Авиация и время 2014 05

Украинская армейская авиация на Донбассе

Беседу с начальником армейской авиации Командования Сухопутных войск Украины генерал-майором Валентином Пистрюгой провел Ростислав Мараев.

Валентин Михайлович Пистрюга закончил в 1975 г. Сызранское ВВАУЛ. а в 1987 г. – ВИЛ им. Ю. А. Гагарина. Проходил службу в строевых частях. В 1983-84 годах пребывал в Афганистане в составе 50-го ОСАП (Кабул). В Вооруженных Силах Украины – с момента их создания. Прошел путь от командира вертолетиого полка до заместителя начальника армейской авиации. С 2008 г. – начальник армейской авиации Командования Сухопутных войск Украины. Награжден орденами Красной Звезды и Данила Галицкого.

– Валентин Михайлович, расскажите, пожалуйста, какие основные задачи решает армейская авиация в зоне АТО.

– На сегодняшний день это в основном эвакуация раненых, перевозка оружия, боеприпасов, продовольствия, необходимого имущества. Все, что надо перевезти быстро или в труднодоступный район, доставляет армейская авиация.

Много приходилось высаживать различных десантов. Были огневые задачи для Ми-24. Однако когда против нас стали применять современные ПЗРК, принятые на вооружение в России в 2012-13 годах, стало очевидным, что пока мы не располагаем средствами для борьбы с ними. Опустились к самой земле, стали летать на предельно малых высотах и применять оружие так, чтобы не попадать в зону обстрела. Огневые задачи стали эпизодическими.

В начале АТО на армейскую авиацию также возлагалось сопровождение воинских колонн и ряд других задач, которые, как показала практика, уже утратили актуальность в современной войне. Например, появление вертолетов позволяло противнику выявить колонну гораздо раньше, чем обнаружить ее саму во время движения по автомобильным дорогам. Эффективнее находиться в первой или второй готовности и в нужное время прийти на помощь, чем кружить над дорогой. Кроме потерь, это ни к чему не приводит. Поэтому мы написали несколько обращений, были выработаны рекомендации, которые поддержали командующий Сухопутных войск, а также начальник Генерального штаба, и перестали выполнять эти задачи таким способом.

– С чего и когда началось применение армейской авиации?

– Использование армейской авиации началось с первых дней АТО, правда, без применения оружия. Наши экипажи показали себя одними из наиболее подготовленных на то время. Все, кто попал в зону АТО, имели большой налет – в основном больше 1000 ч. Значительную роль тут сыграл опыт, полученный в миротворческих миссиях ООН. Это и Конго, и Либерия, и Кот-д’Ивуар. Там тоже приходилось решать боевые задачи, и транспортные, и эвакуации всевозможные проводить. Поэтому экипажи были слетанные, с большим опытом, имели хороший уровень натренированности, и нам не пришлось восстанавливать их квалификацию. С самого начала АТО они стали летать очень уверенно, прекрасно чувствовали свои машины. Даже далекие от авиации сторонние наблюдатели отмечали искусство пилотирования наших летчиков. Высокий уровень подготовки сегодня позволяет им безаварийно летать буквально в двух метрах над землей.

– Как складывается взаимодействие армейской авиации с другими силовыми структурами и Воздушными Силами?

– Взаимодействие складывалось самое тесное. Задания выполняли не только в интересах Вооруженных Сил, но и Национальной Гвардии, других структур. Прежде всего, это эвакуация раненых и снабжение. Задачи стояли общие, и нигде, никто, никогда не делил, что это вот Вооруженные Силы, это Нацгвардия, а это пограничники. Взаимодействие с Воздушными Силами связано, прежде всего, с поиском и спасением сбитых экипажей. Причем потери, которые были и у нас, и в Воздушных Силах, показали, что надо уходить от существующих на сегодня шаблонов и искать другие пути. Мы их ищем и, думаю, найдем.

– Раз уж затронули тему ПСС, нельзя не вспомнить сообщения СМИ, в которых говорилось об отказах экипажей вертолетов вылетать на такие задания из-за чрезмерного риска.

