Входит Одиссей, внимательно изучая следы, ведущие в шатер Аякса.
С другой стороны появляется Афина, невидимая Одиссею.
Не в первый раз я застаю тебя,
Лаэртов сын, как замыслом отважным
Предупредить стремишься ты врага.
Теперь у крайнего предела стана,
Где выстроил приморский свой шатер
Аякс, его ты свежие следы,
Охотник терпеливый, измеряешь,
Узнать желая, дома ль он иль нет.
Твое чутье, что у лаконской гончей,
На путь тебя надежный навело.
Да, он вернулся; пот с лица струится
10 И кровь смывает с обагренных рук.
Тебе же нет нужды за дверь шатра
Заглядывать; открой мне мысль свою:
От знающей узнать ты можешь все.
Афины ль слово слышу я, дражайшей
Мне из богинь? Да, это ты! Хоть лика
Ты не являешь своего, — твой голос
Я узнаю; он жжет мне сердце, точно
Трубы тирренской[1] медноустой звон.
Ты не ошиблась. Замысел хочу я
Врага раскрыть, Аякса-щитоносца:
20 Его давно слежу я одного.
Он в эту ночь деяньем непонятным
Обидел нас — коль он его виновник;
Ведь нет в нас знанья, лишь гадать дано нам, —
И этот труд я принял на себя.
Мы только что нашли все наше стадо
Зарезанным безжалостной рукою;
Лежит в крови и скот и пастухи.
Все в том винят Аякса, да и мне
Один сказал свидетель, что увидел,
Как он во тьме с мечом, покрытым кровью,
30 Недавно мчался по полям пустынным.
Немедля по указанной тропе
Пустился я; одни следы признал я,
Другие ж — нет. Недоуменья полный,
Стою я здесь. Ты вовремя явилась,
Заступница моя! Твоей деснице[2]
Свою судьбу я вверил навсегда.
Мне все известно — и твоей охоте
Помощницей и стражем я пришла.
Владычица! Недаром я трудился?
Нет: той резни виновник был Аякс.
40 Каков же смысл безумного деянья?
Жестокий гнев за отнятый доспех.
Но почему ж на скот он гнев направил?
Он мнил, что вашу проливает кровь.
Как? Он отмстить аргивянам задумал?
И отомстил бы, если бы не я.
На что же он дерзнул в своей отваге?
На вас — коварно, в ночь, один на всех.
И цели беспрепятственно достиг?
Достиг шатра обоих полководцев.
50 И все ж свирепых рук не обагрил?
Нет. Удержала от потехи злобной
Аякса я, губительным обманом
Его глаза сурово заслонив[3]
И на стада его направив — вашу
Неразделенную еще добычу
Под стражей пастухов. И вот, нагрянув,
Он стал рубить кругом себя и душу
Убийством рати многорогой тешить.
То думал он, что братьев он Атридов[4]
Жизнь исторгает, то — других вождей.
Я ж разжигала дух его больной
60 И в сеть беды безумца завлекала.
Резнею душу усладив, живых
Связал быков он и баранов крепко
И в свой шатер погнал, воображая,
Что воинов уводит, а не скот
Рогатый. Там поныне в исступленье
Он пленников своих терзает всласть.
Теперь ты сам болезнь его увидишь
И весть о ней данайцам передашь.
О, не пугайся! Не грозит бедою
Его явление тебе. Туманом
Покрыла я его глаза: не может
70 Он образа увидеть твоего.
Эй, друг! К чему без устали у пленных
Ты руки вяжешь? Выходи! Тебя,
Аякс, зову я: выходи скорее!
Зачем, Афина? Не зови его!
Блюди молчанье! Иль ты трусом стал?
Ради богов! Оставь его в палатке!
Боишься ты? Боишься человека?
Он был врагом мне и врагом остался.
Смех над врагом — не всех ли он отрадней?
80 Не для меня; оставь его в палатке!
Безумец, вижу, страх тебе внушает.
Перед здоровым страха б я не знал.
Да не увидит он тебя, не бойся!
Как не увидит? Не слепцом же стал он!
И зрячему я помрачу глаза.
Для божьей воли нет препятствий, знаю.
Блюди ж молчанье, с места не сходи!
Я остаюсь, но неохотно, верь мне.
Аякс! Вторично я зову тебя!
90 Иль о союзнице своей забыл ты?
(Выходит из шатра
с окровавленным бичом в руках)
О, радуйся, дочь Зевсова, Афина!
Ты хорошо мне помогла: златыми
Трофеями тебя украшу я!
Спасибо за готовность. Но скажи мне:
Ты насладился ли аргивян кровью?
Могу гордиться, насладился вдоволь!
И на Атридов меч ты обратил?
Не обесчестить им Аякса боле!
Ты на тот свет отправил их, не так ли?
100 И пусть теперь наград меня лишат!
Что ж, правильно. Ну, а Лаэртов сын?
Что с ним? Он спасся от руки твоей?
Ты про лису проклятую спросила?
Про Одиссея, что с тобою спорил!
Его, владычица, живьем я взял
На радость сердцу своему. В палатке
Сидит он; смерть же примет он не скоро.
Зачем не скоро? Что задумал ты?
Привязанный к столбу хоромной сени…
Какую казнь готовишь ты бедняге?
110 Он этот бич своей окрасит кровью!
Не издевайся над несчастным, полно!
Во всем, Афина, воля будь твоя, —
Но он свою пускай потерпит кару!
Что ж, если сердце так велит, исполни
Все, что задумал; не жалей руки!
Исполню тотчас. А тебя прошу я
И впредь союзницей мне быть такой!
Уходит в шатер.
Богов ты силу, Одиссей, на нем
Изведать мог. Вот человек! Видал ли
120 Ты прозорливей иль дельней его?
О нет, богиня. И тем больше жалость
Терзает сердце мне — хоть он и враг мой —
При виде унижения его.
И не о нем одном скорблю я. Все мы,
Все, что землею вскормлены, не боле
Как легкий призрак и пустая тень.
Так рассуждай и впредь, мой друг, и бойся
Богов надменным словом оскорбить.
Пусть ты сильней других своей десницей,
И пусть бездонней всех твое богатство, —
130 Не дай душе гордыней обольститься!
Ты видишь сам: все счастье человека
Дня одного добыча или дар.
К благоразумным милостивы боги,
Но ненавистен сердцу их гордец.
Афина исчезает. Одиссей уходит.