Бедные-несчастные

Предисловие

Врач, который повествует здесь о событиях своей молодости, умер в 1911 году, и читатель, если он незнаком с историей ошеломляюще смелых опытов шотландских медиков, может принять изложенное за нелепый вымысел. Но кто даст себе труд исследовать доказательства, приводимые в конце этого предисловия, едва ли усомнится в том, что во второй половине февраля 1881 года в доме 18 по Парк-сёркес в Глазго под рукой гения хирургии человеческие останки превратились в живую двадцатипятилетнюю женщину. Правда, наш историк Майкл Доннелли со мной не согласен. Именно он обнаружил текст, составляющий большую часть этой книги, и я должен теперь привести историю его находки.

Семидесятые годы нынешнего века протекали в Глазго весьма бурно. Старые предприятия, которыми город был жив в прежние времена, перемещались на юг, а избираемые жителями власти по причинам, которые может разъяснить любой политический экономист, поощряли многоэтажное строительство и расширение сети городских магистралей. Элспет Кинг, хранительница исторического музея в парке Глазго-грин, помощником которой работал Майкл Доннелли, всеми силами старалась приобретать и сохранять остатки уходящей в прошлое местной культуры. Со времен первой мировой войны муниципальный совет не выделял историческому музею, известному под названием Народный дворец, средств для покупки новых экспонатов, из-за чего приобретения Элспет и Майкла почти полностью ограничивались тем, что удавалось забрать из зданий, предназначенных к сносу. На ковровой фабрике Темплтона, которую вскоре должны были закрыть, они арендовали склад, где Майкл Доннелли собирал витражные стекла, изразцы, театральные афиши, флаги распущенных профсоюзов и всевозможные исторические документы. Элспет Кинг порой приходилось своими руками оказывать Майклу помощь, поскольку прочий персонал составляли работники, присылаемые директором городской картинной галереи в Келвингроуве, и им не платили за извлечение редкостей из грязных и опасно ветхих строений. Элспет и Майклу, впрочем, тоже за это не платили, так что интересные выставки новых экспонатов, которые они время от времени устраивали, не стоили муниципалитету ничего или почти ничего.

Однажды утром в центре города, идя по своим делам, Майкл Доннелли увидел старые папки, сваленные в кучу на краю тротуара и явно предназначенные для вывоза и уничтожения соответствующей городской службой. Заглянув в эти папки, он обнаружил письма и документы начала века, которые остались от прекратившей существование юридической конторы. Новая фирма, унаследовав дела прежней, решила избавиться от ненужных бумаг. В основном они касались имущественных сделок между лицами и семействами, внесшими в свое время немалый вклад в жизнь города; случайно Майклу попалась на глаза фамилия первой женщины-врача, получившей диплом в университете Глазго, — фамилия, известная ныне только историкам движения суфражисток, хотя эта женщина была еще и автором фабианской брошюры об общественной гигиене. Майкл решил увезти папки на такси и на досуге просмотреть их содержимое; но первым делом он заглянул в помещение фирмы, которая выбросила их на улицу, и спросил разрешения. В нем было отказано. Главный партнер (известный адвокат и политический деятель местного масштаба, чье имя названо здесь не будет) заявил Майклу, что его рытье в бумагах есть наказуемое деяние, поскольку они не являются его собственностью и предназначены для сожжения. Он заявил также, что всякий адвокат призван хранить тайну клиента независимо от того, работает он сам с этим клиентом или нет, жив клиент или умер. Он сказал, что единственный надежный путь сохранить старые сделки в тайне — уничтожить следы их заключения, и если Майкл Доннелли унесет хоть что-нибудь из кучи документов, ему будет предъявлено обвинение в краже. Так что Майкл оставил кучу как она была, за исключением одной вещицы, которую он машинально сунул в карман еще до того, как узнал, что такие поступки караются законом.

Это был пакет с печатями и выцветшей надписью коричневыми чернилами: Собственность Виктории Свичнет, доктора медицины. / Вскрыть старшему из внуков или иных прямых потомков после августа 1974 г. / Ранее не вскрывать. Рука нашего современника, вооруженная шариковой ручкой, перечеркнула крест-накрест эти слова и надпись под ними: Прямых потомков в живых не имеется. С одной стороны печать была сломана и пакет разорван, но тот, кто это сделал, счел лежащие в нем книгу и письмо столь неинтересными, что небрежно сунул их обратно, так что края их торчали из пакета и письмо было не сложено, а скорее скомкано. Отъявленный ворюга Доннелли внимательно обследовал содержимое пакета в хранилище Народного дворца во время обеденного перерыва.

