Айтиот

Глава 18 Последний профицит Дахау

Апрель 2020 года

— Значит так, Олежек, квартальный отчетец твой я посмотрел.

Морда Дазурова занимала весь экран моего двадцатисемидюймового монитора; присутствовал он так весомо, словно нас и не разделяло три тысячи километров.

— Показатели прибыли хорошие, тут вы у меня молодцы. Но бюджет на премии — хрень собачья. Я вам этого не утвержу. Никто не утвердит.

— Но, Юрий Владимирович! Квартальные премии — наша давняя практика, сотрудники на них рассчитывают!

— Мозги мне не конопать, — поморщился Дазуров. Как-то он проще стал со мной говорить после истории с Игоряшиным долгом. По-свойски, чуть ли не по-родственному. — Премии выдашь из… как у вас это называется? Резервного фонда, короче. С вот этих левых ваших халтурок. Чего глазами хлопаешь? Думал, я про них не знаю? И внештатников, кстати, оттуда же оплатишь. Официально мы их больше не финансируем.

— Вы о чем, Юрий Владимирович? — спросил я самым естественным тоном.

Дазуров тяжело усмехнулся:

— Под дурачка не коси, Олежка. Список ваших левых фирмочек мне на третий день принесли. Сразу двое твоих человечков. По своей, что характерно, инициативе, никто на них не давил. Я просто дал вам порезвиться, пока была возможность. Больше ее нет. Пандемия — слыхал про такую? Вы теперь у Дахау оказались одним из немногих профицитов. Спад и сплошные минуса в других сферах.

— Но подождите… Раз вы знаете про наши… побочные доходы, то понимаете, что ни на премии не набежит, ни на внештатников! Там же копейки.

— Ужметесь, не развалитесь. Ты чего, с первого раза меня не понял? Уши прочисти. Дефицит бюджета у Дахау, плохо квартал закрываем. Тебе помогли, когда надо было? Помогли. Теперь твоя очередь помочь нашей общеевропейской семье. Вопросы есть?

— Вопросов нет…

В углу монитора я видел собственное лицо — надо сказать, весьма жалкое. Хотелось лишь, чтобы этот разговор поскорее уже закончился.

— Ну и это еще не все, — не унимался Дазуров. — Сокращение штатов проведите в следующем месяце. Разработку не трогайте, а из остальных отделов исключите слабые, как говорится, звенья. Знаю, ты своих разбаловал. Зарплаты выше рынка, премии, а контроля почитай и нет. Всё, сворачиваем халяву. Тучные годы закончились.

— Но, Юрий Владимирович, у нас же обороты растут!

— Вижу, не дурак. Вы неофициально сокращение оформляйте. Пусть по собственному уходят, вы уж убедите людишек. И тут же рекрутируйте новых. Сейчас повсюду спад, непонятки, денег нет. Куча народу мечется в поисках хоть какой работы. Хороший момент, чтобы заменить засидевшихся на теплых местечках охламонов свежим, как говорится, мясом. За другие, понятное дело, зарплаты. Но обещай прибавить со временем, чтобы сами наизнанку выворачивались. А то вы в «Нативе» как сонные мухи, ей-богу.

— Внештатникам хоть четверть бюджета оставьте! Нельзя же так резко. Середина месяца сейчас, не можем же мы вот так задним числом снижать тарифы!

— Все могут, а вы вдруг не можете? Ты мне тут брось белое пальто выгуливать. Прикормил невостребованные рынком элементы. Я ведомости видел. Ты им переплачиваешь, Олежек. Не стоят они этих денег. Внештатников в черном теле надо держать, пусть каждую минуту помнят, что на их места очередь стоит. А они у вас еще вякают чего-то, мне Оля рассказывала про этого, как его… Смирнова, да? Вот пусть спасибо скажут, что мы вообще им платим что-то. Короче, Склифософский, жду к четвергу адекватный, как говорится, бюджет. А эту благотворительность мне больше не присылай. Все, Олежек, связь!

Я с минуту тупо смотрел на заставку операционной системы. Горы, где не бывал, и едва ли уже побываю. Надо же, и вправду поверил, что немцы нам портить жизнь не станут… Идиот.

