Арктическая родина в Ведах

Глава XIII Значение наших результатов по исследованию истории изначальной культуры и религии арьев

Суммирование доказательств теории об арктической прародине. — Они четко указывают на полярные области, но точное место в Арктике, то есть к северу от Европы и Азии, еще не выяснено. — По данным геологии, арктическая прародина могла существовать лишь в межледниковый период. — Изучены древние календари и хронология Вед. — Промежуток между началом постледниковья и периодом Ориона не может, судя по всему этому, длиться 80 ООО лет. Это поддерживается в среднем выводами американских геологов. — Хронология Пуран относительно юг, манвантар и кальп. Взгляды на это Рангачарьи и Айера. — Последующая система Пуран основывается на исходном цикле, в котором считается со времени потопа, что прошло в целом четыре юги по 10 000 лет каждая. — Вьясе и Ману не была знакома теория «небесных годов». Это было воспринято более поздними авторами, которые не могли поверить, что они живут в век, именуемый Крита. — Исходная традиция, утверждающая, что со времени потопа прошло 10 000 лет, полностью согласуется с ведической хронологией. А также и с утверждением американцев, что постледниковье началось за 8000 лет до н. э. — Все сходится на том, что доказывается наличие полярной родины арьев до 8000 лет до н. э. — Древние традиции достоверны, и нужен метод их сохранения. — Теория полярного происхождения всего человечества не расходится с теорией арктической прародины арьев. — Рассматриваются современные взгляды на вопросы культуры и религии первых арьев. — Первых арьев и их цивилизацию нельзя теперь относить к постледниковью. — Определенные нарушения первичной культуры и цивилизации были причинены ледником. — Перерывы и дефекты в ииви,1изации неолитических арийских рас в Европе следует приписывать наступлению варваризма в последелювиальные века. — Жизнь и календарь в арктической прародине в эру межледниковья. — Древние жертвоприношения арьев. — Степень цивилизованности, достигнутая арийским единством на арктической прародине. — Дэваяна и питрияна и божества, почитавшиеся в этот период. — Древние жертвоприношения арьев. — Утверждения результатов сравнительной филологии. — Открытая ими цивилизация должна считаться минимальной, или нижайшей, из тех, что можно утвердить относительно нераздельного арийского единства. — Культура арийского единства выше, чем культура каменного века. И даже эры металла. Весьма вероятно даже использование ими металлических монет. — Нельзя еще выявить истоки языка арьев или дифференциации человеческих рас по языку и цвету кожи. — Происхождение арьев и их религии теряется в геологических потемках. — Итог взглядов теологов на происхождение и характер Вед. — Разница в их поддержке авторами или разными школами философии. — Утверждения Патанджали и Вьясы, что Веды были утрачены при потопе, а затем восстановлены по смыслу, если не по форме, в начале новой эры. — Четыре периода, на которые может быть разделено постледниковье по данным астрономии. — Сравнение их с приводимыми в «Айтарейе Брахмане» четырьмя югами. — Взгпяды теологов и историков на происхождение Вед, представленные здесь в четырех колонках и взаимно сопоставленные. — Ведические тексты, показывающие, что сюжеты могут быть древними, а язык более поздним. Это приводится в цитатах. — Божества Вед и их подвиги — все это должно быть древним. — Невероятность предложений д-ра Д. Муира о примирении. — Веды, или, скорее, ведическая религия, являются относящимися к межледниковью по сути, но по форме связаны с постледниковым временем. — Завершающие замечания.

Мы завершили наше исследование вопроса, капающегося изначальной родины предков ведических арьев, рассмотрев его с разных точек зрения. Наша аргументация, как это видно, не основывается на истории культуры или на данных, открытых палеолингвистикой. Тексты, цитированные на страницах книги, представляют собой главным образом отрывки, непосредственно взятые из Вед или Авесты и доказывающие, что поэты Ригведы знали климатические условия, которые можно наблюдать лишь в арктическом регионе. В них безошибочны и описания главных ведических божеств, таких, как кружащаяся по небу заря; воды, удерживаемые Вритрой; Ашвины, спасающие поражаемых несчастьями богов и Сурью; Индра, бог сотни жертвоприношений; широкошагающий Вишну; Варуна, владыка ночи и океана; Адитьи, братья семи месяцев солнечного года; Трита, или Третий, и другие. Все они снабжены атрибутами, явно выдающими их арктическое происхождение. Говоря по-другому, все отличительные черты, упоминаемые в третьей главе, характерные для полярных и циркумполярных областей, так сведены воедино в Ригведе, что приводят к единственно возможному выводу.

Такие феномены, как день и ночь длительностью в шесть месяцев, непрерывно длящаяся в течение нескольких дней заря, сияющая красотой, уж не говоря о необычно долгих арктических днях и ночах или, о годе, в котором было меньше двенадцати месяцев солнечного света, — все это было известно ведическим бардам, описано ими не мифологически или метафорически, но прямо с натуры ясными и простыми словами. Эти слова, столь долго бывшие неправильно интерпретированными, стали теперь верно прочитываемы и понимаемы в свете недавних научных открытий.

Задача, которую я перед собой поставил, состояла в разыскании таких пассажей в текстах и в показе того, как при отсутствии ключа, необходимого для их верного понимания, они или насильственно реконструированы, или игнорируемы, или вообще не воспринимались ведологами, как индийскими, так и западными, как в прежние, так и в новые времена. Я не стремлюсь, однако, занижать ценность таких индийских последователей школы Нирукты, как Яска, или таких комментаторов, как Саяна. Без их помощи мы могли бы, думается, мало сделать на поле ведических исследований, и я глубоко осознаю ту поддержку, которую они оказали в этом деле. Нельзя сомневаться — они сделали, что только смогли в своем стремлении прояснить смысл наших священных книг, и их надежда на благодарную память будущих поколений ученых вполне оправдывается. Но если Веды являются действительно древнейшей фиксацией жизни нашей расы, кто же может сомневаться в том, что в свете новых достижений науки мы еще откроем многое в древних источниках. Ведь и факты, и указания в них могли пройти мимо внимания ученых в давние времена из-за того, что в те годы была несовершенной суть тех наук, которые призваны освещать и обычаи, и условия жизни древнейших предков нашей расы. И нет ничего странного в том, что в некоторых пассажах Ригведы и Авесты нам открываются обстоятельства, которые прежние комментаторы не могли выявить и не выявили в них. Я прошу читателя помнить об этом все время также и при сравнении моих интерпретаций и разъяснений, изложенных на страницах этой книги, с интерпретациями современных восточных или западных ведологов.

Но наши заключения не ограничиваются лишь теми пассажами, которые при правильном их восприятии говорят о климатических особенностях арктического региона, хотя эти свидетельства можно бы признать достаточными для подтверждения нашей гипотезы.

Мы видели, что в литературе о жертвоприношениях ведического народа, равно как и в его мифологии, содержится много указаний, приводящих к нашим выводам, и в^е они поддерживаются соответствующими древними традициями и легендами Авесты, а также мифами европейских народов — ветвей арийской расы. Серия жертвоприносительных акций, совершаемых Дашагвами, или ежегодная десятимесячная саттра, длящаяся десять месяцев, сравнимая со старым римским годом, завершавшимся в декабре (децембере), последнем месяце их года, является очень показательным моментом, что полностью обсуждено выше. Я показал также, что знакомство с днем и ночью, длящимися по полугоду, не только свойственно восточным ветвям арьев, но и является общим также для их европейских ветвей.

Традиции в «Вендидаде», касающиеся древнего иранского рая на далеком севере, обитателям которого год казался одним днем, и который был разрушен снегом и льдом, когда земля была накрыта толстым ледяным слоем, снова убедительно подтверждают теорию, доказываемую мной на этих страницах. И если традиции западных арьев указывают, по словам профессора Райса, на Финляндию или Белое море как на родину арьев, то традиции Вед и Авесты ведут нас гораздо дальше к северу — ведь непрерывно длящаяся в течение тридцати дней заря возможна только в нескольких градусах от точки Северного полюса. Но хотя меридиональная локация арийской родины более или менее определима, нет, к сожалению, ничего в этих традициях, касающихся ее местоположения в широтном направлении, — мы не знаем, лежала она к северу от Европы или от Азии. Однако, полагая, что традиции, связанные с полярной родиной, лучше сохранились в священных книгах брахманов и парсов, ее расположение к северу от Сибири может выглядеть более похожим на истину, чем к северу от европейской части России или от Скандинавии. Но, кончено, не следует бесполезно раздумывать об этом, не имея доказательств.

Ведические и авестийские свидетельства четко устанавливают сам факт существования такой родины на полярных землях, климат которых был в древности мягким и вполне приемлемым вплоть до начала ледниковой эпохи, и это является тем главным результатом, которым мы должны и удовлетвориться до того момента, пока не будут найдены материалы, четко указывающие на место арийской родины в арктическом регионе.

Мы начали эту книгу с суммирования результатов последних геологических и археологических исследований, направленных на выяснение истории изначального человечества и вторжения в Северную Европу и Азию льдов в процессе протекания ледниковых эпох четвертичной эры. Проведению дискуссии в книге предшествовало разъяснение некоторых неправильных представлений, касающихся древней истории нашей планеты, которые основывались на старых геологических работах и на том, что зарождение человечества связывалось с началом постледниковья. Но теперь мы видим, что наша работа по теории арктической родины арьев точно согласована с последними и наиболее доказательными геологическими установками.

Мысль о нахождении прародины в Арктике рассматривалась бы как невероятная, если бы в науке не нашли четких оснований для подтверждения того факта, что происхождение человека восходит к третичной эре и что климат полярных областей был в периоды межледниковья теплым и мягким, а похолодание наступило лишь с приходом ледниковой эпохи. Теперь мы можем понять, почему в прошлом не приводили к успеху попытки доказать существование арктической родины путем открытия в Ведах указаний на наступление зимы и холода. Ведь зима была изначально, то есть в межледниковые периоды, на родине арьев ни суровой, ни слишком холодной, а поэтому такие определения, как ведические слова «сто зим» («шатам химах»), не могли восприниматься как воспоминания о суровых зимах. Такие выражения возникли, вероятно, на том основании, что год завершался наступлением зимы, связанной с долгой арктической ночью. Приближение ледниковья изменяло теплый климат этих мест и превращало их затем в скованные льдом земли, непригодные для жизни.

Это очень хорошо выражено в Авесте, в которой описывается Айрьяна Ваэджо как счастливая земля, превращенная затем в страну суровой зимы и снега из-за нападения Ангры Майнью. Это соответствие авестийского описания прародины и последних геологических открытий сразу дает нам возможность установить время существования арктической родины — сейчас наукой твердо установлен тот факт, что мягкий климат в полярных областях был возможен не только в постледниковое время, но и в межледниковые годы.

Судя по выводам некоторых геологов, последняя ледниковая эпоха завершилась 20 или даже 80 тысяч лет назад. Поскольку наиболее ранняя дата ведических гимнов, как полагают, не превышает 4,5 тысячи лет до н. э., можно думать о том, что она противоречит упоминаниям о родине, существовавшей в эру наступления ледниковья или в межледниковый период, и что память о ней не могла быть тщательно сохраняема в устной передаче в течение тысячелетий, прошедших с начала постледниковья и вплоть до указаний даты ведических гимнов. Поэтому здесь необходимо слегка углубиться в рассмотрение этого вопроса.

