Авантюрист и любовник Сидней Рейли

7. СНОВА ПЕПИТА БОБАДИЛЬЯ, ВДОВА

(Из очерка Р. Пименова «Как я искал шпиона Рейли».)

(Из книги Н. Берберовой «Железная женщина».)

— Ты мне голову не морочь! — Артузов медленно и грозно подымался из-за стола. — Какая, к чертовой матери, шальная пуля? Ты лично отвечал за проведение операции на границе!

— Артур Христофорович… Ну, Артур Христофорович… — беспомощно лепетал Мессинг. — Кто мог знать? Чернов попал в лазарет… Ребята молодые, неграмотные… Бдительность проявили… И потом, ценности… Спасли для государства на несколько миллионов…

— Погоди, какие ценности? Ничего не понимаю! Железного должны были выпустить через «окно»!

— Какого Железного? — в свою очередь изумился Станислав Адамович. — Там, кроме Деревщикова и Тойво Вяхьи, были двое. Один с ценностями… — Мессинг суетливо порылся в портфеле и дрожащей рукой выложил на стол удостоверения, изъятые у контрабандистов. — Вот…

Артузов взял бумаги и близоруко прищурился:

— Френсис Барнс… Таукчи Дмитрий Иванович… Винченцо Массино… Штейнберг! Вот он, Железный! Я лично это удостоверение подписывал! Идиоты! — он в сердцах швырнул бумажку на стол и взял следующую. Брови его поползли вверх: — Рейли, твою мать, британский подданный… При чем тут Рейли? Реллинский?

Мессинг молчал.

— Он, что ли, ценности нес? Ни хрена ж себе… — Артузов почесал затылок. — Ай да Реллинский! Ай да чекист! Так вы, выходит, Георгия Васильевича кокнули?

— При чем здесь Георгий Васильевич? — вконец растерялся Мессинг. — Да я его вчера видел… живого… и даже трезвого… В Питере, в управлении…

— Блядь! А это тогда кто же? — Артузов помахал в воздухе паспортом Джорджа Рейли.

— Это у второго было… Который Штейнберг…

Артур Христофорович без сил опустился на стул и глубоко задумался.

Воспользовавшись паузой, Мессинг с торжествующим видом поставил на стол начальника КРО небольшой, туго набитый баул.

Артузов поднял голову:

— Что это ты мне суешь?

— Ценности, — Станислав Адамович торопливо расстегивал ремни. По бордовому сукну раскатились золотые монеты, прозрачные и разноцветные камни. Тускло блестели золотые церковные чаши. Сам собой растворился походный образок и оттуда строго и печально взглянула на Артузова Божья Матерь…

— Убери эту рухлядь в жопу, — распорядился Артур Христофорович, отводя глаза. — В музей… А что мне теперь прикажешь делать? «Трест» проваливается…

(Телеграмма от Марии Захарченко-Шульц в Лондон от 29 сентября 1925 года.)

(Ответ Пепиты Бобадильи в Хельсинки от 30 сентября 1925 года.)

Дзержинский закашлялся. Лицо его побелело от натуги. Артузов вежливо переждал, пока пройдет приступ.

— Кхе-кхе, — Феликс Эдмундович в изнеможении откинулся на подушки. — У чекистов… не бывает… провалов…

— Виновные будут наказаны, — торопливо заверил больного председателя ОГПУ Артузов. — Мессинг уже сложил с себя полномочия…

— Неправильно мыслишь, Артур… — Дзержинский утер рот платком. — Никаких виновных! Все, участвовавшие в операции, будут награждены…

— То есть… как? — оторопел Артур Христофорович.

— Пиши… Мой приказ… — Феликс Эдмундович прикрыл глаза и начал диктовать: — Чтобы обезвредить опаснейшего врага Советской власти, сотрудники ОГПУ под видом деятелей якобы существующей в СССР подпольной антисоветской организации вошли в доверие к коварному агенту британской разведки и американских спецслужб Сиднею Рейли… Заманив матерого шпиона… Или нет, погоди… Сделаем по-другому.

Артузов замер с карандашом наготове.

— Ты сейчас свяжешься с ребятами из «Известий» и дашь им информацию… Дескать, пытаясь проникнуть на нашу территорию, матерый шпион был убит на границе… Пусть видят, — глаза Феликса Эдмундовича загорелись, — как работают советские пограничники. Кстати, поощри там как-нибудь своих ребят…

— Простите, товарищ Дзержинский! — запротестовал Артузов. — А как же «Трест»?

