Автопортрет

Необходимо каяться. Дать понять, что половина назначенного наказания вполне хватило, чтобы осознать свой проступок перед обществом и исправиться. Ни в коем случае не говорить, что суд не разобрался в вашем деле и вас осудили безвинно. "Виноват, каюсь, исправился, никогда не повторится..." вот что хочет услышать и записать в протокол комиссия, чтобы рекомендовать нас суду на изменение меры наказания.

И мы каялись. Я тоже, хотя на суде вину признавал лишь частично. Чувствовал себя не очень уютно под взглядами строгих людей. Задавали вопросы: почему на суде не признал вину? Кем работает жена? Дети? Куда пойду потом работать?..

После комиссии Кашин собрал членов Совета и в связи с приездом в Ленинград зам. министра внутренних дел и его гипотетическим приездом в спецкомендатуру No1 дал новые указания. Кашин на всякий случай решил ускорить работы по благоустройству. Хотя у нас и так все блещет, все в порядке. Когда мы засомневались в целесообразности покраски поребриков мелом - "Первый дождь смоет!", Кашин сказал: "Главное, чтобы дождь пошел не раньше, чем приедет зам. министра. А потом пусть смывает".

Сегодня, 7-го апреля, меня перевели в 3-ю колонну, обслуживающую Сельский строительный комбинат (ССК). Вагончик с кроватью, телевизором, приемником, местным телефоном и столом. Еще плитка и чайник. В колонне всего 37 машин. Не сравнить с суматохой главного гаража. Даже спать днем можно. Закрылся и спи. Что я сегодня и сделал.

Рядом садоводства. Тишина. Слышно, как поют птицы в прозрачной еще роще. Травка начинает зеленеть. В таком уютном месте я бы и после освобождения остался работать. Машин в пять раз меньше, а платят столько же. Курорт, да и только.

8 апреля 1983г.

Считаю дни до суда. Сегодня освободилось по УДО несколько ребят. Мы идем 12-го. Затем еще один заход - 15-го.

В нашу группу попадают оставшиеся члены совета, кроме Бори Каменщикова - председателя 5-го отряда. Он пойдет 15-го. Переживает парень. Мается животом на нервной почве. У него последовательно умерли мать, отец, дочь. Это случилось перед тем, как его осудили. Полтора года назад у них с женой родился сын. Ждут второго ребенка в мае. Боря пытался продать серебряную плиту весом 3 кг, которая осталась ему от отца. За что и получил три года. По году за килограмм.

Сейчас, когда я мылся в ванной, позвонил Коля Лысов. Ольга принесла мне телефон. Я выключил душ и услышал печальный голос Коли. Пьяненький. Уезжая из комендатуры, я оставил ему записку, чтобы он позвонил мне и узнал точно идет ли он на суд 12 апреля. Список мне обещал прочитать Владлен.

Коля жаловался на жену и дочку: "Им мое освобождение, как серпом по одному месту. - Коля сказал, по какому именно месту. - Не дай бог тебе такое. Ну ладно, я и на полу лягу. Я им это припомню. Как с собакой со мной обращаются..."

Коля сел из-за приемной дочки: вступился за нее в драке, а потом взял вину на себя. Дочка треснула молотком по голове сторожа на стройке, который мешал ей отбивать доску в заборе для сокращения пути на автобус. Жена увидела драку в окно и послала Колю помочь бедняжке (25 лет девушке).

Дочка развелась с мужем, гуляет, а Коля воспитывает ее сына, называя его внуком, и переживает, что тот плохо справляется с английским. По остальным предметам Коля ему помогает, когда приезжает на выходные, а английский не знает И переживает из-за этого. Одно время стал учить сам купил разговорник. Но, конечно, не выучил.

Над кроватью в нашей квартире у него висит цветное фото внука - сам снимал.

10 апреля 1983 г. Дежурю на 3-й площадке в ОТХ.

Вчера был в Зеленогорске. Нарычал на Ольгу за ее нерасторопность, и она уехала в Ленинград от греха подальше. Нервы у меня сделались - ни к черту. Все мысли - о суде.

Убирал палые листья, подрезал черноплодную рябину. Снег растаял за неделю. Ходил к соседу - Володе Решетову. Смотрел его теплицу. Серьезное сооружение. Он затопил ее в конце января, а в середине марта уже продал тюльпанов на 1200 руб. Теперь ждет гладиолусы. Советует и мне заняться. Я задумался.

В Моей будке - два щенка. Мухтар и Трешка.

У Мухтара разные глаза - голубой и темно-серый, с бурыми крапинками. Трехой щенка назвали по традиции. Была здесь собака с такой кличкой утащила однажды у шоферов три рубля, когда они сбрасывались на выпивку.

12 апреля 1983 года.

СВОБОДА!

Только что вернулся с суда. Освобожден за примерное поведение и добросовестное отношение к труду от дальнейшего отбывания наказания. Была выездная сессия суда и нас, девять человек, отпустили!

Пробыл я в Коммунаре 19 месяцев без трех дней. А мог бы 36 месяцев.

20 апреля 1983г.

Сегодня получил выписку из решения суда. Больше всего в выписке мне понравилась последняя фраза: "Решение суда обжалованию не подлежит".

25 апреля 1983 года.

Уже две недели, как я свободен.

Надо бы сесть на пенек и подумать. Написать программу на ближайшее время. Но не готов - тянет наслаждаться отсутствием напряженности.

Звонил Лысов, удивил и насмешил - он после затянувшейся пьянки с проводниками сел на электричку и приехал в Коммунар на автопилоте. Врубился только на подходе к вахте. "Смотрю - вахта! И тут меня пронзила мысль, что меня, кажется освободили, - рассказывал Коля. - Я так и охренел! Представляешь, Дима, прибыл за полчаса до проверки. Ха-ха-ха!"

Вчера ездили в Зеленогорск.

Максимка бегал по участку и вопил, как индеец. Ему все в новинку трава, собака Степка, земля, огород, червяки, камни - он пытался их грызть. И костер, который мы с ним жгли.

4 мая 1983г.

Дежурю в ОТХ на 3-й площадке.

Весна ранняя. Тихо, хорошо. Трава - хоть коси.

Вышел первый день после больничного. Долго болел, 20 дней.

Сначала грипп, потом осложнение - гайморит.

Только теперь начинаю ощущать свободу. Первые дни свое освобождение воспринимал, как длительный отпуск. Правильно говорят: чтобы ощутить свободу, ее надо сначала потерять. Был я не за решеткой, а за забором, но нервы истрепались значительно.

Освободился и обнаружил на виске седой волос. Когда он появился? Не было ничего, и вдруг - на тебе!

В выходные все втроем были в Зеленогорске. Копал гряды под картошку и проч. Руки чешутся, к земле тянет.

По Тургеневу, писатель должен быть хозяином грамматических законов и бить грамматику и синтаксис по носу. Читаю Сергея Антонова, дал Андрей Мурай. Книга называется "Я читаю рассказ". Хорошая книга, полезная.

"Событие - сердце рассказа, мотивировка - его душа".

Совет литератору: "Когда допишешь рассказ - выброси начало". И еще: иногда, чтобы разобраться в идее, сначала пишут конец. Для "увеличения протяженности чувствования" применяется замедление повествования ретродация. Мысли и чувства должны созреть и усвоиться.

Рядом с нашим гаражом - садоводство. За бетонным забором пацаны играют в войну. Слышен голос: "Я буду запасной, если кого-нибудь убьют."

8 мая 1983г.

Вчера заезжал Барышев. Дал ему на рецензию первую редакцию рассказа "Булкин и Людочка". Пили кофе. Серега бросил пить, курить и начал бегать кроссы.

Говорит, что стал понимать смысл жизни. Жить надо проще и заниматься тем, к чему лежит душа. Совсем как я. Я намерен остаться на работе в гараже и писать. К этому у меня душа лежит. Еще как.

Сегодня позвонил Барышеву домой. Его нет. Может, сорвался в штопор? Если он в загуле потеряет мой рассказ, то вполне может успокоить примерно так: "Не горюй, Дмитрий, я тебе новый напишу. Еще лучше". Это в его стиле.

Накрапывал дождь. Шла женщина с поднятым вверх лицом. Казалось, что под просторным сарафаном она спрятала школьный глобус.

17 мая 1983 г. Дежурю в ОТХ.

Написал сегодня рассказик "Зеркало" и новеллу "Двое". Первый дался тяжеловато, писал с перерывами, а новелла - в один присест. Пока это, естественно, заготовки.

Час ночи. Тепло. Сижу у открытого окна. Вокруг нашего гаража набирающие силу рощицы. Цветет черемуха. Со всех сторон заливаются соловьи. Кажется, это они. Первый раз слышу столь явственно соловьев. Настоящий конкурс исполнителей.

Я шлифую рассказик "Зеркало" и новеллу "Двое".

Прогрохотала на Гатчиной весенняя гроза. В землю зло били короткие оранжевые молнии, лупил крупный дождь. Теперь чисто, свежо, птицы делятся впечатлениями.

На нашей лестнице живет старушка с плачущим голосом. Я не знаю, как ее зовут, и в какой квартире она обитает. Иногда ее подолгу не видно. Она глуховата и плохо видит.

Мы с ней здороваемся. Она долго приглядывается, и тогда я стою и жду, чтобы она меня узнала.

Вчера мы возвращались с гулянья, и она угостила Максима булочкой с марципаном.

- Милый ты мой, ешь, миленький, - вытягивала и кривила она мясистые губы. И чуть не плакала от ощущения своей старости и умилением детством Максима. - Мне уже ничего не надо...

В глазах ее стояла горечь расставания с жизнью.

25 мая 1983г.

Вчера меня выгнали в отпуск.

Приехал на дежурство, а за столом сидит с кроссвордом рыжий Женька Сержантов. Я его знал по главной площадке. Учится на заочном в Автомобильном институте. Плотный, угловатый, работал в техотделе. "Теперь я соловьев буду по ночам слушать, - говорит мечтательно. - Иди в бухгалтерию отпускные оформляй. Река в Африке, пять букв, не знаешь?" Если бы и знал, не сказал терпеть не могу кроссворды разгадывать. Но отпуску обрадовался. Я и забыл про него с этими комиссиями и судами. Я же в гараж по переводке оформлялся все правильно, отпуск мне давно положен.

26 мая 1983г.

Заезжал вчера Серега Барышев. Привез мой рассказ про Булкина и Людочку. Сказал, что плохой рассказ. Беспомощная вещь. А новелла "Двое" ему понравилась.

Барышев - прообраз главного героя моей повести - Крикушина. Но в таком виде, какой он есть в жизни, пускать на страницы повести его нельзя. Его надо "причесать" и слегка подлакировать. Иначе он к середине второй страницы напоит всех действующих лиц, сам упьется, все будут лежать влежку, и от них ничего, кроме похмельных стонов не услышишь. Так я Сереге и сказал. Он заржал радостно.

Читаю Вениамина Каверина - "Скандалист или вечера на Васильевском острове", 1928 года сочинение. Есть стилистически интересные места. Такое, например, пульсирующее начало: "Едва начался доклад, как все уже спали. Все!" Прозу Каверина, как и коньяк, надо потреблять маленькими глотками.

Каверин: "Он уже ходил по комнате и трогал вещи".

"Сущевский, беллетрист, байбак и пьяница, негромко бил в барабан, забытый музыкантами в артистической комнате Капеллы".

"Но он не растерялся, напротив того - действовал уверенно и, главное, с легкостью, с легкостью необычайной".

Хорошая ритмическая проза. Завидую.

Когда во время писательства я обнаруживаю, что начинаю замечать окружающие меня вещи - пепельницу, чашку с чаем, часы и т.п., то понимаю, что проку не будет, и встаю из-за стола.

28 мая 1983г.

Прочитал сборник 1967 года "Тетка Егориха", Константина Воробьева. Говорят, Воробьев умер. Жаль. Хороший сборник.

Там есть стихи Наума Коржавина о писательстве:

Ни трудом и не доблестью

Не дорос я до всех.

Я работал в той области,

Где успех - не успех.

Где тоскуют неделями,

Коль теряется нить,

Где труды от безделия

Нелегко отличить...

Ну куда же я сунулся?

Оглядеться пора!

Я в годах, а как в юности

Ни кола, ни двора...

В самую точку. Это и про меня тоже.

Старушка, увидев нас с Максимом, спросила: "Ты его из очага привел?" И стала рассказывать, как долго разыскивала по всем дворам свою скамейку, лавку, на которой обычно сидела. Три заявления писала. И наконец пионеры помогли - принесли. Но деньги - 2 рубля - не взяли. "Наверное, пионерам нельзя, что ли?.."

Если бы не было сигарет, то чертовски хотелось бы курить. Но на столе лежит пачка сигарет, и о табаке не думается.

"Начиная новую вещь, надо содрать с себя старые обои".

В этой связи не понимаю Жорж Санд (кажется, это была она), которая ночью, закончив роман, выпила чашечку чая и начала новую повесть. Скорее всего, я ее читал, была у меня на книжном стеллаже ее книга - но ничего не помню.

31 мая 1983г.

Сегодня тесть перевез нас в Зеленогорск.

На багажнике автомобиля ехала большая двуспальная кровать, которую они нам отдали, купив себе новую спальню. Подозреваю, что на этой кровати и была сделана девочка, ставшая моей женой. Ольга говорит, что помнит эту крепкую прибалтийскую кровать с раннего детства - прыгала на ней, кувыркалась, устраивала домики для себя и кукол, играла в пароход. Покувыркались на ней и мы с Ольгой, когда ее родители были в отпуске; а потом сдали матрас в перетяжку на Лермонтовском проспекте - такое задание оставили Ольге родители, отправляясь на машине в Вологодскую область, на Белое озеро. Нам еще пришлось доплачивать мастеру за скорость - мы длили расставание с широкой кроватью до последнего. На остальных диванчиках и кушетках спать вдвоем было тесно. И вот кровать наша.

Максимка опять приболел - температура, сопли, кашель. Решили лечиться в Зеленогорске, на его родине.

Весь день устраивались на новом месте. Устроились.

У Ольги с завтрашнего дня начинается отпуск. У меня - продолжается. Осталось 17 дней. И много, и мало.

Боюсь, быт затрет. Хочу заняться: баней, огородом, благоустройством территории, на рыбалку выбраться, с сыном погулять, поднять спортивную форму, т.е. продолжить бег по утрам, и самое главное - дописать повесть + подчистить и переделать заготовки рассказиков; сделать их рассказами.

Заранее уверен, что на все времени не хватит, но не желать такого не могу. Так я жадно устроен.

7 июня 1983г.

Вчера поправил печку в бане, переложил камни, прочистил дымоход, намыл пол, стены, полки, а сегодня протопил хорошенько и парился. Чудный пар был. Окатывался холодной водой, пил из банки квас, покуривал, отворив окошко.

И взгрустнулось, чуть не до слез. Вспомнил, как парились с Феликсом и Молодцовым. Весело было.

Сижу в предбаннике и вижу Феликса. Прямо передо мною стоит. "Писать надо, а не пописывать, - говорит с хитроватой ухмылкой. - Вот бери пример со старшего брата. Когда мне надо было книжку в издательство сдать, я послал все на хер, и сел на месяц в Публичке. Книга - это поступок".