– Нет, такого никогда не было. Это все выдумки тех людей, которые хотели преподнести нашу авиацию в черном цвете. Конечно, если ставилась задача – лети без всякой подготовки, то командиры принимали решение, давали время сначала подготовиться, а уж потом выполнять ту или иную задачу.

– Сколько боевых вылетов за время АТО выполнила армейская авиация? Можно ли выделить периоды наиболее напряженной работы?

– Могу сказать, что в целом мы совершили больше 8000 боевых вылетов с общим налетом около 8000 ч.

Начало АТО было очень нагруженным. Экипажи вылетали в 4 утра, прилетали в полночь. Очень напряженно мы работали во время боев за Славянск, Саур-Могилу: и по высадке десантов, и по их забору, и по эвакуации раненых.

В целом, работа была серьезная и ежедневная. Порой экипажам доводилось выполнять до шести вылетов вдень. Были дни, когда больше работали Ми-24, были – когда Ми-8. Однако если взять общий учет налета, то особой разницы между месяцами нет. Спад произошел только в сентябре, после Минских договоренностей. Сейчас наши экипажи выполняют в несколько раз меньше вылетов по сравнению с напряженными периодами.

– Таким образом, существующее мнение, что после 4 июня, когда из строя были выведены сразу три вертолета, количество боевых вылетов армейской авиации существенно уменьшилось, не соответствует действительности. В некоторых публикациях даже утверждалось, что вертолеты вообще перестали летать на боевое применение…

– Я бы не сказал, что перестали. Просто стали правильнее планировать и ставить задачи и выполнять их. Мы ушли от постановок задач в воздухе, как это практиковалось ранее. В воздухе можно ставить задачи, если, скажем, четко определены несколько целей. Летчик заранее по ним подготовился, тогда ему все понятно, его можно перенацелить, приказать – летишь не на первую цель, а на вторую или третью. Перенацеливание таким образом происходит эффективно.

Совсем другое дело, когда даны координаты цели, ты вводишь их в GPS, а потом оказывается, что противник находится в 150 км от этого места. Так задачу ставить нельзя. Я был категорически против таких постановок задач в воздухе. Руководство меня поддержало, и мы ушли от этого. Стали экипажам ставить задачи непосредственно перед вылетом. Например, надо выполнить вылет высокой скрытности или сложности. Вышестоящий начальник ставит задачу мне, я вызываю экипаж, ставлю ему задачу, мы обсуждаем, как это лучше сделать. Когда экипаж готов, я иду, докладываю о готовности. Если следовал вопрос, как полетите, старался уйти от ответа. Какая вам разница, как мы полетим. Главное, что цель будет достигнута.

Летчику обязательно надо дать время на подготовку к вылету. Тогда он чувствует уверенность в своих действиях. Например, одному летчику предстояло выполнить сложное задание – забрать десант в районе Саур-Могилы. Мы поставили задачу. Он слетал, забрал, привез. Для меня было важно понять его ощущения. Спрашиваю: «Как ты там прошел? Как тебе удалось сделать так, чтобы никаких проблем не было?». Он отвечает: «Товарищ генерал, так я же подготовился!»

Наши летчики летают хорошо. Они научились самостоятельно принимать решения. Делают это грамотно, не ждут дополнительных команд. Напрймер, если погода не позволяла, мы садились на вынужденные, пережидали, потом дальше летели. Сегодня летчик почувствовал, что он хозяин положения, и если все делать правильно, то это всегда приводит к положительным результатам.

– Какие средства поражения применяла армейская авиация?

– Средства поражения использовали штатные. Прежде всего, это неуправляемые ракеты С-8, боеприпасы 30-мм и 23-мм пушек, а также 12,7-мм пулеметов.

– А тяжелые НАР и противотанковые управляемые ракеты комплекса «Штурм»?

– Ракеты С-24 и С-13 не использовали. «Штурм» применяли, когда была поставлена задача по поражению так называемого бронепоезда. Рассчитывая использовать очень развитую на Донбассе железнодорожную сеть, сепаратисты соорудили состав из усиленных стальными листами «пульманов» с прорезанными бойницами. Была поставлена задача по его поражению. Экипаж тщательно подготовился, пришел в заданный район, обнаружил цель и с висения выполнил пуски. «Бронепоезд» был поражен. Существует видео, свидетельствующее о попаданиях. Их оказалось достаточно, чтобы сепаратисты отказались от использования «бронепоезда». Вероятно, они поняли, что эта цель слишком уязвимая.