— Спокойно! К «Тресту» инцидент не имеет никакого отношения. Убит шпион Рейли, а эсер Железный благополучно выбрался из страны. Куда он потом делся — это его личное дело. Он, кажется, в Штеттин собирался?

— А Захарченко? Проклятая баба что-то заподозрит…

— Якушев ей объяснит, что в целях безопасности Железного переправили другим путем.

(«Известия», 2 октября 1925 года.)

— Вот и хорошо, еще одну ложечку…

Капля каши упала на сорочку, и медицинская сестра заботливо убрала ее с груди больного накрахмаленной салфеткой.

— А теперь молочка попьем… Ну, не капризничайте… Вы должны хорошо кушать, чтобы поправиться…

Дверь громко хлопнула. Медицинская сестра вздрогнула от неожиданности и вскочила. По одеялу растеклась белая лужица.

— Кто вам позволил? — вспылила девушка, лихорадочно промокая салфеткой пролитое молоко. — Кто вас сюда пропустил? Больного нельзя тревожить!

Не обращая на ее протесты никакого внимания, ранний посетитель прямиком направился к постели больного, размахивая над головой вчерашними «Известиями».

— Феликс Эдмундович! Они все что там, с ума посходили? Как его могли убить на границе?

— Идите, Тасенька… — Дзержинский ошарашенно уставился на молодого человека. — В чем дело, товарищ Стырне? Что еще произошло?

— Ну как же?! — следователь КРО бесцеремонно отодвинул в сторону худые ноги председателя ОГПУ и плюхнулся на кровать. — Это что же получается: я ловлю, раскручиваю, он все признает, подписывает… А эти — чужие лавры себе присваивают…

— Объясните еще раз толком, — потребовал Дзержинский. — Кого вы ловите? Кто все признает?

— Рей-ли, — внятно, по слогам произнес Стырне. — Сидней Джордж Рейли.

— Разве его не застрелили на границе? — Феликс Эдмундович был крайне удивлен.

— Какая граница? Он у нас на Лубянке во внутренней тюрьме с двадцать четвертого года… Вначале, конечно, отпирался… Прикрывался фальшивыми именами… Зелинский, Розенблюм… Но после соответствующей обработки… Мы старались, Феликс Эдмундович, очень старались… Он все признал. Теперь все протоколы подписаны.

— А где вы его взяли? — недоверчиво поинтересовался Дзержинский.

— В поезде. Знаете, о ком я говорю? Помните, в прошлом году вы нас собирали на расширенный актив? Вы тогда сказали: «Враг не дремлет. Он пользуется любой лазейкой… Шпионы иностранных держав спят и видят во сне…» Знаете, кто такой Рейли? Его приговорили к расстрелу еще в восемнадцатом году… Жаль, я тогда был еще совсем дитя. Но я поклялся себе, что найду и выведу этого гада на чистую воду, чего бы мне это ни стоило! И я поймал его, схватил за руку! Что с вами, Феликс Эдмундович?

Дзержинский уткнулся в подушку. Он издавал какие-то странные звуки.

— Вам плохо? — перепугался Стырне. — Сестра! Доктор! Помогите!

— Не надо, — сквозь смех с трудом выговорил больной. — Ой, не могу! Воистину, правая рука не ведает, что творит левая! Ха-ха-ха! Значит, есть еще один Рейли?!

— Почему еще один? — обиделся следователь. — Единственный…

— Вы молодец, Владимир Арнольдович, — председатель ОГПУ слабо похлопал его по коленке. — Идите и работайте. Так держать и впредь… Какой, говорите, у него псевдоним?

— К нам он проник под фамилией Зелинского, — обида Стырне сменилась гордостью, — а вообще он обычно действует как Розенблюм.

— Отлично! — похвалил подчиненного Феликс Эдмундович. — Держите меня в курсе дела и дальше.

Стырне сделал несколько шагов по направлению к двери, но вдруг растерянно обернулся.

— А это как же? — показал он газету.

— Не беспокойтесь… — Дзержинский потеребил бородку. — Это всего лишь для отвода глаз. Инсценировка. Чтобы скрыть от западных разведок факт поимки знаменитого агента.

— Зачем? — не понял Стырне. — Наоборот…

— Т-с-с… — Феликс Эдмундович приложил палец к губам. — А это, батенька, государственная тайна.

— Понял, — Стырне озабоченно нахмурился и тихо-тихо прикрыл за собой дверь.