В моей книге «Орион, или Исследование древности Вед» я писал, что в годы создания «Тайттирийя Араньяки» и Брахман созвездие Криттика, или Плеяд, указывало на совпадение весеннего равноденствия с указанным положением звезд (2500 лет до н. э.). В ведической литературе сохранились следы того, что созвездие Мрига, или Орион, было первым в числе накшатр, и гимны Ригведы, или, по крайней мере, многие из них, которые, безусловно, старше «Тайттирийя Самхиты», содержат упоминания об этом периоде, значит, примерно о 4500 г. до н. э. Имеются Т&КЖ6 слабые следы, показывающие, что это равноденствие совпадало однажды с созвездием Пунарвасу (возглавляемым Адити), что могло произойти около 6000 г. до н. э.

В последнем своем исследовании я пытался еще глубже отодвинуть этот предел, разыскивая древнейшие зодиакальные положения весеннего равноденствия, судя по ведической литературе, однако не нашел никаких свидетельств. Но мое внимание все сильнее и сильнее привлекали пассажи, содержащие следы арктического календаря и арктической родины, и постепенно я был приведен ими к выводу, что ведические арьи селились в Центральной Азии уже около 5000–6000 лет до н. э. и что в это время их бардам были известны традиции, связанные с существованием арктической родины, с ее гибелью, вызванной льдом и снегом, а также с происхождением из Арктики ведических богов. Итак, изучение ведической хронологии и календаря не мешает нам отнести последнюю ледниковую эпоху, разрушившую древнюю родину арьев, к рубежу, на несколько тысячелетий предшествовавшему периоду Ориона. Из первых двух глав этой книги видно, что этот вывод вполне согласуется с заключениями американских геологов, которые, исходя из изучения степени эрозии почв в долинах и из других хорошо прослеживаемых фактов, приписывают завершение последней ледниковой эпохи ко времени не позднее 8000 лет до н. э.

Мы можем даже пойти дальше и сказать, что древняя хронология и календарь дают нам независимое подтверждение современных взглядов американских геологов, а когда две самостоятельные линии исследования неожиданно приводят к одному и тому же результату, мы можем свободно отбросить (по крайней мере, на современном уровне своих знаний) экстравагантные рассуждения Кролля и его последователей, утвердив для практического использования ту точку зрения, что завершение последней ледниковой эпохи и начало постледниковья датируется примерно 8000 лет до н. э.

От этой даты до периода Ориона прошло около 3000 лет, и не исключено, что традиции древнейшего времени были сохранены в памяти и вошли в те гимны, проиохождение которых ясно связано с этим периодом. Ведические традиции, не противоречащие научным свидетельствам, дают возможность проверить все эти экстравагантные догадки о времени последней ледниковой эпохи. Если принимать здравый взгляд американских геологов, то геологические свидетельства и традиции, зафиксированные в древних книгах арийской расы, взаимно совпадут в указаниях на то, что начало постледниковья и вынужденный уход арьев из арктического дома следует датировать временем не позднее 8000 лет до н. э.

Хронологические данные не только Вед, но и Пуран, будучи правильно понятыми, ведут нас к тому же заключению. Судя по Пуранам, земля и вся вселенная подвержены разрушению через долгие промежутки времени. Земля погибает от небольших потопов, а вселенная — от грандиозных. Все, что создано Брахмой, существует лишь в период его бодрствования, его дня, а когда в конце своего дня он засыпает, мир разрушается потопом; воссоздастся же он лишь с момента пробуждения Брахмы и с начала его активных деяний. Это будет утро очередного дня Брахмы. Итак, его вечер и утро являются синонимами гибели и воссоздания земли. Каждый день и каждая ночь Брахмы измеряются периодом, именуемым Кальпа, это единица высшего измерения времени. Две Кальпы составляют сутки Брахмы, а 720 (360 умноженное на 2) Кальп составляют его год. Вся же его жизнь длится сто таких его лет. В конце этого последнего периода потоп захлестывает всю вселенную, включая и самого Брахму.

Обратившись теперь к «Законам Ману» и к «Махабхарате», мы узнаем, что четыре юги — Крита, Трета, Двапара и Кали — составляют все вместе одну югу богов, и тысяча таких юг входит в Кальпу, в день Брахмы, состоящий из 12 000 000 лет, по истечении которых мир гибнет от потопа.

В Пуранах, однако, мы видим другие методы подсчета. Там говорится, что четыре указанных юги составляют Махаюгу, которые в количестве 71 являют собой Манвантару, и 14 Манвантар входят в Кальпу. И такая Кальпа, по данному методу подсчета, длится 4 320 000 000 лет. Эта разница в длительности Кальп происходит за счет того, что во втором случае речь идет о годах богов, а в первом о годах человеческих (для дальнейших уточнений отошлем читателя к книгам: С. Б. Дикшит. История индийской астрономии; Айер. Хронология Древней Индии. В последней особо тщательно рассмотрен вопрос о начале Калиюги).

Труды индусских астрономов, похоже, основаны на этих подсчетах Пуран, и лишь у Арьябхатты мы видим, что не 71, а 72 Махаюги входят в Манвантару, и что Махаюга делится на четыре равные части, называемые также Крита, Трета, Двапара и Кали.

По такой хронологической системе, мы сейчас живем в 5003 году Калиюги, входящей в 28-ю Махаюгу в составе 7-й Манвантары текущей Кальпы. Уточняя, скажем, что со времени потопа, то есть случившегося в ходе текущей Кальпы, именуемой Швета-вараха, прошло 1 972 949 003 года.

Это утверждение, по мнению профессора Рангачарьи, лежит вне пределов, принятых в современной геологии. Похоже на то, что индусские астрономы, имевшие в виду Солнце, Луну и все планеты, высчитывая начало Кальпы, пришли к этим цифровым данным, математически подсчитывая длительность периода, в течение которого Солнце, Луна и планеты полностью завершили свои общие пути кружения вокруг Земли, дав некое интегральное число. Нам в эти детали погружаться не надо — они хотя и интересны, но к данному сюжету не относятся. Нам требуется только осмыслить критически, что означает этот набор четырех юг — Крита, Трета, Двапара и Кали, составляющих Махаюгу, лежащую в основе указанной хронологической системы, и является ли период времени, обозначаемый ими исходно, тем же, что и в настоящее время.

Я согласен в основных чертах с заключениями таких ученых, как Рангачарья и Айер, но именно в основных чертах, поскольку мои изыскания независимо от них привели меня к тому, чтобы отвергнуть такое измерение времени, как «годы богов», и имеются также некоторые другие моменты, которые требуют дальнейших уточнений. Я уже говорил выше о том, что слово «юга» приводится в Ригведе для обозначения некоего «периода времени», и что определение «мануша юга» может быть воспринимаемо иначе, чем обозначение «месяца». Это слово явно используется для определения более длительного отрезка времени, как, например, «дэванам пратхаме юга» в Ригведе (X, 72, 3), тогда как в Атхарваведе (VIII, 2, 21) говорится: «Мы выделяем тебе сто, десять тысяч лет, две, три или четыре юги», где слово «юга» явно обозначает период не менее длительный, чем 10 ООО лет. Здесь Айер прав, указав, что в этой строке слово «одна» пропущено не случайно. По этому взгляду, слово «юга» должно как предел обозначать 10 000 лет, как это понимали в дни создания Атхарваведы. Но обнаружено, что и у Ману, и в «Махабхарате» все четыре юги содержали 1000, 2000, 3000 и 4000 лет, соответственно их порядку — Кали, Двапара, Трета и Крита, то есть время юг, соотносимых с Кали, начислялось путем удваивания, утраивания и учетверения ее длительности. Судя по тому, что слово «крита» значит в санскрите «четыре», это могло отразиться на названиях юг. Однако мы, подсчитывая длительность четырех юг и добавляя вышеприведенные числа, получаем результат в 10 000 лет для всего цикла четырех юг, или Махаюги (по указанной терминологии). Но Ману и Вьяса добавляют к этому числу две тысячи лет, которыми измеряются промежутки между югами (эти промежутки известны как Сандхья, или Сандхьямша). Эти две тысячи лет распределяются не механически, а по определенному порядку.

Так, Крита не сразу переходит в Трету, но через 400 лет, по 200 лет в ее начале и конце, а между тем Трета со стороны своего начала и конца ограждена от каждой из соседних юг периодами по 300 лет каждый. Двапараюга имеет такие периоды по 200 лет, а Кали — по сто.

В литературе словом «сандхья» определяется время зари, и Айер указывает, что время зари и утренних и вечерних сумерек занимает три из тридцати частей («гхатис»), на которые делится день. Таким образом, одна десятая часть каждой юги входит в ее «Сандхью», то есть промежуток между югами. Эти дополнительные периоды вносились как соответственные поправки, и длительность для всех четырех юг в 10 ООО лет превращается в 12 ООО. Вычисление времени каждой юги соответственно меняется, приводя к тому, что Крита длится 4800 лет, Трета — 3600, Двапара — 2400 и Кали — 1200. Судя по «Махабхарате» или «Законам Ману», Калиюга уже началась в их века. Если юга содержит не более 1000 — или же, включая Сандхьи, 1200 обычных лет, — она должна была бы уже кончиться к началу христианской эры[23].

Авторы текстов Пуран, многие из которых, как представляется, жили и писали в первые века нашей эры, не хотели верить, что Калиюга уже прошла и что они живут во времена Критаюги, открывающей новую Махаюгу: ведь она, по их убеждениям, была золотым веком, тогда как в годы их жизни повсеместно проявлялись знаки вымирания и распада. Поэтому была сделана попытка продлить время Калиюги за счет превращения 1000 (или 1200) обычных человеческих лет в то же самое количество лет богов, а один год богов равен 360 человеческих лет. Ведические подтверждения этой интерпретации мы видим в «Тайттирийя Брахмане», в словах, которые мы уже выше цитировали: «То, что есть год, является одним днем богов». Ману и Вьяса просто назначили для Калиюги 1000 лет. Но поскольку Ману сразу после подсчета длительности и самих юг, и их Сандхьи замечает, «что этот период в 12 000 лет именуется югой богов», сразу начинает выглядеть благовидно прием превращения обычных лет в составе разных юг в такое же число лет богов. Люди не хотели поверить в то, что они уже живут вне пределов Калиюги, длительностью в 1200 обычных лет, и она была немедленно продлена путем применения искусственного приема пересчета человеческих лет, то есть такие 360 лет были умножены на 1200, что дало в результате их число в 432 000.

Применением того же приема 12 000 обычных лет Махаюги были превращены путем их умножения на 360 в то же число лет богов, содержащее, таким образом, 4 320 000 лет. Это оказывало и соответственное влияние на подсчет лет в Манвантарах и Кальпах.

Мы здесь не будем погружаться в рассмотрение еще одного вопроса — как гипотетический подсчет числа лет богов, принятый тогда, смог отодвинуть начало Калиюги, которое по астрономическим подсчетам определяется 3102-м годом до н. э. Достаточно будет сказать, что если хронологические расчеты принимают полурелигиозный характер, то любые вмешательства, подобные вышеуказанному, возможно, сопровождали попытки исчисления длительности эпох при острой необходимости следовать времени. Поэтому все, кто исследует эти сюжеты, оценивая степень их историзма и древности, должны быть готовы к тщательному просеиванию данных такой хронологии, как это и сделано в указанных выше работах Рангачарьи и Айера.

