Арктическая родина в Ведах

Глава IX Ведические мифы о пленных водах

Подведение итогов о прямых свидетельствах, относящихся к арктической теории. — Разница в характерах мифологических свидетельств. — Школы их интерпретации. — Школа натуралистов, или Нирукты. — Теория рассветов и объясняемые ею мифы. — Теория штормов, Индра и Вритра. — Теория весны и подвиги Ашвинов. — Легенда о Вритре обычно разъясняется теорией штормов. — Равнозначный эффект и победы Индры над Вритрой. — Освобождение вод, освобождение коров, возрождение рассветов и появление солнца. Ведические авторитеты поддерживают их одновременный характер. — Пассажи, говорящие о месте и времени конфликта. — Природа одновременности не объясняется теориями рассветов или штормов. Битва происходила не в атмосфере, как говорится в теории штормов. Также и не в сезон дождей — Неправильное понимание таких слов, как «парвата», «гири», «адри» и др. — Теория штормов не адекватна в любом случае. — Необходимость нового разъяснения. Объяснена реальная суть понятий о водах. Это воздушные, или небесные, воды, но не воды дождей. — Ведические барды знали про область «под тремя мирами». — Опровергается противоположная точка зрения I Уоллеса. — Объяснение реальных значений таких терминов, как «раджас», «нир-рити», «ардхац» и самудрам». — Космическая циркуляция воздушных вод. — Нижний чир как родина воздушных вод. — Цитирование и разъяснение пассажей Авесты относительно циркуляции вод Небесны чи реками являются Сарасвати и Ардви Сура Анахита. — Источник всех растений и дождя. — Истинная природа битвы Вритры. Одновременное освобождение вод и света понятно, если оба имеют один и тот же источник. Их остановил Вритра, заперев воды в нижнем мире. — Закрытие прохода в горах (парватс) на горизонте. — Соотнесение движений вод и солнца (их соответствие). — Выразительность пассажей Авесты об этолу — Длительная задержка солнца в водах. Поддерживающие это пассажи Авесты. Влияние этого на положение тел умерших. Тьма синхронна прекращению течения вод зимой. — Длительный период тьмы — Другие мифологии о космической циркуляции вод. — Выразительные тексты, показывающие, что битва Вритры была ежегодной и происходила зимой. Это необъяснимо вне арктической теории. — Точное время битвы Индры с Вритрой указано в Ригведе. — Поясняется значение слов «чатваримшьям шаради». — Шамбара былобнаружен на 40-й день шарада. Это означает начало долгой ночи. — Ведические пассажи указывают на шарад как на последний сезон солнечного света. — Палеографические свидетельства определения времени по сезонам. — Аналогичные методы определения времени. — Такие же определения в Авесте. — Объясняются понятия ста осенних фортов Вритры и убийство водного демона льдом. — Семь рек, освобожденных Индрой. Они не могут быть ни земными реками, ни реками Панджаба. — Разбирается и отрицается интерпретация западных ученых. — Подчеркивается связь семи рек с семью сыновьями. — Происхождение слов «хапта хинду» в Авесте. — Возможен перенос старого мифологического названия на новое место обитания. — Арктическое происхождение легенды о Вритре. — Перекрытие вод говорит о ежегодной борьбе света и тьмы на арктической родине.

Мы уже рассмотрели большую часть пассажей Вед, прямо указывающих, что полярные или циркумполярные характеристики, приведенные в главе III, были традиционно известны ведическим бардам. Мы начали с рассмотрения вопроса о ночи богов, или дня и ночи по шесть месяцев длительностью, и обнаружили, что все это может быть прослежено вглубь к периоду индоиранской общности, если не к индогерманскому периоду.

Внимательное изучение гимнов Ригведы, посвященных заре, открыло, что богиня Ушас, владыка зорь, часто призывается во множественном числе, а это можно воспринимать только как указание на то, что было много зорь, взаимно слитых воедино. Это предположение подтверждается выразительными пассажами ведической литературы, указывающими, не допуская двусмысленного толкования, что этих зорь было тридцать и что между первым их проблеском и появлением солнца протекало несколько дней. Мы видели также, что заря, как выразительно описывает Ригведа, долго ходит по кругу, подобно колесу, а это возможно только в случае полярной зари.

Эти факты доказательно говорят о том, что ведическим бардам были знакомы природные феномены, доступные наблюдению только в арктическом регионе. Но чтобы придать всему этому больше убедительности, я в трех главах цитировал и обсуждал пассажи Вед, подтверждающие, что долгие арктические ночи и соответствующие им долгие дни разной длительности, равно как и год в десять месяцев и пять сезонов, — все это тоже было знакомо поэтам Ригведы.

Древние системы жертвоприношений, особенно годовые саттры и ночные ритуалы, также показали, что в древние времена годовые жертвоприношения не велись в течение двенадцати месяцев, как в наши дни, но продолжались лишь девять или десять месяцев, а сто ночных жертвоприношений совершались, как указывает их название, во мраке долгой ночи. Легенды о Диргхатамасе и сыновьях Адити, как и традиция, говорящая о принесении жертв Навагвами и Дашагвами, также приводят к тому же выводу. Это все показывает, что мы не опирались на факты, выхваченные то тут, то там и не имеющие взаимной связи. Мы видели, что ночь по полгода, долгая заря в своей кружащейся по небу красоте, долгий день, соответствующий такой ночи, а также нормальные чередующиеся дни и ночи разной длительности, да при этом и год солнечного света, длящийся меньше двенадцати месяцев, — все это выступает как главные характеристики полярной у циркумполярной зоны, определяя ее календарь. И когда встречаешься с выразительнейшими пассажами в Ведах, в этой древнейшей фиксации мыслей и ощущений древних арьев, показывающей, что каждая из этих характеристик была знакома ведическим бардам — ведь они сами жили в области, где год насчитывал 360–365 дней, — то неуклонно приходишь к заключению, что и сами поэты Вед должны были знать связанные с этими фактами традиции, и их предки должны были жить в регионе, где существовали такие природные феномены. Не следует ожидать, конечно, что все выводы в равной мере окончательны, особенно если дело касается фактов, имевших место тысячи лет назад, но если помнить о том, что астрономические данные взаимно связаны таким путем и что если одно из них твердо установлено, то остальные вытекают из него как неизбежность, а значит, кумулятивный эффект вышеизложенных фактов не может быть неубедительным.

Да, я согласен, что многое из процитированного мною выше в поддержку арктической теории впервые объясняется таким именно путем, но я уже упоминал, что ведь реальный подход к разъяснению таких пассажей был найден лишь за последние 30–40 лет. Яска и Саяна не знали ничего определенного об условиях арктического региона, и, когда они не могли понять некоторые ведические пассажи, они удовлетворялись или примерным пересказом их словесного содержания, или придавали им смысл, соответствующий их вооб ражению. Западные ученые исправили некоторые из таких ошибок, но, поскольку ими даже не допускалась возможность существования в доледниковый период арктической родины (в их трудах за эти 30–40 лет), они или просто игнорировали, или наобум разъясняли все те данные о ней, которые встречались им в Авесте или Ригведе.

Из этого разряда бывших непонятными пассажей я многие включил в свой анализ, но я уверен, что, если мои разъяснения будут рассмотрены без предубеждения и с учетом последних научных открытий, их сочтут гораздо более простыми и естественными, чем те, что распространены сейчас. В некоторых случаях не было и необходимости в новых переводах: пассажи были переведены правильно, но при отсутствии истинного ключа к восприятию смысла их реальная суть или опускалась, или неправильно понималась. В таких случаях я старался выявить внутренний оттенок смысла пассажа, приводя в каждом случае причины и основания моего подхода.

Иногда в связи с этим возникала необходимость вводить некоторые данные, якобы прямо и не относящиеся к рассматриваемому вопросу, но в целом, как мне кажется, будет обнаружено, что я, по мере возможности, ограничивался рамками дискуссии по вопросу выявления прямых свидетельств, подлежащих выявлению, и исследовал их, придерживаясь строгих методов исторических и научных изысканий. Я не стал подходить к вопросу с заблаговременно подготовленным убеждением в пользу арктической теории, нет, сначала я рассматривал ее как вовсе невероятную. Но, по мере накопления данных и свидетельств в ее пользу, я вынужден был принять ее. Возможно, свидетельства, приведенные в предыдущих главах, произведут, я надеюсь, такое же впечатление и на читателя.

Но теперь, в последующих главах, я намерен приводить свидетельства иного характера в поддержку арктической теории. Если предки ведических бардов жили когда-либо вблизи Северного полюса, то космические метеорологические условия этих мест не могли не повлиять на их мифологию. И если наша теория верна, то тщательное изучение ведических мифов может выявить факты, которые невозможно объяснить при помощи любой другой теории. Предположительная ценность таких свидетельств явится более низкой по сравнению с вышеприведенными прямыми указаниями в текстах — ведь мифы и легенды разные исследователи объясняют по-разному. Так, Яска говорил о трех или даже четырех школах переводов, в каждой из которых по-своему понимали природу и характер ведических богов. Так, в одной из них нас уверяли, что многие ведические боги были историческими персонажами, обожествленными в силу их сверхъестественных добродетелей и подвигов. Другие теологи делят богов на «Карма-дэватас», то есть тех, кто обрел состояние божественности в результате своих деяний, и «Аджана-дэватас» — тех, кто был богом по рождению. А последователи школы Нирукты (этимологи) утверждают, что ведические боги были воплощениями некоторых космических или физических феноменов, таких, к примеру, как появление зари или рассекание тучи молнией. На свой особый философский лад объясняли суть богов приверженцы школы Адхъятмики, да кроме них есть и другие методы этих разъяснений.

Но здесь не место для исследования и изучения методов разных школ. Я хотел бы лишь подчеркнуть, что те, кто объясняет ведические мифы, основываясь на предположении, что они, прямо или аллегорически, представляют собой этические, исторические и философские факты, не склонны воспринимать выводы, основанные на теории, которая интерпретирует ведические мифы как относящиеся к определенным космическим и физическим феноменам. Вот по этой причине я и отвел отдельную главу для дискуссии и рассмотрения мифологических свидетельств после рассмотрения всех свидетельств, непосредственно связанных с основной целью книги.

Данные же, доказывающие существование долго длящейся зари, или долгих дня и ночи, не подвержены влиянию различных теорий, рассматривающих содержание ведических мифов, а поэтому могут быть определены адвокатским термином «прямые». В случае же встречи с мифологическим свидетельством только те воспримут ценность заключения, основанного на тщательном рассмотрении мифа, кто принимает методы школы Нирукты. Верно, что эта школа пояснений существует очень давно и что современные ученые восприняли их метод без ограничений, хотя они иногда и отличаются от старых установок Нирукты, подобно словам Яски, который отдельные детали объяснял по-другому. Но я все же, вырабатывая новую теорию, считал более безопасным отделить данные мифологии от прямых указаний, касающихся параграфов рассмотрения, даже в случае, если две линии рассмотрения вопроса казались сходящимися к одному результату.

Яска установил, что в Нирукте большая часть ведических легенд объяснялась на основе того, что они порождались либо фактом ежедневного триумфа света над тьмой, либо победой бога гроз над черными тучами, которые удерживали оплодотворяющие воды и свет солнца. Так, когда Ашвины спасли перепела Вартику из пасти волка, Яска считает, что легенда означает появление зари или света из ночного мрака (Нир., V, 21). Его разъяснение характера Вритры тоже отличается: говоря об этом демоне, он указывает на мнение разных школ (Нир., II, 18) таким образом: «Кем был Вритра? Облаком, говорят нируктаки; Асурой, сыном Тваштри, говорят в школе Айтихаса (Итихаса). Выпадение дождя возрастает от смешения вод и света, что фигуративно описывается как конфликт. В гимнах и текстах Брахман Вритра описывается как змей. Когда он был убит, воды свободно потекли».

Теории гроз и зари легли в основу толкования в школе Нирукты, и, хотя западные ученые внесли в это поправки, все же последователи этой школы продолжают придерживаться старого разъяснения. Профессор Макс Мюллер считал, что такая точка зрения возникла еще за несколько веков до новой эры.

Так, легенда о Праджапати, любившем собственную дочь, относится, по «Айтарейя Брахмане», к солнцу, спешившему за зарей и небом вверх (III, 33). Интерпретатор же Кумарила расширяет этот взгляд, перенося его и на Индру и Ахилью, которые, как он считает, представляют собой солнце и ночь. И хотя нируктаки полностью приняли теорию, объяснявшую ведические мифы как отражение космических и физических феноменов, они не были в состоянии объяснить каждый ведический миф или легенду таким путем, так как их знания о физическом мире были тогда еще очень ограниченными. Например, из числа всех легенд об Ашвинах Яска мог объяснить лишь одну, исходя из теории зари, а именно то, что Вартика был спасен из пасти волка. Сейчас такой недостаток уже частично исправлен западными учеными, которые, живя в более холодных странах, знают об ослаблении силы солнца зимой, или о постепенно наступающем торжестве весны над зимой, или о возрождении ослабленной силы солнца с наступлением лета. Они использовали эти феномены при объяснении происхождения отдельных ведических мифов, которые нельзя было связать с теорией грозы или зари. Итак, известны три теории разъяснения ведических мифов в соответствии с установками школы Нирукты, и нам необходимо вкратце описать их до того, как мы перейдем к выявлению их несоответствия тем мифам и легендам, к сути которых их применяют.

Итак, по теории зари: «Вся теогония и философия в древнем мире связана с фактом зари.

Заря — это мать богов света, солнца в его разных проявлениях, утра, дня, весны. Сама она — это сверкающий лик бессмертия».

