Белорусские народные сказки

— Одурел ты под старость,— говорит хозяин батраку,— неведомо чего тебе захотелось, свету увидеть! Везде люди как люди. Ты думаешь, где-нибудь растет на еловой коре каша? Нигде такого нету. Сидел бы на одном месте, теплей было бы. На одном месте лежа и камень обрастает.

Долго еще уговаривал хозяин работника остаться. Однако тот как уперся — пойду да пойду,— так и стоял на своем, хоть кол у него на голове теши. Пришлось хозяину отпустить батрака.

— Ну,— говорит,— ничего не поделаешь, видно, время расстаться с тобой. Жаль мне тебя, нагорюешься ты у чужих людей: чужая сторона не родная мать... Ступай себе! Человек ты справедливый, служил ты мне верно, вот тебе за твой труд.— И дал ему мешочек червонцев.

— Зачем мне это? — спрашивает работник. Не знал бедняга, что с деньгами делают и зачем они нужны. Не хотел брать. Но хозяин силком положил мешочек ему за пазуху.

— Пригодятся в дороге,— говорит.— Это деньги, а без денег в нынешнее время никуда не суйся.

Собрался работник и пошел свет смотреть.

Шел он, шел куда глаза глядят, пришел в одно небольшое

местечко. Тяжело, неудобно ему нести золото за пазухой. Зашел он в первую попавшуюся лавку, достал мешочек с золотом и говорит торговке:

— Возьми себе все, что в мешочке, а мне насыпь чего-нибудь полегче.

Глянула торговка — обрадовалась и от радости не знает, чего бы ему такого насыпать. Попался под руку ладан — насыпала ладану.

Пошел батрак дальше своей дорогой.

Настала ночь, а кругом лес, негде переночевать. Видит, наконец, белеет возле дороги сруб. «Заночую здесь»,— думает. Натаскал в сруб хворосту, разложил костер. Достал из торбы сало и хлеб, жарит на палочке сало и ест с хлебом. Поужинал и уснул, а костер не потушил, чтобы теплей спать былой комары не кусали. На рассвете чует: что-то припекать стало. Проснулся, смотрит — сруб горит. Чего он только нй делал, чтобы потушить огонь, да разве можно огонь без воды потушить? Еле сам живой выскочил. Горит сруб. Плачет батрак, убивается:

— Боже ты мой, боже! Наделал я человеку беды, пропала его работа! Так пусть же и моя работа дымом идет, пропадает!

С этими словами работник выхватил из-за пазухи мешочек с ладаном и швырнул в огонь. Поднялся дух от ладана вверх, дошел до неба. Почуял бог запах церковного ладана и послал ангела на землю справиться, что нужно горемычному труженику. Слетел ангел к работнику и спрашивает:

— Чего тебе нужно, человече? Чего ты хочешь?

Думал-думал батрак — не знает, что ему просить, что ему

нужно, а затем и говорит:

— Дай ты мне женку, если уж ты такой добрый. Ведь за меня, бобыля, не хочет идти замуж ни одна девка. И когда я, бывало, шутил, заигрывал с девчатами на игрищах или посиделках, они только смеялись надо мной. А мне жена пригодилась бы. Да оно и то, правду говоря, плохо человеку жить без жены.

Ангел выслушал его, полетел к богу. Передал богу все, что сказал батрак. Бог и говорит:

— Его правда, плохо человеку жить без жены. Человек он хороший, сердечный, нужно дать ему жену. Слетай-ка ты к этому человеку и скажи ему: пусть идет все прямо и прямо на восток, дойдет до перепутья, там на перепутье стоит крест, а под крестом висит веревка. Пускай трижды дернет он за веревку и ждет: будет ему жена.

Ангел полетел и все рассказал бедняге батраку.

Вскоре показалось красное солнышко, осветило, обогрело всю землю. Проснулись пташки, начали щебетать, богу молиться. Помолился и наш батрак и пошел на восток.