Из обсуждения изложенных фактов выясняется, что памятники, подобные «Законам Ману» и «Махабхарате», сохранили для нас реминисценции длительности в 10 000 лет всех четырех юг — Крита, Трета, Двапара и Кали. Они указывают также, что Калиюга в 1000 лет уже наступила. Ману и Вьяса явно говорят о периоде в 10 000 лет, или, со включением Сандхьи, в 12 000 лет, причем обычных, человеческих, а не божественных, считая от начала Критаюги до конца Калиюги. Примечательно и то, что в Атхарваведе мы находим указание на длительность одной юги в 10 000 лет. Возможно, там речь идет о всех четырех югах вместе взятых, которые все и определяются одним термином «юга».

Теперь обратим внимание на факт, что Критаюга, как указывается, началась после «пралайи», то есть потопа. Поэтому следует думать, что Ману и Вьяса сохранили древнюю традицию, говорящую о том, что примерно за 10 000 лет до их жизни (предполагая, что они жили в начале Калиюги длительностью в 12 000 лет) наступила Критаюга и возник новый порядок жизни. Это значит, что потоп, разрушивший старый порядок вещей, произошел около 10 000 лет до их жизни. Традиция сильно пострадала из-за попыток приспособления древней традиционной хронологии к обстоятельствам современной жизни. Но все еще пока нетрудно выявить исходный ее характер, и когда мы стараемся это сделать, мы приходим к заключению, что начало нового порядка вещей, или, говоря более научно, начало текущего доныне постледниковья, определяется, по традиции, временем не позднее 10 000 г. до н. э. Мы показали, что исследования в области ведической хронологии не позволяют нам отнести эту дату к более далеким временам. Традиции, связанные с арктической родиной, представляются хорошо известными бардам Ригведы в период Ориона. Поэтому можно утверждать почти определенно, что наступление последней эпохи оледенения в арктической родине арьев не могло произойти позднее 10 000 г. до н. э.

Американские геологи, как мы указывали, пришли независимо к тому же заключению на основе научных данных. В тех же случаях, когда хронология Вед и Пуран выявляет одно и то же время — разница в одно-два тысячелетия в таких случаях не играет большой роли — мы можем смело пренебречь цифрами то в 20 000, то в 80 000 лет и принять как реальный тот взгляд, что последняя ледниковая эпоха завершилась, а постледниковый период начался около 8000, или, как предел, около 10 000 лет до н. э.

Теперь мы должны обсудить вопрос о том, как традиция указаний на исходную родину возле Северного полюса и на ее разрушение льдом и снегом ледникового периода, а наравне с этим и другие реминисценции могли сохраняться столь долго, что вошли и в религиозные книги приверженцев Мазды, и в гимны Ригведы. Нет никаких сомнений в том, что в этих книгах отражены реальные традиции, и это подтверждают и исследования профессора Райса по тем традициям, которые сохранились у европейских ветвей арийской расы. Те, кто знает о сохранности традиций в наших священных книгах, не увидят в этом ничего невероятного. В наши дни, когда так развито письмо и печатное дело, можно не зависеть от памяти, и мы уже не представляем себе, до какого уровня можно развить способность к запоминанию, придерживаясь предписаний строго направленной дисциплины.

Все Веды, и более того — все девять дополняющих их видов литературы, все эти книги удерживались в памяти индийскими брахманами, буква за буквой, интонация за интонацией, в течение последних 3000–4000 лет по меньшей мере. Жрецам, которые это делали в древности, следует приписать умение свято сохранять традиции родины, начиная с глубокой древности до той поры, когда эти традиции были уже включены в сборники священных писаний. Эти достижения в умении дисциплинировать память могут в наше время показаться фантастичными, но, как уже говорилось, это воспринималось как один из обычных видов искусства, достижением которого было то, что памяти тогда верили больше, чем мы верим современным книгам. Ее тренировали и культивировали с таким особым старанием, что превращали в точный инструмент для передачи из поколения в поколение всего того, что человек находил необходимым для запоминания.

У нас стало модным осуждать жрецов, единственной профессией которых было культивирование памяти, достигавшееся строжайшей дисциплиной, во имя того, чтобы при ее помощи иметь возможность передавать от поколения к поколению содержание наших священных текстов без единого упущения. О них писали ученые, даже такие, как Яска, называя их переносчиками великого груза, а другие сравнивали их с попугаями, повторявшими слова без понимания их смысла. Следует признавать бесценной ту помощь, которую они оказали в изучении древней истории и религии, сохранив древнейшие традиции нашей расы. Думая о том, что для такого умения все это сохранять была необходима специально дисциплинированная память, и мы можем лишь с благодарностью вспоминать о помощи со стороны тех, кто воспринимал по наследству свою посвященность этой задаче — следует называть ее религиозной, священной задачей, — достигнув возможности передачи сохраняемых традиций в течение тысячелетий.

Ученые пандиты могут анализировать и разъяснять гимны Вед более или менее тщательно и верно, но это не причина для того, чтобы забывать о том, что истинная основа их труда могла бы быть давно утрачена, если бы не существовало института жрецов, которые возвели на уровень исключительного занятия в жизни тренировку своей памяти. Если бы была изжита необходимость существования такого института — что мало вероятно, так как искусству письма и печати вряд ли стоит доверять так, как дисциплинированной памяти, — мы могли бы вспомнить и о том, что религиозные институты отмирают тяжелее всего другого в любой стране мира.

Мы можем поэтому уверенно утверждать, что ведические и авестийские традиции, достоверно сохраненные в натренированной памяти и точно подтвержденные данными сравнительной мифологии, а равно и последними находками геологов и археологов, устанавливают факт наличия арктической прародины арьев в межледниковое время. Установлено и то, что после разрушений, причиненных этой родине наступлением последнего ледникового периода, арьи вынуждены были мигрировать к югу и расселиться сначала в северных частях Европы или на равнинах Центральной Азии в начале постледникового времени, то есть около 8000 г. до н. э. Древность арийской расы следует теперь возводить к эпохе межледниковья, а ее древнейшую родину — к областям вокруг Северного полюса, так как только там и единственно там можно видеть зарю, длящуюся тридцать дней.

Жили ли вместе с арьями в циркумполярных областях другие человеческие расы — решение этого вопроса лежит за пределами данной книги. Американский ученый д-р Уоррен в своем «Найденном рае…» обращается к египетским, аккадским, ассирийским, вавилонским, китайским и даже японским традициям, указывающим на существование в древние времена арктической родины и этих рас, и приходит к выводу, что колыбель всех человеческих рас следует усматривать в циркумполярных областях. В этом заключении его поддерживают многие ученые. Но, по наблюдению профессора Райса, нет решительных возражений взгляду, проводимому мною в этой книге, что мифы не только арьев, но и других народов также указывают на Северный полюс как на прародину и что арьи не были единственной расой, произошедшей с севера. Напротив, есть серьезные основания полагать, что пять рас людей («панча джанах»), часто упоминаемые в Ригведе, могли жить с арьями на их прародине.

Мы не можем думать, что арьи после ухода с севера встретили только пять рас. Вряд ли можем полагать, что и арьи разделились на пять рас. Этот вопрос может быть разрешен только после дальнейших глубоких исследований, но здесь мы этим заниматься не будем, чтобы не смешивать эту задачу с решением проблемы о прародине арьев. Если Северный полюс будет признан колыбелью всего человечества, это ни в коей мере не может повлиять на те заключения, к которым мы пришли при изучении ведических и авестийских традиций, то есть на утверждение, что исходная родина арьев располагалась в регионе полюса. Независимо от этого можно утверждать, что и другие расы изначально складывались на севере. Поскольку традиции арьев явно лучше сохранились в Ведах и Авесте, чем традиции других народов, то более желательно разбирать вопрос об их родине, не связывая этого с общей проблемой, освещаемой д-ром

Уорреном и рядом других ученых. Сейчас всеми признано, что Веды и Авеста являются древнейшими памятниками литературы арийской расы, и мы видели, что по отраженным в них традициям можно выявить место арийского рая, и к дальнейшим разработкам вопроса мы приступаем, будучи уже в курсе новых научных открытий.

Если факт наличия на далеком севере древней арийской родины установлен и найдены подтверждения этого в неоспоримых свидетельствах традиций, следует теперь пересмотреть и существующие в науке взгляды на изначальную историю религии арьев. Специалисты по сравнительной филологии и санскритологи, искавшие родину арьев «где-то в Центральной Азии», разработали теорию, утверждающую, что весь прогресс арийской расы, как интеллектуальный, так и социальный и моральный, начиная от стадии дикости и до такого уровня цивилизации, который открывается нам в Ведах, следует связывать с Центральной Азией. Нам говорят, что именно на ее равнинах наши дальние предки любовались чудесными картинами зари или восхода солнца, восхищаясь и удивляясь, или с преклонением следили за грозовыми тучами, клубящимися в небе в ожидании момента, когда бог дождя и грома разобьет их, и что именно так складывалось почитание природных явлений, ставшее основой развития арийской мифологии. Именно на этих равнинах они якобы изучили искусство ткачества, в результате чего ткани сменили одежду из шкур, здесь они делали свои колесницы и тренировали лошадей или обретали умение пользоваться металлами, такими, как золото и серебро.

Короче — вся цивилизация и культура различных арийских рас, как доказывают нам специалисты по сравнительной филологии, опираясь на данные лингвистики, была общим достоянием этих рас до их разделения и сложилась на равнинах Центральной Азии в постледниковое время. Непревзойденной по объему собранных материалов, направленных на доказательство этого взгляда, является книга д-ра О. Шрадера «Доисторические древности арийских народов», содержащая сумму фактов и аргументов по проблеме арийской культуры и цивилизации и основанная на данных лингвистической палеологии и сравнительной филологии.

Но нам следует помнить, что результаты сравнительной филологии, как бы они ни были интересны и поучительны с точки зрения исторической или лингвистической науки, способны дезориентировать нас, если мы не знаем, где находилась прародина народа, не знаем, когда именно она была обитаема и когда покинута предками нашей расы.

Сравнительная филология может точно указать нам, что корова была одомашнена арьями до момента их разделения, или что в эти давние дни они знали искусство ткачества, поскольку такие слова, как «корова» и «ткань», известны во всех арийских языках. Однако теперь выяснено, что такие взаимные уподобления мало нам помогают в поисках места пребывания всего арийского единства до его разделения и времени, когда оно распалось. Новые же археологические и антропологические изыскания показали невероятность нахождения в Центральной Азии родины арийских рас, как и успешного их продвижения оттуда в европейские страны.

Сейчас почти все отказались от гипотезы, связанной с Центральной Азией. Но, как это ни странно, те, кто поддерживает мысль о том, что Европа в начале неолита была населена предками тех самых рас, которые и сейчас живут в этих областях, готовы отказаться от решения вопроса, пришли ли эти предки из других земель или жили здесь изначально. Так, К. Тэйлор в своем труде «Происхождение арьев» убедительно советует нам не считаться с аргументами тех, кто полагает, что в Европе уже в эпоху палеолита жили предки тех рас, которые там существуют сейчас. Он говорит: «Возможно, филологи допускают мысль, что в пределах неолита могло хватить времени на то, чтобы прошли процессы эволюции, а затем и разделения арийских языков». В последней главе этой его книги говорится, что мифология разных ветвей арийской расы должна была развиться после их разделения и что схождения, подобные Дьяус-питар и Юпитер, или Варуна и Уранос, следует считать просто вербальными по своему происхождению, а не мифологическими. Короче говоря, сторонники той теории, что арийской родиной могла быть Центральная Азия или Северная Европа, не стремятся к тому, чтобы отнести начало арийской цивилизации ко времени вне пределов начала постледниковья, и нас уверяют, что мифология и религия арьев не могут считаться слишком древними.