Профессор Макс Мюллер писал: «Заря, которая для нас является просто красивым зрелищем, была для древних наблюдателей этого явления и для мыслителей проблемой проблем. Неизвестной была та земля, откуда появлялась ежедневно эта сияющая эмблема небесного могущества, которая порождала в человеке первое впечатление о связи с иным миром, о верховной силе, порядке и мудрости. То явление, которое мы просто называем восходом солнца, представало перед их взорами как загадка всех загадок — загадка существования. Дни их жизни прорастали из темного провала, который каждое утро оказывался исполненным света и жизни». И дальше: «Новая жизнь вспыхивала каждое утро перед их глазами, и свежий ветер зари долетал до них подобно привету, пересекшему золотой порог неба, летя от дальних земель за горами, за облаками, за рассветом, за морем бессмертия, породившим нас.

Им казалось, что заря открывает золотые ворота солнцу, его триумфальному прохождению, и пока эти ворота были распахнуты, их глаза и мысли по-детски пытались проникнуть за пределы конечного мира. Это молчаливое зрелище пробуждало в умах людей мысли о бесконечности, о бессмертии, о божественности, и имена, которыми одаривали зарю, превращались в имена носителей высших сил».

Это описание скорее поэтично, чем реально. Но этот ученый объясняет многие ведические мифы, основываясь на мысли, что все они связаны с рассказами о заре в ее разных обликах. Например, рассказ о том, что Саранью, родив двойников от Вивасвата, убежала от него, превратившись в кобылу, а он стал ее преследовать, приняв образ жеребца, объясняется так: заря исчезла с приближением солнца, породив пару — день и ночь. Другие легенды — о том, что Сурья женился на Соме; о том, что быки, принадлежавшие Вришакапайе (это были утренние туманы), были проглочены Индрой; о том, что Адити стала матерью Адитьев, и т. д. — все поясняются в связи с разными аспектами зари.

Точно так же и в мифе о Сараме, пересекающей воды, чтобы найти коров, которых похитил Пани, она уподобляется заре, приносящей утренние лучи; так же и когда Урваши говорит, что уходит, а Пуруравас называет себя Васиштхой, то есть «самым ярким» — и это снова та же заря, улетающая от объятий восходящего солнца. Точнее, заря была в древности для людей «всем, что только есть», и множество легенд объясняется только таким путем. Так было до тех пор, пока монотонный характер такого толкования не заставил профессора Мюллера поставить перед собой вопрос: «Является ли зарей все, что существует? Является ли оно солнцем?» Он задавал себе этот вопрос снова и снова и пришел к ответу, что в процессе своих многих изысканий он увидел, что действительно солнце и заря составляли главную суть сюжетов древних мифов арийской расы. Заря, упоминаемая здесь, это ежедневная заря, которую мы видим в областях тропической и умеренной зон, то есть это ежедневная победа света над мраком, и это могло наполнять страхом и трепетом души древних бардов, который и отразился в мифах?

Легко себе представить, как подействовало на эту теорию открытие, что Ушас, богиня зари в Ригведе, это не то же самое, что мимолетная заря тропиков, но длительная заря Северного полюса или циркумполярной области. И утвердившаяся арктическая теория покажет в свое время, что многие из пояснений мифологических картин должны быть написаны по-другому. Но в этой книге мы не будем решать эти задачи, ибо она посвящена только изучению ведических свидетельств в поддержку этой теории.

Теория же грозы была впервые выдвинута индийцами, последователями школы Нирукты, в форме некоего дополнения к теории зари, имея целью учет тех мифов, к которым последняя не была применима. Главной легендой, поясняемой на основе теории грозы, был миф об Индре и Вритре, и это объяснение было почти безоговорочно принято всеми западными учеными. Слово «Индра» было возведено к корню «инду» — «капля дождя», а «Вритру» возвели к корню «врь» — «покрывать, охватывать», объясняя, что он «охватывает (держит)» влагу дождевых облаков. После такого разъяснения этих двух имен им следовало все соотнести с теорией грозы, искажая текст, если он не мог быть переведен без совпадения с ней. Например, когда Индра разбивает гору и таким путем освобождает реки, то, по Нирукте, следовало это переводить так, что гора — это грозовая туча, а реки — потоки дождя. Факт принадлежности Индре такого оружия, как молния («ваджра»), должен был бы означать, что Индра был богом гроз, а гроз не бывает без ливней. То, что ветры-Маруты помогали ему в битвах, так же легко связывалось с сильным ветром во время грозы.

Но в легенде был и гораздо более трудный для разъяснений пункт — это то, что Вритра и Ахи окружили и захватили в плен воды. Если это влага облаков, то легко себе представить, что их не пускает демон засухи. Но ведь в Ригведе часто говорится о потоках («синдху»), потекших по земле, когда был убит Вритра. И если эти реки являлись, по этой теории, реками Панджаба, то трудно себе представить, как это они могли быть описаны как окруженные и плененные Вритрой. Но поскольку воображение исследователей Вед могло удобно примениться к любому случаю, и было им подсказано, что, ведь если реки Индии часто полностью пересыхают в летнюю жару, бог дождливого сезона, который возвращает их к жизни, вполне мог быть описан как вызволяющий их из когтей Вритры.

Индийские последователи Нирукты не расширяли эту теорию. Но в руках германских мифологов теория грозы превратилась в посредника теории зари, и такие сюжеты, как, например, рассказ о Саранью, объяснялись ими как картина движения облаков грозы, покрывавшей все небо. «Тучи, грозы, дожди, молнии и гром, — говорит профессор Кун, — были зрелищем, которое сильнее всего действовало на воображение ранних арьев и направляло его на поиск земных объектов для сравнения с вечно меняющимися картинами грозового неба. Люди чувствовали себя дома, пребывая на земле, и все вещи на земле были им сравнительно знакомы, и даже восходы и заходы небесных светил рассматривались ими спокойно, так как были регулярными, но они никак не могли преодолеть живейшего интереса к тем удивительным метеорологическим изменениям, так нерегулярно и таинственно появлявшимся, которые производили столь немедленное и ощутимое воздействие, доброе или злое, на дела и судьбы людей». Профессор Кун усматривал в этих метеорологических феноменах основную причину зарождения всех мифов и суеверий индоевропейцев, а в соответствии с такими убеждениями и профессор Р. Рот поясняет образ Саранью как темную тучу, нависшую над началом всех вещей, а Вивасвата сравнивает с небесным светом.

Возникла и третья теория, связанная по своему происхождению, как и первая, с солнцем. Это была попытка объяснить определенные ведические мифы тем, что они были порождены идеей победы весны над снегом и зимой. Яска и другие приверженцы Нирукты жили в областях, где контраст между весной и зимой был не столь заметен, как в более северных землях, и, возможно, поэтому их теория весны не очень широко была развита в применении к мифам Вед. Но профессор Макс Мюллер попытался использовать ее для объяснения большей части подвигов Ашвинов. Так, все излагаемые ниже их деяния объяснялись тем, что солнце восстановило свою силу после периода зимнего ее упадка: Ашвины вернули юность Чхьяване; они защитили Атри от жары и мрака; они спасли Вандану из ямы, где он был заживо погребен; они заменили ногу Вишпале, которую та потеряла в битве; они вернули зрение слепому Риджрашве.

Итак, рождение весеннего солнца, его битва с армией зимы и его победа, знаменующая собой начало весны, — все это было, по теории весны, ключом к объяснению многих мифов, в которых бог солнца описывался как умирающий, слабеющий или подверженный разным другим неприятностям. Физические феномены здесь, в отличие от теории зари, выступают как ежегодные. Но обе эти теории относятся к солярным и в качестве таковых контрастируют с теорией грозы, которая связана с явлениями метеорологического происхождения.

Помимо этих трех теорий — зари, грозы и весны — исследователь Нараяна Айангар (г. Бангалур) недавно попытался объяснить суть нескольких ведических мифов, выдвинув гипотезу об их связи с созвездиями Ориона и Альдебарана. Эту теорию, в отличие от других, можно условно назвать астральной. Но все эти теории не могут подробно рассматриваться здесь, да в этом и нет необходимости, поскольку наша цель другая. Я хотел бы только показать, что, несмотря на много теорий, целый ряд фактов во многих важнейших по своему содержанию легендах остается не разъясненным — мифологи или полностью игнорировали их, или же отбрасывали в сторону как несущественные и незначительные. Если бы все можно было бы объяснить при помощи теорий зари или грозы, мы без колебаний отказались бы от принятия некоей новой теории, для которой в таком случае просто не оставалось бы места. Но поскольку столь много фактов, все еще оставшихся непонятыми, могут быть удовлетворительно и соответственно их сути восприняты только с точки зрения арктической теории, мы станем оправданно цитировать эти легенды как доказательные свидетельства в поддержку этой теории. Именно с этой точки зрения я намереваюсь проанализировать некоторые существенные ведические мифы в данной и последующих главах. Для начала остановимся на легенде об Индре и Вритре, или о пленных водах, то есть на той легенде, которую все считали удовлетворительно разъясненной на основе теории грозы.

Борьба между Индрой и Вритрой представлена в Ведах как бы четырехчастной, или имеющей четыре аспекта. Во-первых, это битва Индры с Вритрой, который именуется по-разному — Намучи, Шушна, Шамбара, Вала, Пипру, Куява и др. Само событие известно как «Вритра-турья» — «бой с Вритрой». Во-вторых, это борьба за воды, которые являются то в форме рек («синдхус»), то в виде разлива вод («апах»). Они часто описываются как освобожденные вследствие убийства Вритры. Это известно как «ап-турья» — «бой за воды».

И Индра именуется «Ап-джит» — «Победитель в водах», тогда как Вритру называют «Апах паришаянам» — «Охвативший воды». В-третьих, это битва за обретение коров — «го-ишти», и в Ригведе много пассажей, в которых Индра освобождает коров после поражения Вритры. В-четвертых, это борьба за возврат дневного света или неба, известная как «див-ишти», или «битва за день». И во многих местах о солнце и заре говорится как о возвращенных Индрой после убийства Вритры.

Приведем выдержки из труда А. Макдонелла «Ведическая мифология», где приводятся необходимые доказательства из Ригведы, говорящие об этом четырехчастном характере борьбы Индры с Вритрой. Описывая страшный конфликт, он таким образом суммирует главные его моменты, упоминаемые в Ригведе: «Небо и земля дрожали от страха, когда Индра ударял Вритру своей дубиной (I, 80, 11; И, 11, 9–10; VI, 17, 9); даже Тваштри, который сковал эту дубину, дрожал от гнева Индры (I, 80, 14); Индра сотрясал Вритру дубиной (I, 32, 5); он бил его по лицу заостренным оружием (I, 52, 15); он поражал Вритру, захватившего воды (VI, 20, 2); того дракона, который оцепил воды, разлегшись вокруг («паришаянам») вод (IV, 19, 2); он одолел дракона, лежавшего вокруг вод (V, 30, 6) (или на водах); он убил дракона, скрытого в водах и заграждавшего воды и небо (II, 11, 5); Вритру, который запер во^ы, он сразил, как дерево, своей дубиной (II, 14, 2); так, «Победитель в водах» («Апджит») — это исключительно его имя (и качество) (VIII, 36, 1)».

В отношении прибежища Вритры мы видим следующее: «Вритра имел скрытое прибежище, откуда воды, освобожденные Индрой, умчались, Перетекая через тело демона (I, 32, 10); Вритра лежит на воде (I, 121, 11; II, 11, 9); или окутан водами, лежит на дне («будхна») раджаса, то есть вселенского пространства (I, 52, 6); он же описывается как лежащий на «сану» (вершине), когда Индра отпустил воды (I, 80, 5); Вритра имеет крепости, которые Индра сотрясает, когда убивает его (X, 89, 7); их насчитывается 99 (VIII, 93, 2; VII, 19, 5); его называют «нади-врьт» («охвативший реки») (I, 52, 2); а в одном пассаже парвата (гора или туча) описывается как лежащая в его утробе (I, 54, 10)».

Есть и пассажи (V, 32, 5, 6), в которых об Индре говорится, что он сбросил Шушну, беспокоившегося о битве, «в темную яму» и убил его «во мраке, куда не проникал свет солнца» («асурье тамаси»). В гимне (I, 54, 10) сказано, что мрак царил в пустом месте Вритры, а в гимне (И, 23, 18) говорится, что Брихаспати вместе с Индрой спустили океан, «погруженный во мрак», и открыли стойла скота. И наконец, в гимне (I, 32, 10) тело Вритры утонуло в долгом мраке, охваченном водой. Все это показывает, что воды океана, который был охвачен Вритрой, не были освещены лучами солнца, то есть океан («арнах»), окруженный, как сказано, Вритрой, не был тем океаном (ярким, сверкающим; «шукрам арнах»), над которым взошло солнце (V, 45, 10); океан Вритры был окутан тьмой («тамаса париврьтам»: II, 23, 18); тогда как океан, где взошло солнце, был ярким и сияющим («шукрам»); Индра описывается как идущий в очень далекую область, чтобы убить Вритру, или Намучй (I, 53, 7; VIII, 12, 17; VIII, 45, 25).

Соединив все эти указания, касающиеся борьбы между Индрой и Вритрой, мы придем к заключению, что битва происходила в далеком и темном водном месте. В гимне (VIII, 32, 26) говорится, что Индра убил Арбуду глыбой льда («хима»), и в гимне (X, 62, 2) указывается, что Ангирасы, помогавшие Индре в его борьбе за коров, поразили Валу в конце года («париватсара»). Есть и другое указание в Ригведе, говорящее о дате битвы Индры с Шамбарой, но об этом мы поговорим позже. Выше указывалось, что Индра разрушил 99 крепостей Вритры, а в других пассажах их насчитывается то 90, то 100 (I, 130, 7; IV, 30, 20). Эти крепости или города («пурах») описываются как сделанные из камня или железа (IV, 30, 20; IV, 27, 1), а в некоторых местах их называют осенними («шарадих»: I, 130, 7; I, 131, 4; VI, 20, 10). Важность этого факта тоже будет подробнее обсуждена ниже.