Я набрал Олю.

— Але! — весело ответила Оля на втором гудке.

— Занята?

— Ну как… Вообще да… но нет, на самом-то деле нет.

— Приезжай ко мне.

— Часа через два, идет?

— Идет. Жду.

Я раскопал в шкафу новенький комплект постельного белья. В первый раз мы кувыркались на несвежих простынях, а вот теперь пусть все будет красиво. Хотя что тут красивого — прямо послать Дазурова я не могу, он меня крепко за яйца держит, так хоть жену его стану потрахивать? Самому не противно?

Я прислушался к своим ощущениям. Противно не было. Как угодно было, но только не противно. Дазуров не вечно же будет торчать в Дахау… Как знать, может, за этот перепихон я заплачу жизнью.

Да и ну ее к чертям, такую жизнь.

— Последний из списочка подал заявление, — отчиталась Каннибаловна на моем мониторе. — Вон, я в офисе еще, сама приняла, чтобы все чики-поки, строго по процедуре. Итого минус восемь человек. Все оформлены, трудовые выданы на руки. В конце месяца получат последнюю зарплату. Две недели я уж не стала их заставлять отсиживать.

— Все идет по плану, — резюмировал я. — Трепыхался кто-нибудь?

— Двое пытались соглашение сторон продавить и хотя бы пару месячных окладов выцыганить, — Каннибаловна усмехнулась. — Ну, я им популярно объяснила, почему склочные работники с такой записью в трудовой будут никому не нужны.

— А это правда? — полюбопытствовал я.

— Да в трудовой все равно стояло бы «по собственному». Да и никто на ту трудовую не смотрит уже давно. Но люди верят. Они вообще доверчивые и прав своих не знают.

Разумеется, мы именно таких и выбрали для сокращения. Самые слабые звенья. Каннибаловна виртуозно умела решать эти вопросы, без шума и пыли. У соседей по офису в таких случаях ненужным работникам даже угрожали физической расправой — один сотрудник сделал запись такой беседы и судился, но суд проиграл.

— А если бы они уперлись, мы бы смогли уволить их по закону?

— Да ни в жисть, — Каннибаловна усмехнулась. — Закон в России знаешь как работника защищает? А с удаленкой этой и за отсутствие на рабочем месте не прищучишь… Аттестации — липа, должностные инструкции — филькины грамоты, сам знаешь. Просто есть способы превратить жизнь работника в ад, и люди боятся.

Мы немного помолчали.

— Я вот в нулевые так влипла, — сказала вдруг Каннибаловна, задумчиво прищурясь. — У меня тогда Ксюха родилась только. Папаша ее сперва соловьем разливался, как спит и видит счастливую семейную жизнь. А когда аборт стало поздно делать, осознал вдруг, что не готов к отцовству, и свалил в закат. Зарплату черную в своей конторе попросил, так что хрен с него, а не алименты. Мать моя свою личную жизнь устраивала, мы с Ксюхой ей не сдались. Снимали облезлую однушку в пяти остановках от конечной. Ничего-то у меня в жизни не было, кроме работы в паршивой госконторе. Там кое-как, но платили, и обязаны были соблюдать закон о труде хоть для виду; и в это вот я вцепилась намертво. Ксюху полугодовалую в ясли сдала, вышла на работу. А коллективчик там был… тот еще гадюшник. Тетки уже и не знали, как меня извести. Рабочее место выделили напротив лифта, чтобы все об меня спотыкались. То заваливали бессмысленными заданиями, то вовсе никаких не давали неделями. Чморили как могли что на совещаниях, что в кулуарах. Но я как штык, каждый рабочий день, с девяти до шести торчала на своем месте. Даже в сортир — строго в обеденный перерыв. Все равно эти суки дважды пытались акты о дисциплинарных нарушениях составить, и в отпуск не выпускали. Я на них трудовую инспекцию натравливала четыре раза. И так до трех Ксюхиных лет, там-то уже нормальную работу нашла. А тогда другого способа прокормить ребенка у меня не было.

— Ну да… Понимаю, — отозвался я.