Теперь все такие выводы и рассуждения по поводу происхождения арийской расы и ее цивилизации должны быть подвергнуты перепроверке в свете новой теории об арктической прародине, существовавшей в доледниковые времена. Мы не можем сейчас согласиться с тем, что первичные арьи были расой, возникшей лишь в постледниковый период, как и с тем, что они продвинулись от варварства к цивилизации в эпоху неолита (или в Центральной Азии или в северных частях Европы).

Нельзя принять и такое утверждение, что, поскольку мифы разных ветвей арийской расы не выявляют равнозначно общих богов, значит, эти мифологии складывались после разделения и ухода с земель прародины. Так, нам говорят, что хотя слово Ушас встречается в Зенде в форме Ушанг и может быть сопоставлено с греческой Эос, латинской Авророй, литовской Озрой (Аузрой), тевтонской Асустро и англосаксонской Эострой, мы все-таки только в ведической мифологии находим, что Ушас возведена в высокое положение богини утра; а нас просят поверить и в то, что лишь на индийской земле начали проводить посвященные ей жертвоприношения.

Теория арктической родины делает такие споры невозможными. Ведь если ведическим божествам приписаны такие атрибуты, которые ясно указывают на их северное происхождение — а в случае с Ушас ее полярный характер был безошибочно установлен, — мы не можем считать, что связанные с ней легенды зародились в Центральной Азии. У индийских жрецов не было бы никакой возможности описывать красоту и великолепие зари так, как мы это видим в Ригведе. Они могли знать, уже будучи в Индии, только те ежедневные зори, которые они тут видели и которые резко отличаются от арктических зорь, воспетых в ведических гимнах. И то, что относится к заре, может равным образом быть соотнесено и с другими богами и мифами о них, с такими, как Индра и Вритра, или пленные воды, или Вишну, исчезающий на четыре месяца в году* или Трита (Третий), попавший в колодец, или Ашвины, выручающие и спасающие богов из тех временных бедствий, на которые они бывают обречены снова и снова.

Вот эти имена не могут быть с точностью обнаружены в кельтской или тевтонской мифологии, но при рассмотрении ее было выявлено, что в ней обрисовываются те же полярные черты, которые свойственны и ведическим божествам и мифам о них. В силу наличия таких важнейших совпадений неразумно утверждать, что мифы разных ветвей арийской расы не имеют общего происхождения и что сходство между именами богов проявляется лишь на лингвистической, а не мифологической основе.

Гибель древней арийской родины в результате оледенения или потопа привносит новый фактор в изучение арийской истории и цивилизации. Любые нехватки или недостатки, выявляемые в цивилизации арьев, расселившихся в северных областях Европы в начале неолита, должны объясняться как результат естественного возвращения к варварству после великой катастрофы. В этом прослеживаются некоторые отличия от азиатских арьев. Мы обычно не соглашаемся с тем, что какая-либо раса, ставшая на путь развития цивилизации, может внезапно деградировать и вернуться к варварству. Но это не относится к возможности продления цивилизации, сложившейся до потопа, на века после него.

Прежде всего, лишь небольшое число людей могло пережить этот катаклизм, это сокрушительное воздействие снега и льда, а те, кто выжил, вряд ли могли пронести через это все характерные черты прежней цивилизации, развившейся на их родине, и привить их на новых местах своего расселения в совершенно новых условиях жизни в окружении неарийских племен, будь это Северная Европа или Центральная Азия. Следует помнить и о том, что климат обоих этих мест, ставший к нашим дням умеренным, должен был после потопа быть гораздо холоднее, а поэтому потомки тех, кто начинал миграционное движение в эти страны из регионов Приполярья, привыкшие к примитивному или кочевому образу жизни, могли сберечь лишь фрагментарные воспоминания о культуре и цивилизации своих предков, живших до начала потопа на некогда счастливой арктической родине.

Мы не должны удивляться, что в таких условиях европейские арьи стояли в начале неолита на более низкой ступени цивилизации. Скорее, можно считать чудом то, что все же значительная часть представлений о религии и культуре была спасена от полной гибели, которую влекла за собой последняя эпоха оледенения, и в этом нужно видеть великую заслугу бардов или жрецов индийских и иранских арьев — ведь именно эти люди безгранично преданы своей религии и своему творчеству. Они относились к реликтам древней цивилизации как к священному сокровищу, врученному им для сохранения и переноса в жизнь будущих поколений. Понимая, с какими трудностями им пришлось столкнуться, мы можем только удивляться тому, что столь многое из древнейшей цивилизации, религии и богослужебных действий сохранилось в Ведах и Авесте. И если в среде других арийских рас не так хорошо сохранились эти древние традиции, то из этого нельзя делать вывод, что их цивилизация и культура стали развиваться лишь после разделения арийской общности.

Выше уже говорилось о том, что климат арктического региона был в межледниковый период мягким и умеренным, напоминающим непрерывно длящуюся весну, и что вокруг Северного полюса был континент, ушедший под воду в период оледенения. Арьи, изначально жившие здесь, должны были поэтому вести счастливую жизнь. Единственно неприятной была для них долгая ночь, и мы видим, как этот феномен породил в их представлениях мифы и легенды, посвященные борьбе сил света и тьмы.

Внимание наших древних предков не могли не привлечь такие факты, как утомительная длительность арктической ночи, долгое ожидание в течение многих месяцев появления на горизонте проблеска утреннего света, и поэтому неудивительно, что они считали это чудо великим подвигом их богов. Благословенная заря расцветала на небе после нескольких месяцев мрака, поднимались из нижнего мира воздушные воды, и начинался новый ежегодный цикл жертвоприношений, праздников и других религиозных и всеобщих церемониальных действий. Это было началом дэваяны, когда силы света праздновали свою победу над демонами мрака, а дитя утра, юный Кумара, победно шел, возглавляя армию богов, вдоль по пути дэваяны, знаменуя начало человеческого века «мануша юга», как указано в Ригведе. Питрияна же, или путь душ ушедших предков, соотносилась с темной зимой длительностью от двух до шести месяцев. Это был период бездеятельности богов в этом мире, на протяжении которого, как уже говорилось, люди не должны были даже тела умерших выносить под бессолнечное небо. Поскольку считалось, что в это время силы мрака нарастают, все религиозные и социальные праздничные церемонии прекращались.

Древнейший календарь арьев, как указывает д-р Шрадер, делился на две части — семи- или десятимесячное лето и соответствующую ему пятиили двухмесячную зиму. Но кажется, что древней практикой учета года был пересчет месяцев летних и зимних, а не просто сочетание двух сезонов. Поэтому и мы можем считать годом семь или десять месяцев, как в древности, и связывать с этими периодами сроки ежегодных жертвоприносительных саттр. Этот календарь явно непригоден для областей, лежащих южнее полярного круга, а поэтому арьи вынуждены были его реформировать (как это сделал Нума) в постледниковое время, то есть когда они переселились в земли Северной Европы или Центральной Азии. Но воспоминания о дэваяне как об особом времени проведения жертвоприношений и церемоний тщательно сохранялись, и даже теперь это считается сезоном выдающейся значимости с религиозной точки зрения.

По этой теории мы можем легко объяснить, почему такую же значимость приписывают уттараяне тексты Грихья-сутр, а также почему смерть в период дакшинаяны считается неблагоприятной. К сожалению, за пределами задач данной книги лежит очень важный для арийского календаря вопрос о том, как семи- и десятимесячный год периода межледниковья был заменен двенадцатимесячным в эпоху постледниковья и как деление по равноденствиям, достигнутое путем проведения аналогий с дэваяной и питрияной, было превращено в деление по периодам солнцестояний (в связи с чем изменилось и само слово «уттараяна», о чем я писал в книге «Орион…»).

Некоторые исследователи пишут, что, несмотря на выявление элементов религиозного почитания природных явлений в веропредставлениях некоторых индоевропейских народов, корни этого не признаются восходящими ко времени сложения общего происхождения этих народов. Д-р Шрадер опроверг такую точку зрения на последних страницах своей книги о доисторических древностях арийских народов, и в арктической теории содержатся веские подтверждения этого его заключения. Он написал так: «Если мы отбросим все неустойчивое и фальшивое, что аккумулировано в сравнительной мифологии или в истории религий, мы будем все глубже и всесторонней приходить — единственно только путем рассмотрения абсолютно достоверного материала — к убеждению, что общий базис древних европейских религий представлял собой почитание сил природы, которое прослеживается во всем индоевропейском периоде истории».

То, что ведические боги — Ушас, Адитьи, Ашвины или Вритрахан — характеризуются признаками, говорящими о севере, приводит к подтверждению заключений лингвистов или к полному этимологическому соответствию этих божеств небу, утру, огню, свету или другим природным явлениям. И с какой бы стороны мы ни подходили к этому вопросу, мы обязательно придем к заключению, что сияющее небо (Дьяус Пита), солнце (Сурья), заря (Ушас), огонь (Агни), гроза или гром (Таньяту) — все они уже достигли ранга небесных существ, или богов, в изначальные времена: этимологические совпадения, подобные «ядж» в санскрите, «яз» в Зенде или же «азомаи» в Греции показывают, что в эти изначальные времена люди почитали этих богов и приносили им жертвы.

По тем материалам, которыми мы сейчас располагаем, мы не можем выяснить, когда именно природным явлениям стали воздавать почести как богам — при наступлении межледникового времени или даже до этого. Но уже не носит формы вопроса тот факт, что поклонение явлениям природы как проявлениям небесных сил было известно в среде еще не разделившихся арьев на их арктической родине, а затем, в постделювиальный период арийские религии развились из этих древних систем богопочитания и жертвоприношений. Мы видели, что в Ригведе упоминаются такие давние жертвоприносители, как Ману, Ангирасы, Бхригу и другие, а то, что они измеряли циклы своих жертвоприносительных действий сроками в семь, девять или десять месяцев, доказывает, что таковыми были их занятия в указанной арийской среде и в указанных областях. Это они проводили ритуалы принесения жертв для народа в изначальные времена в течение лета длительностью в семь или десять месяцев и почитали приношениями утренние божества. Но когда солнце скрывалось за горизонтом, эти жертвоприносители прекращали свои акции и начинали молиться только Вритрахану (Индре), главному герою битвы с демонами тьмы, стремясь к тому, чтобы он, укрепленный их возлияниями, привел бы обратно свет зари ко всем почитателям.

Я не имею намерения утверждать, что в межледниковое время существовала развитая система жертвоприношений, но я придерживаюсь взгляда, что эти ритуалы были главными в религии древнейших арьев, и ошибочна мысль, будто они возникли или были введены в практику лишь в постледниковье. Я здесь уделил много места вопросу о древнем богопочитании и о ритуалах из- за того, что арктическая теория помогает выявить ложный характер целого ряда трактовок, касающихся этих проблем.

Можно с уверенностью предположить, что большой шаг в прогрессе цивилизации мог сделать народ, который поклонялся силам природы как проявлениям божественной воли и энергии, владел собственным хорошо развитым языком, а также сумел отразить в создаваемой им легендарной литературе структуру арктического года, познанную на родине вблизи Северного полюса. Но мы еще не располагаем возможностями доказать истинную степень уровня цивилизации, достигнутой неразделившимся массивом арьев на их изначальной родине.

