Арбитр (СИ)

Глава 13

Женщины переглянулись, и как-то бессознательно расступились, открывая мне шатенку в рваной футболке. Причёска каре. Затравленный взгляд. Она смотрела на меня, вжимая голову в плечи.

Что-то оборвалось во мне, и дрогнувшей рукой я стащил с головы шлем. Он зазвенел по земле, наполняя пространство противным резким грохотом.

В её глазах зародилось смутное узнавание. Она вскинула перед собой узкую ладонь, словно пытаясь закрыться от морока. Но я уже приблизился к ней в один стремительный шаг.

Подхватил, прижал к себе и вместе с влагой на щеках ощутил, как тиски, до этого момента сжимавшие сердце, начинают исчезать.

— Ты пришёл…

Аэродром мы с Лесей покинули, только когда стало понятно, что по моему звонку приехали журналисты, а не бандиты. Стоило мне сообщить о новом инциденте, как меня начали забрасывать вопросами. «Кто я? Какую цель преследую? Отношусь ли к какой-либо организации?» Однако я вновь повторил адрес и «здесь освобождённые рабыни», после чего сломал симку. Предпоследнюю. Надо бы ещё докупить.

В моём Кармане нашлось немного одежды, которая была сильно велика для сестры, но всё же позволила снять с себя грязные тряпки. Обратно мы ехали так же на электричке, правда до станции мне пришлось нести Леську на руках. Обессилела бедная.

Под мерный стук колёс она положила голову мне на плечо и через некоторое время начала беззвучно плакать, сотрясаясь в спазмах.

Сестра вцепилась в мою руку. Сжала её так крепко, словно это была последняя вещь, держащая её на плаву. Отпустит и сразу уйдёт на дно.

Мне было безумно тяжело видеть её такой… Сломленной. Ментально искалеченной. Шрамы, которые оставили эти нелюди никогда полностью не заживут. Будут болеть и напоминать о себе. И я ничего не… Хотя нет. Мог.

Вести Лесю в таком состоянии в съёмную комнату было невозможно. Маргарита Викторовна при всём моём хорошем к ней отношении могла быть слишком назойливой. Пойдут вопросы и попытки исподволь выяснить, кого я привёл. А моей сестре сейчас требовался покой.

Поэтому с помощью телефона я нашёл гостиницу, из тех, что гораздо ближе к хостелу. Там не будут задавать вопросы и просить паспорта.

За стойкой сидел мужик с сальным взглядом, который удивился моему запросу на номер с двумя кроватями. Пытался намёками узнать не нужны ли мне презервативы, водка и кое-что для мужского здоровья. Однако, увидев, как заиграли желваки на моём лице, резко потерял интерес к беседе и уткнулся в планшет.

Уже в номере мы смогли немного выдохнуть. Леся почти час просидела в душе, явно пытаясь смыть грязь, которая засела гораздо глубже кожи.

— Ты изменился… — негромко произнесла она, бросая на меня отрывистые взгляды. — Куда делся мой долговязый и нескладный брат? Куда он делся? — её голос дёрнулся. — Куда ты пропал? Почему бросил нас? Почему бросил меня?!

В её взгляде сидело столько горечи и боли, что смотреть ей в глаза было настолько же невозможно, как в открытую взирать на Солнце.

Я заговорил и больше часа рассказывал ей про Ниаттис. Про свою жизнь. Про Седонию и друзей, которых я потерял. Про магию и войну, победы и поражения, отступления и засады, разрушенные города и страшные жертвы среди мирного населения.

Мне давно хотелось с кем-то поделиться этим, а в её лице я обрёл внимательного слушателя. Поначалу она, конечно, не поверила мне. Но чем дольше я говорил, тем сильнее менялось её лицо. Возникший в руке Лазарь, материализовавшийся Бастион — всё это окончательно убедило её в правдивости моих слов.

А потом говорила она. Долго. Нескладно. С трудом подбирая слова, чтобы описать перенесённые ужасы. Говорила о страхе и безнадёге. О жестокости и равнодушии. Об ощущении тотального и беспросветного мрака, который поглотил её, надолго высушив эмоции.