Книга формата 7¼ на 4½ дюйма была переплетена в черный коленкор с оттиснутым на нем диковинным изображением. На форзаце было написано сентиментальное стихотворное посвящение. Титульный лист выглядел так: ФРАГМЕНТЫ МОЛОДОСТИ ИНСПЕКТОРА ШОТЛАНДСКОЙ САНИТАРНОЙ СЛУЖБЫ / Арчибальд Свичнет, доктор медицины / Гравюры Уильяма Стрэнга / Глазго. Отпечатано на средства автора у Роберта Маклехоза и К° в типографии при Университете, 1909 г. Название не обещало ничего интересного. В те годы печаталось множество книг, полных мелочных сплетен, с названиями вроде «Из блокнота инспектора» или «Суждения и предубеждения Фрэнка Кларка, адвоката». Книги, за которые авторы платят издателям (как в данном случае), как правило, более скучны, чем те, за которые они получают гонорар. Обратившись к первой главе, Майкл увидел типичный для той поры заголовок:

Моя мать — мой отец — университет Глазго и первые трудности — профессор — отвергнутая сделка — мой первый микроскоп — ровня по уму.

Сильнее всего заинтересовали Майкла Доннелли иллюстрации Стрэнга, исключительно портреты. Шотландский художник Уильям Стрэнг (1859–1921) родился в Дамбартоне и учился у Легро в Слейдовской школе изобразительных искусств в Лондоне. Он более известен как гравер, нежели как живописец, и часть его лучших работ составляют книжные иллюстрации. Врач, который мог заказать Стрэнгу гравюры для книги, должен был иметь больший доход, чем обычно имели инспекторы санитарной службы, однако Арчибальд Свичнет, чье лицо было изображено на фронтисписе, не походил ни на богатого человека, ни на врача. Приложенное к книге письмо обескураживало еще больше. В нем Виктория Свичнет, доктор медицины и вдова автора, сообщала несуществующему потомку, что книга лжива от начала до конца. Вот выдержки из письма:

«В 1974 году… живущие на свете члены династии Свичнетов, имея по два деда и по четыре прадеда, с легкостью посмеются над чудачеством одного из них. Я не могу смеяться над этой книгой. Я содрогаюсь над ней и благодарю Силу Жизни за то, что мой покойный муж напечатал и переплел ее только в одном экземпляре. Я сожгла всю его рукопись… и книжку бы тоже сожгла, как он предлагает… но увы! Без нее что на целом свете будет напоминать о существовании бедного глупца? К тому же опубликовать ее стоило маленького состояния… Мне дела нет до того, что потомство о ней подумает, — важно лишь, что никто из ныне живущих не связывает ее со МНОЙ».

Майкл понял, что и книга, и письмо требуют более пристального рассмотрения, и отложил их к тем материалам, которыми он собирался заняться, когда найдется время.

Так они у него и лежали. В тот же день он узнал, что здание старинного богословского колледжа при университете Глазго отдается для переоборудования строительной фирме (сейчас это роскошный жилой дом). Майкл обнаружил, что там находится свыше дюжины больших портретов шотландского духовенства XVIII–XIX столетий, все в рамах и выполнены маслом, и они, подобно папкам, отправятся прямехонько в мусоросжигатель, что в Дозхолм-парке, если только он не снимет их со стен (к которым они были привинчены на солидной высоте) и не перевезет в городскую картинную галерею в Келвингроуве, где для них с трудом изыскали место в переполненном запаснике. И только десять лет спустя у Майкла Доннелли нашлось время спокойно сесть и заняться общественной историей. Он ушел из Народного дворца в 1990 году, когда министр культуры в правительстве Маргарет Тэтчер официально объявил Глазго культурной столицей Европы; книгу и письмо Майкл прихватил с собой, поскольку был уверен, что тому, кто займет его место (если его вообще кто-нибудь займет), не будет до них никакого дела.