Исследования по сравнительной филологии показывают, что им было известно искусство прядения и ткачества, они знали работы по металлу, умели делать лодки и повозки, основывать поселения и жить в них, умели покупать и продавать, а также вести земледельческое хозяйство. Нам известно и то, что в те времена предки нашей расы знали и такие институты и формы социальной и политической организации общества, как институт брака или законы, касающиеся собственности. Палеолингвиетика предоставила нам сведения о фауне и флоре, известных неразделенному массиву арьев. Это важные лингвистические открытия, и если мы их принимаем, то видим, что они с очевидностью раскрывают картину цивилизации более высокой, чем достигнутая дикарями неолита.

Но в свете арктической теории мы приходим к вопросу — сводилась ли вся культура изначальных арьев к уровню, открытому сравнительной филологией, или она была более высокого типа, чем та, которую нам показали на основе только данных лингвистики?

Выше уже упоминалось о том, что и мифические персонажи, и почитание их во многих случаях явно соотносится с указаниями на северные области, и это вынуждает нас возводить их к тому древнейшему периоду, когда они носили такие имена, которые не вошли во все арийские языки, а поэтому и результаты работ по сравнительной филологии должны быть пересмотрены, особенно те, что относятся к изначальным арьям. Один факт, что те арьи, которые выжили после своего вынужденного ухода с земель древнейшей родины, оказались способными, даже несмотря на то, что ими были сохранены лишь фрагменты их цивилизации, доказать свое превосходство над расами, с которыми они ветречались на своих путях в начале постледниковья, и что они сумели (как путем завоеваний, так и мирной ассимиляцией) привить этим расам арийские начала в языке, направлении мыслей и в религии, причем в неблагоприятных условиях, — один этот факт доказывает, что изначальная арийская цивилизация была более высоко развитой, чем та, до которой поднялись неарийские расы, как равно и те арьи, что мигрировали к югу раньше, после разрушения их родины надвинувшимся ледником.

До тех пор пока арьи, жившие в северных областях Европы, считались ее автохтонами, не возникало необходимости в науке выходить за пределы результатов, достигнутых сравнительной филологией относительно времен неолита, и доказывать, что до разделения арьев ими был достигнут высокий уровень развития цивилизации. Но теперь мы видим, что культура неолитических арьев была явным реликтом, несовершенным фрагментом культуры, созданной неразделившимися арьями на своей арктической родине, а поэтому неразумно утверждать, что этой неолитической культуре не могла предшествовать цивилизация неразделившихся арьев, основывая такое утверждение лишь на том, что слова, которые были ей свойственны, не встречаются во всех арийских языках. Иначе говоря, мы можем принимать результаты работ по сравнительной филологии в достигнутых ими пределах, но при этом быть более осторожными в утверждениях, что ряд понятий не был известен изначальным арьям, основываясь лишь на отсутствии общих этимологических совпадений во всех арийских языках.

Мы, конечно, не располагаем данными о том, что и в каком объеме было утрачено этой изначальной цивилизацией во время потопа, но мы и не можем, исходя из этого, отрицать, что великая катастрофа привела к невосстановимым утратам в процессе разрушения исходной родины. При этом условии мы располагаем лишь возможностью уверенно говорить, что определяемый сравнительной филологией уровень культуры является всего лишь минимумом того, что было достигнуто предшествующей культурой неразделившихся арьев. Следует помнить об этом, так как иногда незаслуженно высокая оценка придается выводам сравнительной филологии, и их резонность выглядит удовлетворительной до тех пор, пока не решен вопрос о месте нахождения изначальной родины.

Но теперь, когда мы знаем, что и сама арийская раса, как и ее религия, должна быть соотнесена с периодом межледниковья, а момент зарождения расы теряется в глубинах древности, недоступной науке геологии, нет смысла настаивать на том, что арьи в период межледниковья были расой дикарей. Поскольку археологи установили последовательность каменного, бронзового и железного веков, можно предположить, что арьи должны были некогда жить в каменном веке. Но в археологии нет никаких доказательств того, что этот каменный век арьев пришелся на постледниковое время. А когда сравнительная филология указывает на то, что неразделенные арьи умели пользоваться металлами, становится ясно, что достигнутая ими степень цивилизации, на их арктической родине была выше культуры каменного века, а в известной мере и века металла.

В первой главе этой книги я ссылался на мнение некоторых выдающихся археологов, говоривших, что век металла был привнесен в Европу из других стран, чему способствовала или торговля, или же то, что сами индоевропейцы пришли извне. Этот взгляд как раз и поддерживает теория, касающаяся межледниковой цивилизации.

Я хотел бы здесь вкратце остановиться на моменте, иллюстрирующем опасность неограниченного ориентирования в этом аспекте на данные сравнительной филологии. Д-р Шрадер показал, что медь в известной мере была знакома изначальным арьям и что они могли в некоторых случаях применять ее при изготовлении оружия — охотничьих ножей или копий. Но нас предупреждают, что трудные моменты в лингвистике мешают утверждению о применении золота и серебра в изначальный период. Однако при исследовании этого сюжета мы видим, что в подобных случаях лингвисты или слишком ограничивают себя своими методами исследования или слишком неуклонно следуют им. Например, слово «халькос» (медь или бронза) упоминается Гомером как материал для обменных операций, а в сравнительной филологии открыты два этимологические равенства: одно связывается с корнем — меи (в санскрите — ме), что обозначает обмен, а другое производится от санскритского кри и греческого приамаи, означающего покупать или покупка. В Ригведе (VIII, 1, 5) также упоминается мера стоимости шулка, и поскольку это слово в поздней санскритской литературе означает мелкий платеж по сбору или пошлине, то, похоже, что шулка изначально обозначала маленькую монету из меди или бронзы, подобную халькосу у Гомера. Начальный звук «х» в слове, транскрибируемом как халькос, греки писали как «кх», что в санскрите имело форму «х», и если это правильно применить к данному случаю, то можно будет примерно соотнести слова халькос и шулка.

Филологи пытались поэтому сравнить халысос с санскритскими словами хрику и хлику, но, как замечает д-р Шрадер, это сходство выглядит неправдоподобным. Слово хрику не является ведическим и не обозначает ни меди, ни бронзы. Кроме фонетических затруднений — а они не столь серьезны, как может показаться, так как санскритский звук ш выступает как в греческом виде к, и это к иногда бывает придыхательным — кх, — поэтому я склонен уподоблять слово халькос (кхалькос) слову шулка. Если это правильно, мы должны прийти к заключению, что неразделенный массив арьев был знаком с некоторыми металлами (медью или бронзой) как со средством обменных операций.

Имеется и ряд других аналогичных моментов, но у нас нет возможности углубляться здесь в эту проблему. Я хотел бы только подчеркнуть, что необходимо ограничивать себя, воспринимая теперь результаты сравнительной филологии и основывая на них свои представления об уровне культуры, достигнутом изначальными арьями, и хотел показать, что если эту культуру соотнести с межледниковьем, то гипотеза, что они были не лучше современных дикарей, сразу становится несостоятельной. И если цивилизация некоторых арийских рас в период неолита выглядит низкой или несовершенной, это следует приписывать тому, что упадок и регресс древней цивилизации были вызваны наступлением ледниковья и последовавшей за этим тяжелой кочевой жизнью тех, кто пережил страшный катаклизм.

Верно то, что азиатские арьи оказались способными сохранить значительные части древнейшей религии и культуры, но это можно приписать тому, что такую сохранность обеспечила старейшая традиция создания религиозных гимнов и песнопений, и это стало исключительным занятием небольшой группы, которая скрупулезно сберегла религию и молитвы и передала их следующим поколениям. Память людей из этой группы подвергалась специальной тренировке ради достижения такой цели. Как трудна была такая задача, можно легко судить по тому факту, что была утрачена значительная часть гимнов и песнопений Авесты.

Веды сохранились лучше, но все же то, что мы имеем сейчас, представляет собой лишь часть той литературы, которую мы не без оснований считаем существовавшей в древности. Может показаться странным, что эти книги должны, как мы думаем, сообщить нам данные об исходной арктической родине после того, как в них были включены эти сведения; с тех пор прошло неизмеримо много лет. Но на предыдущих страницах была показана очевидность этого факта, а если это так, мы должны считать, что неолитические арьи Европы не были, как думает профессор Макс Мюллер, очень прогрессивными, но в течение определенного времени они были отсталыми дикарями, использовавшими только те остатки культуры, сложившейся до катастрофы, которые удалось спасти.

Несмотря на то что религия и культура ведических арьев могут быть прослежены вплоть до последнего периода межледниковья, а также несмотря и на наше знание о том, что культура изначальных арьев была более высокой, чем хотят им приписать некоторые ученые, остаются все же многие нерешенные вопросы, касающиеся их истории. Мы, например, не имеем возможности ответить удовлетворительно на вопрос о том, где и когда арьи отделились от других рас, а также как и где развивались арийские языки. Это все очень важно с точки зрения антропологии. Ведь вполне возможно, что другие человеческие расы жили рядом с арьями в те времена, но Веды молчат об этом.

Наличие человека прослеживается геологами вплоть до третичной эры, и геологи точно знают, что огромные изменения, произошедшие на земной поверхности в результате движения ледников, видел человек. Но наука антропология не дает нам ни одной даты, опираясь на которую мы можем узнать, когда, где и как разделилась человеческая раса по признакам окраски кожного покрова или по языку. Наоборот, сейчас доказано, что в древнейшие времена, которыми датируют обнаруженные останки человека, люди уже были разделены на несколько резко различных типов, и это, как замечает Лаинг, оставляет вопрос о зарождении человека полностью открытым для всяких размышлений и догадок и дает возможность сторонникам моногенетической и полигенетической теорий приводить в свою поддержку подходящие аргументы без оглядки на опровергающие факты.

Свидетельства, приведенные мною выше, не могут помочь нам в решении любой из проблем, связанных с изначальным зарождением человека или даже конкретно — арьев, их языка и религии. Мы не находим в этих свидетельствах ничего, что указало бы, до каких глубин времен можно проследить наличие арьев на земле — были ли они уже в доледниковый, а не только в межледниковый период, или же эта раса была порождена в древнейшие века моногенной или полигенной семьей.

Традиционные свидетельства, собранные нами, лишь предостерегают нас от перенесения арьев и их цивилизации из умеренной зоны постледниковья в арктический регион межледникового периода. Верным является то, что нельзя предполагать, будто арьи и их культура и религия сформировались внезапно и сразу в конце последнего межледниковья, и следует предположительно отнести начальное их возникновение ко временам, которые геологи считают более отдаленными. Но размышления по этому вопросу бесцельны до обретения дальнейших свидетельств, так как на уровне современных наших знаний мы должны удовлетвориться теми результатами, что, хотя арийская раса или религия и прослеживаются ко временам последнего межледниковья, все же их происхождение еще теряется в древнейших геологических эпохах.

Я не могу завершить эту главу без краткого описания воздействия наших выводов на взгляды индусских ученых-теологов, касающиеся возникновения, характера и степени влияния Вед. Этот вопрос обсуждается с большей или меньшей степенью остроты, утонченности или научности уже со времени создания Брахман, и я не думаю, что можно сказать еще что-либо в наши дни с точки зрения теологии. Опять же, для целей научных изысканий необходимо строго разделять теологический подход к вопросу и проблематику древности. Когда наши исследования, проведенные по четкой научной линии, теперь завершены, мы можем не без пользы для дела сравнить наши заключения со взглядами теологов и посмотреть, до какой степени они могут быть сближены или взаимно противопоставлены. Ведь ни один индус, читая эту книгу, не избежит искушения такого сравнения, и мы хотим облегчить его задачу, осветив ее введением нескольких замечаний по данному вопросу.

