Атлантида. За легендой - истина

Г. А. Кошеленко ЕЩЕ ОДНА АТЛАНТИДА

Проблемам Атлантиды посвящены тысячи работ — от серьезных академических исследований ученых различных областей до мистических «откровений» на темы Атлантиды, не стоящих даже той бумаги, на которой они были написаны. И естественным в таком случае будет вопрос: а есть ли нужда в этой — еще одной — книге об Атлантиде, точнее, есть ли нужда в переводе на русский язык этой книги?

Думается, что все-таки определенный смысл в издании книги Э. Бэкона и А. Галанопулоса на русском языке имеется. Дело в том, что в последние годы сделано одно чрезвычайно важное археологическое открытие на острове Санторин, о котором (хотя и очень кратко) рассказывается в этой книге. Раскопки выдающегося греческого археолога Спиридона Маринатоса, приведшие к открытию яркого и самобытного центра греческой культуры бронзовой эпохи, а также геологические данные, свидетельствующие о вулканическом взрыве на этом острове, заставили ученых вновь обратиться к проблеме Атлантиды. Для всех этих работ характерна одна общая черта: их авторы считают, что после этих находок проблема Атлантиды решена окончательно, что эти факты дали то, чего не хватало ранее рассказам Платона, — их реальную историческую основу. Правда, авторы этих работ сталкиваются с многочисленными трудностями, пытаясь соотнести сообщения Платона с новыми археологическими и геологическими фактами (трудности с локализацией, о которых, например, подробно говорится в этой книге, — только один из примеров этого). Книга Э. Бэкона и А. Галанопулоса принадлежит этой «новой волне» в атлантидологии. Ее достоинства, хорошо заметные читателю, заключаются не только в серьезной проработке проблемы, стремлении избежать дешевой сенсационности, но и в том, что решение, предлагаемое авторами, на мой взгляд, сводит воедино данные письменной традиции, свидетельства археологии и результаты геологических исследований.

Значит ли это, что автор послесловия согласен с авторами книги? Ни в коей мере. Но законы жанра (а послесловие к научно-популярной книге — это, видимо, особый и очень специфический литературный жанр) требуют не стремиться выглядеть в глазах читателя умнее авторов самой книги, не стараться дать свою интерпретацию материала, а, предоставив дополнительную «информацию к размышлению», помочь читателю оценить концепцию авторов книги, степень ее доказательности, увидеть ее сильные и слабые стороны.

Именно поэтому остановимся на тех сторонах проблемы, которые оставлены авторами книги в стороне. Кстати, это именно те вопросы, которые, как правило, не затрагиваются атлантидологами вообще.

Первой из этих вопросов может быть сформулирован следующим образом: а для чего вообще появляется в диалогах Платона Атлантида? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратиться к совсем иной проблеме — к проблеме места диалогов «Тимей» и «Критий» в творчестве Платона. Бесспорно, это слишком сложная проблема, чтобы здесь, в рамках короткого послесловия, решать се полностью. Я коснусь ее только в самых общих чертах, лишь тех аспектов ее, относительно которых существует полное единодушие историков и историков философии. Совершенно бесспорно, что своей проблематикой и идейной направленностью оба эти диалога теснейшим образом связаны с одним из центральных произведений Платона — его «Государством». И «Тимей» и «Критий» примыкают к «Государству», служа своего рода дополнениями этого замечательного произведения. Без понимания сущности «Государства» нельзя понять и оценить последующее творчество Платона.

«Государство» Платона всей своей реальной стороной стоит и центре важнейших проблем исторического бытия Греции IV в. до н. э. А IV век с точки зрения современной науки — это время кризиса всего строя жизни древнегреческого общества, и прежде всею кризиса той основной формы организации общества Греции, которую они сами называли полисом, а мы — городом-государством. Но это было не только время кризиса, но и время активных поисков выхода из него, время исканий в теории и на практике. Крупнейшие умы Эллады бились над решением этой проблемы, задаваясь вопросом, что такое человек и что такое гражданин полиса, обсуждали проблемы происхождения и исторических судеб полиса. Но в конечном счете все эти вопросы сводились к одному: как реформировать полис, чтобы спасти его от разложения и гибели, как обеспечить «благую жизнь» в нем гражданам, притом такую, чтобы она не разлагала полис.

