Арктическая родина в Ведах

Глава VI Долгий день и долгая ночь

Несомненные свидетельства долгой ночи. — Вритра жил в долго длящемся мраке. — Выражения в гимнах, говорящие о дол гой тьме или долгой ночи. — Беспокойство в ожидании конца мрака. — Молитвы о благополучном достижении кони, ночи. — Ночь, конца которой, судя по Атхарваведе, не знали. В «Тайттирийя Самхите» говорится, что эти молитвы были порождены страхом жрецов, которые в древности бо ялись. что рассвет не наступит. И это не было вызвано страхом перед долгими ночами зимы, как думал Саяна. — Описания в Ригведе ночей и дней. — Разделение на типичны пары. Одна описывается как светлая-темная, и выражены «вирупе-вирупе» означает разность длительности, а не цвета. Другая же пара «ахани» отличается от первой. — Сверка длительности дня и ночи на Земле. — «Ахани» мо жет относиться только к паре долгой арктической ночи и дня. Описаны в «Тайттирийя Араньяке» как левая и правая, пи есть противоположные стЪроны года. — В Ригведе о солнце говорится, что оно останавливает колесницу посреди неба Этим отплачивается дасам за разрушения. — Представлены долгий день и долгая ночь. — Суммарные свидетельства этих факторов. — Ушас и Сурья как дети Дакшина и Дакшини Возможно, это относится к южной части их пути.

Поскольку в ведической литературе вырази тельно говорится о долгой заре длительностью в тридцать дней, или о плотно собранных в группу тридцати зорях, фактом является предшествующая такой заре долгая ночь и соответствующий ей долгий день того же года. Была также охарактеризована и та часть года, которая зале гает между периодами долгих дня, ночи и утренних и вечерних сумерек — это были обычные дни и ночи, не превышающие вместе 24 часов, хотя в пределах разных областей то день мог длиться дольше ночи, то ночь была дольше дня Все эти феномены столь тесно связаны один с другим астрономически, что наличие одного из них указывает на научно обоснованный вывод о наличии и всех других. Поэтому поскольку выявлена длительность ведических зорь, то, пользуясь астрономической терминологией, нет необходимости искать дальнейшие свидетельства присутствия в Ригведе указаний на наличие долгих дней и ночей.

Все же, поскольку мы имеем дело с положением вещей, отдаленных от нас несколькими тысячелетиями, а равно и со свидетельствами, которые, даже будучи в силу традиции пронесены сквозь века, все же не объяснены с нашей точки зрения, лучше будет объяснить указанные астрономические феномены как самостоятельно существовавшие факты. Следует раздельно выявить все свидетельства, касающиеся этих фактов, и, «держа в резерве» заключения астрономии, постараться обсудить общий результат всех свидетельств, могущих доказать ряд вышеупомянутых фактов. Я не стремлюсь намекать, что имеется некая неопределенность относительно последовательности в указанных астрономических фактах. Наоборот, нет ничего более определенного, чем такая последовательность. Но при сборе и изучении свидетельств, относящихся к обсуждаемым данным, следует придерживаться практического совета всегда собирать столь много свидетельств, сколь только возможно, рассматривая их с разных точек зрения.

Поэтому мы намерены как в данной, так и в последующих главах рассматривать порознь свидетельства, которые можно найти в ведической литературе относительно долгого дня и долгой ночи, числа светлых (солнечных) и темных месяцев, а также общего характера года, а затем взглянуть, откроются ли во всем этом характерные Черты, обнаруживаемые только на Северном полюсе или вблизи него.

Прежде всего взглянем на долгую ночь, дли тельностью в несколько дней, на ту ночь, которая в наше время слишком холодна и тяжела для жителей северных областей. Эта ночь в межледниковый период не приносила более тяжелых не удобств, чем те, которые возникают в результате долго длящегося мрака, не проходящего день за днем, хотя это, конечно, не очень желаемое положение вещей само по себе, и человек, естественно, жадно ожидал прекращения такого периода. В Ригведе много строк говорят о долгой и страшной тьме, скрывающей врагов бога Индры, тех, кого он должен уничтожить, борясь с демонами, или дасами, про крепости которых говорится, что они все скрыты во мраке. Так, в одном гимне (I, 32, 10) сообщается, что Вритра, традиционный враг Индры, окутан длительной тьмой, в другом (V, 32, 5) об Индре говорится, что он сбросил желавшего бороться с ним Шушну в темный провал, а в следующей строфе рассказывается о бессолнечном мраке (Макс Мюллер перевел это как «ужасный мрак»).

Несмотря на некоторую разность в этих пассажах, которые очень ясны, все же почему-то считается, что битва между Индрой и Вритрой протекала ежедневно, а не ежегодно, и об этом мы порассуждаем ниже, оценивая такие предположения в предстоящей разборке ведических мифов. А сейчас нам только необходимо отметить, что приведенные выше гимны (как и ряд других) лишены смысла, если тьма, которая, как в них говорится, длительно укрывала врагов Индры, была обычной, длившейся 12 или даже 24 часа. Нет. это была тьма долгая, бессолнечная и «страшная», которая заставила Индру и помогавших ему богов мобилизовать для победы все свои силы.