Ми-24 атакует неуправляемыми ракетами С-8

– Расскажите, пожалуйста, об особенностях противника и его ПВО.

– Прежде всего, надо отметить отсутствие четкой линии фронта. Противник мог быть где угодно. Это очень затрудняло выработку тактики действий. Нам приходилось летать над своей территорией, как над чужой. Было очень много диверсионных и тому подобных групп, которые могли использовать ПЗРК в любой точке, как на передовой, где непосредственно шли боевые действия, так и в нашем тылу.

Первые потери от ПВО противника мы понесли 2 мая, когда из ПЗРК были сбиты сразу два Ми-24. Обстрелу подвергся и Ми-8, который прибыл для проведения поисково-спасательных работ. Причем, сепаратисты это сделали не в отместку за что-либо. Наши экипажи в то время летали, прикрывали, но атаки только имитировали и огонь ни разу не открывали. Фактически с этого момента для нас и началась война. Хотя еще 25 апреля в Краматорске на земле уничтожили Ми-8, но тогда обошлось без жертв, а само событие можно было посчитать одиночным терактом. Теперь же стало очевидным, что по нам стреляют, нас сбивают и надо предпринимать ответные меры. Стали огрызаться. Началось боевое применение со значительным количеством вылетов.

Как правило, противник применял против нас переносные или перевозимые зенитные средства. При отсутствии четкой линии фронта это еще больше усложняло ситуацию. Нет места сколько-нибудь долговременного расположения позиций ПВО, которое можно было бы выявить и указать экипажам. Все эти средства мобильные, постоянно переезжают. Именно это сыграло свою роль, когда во время июньского перемирия сбили борт полковника Белкина. Славянск тогда был занят сепаратистами, вертолеты над ним не летали, экипаж взлетел, уходил от города и был сбит над своей территорией. Из любой машины мог выйти человек и пустить ракету ПЗРК.

Надо отметить, что до сих пор нет доказательств применения сепаратистами «Стрел», захваченных на территории Украины. Из того, что удалось у них захватить, мы видели «Иглы», причем самые современные. Нам привозили в штаб АТО трофейные ящики с недавно произведенными «Иглами», которых не могло быть на вооружении в Украине. Однозначно их завезли на Донбасс с той стороны границы – откуда иначе у шахтеров может взяться «Игла», а тем более «Верба» или «Панцирь». Говорить, что это все сумели организовать сепаратисты, не имеет смысла. Создать из ничего такие силы ПВО попросту невозможно.

Применяли против нас все. Были и «Вербы», и «Панцирь». Есть предположение, что экипаж Бирюка сбили именно ракетой «Панциря». С ведомого вертолета велась видеофиксация полета. Эта запись показывает, что такой силы взрыв не характерен для ПЗРК. Облако взрыва полностью закрыло вертолет, и шансов на спасение у экипажа не оставалось. Если на современной «Игле-С» масса взрывчатого вещества боевой части 1,2 кг, то на «Панцире» – 5,5 кг. Да и след от полета ракеты указывает на «Панцирь».

Фактически мы столкнулись с испытаниями новейших средств ПВО по реальным целям и живым людям, то есть по нам. Ведь пустить ракету по мишени – это одно дело, а по настоящему вертолету – совсем другое.

– Какие основные проблемы возникли в ходе АТО и как они решались?

– Прежде всего, к таким проблемам надо отнести средства защиты вертолетов. Нам пообещали, что на все наши машины будут установлены современные средства защиты, в том числе те, что уже есть на вооружении в Украине. После первых потерь к нам на аэродром прилетал начальник Генерального штаба. Когда он поинтересовался нашими проблемами, мы с командиром бригады однозначно ответили – нужны средства защиты. Цена такой системы для одного вертолета составляет около двух миллионов гривен. «Все, я деньги даю. Устанавливайте», – заверил нас начальник Генштаба. После этого прошло уже почти полгода, но, кроме пяти комплектов, которые для нас закупили «Украинские вертолеты», больше ничего не установили.

– Речь идет об «Адросе»?

