Бабочка и Орфей - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Лина Аспера (ч. 3)

Я купил новый пуховик — элементарно заказал через интернет с доставкой; воспаление на запястье спало, рана заживала не по дням, а по часам, обещая в итоге стать тонким шрамом; Тимыч больше с разговорами не подходил. В принципе, всё располагало оставить героическое путешествие прошлому и жить прежней, нормальной жизнью. А приключение пускай бы себе плавно переходило в разряд ярких, но сугубо фантастических снов. Прекрасный план, вот только следовать ему у меня категорически не получалось.

Проблема была в Бабочке, точнее в иррациональном чувстве вины перед ним. Я сократил до минимума наше общение даже по рабочим вопросам, делая вид, будто чрезвычайно занят новым проектом, однако порой меня всё равно посещала гадкая мыслишка: насколько было проще, когда в офисе присутствовала одна только оболочка Тима Сорокина. Четыре долгих дня я предпочитал душевный дискомфорт решительному самокопанию, а в пятницу нас с Тимычем вызвал к себе шеф.

— Ознакомьтесь, — он через стол протянул несколько распечатанных страничек листинга. — Это «БухУчёт».

То, что присесть нам так и не предложили, было плохим предвестником — значит, собираются воспитывать.

— Обычный модуль онлайн-входа, — быстро определил Тимыч назначение кода. — Который, по вашему распоряжению, писал я. Разве с ним что-то не так?

— Ты на дефайны* посмотри, — сдержанное спокойствие в голосе начальства угрожало бурей столетия.

— Я, — Тимыч нахмурился, — не отключил тестовый режим?

— Ты оставил в коде дыру, да что там — ворота с мигающей иллюминацией! — громыхнул шеф. — Только подумать: «admin» — «admin», и таким оно ушло заказчику!

— Заказчик потерпел убытки? — вклинился я.

— Заказчика взломал его собственный внук, тринадцатилетний пацан! Вы хоть понимаете, какая это удача?

— Конечно, — кивнул я. — Предлагаю взять юное дарование тестировщиком на полставки.

Шеф побагровел.

— Скорее я возьму его на полный оклад вместо вас, некомпетентных раздолбаев! Четвертак стажа на двоих, и не можете элементарные вещи перепроверить!

Так, пора уводить разговор со скользкой дорожки. Тесты-то у нас пишет Ольга.

— Михаил Анатольевич, — Тим говорил тихо и безэмоционально. — Я полностью признаю свою вину, но не понимаю, причём здесь Андрей.

— При том, что это его проект, — выплюнул шеф.

— После финального релиза — нет.

— Ты хочешь со мной поспорить, на ком из вас больше ответственности? А я не буду разбираться: по полгода на голом окладе! Обоим!

Я по опыту знал, что сейчас шефу бесполезно что-либо доказывать. Мы сели в лужу и его за компанию усадили, чего ни один начальник не стерпит. Надо подождать, пока страсти улягутся, и лишь потом вести разумные переговоры.

— Михаил Анатольевич, я настаиваю, — А вот Тим за семь месяцев так и не разобрался в характере руководителя. — Андрей не имеет к этому никакого отношения. Он даже не видел программу после доработки.

Взгляды шефа и его строптивого подчинённого скрестились, и я приготовился к грядущему двенадцатибалльному шторму.

Напряжённая тишина стояла удивительно долго, но, наконец, шеф заговорил.

— Значит, настаиваешь? — с ледяным спокойствием уточнил он. — Тогда пиши по собственному.

— Хорошо, — согласился Тим, не помедлив и секунды. — Но у меня же есть две недели? Согласно кодексу?

— Есть, — шеф держал лицо, однако, думаю, всё-таки пребывал в некотором шоке. О себе я вообще молчу — у меня впервые в жизни отнялся язык.

— Хорошо, — повторил зараза-Тимыч и, кажется, едва заметно улыбнулся. — Разрешите идти?

— Идите, — по инерции кивнул шеф, но сразу же спохватился: — И чтоб через час проверенная, оттестированная версия программы ушла заказчику, вам ясно?

— Ясно, Михаил Анатольевич, — ответил Тим, а я молча наклонил голову, всё ещё неспособный совладать с приступом немоты.

Однако стоило двери мягко закрыться за нами — и меня отпустило. К счастью, я успел сообразить, что не стоит орать матом на весь этаж, поэтому невежливо подхватил коллегу под локоть и потащил в курилку. Как он там предлагал: труп вместе закапывать? Ничего, я и один прекрасно справлюсь.

Понятия не имею, какая сила хранила нашу группу от скандалов и сплетен, но в курилке никого не было.

— Ты охренел? Ты каким местом думал, когда соглашался?

Для пущей доходчивости я на каждой фразе встряхивал Тимыча за грудки, напрочь позабыв о пионерских границах личного пространства, прочерченных твёрдыми жизненными убеждениями.

— Да в чём проблема-то? По-моему, неплохо разрешилось.

Я едва не зарычал от его прозрачного, по-детски удивлённого взгляда.

— Что неплохо, блин? Что ты, придурок, без работы остался?

— Пф! Найду другую, какие сложности? Те же дворники стране всегда нужны. Или вообще сдам квартиру и махну в Непал: постигать нереальность реальности. Зато тебе теперь станет проще.

— Мне? Проще? — я выпустил идиота и отступил на полшага назад. — Бабочка, да ты просто пиздец какой логик, блин! Аристотель, Буль** и де Морган*** в одном лице!

Я на полуслове оборвал свою гневную тираду и отвернулся. Нервно полез за сигаретами — нет, это надо ж было додуматься! Он мне проще сделал!

— Дрейк, всё нормально, правда, — успокаивающе сказал за моей спиной Бабочка. — Работа и карьера — дело наживное. Намного важнее, что репрессии не затронут тебя — ты ведь объективно ни при чём в этой ситуации. Ну и… моё присутствие перестанет тебя раздражать. Посмотри на происходящее без эмоций: отлично же всё сложилось.

Сейчас как дам ему в ухо. Без эмоций.

— Значит так, — я вернул нераскуренную сигарету в пачку и развернулся к коллеге, за каким-то чёртом упорно стремящемуся превратиться в бывшего коллегу: — Никакое заявление ты не пишешь и вообще до конца дня сидишь тараканом под плинтусом. Сегодня пятница, пускай шеф за выходные остынет, а в понедельник мы с Васей пойдём к нему разговоры разговаривать.

— Дрейк…

— И заруби себе на носу, — я повысил голос, не желая слушать возражения, — что я свои проблемы всегда решаю сам, без посторонней помощи.

— Я тоже. Если выбрал уходить по собственному — значит, так нужно, и нечего сюда лезть.

Теперь понятно, как он смотрел на шефа. Это бабочки у нас хрупкие создания? Ха-ха, блин.

— Помнится, ты один раз уже делал подобный выбор. Тогда — туда — тоже не надо было лезть?

Это был удар ниже пояса, и Бабочка побледнел так, что неяркие веснушки стали похожи на оспинки.

— Тогда надо было, — тихо ответил он, отводя глаза.

«Память смертных коротка, а чувства переменчивы».

Все мои психи как рукой сняло.

— Чёрт, Бабочка, прости, я не то ляпнул. Только давай больше без уходов, а? Любых.

Я слишком поздно понял, что сморозил вторую глупость подряд, однако эффект от неё получился правильный. Бабочка посмотрел на меня — недоверчиво, испытывающе, — грустно вздохнул и согласился: — Ладно.

Эта пауза вышла гораздо более мирной. Я снова достал сигарету, потом подумал и протянул пачку компаньону по вредной привычке.

— Будешь?

— Буду, спасибо.

Мы курили в тишине трубку мира, и я размышлял о собственном убеждении, которое сейчас правильнее было бы назвать предубеждением. Судьба любит такие фокусы: поставить человека нос к носу с тем, что он, как полагает, терпеть не может, и понаблюдать за реакцией. Всю жизнь относился к гомосятине с вполне объяснимым презрением? Вот тебе конкретный её представитель: умный, адекватный, с неплохим чувством юмора и лёгким раздвоением личности. Человек, с которым ты прекрасно общался, пока не знал о нём ничего крамольного, и за чьей душой добровольно спустился в мир мёртвых. Неужели всё это вместе не тянет на признание его исключением из твоих правил?

— Тимыч, серьёзно: не торопись с заявлением. Дай нам с Щёлоком шанс всё уладить.

— Хорошо. Но если у вас не получится, то ничего страшного. Поверь мне.

Я верил, просто не хотел, чтобы подземный бог, в конечном итоге, оказался прав.

Вася выслушал суть проблемы не перебивая.

— Как думаешь, чем можно шефа пронять? — подытожил я наиболее животрепещущим вопросом.

— Скажи, что тоже напишешь по собственному. Он ведь знает: болтать ты любишь, однако словами впустую не бросаешься.

— А если не проникнется?

— Тогда и я к тебе присоединюсь. Терять три четверти группы он однозначно не захочет.

— Но может порезать зарплату, а у тебя маленькие дочки и жена-домохозяйка.

— Пару месяцев на окладе без бонусов мы протянем.

— Полагаешь, обойдётся всего парой?

— Ну, вам с Сорокиным побольше, как главным смутьянам. Не переживай, Андрюша, не уволят твоего приятеля, покуда он сам как следует не захочет.

С переживаниями и «приятелем» Вася, конечно, дал маху, но поправлять его я не стал. Ольге же мы такие подробности и вовсе решили не рассказывать: пусть нервные клетки побережёт.

По глазам шефа было хорошо видно, как ему хочется пойти на принцип и сказать: пишите! Все трое. Однако он отлично понимал, что руководитель носит своё гордое звание лишь до тех пор, покуда ему есть кем руководить.

— Исправленная версия у заказчика?

— Обижаете, Михаил Анатольевич. Ещё в пятницу.

— Радуйтесь, что продукт единичный и сделан для конкретной фирмы, чей владелец — хороший друг генерального.

— Радуемся.

— По два месяца без доплат вам двоим и полгода Сорокину. Свободны.

Мы виртуально щёлкнули каблуками и вышли.

— Слушай, как ты так точно угадал про сроки? — с любопытством спросил я у Васи.

— Совпадение, — отмахнулся он. — Причём в отношении тебя совсем не точное.

— Ладно, но ты помнишь: если что-то понадобится…

— Не понадобится. Считайте это благотворительной помощью неумным товарищам.

Такой меценатский подход был мне не по душе, однако с Щёлоком спорить — только зазря голосовые связки трудить.

Что бы Тимыч ни рассказывал про равнодушие к потере работы, результатом переговоров он был страшно доволен, пускай и проявлял свои чувства гораздо сдержаннее Бабочки. Впрочем, я подозревал, что радовало его наше с Васей участие, а не счастливое избавление от угрозы безработицы. К факту жёстко урезанной зарплаты он вообще отнёсся беспечно, притащив на следующий день по бутылке своего любимого «Реми Мартан» для меня и Щёлока. Ольгу тоже не обделил: ей досталась изрисованная иероглифами коробка каких-то сладостей.

— Поститься планируешь, а, Сорокин? — сделал Вася логический вывод из стоимости высокоградусного выражения благодарности.

— Прочищать аскезой внутреннее восприятие реальности, — поправил Тим его формулировку.

— Смотри только, чтобы до больнички не дочистился, аскет.

— Обещаю держать благое рвение в пределах разумного.

— Да уж постарайся. Нам тут голодные обмороки не нужны.

Поскольку самые драматичные моменты истории с «БухУчётом» прошли мимо Ольги, то подаркам она закономерно удивилась. Не умеющий складно врать Тимыч ответил на её вопрос расплывчатым «Просто так», и аналитик, против обыкновения, не стала пытать его дальше. Между ними двоими определённо что-то происходило, но что именно я разобрать не мог. Хотя, какая разница? Служебного романа там не предвиделось, а всё остальное вряд ли могло испортить рабочую обстановку в коллективе.

Между тем, приближалась пятница, и передо мной ребром встал нелёгкий выбор: удовлетворение праздного любопытства или потенциально негативные последствия от приглашения Тимычу продегустировать его коньячный презент? Нет сомнений, что выбрал бы благоразумный человек, но, с другой стороны, благоразумный человек и в трансформаторную будку навряд ли полез бы.

— Я считал, сюда со своим нельзя, — удивился Тим, когда я не таясь вытащил из пакета подаренную бутылку и поставил чётко по центру стола.

— Кому нельзя, а на кого сквозь пальцы посмотрят. Девушка! Будьте любезны: два бокала и сырную тарелку.

Пустяковый заказ принесли практически мгновенно, я разлил по бокалам янтарную жидкость и понял, как сильно успел по всему этому соскучиться. По неяркому свету, гулу голосов пятничного бара, хорошему коньяку и блаженно принюхивающемуся к нему Тиму-Бабочке.

— За возобновление традиции! — поднял я первый тост, сжигая мосты к отступлению, и мой визави не успел спрятать радостную улыбку.

Я планировал задать свой вопрос как бы невзначай, по ходу разговора, однако сейчас передумал. К чему нам лишние па марлезонского балета?

— Слушай, ты же извинишь, если я сознаюсь, что неспроста предложил тебе посидеть где-нибудь вечерком?

— Конечно, извиню, — проявил Тим своё всегдашнее благородство. — Я, собственно, так и предполагал.

Порой мне кажется, будто он читает меня почти так же свободно, как любую из своих книжек.

— Бабочка, скажи, — я сознательно обратился к нему-настоящему, — почему ты называл меня Дрейком?

От благодушия Тимыча не осталось и следа. Он отставил снифтер, сцепил пальцы в замок — нервничает? В какой секрет я снова умудрился влезть?

— Ты вряд ли вспомнишь, — медленно начал Тим, — но в самом конце летнего отпуска тебе приснился сон. Лето и дача, школьные каникулы. Поспевающие яблоки, которые у соседей заведомо вкуснее. Ранним утром ты забрался на чужой участок; яблоня росла опасно близко к дому, но ты рискнул. И так вышло, что хозяйка тебя наверняка бы заметила, если бы не…

Он говорил, и с каждым словом в памяти одна за другой всплывали подёрнутые патиной картинки. Август, дача, чужая яблоня почти сразу за домом. Я сижу в развилке ветвей, а внизу мимо дерева идёт незнакомый белобрысый мальчишка. Он несёт трёхлитровую банку варенья в земляной погреб на противоположном конце огорода; мой прокол — хозяйка дачи вместо того, чтобы мирно спать, по утренней прохладе занялась закрутками. Я уверен, что не выдаю себя и пол звуком, но пацан вдруг поднимает глаза вверх. Однако я не теряюсь: по-свойски ему подмигиваю и прикладываю к губам указательный палец. Незнакомец понимающе кивает, но тут на огород выходит дородная тётка в кипенно-белом переднике. Я понимаю, что пропал: сейчас меня заметят, и даже если получится сбежать, мать всё равно обо всём узнает. И тогда до самого конца каникул я вместо купания на речке буду дни напролёт прилежно батрачить на участке.