Кроме описаний этой легендарной битвы, в Ригведе есть и другие строфы, полностью описы вающие наличие ночи более длительной, чем самая долгая из внеарктических ночей. Прежде всего, ведические барды часто молили богов избавить их от мрака. Так, поэт взывает: «Адити, Митра, а также Варуна, простите, если мы согрешили против вас. Я хочу достигнуть широкого неустрашающего света, о, Индра. Да не накроет нас долгий мрак» (И, 27, 14). Выражение, примененное поэтом, «долгий мрак» дословно обозначает «непрерывное продление темных ночей», что более точно. Но даже приведенный здесь перевод Макса Мюллера, подчеркивающий беспокойство по поводу «долгого мрака», стал бы бессмысленным, если бы на деле этот мрак не длился бы дольше 24 часов.

В гимне (I, 46, 6) просят Ашвинов «сообщить такую силу молящимся, которая провела бы их сквозь тьму», а в гимне (VII, 67, 2) поэт восклицает: «Огонь начал разгораться, уже видится конец тьмы, и знамя зари появилось на востоке». Выражение «конец», а точнее — «край» тьмы, очень значимо, и было бы искажением идиомы переводить, принимая это слово (как и другие, определяющие «долгий мрак»), как отражение всего лишь зимней ночи (или ночей), то есть того, что существует и в зоне тропиков. Как уже указывалось выше, такие ночи все же короче даже 24 часов, да и бывать они могут лишь в течение двух недель или около того. Поэтому весьма непохоже, что ведические барды так нарушали воспоминания об этих ночах, что изображали их в виде важнейших событий, для одоления силы которых следовало обращаться за помощью к богам. Имеются и другие строфы, выражающие такую же тоску в ожидании конца мрака и появления света. Это не может быть увязано с теорией, согласно которой ночи древних ведических поэтов были столь ужасны и подобны смерти лишь потому, что они не имели возможности озарить их искусственными источниками света, как это делают люди XX века. Даже в наше время не говорят о дикарях, что они проявляют такое же нетерпение в ожидании утреннего света, какое мы встречаем в восклицаниях ведических бардов. А ведь они были достаточно цивилизованы, чтобы знать металл и пользоваться повозками.

Опять же, ведь не только люди, но и боги жили в условиях долгого мрака. Так, в Ригведе говорится о боге Агни, что он находился «слишком долго в условиях слишком длительного мрака» (X, 124, 1). Это повторение в Ригведе почти одинаковых слов «долгого» и «длительного» было бы неуместным, если бы протяженность тьмы не превышала срок самой долгой зимней ночи. В Ригведе (II, 2, 2) говорится про бога Агни, что он светит в течение «длящихся ночей» — так перевел профессор Макс Мюллер, но не объяснил, что значат в его переводе слова «длящиеся ночи». Обозначает ли это последовательность ночей, не прерываемую солнечным светом, или же это изящный оборот, не говорящий о чем-либо другом, кроме некоторого числа ночей. Это выглядит так, как будто ученый-переводчик прошел вплотную мимо истинного смысла введенного им разъяснения.

Но нам не следует зависеть от заблуждений в переводах, чтобы доказать, что в древности были известны долгие ночи. В X мандале Ригведы в 127-м гимне, посвященном богине ночи, в его шестой строфе умоляют ночь «стать легко проходимой (пересекаемой)» для молящихся. В следующем гимне Ночи («Ратри-сукта») молящийся просит Ночь быть к нему милостивой и восклицает: «Да достигнем мы благополучно другого края», повторяя эти слова дважды. В Атхарваведе (XIX, 47) в гимне, воспроизводящем упомянутый с небольшими вариациями, вторая строфа звучит так: «Каждое движущееся создание обретает в ней (в Ночи) покой, в ней, чей тот край не виден, как и тот, который ее отделяет. О, обширная темная ночь! Да достигнем мы без повреждений, да достигнем, о ты, благословенная, твоего конца». И в третьей строфе 50-го гимна этой книги молящиеся просят, чтобы они могли пройти, не повредив своих тел, «сквозь каждую последующую ночь (сменяющую эту)».

Здесь естественно возникает вопрос: почему каждый человек так беспокоится о безопасном достижении другого края ночи? И почему поэт восклицает, что «не виден ни ее завершающий край, ни тот, что ее отделяет»? Являлась ли причиной этого обычная зимняя ночь или же долгая ночь Арктики?