— Так вот будьте любезны, милочка, — супруга Вадима Железного с головы до ног окатила Марию Шульц ледяным взглядом, — дать разъяснения по поводу исчезновения моего мужа.

— Господи! — Захарченко сжала руками виски. — Я сама ничего не знаю! Надо срочно ехать в Москву… Я не прощу себе, если с ним что-то случилось! На границе, в районе нашего «окна», была перестрелка… Как раз в тот день, когда мы ждали господина Железного обратно… Не дождавшись его, я тотчас же телеграфировала вам… Будем надеяться, он жив…

— Что значит, надеяться?! — вскинула брови сеньора Штейнберг. — Что вы хотите этим сказать? Отправляясь в Хельсинки, муж вообще не собирался ни в какую Россию… Он должен был ехать по делам в Штеттин, а оттуда в Лондон. Как вы уговорили его двинуться в лапы к большевикам? Чем заманили?

— Простите, миссис… — на Марию Шульц жалко было смотреть. — Это целиком и полностью моя вина…

— Ваши угрызения совести оставьте при себе, — отрезала Пепита. — И верните мне моего мужа. Нет, вы только поглядите на нее — она мучается! А мне каково? Я сразу почувствовала неладное, получив от него письмо. Вот… — она порылась в сумочке и бросила на стол конверт. — Читайте, читайте…

Трясущимися руками Захарченко развернула сложенный вчетверо листок бумаги.

«Мне непременно нужно съездить на три дня в Петроград и Москву. Я выезжаю сегодня вечером и вернусь во вторник утром. Я хочу, чтобы ты знала, что я не предпринял бы этого путешествия без крайней необходимости и без уверенности в полном отсутствии риска, сопряженного с ним. Пишу это письмо лишь на тот маловероятный случай, если бы меня постигла неудача. Даже если это случился, прошу тебя не предпринимать никаких шагов, они ни к чему бы не привели, а только всполошили бы большевиков и способствовали бы выяснению моей личности. Меня могут арестовать в России лишь случайно, по самому ничтожному, пустяковому поводу. А мои новые друзья достаточно влиятельны, чтобы добиться моего освобождения».

Пепита выжидательно смотрела на Шульц.

— Если он только жив, я спасу его! Организую побег… — в глазах у Захарченко блестели слезы. — Верьте мне! Прошу вас, дорогая, не волнуйтесь. Сегодня должен прибыть Александр Александрович… Якушев все прояснит, он приедет прямо из Москвы…

Чтобы не коротать время с пренеприятнейшей революционеркой в ожидании Якушева, Пепита отправилась прогуляться. Хельсинкские магазины не воодушевили ее ни на какую покупку. Впрочем, их финские дамы ничего лучшего и не заслуживали. Широкие плоские лица, прямые белесые волосы, крупные топорные фигуры… Естественно, миссис Штейнберг воспринималась здешней публикой как синематографическая дива. Мужчины едва ли не сворачивали себе шеи, провожая ее восхищенными взглядами.

Поблуждав немного по хельсинкским улочкам, Пепита почувствовала нестерпимый голод и заглянула в небольшой ресторанчик с забавным названием «Петербург».

Словно из-под земли перед нею вырос официант в косоворотке с хорошей военной выправкой.

— Не утруждайте себя, голубчик, — прервала его Пепита, когда он обратился к ней по-фински. — Принесите лучше что-нибудь на ваш выбор. Я голодна, как волк. Да, и еще сто граммов водки.

— Слушаю-с, — щелкнули каблуками сапоги, и официант испарился.

Женщина лениво оглядела зал. Хоть бы одно интересное лицо… Она вздохнула.

— Вот я и говорю, — послышался рядом приятный баритон. — Не на ком взгляду отдохнуть… Такие рожи, простите, мадам…

Пепита удивленно оглянулась. За соседним столиком сидел молодой человек с правильными чертами благородного лица.

— Вы тоже приезжий? — миссис Штейнберг мгновенно оценила его гардероб: все вплоть до лежавших рядом со шляпой перчаток было приобретено не здесь.

— Ваша проницательность делает вам честь, — шутливо поклонился незнакомец и, не дожидаясь приглашения, пересел к ней за столик. — Позвольте представиться: Алексей Бельгардт, международный журналист, обозреватель газеты «Свобода».

— Жозефина де Совиньи, — Пепита протянула ему два пальца.