Когда тебе хорошо, хочется, чтобы рядом были друзья. Счастье в одиночку не интересно.

Бегаю по утрам. Километра полтора набегаю.

Племянник Вовка купил мотоцикл с рук. Уже врезался сзади в "Победу" на шоссе. Жив, здоров, "Победа" цела. Ходит героем. Правил не знает, ездит без прав.

17 июня 1983г.

Вышел на работу.

Отпуск истек. Отпуск тю-тю.

Меня оставили на 3-й площадке. Это большая удача. Это огромная удача! Тьфу, тьфу, тьфу... Сашка Игнатов сказал сегодня на планерке у главного инженера, что меня надо перевести туда "на постоянку для усиления кадров". Сказал похвальные слова в мой адрес.

Повесть идет и легко и трудно. Я хочу отделать ее так, чтобы ни у кого не было вопросов. Это первая повесть, и она должна разить наповал своим интересом.

Открыл верхнюю крышку приемника. Пыльная пластинка Магамаева, засохшая муха, скрюченные апельсиновые корки и окаменевший папиросный окурок с обкусанным мундштуком...

На площадке тишина. Никто не бьет по железу, никто не гавкает по селектору, никто не врывается в вагончик с вопросом: "Мишка не проезжал?" В открытое окно с занавеской доносятся голоса проходящих мимо дачников: "Мы на этой электричке и приехали. А в каком вагоне ехали?" Щенки лежат в тени под вагончиком - на сене и ватниках. Подросли, гавкают, вцепляются мелкими зубами в тряпку и бегают с ней.

Рассказывал недавно Максиму байку, как я поймал в Африке тигра и привез его связанным на корабле в Ленинград, где и отдал пионерам, которые оттащили его в зоопарк.

- Помнишь тигра в зоопарке?

- Помню.

- А кто его поймал?

- Максимка.

"Вот так вот, папочка", - прокомментировала из соседней комнаты Ольга.

Ольга с Максимом в Зеленогорске, у нее отпуск до конца июня, но она хочет перебраться к родителям на "69-й км". Там, говорит, будет легче. Легче, так легче. Переберемся. Там две комнаты внизу и одна наверху. Веранда, кухня. Водопровод. Две бабушки, дедушка. Собака Клайда - боксер. Смогу ли писать там, в таком колхозе?

25 июня были у Молодцова на дне рождения в Колпино. 45 лет. Вспоминали Феликса. Скучновато без него. Скучно.

Курили на балконе. 8-й этаж. Ижорский завод хорошо виден. Друзья Молодцова, тоже строители, указывали руками - кто что строил и в каком году. Говорили так:

- Во-он труба! Видишь? Это котельная. Это я в семьдесят пятом году строил. А вон видишь, рядом с градирней зеленая крыша, левее трубы? Видишь? Это склад. Это мы в семьдесят шестом с Джурабековым строили.

Джурабеков (перс, непревзойденный мастер плова в казане, на открытом огне, владелец красавицы-жены, русской певуньи):

-Та-та-та, это мы строили. Та-та-та. Как сейчас помню.

Молодцов рассказал, как его вызвали на коллегию министерства в Москву и предупредили, что желательно быть в светлом костюме - возможно, будут иностранцы. А у Молодцова все костюмы - темные. Он прибежал перед поездом домой и надел бежевый костюм сына-студента. Моего племянника Димки, стало быть. И только в поезде заметил, что к подкладке пиджака пришиты большие потайные карманы из белой материи - для "крокодилов", шпаргалок на листе бумаги обычного формата. Оторвал, матерясь, и радуясь, что заметил.

Во времена Молодцова пользовались "гармошками". Он говорит, что никогда не пользовался. Верю - Молодцов хорошо учился, и вообще, это не в его характере. Он Димку сам натаскивал к вступительным экзаменам в институт. Взял отпуск и натаскивал в Зеленогорске. Димка ходил бледный от учебы и по полчаса сидел в туалете - прятался от бати и занятий. Молодцов лютовал восемь часов занятий в день с небольшим перерывом на обед.

Но сдал племянничек экзамены, поступил.

27 июня 83 г.

Живем на "69-м километре", у тестя на даче. Пишу, печатаю. День проносится мгновенно. Только распишешься - ночь, все ложатся спать. Перебираюсь с машинкой на веранду и под зуденье комаров стучу часов до четырех. Здесь жить спокойней - не отвлекает огород и хозяйство, как в Зеленогорске. Но скучновато, если ничего не делать руками. Выйдешь в сад-огород - все прибрано, все ухожено, окурок выбросить некуда. Подойдешь к маленькому пруду, в который я однажды нырнул поутру, подстрекаемый будущей женой и ее подружкой ("Да, да, здесь глубоко, купаться можно"), посмотришь на головастиков в темной торфяной воде, на стрекозу, зависшую над своим отражением, вспомнишь, как влетел руками в илистое дно и стоял потом обалдевший и грязный перед хохочущими девицами, плюнешь незаметно в траву и - опять к машинке.

4 июля1983г. Дежурю в ОТХ на 3-й площадке.

Сегодня "сшил" последние куски повести "Феномен Крикушина". Мы с Ефимом Ильиным договорились: я даю ему на рецензию "Крикушина", он мне - свою повесть. Ольга прочитала "Феномен" - ей понравилось. Эх, если бы она была редактором журнала... Чувствую - возни и беготни с устройством повести предстоит немало. Сатиру не любят в печатных органах. Но биться надо. Моя первая повесть...

9 июля 1983.

Два дня провел с дочкой. Они заехали в Ленинград по пути в Молдавию, едут в отпуск.

Маришке уже 4 года! "Папа, ты не уедешь? Папа, мой папочка, - обнимая. - Папа, папочка, я тебя люблю. А ты меня любишь?" - И так весь день.

Она еще не знает, что у меня другая семья, есть сын Максим и жена Ольга. Для нее я просто живу в Ленинграде, а они - в Мурманске. Я сказал Татьяне, что пора бы их познакомить - брата и сестру. Желательно быстрее, чтобы они привыкли, пока маленькие. Нет, нет, нет, был ответ. Еще чего! Вот вырастет и сама разберется.

С Татьяной мы ни полусловом не обмолвились о ее захвате квартиры и моей принудительной выписке. Она молчит, потому что чует кошка, чье мясо съела. А мне от разговоров легче не станет. Да и злость прошла.

Татьяна с Маришкой уезжают завтра, и саднит душу от этих "Папа, папочка, мой папа..." Когда мы ходили с нею в зоопарк и катались в повозке, запряженной пони, она сидела у меня на руках и все время прижималась ко мне щекой, трогала усы, целовала. Она и зверей, по-моему, не видела...

Вчера мы поехали с ней в Зеленогорск и перед пляжем зашли в дом.

- Ты здесь живешь, да? - запрыгала она по комнате.

- Да.

- А ты здесь один живешь? - остановилась.

- Пойдем, пойдем, я уже плавки взял.

- А чей это мячик?

- Хочешь, бери.

Она стала внимательно оглядываться.

- А чей это халат?

- Пойдем, Мариша, на автобус опоздаем.

Я подхватил ее на руки, закрыл дом и чуть не бегом рванул на автобусную остановку, словно и правда опаздывал. Купил мороженое.

Мы лежали на диком пляже в зарослях тростника, ходили брызгаться на теплое мелководье, и иногда она смотрела на меня серьезно, что-то "накручивая" в своей головке. Молчала.

- А чьи там сандалики лежали? - спросила на обратном пути.

- Одного мальчика.

- А как его зовут?

- Максим.

Если бы она спросила: "Он твой сыночек?", я бы сказал - "Да. И твой братик". И рассказал бы все.

Но она не спросила.

Татьяна, когда я привез Маришку, и слышать не захотела о знакомстве с Максимом.

Но я дожму ситуацию. Может быть, следующим летом.

12 июля 1983г.

Зеленогорск. Жара 30 градусов. Купался. Печатал.

В кафе "Лето" около ручья, где мой отец после войны ловил форель размером с крупную селедку, а я - в детстве - пескарей, а сейчас уже фиг что поймаешь, в кафе около этого ручья я наблюдал за могильщиком Иосифом армянином с женскими египетскими глазами. Он охмурял тетку дачного вида. Что-то ей заливал, пытался гладить руку, и когда она с его деньгами пошла в буфет за выпивкой, он торопливо спрятал под стол свою инвалидную палку.

Сашка Померанцев по дороге в Рощино заехал ко мне в Зеленогорск. Ему осталось три месяца. Налил ему стакан водки, сам пить не стал. Он спросил про повесть, стал читать стихи Маяковского, цитировать Бунина.

- Саня, ехал бы ты к своей Белобрысой. Ждет.

- Но колкие замечания мелких завистников не трогали сердце юного героя... Дай повесть почитать. На обратном пути из Рощино отдам.

- Ни за что! - был мой ответ.

Сашка сказал, что Осипов прислал весточку - пристроился в тюремной больнице на проспекте Газа - санитаром. Блатная должность. Неспроста.

14 июля 1983 г. Гатчина, гараж

Из шоферских баек. В цистерну молока бросают кусок масла или горбушку хлеба, и пока молоко везут до завода по кочкам и ухабам наших дорог, получается шмат масла - килограмма на два.

Вчера ходили на залив и купали Максима. Я зашел с ним в воду, и мы окунулись. Максим не боялся. Потом я держал его за живот, и он колотил ногами воду - так, словно пытался идти в воде. Смеется, доволен. Пару раз хлебнул воды, но держался бодрячком. Затем Ольга забрала его у меня и тоже стала купать. На берег он выходил сам. Вода доходила ему до груди, и он шел, ступая на цыпочках и держа меня за руку.

До ссоры с Китаем китайцев в СССР было так много, что их и за иностранцев не считали. "А, китаец - свой парень". В основном, это были студенты. Они хорошо говорили по-русски. Про них ходили анекдоты. А сейчас, в 1983 году по культурному обмену к нам приехали учиться всего 10 китайцев. И столько же наших уехало в КНР.

16.07.83. Гатчина, гараж.

Прошли макушку лета.

Гложут сомнения: что я написал? Ефим Ильин говорит, что повесть написана очень хорошо, и будь он редактором журнала - рвал бы ее у меня из рук. Но при этом есть и замечания. Чувствуется влияние Житинского, Шефнера, и кое-что по мелочам. Принципиальных замечаний у него нет. Слышать такое приятно. Но... Сам я не чувствую, что написал хорошо. Неудовлетворенность какая-то осталась. Хотя это и черновик, а точнее - первый черновой вариант, отпечатанный на машинке. Работы с ним еще много.

Вчера Эля задним числом справляла свое пятидесятилетие. Говорила, что любит нашу семью, обнималась со всеми. Я не пил. Пришел, отдал подарки и цветы, потом ушел в Клуб сатиры, а когда вернулся, было уже неинтересно. Все казались мне пьяными. Молодцов сказал, что любит меня, и посоветовал не робеть. Я его тоже люблю. И всех поодиночке люблю, но когда все, кого ты любишь, выпьют и заговорят, а ты сидишь трезвый и слушаешь - появляется раздражение. И еще эта наша нелепая манера подсоединяться к тосту репликами и добавлениями, комментариями сказанного. Один встает с рюмкой и начинает говорить:

- Я хочу выпить за нашу дорогую Элечку, которая..

- Да, Элечка у нас очень дорогая, какая у нее брошка появилась симпатичная...

- И сама она симпатичная...

- ...которая является для нас примером доброты и...

- Не только доброты, - встревает какой-нибудь охламон, - но и женственности!

- ...доброты и женственности...

- А как она хорошо готовит! - влезет какая-нибудь дама-сотрудница.

- И на работе ее уважают!

И стоит бедняга с рюмкой, тост уже сбился, уже обсуждают колготки и шарфики, которые давали в "Пассаже". Постоит, постоит и буркнет: "За тебя, Элечка!".

И тут начинается: так за что мы пьем? Что, все уже выпили? Ну, Элечка, за тебя!

Затоптали тост своим бескультурьем и говорливостью. Из самых лучших побуждений затоптали - всяк хотел добавить что-нибудь хорошее.

А человек, может, самого главного не успел сказать, ради чего поднимался с рюмкой.

Трудно представить грузинское застолье в этой ситуации. Это наше, русское.

Я бы предложил действовать так: перебили тебя - сядь и дай слово перебившему: "Пожалуйста, говорите вы. У вас, видно, что-то более важное. Прошу! Я вас пропускаю вперед".

Примерно так все и было на мой трезвый взгляд. И до обидного мало говорили о Феликсе.

И я ушел с тяжелым сердцем. Поехал на Васильевский, принял душ, отошел немножко, позвонил Барышеву, потом позвонила из Зеленогорска Ольга. У них все в порядке.

Поковырялся в бумагах, покурил и лег спать. И проспал на полчаса на работу.

26 июля 1983. Гатчина. Дежурю в ОТХ.

20 июля в Зеленогорск приезжали Аркаша Спичка и Ефим Ильин. Говорили о моей повести, парились в бане, пили. Я экспромтом завалил пол в бане свежескошенной травой. Пахло приятно. Спичка был в восторге. Мне и самому понравилось. Аркадий афористичен, застенчив и крайне деликатен. Потом, взяв Ольгу, ходили в "Домик лесника". Уже без Спички - он уехал электричкой. На следующий день опохмелялись и вели всякие разговоры. За пивом, на лавочке, мы с Ефимом неожиданно придумали сюжет пьесы - "Клад". Условились начать ее в сентябре у меня на даче. Ильин просто ненавидит М. Говорит, что он дерьмо. М. я знаю мало, но знаю, что пишет он хорошо.

Вспоминаю, как при нашем знакомстве Ефим рассказал мне историю, как он дал милиционеру в морду на набережной Мойки, неподалеку от своего дома. Старушка-еврейка переходила улицу и чуть не попала под машину. Милиционер подошел к ней и, грубо взяв под локоть, прошипел: "Что, жидовская морда, очки купить не можешь? Поезжай к своим, там тебе купят." Ильин, слышавший это, подошел и дал милиционеру в морду. В милиции он написал заявление, где детально изложил все обстоятельства. Дело замяли.

Еще Ефим сказал, что он занимался боксом в "Буревестнике". Там же, где и я - у Соболева Ивана Панфиловича. Очевидно, мы с ним были в разных группах. Или просто изменились здорово. Сейчас Ильин похож на молодого Карла Маркса. Выступая на концертах, он говорит: "Мне поступила записка из зала не я ли снимался в кинофильме "Юношеские годы Карла Маркса"? Нет, это не я". Еще он имитирует получение следующей записки: "Как вы относитесь к женщинам?" "К женщинам я не отношусь..."

Ильин - псевдоним. Настоящая фамилия - Бурман. Ефим говорит, что запсевдонимиться ему пришлось, когда вышло негласное указание поменьше печатать евреев.

Мне нравится говорить с ним о литературе. Он, как и я, балдеет от Трифонова, Казакова, Воннегута, Конецкого, Житинского, О'Генри, "Черного принца" А. Мэрдока, Паустовского, знает "Путешествие по карте" Вельтмана и т.д. Мы читали с ним одни и те же книги, и это сближает.