К счастью, «Тайттирийя Самхита» сохраняет для нас самый старый традиционный ответ на эти вопросы, и нам не нужно поэтому зависеть от рассуждений современных комментаторов. В «Тайттирийя Самхите» (I, 5, 5, 4) мы видим подобную же мантру, или молитву, адресованную Ночи: «О Читравасу, да достигну я безопасно твоего окончания», и несколько дальше (I, 5, 7, 5) сама «Самхита» так разъясняет эту мантру, или молитву: «Читравасу — это ночь, и в древности брахманы боялись, что она (ночь) не достигнет зари». Здесь мы видим выразительное утверждение Вед, что в древности жрецы и простые люди не имели представления о сроке завершения ночи.

Что могло это значить? Если ночь не была необычно долгой, зачем приведены эти тяжкие сомнения по поводу прихода зари? Саяна, комментируя этот пассаж, привел свои обычные пояснения, сказав, что зимние ночи были слишком длинны и внушали жрецу страх — а придет ли заря? Но здесь мы можем процитировать слова Саяны, опровергающие его же пояснения, и покажем, что он обошелся с этим пассажем довольно бесцеремонно. Ведь хорошо известно, что «Тайттирийя Самхита» часто разъясняет мантры — эта ее часть именуется «Брахмана»: весь текст «Тайттирийя Самхиты» состоит из мантр и таких Брахман, то есть из молитв и их разъяснений, или комментариев. Эти рассуждения о страхе жреца по поводу прихода зари относятся к Брахманам, то есть комментариям к мантрам «Самхиты» (а не входят в текст самой мантры).

Содержание этих комментариев индийские теологи подразделяют на десять групп: основание; этимологическое объяснение; цензура; восхваление; сомнение; правило; другие события; древнее правило, или традиция; определение ограничений; подходящие сравнения, или уподобления. Саяна в своем комментарии к Ригведе упоминает первые девять из них и в качестве иллюстрации к восьмой (древнее правило, или традиция) цитирует упоминаемые выше пояснительные строки из «Тайттирийя Самхиты» (I, 5, 7, 5). По разъяснениям Саяны, утверждение: «В прежние времена брахманы боялись, что не будет зари» относится к этой восьмой группе, то есть к древним традициям, входящим в комментарий (в «Брахману»). Но это не суть мантры, а рассуждение, или разъяснение, входящее в сам текст этой «Брахманы».

В тексте «Самхиты» упоминается слово «древний», то есть, возможно, что здесь зафиксировалась частица традиционной информации. И если это правильно, то возникает вопрос — почему обычная, не короткая зимняя ночь возбуждала в душе жреца такой страх лишь в древнее время? И почему долгая тьма перестала возбуждать этот страх в людях современного поколения? Ведь «долгая» зимняя ночь в тропической и умеренной зонах длилась здесь столько же времени, сколько сегодня и тысячи лет назад, и тем не менее никто из нас, даже самые необразованные люди, не испытывает никаких подозрений относительно возможной задержки зари и окончания «долгой» ночи. Возможно, допустимо предположение, что в древности барды не достигли уровня знаний, необходимых для предсказания возможной задержки появления зари и обязательности ее прихода после этого. Но неверность такого объяснения становится сразу очевидной, когда мы вспомним, что ведический календарь был в те времена настолько развит, что был решен даже вопрос о соотнесении лунного года с солнечным. А поэтому объяснения Саяны о зимних ночах, вызывающих подозрения насчет прихода зари, следует считать несостоятельными.

Это были, значит, не просто зимние ночи, которых боялись ведические барды в древности. Это было нечто другое, что-то очень долгое, настолько долгое, что хотя иногда человек и понимает, что какое-то явление не может быть вечным, оно тем не менее порождает утомительное ожидание, и, будучи долгим, заставляет его с тоской ожидать прихода зари. Говоря короче, это была долгая ночь арктического региона, и слово «древний» («пура») указывает на то, что в памятнике говорится о давних днях, о которых традиционно знали ведические барды.

Я уже упоминал, что «Тайттирийя Самхита» соотносима с периодом, называемым «Криттика». Мы можем без опасений прийти к выводу, что около 2500 лет до н. э. в среде ведического народа была в ходу традиция, говорящая, что в прежние времена, то есть в прежние века, жрецы столь нетерпеливо воспринимали эту длительность долгой ночи, края которой даже не были видны, что жарко молили своих богов провести их благополучно к другому концу этого утомительного мрака. Подобное описание ночи нельзя воспринять, пока мы не усвоим того, что оно относится к долгой, продолжительной арктической ночи.

А теперь посмотрим, содержит ли Ригведа прямые указания на долгий день, долгую ночь или циркумполярный календарь, помимо общих упоминаний о долгой тьме или о трудности достижения другого края бесконечной ночи (о чем говорилось выше). Мы уже указывали раньше, что календарь Ригведы содержит 360 дней с прибавленным для согласования месяцем, что не может относиться ни к полюсу, ни к циркумполярности. Но наряду с этим Ригведа сохраняет в себе описания дней и ночей, которые не совместимы с днями во внеарктических областях. Совместимость может быть прослежена лишь при наложении искусных построений на строфы, содержащие эти описания.