В IV в. до н. э. существовал ряд проектов «идеального» полиса и один из самых грандиозных и детально проработанных — проект, изложенный Платоном в диалоге «Государство». Суть его, по мнению автора, определяется «справедливостью». Платон исходит из того, что для полиса необходимы три функции: 1) обеспечение материальных потребностей; 2) защита целостности полиса; 3) управление. Наличие этих трех функций — объективная реальность, и поэтому для выполнения каждой из них в полисе должна существовать специфическая, изолированная от других группа жителей, в чем и будет заключаться справедливость.

Та группа, которая обеспечивает материальные потребности полиса (земледельцы, ремесленники, отчасти купцы), обрисована Платоном очень обще, что, впрочем, и естественно в его проекте, где эта группа существует, в сущности, только для обеспечения материальных потребностей двух высших слоев. Следующей группой являются воины («стражи»). Их единственная цель — сохранение целостности государства и поддержание установленного строя. Они не заняты производительным трудом, все их время посвящено тренировкам, как физическим, так и нравственным — упражнениям в добродетели. У них нет собственности, все, что им нужно, предоставляется первой социальной группой. Трапезы у них общие, семья как институт в их среде запрещена. Среди воинов есть и мужчины и женщины, равные в своих правах и обязанностях. Общение с существом противоположного пола — награда наиболее отличившимся. Пары для продолжения рода подбираются правителями с точки зрения сохранения «породы». Дети не знают родителей и воспитываются всем коллективом воинов. Жизнь воинов в общем, несмотря на то что они принадлежат к высшему слою, сурова и в идеале лишена всяких корыстных и эгоистических побуждений.

Высшим сословием «идеального» полиса являются правители-философы — бывшие воины, особенно продвинувшиеся в постижении мудрости и достигшие преклонного возраста. Цель этой группы — поддержание стабильности установленного социального порядка посредством воспитания всех членов общины, и особенно молодежи, в духе неуклонного выполнения своих жизненных функций. Это мозг «идеального» полиса, руками которого служат воины. Правители-философы подчиняются тем же строгим нормам в быту, что и воины-стражи.

Эта утопическая (как теперь нам совершенно ясно) картина идеального социального строя для Платона и многих его современников не была таковой. Сам Платон два раза путешествовал в Сицилию, надеясь с помощью тиранов города Сиракузы (тогда самый крупный греческий город в Сицилии и на юге Италии, т. е. в том регионе, который сами греки называли великой Грецией) воплотить в реальность свой план социального переустройства общества. Проект Платона был объектом и теоретического обсуждения, поскольку он являлся фактом идейно-политической борьбы того времени. Во всяком случае, другой величайший греческий философ того времени — Аристотель в своей «Политике» много внимания уделяет критике проекта Платона, главным образом с точки зрения его практической неосуществимости.

Если взглянуть теперь под этим углом зрения на диалоги «Тимей» и «Критий», то становится очевидным, что оба они, в сущности, посвящены защите и развитию тех принципов, которые Платон выдвигал в «Государстве» («Тимей» — частично, «Критий» — полностью). Хорошо видно, что в сюжетах, посвященных Атлантиде, не она занимает важнейшее место, а древние Афины. Псевдоисторические сюжеты этих двух диалогов определяются следующим фактором: в древних Афинах существовал тот строй, который Платон пропагандировал как идеальный. Афины в союзе с Египтом (и другими народами и государствами) вели жестокую «тотальную» войну с Атлантидой и, несмотря на всю мощь последней, благодаря доблести афинян (а доблесть — следствие того строя, который тогда существовал в городе) разбили пришельцев. Функция Атлантиды в диалогах Платона ясна и определенна: это антитеза идеальному городу глубокой древности, воплощение всего отрицательного, всего того, что решительно осуждается Платоном как источник моральной деградации общества.