Зашел с соседней площадки механик З. Бывший "химик", бывший зам. директора колбасного завода. Крепкий пятидесятилетний мужик. Восточный человек. Неприятная манера подталкивать тебя локтем и говорить: "Сышь? Сышь?" (Слышишь?)

Долго беседовали. Теперь, когда мы оба на свободе, разговор проще и доверительней. Рассказал, как у него на заводе было навалом коньяка. И начальников со всего города - любителей закусить и выпить на дармовщинку. Коньяк добавляют в сырокопченую колбасу для ароматизации. Вернее - должны добавлять. У них на заводе была специальная гостевая комната, где готовили шашлыки, пили коньяк, играли в карты и оставались ночевать. Мяса на колбасном заводе хватало. Коньяка тоже. Районное и городское начальство не уходило с пустыми руками. Когда З. прихватил ОБХСС, все отвернулись. Прихватили их с сосисками, "за отступление от рецептуры". Оно заключалось в том, что по ночам приезжали цистерны с пульпой целлюлозы, из которой делают туалетную бумагу, и эта клетчатка, целлюлоза заливалась в сосисочный фарш, который, оказывается, течет по трубам в виде густой жидкости.

- Так что я сосиски никогда не ем. И тебе не советую.

- Так ведь вас же... накрыли.

- Ха! Ты думаешь что-нибудь изменилось? Это испокон века так. Меня закрыли, другой пришел. Ему жить надо, людей кормить надо? Надо. Все тоже самое. Не ешь сосиски...

Сосиски из туалетной бумаги произвели на меня впечатление. Я расстегнул свою сумку и отдал две вареные сосиски собакам.

"У кого денег много, те, обычно, считают себя умнее всех, - философски заметил З. - Это их и губит". Кого он имел в виду - себя или других - не ясно.

Еще он сказал, имея ввиду общественную работу в своей спецкомендатуре No1:

- Как у начальства заминка с чем-нибудь, так зовут нас, активистов.

У него было пять лет. Ст. 92, ч. 3, ст. 175. Три года - на зоне. Год на "химии".

- Зона - это школа жизни. Я вот сейчас с человеком минуту поговорю, и сразу вижу, чем он дышит. Я уже знаю, на что он способен, а на что нет. В тюрьме прошлое не имеет значения. Главное, на что ты способен сейчас.

Когда он ушел, я озаботился: а как он после нашего разговора определяет мою сущность? На что я способен, а на что нет?

5 августа 1983г. Дежурю в ОТХ.

Вчера отвез Миху повесть "Феномен Крикушина". На даче его не застал. Оставил соседке.

Два дня "писали пьесу" с Ильиным. Говорили и пили. И выпили и наговорили много, но написали мало. Ничего не написали, кроме некоторых тезисов. Что-то в сюжете не то.

Настроение после выпивки поганое. Заставляю себя писать новый рассказ. Идет со страшным скрипом. В основном, из-за самочувствия.

Поиграл с собаками, прошелся по гаражу. Здесь, на 3-й площадке, спокойней и веселей.

С шоферами я не пью, и поначалу это вызывало подозрения: заложить нас хочет. Сейчас успокоились. Иногда оставляют недопитую водку - на ночь выпьешь. Пил несколько раз, закрыв ворота и пересчитав машины. Все чувства обострялись - тянуло писать. Писал. Но утром обнаруживал переборы в написанном, нескладухи.

Найти Марселя Пруста - "В поисках утерянного времени".

9 августа 1983г.

День рождения Феликса. Ему был бы 51 год.

На кладбище не сходил - дежурю в ОТХ.

Мих прочитал повесть, вроде понравилась. Опасается, что ее не напечатают - уж больно, дескать, шизовая фантастика: человек пишет рассказы, которые сбываются. И как, говорит, понимать жанр? Некоторые могут подумать, что это было на самом деле - все, дескать, написано реалистично. Сказал, что в эпизоде с пацаненком Женькой у него пощипывало глаза. У меня тоже пощипывало, когда писал. Бумага прозрачна.

"Товарищ собака, вы зарядку сделали?", - спросил я Альму. Она завиляла хвостом.

Прочитал Гоголя: "Нос", "Как поссорились...", "Портрет", "Исповедь автора" и "В чем существо русской поэзии". Две последние вещи весьма сильны и интересны. Раньше не читал.

Наш "Клад" мне не нравится. Мы его с Ефимом периодически пишем, но сюжет слаб, слаб.

Идет дождь. В будке жарко, на улице прохладно, и у меня мгновенно созрел насморк.

Вчера ходили с Максимом устраивать его в ясли. Заведующая, узнав, от кого мы пришли и прочитав записку, улыбнулась дежурной улыбкой, неприятной по своей сути. Перед этим она отчитывала нянечку и была злой. Устроились. Завтра Максим пойдет в новые ясли рядом с домом.

24 августа 1983г. Зеленогорск.

Ходил за грибами на "утюжку". Три сыроежки за два часа. Сухо в лесу, хотя и идет дождь.

Есть, есть грибные места - болотца и перелески, поросшие травой лесные дороги - там водятся красные, подберезовики и маслята, можно угодить на крепыша с бежевой шляпкой, есть еловые леса с сыроежками и моховиками, но я, наверное, консерватор: хожу из года в год утюжить сосновые боры за старым финским кладбищем, куда начинал ходить еще с отцом. "Утюжка" для меня больше, чем сбор грибов. Я брожу по холмикам, заросшим вереском и вспоминаю отца, мать, Феликса, вспоминаю и даже вижу, как отец бредет, насвистывая и неспешно раздвигая палкой вереск, шевелит белый мох в поисках мелких шоколадных боровиков. Вижу его старую соломенную шляпу, темную рубаху на ссутулившейся спине.

- Будешь бегать - грибов не найдешь, - раздумчиво говорит отец. - Здесь надо утюжить. Не ногами искать, а терпением.

И правда: в пятый раз пройдясь по ложбинке, я обнаруживаю три крохотных боровичка с недозревшими желтоватыми шляпками, вылезшими рядом с сизым трухлявым стволом поваленного дерева.

Утюжка...

25 августа 1983 г.

Вчера звонил Виктор Конецкий. Похвалил повесть и меня. Меня больше. К моей радости сообщил, что мне дано от Бога легкое перо - явление, как он сказал, редкое. И есть чувство юмора и умение подмечать характеры. И еще знание жизни. Чуть не выжал из меня слезу своими похвалами. Сказал, что продолжать писать мне безусловно нужно. Мне дано от Бога, он в таких вопросах ошибается редко. Договорились встретиться 26.08. и поговорить о повести предметно. В ней есть некоторые шероховатости, объяснимые недостатком литературного опыта. О ее судьбе, пока ничего определенного сказать не может. Может быть, ее следует иначе организовать.

Боюсь, что он погорячился в своих оценках. Но хотелось бы верить, что он прав. Очень хотелось бы. Ольга обрадовалась не меньше моего.

30 августа 1983. Дома.

В пятницу, 26-го виделся с Конецким.

Позвонил ему, как договаривались, с утра. Звонил с Балтийского вокзала, вернувшись с суточного дежурства - с авансом в кармане, связкой отборных реек

под мышкой и сумкой в руке. Виктор Викторович чистосердечно признался, что вчера надрался, плохо себя чувствует и попросил привезти сухого опохмелиться.

Я засуетился - мой любимый писатель помирает! не допустим!

Спрятал у заводского забора рейки в траву, взял такси и назвал адрес (но с заездом в Елисеевский). В Елисеевском вина не было, взял пакетик молотого пахучего кофе, шоколадку, сигарет. Погнали дальше. Сухое нашлось в угловом кафе возле дома классика. Взял три бутылки, взлетел на лифте на шестой этаж, позвонил скромно - "дзинь". Открывает мужчина персидской внешности - усы, глаза, толстые седоватые волосы; замшевая куртка. Похож на директора магазина, блатника. Оказалось, писатель Мусаханов. Он уже опохмелил.

Конецкий представил меня, как начинающего прозаика, написавшего неплохую повесть. Ни прибавить, ни убавить. Мусаханов вскоре ушел.

Я услышал от Конецкого комплименты и заверения, что я - сложившийся писатель. Во время разговора он неоднократно порывался сесть за машинку и напечатать письмо-рекомендацию к редактору "Невы" Хренкову Т.Д. Потом привалился к подушке и уснул.

Я решил добудиться - очень хотелось получить рекомендацию в "Неву". Простыми обращениями к спящему этого сделать не удалось. Трясти за плечо не решился. Я позвонил Ольге, все объяснил и попросил звонить без перерыва по номеру Конецкого. Поднес звенящий телефонный аппарат к дивану. Виктор Викторович перевернулся на другой бок и сладко засопел. Я ушел, защелкнув дверь на ригельный замок с помощью расчески.

Утром позвонил ему и спросил - что же делать с повестью? Может, отдать в какой-либо журнал, например, "Аврору"? Конецкий сказал, что это я должен решать сам. "Я вам сказал - вы писатель. А теперь разбивайте морду о редакционные рогатки, боритесь! Входите в литературу. Это ваше право". Он выпил снотворного и хочет спать.

Сегодня съездили с Максимом в "Аврору", и я сдал повесть секретарю. Ответ будет месяца через полтора. Будем ждать. И писать новую повесть "Шут". Уже пишу.

2 сентября 1983г

Дежурю в ОТХ и думаю сразу о трех вещах: о пьесе "Клад", повести "Шут" и рассказе о Белове. От такого коктейля в голове путаница.

По телевизору показывали древнейшего человека Земли - пакистанца, родившегося в 1823 году. Ему 160 лет! Он родился, когда были живы Пушкин и Грибоедов, Бальзак и Лермонтов...

У нас в гараже авария. В наш "камаз" влетел с боковой дороги грузовик с бычками в кузове. Грузовик сгорел, пассажир погиб. Его выбросило из кабины. "Камаз" целехонек, только задний мост прицепа поврежден.

Водитель Воробьев, "химик", который убил кухонным ножом друга, застукав его в постели своей жены, успел вытащить водителя "газончика" из горящей машины, а потом еще спасал со сбежавшимися колхозниками бычков.

Я узнал об аварии вчера, позвонив Куликову домой. И он обеспокоил меня - сказал, что слышал от механиков, будто в нашей машине обнаружились неисправности. А выпускал машину на линию я. У меня во рту сделалось сухо. Это же статья!

Я пошел к соседу по даче и позвонил от него своему начальнику Сашке Игнатову, в Гатчину. Тот успокоил. Сказал, что просто треп.

Перепечатываю "Феномен Крикушина". Осталось страниц 20. Пытаюсь сокращать. Получаю удовольствие, когда нахожу слова, которые можно выбросить.

Порезал серпом указательный палец левой руки и бью по клавишам неудобным средним. От этого и темпы соотв.

Огурцы уже пошли вовсю. Пупырчатые, с мелкими черными колючками. Вчера мы с Ольгой сняли первые три штуки и насчитали десяток на подходе. Картошку подкапывали несколько раз. Хорошая картошка, гатчинская. Синеглазка и супер-элита. Последняя - вырастает до размеров кабачка, сливочно-желтая, плоско-овальная. Бывший участковый Вася Козак привез мне посадочный материал по весне.

14 сентября 1983г., среда. Деж. в ОТХ.

Пишу "Шута". Сопротивляется, негодник. Решил писать от первого лица. Фон, декорации - моя бывшая кафедра. Прототипы героев - наши сотрудники. Шут - сотрудник, который по должности должен говорить начальству правду. Его спрогнозировала ЭВМ после социологического опроса сотрудников.

Дважды за последнее время ходил за грибами в Зеленогорске. Не густо.

26 сентября 1983г. Деж. в ОТХ.

Нельзя же только подавать надежды. Надо их и оправдывать.

Вчера ездил помогать строить баню Молодцову.

Он прочитал мою повесть "Феномен Крикушина". Понравилось письмо, но не содержание. Сказал, что водить дружбу с моими героями ему не хотелось бы. Герой д.б. героем. Чтобы с ним хотелось сесть и выпить. Как, например, герои В. Пикуля. Извинился. Предполагает, что такое восприятие возможно из-за личного знакомства с некоторыми прототипами и своего плохого самочувствия. У него опять что-то с горлом - першит, он кашляет. Собирается сдать объект в конце сентября и ложиться на обследование.

Когда он об этом говорил, в глазах стояла такая тоска, что потом весь вечер у меня было плохое настроение. И глаза его в тот момент были похожи на глаза его матери. Возможно, он боится худшего. С горлом мучается около года. Надежда бодра, ничего плохого про болезнь мужа не говорит.

Сын Димка в Усть-Куте, на практике, которая затянулась, потому что грузчики там в дефиците, а навигация заканчивается. "Давно ли он у нас с тобой в электричке обклался? - пошутил Молодцов. - А сейчас уже студент-грузчик. Девочки, джинсы. Время летит..."

Да, летит.

28сентября 1983г. С утра в Зеленогорске.

Колол дрова, топил баню, копал картошку. Немного писал. Точнее, записывал отдельные фразы и сюжетные ходы, которые приходили в голову. Бросал топор и спешил в дом, к бумаге. Или втыкал вилы, споласкивал руки в бочке с водой и хватал ручку. Что-нибудь делаешь руками, но в голове живет сюжет, язык перекатывает фразу, шлифует ее, пока она не станет ритмичной и содержательной. Люблю такое состояние. Но плохо с образностью. Очень плохо. И не знаю - как учиться.

Поздно вечером приехали Джексон и Мих.

Парились в бане. Ужинали. Они выпили две бутылки водки, я - две бутылки лимонада. Разговаривали, спорили. Я в три ночи залег в постель и изредка подавал оттуда голос. Был трезв, но балдел вместе с ними. Не спали всю ночь. В 7 часов поехали за грибами. Раньше - темно.

Спорили: нужен ли партком на предприятии в мирное время? Хорошую ли диссертацию написал Коля Филиппов по управлению складскими запасами на предприятиях речного флота? Что значит - любить? И о прочей сопутствующей ерунде.

Джексон неоднократно называл Миха демагогом. Я поддакивал из теплой постели.

Грибов нашли мало. Хороших мало, а вообще, по целой корзине. Видели зайца.

На обратном пути сошли на "утюжке" и добрали грибов там. Водил Миха и Джексона смотреть скелет на старом финском кладбище. Показывал с гордостью, словно скелет - моя собственность. Скелет без головы. Кто-то сложил кости возле разрытой могилы, и они лежат там с лета. Остатки сгнившего гроба рядом.

Ребята уехали, и я занялся грибами. Сварил солянку, не пожалел укропа и чесноку. Поел, подремал.

Копал котлован под парник на месте бывшей финской помойки. (Мы живем на месте сгоревшей финской усадьбы.) Нашел много гильз, ухват, вентиляционную решетку. И множество симпатичных бутылочек и пузыречков. Зеленых, коричнево-табачных, прозрачных. Замочил их в баке с водой - пусть отмокают.

12 октября 1983г.

3-го октября случайно встретились с Ефимом Ильиным около дверей "Лениздата" и... пошло-поехало. Только 6-го октября Ольга выловила меня в Зеленогорске. Не пил полтора месяца и дорвался.