– Да. Хотя сам «Адрос» тоже не панацея от всех бед. Тем не менее, мы зафиксировали два явных промаха ракет ПЗРК, выпущенных по вертолетам, на которых стоял «Адрос» и экранно-выхлопные устройства. Наличие на всех вертолетах эффективной защиты придало бы нашим летчикам чувство уверенности. Однако и сегодня проблема защиты остается самой главной для нас. Фактически мы остались с нею один на один. Помочь в ее решении никто не может или не хочет. Бюрократическая машина все еще остается в стороне от войны и не дает возможности решить эту проблему быстро.

– Какие наибольшие боевые успехи армейской авиации в АТО?

– Наверное, не стоит говорить о каких-то особенных успехах, потому что не было спланированных широкомасштабных операций, в которых применялись бы все силы и средства. А к нашим наибольшим успехам можно отнести высадки десантов прямо на передовой. Например, на Саур-Могиле или в Донецком аэропорту. В целом, проведенную в конце мая операцию в Донецком аэропорту стоит отметить. Там не только десант высаживали, но и боевые вертолеты работали, и самолеты Воздушных Сил.

– Как удавалось компенсировать потери материальной части? Насколько быстро устранялись боевые повреждения?

– Потери техники компенсировали за счет резервного фонда. Это позволяет нам поддерживать в строю то количество техники, которое было в начале АТО. Незначительные боевые повреждения устраняли прямо на месте, причем не только наши специалисты. Например, в Днепропетровском аэропорту ремонтировали лопасти наших вертолетов буквально за ночь. То есть, помощь гражданских организаций была огромной в этом отношении.

Гораздо сложнее с теми машинами, которые получили значительные повреждения, вплоть до выведения из строя главного редуктора или уничтожения лопастей. Такие вертолеты эвакуировали с мест вынужденных посадок и отправляли на ремонт в Конотоп. Однако, чтобы вернуть их в строй, требуется покупать запчасти, а все они российские, и в этом большая проблема. Ее решением должен заниматься целый ряд структур, но они сидят и ничего не делают.

Важно подчеркнуть высокий уровень технического обслуживания наших машин. За все время АТО у нас нет ни единой вынужденной посадки или потери из-за отказов матчасти. Наше главное достояние – это люди. Они научились воевать и выживать в бою. И даже самое страшное – потеря боевых друзей – не сломило силы их духа.

Ми-8МТ доставил раненых в полевой госпиталь Одесского военно-медицинского кризисного центра. Июнь 2014

– Нашли ли применение в ходе АТО модернизированные вертолеты Ми-24ПУ-1?

– Нет, мы их не применяли. На сегодняшний день мы уже переучили шесть экипажей, а также инструкторов, причем не только для ночных полетов на Ми-24, но и на Ми-8. Самих Ми-24ПУ-1 всего несколько, поэтому массового их применения быть не может, но некоторые задачи можно решать, причем весьма эффективно.

– Как люди переносят тяжелые условия? Какие настроения сегодня у личного состава? Как восприняты Минские договоренности?

– У нас достаточное количество экипажей. Мы не доводим их до изнеможения, проводим периодические ротации. Все летчики проходят через АТО. Летают. Если и есть каких-то пару отказников, то это не открытые формы протеста – не полечу и все тут, а под различной религиозной мотивацией. И, конечно, эти летчики никак не делают погоды, и, что самое главное, их осуждают сослуживцы, а не идут за ними.

Надо сказать, что большинство нашего летного состава – выходцы из Восточной Украины. И если у кого-то был расчет, что они не будут воевать, то он не оправдался. Наши летчики остались верны своей Родине, а Родина – это не Восток или Запад, а целостная Украина от Запада до Востока.

Достигнутые в Минске договоренности личный состав воспринял с надеждой на установление мира. К войне привыкнуть нельзя, и, наверное, все ждут ее окончания. Однако от выполнения дальнейших вылетов никто не отказывается, никто не говорит, что раз в Минске договорились о перемирии, то мы не полетим. Будет команда «стоп», тогда и будет стоп. Но пока этого нет, мы находимся в том состоянии, что и все силы АТО, и готовы защищать свою Родину до последнего.

Ростислав Мараев/ «АиВ»