В ведической литературе день и ночь описываются как пара, или в паре, и их определяют составным словом в двойственном числе[7]. <…> В этом слове «день» часто заменяется словом «заря», и есть даже такой термин, как «ушасау», то есть «две зари», обозначающий пару «день и ночь». В других памятниках ведической литературы это же значение передается просто словами «день и ночь». Иногда об этой паре говорится как о сестрах или двойниках, но в любой форме это недвусмысленно понимается именно как день и ночь.

Приведем одну из строф в Ригведе (III, 55, 11), описывающую день и ночь и приводящую их общее имя — «Ахо-ратре», то есть «День-Ночь». (Следует указать, что четвертая строка этой строфы является рефреном, который повторяется на протяжении всего текста гимна): «Пара близнецов (девушек) имеет много форм; из них двоих одна светит, а другая темная: это две сестры, темная и сияющая. Это единство есть великая божественность богов».

Строфа выглядит на первый взгляд достаточно простой, и по своим словам она действительно проста, но она была неправильно понята в двух существенных местах. Возьмем для начала первые ее строки: «Пара близнецов имеет много форм; из них двоих одна светит, а другая темная». Нетрудно понять, что речь идет о светлом дне и темной ночи. Но то, что эта пара «имеет много форм», было неверно понято и объяснено, так как истинное значение таково: «создает много тел и форм». Здесь скрыто двойное содержание — пара именуется светлой и темной и описывается также как обладающая многими формами.

В гимнах неоднократно эта пара «день-ночь» сопровождается определением «вирупе», то есть «имеющий много форм», а не только много оттенков», что уже отличается от понимания упоминаний в Ригведе как указания лишь на два цвета — темный и светлый. Это нельзя считать тавтологией, но Саяна принимает в этом слове только значение «много оттенков» — белый, темный и т. д., а за ним следуют по этому же пути и многие западные переводчики. Но я не вижу причины говорить о многих красках дня и ночи. И некоторые другие определения в Ригведе были также обойдены должным вниманием. <…>

Кажется, никто не подумал о том, что надо бы поглубже осмыслить эти термины. К счастью, в случае с гимном Ригведы (I, 113, 3) мы можем проконсультироваться в этом вопросе с комментатором старше Саяны. Строфа эта встречается в Самаведе[8] (XIX, 4, 2, 3). Комментатор этой Веды, Мадхава, так поясняет слово «вирупе»: «В период дакшинаяны каждого года удлиняется ночь, а в период уттараяны — день…» Мадхава — малоизвестный комментатор, но его упоминают как знатока уже издавна. Мы были рады увидеть, что он указывает нам путь, как выйти из затруднений с употреблением указанных слов («вишурупе» и «вирупе»), столь частых в Ригведе. Слово «рупа» — «тело, форма» — могло быть употреблено для обозначения длительности, протяженности, длины дней и ночей, и «вирупе», естественно, обозначало их разнообразие, являясь простым словесным дополнением к обозначению цвета дня и ночи, которые обладали лишь двумя цветами — светлым и темным. Восприняв разъяснения Мадхавы, мы должны теперь переводить первую часть вышеприведенной строфы Ригведы в таком значении: «Пара близнецов бывает разной длительности; из них двоих одна светит, а другая темная».

Но если мы принимаем такой перевод первых двух строк, то возникает другая трудность, касающаяся объяснения третьей строки: «это две сестры, темная и сияющая». Являются ли эти две сестры теми же или другими, чем упомянутая пара близнецов? Если мы примем их за тех же самых, что и близнецы, то эта третья строка явится излишней, а если они отличаются от тех, то требуется объяснить, чем именно. Комментаторы не разрешили этого затруднения, предпочтя считать, что между ними нет разницы, что это одни и те же сестры, не пытаясь при этом толковании даже избежать тавтологии. Это, безусловно, неудовлетворительное объяснение, и нам следует найти лучшее объяснение, если мы только сможем. И это не единственное место, где упоминаются две разные пары дня и ночи.

В Ригведе есть и другой термин для обозначения дня и ночи как пары. Это слово «ахани», которое переводится не как «два дня», но именно как «ночь и день». Так, в гимне (VI, 9, 1) выразительно говорится, что «есть темный «ахах» (ночь) и светлый «ахах» (день)». Поэтому и слово «ахани» обозначает эту пару — день и ночь. И мы видели, что и другое слово — «ушаса-накта» — также обозначает эту пару. Что же — это разные или одни и те же пары?.. К счастью, Ригведа (IV, 55, 3) дает нам возможность справиться с этой трудностью. Там и «ушаса-накта», и «ахани» порознь призываются одарить своим покровительством молящегося, и эти раздельные мольбы явно подтверждают, что эти две пары — это разные парные божества, хотя каждое и представлено парой «день-ночь». Это впервые отметил профессор Мюллер, но не довел эту мысль до логического завершения. А ведь если бы все 360 дней и ночей года относились к единому классу, тогда не возникала бы необходимость делить их на две группы пар, то есть на «ушаса-накта» и «ахани», и общее описание их («темные, светлые и различной длительности») было бы вполне достаточным для указания на все дни и ночи года.