Мы видели, что освобождение коров и вознесение зари и солнца были одновременным эффектом победы Индры над Вритрой. Приводимые ниже выдержки из указанного труда А. Макдокелла подчеркивают весомость этого момента.

«Победа солнца, света и зари связана с освобождением вод. Индра освободил солнце и небесные воды (III, 34, 8), этого бога призывают убить Вритру и отпустить на волю свет (VIII, 89, 4). Когда Индра убил дракона Вритру своим металлическим оружием, освободив воды для человека, он сделал солнце видимым в небе (I, 51, 4; I, 52, 8). Индра, убийца дракона, оживил движение потоков морской воды, породил солнце и нашел коров (II, 19, 3). Он обрел солнце и воды после убийства демона (III, 33, 8–9). Когда Индра убил владыку драконов и освободил воды из горы, он создал солнце, небо и зарю {I, 32, 4; VI, 30, 5). Коровы также упоминаются вместе с солнцем и зарей (I, 62, 5; II, 12, 7; VI, 17, 5) или же только с солнцем (I, 7, 3; II, 19, 3; X, 138, 2), как «найденные, изъятые и освобожденные Индрой».

В других пассажах описывается освобождение Индрой потоков, запертых драконом (II, 11, 2), освобождение им коров и создание семи струящихся рек (I, 32, 12; II, 12, 12). В гимне (II, 15, 6) говорится, что освобожденные им потоки устремились вверх («уданчам»). Следует тут же отметить, что во всех этих строфах облака не упоминаются под своим обычным названием «абхра», но к ним применяются такие слова, как «парвата», «гири», «адри» (все эти слова значат «гора»), или «удхас» («вымя»), «утса» («родник»), «хабандха» («бочка») или «коша» («бадья»). Все эти слова были переведены нируктаками как обозначение облаков («облака»), и этот перевод приняли западные ученые. Да и слово «го» — «корова» тоже пояснялось иногда как освобожденная Индрой вода. Так, когда об Индре говорится, что он освободил коров, которые были заключены в камне (VI, 43, 3), или же сдвинул скалу, ограждавшую коров (VI, 17, 5), это объяснялось как тучи, подобные камням, удерживавшие влагу дождей.

Маруты — это обычно соратники Индры в его битве, а Вишну, Агни и Брихаспати тоже упоминаются как его помощники в деле освобождения коров из лап Валы. Победа Брихаспати над Валой, спрятавшимся в скале, выступает как парафраз победы Индры над Вритрой. В гимне (X, 62, 2, 3) Ангирасы тоже описываются уводящими коров, победившими Валу и поднявшими солнцг в небо. Все эти подвиги обычно атрибутируются Индре. В Ригведе есть и другие версии этой же истфии, но для нашей цели нам не следует выходить за пределы уже сказанного.

Кто бы ни читал описания борьбы Индры с Валой, не может не удивиться тому, что приводятся четыре одновременных результата побе ды: 1) освобождение коров; 2) освобождение вод; 3) появление зари и 4) появление солнца. Взглянем теперь, можно ли при помощи теории грозы удовлетворительно объяснить одновременное появление этих результатов, порожденных победой над Вритрой. Если Вритра — это облако, грозовая туча, застилающая небо, то Индра, нанося удар своим громовым оружием, вполне подходит под описание освободителя удерживаемых в тучах вод. Но где тогда коровы, о которых говорится, что они их освободили вместе с водами? Нируктаки считают, что коровы и обозначают воды, но тогда нельзя описывать освобождение тех и других как два разных эффекта.

Еще труднее объяснить при посредстве теории грозы то, что заря и солнце появляются вместе с освобождением вод. Более того — это вообще нельзя объяснить таким путем. Дождевые тучи могут по временам затемнять солнце, но это же не регулярное явление, да и нельзя считать, что солнце рождается (или вообще возникло) как источник света в результате разбиваний облаков, иногда затемняющих его. Рождение зари, подобное награде за победу Индры в конфликте с Вритрой, произошедшее одновременно с освобождением вод, необъяснимо в равной мере теорией грозы. Дождевые облака появляются в небе то здесь, то там, и иногда их можно увидеть и над горизонтом, но ведь абсурдна мысль, что, разбив их, Индра поднял в небо зарю.

Я не встречал ни одной попытки ученых объяснить эту одновременность четырех результатов Победы Индры, опиравшихся в этих попытках на какую-либо теорию. Так, нируктаки выдвинули теорию грозы в силу того, что освобождение вод принималось за главный результат победы, а эти «воды» принимались, естественно, за обычную воду, которую мы видим ежедневно. Но все же, несмотря на старания нируктаков и западных

ученых, одновременное освобождение света и вод остается все-таки необъясненным. А. Макдонелл так говорит об этом затруднении: «Наблюдается некоторая путаница между фактом возрождения солнца после мрака грозы и появления солнца на заре после мрака ночи. Последняя черта в мифе об Индре является, наиболее вероятно, только расширением первой». Если эти слова что-нибудь и значат, то это всего лишь признание специалистов по Ведам своей неспособности объяснить одновременность четырех указанных результатов победы Индры над Вритрой, опираясь на теорию грозы. Как это ни странно, они, кажется, приписывают свою ошибку не собственному незнанию или бессилию, но путанице в идеях ведических бардов.

Описанный пункт не является единственным, в котором обнажается неспособность объяснить суть легенды об Индре и Вритре посредством теории грозы. Выше указывалось, что Вритра был убит в отдаленных местах, где царила страшная тьма и все охватывала вода, а в гимне (X, 73, 7) Индра, убивая Намучи, то есть Вритру, расчистил «ворота дэваяны» (пути богов), что явно указывает на убийство Вритры у ворот пути, ведущего в царство богов. Даже в Авесте говорится, что битва Тиштрьи с Апаошей имела место в море. Воуракаша, а затем Тиштрья после этой битвы идет по пути, созданному Ахура Маздой. Убежище Вритры равным образом описывается как «скрытое» и «окутанное водой» на самом дне пространства («раджас») (I, 52, 6). Ни одно из этих условий не соответствует возможности превращения облаков в сцену для битвы Индры (Вритрой, поскольку облака не могут быть названы океаном вод, равным образом облако не может быть описано как пребывающее в отдален ном месте или лежащее у ворот дэваяны, то есть Пути богов. В Ригведе слово «отдаленный» («парават») часто противопоставляется слову «арават», означающему область этой или ближней страны. Так, дэваяна контрастирует с питрияной, означая северную небесную полусферу. Да и облака над головой наблюдателя здесь не могут быть названы ни отдаленным местом, ни воротами дэваяны. Не можем мы также и говорить о них как об окутанных бессолнечным мраком. Поэтому весьма невероятным выглядит представление о том, что дождевые облака могли быть сценой, где шла битва Индры с Вритрой.

Это было море в далекой стороне, океан тьмы (контрастирующий с сияющим океаном, «шукрам арнах», где восходит по утрам солнце). Там происходила битва, судя по упомянутым выше пассажам. И такое восприятие может быть связано только с иным миром, с нижней частью небесной полусферы, но не с облаками, плывущими в небе над головой. Я не хочу сказать этим, что Индра не мог быть богом дождей или гроз, но в роли Вритрахана — убийцы Вритры — он не может быть определяем только как бог дождей, если для этой цели не игнорировать и не отбрасывать описаний битвы, приводимых в Ведах.

Третьим возражением против принятой интерпретации мифа о Вритре является то, что она не содержит удовлетворительного пояснения тех пассажей, которые указывают на время проведения битвы Индры с демоном. По теории грозы, она должна была происходить в дни дождливого севона («варша»), но те форты Вритры, о которых говорится, что Индра их разрушил, чем заслужил эпитеты «пурабхид» («разбиватель городов») и «пурандара» («сокрушитель городов»), описываются в Веде как «осенние» («шарадих»), то есть соотносимые с осенью, с сезоном, следующим за «варшей» (летом). Это расхождение может быть отнесено на счет того, что иногда предположительно оба этих сезона сливаются в один, называемый «шарад». Но такое объяснение не сходится с другим местом в Ригведе (X, 62, 2), где говорится, что Вала был убит в конце года («париватсаре») — это можно принять лишь в том случае, если мы согласимся с мыслью, что год в те времена начинался с сезона «шарад». Не можем мы и объяснить, как это Индра убил Арбуду льдом (глыбой, куском льда, определяемым словом «хима»). И еще — как уже говорилось, заря не может восприниматься как награда за победу в конфликте, ни о самом бое мы не скажем, что он протекал во мраке, если остановимся на том, что битва велась в сезон дождей. Так мы видим, что теория грозы не помогает удовлетворительно объяснить указания на время проведения битвы Индры с Вритрой.

Четвертое возражение против теории грозы в применении ее к истории Вритры состоит в том что многие слова, вроде «парват, гири или адри», которые не обозначают «облака», ни в прямом, ни в косвенном смысле слова, переводят ся как фигуративно относящиеся к дождевым тучам. Это звучит непонятно по отношению ко многим пассажам, где повествуется о том, что Индра и Брихаспати пробили гору или же проломили вход в каменную пещеру и освободили воды словно коров, запертых там. Мы могли бы объяснять это лишь теорией грозы, если бы не было другой приемлемой теории. Так и делают нируктаки, поясняя каждое слово, относящееся к месту, где были скрыты воды (то есть коровы), как имеющее значение дождевых туч, движущихся по небу. Но если бы можно было иногда таким путем перешагивать через трудности, искажая ветречающиеся в тексте слова или придавая им несвой ственное значение, то это всегда был бы шаг назад, уводящий с пути правильного и ценного перевода. Вероятно, именно по этой причине профессор Г. Ольденберг предположил, что Индра, пробивший гору и освободивший воды оттуда, соотносится в этом поступке не с дождевым облаком, а реальными горами, которые он разрушил своим орудием[11] и выпустил реки. Но, по замечанию Макса Мюллера, «реки не побегут из скал, даже пораженных молнией», а поэтому расшифровка профессора Ольденберга, помогая одолеть одно затруднение, приводит нас к другому, не менее занимательному. И выходит, что, если мы не можем предложить лучшего объяснения, мы как бы можем принять слова нируктаков и переводить слово «парвата» и другие ему подобные, определяющие места сокрытия вод, как «облако», и пытаться наилучшим образом использовать теорию грозы.

Из приведенного рассмотрения теории грозы в ее применении к легенде об Индре и Вритре стало ясно, что она не может помочь найти объяснение ни факту одновременности результатов победы Индры, ни обнаружению места битвы, ни времени ее проведения, а также не дает нам возможности обрести правильный смысл слов в изучаемых пассажах. И мы видим также, что эта теория стала основой расшифровки легенды, начиная со, времени утверждения школы Нирукты, и сохраняется по сей день. В ней правильно то, что она подтверждает освобождение вод как результат битвы, но это не единственное, в подтверждении чего мы нуждаемся. Напомним, что имеется четыре единовременных эффекта, порожденных победой Индры: освобождение вод, освобождение коров, рождение зари и появление солнца.

Теория грозы разъясняет два первых, а теория зари — два вторых. Но все четыре не были объяснены никем, как, в равной мере, соединив эти теории, нельзя использовать их указания для уточнения вопроса о четырех результатах. Если, конечно, подобно профессору Макдонеллу, мы не предположим, что ведические барды спутали две совершенно разные идеи, а именно — возврат солнечного света после окончания грозы и рождение света из тьмы ночи.

Нируктаки в древности выбрали из двух теорий ту, которая больше соответствовала факту освобождения вод и ближе совпадала с их представлениями об Индре как о боге гроз (возможно, руководствуясь принципом, что лучше что-то, чем ничего), и игнорировали остальные данные легенды как необъяснимые, несущественные и неважные. Эта же теория была усвоена и западными учеными, и сейчас она остается единственной признаваемой. Но она до такой степени демонстративно неадекватна сути гимнов, что если бы появилась лучшая, при помощи которой можно было бы интерпретировать — если и не все, то хотя бы основную их часть, — то все без колебаний отвергли бы теорию грозы, приняв эту новую.

По-моему, ошибочно думать, что битва Индры с Вритрой исходно представляла собой битву бога гроз с дождевыми тучами. Это была на деле борьба между силами света и тьмы, следы чего мы видим в «Айтарейя Брахмане» (IV, 5), где говорится о том, что Индра, единственный из всех богов, счел своим долгом извлечь Асуров из мрака ночи. Из многих пассажей Ригведы ясно, что Индра — это бог света. В этом памятнике говорится без упоминаний о Вритре, что Индра нашел свет (III, 34, 4; VIII, 15, 5; X, 43, 4) и нашел его во мраке (I, 108, 8; IV, 16, 4), или же породил зарю, так же, как и солнце (И, 12, 7; II, 21, 4; III, 31, 15), или же раскрыл тьму зарей и солнцем (I, 62, 5). Это был он, кто заставил солнце светить (VIII, 3, 6) и подняться в небо (I, 7, 3), или подготовил для него путь (X, 111, 3), или же нашел солнце, которое пребывало во мраке (III, 39, 5).

Из этих строф ясно, что именно Индра обрел свет и солнце, и эта его суть была прекрасно понята учеными. Макс Мюллер сравнивает Индру как «открывателя» вод («апа-варьян» — от «апаврь») с Аполлоном. Но ученые нашли трудным объяснить, почему это проявление сути Индры упоминается наряду с его другими подвигами, такими, как победа над Вритрой и освобождение вод. Это та реальная трудность в объяснении легенды, с которой сталкиваются теория гроз и теория зари. Индра, убив Вритру, освободил воды и вознес зарю — это, несомненно, является во всей истории центром нагрузки. Но не найдено разъяснения факту единовременности освобождения света и вод. Мы уже видели, что теория грозы может быть связана с освобождением вод, но не с появлением зари. Опять же, если теория зари помогает понять битву между тьмой и светом, что можно понять как открытие зари и солнца, но не как освобождение вод. При таких обстоятельствах необходимо всмотреться в характер и Природу вод в описаниях Ригведы и лишь затем решать, принимаем мы или отвергаем обе вышеупомянутые теории.

