Белая птица

Старики просыпаются рано, будят молодых. Спасибо старикам. Роса обжигает лицо, знобит грудь. А выпрямишься, поднимешь глаза — и видишь утренний свет.

Во все времена года в любом краю земли он льет в душу негромкую радость, которую хочется сберечь и продлить, как часы юности.

Он загорается робко, и в нем долго не гаснут звезды, россыпи Млечного Пути. Небо медленно зеленеет, как морская вода, прародитель и чрево всего сущего. И всё на земле зеленеет. Меркнет луна, кривое окошко в утренний свет. А он затопляет свечи звезд, смывает миражи туманностей, распахивает цветы, будит певчих птиц.

Дышит ветром утренний свет. Но небо не слепит, небо завораживает своим высоким сияньем, потому что задолго до того, как солнце коснется горизонта, ты чувствуешь: оно восходит, неизбежно, неодолимо, как коловращение миров, поднимая над землей наше знамя.

Поутру на лесной опушке после дождя вылепился след подкованного копыта. След свежий, точно отчеканенный. Шипы и дужка подковы под обрез вдавились во влажный зернистый грунт, и видны квадратные шляпки гвоздей-ухналей, которыми ее пришили к копыту. А из следа, из маленького выпуклого лобка земли, плотно сбитой, спрессованной клеймом копыта, торчала тоненькая былинка, живое нежное шильце — бледно-зеленый огонек.

Еще неясно было, из чего она росла, — может, из маковой росинки, может, из хлебного зерна, а может, из желудя. Так могли быть зачаты и травинка, и колос, и дуб. Рядом возвышался старый дремучий лес. А она глядела ему в лицо снизу вверх, из полукружья подкованного копыта, будто из материнской колыбели, невозмутимым младенческим взглядом.

И думалось: кто опрыскал ее «живой» и «мертвой» водой? Она была раздавлена насмерть. Она жила. Она дышала. Зеленый огонек горел!