Айтиот

Глава 24 Власть как способность уничтожить

Май-июнь 2021 года

Принудительный отпуск по ранению вывел меня из трудоголического штопора. Ребята справились нормально, даже те, кого плохо знал и потому никогда не доверил бы им того, что свалилось на них в мое отсутствие. Некоторые работали даже лучше, чем прежде, чтобы не беспокоить меня, пока я болел. Сотрудники прислали в больницу цветы — и не букет, а целую композицию в корзинке. Под цветами лежала губка, и они потом еще жили у меня в квартире месяца три.

Оля звонила, порывалась навестить меня в больнице. Отговорился карантином. На самом деле для пациентов из отдельной палаты карантинные правила не действовали, Игорян приезжал почти каждый день. Просто встречаться с Олей не хотелось, да и ей со мной, наверно, тоже, но вроде бы ситуация обязывала проявить участие. Только перед самой выпиской я осознал, что когда метался в предоперационной с пропоротым брюхом, об Оле так и не вспомнил, а вспомнил о Катьке.

Поискал Катьку в Интернете. Как и многие, она теперь писала не в ту соцсеть, где все вывешивали пространные рассуждения о жизни, а в другую, приспособленную для фотографий, сториз и коротких заметок. Катька прекрасно выглядела — загорела, чуть похудела, носила модную стрижку с подбритыми висками. Работала в крупной компании, доросла до начальника юридической службы. Путешествовала, несмотря на карантинные ограничения. Увлеклась воздушной гимнастикой на полотнах. Я посмотрел несколько записей ее выступлений — какой же сильной и ловкой она стала, и очень храброй, на некоторых движениях у меня прям замирало сердце. Про личную жизнь ничего в блоги не писала, но ни близкого мужчины, ни ребенка рядом с ней на фотографиях я не нашел. Зато много было снимков с родителями, особенно на даче — там построили новый дом, но сохранили и старый. Меня кольнуло, как же Катькины родители постарели, и вообще, какой кусок жизни я упустил. Припомнил, что на этой даче осталась моя библиотека; интересно, хранит Катька до сих пор эти книги? Или давно выкинула на помойку ненужное напоминание о неудачном браке?

Постепенно я снова погрузился в работу, но уже следил за собой, чтобы не тонуть в ней, а уверенно держаться на поверхности. Хотя история со Смирновым и обошлась без последствий для компании, Дахау продолжал закручивать гайки. В первом квартале премии снова сократили, но не так уж сильно; опять же, от первых кварталов никто особо ничего и не ждет. А вот во втором продажи просели. Нашей вины тут не было — метрики продукта стабильно росли, наша реклама становилась эффективнее, продажники крутились как могли. Изменился рынок — слишком многие пролезли в нашу нишу. Карантинные ограничения сошли на нет, пустовавшие год рекламные щиты снова расцветились постерами, у выходов из метро топтались промоутеры с листовками, и бюджеты на продвижение в Интернете сократились. Мы работали лучше, чем когда-либо прежде, но дохода стали приносить меньше.

В который раз я сидел над квартальным отчетом, переставлял так и эдак метрики и понимал, что Дахау безжалостно урежет наш премиальный бюджет. Сколько раз это уже было… я испытывал дурное дежа вю. Неужели так до конца жизни и буду из кожи вон лезть, чтобы мои люди получили хотя бы малую часть тех денег, которые они, черт возьми, заработали? Есть ли другой выход?

Герой одной из моих любимых книг — из тех, что лежали сейчас на Катькиной даче — говорил так: власть над вещью принадлежит тому, кто способен уничтожить ее. Я открыл календарь, чтобы назначить встречу Протасову, но передумал — встал и просто пошел к нему в кабинет. У нас так не принято было поступать, особенно с Протасовым; но, пожалуй, это подчеркнет важность момента.

— Кирилл, — я не стал ждать, когда он соизволит оторваться от монитора, — твои ребята станут пахать без квартальной премии?

— Нифига, — Протасов даже на меня не посмотрел. — А чего без встречи? Ты меня из рабочего потока выбил, между прочим.