Ранее уже было отмечено, что в пассажах, где воды описываются как освобожденные Индрой после убийства Вритры, нет четких указаний на дождевые тучи. Такие слова, как «парват, гири» и другие, употреблены для указания места, где были сокрыты воды, а слова «апах, синдхус» — для названия вод как таковых. Но «апах» как «вода вообще» употребляется во многих местах Ригведы, и часто для обозначения небесных или атмосферных вод. Так, нам сообщается, что они следуют путем богов и пребывают рядом с солнцем, а оно с ними (I, 23, 17). Далее, в гимне (VII, 49, 2) мы видим выразительное указание, что существуют «воды небесные» («дивьях апах») и текущие по земным руслам («кханитримах»), чем подчеркивается разница между ними. В этом же гимне говорится, что их цель — океан, а в гимне (VIII, 69, 12) сказано, что семь рек текут в рот Варуны, словно в бездну, покрытую волнами. Варуну опять описывают как бога, который, подобно Индре, заставляет течь реки (II, 28, 4). Мы также уже видели, что мудреца Диргхатамаса несли на себе воды, стремящиеся к своей цели (I, 158, 6).

Не стоит приводить еще примеры, поскольку ученые согласились, что в Ригведе упоминаются и небесные, и земные воды. Но выясняется, что природа, характер, а также движение небесных вод понимаются очень несовершенно. И вот это является причиной того, что ученые не были в состоянии связать факт освобождения вод с появлением зари в легенде о Вритре. Кажется, предполагалось, что указания в Ригведе на небесные воды («дивьях апах») относятся только к дождевой влаге. Но это ошибка. В строфах, где говорится о создании мира (X, 82, 6; X, 129, 3), сказано, что он изначально состоял из нераздельных вод. Короче, Ригведа, как и иудейское Писание, выразительно указывает, что мир изначально был исполнен воды, и вода была вверху и внизу пространства.

В «Шатапатха Брахмане» (XI, 1, 6, 1), в «Айтарейя Упанишаде» (I, 1) и у Ману (I, 8, 10) — всюду сообщается, что мир был создан из водных паров. Поэтому не может быть сомнений, что идея небесных вод была прекрасно известна предкам ведических бардов в те ранние дни, а поскольку небесные воды признавались материалом, из которого была создана вселенная, то не исключено, что ведические барды усматривали в этих строках то, что современные ученые стали называть «эфиром», или «туманной массой материи», наполняющей все пространство вселенной. Для нашей цели достаточно знать, что небесные воды («дивьях апах») или водяные пары («пуришам») упоминаются в Ригведе и что ведические барды считали пространство вверху, внизу и вокруг них заполненным этими небесными парами, о которых говорится, что они были «современниками» мира (X, 30, 10).

Однако Г. Уоллес в своей «Космологии в Ригведе» написал, что ведические барды не знали нижних областей земли (областей под землей) и что все описанное в Ведах как относящееся к атмосфере, включая и дневной, и ночной ход солнца, должно быть размещено только в пределах неба, то есть над головой этих бардов. Кажется, этот взгляд был принят и А. Макдонеллом (в его «Ведической мифологии»), и если это так, то следует ли нам помещать все воды в верхнее небо? Я не думаю, что Уоллес правильно интерпретировал пассажи, процитированные профессором Г. Циммером в поддержку его теории, относительно пространства («раджас»), существующего под землей, и мы поэтому не можем принять заключения Уоллеса, которые ясно были основаны на предубеждении, заимствованном, наиболее вероятно, из дискуссии о Гомере. Профессор Циммер ссылается на три пассажа (VI, 9, 1; VII, 80, 1; V, 81, 4), доказывая, что «раджас» вне земли был известен ведическому народу. Первый из этих пассажей — это известная строфа о светлом и темном дне, где сказано: «Светлый день и темный день, оба окружают два раджас по хорошо известным путям». Здесь эти «два раджас» совершенно очевидно являются верхней и нижней небесными полусферами, но Уоллес просит нас сравнить этот стих со строфой (I, 185, 1), где о дне и ночи сказано, что «вращаются как два колеса», а это значит, что они кружатся с востока на запад, и когда одно восходит, другое заходит, и автор добавляет: «Мы не обязаны полагать, что движение каждого из них продолжается под землей».

Я не в силах понять, как можно извлечь подобное заключение из §тих пассажей. В строфе (VI, 9, 1), приводимой Циммером, упоминаются «два раджас», или атмосферы, а о светлом и темном днях сказано, что они оба кружатся вдоль этих обоих «раджас», или областей. Но если мы согласимся с Уоллесом, что движение каждого начинается на востоке и завершается на западе, не проходя под землей, то все это движение относится лишь к одному «раджасу» и не распространяется на два. Поэтому интерпретация Циммера не только более вероятная, но и единственная, которая объясняет значение слова «раджаси», то есть употребленного в двойственном числе именно потому, что оно относится к двум «раджас».

Следующий пассаж (VII, 80, 1) также неверно понят им. Эти строки описывают зарю, кружащуюся вокруг двух пространств («раджаси»), которые взаимно пограничны, и разъясняют все: вот заря всегда появляется над горизонтом, и два «раджас», которые она обходит и которые граничат один с другим, встречаются на линии этого горизонта. Они, таким образом, могут являться только верхней и нижней небесными полусферами. Но Уоллес хочет, чтобы мы уверились в том, что оба «раджаси» находятся над землей, совмещаясь путем восток-запад и сужая пространство, эти «раджаси» встречаются на горизонте, подобные аркам, выгнутым над нашей головой. Искусственный характер этого толкования самоочевиден. Я не вижу причины, по которой нам следует предпочесть его простому и естественному объяснению Циммера, если мы вдруг не придем к выводу, что указания на пространство под землей не должно и не может упоминаться в Ригведе.

В третьей строфе, на которую указывает Циммер (V, 81, 4), говорится: «О, Савитрь, ты ходишь вокруг ночи с обеих сторон». Но здесь Уоллес предлагает перевести слова «партьясе» — «ходишь вокруг» как «окружаешь, заключаешь», и неясно, почему надо известный оборот заменять другим. Это еще раз указывает на то, что заключения Уоллеса основаны на искажении строфы, которую Циммер переводит проще и натуральней: взгляд Циммера ближе совпадает с естественным смыслом текста.

Но если еще один выразительный пассаж нужен для заключительного доказательства того, что ведическим бардам была известна область (пространство) под землей, сошлемся на гимн (VII, 104, 11), где бард молится об истреблении врагов, говоря: «Пусть он (враг) провалится под три земли». Здесь выразительно упомянута область под тремя землями, а поскольку врага туда посылают в форме проклятия, это должна быть область мучений и боли, подобная аду. И в гимне (X, 152, 4) мы читаем: «Тот, кто нам вредит, пусть будет послан в нижний мрак». По смыслу этих слов ясно, что подземный мир воспринимался как мир мрака. И в гимне (III, 53, 21) мы видим слова «пусть он, ненавидящий нас, провалится», да и в гимне (II, 12, 4) читаем о семействе того Дасью, которого убил Индра, пожелание, чтобы все они «были отправлены в неведомый нижний мир». Все эти строки прямо указывают, что область под землей была известна как факт ведическим бардам, что они считали ее наполненной мраком и что там бился Индра с Вритрой.

Конечно, может быть предположено, что выражение «под тремя землями» просто означает «под поверхностью земли». В таком случае не было необходимости говорить о всех трех землях, но поскольку «под всеми тремя землями» поэты Вед помещают некую область, это может быть только нижний мир. В ряде строф приводятся дальнейшие доказательства — это описания и упоминания о том, что находится «выше (над) трех земель» («тисрах притхивих упари»). Эта формулировка есть и в Ригведе; в гимне (I, 34, 8) нам сообщается: «Ашвины, двигаясь над тремя землями, охраняют наивысший свод небес днем и ночью» (и в этом же гимне выше говорится, что Ашвины прилетели издалека в своей колеснице). Слова «диво накам» не раз встречаются в Ригведе и означают вершину, высшую точку небесного свода. Так, в гимне (IV, 13, 5) о солнце повествуется, что оно охраняет свод небес. Что же касается тройного состава земли, он упоминается в Ригведе неоднократно (I, 102, 8; IV, 53, 5; VII, 87, 5), и не только в ней, но и в Авесте (Яшт, XIII, 3; Ясна, XI, 7).

В гимне (IV, 53, 5) этот тройной состав расширяется, охватывая собой и такие понятия, как вселенная, пространство, свет и небо («антарикша, раджас, рочана, дью»). Вот так следует видеть разрастающимся понятие «три земли»: фор-

мула «три земли» относится к одной и той же земле, рассматриваемой как тройная. И поскольку Ашвины описываются как защищающие небосвод, двигаясь над «тремя землями», и ясно, что, будучи контрастом небу, нижний мир, лежащий под тремя землями, как небо над ними, так и определялся, а не как три слоя самой земли. Встречая оба эти определения в Ригведе, нельзя уже сомневаться в том, что неверна гипотеза о якобы не знающих ничего о нижнем мире ведических бардах.

Кажется, Уоллес предполагал, что поскольку «раджас» считается трехслойным подобно земле и поскольку высший «раджас» упоминается как место вод, то не остается в ведическом «раджасе» места для области под землей: ведь один из трех «раджасов» принимается за землю, второй — за небо, а третий — это высший «раджас», место вод. Но это неприемлемо, ибо в Ригведе упоминается шесть «раджасов» (I, 164, 6). Мы можем, таким образом, предположить, что три из них были над землей, а три — под ней, и этим предположительно решить затруднение, указанное Уоллесом. В некоторых гимнах три «раджаса» могут быть восприняты как земные — один из них может находиться над землей, а последний — под нею (X, 82, 4). В гимне же (I, 35, 2) описывается, как бог Савитрь движется сквозь темный «раджас», а в следующем стихе нам сообщают, что он приходит из отдаленной области, то есть «отдаленная» и «темный» здесь — синонимы. И солнце (Савитрь) восходит после прохождения через темный «раджас». Описание утреннего восхода из океана (I, 163, 1; VII, 55, 7) указывает, что он противолежит тому океану, в который солнце заходит (X, 114, 4), и это поистине океан под землей. В гимне (I, 117, 5) солнце «спит в руках небытия» и «пребывает во мраке». А в гимне (I, 164, 32, 33) оно странствует в глубине неба и земли, а затем переходит к небытию («нир-рити»), что определяется профессором Максом Мюллером как «исход на запад». Но опять-таки в гимне (X, 114, 2) упоминаются три небытия, явно соотносимых с тремя землями и тремя небесами, а в другом месте Ригведы (X, 161, 2) объятия небытия уподобляются смерти. Так, говорится (X, 95, 14), что Пуруравас ушел в отдаленную область и успокоился в объятиях нир-рити, тогда как Маруты описываются как вздымающиеся в небо из бездонной ниррити (VII, 58, 1).

Все эти пассажи, рассмотренные вместе, показывают, что нир-рити, или область смерти и исчезновения, начиналась на западе, и солнце, погружаясь в темноту при прохождении дальней области, возрождалось всегда на востоке, выходя из объятий нир-рити. Все это его движение обрисовывается не только в верхнем небе, но и на стороне, противоположной небосводу, по которому оно проходит перед погружением в нир-рити. Другими словами, нир-рити пролегает под землей с запада до востока, а поскольку область под тремя землями выразительно описывается в Ригведе, три нир-рити должны восприниматься как три области под землей, соответствующие тройному делению земли или неба. Поэтому надо признать, что Циммер прав, утверждая, что солнце двигается сквозь «раджас» под землей во время ночи и ведические поэты имели представление об этом нижнем «раджасе «.

Есть в Ригведе и другие места, полностью подтверждающие этот взгляд. Соответствуя определению «раджаси», то есть «два раджаса», применяется двойственное число и в другом случае, а именно, «убхау ардхау» — «две половины», что применительно к небу обозначает «две небесные полусферы». Форма «ардхау» встречается и в гймне (II, 27, 15), где к этим двум половинам обращаются с просьбой быть милостивыми к жертвоприносителям. Снова Уоллес не прав, переводя «убхау ардхау» как «небо и земля». Эта ошибка исправляется самими строфами Ригведы, где мы видим слова «паре ардхе» («в дальней половине») и «упаре ардхе» («в ближней половине») небес, а это значит, что именно небо (а не небо и земля) воспринималось как состоящее из двух половин (I, 164, 12). А несколькими строками ниже в этом гимне мы читаем, что корова со своим теленком (заря с солнцем) появилась под высшим и над низшим пространством, то есть между цебом и землей, и задается вопрос: «В какую половину она ушла?» (буквально: в какую «ардхам»), что снова нам показывает, что слово «ардхам» — это не небо и не земля, а совсем другое определение. Две половины упоминаются и в Атхарваведе (X, 8, 7, 13) в виде вопроса: «Праджапати создал все из одной половины («ардхам»), какой знак может нам сказать о другой половине?» Здесь эта «другая половина» не может обозначать землю (а Г. Гриффит объясняет это как относящееся к ночному солнцу). Применяется и другое выражение для обозначения верхнего и нижнего миров — «самудрау» — «два океана» (X, 136, 5). Эти два океана описываются как лежащие по эту («апара») и по другую («пара») стороны (VII, 6, 7), а далекий («паравати») океан упоминается в гимне (VIII, 12, 17).