Абсолютно ясна служебная роль этих диалогов: в них действительно философ стремится доказать, что в древних Афинах, отделенных от его современников 9000 годами, существовал тот самый идеальный строй, который он пропагандировал. Прежде всего говорится, что законы, которые существовали в древнейших Афинах, были «прекраснее всего, что нам известно под небом». При этом Платон отмечает, что эти афинские установления очень похожи на египетские, но (в угоду афинскому патриотизму) заявляет, что богиня Афина дала египтянам законы на тысячу лет позднее, чем гражданам Афин. Затем идет расшифровка этих «прекраснейших» законов Первое, на что обращается внимание, — это четкая сословная струн тура, деление общества на несколько изолированных социальных групп. Платон говорит о сословии жрецов («обособленное от всех прочих»), сословии ремесленников («в котором каждый занимается своим ремеслом, ни во что больше не вмешиваясь») сословиях пастухов, охотников и земледельцев. Наконец, особо говорится о воинском сословии, которое «отделено от прочих, и членам его закон предписывает не заботится ни о чем, кроме войны». Уже этот самый беглый взгляд дает нам возможность обнаружить поразительное сходство между проектом устройства «идеального» полиса, как он представлен в «Государстве», и установлениями, которые приписывает Платон древнейшим афинянам.

Особенно отчетливо это сходство проявляется при чтении «Крития». Не будем повторять примеры и цитаты, укажем лишь на одно обстоятельство. Согласно вышеизложенному, ядром всей системы «идеального» полиса является сословие воинов-стражей. Вот что говорит Платон об этом сословии, когда описывает это место и древнейших Афинах: «Но вот сословие воинов божественные мужи с самого начала обособили, и оно обитало отдельно. Его члены получали все нужное им для прожития и воспитания, но никто ничего не имел в частном владении, а все считали все общим и притом не находили возможным что-либо брать у остальных граждан сверх необходимого; они выполняли все те обязанности, о которых мы вчера говорили в связи с предполагаемым сословием стражей». Далее Платон еще несколько раз возвращается к проблеме социального строя древнейших Афин. Еще раз говорит о войске, освобожденном от занятия землепашеством, о том, что воины-стражи живут отдельно, в общих жилищах, и т. д. Указывает, что им категорически запрещается иметь золото и серебро, что в быту они должны руководствоваться принципом: между пышностью и убожеством. В конце же он утверждает, что «во всей Европе и Азии не было людей более знаменитых и прославленных за красоту тела и за многостороннюю добродетель души».

Таким образом, в целом картина ясна: если исходить из современных критериев, можно смело считать Платона представителем специфического историографического направления — «презентизма», сторонники которого убеждены в том, что история не имеет за собой объективной реальности и каждый исследователь может конструировать прошлое по своему усмотрению. Платону нужно было доказательство того, что проектируемый им государственный строй осуществим, и он смело сконструировал древнейшую историю Афин, сделав своих предков теми идеальными гражданами, которыми можно и нужно гордиться. Подобный подход к прошлому для греческой общественной мысли того времени — явление не исключительное. Отдаленное прошлое было известно плохо, и для нужд сегодняшней общественно-политической борьбы смело вторгались в него, черпая там аргументы для полемики с противниками. Свойственный античному обществу традиционализм, уважение к прошлому, искреннее убеждение в том, что в прошлом все было лучше, делал такого рода набеги на историю неизбежными. Например, уже бесспорно мнение современных ученых, что в греческой литературе конца V–IV вв. до н. э. существует три различных образа Солона (первого великого афинского реформатора), созданных представителями трех общественно-политических течений.

