Арлекин снимает маску

Глава 4 Страх над городом

Существует масса методик по приручению времени.

Обладая ими, можно заставить его нестись вскачь, приближая момент радостного и долгожданного события. Можно затормозить, помножив секунды на самих себя, и предельно отсрочить неприятный момент. Или подчинить, максимально рачительно используя потенциал каждого мгновения. Алекс умеет управлять собственным временем, хоть и не виртуозно. А потому наслаждается каждой минутой сна, приносящего облегчение его перетружденному сознанию и окаменевшему телу.

Но интуиция подсказывает, что пора просыпаться.

Феромим открывает глаза, уставившись в знакомый потолок. Он никак не может избавиться от привычки спать на спине, и подозревает, что во время очередной пьянки эта способность может выйти ему боком. В комнате темно, лишь через распахнутую дверь из коридора падает широкая полоса жёлтого света. Алекс садится на матрасе, поджимая и скрещивая ноги. Дышит медленно и глубоко, изгоняя разноцветную мишуру рваных снов. Неприятных и незапоминающихся снов.

Он снова приехал к Зерну. На этот раз — трезвый.

Непочатая бутылка коньяка стоит рядом с лежаком, мим замечает блеск стекла. Там же, в тени, темнеет рабочий саквояж. Один из любимых предметов его гардероба, сейчас он кажется Белу опасным хищником, притаившимся перед прыжком.

Почёсывая зад, парень встаёт с матраса и включает свет. Плавно, чтобы не ударило по глазам. Окон в гостевой комнате Куликова нет, но внутреннее чутьё подсказывает Бельмондо, что за стенами квартиры глубокая ночь.

Чтобы проверить время, он подбирает лежащий возле матраса смартком, щёлкает винтажной крышкой и включает. Убеждается в подозрениях. И сразу обнаруживает полтора десятка не принятых вызовов и текстовых сообщений. Одно — от подруги. Два — рекламные рассылки. Остальные принадлежат боссам из профсоюза и цеховым адвокатам.

Воспоминания о провальной доставке обрушиваются на мима удушливой волной.

Свободной рукой он яростно трёт лицо, с губ срывается едва слышный стон. Натянув штаны, курьер шлёпает по коридору и замирает на пороге второй комнаты. Он обязательно перезвонит юристам. Чуть позже…

— Привет, Ленька… спасибо, что позволил отлежаться.

— Никаких вопросов.

Не отрываясь от зумминга, Зерно делает неопределённый взмах рукой. На ней полуперчатка виртуального управления, а потому на мониторе что-то уползает в сторону, заставив парнишку недовольно зашипеть.

— Выгнать тебя вчера, хех, означало совершить гуманитарное преступление, — уже спокойнее добавляет он. — На тебе лица не было. Сам не свой, словно из дома с привидениями сбежал… я даже подумывал врачей вызвать.

Зерно прав. Прошлым днём Алекс был выжат, как лимон. И этому способствовало не только неудачное задание, проваленное одним из самых худших способов, какие только можно придумать…

Когда Бельмондо подходит к дому своего друга — вымотанный, сбитый с толку, перепуганный, — он встречает бритоголовых парней. Вероятно, тех самых, о которых слышал от пиксельхантера. Крепких, держащихся плотной кучкой, окружённых таббабиноловым дымом.

Ватага в красных куртках восседает на детской площадке, осматривая двор с хозяйским видом. Лица открыты, медицинская маска лишь у одного. Время от времени от компании отделяется один из младших, куда-то убегая. Время от времени к ним подбегает другой. Словно адъютанты, носящиеся по полю боя с донесениями и приказами — именно такая ассоциация посещает феромима, когда он отводит глаза.

А затем его замечают.

Снимаются с насиженного места, направляясь наперерез.

Первой мыслью сверкает — бежать!