Долго ли он шел, или нет, только добрался до перекрестка: стоит на перепутье крест, и веревка на нем висит. Дернул бедняга батрак за веревку: раз, другой и третий, дернул и ждет.

Прошло немало времени — никого нет. «Обманул поганец,— думает батрак,— говорил, только дернешь за веревку — будет тебе женка. Где же она?» Хотел уже идти прочь, вдруг слышит: что-то зашумело. Глянул вверх: летит что-то по небу, летит-гудит. Потом шлеп на землю: «Я здесь!» — говорит. Глянул батрак: лежит перед ним рыба, большущая рыба.

— Вот и дождался,— говорит про себя батрак,— вот тебе и жена! Как же я буду жить с рыбой? Что я, окунь какой-нибудь или что?

Тем временем рыба хлоп-хлоп хвостом, трижды встрепенулась, и вышла из нее паненка, да такая красивая, как на картинке. Глянул на нее батрак и рот разинул: глядит — слова вымолвить не может, словно у него язык отнялся. Ни рукой, ни ногой не двинет, шевельнуться не может — так растерялся, удивился бедняга... И было чего! Очень уж она пригожая. А паненка стоит перед ним, головку набок склонила, ручки на животе сложила, носовой платочек в руках держит — чистый ангелок.

— Здравствуй, мой муж богоданный!

А батрак молчит, своим ушам не верит.

— Здравствуй, мой муж богоданный! — говорит она во второй раз. А батрак по-прежнему молчит, слова вымолвить не смеет.

— Здравствуй, мой муж богоданный! Что же ты молчишь? — говорит она в третий раз.

Только тогда набрался смелости бедняга работник.

— Здравствуй, здравствуй! — отвечает.

— Я твоя женка,— продолжает девушка,— та, которую ты просил у бога. Вот бог и послал меня тебе. Рад ли ты мне?

Только тут вернулся к батраку дар речи.

— Ах, дорогая моя паненочка! Может ли это быть? Нет, видно, ты, паненка, смеешься надо мной? Ты такая молоденькая, пригожая, а я, известно, мужик.

— Не бойся,— отвечает она.— И мужик —человек. На свете все люди равны.

— Боже мой, боже! Спасибо тебе за твою милость! Вот радость ты мне послал! — говорит батрак.— Но боюсь, паненочка, боюсь!..

— Чего же ты боишься? — спрашивает девушка."

— Боюсь, как ты со мной будешь жить, я тебе не ровня, и, если правду говорить, стар я для тебя.

— Не бойся, говорю тебе... Поживем — поладим. А теперь надо подумать, где нам ночку ночевать: пойдем себе хатку искать.

Взялись за руки и пошли.

Пришли они в село, идут улицей, спрашивают: не пустит ли кто жить к себе?

Дивятся люди: откуда такая паненка взялась? Да еще с мужиком ходит и говорит, что он ее муж... Боятся пустить таких жильцов. Наконец нашелся один хозяин, смилостивился, пустил их в баньку жить. Вошли они в баньку—черно везде, грязно, воды налито. На что батрак ко всему привычный был, и тот глянул кругом, заплакал: как это паненка, такая слабенькая да нежная, будет здесь жить? Ни присесть, ни прилечь, ни еды сварить...

— О чем ты плачешь? — спрашивает паненка батрака.

— Я плачу о том, что на горе послал тебя мне господь. Нет тебе нигде пристанища. Как ты будешь здесь жить?

— Не бойся,— отвечает паненка,— проживем.

Остановилась она возле порога,; три раза взмахнула платочком, и сразу банька вся засветилась: и стол появился, и лавки, и постель, и еда... Все что надо. Опять батрак от изумления рот разинул. «Ну и чудесница!» — думает про себя. И стали они жить счастливо, но не долго в покое пожили. Увидели люди, что у мужика такая жена красивая, захотели выслужиться, пошли к пану: «Так, «мол, и так, вельможный пане, появился в селе мужик с паненкой, живут как муж с женой. Куда ему, мужику, такая женка? Она, видимо, настоящая паненка, молодая, пригожая, а он, известно, мужик. Куда она ему? Вот если бы пану...»