— Ничего, потом вольешься, — я развернул стул и без приглашения сел на него верхом. — Отложи свой код, никуда он не убежит. Разговор есть.

Протасов наконец раздраженно посмотрел на меня:

— Ну чего?

— Того, — ответил я. — Тебя не достало, что Дахау нам все время премии режет под корень?

— Мне насрать, — Протасов оттопырил жабью губу. — Разработке чтоб премии были. Не меньше, чем в прошлом квартале. Нет премий — нет продукта. С остальными крутись как хочешь. Поувольняются — новых наймешь, делов-то. Ну ладно, я тебе списочек пришлю, кто нам нужен. Аналитиков толковых двое и тестер там один терпимый еще. Остальных можно и на улицу, мне-то чего.

— Тебе-то чего, — повторил я. — Вот вечно ты такой: мне-то чего… Если без премий останетесь, что делать будете?

— Ясно что, — Протасов скривился еще сильнее. — Уволимся. Всей разработкой. Чего неясного?

— Уволишься ты, — передразнил я. — Знаешь что, Протасов, ведь нихера же ты не уволишься. Кишка у тебя тонка уволиться. Ты только ныть и шантажировать умеешь, а сам уже врос в «Натив» своей жирной задницей.

Протасов молчал, и хотя его поросячьи глазки ничего не выражали, на лбу пролегла глубокая складка. Привык он, что может хамить всем вволю, а ему не отвечают — связываться не хотят.

— Действительно, Кирюша, почему бы тебе не уволиться? — я чуть подался вперед. — Тебя же, наверно, офферами закидают на другой день? Или… нет? Или ты замаешься объяснять эйчарам, почему уже пять лет сидишь на одном продукте без развития? Новые языки программирования небось неохота осваивать, а на одном твоем любимом С++ теперь далеко не уедешь. Видал, какие теперь требования к тим-лидам?

Протасов быстро зыркнул в сторону. Разумеется, все он видал. Реклама, из каждого утюга орущая, что в IT нужен каждый, бессовестно врет. Рынок труда давно перегрелся, и компании предъявляют к соискателям несусветные требования — могут себе позволить. Если бы по этому принципу нанимали строителей, то от плотника, задача которого — строгать доски, на собеседовании требовали бы умения спроектировать и в одно лицо отстроить дом.

— И даже если хард-скиллы ты как-то подтянешь, не пальцем деланный, — продолжал давить я, — то с софт-скиллами как будешь выкручиваться, а?

Протасов окончательно надвинул лоб на нос. Это он тоже великолепно понимал. На айтишном сленге хард-скиллами называли профессиональные навыки, а софт-скиллами — умение договариваться с людьми. С каждым годом значение софт-скиллов росло, в айтишниках все больше ценились улыбчивость и покладистость; эпоха сумрачных гениев уходила в прошлое.

— Но даже если каким-то чудом ты просочишься через тупеньких эйчаров и докажешь, что можешь возглавлять команду, условия-то уже другие тебе поставят. Не сам сроки устанавливать левой пяткой будешь, а станешь бегать по спринтам, как миленький. И гарем твой, который смотрит тебе в рот, никто не даст за собой тащить. Дадут новых сотрудников, балованных да борзых. Да еще и девки будут среди них, и придется с ними возиться, потому что никто не станет менять правила ради твоих бесценных комплексов.

Протасов помолчал, глядя на меня исподлобья, потом спросил почти миролюбиво:

— Чего выпендриваешься, генеральный? ПМС разыгрался? Делать-то предлагаешь что?

— Программисты решили, что мы им недоплачиваем.

Я выложил на стол перед Дазуровым веер листов А4 — подписанные заявления на увольнение по собственному желанию от всей команды разработки. Верхнее — от Протасова.

— Оп-паньки! — Дазуров весело вскинул мохнатые брови. — Выходит, бунт на корабле? Характер демонстрируют? Ждут, что мы испугаемся и прогнемся под них, да? Как думаешь, трудно будет нам новую команду разработки собрать, Олежка?

— Тут такое дело… — я пожевал губу. — Каждый в отдельности заменяем. Да половину команды заменить можно. Но вот все сразу… Видите ли, программисты — они как тот ремонтник, который берет десятку за удар молотком: десять копеек за сам удар и девять девяносто за то, что знает, куда ударить.