Но Алекс удерживается от панического желания, сохраняя внешнее хладнокровие. Потому что если удирать от собаки, это её только раззадорит. Разноцветные колготки с нарочитой ленцой бредут через двор, не спуская с мима внимательных взглядов. Не кричат, не призывают остановиться, но он точно знает, что до нужного подъезда дойти не успеет — отсекут. Замедляет шаг, останавливается.

Его обступают, выдерживая дистанцию.

Старший у бритых высок и широкоплеч. В том, что именно он старший, сомнений нет, тот выделяется над остальными, как вождь варварского племени. Куртка из крашеной искусственной кожи, а не наносинты; сидит так плотно, что, кажется, при неловком движении треснет по шву. На шее и запястьях заметны цветные рунические татуировки. Среди них втиснулось, выдавая пропущенные школьные уроки по религиозному воспитанию, распятие Христа-Православного. Рядом выбиты римские цифры XXXII. В левом ухе серьга — крохотный серебристый меч. Массивный подбородок пересекает шрам, убегающий за скулу. Походка лидера «колготок» одновременно пружиниста и тверда.

Алекс не готов к драке. Даже если бы пребывал в более уравновешенном состоянии, всё равно бы не справился с пятью противниками. А уж сейчас — всего через пару-тройку часов после посещения «Вектор-Эпсилона», — и подавно. Однако светлоглазые крепыши и не собираются его бить. Во всяком случае, сразу.

— Ну что, рисоед, — хрипловатым басом говорит вожак, окружённый верными дружинниками, — наступают последние деньки безнаказанности?

Говорит доверительно, будто делится сакральным знанием. В голосе нет ни угрозы, ни желания подначить на перебранку. Он констатирует факт и искренне хочет, чтобы Бельмондо этот факт принял. Впитал. Смотрит прямо в раскосые глаза, но кажется, что сканирует всё скрытое под плотной медмой. Изучает, как зверушку в зоологическом парке.

— Парни, мне не нужны неприятности, — отвечает Алекс, ощущая неприятную дрожь в коленях.

— Никому не нужны, — с пониманием соглашается широкоплечий со шрамом. И даже кивает, признавая правоту окружённого. — Да вот только думать об этом нужно было раньше. Лет сто назад, например…

— Позвольте пройти? — просит Бель, стараясь, чтобы тон оставался спокойным и рассудительным. Как у взрослых людей, умеющих решать возникающие трудности одними словами. — Полагаю, вы обратились не по адресу, уважаемые. Я, вообще-то, русский, и по-китайски не свяжу двух слов…

Это правда. Да, его мать была наполовину казашкой с русскими корнями, а наполовину уйгуркой. Отец — нечистокровным китайцем. Но сам Бельмондо родился в Посаде, и действительно считает себя русским, никогда не сталкиваясь с такими, как эти молодые люди в разноцветных пристежных штанинах.

— Конечно, русский, — с прищуром признаёт вожак, — только глаз узкий.

Его свита вдруг взрывается в приступе хохота. Естественного и громкого, будто услышала уморительную шутку. Алекс же вздрагивает, словно его ударили по щеке. Ладони под перчатками потеют, и он перехватывает саквояж, чтобы ненароком не выскользнул.

— Скоро, — вдруг говорит бритоголовый великан, сверху вниз изучая феромима. — Уже очень скоро…

И замолкает, словно и так всё понятно.

У Бельмондо скручивает живот. Он едва не закрывает глаза, чтобы мысленно проклясть судьбу и столь жестокое стечение гадких обстоятельств. Молчит, понимая, что каждая новая фраза даёт «колготкам» новые возможности для продолжения разговора. А затем решается и делает шаг, намереваясь мягко проткнуть и покинуть живое кольцо.

Его пропускают, но не расступаются.

Парень чувствует, как пальто трётся об алые куртки, ощущает под ними крепость мускулов, но старается выскользнуть так, чтобы никто из молодчиков не воспринял его порыв, как оскорбление. Мима не останавливают. И в спину ничего не говорят, лишь провожают цепкими взглядами, наполненными неприязнью. И ожиданием чего-то… чего-то радостного.

