Балтийская легенда

Серебряные часы

Вскоре после встречи в лесу за ситцевой фабрикой Лобадин и Гаврилов попросили увольнение на берег. Выйдя из Купеческой гавани, куда их вместе с другими матросами доставил катер, друзья быстро зашагали мимо сложенных из серого плитняка складов, спиртозавода и вышли на Нарвское шоссе — одну из оживленных улиц города. Убедившись, что все съехавшие с ними на берег азовцы разошлись, Лобадин и Гаврилов перешли на другую сторону улицы и свернули на Большую Юрьевскую, застроенную, как вся эта часть города, одноэтажными и двухэтажными деревянными домами.

На углу Большой и Малой Юрьевских улиц азовцы постояли у круглой афишной тумбы. Матросы не столько читали афиши, сколько внимательно просматривали улицу, настороженно прощупывали глазами прохожих.

— Как будто штилевая погода, — проговорил Гаврилов.

И они зашагали по Малой Юрьевской. Вот и нужный дом № 19. Вошли во двор. Гаврилов остался возле калитки, выглядывая на улицу. Лобадин приблизился к двери с двойкой, написанной на жестяном квадратике, и постучал ладонью, затем пробарабанил пальцами. Некоторое время в квартире было тихо. Потом послышался мужской голос:

— Кого нужно?

— Степан Петров тут проживает? — не очень решительно спросил матрос.

— Здесь, только его нет дома.

— Разрешите тогда письмо оставить.

Дверь приоткрылась.

— Входите.

Лобадин позвал спутника, и они вошли в полутемную прихожую.

— Что, не узнали? — спросил уже другим голосом человек, открывший дверь.

— Ну и артист же вы, товарищ Оскар! — восхитился Лобадин.

— Наше дело такое.

Оскар Минес провел матросов в небольшую комнату с простым столиком, железной кроватью и тремя венскими стульями. Два окна выходили во двор, на солнечную сторону.

Обычно свидания с нужными людьми Оскар назначал в сквере, чайной или просто на улице. Адрес квартиры на Малой Юрьевской он дал только для экстренных встреч руководителям большевистских организаций. Временного квартиранта в доме знали как мещанина Степана Никифоровича Петрова, приехавшего из Тамбова по личным делам.

Азовцы были здесь впервые, явились без предупреждения. Поэтому Оскар с тревогой спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Да.

И Лобадин рассказал об инциденте, происшедшем на корабле накануне, 25 июня.

Во время обеда матросы обнаружили, что суп сварен из протухшего мяса. Команда отказалась его есть, вышла из-за столов и собралась на баке. Были вызваны командир и старший офицер. Лозинский сдержанно обратился к матросам:

— Чем, братцы, недовольны?

— Не хотим есть гнилое мясо, — послышалось в ответ.

Прибежал врач. Сделал пробу и доложил:

— Ничего особенного, есть можно.

Лозинский брезгливо пригубил ложку с супом.

— Обед за борт, приготовить другой! — громко приказал он и, резко повернувшись на каблуках, поспешил в каюту.

На палубе, кроме вахтенного начальника, который тотчас же ушел на ходовой мостик, не осталось ни одного офицера. Среди матросов снова поднялось возбуждение. Раздавались выкрики, призывы к расправе с офицерами.

— С большим трудом удалось угомонить горячие головы, успокоить людей, заставить их разойтись. А сегодня, — закончил сообщение Лобадин, — по распоряжению командира выбрали артельщиков.

— Если такая заваруха начнется в другой раз, не знаем, удастся ли удержать команду, — вставил Гаврилов.

Оскар слушал матросов в большом волнении. «Как опасны сейчас вот такие «суповые бунты»! — думал он. — А матросы-то пошли за нами, но не за крикунами. Значит, наша партия имеет авторитет, силу на корабле!»

— Удерживать надо! — произнес он. — Вот вы рассказывали, что командир велел вылить суп за борт. Неслыханное дело! Так ведь?

— По всему видно, офицерье крепко перепугалось, — заметил Гаврилов. — Доподлинно известно, что командир не доложил о случившемся начальству.

— Может, господа офицеры извлекли урок из «Потемкина», — рассудил Лобадин. — Не решились на кровопускание.

— Возможно, это и так, — обдумывая слова матросов, медленно сказал Оскар. — Но и нам такое поведение офицеров необходимо учесть. Матросам продолжайте разъяснять: стихийное выступление одного корабля — только бунт, а нам нужно накапливать силы для революции… Меня известили, что восстание поднимет Свеаборг.

— Значит, скоро?! — не удержался Гаврилов.

— Не совсем, — ответил Оскар. — Как крестьяне уберут урожай, тут и следует ждать больших событий. Раньше никак нельзя. По сигналу свеаборжцев вы должны поддержать восстание и увлечь за собой остальные корабли отряда.

— Как мы узнаем о сигнале? — спросил Лобадин.