Платон, таким образом, не исключение, он выделяется лишь большей смелостью, заново творя практически из ничего древнейшую историю родного города, чтобы представить ее в виде аргумента в пользу пропаганды своих идей. Можно отметить помимо этой основной идеи целый ряд более конкретных положений, которые также являлись примерами «современности, опрокинутой в прошлое». Афиняне считали себя (отчасти справедливо) главными спасителями Эллады от завоевателей-персов в годы греко-персидских войн. Эта роль Афин стала аксиомой для каждого афинянина. И вот в картине далекого прошлого, рисуемой Платоном, Афины — организатор и глава союза народов, борющихся с вражеским нашествием. Только персы пришли с востока, а эти древнейшие враги, атланты, — с запада. В афинской политике V–IV вв. до н. э. Египет занимал особое место. Он был частью персидской державы Ахеменидов, но постоянно восставал против чужеземного владычества. Афины, преследуя свои интересы, неоднократно поддерживали борьбу египтян против персов. И у Платона эта конкретная ситуация его времени также переносится в глубокое прошлое (союз Афин и Египта в борьбе с Атлантидой, сходство политической и социальной структуры и т. д.). Эти примеры можно умножить, но думается, что и сказанного достаточно.

Теперь в соответствии с установленными нами фактами и общей концепцией трудов Платона мы можем попытаться определить место Атлантиды Платона в той общей картине далекого прошлого, которую рисует великий философ. Атлантида — противник Афин, и этим определяется все. Внимательное чтение диалога «Критий» легко может убедить в этом всякого, кто хоть немного знает основные принципы социального учения афинского философа. В Атлантиде воплощено все, что Платон считает пагубным для человеческого общества. И хотя некоторые исследователи называют миф об Атлантиде утопией, правильнее было бы назвать его антиутопией. Во-первых, эта страна — владение Посейдона, бога моря. Атлантида — морская держава, она раскинулась на островах, основа ее мощи — флот, она ведет широкую морскую торговлю. Для Платона же, как и для любого представителя «консервативного» направления в древнегреческой. общественно-политической мысли, море — враждебная стихия. Море для них — это синоним развития торговли, а торговля предполагает стремление к наживе, барышу, одним словом, всему тому, что исконно враждебно замкнутому земледельческому быту. «Идеальный» полис Платона — сугубо земледельческая страна, отгораживающаяся от моря.

Атлантида — страна богатства и роскоши, а это, с точки зрения Платона (да и почти всех греческих мыслителей того времени), пагубно для общества и человека. Человек должен довольствоваться немногим, простое, скромное существование, лишенное излишеств, — идеал человеческого общежития. «Ничего слишком» — это принцип не только античного искусства, но и общественной мысли того время ни. Атлантида, по мысли Платона, имела право на существование только до тех пор, пока жители ее ни во что не ставили свои богатства. Как только последние завладели их душами, Атлантида были обречена.

Атлантида — монархическое государство, что для грека уже арriori зло. Кроме того, в рассказе Платона присутствует еще один чрезвычайно показательная деталь: «каждый из десяти царей в своей области и в своем государстве имел власть над людьми и над большей частью законов, тем что мог карать и казнить любого, кого пожелает». Из дальнейшего рассказа выясняется, что единственные законы, которые стояли над царем, — это законы, регулировавшие взаимоотношения царей. Чтобы понять не только мысли, но и чувства, заложенные в этой короткой фразе, надо помнить отношении греков к закону. Для грека того времени «закон» — высшая ценность; например, в общественно-политической мысли греков единственным оправданием монархической власти служило лишь то, что царь был не самовластен, а свято соблюдал законоположения. Здесь же картина для грека просто ужасная: не только царь, но еще и самовластный царь, стоящий над законом.

Наконец, Атлантида — страна-агрессор, начавшая несправедливую, захватническую войну. Для Платона войны, ведущиеся не дли защиты границ родины и строя, а для захватов чужого, — абсолютное зло и этим воплощенным злом являются атланты, которых со крушили афиняне, носители светлого начала.