Наверное, незнакомый мальчишка тоже это понимает, иначе почему вдруг специально разжимает держащие банку руки? Ба-бах!

— Тимофей! Ах ты ж, зараза криворукая! — хозяйка подлетает к нему, однако на крону яблони, естественно, не смотрит. Пацан успевает втянуть голову в плечи — я-взрослый вспоминаю, что уже видел это движение, — и получает звонкий подзатыльник.

— Немедленно убери и шагом марш в дом! Сегодня никаких книг, будешь картошку полоть!

— Картофельная плантация у тётушки тогда была знатная: гектар, не меньше. Весь день работать, если одному.

— Но я добыл вторую тяпку, поэтому вдвоём мы управились до обеда, — подхватил я нить рассказа. — А потом сбежали на речку.

— Так ты не забыл? — изумился Тим.

— Выходит, не забыл. В том сне я сам представился тебе Дрейком, только с какого перепугу ты внезапно превратился в Тимофея?

— Ну, тётушка всегда считала, что родители дали мне чересчур легкомысленное имя.

— Однако. Ладно, а почему ты вообще мне приснился, если тогда мы в принципе знакомы не были? И почему помнишь этот сон лучше меня?

— Я, — Тим запнулся, однако решительно продолжил, — со странностями, ты сам в курсе. Одна из них — способность видеть чужие сны. Я не загадываю, не управляю этим, оно просто берёт и случается. Но тот раз был первым и единственным, когда я в чьём-то сне участвовал. Так что на первый твой вопрос мне, увы, ответить нечего.

— Очешуеть, — я взлохматил волосы. — Ты просто очешуеть, какой уникальный.

— Да уж, — Тим сделал хороший глоток коньяка, скривился и быстро зажевал сыром.

— Слушай, но это же круто: видеть сны других людей, — я не совсем понимал, что могло его огорчать. — Это ж почти как мысли читать.

— Угу, а ещё круче иметь безобидную шизофрению, нестандартную ориентацию и асоциальность средней степени тяжести. Всё, давай не будем развивать тему. Пожалуйста.

Похоже, я со своими исследованиями нечаянно испортил ему вечер пятницы.

— Без проблем, давай не будем. Извини, что задел, — я не нарочно.

— Я знаю, не нужно извиняться, — через силу улыбнулся Тим. — Давай лучше я тебе расскажу про что-нибудь взамен.

— Ну, расскажи.

— Например, про смерть. Тебе будет интересно про смерть?

Сказать по правде, это был второй вопрос, который я страшно хотел задать, но уговаривал себя хотя бы здесь держаться в рамках приличий.

— Ещё бы! Кому про такое не интересно?

— Да? Надо же, мне казалось, что это я один настолько, м-м, любопытный. А, не важно, — Тим снова пригубил «Реми Мартан». — Только хочу сразу оговорить: умирание представляется мне штукой достаточно индивидуальной, поэтому обобщать мой рассказ не стоит. В общем, я не спал, думал всякое, и в один не прекрасный момент попросил — не знаю кого — о помощи. Совсем любой. Потом, конечно, обозвал себя дураком, попробовал, наконец, заснуть, однако вместо сна попал в смерть. Легко и безболезненно.

— Там был свет в конце туннеля?

— Просто свет, туннель я не помню. Свет как граница, и перевозчик через неё.

— Монетку требовал?

— Нет, но что-то я ему отдал, кажется. Следующим помню уже бардо, ну, то есть лимб.

— Лимб? Значит, подземный мир — это не конечная остановка, а перевалочный пункт?

— Да, там остаются только те, кто слишком сильно привязан к жизни. Меня, например, держало тело: стоило сосредоточиться, и я словно видел немой чёрно-белый фильм про то, как живу, работаю, читаю книги. Собственно, именно это было самым мучительным — подвешенность между здесь и там, дыба неопределённости, которой Торквемада позавидовал бы. Ты представить не можешь, как я раскаивался в своём половинчатом решении. Надо либо жить, либо умирать: промежуточный вариант — адская пытка, — Тим одним глотком допил коньяк, однако в этот раз даже не поморщился. — Вот почему я говорил и снова повторю: я твой должник до гробовой доски.

Мне зверски захотелось провалиться обратно к Ахерону, поэтому я брякнул первое, что пришло на ум: — И ты так и не спросишь, почему я пошёл за тобой?

— Нет. Не хочу расставаться с иллюзиями.

Оно и к лучшему: я сам понятия не имел, как ответил бы. Потому что мне стало не с кем сидеть в баре по пятницам? Потому что меня хлебом не корми, а дай поприключенствовать? Плюс совесть, чтоб ей спать спокойно; плюс дружба, которую совсем не так легко списать со счетов, как хотелось бы. Одно к одному, и в результате я заполучил пожизненного должника — в серьёзности подхода Тима можно было не сомневаться.

Вывод требовалось срочно запить, так что я разлил по второй и снова поднял тост: — Пусть ни одному из нас больше никогда не доведётся наступить на те же грабли.

Бокалы мелодично дзынкнули, засвидетельствовав: я только что самым хамским образом поступился с одним из основных пацанских принципов. Ну, не такая уж великая цена за то, что все были живы, здоровы, а отдельные товарищи даже местами счастливы.

***

Первый день весны отметили два события: после пасмурных февральских недель нас наконец-то порадовало солнце, и проснулась спрятанная в алоэ лимонница, о которой, по-моему, забыли все, кроме Тимыча.

— Разбудили Герцена, — констатировал Вася, когда в середине рабочего дня к нему на монитор села ярко-жёлтая бабочка. — Что теперь с ней делать будете, а, юннаты-спасатели?

— Поживёт здесь до тепла, — Ольга искренне не видела проблемы. — Сейчас только погуглю, чем её кормить.

— Сиропом или соком с фруктов, — Тимыч опередил поисковик.

— Иногда вы меня просто поражаете, — покачал головой Щёлок. — Нашли себе домашнего любимца. Кого следующим заведём? Мадагаскарского таракана, чтоб уборщицам жизнь мёдом не казалась?

— Предлагаю скорпиона, — Я никак не мог пройти мимо такого обсуждения. — Специально для Василия.

— Рисковый ты человек, Андрюша. Не боишься в один прекрасный день обнаружить эту тварюшку у себя на кресле?

Лимонница перелетела на мой стол.

— Не боюсь, — я по старой памяти протянул бабочке раскрытую ладонь, а она взяла и воспользовалась приглашением, чем до крайности всех удивила.

— Кое-кому определённо следует лучше мыть руки, — дал Вася язвительное объяснение поведению насекомого. Отвечать на столь топорную провокацию я посчитал ниже своего достоинства, тем более что мне в голову вдруг пришла некая дурацкая идея.

С татуировщиком и скарификатором Рустемом я познакомился в прошлогоднем многодневном походе на джипах по Уральским горам. Экстремальные путешествия сближают — особенно когда то ты вытягиваешь машину товарища, то он твою, — поэтому расставались мы хорошими приятелями. Я не запоминал специально название конторы, в которой работал Рус, но интернет нынче знает всё. Тем не менее задумка была отложена до выходных: я благоразумно дал себе время передумать. Ну и, само собой, не передумал, так что в субботу поисковик легко сдал мне все пароли-явки. Я созвонился с Рустемом и, не откладывая в долгий ящик, поехал к нему на консультацию.

— Уверен, что не хочешь татухой? — нахмурился Рус, выслушав заказ. — Её хоть свести можно, если передумаешь.

— Мне не надо чтоб передумывать. Ты скажи, это реально, на запястье-то?

— Если рисунок мелкий и надрез неглубокий — реально, почему нет? На какое время тебя записывать?

— На любое, но чем раньше, тем лучше.

— Сегодня в четыре устроит?

Я вспомнил, что который день планирую позвонить Лине и предложить приятно провести вечер.

— Устроит.

— Тогда жду.

Процедура скарификации заняла не больше часа.

— Промывать физраствором ежедневно, в остальное время повязку не снимать, — напоследок проконсультировал меня Рус. — Если начнёт дёргать — звони хоть днём, хоть ночью. Если всё будет нормально, то придёшь в понедельник после шести — посмотрим что да как.

— Договорились.

В принципе, теперь я был свободен как ветер, а значит, ничего не мешало вернуться к плану весёлого загула. Свежая рана, конечно, болела, только разве это повод по-стариковски сидеть дома? Я честно собирался набрать номер Лины, и сам не до конца понял, как в итоге стал звонить Тиму.

— Здорово, Тимыч!

— Привет, — голос у него был слегка рассеянным, и мне бы сообразить, что сейчас не стоит вываливать информацию без подготовки, но увы.

— Можно к тебе в гости напроситься? С меня лучшая «Маргарита» в городе.

Вместо ответа в трубке раздался страшный грохот.

— Эй, Тимыч! Ты цел?

— Цел, — отозвался Тим с невозмутимостью философа-стоика. — Просто небольшой форс-мажор, но ты приезжай, не вопрос. Можно и без «Маргариты».

— Через полчаса, хорошо?

— Угу. Я как раз успею убрать.

— Всё, увидимся.

Я дождался ответного «Увидимся» и дал отбой. Надо бы поаккуратнее с сюрпризами: шуму случилось примерно на кастрюлю пельменей.

Коробки с горячими пиццами так аппетитно благоухали на весь салон «Патриота», что опасность захлебнуться слюной была абсолютно реальной.

— Держи, — я торжественно вручил ценный груз открывшему дверь Тимычу. — Запивать придётся виноградным соком, однако, думаю, ты не будешь сильно расстраиваться по данному поводу.

— Не буду, — подтвердил Тим. — Я ещё на всякий случай чай заварил.

— Травяной?

— Естественно.

— Ну, вечер однозначно удался, — я повесил пуховик на вешалку. Левое запястье ныло как сволочь. — Полагаю, планировка твоей квартиры не изменилась?

— Ни на йоту. Закончишь — приходи на кухню.

Кухня у Тимыча была маленькой, советской и, возможно поэтому, очень уютной. Чем-то она напоминала мне кухню в доме родителей: похожие шкафы, за годы превратившиеся из кремовых в откровенно жёлтые, далеко не икеевские табуретки, довольно урчащий в углу «ЗИЛ». Окна и те были не пластиковыми, а старыми деревянными, заклеенными по периметру бумажными полосками. Финальным штрихом выступала непременная герань на облупленном подоконнике, которую в прошлый раз я как-то совсем не заметил.

— Тётушкин подарок, — вскользь пояснил Тимыч, раскладывая пиццу по тарелкам. — Она считала, что без цветов в доме нельзя.

— У моей матери позиция аналогичная. Всё пытается мне какой-нибудь цветуёчек всучить, но я не поддаюсь.

С нехитрой сервировкой было покончено, и мы дружно уселись за стол.

— А что падало-то? — поинтересовался я, снимая пробу со своей «Пепперони».

— Кастрюля, — по-Бабочкиному заметно смутился Тим.

— С пельменями?

— С борщом.

Угадал наполовину.

— То есть из-за меня ты остался без ужина?

— Как видишь, не совсем, — Тимыч указал на стол. — У тебя получилось спасти положение.

— Хорошо, если так, — я неудачно повернул запястье и не успел сдержать гримасу боли. Естественно, Тим это заметил и встревожился.

— Что-то с рукой?

— Да так, не до конца изжитый подростковый максимализм. Напоминалка.

— Напоминалка?

— Заживёт — покажу, — не подумав пообещал я. М-да, а ведь собирался как можно меньше афишировать шрам, особенно перед Бабочкой. — Как выходные проводишь?

— Как всегда: на диване с книжкой. Хотел, правда, в продуктовый выбраться, но так себя и не уговорил.

— Почему? Погода хорошая, весенняя.

— Просто представил, что придётся несколько часов по маршруткам и гипермаркету толкаться, и энтузиазм сошёл на нет. Не люблю, когда много людей.

— Асоциальность средней степени тяжести, — вспомнил я пункт из его перечня собственных странностей. — Хочешь, могу тебя завтра в «Ашан» свозить — у меня в холодильнике тоже мышь повесилась.

На лице Тима-Бабочки отразилась нешуточная внутренняя борьба. Нет, определённо, после возвращения он стал щедрее на эмоции.

— Только если это не доставит тебе лишних хлопот, — наконец сдался Тим.

— Не доставит: ты всё равно по пути живёшь.

Меня несколько пугала естественность происходящего. Словно, согласившись сделать Тима исключением, я убрал чисто техническую преграду нормальному человеческому общению. И это при том, что само понятие нормы здесь было под большим вопросом. Вспомнилось, как я в первый раз напросился ночевать: листал «Контакты», соображая ошалевшей от перелёта и джетлага головой кому бы позвонить, и шутки ради набрал номер пятничного собутыльника.

— Чаю?

— А? Да, давай.

Я так и не уловил, когда сподобился целиком умять свою пиццу, если у Тима оставалась нетронутой ещё четверть «Маргариты».

— Меня соседка смородиновым пирогом угостила. Будешь?

— Ага, спасибо.

Хорошие тут соседи, раз друг о друге не забывают. Старой закалки. А вот интересно, у него кроме соседки ещё есть кто-нибудь? Друзья там, знакомые? Родственники-седьмая вода на киселе? Я случайно встретился взглядом с разливающим чай Тимом. Ну, Бабочка Бабочкой: свет ли так падает, что даже черты лица стали казаться тоньше?

Отвлёкшийся на меня Тимыч слишком сильно наклонил заварник, и фарфоровая крышечка не удержалась — шлёпнулась в почти полную чашку, расплёскивая чай по выгоревшей клеёнке. Горячая вода обожгла Тиму пальцы, он дёрнулся и выпустил чайник из рук.

— Блядь!

Поверхность стола превратилась в одну сплошную лужу, ручейки чая побежали на пол.

— Второй раз, — тоскливо пробормотал Тим.

— Да подумаешь! — я быстро вернул заварнику вертикальное положение, спасая остатки его содержимого. — Давай тряпки — сейчас мигом всё уберём.