Алекс трясущейся рукой вызывает Куликова через домофонную панель; входит в подъезд, лифт, поднимается на нужный этаж. Зерно встречает его в дверях, откровенно напуганный слабостью голоса Бела. Молча проводит в квартиру, молча выслушивает путаный рассказ. В том числе, наплевав на негласный уговор с детективами о неразглашении данных, о гибели клиента…

— Не вовремя… — загадочно комментирует в итоге хозяин норы.

Пока Алекс говорит, Лёня качается на пятках и попыхивает сигаретой. На столе меж молодыми людьми стоит закрытая бутылка. Завершив, Бель уходит в гостевую комнату, прихватив коньяк, который так и не распечатает. Силы окончательно покидают феромима, и он едва успевает раздеться. Падает на смятую простыню, так и не прибранную с прошлого визита…

— Не нужно врачей, — говорит Бельмондо сейчас, подхватывая с журнального столика бутылку с минеральной водой и делая жадный глоток. — Нужно было выспаться. Уже лучше.

— Хорошо, — соглашается Зерно.

Снимает перчатки, полумаску, выбирается из-за стола и встаёт рядом с диваном.

Краем уха ферокурьер слышит, как в ночи за окном воют сирены. Слышны крики и… выстрелы? Хлопки несутся над двором, эхом рикошетят от стен многоэтажек, теряются в окрестных промышленных кварталах.

— Что происходит? — спрашивает Алекс, вовсе не желающий знать ответа.

Взгляд падает на слайдекс, рассечённый на шесть экранов поменьше. В каждом из них — новости разных мемотических каналов. В кадре замусоренные улицы, толпы демонстрантов, щитовые фаланги полицейских и горящие покрышки. Время от времени появляются медиалисты, комментирующие происходящее, но звук убран до минимума, и поэтому они лишь шевелят губами.

— Сам посмотри, — без энтузиазма отвечает зуммер. Дотягивается до столешницы, проводит пальцем по панели управления комнатой, и её наполняют звуки шести трансляций. — Хех, безумие какое-то…

— До последнего думал, что это происходит где-то на Ближнем Востоке, — бормочет Бель, не веря глазам. — А это у нас?

— У нас, — с печальным вздохом подтверждает Куликов.

Внимание обоих сосредотачивается на прямом включении с ночных улиц Посада.

За спиной медиалистки-событийщицы видна стена, перечеркнувшая проспект, по которому ещё недавно бегали машины и скоростные трамваи. Стена, устрашающая в своей грубости и разнообразии подручных материалов, применённых при её строительстве.

Алекс замечает вмурованные в экспресс-бетон соратобу, фонарные столбы, рекламные стенды, фрагменты пешеходных заграждений, обшивку остановочных павильонов, несколько велосипедов и даже прицеп грузовика. Над проспектом, не позволяя узнать место действия, стелется густой чёрный дым. Падает лёгкий ноябрьский снежок, перемешанный с серым пеплом.

— Здравствуйте, Константин! — приветствует коллегу в студии девушка, чьё лицо скрыто уже не медмой, а настоящим респиратором. — К сожалению, у нас так и не появилось возможности проникнуть за укрепление, возведённое за моей спиной группировками крайне-правого толка. Силы полиции по-прежнему сдерживают любопытных и заявляют о повышенной опасности нахождения даже в прилегающих районах. Однако поверхностная оценка позволяет сделать вывод, что за истёкший час ситуация практически не изменилась. Насколько нам известно, внутри Марусинской слободы продолжаются этнические погромы, ответственность за которые взяла на себя группировка «Русский серп», члены которой называют себя «Жнецами общества»…

У Алекса ёкает сердце, но он старается не подавать виду.