— Наймем нового тим-лида, а он подтянет нормальных ребят. Даже если платить придется больше. Не прогибаться же под беспредельщиков этих!

— Есть нюанс… Айти — большая деревня. Все читают одни ресурсы. А там как статьи по собственно программированию, так и сплетни всякие. Наши там все сидят поголовно. Понапишут о нас такого, что ни один приличный прогер к нам на пушечный выстрел не сунется. Разве что совсем уж с голодухи, но пока не такая ситуация на рынке. Ведь не один и не пять разработчиков уходят, а разом вся команда. Такое бывает… только по очень серьезным причинам.

— Ну какая у них причина, какая? — Дазуров презрительно скривился. — Зарплаты, конечно, и побольше бывают, но много где и поменьше. Мало ли голодных провинциалов приезжает каждый день в Москву… И некоторые с приличным опытом. Зажрались они у тебя, вот и вся причина. Чего такого уж они могут написать?

— Напишут, что «Натив» превратился в галеру.

На самом деле обычно галерами называли конторы, пишущие код на аутсорс, часто по довольно диким ТЗ и всегда в потогонном режиме. Самой адской работой считалась правка индусского кода. А мы все же разрабатываем собственный продукт. Но я понадеялся, что в таких деталях Дазуров не разбирается, а слово слышал и знает, что ничего хорошего оно не означает.

— Галеры! — морда Дазурова стремительно наливалась красным. — Да что твои обалдуи вообще могут знать о галерах! На рыбзавод бы их, селедку чистить по девять часов у конвейера! В «Шестерочку», там кассирши в памперсах работают; отошла от кассы — на тебе штраф! В ночной ларек в гребенях, где гоп-стоп — норма жизни, а ущерб продавец покрывает с зарплаты! В скорую помощь — бомжам обоссанным проломленные головы латать! Нет, все это должны делать другие! А эти будут приползать на работу к полудню, жопы греть в эргономичных креслах, зависать в соцсетях и ныть про галеры!

Я не стал напоминать, что сам-то Дазуров не то чтобы у рыбного конвейера стоит или бомжей отмывает. Он, похоже, вошел в раж. Впервые видел его таким… задетым за живое?

— Выгорание у них! Депрессии, твою мать! Тонкая душевная организация! Мы ревью проводим, чтоб узнать, как им лучше в жопу дуть, а они… Недостаточно положительной обратной связи! Не чувствую вовлеченности в жизнь компании! Секретарша недружелюбно посмотрела! Альтернативное молоко на кухню не завозят! Зажравшиеся потерявшие берега твари, вот кто эти твои айтишники!

— Но они приносят прибыль, — вклинился наконец я.

— Да, прибыль, — Дазуров мгновенно успокоился, словно и не брызгал слюной только что. — Рыночек, что называется, порешал. Но это пока. Рыночек, он, знаешь ли, как то сердце красавицы — склонен к перемене. Вот жахнет очередным дефолтом — и хрен им тогда, а не альтернативное молоко! Ну а пока… Просядем, говоришь, по конверсиям без этой команды?

— Ну в общем да. Новую-то пока соберешь, пока она сработается, пока в архитектуре разберется… Эти твари же еще не документируют ничего толком, берегут свое ноу-хау. Если у конкурентов цена перехода станет ниже — клиенты уйдут, они тупые-то тупые, но деньги считать умеют.

— Деньги все считать умеют, — согласился Дазуров. — Выходит, и прогибаться под вашу разработку зашкварно, и отпускать ее на все четыре стороны — бабки потеряем…

Дазуров барабанил пальцами по столу и смотрел на меня. Я знал решение, но надо было, чтобы Дазуров верил, будто дошел до него сам.

— Вот что, — сказал он наконец. — Если мы увеличим зарплату разработке, будет выглядеть, будто они яйца нам выкрутили. Мы пойдем другим путем. Мы всем увеличим зарплату. У вас как раз консалтинг этот хренов отработал. Чего они там насчитают, всем насрать, тут из правления один деятель схематозит, бабки отмывает через контору племянника… Будем считать, такое вам вышло грейдирование. Ресурс, как говорится, есть.