Я выше уже цитировал строфы, где говорится о светлом океане-»арнах» (V, 45, 10) и об океане, пронизанном тьмой-»арнава» (II, 23, 18). Эти же образы передаются и словами «парастат» и «авастат», которые определяют отдаленную и ближнюю стороны. Так, в гимне (VIII, 8, 14)

область «парават» выступает как противоположная «амбара» — небу вверху, а в гимне (III, 55, 6) описывается солнце как спящее в области «парават» («далекий»). Выше указывалось, что солнце описывается приходящим из области «парават» и что этот Савитрь проходит сквозь темную область перед восхождением на небо. Два слова — «парават» и «арвават», употребляемые в разных местах, обозначают одни и те же области, а поэтому к ним применяется определение, приводимое в двойственном числе, — «раджаси», «ардхау» или «самудрау», а когда нужно указать на верхнюю и нижнюю полусферы, пользуются словом «абхаятах». Так, в гимне (III, 53, 5) мы читаем: «О, Магхаван! О, брат Индра! Уходи вдаль и приходи снова — ты желаем в обоих местах» («абхаятра»). Выше уже указывались строфы, где говорится о том, что Савитрь ходит по двум сторонам ночи.

Рассматривая эти три пассажа, мы никак не сможем утверждать, что ведические барды не знали о нижней небесной полусфере, как это предполагают Уоллес и ряд других ученых. И не следует мою гипотезу заранее называть проблематичной, так как я показал, что эти барды были в достаточной мере знакомы с астрономией, чтобы уметь высчитать периоды движения солнца и луны, по крайней мере на том уровне, который был необходим для жизненной практики. И те люди, которые могли это делать, не могут считаться столь безграмотными, чтобы верить в то, что небо прибито к земле по линии небесного горизонта и что солнца не видно ночами потому, что оно исчезает где-то в высших областях небес.

В одном из пассажей «Айтарейя Брахманы» (III, 44), описывающей, как солнце, достигнув конца дня, поворачивается кругом (вокруг себя) и создает ночь там, где был день, а на другой раз — день и т. д. Это очень смутно, так как не доказывает, что была уверенность в возврате солнца в течение ночи через некую область где- то в высшем небе — так пояснил Уоллес. В оригинале применены слова «авастат» и «парастат», и вот это последнее слово правильно перевел д-р М. Хауг как «на другой стороне». А ряд других, и в их числе Д. Муир, считают, что оно обозначает «высший», расширяя, таким образом, предположение, что солнце возвращается в часы ночи через самые верхние области неба. Но, видя выразительные строфы, в которых области над и под всеми тремя землями определяются безошибочно, мы н£ можем согласиться с гипотезой, основанной на одном сомнительно переведенном слове. Эта гипотеза основана или на предвзятом мнении о примитивном человеке, или на желании ввести в Веды разработки космографии Гомера.

Знания ведических бардов, касающиеся нижнего мира, не могли быть, конечно, равными знаниям современных астрономов, а поэтому мы можем встретить в Ригведе такие вопросы (I, 35, 7): «А где сейчас Сурья (после захода) и какую небесную область озаряют сейчас его лучи?» Но мы видим достаточное число точных свидетельств, доказывающих, что ведические люди знали о существовании области ниже земли, и даже если некоторые их указания были недостаточно точны, это не уменьшает ценности их свидетельств.

Если мы откажемся от мысли, что нижний мир не был известен ведическому народу (то есть от такого беспричинного мнения), сразу станут понятными движение и природа небесных вод. Древние арьи, подобно древним иудеям, верили, что тонкая материя, наполняющая все пространство вселенной, была не чем иным, как водяными парами, и что непрерывная циркуляция этих паров из верхнего в нижний и, наоборот, из нижнего в верхний круг небесной полусферы и являлась причиной движения солнца, луны и других небесных тел. Вот это и является истинным ключом к пониманию многих ведических мифов, и пока мы этого не усвоим, мы не сможем понять ряд выражений ведических поэтов.

Эти воды иногда описывались как реки и потоки, движущиеся в небе и в конечном счете попадающие в рот Варуны или в нижний океан (VII, 49, 2; VIII, 69, 12). Нижний мир был чем-то вроде дома этих вод, именуемого вечным или извечным («вахватих») (IX, 113, 8), и это было царством Варуны или Ямы, а также скрытным убежищем Вритры. Это движение вод ясно выражено в Писациях парсов: в «Вендидаде» (XXI, 4–5 /15, 23/) воды описываются так: «Море Воурукаши, вместилище вод, восстань, иди вверх воздушной дорогой и иди в них на землю; иди вниз на землю и иди вверх воздушной дорогой. Восстань и кружись, иди! Ты, чьим восходом и возрастанием Ахура Мазда проложил воздушный путь. Ввысь! Восстань и иди! Ты, быстроконное солнце, над Хара Березайте и разливай свет над миром, и ты можешь восстать там, если ты скрываешься (скроешься?) в Гаропути, созданного богами, водного пути, открытого ими».

В этом обращении к воздушным водам, чьим вместилищем служит море Воурукаши, говорится, чтобы они начали идти в небо отсюда и чтобы возвращались ради очищения здесь перед вторым поднятием. Профессор Дж. Дармштетер в статье, посвященной этому отрывку, говорит: «Верили, что воды и свет вытекают из одного и того же источника и одного и того же лона». Он цитирует слова из «Бундах-хиша» (XX, 4): «Точно так, как свет входит через Эльбурз (Хара Березайте, гора, окружающая землю) и выходит через Эльбурз, вода так же приходит через Эльбурз и уходит через Эльбурз».

В Ригведе воды описаны идущими по пути богов (VII, 47, 3), подобно почти тому же пути вод в Авесте, где они следуют по пути, созданному Маздой, или пути, созданному богами. Подобно водам Авесты, воды Ригведы тоже стремятся к цели — к океану и, пройдя воздушными путями, неизменно впадают в рот Варуны. Но Авеста дает нам ключ к установлению связи вод со светом в недвусмысленных терминах, так как, по замечанию профессора Дж. Дармштетера, она ясно говорит, что оба эти естества имеют общий источник, и в первом из вышеприведенных отрывков просят быстроконное солнце следовать «по пути вод наверху в небесах». В «Абан-яште» (V, 3) река Ардви Сура Анахита мощно сбегает с высоты Хукайрья к морю Воурукаши. Подобно этому, реку Сарасвати в Ригведе молят спуститься с высокой горы в небе ради жертвоприношений (V, 43, 11). Это две воздушные реки, но о них говорится, что, спустившись на землю, они наполняют все земные реки. А под земными реками понимаются все вещи, имеющие жидкую природу — сок растений, кровь и т. п., чем указывается на то, что они происходят от высших воздушных вод при посредстве облаков и дождей. И дальше Писание парсов сообщает, что между землей и областью бесконечного света («параме вьоман» в Ригведе) существует три промежуточные области: звездная, где хранятся семена воды и растений, лунная и солнечная наивысшая (Яшт, XII, 29–32). Поэтому, когда в Ригведе говорится о наивысшем раджасе как о месте пребывания вод, это не следует воспринимать как то, что утверждает Уоллес, то есть что не существует мира нижних вод, так как именно они поднимаются и двигаются по высшей области небес и порождают земные воды, давая дождь и тучи.

Так, Ардви Сура Анахита описывается как текущая сквозь звездный мир (Яшт, VII, 47), и ее следует почитать жертвоприношениями, чтобы ее воды не смогли все утечь в область солнца, вызвав этим засуху на земле (Яшт, V, 85, 90). В Ригведе, подобно этому, описывается Сарасвати как наполняющая земные потоки и всю область земли, а также обширную область атмосферы (VI, 61, 11). И ее тоже умоляют пролиться реками вместе со всеми водами.

Но наиболее разительное сходство между Ардви Сура Анахитой и Сарасвати выражено в том, что последняя описывается как убийца Вритры в Ригведе (VI, 61, 7) — «вритра-гхни». О первой говорится в «Абан-яште», что она (V, 33, 34) за богатую ей жертву отблагодарила Тхраэтаона (наследника доблестного клана Атхвьев) тем, что дала ему силу одолеть Ахи Дахаку, чудовище с тремя пастями, тремя головами и шестью глазами. Это точное повторение одной из историй в Ригведе, где (X, 8, 8) Трита Аптья, знающий оружие предков и поощряемый Индрой, убил в битве трехглавого сына Тваштри и освободил коров. Здесь явно устанавливается связь между водами, которые представлены Ардви Сура Анахитой или Сарасвати, и фактом убийства Вритры.

Многие ведологи пробовали найти подобие Сарасвати в одной из рек Панджаба, носящей это же имя, но это не было убедительным для всех, поскольку последняя является рекой незначительной. Приведенные выше данные говорят о том, что Сарасвати и Ардви Сура Анахита являются воздушными потоками, поднимающимися из нижнего хранилища вод, они протекают по небу и падают обратно в нижний океан. Часть этих великих вод попадает на землю в виде дождя, а вместе с ним и в виде семян растений, произрастающих на земле. И это бывает результатом обязательных жертвоприношений рекам. В «Венди- даде» описывается (V, 19 /56/) дерево, хранящее в себе все эти семена. Оно растет посреди моря Воурукаши, и воздушные воды снимают с него эти семена, уносят в небо, а оттуда отсылают на землю с дождями. Эта идея встречается и в Ригведе (I, 23, 20), в рассказе о том, как жертвователь повествует, что Сома сказал ему о лечебных средствах (о травах), хранящихся в водах. Мы видим, таким образом, в этом законченную повесть о космической циркуляции воздушных вод и о появлении земных вод и растений, порождаемых ими. Нижний мир, или нижняя небесная полусфера, — это «дом» всех вод. Выразительно говорится о том, что он со всех сторон охвачен горной цепью вод Хара Березайте. Когда открывается путь для воздушных вод, они поднимаются вверх, проходят сквозь верхнюю полусферу и снова опускаются в море Воурукаши, или в нижний океан, породив за время этого своего движения оплодотворяющий землю дождь, рассеивающий семена всех растений на земле. Необходимо, однако, почитать небесные воды и приносить им жертвы ради их благосклонного отношения, ибо может быть и так, что они повернут в область солнца и лишат нас дождевой влаги.

Невозможно проникнуть в глубинный смысл легенды о Вритре без того, чтобы сначала не представить себе истинную природу небесных вод и значение их движения в понимании всего этого предками индоиранских народов. Как заметил Дж. Дармштетер, они верили в то, что небесные воды и свет возникают из одного источника и

двигаются по одному и тому же пути. Эти воздушные воды приводили в движение небесные тела, наподобие того, как течение рек двигает лодки. И если воды перестанут так течь, последствия будут очень тяжкими — солнце, луна и звезды перестанут восходить, и мир охватит тьма. Можно легко себе представить, к какой беде приведет остановка Вритрой движения этого потока. В своем скрытом убежище на дне раджаса, то есть в нижней полусфере, он запирает эти воды, чтобы прекратить их ток вверх через горы, а победа Индры над ним означала, что воды освобождались из когтей Вритры и снова могли течь вверх. Будучи освобожденными, воды, естественно, приносили с собой зарю, солнце и коров (то есть дни или утренние лучи), и победу поэтому описывали как» «дарующую четыре естества». Теперь можно понять и роль гор в легенде. Это была гора Эльбурз, или Хара Березайте, и поскольку Вритра, протянувшись по горам, закрыл своим телом все их сквозные проходы, через которые двигалось солнце и протекали воды, то Индра должен был открыть их, убив Вритру. Так, в «Бундахише» (V, 5) упоминается о 180 выходах в сторону востока и о 180 в сторону запада через Эльбурз, и солнце выходит и заходит через них каждый день. С этими проходами связаны также все продвижения луны, созвездий и планет.

Эта же идея находит свое отражение и в более поздней санскритской литературе, когда воспевается восход солнца на востоке из-за гор и заход его за горы на западе. Речь идет об этих же горах, разделяющих верхнюю и нижнюю небесные полусферы или светлый и темный океаны, когда описывается или как Индра нашел Шамбару (II, 12, 11), или скала Валы, где были заперты этим демоном коровы (IV, 3, 11; I, 71, 2) и которую взломали Ангирасы.

Такое разъяснение сути легенды о Вритре может показаться многим ученым странным, но следует помнить, что и восход солнца, и появление зорь связываются с током воды, — это не плод воображения. И если ведическая литература не выражает это в абсолютно недвусмысленной форме, то ведь Писание, парсов полностью снимает все сомнения. Так, в «Хуршед-яште» (VI, 2, 3) мы читаем: «Когда восходит солнце, земля очищается и очищаются текучие воды… Если бы не взошло солнце, тогда даэвы разрушили бы все, что есть в семи каршварах». Описания в «Фарвардин-яште» еще более выразительны. Этот яшт посвящен восхвалению фравашей (которые соответствуют понятию «питри» в Ригведе). Эти души древних предков часто описываются (даже и в Ригведе) как участвующие вместе с богами в процессе созидания космических феноменов. Так, про питри повествуется, что они украшали небо звездами, ночам они дали тьму, а дню — свет (X, 68, 11) или же нашли скрытый свет и одарили им зарю (VII, 76, 4; X, 107, 1).

В сказаниях парсов мы видим то же самое, или подобные же подвиги, приписываемые фравашам. О них говорится (Яшт, XIII, 53, 54), что они «показали прекрасные пути водам, которые до этого долго были неподвижными, не имея течения», а после этого начали течь «по пути, созданному Маздой, вдоль пути, сделанного богами, по водной назначенной им дороге». Сразу после этого (Яшт, XIII, 57) они также «показали путь звездам, луне, солнцу и бесконечному свету, которые до этого долго пребывали недвижимы на одном месте из-за подавления даэвами и насилия даэвов». Здесь мы видим четко обозначенную корреляцию между течением вод и движением солнца. Это были фраваши, кто явился причиной начала движения вод и солнца, которые, как сказано, «недвижимы были в одном и том же месте». Профессор Дж. Дармштетер считает, что это зима прекратила их движение, он при этом цитирует и обсуждает пассаж из «Вендидада» (V, 10, 12; VIII, 4–10). Фраваши описываются (Яшт, XIII, 78) как «разрушающие преступные намерения врага Ангры Майнью (вариант Вритры в Авесте), желавшего, чтобы воды остановились и растения не росли». В «Ясне» (LXV — у Шпигеля: LXIV — 6) фраваши, которые «вознесли вверх потоки вод от ближайших», призываются прийти к жертвователю, а дальше в тексте о водах их просят «задержаться на своих местах в покое, пока не предложит Заота» (вариант санскритского названия жреца Хотара). Это явно указывает на то, что эта жертва должна быть предложена призывающим жрецом, чтобы обеспечить освобождение току вод. Есть и другие упоминания о текучих водах (Яшт, X, 61) в сказаниях парсов, но приведенных выше достаточно, чтобы доказать нашу точку зрения.

