Айтиот

Глава 23 Светлое фигурантное дело

Апрель 2021 года

Очнулся я в совершенно другом месте. Залитая солнечным светом комната, белоснежная постель, запах крахмала от белья… Боль из брюха почти ушла, зато почему-то нещадно раздирало горло. Да еще из носа торчала какая-то трубочка.

— О, вы проснулись, — молоденькая медсестра улыбнулась так приветливо, словно и в самом деле была рада. — Операция прошла хорошо, вы скоро поправитесь. Осторожно, капельница!.. Вам пока нельзя садиться. Я уже вызвала дежурного врача, он вас осмотрит.

— Можно воды? Горло… разрывает.

На тумбочке стояла бутылка дорогой минералки.

— К сожалению, пока нет, — сестричка покачала головой. — После операции сутки ни есть, ни пить нельзя. А боль в горле — это от аппарата искусственной вентиляции легких, вы же под общим наркозом были. Через несколько дней все пройдет, не волнуйтесь.

— Где я?

Банальный до невозможности вопрос, но ничего лучше в затуманенную лекарствами голову не пришло. Эта комната сильно отличалась от обшарпанной предоперационной. Здесь все выглядело новеньким и блестящим, как в заграничных сериалах про больницы. Одних только мониторов, на которых мелькали непонятные циферки, было штуки три.

— В индивидуальной палате отделения интенсивной терапии.

— Кто… оформил?

— Ой, такой красивый молодой человек… Простите, забыла, как его зовут. Он тут весь день и всю ночь с вами сидел, пока вы спали, мне сменщица сказала, а я его еле выгнала поесть. Врач уйдет, и я его позову.

Солидный седой врач носил сияюще-белый халат — не зеленые хламиды, как вчерашние медработники. Он подробно расспросил меня о самочувствии, аккуратно провел осмотр и сказал, что худшее позади, мне пока необходимо лежать, но все идет по плану, швы снимут дней через десять. Пить пока, правда, нельзя, и потом еда только больничная, от родственников гостинцы не брать; не особо вкусно, но это ненадолго…

— Что со мной случилось-то, доктор?

— Для проникающего ранения брюшной полости вы удивительно легко отделались. Нож по касательной задел кишку и подрезал брыжейку. Кровопотеря минимальна. Через три недели выпишем вас, будете как новенький.

Дверь за врачом даже не успела закрыться — в нее тут же вошел последний человек, которого я ожидал или хотел увидеть. Игорян в белом халате поверх джинсов широко улыбнулся:

— Ну ты как, раненый боец?

— Лучше, чем было, — выдавил я. — Как ты меня разыскал?

— Мама запаниковала, когда ты набрал ее и ничего не сказал. Позвонила мне, ну а я уже в полицию, там быстро нашли, где ты. Родителям я про ранение не стал говорить, наврал чего-то про почечные колики. Не знаю, что это, но звучит вроде не особенно страшно. Сейчас еще им звякну, расскажу, что ты в норме, поправляешься. Ты ведь в норме, Олег?

— Вроде да. А это все… — я вяло обвел свободной от капельницы рукой одиночную палату.

— Да ерунда, — рассмеялся Игорь. — Я когда приехал, оперировали тебя. Ну я сразу в коммерческий отдел, говорю, так мол и так, отдельная палата нужна, сиделки лучшие круглосуточно… Вы ведь лучшая, правда, Леночка?

Медсестра смущенно потупилась. Игорь ласково ей улыбнулся:

— Если нашему больному прямо сейчас ничего не угрожает, можно вас попросить выйти на пару минут?

Медсестра кивнула и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Игорь сразу посерьезнел:

— Слушай, братан… Я, конечно, не так тебе это хотел сказать… Ну в общем, я тогда много думал… после того, ну… когда я лажанулся так… Ты не спрашивал, а я год работаю уже, продажником, вот повышение получил как раз на днях. Просто хотел тебе рассказать, когда накоплю, чтобы долг отдать. Пока не вся сумма… не успел… но вот, пригодилась как раз. Ты не думай, я снова накоплю и верну все!

— Игорь… Ты все, что надо, уже вернул…

— Не-не-не. Я отдам, правда. Ты меня из говна вытащил, я понял потом, какой мудак был… Мир, бро?

Я слабо улыбнулся:

— Мир.

