Баргузинский треугольник. Тайна погибшей экспедиции

Глава 9-я: = 1979-й год. Пятый лётчик

Пошёл третий месяц их пребывания в Баргузинской зоне отчуждения. Вертолёты над головами больше не появлялись, а если и вели уже довольно вялые поиски, то где-то в других, отдалённых квадратах треугольника. Возможно, они вновь вернутся на облёт данной местности, но кто из спасателей может предполагать, что два оставшихся в живых члена экспедиции находятся именно в этой точке маршрута, если и сами путешественники понятия не имели, где находятся. Разумеется, сюда надо так же добавить и способность магнитного купола не показывать внешнему миру свою внутренность, а значит, и их самих.

После завтрака они уже двигались в южном направлении, держась берега озера по правую руку. Их провожали нерпы и крики вспархивающих тут и там птиц.

Куда они шли?

Они и сами не знали.

…А потом они услышали полный боли душераздирающий крик.

Человеческий крик.

Так могла кричать только раздираемая на части жертва, ещё при оставшихся признаках хоть какой-то жизни.

Не помня себя от накатившего страха, оба друга решительно кинулись в гущу кустов.

Червоточина, подобно мощному насосу, выплюнула из себя куски гиперпространства, всосала местный воздух вместе с листвой, насекомыми и травой, свернулась в атмосфере неким производным восьмёрки Мёбиуса, захватила концентрические круги в количестве восьми образований и, хлопнув гигантским мыльным пузырём, растворилась в пространстве. Губа остался с медведем один на один…

И только тут понял, как он глубоко ошибался в своём всемогуществе. Очутившись наедине с грозным хищником, он вдруг вспомнил восьмую, защитившую его от саблезубого леопарда.

Огромный бурый самец поднялся на задние лапы, передние развёл в стороны, обнажил когти, разинул страшную пасть, и с грозным рычанием навис над человеком, который в мгновение ока превратился из всемогущего Властелина в кухонного жалкого таракана. До ружья дотянуться не было никакой возможности, поэтому Губа рефлекторно съёжился и что есть мочи заорал от охватившего его ужаса. Такой бесславный и, в общем-то, бесполезный конец. Ещё минуту назад он чувствовал себя равносильным Богу, повелителем огня, несущим в руках луч солнца, а возможно и будущим вожаком первобытного племени, а тут… он почувствовал вдруг холодное дыхание смерти.

- Гроссмейстер!! – заорал он.

Этот предсмертный крик, разбавленный рычанием дикого зверя, и услышали друзья, находясь за деревьями. Времени на раздумья не было. У них две винтовки и эффект внезапности, а по ту сторону зарослей погибает человек. Кто он? Разобраться можно будет позже: главное, что человек!

Фотограф уже валялся в луже крови с одной оторванной ногой, в то время как ненасытный и голодный зверь трепал и разрывал на куски ещё живое тело. Услышав выстрелы, огромная мохнатая машина смерти обернулась на звук и на миг застыла с разинутой пастью, с которой струйками стекала кровавая пена. Губа уже не кричал и не стонал: он хрипел, испуская последние предсмертные звуки, похожие на бульканье закипевшей в чайнике воды. Его раскрытый в судороге рот выплёвывал на воротник куртки взбухающие красные пузыри, всё лицо и часть макушки были разодраны, обнажая кости скул, оскал зубов и вывернутую наружу трахею. Позвоночник во многих местах был переломлен и держался лишь благодаря узлам мышц, да нескольким уцелевшим суставам – остальное представляло сплошное месиво крови, мяса, жил, и разодранной одежды.

Губа был уже не жилец.

Выскочив из зарослей, оба друга, почти не целясь, сразу саданули две пули из обеих винтовок, и пока медведь, уже раненый, поворачивался к ним для нападения, успели перезарядиться и выстрелить ещё по разу. Сделав два шага навстречу, могучая туша зверя упала и, издав последний предсмертный рык, растянулась на влажной почве во весь огромный рост. Алчность крови его и погубила: людоед так и не успел, как следует насытиться человеческим мясом.