Алексей энергично пожал их и весело продолжал:

— До чего же финны скучный народ. Каждое слово из них приходится вытягивать просто клещами. Как журналист я предпочитаю более разговорчивые нации. Французов, русских… Вы, кстати, прекрасно владеете языком… О, наши заказы. Голубчик, — обратился он к официанту, — накрой мне здесь. Надеюсь, вы позволите, мадам?

Пепита улыбнулась.

Разговор крутился вокруг общих тем. Бельгардт блистал своей осведомленностью. Он рассказывал собеседнице о событиях в России, Китае и Южной Африке. Сплетничал о склоках и грызне среди эмигрантов, хвалил парижские моды.

— А эти финны, — тоскливо проводил он глазами блеклую местную красавицу, занявшую угловой столик, — как снулые рыбы. Хоть бы что их взбудоражило. Чухонцы! И газетчики такие же! Представьте, приношу им жареный факт, горячий материал… Да любое издание в мире немедленно купило бы такую корреспонденцию! А они что-то лепечут о нейтралитете, суверенитете и добрососедских отношениях. Ха! — он залпом осушил стопку водки. — На границе перестреляли кучу народа… Контрабандисты… Четыре трупа… А ценностей у них — на миллионы, если не на миллиарды. Картины, церковная утварь, золото, камни… Красные, конечно, все это под шумок прибрали к рукам. Бедный итальянец!

— Какой такой итальянец? — насторожилась Пепита.

— Контрабандист… Я наверняка знаю, что он был итальянцем. Совершенно точно известно: этот макаронник искал сокровища дома Романовых и нашел их! Кокнули!

— Когда? — спросила Пепита с замиранием сердца.

— Почти неделю назад. Я уже повсюду разослал сообщения…

Пепита достала из портмоне деньги и положила их на стол.

— Как? — удивился Бельгардт. — А десерт?

— Мне пора. Прощайте.

Чертов Массино! Скотина! Безмозглый идиот! Втянул ее в авантюру, которая ничем не увенчалась. Ему-то что? Подох себе и подох! А она потеряла деньги, причем немалые.

Пепиту трясло от негодования. Она неслась с такой скоростью, что сама не заметила, как вернулась в гостиницу к Шульц.

Кроме эсерки в номере сидел безукоризненно одетый пожилой господин.

— Слава Богу! — радостно встретила ее Мария Захарченко. — У меня от сердца отлегло! Господин Якушев сообщил… Впрочем, Александр Александрович, расскажите сами!

— Садитесь, сударыня, — Якушев помог Пепите снять пальто и подвел ее к глубокому креслу. — Счастлив развеять ваши тревоги. Мария Владимировна перепугалась сама и переполошила всех нас, хотя с господином Железным ровным счетом ничего не произошло дурного и он уже, наверное, ищет вас в Лондоне.

Все еще вне себя, Пепита с трудом вникала в смысл его слов.

— Господин Железный жив! — торжествующе воскликнула Шульц. — После случившегося на финской границе Александр Александрович решил не рисковать драгоценной жизнью вашего супруга. В этом помог случай. Господин Железный и в самом деле направлялся в тот день в сторону Парголова. Но представьте себе, на петроградский вокзал вообще не подали состав. Вы же знаете, дорогая, какая царит при Советах анархия. Виданое ли дело, чтобы где-нибудь в Германии или во Франции ни с того ни с сего отменили поезд?! А тут — пожалуйста! В ту же ночь и произошло несчастье. Но с другими!

— Господин Железный очень волновался, — подхватил Якушев. — Он опаздывал на пароход. Я переправил его через запасное, глубоко законспирированное «окно», предназначенное для экстренных случаев… И вот, глядите-ка…

Он протянул Пепите телеграфный бланк.

«Добрался благополучно тчк спасибо помощь тчк скоро вышлю товар тчк Вадим тчк».

Даже Мария Захарченко-Шульц с ее проницательностью и подозрительностью не ставила под сомнение истинность этого сообщения. А между тем телеграмма по личной просьбе заместителя председателя ОГПУ Менжинского была отправлена председателем московской организации «Треста» Потаповым, которому вследствие последних событий пришлось срочно отправиться к устью Одера.

— А кого же тогда убили? — с вызовом спросила Пепита. — Чей труп на границе?

— К сожалению, там погиб человек, который мог бы быть нам очень полезен, — вздохнул Якушев, доставая из своего портфеля свежие московские газеты. — Вы, вероятно, слышали о нем. Его фамилия Рейли, — и он протянул Пепите «Известия».