Но, если не игнорировать различия между «ушаса-накта» и «ахани», указанного в гимне, мы обязаны найти суть этого различия. Так, всматриваясь в характер дней и ночей в разных областях земной поверхности, от полюса до экватора, мы можем прийти к единственно возможному объяснению, а именно: год, о котором говорится в приведенном пассаже, относится к циркумполярной зоне, потому что в него входят долгий день и долгая ночь, создавая одну из указываемых пар, и целый ряд обычных дней и ночей разной степени длительности, которые и могли быть описаны под названием пары одного дня и одной ночи. И именно этот последний вид пары соответствует словам или определению «темные, светлые и различной длительности».

На Земле нет другого места, к которому подходило бы это определение. На экваторе мы знаем равные дни и ночи всего года, и их можно определить как «темные и светлые, но всегда одной длительности». Между экватором и Полярным кругом день и ночь вместе никогда не превышают 24 часов, хотя такой день может длиться 23 часа, а ночь — всего один час, и наоборот, по мере приближения к Полярному кругу. Вот в этом случае дни и ночи могут быть представлены типичной парой — «темные и светлые и различной длительности». Но как только мы пересечем Полярный круг и войдем в «царство долгой ночи», это описание следует заменить на другое — то есть на описание иной пары: «долгий день и долгая ночь, длительность которых зависит от места (наблюдения)». Эта пара соответствующих друг другу долгого дня и долгой ночи тоже совпадает с названием «вирупе». Разницу составит лишь то обстоятельство, что длительность дней и ночей в умеренной зоне варьируется на одном и том же месте, тогда как во втором случае она будет варьироваться по мере изменения места наблюдения.

Принимая пару «день-ночь» как представляющую все дни и ночи года, мы можем разделить разные виды суточных изменений на Земле на три класса.

1. На экваторе — единственная пара; темная и светлая, но всегда одинаковой формы или длительности («сарупе»).

2. Между экватором и Полярным кругом — единственная пара; темная и светлая, но разной формы или длительности («вирупе»).

3. Между Полярным кругом и полюсом — две пары, каждая темная и светлая, но разной формы и длительности («вирупе»).

На полюсе бывает только один день и одна ночь по шесть месяцев. Но если в Ригведе (IV, 55, 3) есть строфа, указывающая на две различных пары дня и ночи («ушаса-накта» и «ахани»), то ясно видно, что слова «ахо-ратре» указывают на дни и ночи циркумполярного региона, и только на них. В свете текста этого гимна мы должны трактовать и гимн (III, 35, 11), цитированный выше, как описание двух пар — одна из них соотносится с близнецами, а вторая — с двумя сестрами. И переводить его следует так: «Пара близнецов (первая пара) имеет многие формы (длительностей); одна из них темная, а другая светлая. Две сестры — темная и сияющая (вторая нара)». Ни одна строка не выступает как ненужная, и весь этот текст становится гораздо более исчерпывающим по смыслу, чем в любом другом его переводе.

Мы увидели, что дни и ночи представлены двумя парами разных типов — «ушаса-накта» и «ахани», если не предполагать, что такая разность лишена вообще всякого смысла, то нам сдедует принимать эти слова как описание дней и ночей в пределах Полярного круга. Нам трудно сказать, во всех ли местах текста, где встречается слово «ахани», оно отличается от «ушасанакта» в роли описания дня и ночи. Но по тексту гимна (IV, 55, 3) становится ясно, что по крайней мере в ряде мест оно обозначает пару особых дня и ночи, не включаемую в понятие «ушаса-накта» и отличное от него. Если «ахани» действительно означает пару долгих дня и ночи, отличающихся от обычных дней и ночей, то ведь есть и другой способ, с помощью которого можно отделить эти две пары одну от другой. Ведь обычные дни и ночи непосредственно и плотно следуют друг за другом — день сменяет ночь, а ночь сменяется днем, и оба члена такой пары не могут быть описываемы как взаимно разделенные. Но долгая ночь и долгий день, будучи даже равными по длительности, не следуют друг за другом в таком близком соприкосновении (быстрой взаимной замене). Долгая ночь протекает в то время, когда солнце пребывает в пределах зимнего солнцестояния, а с долгим днем сопряжено летнее солнцестояние, а точки этих двух солнцестояний отстоят одна от другой на 180°, занимая места на противоположных отрезках эклиптики.

