Вот так на веранде, над люлькой склонясь,
Мне мама моя колыбельную пела,
В заветных мечтах представляя меня
Усатым джигитом на лошади белой.
Еще я «агу» не умел лепетать
И мирно посапывал под одеялом,
А мама была уже тем занята,
Что мне беспрестанно невест подбирала.
Они были так же беззубы, как я,
И так же лежали в раскрашенных люльках,
Не зная, что участь и их, и моя
Решается нынче…
Ах, любит — не любит?..
Как много печальных историй в горах
Я слышал, хоть лучше совсем не слыхать бы,
О грубо разорванных договорах,
О так никогда и не справленных свадьбах.
О спорах, о ссорах, о том, что сберечь
При нынешних нравах нельзя свои нервы…
Но, впрочем, совсем не о том моя речь —
Продолжу рассказ о любви своей первой.
Я помню, когда мне исполнилось пять,
(А детская память, как надпись на камне:
Все буковки можно легко сосчитать
И все углубленья потрогать руками)
Соседи, что часто ходили к нам в дом
И за руки маленьких дочек держали,
Смеясь, называли меня женихом
И честное слово торжественно брали:
— Мы свадьбу сыграем на весь белый свет!
Готовь побогаче калым, забияка…
Не ведая, шутят они или нет,
На всех обещал я жениться, однако.
На дочери плотника и чабана,
Врача, тракториста —
Запутался сам уж…
А как-то спросила горянка одна,
Вздыхая лукаво:
— Возьмешь меня замуж?
Молодку хрычовкою старой назвал,
О чем и сейчас не жалею ничуть я.
Но следом ее повторила слова
Насмешница юная из Гиничутля.
Сорвав с меня шапку, твердила она:
— Женись, а не то не получишь папаху…
Девица была мне совсем не нужна,
Но сердце уже замирало от страха
Неведомого…
Далеко-далеко
Еще подрастала любовь моя где-то,
Пока я носился лихим седоком
На струганной палке, не зная об этом.
Цыплята мне были дороже девиц
И с горки со свистом летящие сани,
И куча мала, и пыхтенье, и визг,
И драки — ну, в общем, по горло был занят.
Еще я подарком отца дорожил —
Свирелью, что вырезал он мне из ивы.
Наверное, дар этот был от души,
Предзнаменованием ставши счастливым…