Много раз Леся срывалась в слёзы, начинала задыхаться, обхватывала себя руками, и мне приходилось прижимать её к себе.

Слушать её рассказ было одной из самых тяжёлых вещей, которых мне пришлось перенести в своей жизни. Потому что она была моей сестрой. Последним близким человеком, оставшимся у меня в этом мире. И я подвёл её. Не защитил. Не был рядом, когда она нуждалась во мне.

Говоря о своём прошлом, Леся бросала взгляды на окно и на то, что лежало за его пределами. И это мне не понравилось ещё больше. Потому что так дайвер с разряженным баллоном смотрит на далёкую поверхность, зная, что за ней лежит спасение.

В самую тяжёлую минуту не у каждого из нас могут найтись силы, чтобы жить дальше. А я не хотел, чтобы люди Ахмеда достали её, отняли её жизнь, даже из своего наверняка проклятого посмертия.

— Я хочу забыть. Забыть… — охрипшим голосом прошептала Леська. — Не видеть их лица. Не слышать криков других девчонок.

— Я могу помочь, если ты позволишь, — ответил я.

— Как? — встрепенулась она.

Я зажёг на руке мягкий огонёк Вспышки.

— Есть заклинание, которое Арбитры используют, чтобы помочь жертвам ужасного насилия. Тем, чья психика иначе не сможет восстановиться. Оно накроет твои воспоминания, — я сбился, пытаясь подобрать слова, — завесой. Ты не забудешь всё пережитое окончательно, но сотрутся детали. События будут казаться настолько далёкими, словно прошли десятки лет. Тогда…

— ДА! — резко вскрикнула она, даже не дослушав. — Пожалуйста!

Прикосновение забвения было опасным заклинанием, потому что человеческий разум — штука тонкая. Хрупкая. Однако я видел, что ей действительно нужно избавление от страшных картин прошлого. Иначе я потеряю её вновь. Через день или через неделю, но слишком велик шанс, что она не сможет вынести это неподъёмное давление.

Прижав ладони к её вискам, я завёл мерный речитатив заклинания, ощущая, как проносятся в её голове цепочки пережитых событий. Одно тянуло за собой другое, приводя к картинам, от которых хотелось закрыться щитом.

Это была вторая причина, почему Арбитры не спешат использовать это заклинание. Чтобы избавить жертву от груза перенесённых кошмаров, вначале следует найти их всех, очертить границы и пропустить их через себя.

Я дёргал головой, сцепив зубы до хруста, а перед глазами вставали даже не злые, а безразличные… безучастные лица. Их не трогало ни то, что они видели, ни то, что они совершали. То, что делает нас людьми — эмпатия, способность примерить на себя чужую боль и чужие эмоции — сломалось в них. Исчезло навсегда.

Я ощутил кровь на языке. Мотнул головой. Усилил поток маны.

Леся вдохнула, глубоко и сонно, после чего опрокинулась на спину — на кровать. Я же отшатнулся, падая на заляпанный ковролин, упёрся одной рукой в пол и провёл ладонью по лицу, пытаясь соскрести всю эту ментальную грязь.

В груди зарождалась холодная, сфокусированная ярость. За то, что они сделали с моей сестрой, я уничтожу всё, к чему приложил руку Ахмед. Всё, что ему дорого. Всё, что для него имеет смысл. Когда я закончу, от него не останется ни доброго имени, ни памяти.

Лишь обугленные руины.

Медленно выдохнув, я поднялся и устроил сестру поудобнее. Накрыл одеялом и приглушил свет. Сам же пошёл в душ, стремясь убрать все следы сегодняшней ночи.

Кипящая вода стекала по раскрасневшейся коже тёмными ручейками. Грязь наносная уходила. Грязь, въевшуюся в душу, одноразовая мочалка не брала.

Одевшись в чистое, я лёг на соседнюю кровать, с тревогой смотря на сестру. Давно у меня так не болела душа за другого человека. Надеюсь, теперь она сможет жить дальше.