Точный характер понятия «ахани» выглядит как нечто, традиционно известное в период создания Араньяк. Так, в строфе «Тайттирийя Араньяки» (I, 2, 3) говорится о годе как о чем-то, имеющем облик человека, и указывается, что год имеет одну голову, но два рта и что это является «определением сезонов». Комментатор поясняет это как наличие у бога года двух разделов — северного и южного (в образе двух ртов), которые включают в себя сезоны.

Дальше в этой «Араньяке» говорится, что «с правой и левой стороны бога года есть светлые и темные дни», а следующие строки дополняют: «Одна твоя (форма) светлая, а твоя другая — жертвоприносительная (темная) как два дня (ахан) разной формы, и ты подобен Дьяу (су). О ты, зависящий лишь от себя, ниспошли все тайные защитные силы, о Пушан. Да будет здесь благотворна твоя щедрость». Этот гимн встречается в Ригведе (VI, 58, 1). Пушан сравнивается с Дьяусом и указывается, что он имеет две формы, темную и светлую, то есть как «ахани». Говорится, что эти темная и светлая формы, «ахани», составляют правую и левую стороны бога года, то есть две противоположные части тела персонифицированного года.

Другими словами, этот пассаж четко указывает, что эти темная и светлая части «ахани» не следуют близко одна за другой, а расположены на диаметрально противоположных сторонах года. Это может происходить только в том случае, если пара «день-ночь», представленная словом «ахани», определяет долгую ночь и долгий день арктического региона. Только там выступает ночь в паре с долгим днем, и они бывают, когда солнце находится в точках зимнего и летнего солнцестояния. Две части «ахани» поэтому очень точно представлены как составляющие правую и левую стороны бога года. Этот пассаж в «Араньяке» твердо поддерживает взгляд о характере понятия «ахани», изложенный выше <…>

Наиболее выразительное указание на долгий день содержится в первой строке гимна Ригведы (X, 138, 3): «Солнце распрягло свою колесницу (своих коней) на середине неба», то есть как бы остановилось на отдых, причем не в точке захода, не на горизонте, оно остановилось посреди неба. Тут, нет ничего неясного в этих четких словах. Но комментаторы нашли затруднительным объяснить такое необычное поведение солнца в самой середине неба. Г. Гриффит, например, написал, что это, вероятно, намек на затмение как на желание солнца помочь арьям победить их врагов. Это неудовлетворительное пояснение. При солнечном затмении временно заслоняемое луной солнце бывает полностью или частично невидимым, но при этом не останавливается на месте, а значит, указание на то, что оно распрягло колесницу посреди неба, не связано с затмением. Что же касается предположения, что оно остановилось, чтобы помочь своим любимым арьям отбросить врагов, то это похоже на заимствования из Библии, где говорится, что Джошуа велел солнцу остановиться, чтобы народ успел отомстить своим врагам («Джошуа», X, 12, 13). Но нет никакого подтверждения факту переноса этой библейской идеи в Ригведу.

Во многих ее гимнах описываются подвиги Индры, но нигде нет ни слова о том, что он остановил солнце ради арьев. Поэтому мы должны устранить пояснения Гриффита. Саяна, в свою очередь, преодолел это. затруднение, объяснив эту строку так: «Солнце освободило свою колесницу, дозволив ей свободно достичь середины неба». Значение этого пояснения состоит, таким образом, в том, что когда Индра победил Ври тру, то отпустил колесницу солнца двигаться к середине неба. Это объяснение выглядит натянутым. Глагол «распрягать» встречается в Ригведе много раз, и всюду он означает «отделить коней от колесницы для отдыха» (на что указал и Саяна). Наиболее естественным значением данной строфы является такое: «Солнце распрягло свою колесницу», и даже если этот глагол применен в смысле «ослабить упряжь для поощрения к движению», то и тогда его можно применить, если случается непредвиденная остановка или замедление движения Солнца.

И все равно остается открытым вопрос о причине остановки или замедления движения солнца посреди неба. Слова гимна «дивах мадхье» точно переводятся как «посреди неба» и не могут означать «движения к середине неба». Но, конечно, если солнце пребывает за горизонтом, мы могли бы описывать, как оно «ослабило упряжь», дав волю коням стремиться к быстрому движению, как об этом говорится в Ригведе (V, 62, 1), но даже и там текст производит впечатление, что кони отдыхали на месте. А в нашем случае солнце уже находится на середине неба, и мы не можем перенести его за горизонт, не исковеркав смысл. Не можем мы принять и объяснения Саяны. Поэтому мы должны перевести только так: «Солнце распрягло свою колесницу посреди неба».

В Ригведе есть и пассаж, тоже требующий пояснения (VII, 87, 5). В нем говорится о том, что бог Варуна использовал «золотой слиток (солнце) как качели в небе». Эти слова имеют ясный смысл — солнце качается в небесах взад и вперед, оставаясь при этом все время видимым (подобное этому описание есть и в гимне VII, 88, 3). Идея здесь ясна, так как только в арктическом регионе солнце может напоминать качели в течение долгого дня, когда оно кружится по небу, а затем не сразу скрывается за горизонтом (в дни захода оно в течение ряда дней то показывается над ним, то скрывается).

