Бедность (февраль 2008)

Лидия Маслова Плеск и нищета

Одежда как процветание

«Бедность» как эстетическая категория и как жизненная философия довольно долго одерживала победу в русском обыденном сознании над «богатством», по отношению к которому и до сих пор превалирует в массах смешанное чувство «любви-ненависти». С одной стороны, очень хочется разбогатеть, да поскорей, не дожидаясь преклонного возраста, когда изрядная часть удовольствия от пользования богатством пропадает по объективным физиологическим причинам. Но с другой стороны, всегда было несколько боязно разбогатеть раньше времени и привлечь к себе таким образом внимание менее расторопных и удачливых сограждан, которые твое быстрое обогащение вряд ли объяснят повышенным трудолюбием и незаурядными способностями. Довольно свежи еще в памяти те времена, когда молодому человеку было просто неприлично иметь больше одной пары джинсов или, например, жить отдельно от родителей - такое себе позволить могли разве что фарцовщики или дети каких-нибудь народных артистов СССР.

В отсутствие легальной, а главное - социально одобряемой возможности разбогатеть смолоду закономерным образом расцвела романтизация бедной, но неунывающей молодости, благо и соответствующая литературно-художественная традиция достаточно развита. Каких мы знаем богатых положительных героев? Скупой Рыцарь, этот выживший из ума параноик, чахнущий над своим сундуком с валютой и камнями? Гражданин Корейко, питающийся одной репой в надежде дожить до лучших капиталистических времен, которые для него никогда не наступят? Старуха-процентщица, пользующаяся отчаянным положением озверевших от нищеты студентов? В общем, собирательный имидж богатого человека вырисовывается крайне отталкивающий - чаще всего это пожилой малопривлекательный субъект с тяжелым характером. А если и попадаются среди обеспеченных героев молодые, симпатичные скучающие бездельники вроде Онегина и Печорина (которые богатства своего просто не замечают, потому что оно досталось им с рождения), то и они кристальной чистотой нравственного облика похвастаться не могут.

Зато в пользу бедности говорит длинный ряд сопутствующих положительно окрашенных ассоциаций: богатство даже сейчас, по оставшейся с советских времен инерции, все-таки немножко видится как результат жадности и сквалыжничества, между тем как бедность чаще воспринимается как побочный эффект бескорыстия, и тем самым не то что не осуждается, а наоборот - приветствуется. К тому же богатство надо беречь, сторожить, защищать от бедных, которых вокруг значительно больше, чем богатых, а бедность не накладывает на человека никаких обязательств: бедняк свободен, как ветер, в любую минуту способный занести его куда угодно, к невероятным приключениям, о чем не может и мечтать богач, скучающий в своих каменных палатах среди ковров и хрусталя, которые он как человек ответственный не может бросить на произвол судьбы, становясь таким образом их пленником.

Примерно такая парадигма в отношении к богатству и бедности господствовала довольно долго и была не лишена удобства для не обремененных лишним имуществом беззаботных молодых людей, которым не приходилось прикладывать утомительных усилий по своей самопрезентации. Считалось, что молодость сама по себе - лучшее украшение хоть для юноши, хоть для девушки, и цветущая юность лишь выигрывает, будучи вставлена в скромную простую оправу, в то время как всевозможные цацки, золото и бриллианты, парча и бархат требуются скорее гражданам, тщетно стремящимся замаскировать тот прискорбный факт, что их былая физическая привлекательность уже подувяла. Однако с отменой советской власти, когда фраза «скромен в быту» была одним из обязательных атрибутов положительной характеристики, афоризм «Девушку украшает скромность» быстро был дополнен шуткой «… если нет других украшений». Как только населению официально разрешили обогащаться, не скрывая корыстных устремлений как чего-то постыдного, тут же стали закрадываться сомнения: а так ли уж хорошо быть бедным? И действительно ли всегда богатый богат потому, что обобрал бедных, а бедный беден, потому что все раздает людям? Что, если его честная бедность объясняется всего лишь ленью, а никакой не тягой к свободе и прочими обаятельными инфантильными чертами, которые так приятно наблюдать в молодых беспечных существах?