— Это без сомнения, — Тимыч вытащил из навесного шкафа пару чистых кухонных полотенец. — Только за двадцать с гаком лет я уже порядком подзадолбался.

— Верю, — согласился я, собирая полотенцем чайную лужу. — Но если так получается? Ты же не специально.

— Не специально, — повторил за мной Тим. — Дрейк, спасибо тебе.

— Как будто я что-то сверхъестественное делаю, — Я в очередной раз забыл про левое запястье, и оно тут же обиженно о себе напомнило.

— Всё, дальше я сам, — Тимыч верно интерпретировал моё сдавленное шипение сквозь зубы. — Подождёшь в зале? Можно там верхний свет включить, если с торшером темно.

— Подожду, — всё-таки я гость, то есть должен следовать пожеланиям хозяина. И потом, звук бьющейся посуды из зала тоже отлично слышно.

Мне вполне хватило тёплого света торшера. Сочетание его зелёного абажура с многочисленными книжными полками придавало комнате библиотечный вид. Любопытно, здесь и вправду за последние месяцы прибавилось книг, или мне просто так кажется? Я подошёл к дивану и прочёл название томика, валяющегося поверх сбитого пледа. «Шесть систем индийской философии». Неужели это на самом деле интересно: все выходные сидеть дома?

— Бабочка, а ты любишь путешествовать? — громко спросил я.

— Теоретически люблю, — донёсся ответ из кухни. — Но практически со мной постоянно что-то случается.

Ну, практика — вопрос второстепенный и при правильной организации решаемый. Вот потеплеет, подсохнет, и можно будет выбраться в поля, на какое-нибудь лайт-трофи для затравки.

— Чай я заварил, — в зал вошёл Тимыч, даже не подозревающий о том, какие на его счёт строятся планы. — Но надо подождать хотя бы десять минут.

— Без проблем, мне спешить некуда, — я снова скользнул глазами по обложке лежащей на диване книги. — Скажи, а когда ты говорил об изучении нереальности реальности — это было серьёзно? Ты действительно можешь всё бросить и уехать на противоположный край географии?

— Как показала жизнь, скорее нет, чем да, — Тим по привычке прислонился к ребру дверного косяка. — Мне проще сбежать за черту, чем в Тибет или Непал. Хотя, думаю, реши я тогда иначе — стал бы идеальным послушником. Трудолюбивым, не амбициозным, без личных привязанностей.

— Сейчас ведь тоже можешь стать.

— Уже нет: последнее условие нарушено.

— Ты о долге?

— И об иллюзиях.

Бабочке чертовски не подходил взгляд человека, многажды битого жизнью и давно смирившегося с тем, что иного ему не светит.

— Слушай, у тебя, случаем, физраствора нет? — Смена темы вышла резкой до невежливости, но так было нужно для дела.

— Надо посмотреть, — Тим потёр переносицу, соображая. — Я точно покупал тётушке в больницу, только вот не помню — всё отнёс или нет.

— Посмотри, будь другом. И ещё бинт с ватой понадобятся.

— Это для запястья?

— Ага. Мне рекомендовали промывать раз в день, и сейчас, я чувствую, самое время.

Тимыч принёс из кухни коробку от тостера, служившую аптечкой. Судя по её содержимому, в этом доме чаще боролись с порезами и ожогами, чем с ОРЗ или несварением желудка. Мы организовали на низком журнальном столе походный вариант перевязочной, и я принялся предельно аккуратно разматывать повязку. Конечно, сегодня не стоило бы трогать рану, ну да ладно. Авось, хуже не сделаю. К тому же мне самому было интересно, что там получается.

Рус не зря считался среди своих профессионалом экстра-класса. Даже воспалённые и набухшие контуры не умаляли изящества и выписанности сложившей крылья бабочки, которая сидела на перечеркнувшем вены свежем рубце.

*Директива #define определяет идентификатор и последовательность символов, которой будет замещаться данный идентификатор при его обнаружении в тексте программы.

**Джордж Буль — английский математик и логик. Один из основателей математической логики.

***Огастес де Мо́рган — шотландский математик и логик, профессор математики в Университетском колледже Лондона. Первый президент Лондонского математического общества. Основные труды: по математической логике и теории рядов. Изложил элементы логики высказываний и логики классов, дал первую развитую систему алгебры отношений. С его именем связаны известные теоретико-множественные соотношения (законы де Моргана).

========== VII (Тим и Ольга) ==========

Приказа верить в чудеса — не поступало.

Би-2 «Волки»

Я как-то привык, что жизнь предпочитает не баловать меня исполнением мечтаний. Поэтому сейчас мне порядком не по себе: не может всё складываться настолько хорошо. Рано или поздно счёт будет предъявлен, и я всей душой надеюсь, что лишь мне одному.

— Сорокин, не спи!

— Не сплю, — я отвлекаюсь от узора прожилок на крылышках лимонницы, сидящей передо мной на ребре монитора. Если верить интернету, скоро она опять впадёт в спячку. Спрячется в каком-нибудь укромном уголке и будет видеть сны о залетейских туманах и полях бледных асфоделей.

— Тим, можешь подойти?

— Конечно.

На лацкане строго чёрного пиджака Ольги тоже сидит золотая бабочка-брошка, а у Дрейка сегодня нет повязки на левом запястье… Я обрываю мысль.

— Почитай: может, надо что-то добавить?

Быстро пробегаю глазами по строчкам отчёта о найденной заказчиком дыре в «БухУчёте» и принятых нами мерах.

— Да нет, думаю, достаточно.

— Тогда я отправляю на печать.

Сегодня седьмое марта, но поскольку Ольга принципиально не считает Международный женский день праздником, в нашей комнате это обыкновенный рабочий вторник. Спасибо Васе Щёлоку, что предупредил меня, когда мы утром поднимались в лифте, но теперь я в раздумьях: стоит ли пытаться вручить аналитику приготовленный по незнанию подарок?

Мои сомнения разрешает любопытная сценка, которую мы с Дрейком наблюдаем, когда перед обедом возвращаемся из курилки. Юноша Виталий поймал в коридоре вышедшую от шефа Ольгу и теперь пытается осчастливить её букетом гербер. Надо же, а мне казалось, будто неприязнь у них взаимная.

— Благодарю, но я не праздную, — с ледяным официозом отказывается аналитик и исчезает за дверью нашего кабинета.

Неудачливый даритель остаётся стоять столпом, даже цветы в его руках выглядят несчастными и поникшими. Нас он замечает, только когда мы подходим совсем близко, и Дрейк говорит: — Отправь курьером.

— А? — вздрагивает Виталий. Понимает, что его провал видели посторонние, и моментально выставляет линию обороны.

— Если хочешь непременно всучить девушке подарок, то отправляй его курьером, — дружелюбно разъясняет Дрейк. — Как раз на втором этаже есть такая контора.

— С-спасибо, — Виталий явно ожидал насмешку вместо совета, однако не теряется: — А как думаете, карточку вкладывать?

— Думаю, она твои герберы и без карточки узнает.

— Понятно, — И, немного помявшись, юноша с невнятной благодарностью сбегает к лифтам.

— Донжуан непуганый, — хмыкает ему вслед Дрейк. — Нет бы сначала собрать информацию о предпочтениях дамы сердца.

— Тогда зачем было подталкивать его по неправильному пути?

— Почему неправильному? С Ольгой не прокатит — с другой девушкой сработает. А без ошибок трудных опыта не наберёшься, это ещё классик сказал.

Теперь Ольга вынуждена принять подарок, но как только за курьером закрывается дверь, отправляет букет в мусорную корзину. Однако, на счастье бедных гербер, у них находится защитник.

— Эгоистка ты, Ольга, — Дрейк вытаскивает цветы из бумажного сора.

— С чего бы вдруг? — воинственно прищуривается аналитик.

— С того. Ты о своей офисной зверушке подумала, прежде, чем такой источник нектара выбрасывать? Может, ей разнообразия от вашего сиропчика хочется?

— Откуда в них нектар — они даже выглядят натуральным пластиком.

— Ну, это по твоему мнению. Так, у нас, вообще, какая-нибудь ваза имеется?

— Нет, конечно, — Вася взирает на разворачивающееся действо с видом завзятого театрала. — В этой комнате получать цветы не принято.

На камешек в феминистский огород Ольга реагирует гордым молчанием и пристальным взглядом в монитор; я же, поразмыслив, вношу рацпредложение: — Можно разрезать полторашку с водой для алоэ.

— А что, нормально получится, — подхватывает идею Дрейк. — Давай её сюда.

С помощью канцелярского ножа бутылка непринуждённо превращается в вазу, после чего букет торжественно водружается на подоконник. Заинтересовавшаяся суетой бабочка вспархивает с угла шкафа, делает круг по комнате и усаживается на средний цветок.

— Что и требовалось доказать, — победно резюмирует Дрейк, а Ольга делает ещё более занятой и сосредоточенный вид.

— Да-а, ребята, — раздумчиво тянет Вася. — С вами никакого цирка не надо. А ведь казалось бы: взрослые люди.

— Иногда возраст приходит один, — отбалтывается Дрейк расхожей шуткой. — Пускай хотя бы у зверушки сегодня будет праздник.

***

После возвращения с той стороны мне перестали сниться чужие сны. Я решил было, что именно эту способность отдал в обмен за переправу через Ахерон, но в ночь перед Восьмым марта вижу во сне берег тихой, заросшей камышом речушки. Выгоревшее от июльской жары небо, снующие туда-сюда бирюзовые стрекозы, запах стоячей воды. По узкой тропке вдоль берега идут парень и девушка. Загорелые, беззаботно-летние; он — в обрезанных под шорты джинсах и песочного цвета тенниске, через плечо перекинуто полосатое полотенце, она — в коротеньком белом сарафанчике, по подолу которого ведут хоровод жёлтые бабочки. У меня никак не получается разобрать черты девичьего лица — значит, передо мной подлинная хозяйка сна. Её короткие тёмные волосы похожи на Ольгины, и если бы рядом упругой походкой шагал высокий, атлетически сложенный брюнет, то я бы ни секунды не сомневался, кому принадлежит видение. Однако спутник девушки светел мастью, нескладен и откровенно тощ. Примерно таким же был я сам в далёкие шестнадцать, только с девчонками не гулял.

— Смотри, заводь без камыша! — девушка легконогой нимфой сбегает к реке.

— Осторожней, не поскользнись, — торопится следом парень.

— Ай, не поскользнусь! — отмахивается девчонка. Присаживается на корточки, трогает воду, будто котёнка гладит. — Тёплая, только дно илистое.

— Тут везде так, — её приятель становится рядом и немедленно получает в лицо фонтан брызг. — Эй, не балуйся!

— А ты не будь таким серьёзным. И вообще, пошли купаться!

— Ил не пугает?

— Не-а. Я же плавать буду, а не на дне стоять.

— Ну, тогда иди.

— А ты?

— На берегу в теньке посижу.

Пока девушка русалкой плещется в реке, мы с пареньком отдыхаем на траве под старым тополем. Чем дольше я разглядываю их обоих, тем чуднее мне кажется сон. Ольга и Тим? Пускай наши отношения перешли с уровня коллег на уровень приятелей с общими интересами — этого слишком мало для сновидений о нас, как о паре. И потом: разве она разлюбила Дрейка? Разве вообще возможно разлюбить Дрейка?

— Точно купаться не пойдёшь? Там ила-то совсем чуть-чуть.

— Точно, — парень протягивает полотенце выбравшейся на берег купальщице. — Второй раз в воду полезешь?

— Наверное, нет. Сейчас обсохну, и надо домой собираться, — девушка кутается в полотенце и грациозно усаживается рядом с приятелем. — Мама просила на обед не опаздывать.

Молодые люди чинно сидят бок о бок, но расстояние между ними каким-то волшебным образом становится всё короче и короче. Наконец, парень нерешительно обнимает точёные плечи подруги, та с едва заметным довольным вздохом кладёт голову ему на грудь, а я, не желая быть нескромным соглядатаем, отворачиваюсь и просыпаюсь.

Сквозь щель между шторами с улицы сочится серый предутренний сумрак. Забывая моргать, таращу глаза в потолок; грудная клетка пережата стальным обручем тоски — толком ни вздохнуть, ни выдохнуть.

Ольга и Тим. Мне безумно жаль сейчас, что такой вариант возможен только во сне. Увы, я тот, кто я есть, и останусь собой даже за чертой — проверено опытом. Но самая большая беда в том, что разделённые сны всегда отражаются в яви, а Ольга не заслуживает новой безответной влюблённости.

— Кто предупреждён, тот вооружён, — шепчу я сам себе. Ещё не поздно всё предотвратить.

***

Приготовленный для Ольги «живой» японский шоколад я дарю тёте Шуре, чем трогаю её едва ли не до слёз. Поздравляю с Восьмым марта, спрашиваю, звонил ли Лёвка. Нет, но ведь время даже к обеду не подошло. Ещё позвонит. В голосе соседки звучит такая надежда на сына, что я не выдерживаю и прошу у неё номер Льва. Обоснование про «всякий случай» изобретается на ходу, однако тётя Шура мне верит и диктует телефон, для надёжности записанный на форзаце растрёпанного справочника. Я мысленно даю Лёве время до пяти вечера на то, чтобы самому вспомнить про праздник и позвонить матери. Потом уже настанет мой черёд напоминать ему о сыновнем долге.

Дома я на всякий случай проверяю, что не должен Ольге никаких книг. Она, в свою очередь, так ничего у меня и не брала, однако вновь предлагать я не стану — пора возвращаться к деловому стилю общения.

Планов на выходной у меня нет, если, конечно, не считать планом «Просто дети» Патти Смит. Эту книжку мне случайно принесло по волнам ноосферы, и я, много лет пренебрегавший беллетристикой, не на шутку увлёкся. Но за окном во всю светит солнце и задорно галдят воробьи — грешно будет упустить возможность пройтись по моим любимым маршрутам, посмотреть, много ли на них переменилось за зиму.

Гуляю я до тех пор, пока удовольствие от весенних бульваров и улиц не затмевается чувством голода. Однако перед тем, как уйти обедать, под надуманным предлогом заглядываю к соседке. Мне даже не приходится повторять утренний вопрос: сияющая тётя Шура сама выкладывает подробности разговора с сыном.

— Обещал на выходных заехать, — сообщает она в финале счастливого монолога. Ох, хорошо бы, потому что на Новый год Лёвка в наших краях так и не появился.