— Вот и ништяк. Да, вот чего: я телефон твой в приемном отделении нашел. Зарядку мою возьми пока. Так-то он работает, только экран треснул весь. Давай другой куплю тебе. Какой хочешь?

— Да забей. Оставь этот.

— Ладно, все. Тебе отдыхать надо. Маме я сам сейчас звякну, успокою. Совру, что тебе пока звонить не разрешают. Набери ее, как будешь в силах, это не срочно вообще. Отдыхай. Я завтра забегу, притащу всякого — треники там, тапочки, минералки еще, раз жратву нельзя. Давай, брательник, не грусти тут. Прорвемся!

Сутки спустя в больницу явился опер — коренастый мужик с подвижным энергичным лицом. Я уже отоспался, и сиделка разрешила наконец выпить воды. Горло все еще горело, живот начал глухо ныть, требуя еды, голова была словно набита ватой. В целом не ужас-ужас, терпеть можно.

— Я ненадолго, — опер почему-то расплылся в широкой улыбке. — Дело ваше светлое, фигурантное…

— Ч-чего?

— Обстоятельства очевидны. Подозреваемый установлен и задержан. Камеры, свидетели — все путем. Сейчас быстренько объяснение напишем — и выздоравливайте себе спокойненько… Расскажите, как дело было. В свободной форме.

Опер достал из городского рюкзачка клипборд, тонкую пачку бумаги и пластиковую шариковую ручку — я таких со школы, наверно, не видел. Он что, от руки собрался писать? Неужели им даже ноутов не выдают?

— Ну как было… Шел на работу утром. Перед дверью офиса этот ко мне подошел, заговорил, потом достал нож…

— Что он вам сказал?

— Да не помню… Вроде, поздоровался, что-то в таком духе.

— Вы знакомы с подозреваемым?

— Никогда его не встречал.

Хотя от лекарств в голове шумело, а опер улыбался все более обаятельно, я понимал, что лучше сейчас сказать поменьше — спишу на болезненное состояние потом, если что — чем сболтнуть лишнего. Например, по фамилии Смирнова называть не стоит, а то придется объяснять, откуда мне эта фамилия известна…

— Тем не менее вы знаете, кто он?

Я неопределенно повел свободной от капельницы левой рукой.

— Там много народа в бизнес-центре… всех не упомнишь.

— Интересно получается… — опер положил клипборд на мою тумбочку, чуть не уронив бутылку с водой, и заходил по палате, хоть ее и хватало ему на три шага. — Незнакомый левый чувак вот так взял и ни с хрена на тебя напал? Ни он тебе ничего не сказал, ни ты ему? Думаешь, ему без разницы было, кого ножом пырять? Может, он этот, как его, маньяк, а? Как в кино, видал, счас сериал про маньяка идет по телеку…

— А с чего мне знать? — буркнул я. Не понравилось мне, как резво опер перешел на «ты».

— А с того, что на записи видно: он двадцать пять минут стоял у дверей и ждал. Мимо человек писят за это время прошло. Режь любого, ни в чем себе не отказывай. А напал он именно на тебя. С чего бы?

— Не знаю, — повторил я.

— Ну, на нет и суда нет, — развел руками опер. — Мож и вправду маньяк, по хулиганке людей режет почем зря. Упекут его тогда на десяточку, как пить дать; могут еще висяк какой пришить в нагрузку, тогда вообще капец, раньше пенсии не выйдет. А у него, между прочим, дети, старшая только в школу пошла… Вот если бы мотив… или смягчающие… Например, вдруг поводом для преступления стало противоправное или аморальное поведение потерпевшего, твое то есть… Тогда, конечно, возможны варианты. Мог бы и на условное наказание выкружить, он раньше-то не привлекался, да и зарезать тебя не смог толком…

Опер наклонился, обдав меня запахом дешевого дезодоранта:

— Смотри, Олег Витальич. Тебе-то при любом раскладе нормально будет. Врач сказал, ранение не опасное. Через пару недель станешь как новенький, через месяц вообще забудешь. А этому недоумку жизнь поломаешь. Классно после такого будет в директорском кресле жопу греть и секретуток потрахивать? Не брал бы ты греха на душу, а, Олег Витальич? Скажи как есть, с тебя же не убудет.