Я познакомился с Майклом Доннелли в 1977 году, работая у Элспет Кинг в Народном дворце искусствоведом-регистратором, но когда он обратился ко мне осенью 1990 года, я уже стал вольным автором и успел поработать с несколькими издательствами. Он дал мне эту книгу, сказав, что, по его мнению, она — настоящий шедевр и ее надо немедленно опубликовать. Я пришел к такому же выводу и взялся устроить дело, если только он не будет вмешиваться в процесс издания. Он согласился, хотя и с некоторой неохотой, когда я пообещал не вносить в текст Арчибальда Свичнета никаких изменений. И в самом деле, главная часть настоящей книги повторяет оригинал Свичнета настолько точно, насколько это возможно, и содержит все гравюры Стрэнга и прочие иллюстрации, воспроизведенные фотографически. Однако я заменил пространные названия глав более броскими заголовками собственного сочинения. Например, глава третья, первоначально названная «Открытие сэра Колина — остановка жизни — «Какая отсюда польза?» — диковинные кролики — «Как ты это сделал?» — бесполезное искусство и что знали древние греки — «До свидания» — цепной пес Бакстера — ужасная рука», теперь называется просто «Ссора». Я также настоял на том, чтобы озаглавить всю книгу «БЕДНЫЕ-НЕСЧАСТНЫЕ». Ведь каждый ее персонаж, за исключением миссис Динвидди и пары генеральских прихвостней, хоть раз да назван бедным или несчастным — либо его собственными, либо чужими устами. Письмо дамы, которая именует себя Викторией Свичнет, я помещаю в качестве эпилога. Майкл предпочел бы видеть его в начале книги, но в этом случае читатель приступал бы к основному тексту предубежденным. Читая письмо под конец, мы ясно видим в нем попытку встревоженной женщины скрыть правду о своей молодости. Кроме того, никакая книга не нуждается в двух предисловиях, а одно я как раз и пишу.

Боюсь, мы с Майклом Доннелли расходимся по поводу этой книги. Он считает ее исполненным черного юмора вымыслом, в который искусно вплетены некоторые реальные события и исторические факты, — книгой, подобной «Пуританам» Скотта или «Исповеди прощенного грешника» Хогга. А я вижу в ней подобие босуэлловского «Жизнеописания Сэмюэла Джонсона» — портрет поразительно доброго, сильного, умного, эксцентричного человека, любовно выполненный рукою друга, памятливого на диалоги. Как Босуэлл, наш скромный Свичнет включил в свое повествование чужие письма, которые освещают события под разными углами, и в итоге у него вышел едва ли не портрет целого общества. Я также сказал Доннелли, что достаточно выдумывал в своих книгах, чтобы распознать описание реальных событий. Тот ответил, что достаточно написал об исторической реальности, чтобы распознать выдумку. Парировать это я мог только одним способом — надо было самому стать историком.

Я это совершил. Теперь я историк. За шесть месяцев исследований в университетском архиве Глазго, в отделе старого Глазго библиотеки Митчелла, в Шотландской национальной библиотеке, в эдинбургской Регистрационной палате, в лондонском Сомерсет-хаусе и в колиндейлском Национальном газетном архиве Британской библиотеки я накопил достаточно документальных свидетельств, чтобы доказать, что рассказ Свичнета целиком опирается на факты. Некоторые из этих фактов я привожу в конце книги, но большую их часть — прямо здесь, в предисловии. Читатели, которых интересует только хороший рассказ без всяких затей, могут сразу обратиться к главной части книги. Завзятые же скептики оценят ее лучше, проглядев вначале следующую сводку событий.

29 августа 1879 г. Арчибальд Свичнет зачислен студентом на медицинский факультет университета Глазго, где Боглоу Бакстер (сын знаменитого хирурга и сам практикующий хирург) работает ассистентом по отделению анатомии.

18 февраля 1881 г. В реке Клайд найдено тело беременной женщины. Медик Боглоу Бакстер, проживающий в доме 18 по Парк-сёркес, констатирует смерть от утопления и описывает утопленницу как женщину «примерно 25 лет, рост 5 футов и 10¾ дюйма, волосы вьющиеся, темно-каштановые, глаза голубые, черты лица правильные, на руках нет следов грубой работы; хорошо одета». Помещено объявление, но тело никто не востребовал.

29 июня 1882 г. На закате солнца почти по всему бассейну Клайда люди слышали необычный шум, и, несмотря на широкое обсуждение в местной печати в последующие две недели, удовлетворительного объяснения этому феномену найдено не было.