— Тёть-Шур, а познакомьте нас, если приедет, — прошу я, повинуясь импульсу, и расплывчато поясняю: — Ну, так, на «мало ли что».

Тётя Шура обещает непременно познакомить и наделяет меня ещё горячим капустным пирогом: «Отощал-то без тётиного присмотра, земля ей пухом». От души благодарю, пускай и не верю, будто как-то существенно изменился с декабря.

Утро следующего — рабочего — дня приносит первую проверку твёрдости моего решения предотвратить предсказанное разделённым сном.

— Тим, слушай…

Я по привычке пришёл на работу в одно время с Ольгой, и ближайшие десять минут мы точно проведём с глазу на глаз.

— Ты мог бы мне помочь кое в чём?

Нехорошее начало.

— Без подробностей не могу ответить. Собрать шкаф, например, — легко, а занять до зарплаты пару сотен тысяч — навряд ли.

— Нет, не деньгами… — Ольга закусывает щеку и отчаянно бросается на амбразуру: — Тим, пожалуйста, сходи со мной в кино в субботу.

От такого предложения я буквально роняю челюсть на пол, и аналитик торопится объяснить: — Понимаешь, вообще-то, меня позвала подруга, но я абсолютно уверена — сама она придёт со своим новым молодым человеком. Так всегда бывает; меня уже достало быть третьей лишней на её празднике жизни.

— Тогда почему ты не скажешь, что занята?

— Не могу. Я и так уже дважды отказывалась под разными предлогами.

Однако, настырная у неё подруга.

— Но почему я?

— Потому что мне больше некого попросить.

Её прямота обезоруживает, и я чувствую себя чёрствой скотиной, когда говорю: — Оль, ты прости, только светский лев из меня паршивый. Мне проще десять шкафов собрать.

— Ясно, — Она разочарована и расстроена, однако марку держит. — Извини.

— Да ничего, — Несмотря на благую цель отказа, моя совесть выпускает когти. — Честное слово, во всём, кроме социальных игр, ты можешь полностью на меня рассчитывать.

— Хорошо.

Чёрта с два она меня теперь о чём-то попросит. Но зато всё идёт строго в соответствии с генеральной линией партии.

В следующий раз мои благородные намерения проверяются на прочность поздним вечером субботы, когда на экране трезвонящего смартфона высвечивается имя «Ольга».

— Да?

В динамике шумно, будто звонят из какого-то чрезвычайно людного места. На этом фоне голос Ольги звучит совсем слабо, без привычной чёткости артикуляции.

— Т-тим.

— Да, Оль, что случилось?

Не то вздох, не то всхлип.

— П-пожалуйста, забери меня отсюда.

У любого уважающего себя мужчины реакция на сигнал «Женщина в беде!» вшита прямо в подкорку мозга, и любые противоречащие ей планы сразу могут катиться в тартарары.

— Ты где? — переключив телефон на громкую связь, я одновременно натягиваю свитер и запускаю приложение вызова такси. Ольга называет место, которое, по счастливому совпадению, оказывается мне знакомым: мы с Дрейком сиживали там пару раз.

— Понял, адрес знаю. Оль, мне нужно максимум полчаса, чтобы до тебя добраться. Жди, никуда не уходи, поняла?

Теперь это точно всхлип.

— Поняла.

— Если что-то непредвиденное — тут же звони.

— Хорошо.

— Тогда отбой.

Такси обещает приехать в течение пяти минут; я распихиваю по карманам куртки необходимую мелочёвку и выхожу ждать машину на улицу. Попутно прикидываю альтернативы, если срок начнёт поджимать, однако «шашечки» по-королевски точны. Время позднее, так что дороги уже достаточно свободны, и на месте я оказываюсь даже раньше обещанного. Отпустив такси, иду к названному мне бару, на ходу набирая номер Ольги. Гудки, гудки, потом автоматический сброс вызова. Не слышит? Потеряла телефон? Толкаю дверь забегаловки: ничего себе дымовая завеса! Про закон о курении в общественных местах тут, похоже, слыхом не слыхивали. И вообще, что все эти люди забыли здесь так поздно в субботу?

— Го-о-ол!

А, вот в чём дело! Громадная «плазма» на стене запомнилась мне ещё с первого посещения, только раньше на ней крутили психоделические клипы современной попсы. И каким только ветром могло занести Ольгу в компанию к футбольным фанатам? Я озираюсь по сторонам, пытаясь хоть что-то разглядеть в дымном полумраке. Скорее интуитивно, чем визуально, угадываю ту, кого ищу, в фигурке за дальним столиком, обессиленно положившей голову на руки. Проталкиваюсь туда через бурно обсуждающих матч болельщиков: да, это Ольга, и всего на четверть полная бутылка «Арарата» перед ней на столе красноречиво сообщает о главной причине позднего телефонного звонка.

— Оль, — легко трогаю её за плечо, обтянутое тёмной водолазкой. — Я приехал.

Ольга рвано втягивает воздух, с усилием поднимает голову. Из-за царящего шума я больше по губам угадываю «Тим».

— Привет, — улыбаюсь, будто не происходит ничего из ряда вон выходящего. — Поехали домой?

Ольга бормочет «Да», пробует выпрямиться до конца и тут же зажмуривает глаза, борясь с дурнотой. Я отлично знаю, как себя чувствуешь, с непривычки употребив лошадиную дозу спиртного, поэтому дожидаюсь, пока на меня снова посмотрят, и лишь тогда помогаю Ольге встать.

— Сумка, где-то тут…

— Да, я возьму. Тебе счёт приносили?

— Я сразу…

— Ясно. Телефон, кошелёк — в сумке?

— К-кажется, — Ольга икает. — Ой, что-то мне…

— Две минуты, продержись две минуты, — Я помню, где здесь туалет, и, не тратя даром драгоценное время, тяну Ольгу в нужную сторону. Комнатушка грязновата, зато не занята, что в данных обстоятельствах намного важнее. Пока организм Ольги радикально избавляется от токсинов, я часовым стою за дверью в коридоре. Можно было бы вызвать такси, но как отвечать на вопрос о пункте назначения? Вряд привидевшийся мне в галлюцинации адрес соответствует действительности.

Из туалета Ольга выходит держась за стену, однако с куда более бодрым видом.

— Легче? — я жестом предлагаю опереться на меня.

— Д-да, — она принимает предложение, позабыв о своих принципах.

— Проверь, всё на месте? — отдаю ей сумку.

— Всё, — после короткого досмотра заключает Ольга. — Тим, у меня ещё плащ на вешалке остался.

— Сейчас заберём, не волнуйся.

Мы без лишней спешки возвращаемся в зал, где нас встречает очередное «Го-о-ол!».

— Тебе воды принести? — я с трудом перекрикиваю радостных фанатов.

— А тут есть? — ответ опять приходится читать по губам.

— Найдётся. Посидишь за столиком, пока я к стойке прогуляюсь?

Ольга кивает, и я бережно усаживаю её на стул. Помня студенческие попойки, покупаю сразу три поллитровки, которые потом опустошают с такой скоростью, будто за спиной у Ольги десятки километров безводной пустыни.

— Хватило? — спрашиваю я, когда заканчивается последняя бутылка. — Или ещё принести?

— Нет, всё, спасибо.

В этот момент на экране кто-то из футболистов бьёт по воротам из выгоднейшей позиции, промахивается, и стены бара сотрясает многоголосый возмущённый вопль.

— Готова идти? — я едва слышу сам себя.

— Да.

В отсутствие опыта Ольга не знает, что способность трезво мыслить не всегда означает способность твёрдо держаться на ногах, и поднимается слишком быстро.

— Тише, тише, — я успеваю поддержать её под локоть. Из глубин памяти не вовремя выныривает похожий эпизод галлюцинации, когда меня-Ольгу ловил Дрейк. Мысленно отмахиваюсь от назойливой мухи-воспоминания, помогаю девушке с плащом и крепко беру её под руку — самостоятельность тут пока будет лишней.

— Ну, пойдём потихоньку.

После прокуренного бара мартовский уличный воздух божественно вкусен. Мы недолго стоим у входа, наслаждаясь возможностью дышать полной грудью, а потом я спрашиваю: — Такси или чуть-чуть пройдёмся?

— Пройдёмся, — после краткого раздумья отвечает Ольга. — До проспекта.

Мы прогулочным шагом бредём по скудно освещённому скверу. Я не выпускаю руки спутницы, да и она сама не торопится высвободиться. Молчим; по характерно неровному дыханию Ольги понятно, что она из последних сил борется со слезами, а я ломаю голову, как тут поступить. Сделать вид, будто ничего не замечаю? Обнять и дать выплакаться? Снова некстати вспоминается галлюцинация: жёлтый свет фонарей, укутанные в снежные одеяла деревья, горячие губы на губах. До каменных желваков стискиваю зубы и выключаю картинку. Тогда предательница-память подбрасывает мне холод ламината под щекой и чувство тотальной опустошённости после долгой истерики. Всё, бой проигран вчистую. Я останавливаюсь и не очень ловко — почти, как Тим-из-сна, — обнимаю Ольгу.

— Плачь, — говорю её темноволосой макушке. — Просто плачь. Я ни о чём не буду спрашивать, обещаю.

Остатки плотины самообладания моей спутницы разлетаются в щепы под напором бурного потока слёз. Ольга рыдает так, будто ещё чуть-чуть — и её сердце разорвётся, а всё, чем я могу помочь, — это чистым носовым платком да бессловесным сопереживанием.

Наконец, всхлипы становятся тише и реже. Когда они стихают совсем, я мягко отстраняюсь.

— Домой?

Комкающая в руках платок Ольга вскидывает на меня опухшие глаза, но почти сразу вновь отводит взгляд. Кивает, не доверяя голосу.

— Только мне нужен твой адрес для такси.

Она хрипло называет улицу, дом и подъезд — совсем не те, что были в моей галлюцинации, — и я с первого раза вызваниваю нам машину.

— Ну всё, нас будут ждать на остановке через десять минут.

Этот вечер не назовёшь хорошим, однако по пунктуальности таксистов к нему претензий нет. Автомобиль плавно несёт нас сквозь спящий под полной луной город, в колонках на задней полке негромко играет симфоническая версия «Спокойной ночи» Цоя. Ольга всю дорогу смотрит в окно, только видит ли она проносящиеся мимо пейзажи?

Въезд в нужный двор; такси останавливается ровно перед заказанным подъездом шестнадцатиэтажной свечки. Я отдаю уговоренную сумму и помогаю спутнице выйти из машины. Потом, не спросив согласия, захожу вместе с ней в подъезд и поднимаюсь на лифте до десятого этажа. Ни одно из моих действий не вызывает у Ольги протеста, и мне это очень не нравится.

— Оль.

Ольга, уже доставшая ключи из сумки, замирает перед дверью в квартиру.

— Я поеду.

Согласный наклон головы.

— Но если тебе вдруг захочется поговорить — о чём угодно — или просто пореветь в трубку, то ты обязательно звони, поняла? Даже в четыре утра.

Ольга молчит, пристально изучая пятнышко на придверном коврике.

— Без шуток, Оль. О приличиях будешь думать, когда всё наладится.

— Ладно, — она через силу разлепляет сухие губы.

— Смотри, ты пообещала. Советую, кстати, не затягивать и сразу ложиться спать: пусть организм восстанавливается.

— Хорошо.

— Спокойной ночи?

— Спокойной.

Я ухожу с тяжёлым сердцем. Надеюсь только, что Ольга последует моему совету: лучшего лекарства от душевных ран, чем сон, я не знаю.

На улице меня окликает короткий автомобильный гудок — оказывается, таксист не уехал, а просто убрал машину с проезда. Подхожу к нему и наклоняюсь над открытым окном водительской двери.

— Вы мне сигналили?

— Тебе, тебе, — невежливо «тыкает» таксист. — Садись и говори, куда едем.

Словесная грубость меня мало трогает, так что я усаживаюсь на переднее пассажирское сиденье, называю адрес и с интересом спрашиваю: — А если бы я остался у девушки?

— Тогда я бы узнал, что потерял квалификацию. Пристёгивайся, не хватало ещё из-за тебя штраф поймать.

Теперь, когда неотложных дел больше нет, во мне просыпается жгучее любопытство. Какую беду Ольга могла заливать коньяком? Почему не дома, а в первом попавшемся баре? Связано ли это с походом в кино, от которого я отказался? Вопросы без ответов: я почти на сто процентов уверен, что в понедельник меня не ждут никакие объяснения. Максимум сухая благодарность и нескрываемое старание как можно скорее забыть невесёлый инцидент. Обычная человеческая реакция, обижаться на которую бессмысленно.

Таксист прибавляет звук еле шепчущей магнитоле, и салон наполняют аккорды «Пачки сигарет» в оркестровом исполнении. Красивая мелодия нежно касается струн моей души, нашёптывает, что, возможно, не стоит судить о людях так безапелляционно. Вдруг вбитые в меня жизнью пессимистические установки больше не действуют?

***

На следующее утро я просыпаюсь с первыми лучами заглянувшего в незашторенное окно солнца. Спать не хочется совершенно, но занятия себе я тоже найти не могу. Даже книги — вечная моя отрада — не способны отвлечь от мыслей о вчерашней истории. Меня подмывает написать Ольге сообщение с вопросом о самочувствии, однако голос разума настойчиво твердит, что в шесть утра воскресенья нормальные люди обычно пребывают в объятиях Морфея, и будить их — плохая идея.

Тем не менее среди моих знакомых есть человек не настолько щепетильный к неписанным правилам этикета.

— Привет, Тимыч! — Дрейка совершенно не смущает, что он звонит мне в несусветную, по его же собственным понятиям, рань. — Не спишь?

— Привет, не сплю.

— Я тут собрался в «Ашан» за продуктами метнуться, пока дороги пустые. Тебя подхватить?

— Думаешь, там уже открыто? — сомневаюсь я.

— Пока доедем, будет открыто. Так что скажешь?

— В принципе, я тоже сегодня в магазин собирался, — А если конкретно, то в хлебный киоск у дома. Ну да преувеличение за ложь не считается. — Куда и через сколько подходить?

— Через двадцать минут спускайся во двор.

— Хорошо.

Разговор оставляет после себя ощущение недосказанности. Думаю, у этого звонка имеются ещё причины, кроме идеалов настоящей дружбы.

— Вот скажи мне, Тимыч, своё учёное мнение о «неслучайных случайностях», — издалека начинает Дрейк после того, как мы выезжаем со двора.