Сначала пили в баре Дома писателей, потом в кофейной на Суворовском, потом в электричке, везущей нас в Зеленогорск, а потом и в самом Зеленогорске. Такой вот штопор. К счастью, успел позвонить домой и предупредил Ольгу, что еду с Ильиным в Зеленогорск, писать пьесу. Соврал, что нам уже готовы выплатить аванс в одном театре, но требуют пятидесятипроцентной готовности.

Говорили о нашей пьесе, ругались из-за сюжета, хулили Чехова, Достоевского, Толстого, Костю Мелихана, хвалили Зощенко и Ивлина Во, Курта Воннегута, О'Генри и друг друга. А потом оказались в кафе "Родничок" на Приморском шоссе возле залива, Ефим привел к нашему столу какую-то Любку-уборщицу, и разговоры о литературе иссякли. Страшная, как смертный грех. Ильин всерьез затеялся притащить ее к нам на дачу. И притащил. Слава Богу, что она не смогла найти подружку для меня.

Пошел дождь, мы приехали на дачу, я стал затапливать печку, а Ефим уволок Любку на второй этаж. Я допил портвейн, постоял на крыльце, потосковал о прошедших годах, помечтал о писательском будущем, поймал славный пронзительный кайф, и тут спустились молодожены. Покашливающий Ефим и Любка с припудренным желтоватым синяком. Славная парочка. Любка пошла добывать на вокзал выпивку и добыла.

Спрашиваем Любку, где она живет.

- В стране дураков и негодяев!

- Это где это?

- В Рощино.

Когда я достал граненые лафитнички из серванта, она прокомментировала: "Буржуазные стопочки".

Ее фраза: "Спи скорей, а то замерзнешь".

Поутру я говорю:

- Сейчас будем пить кофе. Растворимый.

- Какое кофе - индийское или натуральное?

Я не мог смотреть на нее за завтраком. И на Ефима не мог. Стыдно было. Он же вел себя, как ни в чем ни бывало. Прибрав и помыв посуду, Любка ушла, пообещав вернуться к вечеру. Я надеялся, она не придет.

Мы с Ефимом отстояли очередь в ларек, выпили пива, пошли бродить на залив. Говорили. Я позвонил Ольге, сказал, что пишем с Ильиным пьесу. Буду завтра. Да, вчера немножко выпили, но лишь для вдохновения. Не волнуйся.

Ольга заволновалась.

Вернулись домой, я вставил в машинку чистый лист, посадил Ефима, стал диктовать. Постучали немного по клавишам, задумались. Заспорили.

- Плохо что-то идет, - сказал Ильин. - Надо выпить...

Взяли старые ломаные зонтики, побрели к вокзальному магазину. Возвращаемся - у калитки стоит Любка. Какая, к черта, пьеса! Ефим - на второй этаж, я - топить печку.

На следующий день - тот же сценарий. Пиво, прогулка по заливу, разговоры о пьесе, Любка.

Спрашиваю Ефима: "На кой хрен она тебе сдалась? Еще подцепишь чего-нибудь..."

- Да нет, - махнул рукой, - она же в пищеблоке работает, их проверяют.

6-го октября поздним утром сидим опохмеляемся. Дождь, тоска. Пора домой ехать. Любка хихикает - она выходная. Я лежу на кровати, покуриваю. Вдруг Любка дернулась: "Какая-то женщина идет!" Глянул в окно - Ольга!

Загасил сигарету, лежу. Входит.

- О, какая славная компания! Выпиваете? - А голос подрагивает, движения резкие. - Надо и мне выпить. - Взяла чистый стакан, Ефим налил ей. Выпила, закурила, спрашивает меня игриво: - Вот так ты, мой дорогой, пьесу пишешь? Понятно...

Любка испугано:

- Вы только не думайте, я с ним не была.

Ольга осмотрела ее презрительно: "Мне такое и в голову придти не может".

Любка: "Ага, ага, ну тогда я пошла". - И за дверь. Ефим за ней провожать. Бросил, можно сказать, в самый трагический момент сюжета.

- Немедленно собирайся, - Ольга говорит. - Я с работы отпросилась. Негодяй! Так он пьесы пишет. А я дура уши развесила... Как чувствовала...

Я попробовал хорохориться - дескать, писатели должны изучать жизнь простых людей, она нам интересна как персонаж, вот и машинка у нас наготове, мы за ней записывали, но Ольга зонтик в руке сжала - "Не зли меня лучше! Собирайся!" И вышла на крыльцо. Собрался, вышел.

- И машинку забирай! Больше ты сюда не поедешь!

Покорился. Уехали.

Такой вот штопор.

Сегодня дежурю в ОТХ. Съел кочан капусты - угостили водители. Во рту горько.

Пишу "Шута". Сопротивляется, гад. Но и я не сдаюсь - давлю с переменным успехом.

17 октября 1983г.

В "Гатчинской правде" вышел мой рассказик "Двое". Механик Иван Исаакович, финн, сказал: "Ну, юмор - это было так... хохмы. А это, - он поиграл ладонью около сердца, - за душу берет. Мне понравилось..."

В "Гатчинской правде" сотрудничал и печатался Куприн. А теперь мы продолжаем высокие традиции русской литературы. Вот, даже малые народы финны - оценивают по достоинству наши рассказики.

Стали спорить, где находится деревня Миньково, в какой стороне, если смотреть из гаража. Шофер Эдик Хвичия сориентировался так: "Ага, Грузия там, - он ткнул пальцем в сторону дальнего забора с обмасленной дыркой, словно эта дырка и была входом в его чудесную республику. - Значит, Миньково там!", - он повернулся в противоположную сторону".

22 октября 1983г.

Сегодня в "Смене" вышла моя "Картина". Спичка сказал, что это первая вещь, в которой он не изменил ни строчки. Добротно, дескать, написано. "Ты заметно растешь", - сказал Аркадий. Было приятно. Я признался, что писал и пил небольшими дозами водку. Аркадий сказал, что это иногда полезно.

12 ноября 1983г.

Вчера ездил к А. Житинскому в Комарово в Дом творчества. Говорили о моей повести "Феномен Крикушина". Он похвалил, но сдержаннее В. Конецкого. Готовность ее к печати определил в 70-80%. Дал мне рекомендацию в Клуб молодых литераторов. Похвалил замысел "Шута". Говорили о разном.

Когда я в начале разговора достал бутылку "Алазанской долины", он испуганно отпрянул от стола: "Нет-нет! Лучше не надо. Я пить не умею... Хочу сегодня поработать. Если хотите - пейте". Я убрал бутылку в портфель принять ее он отказался.

Сегодня в "Смене" вышел рассказик "Динь-дзинь".

6-го ноября ездили с Ольгой в Мельничий Ручей, в пансионат Октябрьской ж. д., где я выступал как автор-исполнитель в концерте от Клуба сатиры и юмора.

Новичок Жильцов к зависти старичков эстрады положил зал своими текстами. Даже я ржал за кулисами. Действительно смешно. Ценно, что в вещах Жильцова не бывает пошлости. Старички сдержанно похваливали Жильцова, чувствовалась ревность.

17 ноября 1983.

Пишу "Шута". Подготовил развернутый план.

Есть пролог, эпилог, середина, завязка, отдельные герои, сценки, размышления автора-героя, но повести еще нет. Может, это будет роман? Что лучше: стиснуть текст до размеров повести или растянуть его до романа?

Недавно прочитал Г.Г. Маркеса - "Хроника объявленного убийства". Сильная вещь. Особенно конец.

Прочитал А. Вознесенского - "О", в "Новом мире", 1882г., No 11. Дрянь. И вещь дрянь, и автор, очевидно, дрянной мужик. Хвалится и выпендривается на каждой странице своими знакомствами и способностями. Пижон от поэзии.

Прочитал Ю. Нагибина "Дорожное происшествие" и Е. Евтушенко "Ягодные места". Сильные вещи. Евтушенко пишет от сердца, но не как профессиональный прозаик. Чувствуется поэт.

23 ноября 1983 г.

Вчера меня приняли в Клуб молодых литераторов при Ленинградской писательской организации. Особенно высоко оценили рекомендацию А. Житинского. Честно говоря, было приятно. И до сих пор приятно. Как же! Уже есть официальный значок цехового братства. "Член Клуба..." и все такое прочее. Привел меня в этот самый КМЛ Аркадий Спичка. Я трясся от страха. Он сдал меня на руки заведующему клубом, бывшему сокурснику по Университету, со словами: "Принимай молодое дарование, едрена мать!"

Конечно, это все ерунда: писать за меня никто не станет. "Работать и работать!", - как поучал В. Конецкий. Он говорил немного другими словами, но в переводе на печатный язык звучит именно так: работать и работать!

Мы поставили выпивку. Какой-то нетрезвый поэт читал в нашу честь стихи.

19 декабря 1983г. Дома.

"Феномен" в "Авроре" печатать не будут. Редактор отдела прозы Невзглядова сказала, что будь повесть похуже, можно было бы. Но лучше не падать духом и искать своего издателя. И писать, писать, писать - брать редакционные баррикады количеством. Чтобы они, дескать, привыкли к моему имени. Отнес в "Неву". Невзглядова симпатичная тетечка. Женственная, и чувствуется - умна.

"Шут" вчерне готов, перепечатываю. Надеюсь до Нового года отпечатать первую редакцию, по сути - черновик.

27 декабря 1983г. Дежурю в ОТХ.

Вчера был в Лениздате у Спички. Давал читать свои рассказы. Ему понравился "Пропавший диплом". Советовал послать в "Лит. Россию". До "Невы" не дошел, потому что мы с ним и еще двумя литераторами пили сухое вино в его кабинете, а потом и водку. Но немного.

Аркадий - уникальный мужик. Литературный нюх, чутье, любит выпить, но не пьянеет, читал, по-моему, все, что написано, но не строит из себя всезнайки, держится со всеми ровно, на нужной в его должности дистанции. Славный мужик.

Адольф - бывший редактор "Ленинградского речника", его сняли за карикатуру, где у коровы вместо вымени была нарисована фига. Мужик бедствует, перебивается случайными заработками. Второй - тот еще типчик. Выгнали из "Вечерки" за выпивку. Служит референтом ген. директора снабженческой конторы. Но ведет себя так, словно он и есть генеральный директор, барин.

Утро. Спал сегодня с 3 до 7 утра. Встал, помылся снегом, сделал зарядку и выпил крепкого чаю. Вялость прошла. Стал выпускать парк на линию. Сейчас еду в электричке в Ленинград. У всех на лицах предновогоднее настроение читается. Везут елки. Думают о продуктах к столу. Хвастаются мандаринами, говорят, где купили горошек и майонез...

30 декабря 1983 г. ОТХ.

После общего собрания в гараже мы - четверо дежурных механиков собрались в нашем вагончике, выпили водки и дали, наконец, клички щенкам. Мальчика назвали Мухтаром. У него разноцветные глаза - голубой и темно-серый с бурыми крапинками. Девочку решили назвать Трешкой, по традиции. Факт присвоения кличек щенкам записали в журнал приема-передачи смен. Все равно его начальство не читает.

Мне, кстати, дежурить в ночь с 31 на 1-ое. Ольга собирается приехать ко мне на дежурство. На главной площадке будет дежурить отставной опер Володя Корытченко. Спросил меня, сколько я намерен принести выпивки. Он принесет шампанское и бутылку водки. Елки уже есть - шофера привезли. Будем с ним кооперироваться и справлять в нашем вагончике - здесь потише.

1 9 8 4 год

4 января 1984 года.

С ума сойти! Уже 1984 год.

Если верить собственному предсказанию, жить мне осталось два года. Кошмар! Еще ничего не успел сделать хорошего. Предсказание родилось так. В 18 лет я играл с ножом, и он угодил мне острием в линию жизни на левой ладони. Образовалась дырочка, превратившаяся позднее в нечто вроде шрама. На основании чего я сделал вывод, что таким образом Судьба дает мне понять, что половина прожита. Тогда это меня встревожило, но не очень. Впереди лежало еще 18 лет.

Сейчас, когда настроение плохое, печалюсь.

Кажется, все это было вчера. А прошло, пронеслось 16 лет! Ей Богу, как будто вчера я угодил ножом в ладошку. Шрама, кстати, сейчас не видно. Может, пронесет? Дай-то Бог.

1983 год дал мне известную свободу. Спасибо ему.

Написал повесть, несколько рассказов, печатались юморески и один маленький, но трогательный рассказик - "Двое". Что еще? Приняли в Клуб молодых литераторов. Обласкали В. Конецкий и А. Житинский. Конецкий потом, правда, отматерил за назойливость. Но с похмелья сделал это - я разбудил его телефонным звонком. Житинский дал рекомендацию в КМЛ.

Хорошо. Идем дальше. Написал, но не до конца отпечатал вторую повесть "Записки шута". "Написал" - громко и нахально сказано. Собрал кучу фрагментов и эпизодов, которые теперь сшиваю единой сюжетной нитью. Получается пока плохо. Много воды. Перепечатка рукописного текста неминуемо влечет за собой переделку. Иногда зависаю над абзацем в несколько строк на полчаса.

Убедился, что не умею организовывать свой рабочий день. И жизнь тоже. Много суеты. Отвлекают детали. Три выходных дня после суточного дежурства в гараже деваются неизвестно куда. Особенно, если болеет Максим, и они с Ольгой дома. А болеет он часто - насморк, простуды, кашель.

Ручейки гонораров весьма тонкие - 15-20 руб. в месяц.

Что было плохого в минувшем году? В основном, баталии бытового фронта идет притирка позиций с Ольгой. Это треплет нервы и лишает вдохновения. А так - ничего, жить можно. Правильно говорят: "Жизнь тяжелая штука. Но по сравнению с чем?".

8 января 1984г.

Я на дежурстве. Сторожа нет. Есть телевизор и два щенка неизвестной породы. Третий - Чапик - куда-то сбег. По смене мне его не передавали.

Бывший участковый милиционер Васька Козак, крепкий усатый западный украинец, долго не мог справиться с замком, матерясь с похмелья и сопя за тонкой дверью. Я его разбудил своим приходом. Около топчана стояли пепельница с окурками и бутылка с остатками водки. Полыхали жаром трамвайные электрические печки. Пахло луком. Я открыл дверь настежь и форточку.

Васька допил водку и закусил пахучей красно-коричневой колбаской.

- Брат привез, - похвастался он, с хрустом откусывая забранную в блестящую шкурку тонкую колбасину.

Общение с братом-украинцем сделало свое дело: Васька стал путать русские слова с украинскими. "Ну, сегодняшнюю сводку ты зробишь".

Васька собрал вещи, покряхтел, сунул мне руку - "До побаченя!" и уехал с цыганом Мишей на "Зиле". Миша был в бараньей жилетке, яловых офицерских сапогах и галифе. И в фетровой шляпе.

Ходил на 1-ю площадку к Володе Подпальному. Он пьет со сторожем Фомичем и механиком Иваном Исааковичем, финном. Пьют "за Рождество". Я отказался. Выпили одну бутылку, поговорили. Вторую. "Ну, этим делом не кончится", решили мы с водителем дежурного автобуса Юрой. И точно: когда я зашел к ним после обеда, они распечатывали третью.

