Артемка

«СЕ ЛЯ ЛЮТТЕ ФИНАЛЕ…»

Рана Лунина оказалась неопасной. Уже на десятый день он мог выходить из дому, и только бледность лица напоминала о большой потере крови.

Как все переменилось за это время в городе! Здание градоначальника стояло с распахнутой парадной дверью и никем не охранялось. На крыльце дома окружного атамана еще торчал пулемет, но пулеметчика при нем уже не было, как не было в здании и самого атамана: сдав власть городской управе, он «отбыл в неизвестном направлении». По городу ходили с деревянными катушками солдаты и сматывали телефонные и телеграфные провода.

К растянувшемуся на целый квартал зданию технического училища подъехало несколько колымаг с ранеными. Казак с погонами хорунжего слез с лошади и, сказав: «Сгружайте покуда хоть сюда», распахнул дверь. На ступеньке мраморной лестницы стоял юнец в гимназической шинели и английской фуражке с широким верхом. Юнец сказал:

- Сюда нельзя. Это помещение заняли мы.

- Кто это «мы»? - сощурил глаза хорунжий.

- Отряд спасения России! - звонко выкрикнул юнец.

- А ну, выкидывайся! - грубо сказал хорунжий.

Юнец взъерепенился:

- Как вы смеете?.. Господа добровольцы, сюда!

По лестнице вниз сбежало еще десяток юнцов в таких же шинелях и фуражках. Они угрожающе застучали прикладами винтовок по мраморным ступеням.

Хорунжий поднял плеть и начал стегать гимназистов. «Спасители России» с визгом бросились врассыпную.

- Та-ак! - сказал Алеша. - Своя своих не познаша.

Отсюда он пошел на базарную площадь. Площадь опустела. Лишь кое-где сидели торговки с пирогами и солеными огурцами. Да и те свою снедь уже не продавали, а обменивали на всякое барахло: кто его знает, какие деньги будут завтра в ходу!

Одноногий все еще стоял на своем обычном месте, но и он уже никого больше не называл ни джентльменами, ни господами и не оповещал о поездке в Ростов на операцию. Взамен этого он насвистывал что-то веселенькое и поглядывал по сторонам с видом полной независимости.

К нему подошел стражник.

- Давай, - сказал он.

- Чего это? - «не понял» одноногий.

- «Чего», «чего»! Не знаешь, что ли? Давай половину. Да скорей, мне некогда.

- Далече ли собрался? - спросил одноногий.

- А кто его знает. Куда судьба кинет.

- Сейчас дам, - сказал одноногий.

Он нагнулся, развязал ремешки на ноге и, подняв свою деревяшку, стукнул ею стражника по голове. Стражник крякнул и свалился. Одноногий неожиданно оказавшийся двуногим, вынул у него из кармана наган и ровным шагом пошел с базара. Деревянную же ногу свою оставил около стражника - видимо, на память ему.

Лунин прошел с базарной площади на привокзальную. Вся она была забита военными. Они сидели на сундучках, на чемоданах, на вещевых мешках, понурые, молчаливые. Ждали погрузки, но машинисты и кочегары где-то прятались, и поезда вести было некому.

Обойдя площадь, Лунин через товарный двор проник на перрон. Там тоже было полно военных. Около одной теплушки столпились казаки. Они что-то выкрикивали, размахивали руками. Лунин подошел ближе. В теплушке трясли головами в фуражках с огромным верхом английские инструкторы.

- Вытряхивайтесь! - кричали казаки, хватая инструкторов то за краги, то за полы шинелей. - Вытряхивайтесь к чертовой бабушке!

- Оф уид ю, кэсекс, бандитти! Уи шел тэл дэ Дженерал Дэныкин! - пучили инструкторы глаза.

Казаки английского языка не знали, но отвечали впопад:

- Сами вы всемирные бандиты! Плевали мы на вас и вашего Деникина!

Издалека донесся и прокатился пушечный выстрел.

Увидев, что к составу наконец подходит паровоз, казаки вскочили в теплушку и пинками вышибли «союзников» на перрон.

Поезд, набитый до отказа, дрогнул и медленно стал отходить. Но едва он скрылся за поворотом, как раздался страшной силы грохот: это подпольщики «отсалютовали» белогвардейщине взрывом путей.

К полудню привокзальная площадь опустела. Части, опасаясь оказаться в мешке, в панике бежали из города.

А немного спустя на главной улице показался разведчик. На груди у него алел пышный бант, в гриве лошади развевались разноцветные ленты. И было во всем его облике - в небрежной и в то же время настороженной посадке корпуса, в розовощеком, круглом лице с белыми крупными зубами, в смушковой, чуть набекрень шапке - столько праздничного, задорного, молодого, что, казалось, в город въехал не разведчик, а отбившийся от свадебного кортежа веселый дружка.

Он попридержал лошадь и, подмигнув, спросил:

- Нема?

- Нема-а! - радостно ответили ему высыпавшие на улицу люди.

- Смылись?

- Смы-ылись!..

Разведчик повернул лошадь и галопом поскакал обратно.

- Ляся, Ляся!.. - кричал Лунин, вбегая во флигелек старой учительницы. - Уже всё!.. Выходите! Выходите!..

Ляся кинулась одевать еще не окрепшего от всего пережитого Кубышку.

- Вот так, вот так, - кутала она шею старика шарфом. - На дворе такой морозище.

- И я, и я с вами… - говорила учительница, не попадая в рукав шубы дрожащей рукой.

И только распахнули дверь, как в уши полились призывные звуки военного оркестра. Учительница, жившая несколько лет в Париже, так вся и выпрямилась.

запела она дрожащим голосом под музыку.

Люди стояли стеной по обе стороны улицы. А посредине со звонким цокотом копыт в город вливались части Конной армии.

- Боже мой, боже мой, как же они переменились! - качала старушка головой, сравнивая проходящие эскадроны с теми отрядами красногвардейцев, которые покинули город полтора года назад. - Да ведь это настоящая армия! Настоящая!

А красноармейцы все ехали да ехали мимо в своих краснозвездных, похожих на шлемы древних русских воинов буденовках, и впереди каждого подразделения, кося глазами на радостный народ, отлично вычищенный конь гордо нес на себе крепкого, с заиндевелыми усами командира.

- Что с тобой, доченька? - спросил Кубышка, заметив, что Ляся вдруг вытянулась на носках и застыла в тревожном напряжении.

- Там… кто это, папка?.. Смотри, смотри!..

К ним приближался новый эскадрон. На большой лошади, сильно выделяясь богатырским сложением, ехал всадник с черным лицом.

Ляся пронзительно крикнула и бросилась ему навстречу.

Всадник вздрогнул, всмотрелся, и вдруг лицо его осветилось.

- Ляся!.. - у сказал он и протянул подбежавшей девушке руку.

Скачок - и Ляся оказалась на лошади.

- Мой маленький Ляся… Мой маленький Ляся… - говорил всадник, гладя большой черной рукой щеку девушки.

И по взволнованным лицам черного воина и тоненькой бледной девушки все догадались, что люди эти - старые друзья и встретились они после долгих лет разлуки.