Главная трудность в рациональном объяснении легенды о Вритре состоит в доказательстве связи между током вод и появлением зари, и пассажи из «Фарвардин-яшта», приведенные выше, дают нам возможность оправданно доказать эту связь.

В «Вендидаде» имеются два пассажа, указывающие на период, в течение которого эти воздушные воды прекратили свое течение. Их необходимо процитировать здесь, поскольку они бросают свет на циркуляцию воздушных вод.

Выше говорилось, что, по соображениям профессора Дж. Дармштетера, эти воды останавливались на зиму. Но выяснение вопроса содержится четко в фаргардах V и VIII «Вендидада», где Ахура Мазда объявляет, как следует обходиться с телом человека, умершего зимой, до тех пор, пока можно будет совершить все, что положено по правилам конца сезона. Так, в фаргарде (V, 10 /34/) Ахура Мазду спросили: «Если лето прошло, и настала зима, что должны сделать почитатели Мазды?» На это Ахура Мазда отвечает: «В каждом доме, в каждом селении надо выкопать яму, достаточно большую, чтобы не повредить череп, стопы или руки человека… и они должны оставить бездушное тело лежать там на две ли, на три ли ночи, на месяц ли, пока не начнут летать птицы, возрастать растения и растекаться воды, и ветер не высушит влаги на земле, вот тогда пусть отнесут и положат тело глазами к солнцу». Я уже ссылался на этот пассаж выше, но тогда еще не была объяснена теория, касающаяся воздушных вод, и обсуждение пассажа было отложено. Теперь же мы можем ясно увидеть, что значат фразы вроде «растекаться воды» и «возрастать растения». Это те же фразы, что и в «Фарвардин-яште», и там они связаны с движением солнца и луны, которое началось после долгого неподвижного пребывания в одном месте. Другими словами, воды и солнце прекратили свое движение во время зимы. Почитателям Мазды не разрешается перемещать труп до начала разлива вод и движения солнца, хотя бы и приходилось выполнять этот запрет в течение двух или трех ночей и даже месяца. Почитатели Мазды верили, что труп очищается светом солнца, и поэтому нельзя было хоронить до конца ночи.

Этот приведенный выше пассаж из «ВендиДада» явно указывает на то, что зима была некогда сопряжена с долгой тьмой, продолжавшейся две и три ночи и даже месяц, и что в это время ни воды не текли, ни растения не возрастали. Именно в течение такой зимы возникали трудности с выносом тел покойных, и верующие спрашивали Ахура Мазду, что надо делать. Такой вопрос был бы лишен смысла, если бы в древней области маздаизма солнце светило бы ежедневно с утра до вечера всю зиму, как в тропической зоне, и вынос трупов на утреннее солнце не представлял бы затруднений. Было бы полным абсурдом беспричинное сохранение нечистого мертвого тела в доме две-три ночи и даже месяц, то есть до конца зимы. В приведенном пассаже нет ни слова о темноте, но можно легко понять из указаний, что тело должно быть в конце концов вынесено из дома и положено на особо подготовленное место («дакхму») с глазами, обращенными к солнцу, из чего ясно видно, что погребальная церемония была невыполнима в течение того времени, когда труп еще находился в доме. Но зато в фаргарде (VIII, 4 /11/), где этот сюжет снова обсуждается, четко говорится о темноте. Ахура Мазду спрашивают: «Если в доме почитателя Мазды умрет собака или человек, когда идет дождь, или снег, или сильный ветер, или мрак наступил, и когда стада скота и люди не видят свою дорогу, что должны делать почитатели Мазды?» На это Ахура Мазда дает тот же ответ, что и в фаргарде V. Верующему велят (VIII, 9 /21/) вырыть могилу в доме, и в ней «пусть лежит мертвое тело две ночи, три ночи или месяц, пока птицы начнут летать, растения произрастать, воды растекаться, и ветер не высушит влаги на земле». Вот здесь, в этом вопросе, заданном Ахура Мазде, четко упоминается мрак наряду со снегом и ветром, а в «Фарвардин-яште» мы видели, что растекание вод и движение солнца происходят одновременно. В пассаже из «Тир-яшта» говорится о том, что время, назначаемое для появления Тиштрьи после того, как он в воде победил Апаошу, измеряется как одна, две, пятьдесят и сто ночей.

Все эти пассажи, вместе взятые, приводят к одному неизбежному выводу — это было зимой, когда воды перестали течь, солнце перестало двигаться, и этот период стагнации длился от одной до ста ночей. Это был период долгого мрака, когда солнце не появлялось над горизонтом, и если человек умирал в эти дни, то его тело следовало держать в доме до тех пор, пока воды не начнут течь и солнце в то же время не появится на горизонте. Я уже указывал выше, что вера индусов в неблагоприятность факта смерти в период дакшинаяны должна быть прослежена к этой древней практике запрета на вынос мертвого тела из дома в течение долгой арктической ночи. Слово «ката», которым определяется могила в писаниях парсов, встречается в одном из гимнов Ригведы (I, 106, 6), где повествуется о том, как мудрец Кутса, лежа в яме-»ката», молит о помощи Индру, убийцу Вритры. Я полагаю, что здесь мы видим, по меньшей мере, непрямое указание на практику в сохранении мертвого тела в яме-»ката», до тех пор, пока не будет убит Вритра и пока не получат свободу воды и солнце. Мы видим, однако, что здесь речь идет только о циркуляции небесных вод, а из процитированного отрывка из Авесты ясно видно, что атмосферная влага прекращает свое движение на несколько дней, а точнее — ночей, и что солнце тоже перестает двигаться в течение всего этого периода и застывает неподвижно в водном регионе (поскольку свет возникает из того же источника, что и атмосферная влага) до тех пор, пока фраваши, помогавшие богам в борьбе за воду и в битве с силами тьмы, не пробудят к движению воды и солнце, направив их на обычный путь по верхней небесной полусфере.

Теперь мы можем понять, почему об Индре говорится, что он своей мощью двинул потоки вверх — «уданча» (II, 15, 6) и как он, убив Вритру, дал рекам свободу двигаться (I, 32, 12), и как он уничтожил все преграды сиянию небесных светил и сделал воды вольными (I, 80, 5). Есть и другие пассажи в Ригведе, говорящие об одновременном освобождении вод и появлении солнца и зари (на что указывалось выше в приводимой цитате из книги А. Макдонелла «Ведическая мифология»). Все эти строки гимнов становятся понятными лишь будучи разъясняемы с позиций теории, говорящей о космической циркуляции атмосферных вод через верхнюю и нижнюю небесные полусферы. Но поскольку эта теория была недостаточно понята и слабо изучена в указанной связи, ведологи, как прежде, так и в наше время, не имели успеха в интерпретации легенды о Вритре, не находя к этому рационального и продуманного пути и, что очень важно, не видя феномена единовременности четырех результатов победы Индры над Вритрой — тех, что открываются в сути гимнов.

Космическая циркуляция атмосферных вод описывается не только в индоиранской мифологии. Д-р Уоррен в своем «Найденном рае…» указывает, что подобные явления упоминаются и у Гомера, который описывает солнце как возвращающееся в токи океана или ныряющее в него, а затем снова поднимающееся из него на небо. Все реки и моря, все родники и даже колодцы возникают из глубочайшего океана, который, как верили окружает землю. Описывается как Гелиос-солнце плывет с запада на восток в золотой лодке, или чаше, что явно указывает на подземные воды. Но специалисты, изучающие Гомера, усмотрели без всякой необходимости ряд затруднений в переводе этого пассажа, заявив, что Гомер считал землю плоской и что если ад был объят полным мраком, то нельзя считать, что солцце после захода попадало туда.

Д-р Уоррен, однако, показал, что такое утверждение полностью беспочвенно, что земля у Гомера имела форму шара и что подземный мир был полон атмосферных вод. Мы уже видели выше, как некоторые ведологи создали аналогичные затруднения при интерпретации мифа о Вритре, предположив, что ведические барды не знали о нижней небесной полусфере (возможно, это является отражением дискуссий о Гомере). Д-р Уоррен показал, что эти безосновательные рассуждения порождены предубеждением, которое влияет на многих ученых, пытающихся объяснять суть древних мифов: ведь было принято считать, что древний человек не мог много знать о мире, подобно современным дикарям с их грубыми представлениями о действительности. Если бы ученых не ослепляло это предубеждение, они, несомненно, по-другому объясняли бы то, что можно ясно увидеть, но что они искажают, или отбрасывают в сторону, или игнорируют.

Невозможно установить всю правду на данных страницах, а поэтому я попрошу читателей обратиться к дальнейшим уточнениям, приводимым в работах д-ра Уоррена на эту тему. Этот ученый указывает, что Еврипид, подобно Гомеру, придерживался взгляда, что существовал один источник всех мировых вод, и что этой же точки зрения придерживался и Гесиод в своей «Теогонии». Он называл все реки сыновьями, а все родники и источники дочерями, говоря, что все они восходят к «Океаносу». Затем мы видим непрерывное нисходящее движение всех вод вплоть до достижения ими окружающей мир по экватору Океана-реки, под которой лежит подземный мир, что подобно описанным в Авесте движениям атмосферных вод. Об Аристотеле и его «Метеорах» тоже говорится, что он упоминает «реку, непрерывно текущую в воздухе между небом и землей и созданную восходящими и нисходящими парами».

Указывается и на то, что Грилль считал, что древние германцы представляли себе подобную мировую реку; нисходящий поток Укко и восходящий Амма известны в финской мифологии, где отражена сходная вера в то, что они являются следами как бы космической циркуляции. В латышской мифологии мы тоже читаем о золотой лодке, и, упоминая об этом, профессор Макс Мюллер пишет: «Та золотая лодка, что погружается в море и оплакивается дочерью неба, должна, несомненно, встречаться еще где-то, а именно в латышской мифологии. „Это и заходящее солнце, которое в Ведах должны спасти Ашвины; и золотая лодка, в которой плывут и Гелиос, и Геракл с запада на восток; иногда это сама дочь Солнца, которая тонет, как Чхъявана в Ведах. Как он и подобные ему персонажи спасаются Ашвинами, так и латыши взывают к сынам богов плыть в лодке и спасти дочь Солнца».

В связи с этим заметим здесь, что в Ригведе Ашвины тоже пользуются лодкой, спасая гибнущих (I, 116, 3; I, 182, 6), и хотя она не описывается как золотая, но их колесница всегда бывает золотой (VIII, 5, 29). И лодка бога Путана, на которой он пересекает воздушный океан («самудра») ясно названа золотой (VI, 58, 3). В гимне (I, 46, 7) повторяется, что у Ашвинов были и колесница, и лодка (вроде удвоенного имущества), и в строфе (I, 30, 18) поясняется, что они в своей колеснице пересекали равно и небесные, и водные области. Их колесница определяется словом «пересекающая» в форме «самана йоджана», где слово «самана» теряет смысл, если бы возникали трудности в пересечении лишь одной части небесной сферы в отличие от другой. Ведические боги пользовались этими лодками специально для пересечения нижнего мира, места нахождения воздушных вод, а когда эти боги появлялись над горизонтом, их описывали уже как пересекающих верхнюю сферу на колесницах.

Но иногда о водах говорится, что они проносят их и через небо, именно так, как описаны колесницы, пересекающие нижний мир. Например, в легенде о Диргхатамасе, упоминавшейся выше, говорится, что его несли воды на себе в течение десяти месяцев, а затем он постарел и стал приближаться к смерти, то есть к океану, куда и устремлялись воды. Это значит, что воды несли солнце на себе десять месяцев до того мига, когда оно ушло в нижний океан.

Но перейдем в обсуждении этого вопроса к тому, что идея космической циркуляции воздушных вод отнюдь не ограничивалась только рамками индийской, иранской или греческой мифологии. В египетской мифологии богиня Нут (богиня неба) иногда «изображалась в виде фигуры в сопровождении звезд и вод».

Норман Локье указывает, что «не только бог- Солнце, но и звезды тоже воспринимались как пересекающие пространство в лодках от одной стороны горизонта до другой». Выше уже упоминалась идея иудаизма о небесном своде, окруженном водой и отделенном от нижних вод. Поэтому нечему удивляться, обнаруживая в Ведах и в Авесте более или менее ясные указания на циркуляцию атмосферных вод по верхней и нижней небесным полусферам вселенной. Эта идея обнаруживается в древней мифологии любого народа, и ничего, кроме ложного предубеждения, не может удержать нас от верной интерпретации (при помощи теории космической циркуляции атмосферных вод) тех единовременных движений или освобождений вод и света, которые описаны в Ведах.