Существ этих, впрочем, на наших глазах становится все меньше: быть молодым в «нулевые» стало куда сложнее и напряженнее, чем в 1980-е и 1990-е с их спартанским аскетичным бытом. Страх выделиться своим внешним видом никуда не делся, остался прежним, однако теперь, чтобы его как-то заглушить, требуется гораздо больше сил: произвести впечатление своим богатством при полном его отсутствии все-таки труднее, чем с достоинством демонстрировать свою бедность таким же малоимущим окружающим. Скромно одетая советская молодежь тоже иногда встречала друг друга по одежке, узнавая по манере одеваться людей социально близких, «своих», нынешние же молодые люди обоего пола с почти маниакальной тревожностью порой всматриваются в одежду друг друга, стараясь вычислить, где подвох и на какую именно сумму (в смысле стоимости его прикида) пытается тебя обмишурить новый знакомый, притворяющийся более успешным, чем он есть. Нет большего позора для продвинутого молодого человека, чем быть уличенным в том, что его ботинки - из прошлогодней коллекции и куплены по сейлу, и нет большего удовольствия, чем поймать на этом мухлеже кого-то из своих приятелей. Постоянно заморачиваться на эту тему, должно быть, весьма утомительно, но это ощущение непрекращающейся борьбы за конкурентоспособность своего товарного вида придает общению современной молодежи куда большую остроту: желающие соответствовать лучшим образцам, «иконам стиля», модные молодые люди должны быть все время начеку, как разведчики в тылу врага, когда ошибка может стоить тебе репутации. Пособия о том, как преуспеть в жизни, на полном серьезе раскрывают один из секретов успеха: надо одеваться так, как будто ты зарабатываешь гораздо больше, чем на самом деле, но при этом не объясняют фокус - где взять деньги на эту одежду?

В этом смысле 1990-е представляются золотым времечком, когда и заработать можно было много и быстро, но соответствовать дресс-коду успешного человека было еще не обязательно, и пока не вошли в оборот анекдотические «малиновые пиджаки» как униформа «новых русских», быстро разбогатевшие молодые бизнесмены нередко позволяли себе нонконформистские заявления такого рода: «Я могу купить одежду любого качества и за любые деньги, но хожу все время в одном свитере, потому что мне так удобно». Теперь такие высказывания могут расцениваться лишь как желание сознательно поставить крест на своей карьере и заняться дауншифтингом, который в сознании 20-летних выглядит как синоним безнадежного лузерства. Парадокс ситуации «нулевых» заключается в том, что возможности для головокружительного шального обогащения заметно сузились, а требования к непременной наглядной демонстрации своего процветания заметно ужесточились: если ты не можешь заработать, это по нынешним временам само по себе не страшно и еще не обязательно значит, что ты тупой и ленивый лох, а вот если ты при этом не можешь одеться так, чтобы у сверстников захватывало дух от одной догадки о размере твоей зарплаты, вот тогда-то ты и получаешься самый что ни на есть бесперспективный неудачник.

Со временем расхлябанность девяностых обязательно вернется, но уже в новом качестве. И на новых основаниях. В европах увидеть миллионера в стоптанных сандалиях и растянутой футболке очень даже можно, а одетого согласно всем указаниям GQ и Esquirе - категорически нельзя. Нет там таких педантов. И даже не потому, что им «так удобно». А потому, что гламурный идеал широко шагнул в народные массы. Средний класс, составляющий не десять, а семьдесят процентов европейского населения, кардинально меняет ценности элиты. Выглядеть «как богатый» - значит быть средним. Мало кто из миллионеров станет гнаться за такой перспективой. Слово glamour для них - вообще-то смешное и невозможное, потому что у всех на устах. Культ бедности и духовности напрасно считают чисто русским. Франциск Ассизский, раздавший все свои именья, - вообще-то главный католический святой. Так что молодые люди, так боящиеся прослыть нищебродами, могут расслабиться. Лет через десять они непременно войдут в моду.