По взглядам индусских теологов, Веды извечны («нитья»), они безначальны («анади») и не созданы человеком («а-паурушейя»). Нам говорят, что такие качества были предопределены нашим священным книгам в глубочайшей древности, известной нашим пророкам и философам. Д-р Муир посвятил весь третий том своего труда «Оригинальные санскритские тексты» обсуждению этого вопроса, собрав многие пассажи и аргументы. Он включил в этот том ясный комментарий Саяны к Ригведе, затем — позднее написанное на санскрите «Введение» к бомбейскому изданию Ригведы, автором которого был Махамахопадхьяя Раджарама Шастри Бодас (второе издание этого памятника осуществил его сын М. Р. Бодас, адвокат Верховного суда в Бомбее). Я приведу здесь только краткую сводку разных взглядов индусских теологов, не анализируя их взаимных противоречий, которые отражены в указанных публикациях.

Стоящий перед нами вопрос сводится к двум проблемам:

1) были ли риши авторами Вед, причем не только слов гимнов, но и всей указываемой в них религиозной системы, те риши, которым авторство приписывается в Анукраманиках (древних индексах к Ведам), то есть были ли они авторами в том смысле, в каком Кал ид аса называется автором «Шакунталы»;

2) существовали ли эти гимны с незапамятных времен, то есть являются ли они вечными и не имеющими даты начала?

Конечно, сами по себе гимны содержат лучшие ответы на эти вопросы. Но, как писал д-р Муир во второй главе указанного тома, изречения ведических риши не единогласны.

Так, наряду с пассажами, в которых ведические барды выражали свои эмоции, надежды или страхи, или же молились о благоустройстве мира, просили помощи в победе над врагами, осуждали вредоносные деяния, вроде игры в кости (X, 34), или же описывали события, которые казались им важными для их времени, а также рядом с теми пассажами, в которых поэты говорили, что они сделали («кри»), породили («джан») или создали («такш») новый («навьяси, апурвья») гимн, подобно работнику, сделавшему повозку (I, 47, 2; I, 62, 13; II, 19, 8; IV, 16, 20; VIII, 95, 5; X, 23, 6; X, 39, 14; X, 54, 6; X, 160, 5 и др.), или же рядом с гимнами, в которых нам ясно указывается, что их создал такой-то и такой-то, сын такого-то и такого-то (I, 60, 5; X, 63, 17; X, 67, 1 и др.), в Ригведе находятся многие гимны, в которых риши безоговорочно утверждают, что спетые ими гимны явились результатом вдохновения, ниспосланного Индрой, Варуной, Сомой, Адити и другими божествами, или же что ведические строфы («ричах») были эманациями Высшего Пуруши или других божественных источников, или же что они были подарены богами («дэватта»), порождены ими, и поэты в древности лишь увидели и восприняли их («пашьят») (I, 37, 4; II, 23, 2; VII, 66, 11; VIII, 59, 6; X, 72, 1; X, 88, 8 и др.). Нам сообщается также, что Вач («Речь») изначальна и вечна («нитья»), как в гимнах (VIII, 75, 6; X, 125), или что божественную Вач породили боги и они же породили гимны (VIII, 100, 11; VIII, 101, 16; X, 88, 8).

Таким образом, свидетельства ведических гимнов не помогают нам найти ответ на поставленные вопросы, но если композиция один раз приписывается человеку, а в другой раз небесному вдохновению или прямо богам, то ясно видно, что по меньшей мере некоторые из риши верили, что гимны рождаются как результат вдохновения или прямой диктовки со стороны богов и особенно богини Вач. Первый из этих взглядов может быть подтвержден тем, что гимны называются сделанными усилием человека, противоположностью чему служат гимны, спетые по божественному вдохновению, как верили сами поэты. Но эти пояснения не могут подтвердить указания, что сама речь («рик»), жертвенное изречение («яджус») и песнопение («саман») — все это эманировано Высшим Пурушей или богами, а из этого мы должны сделать вывод, что традиционное указание на вечность Вед или на их божественное происхождение столь же старо, как и сами Веды. Когда мы обращаемся соответственно к Брахманам и Упанишадам, то этот же взгляд играет ведущую роль. Так, нам говорится, что Ригведа произошла от Агни (огня), Яджур- веда — от Вайу (ветра), а Самаведа — от Сурьи (солнца).

Эти три бога получили свой жар от Праджапати, принявшего для этой цели обет аскезы («Шатапатха Брахмана», XI, 5, 8, 1; «Айтарейя Брахмана», V, 32, 34; «Чхандогья Упанишада», IV, 17, 1), или что Веды явились как дыхание Высшего Существа («Брахадараньяка Упанишада», II, 4, 10), или что Праджапати, использовав средства вечной богини Вач, создал Веды и все другое в мире. Этот же взгляд отражен в текстах группы Смрити, таких, как «Законы Ману» (I, 21–23) и других, а также в Пуранах, отрывки из которых приводит д-р Муир в указанном выше томе.

Принято считать, что Веды, наряду со всем сущим, разрушаются потопом («пралайя») в конце Кальпы, когда гибнет весь мир, но нам говорится, что это не окажет воздействия на сам факт вечности новой Кальпы, сотворяемой самим Брахмой после великого потопа, а также и теми риши, кто переживет малые потопы. Авторитетным источником, обычно цитируемым в поддержку такого взгляда, служит отрывок из «Махабхараты» («Шанти парван»), где сказано: «Великие риши, получившие силу от Сваямбху («Самозарожденного») в прежние времена достигли путем подвижничества («тапас») обретения Вед и Итихас, которые исчезли в конце миновавшей юги». Поэтому риши именуются «теми, кто видел», а не сам создавал Веды. И упоминания о личностном предназначении, встречающиеся в некоторых Шакхах — ветвях Вед или разъяснений к ним, таких, как «Тайттирийя», «Катхака» и другие, — равно как и указания в самих гимнах, говорящие, что такой-то и такой-то «сделали» или «породили» гимны, служат лишь пояснением того факта, что определенные Шакхи, или гимны, были восприняты и только восприняты определенными риши или поэтами.

Это не значит, однако, что мы увидим процесс тщательного разбора доктрины вечности Вед до того, как обратимся к трудам представителей разных школ индусской философии («даршанас»). Д-р Муир правильно замечает, что каждого может поразить «острота их рассуждений, логическая точность в аргументации и встречающаяся живость и изобретательность в подборе приводимых иллюстраций». Все они утверждают, что, начиная от самой глубины нерушимой древней традиции, нет упоминаний в Ведах об авторстве людей, которые создавали или которым приписывали создание гимнов. Принимая во внимание высокую ученость и набожность этих специалистов, мы должны считать их показания безупречными подтверждениями традиции, которая датируется второй половиной I тысячелетия до н. э.

Но хотя традиция эта, древность которой так точно устанавливается, заслуживает внимания, нам следует все же серьезно ее обсудить в нашем исследовании, касающемся характеристики Вед, так как мы считаем ее недостаточной, если даже не отрицательной, ибо она говорит лишь о том, что ни один человек не был автором Вед, но ведь это было известно со времен, протекавших задолго до жизни философов и найденной ими даты традиции.

Автор «Миманса-сутры», Джаймини, шире прослеживает соотношение между словами Вед и их смыслом, считая их вечными и безусловными и утверждая этим путем мысль о вечности Вед (I, 1, 5). Слово — это набор букв, расставленных в определенном порядке, и этот порядок отражает смысл слова. Но грамматисты не удовлетворены такой точкой зрения, считая, что смысл слова не может быть отражен в порядке составляющих его букв, которые мимолетны, но имеет сверхчувственную природу, именуемую «спхота», то есть «проявитель» (от корня «спхут»), который вытекает из порядка букв вслед за их произнесением вслух и открывает его смысл, придаваемый им слову. Джаймини отрицает, что в Ведах есть слова, которые обозначают некие мимолетные объекты, а поскольку ведические слова и их смысл вечны, то Веды, по его утверждению, самоявленны, они светятся подобно солнцу, давая свое излучение, а поэтому они совершенны и непогрешимы. И если часть Вед приписывается определенным риши, мы не должны думать, что это обозначает авторство таких мудрецов — они просто учителя, которые изучали Веды и передавали их дальше.

Шакнкарачарья (I, 31, 26–33), возглавлявший религиознозфилософскую школу Веданты (VIII–IX века н. э.) разъяснял, что создатель «Брахма-сутр» Бадараяна (вторая половина I тысячелетия до н. э.) подтверждал доктрину вечности звука или слова, но добавлял, что род слова, его принадлежность к определенной разновидности являются вечными, а не само слово выступает как нерушимое, поэтому, хотя в Ведах и упоминаются те имена богов (Индры и других), которые являются сотворенными (людьми), а значит, подверженными разрушению, род, к которому относятся эти имена, принадлежит вечности. Говоря короче, ведические имена и виды их рода вечны, и только помня о том, что слово создается Брахмой в начале каждой Кальпы, можно это понять («Майтраяни Упанишада, VI, 22»).

Само слово «Веда» является исходным источником, из которого эманируется все сущее в мире, а поэтому оно вечно. Профессор Макс Мюллер указывает в своих «Лекциях по философии Веданты», что интересно сравнивать эту доктрину с доктриной Небесного Логоса в Александрийской западной школе.

Найяйики, сторонники текста трактата «Ньяясутры» (рубеж I тысячелетия н. э.), отрицают доктрину вечности звука и слова, но считают, что авторитет Вед установлен фактом их создания компетентными знатоками, интуитивно воспринявшими свой долг (называемый Яской «сакшаткрита дхарманах»), и эта их компетентность подтверждается тем, что крайне эффективны предписания Вед, касающиеся земных дел, и могут быть легко проверены опытным путем. Автор же «Вайшешика-сутры», близкой по смыслу к «Ньяясутре», разбирая значения слов, четко указывает на Ишвару, на Бога как их создателя (I, 1, 3). Сторонники школы Санкхьи (возникшей раньше середины I тысячелетия до н. э.) соглашаются со сторонниками Ньяйи в отрицании доктрины вечности связи слова с его значением, но, рассматривая Веды как созданные человеком («паурушейя») в том смысле, что они возникли из Начального Пуруши, все же полагают, что не следует их связывать с результатом сознательного усилия этого Пуруши, но видеть в них только неосознанную им его эманацию, подобную дыханию. По этому взгляду, Веды не могут быть названы вечными в том смысле, который им придавали сторонники Мимансы, а поэтому тексты Вед, почитаемые как вечные, просто связаны с «нерушимым продлением потока однородной последовательности».

Великий грамматист Патанджали в своем толковании труда Панини (IV, 3, 101) решает этот вопрос, выявляя различия между языком (последовательностью слов и букв — «варнанупурви» — как мы обнаруживаем ее в современных текстах) Вед и смыслом слов, их содержанием («артха»). Он замечает, что вопрос о вечности Вед связан с их смыслом, который вечен и постоянен («артхо нитьях»), а не с порядком их букв, который не всегда оставался неизменным («варнанупурви анитья»), и что через эту разницу в указанном виде мы приходим к появлениям разных версий в таких памятниках, как Катхас, Калапас, Мудакас, Пиппаладас и др.