Но даже после принятия теории космической циркуляции небесных вод и одновременного освобождения вод и зари может быть задан вопрос — как с этим связана арктическая теория или как можно ее привлечь для объяснения сути легенды о Вритре? Мы можем воспринять мысль, что Вритра пленил воды, замкнув проходы в скальных окружающих их стенах, можем согласиться, что небесные воды всего мира присутствуют под тремя землями, но все же битва между Индрой и Вритрой могла, насколько нам известно, являться ежедневной битвой света с мраком, и тогда можно настаивать на том, что нет необходимости прибегать к арктической теории для объяснения упомянутой легенды. Но, даже немного подумав об этом, мы, однако, увидим, что все инциденты этой легенды не могут быть сведены к ежедневной битве света с мраком. Так, в гимне Ригведы (X, 62, 2) говорится, что Ангирасы, помогавшие Индре в его борьбе за коров, победили, как указано в гимне, Валу в конце года («париватсаре»). Это показывает, что битва была ежегодной, а не ежедневной. Мы видим еще и в пассаже (VIII, 32, 26), что водный демон Арбуда был убит Индрой, применившим для этого не свое обычное оружие ваджру, а глыбу льда («хима»). В добавление к тому факту, что битв; была ежегодной, мы должны понять, что конфликт происходил зимой, в сезон льда и снега, и это Соответствует утверждению в Авесте, что именно зимой воды, а вместе с ними и солнце прекратили двигаться. Крепости Вритры опять же описываются как «осенние» («шарадих»), а это указывает на начало битвы в конце осени («шарад»), и продолжалась она зимой. Мы увидели дальше, что имели место сто ночных жертвоприношений, и вот в «Тир-яште» говорится о том, что битва Тиштрьи с Апаошей длилась или одну, или сто ночей.

Все эти моменты могут быть объяснены только посредством арктической теории или же теории долгой осенней ночи, но никак не ежедневной битвы света с мраком.

Мы пришли к заключению, что битва Индры с Вритрой должна была начаться в сезон шарада (осени) и длиться до конца сезона шишира (холодного сезона) в водной области нижнего мира. К счастью, это заключение поразительно выявляется в очень важном пассаже, сохранившемся в Ригведе, который дает нам, если можно так сказать, истинную дату начала конфликта с Вритрой, хотя и настоящее значение пассажа еще полностью не объяснено из-за того, что не найден подлинный ключ к пониманию его содержания.

В гимне (И, 12, 11) мы читаем: «Индра нашел Шамбару, пребывающего на горе в чатваримшьям шаради». Слово «чатваримшьям» — это обычное числительное женского рода, приведенное здесь в локативном[12] падеже, и равным образом «шаради» — тоже локатив от «шарад» (осень), санскритского слова женского рода. И хотя эти слова просты сами по себе, но в данном сочетании они могут восприниматься как два смысловых варианта или две конструкции. «Чатваримшьям» значит «в сороковой», а «шаради» — «в осени». Если мы переведем первое слово как прилагательное «в сороковой», а «шаради» — как «в осени», то значение будет «в сороковой осени». Но если оба слова брать порознь, то значение будет «на сороковую, в осень (осенью)».

Саяна и западные ученые приняли первый вариант и переводят пассаж так: «Индра нашел Шамбару на горах в сороковую осень, то есть на сороковой год», поскольку слова, обозначающие сезоны, понимаются как указания на год, особенно в сопровождении числительного больше чем «один». Грамматически такая конструкция правильна, так как указанные формы слов действительно приведены в женском роде и в локативном падеже, и если их воспринимать вместе, то есть во взаимном сочетании, то и получается «в сороковую осень или год». Но что дает нам факт, что Шамбара был найден Индрой на сороковой год? Должны ли мы предполагать, что Индра был занят поисками демона сорок лет? И что только в конце столь долгого периода враг наконец был найден пребывающим в горах? Если это так, то конфликт Индры с Шамбарой не мог быть ни однодневным, ни одногодовым, но следует тогда предположить, что он произошел один раз в сорок лет — такое предположение прямо противоречит утверждению в гимне (X, 62, 2) «Вала был убит в конце года («париватсаре»)» Некоторые ученые пытались найти выход и, этого положения, высказывая мысль, что пассаж можно воспринять как относящийся к факту голода или засухи, случившихся через сорок лет, или же что речь могла идти о войне, длившейся сорок лет, между арьями, на защите которых стоя. Индра, и какими-то местными горными племенами, защищаемыми Шамбарой. Но оба эти предположения слишком размыты и придуманы, что- бы заслужить серьезное внимательное отношение и добрую репутацию. Рассказ о Шамбаре много раз встречается в Ригведе, и повсюду он представляет собой конфликт Индры с Вритрой.

Поэтому нелепо выглядит утверждение, что о этом одном пассаже говорится о сорокалетней войне с аборигенами, если его можно объяснить по-другому, избежав насилия над его словами. Это обычный прием в санскрите — применение локативного падежа при указании месяца, дня, сезона или года, когда надо указать на дату какого-либо происшествия. Мы и теперь так говорим, и вот пример: «Карттике, шукла-пакше, трайодашьям», что означает «В месяц карттика, в светлую (его) половину, на тринадцатый день». Обычные числа, будучи словами женского рода («чатуртхи, трайодаши…» и др.), употребляются без прибавления таких слов, как «день», для указания даты. В «Тайттирийя Брахмане» (I, 1, 9, 10) есть фраза: «Если жертвенный огонь не освящен в конце года, его надо будет освятить на двенадцатый потом». Здесь «двенадцатый» определяется словом «двадашьям» — обычное слово женского рода в локативном падеже, означающее «на двенадцатый день» после окончания года. Указанное мною выше слово «чатваримшьям», приводимое в ведическом пассаже, может, таким образом, обозначать «сороковой день», а «шаради» — сезон, то есть осень. Тогда это все значит: «Индра нашел Шамбару пребывающим на горах на сороковой день осени». В свою очередь, шарад — это четвертый сезон года, и сороковой день шарада может указывать на такую дату, как семь месяцев и десять дней, прошедших с начала года, который в древние времена начинался с сезона васанта, то есть весны, а значит, это был 220-й День года. Итак, Индра боролся с Шамбарой, то есть разгорался ежегодный конфликт между светом и мраком, начиная с десятого дня восьмого месяца года. Это было 10-й день октября, если принимать март за первый месяц года, как и в древнем римском календаре.

В гимне (I, 165, 6) говорится, что Вишну заставил быстро скакать своих девяносто коней вместе с четырьмя, и это указывает на год, имеющий четыре сезона по 90 дней. При такой структуре года каждый сезон состоит из трех месяцев, и шарад является третьим в ряду сезонов, а поэтому «сороковой день в шараде» обозначает 10-й день 8-го месяца года. Таким образом, в пассаже указывается настоящая дата ежегодной борьбы Индры с Вритрой, и если бы это было с самого начала правильно понято, можно было бы избежать многих бесполезных рассуждений об истинной сути легенды о Вритре.

Мы раньше уже видели, что семь Адитьев, или ежемесячных солнечных богов, были представлены их матерью Адити всем богам в предыдущей юге и что она отбросила восьмого, Мартанда, так как он родился недоразвитым. Это значит, что он умер вскоре после рождения, — то есть восьмой месяц не был совершенным, не был полным по числу своих дней, что прямо указывает на то, что в первые дни восьмого месяца солнце ушло за горизонт и вот тогда и началась борьба Индры с Вритрой — это и был «сороковой день в шараде», или 10-й день 8-го месяца. Вот к такому заключению приводит нас анализ пассажа. Легенда об Адити и дата начала битвы Индры с Шамбарой (II, 12, 11) являют нам замечательное взаимное соответствие. Поскольку же принятая интерпретация пассажа не содержит воспринимаемого разумом смысла, то нам поневоле пришлось находить путь к другой, единственно возможной интерпретации.

В соответствии с этим осмыслением, шарад является последним сезоном солнечного света, и тут уместно отметить, что этимологически сам смысл слова «шарад» поддерживает нашу мысль. Ведь «шарад» произведено от корня «шри», что значит «уничтожать, опустошать» (Унади, 127), и это изначально указывает на сезон упадка и уничтожения.

Сам факт упадка совершенно очевидно говорит об ослаблении силы солнца, а не о высыхании трав, как это понимал Саяна, комментируя гимн (III, 32, 9). В «Тайттирийя Самхите» мы видим следующий текст: «Есть три сиянья, или сил солнца: одна в васанте (весной), то есть утром, вторая в гришме (летом), то есть в полдень, и третья в шараде (осенью), то есть вечером» (II, 1, 2, 5). Мы не можем воспринимать эти слова — утро, полдень и вечер — в их прямом смысле. Указываемые ими три периода дня следуют за указанием на годовые периоды солнца, и тут шарад называется вечером, то есть временем его снижения. Отсюда следует, что после шарада солнце в древние времена уже не светило. Текст комментатора Шабары показывает, что сила солнца снижалась в дни шарада, и конец шарада поэтому являл собой ежегодную уступку силам мрака, или же, говоря точнее, двойной сезон хеманта и шишира (зимы и холодного сезона) был долгой ночью, в дни которой солнце было под горизонтом. Следует также упомянуть, что слово «химья» (букв, «зимний») употребляется в Ригведе для обозначения ночи (I, 34, 1), чем подчеркивалось, что зимний сезон был временем мрака.

Но нам могут возразить, что мы не вправе считать, что в древности время отсчитывал ось просто сезонами и днями, а поэтому «чатваримшьям шаради» не может означать «на 40-й день осенью». Но это возражение не имеет надежных основание, так как у нас есть много надписей, в которых даты событий определялись только указаниями на сезоны, о чем говорится с приведением многих примеров в книге «Надписи из пещерных храмов Западной Индии», написанной Д-ром Бургессом и Бхагванлалом Индраджи (1881). <…> Еще в первые века нашей эры даты указывались путем упоминания сезона, первой или второй половины лунного месяца и дня одной из них. В трактатах IV–V веков н. э. приводится впервые близкая к современной система измерения времени сезонами, месяцами, неделями и днями. Мы имеем все основания полагать, что за много веков до этого даты определялись гораздо проще, например упоминанием сезона и дня в этом сезоне. И мы видим этот метод измерения времени сезонами и их днями, например, в Авесте, где таким путем указываются определенные дни года. <…>

В некоторых древних иранских манускриптах приводятся два способа датирования событий: первый состоит в указании «гаханбара», то есть сезона (год тогда состоял из шести сезонов) и его дня, а второй — в указании месяца и его дня. Строго говоря, мы не видим необходимости прибегать к такому дублированию для определения дня или года — одного из этих методов достаточно для выявления искомого дня. Весьма вероятно, что метод исчисления сезонов и дней древнейший из двух, а строки, содержащие названия месяцев и дней, являются поздним введением в систему, вытеснившим более древний. Но, даже допуская, что двойная датировка могла иметь место в древности, мы в соответствии с ходом нашего анализа примем к сведению, что метод датировки путем упоминания сезона и его дня является наиболее древним, и это оправдывает нашу попытку интерпретации слов «чатваримшьям шаради» как «на сороковой день осенью».

Можно допустить легкую степень сомнения в том, что ведические барды зафиксировали в этом пассаже точную дату начала борьбы Индры с Шамбарой, но ведь этот пассаж, вследствие отсутствия истинного ключа к его расшифровке, столь долго, к несчастью, неверно понимается и неверно переводится как восточными, так и западными специалистами. Возможность, которую предоставляет грамматика, связывать слово «чатваримшьям» в качестве прилагательного со словом «шарад и» способствовала этому неправильному подходу. И хотя ведологи были не в силах объяснить, почему, по их интерпретации, Шамбара должен быть найден на 40-й год, они все же придерживались этой концепции, ибо ничего другого, меняющего это значение, не видели.

Альтернативная конструкция, которую я предлагаю, очень проста. Вместо того чтобы принимать первое слово за прилагательное, определяющее второе, я считаю оба слова взаимонезависимо примененными в локативном падеже, но это очень существенная поправка, так как значение пассажа меняется. До тех пор пока арктическая теория не была известна, внимание ученых не привлекала возможность выработки альтернативного варианта. Теперь же мы можем ясно понять, почему об Индре говорится, что он нашел шамбару на 40-й день шарада, а также почему крепости, укрывавшие демона, описываются как «шарадих» («осенние»), равно как и о водном демоне Арбуде говорится, что он был убит льдом («хима»). Выше я уже указывал, что крепости («пурах») Шамбары следует понимать как «дни», а прилагательное «шарадих» только поддерживает этот взгляд. Такие факты в описаниях, как исчезновение солнца за горизонтом в начале восьмого месяца осенью, вслед за чем наступает время долгих сумерек, темной ночи длительностью в сто дней и долгой зари в тридцать дней, служат основой легенды, связанной с Арктикой, и каждый инцидент в ней может быть понятно и естественно объяснен с помощью арктической теории.

До того как мы закончим этот анализ, необходимо остановиться еще на одном событии в рассказе о Вритре. Мы видели, что воды и свет, судя по описанию, были освобождены в одно и то же время после убийства Вритры. Об этих водах иногда говорится, что это потоки, или реки, текущие вверх, — «уданча» (II, 15, 6) и что их насчитывается семь (I, 32, 12; II, 12, 12). Теория космической циркуляции воздушных вод объясняет, почему эти воды описываются как двигающиеся вверх одновременно с зарей: люди верили, что эти токи поднимают солнце в небо, и его свет уже появляется над горизонтом, когда воздушные реки начинают устремляться вверх из нижнего мира, где их удерживал Вритра. Эти воды, или реки, описывались в соответствии с представлением о том, что они текут вверх и приносят свет солнца. Но перед нами встает вопрос — почему считалось, что их было семь? Некоторые думали, что теория гроз может содержать удовлетворительный ответ на этот вопрос. Так, западные ученые предложили считать семь упоминаемых рек семью реками Панджаба, которые в течение сезона дождей переполняются водой, той, которую Индра освободил, и она приняла форму грозовых туч. Реки Панджаба могут поэтому быть соответственно описываемы как получившие непосредственно от Индры свободу и наполненность водой. В поддержку этого объяснения нас отсылают к Ригведе (X, 75), а также к словам «Хапта-хинду» («семь рек»), которыми в «Вендидаде» (фаргард 1) обозначаются и Панджаб, и Индия. Но эта гипотеза, кажущаяся на первый взгляд убедительной, совершенно неадекватна сути сюжета и не может удовлетворительно объяснить семикратное деление вод.