Зерно, всё же уловивший беспокойство товарища, подходит к окну и до предела повышает тонировку стёкол. Оба размышляют, что недавняя встреча мима с «колготками» завершилась куда миролюбивее, чем могла бы…

— Представители правоохранительных органов по-прежнему отказываются давать официальные комментарии, — продолжает медиалистка.

За стеной на заднем фоне внезапно что-то взрывается, в ночное небо летят полыхающие осколки. Девушка машинально пригибается, закрывает голову рукой, но быстро приходит в себя и продолжает, словно ведёт репортаж не из горячей точки Посада, а с огуречной фермы.

— Простите, Константин, тут бывает шумно… Так вот, от анонимных источников в полиции мы получили подтверждение, что волнения были тщательно спланированы — сейчас Марусинская слобода, по сути, взята в кольцо прочных заборов и баррикад, препятствующих не только наведению порядка, но и самому проникновению полицейских сил в кварталы иммигрантов. Есть мнение, что выступление представителей пресс-службы Корпуса Федеральной Безопасности, где высшие чины распишутся в собственном бессилии и неспособности предвосхитить текущую ситуацию, лишь вопрос времени…

— Твою мать, — бормочет Бельмондо. — Чего бритые хотят добиться?

— Ночь длинных ножей, — кусая губу, вторит ему Куликов, не отрываясь от экрана. — Не хватает только меловых крестов на дверях… А знаешь, что самое страшное? — спрашивает он, и, не дожидаясь ответа, добавляет: — Что стену построили не для того, чтобы изолировать чурок и хачиков, хех… Если собрать воедино всё, что пока известно медионщикам, Стену обороняют. Причём вовсе не мигранты. Сами Жнецы же и обороняют. Причём изнутри, не давая ментам пробиться… И что «колготки» при этом делают там, по ту сторону, одного за другим сбивая разведывательные беспилотники, мне даже подумать страшно…

Бель глотает комок, пытаясь переварить услышанное. Возвращает внимание к экрану.

— Это ведь всего километрах в двадцати от нас…

— В шестнадцати, — тихо поправляет мима пиксельхантер.

— Также ходят слухи, пока ничем не подтверждённые, — приспустив респиратор, чтобы было лучше слышно на фоне криков и пожарных сирен, говорит событийщица в камеру, — что Посадские власти рассматривают вопрос о введении чрезвычайного или даже военного положения. А кое-кто открыто настаивает, что ситуацию нужно решительно брать под контроль, экстренно созывать Правительство и призывать в агломерацию силы генерала Орлова…

— Выключи, а? — брезгливо просит Алекс, и Зерно послушно убирает звук. — Сумасшедший дом, честное слово. Как такое вообще в наши дни возможно?

— Такое возможно во все времена, хех, — невесело хмыкает Лёня, дёрнув плечом и ухватив себя за косичку. — Просто, как обычно, никто не замечал происходящего перед носом… Стену-то начали строить не вчера, смекаешь? И клоуны ряженые по улицам тоже не вчера разгуливать начали. И серпы на стенах рисовать, и магазины нерусские поджигать. Господь-Прощающий, надеюсь, нашим чиновникам хватит решимости, чтобы этот погром не перерос в затяжные уличные бои.

— А что ты предлагаешь? — Алексу неприятен разговор, но и обрывать его кажется неправильным. Он потирает виски, окончательно избавившись от сонливости. — Пусть полиция реквизирует все соратобу в городе и устроит массовый десант через стену?

— Да хоть бы и так… — тихо и смиренно отвечает Зерно, немало удивив друга, привыкшего считать того пацифистом. — И вообще, идея попросить помощи у военных, того же Орлова, через пару часов уже не будет казаться такой радикальной или чудовищной…

Он вдруг прячет взгляд, словно сморозил что-то не то, но приятель не замечает. Куликову явно не по себе, как человеку, вынужденному прятать от близких малоприятный секрет.