Этот взгляд противоположен точке зрения сторонников школы Мимансы, считавших вечными и смысл, и порядок слов. Патанджали отрицал доктрину вечности порядка расположения слов, так как в таких случаях мы не можем учитывать различные версии («шакха») из Вед, а ведь все они воспринимаются как равно авторитетные, хотя вербальное прочтение их бывает иногда различным. Патанджали, как поясняют его комментаторы Кайяята и Нагоджи Бхатта, приписывал эту разницу в версиях Вед утрате ведических текстов при «пралаях», то есть потопах, которые время от времени затопляли мир, а также тому, что восстановление и репродуцирование текста проводилось спасшимися мудрецами в соответствии с тем, что сохранила их память к началу каждой новой Манвантары, нового века. Таким образом, каждая Манвантара обретала свои собственные

Веды, отличавшиеся по составу фраз (но не по смыслу) от Вед, известных до потопа, а поэтому разные варианты при сохранении совпадающего с прошлым авторитета Вед зависели от степени сохранности текстов в памяти риши, и поэтому разные варианты («шакха») ассоциируются с именами тех, кто репродуцировал в начале каждого нового века унаследованные ими знания, воспринятые как святыня от предков, живших в предыдущей Кальпе.

Этот взгляд совпадет с сущностью взгляда Вьясы, отраженного в вышеприведенном отрывке из «Махабхараты». Позднее сторонники разных философских школ развили взгляды авторов сутр, то критикуя, то защищая доктрину самоявленного авторитета священных текстов («шабда-прамана»). Но мы не можем здесь погружаться в их утонченные дискуссии, нам следует задержаться на взглядах Вьясы и Патанджали, если принимать то утверждение, что Веды погибали при каждом потопе и вновь восстанавливались с началом каждого нового века.

Выше были вкратце изложены взгляды ортодоксальных индусских теологов, ученых и философов, касающиеся вопроса об авторитете, характере и времени зарождения Вед. При сравнении этих взглядов с результатами нашего исследования можно увидеть, что взгляды Патанджали и Вьясы по проблеме древности и вечности Вед обретают явную поддержку со стороны арктической теории — мы пытались показать в предыдущих главах, что факт существования арктической родины основывается на строгих научных и исторических данных. Было показано, что ведическая религия и богослужения связаны с межледниковьем, и хотя мы можем с точностью определить их происхождение, все же арктическая суть ведических богов четко доказывает, что воплощаемые в их образах силы природы были уже облачены в одеяния божественности, и это было делом рук изначальных арьев, живших на землях своей родины где-то вокруг Северного полюса (или горы Меру, как пишут в Пуранах). Когда полярная их родина была разрушена оледенением, арьи, выжившие после катастрофы, унесли с собой все то из общего объема их религии и ритуалов, что было возможно сохранить при тех условиях. Те реликты, которые сохранились, легли в основу религии арьев в постледниковые времена. Ведь период от начала этих времен до момента рождения Будды можно, в соответствии с данной теорией, разделить на пять частей:

* 10 000 или 8000 лет до н. э.: разрушение исходной арктической родины последним оледенением и наступление постледниковья.

* 8000–5000 лет до н. э.: века ухода с земель родины. Выжившие представители арийской расы расходились по северным частям Европы и Азии в поисках земель, подходящих для нового расселения. Весеннее равноденствие приходилось тогда на созвездие Пунарвасу, а поскольку Адити считается верховным божеством этого созвездия, как указывается в моей книге «Орион…», это время может быть названо периодом Адити, или предшествующим Ориону

* 5000–3000 лет до н. э.: период Ориона, то есть совпадения с ним весеннего равноденствия. Многие ведические гимны могут быть прослежены к ранней части этого периода, и кажется, что барды еще не забыли реального значения и вклада, привнесенного традициями арктической родины и унаследованного ими. Кажется, что в это время проводились систематические попытки впервые реформировать календарь и систему жертвоприношений.

* 3000–1400 лет до н. э.: период Криттика. Весеннее равноденствие совпадало с созвездием Плеяд (Криттик). «Тайттирийя Самхита» и «Брахманы» явно создаются в этот период, так как в них описания накшатр начинаются с созвездия Криттик. Традиции арктической родины начинают в это время гаснуть и часто понимаются неверно, что приводит к непонятности многих гимнов Вед. Жертвоприносительная система и многие ее детали, описываемые в «Брахманах», выглядят сложившимися именно в этот период. В конце этого периода начала возникать «Веданга Джьотиша», или, по крайней мере, упоминаемое в ней положение равноденствия было отмечено и удостоверено.

* 1400–500 лет до н. э.: добуддийский период. Возникают сутры и философские системы.

Эти периоды мало отличаются от тех, что я приводил в «Орионе…», но изменения следовало привнести в связи с тем, что теория арктической родины отодвигает начало периода, предшествовавшего Ориону, или периода Адити, к началу постледниковья.

Первый период после завершения ледникового времени (8000–5000) может быть назван на языке Пуран временем Критаюги, или временем странствий, как описывается в «Айтарейя Брахмане» (VII, 15). Это и было временем, когда арийские расы, изгнанные с земель родины, бродили по Северной Европе и Азии в поисках новых прибежищ. Но сомнительно то, что в «Айтарейя Брахмане» описываются именно такие странствия в века Критаюги. Тем не менее интересно отметить, что по-новому освещаются четыре юги, упоминаемые в Брахманах. Так, там говорится, что «Калиюга лежит, Двапара медленно шевелится, Трета встает, и Крита передвигается».

Д-р Хауг понимает эти строки как относящиеся к игре в кости, другие ученые предлагают другие интерпретации. Но в свете арктической теории можно полагать, что здесь описываются разные стадии истории арийских рас в постледниковые времена, а именно: от странствий в поисках возможности осесть на землю до окончательного расселения в выбранных областях. Это можно уподобить указаниям в Авесте на шестнадцать древних стран, созданных Ахура Маздой, в которые проник впоследствии Ангра Майнью. Но даже отстранясь от этих строк, мы можем ясно видеть, что в первый из перечисленных периодов жизни арьи не имели постоянных поселений и временно обосновывались где-то, а потом уходили, пока не остановились на выбранных ими местах.

Повторим здесь, что арийская религия и формы богослужения сложились в период межледниковья, а ведическая религия и ритуалы развились после окончания ледникового времени на основе древних реликтовых форм, сохраненных после бед, причиненных оледенением. Это, безусловно, создает базу для сравнения наших выводов с упомянутыми выше взглядами теологов.

Мы, конечно, не в состоянии точно указать время, когда пели тот или иной гимн Ригведы впервые, но мы можем уверенно сказать, что люди, пережившие катастрофу, или их близкие потомки могли ввести в гимны те религиозные представления, которые они унаследовали как священные веропредставления своих праотцев, не упуская ни одной возможности этого. К подобным действиям их располагали уже первые временные поселения. Поэтому нельзя предполагать, что гимны могли быть провозглашены как форма новой религии, зародившейся по сознательной или бессознательной воленаправленности людей на равнинах Центральной Азии в эпоху постледниковья. Все сомнения по этому поводу устраняются наличием, в характеристиках ведических божеств черт, связанных с севером.

Насколько же язык гимнов, каким мы его знаем сейчас, напоминает речь, существовавшую до потопа, — это уже другой вопрос. И мы, вслед за Патанджали и Вьясой, не будем вникать в слова и слоги гимнов, поскольку, как установлено, они не оставались неизменными. Нам надо всмотреться в самую суть гимнов, в их сюжеты, и здесь мы не находим причин сомневаться в том, что компетентность ведических бардов, заслуживающая полного доверия, заставляла их совершать то, что они считали своим священным долгом, а именно — сохранение и передача грядущим поколениям, во имя их блага, тех религиозных знаний, которые они унаследовали от своих праотцев, живших до потопа. Это были действия, подобные стараниям тех, кто сохранял гимны слог в слог в течение последних трех-четырех тысяч лет (по самой меньшей мере). О том, какого уровня эти старания достигали в более ранние времена, можно судить по тем предположениям, что тогда в памяти древних бардов были свежи традиции связи с арктической родиной и религией.

Мы должны также отметить, что гимны пелись и прочитывались в присутствии молящихся и вся община, как можно думать, была заинтересована в сохранении своих древних молитв и религиозных предписаний и следила за исполняющими гимны риши. Поэтому мы можем без опасений утверждать, что религия, известная на землях изначальной родины, была сохранена в форме традиций, зафиксированных в строго организованной памяти риши, и это сохранялось до тех пор, пока традиции не были включены в более грубые формы гимнов (по сравнению с «полированными» гимнами Ригведы в период Ориона), которые впоследствии были собраны в мандалы, а затем и в Самхиты.

Сюжетная суть этих гимнов соотносится с периодом межледниковья, хотя момент их возникновения все еще теряется в глубинах «геологической древности».

Для того чтобы не смешивались теологические и исторические точки зрения, мы распределяем их по двум нижеследующим колонкам.

Сравнивая оба взгляда, можно увидеть, что традиционное мнение, касающееся уничтожения и восстановления Вед, отраженное Вьясой в указанных строках «Махабхараты», следует воспринимать как основанное на историческом факте. Верно и то, что по хронологии Пуран начало текущей Кальпы относится ко времени, которое на несколько тысяч лет древнее современного периода. Если же постледниковый период начался, судя по утверждениям некоторых современных геологов, около 8000 лет назад, то для нас не должно выглядеть неожиданным утверждение Пуран. Особенно то, что в них выявляется реальная традиция подсчета длительности всех четырех юг, равной 10 ООО лет, причем первая из них относится к началу новой Кальпы, или, по терминологии геологов, современного постледникового периода. Другой же пункт, по которому могут не совпадать эти два взгляда, — это безначальность («анадитва») Вед.

Невозможно доказать научно или с позиций истории, что ведическая религия и богослужение не имеют абсолютно никакого начала. Мы можем сказать лишь, что их начало теряется в глубинах «геологической древности» или что ведическая религия так же стара, как и арийские языки, и сами арьи. И если теологи не удовлетворятся тем, что их теория поддерживается научным взглядом, касающимся вопроса о вечности Вед, то пусть оба взгляда сохраняют разделяющую их дистанцию, ибо оба метода исследовательского подхода различны по существу. Вот по этой причине я и поместил оба взгляда в две колонки, чтобы избежать их взаимного смешения.

Вопрос же о происхождении всего мира от изначального СЛОВА, или Божественного Логоса, лежит за пределами исторического исследования, а поэтому здесь не могут разбираться любые выводы, основанные на этой и ей подобных доктринах. Однако мы все же можем согласиться с тем, что для практических целей можно, даже на строго научном уровне, называть ведическую религию не имеющей даты своего начала.

Тщательное изучение гимнов Ригведы показывает, что ведические риши осознавали тот факт, что сюжетная суть распеваемых ими гимнов характеризовалась древними допотопными чертами, хотя они сами создавали слова своих песнопений. Выше уже говорилось о том, что в одном ведическом пассаже гимны называются сделанными, порожденными или сформированными, как повозка, и их изготовление приписывается определенным риши, а в другом утверждается в столь же безошибочных терминах, что гимны были вдохновением, даром и порождением богов.

Д-р Муир пытался согласовать оба взгляда, полагая, что разные риши придерживались разных точек зрения, или же у обоих взглядов был один автор, который выразил первый взгляд в наиболее подходящее для этого время, а другой взгляд — в иное время. Муир говорил также, что ведические риши, или поэты, не имели четких представлений о таком определении, как вдохновение, или думал, что ощущаемая ими помощь со стороны богов поддерживала и утверждала правильность создаваемых ими самими гимнов. Это значит, что наличие вклада в композицию гимнов, внесенного человеком, не следует считать несовместимым со вкладом со стороны сверхчеловеческого начала.