— Ты про детерминизм вселенной? Ну, лично мне постулат о том, что всё подчинено изначальной предопределённости, кажется унизительным. Не для того человек получил разум и волю, чтобы дёргаться марионеткой на верёвочках космических законов. Опять-таки, если верить квантовой физике, то вероятности лежат в самой основе мироздания.

— А как же «Бог в кости не играет»?

— Эйнштейн, несомненно, был гением, однако гениальность — не страховка от ошибочных суждений.

— Короче, ты считаешь, что даже невероятные совпадения — просто совпадения, не больше?

— Не всегда. Но тогда за ними стоят земные причины, а не работа неподвластных слабому человеческому разуму сил.

— Земные причины, — повторяет Дрейк, тормозя машину на светофоре. — Ну, вот смотри, ситуация: я пригласил девушку в кино. Она согласилась, однако предложила взять с нами подругу — ладно, не вопрос. Вообще, если тобой начинают перед кем-то хвастаться, значит, воспринимают ваши отношения всерьёз, и пора рвать когти. Но это так, ремарка по теме. История же о том, что когда мы втроём встретились у входа в кинотеатр, выяснилось, что подруга мне чертовски хорошо знакома. У такого совпадения могут быть земные причины?

Загорается зелёный.

— А «знакома» — это в каком плане? — Хотя я, кажется, уже знаю ответ на свой вопрос.

— В том-то и фишка, что не в постельном. Мы с ней в одной конторе работаем.

Бедная Ольга. К такому удару невозможно быть готовым.

— Думаю, это было настоящее совпадение, без подоплёки. Вроде как встретить бывшего одноклассника в час пик на станции столичного метро.

— Так тоже бывает?

— Да, со мной случилось года три назад. Ездил в Москву на семинар и на ВДНХ нос к носу столкнулся с парнем, с которым последние два года учился в школе. Он сейчас где-то за Уралом живёт, а в столице тоже по рабочим делам оказался.

— М-да, тесен земной шарик.

Мы въезжаем на парковку торгового центра, размер которой сопоставим с лётным полем провинциального аэродрома. Немногочисленный транспорт персонала и таких же, как мы, ранних пташек сиротливо жмётся к входам занимающего не один гектар комплекса. Дрейк останавливает машину рядом с дверью-вертушкой «Ашана», глушит мотор и, выходя, вскользь замечает: — А ведь тебя мой рассказ почти не удивил. Даже имя коллеги не спрашиваешь.

— Ну, просто получилось, что я немного в курсе, — тоже выбираюсь из машины, лихорадочно соображая, какую часть истории можно раскрыть без страха выдать чужую тайну. — В четверг Ольга попросила меня сходить с ней в кино: её пригласила подруга, которой хотелось продемонстрировать своего нового молодого человека. Ольгу такая ситуация сильно задевала, поэтому она решила тоже найти себе, м-м, спутника. К сожалению, со мной ей не повезло.

— Что, серьёзно так было? И ты отказался от предложения такой девушки?

Машинально прячу руки в карманы куртки. Порой кажется, будто ради дружбы Дрейк сознательно старается забыть неудобную правду обо мне.

— Из меня паршивый светский лев, — повторяю ему данное Ольге объяснение.

— Напрасно ты так о себе, — Дрейк замолкает на полуфразе. — Чёрт. Я как-то совсем не подумал… Чёрт. Бабочка, честное слово, я без задней мысли.

— Ничего страшного, — Пускай извинения приняты безоговорочно, но смотреть куда-то ещё, кроме линий разметки парковочных мест, я себя заставить не могу. — Идём?

— Да, конечно.

Болезненная тема вовремя прикрыта, загадка вчерашнего вечера разгадана. Замечательно всё, кроме единственной мысли крепко засевшей в моей голове. Я снова и снова думаю о том, кому буду звонить, когда, узнав, что Дрейк всё-таки женится, в стельку напьюсь в нашем баре. И снова и снова прихожу к неутешительному выводу: никому.

***

Из дома я первым делом отправляю Ольге СМС с дурацким вопросом «Ты как?», получаю мало успокаивающий ответ «В порядке», но так и не набираюсь смелости для звонка. Остаток дня проходит в рутинных занятиях: я что-то готовлю, прибираюсь по верхам, задаю работу стиральной машине, пытаюсь читать. Заглядываю к тёте Шуре: увы, завтра Лёвку отправляют в срочную командировку, ему надо готовиться, и он снова не может приехать. По правде сказать, я ожидал чего-то подобного, но соседка явно расстроена. Мы пьём чай с напечёнными специально к приезду сына ватрушками у неё на кухне; я в очередной раз переслушиваю истории из Лёвиного детства, то и дело отвлекаясь на мысли о разделённом сне и несчастливых Ольгиных выходных. Я уверен, что действовал единственно должным образом, однако как это скажется в долгосрочной перспективе? Боюсь, у Ольги не тот характер, чтобы постараться дистанцироваться от человека, помогшего ей в настолько личной ситуации. Ох, лишь бы благодарность не подтолкнула её к романтическим чувствам! Может быть, если у меня получится соблюсти баланс между дружелюбием и вежливой отстранённостью, то наши отношения останутся на прежней ступени? Я прихлёбываю из чашки остывший чай. Да уж, непростой у меня будет понедельник. Очень непростой.

Вроде бы я выхожу из дома в то же время, что и всегда, только в офисе оказываюсь вообще раньше всех. Неужто Ольгино «в порядке» не в порядке до такой степени? Может, позвонить ей, если через пять минут не придёт? Но не успеваю я убрать куртку в шкаф и включить компьютер, как на пороге комнаты появляется разрумянившаяся от быстрой ходьбы Ольга.

— Ой, ты уже пришёл? Привет!

— Привет, — я искренне рад видеть её в приподнятом настроении. — Как дела?

— В пределах естественного безобразия.

Расшифровываю это как намёк оставить прошлое прошлому. Что ж, Ольга, несомненно, в своём праве, а мне имеет смысл потратить оставшиеся до официального начала рабочего дня минуты на пару мелких багов, отчёты о которых пришли на почту техподдержки ещё в пятницу.

— Тим.

Поднимаю глаза от монитора: Ольга стоит совсем рядом. И как я её не заметил боковым зрением?

— Спасибо тебе, — она обеими руками протягивает мне пластиковый контейнер. Неуклюже встаю, на автопилоте беру подарок.

— Мне?.. А! Да ну, Оль, брось, — пытаюсь пихнуть контейнер обратно.

— Не брошу, — Ольга прячет руки за спину. — Ты меня сильно выручил, самодельный рулет за такое — смехотворная благодарность.

Открываю пластиковую крышку, и из контейнера выплывает соблазнительное благоухание домашней выпечки.

— Неужели свежий?

— Ага, перед работой пекла.

— А почему не вчера?

— За ночь бы весь вкус ушёл.

— Э-э, спасибо, — в растерянности не знаю, что ещё сказать.

— На здоровье. И я, наверное, должна объяснить… — Ольга хмурит брови, собираясь с мыслями.

— Оль, — я нахально пользуюсь моментом, чтобы перехватить инициативу в разговоре. — Это ведь личное? То, что ты хочешь рассказать?

— Ну, — заминка. — Да.

— Тогда не надо ничего объяснять. А рулет, если ты не возражаешь, я бы поделил на всех.

На лице Ольги как в калейдоскопе сменяют друг друга выражения неверия, радости, вопроса, благодарности. От последнего мне становится немного стыдно: я ведь отказался от объяснений вовсе не из-за рыцарского великодушия.

— Не возражаю, давай поделим, — соглашается Ольга, и тут дверь в комнату открывается. Я не знаю, какие флюиды улавливает вошедший Дрейк, но здоровается он многозначительно. От смущения Ольга отзывается несколько высокомерным «Здравствуй» и, подхватив у меня из рук контейнер, сбегает в комнату отдыха делить выпечку и заваривать чай.

— Слушай, Тимыч, — Дрейк опытным ловеласом щурится ей вслед, — а ты точно про себя, ну, уверен?

— Точно, — буркаю я и торопливо плюхаюсь обратно в кресло.

— Однако Ольгу ты однозначно очаровал.

— Не ставил цели, — У меня на языке так и крутится едкость про «лучших друзей девушек».

Конечно, Дрейк это слышит. Он уводит разговор на аномально тёплую погоду и пробки, потом приходит Вася Щёлок, потом Ольга приносит угощение и наносит превентивный удар пояснением: «В честь весны». Вася, конечно же, проходится по нелепости повода, однако делает это скорее с добродушием, чем с язвительностью. Откуда-то из-за шкафов выпархивает лимонница, приманенная запахом клубничного варенья рулетной начинки. Вот теперь точно все в сборе, можно приступать к чаепитию.

— Андрюша, у тебя оперативка, — Не существует такого гастрономического соблазна, который заставил бы Щёлока забыть об обязанностях Дрейковой совести.

— Блин. Так, дождитесь меня.

— Чай остынет.

— Не успеет! — доносится до нас уже из-за двери.

И мы ждём, даже лимонница, для которой Ольга заботливо отложила немного варенья на специальное бабочкино блюдце. Какое-то непонятное утро, думаю я, разглядывая почти невидимые струйки пара над моей кружкой. Но, наверное, больше всего ему подходит эпитет «хорошее». Практически наверняка.

***

Этот сон прекрасен, как исполнение самой заветной мечты. В нём хочется оставаться, не просыпаясь, до конца лет. Он яркий, выпуклый — разделённый, а значит, — сердце сладко замирает — в чём-то вещий. Пока не зазвонил будильник, я разрешаю себе понежится в грёзах о том, что могло бы быть. Проживаю каждый оттенок сонного счастья без мыслей о прошлом и грядущем, но когда смартфон принимается играть побудку, возвращаюсь в суровую действительность. В которой есть место только для правильных решений, а не для потворства собственной слабости. Пусть я потерпел неудачу в попытке увернуться от предсказанного в отношении нас с Ольгой — сейчас у меня не может не получиться. Ведь я собираюсь сделать то, в чём преуспеваю всю свою жизнь. Сбежать.

========== VIII (Андрей и Тим) ==========

Как океан объемлет шар земной,

Земная жизнь кругом объята снами;

Настанет ночь — и звучными волнами

Стихия бьёт о берег свой.

Ф. И. Тютчев «Как океан объемлет шар земной…»

Не помню, случалось ли когда-либо прежде, чтобы я во сне знал, что сплю, только сейчас это знание было полностью в порядке вещей. А снился мне разморенный июльский полдень в заброшенном колхозном саду, где я валялся на траве под высоченной старой яблоней. Порой солнечным лучам удавалось прорваться сквозь её густую листву, отчего приходилось щурить то один, то другой глаз, но в остальном всё было идеально. Рядом со мной сидел Бабочка: увлечённо читал растрёпанную книжку и грыз замурзанный карандаш, иногда делая им пометки на полях. Я же ел лакомство куда более вкусное — мороженое в вафельном рожке — и не забывал через раз делиться им с товарищем. Стеснительный Бабочка откусывал малюсенький кусочек, благодарно мне улыбался и опять возвращался к чтению. Такой вот мирный, бессюжетный сон; ничего особенного, однако мне он нравился. Хотя, по-хорошему, не должен был — моя голова удобно лежала у Бабочки на коленях, и то, что я это позволял, было тревожным признаком. Я немного об этом поразмыслил и в итоге решил: да пускай, раз уж мы всё равно оба спим. К тому же мороженое неуклонно подходило в своему логическому завершению, и стоило бы придумать, какое нафантазировать следующим. Может, с шоколадной крошкой? Или фисташковое? Помню, в детстве я больше всего любил именно фисташковое. А вообще, надо спросить у Бабочки, какое ему хочется. Я укусил рожок в последний раз и самую вкусную часть — хрустящий хвостик — великодушно отдал приятелю.

— Ешь целиком.

Бабочка слегка порозовел и отложил книжку в сторону. С застенчивой деликатностью взял губами вафлю у меня из пальцев, легко коснувшись кожи теплом выдоха. Я не знаю, почему вдруг так явно почувствовал это, или отчего затаил дыхание, засмотревшись на склонённое надо мной лицо. На мечтательную зелень глаз в опушке рыжеватых ресниц, на россыпь золотых веснушек, на растрёпанные пряди льняных волос. Чудесная гармония черт, совершенная, как лик богини, но без его бессмертной чуждости. Безумно захотелось остановить это мгновение, сохранить его, как древнее насекомое в янтарной смоле, — однако я нечаянно моргнул и открыл глаза уже в своей спальне.

Переход случился настолько внезапно, что до меня не сразу дошло, почему надо мной белый натяжной потолок, а под головой — подушка. Тут лежавший на тумбочке планшет вывел первую трель будильника, я проснулся окончательно и слегка охренел от привидевшейся мне ереси. И ведь, зараза, такая реалистичная — во рту до сих пор ощущался ванильный привкус. Развивать последнюю мысль я не хотел категорически, поэтому выключил будильник и, вместо обычного пятиминутного валяния в кровати, потащился в ванную. С параноидальной тщательностью вычистил зубы, набрал в ладони воды, собираясь смыть остатки сна, но отчего-то задержал взгляд на левом запястье с бабочкой-шрамом. Моей памяткой о цене эгоизма.

— Просто дурацкий сон, — внятно сказал я себе и опустил лицо в прохладную воду. Если не зацикливаться на сновидениях, то у них нет власти хоть в чём-то влиять на реальную жизнь.

***

— А у нас, Андрюша, горе, — оригинально поприветствовал меня Вася, когда я в понедельник пришёл на работу. Впрочем, вид у него был отнюдь не горюющий.

— Да? И какое же?

— Бабочка пропала, — с театральным трагизмом объявил Щёлок.

— Как пропал?.. — я встретился взглядом с определённо присутствующим Тимычем, — …ла?

— Кто знает? Мы пришли — её нет. Ольга, вон, предлагает устроить уборщице допрос с пристрастием.

— Неправда! — возмутилась Ольга, протирающая тряпочкой листья алоэ. Мне живо припомнилось, насколько категорично она в своё время отказывалась ухаживать за растением. «Frailty, thy name is voman!»*, как говорил старик Вильям. — Я всего лишь хотела спросить, видела ли она сегодня лимонницу.

— Однако, согласись, интонации у тебя при этом были далеко не дружелюбные.

Ольга фыркнула.

— Я думаю, бабочка улетела, — тихо и ни на кого не глядя сказал Тим. — Ещё в пятницу, когда мы весь день держали окно открытым.