А пан в той местности был рябой, некрасивый, да слишком падкий до женского пола. Под вечер пошел он на село, будто на прогулку, а сам подошел к баньке, посмотрел в щелочку, видит—и правда паненка очень красивая, а мужичок совсем невзрачный. Вошел в баньку.

— Что вы за люди? — спрашивает.— Откуда вы? .

— Он,— отвечает паненка,— мой муж богоданный, а я его женка.

— Вот как... Муж богоданный... Знаем мы такие штуки... Говори ты, мужик, откуда взял эту паненку? — крикнул пан.

— Бог дал, паночек! — говорит батрак.

— Вы, наверно, беглые,— кричит пан. И приказал отвес-

ти их к себе в имение. Повели их, бедных. Плачет мужик, а паненка его утешает:

— Не плачь, ничего он нам не сделает,, перетерпим,— без горя и добра не будет.

Заперли их в амбаре, стерегут, чтобы не убежали.

Пан мужа муштрует, а к жене подбирается. Но не на такую напал.

— Я, — говорит, — мужняя жена, хоть ты меня режь, а на грех не собьешь.

И задумал пан мужика со свету сжить, чтобы легче было до жены добраться. Придумал он задать батраку задачу.

— Добудь мне,— говорит,— такую собачку, что, если в хвостик ей подуешь-заиграешь, всякий пойдет плясать. Пока не добудешь, домой не возвращайся, засеку!

Пришел батрак к жене и плачет.

— Чего ты плачешь? — спрашивает она у него.

— Задал мне пан задачу — найти такую собачку, что, если в хвостик подуешь-заиграешь, все плясать пойдут. Идти такую собачку искать, значит к тебе не вернуться. Где я возьму такую?

— Не плачь,— говорит жена богоданная,— я тебе помогу, посоветую, найдешь ты такую собачку и домой вернешься, цел будешь, а пан мне ничего не сделает. Ложись спать, а завтра собирайся в дорогу. !

Поужинали они, легли спать, выспались. На другой день жена и говорит своему мужу:

— Вот тебе мой платочек, и вот тебе мой перстенек. Перстенек надень на палец, платочек держи в руках. Иди той дорогой, которой сюда пришел, подойди к тому кресту, где меня повстречал, дерни за ту веревку, которая на кресте висит, дерни три раза. Спустится по веревке лукошко, садись в то лукошко, снова дерни три раза веревку, и ты очутишься на том свете. Посмотришь — кругом огонь горит, грешники поджариваются,— это пекло. Иди прямо на огонь, платочком взмахни —.огонь перед тобой расступится, а ты все иди прямо. Жарко тебе будет, платочком обтирайся. Пройдешь пекло, раскинется перед тобой поле ровное-ровное, широкое-широкое. На этом поле встретишь людей — ни с кем не разговаривай. Перейдешь поле, очутишься в большом саду, увидишь много ворот, стукни в ворота, выйдут тебе навстречу мои сестры. Ты скажи им: «Послала меня к вам моя женка богоданная, просила дать мне такую собачку, что, если ей в хвостик подуешь-заиграешь, все плясать начнут». Ежели сестры сомневаться станут, покажи им мой перстенек. Они дадут тебе собачку, спрячь ее за пазуху и тем же путем - дорогой иди обратно. Подойдешь к лукошку, сядь в него и спускайся на землю. Ну, будь здоров и иди с богом.