Подпальный взялся критиковать мои рассказики, напечатанные в "Гатчинской правде" - "Должность" и "Досрочно".

- Если ты пишешь, то пиши хорошо, чтобы всем нравилось. Я ничего не понял. Слабые рассказы. Нет ни языка, ни орфографии, ни стилистики, да... Много ошибок - точки, запятые, тире...

Я было полез в бутылку: какие ошибки? Но вскоре плюнул и надулся. Искать в чужом пиру похмелья - незавидная участь.

Затем Подпальный обвинил меня в том, что я пишу за деньги.

- А за что надо писать? За картошку? - огрызнулся я. - Были бы деньги, а то копейки, на папиросы.

- О-о! Я вижу, ты тщеславный! - заулыбался снисходительно Володя. - Ты очень тщеславный!

Стали спорить, что такое тщеславие. Настроение упало. "Зря я приперся к ним."

- Что-то ты пожелтел, - продолжал Володя. - Наверное, питаешься плохо? Нет, мужику надо питаться хорошо. Передай жене...

Володя тяпнул, закусил куриной ножкой и стал пересказывать на украинском языке бородатую историю, выдавая ее за свою.

Иван Исаакович махнул рукой: "Тебе просто захотелось на своем языке побалакать. Мы, финны, когда выпьем, тоже начинаем..."

Окривевший Фомич, грузный, как пингвин, сидя на диване, рассказывал что-то свое, тоже с украинскими словечками.

- Во! Слушай, Дима! Запоминай, как надо писать для народа. Так и запомни, запиши: "Усе девки". Живая речь! Живое слово! Запоминай! Ах, как хорошо рассказывает! Здесь большой восклицательный знак! - Подпальный, как дирижер взмахивал рукой после ругательства Фомича. - А здесь - маленький... - плавно опускал он руку и блестел покрасневшими глазами.

Я сказал, что оставил на плитке чайник, и, вежливо попрощавшись, побрел на свою площадку по тропинке в снегу. Пытался подбодрить себя тем, что писательская стезя такова. Коль встал на нее - крепись. Сколько еще придется выслушать отзывов.

Щенки, когда я открыл дверь, бросились мне под ноги с визгом и попискиванием.

12 января 1984 г.

Дежурю в ОТХ. Позавчера был в "Неве", разговаривал с литконсультантом Б. Говорили о моей повести "Феномен Крикушина". Начал он с того, что впившись в меня немигающим взглядом следователя, спросил, что такое счастье в моем понимании. Я ответил, что в моем понимании, это состояние души и поинтересовался, как он понимает эту сложную морально-этическую категорию. Литконсультант бодро выпалил несколько цитат из классиков, но своего отношения к ним не проявил.

Побегав глазами, он спросил, какой бы сбывающийся рассказ я написал, будь на месте героя моей повести - Крикушина. "Не знаю", - сказал я. Он хмыкнул и стал делать замечания по тексту повести. Я записывал. Кое с чем согласен. Повесть он назвал грамотной, профессионально написанной, но не лишенной изъянов и промахов. Пообещал отдать ее Самуилу Лурье - сотруднику отдела прозы. Звонить тому не раньше, чем через месяц.

Разговор мне не понравился. Б. словно уличал меня в недоброжелательном отношении к происходящему в нашей стране. Особенно, когда я заметил, что правду почему-то не любят, предпочитая ей трескучую ложь.

- Боюсь, что с такими настроениями ваша повесть может не состояться, сухо сказал он. - Наше общество любит, ценит правду и стремится к ней. Да!

Потом я разговаривал по телефону с Яковом Липковичем. Мы когда-то вместе работали в ЛИВТе. Он болеет. Повесть хвалил, но сказал, что шансы ее напечатать: 50:50. Как повезет. Советовал ехать в Москву, обивать пороги редакций, пить, если потребуется, с нужными людьми, заводить знакомства.

- Старайтесь проникнуть в издательства. С писателями дружить хорошо, но они ничем вам не помогут.

И работать, работать, работать. С вершины его 60 лет я для него страшно молод, и все у меня впереди. "Года два-три, и вы, я думаю, добьетесь успеха, - подбодрил он. - Ищите свою тему..."

С Нового года вновь начал бегать по Смоленскому кладбищу. Когда бежишь по дорожкам и читаешь их названия, переносишься в прошлый век. Пошехонская, Первая Кадетская, Вторая Кадетская, Петроградская...

Пробегаю мимо могилы исследователя морей Вилькицкого и его сына, мимо могилы художника Маковского...

Отдышавшись, делаю зарядку и подтягиваюсь на турнике, который нашел меж двух стареньких берез. Пока только 5 раз. Позор!.. Хочу достичь десяти подтягиваний, как в недавние годы.

24 января 1984г.

Сегодня у Ольги день рождения. 27 лет. Подарил ей кеды. Хочу, чтобы она бегала вместе со мной. А Максимка бы гулял с нами в это время. Можно и по очереди бегать. Семья должна быть спортивной.

Приснился сон. Я - участник первой мировой войны, командир какого-то корпуса. Я - современный человек - попадаю в среду 1914 года и понимаю, что это шутка провидения, фантастический сдвиг в пространстве и времени.

Военные действия ведутся в Прибалтике. Хутора, узкоколейка, заросшая травой. Я хочу бежать, мне страшно, я понимаю бесперспективность войны. Летают аэропланы и сбрасывают железные стрелы. Они стаей впиваются мне в голову, но не глубоко - я вытаскиваю их. По узкоколейке едут солдаты кайзера, они сидят на танках - веселые, крепкие. Въезжают в тыл нашего корпуса. Паника среди командования. Мой зам отпросился домой в отпуск. Я понимаю, что это хитрость. Хочу спрятаться в погреб, но я на виду, все следят за мной. Невнятная мысль о большевиках, тяжелые взгляды солдат - я для них офицерская сволочь, спасающая свою шкуру.

Солдаты кайзера начинают сгонять народ в толпу, никто не сопротивляется, прибалты даже рады... Кошмар, одним словом.

27 января 1984г.

Забавные рассуждения Сергея Залыгина в "Известиях":

"В историческом плане русская классика явилась России и миру в одно безусловно чудесное мгновение: год рождения Пушкина - 1799, Гоголя - 1809, Белинского - 1811, Гончарова и Герцена - 1812, Лермонтова - 1814, Тургенева - 1818, Некрасова, Достоевского - 1821, Островского - 1823, Салтыкова-Щедрина - 1826, Толстого - 1828.

Одна женщина могла бы быть матерью их всех, родив старшего сына в возрасте семнадцати, а младшего - в сорок шесть лет.

Необыкновенное явление, вероятно, можно объяснить несколькими обстоятельствами: пробудившимся самосознанием России в войне 1812 года, а вслед за этим - социально-демократическим движением декабристов, которые не только воодушевляли новорожденную литературу своими идеями, но и принимали в литературной жизни того времени самое непосредственное и живое участие и, наконец, тем, что очень условно можно назвать определенным стечением обстоятельств культурного развития России..

Такие писатели, как Пушкин, Гончаров, Тургенев, Толстой, кроме исключительной природной одаренности, были, вероятно, и наиболее образованными людьми своего века.

...Гении это непредусмотренное "вдруг"! Их объясняют после них, при жизни - они величины неопределенные".

Горький, Маяковский, Есенин, Шолохов... Все? Где "Война и мир" 1941 года? Нет ее. Надо думать, пока. Хотя есть "В окопах Сталинграда". Зато много бытописателей: В. Маканин, А. Ким, В. Курчаткин, Р. Киреев, Бежин...

Правда, есть В. Конецкий и А. Житинский - писатели честные и острого взгляда.

Шолохов недавно умер. Похоронили в Вешенской. Последний из могикан?...

Сюжетик или эпизод. "Неразбериха".

Вскоре началась форменная неразбериха. Все замкнуло, закоротило, перепуталось.

Петров включал телевизор, а в унитазе водопадом шумела вода. Петров поворачивал рычажок газовой плиты - газ не шел, но зато в спальне загорался свет. Втыкал в розетку электроутюг - звенел замок. Но когда нажимал на кнопку звонка, надеясь проследить взаимосвязь двух электрических устройств, электроутюг не включался, а открывалась форточка.

Вскоре эпидемия неразберихи охватила подъезд No 3, а затем весь дом No 6 по Большой переплетной улице. Гущин из соседней квартиры с кряканьем выпивал стакан водки, морщился, занюхивал хлебом и огурцом и в продолжение получаса сидел в недоумении - ни в одном глазу! Петров же за стенкой неожиданно пьянел и скандалил с женой; но от него не пахло. Рябушкин из пятой квартиры съедал несвежий творог после соленых огурцов, а вегетарианец Костромин из двенадцатой всю ночь маялся животом, хотя питался весьма осмотрительно: сыр, кашка, тертое яблочко.

Доцент Сакин, к фамилии которого хохмачи-студенты прибавляли еще одно "с", в начале, заполночь возвращался домой, отговариваясь приемом экзаменов у вечерников, и ему верили, а фрезеровщика Кузьмина жена выгоняла из дома, подозревая супружескую измену. Честный фрезеровщик клялся и божился, что нигде, кроме садика с доминошным столом не был, бил себя в волосатую грудь, а потом зло сплевывал, надевал флотский бушлат и хлопал дверью. Правда, тут же возвращался и требовал трешку.

Сидорову давали под глаз, а у Иванова вспухал синяк размером с венгерскую сливу.

Творилось, черт знает что, в доме No 6 по Большой переплетной улице.

Казалось, нарушились все причинно-следственные связи, установленные людьми и природой.

Один врал, а краснел другой. Петров говорил на работе правду, называл вещи своими именами, но от него шарахались, шикали, махали руками и советовали поостеречься. Кусков лгал - о, как лгал Кусков! - и все знали, что он лжет, но красиво жали ему руку, одобрительно кивали, заносили его фамилию в разные важные списки, и он лгал дальше: мощнее, циничнее и смелее.

В доме No6 уже никто не удивлялся, если кастрюля с супом, поставленная разогреваться на плиту, покрывалась зимним инеем, и считалось за пустяк обнаружить в холодильнике ковшичек с кипящим молоком. Стоит ли обращать на такие мелочи внимание, если во время показа по телевизору известного детектива на экране появлялся водопроводчик Кузьмин, известный байбак и пьяница и манил пальцем Джигарханяна - главного преступника, соблазняя его на выпивку. И Джигарханян радостно бросал пистолет и, проклиная надоевшие детективы, шел за Кузьминым на задний двор пить маленькую. Дальше, правда, не показывали. Кузьмин же на расспросы жильцов отвечал, что может и пил вчера с Джигарханяном, но ничего не помнит. Вот кабы сейчас опохмелиться, то память, может, и восстановится. Кузьмину наливали стакан, но он вместо ожидаемых воспоминаний ложился спать, уложив под подушку разводной ключ-шведку.

Жильцы смирились с происходящим неожиданно быстро и тихо... (Развить)

Ученые, ползавшие по дому с приборами, микрофонами и схемами, могли только сдержанно крякнуть, когда в какой-нибудь квартире их не сильно дергало током от деревянной табуретки, но не объяснить этот антинаучный факт. Они двигались по дому опасливо, как в темноте, и держались кучкой. Жильцы, привыкшие к неожиданностям, и махнувшие рукой на свалившуюся неразбериху: "Так даже интереснее!", позволяли себе подшучивать над учеными и попугивать их рискованными предложениями.

- А вот возьмитесь здесь рукой. Возьмитесь, возьмитесь, - говорили они, загадочно улыбаясь. Или: - А вот включите это. Включите, включите! Сейчас увидите.

8 февраля 1984г. Дома.

В Ленинградской писательской организации около 400 писателей. В Ленинграде проживает 4 млн. человек. Получается, 1 писатель на 10 тыс. человек. Редкая профессия.

Я пока известен пяти-шести писателям. Они, если напрягутся, вспомнят мою фамилию. А читателю и вовсе не известен. Если только по газетным публикациям... И то сомнительно.

Печатаю "Шута". Звонила Ольга с работы. Ее обидел начальник. Попросил отнести какие-то бумажки. Как девочку. Я посоветовал ей два варианта:

1. Выбросить бумажки и сказать, что отнесла.

2. Отнести бумажки, но сказать, что потеряла. Пусть испугается и больше не попросит.

На сегодняшний день перепечатал 58 стр. "Шута". Или "Не хочу быть ангелом"?

В джемпере, который мне связала Ольга, вплелись ее волосы.

Вспомнил случай. Дед в электричке давал всем посмотреть свой рентгеновский снимок. С гордостью давал. Он ехал в санаторий. После просмотра снимка угощал самогонкой и кружочком соленого огурчика. "Надо, надо, - говорил дед. - Такое, понимаешь, дело. - И кивал уважительно на снимок".

17 февраля 1984 г.

Был в "Неве". Разговор с А.С. Лурье по поводу "Феномена Крикушина"

1. Текст рассказов Крикушина - не давать.

2. Ваш интересный замысел реализован не полностью.

3. Повесть печатать не будем. В нашем портфеле есть нечто похожее по жанру, что мы готовим к печати. Это редакционная тайна.

"Не робей и, главное, не горбись", - как пел Высоцкий. А мы и не робеем. И не горбимся. Делаем зарядку и трем к носу, чтобы проморгалось. Писать надо так, чтобы редактора сами к тебе в очередь стояли.

8 марта 1984 г. Дежурю в ОТХ.

"Записки шута" закончил перепечатывать в 20-х числах февраля. Получилось 130 стр. Ольга читала, сказала, что начало слабое, остальное интересно. Отдельные главы читал в Клубе сатиры и юмора. Мнения разные. Много советов. "Шутом" я недоволен. Это еще не повесть. Пусть вылеживается. Пока пишу рассказы.

Вчера с Максимкой ходили в парикмахерскую. Для него - первое посещение. Летом ему будет три года. "Папа, ты первый...", - тихо сказал он, когда я подошел с ним к креслу. Стригся с карамелькой за щекой, серьезный, как взрослый. Даже не пикнул. А когда выскочил к маме в коридор, сказал восторженно: "Мама, меня самолетиком стригли!" - про электромашинку. На улице же признался: "Я боялся..." Я взял его на руки неподалеку от дома. Он радостно показал рукавичкой на месяц: "Ой, мемен!"

16 марта 1984г.

Заезжал Б. Он - секретарь похоронного треста Ленинграда. Три года, как не пьет. Сказал, что могильщики - с веревками и лопатами - пишут в заявлениях: "Прошу принять меня в КПСС. Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма".

24.03.84. Деж. в ОТХ.

Бывают дни, когда с самого утра чувствуешь - должно произойти нечто приятное. Иногда ошибаешься. Не знаю, как сегодня.

Морозы стоят утром и вечером до 20. Днем - солнце и прохлада. Сейчас дело к полночи, и по всему гаражу стреляют лужи, будто по ним резко ударяют доской. Именно доской, плашмя, а не палкой.

Закрыл ворота, пересчитал машины, выписал заявки на ремонт. Попил крепкого чаю.

Радостное предчувствие оправдалось. Звонил сегодня в журнал "Звезда", и старший редактор Н.А. Чечулина похвалила мой "Феномен", выразила надежду, что его, скорее всего, будут печатать. Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить бы.