— Орлов? — спрашивает Бельмондо, задумчиво глядя в жёлтый потолок и катая слово на языке. — Что-то знакомое… Это не тот, что про славянских богатырей и щиты над воротами вещал?

— Он самый, — осторожно вворачивает Лёня. Идиотской скачущей походкой огибает диван и усаживается на рабочее место. — Сибирский или Стальной Орёл, как его солдаты называют. А ещё Новый Вещий Олег или Титановый Князь. Генерал-полковник. Ветеран двух кавказских кампаний, столп обороны Шикотана и герой целой прорвы засекреченных операций. Нынче командующий вооружёнными силами Западно-Сибирского военного округа. Говорят, его первую семью вырезали в Ставрополе, ещё в пятьдесят первом. Жену, тёщу и двоих детей. Вроде это была месть за ранние победы Орлова. Весьма кровавые победы, к слову, и это уже совсем не слухи…

Он вдруг подворачивает крайний правый монитор, и Алекс видит на нём подборку фотографий мужчины в элегантной армейской форме. Бель успевает удивиться, с чего бы это пиксельной ищейке среди ночи изучать личность какого-то там генерала. Но тут краем глаза замечает на настенном слайдексе всё это же скуластое лицо — один из шести новостных каналов берёт у Орлова комментарий. Про себя парень отмечает, что сработали медионщики на удивление быстро…

Стальной Орёл находится в оперативном штабе, окружённый сонными офицерами и угловатым портативным оборудованием. Звука по-прежнему нет, но Бельмондо догадывается, что генерал отвечает обтекаемыми канцеляризмами. Вроде: «уверен, что Посадские власти обладают всеми возможностями», «к утру ситуация стабилизируется», «юрисдикция внутренних войск», «обеспечение необходимыми консультациями» и так далее.

Против воли Алекс начинает всматриваться в лицо военного — сухое, острое, с глубоко посаженными серыми глазами. Таким — поджарым, крепким, со сталью в жестах, — с точки зрения самого мима мог бы выглядеть легат Римской Империи во времена её рассвета. Орлову точно больше пятидесяти, но это заметно лишь по взгляду, в остальном вояка кажется значительно моложе. Виски генерал бреет, а волосы носит короткие, но и на них заметна щедрая проседь.

— И ты правда считаешь, что если полиция не справится, — задумчиво спрашивает Бель в пустоту, — то жителям Посада стоит призвать его?

Зерно при этом дёргает острыми плечами. На этот раз от гостя не укрывается, как виновато тот поджимает губы. Мим пытается самонадеянно расшифровать эмоцию зуммера, не предполагая, как глубоко ошибается:

— Ой, Ленька, перестань! Если мы расходимся в политических взглядах, это ещё не означает, что нам нужно ссориться. Просто подумалось, что отродясь такого в нашем городе не бывало… Танки на улицах, да? А дальше что?

— Не бывало, — будто придавленный весом тайного знания, покорно кивает Куликов. — Но и у тебя на доставке до вчерашнего дня никто не погибал, смекаешь?

Алекс вздрагивает и внимательно изучает друга в попытке разглядеть, не решил ли тот намеренно его оскорбить. Невольно вспоминает о бутылке коньяка, оставленной рядом с матрасом. О юристах профсоюза, которым так и не перезвонил. О мрачной парочке Лютц-Устинов, у которых в ближайшие дни хлопот хватит и без новых допросов какого-то там «пахучки».

— Вот надо было напоминать?.. — раздражённо бросает он, отмахнувшись.

— Прости, — искренне вздыхает Зерно. — Не хотел тебя обижать, дружище. Но знаешь, Алекс, что действительно интересно?

Бель собирается сесть на диван, но замирает, едва опершись на подлокотник. Ему очень не нравятся фразы, которые начинаются подобным образом. Потому что они заведомо не предвещают ничего хорошего.

Феромим поднимает голову, глядя на товарища, но тот отводит глаза к тёмному окну.

