Баргузинский треугольник. Тайна погибшей экспедиции

Глава 11-я: = 1979-й год. Шестой лётчик

Четыре дня Саша бродил по тайге, спал в мешке, удил рыбу, стрелял в уток – и всё один. Ему ночами мерещились призраки, и он не высыпался, отваживаясь вздремнуть в кустах при ярко светящем солнце. Патроны берёг, хоть Семён и оставил ему большую часть: рыбы было много, и на случай встречи с очередным медведем он держал своё ружьё подле себя. Прежде всего, Саша не хотел покидать территорию у брода реки, наивно полагая, что червоточина вернёт его друга назад, как и в прошлые разы их перемещений. Погода стояла на удивление тёплая и тихая, будто и не было никаких локальных перемещений пространств. Саша разводил костёр, дремал и охотился днём, а ночью, дрожа от страха, лёжа в мешке, сжимал винтовку и всматривался в темноту тайги.

И недаром…

Однажды ночью, надо полагать, на второй день исчезновения его друга, Саше вдруг показалось, что он слышит внутри себя какой-то настойчивый голос, называющий его «ястребом души моей», зовущий к себе, и требующий задавать какие-то вопросы. Паренёк помнил о рассказе Семёна и его выстрелах по ночным кустам, когда, по его словам, там колыхался дымчатый силуэт фантомного призрака. Неужели теперь Гроссмейстер посетил и его, Сашу? Голос затем пропал, но он не сомкнул глаз, ни той ночью, ни позже две последующие.

Днём он снова видел пролетавший вдалеке вертолёт, стрелял из ружья, только зря растратил два патрона: винтовая машина, заложив вираж, пролетела в сотне метров от него и, поскольку Саша всё ещё находился под куполом – его попросту не увидели. Была ли это по-прежнему спасательная команда, или же вертолёт был почтовым, Саша так и не узнал. Прошло два с половиной месяца, как на Большой земле с ними потеряли связь, и Саша справедливо полагал, что поиски их постепенно свелись к нулю. Байкальская тайга не может бесконечно держать в себе тайну исчезновения: если в течение месяца-двух их не обнаружили, значит «дело дрянь». Их уже нет в живых.

Костёр потрескивал, и Саша печально смотрел в огонь.

Голос после той ночи не возвращался, но молодой путешественник был наготове, ожидая любого подвоха каждую минуту, проведённую в темноте. Днём было легче. Днём было не так страшно. А вот ночь – чужая, жуткая, безысходная, неподвластная его контролю – была страшна.

Очередной раз, поднявшись и бросив несколько веток в костёр, он снова начал залезать в мешок, как внезапно прислушался к чему-то. В следующий момент волосы на его голове встали дыбом, воздух завибрировал, а тело превратилось, словно в дребезжащий камертон. В глазах потемнело, и мир вокруг стал вращаться подобно детскому калейдоскопу с разноцветной мозаикой. Восемь концентрических кругов один за другим опустились последовательно на него из пустоты, пространство в радиусе двадцати метров «раскрылось», и к нему, едва ли не в объятия вывалился…

Семён.

Собственной персоной.

На редкость здоровым духом и невредимым телом.

Тут же свалилось ниоткуда и ружьё, а вместе с ним какой-то сгусток неведомой субстанции, похожей на домашний кисель, который сейчас же пропитался в землю и исчез бесследно. Байкальская почва приняла его в себя и поглотила без остатка. Подобно тому, как совсем недавно Николай Губа вынырнул из тоннеля червоточины перед носом разъярённого медведя, теперь и Семён чуть не свалился в руки Саши, крича от радости и зовя его по имени.

- Сашка! Чёрт окаянный. Жи-во-ой!

Оба, столкнувшись и перекувыркнувшись по земле, схватили друг друга за плечи, и принялись терзать одежду, обнимаясь и чуть не душа себя в порыве радости. Саша что-то кричал, Семён тискал его, прижимал, вертел в разные стороны, и оба смеялись от счастья.

Выбросив в пространство очередного «пассажира», круги в обратной последовательности сложились друг в друга, всосались в тоннель и, свернувшись подобно восьмёрке Мёбиуса, исчезли вместе с «кротовой норой» в ином измерении. Со стороны это выглядело как некий символ Уробороса – змеи, пожирающей свой хвост – символ бесконечности: так бы это определил Василий Михайлович, окажись он сейчас здесь у места происшедшего.

