Балтийская легенда

Третьего пути нет

Крейсер «Память Азова» взял курс на Ревель.

Жизнь на корабле шла своим чередом, по обычному флотскому распорядку. Каждые полчаса отбивали склянки. Сразу после подъема якоря был убран гюйс. Караульный начальник поставил шестую и восьмую смены в караул. Рулевые заняли свои посты. Первая смена машинной и кочегарной команд заступила на вахту, вовремя прогрела машину. В положенное время команда села завтракать. После завтрака началась общая приборка.

Каюты бежавших, а также убитых офицеров были заперты, личные вещи переписаны, а ключи переданы на хранение вахтенному начальнику. У сдавшихся офицеров отобрали оружие, а их самих заперли в каюты. Отцу Клавдию была предоставлена полная свобода.

…В боевой рубке шло заседание комитета по управлению кораблем. Члены комитета были одеты в синие форменки и черные брюки. Этим они внешне отличались от остальной команды, которая в соответствии с распорядком дня была в робах. По настоянию комитета Оскар надел форму мичмана.

Телеграфный квартирмейстер Николай Баженов доложил, что все попытки связаться по радиотелеграфу со Свеаборгом и Кронштадтом, с броненосцем «Слава» и минным отрядом в Гельсингфорсе окончились неудачей.

— Что будем делать? — спросил Лобадин.

— Продолжать путь к Ревелю, — решительно сказал Оскар. — Там нас ждут рабочие. Совместными действиями с моря и суши возьмем город, присоединим к себе солдат, а затем будем действовать дальше. Чтобы не дать возможности правительству быстро перебросить из Петербурга военные силы, эстонские рабочие взорвут полотно железной дороги. Динамит у них имеется.

— Согласен, — поддержал предложение Лобадин. — В Ревеле к нам присоединятся матросы «Риги». В этом я уверен. Нужно уже сейчас подумать о десанте в город. Его возглавит Колодин.

— С десантом пойду и я, — сказал Оскар.

— Давайте обсудим, что делать с кондукторами, — продолжал Лобадин. — Ко мне обратился Лавриненко с просьбой разрешить им сменить робу на форму. Я разрешил. Но мне не нравится, что кондуктора ведут себя обособленно.

— Шкуры они! — бросил Котихин.

— Под арест их всех надо, а то и в воду!.. — крикнул Григорьев.

— Горячая голова! — заговорил Колодин. — Сразу всех в воду! А не подумал, что кондуктора разные бывают. Вот смотрю я на Лавриненко и вижу, тянется к нам, с матросами заговаривает, советы дает. А утром на митинге «Интернационал» вроде подтягивал. Ведет себя тихо…

— В тихом омуте черти водятся, — стоял на своем Котихин.

— Давайте без шума, — строго сказал Лобадин. — Кто хочет сказать?

— Разрешите мне, — вставая, проговорил Оскар. — Товарищи вправе не доверять кондукторам. И в Севастополе и на «Потемкине» кондуктора много навредили нашему делу. Но времена меняются.

— С кондукторами дело серьезное, — добавил Колодин. — И с кондачка осуждать их не следует. Я думаю, с ними сначала надо поговорить, заглянуть в душу.

— Согласен, — сказал Лобадин. — А сейчас давайте проверим, как поддерживается революционный порядок на крейсере.

Исполнявший обязанности старшего офицера Петр Колодин отправился в обход корабля. Он зашел в каюту, где находились под арестом офицеры.

— Что вы намерены с нами делать? — спросил его лейтенант Лосев.

— Если у вас нет враждебных намерений, то вам нечего бояться, — ответил Колодин. — Мы хотели договориться обо всем мирно, без жертв. Но лейтенант Захаров первым выстрелил и убил матроса. С этого и началось. Мы очень сожалеем о гибели Соколовского и Зборовского — хорошие были офицеры. Их убили случайно, в темноте.

— Революция — это анархия, упадок государства, флота… — начал было Лосев.

— Вы ошибаетесь, — спокойно возразил Колодин. — Мы не желаем гибели ни России, ни флоту, а хотим их возрождения. Революции понадобится флот, а значит, и офицеры. В победе мы уверены. Народ против царизма. Свеаборг и Кронштадт в руках восставших. Когда революция победит, лучшие офицеры останутся с нами. Матросы будут их уважать.

— Уважение! — горько усмехнулся лейтенант. — А мне вот не доверяют, держат под охраной.

— Мы против вас ничего не имеем. — И, обращаясь к часовому, Колодин распорядился: — Лейтенант Лосев может ходить по кораблю беспрепятственно. Если хотите, — сказал он Лосеву, — помогайте нам советом.

— Я офицер и никаких советов давать не буду.

Кондукторов дудкой вызвали на командный мостик.

— Явились по вызову комитета, — доложил Кирилл Лавриненко.

— Революционный комитет, — обратился к кондукторам Лобадин, — поручил мне назначить вас на офицерские должности по специальностям. Как вы на это смотрите?

— Странно слышать такие речи, — уклончиво ответил Лавриненко.

— Что так, Кирилл Федорович?

— Да ведь вы нам не доверяете, а тут вдруг командные должности. Не лучше ли нас запереть в каюту?

Лавриненко явно хитрил. Кондуктора договорились не входить ни в какие сделки с комитетчиками, осторожно прощупывать настроения матросов, выяснять отношение к себе.

— Если вы так хотите, можно и под арест, — твердо сказал Лобадин. — Но помните: тогда вас будем судить вместе с офицерами.