Странно, но во всех этих видеоконференциях люди стали общаться откровеннее, чем в офисе. Кажется, мы все друг для друга превратились во что-то вроде попутчиков. Да и крыша от самоизоляции ехала понемногу.

— А эти, — презрительно фыркнула Каннибаловна. — Да разве ж они умеют за себя постоять? Насмотрелись американских сериалов, где начальник орет «вы уволены!» и надо тут же паковать вещи в коробку, и думают, будто у нас так же. Если понадобится, половину офиса уволю одним днем, и никто не вякнет. При том, что могли бы упереться рогом — и хрен бы мы от них избавились.

До таких страстей, впрочем, пока не дошло. Однако «Натив» теперь выжимали, как лимон. Премии выдали только разработчикам, и то урезанные. Выплаты внештатникам сократились вдвое, потому что шли теперь из неофициального бюджета. Сотрудники массово обновляли резюме на хедхантерских сайтах, однако ушло в итоге только двое человек — экономику шатало, многие компании заморозили найм, так что изобилия вакансий не наблюдалось. А вот мы смогли нанять новых зубастых профи на довольно скромные зарплаты. Клиентская база пополнялась каждый день, работы было выше крыши. Пришлось под страхом следующего сокращения вводить практику сверхурочных, вечерами и по выходным. И да, от «Контр Страйка» остались только плакаты на стенах да ностальгические разговоры в курилке.

Жизнь тем временем постепенно налаживалась. К ковиду все попривыкли, сирены скорой на пустых улицах больше не пугали до усрачки. Многие переболели — тяжело, но не смертельно. В магазины вернулись раскупленные перепуганными гражданами крупы, в аптеки — антибиотики и жаропонижающие. Родители мои наконец перестали центнерами заказывать макароны и консервы. Детский сад и библиотека, где они работали, закрылись на карантин; я снял для них на лето дачу под Звенигородом и организовал доставку продуктов. Обычно родители моих подарков не принимали, но так напугались ковида, что безропотно согласились самоизолироваться за городом. Теперь наше общение ограничивалось созвонами, к моему немалому облегчению — не приходилось пересекаться с Игорем на семейных обедах. Видеть этого говнюка я не хотел, знал, что наору на него или, чего доброго, снова отмудохаю.

На майские правительство обрадовало внезапными выходными — пришлось писать в корпоративную рассылку гаденькое письмо, что к нам это якобы не относится, поскольку мы на удаленке и вообще должны пахать на немецких хозяев без продыха. На корпоративном языке это называлось «становиться более клиентоориентированными».

Я предпочел бы питаться бомж-пакетами и штопать носки, если бы это помогло скорее выплатить чертов кредит и расквитаться с этой каторгой. К сожалению, это оказалось невозможно — по правилам Дахау на погашение долга можно было переводить не более половины зарплаты. Вроде бы забота о благополучии ценного сотрудника, а на деле — продление кабалы. Так что деньги было тратить, по существу, некуда. Поездка в Рим с Вадимом оказалась для меня последней. Путешествовать теперь было и не с кем, и некогда — вот я и работал почти без выходных, разве что изредка проводил воскресенье на диване, тупо пырясь во все сериалы без разбора. Да и какие путешествия со всеми этими карантинами… Я смотрел видео в Интернете: улицы Рима, год назад нашпигованныее туристами со всего мира, теперь были пусты, словно в постапокалипсисе.

Дазуров так и остался в Дахау, хотя какие-то самолеты пусть редко, но уже летали. По видеоконференции я вытряс из него обещание, что если мы закроем второй квартал еще лучше, чем первый, он все-таки выделит нам премиальный фонд.

Хуже всех пришлось внештатникам. Они и в самом деле были заменимы, как фильтры в кофе-машине; армия сидящих дома и нуждающихся хоть в какой-то подработке людей росла с каждым днем. Если раньше они могли стабильно получать небольшую, но все же пристойную оплату, то теперь их доходы просели чуть ли не на треть. Однако разработка требовала все больше разнообразной разметки, и мы постоянно набирали людей. Мало кто выдерживал больше пары месяцев, но некоторые приноравливались. Смирнов опять закидал меня гневными письмами. Я звонил ему и терпеливо объяснял, что ситуация вот такая, и другой не будет, а он свободен расторгнуть наш договор в любой момент. Эх, хотел бы я иметь такую свободу! Смирнов меня выслушал, излил очередной ушат стенаний и снисходительно обещал подумать. Разумеется, никуда он не ушел — для таких неудачников, как он, другой работы просто не было.