Простился муж богоданный с женой и пошел искать чудесную собачку. Сделал так, как жена ему велела, поднялся на тот свет, оглянулся — кругом смоляные реки текут, кипом кипят, огнем горят, высоко-высоко пламя поднимается. Куда ни пойдешь — к огню придешь. Пошел батрак прямо, куда глаза глянули. Чем ближе к пеклу подходит, тем жарче становится. Оботрется платочком—прохладу почует. В пекле плач, крики, стоны, словно буря в лесу воет. Взмахнул батрак перед собой платочком, огонь расступился, дорога открылась, а по сторонам словно стены огонь стоит. Пошел батрак по огненной дороге, обтирается платочком, чтобы не было жарко. Вышел в поле, раскинулось оно широко-широко. Люди по полю молча слоняются, батрак тоже ничего не говорит им, ни плохого, ни хорошего. Подошел к саду, конца-краю тому саду нет, а в ограде ворот много — не сосчитать, в саду поют, играют, как на свадьбе. Подошел батрак к одним воротам, стукнул, и ворота сами распахнулись. За воротами паненки, много их, и все такие пригожие, как его жена.

— Здравствуйте,— говорит батрак,— прислала меня к вам моя женка богоданная, Чтобы вы дали мне такую собачку, что, если в хвостик подуешь-заиграешь, все кругом запляшут. А вот вам и знак верный, что не обманываю вас.— И показал им перстенек.

Побежала одна из паненок в глубь сада, принесла собачку и отдала батраку.

— Кланяйся,— говорит,— сестре!

Ворота закрылись. Батрак сел возле ограды, отдохнул немного. А сердце ноет: «Надо к жене поспешить». Тем же путем, каким в сад пришел, вернулся батрак обратно на землю. Остановился на перепутье под крестом, дай, думает, взгляну на свою волшебную собачку. Достал ее из-за пазухи,, осмотрел и решил попробовать, как диковинная собачка играть может. «А вдруг меня обманули, и собачка не такая волшебная, как пан требует? Тогда хоть домой не возвращайся!» Видит батрак, подъезжают к перекрестку какие-то люди. Подул он, заиграла собачка и пошли прохожие и проезжие плясать; пляшут, трясутся, без конца припевают:

Ой не сам я трясусь —

Меня черти трясут;

Молодые чертенятки

Подкидывают... Ух-я! Ух-я!

Поют, пляшут, остановиться не могут. Пляшут люди, пляшут лошади. Поблизости пастух пас стадо. Услыхали музыку и в пляс пустились и пастух, и свиньи, и овечки... И плясали они до тех пор, пока батрак не перестал играть. Перестал он играть, и плясуны остановились. Уморились, устали, а на душе у всех весело. Были среди проезжих и богатые купцы. Поблагодарили они батрака за музыку и дали ему гостинец — большой красивый платок. Рад батрак: есть что женке подарить. Воротился он наконец к жене, поздоровался с ней, платок из-за пазухи вынимает.

— Я тебе, моя женушка, и гостинец принес... Добрых людей по дороге встретил, купцов проезжих... Я им поиграл, а они мне платок дали. Вот возьми... Глянь, какой мягкий, красивый...

— Спасибо тебе, что ты обо мне не забыл. А пан и не ждал, что ты вернешься. Пообедай и ступай к нему.

Пошел батрак к пану.

— Вернулся все-таки? — удивился пан.— А где же твоя собачка?

— Принес тебе собачку, пане! — проговорил батрак, доставая из-за пазухи собачку.

— Вот как... принес... Ну-ка, заиграй, посмотрим, такая ли это собачка.

Заиграл батрак, и пошел пан плясать; пляшет, припевает:

Ой не сам я трясусь —

Меня черти трясут;

Молодые чертенятки

Подкидывают... Ух-я! Ух-я!

Войдет кто-нибудь из дворовых в панские покои — тут же в пляс пускается. Уморил батрак всех, замучил, многие на землю попадали и то не унимаются: ногами дрыгают. До тех пор плясали, пока играл батрак. Очухался немного пан, отдохнул.

— Подай сюда,— кричит,— собачку!