Ничего необычного нет в словах о том, что солнце распрягло свою колесницу на некоторое время посреди неба, и не следует нам уклоняться от истинного значения этой строки. Остановка солнца посреди неба и задержка его в таком положении так четко описана, что это ясно соотносится с долгим арктическим днем. Суть второй строки поддерживает этот же взгляд. Думается, что европейских ученых сбило здесь упоминание об арьях и дасах, которые были сочтены врагами арьев, не принадлежащими к арийской расе. Эти слова встречаются в таком смысле в некоторых пассажах, но далеко не во всех, так как часто словом «даса» определяются враги Индры. Так называют Шамбару (IV, 30, 14), Пипру (VIII, 32, 2) и Намучи (V, 30, 7). Об Индре говорится, что он вызывает страх в дасах (X, 120, 2) и убил дасу, считавшего себя бессмертным (И, 11, 2). О Пипру говорится, что победа над ним была отмечена праздником, но и в других строфах, кроме упомянутой здесь, он тоже описывается как даса. Поэтому вполне естественно полагать, что упоминания о дасах не обязательно относятся к арьям и неарьям на Земле. Все описываемые подвиги имеют небесный характер, и неправильно думать, что эта единст венная строка в гимне говорит о победе арьев над неарьями. К тому же тут употреблено слово «пратимана» — «контрмера», указывающее на то, что здесь речь идет об. ответном ударе бога Индры в качестве акта мести за зло, причиненное дасой. Битва же между арьями и неарьями может быть описана в таком смысле, только если арьям был нанесен предварительный акт поражения дасами.

Обсуждаемая же строка содержит мысль, что солнце описано остановившимся среди неба для того, чтобы показать установление долгого дня, и Индра увидел в этом подтверждение успешности своего противоудара, нанесенного им его врагу дасе.

Ведь мы знаем, что мрак был принесен дасой и им же — долгая ночь. Но если он установил долгую ночь, Индра нанес ему контрудар, сделав день столь же долгим, как ночь. Уже говорилось выше; что в арктическом регионе долгие день и ночь выступают в паре, и в гимне выражено именно наличие их парности. В нем нет никакого упоминания о победе арьев над неарьями или о чем-либо подобном, что усмотрели западные ученые. Саяна, который не придерживался никаких исторических теорий, уводящих его в сторону от смысла, правильно указал, что слова «арья» и «даса» относятся к Индре и его врагу. Но он же и ошибся, неправильно переведя первую строку, где говорится об остановке солнца посреди неба.

Неверный перевод, сделанный западными учеными, приняли многие. Так, Муир как один из них тоже писал о борьбе арьев с неарьями. Это яркий пример того, как мы, не овладев правильным ключом к смыслу пассажа, следуем за принятыми теориями, упуская истинное значение ясных и простых слов.

Мы видим, что в Ригведе говорится о двух различающихся парах дня и ночи: одна пара относится к обычным дням и ночам года, а другая — «ахани». Это название четко указывает на собственную дуальность, созданную, судя по «Тайттирийя Араньяке», правой и левой сторонами года, означающими долгие дни и ночи Арктики. «Тайттирийя Самхита» тоже приводит ясные определения традиции, говорящей о том, что в древности ночи были так длинны, что люди боялись не дожить до зари. Мы видим также ряд выражений в Ригведе, определяющих «долгие ночи» и «долгую устрашающую тьму», а также и «долгий путь солнца». Молитвы, обращенные к ведическим богам, содержат просьбы помочь верующим безопасно достичь конца ночи, «другой край которой даже не виден». И наконец, мы располагаем выразительным текстом, утверждающим, что солнце остановилось посреди неба, чем обезвредило несчастья, причиненные тем, что даса ввел долгую ночь.

Итак, мы располагаем сведениями о долгом Дне и долгой ночи, упоминаемых в Ригведе, как и описаниями упомянутых пар, о которых «Тайттирийя Араньяка» говорит, что они являются противоположными сторонами тела бога года. Помимо пассажей, доказывающих особую длительность зари, мы имеем независимое в должной мере свидетельство того, что и долгая ночь в Арктике, как и долгий день, были известны поэтам Ригведы, а «Тайттирийя Араньяка» четко сообщает нам, что эти явления были феноменами прежних («пура») веков.

