Беатриче кота Брамбиллы

ЧЕРНОЕ СЛОВО^{10}

Я был не в духе, когда ехал на тряском извозчике с редакционного собрания к себе домой.

Серое небо, серые улицы и серые люди раздражали меня.

Проезжая мимо одного углового пятиэтажного дома, я совершенно случайно поднял глаза кверху и остановился на окнах третьего этажа.

Некоторое время я ничего не думал, потом мелькнуло какое-то воспоминание и, когда мы уже оставили за собой этот дом, я вспомнил, кто живет там и обернулся, стараясь что-нибудь увидеть в окнах.

Мне показалось, что какая-то темная тень шевельнулась в одном из них.

Я давно уже забыл ее — маленькую, изящную женщину, когда-то волновавшую меня.

Она года три тому назад вышла замуж за полковника Костетского и с тех пор я ее не видал. С моей стороны несомненно было сильное увлечение, но некоторые недоразумения отдалили нас друг от друга.

Я знал от друзей, продолжавших бывать у нее, что она стала матерью, что она счастлива. Потом и эти вести стали редки. Она ушла из моей памяти.

И вот теперь случай заставил меня поднять глаза на окна ее квартиры и вместе с воспоминаниями мелькнула вдруг совершенно нелепая, ни на чем не основанная мысль, но упрямая и жуткая в своей неожиданности.

Мне показалось, нет, — я был почти уверен, что у Костетской какое-то горе, что кто-то близкий ее умер.

Почему, какими путями пришла ко мне эта мысль? Что дало повод? Мое скверное настроение, эта тень, мелькнувшая в окне?

Она пришла откуда-то со стороны, ничем не связанная с моими мыслями, точно ворон каркнул мне ее, пролетая в осеннем небе — пришла и не отступала от меня. Передо мной стояло лицо Костетской, я слышал ее слезы.

— Но ведь это глупо, — почти громко бормотал я, — что за сумасшедшие мысли?

И, чтобы оправдать себя, злорадно спросил задремавшего извозчика — не думает ли он, что ему следует еще что-нибудь заработать за этот день. Но он, как видно, этого не думал, так как лошадь его продолжала мотать головой и спотыкаться.

Я свистел, подсчитывал, сколько у меня должно было остаться денег в кошельке.

Напрасно.

Упорно ко мне возвращалась одна и та же навязчивая мысль:

— У нее кто-то умер.

Да почему, черт возьми, почему? Муж ее здоров как вол, сынишка тоже…

Меня начинало изводить это. Становилось холодно в осеннем пальто…

Мы теперь ехали по проспекту. Обычная вечерняя толпа медленно двигалась по тротуару.

Зажигались фонари.

Далеко разлилось мутное зарево.

Кто-то окликнул меня. Мой приятель махал мне, чтобы я остановился.

Когда он сел рядом со мной, то сразу же закидал меня массой новостей, балагурил, смеялся.

Он всегда был уравновешен и весел. Его веселье заставило меня забыть о темной мысли, овладевшей мною.

Я начал рассказывать об инциденте, разыгравшемся вчера на премьере в одном из театров.

Приятель слушал внимательно, потом неожиданно схватил меня за руку, точно боясь забыть передать мне что-то и, делая изумленное лицо, сказал:

— Ах, да, — прости, что перебиваю тебя, — но только что вспомнил… Представь себе, у Костетской умер муж. Этот здоровяк. Кто бы мог подумать!

Я смотрел на приятеля широко раскрытыми глазами. Страх зажал мне рот. Мне казалось, что я брежу. Но это была несомненная действительность.

1910 г.