Отдал батрак пану собачку, а тот схватил диковинку и приказал батрака запереть в погреб, а сам начал думать, как сделать, чтобы батрацкая жена податливей стала. Но понапрасну пан беспокоился: к ней и подступиться невозможно. Пан даже жениться на ней обещал. «Барыней, говорит, станешь». А красотка отвечает пану:

— Как я за тебя замуж пойду, коли ты старый такой, рябой, некрасивый, а я такая молодая. Если ты уж хочешь меня женой иметь, помолодей немного, похорошей.

— Как же я помолодею. Нет на это никакого способа.

— Есть способ, я его знаю! — отвечает жена богоданная.

Кто же не хочет быть молодым? Захотелось и пану помолодеть. Велела ему жена батрака поставить котел среди двора, разложить под котлом огонь и кипятить воду.

— Лезь,— говорит она пану,— в котел, окунись три раза, и сразу помолодеешь.

— Что ты,—кричит пан,— сварить меня хочешь? Как раз, полезу, жди... Ты сначала своего мужа-хама отправь в котел, если ты такая умная. А я после...

— Пусть сначала лезет мой муж, если ты не хочешь быть молодым. Сам потом пожалеешь...

Послал пан своих слуг за батраком. Привели его из погреба. Стоит он, трясется, не знает, что с ним будут делать.

— Лезь в котел,— говорит ему пан,— молодым станешь. Жена твоя богоданная приготовила для меня эту баню. Попробуй сунься сначала ты...

Заплакал батрак.

— Лезь, не бойся,— говорит ему жена,— будешь здоров и невредим.— Дала она ему в руку свой перстенек. Бросился батрак в котел, три раза окунулся в кипящую воду и выскочил из котла таким молодым, пригожим, что налюбоваться невозможно. Зависть одолела пана. Бросился и он в котел, а вылезти обратно не может. Так и сварился в котле. Поганые останки его собакам выбросили.

НАРЕЧЕННЫЙ ОТЕЦ

Остались без отца, без матери три брата. И не было у них ни кола ни двора. Вот и пошли они по белу свету счастья искать. Идут и все думают: «Вот бы посчастливилось к хорошим людям в работники наняться?» А тут как раз старичок навстречу попался, седенький такой.

— Куда, детки, путь держите?

— В работники наниматься идем.

— А разве своего хозяйства нет?

— Нет,— отвечают братья.-— Если б хороший человек в работники нанял, мы честно трудились бы, слушались его, как дети родные.

Подумал старик и говорит:

Ладно. Будьте моими сыновьями. Только слушайтесь, тогда я вас научу, как на белом свете по правде жить — без лжи, без обмана.

Согласились братья. Пошли за ним. Идут, идут, глядь среди вишневого сада хатка стоит. Нарядная такая. Цветы вокруг цветут. Выбежала на крыльцо девушка. Пригожая, красивая. Взглянул на нее старший брат.

— Ох, если б мне красавицу эту, да быков пару, да корову — хорошо было бы!

Отец нареченный поглядел на него и говорит:

— Хорошо, сынок. Будет у тебя невеста. Будут быки и корова. Живи себе счастливо, но правду не забывай.

Сосватали они девушку. Свадьбу сыграли. И старший брат остался хозяйствовать в своей хатке.

А старик с младшими сыновьями дальше пошел. Идут, идут. Опять у дороги хорошенькая хатка стоит. Около нее мельница крыльями машет. А у хатки девушка сидит, что-то вяжет. Работящая, видно. Взглянул на нее средний брат.

— Ох, если б она за меня замуж вышла да мельницу в приданое дали! Я бы мельником стал, всегда хлеба было бы много.

А дед ему и говорит:

— Ладно, сынок, быть по-твоему.

Вошли они в хату. Сосватали девушку. Свадьбу сыграли. Оставил дед сына жить в приймах.

— Ну, сынок, будь счастлив, но гляди правду не забывай.