Таким образом, если взглянуть на Атлантиду под этим углом зрения, а только такой угол зрения здесь оправдан, ибо нельзя решать проблему Атлантиды (информация о которой содержится и творчестве Платона) вне общих идей философа, то мы неизбежно должны будем признать, что бóльшая часть информации, содержащейся в этих диалогах, имеет не реально историческое, а чисто идейно-литературное происхождение. Тем самым ставится под сомнение существование Атлантиды, во всяком случае, большая часть всех тех подробностей ее истории и культуры, о которых говорит Платон.

Наконец, необходимо отметить еще одно очень важное обстоятельство: Платон не боится лжи, если она, как он считает, приносит пользу. В «Государстве» он прямо говорит об этом, указывая на пользу даже очевидной лжи, ее «уподобления истине», раз уж «мы не знаем, как это все было на самом деле в древности». Платон и этом отношении совсем не одинок. Представление об относительности правды и лжи, об их утилитарном характере было широко распространено в Греции. Геродот писал: «Где ложь неизбежна, там смело нужно лгать…». Аналогичные мысли мы встречаем у Софокла и даже Аристотеля. Платон, создавая свой миф об Атлантиде, стремился, как он считал, к высокой цели, а в таком случае для него ложь извинительна.

Есть еще одна сторона проблемы Атлантиды, которая должна быть рассмотрена здесь. Большинство авторов, писавших об этой проблеме, с чистым сердцем принимают ту версию передачи сведений об Атлантиде (от египетских жрецов Солону), которую нам сообщает Платон. При этом как-то пытаются объяснить сравнительно мелкие неточности традиции (девять тысяч лет, например), забывая об основном — о том, что она в принципе невозможна.

Согласно рассказу Платона, исторические события, происшедшие и Восточном Средиземноморье (мы не касаемся сейчас вопроса о времени этих событий); поход атлантов, борьба с этим нашествием народов Средиземноморья, в частности Афин и Египта, поражение атлантов, наконец, гибель афинского войска и Атлантиды в результате природного катаклизма — все это было зафиксировано египетскими жрецами, а затем сообщено Солону во время его путешествия по Египту. Судя по контексту, описание этих событий вплетено в общую канву рассказа о древней истории человечества. Записанный Солоном рассказ был привезен в Афины, там его читал Критий и, в свою очередь, передал содержание рассказа участникам двух философских бесед.

Такова схема, которую охотно воспринимают все сторонники реального существования Атлантиды и подлинности рассказа Платона. Однако как соотносится эта схема с исторической реальностью? Сторонники этой схемы воспринимают путешествие Солона в Египет как поездку ученого для работы в иностранном университете. Однако нет ничего более невероятного, чем подобное предположение. Реальная картина контактов древних культур (и их носителей) была намного сложнее. Нельзя понимать ее как свободный обмен идеями и вообще культурными достижениями. Почти для всех культур древности была характерна известная ксенофобия. Особенно свойственна была эта черта египетской культуре. Ксенофобия египтян нашла отражение и в античной культуре, где появились образы двух египетских царей, отправлявших на казнь всех чужеземцев, попадавших в Египет. Хотя в саисский период, когда совершалось это путешествие, Египет и несколько приоткрыл двери для чужеземцев (особенно для греков и карийцев) в силу военной и экономической необходимости, однако полной свободой передвижения они не пользовались, контакты их с местным населением всячески стремились затруднить. Кроме того, следует учесть и отвращение египетских жрецов к чужеземцам. Можно предположить, что в лучшем случае контакты Солона ограничивались разговорами с жрецами низших рангов, которым вряд ли была известна какая-либо серьезная информация, но вероятнее всего эти контакты не выходили за рамки общения с греческим и полугреческим населением Навкратиса — греческого города в Египте. Вряд ли было возможно получить у этих людей историческую информацию об Атлантиде.