Я закончу эту главу кратким обсуждением другого циркумполярного явления — движения солнца по южному пути. Выше уже было отмечено, что солнце никогда не будет видно над головой человека, стоящего в зонах умеренного или холодного климата, и что наблюдатель, стоящий в пределах северной полусферы, всегда будет видеть солнце справа от себя, то есть в южном направлении. В точке — Северного полюса солнце всегда будет всходить только с юга. Вспомним, что слово «дакшина» в ведическом санскрите обозначает и правую руку, и юг. Это же значение сохраняется за ним и в других индоарийских языках. Это наблюдение профессора Райса говорит о том, что в древности люди должны были встречать восход солнца, повернувшись правым плечом (рукой) к югу, когда обращались к своим богам — вот источник происхождения слова «дакшина». Уэльское слово «дехай» и староирландское «дэс» оба обозначают одновременно «справа» («правую руку») и «юг». Узнав об этих значениях, мы можем понять, почему западные ученые переводили в ряде пассажей Ригведы слово «дакшана» только как «правая сторона», тогда как индийские ученые считают, что это слово обозначает «южное направление». Есть у слова «дакшина» и еще третье значение — «великодушие» или «щедрая награда». И в некоторых строфах просьбы о проявлении необъятного великодушия кажутся чрезмерными. Так, когда говорится, что солнце должно одаривать наградой только самых набожных («дакшинавант» или, возможно, это значит «самых щедро жертвующих»), то этот термин в тексте выглядит скорее как связанный с южным направлением, чем как с дарами жертвователя (I, 125, 6).

Опять же, когда Сурья именуется сыном Дакшины, и даже если Дакшиной здесь называют зарю (III, 58, 1), все же остается вопрос: почему так называют зарю? Единственным ответом можно признать то, что слово «дакшина» означает здесь «искусный, опытный».

Лучше всего все же, объясняя эти строки, следует соотносить их с южным направлением — это выглядит наиболее вероятным, особенно после всего, что было разъяснено выше. Конечно, следует быть критичным при анализе гимнов Ригведы, но я думаю, что мы заведем слишком глубоко наше критическое отношение, если заявим, что ни в одном гимне не приводится слово «дакшина» (или производные от него) для обозначения южного направления, как это мы видим в гимнах (I, 95, 6; И, 42, 3).

Геродот сообщил (IV, 42), что некоторые финикийские моряки по приказу фараона Неко, правителя Египта, плыть вокруг Ливии (Африки) и возвращаться через Геркулесовы Столпы (пролив у Гибралтара) подчинились этому приказу, но вернулись только через три года. Но Геродот не верит им, потому что но возвращении они рассказывали (что для него было неправдоподобно), что, плывя вокруг Ливии, они видели солнце справа от себя. Геродот не мог поверить, что солнце могло бы появляться на севере, но то, что ему показалось невероятным, признается в последующие времена как не дискуссионное свидетельство.

Давайте извлечем урок из этой истории и не будем переводить слово «дакшина» то как «правосторонний», то как «щедрый» в разных пассажах Ригведы. Там может и не быть четких формулировок, указывающих^, что солнце или заря появлялись с юга. Но сам факт того, что зарю — Ушас — именуют «дакшина» (I, 123, 1; X, 107, 1), а солнце — ее сыном, заставляет думать, что, возможно, мы видим здесь те обороты речи, которыми пользовались ведические барды, потому что в языке того времени это были старые и всеми признанные выражения. Слова, подобно окаменелостям, часто сохраняют в себе древнейшие идеи и факты языка, и хотя изначальное значение этих речевых оборотов могло быть даже забыто ведическими поэтами, это не значит, что мы должны отказываться от возможности извлечь из истории этих слов смысл, который закономерно при этом последует.

Например, тот факт, что север обозначается словом «уттара», то есть «высший», а юг — словом «адхара», то есть «низший», приводит к тому же заключению, ибо север не может оказаться над головой, став «высшим», если наблюдатель не находится возле Северного полюса. В более поздней литературе мы находим указания на то, что путь солнца пролегает по областям, которые расположены «ниже» созвездия Семи пророков (Большой Медведицы). Известно, что эклиптика лежит к югу от этого созвездия, но нельзя сказать, что она расположена «ниже» его, пока зенит наблюдателя совпадает с этим созвездием или же находится между ним и Северным полюсом. А такое положение наблюдателя достижимо, лишь когда он находится в арктическом регионе. Я выше уже приводил строки Ригведы, где говорится о Семи медведях, находящихся высоко в небе. Но я не нашел ни одного указания ведических авторитетов на традиционное положение пути солнца «ниже» этого созвездия[9].

Выше я тоже указывал, что простое южное направление солнца, даже установленное с точностью, не может быть признано точным определением того, что наблюдатель находится в пределах циркумполярного региона, потому что и в умеренной зоне солнце всегда видится к югу от наблюдателя. Нет необходимости прослеживать это положение дальше. Показано, что Ригведа доказывает, что были долгие ночи и долгие дни, и в следующей главе мы разберем вопрос об упоминаемых в этой Древней Книге месяцах и сезонах, и увидим, что упоминания о них полностью соотносятся с той теорией, которая отражена в рассмотренных выше свидетельствах.