвке и надел на безымянный палец перстень с большим бриллиантом.

— Будьте счастливы! — Сын посла вдруг появляется из окружающих бассейн бугенвиллий и цветущих опунций. — Такая хорошая пара, поздравляю! — говорит он еще громче, так как его первые слова тонут среди рукоплесканий и смеха.

— Сынок, где ты пропадал? — Абдулах с распростертыми объятиями поворачивается в сторону молодого человека, но в этот момент останавливается в полушаге, заметив небольшой револьвер в опущенной руке Мохаммеда. Никто, кроме него, этого не видит.

— Какой диалог между народами, как любите друг друга! Браво! — Парень дрожит всем телом. — Как же ты забывчив, отец! — истерично кричит он, и у всех гостей перехватывает дыхание.

— Нельзя все время бередить старые раны! — отвечает на упреки сына Абдулах. — И нет всеобщей ответственности!

— В чем, черт возьми, дело? — Малика недовольно морщит лоб, она возмущена тем, что этот паршивец портит самый важный день в ее жизни.

— Помнишь, дамочка, как мой дядя подал петицию в твой отдел? Ты тогда только приехала сюда. Он рассказывал мне об этой встрече.

— О чем ты говоришь?! Разве сейчас время и место?

— Самое то! — прерывает ее Мохаммед. — Ты избавилась и от подателя, и от его беды.

— Абдулах, сделай с ним что-нибудь! — Малика просто бледнеет от бешенства. — Знаешь ли ты, молодой человек, что я получала их мешками?!

— А какие-нибудь читала или сразу все выбрасывала в корзину?

— Сынок, поговорим об этом позже. — Абдулах все же решается сделать шаг в направлении своего единственного сына.

В этот момент раздается глухой выстрел, и теперь уже все видят револьвер под длинным рукавом рубашки. Кое-где слышен женский визг, громкие голоса мужчин, гости начинают пятиться. Шокированный жених держится за руку и с удивлением смотрит на юношу.

— Абдулах, что происходит? — Малика отодвигает пальцы любимого и видит, как кровь понемногу вытекает из раны. — Ах ты гад! Что ты затеял?!

Женщина без раздумий бросается к Мохаммеду.

Раздается второй выстрел. На этот раз уже более прицельный. Малика сгибается, держась за левую сторону груди. Все в панике бегут к выходу, переворачивая при этом стулья и стойки с едой, разбивая фарфор и растаптывая его.

«Террористы! Террористы!» — раздаются голоса. К бассейну устремляется увешанная автоматами Калашникова охрана и озадаченно останавливается, видя, что случилось непоправимое.

— Абдулах, о чем это он? — спрашивает Малика, пытаясь узнать, из-за чего умирает. Силы оставляют ее, и каждое слово дается ей с трудом.

— Видимо, человеку все-таки нужно порой погружаться в прошлое, — грустно отвечает мужчина. — Моя жена умерла не от рака или птичьего гриппа. Когда мы были в Ливии, она решила сама вмешаться в дела моей сестры, с которой ее связывала многолетняя дружба. В Триполи сестра вышла в ближайший магазинчик, не взяв с собой документов… такая рассеянная девушка. А это было время расистских акций и чисток, чернокожих брали просто с улицы… обычная облава. И она оказалась в лагере для нелегальных иммигрантов. Моя супруга Фатьма, мать Мохаммеда, добралась до этого лагеря, и ее при попытке помочь невестке вывезли в Сурман и бросили в общую камеру. Дипломатический паспорт оказался в мусорной корзине. К сожалению, подобное случается. Я нашел ее и свою сестру через две недели, две долгие недели. Сестра была в страшном состоянии, а жена ни с кем не разговаривала. Когда мы вернулись в резиденцию в Триполи, она закрылась у себя в комнате. На второй день ее нашел Мохаммед, которому тогда было десять. Он снял мать, висящую на шелковом шнуре от шторы.

— Wallahi, — шепчет Малика.

— Тетя, любимая моя, не оставляй меня, не уходи, — причитает Марыся, склонившись над умирающей.

Бабушка стоит как статуя, не в состоянии двинуться с места.

— Мириам, моя самая дорогая… моя доченька… — кровь тонкой струйкой течет у Малики из уголка рта, — я должна была тебе рассказать, но не подворачивался подходящий случай… Твоя мама… сестра… — Она делает последний вдох, и ее тело обмякает на руках Марыси.