Широко известно, что египтяне мало знали о Европе и почти не интересовались этим миром. Историография Египта оставалась в рамках династийных хроник, география имела, в сущности, прикладное значение. Замкнутость, ориентация культуры на самое себя, малое внимание к окружающему миру всегда оставались характерными особенностями культуры древнего Египта. Этим утверждением я совсем не хочу принизить египетскую культуру. Существуют различные типы культур — более «открытые» и более «закрытые», и проблема их типологии не должна решаться с помощью привнесения этических категорий. В изучении древних культур использование принципа «что такое хорошо и что такое плохо» никогда еще не приносило позитивных результатов. В круге разбираемых нами вопросов гораздо важнее иной вопрос: почему именно к Египту, египетской традиции апеллировал Платон. Отношение греков к Египту было сложным. Интерес к нему они испытывали еще начиная с времен Гомера. Египет для греков — страна, которую трудно понять, с очень странными обычаями. Египет всегда рассматривался ими не как могущественная политическая держава, а как страна, хранящая особые знания. Геродот, как бы суммируя отношение греков к Египту, так определял причину особого интереса к этой стране: 1) «нравы и обычаи египтян почти во всех отношениях противоположны нравам и обычаям других народов», 2) целый ряд греческих философских и научных учений заимствован у египтян (например, «обычаи египтян согласуются с орфическими и вакхическими обрядами, в сущности, египетскими…», «вообще, почти все имена эллинских богов происходят из Египта», «эти и еще много других обычаев, о которых я также упомяну, эллины заимствовали у египтян» и т. д.). Даже законы Солона, по мнению Геродота, были заимствованы у египетского царя Амасиса.

Интерес Геродота и многих других греческих интеллектуалов к египетским обычаям, истории и особенно религии естествен и закономерен. В египетской религии греков привлекали широко распространенное мнение о мудрости египетских жрецов, таинственный и древний ритуал, необыкновенное разнообразие и причудливый внешний вид изображений божеств, пышность и богатство храмов. Огромное впечатление на греков производили организованность жреческой касты и то влияние, которым она пользовалась.

Таким образом, в перспективе всех этих обычных греческих представлений совершенно отчетливой становится причина того, что передатчиками традиции об Атлантиде Платон сделал египетских жрецов. Всеобщая уверенность в глубокой древности египетской культуры, знаниях тайн египетскими жрецами — те аргументы, которые должны были придать особую правдивость его рассказу, хотя Платон и не смог удержать своего эллинского и афинского патриотизма и представил все-таки афинян старшими братьями египтян, получившими божественную мудрость (правда, позднее утраченную) на тысячу лет раньше.

Теперь мы можем подвести некоторый итог нашему затянувшемуся процессу поисков «информации к размышлению». У читателя может создаться впечатление, что в результате этого долгого источниковедческого анализа от рассказа Платона (и соответственно от концепции Бэкона — Галанопулоса) уже не осталось ничего, заслуживающего внимания. Однако это не так. Наша задача была иной очистить информацию от всего, что не было ей органически присуще, убрать из рассказа Платона все элементы, которые были привнесены в него автором с определенной целью (придать достоверный вид традиции, доказать историческими примерами возможность существования «идеального» строя в государстве, поднять авторитет Афин и т. д.). Эта работа может быть продолжена. Из рассказа Платона должна быть убрана вся геометрическая символика планировки территории Атлантиды и символика цветов укреплений ее столицы. Я не буду подробно обосновывать эти два тезиса. Читателю достаточно самому прочесть «Государство» Платона, чтобы понять истоки градостроительной геометрической символики, заложенной им в описание Атлантиды. А описание древнейшей столицы иранцев — Экбатан, сделанное Геродотом, покажет нам истоки цветовой символики в применении к укреплениям столицы, их чисто литературно-мифологический, а не реальный прототип.

Таким образом, мы попытались выйти на «ядро» информации Платона об Атлантиде, на то, что не порождено привходящими обстоятельствами. Вот, с моей точки зрения, это ядро: 1) факт существования Атлантиды: 2) Факт гибели Атлантиды в результате геологического катаклизма; 3) цивилизация бронзового века как та материальная и, видимо, общественная структура, в рамках которой существовало государство атлантов; 4) своеобразная политическая структура — наличие верховного царя и подчиненных ему местных царей и полное отсутствие военных конфликтов между ними.