То есть, конечно, настоящей не было, а вот инфоцыганство как раз переживало бум. Часть наших новых клиентов хотела рекламировать реальные товары или услуги, но большинство банально промышляли почти законным отъемом денег у населения. Предложения якобы трудоустройства, волшебные курсы быстрого получения востребованных профессий, разного рода марафоны желаний — все это сыпалось на измученных карантином граждан с каждой интернет-страницы и, к сожалению, оказывалось востребовано. Поток желающих вложиться в продвижение не иссякал. То ли стресс от самоизоляции так подействовал на население, то ли в самом деле болезнь ослабляла когнитивные функции.

Оля приезжала ко мне пару раз в неделю, обычно на ночь, но иногда и на все воскресенье. В нормальной жизни мне пришлось бы, наверно, водить ее по ресторанам и клубам, но теперь они были закрыты. Словно сбежавшие с уроков школьники, мы гуляли по опустевшим паркам, впитывая тревожную карантинную весну и покупая фаст-фуд в тех немногих забегаловках, которые почему-то не закрылись. Предполагалось, что праздношатающихся отлавливают и штрафуют патрули, и мы были готовы убегать и прятаться от них, но так ни на один и не напоролись; может, на самом деле их и не было. Иногда оставались дома, смотрели кино — открывали друг для друга фильмы, которые как-то прошли мимо. Иногда болтали, чаще о ерунде. Трахались, конечно, хотя уже даже не при каждой встрече — словно в нашей близости было что-то, кроме секса. Было ли? Оля ни разу не заговорила об этом, а я не спрашивал.

Однажды во время прогулки в парке телефон Оли зазвонил. Она отошла, но я успел узнать голос Мариночки, силиконовой секретарши Дазурова.

— У нас что-то случилось? — спросил я, когда Оля вернулась. — Чего она звонит в воскресенье?

— У нас? О, не у нас, у Марины… Она не по работе звонила, поговорить просто.

Я попытался сохранить невозмутимый вид, но брови сами по себе поползли вверх.

— Мы с Мариной давно дружим, с института еще, — пояснила Оля. — Она на самом деле умная и добрая. И не всегда выглядела… вот так. Ей просто деньги нужны очень, у нее мама болеет…

Меня поражало, как Оля во всяком человеке умеет разглядеть хорошее. Даже во мне что-то стоящее увидеть умудрилась…

О Дазурове мы иногда вспоминали в связи с работой, но после первого вечера о своем браке Оля больше ничего не рассказывала — как и я молчал о злополучном корпоративном кредите. Произошедшее на корпоративе я расплывчато объяснил семейными обстоятельствами и закруглил тему. Оля наверняка могла бы как-то помочь мне с деньгами, но карьера альфонса — одна из немногих еще более отвратительных, чем моя.

Оля испытывала ко мне какие-то чувства или просто для нее нормально было бегать налево, чтобы хоть так скрасить постылый брак? Поначалу я попросту не хотел этого знать, но в итоге любопытство взяло верх, и я спросил:

— Что заставило тебя, умницу-красавицу, спутаться с таким неудачником?

— Да с чего ты считаешь себя неудачником? — удивилась Оля. — Ты генеральный директор успешной фирмы вообще-то, если забыл.

Она лежала у меня на плече, расслабленная, обессиленная, почти счастливая. Свежие простыни были уже скомканы и пропитаны нашим здоровым потом.

— Обычный средней руки наемный менеджер.

— Ну вот зачем ты все время прибедняешься? На комплименты напрашиваешься? Хочешь, чтоб я принялась кудахтать, какой ты гениальный и восхитительный?

Оля села в кровати по-турецки. Чуть ли не впервые я увидел ее раздраженной. Странно, но такой она мне нравилась даже больше, чем на позитиве.