- Сёма… - причитал Саша, давясь от эмоций. – Сёма! Как же это? – и сам не замечал, что в точности повторяет те же слова, какие выкрикивал накануне его переброски в чужие дали Антимира. – Сёма! Живой!

Друзья встретились. Они так и не заметили перемены в окружающем воздухе.

…А между тем тело шестого лётчика исчезло бесследно.

********

После Сашиного рассказа о своих блужданиях по тайге и голосе Гроссмейстера внутри себя, они, обсудив последнее, и сделав вывод, что Гроссмейстер оставил (по каким-то причинам) Сашу в покое, Семён приступил уже к своему собственному рассказу о его приключениях в антимире триасового периода. О том, как он очнулся прислоненный к огромному реликтовому дереву гинкго, как под ногами ползали гигантские сухопутные скорпионы - собратья морских аномалокарисов, об укусе артроплеврой и парящих, словно вертолёты меганеврах, о своём собственном парении над телом-коконом. О том, как пришёл в себя в «живой» комнате с пульсирующими стенами. О знакомстве с Айроном и своих эмоциях, когда просматривал неизвестно кем заснятую видеозапись в хронологическом порядке их похода ото дня ко дню, от недели за неделей. Рассказал о теории панспермии, которую подтвердил тапробанец, и при этом, немного отвлекшись, прочитал Саше целую лекцию о возникновении жизни на Земле не внутри неё, а попавшей на планету извне – из космоса.

Саша внимал каждому слову своего друга, то охая, то воздевая кверху руки в порыве чувств, и слушал, слушал, слушал. О полёте Семёна вместе с Евой над амфитеатрами доисторических периодов и целых эонов планеты, о снимках сахелантропа, об Айроне, о саркофагах и, наконец, о шестом лётчике, обнаруженным им в одной из капсул анабиозного зала.

- С помощью, некоей, неведомой нам деформации Времени, – закончил он, - тапробанцы смогли заглянуть в наш с тобой мир, покорить обозримую Вселенную и распоряжаться десятками пространствам по своему усмотрению. Вот это, Сашок, и есть ВСЕМОГУЩЕСТВО. Цивилизация ТАПРОБАН с их многомиллионной историей существования, сродни понятию в учёных кругах ни больше, ни меньше, как АБСОЛЮТ. Выше них только БОГ.

Семён рассказал о нём, о Василии Михайловиче в 1812-м году, о Люде в ХIII-м веке, о Губе в палеолите…

Уже смеркалось, когда Семён, наконец, добрался до самого главного, впрочем, Саша явно сам подводил его к этому, задавая наводящие вопросы.

Пришлось выложить всё. Как Губа крался к сидящей у костра девушке, как удушил её, как оттащил тело к дереву. Делать было нечего – рано или поздно ему пришлось бы всё рассказать, ведь ни он сам, ни его друг не видели тогда произошедшего – они спали. А Люда дежурила. Но Семён не смог бы носить в себе всё время этот тяжкий груз на душе, поскольку ему предоставилась уникальная возможность увидеть всё это со стороны, а Саше нет.

Что ж… теперь и он знает.

Путешествие в иное измерение он совершил.

Оставалась последняя точка в его эпопее на Байкале.

Последний незаконченный ход в игре, которую вёл Гроссмейстер.

Буряты, Василий Михайлович, Люда, Губа…

Все побывали «там», косвенно прикоснувшись к тайне иных миров мироздания. Не побывали только буряты, но и они погибли, как нежелательные свидетели. Хозяин озера не даст ему шанса, как не дал и всем остальным.

Теперь наставала его очередь.

Последнего.

********

…А потом это случилось.

Семён как в воду глядел, предчувствуя неизбежное.

Они уже позавтракали и, выйдя в дорогу, преодолели первый намеченный отрезок пути, как вдруг Саша оцепенел

на месте, будто в ступоре, не имея никакой возможности пошевелить хоть какой-то частью тела. Некий, ни на что не похожий силовой импульс электромагнитного поля буквально парализовал все его конечности и, открыв рот в крике, он сумел лишь выдавить из себя слабый хрип:

- Сё-ма-а! Сза-ди. О-бер-ни-ись…

Глаза Саши вылезли из орбит, а желудок завязался в узел от ужаса.