— Глас разума в дурдоме, — сделал ему комплимент Вася, а после напомнил мне: — Андрюша, оперативка.

— Шеф разве не в командировке?

— Он в обед уезжает, так что давай-давай. Иди, получай инструкции, как нам целых три дня жить без его чуткого руководства.

— Уж послал так послал, — пробурчал я, выходя в коридор. На душе было муторно, но сформулировать причину никак не выходило. И поскольку рефлексировать я, в принципе, не любил, то за время, что шёл к кабинету шефа, решил больше не морочить себе голову. Появятся реальные проблемы — буду решать, а до тех пор нет смысла дёргаться. Тем более что лицо у Тима самое обыкновенное, я специально посмотрел.

***

Обычно рабочие будни мне не снились, слишком уж скучные. Вот код — да, мог во сне писать, но офиса хватало и наяву. Поэтому меня порядком заинтриговал выбор обстановки нашего кабинета в качестве декораций для сегодняшнего сновидения. У края сознания звякнул тревожный звоночек, однако узнать продолжение было интереснее, чем проявить осторожность. Не долго думая, я поплыл по течению сна.

Итак, мы с Тимычем задерживались после работы. У меня был дедлайн, у него — очередная хотелка шефа. Сидели каждый за своим столом, кодили в сосредоточенной тишине: красота, покой и благолепие. Наконец, я дописал последний кусок, скомпилировал, проверил — работает! В реальности, конечно, стоило бы заподозрить неладное, потому что не может код оказаться безошибочным с первого раза. И если баг не вылез сразу, значит, он хитровывернутый и в будущем попортит мне немало крови. Но это был сон, так что я преспокойно подключил модуль к проекту и поставил всё скопом на автоматическое тестирование.

— Тимыч, тебе ещё долго?

— Почти закончил.

Я кивнул больше себе, чем погружённому в программу Тиму, и, потянувшись, встал размять ноги. Подошёл к окну, выглянул наружу — ба, да там дождь поливает как из ведра!

— Наврали товарищи синоптики, — подумал я вслух, чем опять отвлёк Тима.

— Что ты сказал?

— Да так, про погоду. На улице ливень.

— А-а.

— Тебя как, довезти домой?

Тим взял паузу на раздумье, потом почти неслышно вздохнул и согласился: — Довези, если не трудно.

— Не трудно, — подтвердил я специально для его чувствительной совести. Вернулся к своему компьютеру: «All tests completed successfully». Эх, жаль, что так может быть исключительно понарошку. Однако несмотря на сон, резервное копирование я запустил — шеф накрепко вбил в нас с Васей привычку делать бэкапы.

— У меня всё, — объявил Тимыч.

— Здорово. Сейчас, только сохранюсь, и пойдём.

— Ага, я тоже, — Фраза закончилась каким-то странным присвистом.

— Ты чего? — поднял я глаза от монитора.

— Да блин, повернулся неудачно и, кажется, что-то там защемило, — Тим попробовал осторожно повращать плечом, но снова болезненно зашипел.

— Давай посмотрю, — я встал из кресла и замер, наткнувшись на напряжённый взгляд. — Честное слово, я в этом разбираюсь. У нас в школе физрук был какой-то заслуженный тренер и поэтому к работе относился ответственно. В частности, научил нас оказывать первую помощь.

— И при мышечном спазме тоже? — недоверчиво уточнил Тимыч.

— Ага. В спорте такая напасть — частый случай.

Напряжение из глаз Тима никуда не ушло, однако он неохотно разрешил: — Ладно, посмотри.

Про себя я считал, что диагностика через свитер и рубашку получится весьма приблизительной, однако такой гипертонус мышц спины и шеи можно было бы прощупать даже через шубу.

— Слушай, как ты с этим, вообще, живёшь? — нетактично ляпнул я, и жёсткие узлы под моими пальцами окаменели до твёрдости гранита. — Э, нет, давай-ка, расслабляйся. И свитер снимай.

Тут мне сыграла на руку жизненная позиция Тимыча: если добровольно согласился на что-то, нечего потом идти в отказную. Поэтому вместо споров он начал с медлительной неловкостью стягивать свитер, а я самовольно взялся ему помогать. Потом повторил: — Расслабься, — и с нажимом провёл ладонями по освобождённым от одного слоя брони плечам и шее. Тим шумно выдохнул и заставил себя отпустить мышцы.

— Ага, теперь нормально. И дыши глубже и медленнее.

— Да, я знаю, как надо.

Массаж я делал вдумчиво и неторопливо, стараясь, чтобы неизбежная боль от моих действий не выходила за рамки терпимой. Не буду себе льстить и говорить, что это всегда получалось, тем не менее Тим переносил процедуру стоически. Его доверие и терпение тронули какие-то доселе неизвестные струны моей души, и, думаю, именно поэтому я сделал тот безотчётный жест. Закончив разминать проблемные мышцы, я напоследок ласково мазнул кончиками пальцев по беззащитно открытой шее — ровно вдоль пульсирующей бледно-голубой жилки. Короткое прикосновение можно было запросто счесть примерещившимся, однако Тим вздрогнул и повернулся ко мне. Мы замерли, глядя глаза в глаза, и на этой немой сцене сон внезапно оборвался.

В спальне стоял оглушительный трезвон: планшет изо всех сил пытался донести до меня что-то экстренно срочное. Плохо соображая, я рывком сел на кровати и сгрёб шумящий гаджет — блядь, будильник! Называется, поменял мелодию звонка на что-нибудь пободрее. Я вырубил звуки воздушной тревоги и рухнул обратно на постель.

Один раз — случайность, два — совпадение. Паршивая тенденция, только кто умеет программировать собственные сны? Я подивился тому, насколько хладнокровно сейчас рассуждаю — какой-то месяц назад по потолку бы бегал от, к-хм, оттенка приснившегося и от чувства беспомощности перед капризами подсознания. Впрочем, нет, ни фига я не беспомощен, раз понимаю во сне, что сплю. И возможность управлять сновидением у меня тоже имеется: при первом же намёке на неладное я могу сделать над собой усилие и проснуться. Пускай пока не понятно, откуда в моих снах берётся эта дрянь, давить её я буду без пощады и жалости.

***

Юноша Виталий оказался личностью настойчивой и по-прежнему пребывавшей в заблуждении относительно характера Ольги. Иначе он не прислал бы ей второй букет ровно через неделю после первого.

— Ольга Михайловская? Она на совещании, — огорчил Вася вошедшего к нам курьера. — Но можете оставить посылку, вот её стол.

— Мне надо, чтоб кто-нибудь расписался о получении, — заупрямился посыльный.

— Давайте, я распишусь, — предложил я. — Показывайте где.

Закорючка в курьерской ведомости легко и непринуждённо перевела букет тюльпанов в собственность Ольги.

— Надеюсь, Андрюша, ты понимаешь, что делаешь, — заметил Вася, когда курьер вышел из кабинета. — Однако на всякий случай рекомендую освежить в памяти план эвакуации.

Полчаса спустя Ольга вернулась в комнату. Увидела на столе тюльпаны — тут мы дружно затаили дыхание — и сдержанно поинтересовалась, откуда они.

— Курьер принёс, — Тимыч героически принял огонь на себя. Посуровевшая Ольга вынула из букета карточку, скользнула по тексту глазами и отправила в мусорную корзину сначала послание, а потом и цветы. Обвела нас ледяным, как полярная ночь, взглядом: — Коллеги, я буду крайне признательна, если впредь вы не станете получать за меня посылки, — и вышла из комнаты.

— Доигрался Ромео, — подвёл черту Вася.

— Но продолжение, думаю, будет, — добавил я. — Похоже, наш благородный дон поражён в самое сердце.

— Уж лучше бы в пятку, — пробурчал Щёлок, а Тимыч молча вытащил из корзины помятый букет, расправил его, как мог, и поставил в обрезок полторашки в компанию к неувядающим герберам.

— Тюльпаны же не виноваты, — объяснил он, хотя мы не задали ему ни одного вопроса.

С этим сложно было не согласиться. Поискать, что ли, нормальную вазу для таких случаев? В глупых человеческих конфликтах цветы ведь действительно ни при чём.

Сны снами, однако от задумки свозить Бабочку на трофи я не отказался. В этом году из-за тёплой весны сезон стартовал рано, и на первые выходные апреля намечалось по всем параметрам подходящее мероприятие: однодневное, категории «лайт» и не у чёрта на куличках. Идеально для того, чтобы разбудить вкус к покатушкам у далёкого от этой кухни человека. Я отправил Тимычу ссылку на страничку соревнования, будучи на сто двадцать процентов уверен в согласии, однако получил уклончивый ответ: «Давай обсудим ближе к дате?». Нехорошее предчувствие попробовало душу на острый зуб, но я не стал выпытывать у Тима подробные разъяснения. Ближе к дате, так ближе к дате. Подожду.

***

Те сны приснились мне практически один за одним, однако стоило разработать ответную стратегию, как наступило полуторанедельное затишье. Постепенно я перестал ждать подвоха от подсознания, и вот тут-то оно и нанесло мне третий удар.

Я знал, что сплю, и помнил, что в этом случае почему-то собирался немедленно проснуться. Но ничего тревожного не происходило, наоборот, мне снилось, будто мы с Тимычем ехали в «Патриоте» и, подпевая магнитоле, на два голоса горланили «It’s my life». Просёлочная дорога позади машины клубилась серой пылью, за окнами плыли нежно-зелёные поля, разделённые берёзовыми и осиновыми посадками, небесный холст украшали крупные мазки облаков. Это были первые июньские выходные, и я наконец-то уболтал Тима выбраться на природу — пока для затравки, без трофяка. Однако простейший план разбить лагерь в проверенно диком месте, переночевать там и вечером вернуться в город окружным путём вдруг оказался под угрозой. В начале недели к нам пришёл циклон и принялся старательно поливать города и веси. Я три дня гипнотизировал сайт Гидрометцентра, пока в четверг облачный вихрь всё-таки не сдался и не уполз дальше на восток. Выглянувшее солнце принесло долгожданное тепло, и к субботе погода вообще стала классически-летней. Так что мы поехали.

На смену возделанным полям пришло буйное разнотравье, раскатанная грунтовка обернулась петляющей сквозь холмы колеёй, которую, судя по глубине, сразу после дождей прокладывал трактор. Однако клиренс у «Патриота» выше всяких похвал, поэтому я — человек, вооружённый навигатором, — уверенно вёл машину к цели. Впереди маячил небольшой лог с дубовым леском, перед которым дорога раздваивалась: в обход по краю и напрямик через лес. Водитель прошедшего до нас трактора выбрал второй путь, и я, самоуверенно решив, что у моего танка проходимость не хуже, поехал по его следам.

Под густой сенью листвы следы недавнего ненастья сохранились явственнее, чем на открытых ветру и солнцу просторах. Дорога быстро превратилась в глинистое месиво, и по уму следовало бы повернуть обратно, но для меня такой вариант всё ещё был чересчур скучным.

— Ты точно уверен, что по-другому нельзя проехать? — присоединился Тимыч к тихому голосу моего благоразумия.

— Так в этом же вся соль! — я прибавил газу, собираясь на полном ходу проскочить жижу в самой низкой точке лога. — По крышу забуриться в говны, чтоб потом пришлось трактором дёргать.

Не всякая глупость обязательно должна быть сказана вслух. «Патриот» с шикарными фонтанами грязи форсировал жижу до середины — и ухнул передними колёсами в скрытую под ней яму. Я резко нажал на педаль тормоза, отчего мы с Тимычем едва не приложились о лобовое стекло, и машина встала.

— Та-а-ак, — я попробовал дать задний ход. Мотор взвыл, внедорожник пару раз дёрнулся и замер. Приехали.

— И вот теперь начинается самая экзотика, — я заглушил двигатель. — То самое, ради чего устраивают покатушки.

— Сразу за помощью, или у тебя лебёдка с собой? — деловито осведомился Тим.

— Обижаешь. Я без джентльменского набора «лебедь» плюс сендтраки в поля не езжу, — с этими словами я полез за водительское кресло, где предусмотрительно держал армейские бахилы химзащиты, и только тут сообразил, кем и какой вопрос мне был задан.

— Тимыч, ты ж вроде говорил, будто никогда в трофи не участвовал? — я в обнимку с бахилами плюхнулся обратно на сиденье и с ленинским прищуром посмотрел на своего пассажира. — Откуда такое знание матчасти?

Ответом мне стал полный укоризны взгляд: — Дрейк, я же книжник, не забыл? Естественно, я почитал теорию перед поездкой.

Вот не знаю ни одного другого человека, который бы настолько ответственно ко всему подходил. Даже Ольга, как мне кажется, не стала бы шерстить форумы джиперов.

— Что от меня потребуется? — Тим был нешуточно настроен на грязевую ванну.

— Пока ничего, — я натянул защиту прямо поверх кроссовок и выбрался наружу. — Можешь просто наслаждаться природой и лесным воздухом.

Внешний осмотр наглядно продемонстрировал, что мне неплохо бы сочетать молодецкую удаль с трезвой оценкой собственных возможностей. Ну, и не забывать: нормальные герои всё-таки ходят в обход. Я достал из багажника лебёдку, сендтраки и рабочую куртку. Прикинул, как буду выезжать задом, ещё раз мысленно себя обматерил и полез крепить такелаж за ближайшее дерево.

Правильный инвентарь и правильные покрышки — залог успеха даже для такого безмозглого товарища, как я. По сендтракам да на тросе внедорожник выехал из ямы аки поезд по рельсам. Когда же под колёсами оказалась твёрдая почва, я остановил машину и сообщил мирозданию: — Объявляю сегодняшний лимит приключений исчерпанным.

— Боюсь, навряд ли, — интонации у Тимыча были неоправданно пессимистичными.

— Почему?

— Ну, я же твой попутчик. А со мной постоянно что-нибудь случается.

— Ерунду несёшь, — Мы вместе выбрались из машины и отправились выковыривать сендтраки из грязи. — Даже самый невезучий пассажир не виноват в том, что у водителя нет мозгов.

Тим промолчал, однако про себя вряд ли согласился с моим аргументом.

Заезд по грязи внёс в наш маршрут определённые коррективы: пришлось завернуть на удачно расположенный поблизости пруд. Пока я, сопровождаемый неодобрительными взглядами сидевших по берегам рыбаков, отмывал от глины стёкла «Патриота», инвентарь и себя, хозяйственный Тимыч организовал нам перекус.