Всё произошло настолько быстро, что ни Саша, ни Семён не успели в первый миг узнать жертву трагического нападения. И только спустя несколько секунд, когда зверь окончательно затих и перестал конвульсивно дёргаться от агонии, они осторожно приблизились к развороченной кровавой земле, на которой осталось то, что только что было живой плотью человеческого организма. Тут же валялся фотоаппарат и армейские ботинки, которые в пылу схватки были разбросаны в нескольких метрах от изорванных челюстями ног. Видать, медведь трепал и тягал тело взад и вперёд, разрывая его на части. В ботинках торчали огрызки переломанных и разгрызенных лодыжек, а одна рука, отделённая, вырванная из ключицы, висела в кустах, густо смазывая их сочившейся кровью. Голова была искромсана, и из одинокой глазницы свисал выкатившийся глаз – уже помутневший и остекленевший. Остальное месиво просто не поддавалось описанию, и если бы не ружьё, фотоаппарат и ботинки, никто бы не узнал в этом развороченном теле их бывшего фотографа и коллегу по экспедиции. Конец его был ужасен.

Первыми Сашиными словами была фраза, произнесённая с некоей долей разочарования.

- Эх… повезло подлецу!

Семён вздохнул, но понимающе кивнул. Он и сам испытывал похожее чувство, попади фотограф к нему в руки. Однако не суждено им было исполнить свою клятву, данную после убийства девушки. Природа сама постаралась за них, вынеся убийце справедливый и жестокий приговор. Такой ужасной смерти не пожелаешь и врагу в честном бою. Но именно Губа и заслужил подобную смерть: бесславную, нелепую, и предначертанную судьбой. Она вмешалась, и избавила Сашу и Семёна от возможности отомстить – кто знает, как бы им потом жилось с таким неприятным грузом на сердце всю оставшуюся жизнь, если бы они собственноручно казнили человека – пусть и подлеца в широком смысле этого слова.

Поэтому друзья подобрали ружьё и фотоаппарат, а остальные останки предоставили на усмотрение самой Природе: хоронить его они были не намерены.

********

Когда они покидали место стоянки, то, не сделав ещё и нескольких сотен шагов, внезапно к своему ужасу наткнулись на лежащего в знакомой позе лётчика. Очередной лейтенант ВВС был всё тем же Игорем с довоенной фотографии, всё тем же, кого встречали в своих перемещениях Саша, Люда и Василий Михайлович. А возможно и Губа – где бы он ни побывал за свои три дня отсутствия в этом мире. Лётчик лежал всё в той же позе, с тем же планшетом и в той же лётной форме.

- Не подходи к нему! – крикнул Семён и потащил Сашу за собой. - Даже останавливаться не будем! Только сфотографируем издалека и двинем дальше. Не по нутру мне его присутствие.

Саша и сам не хотел приближаться ближе: уж часто он стал замечать, как при появлении мёртвого лётчика, обязательно погибает очередной член экспедиции.

– Эти фотографии дадут нам возможность открыть миру глаза на существование в мироздании иных, полярно противоположных пространств, а так же обеспечит нам финансирование новой, уже на правительственном уровне экспедиции.

- Чтобы вернуться на место гибели дяди Васи и Людочки, - добавил Саша.

- Да. И бурятов тоже, - закончил за него Семён. – Я сделал два снимка лётчика с разных ракурсов.

- Я видел, - иронично улыбнулся Саша. – Смотрел издалека, ты ведь не подпускал меня к нему.

Оба вздохнули, и молчаливая пауза, витая над пламенем костра, обволокла своим вакуумом стоянку путешественников. С мяса в огонь стекали капли растопленного жира, и только шипение углей наполняло сейчас воздух вокруг ночлежки. Ночь опускалась тихая и безмолвная. Где-то всплескивалась рыба, где-то квакали вездесущие лягушки, где-то над речкой слышался резкий посвист скопы, а ещё ближе, у самых их ног, в расщелине упавшего от грозы дерева, стрекотал сверчок. Они наловили несколько омулей, и сейчас заливали в термос благоухающую рыбную похлёбку, чтобы было чем утолить голод во время кратковременных стоянок на следующий день. Остальную рыбу развесили над костром коптиться, а внутренности выкинули на радость насекомым и мелким хищникам. Впрочем, Семён смотрел сейчас не на них. Завинтив крышку термоса, он расположился на спальном мешке и мечтательно вглядывался в темнеющее небо, где в безмолвном пикирующем полёте стремительно скользили летучие мыши.

Это была их последняя спокойная и безмятежная ночь, проведённая вдвоём в лесу у реки на Байкале.

Оба, довольные, они вскоре уснули.

… А утром Семён исчез.