Я молчал. Даже если он и был в чем-то прав, мне не нравилось, что он на меня давил. Но он, наверно, не уйдет, пока своего не добьется… Вот же примотался! Будто ему не плевать и на меня, и на придурка Смирнова. Премия у него, что ли, зависит от того, сколько обстоятельств дела он выяснит по горячим следам? Или… тут меня словно кольнуло что-то… Человек просто любит свою работу и для него важно делать ее хорошо?

Тишину прорезала бодрая латина. Мы оба вздрогнули, опер торопливо схватился за карман и достал дешевый китайский смартфон.

— Я т-те сколько талдычил, сука, текстом пиши! — рявкнул он в трубку; вскочил со стула, отошел от меня, но в палате было не так много места. Слов я различить не мог, но торопливый женский голос из динамика слышал. Опер с трудом вклинивался в паузы в этих причитаниях. — Почему в полиции, какого хрена?.. Ну подрался, чего разоралась, эт норма для пацана… Да не реви ты, дура… Как — руку, кому сломал? Тому гаврику?.. Едрить… Так, все, еду. Номер отделения… Ага. Да есть у меня там ребятки, есть, отвали уже, не ной.

Опер убрал телефон в карман и глянул на меня так, словно увидел впервые и слегка удивлен моему присутствию. Потом схватил клипборд, полминуты размашисто писал, сунул мне под нос:

— Согласны? Все так? Подписываем?

Теперь он вернулся к официальному «вы». Я прочитал и кивнул. Объяснение содержало только сухие факты, никаких нюансов наших со Смирновым отношений.

— Здесь подпишите, под шапкой… Данные без ошибок? Во-от… И в конце листа: «с моих слов записано верно, мною прочитано», подпись-расшифровка.

Я с трудом выводил буквы. Совсем отвык писать рукой, да еще левой…

Опер едва глянул на лист, сунул клипборд в рюкзак и торопливо вышел, не попрощавшись и даже не закрыв за собой дверь.

В больнице меня собирались мариновать три недели, но выписали уже через две — бодро поправлялся. Уже на третий день, чтобы не сойти с ума от скуки, я дал Игоряну ключи от квартиры и попросил привезти мой ноут. Вайфай в платной палате был приличный. С некоторой даже обидой я понял, что «Натив» в мое отсутствие не впал в ничтожество, все неплохо крутилось и без моего чуткого руководства. А я-то, дурак, отпуск не брал, думал, отвернусь — все мигом накроется медным тазом…

Из полиции больше никто не приходил, и я уже понадеялся, что они как-то там разберутся сами. Но через неделю после выписки меня официально вызвали на допрос, и российский офис прислал дорогущего адвоката. Он тут же явился ко мне в кабинет для предварительной беседы.

— Меня наняла компания, чтобы сопровождать вас при общении с сотрудниками полиции.

Модные очки в тонкой оправе решительно не гармонировали с бульдожьей челюстью. В зале суда этот человек куда органичнее смотрелся бы на скамье подсудимых, чем в роли защитника.

— Но зачем? Ведь не меня обвиняют-то…

— Чтобы защищать ваши интересы и интересы компании.

— Вот оно как… А что ему светит, Смирнову этому? — поинтересовался я.

— Об этом пусть беспокоится его защита. Наша задача — дать показания так, чтобы не пострадала деловая репутация «Дахау Про». Я ознакомился с объяснением, которое вы дали в больнице. Там все корректно изложено. Этой линии и будем придерживаться.

— Да там же толком ничего и не изложено…

Не то чтобы я испытывал к придурку Смирнову теплые чувства, но десять лет — это как-то чересчур. Если бы опер не подорвался после того звонка, я бы, наверно, рассказал все как есть. Не из-за его давления, не потому, что был под лекарствами… Просто так было бы правильно. В конце концов, никакого уголовного преступления я не совершил, а стыд, как говорила моя бабушка, глаза не выест.

— Нам не нужно больше ничего излагать, — веско сказал адвокат. — Работодателем Смирнова вы не являетесь, он выполнял работы по договору гражданско-правового характера для ООО «Инфоэксперт Плюс». То, что услугами этой организации иногда пользовалась компания «Натив», никак вас не связывает.

Ну да, мы оформляли внештатников на левые юрлица.