Я давно догадывался, что российский офис изрядно режет нашу расходную часть в свою пользу. Сейчас, можно сказать, получил официальное подтверждение.

— Вот этого я не видел, — Дазуров брезгливо отодвинул от себя пачку заявлений. — И ты тоже. Верни в кадры. Завтра делаем рассылку о повышении зарплат. Со следующего месяца. Всем на 10 процентов, разработке на 25, но этого в письме не пиши, тут уж лично каждому. И вот после этого пусть пробуют забрать свои заявления. Сразу не отдавайте, покошмарьте как-нибудь, нервы помотайте. Пусть ценят свою работу, с-суки. Ну да сами разберетесь, не дети, чай.

Я с немалым трудом скрыл улыбку. Разумеется, никто вот так спонтанно никуда уходить не собирался, офисные рабы при семье и ипотеке собой не располагают. Но я убедил Протасова, что иначе нам денег из Дахау не выбить, а ребят он в команду отбирал таких, которые слушались его во всем. Шалость удалась.

С Игорем мы теперь встречались время от времени, пили пиво. Наконец-то я видел в нем не болтающегося под ногами младшего брата, а почти друга. Он все порывался отдать мне деньги, предлагал взять кредит — по старым он уже расплатился. К сожалению, проблему мою это не решало: Дахау, как уже говорено, не позволял гасить корпоративный кредит досрочно, а всей суммы с процентами я не соберу, даже если продам квартиру. Оставалось платить еще четыре года.

Впрочем, я перестал относиться к этому сроку как к тюремному. После больницы удалось кое-как восстановить баланс между работой и жизнью. Сделал дома генеральную уборку, вынес скопившийся мусор, разобрал наконец карантинные покупки. То, что оказалось не нужно, отнес в благотворительный магазинчик. Посмотрел несколько неглупых фильмов, не все же в тупые сериалы пялиться. Хотел и новые книги почитать, но тут меня постигло разочарование: писатели, которых я с интересом читал прежде, выдавали только вариации на тему своих ранних произведений. Новых же имен не было: так называемая «большая литература» оказалась мутной заумью, а массовый рынок был заполнен коммерческой халтурой вроде той, которую мы рекламировали, а потом еще и воровали. Если русская литература мертва и уже не оживет, выходит, мы забили свой гвоздь в крышку ее гроба. Пришлось обратиться к старой доброй классике двадцатого века. Я с тоской вспоминал оставшуюся на Катькиной даче библиотеку… да и не только библиотеку, чего уж там.

Игорян познакомил меня со своей девушкой Надей. Они жили вместе уже почти год, у них все было серьезно. Надя работала учителем литературы в школе и, похоже, действительно была увлечена своей работой, только много жаловалась на беспросветную бюрократию. О детях же она отзывалась тепло, радовалась, как среди них много умных и талантливых; обиделась всерьез, когда я что-то пренебрежительное обронил про «поколение ЕГЭ». Надя рассказывала, что нынешние школьники склонны к критическому мышлению, но одновременно и способны признать за другими людьми право видеть мир иначе. Хотелось бы мне, чтобы она оказалась права. Но вообще-то, скорее всего, она просто работала в хорошей школе.

Как-то мы с Игорем встретились за кружкой пива без Нади, и я спросил:

— Вот ты же неглупый парень, Игорян… Как тебя занесло в бизнес-секту эту?

— Да как-то вот… — Игорь запустил руку в волосы, откидывая назад прядь. — Зашел по приколу раз, другой… А там приятные такие вещи говорят — ты крутой, классный, у тебя все получится… И ну как бы работая на дядю, ты отдаешь свою жизнь на сторону — это же каждый понимает где-то внутри. Сначала ждешь, что вот сейчас закончится вводное бла-бла-бла, и тебе откроют всякие суперсекреты бизнеса. А потом тупо втягиваешься. Перестаешь ждать что-то конкретное, просто подсаживаешься на эту накачку оптимизмом. Там собираются люди, в которых никто никогда не верил. И им дают чувство, будто в них верят. Знаешь, глупо звучит, но люди в кредиты влазят и квартиры продают, чтобы только больше семинаров этих посетить. И чем хуже идут дела, тем важнее для них еще раз услышать, что все обязательно получится. А чем больше они тратят на семинары, тем хуже у них идут дела.