Сбывшееся предчувствие - хорошо, но настроение препоганое. В чем дело? И сам не знаю.

Пил два дня. Ольга дулась. Не писалось. Перечитал сегодня своего "Шута". Плохо! Подозрения разные: Ольга с Максимом гуляли где-то долго звонил, их не было дома. Это в такой-то мороз. Говорит, что гуляли... Утром и вечером.

Сторож не пришел. На работе намечаются печальные изменения - грозят перевести механиков на другой режим работы, по 12 часов вместо суток.

Сегодня приезжал на разведку Коля Жильцов - хочет устроиться к нам в гараж. Пробыл несколько часов. Пили чай, говорили о литературе, о Клубе сатиры и юмора, который нам изрядно надоел - ходим редко и с неохотой.

У Коли язва желудка. Отчасти доволен - не пьет больше года и пишет. Его миниатюры по-настоящему смешны. Начал писать недавно - до этого была затянувшаяся бурная молодость. Работал электриком в театре, учился в эстрадно-театральном училище, год шоферил в "горбушке", долго пил, играл в кабаках на гитаре и т.п. Теперь работает в морской радиогазете, учится на журфаке. Страстно хочет писать и пишет. Но нужны условия - на работе не разбежишься, дома - тесно, комната 15 метров на троих. Жена, дочка. Теща живет в этой же квартирке, пилит, что мало получает. Жена на стороне матери.

Коля ищет норку. Иногда мы по часу разговариваем с ним по телефону читаем друг другу свои вещи и обсуждаем. "Димка, ты корифей! Классно загнул!" или: "Дохловатая фраза, дохловатая... Попробуй заменить".

У меня в вагончике стояла чья-то гитара - Коля спел несколько своих песен. Никогда не любил авторскую песню (за исключением Высоцкого), но Колины песни понравились. Вырос на улице Желябова - "центровой" асфальтовый мальчик. Но не жулик, не хам, не жлоб. Просто детство и юность прошли в определенных условиях. По поводу завязки с выпивкой сказал так: "Гвоздь забил и шляпку откусил!"

В нашем обществе - упадок трудовой морали. Чем богаче становимся, тем больше паразитов. Никто не хочет работать. Или хотят, но только на себя. Личные и общественные интересы совпадают редко.

Идеологи мечутся между экономическими реформами и репрессивными актами, которые с каждым годом ужесточаются, но результатов не приносят. Нет идеи, объединяющей общество. Безвременье, как сказал Высоцкий, когда я брал у него интервью. Интересное слово, впервые услышал от него.

Может быть, потом этот период назовут довоенными годами? К надеждам уцелеть в войне, которой отчетливо пахнет, относятся снисходительно: "А-а, куда ты денешься...". И поэтому: "Работай, не работай, все равно ничего не изменится. Пожить хоть немного в свое удовольствие."

Комсомольско-молодежная пресса пыхтит и тужится, тщится заставить юношей и девушек поверить хоть во что-то. Но хрен там - не верят... Читают одно, а видят другое. Литература и искусство усиленно ищут новых героев современного Павку Корчагина или Маресьева. Но не находят. Их попросту нет. Вынуждены кормить публику суррогатами: плакатными секретарями райкомов или ударниками-бамовцами. Телефильмы - если это не детектив и не семейно-любовная драма - никто не смотрит. Исключая тех, кому все равно, что смотреть. Телевизор называют ящиком для дураков. В нем все хорошо. И от этого большинству зрителей - плохо.

Заканчиваю на такой кислой ноте и ложусь спать. Пески мои уже дрыхнут, подергивают во сне лапами и скулят. Смотрят свои собачьи сны - с битвами против дачных псов, куском колбасы, упавшим на пол, и рычащими "камазами", норовящими отдавить хвост или даже лапу.

5 апреля 1984г. Дежурю в ОТХ.

Тепло, тает снег. Около бетонного забора вылезла травка - еще чахлая и бледная. Но душу радует. В соседней рощице - снег выше колена.

Купил книгу Александра Михайловича Левидова - "Автор - образ читатель", о которой много слышал и которую давно хотел прочитать. И вот купил случайно в "Академкниге" на Литейном.

С жадностью читаю.

Из книги: "Оптимизм произведения не создается подбором "счастливого" конца для положительного и "несчастного" для отрицательного персонажа. Такая обязательность может удовлетворить только людей, обладающих примитивным художественным вкусом".

Бомарше: "Драматические произведения... подобны детям. От них, зачатых в миг наслаждения, выношенных с трудом, рожденных в муках и редко живущих столько времени, чтобы успеть отблагодарить родителей за их заботы - от них больше горя, чем радости".

12-го апреля будет год, как я свободен. А сделано мало - сплошные литературные заготовки. Нет готовой продукции, если не считать юмористической.

Еще ремонт в квартире сделал. И десять банок огурцов собственного урожая засолил. Отменные огурцы.

Пригрело солнышко, и по вагончику летает разная мелкая сволочь: комары, мухи, мошкара. Сонная и полупьяная от весны.

"Я сказал, что с таким же успехом можно долбить ломом льды на Северном полюсе".

"Это то же самое, что пытаться быстро выкрасить Литейный мост акварельной кисточкой", - сказал я.

У Стругацких герой цитирует: "Только тот достигнет цели, кто не знает слова страх..."

13 апреля 1984г.

Получил 13-ю зарплату. Не пью. Вокруг все пьют. Читаю и пишу. Пишу и читаю. Делаю некоторые выводы.

Надо учиться давать события, явления и пейзаж не от автора, а по впечатлениям героев. Так экономичнее. Можно показать, что воспринимается героем и как воспринимается. Следовательно, виднее и сам герой.

Толстой говорил: верное средство быть скучным - все договаривать до конца.

Положительно-реальный образ не должен быть положительно-идеальным.

25.04.84. Дежурю в ОТХ.

Вчера был в Доме писателя, в Клубе молодых литераторов. После собрания зашли с компанией в тамошний ресторанчик - выпить кофе и поболтать.

Неожиданно из табачного тумана возник А. Ж. и хлопнул меня по плечу: "Дмитрий! Здравствуй!"

Я расцвел душой. Пригласили его за наш столик. Он был навеселе. Стал жаловаться и корить себя: "Какой я пьяный! Как скотина пьяный!" и между делом говорить о литературе. Называл меня своим последователем - к моей радости и гордости. Мы заказали бутылку сухого и распили ее. Я лишь пригубил.

А.Ж. сказал, что не пил полтора месяца и вот сорвался. И пьет уже по инерции.

- Но! - поднял палец. - Всего второй день! Да. Только второй день. Второй день только, скотина, и пью.

Хлопнул фужер вина и купеческим жестом швырнул свой галстук в зал. Тот упал на стул к соседям, где сидел какой-то литератор, убранный под маститого - седые волосы, кожаный пиджак, джинсы - с молоденькой девушкой. Литератор покосился на галстук, на наш столик - и ничего не сказал. Возмутиться он не решился - так бодро поводил плечами бывший спортсмен А.Ж. В молодости он бегал стометровку за 11 секунд и прыгал в высоту.

Внезапно он загрустил и стал говорить, что ему надо вызвать такси и ехать сдаваться теще.

Мы вызвали, такси приехало, но А.Ж. дал таксисту рубль и вернулся с песнями.

Стал уговаривать какую-то поэтессу ехать с ним сейчас же в Усть-Нарву, на такси. Та напомнила, что у него жена. Напомнила в надежде услышать нечто вроде - а, ерунда! я ее не люблю! Но А.Ж. мудро парировал:

- Но у тебя тоже есть муж. Почему тебя смущает не это, а моя жена?

Поэтесса осеклась. Официантка принесла А.Ж. галстук. Он сунул его в карман и больше не швырял. Поэтесса ушла к другому столику.

Про литературу А.Ж сказал примерно следующее.

Во-первых, почему я не несу ему вторую повесть? Ведь мы же договаривались?.. Я ее написал?

Я сказал, что после второй перепечатки принесу.

Далее. В литературе могут быть кумиры, но на определенном этапе своего творчества на них надо плевать. Посылать их подальше и писать без оглядки. Он надеется, что я - "его последователь" - со временем пошлю и его, А.Ж.

Я сказал, что пока не могу ни плюнуть на него, ни послать подальше. Но коль он советует, со временем так, наверное, и поступлю.

Хороший текст, сказал А.Ж. И продолжил: иными словами, нечего стоять, задрав голову у пьедестала, надо забираться на него и сталкивать памятник, вставать самому. В литературе - только так.

С обидой сказал, что его не печатали восемь лет. Я думаю, по этой причине он не ответил на приветствие В. С-ва, который проходил мимо нашего столика. Тот давно заведует секцией молодых литераторов в Союзе писателей.

Сказал, что продолжение его романа "Потерянный дом" идет со скрипом. Вряд ли напечатают. По крайней мере, сейчас. Но он пишет. Недоволен фильмом по своей повести "Снюсь".

С В. Конецким он общается мало, эпизодически. Это потому, что он достиг уровня В.В., и ему уже не так интересно. Раньше он заглядывал ему в рот. Но все равно его любит.

Конецкий когда-то учил А.Ж., что писатель должен пить, но по определенному режиму. Например: 3-2-3-2. То есть: три месяца работа - два месяца выпивка - три месяца работа - два месяца выпивка... А.Ж так не может. Пьет значительно реже и менее продолжительно.

Вот и все, что осталось формального в моей памяти от этой встречи.

29апреля 1984. Дежурю в ОТХ.

В "Смене" вышла моя миниатюра "Конкурс".

"Порядки небывалые" - Тургенев, "Дворянское гнездо". Прекрасное словосочетание. Читал, как детектив. А сначала не понравилось. Гений! В школе я от него скучнел.

Читаю "Социальную психологию личности". Ищу в ней мысли и фрагменты для "Шута".

В нескольких метрах от моего вагончика, среди кустарника, растут подснежники: голубые, белые, фиолетовые. Я побродил там, обходя кротовьи норы, и набрал букетик. Потом нашел баночку из-под хрена, вымыл ее и поставил туда цветы. Получилось симпатично.

Не забыть бы утром нарвать цветов для Ольги!

Солнце, на солнце жарко. В гараже усердно пьют по поводу последнего дня работы перед майскими праздниками. Весьма усердно. Пару раз пытались выехать за добавкой - на "Камазе"-панелевозе и бортовом "Зилке". Не пустил. Выслушал упреки ходоков в непонимании шоферской души. Они, дескать, не пьяные, а слегка поддатые. И едут не в Гатчину, а в деревенский сельмаг. А это две большие разницы. Я сказал, что для меня разницы нет, куда едут - я несу ответственность за любую выпущенную из гаража телегу и ее водителя. Пусть ловят машину, которая еще не заехала в парк и не отметила путевку. Поматерились для порядка и пошли к дороге.

Написал рассказик для конкурса в "Смене". Точнее - на память переделал старый, не публиковавшийся. Еще не придумал название. К вечеру надеюсь разойтись и сесть писать про бензин из-под земли для "Невы".

3.05.84. Дежурю в ОТХ.

1-го мая ездили с Ольгой в Зеленогорск.

Посадили укроп, щавель, морковку, салат, редиску.

Ходили на залив. Остатки рыхлого льда у берегов - ослепительно белого на солнце. Шуршит под ногами и позвякивает, если остановиться и прислушаться. Истонченные солнцем льдинки-хрусталики проседают, устраиваясь поудобнее. Слегка пахнет тиной, на которой лежит выдавленный на берег лед. Она чуть парит и начинает пахнуть. Мальчишки, собаки. Максим был в Ленинграде, у деда с бабкой.

Сегодня на свалке Домостроительного комбината наискал арматурные прутья для парника - буду гнуть из них дуги. Хочу сделать три грядки под пленкой. Огурцы, редиска и т.д. В первую очередь - огурцы. В прошлом году уродились отменные.

Шофер просит меня:

- Если позвонит жена, скажи ей, что у меня бегунок храповика разрелаксировался.

- Может, просто сказать, что машина сломалась?

- Нет, она может не поверить. Скажи, что бегунок храповика разрелаксировался. Так убедительнее.

Собираюсь начать третью повесть, но не знаю, за какой сюжет взяться. Есть пяток на выбор, но не созрел, не проникся материалом. Коплю силы и нагнетаю вдохновение.

Чувствую, что немного успокоился, задремал. Это, очевидно, от похвал. Плохо. Результатов особенных нет, а я уже вытянул ноги и уютно расположился в кресле у камина. Надо заставлять себя работать - иначе крах! Скоро 35 лет, самый возраст для прозаика, как уверил Яков Липкович. Хороший писатель! Я читаю его повести и вижу все происходящее. Он сказал, что пишет только тогда, когда сам видит описываемое.

От ученичества - к профессионализму! "Вперед, в классики!", - как говорят у нас в КМЛ.

21-00. Сажусь творить.

Не дали поработать, черти!

"Иста-иста-иста-та!" - орал припевом ко всем песням пьяный шофер Володька Фридрих, внук чеха. Причем орал и выплясывал под окнами нашего вагончика. Что такое "истата", я не смог от него добиться. Он прыгал, потрясал руками, орал, как защемленный, свой припев, а тихий татарин Коля Рахимов сидел на ступеньках вагончика и пел под гитару песню про коварные зеленые глаза. Душевные слова песни и двухчасовая выпивка в кустах рядом с гаражом и привела спокойного семейного Фридриха в восторженное состояние.

Они ввалились в вагончик пьянющие в хлам, мыча и икая, с былинками сухой травы в волосах - спали после восьми бутылок водки. Совсем недавно их бодрые голоса слышались далеко окрест - они обмывали рождение сына одного из молодых водителей.

После ухода компании я нашел под окнами вагончика банку ставриды в масле. Целую. Я поддал ее ногой, полагая, что это пустая жестянка, которую притащили собаки, и она, тяжело переворачиваясь, отлетела в сторону. Ставриду я съел на ужин.

Работа - псу под хвост.

Не мудрено, что после вчерашних заморочек снились пьяные оргии.

Утром Фридрих провел по гаражу еще пьяного виновника вчерашнего торжества - молодого папашу. Тот еле переставлял ноги, и Фридрих затащил его в кабину своего "камаза", спать. Где он его откопал - не знаю. Мне казалось, что все разошлись. Потом Фридрих сидел в вагончике и тяжело дышал: "Все, бросаю курить, Димка. На пятый этаж поднимусь и задыхаюсь".

Обязательно найти и перечитать "Декамерон", Боккаччо!

Что-то инвалидов войны поубавилось на наших улицах и в наших дворах.

Сколько раньше было безногих, безруких, в колясках и на тележках с колесами из подшипников. Уходят победители-старики...

У служебного входа в Пушкинский театр стоят три женщины-артистки в нарядах прошлого века. Юбки колоколами, валанчики, рюшечки, манжетики и прочие красивости. Женщины курят и переругиваюся.

18 мая 1984г.

В мое дежурство 8-го мая в гараже случилась драка - на меня полез по наущению одного обиженного водителя его дружок - новый начальник колонны с другой площадки. Здоровый, черт. Сначала он без предупреждения двинул мне по физиономии и сбил с ног. Я крикнул шоферам, чтобы не вмешивались. Потом мы дрались с ним еще минут десять. Мне удалось бросить эту тушу через себя - с моим опрокидыванием на спину. Водители радостно взвыли. Синяк у меня не проходил неделю. Разбил колено.