— Но есть же переписка…

— У Смирнова доступа к корпоративной почте больше нет. Даже если он сохранил тексты писем, он не сможет доказать, что не сам их написал. С наших серверов эта переписка удалена. Вам надо просто утверждать, что никаких контактов с подозреваемым вы никогда не имели. Следователь может давить, пытаться манипулировать, даже угрожать. Но я буду с вами и смогу защитить ваши интересы. Ваше дело — твердо держаться нашей линии.

— И все? Вот так просто?

Адвокат ухмыльнулся:

— Вот так просто.

Cтало противно и тошно, словно я случайно наступил босой ногой на лягушку.

— Когда и кем выдан паспорт?

Тетка-следователь вбивала мои анкетные данные двумя пальцами, но довольно шустро. Системник натужно гудел. Что там за старьё, 386 какой-нибудь? Я таких ископаемых уже лет десять не видел.

В отделанном гипсокартоном кабинете было невыносимо душно. Грязное окно выходило на глухую кирпичную стену. Корпоративный адвокат в версачке смотрелся тут особенно неуместно.

— В каких отношениях вы состояли с обвиняемым?

Тетка закончила вносить в свой бланк паспортные данные и наконец-то перешла к делу. Я сказал заученное:

— Ни в каких отношениях с господином Смирновым я не состоял. Он не работал у нас.

— Что в таком случае стало причиной конфликта?

— Никакого конфликта у нас не было, по крайней мере, мне ничего об этом не известно.

Мне кажется, или следовательша смотрит на меня с усталым презрением? Вряд ли эта пыльная тетка — гениальный профайлер. Но в общем-то ей и не надо им быть — ежу же понятно, что я вру.

Я уставился в стену за пыльным окном. Скорей бы это позорище уже закончилось.

— То есть вы утверждаете, что подозреваемый просто так подошел и ударил ножом незнакомого человека без всякой причины? — спросила следовательница.

Я пожал плечами.

— Мой подзащитный такого не утверждал, — встрял адвокат. — Он утверждает, что мотивы нападавшего, если они были, ему неизвестны.

— Ну да… — промямлил я. — Неизвестны.

— Значит, статья 111, часть вторая, пункт дэ. Тяжкий вред здоровью, хулиганские побуждения, — следовательница отвернулась от меня и снова стала что-то печатать. — До десяти лет…

— Смирнов получит условный срок? — спросил я. Адвокат зыркнул на меня с неодобрением.

— Только не по второй части… — рассеянно ответила следовательница. Она наморщила лоб, всмотрелась в свой монитор, стерла там какую-то строку и стала вводить заново. — Вот если бы был мотив… или смягчающие обстоятельства… А так — до десяти лет.

Тетка запуталась во вкладках, и на древнем мониторе мелькнула на секунду фотография разделанной курицы — видимо, кулинарный рецепт. Я тупо смотрел, как толстые пальцы стучат по клавишам. Ногти неровно покрыты облезлым красным лаком прямо поверх кутикулы. Удивительно, как эта усталая, скверно одетая женщина на своей скучной работе решает человеческие судьбы. Я ожидал, она станет на меня давить, как тот опер, пытаться раскрыть все обстоятельства дела; к этому я был готов, не первые конфликтные переговоры в моей карьере и не последние. Но оказалось, ей плевать. Ее работа — бумажки заполнить.

Мне, конечно же, тоже плевать. Мало ли я уже сделал всякого дерьма в интересах Дахау. Увольнял людей, недоплачивал им, врал. Рекламировал любое фуфло. Подвел лучшего друга. Бандюков на Сашу этого хитрожопого натравил. А придурка Смирнова мне вовсе не за что любить. Это всего лишь удача, что он меня не оставил калекой или вовсе не пришил.

И все же… отправить человека в тюрьму без всякой даже возможности объяснить свой поступок — значит, признать себя конченным мудаком. Насовсем. Готов признать себя конченным мудаком, Олег Витальевич?

— Подождите, — сказал я. — Я тут вспомнил кое-что… На самом деле мы со Смирновым общались.

— Мне нужно немедленно поговорить с моим подзащитным, — мгновенно отреагировал адвокат. — Олег Витальевич, давайте выйдем в…

— Давайте без давайте! — отрезал я.

— Требую немедленно прекратить допрос, — адвокат не унимался. — Мой подзащитный плохо чувствует себя после операции. Через десять минут здесь будет врач, который…

— Да нормально я себя чувствую! И я отказываюсь от ваших услуг.