— Но у них же должны быть друзья, семьи… Неужели их не пытаются как-то, не знаю, вернуть в чувство?

— Пытаются, конечно. Но мало кому удаётся. Одна из первых вещей, которые там внушают — весь мир будет против твоего успеха, близкие попытаются затащить тебя в болото… Это же ты необыкновенный, ты способен на порыв, ты пришел в правильное место. И сейчас-сейчас тебя тут всему научат. А те, кто не в секте — тупое быдло, и сливают в унитаз свои жизни. Это… отзывается где-то внутри. Ну вот я и поверил в себя, ввязался в ту фигню с фирмой… И ведь даже когда меня чуть не посадили, ничему это меня не научило. Там и на такие случаи давали установку, что надо подниматься и двигаться вперед… Если б не Надюха, у меня, может, так голова на место и не встала бы.

— Ясно-понятно… Знаешь, люди иногда напоминают глючный и дырявый софт, который любой башковитый мудак может взломать вот так на раз-два.

Игорь допил пиво и улыбнулся:

— Ну, теперь-то меня, как это у вас говорится — отдебажили? Слушай, давно хотел спросить, как там Катя твоя, вы общаетесь?

— Не-а, как развелись, так все. Вещи перевозили туда-сюда какое-то время, но нормально не говорили уже, так, по делу и то сквозь зубы. Очень злые были друг на друга.

— Жаль.

— Да, кто бы спорил…

Мне и вправду было жаль, что так все обернулось. После развода я долго лелеял обиду, а потом постарался выкинуть мысли о Катьке из головы. Тогда я верил, что буду счастлив с новыми женщинами. И не сказать, что не был по-своему счастлив — и с Олей, и с другими, и даже с искательницей приключений Петрой из далекой, похожей теперь на полузабытый сон Италии. Но ни одна из этих женщин не стала той, в ком я нуждался в критический момент.

Стал вспоминать, из-за чего же мы с Катькой ссорились. Прежде я думал только о том, как вела себя она — бесконечно цеплялась к мелочам, унижала меня и постоянно орала. Но какую роль в этом сыграл я сам? Допоздна сидел на работе, уверяя себя, что строю карьеру — а сам бессмысленно скроллил соцсети, прятался в виртуальном обществе чужих людей от необходимости поддержать реального родного человека. Днями напролет играл: еще один рейд… еще один данж… погоди, я уже почти получил уровень… Катька стала плохо меня кормить — но разве я сам хоть раз приготовил что-то для нее? И тот чертов шкафчик, который я все никак не мог собрать — сколько дней или даже недель эти доски лежали на полу, чтобы Катька спотыкалась о них и с болью вспоминала: все что угодно для меня важнее, чем обещание, данное ей?

Но какой смысл в этом запоздалом осознании? Даже если Катька сейчас ни с кем и не встречается, что далеко не факт — зачем ей вспоминать провалившийся брак? Наверняка ее жизнь идет своим чередом, и я надежно забыт, как неудачная вечеринка. И все же, может, Катьке приятно будет узнать: я понял, что вел себя как последний мудак…

Я нашел ее в соцсети, долго собирался с духом и наконец написал в окошке мессенджера: «Привет». Отправлять не стал. Ненавижу, когда посылают сообщения вроде «Привет, как дела» и все. Это трусость, попытка переложить ведение разговора на другого человека. Я дописал: «Скажи пожалуйста, у тебя случайно не сохранились мои книги?»

Катька ответила через четверть часа: «Привет, ага, на даче лежат, на чердаке».

«Ты не против, если я как-нибудь заеду их забрать? Когда тебе удобно».

Катька немного помолчала, хотя огонек у имени горел зеленым. Потом печатала минуты три. Я думал, она выскажет все, что думает о мудаках бессмысленных, которые даже годы спустя не могут оставить женщину в покое. Но ответ оказался очень коротким: