Как я тебя на шумном рынке встретил,
Так ты, Шахри, стихи мои встречай.
Припомни, как повеял свежий ветер
И губ твоих коснулся невзначай.
Как на траве примятой
В шали белой
У крепостных ворот в полдневный час
Горянка песню радостную пела,
Ладонью барабаня в медный таз.
То весело глядела на дорогу,
То к небу устремляла взор она,
Как будто бы невидимому Богу
Была игра ее посвящена.
То цокала, то головой качала,
То бровь дугою морщила на лбу.
То поводила гибкими плечами —
Что восхищало сельскую толпу.
Звенел, как бубен, таз ее луженый,
И сильный голос бился, как родник…
Торговлю прекратив,
На луг зеленый
Спешили дружно парень и старик.
И даже пыльный газик из райкома
На миг притормозил возле него…
И я помчался, песнею влекомый,
Не чуя ног и сердца своего.
Та песня без конца и без начала
Парила легким облаком вдали.
Когда она любовь мне предсказала,
Я, не робея выкрикнул:
— Сахли!..
Стучали в такт серебряные пряжки
У пламенной певуньи на груди.
И я подбросил вверх свою фуражку,
Как голубя почтового —
Лети!
Взмыв высоко,
Сизарь мой беззаботный
На полпути не выбился из сил,
Но возвратясь из славного полета,
На голову девичью угодил.
Уж тут-то я смутился не шутку
И тихо буркнул девушке:
— Прости…
Она оторопела на минутку,
Ладонями фуражку обхватив.
Лишившись дара речи на мгновенье,
Я вновь промямлил,
Пот смахнув со лба:
— Еще раз приношу я извиненье
За то, что кепка так моя глупа.
Красавица взглянула,
Но без страха,
И засмеялась, бусами звеня:
— Не так уж и глупа твоя папаха,
Когда из многих выбрала меня.
Я стал краснее вишни переспелой…
И вдруг под улюлюканье толпы,
Фуражку нахлобучив неумело,
Стал убегать от собственной судьбы.
А сердце билось, словно птица в клетке:
— Пока еще не поздно, возвратись…
Наверно, слишком знойным было лето,
Чтоб обожгло любовью на всю жизнь.