— Товарищи, — заискивающе посматривая на членов комитета, проговорил Лавриненко. — Как можно приниматься за дело, если не знаешь, за что борешься…

— Это верно, — вступил в разговор Оскар. — Постараюсь, чтобы вы поняли. Мы боремся за правду, за народное благо. Это понимают теперь даже офицеры. Лейтенант Шмидт — тому пример. — Оскар показал рукой на вывешенный в рубке портрет руководителя севастопольского восстания. — Несколько месяцев назад царские палачи расстреляли этого благородного человека, заступившегося за матросов и солдат. Светлая память об офицере Шмидте будет жить вечно.

Кондуктора слушали молча, украдкой обмениваясь меж собой взглядами.

— В революционной борьбе никто не может стоять в стороне, — продолжал Оскар. — Здесь или «за», или «против», третьего пути нет. Подумайте хорошенько и решайте. А сейчас приглашаем вас на митинг.

Команда собралась на баке.

— Я хочу рассказать о положении в стране, объяснить цель нашего восстания, — начал Оскар.

— Громче! Нам плохо слышно! — крикнули из задних рядов.

Оскара подсадили на чугунную тумбу шпиля. Стоя на ней, он рассказал о разгоне Государственной думы, о том, что большевики вместе с эсерами и трудовиками единым фронтом поднимают народ на решительную борьбу с самодержавием. Сообщил о восстании свеаборжцев, о решении комитета корабля идти на Ревель, присоединить «Ригу» и помочь эстонским рабочим взять власть в городе.

— Долой царя-кровопийцу и его правительство! — закончил Оскар. — Да здравствует наша победа! Народной революции — ура, товарищи!

— Ур-ра!.. — закричал Баженов, сорвав с головы фуражку и потрясая ею.

— Ур-ра!..

Когда установилась тишина, Лобадин спросил:

— Как быть с офицерами?

И снова все зашумели.

— Расстрелять — и дело с концом!

— Судить!

— За борт их!

— Тихо! — крикнул Лобадин. — Вопрос серьезный. Нужно не горлом, а головой его решать. Кто хочет говорить, поднимай руку.

— Дай мне сказать. — К шпилю протиснулся Баженов. — Наш корабль революционный, а потому и решать судьбу офицеров должны справедливо. По-моему, нужно создать матросский трибунал. Пусть он и судит офицеров в присутствии всей команды.

— Мы не согласны! Расстрелять…

— Чего орешь? — Лобадин повернулся к чернявому кочегару. — Один за всех решаешь: «Мы не согласны». Говори за себя, а не за всю команду.

— Это что ж такое, товарищи, и сказать нашему брату нельзя? — завопил кочегар.

— Где же революционная справедливость?! — забасил его сосед, верзила из переменного состава. — Офицеров в море — и баста!

Поднялся шум.

— Хочешь говорить — выходи на середину, — снова обратился к чернявому Лобадин. Не получив ответа, объявил: — Слово Петру Колодину.

— Товарищи, нельзя так необдуманно решать судьбу людей. Я поддерживаю предложение Баженова. Пусть справедливый суд матросов скажет свое слово о каждом офицере. Надо же наконец понять, что не все такие звери, как, скажем, Максимов или Мазуров. Есть среди офицеров и неплохие люди, может быть и революционно настроенные.

— Ты что, к драконам в адвокаты нанялся?

— Тише! — зашикали матросы. — Дай сказать человеку.

— А почему лейтенант Лосев на свободе разгуливает? — не без ехидства в голосе неожиданно спросил верзила.

— Да, почему? — оживился чернявый, многозначительно поглядывая по сторонам. — Может, офицерик уже член вашего комитета?!

— Я так приказал. В интересах дела, — спокойно ответил Колодин. — Но если будет замечено, что лейтенант Лосев злоупотребляет нашим доверием, он ответит по всей строгости революционного момента.

— Теперь о тех, кто громче всех кричит тут, требуя расправы над офицерами, кто нарушает порядок митинга, — продолжал Колодин. И обращаясь к обоим бузотерам: — Вы и тогда, во время заварухи с супом, глотку драли. Тоже мне революционеры! Народ только мутите.

— Протестую! — завопил чернявый. — Наша партия самая народная, на то она и зовется социял-революционерская.

— А что такое «социял»? — с невозмутимым видом спросил стоявший по соседству Гаврилов.

— Как что такое? Так наша партия прозывается.

— Партия настоящих революционеров, — важно пояснил верзила.

Вокруг засмеялись. Над незадачливыми спорщиками стали подтрунивать.

— Да пошли вы все!.. — нехорошо выругался верзила. — Серость, а еще о революции толкуете.

— Вот мы ее совершим, тогда и уразумеете, что такое социял-революционеры, — развязно добавил чернявый.

Но их бахвальство уже мало кто слушал.

— Товарищи, — заговорил Оскар Минес, — я уловил тут два предложения. Первое — судить офицеров и второе — расправиться с ними. Думаю, предложение о суде над офицерами — наиболее правильное. Расправа, жестокость не к лицу революционерам. Я имею в виду подлинных революционеров, а не крикунов.

Люди ловили каждое слово Оскара. Его звучный голос был слышен далеко, даже вахтенным на ходовом мостике.

— Предлагаю офицеров содержать под стражей до Ревеля. А потом пусть их судьбу решит революционный суд. Тех из офицеров, кто пожелает примкнуть к нам, мы с охотой примем в свои ряды. Нам знающие, образованные люди нужны.

— Есть еще у кого желание высказаться? — спросил Лобадин. — Нет. Тогда кто за предложение товарища Оскара?

Проголосовали почти все.

— Против есть?

Кое-где над головами высунулись ладони, некоторые из них тут же опустились. Оба крикликвых эсера демонстративно засунули руки в карманы.

— Яснее ясного, — подвел итоги Лобадин. — Проходит предложение товарища Оскара. Состав трибунала выберем позднее.