— О том я и хочу посоветоваться. Это будет условная телеграмма из Свеаборга. На кого, по-вашему, ее следует послать? — И, не дожидаясь ответа, вдруг спросил: — Что, если на товарища Гаврилова?

— Выбор правильный, — заметил Лобадин. — На корабле он вне подозрений, увольнительные получает безотказно.

— А вы сами-то как думаете? — обратился к Гаврилову Оскар.

— Пусть отобьют на меня, — согласился тот. — Нефеду и так дел по горло. К тому же на него начальство коситься стало.

— Вот и порешили, — сказал Оскар. — Телеграмма должна гласить: «Отец здоров». Это читай: «Восстание началось». Не забыли, что в воскресенье будет митинг?

— Как можно, товарищ Оскар, такое забыть! — воскликнул Лобадин.

— На митинге надо рассказать о вчерашнем случае, разъяснить товарищам, как сейчас держаться.

Выйдя из дома на Малой Юрьевской, Лобадин и Гаврилов заспешили к Ратушной площади. Там, в знакомом кабачке, была назначена встреча с Дмитрием Григорьевым, который отпросился на берег, чтобы купить часы.

Григорьев уже сидел за столиком в дальнем углу. Когда к нему подошли товарищи, он с нарочитой важностью вынул из брючного кармана часы и проговорил:

— Господа матросы, вы изволили опоздать… по моим серебряным на тридцать семь минут.

— Просим господина хозяина трюмных отсеков извинить нас за опоздание, — ответил Гаврилов, именуя новоявленного обладателя часов его полной флотской должностью. — Кажется, ваше превосходительство, довольны приобретением?

— Очень. Мне повезло с покупкой.

— Не думаете ли вы, — продолжал Гаврилов, усаживаясь за стол, — что от морского воздуха механизм часов может заржаветь?

— А для чего папаша Томас? — поняв намек товарищей, подмигнул Григорьев спешившему с подносом в руках хозяину кабачка.

На столе появился графинчик водки, три рюмки и тарелки с горкой жареной мелкой рыбы.

— Спасибо, папаша! — ответил Лобадин. — Пригубь и ты с нами.

— С хорошими людьми почему не выпить. — И эстонец принес четвертую рюмку.

— За покупку и здоровье ее хозяина! — провозгласил Гаврилов.

Все выпили, закусив килькой, зажаренной на собственном жире.

— Они не только серебряные, но еще и ходят! — улыбнулся Гаврилов, прикладывая к уху часы.

Рассматривая их, он открыл верхнюю крышку футляра.

— А это что еще за штуковина?

Друзья склонились над часами. На внутренней стороне откинутой крышки они увидели искусно выгравированную фигурку странно одетого человечка, держащего в отставленной в сторону руке копье с флажком. Тут же короткая надпись на непонятном языке.

— Я и не заметил!.. — растерянно проговорил Григорьев.

— Чего ты забеспокоился, часы ходят хорошо и не старые, — стал подбадривать товарища Лобадин. — А что рисунок, так это даже интересней.

— Правильно, — поддержал Гаврилов. — Вот только бы узнать, что здесь написано.

— Папаша Томас, — обратился к кабатчику Лобадин. — Не сможете ли прочесть нам, что тут за надпись?

Тот взял часы и посмотрел на гравировку. Глаза его посветлели.

— Надпись сделана по-эстонски. Она означает: «Помни Таллин».

— А кто этот человечек? — спросил Лобадин.

— О, это же Вана Томас!

— Кто? — переспросил Лобадин.

— По-русски — Старый Томас, разъяснил эстонец. — Это страж нашего города.

— Значит, твой тезка! — удивленно воскликнул Гаврилов.

Хозяин кабачка заулыбался, явно польщенный таким замечанием.

— Да, я ему тезка, — проговорил он. — В старой Эстонии это было самое распространенное имя, как у вас, скажем, Иван.

— А чем же Старый Томас так знаменит, что его даже на часах вырезают? — допытывался Гаврилов.

— У нашего народа про Старого Томаса сложена легенда. Давно это было, очень давно. Однажды на Таллин напали враги. Городские ворота не успели закрыть, но стоявший возле них часовой не растерялся. Он смело вступил в бой и дрался до тех пор, пока подоспевшие на подмогу воины не отогнали врагов. Будете проходить мимо ратуши, посмотрите на ее шпиль: там увидите Вана Томаса.

Ну, давайте расплачиваться. Пора и на корабль, — заметил Лобадин.

Когда азовцы пересекали площадь, они задержались против средневековой ратуши. Над ее высокой двускатной крышей вонзалась в небо увенчанная шпилем башня. На шпиле, словно живой, чуть-чуть покачиваясь на свежем ветру, стоял знакомый морякам металлический воин в средневековых доспехах.

— «1530», — прочитал вслух Григорьев вырезанную на флаге дату. — Без малого четыре века стоит на посту!