В следующее дежурство он пришел извиняться. Принес литр водки. Сказал, что ничего толком не помнит: кто-то попросил дать мне в ухо. Он и дал. Я с удовлетворением оглядел его переливчатую физиономию, заплывший глаз, ссадины на лбу - и простил. Сказал, что рапорт не писал. От водки отказался.

Ольга сказала, что простил зря. "Он полез на тебя при исполнении тобой должностных обязанностей!" Много женщины понимают...

Вчера состоялся рекорд жары в Ленинграде: +30,4 градуса по Цельсию. Сегодня +25.

Печатаю рассказ про Белова. Идет медленно -слабость накатилась после ангины. Сегодня полдня спал. Мокрый, вялый.

Аркаша Спичка дал мне "Театральный роман" Булгакова, сборник молодой эстонской прозы и три книги Виктора Шкловского (повесть о прозе и "Энергия заблуждения", повесть о сюжете). Все весьма интересно. Шкловского читаю почти по слогам. Пишет привлекательно, но часто повторяется - полагаю, сознательно. И есть малопонятные места. Старик отвлекается. Ему сейчас 90 лет. Знал Толстого, Чехова, Горького, Шаляпина и др.

20 мая 1984. Зеленогорск.

Ольга, Максимка и я. Работали в огороде. Максим разговаривал с червяком:

- Здравствуй, червячок!

Мы с Ольгой отвечали кукольными задавленными голосами:

- Здравствуй, Максимка. Я - червячок... - И т.д.

Максим говорил нам восторженно: "Слышали? Он мне ответил!" И неясно было - верит ли он в ответ червяка или поддерживает игру. Как пишут ученые в своих трактатах, есть неосознанная детская ложь. Самая безобидная из всех сортов лжи. Это я в Публичной библиотеке вычитал, когда материал к "Шуту" искал.

Потом Ольга предложила Максиму покатать червяка на качелях.

- Нет, - сказал Максим. - У него голова закружится. Лучше я его на дощечке поношу, пусть погуляет.

Эпизод: На подоконнике лежала открытая коробка спичек. Злоумышленник с помощью лупы поджег ее с улицы. Загорелись шторы, случился пожар.

23 мая 1984. Деж. в ОТХ.

По Шкловскому, Лев Толстой был тщеславен, обидчив, раздражителен, мелочен, завистлив и т.п. (Почти как я иногда.)

На Кавказ он поехал, не зная, что ему дальше в жизни делать. Он промотал все деньги, влез в долги и по настоянию старшего брата, служившего там, отправился, чтобы привести в порядок мысли и гардероб.

У него не было с собой документов, подтверждающих графский титул, и он страдал из-за этого. Начал службу чуть ли не солдатом, в одном полку с братом. Мучался, что тамошняя знать не признает его.

А что? Сильный толчок к писательству! Где-то Толстой писал: все, что люди ни делают, они делают из тщеславия. Если мне в себе покопаться, то и тщеславие обнаружится, как побудительный мотив. Хотя бы в желании самоутвердиться. Хочется быть одним на десять тысяч ленинградского населения.

К рассказу "Этажи". "Но странными оказались те этажи. Каждый этаж пахнул своим временем. Детство, юность, женитьба, рождение дочки, первая большая звездочка на погонах. Эвакуация за Урал вспомнилась, измена жене на юге, мордобой в Прибалтике на семинаре по обмену опытом, в котором (мордобое) он принимал участие". Такие временные срезы!

Ч. Диккенс и Л.Н. Толстой по разному описали Севастопольскую войну. Диккенс был в то время журналистом. Толстой находился в действующей армии.

Диккенс писал с уважением к медведю, так он называл Россию. Англию он называл быком.

Медведь не пустил быка дальше побережья.

29 мая 1984г. Зеленогорск.

Несколько дней назад, когда я в Зеленогорске поздно вечером печатал рассказ про Белова и Людочку, в дом позвонили. Залаял Степка.

Зажег свет. На крыльце стоял озябший мальчик лет десяти в джинсах и футболке. Он попросил дать ему свитер для рыбалки, а взамен предложил оставить свой ключ. Он показал его на ладони. Они с отцом приехали на рыбалку в Молодежное, а мать забыла положить в рюкзак свитер. Через десять минут - автобус.

Я дал ему свою теплую байковую рубаху и нашел старую куртку племянников, как раз на него. Ключ не взял.

- Я вам завтра на крючок повешу, на крыльце, - обещал пацан. - И рыбки принесу.

- Иди, иди, рыбак, - поторопил я. - На автобус опоздаешь.

Он побежал к остановке. Довольно словоохотливый паренек.

Я представил Максимку на его месте. Они и внешне немного схожи.

А когда он ушел, стал думать дурное: не сбежал ли он из дома или еще чего-нибудь...

Пока я искал одежду, он спрашивал, как меня зовут, с кем я здесь живу и где остальные.

Куртку и рубаху пацан не вернул. Рыбки не принес. Может, обманывал с самого начала. А может, что-то помешало, что-то случилось. В любом случае, мне его жалко.

30 мая 1984г. Зеленогорск.

Что за жизнь! Некогда сходить в лес и понюхать ландыши. Я уже не говорю про Эрмитаж и Музей Суворова. Для туземцев Новой Каледонии и любителей домино из нашего двора напомню, что Эрмитаж - это такой музей в Ленинграде.

Сегодня был в Доме писателя, в мастерской молодой прозы. Попасть в этот коллектив, как говорил мне Н. Коняев - непросто. Я отдал Валерию Сурову (члену СП) свою повесть "Феномен Крикушина" на прочтение. Если она ему понравится, меня примут. Обещал позвонить через 2 недели. В мастерской читают рукописи, живая творческая обстановка, отличная от КМЛ, где, в основном, поддают.

Житинский еще не звонил.

С тоски читаю Бунина. И тоска становится иной, светлой.

По коридору Дома писателя гурьбой шли литстарушки. Они улыбались и подслеповато щурились на проходящих, очевидно, ожидая увидеть знакомых. Намечался какой-то юбилей.

Когда отец в 1946 году получил в Териоках (Зеленогорске) участок, семья первое время жила в старом финском погребе. Около него стояла мачта, и мои будущие братья и сестры поутру выстраивались на подъем флага. Отец с матерью, уезжая на работу, оставляли им наряды - кому что сделать. В основном, по огороду, который кормил семью. В лесу были мины, оружие и покореженная военная техника. Последнее я застал - танк без башни возле озера Красавица был излазан мною до последнего закуточка. Мы получили участок на месте сгоревшей финской усадьбы. Там, где был скотный двор и помойка, у меня сейчас парник с огурцами. Докопавшись до финской помойки, я обнаружил кучу автоматных гильз и гильзу от ракетницы. И прочие черепки, хозяйственные железки и красивые баночки-бутылочки. Еще с отцом (который чуть ли не до самой смерти в 1972 году искал винтовочным шомполом клад на участке) мы находили массу обгорелой хозяйственной утвари, а несколько лет назад я нашел в земле фарфоровую чашечку с черной розой на боку. Остальные краски высосала влажная земля. Я люблю пить из этой чашечки кофе и думать о тех людях, кто жил здесь прежде...

После войны в нашей округе жило всего несколько семей. Мы - старожилы.

Брат Феликс заправлял всеми пацанами и назывался бригадиром. Его до сих пор помнят. Когда позднее в Зеленогорске появились дачники, ребята лазали по колодцам и чистили сметану, масло и молоко, которое за неимением холодильников опускалось на веревке в прохладу колодца. Собака Орла-первая утащила по команде "аппорт!" настоящий футбольный мяч у пионеров и принесла в назначенное место, где ее ждала вся шайка местных сорви-голов во главе с братом. Пионеры во главе с физруком долго гнались за собакой, но та уверенно ушла от погони и вышла на тонкий посвист брата. Орлу-первую я не помню, а Орлу-вторую помню хорошо, у меня хранится ее фотография. Гончая лайка бело-пепельного окраса. Потом были Альма-первая, Альма-вторая, Канис... А во время войны и до войны - Джульбарс, который охранял какие-то объекты и на него давали паек. Паек спас мать и Надежду в блокаду. И еще спасла маленькая бочка с квашеной капустой, которую отец сделал осенью сорок первого года. Отец работал на паровозе на Дороге жизни и однажды привез конскую мосталыгу от убитой лошади. Мать сдавала в блокаду кровь и получала донорский паек.

Альма-первая провожала меня в школу на 6-й Советской улице и к зависти одноклассников несла в зубах мой портфель. Потом возвращалась домой на 2-ю Советскую улицу и скреблась в дверь квартиры.

Сестра Надежда родилась 8 августа 1941 года, и мать провела с нею в Ленинграде всю блокаду. Броня, Феликс, Юрка и Вера были отправлены в эвакуацию. Лева - сын матери от первого мужа (Шкадрецова; он был замминистра какой-то промышленности, мы однажды останавливались у них в Москве) - ушел на фронт и погиб в 1943 году при форсировании Днепра. Мать говорила, что он похоронен у села Ромашки. В последние годы жизни мать несколько раз собиралась съездить к нему на могилу (обещала взять и меня), но так и не собралась. Я думаю, по слабости здоровья и из-за отсутствия денег. Жили небогато, очень небогато. Лучше стало, когда старшие пошли работать, году в 60-м.

Вот такие воспоминания нахлынули. Надеюсь, продолжу эту тему. Стесняться нечего - что было, то было. Не для литературы, так хоть для детей. Пусть знают. "Мы все в какой-то мере - вернувшиеся с той войны". 4 июня 1984 г., 23-55.

Днем ходил хмурый, а к ночи разошелся.

К "Шуту":

Ваше прошлое - лучшая рекомендация.

Дар недоверия. Трезвая честность. Пьяная честность.

Если искусство - зеркало жизни, то оно должно быть ни кривым, ни выпуклым, ни вогнутым, а ровным и чистым. Без всяких лозунгов, призывов и деклараций. Достаточно субъективизма автора.

Кронштадтские пупки! В морском госпитале их завязывали особым узлом. Может быть, морским. Их обладатели при встрече заголяли животы и улыбались: "Мы из Кронштадта!" У шефа был такой. Однажды он приехал в министерство выбивать смету для учебной лаборатории, и что-то брякнул про свое кронштадтское упрямство. "Какого года рождения?" - тихо спросил замминистра и запер дверь. - "Сорок первого!" - "Покажи живот!" Шеф показал. Замминистра с улыбкой задрал свою рубаху. И подписал смету. Подружились.

У нас в гараже забор построен из бракованных стенных панелей, привезенных с близкого ДСК. Каждая весит больше тонны. И вот сегодня одна завалилась. Тополь, толщиной с человеческую ногу, примяла, как прутик. Хорошо, что никого не было за забором. Обычно там играют пацаны и бегают собаки. Зато с внутренней стороны в этот момент стояли несколько человек и разговаривали. Они отпрыгнули от неожиданности.

Нудная тоска временами накатывает. Куда подевалось чувство юмора и ирония? Время тянется, как резина.

Генрих Гейне: Где есть палка, там отечество раба.

Отечество одно, господин Гейне. Его не выбирают.

12 июня 1984г. Зеленогорск.

Пишу "Мы строим дом" - нечто вроде семейной хроники. Сегодня начал. Задумал недавно. Хочу написать. Мне самому интересно.

16.06.84. Деж. в ОТХ.

Потеплело. В первые две недели июня стояли лютые по летним меркам холода: + 10-12.

Вчера впервые мыл Максима в нашей бане. И сам парился. Максиму понравилось. "Каждый хочет помыться в нашей баньке..." - повторял он мои слова. Попарить веником мне его не удалось - Максимка испугался. Но мне спину он постегал дубовым веничком. Мужик растет, скоро ему 3 года, пусть привыкает.

После бани мы сидели с ним в предбаннике и пили лимонад.

Куда-то пропал Степка. Ему 12 лет. Старенький песик, но всегда держался бодрячком. Может, он опять подался к хозяевам в Ленинград, как несколько лет назад?

Они пропали в один день с соседской овчаркой Кингом. Кинг вернулся, а Степка нет. Максимка, рассуждая на эту тему, сказал, что Кинг - Степкин приятель, друг.

- Это друг его. Они вместе пошли погулять, и Степка заблудился. Он придет, не расстраивайтесь...

Максим бомбит нас вопросами. Самый вопрошательный возраст. Вчера в обувном ателье, где я забирал латаные-перелатаные босоножки, он сказал одной бабушке, что он вырастет и будет большой, как дом, или даже, как мотоцикл.

Приготовил для него рулевое колесо от "камаза" - завтра отвезу в Зеленогорск и сделаю ему нечто вроде макета автомобильной кабины. С кнопочками, рычагами и проч.

Я подумал, что пока есть волосы на голове, надо сфотографироваться для детей. Пусть радуются - какой волосатый у них был папка...

От моего отца остались сплошь лысые фотографии.

19 июня 1984г.

Зеленогорск. Живем втроем на даче.

Вечером мы с Максимом ездили на велосипеде на кладбище. Я объяснил ему, чьи это могилы.

- Так давай скорее откопаем, - предложил он. - И они оживут...

Вчера ночью писал "Мы строим дом".

Я заметил, что нигде так не обрушиваются на меня воспоминания, как в Зеленогорске. Особенно, если я приезжаю туда осенью, когда вянет трава, краснеют клены вдоль забора, и ветер хлещет мелким дождем в стену баньки, отчего она чернеет и кажется заброшенной и одинокой.

Обязательно перечитать В. Астафьева "Последний поклон"!

Вчера ездил в Ленинград. В команде юмористов все та же суета. Юморески про стройотряды, культуру железнодорожных перевозок и прочую муру. Радуюсь, что спрыгнул с подножки этого трамвая. Я и в вагон не заходил - так и ехал с ними на подножке. Счастливого пути, ребята! Иногда мне было с вами интересно. Вы неплохие парни. Удачи вам!

Степка пока не вернулся. Звонил Вере в Ленинград - там его тоже нет. Жалко пса. Вера огорчила - сказала, что собаки, чуя свою смерть, иногда уходят в лес и там умирают. Чтобы не огорчать никого - все равно не поможешь... Может, еще придет.

Сосед Володя пьет уже дней 20. Продал урожай цветов из теплицы и рассаду. И запил. Купленный врач приезжает к нему через день, делает уколы "от сердца" и продлевает больничный. Физиономия у соседа стала как у бегемота: отечная и морщинистая, глаза - щелки.

22 июня 1984г. Зеленогорск.

Сорок три года назад началась война. Эта война для меня - не война 1812 года. Хоть я и не воевал. И вообще, тогда меня и на свете не было. И могло бы не быть - сам факт моего рождения стоял под большим вопросом. Но родился, живу.

Мы с Ольгой и Максимом ездили сегодня в Пенаты, к Репину. Люблю это место.

Сосед Володя, выходя из запоя, явился к нам в вельветовом пиджаке, пижамных брюках и с женским перстнем на мизинце. Время от времени он ковырял этим мизинцем в носу. К вечеру его отвезли в психушку. Хотел повеситься и галлюцинировал.