— Ну посмотри сама, Оль. Я теперь даже паршивых премий выбить не могу. Мое единственное достижение состояло в том, что в «Нативе» были человеческие условия работы, а что мы имеем в итоге?

— Ну это обстоятельства. Время тяжелое.

— Да когда оно было легким, это время? Я за «Натив» особо никогда не переживал, души не вкладывал и, видишь, оказался прав — здесь же нет моей власти ни над чем, на самом-то деле, ничего моего. Прошлый владелец был тот еще пофигист, вот мы и жили по-людски. А теперь за нас взялись всерьез, и стали мы классической человековыжималкой. Быть приличным управленцем — не бином Ньютона. Основы системного мышления нужны, вот и все.

— Это как?

— Да ничего особенного… Просто привычка анализировать информацию и потом синтезировать общую картину, понимая, каких кусочков в ней не хватает. Умение отличать важное от неважного. Навык базовый, но большинство людей склонны конструировать из обрывков сведений то, что им почему-то приятно, потому что это подпитывает их чувство собственной значимости. А нужно смотреть в лицо реальности, какой бы паскудной она ни была. Всего и делов.

— Потому-то у тебя такой мрачный взгляд на вещи?

— Да если бы только у меня… Почему, думаешь, все так называемые успешные люди плотно сидят на антидепрессантах и большой фарме? Кокаиновый угар остался в нулевых, теперь вместо дымных ночных клубов и дорожек на купюрах — кабинеты врачей и рецепты с печатями. А суть та же. Нет, есть, конечно, самородки вроде Дазурова, для них естественно, что жизнь — драка за нож в грязи. А наше поколение жиденькое, нам с этим тяжко.

— И что, именно пессимизм помог тебе сделать карьеру?

— Реализм, Оль. Знаешь, я думаю иногда, чем отличаюсь хотя бы вот от нашего бедолаги Смирнова. Он года на три всего старше меня, и у него тоже приличный технический ВУЗ за плечами. И Смирнов с красным дипломом выпустился, в отличие от меня — он как-то прислал нам свой диплом, хотя его об этом никто и не просил. А теперь киснет в разметке за гроши и не может найти ничего лучше. Даже зарабатывает меньше прочих разметчиков, хотя пашет больше, потому что слишком уж добросовестный, никогда не халтурит. И не потому ведь, что глупый. Академически он умнее меня, наверно. Но он… соблюдает правила. А для успеха в бизнесе надо понимать, что правила — чушь собачья по большей части, надо только уметь их правильно нарушать.

Оля потянулась к тумбочке, взяла сигареты и закурила. Я предложил ей курить в спальне, хотя потом и приходилось полдня проветривать. Табачный дым я не любил, но было в этом что-то стильное, нуарное. Да и грустно было смотреть, как Оля после секса выбирается из постели, накидывает мой халат и выходит на продуваемый всеми ветрами балкон. Перед ковидом как раз собирался его застеклить, а когда теперь снова заработают оффлайн-услуги — тайна, покрытая мраком.

— Я понимаю, — сказала Оля, затягиваясь. — Ты вот спрашиваешь, чего меня понесло в «Натив», к работягам. Да просто люди так называемого моего круга… Они постоянно пытаются доказать, не знаю уж кому, что деньги каким-то образом делают их лучше простых людей. Якобы они богаты потому, что достойны этого, а бедные сами виноваты в своих бедах. Но я-то знаю, что в основном они просто оказывались в нужное время в нужном месте. Например, захотел Дазуров обзавестись наследником от девушки из приличной семьи, и тут я ему подвернулась под руку. Вот и все мои заслуги.

— По крайней мере тебе не пришлось делать ничего особо подлого…

Оля молча докурила и аккуратно притушила окурок. Мне нравилось, как естественно она держалась без одежды. Не пыталась как-то там соблазнительно потянуться, не изображала эротичную кошечку. И это было по-настоящему эротично.

— Иди ко мне, — сказал я.

Так прошла наша затворническая ковидная весна. Конец второго квартала принес две новости. Муниципальные власти наконец попустились по карантину, и «Натив» возвращался в офис. А Дазуров известил, что прилетает из Дахау.