— Отлично, — оценил я накрытый походный стол, который, за неимением лучшего, пришлось поставить в жидкой тени кустов тёрна. — Но можно сделать совсем замечательно.

Из багажника был извлечён свёрток с туристическим навесом, и через пять минут у нас появилась нормальная защита от солнца.

— У тебя профессиональный подход к отдыху, — сделал комплимент Тимыч, устраиваясь на раскладном стуле-шезлонге.

— Это всё возраст, — поскромничал я. — Перерос я туристическую романтику и прочие шалаши в Шушенском.

Тим улыбнулся лёгкой Бабочкиной полуулыбкой и спросил: — Так куда мы конкретно едем-то?

— Ну, на самом деле у меня есть два варианта. Первый — это пасека километрах в двадцати отсюда. Место шикарное, но может быть занято каким-нибудь пчеловодом. Тогда придётся проехать ещё десяток километров до заброшенного коровника — там точно никого не будет.

— Дрейк, если не секрет, откуда ты так хорошо знаешь местность?

— М-м, не назвал бы это секретом, только ты всё равно не распространяйся, ладно? В общем, был у меня период увлечения копательством. Искал на старых картах брошенные поселения, а потом выходные напролёт мотался по степи с металлоискателем наперевес.

— Ого! И много кладов нашёл?

— Ни одного, отчего, собственно, и разочаровался в этом занятии. Зато металлического мусора в земле буквально до жопы. Особенно на полях: такое чувство, будто вся сельхозтехника на ходу разваливается по запчастям.

— Погоди, а как же эхо войны? Из этой оперы ничего не попадалось?

— Н-ну, я находил гильзы, пули, осколки снарядов. Кусок от двигателя генератора на месте бывшей землянки. Только, понимаешь, всё копательство по сути — это перелопачивание груд хлама без гарантии результата. А я, как уже говорил, не романтик.

В серых глазах Тима вспыхнули лукавые зелёные искорки. И о чём, интересно, он сейчас подумал? Я слегка приподнял бровь.

— Ты не романтик, — не стал запираться Тимыч. — Ты авантюрист-прагматик.

— Это комплимент или порицание?

— Это правда жизни.

— Но ты не осуждаешь?

— Конечно, нет. Без этого ты бы не был собой.

— А без чего бы не был собой ты?

— М-м, без книг?

Тим свёл всё к шутке, как делал всегда, когда не хотел отвечать на вопрос по существу. Но мне, в общем-то, серьёзный ответ не требовался. Я — авантюрист-прагматик, он — Бабочка. И без лишних слов понятно.

Подкрепив силы, мы свернули лагерь и двинулись дальше. Наученный опытом, я больше не пытался срезать путь, так что дорога до первой предполагаемой стоянки обошлась без эксцессов. Когда-то пасека была опушкой лиственной рощи, привольно росшей на склоне высокого холма, однако во времена колхозов перед исконно росшими здесь дубами, липами и ясенями посадили несколько рядов плодовых деревьев, а по краю сада пустили забор из шиповника. Я нашёл это место год назад, в цветущем мае, и чем-то оно запало мне в душу. Навещая пасеку позже, я несколько раз натыкался на следы стоянок пчеловодов, но вживую с ними так не столкнулся. Надеюсь, эта хорошая традиция не будет нарушена и сегодня.

Первым впечатлением от пасеки стал густой, медвяный запах цветущего шиповника. Мы оставили машину у узкого проезда сквозь его благоухающую стену: дальше колея не вела, что можно было считать почти стопроцентной гарантией отсутствия людей. И действительно, сад встретил нас приветливым шелестом листвы и солнечной, ярко-жёлтой лужайкой. Ни пасечников, ни ульев.

— Всё, место не занято, — объявил я, довольный тем, что всё сложилось по моему. — Остаёмся здесь.

— Ну, про «не занято», думаю, пока рановато говорить, — почему-то не согласился Тим. Он сделал пару шагов к центру поляны, и внезапно жёлтые луговые цветы взмыли в воздух роем бабочек-лимонниц. На несколько ударов сердца мы оказались в центре потревоженного золотого облака, а потом оно перелетело через кусты и скрылось из виду.

— Невероятно! — выдохнул потрясённый Тим. Обернулся ко мне: — Никогда в жизни такого не видел!

— Да, — я прочистил вдруг пересохшее горло. — Да, я тоже.

Это было не совсем правдой: я очень хорошо помнил, как у меня перехватывало дыхание и щемило сердце, когда шагнувшая из черноты дверного проёма душа рассыпалась искрами-бабочками. Только был уверен, что испытать такое второй раз невозможно — и ошибся.

— Ладно, теперь поляна точно свободна, — поспешно переключился я на дела насущные. — Давай ставить лагерь.

«Патриот» был аккуратно загнан за периметр и припаркован на краю луга под двумя яблонями, росшими так близко друг к другу, что их ветви переплелись в единую крону. Чтобы в случае чего внедорожник не бросался в глаза, мы набросили на него автомобильный тент защитной расцветки. Потом поставили одноместную палатку — другой у меня не было, поэтому кому-то предстояло ночевать в машине, — определились с местом для мангала и вечернего кострища, расставили стол со стульями и выгрузили пакеты с продуктами и углём для запланированного скромного пикника.

— Слушай, я ещё у озера хотел спросить, — Тимыч обвёл взглядом запасы провианта. — Мы точно на полтора дня выбрались или всё-таки на неделю?

— На неделю здесь не хватит, — я тоже прикинул объём съестного. — Три дня, если экономить, полтора, если есть от пуза. На свежем воздухе аппетит знаешь какой?

— Знаю. На нас потом ремни безопасности не сойдутся.

— Не думай настолько плохо о конструкторах «УАЗа», — Я засыпал уголь в мангал. — Ну что, я за шашлык, ты за салатики?

— Давай так, мне без разницы.

— Я только спиртное не брал, — Огонь разгорелся с одной спички, потешив моё самолюбие. — Может, зря?

— Да нет, всё правильно, — Тимыч на подколку не повёлся. — Открою тебе очередную свою страшную тайну: я алкоголь не люблю.

Что-то подобное я давно подозревал.

— Любой?

— Любой.

— Тогда зачем со мной пьёшь?

— Из уважения к собутыльнику.

Слышать это было приятно, но лишних жертв с его стороны мне не требовалось.

— Знаешь, выбор, конечно, твой, только если ты будешь не пить, а просто нюхать коньяк, то я не обижусь.

— Спасибо, Дрейк.

Как-то у него получалось так произносить эту простую благодарность, что я всякий раз чувствовал себя минимум Гераклом, совершившим очередной великий подвиг. Хотя сейчас, например, благодарить было вообще не за что.

Шашлычок даже без коньячка пошёл за милую душу. Скептик-Тимыч тихой сапой умял свою половину жареного мяса, меланхолично закусывая его кинзой и петрушкой. Я же не обделял вниманием ни хлеб, ни сыр, ни прочие огурцы-помидоры, поэтому шансов сравняться с сотрапезником у меня просто не было.

— Свежий воздух, — я многозначительно поднял вверх указательный палец.

— Ага, — вздохнул слегка осоловевший Тимыч. — Жадность — зло.

— За фигуру расстраиваешься?

— За пуговицу на штанах.

— Фигня, — я героическим усилием поднял себя со стула. — Сейчас пойдём гулять, чтобы к ужину всё растряслось.

— Ещё и ужин? — Тим тоже встал с явным трудом.

— А ты как хотел? Тут всё по-взрослому.

После того, как мы прибрали остатки трапезы, я проверил, что мангал погас, закинул за плечи рюкзак с документами и прочими ценными вещами и повёл Тимыча осматривать местные достопримечательности. Самый короткий путь на ту сторону холма лежал через его укрытую лесом вершину, однако я ещё не забыл, какие пути выбирают нормальные герои. Наш маршрут проходил по траверсу: длиннее, зато не надо проламываться сквозь сплетение веток, собирать полотнища паутины и рисковать получить в глаз каким-нибудь прутиком. По дороге я развлекал Тимыча байками о прошлых трофи, преследуя при этом коварную цель: к соревнованиям в середине июля мне нужен был штурман, причём вполне конкретный штурман. Тим слушал с интересом, вопросы задавал по делу, да только я отлично понимал, что это ни разу не означало будущего согласия на мою просьбу.

Противоположный склон холма был намного круче того, где находился наш лагерь. Мы дошли до обрыва и стали без спешки подниматься по его краю к вершине. Тут всё-таки пришлось прогуляться по лесу и получить свою порцию древесной трухи за шиворот, но открывшийся в итоге вид того стоил.

До горизонта — волны холмов. Одни с изумрудными прямоугольниками полей, вторые в плюшевых шубках леса, третьи — сочное разнотравье ещё не выгоревшей степи. Высоченное небо, всё в белых барашках облаков, мимо которых прокладывала путь серебряная точка самолёта.

— Какая красота! — восхитился Тим-Бабочка. — Прямо дух захватывает! А вон там внизу, это что?

Он показал на две явно рукотворные, хотя и заросшие травой неширокие насыпи, которые отходили навстречу друг другу от нашего холма и холма напротив, однако не смыкались, образуя зазор в несколько десятков метров.

— Вообще, это похоже на остатки плотины. Однако сколько я не искал на старых картах здесь реку или пруд, так и не нашёл. Одним словом, загадка.

— Интересно, — протянул Тимыч. — Можно посмотреть поближе?

— Можно, отчего ж нельзя?

Сначала мы внесли ещё немного хаоса в среду обитания лесных пауков, спустившись к подножию холма тем же путём, каким поднимались, а потом целеустремлённо зашагали к насыпям. Под ногами похрустывали прошлогодние соломинки, горячий воздух пах степью — тем особым смешением запахов трав и нагретой земли, в котором трудно различить отдельные ноты, но который ни с чем не спутаешь. Жужжали пчёлы, разноцветные бабочки перепархивали с цветка на цветок, в траве шуршали юркие ящерицы. Я поймал себя на том, что целиком нахожусь в моменте, без мыслей о прошлом и будущем, — счастливом состоянии, столь редком для города.

Мы облазили насыпи вдоль и поперёк — переполненный энтузиазмом исследователя Тимыч едва не сверзился с одной из них, подойдя опасно близко к краю, — только ничего нового так и не выяснили. День клонился к вечеру, возвращаться к лагерю пока не хотелось, и мы устроили запоздалую сиесту на спине «нашей» насыпи. Я лежал на траве, смотрел в небо и думал об облаках, самолётах и бабочках — то есть можно сказать, не думал вовсе. Тим сидел рядом, грыз травинку, но размышлял ли о чём-то или просто медитировал на голоса степи, я не знаю. Спешить было некуда, душевное молчание убаюкивало, и я, кажется, задремал, потому что когда вновь осознал себя в реальности, солнце почти коснулось холмистого горизонта.

— Идём обратно? — тихо спросил Тим. Я неуклюже сел — мышцы успели затечь и плохо слушались, — посмотрел на человека рядом и почувствовал, что теряю себя. В его лице, черты которого вдруг показались незнакомыми, словно мы впервые увидели друг друга; в светлых глазах, отражавших холмы, облака, закатное небо — всё, кроме меня.

Тим отвёл взгляд, и наваждение исчезло.

— Да, идём, — я вспомнил, что не ответил на вопрос, и попытался затушевать странное обычными бытовыми фразами. — Пожалуй, и сушняка для костра сразу наберём.

Костёр у нас получился поменьше пионерского, но вполне подходил для того, чтобы поджаривать на нём сосиски и с краю печь в золе картошку.

— Где-то в пятом или шестом классе, — начал Тимыч, нанизывая на прутик кусок лаваша, — классручка организовала нам по осени выезд на пикник. Как положено: с костром, перекусом, чаем из термоса. И вот когда сосиски закончились, а настроение что-нибудь поджаривать над огнём осталось, мы стали жарить хлеб.

— И вам сказали, что это извращение — жарить уже испечённое?

— Не в таких выражениях, но да, провели разъяснительную беседу. А что, вас тоже так учили?

— Да, только не в школе. В пионерлагере.

— Понятно, — Тим протянул прутик к костру. — Я в лагерь всего один раз попадал, но до сих пор как вспомню, так вздрогну.

— Почему?

— Люди.

Развернуть его короткий ответ труда не составляло: люди, незнакомые, слишком много; непонятные правила поведения, писаные и неписаные; необходимость участвовать во всяких коллективных мероприятиях. Я искренне посочувствовал Тиму-подростку, пускай сам с адаптацией к социуму проблем никогда не имел.

Помолчали. Тимыч снял с прутика дошедший до нужной кондиции лаваш и сделал из него бутерброд с сыром, я проверил картошку на готовность — ещё чуть-чуть подождать. Вспомнилось, как мы с дворовыми пацанами вечерами сбегали на пустырь у железной дороги, где жгли костры из всякого мусора и рассказывали страшилки про маньяков и нечистую силу.

— Тимыч, а ты в детстве ужастиков боялся? Зомбаков там, домовых? Красную руку?

— Нет, — Тим подбросил в огонь несколько веточек, и костёр выпустил благодарный сноп искр. — Я, как ты любишь повторять, личность уникальная со своими уникальными кошмарами. А что до нечистой силы, то однажды соседка принесла тётушке книжку про всякую потусторонщину и способы борьбы с нею. Смотри, мол, Ильинична, какие страсти рядом живут. Однако тётушка, как человек марксистско-ленинистской закалки, категорически отказалась читать про мракобесие. Книжку сослали в дачный сортир, а уже оттуда её спас я. Прочитал, заинтересовался и несколько ритуалов опробовал на практике. Естественно, результат был нулевым, из чего я сделал логичный вывод: нечистой силы не существует, поэтому бояться её глупо.

Я не спросил, чего он боялся на самом деле. Уверен, это глубоко личное, куда лезть в принципе никому не стоит. Вместо беспардонных расспросов я снова потыкал картошку — ну, наконец-то, испеклась!

— Ужин готов.

— А сосиски — это не ужин был?

— Это была разминка. И вообще, не придирайся к словам, лучше тарелки давай.

— Профессиональная деформация, — извинился Тим и протянул мне две одноразовые миски.

— Да, я понял. Самого иногда бесят неточности формулировок.

— И неоднозначности.

— И «сделай то, не знаю что».

Мы с Тимычем переглянулись и одинаково хмыкнули: программисты, два сапога пара.

Чтобы определить, кто где ночует, перед сном мы бросили монетку. Мне выпала палатка, так что я вручил Тимычу спальный мешок, себе забрал старое верблюжье одеяло и отправился на боковую. Уснул, стоило только закрыть глаза, а очнулся оттого, что меня тихонько потрясли за плечо.