23 июня 1984г. Деж. в ОТХ.

Разбитость и уныние. Дочитал "Тараса Бульбу". Очень современная книга. Но, как сказали бы литературные критики, не раскрыт характер Андрея. Он задан. Дескать, продался парень из-за бабы, и все тут. Хорошо сказано о товариществе.

Не пишется. Пробежал для разминки 7 кругов по площадке. Бодрости хватило на час. Сижу в своем вагончике, пустом по случаю субботы, и с отвращением к самому себе мучаюсь бездельем: дремлю, смотрю телевизор, слазил на осветительную вышку, брожу по гаражу и жду вдохновения. А ведь говорил Лев Николаевич: "Вдохновение - пустой звук. Работайте, и оно придет". Но не сесть никак за работу, хоть ты тресни. Спину еще надуло, болит. Попалась на глаза газета с начатым кроссвордом - отшвырнул с отвращением.

Я, наверное, ненормальный: не вижу смысла в игре в домино и в разгадывании кроссвордов. Аллергия какая-то. За всю свою жизнь не разгадал ни одного кроссворда - даже не пытался. Ребусы с картинками разгадывал - их печатали "Ленинские искры" и журнал "Искорка". А кроссворды - нет.

18 июля 1984 г. Дежурю в ОТХ.

Прочитал "Отца Горио" Бальзака. Муть порядочная. Забавный, но угадываемый сюжет. Плохая техника. Много авторских сентенций - раздражает.

В моей дальней работе есть существенный плюс: много читаю в транспорте. Два с половиной часа туда, столько же - обратно. Один раз в четверо суток, когда я выхожу на дежурство, можно читать пять часов. А это не баран начихал. И на дежурстве можно читать, если все дела сделаны.

Бальзак устами одного из героев говорит, что счастье заключено в самом человеке, "от макушки до пяток", а не во внешнем мире. Сходная мысль у Л.Толстого.

Что нужно человеку для счастья? Каждый, наверняка, напишет свой список, изрядно попотев над ним. Я в "Феномене Крикушина" трогал эту тему. И пришел к выводу: счастье, как здоровье - пока оно есть, его не замечаешь. Проще написать, какие обстоятельства делают любого из нас несчастным...

Меня в первую очередь насморк и отсутствие денег угнетают.

22 июля 1984. Дежурю в ОТХ. Точнее, дуркую - воскресенье!

Гараж пуст - безмолвные автомобили, пахнущие соляркой, собаки и я.

Люблю одиночество. Но люблю и компании. Люблю и хороший разговор тет-а-тет. Многое люблю; но одиночество - больше всего, оно пронзает меня искренностью.

...За весь день я произнес лишь несколько фраз, обращенных к собакам, два раза ответил на телефонные звонки и выпил три стакана крепкого чаю. Написал семь страниц от руки.

24 июля 1984. Зеленогорск.

Холодное и сырое лето. Тучи громоздятся друг на друга. Вчера лил дождь. Огурцы у меня разрослись, я их подвязал, наставил палочек-веточек, но плоды - размером с половину спички.

Когда я копаюсь на огороде или работаю с деревом - пилю, строгаю, приколачиваю, подгоняю - голова свободна; но движение сюжета, герои, их поступки, диалоги, жесты, отдельные фразы приходят ко мне, и я спешу к столу, чтобы записать. Во время физической работы случаются озарения, которые не высидишь за столом.

И еще во время утреннего бега. Но там больше видишь глобального - вдруг увязывается несколько эпизодов в главу. Или видишь героя от начал повести до конца.

Видеть-то видишь, но надо еще написать. И так, чтобы читатель тоже увидел - твоими глазами. А это самое трудное...

Привез из Ленинграда Л.Н. Толстого - четыре томика с ятями, прижизненное издание, типография Каспари. Ольгино наследство - от ее бабушки-артистки. Публицистика, статьи. Читал "Что такое искусство". Поразительно! Напишу отдельно.

28 июля 1984 г.

У меня отпуск.

Приехал брат Юра из Владивостока с сыном Юрой. Ему 12 лет. Я помню его трехлетним. Тихий малыш бродил по родительской квартире на 2-й Советской. Я уже там не жил, заходил иногда. Мой племянник. Синеглазый, черноволосый. Глаза от мамы, волосы и смуглость - от отца. Бойкий парень. Сразу стал подбрасывать вверх Максима и называть его братаном. Максим в восторге. Ходит за ним по пятам.

2. августа 1984г. Зеленогорск.

Отпуск с приездом брата пошел набекрень. Суета, шум, его зычные окрики сыну, дежурная выпивка с утра (пьет понемногу и не пьянеет), транзистор на полную катушку, обед за столом на улице, воспоминания, рассказы о житье во "Владике", опять выпивка... Ольга в тихом ужасе. Подумывает о том, чтобы уехать с Максимом к родителям на "69 км".

Сегодня только взялся за перо. Сделал себе в предбаннике кабинет положил лист толстой фанеры на стиральную машину, поставил настольную лампу, пепельницу - и работаю. Брату объявил, что больше не пью. Надеюсь прорваться.

18 августа 1984 г. Зеленогорск.

Юра уехал 16 августа. В аэропорт я не поехал, мы попрощались по телефону.

Бутылок после него осталось, как после свадьбы. Племянники, которые под шумок тоже пили, сдавали их два дня, и все равно - бутылки еще обнаруживаются в самых неожиданных местах.

Сегодня, отправившись в лес, бродил около горы Серенада, собирал понемногу грибы и обмозговывал весь этот шум, гам, ссоры, признания в родственной любви и обильные возлияния на протяжении десяти дней.

"Никогда я не проводил свой отпуск так бездарно", - крутилась на языке первая фраза рассказа, который я мысленно начал писать в лесу. Назвать рассказ я так и решил - "Бездарный отпуск". Но чем дольше я размышлял о прошедших десяти днях, тем яснее понимал, что бездарными они были в смысле конкретной работы над повестью о семье, но не впечатлений. Да, я не отписался в том объеме, который намечал на отпуск, не отпечатал установленного числа страниц, но узнал ближе теперь уже единственного своего брата, от которого всегда был далек не только географически.

...Мы сидели с Юрой около нашего ручья с финским названием Тервайоки сидели возле старой яблони, с которой давным-давно, лет тридцать пять назад его согнал кнутом сторож (а растут ли так долго яблони? может, это молодая поросль, другое дерево?), и брат вспоминал разное. Потрескивал костерок, Юрка почесывал босые пятки, рвал со свисающего куста малину и рассказывал, как после войны ходил играть в футбол за команду пионерлагеря "Двигатель", который рядом, наискосок через шоссе, и оплата за один матч была установлена ему по высшей таксе - двойной обед и семь компотов. Пионеры кормили его до матча и после, и он всегда забивал несколько голов в ворота их противников. Он всегда хорошо играл в футбол.

Юра просил не обижать Веру и рассказывал, как дрался из-за нее в эвакуации. Ее звали коровой, за то, что ее легко можно было отвлечь за столом и утащить еду из тарелки.

- Смотри! Смотри! Коров ведут! - показывал ей сосед за окно.

Она оборачивалась, и куска как ни бывало. Вера плакала, Юрка лез в драку.

Я говорил, что не обижаю Веру сознательно, просто у нас симптомы дачной болезни, которая сродни экспедиционному бешенству, и ее сыновья-подростки пользуются с ее одобрения безграничной свободой, которая ущемляет мою. Раскидывают на участке инструмент и окурки, допоздна сидят с магнитофоном на крыльце, когда я работаю, а Максим и Ольга спят, и каждое замечание им сестра воспринимает крайне болезненно. Юрка сказал с усмешкой, что сам в этом убедился. Он на правах старшего дяди велел им убрать участок и сжечь весь мусор.

- Да, дядя Юра. Сейчас, дядя Юра. А сами ни с места - сидят на крылечке и курят. Представляешь? Я подошел, говорю: считаю до трех! Тут Вера прибегает - Юра, с ними так нельзя, это же не армия. Помягче, повеселей, а не так: "Считаю до трех!"... Надо по-хорошему, и они все сделают. Правда, мальчишки? Они на меня смотрят - глаза глумливые, нагловатые, даже окурки не выбросят. "Сделаем". И опять сидят. Потом пошли за лимонадом. Я грабли взял, Юрка с пляжа пришел - мы с ним вдвоем стали мусор собирать. Эти лимонаду попили, даже нам не предложили и подходят вразвалочку, хихикают меж собой: "Только тех, кто любит труд, негром в Африку пошлют". Еле сдержался, чтобы не дать по башке!

Феликс с Юркой связывали пьяного отца, когда тот по молодости пытался буянить. Феликс однажды пригрозил отцу ножом, Юрка выбил нож, а отец заплакал и долго не пил. Да, непростая у нас семья. Я всего этого не застал, и если бы не рассказы брата под старой яблонею, видел бы все только в героических и розовых тонах. Было много хорошего и плохого. Я же возвышал тему и писал только о хорошем.

Еще Юрка вспоминал, как Феликс устроил драку в Сестрорецком морге, когда начальник этого заведения отказался принять "труп", потому что бортовая машина (я помню эту машину, и матрас помню, на котором в кузове лежала мать) которую братья уговорили сделать этот рейс, в спешке проехала по газону. Шофер халтурил и очень спешил. Так вот, Феликс бил лысого мужика по голове шваброй, и тому пришлось запереться в кабинете и вызвать по телефону милицию. С приездом пожилого майора, который знал нашу семью, все устроилось и успокоилось. Работник морга оправдывался тем, что для него все тела умерших - "трупы", даже если это в прошлом и мать-героиня. Юрка сказал, что он хотел сорвать хабар, куш, а вышло вон как - шваброй по голове. На Феликса это похоже. Он мог в горячке и убить. Мать он любил...

И когда Юрка прощался по телефону от Молодцовых, голос его дрогнул, и столько послышалось в нем грустной теплоты. Вот, он уезжает, а мы остаемся со всеми нашими противоречиями и неурядицами. И он теперь - старший брат в семье. И не семья уже, а одни осколки. И неизвестно, увидимся ли еще в этой жизни... Все это послышалось мне в его последних словах: "Ну, давай, брат, держитесь тут. Может быть, и увидимся еще..."

По пьяной лавочке мы заводили с ним разговор, что в случае чего приедем друг к другу на похороны. К тому, кто первый умрет. Юрка говорил, что хочет лежать на нашем зеленогорском кладбище, да вот досада - у них во Владивостоке нет крематория, а везти гроб с телом через всю страну нескладная история. Я говорил, что ничего, ничего, случись такое - привезем.

Я пришел из леса, начал разбирать грибы, вспомнил все это, и сделалось невыносимо грустно. Хотел все эти дни, чтобы скорее уехал брат - и вот...

Я ушел в свой предбанник и набил целую пепельницу окурками. Кабинет в предбаннике я решил оставить - здесь мне никто не помешает.

Несколько дней назад, подсаживая в электричку инвалида, остался с ручками от сумки в руках. Двери захлопнулись, я едва успел вытащить инвалида из щели между платформой и электричкой, а мою сумку и палку инвалида защемило в дверях. Я дернул ее и оторвал ручку. Палка выпала и ее случайно не переехало колесами. Сумка, опустошенная, нашлась на вокзале в пос. Сиверская. Идиотский случай. Даже не хочется писать о нем. Пассажиры в вагоне видели, но никто не дернул стоп-кран. Инвалид был на двух протезах и пьяный. Точнее, поддатый. Почему я и решил за ним поухаживать. Было это вечером, на станции "Ленинский проспект".

12 сентября 1984 г. Дежурю в ОТХ.

В гараже - новый главный инженер - Александр Николаевич М. Пришел вечером к нам на площадку. Я один, сторожа нет. Сижу пишу.

Подал мне руку, назвался Сашей.

Я - Димой.

Крепкий сорокалетний мужик с сединой в черных волосах. Симпатичный. Высокий, кареглазый. Говорит быстро, отрывисто, чуть нервно. И все время двигается: ходит по вагончику, сядет-встанет, выглянет в окно, закурит, посмотрится в зеркало, сунет нос в бумаги, выйдет, войдет. И глаза бегают. Про таких говорят - душа не на месте. С похмелья, что ли? Чего пришел? неясно. О работе не спрашивает.

- А где, - говорю, - вы раньше работали?

- Я два месяца, как из Афганистана. Ты, говорят, писатель?

- Да так. Пишу понемножку, иногда печатаюсь.

- Пошли кого-нибудь за выпивкой. Я деньги дам. - Достает бумажник.

- Все ушли. Правда, еще одна машина не приехала. Но у меня есть немного.

Достал полбутылки водки, закуску, налил ему стакан.

- А себе?

- Я на работе не употребляю.

- Пей, - отлил мне в кружку. - Я приказываю.

Выпили.

Я пересказываю своими словами.

Служил подполковником, зам. ком. дивизии. Выгнали из армии "за жестокость".

До этого служил на реке Уссури, в погранвойсках. Красная икра ведрами на балконе стояла. Тихо, спокойно, друзья, охота, рыбалка, квартира. Сейчас дали через райком однокомнатную, прописка только областная, гатчинская. Предложили несколько мест - выбрал гараж. Но чувствует, что долго не задержится - скучно. Планерки, бумаги, масло, железо, бензин... Не его это.

Никакой особой жестокости не было. Была война. У дивизии были неудачи, много потерь. Приехала комиссия КГБ (дивизия кагэбэшная, пограничная), надо было найти виноватых. Виноватым сделали его. Он не обижается, это нормально.

Разнес мечеть, аул в 70 домиков и еще что-то.

Сажал в головной БТР муллу и ехал с ним, когда были подозрения, что дорога заминирована. Забирая в свою машину нахмуренного муллу, он объявлял прихожанам мечети, что мулла едет в гости, и он подвезет его. Весть про муллу мгновенно распространялась по округе, и душманы убирали мины.

У него были переводчики из местных, агенты. Когда-то они учились в СССР. Он подкармливал их, дарил солдатскую одежду - ватники, куртки, ботинки.

Душманы ставили английские мины, которые взрываются под нужной машиной в колонне: 1-й, 2-й, ...10-й. У Саши М. были личные позывные - "Витязь-01". Так к нему обращались и в разговоре, потом это запретили - душманы обзавелись техникой и стали перехватывать разговоры в эфире, а потом выслеживать и убивать командиров. Переводчики могли работать на два фронта. Был приказ ходить без погон и обращаться только по именам. Он лично убил около 70 "басмачей" за три года службы.

Однажды три душманские банды встретили его колонну на горной дороге и подорвали головную машину из гранатомета. Душманы были на конях, но с современным оружием - станковые пулеметы, гранатометы, даже минометы, подвязанные к лошадям в специальных чехлах. "Витязь-01" дал команду замыкающим машинам окружить басмачей, зайти им с тылу, и когда те доложили, что встали за рощицей в засаде, колонна открыла огонь из крупнокалиберных пулеметов. Душманы побежали - их встретили огнем наши БТР. Из 800 человек убили около 200. М. говорил, что ходил потом среди обезображенных, оскаленных трупов и ничуть не боялся.