13 декабря 1883 г. Данкан Парринг, адвокат, проживавший в доме своей матери по адресу Поллокшилдс, Эйтаун-стрит, 41, доставлен в Королевский приют для душевнобольных города Глазго в состоянии тяжелого помешательства. Вот что писала газета «Глазго геральд» двумя днями позже: «В прошлую субботу во второй половине дня граждане, гулявшие в парке Глазго-грин, обратили внимание полиции на то, что один из ораторов на общественной трибуне употребляет непристойные выражения. Подошедший полицейский удостоверился, что выступающий, чисто одетый мужчина возрастом немногим менее тридцати лет, высказывает порочащие утверждения касательно одного уважаемого и человеколюбивого представителя медицинского сословия Глазго, мешая их с площадной бранью и цитатами из Библии. В ответ на требование прекратить поношения оратор стал изрыгать непристойности с удвоенной силой, и его с большим трудом смогли увезти в полицейский участок на Альбион-стрит, где врач признал его невменяемым и подлежащим содержанию под стражей. Наш корреспондент сообщает, что задержанный — адвокат по гражданским делам и происходит из хорошей семьи. Никаких обвинений предъявлено не было».

27 декабря 1883 г. Генерал сэр Обри ле Диш Коллингтон, ранее известный как Громобой Коллингтон, а в последнее время — член парламента от либеральной партии по округу Северный Манчестер, кончает с собой в оружейной комнате в Хогснортоне, своем поместье в Лоумшир-даунс. Ни в некрологах, ни в сообщениях о похоронах не упоминается его вдова, хотя тремя годами ранее он женился на двадцатичетырехлетней Виктории Хаттерсли и ни раздельное проживание супругов, ни ее смерть нигде не зафиксированы.

10 января 1884 г. По особому разрешению между Арчибальдом Свичнетом, врачом при Королевской лечебнице города Глазго, и Беллой Бакстер, девицей из округа Барони, заключен брак без церковного оглашения. В роли свидетелей выступили Боглоу Бакстер, научный сотрудник Королевского хирургического колледжа, и Ишбел Динвидди, экономка. Невеста, жених и оба свидетеля проживают в доме 18 по Парк-сёркес, где и совершилось бракосочетание.

16 апреля 1884 г. Боглоу Бакстер умирает в доме 18 по Парк-сёркес. Доктор Арчибальд Свичнет, который подписал свидетельство о смерти, определил ее причину как «мозговой удар и сердечный припадок, спровоцированные наследственным расстройством нервной, дыхательной и пищеварительной систем». Газета «Глазго геральд», сообщая о погребальной церемонии в Некрополе, отметила «необычную форму гроба» и то, что покойный завещал все свое имущество супругам Свичнет.

2 сентября 1886 г. Особа, вышедшая замуж за доктора медицины Арчибальда Свичнета под именем Белла Бакстер, зачислена в женское медицинское училище Софии Джекс-Блейк под именем Виктория Свичнет.

Майкл Доннелли выразил мнение, что вышесказанное выглядело бы более убедительно, если бы я имел заверенные копии свидетельств о браке и смерти, а также фотокопии газетных сообщений; но если читатели мне доверяют, суждение эксперта не столь уж существенно. Мистер Доннелли теперь настроен ко мне менее дружелюбно, чем прежде. Он винит меня за утерю первоисточника, что несправедливо. Я бы с удовольствием отправил в издательство фотокопию и вернул Доннелли оригинал, но это бы увеличило издательские расходы по меньшей мере на 300 фунтов. В современных типографиях текст заносится с книжной страницы прямо в компьютер путем сканирования, а фотокопия потребовала бы перепечатки; кроме того, книга была необходима издательскому фотографу, чтобы сделать клише для воспроизведения гравюр Стрэнга и фрагментов письма Беллы. Где-то в четырехугольнике «редактор — издатель — наборщик — фотограф» уникальный том был утерян. В книжном деле подобные казусы случаются нередко, и никто не печалится об этом больше, чем я.

В конце настоящего предисловия я помещаю краткое содержание книги, в которой главное место занимает сочинение Свичнета, воспроизведенное с незначительными изменениями.

Я проиллюстрировал постраничные примечания гравюрами девятнадцатого века; однако не кто иной, как Свичнет, заполнил промежутки между главами своей книги иллюстрациями из первого издания «Анатомии» Грея. Возможно, именно по ней он и его друг Бакстер учились благородному искусству врачевания. Приводимое здесь причудливое изображение принадлежит Стрэнгу и было оттиснуто серебром на обложке первого издания.