Два первых пункта в этом списке, естественно, комментировать не надо. В этом отношении, по всей видимости, разногласий нет. Обсуждаться должны два других пункта. Читатель книги, конечно, обратил внимание на то, что эти два положения занимают очень важное место и в концепции Э. Бэкона — А. Галанопулоса.

Мне представляется, что (помимо всей геологической части работы) именно эти тезисы — наиболее ценная часть работы. Действительно, если вдуматься, то перед нами вырисовывается очень интересная и таящая в себе определенные перспективы картина: Платон имел какую-то информацию о Греции эпохи бронзового века, т. е. о Греции II тысячелетия до н. э. Эта информация была им соответствующим образом отпрепарирована, приведена в соответствие с его концепцией и в таком виде опубликована.

Для того чтобы должным образом оценить этот вывод, нужно представить себе, а что же действительно греки классической эпохи знали о Греции II тысячелетия. Именно сами греки, а не мы, поскольку благодаря археологическим раскопкам и дешифровке линейного письма В наши знания об этом историческом периоде в некоторых отношениях явно превосходят знания современников Платона. Для грека классической эпохи эти источники включали в основном следующее: поэмы Гомера, различные циклы мифов, а также местные предания. Все эти источники весьма сложны и трудны в интерпретации. Мифы дошли до пас и в переработанном виде, и в различных компиляциях (типа «Мифологической библиотеки» Аполлодора), различные местные предания, связанные с генеалогиями древних правящих домов, лучше всего представил нам Павсаний. Общую (хотя и чрезвычайно краткую) картину истории Эллады дал Фукидид в начальных разделах своей «Истории». Чрезвычайно труден вопрос о том, в какой мере эпос Гомера отражает действительную картину Греции времени троянского похода, как сочетаются в его замечательных поэмах идеи, образы и реалии, восходящие к далекому прошлому. Для того чтобы проиллюстрировать сложность ситуации, перед которой стоит исследователь, позволю себе привести мнение одного из виднейших исследователей истории древней Греции М. Финли. Он считает, что греки эпохи Гомера знали, что во II тысячелетии до н. э. в Греции существовали государства, в которых правили цари, эти государства вели войны, правители их жили в роскоши, и это практически все, что было известно. Позиция М. Финли, видимо, отличается некоторой крайностью взглядов, но суть дела, бесспорно, здесь схвачена верно.

И вот, если посмотреть на изучаемую нами проблему под этим углом зрения, то, видимо, следует признать, что у нас, историков, есть основания рассматривать рассказ Платона об Атлантиде (разумеется, в «очищенном виде») как еще один источник по истории Греции таинственного II тысячелетия. Мне кажется, что самое ценной в работе Э. Бэкона и А. Галанопулоса именно это. Конечно, прямое соотнесение-Атлантиды с Критом (как это делают авторы) — слишком большая натяжка. Греческая традиция слишком хорошо знала Крит — мир царя Миноса, Минотавра, Лабиринта, мир, где совершил свой подвиг афинский герой Тезей и где помогала ему дочь Миноса — Ариадна. Объединение Крита и Атлантиды выглядит слишком неестественным. Но Тира — Санторин? Здесь есть над-чем подумать.

Полагаю, что после проведенного нами анализа нет необходимости специально говорить о том, что размеры острова, как они даны у Платона, и реальные размеры совсем не обязательно должны совпадать: древние весьма вольно обращались с цифрами в литературных произведениях (но не в деловых документах). Во всяком случае, думать о Санторине нужно, он того заслуживает. Добавлю только еще один штрих: авторы этой книги, когда писали ее, не знали еще, что даст археология позднее. Не будем перечислять всего, но от упоминания одного факта удержаться нельзя: в одном из зданий, раскопанных на Санторине, была обнаружена большая фреска, на которой мастерски изображены городской порт и огромный флот, покидающий его. Эскадра властителей моря уходила к горизонту. Может быть, именно этот флот позднее, под пером Платона, превратился во флот Атлантиды?