Выше уже говорилось, что одновременное освобождение вод и света может быть соотнесено только с теорией космической циркуляции воздушных вод, а поэтому мы не можем принимать земные реки (Панджаба или любой другой области) за те семь рек, которые были освобождены Индрой для их устремления вверх («уданча»). Опять же, само название «Панджаб» переводится как «Пятиречье», а не как «земля семи рек». И об этих пяти реках идет речь в «Ваджасанейя Самхите» (XXXIV, 11). Термин «панчанада» («пятиречье») больше подходит для Панджаба, чем «сапта синдхавах» или «Хапта-хинду» в Авесте. Но мы могли бы преодолеть это затруднение, предположив, что реки Кубха и Сарасвати или же два любых других притока Инда включались ведическими бардами в эту группу, когда они имели в виду семь рек. В Ригведе (X, 75) упоминается около 15 разных рек, включая Гангу, Ямуну, Кубху, Круму, Гомати, Расу и пять рек Панджаба, но нигде мы не встречаем указания на конкретные семь рек. Это послужило причиной разногласий между учеными. Так, Саяна добавляет к рекам Панджаба Гангу и Ямуну, а Макс Мюллер — Инд и Сарасвати, тогда как К. Лассен и А. Людвиг настаивают на реке Кубха. Все это показывает, что нет твердых оснований для предположений, что выражение «семь рек» можно соотнести с «землей пяти рек».

В Ригведе около 12 раз встречается выражение «сапта синдхавах» («семь рек»), и в пяти из них четко говорится, что Индра освободил семь рек вместе с освобождением коров, или возрождением зари (I, 32, 12; II, 12, 3, 12; IV, 28, 1 и др.). По вышеприведенным причинам мы не можем полагать, что в этих строках речь идет о земных реках. В других же строфах нельзя найти ни одного указания на то, что речь идет о земных реках, но, скорее всего, там говорится о небесных реках как о «сапта синдхавах». В Ригведе встречаются три группы определения «семь рек» — небесные, земные и подземные. Так, в гимне (X, 64, 8) мы видим «трижды три текущие реки», а о водах говорится, что они «текут вперед трижды, семь и семь» (X, 75, 1). Поэтому становится ясно, что, подобно упоминаниям о Ганге в Пуранах, ведические барды относили одну группу в семь рек к небесам, другую — к земле, а третью — к нижнему миру, что аналогично приему размещения богов тремя группами по одиннадцать: одну группу — на небеса, другую — на землю и третью — в воды (I, 139, 11; I, 34, 11; X, 65, 9). Поэтому мы не можем утверждать, что семизначная группа земных рек была незнакома ведическим бардам, но, по вышеназванной причине, не можем и считать, что была определена реками Панджаба, а затем это представление было перенесено на верхнюю и нижнюю небесные полусферы.

Панджаб, напомним, это земля пяти, а не семи, рек, и даже если мы по своему выбору прибавим к ним два любых притока, хотя бы и небольших, то такая интерпретация будет носить столь искусственный характер, что не оправдает попытку доказать, будто «сапта синдхавах» изначально означали реки Панджаба. Мы все время должны помнить, что семизначное подразделение вод в Ригведе не представляет собой чего-либо самосущего, но является лишь отражением общепринятого в этом памятнике принципа группировки явлений или фактов. Так, мы встречаем в тексте семь земных прибежищ (I, 22, 16), семь гор (VIII, 96, 2), семь лучей от коней солнца (I, 164, 3), семь жрецов-хотри (VIII, 60, 16), семь страной семь Адитьев (IX, 114, 3), семь обрядов (IX, 8, 4), семь сестер (X, 5, 5–6) и, возможно, семь небес, семь гор, семь океанов и семь нижних миров.

Такое же деление на группы по семь мы встречаем и в других памятниках арийской литературы, связанной с мифологией. Например, в

Авесте сказано, что земля делится на семь каршваров (Яшт, X, 16, 64), а в греческой мифологии говорится о семи слоях небес, расположенных один над другим. Поэтому можно считать, что семизначное деление соотносится со всем индоевропейским периодом. А если это так, то мы не можем считать, что указание на семь рек относится к Панджабу, но является лишь частным случаем общего принципа. Если же связывать это только с Панджабом, то нам придется прийти к утверждению, что именно Панджаб был прародиной арьев еще до их разделения. Если же реки, освобожденные Индрой, чтобы они могли течь вверх, не являются земными, и если выражение «сапта синдхавах» не было изначально подсказано реками Панджаба, то можно спросить: как мы оцениваем число рек и происхождение определения «Хапта-хинду» в Авесте? В ответ следует указать, что ключ к решению этой проблемы скрыт в факте одновременного освобождения Индрой вод и света после убийства Вритры.

В гимне (И, 12, 12) сказано, что Индра, заставивший снова течь семь рек, именуется «сапта-рашмих», то есть «имеющий семь лучей». Это служит указанием на то, что должна быть некая связь между семью лучами и семью реками. В Писании парсов мы также видим, что воды и солнце приходят в движение в одно и то же время. А если так, то что может быть более естественным, чем предположение, что семи солнцам требуются семь коней или семь рек, чтобы нести их по небу, что вполне соотносимо и с сюжетом о Диргхатамасе, которого несли на себе воды (I, 158, 6). Вернувшись снова к легенде об Адити, мы видим там семь солнц (семь богов месяцев), находящихся в семи разных областях и дарующих людям солнечное тепло (разных степеней теплоты) в течение семи месяцев. Как бы могли семь солнц продвигаться по семи разным частям неба, если бы не было такого средства их передвижения, как семь разных воздушных рек, притекающих вверх из нижнего мира? Причем дая из них несет свое отдельное солнце. Словом, если установить возможность близкой связи между водами и светом, то нетрудно понять, почему воды и свет семизначны.

В Ригведе выразительно упоминаются семь небесных рек (IX, 54, 2), и во многих пассажах описываются одновременное начало нового течения рек и появление зари на горизонте. Ни теория гроз, ни ссылки на Панджаб не смогут удовлетворительно объяснить этого факта одновременности этих явлений. И пока это затруднение не будет преодолено, а сделать это можно лишь при посредстве арктической теории представлений о космической циркуляции небесных вод, — мы не сможем принять гипотезы западных ученых, какой бы красноречивой она ни была.

Выражение же «Хапта-хинду» в Авесте, которое, как полагают, определяет Индию, мы можем объяснить, предположив, что более старым, возникшим еще до разделения арьев, является форма «сапта синдхавах» («семь рек»). Оно было донесено арьями до новых мест своего расселения, а там применено к новым областям или странам, подобно тому как британские колонисты переносят названия родных мест на свои новые поселения. «Хаита-хинду» не является единственным определением в Авесте для обозначений арийских стран. Мы встречаем в их списках такие названия, как Варена, Хаэтумант, Рангха и Харахвайти — это в Зенде является эквивалентами слов Варуна, Сетумат, Раса и Сарасвати. Но из этого не вытекает, что ведийский бог Варуна получил свое имя из страны Варена, где оно было дано ему почитателями Мазды, это же относится и к

Расе, и к Сарасвати. Иногда эти два имени даже в Ригведе определяют земные реки, но это не свидетельствует о том, что они и были изначально земными, так как все указывает на принадлежность небесам. Поэтому более естественным будет утверждение, что эти древние мифологические имена были применены арьями к новым местам их расселения или к новым объектам. Ведь известно, что, например, в Бирме имеются принесенные индийскими переселенцами такие географические названия, как Айодхья или Митхила и другие, так почему же не допустить мысли, что этот же процесс можно проследить в случае с названием «Хапта-хинду», особенно потому, что сохранялась память об освобождении в глубокой древности героем-богом Индрой семи воздушных рек.

Из всей вышеприведенной дискуссии становится ясным, что природа и движение вод, освобожденных Индрой из когтей Вритры, были неправильно понимаемы, начиная со времени древней школы Нирукты и даже со дней создания Брахман, что еще древнее. В Ригведе есть пассаж, описывающий, как бог Пушан пересекает верхнюю небесную полусферу в лодке; но Ашвины и Сурья обычно передвигаются по небу в колесницах. Это заставило последователей Нирукты полагать, что воздушные воды не пребывали в высшей полусфере. А когда Индра описывается как убийца Вритры и освободитель вод, то упоминаемые воды могли представать только в форме туч, наполненных дождевой влагой. Семь рек, отпущенных Индрой на свободу, могли, по таким представлениям, быть только реками Индии, подобными Гангу, Ямуне и другим, а пробивание горного массива пояснялось путем искажения смысла таких слов, как «парвата», «гири» и т. п. (на что уже указывалось выше).

Вот на этой стадии расшифровки в нее включились западные ученые. Отправным моментом их исследований стало название «Хапта-хинду» из Авесты, которое было принято за обозначение Панджаба как «земли семи рек, освобожденных Индрой». Это объяснение поначалу было принято за важное научное открытие и долго считалось правильным. Но ведь, как уже указывалось выше, Панджаб — это земля пяти, а не семи рек, как об этом и говорится в «Ваджасанейя Самхите». Очевиден и тот факт, что Индра освободил семь рек одновременно с зарей, а потому это не относится к Панджабу. Зная, что реки выразительно упоминаются в Ригведе, мы не утверждаем, будто он не был местом поселений арьев, где пели ведические гимны. Но его реки не упоминаются в Ведах в количестве семи, а поэтому возникла необходимость искать другое объяснение легенды о Вритре, и такое объяснение может появиться только при обращении к теории космической циркуляции небесных вод или рек по нижнему и верхнему мирам, когда эти воды несли с собой солнце, луну и другие небесные тела.

Мы теперь можем правильно понять, как Вритра, растянув свое тело по горам, закрыл все их проходы и перевалы по тем горам, которые, по аналогии с видимым с земли контуром далеких гор, считались лежащими между верхним и нижним мирами. Из-за Вритры воды, а вместе с ними солнце и заря, не могли прорваться вверх из нижнего мира в течение долгого периода, как это и происходило на арктической родине предков ведических бардов. Эта теория освещает и другой момент, выявляемый с ее помощью, — факт четырех результатов победы Индры над Вритрой. Этот факт полностью отрицали как древние, так и современные нируктаки, причем не из-за того, что не знали о нем, а потому, что не были в состоянии дать ему удовлетворительное разъяснение, считая, что эти результаты были сочленены один с другим поэтами Ригведы. Но теперь теория космической циркуляции атмосферных вод, то есть представления об этом, обнаруживаемые и в мифологии многих других народов, раскрывает всю эту тайну.

Если Индра описывается как освободитель и направитель вод («апам срашта», «апам нета»), они не означают влаги облаков, но водные пары, наполняющие вселенную и представляющие собой ту материю, из которой все было создано. Короче говоря, победа во имя вод была чем-то более великим, чем-то гораздо более чудесным, чем просто разрушение туч в дождливый сезон. И именно поэтому она естественно признавалась наивеличайшим из подвигов Индры: поддерживаемый возлияниями сомы в течение ста ночей, он убил куском (глыбой) льда водного демона мрака, разрушил сотню его осенних крепостей, освободил воды семи рек и пустил их течь кверху по их воздушным путям, освободил запертых в скальных пещерах солнце и зарю, то есть коров. Они пребывали в плену с начала войны, которая до сих пор неправильно понималось не как совершавшееся каждый год на 40-й день осени (это неверное понимание порождалось непониманием ведического пассажа). Неправильно понималось и то, что битва длилась до конца зимы. Правильное понимание спорит с утверждением, что Индра был только богом дождей — он никогда не выступал в Ведах только в этой роли, хотя в Ригведе (IV, 26, 2; VIII, 6, 1) есть пассажи, где он упоминается как насылатель дождя, или где он сравнивается с богом дождей. Но на деле недопустимо воспринимать его как этого бога, ведь Индра — это борец с Вритрой, и убийца Вритры, и освободитель вод.

История об освобождении пленных вод — это древняя история, и Вритра появляется в греческой мифологии как Ортр, а убийца Вритры (Вритрахан) — как Веретрагхна, бог-победитель, в писаниях парсов.

К тому же всплывает мнение, иногда и принимаемое, что Вритрахан и Индра — это не одно и то же, поскольку слово «Индра» не встречается в мифологии и языках европейско-арийских. Поэтому некоторые специалисты по сравнительной мифологии предложили считать битву за воды подвигом других арийских богов, а Индре ее приписали в ведийской мифологии, когда он стал главным богом пантеона Вед. Известно, что в Авесте не Веретрагхна, а Тиштрья считается освободителем вод и света, что поддерживает указанное предложение. На какие бы точки зрения ни были приняты, это не влияет на заключение, к которому мы пришли относительно истинного значения легенды о Вритре, что и изложено выше в этой главе. Ни облака, ни дождь не могут представлять собой главное физическое основание для этой легенды, которая, совершенно очевидно, базируется на простом феномене одарения светом людей, беспокойно ожидавших его во мраке долгой ночи арктического региона.

И не может не вызвать сожаления то, что на пути правильной интерпретации важной легенды стоит неверная концепция, касающаяся ведической космографии или природы космических движений вод, и что эта концепция еще не сразу может быть преодолена.

Индра, действительно, мог, в конце концов, быть признан богом гроз, равно как и ему мог ли приписать некоторые подвиги других богов, признав его в более позднее время богом дождей Но даже если подвиг Вритрахана был приписан Индре позднее, или же если Индра как освобо дитель пленных вод был затем ошибочно принят за бога дождей, подобно Тиштрье в Авесте, один факт неколебимо выделяется изо всех описаний, а именно то, что эти пленные воды были атмосферными водами в нижнем мире и что факт их затворенности приводил к ежегодной борьбе между светом и мраком на землях первой родины арьев в Арктике.

И причиной, вследствие которой этот факт не был до сих пор открыт, было то, что наши скудные знания о жизни людей в той древности не давали возможности правильно его осознать.