— Тот самый? — ахнула Шульц.

— Тот самый, — печально подтвердил Якушев.

На мгновение у Пепиты потемнело в глазах. Но она тотчас же взяла себя в руки.

— Упокой его душу, Господи, — вслух сказала она и перекрестилась.

(Из некролога, помещенного Пепитой Бобадилья в газете «Дейли экспресс».)

Что и говорить, находиться в положении вдовы Рейли было гораздо приятнее, престижней и выгодней, чем быть женой Вадима Железного. Хотя, прочитав о смерти Рейли в «Известиях», Пепита чуть было не проговорилась, что Джордж и Штейнберг — одно и то же лицо. И очень рада, что не сделала этого: пусть эти истерички и ублюдки продолжают играть в свои революционные игры, если им так хочется. Пускай создают свои организации, таскаются через границу с поддельными документами, шлют друг другу фальшивые телеграммы… Ее, Пепиты Бобадилья, это нисколько не касается. Ей выпала такая редкостная удача, и она не позволит всяким трестам, Якушевым и шульцам отхватывать куски от лакомого пирога.

Муж умер вовремя. И при обстоятельствах, которыми следовало немедленно воспользоваться. Шумиха, поднятая в красной и мировой печати, сыграла ей только на руку.

(Из журнала «Шпигель».)

(Из корреспонденции А. Бельгардта в газете «Свобода».)

(Из корреспонденции Р. Локкарта в газете «Ивнинг стандарт».)

— Все-Таки почему Сидней? — недоумевала Пелита, аккуратно подклеивая в альбом очередную газетную публикацию. — Джордж Герберт Рейли… А впрочем, не все ли равно, какое имя досталось мне после смерти мужа. Не стоит спорить с официальной версией.

Предаваться досужим размышлениям ей было некогда. Она трудилась не покладая рук и даже всерьез увлеклась литературной работой. Бездарные мемуары Вадима Штейнберга, о котором никто уже и не вспоминал, под игривым пером сеньоры Бобадилья претерпели разительные метаморфозы. Скучный анализ положения в России до и после революции сменился захватывающим калейдоскопом невероятных приключений. Никому не интересные полемики с несуществующими политическими противниками уступили место галантным любовным похождениям. Из всех женщин, конечно, выделялась одна — вечно юная и прекрасная Пепита Бобадилья, огромную любовь к которой покойный Рейли пронес через всю свою жизнь. Крест-накрест жирно перечеркнув унылые жалобы. Железного на то, что его никто не понимает, начинающая писательница вдохновенно повествовала о тесной дружбе, связывающей ее незабываемого супруга с нынешним премьер-министром Великобритании. И не видать бы Черчиллю премьерства, если бы он не прислушивался к тактичным, компетентным и таким своевременным советам крупнейшего специалиста по всем мировым вопросам, каковым являлся Сидней Джордж Рейли.

Пепите чрезвычайно шел траур. Пришлось раскошелиться на новую черную шляпку из Парижа с умопомрачительной вуалью. И новое пальто в талию. В скорбной, но элегантной и полной достоинства позе вдова сидела в кабинете издателя Волынского.

— Книга может иметь успех, — сдержанно сказал издатель, разглядывая женщину поверх очков. — Вы хорошо потрудились над мемуарами своего мужа. Правда, если мне не изменяет память, у него было другое имя. И другая фамилия…

Пепита пожала плечами:

— Если хотите, это объясняется соображениями большой секретности…

— Да что вы! — усмехнулся Волынский. — А эти приключения плаща и шпаги? Право же, никогда бы не подумал, что господин Железный на такое способен. Он казался мне личностью скорее меланхолического склада…

— Периоды депрессии, — Пепита поправила вуаль, — чередовались у покойного мужа с периодами невероятно бурной деятельности. Только после его безвременной кончины открылось многое, о чем не подозревала даже я, его самый близкий друг и соратник.

— Ах, миссис Штейнберг! — елейно протянул старик. — Вы самая удивительная женщина и самая необыкновенная вдова из всех, кого я когда-либо знал…

Пепита тонко улыбнулась.

— Миссис Рейли, мой друг, — мягко поправила она Волынского, — миссис Сидней Джордж Рейли!

— Ну что ж, — пробормотал издатель, проводив посетительницу. — Какое мне, в сущности, дело, чья она вдова? Как бы сомнительно ни пахла вся эта история, мой нюх меня не обманывает. Пожалуй, стоит сохранить набор для дополнительного тиража…