Но можно увидеть, что подобный прием примирения взглядов слаб и неудовлетворителен. Лучшим приемом примирения конфликтных высказываний риши может стать определение таких терминов, как, с одной стороны, выражение, язык и форма, а с другой, содержание, суть и сюжет гимнов, придерживаясь при этом той мысли, что если выражение исходит от человека, то сюжет, как верили, порожден древним сверхчеловеческим началом. В Ригведе встречается много строф, в которых барды упоминают о древних поэтах («пурве ришаях») или древних гимнах (I, 1, 2; VI, 44, 13; VII, 29, 4; VIII, 40, 12; X, 14, 15 и др.). Западные ученые видят в этих фразах поэтов и гимнов отражение творчества прошлых поколений ведических бардов, но не связывают их жизнь с временами, предшествовавшими постледниковью. Но в самих гимнах содержатся ясные указания, опровергающие такой взгляд.

Да, это верно, что ведические барды говорят о древних и новых гимнах, но они часто упоминают и о том, что, хотя гимн и новый («навьяси»), однако бог или божественное создание, которому гимн посвящен, старый («пратна») или древний (VI, 22, 7; VI, 62, 4; X, 91, 13 и др.). Это показывает, что божества, чьи подвиги воспевались в гимнах, считались древними, да ведь имеются выразительные строфы, явно указывающие на то, что не только боги и их подвиги считались древними, но и описываемые в гимнах результаты подвигов воспринимались как традиционно известные, а не удостоверяемые свидетельствами самого поэта. Так, в гимне (I, 32, 1) поэт начинает свое песнопение с ясного указания на то, что он воспоет подвиги Индры, совершенные им раньше, изначально («пратхамани»), в древности, о чем говорят и такие определения в других гимнах, как «пурвьяни», «пурвих», относящиеся к подвигам Индры (I, 11, 3; I, 61, 13). Достижения Ашвинов тоже называются «пурвьяни» (I, 117, 25), и приводимый в этом гимне длинный список подвигов указывает на то, что поэт здесь суммировал традиционно известные ему подвиги, а не был сам их свидетелем, как не были и его ближайшие предки. Это подтверждается и тем, что такие упоминаемые в гимнах риши, как Ангирасы или Васиштха, считались обладавшими сверхчеловеческой силой (VII, 33, 7–13) или же могли жить с богами, общаться с ними (I, 179, 2) и участвовать в их развлечениях (VIII, 76, 4). Они считаются также и самыми ранними руководителями — «патхикрит» для жизни будущих поколений (X, 14, 15).

Невозможно предполагать, что ведические поэты приписывали такие сверхчеловеческие свойства своим близким предкам, и мы поэтому приходим к заключению, что упоминаемые здесь предки жили в допотопные времена («нахпурве питарах») и проводили свои жертвоприношения в течение семи или десяти месяцев арктического года. А то, что относится к таким предкам, применимо также и к древним божествам, упоминаемым в гимнах.

Выше я указывал, что легенда об Адити и ее сыновьях выразительно говорит, что она связана с древнейшими веками — «пурвьям югам», и это же можно отнести к легендам об Индре, Ашвинах и других божествах, чьи подвиги описываются в Ригведе как «пурвьяни» или «пратхамани», то есть старые или древние. Короче, древние гимны, поэты или божества, упоминаемые в Ригведе, должны быть отнесены к давно прошедшим векам, а не ко временам постледниковья. Следует заметить, что арктические характеристики этих божеств можно понять только при таком взгляде.

Ведические барды заслуживают высокой оценки как создатели и составители новых песнопений и гимнов, но это не решает вопроса о том, что сюжеты этих гимнов могли быть порождены ими. Тот факт, что божества именовались древними в противоположность адресуемым им гимнам (VI, 62, 4) и им сообщались в гимнах атрибуты северного характера, дает нам возможность ответить на этот вопрос так: хотя словарный состав гимнов был новым, суть их сюжетов была старой, то есть традиционно переданной поэтам из глубин древних времен. Так, в одном из гимнов (X, 72, 1–2) поэт, желая отпраздновать зарождение или возникновение богов, начинает словами: «Начнем ради восхваления праздновать (воспевать) в гимне рождения богов, чтобы хоть один из нас в эти грядущие времена мог увидеть их» («йях пашьяд уттаре юге»).

Здесь мы видим ясный контраст между фактом рождения и поэтом, который может увидеть в гимнах будущее. Это означает, что суть сюжета связана с прошедшими веками и что поэт празднует (воспевает) свое предвидение, или видение будущего существования этой сути. Тот взгляд на ведические гимны или их содержание, что они были предвидимы, а не сотворены самими риши, поддерживается этими словами. Подобное же выражение мы видим и в гимне (VIII, 59, 6), где говорится: «Индра и Варуна! Я увидел силой подвижничества («тапас»), то, что вы прежде дали риши (то есть) мудрость, понимание речи, свято услышанное («шрутам») и все те места, которые создали мудрецы, когда приносили» жертвы». Мысль о предвидении сути сюжетов ведических гимнов выражена здесь почти теми же словами, что и произносил Вьяса в указанном отрывке из «Махабхараты». Видя такие выразительные тексты, мы понимаем, что единственным путем к примирению конфликтных утверждений по поводу человеческого или сверхчеловеческого происхождения гимнов является указание на форму и суть гимнов, как и предлагали Патанджали и другие ученые.

Д-р Муир отмечает пассаж Ригведы (VIII, 95, 4, 5), в котором говорится о поэте, что он «породил (создал) для Индры новейший радостно звучащий («навиясим мандрам гирам») гимн, изошедший из высокой мысли, древнее создание разума («дхиям пратнам»), насыщенного священной истиной». Здесь мы видим, что об одном и том же гимне говорится, что он и новый и старый одновременно. Д-р Муир цитирует и Т. Ауфрехта, указывая на то, что слово «гир», то есть «мысль», явно указывает на старую мысль, сохраненную (или отраженную) в новом языке, на котором говорил поэт, автор приписываемого ему гимна. Итак, гимн является древним по своей сути, но новым по выражению ее — к этому заключению мы приходим, исходя из разных оснований.

В связи с этим мы можем также сослаться на факт, что среди разных глав, на которые индийские священнослужители разделили Брахманы, мы видим одну, именуемую «Пура-кальпа», то есть Правила, или традиции прошедших веков. Это свидетельствует, что даже в Брахманах отражена вера в то, что они содержат истории или традиции, сохраненные от допотопных времен. В «Тайттирийя Самхите» говорится: «Жрецы в древние времена боялись, что заря может не разрешиться солнечным светом», и это цитируется Саяной как пример «Пура-кальпы», а мы выше уже упоминали, что подобное может быть объяснено лишь соотнесением с арктической зарей, той, которую могли видеть только те, кто жил в этих областях в межледниковое время. Если Брахманы могут содержать упоминания о таких фактах, то и о Ведах тем более можно это же говорить. И с какой бы стороны мы ни подошли к вопросу, мы неизбежно придем — путем использования внутренних или внешних свидетельств о текстах — к заключению, что сюжетная суть ведических гимнов связана с древнейшим межледниковым периодом и что ее привнесли в гимны постледникового времени те риши, которые унаследовали ее в виде неразрывно длящихся традиций от своих праотцев, живших в эпоху межледниковья.

Есть много других моментов в интерпретации текстов Вед или мифологии Вед и Пуран, которые освещаются или, можно даже сказать, разумно поясняются посредством теории арктической родины времен межледниковья. Например, мы теперь можем увидеть разочарование тех западных ученых, которые при первом знакомстве в Ведами ожидали встретить в них указания на первоистоки арийской цивилизации или же потрясения разума арьев, впервые увидевших поразительные чудеса проявлений природы и воспринявших их как божественную манифестацию.

Наша теория ясно показывает, что хотя Веды и являются древнейшей фиксацией жизни арийской расы, все же цивилизация или характеристики богов и служения им, отраженные в Ведах, не зародились вместе с творчеством ведических бардов, но были восприняты ими от своих праотцев, живших в эпоху межледниковья, и сохранены во имя грядущего благополучия. А если кто-либо хочет познать самое начало арийской цивилизации, ему следует обратиться к временам более древним, чем последний период оледенения, и взглянуть на то, как жили и чем занимались предки арьев на своей исходной приполярной родине.

К несчастью, мы располагаем слишком малым объемом материала, касающегося степени развития этой цивилизации, но все же полагаем, что есть основания думать о более высоком уровне цивилизации и культуры в межледниковое время, чем принято считать, и что нет причины, по которой изначальные арьи должны быть поставлены не на тот же уровень развития, что и древние обитатели Египта доисторических времен.

Жизнеспособность и превосходство арийских рас, выявленные через поражения, потери и ассимиляции, принесенные ими другим неарийским расам, с которыми они встречались на путях своих миграций в поисках новых земель от полюса до экватора (если не еще южнее), могли проявляться только как показатели достижения ими высокой степени развития цивилизации на их арктической родине.

Когда начнется изучение Вед в свете новой арктической теории, можно ожидать открытия в них многих других фактов, поддерживающих этот взгляд, но пока еще скрытых от нас в силу несовершенства знаний о физических условиях и об этническом окружении, словом, о тех условиях, которыми определялась жизнь предков ведических риши вблизи Северного полюса в доледниковый период. Проводимое сейчас изучение арктических областей тоже может помочь в разыскании начала арийской цивилизации. Но все это надо отложить до того времени, когда арктическая теория может стать признанным фактом науки. Нашей целью в данное время является показ того, что в Ведах и Авесте имеется достаточное количество свидетельств для доказательства существования арктической родины в период межледниковья, и тот читатель, который поймет представленную нами аргументацию, сможет воспринять то, что доказываемая нами теория имеет прочную базу в виде выразительных текстов и пассажей, сохраненных традиционно в двух древнейших памятниках арийской расы, а также в виде последних результатов, полученных представителями таких наук, как палеология, геология, археология, лингвистика, сравнительная мифология и астрономия.

Сама идея поиска в Ведах свидетельств об арктической родине была стимулирована, если не прямо подсказана, новыми достижениями в этих науках, а метод, принятый нами в разработках ее, был нацелен на неуклонность. Прошло уже много столетий с момента возникновения науки толкования Вед, основанной индийской школой Нирукты. Может казаться удивительным, что до сих пор оставались нераскрытыми следы в Ведах, указывающие на существование арктической родины. Но подобные сюрпризы не имеют места в исследованиях такого рода, когда надо быть готовым к восприятию доказанных результатов, получаемых в свете развивающегося знания при строгом соблюдении правил логики.

Если ценность наших заключений выдержит испытания по таким стандартам, мы надеемся на обнаружение того факта, что мы преуспели в нахождении истинного ключа к интерпретации многих ведических текстов и легенд, считающихся и теперь безнадежными, отклоняемыми или неверно понимаемыми.

В эти времена прогресса, когда начинают с разных сторон приближаться к изучению вопроса об изначальных культуре и цивилизации человека, наука об интерпретации Вед не может занимать изолированную позицию или же полностью зависеть от лингвистического или грамматического анализа. Мы должны просто следовать духу времени в поисках пути к координации последних достижений науки с традициями, содержащимися в древнейших книгах арийской расы, в книгах, которые заслуженно воспринимались как высоко почитаемые и были сохранены нашими предками среди непреходящих трудностей. Это было достигнуто благодаря религиозному энтузиазму, постоянно проявляемому с самого начала текущего века.