Семёна тоже сковала неведомая сила сильнейшей гравитации и, не в силах повернуть даже голову, он вопросительно уставился на друга.

«Что за…хрень…».

Грудную клетку сдавило словно тисками; волоски по всему телу наэлектризовались и встали дыбом, скулы свело, а в мозгу прямым болезненным лучом пронёсся электрический разряд сильнейшей мощности, способный свалить с ног крупного носорога. Некая безжалостная сила швырнула его о дерево, и Семён почувствовал, как затрещали его кости.

Саша продолжал стоять, не в силах пошевелиться, и только его открытый рот в безмолвном крике говорил о том, что организм ещё как-то продолжает функционировать.

…Над Семёном парила шаровая молния.

Та, о которой они совсем недавно вели беседу с Айроном.

Он ещё не видел её, зато видел Саша. Ударившись со всего размаха о дерево, Семён начал безвольно сползать как мешок с песком, но остановился, проткнутый насквозь острым суком торчавшей ветки. Кровь хлынула сквозь куртку и потекла неровными ручейками там, где находилось солнечное сплетение.

Светящийся шар раздулся в размерах, изрыгнул из себя крошечные протуберанцы расплавленной плазмы, будто был уменьшительной копией Солнца, издал треск, выплеснул в пространство искры, и стремительным броском оказался на уровне глаз Семёна.

Теперь и он затухающим взглядом увидел этот шар. Тот поколебался в воздухе, и с молниеносной быстротой, подобно скорости звука, взмыл ввысь, выдирая тело Семёна из зарослей веток. Вторая силовая волна швырнула уже истекавшего кровью путешественника на следующее дерево, затем ещё на одно, и ещё, и ещё…

Тело Семёна швыряло от дерева к дереву, будто невидимая рука играла им в некий пинг-понг, где Семён был в качестве теннисного мячика. Каждый раз, со всего размаха врезавшись в торчащие сучья веток, безвольный и бесформенный уже комок плоти протыкался в разных местах, превращая грудь, плечи, живот и пах в кровавое месиво, выдирая и разбрасывая по сторонам целые куски мышц и сухожилий. Ударная волна ещё раз подбросила то, что осталось от Семёна, швырнула на искалеченную спину, и какое-то расстояние проволокла его по земле. Кровь хлестала из всех его развороченных ран, и последнее, что он ощутил в этой жизни, была сладковатая сырость травы под его искалеченным телом. Голова, вывернутая в неправильном положении относительно позвоночника, была обращена только в одну сторону – по направлению к Саше. Угасавшие глаза ещё раз, последний в жизни, блеснули, ощупали силуэт до боли любимого друга и, напоследок вспыхнув трагической печалью, будто проговорили: «Прости, Санёк. Не вывел я тебя из зоны. Видишь, как оно получилось?»…

И погасли.

Пробегавший мимо муравей застыл на месте и уставился на остекленевшие зрачки, затем, видимо, набравшись храбрости, подполз к необычному объекту, ощупал усиками застывшие хрусталики сетчатки и, не найдя для себя ничего интересного, проследовал дальше по своим муравьиным делам.

Семён умер.

Его истерзанное, пробитое ветками тело упокоилось на байкальской земле, пополнив ряды безвестных путешественников – героев изыскателей неведомого.

Шаровая молния исчезла так же внезапно, как и появилась. Лес успокоился, и только одно существо в смятении продолжало открывать и закрывать рот в безмолвном, всепоглощающем горе крике. Наконец, и к нему возвратились на время утраченные голосовые связки, и в тот же миг лес наполнился диким, захлёбывающимся, безумным от боли криком. И крик этот был похож на рёв раненого медведя.

Это орал Саша.

Дико, протяжно, безысходно.

Он остался один.

Один на один с Хозяином Байкала.

Закатив белки глаз, бедный паренёк из некогда полноценной экспедиции в этот миг потерял рассудок.

В голове послышался вкрадчивый голос, будто листва шелестела под ногами:

Ты ястреб души моей. Ты сокол, летящий в пространстве. Теперь мы вместе. Ты и я. С помощью тебя я познаю ваш мир. Обратись ко мне. Я-ТАПРОБАН. Задай вопрос… - пронеслось эхом. – Задай вопрос… задай вопрос…

…И Саша его задал.

- Что Такое Тапробан?