— Ну и что же? — как можно мягче уточняет Алекс.

— Ты знаешь о том, что твой покойный клиент, — спрашивает Лёня и старается казаться до того безмятежным, что сходство лица со звериной мордочкой становится мягче и незаметнее, — был другом Сибирского Орла?

Алекс выпрямляется, так и не добравшись до дивана.

Смотрит на зуммера, будто впервые того видит, но в голове крутится — ничего особенного не произошло. И вправду. Высокопоставленный военный и бхикшу вполне могли водить знакомство, круг высшей знати весьма узок. Наверняка познакомились на благотворительном аукционе или светском рауте, как это обычно бывает.

Но вслух Бель бормочет, не признавая собственного голоса:

— Ты про Дубинина? Откуда информация?

— Покопал немного, пока ты дрых…

Зерно снова пожимает плечами, будто совершил что-то не очень приличное, и теперь застукан. Он машет рукой, приглашая подойти и встать за спиной. Бель подчиняется, заглядывая в тонкие изогнутые мониторы, по которым рассыпаны десятки рабочих окон и руспатиумных каналов-облаков.

— Вот, взгляни, это снимки из открытых источников.

Он тычет пальцем в центральный экран, и Алекс изучает укрупнённый фрагмент снимка с обрезанным логотипом мемотического канала. На шоте сухощавый генерал-легат и Дубинин, ещё живой и вполне розовощёкий, стоят в уголке людного и сверкающего бального зала, о чём-то переговариваясь и украдкой посмеиваясь. Как старые добрые друзья, обожающие по-мальчишески подтрунивать над окружающими. На соседнем снимке очередное мероприятие, возможно саммит или конференция, и снова Орлов находится рядом с фармакологическим бхикшу; оба сосредоточенно изучают что-то на планшете.

— А вот это мне удалось найти по своим каналам, — добавляет Куликов, разворачивая перед другом зернистый фрагмент ещё одной фотографии.

Судя по всему, это театр — Алекс замечает край сцены и часть декораций. Но Зерно заинтересовала та часть гранулы, где в кадр попал уютный балкон, отгороженный плотными красными портьерами.

Шот обработан, вычищен и подсвечен, а потому мим без труда узнаёт Дубинина и Орлова, занявших изолированную ложу. Мужчины совершенно не обращают внимания на спектакль, всецело поглощённые серьёзным разговором. Если бы Бельмондо представлял на месте собеседников любые подходящие по ощущениям предметы, то это были бы старый, потемневший от времени меч и дорогая курительная трубка…

— Любопытно, но не более, — как можно небрежнее роняет Алекс.

Ему кажется, что если он хоть на секунду признает, что за приятельством генерала и богача может крыться что-то неприятное, сознание окончательно взбунтуется и откажется признавать реальность недавних событий. Почти фыркает:

— Военная и купеческая знать дружили с начала времён… Но спасибо за проявленный интерес.

И отходит от стола, провожаемый недоверчивым взглядом зуммера.

Отворачиваясь, Алекс понимает, что червячок сомнений всё же поселился в его душе. И детальный анализ этого червячка — лишь вопрос времени, нужно лишь успокоиться да дождаться окончания уличных беспорядков. Слишком много новостей за последние сутки. И ни одной хорошей…

— Меня сейчас, чтоб ты знал, — добавляет он, поднимая руку, чтобы на запястье стал заметен полицейский браслет, — волнует совсем другое…

— Да, — только и произносит Зерно. Причём таким многозначительным тоном, что Бельмондо мгновенно поворачивается к другу. Тот смущён и не знает, куда направить бегающий взгляд, лишь бы не встречаться с гостем глазами. — Об этом я тоже хотел тебе рассказать.

У Бела опускается сердце. В висках колотится, потому что феромим точно знает — теперь речь пойдёт не о каких-то там вояках или богачах, а о нём самом.