— Ч-что?

Впервые с бульдожьего лица сошло профессионально-уверенное выражение.

— Я же имею на это право сейчас? — спросил я у следовательши.

Та секунду поколебалась. Раздумывала, наверно, стоит ли судьба Смирнова того, чтобы заново набивать уже почти заполненный протокол. Потом чуть улыбнулась, кивнула и подвинула ко мне лист дешевой офисной бумаги.

— Пишите отказ от защитника.

— Вы хорошо осознаете, что делаете, Олег Витальевич? — в голосе адвоката прорезались угрожающие нотки. — Последствия со стороны Дахау могут быть…

— А вы мне не давите тут на потерпевшего! — вскинулась следовательша. Видимо, не так уж эта мойра была безразлична к человеческим судьбам, которые от нее зависели. — Покиньте помещение, иначе прикажу вывести!

Взглядом, который бросил на меня адвокат, можно было тараканов травить. И все же он встал и вышел. Явно не желал быть выведенным.

Я включил телефон. После прошлогодних сбоев я корпоративным сервисам не доверял и настроил почтовый клиент так, чтобы письма сразу сохранялись в памяти моих устройств.

— Почитайте, пожалуйста. Я это в ночь перед преступлением Смирнову отправил. Не думаю, что это противоправно, но, сдается мне, аморально…

Следовательша прочитала злополучный ответ Смирнову, не меняясь в лице.

— Вы можете приобщить документ к делу, или как это у вас называется? — спросил я.

— Обязательно, — кивнула следовательша. — Как бы нам его распечатать…

Я ожидал, что Дазуров станет рвать и метать, меня как минимум уволят, или чего похуже. Но он неожиданно отнесся к моему решению с чем-то, отдаленно напоминающим уважение. Всего и сказал:

— Будем теперь по последствиям смотреть, Олежка. Если журналюги пронюхают и выйдет скандал — ответишь за все, что называется, репутационные издержки. Увольнением не отделаешься, Дахау тебе гражданский иск вкатит. Квартиру продашь и еще до пенсии будешь на компенсацию горбатиться. Проценты по тому долгу копейками покажутся. Ну а если обойдется… как говорится, не пойман — не вор. — Дазуров выдержал паузу, покосился на меня. — А вообще, конечно, как мужик поступил. Уважаю. Без нужды гасить человечка никогда не следует.

Я был готов ко всякому, но действительно обошлось. Не так уж оказался интересен желтой прессе и наш захудалый «Натив», и даже «Дахау Про». Может, новостники и схватились бы за жареную тему, обещающую кликбейтные заголовки, но к счастью для нас в то же время случилась утечка данных у крупной компании, занимающейся доставкой еды. Одних только политических скандалов вышел с пяток, а уж распавшиеся браки и семейные драмы никто не считал. Наша главная бухгалтерша неделю ходила с красными глазами — выяснила, что ее благоверный засиживался вечерами вовсе не на работе, а в спальном районе, куда регулярно заказывал суши-сеты на две персоны. Компания, конечно, извинилась, обещала впредь быть бдительнее, поимитировала бурную деятельность по удалению сайтов, где засветились данные — без всякого результата, конечно, в Интернет все попадает навсегда. Разумеется, ни о каких компенсациях пострадавшим пользователям никто даже не заикнулся.

На этом фоне суд над Смирновым прессу не заинтересовал; кроме его жены, никто и не пришел. Смирнов извинился передо мной, сказал, что был в помраченном состоянии сознания, а теперь все осознал и глубоко раскаивается. Выглядел он пришибленным и потерянным, совсем не похожим на кровожадного маньяка. Я тоже признал, что поступил неэтично с тем письмом; подтвердил, что чувствую себя хорошо, ранение последствий не оставило. Смирнову дали условный срок и отпустили домой прямо из зала суда.

Через пару месяцев Каннибаловна написала мне, что звонили из небольшого научно-производственного предприятия, просили на Смирнова характеристику; там, мол, край до чего нужны инженеры, но непогашенная судимость их смущает. Я перезвонил директору и рассказал все как было. Чем дело кончилось, не знаю, но надеюсь, бедолага Смирнов нашел наконец свою нишу на рынке труда. А мы с ним никогда больше не общались, что, наверно, сделало нам обоим жизнь хоть немного, но лучше.