— Дрейк, вставай, — сказал силуэт Тима.

— А? Случилось что-то? — я отчаянно потёр отказывающиеся просыпаться глаза.

— Ничего не случилось. Просто пойдём.

— Куда? Там же темно, деревья спят…

— Там светает, и деревья проснулись, — Тимыч отказался принимать мои возражения всерьёз. — Давай, вставай, пока не опоздали.

Он выбрался из палатки, не оставив мне другого выхода, кроме как страдальчески вздохнуть и последовать его примеру.

Тим повёл меня к обрыву, куда мы ходили вчера, но не по окружной, а напрямик. «Светает», — непонятно объяснил он причину выбранного маршрута. Со сна я всё ещё плохо соображал, однако догадался взять фонарик из бардачка машины: несмотря на сереющее небо, под деревьями по-прежнему стояла глубокая ночь. Мы кое-как продрались сквозь лес и выбрались точно на самой высокой точке холма.

— Смотри! — благоговейно выдохнул Тим-Бабочка, но я уже смотрел.

На росчерки персиковых облаков по нежно-голубому небесному склону востока. На золотой край солнца, выглядывающий из-за горизонта. На тёмные холмы и текущую у их подножий молочную реку тумана. Сколько рассветов я видел за свою жизнь, но такого — такого не помнил.

— Как же красиво, — кто это подумал, а кто сказал? Мы с Тимом синхронно посмотрели друг на друга.

— У тебя лист в волосах.

— А у тебя царапина на щеке.

— Серьёзно? — Тим поднёс пальцы к лицу. — А я и не чувствую.

— На другой.

Я сделал этот жест, собираясь лишь указать, не коснуться, только Тим вдруг отшатнулся, словно уходя от удара. Поскользнулся на мокрой от росы траве, панически взмахнул руками, ловя равновесие.

— Остор-рожно!

Я успел поймать его за предплечье — не тень-Бабочку, а живого человека из плоти и крови.

— С-спасибо. Извини.

— А есть за что?

Так близко, что можно было рассмотреть крохотную каплю запёкшейся крови в уголке царапины на бледной коже щеки.

— Есть.

И вместе с горечью ответа поймать тепло дыхания.

— Тогда извиняю.

Неправильно близко. Но почему я не вижу своё отражение в черноте его распахнутых зрачков?

Что я делаю?

По небесам щедро рассыпалась торжествующая трель жаворонка.

***

Планшет играл для меня «Morning birds» — я оставил эксперименты с будильником и вернулся к проверенной мелодии. Так вот, планшет играл, я остановившимся взглядом смотрел в потолок, а на моих губах остывало послевкусие привидевшегося сна. Остро не хотелось жить, однако и умирать тоже интереса не было. Плавали, знаем, что там, по ту сторону Ахерона. Я взял планшет, выключил побудку и набрал номер Васи Щёлока. Гудки шли очень долго, но наконец на том конце раздалось неприветливое бурканье «Слушаю».

— Недоброе утро, Василий. Будь другом, отпроси меня сегодня у шефа на весь день.

— С отработкой или без содержания?

— Без содержания.

— Хорошо.

— Тогда до понедельника, — я сбросил вызов. Что ж, раз нет настроения на суицид, значит, буду банально пить, пока из ушей не польётся.

Я открыл бар — хороша коллекция! — и решил начать с классики: «Джека Дэниэлса». Закусывать такой вискарь означает расписаться в собственном невежестве, не закусывать — получить обострение гастрита. Я предпочёл не усугублять душевные терзания физическими, поэтому быстро сварганил тарелку бутербродов из всего, что валялось в холодильнике. Отнёс еду и бухло в зал, расставил на журнальном столе перед любимым креслом и накатил первые пятьдесят.

Бутылку «Джека» мне, как капитану, презентовали ребята из нашей трофи-команды за зубами выгрызенное первое место в прошлогоднем весенне-летнем соревновании. То есть алкоголь должен был быть проверенным, не подделкой — однако я выпил почти половину и остался трезвым, как стёклышко. Ладно, будем надеяться, при самом плохом раскладе «Джонни Уокер» нам поможет.

Я прекрасно отдавал себе отчёт, что пью от страха. От леденящего до кишок ужаса перед перспективой копаться в открывшейся клоаке собственной души и выбирать между трусостью и долгом. Не зря, ох, не зря просил я мастера Руса именно вырезать на мне памятку: чтобы не было и намёка на искушение стереть и забыть.

Зато теперь я в ловушке. Не могу вычеркнуть Тима-Бабочку из жизни, но и жить как ни в чём не бывало тоже не могу. Два месяца назад я бы без зазрения совести свалил всю вину на него — вплоть до суеверных подозрений о передаче вируса «голубизны» воздушно-капельным путём — и наверняка устроил бы жестокий мордобой. Но дорога через мир мёртвых что-то глобально изменила во мне: я больше не умел себе лгать, даже из инстинкта самосохранения. Не умел закрывать глаза на очевидное, потрясая многостраничным списком бывших любовниц, с пеной у рта доказывая, что так не бывает. Оказывается, бывает по-всякому.

— Знаешь, Бабочка, лучше бы ты никогда не смотрел на меня. Или если уж тогда решил уйти, то уходил бы окончательно, — Я одним глотком осушил бокал и налил по новой. Представил, как бы жил с грузом чужой смерти на совести, и поспешил запить фантазию. Так и этак зашибись, блин.

Вася позвонил, когда у нас с «Джеком» закончились темы для обсуждения, и я вяло раздумывал, стоит ли приглашать за стол «Джонни».

— Отдыхаешь?

Я отодвинул смартфон от уха, опасаясь отравиться сочащимся из динамика ядом.

— По мере сил и возможностей.

— Я тебе сейчас одну фоточку на почту пришлю. Чтобы ещё лучше отдыхалось.

Сброс вызова. Это он так мстит за мою утреннюю невежливость? Кстати, а который сейчас час? Я прищурившись посмотрел на экран: цифры слегка двоились, однако сообщали, что время вполне обеденное. Готовить я, ясен пень, не буду — может, пиццу заказать? Банальное соображение потянуло за собой из памяти такое, что меня аж скрючило в кресле. То ли душа корчилась на адской сковородке сожалений о сделанном, то ли я всё-таки довёл желудок до полной кондиции.

Планшет и смартфон одновременно пиликнули о новом письме. Вот почему я не догадался их отключить перед тем, как усесться пьянствовать? Теперь ведь придётся смотреть, чем таким важным захотел поделиться со мной заботливый коллега.

Во вложении письма «Без темы» оказался единственный файл — фотография какого-то рукописного заявления. Я приблизил текст: генеральному директору, бла-бла, программиста Сорокина Тима Александровича, заявление. Прошу уволить меня с занимаемой должности по собственному желанию. 27 марта 2017 года. Погодите, это же следующий понедельник. Я даже немного протрезвел. Получается, у Тимыча сегодня последний рабочий день? Но как же так? Мы ведь всё уладили, какая вожжа снова попала ему под хвост? И ведь ни пол звуком не намекнул, хренов тихушник!

— Н-ну, Бабочка!.. — я едва не перевернул стол, резко поднявшись на ноги. Покачнулся — всё-таки пол-литра вискаря в себя влил, — однако успел ухватиться за спинку кресла. Чёрт, за руль мне такому никак нельзя, придётся вызывать таксёра.

А, собственно, зачем? Расчётливый прагматизм этой мысли остудил голову лучше, чем ушат ледяной воды. Выбор сделан, пусть не мной, но для меня идеально. По сути, если я не буду проявлять инициативу, то мы с Тимом больше никогда не увидимся, а, как справедливо заметил Иосиф Виссарионович, нет человека — нет проблемы. До нашего знакомства я жил прекрасной, понятной и нормальной жизнью — и продолжу жить так же после того, как связи будут оборваны.

Я медленно опустился обратно в кресло. Невидяще посмотрел на пустую посуду на столе.

— Долг уплачен.

«Джонни Уокер» шёл тяжело. Я смачивал губы в виски, потом отщипывал от буханки кусочек хлеба, закусывал и продолжал пялиться на ползущее по стене солнечное пятно. Как прекрасно, когда можешь не думать и при этом не чувствуешь себя трусом. Как здорово, что бабочка на запястье одномоментно превратилась из символа в просто красивый рисунок. И даже если мне когда-нибудь что-нибудь приснится, то я элементарно отмахнусь от химеры — не было и не будет. Пускай после неудачного похода в кино я аккуратно расстался с Линой-зажигалкой — разве проблема найти новую девушку? Закрутить очередной крышесносящий роман?

Что ж так тошно-то? Вискаря перепил без нормальной закуски? Вообще, с этим делом пора завязывать, раз повод исчез. Я потянулся за смартфоном и едва не смахнул его со стола — координация движений спотыкалась на все конечности. Снова открыл присланную фотографию: буквы плыли, но меня интересовала одна конкретная строчка. Дата, когда было написано заявление.

Тринадцатое марта. Почти две недели назад, точно в соответствии с кодексом и на утро после первого сна — выходит, что общего.

— Но там же ещё толком ничего не было, — Я вернул телефон на край столешницы и откинулся на спинку кресла. Запрокинул голову к потолку — потолок тошнотворно покачивался. Да какая мне, на фиг, разница, почему Тима, который всё отлично про себя знает, переклинило на, в общем-то, вполне невинном сновидении? Сделал-то он всё правильно. Для меня.

Я перевёл взгляд на почти полный «снифтер», сосредоточился на работе мышц и взял его, практически не расплескав содержимое. Полюбовался на просвет игрой золотых бликов, а потом со всей силы швырнул бокал в матовый прямоугольник «плазмы» на противоположной стене. Промазал, украсив обои слева от телевизора жёлтым пятном, сердито цыкнул зубом. Взял бутылку, взвесил в руке, однако поставил обратно. Ну его, ещё пожар устрою.

Однако больше поводов медлить у меня не было. Я отскрёб себя от кресла и потащился в сторону санузла: на промывание желудка и контрастный душ.

Учуяв исходящее от моей помятой персоны алкогольное амбре, таксист скорчил брезгливое лицо трезвенника-ортодокса. Зато ехал он строго по правилам дорожного движения, заставив меня усомниться — уж не сплю ли опять? Для проверки я ущипнул себя за тыльную сторону ладони, однако не проснулся. Ладно, будем считать это справедливой компенсацией от мироздания за общий сегодняшний трэш.

Подъезд Тима закрывался на домофон, но когда я завис над клавиатурой, вспоминая номер квартиры, дверь открылась.

— Вы к кому? — с подозрением просканировала меня взглядом стоявшая на пороге боевитая пенсионерка.

— Э-э, к Тиму, — искренне брякнул я, похмельными мозгами не сообразив ответа поприличнее. Однако названное имя произвело эффект пряника на Цербера: мегера как по мановению волшебной палочки обернулась милой старушкой.

— А, к Тимоше. Ну, проходите, проходите, он как раз домой вернулся.

Сказать, что я обалдел — значит, сильно преуменьшить. Как у него, при его-то особенностях, получается приручать женщин направо-налево? Эффект Недвижимого Движителя, блин.

Размышляя в таком ключе, я поднялся на четвёртый этаж и почти нажал на кнопку звонка, когда за обитой грязно-серым дерматином дверью раздался оглушительный грохот. Я инстинктивно дёрнул ручку — не заперто! — и вломился спасать Бабочку от неведомой опасности.

*«Frailty, thy name is voman!» (др.-англ.) — «Непостоянство — имя твое, женщина!» (У.Шекспир «Гамлет»).

========== IX (Бабочка и Дрейк — часть 1) ==========

Что всё это повлечёт за собой? Что станется с нами? Такие вопросы задавали мы себе по молодости, и молодость подсказывала нам ответ.

Всё, что происходит, влечёт нас друг к другу. А станем мы самими собой.

Патти Смит «Просто дети»

Я просыпаюсь с двойственным чувством. Душа не на месте, как после разделённого сна, но всё, что я помню от сновидения, — это огромное, до разрыва сердца, счастье. Словно я вновь сделал шаг через порог, возвращаясь от смерти к жизни. Что же мне снилось? И какими последствиями оно грозит? На протяжении всей утренней рутины я выворачиваю память наизнанку, однако без толку. В подреберье кошки скребут: от не вспоминающегося сна и того, что сегодня мой последний рабочий день, а я так и не придумал ответов на естественные вопросы коллег о причине. Семейное дело? Универсальная отмазка, известная ещё во времена Дюма-отца, только все знают, что семьи у меня больше нет. Проблемы личного характера? В принципе, сойдёт. А если Дрейк потом переспросит наедине, то отвечу правду. Всё равно изменить уже ничего нельзя.

Как я себя ни успокаиваю, моя нервная система остаётся в режиме «Alarm!». За завтраком я сначала переворачиваю на штаны тарелку с кашей — к счастью, почти доеденной, — а следом нечаянно задеваю чашку с кофе и получаю на столе микропотоп. На ликвидацию последствий собственной безрукости уходят лишние пять минут; потом я забываю пакет со сладостями для прощального чаепития, возвращаюсь за ним практически от остановки, и в результате всех проволочек не успеваю на последнюю прямую маршрутку до офиса. Вынужденно еду с пересадкой, по диким пробкам, отчего опаздываю — впервые за всё время работы.

— Сорокин, ты зачем мишку обидел? — сурово интересуется Вася на моё сбивчивое «Доброе утро». Почему-то кроме него в кабинете никого нет.

— Какого мишку? — от спешки я туго соображаю.

— Который этим утром скоропостижно скончался в лесу.

— Я нечаянно, — мне становится стыдно перед фразеологическим медведем. — На автобус опоздал.

Открываю платяной шкаф, автоматически фиксирую Васино пальто и Ольгин плащ. Дрейк что, совсем весну почувствовал, если без куртки пришёл? Или он, как я, опаздывает?

— А Андрей на оперативке или опаздывает? И где Ольга?

— Андрюша нас сегодня игнорирует, — равнодушный тон Щёлока плохо вяжется с острым взглядом, вперенным в мою спину. — Взял день за свой счёт. Соответственно, вместо него к шефу пошла Ольга.

Я проношу тремпель мимо горизонтальной планки, и он вместе с курткой падает на дно шкафа.

— Сорокин, что происходит? — тихий, серьёзный вопрос звучит, когда я наклоняюсь за одеждой.