Спалось мне плохо, беспокойно, однако в какой-то момент я ощутил, как со спины меня обняли хрупкие руки. На границе яви и сна вначале принял их за прикосновение Седонии, но очень быстро осознал, что это Леся. Прижалась ко мне, спасаясь сама или спасая меня от кошмаров.

Больше в ту ночь тьма меня не тревожила.

Воспоминания лейтенантов Ахмеда помимо всевозможной мерзости содержали немало полезного. Среди прочего, имена и контакты нескольких людей, которые могли помочь решить проблему с документами. Скрупулёзную проверку такой паспорт не пройдёт, зато беглый осмотр — легко.

Позавтракав, вместе с сестрой мы отправились по нужному адресу. В теории она могла бы восстановить свой паспорт — его отобрали люди Гюрзы, но на это требовалось время. К тому же я не знал, не засветится ли она при попытке это сделать. Визитка Полковника Игнатьева не шла у меня из головы.

Магазин «Всё для живописи» встретил нас видами порядком захламлённого тесного помещения. Мольберты, краски, картины по номерам, кисточки — всё это было свалено на полу, за прилавком, на витрине и на стеллажах.

Из подсобки на звук зазвеневшего колокольчика, потягиваясь, вышел жилистый мужчина с редеющими волосами и бегающими глазками. Чем-то он напоминал крысу, а не человека. Отрывистые движения. Сгорбленная поза. Дёргающийся нос.

— Пикассо? — негромко спросил я. — Мы от Горелого.

В чужой памяти проглядывали обрывки давней истории. Этот мышастый товарищ отсидел по статье за мошенничество при попытке продать искусственно состаренную репродукцию картины знаменитого испанца, как оригинал. За что и получил кличку.

— Да? Чего надо? — не очень вежливо спросил тот.

— Работа есть по твоему профилю.

Леся жалась у меня за спиной. Сегодня она держалась гораздо лучше, чем вчера, но всё ещё выглядела, как совершенная жертва. Такие вызывают у любого преступника жгучее желание воспользоваться чужой слабостью.

— Надо что? — вновь повторил Пикассо.

— Документы на двоих, — произнеся это, я вытащил скатанный рулон купюр и постучал им по прилавку.

При виде денег его поведение резко изменилось, будто рубильник переключили.

— Сейчас сделаем, — засуетился мужик. — Чего ж хорошим людям не помочь. Тем более от Александра Григорьевича. Я его очень уважаю. Очень! Пойдёмте!

В подсобке имелась лестница, спустившись по которой мы оказались в небольшой мастерской. Что-то среднее между фотостудией и уголком чертёжника.

Дальнейшее заняло не больше часа. Нас сфотографировали, уточнили в каком городе мы хотим родиться и где прописаться. Работал Пикассо шустро и аккуратно. Чувствовалась сноровка.

— Пусть ваша деваха наверху подождёт, — под конец заметил он, держа в руках два паспорта.

Кивнув сестре, я дождался, пока она выйдет, и вновь посмотрел на собеседника.

— Передайте Александру Григорьевичу, — заглядывая мне в глаза, протянул он, — что я получил крайне ценную для него наводку. По иконам. Он поймёт.

— Хорошо.

Осмотрев документы, я расплатился и уже направился к лестнице, когда меня догнал вопрос:

— А вас клубничка не интересует? У меня есть много настоящих шедевров для ценителей.

Поморщившись, я сделал ещё шаг, но Пикассо не унимался:

— Есть модели постарше, есть совсем молоденькие.

Я замер.

— О, как чувствовал. У меня отличный архив. Всё свежее, уникальное. Такого в интернете не найдёте.

Обернувшись, я уже другими глазами изучил задрипанный диван, камеру и лысеющую гниду.

— Фото? Видео? Что нуж… — он поймал мой взгляд и осёкся. — Мужик, ты чего? Стой. Погоди, ты не понял. Стой! СТОЙ! АААА!