И пошли старик с младшим сыном дальше. Идут, идут и видят:

хатка стоит убогая такая. Вышла девушка, красавица писаная. А в хатке насквозь дыры светятся. Меньшой брат взглянул на девушку:

— Ох, если б она за меня замуж вышла! Работали б мы дружно, хлеб добывали и о бедных никогда не забывали: всем бы с ними делились.

Взглянул старик на него.

— Ладно, сынок, быть по-твоему. Только гляди ж о правде не забывай!

Женил старик и этого сына и пошел по белу свету.

, Живут братья, поживают, добра наживают. Старший разбогател, каменные хоромы выстроил, деньги в кубышку складывает да только о том и заботится, чтобы червонцев побольше накопить. Был он скупой и жадный, бедным никогда не помогал.

Средний брат тоже стал богатым. Сам лежал на боку, ел, да пил, да на людей покрикивал, что за кусок хлеба на него работали.

Меньшой брат жил бедно. Но о других бедняках не забывал, всегда с людьми последними крохами делился.

А старик все ходил и ходил по миру. Долго ходил. Весь белый свет обошел и решил сыновей проведать, узнать, не забыли ли они о правде. Прикинулся убогим и пошел к старшему сыну. И увидел старшего брата на дворе. Такой важный, не узнать даже. Кланяется ему старик.

— Сжалься, человече, над убогим: подай милостыню.

Старший сын глянул на него сердито.

— Вот еще убогий нашелся! Работать надо. Я сам недавно из нужды выбился...

А у него добра было видимо-невидимо. Хоромы каменные, в сараях скота, в амбарах хлеба полным-полно. В клетях добра всякого напихано. А денег и не счесть... И все ж не подал старцу.

Поглядел дед и пошел дальше. Шел, шел. Прошел с версту, оглянулся на хоромы богатые, и запылали они. Так и пошло прахом все добро, чужим трудом нажитое.

Пошел старик к среднему сыну. Видит: мельница крыльями машет, хозяин сидит, вокруг поглядывает. Старик подошел, поклонился.

—Подай бедняку мучки горсточку, добрый человек. Калека я. Голодный. Не могу сам работать.

— Я еще себе не намолол. Много вас таких шляется. Ступай себе подобру-поздорову...

Ушел старик. Отошел подальше, оглянулся, и вдруг запылало все пламенем... Сгорело и добро среднего сына.

Пошел старик дальше. Шел, шел и пришел во двор к младшему сыну. Видит, живет он бедно. Хатка маленькая, но чистенькая. Белизной на солнышке светится. Подошел к хатке, оборванный такой, жалкий.

— Подайте хлебца старцу убогому.

Младший сын взглянул на него и сказал ласково:

— Иди, дед, в хату. Там ты поешь и с собой на дорогу возьмешь.

Вошел старик в хатку, стал у порога. Увидела хозяйка, что он такой убогий, пожалела его. Посадила на скамью, принесла штаны, рубашку. Стал старик переодеваться, и тут она на груди у него увидела большую рану. Сказала об этому мужу.

Усадили они старика за стол, накормили его, напоили. Потом младший сын спрашивает:

— Скажи-ка, дед, отчего у тебя рана на груди такая?

— От нее я скоро умру. Жить мне только один день осталось...

— Ох, беда! — вскрикнула хозяйка.— Нет ли таких лекарств, чтоб рану твою залечить?

— Есть,— ответил старик.— Но лекарства этого никто не даст, хотя каждый дать может...

Младший сын опять спрашивает:

— Почему ж не дать? Лишь бы было. Говори, дедуся, какое лекарство, нужно?

— А вот какое: если хозяин подожжет свой дом и все сгорит, тогда надо взять пепел и посыпать им рану. Заживет она быстро. Но разве найдется такой человек, чтоб дом свой сжег ради другого человека?

Задумался младший сын. Долго думал. Потом обернулся к жене и спрашивает:

— Как думаешь?

— Да так и думаю: хату другую построим, а хороший человек умрет — не вернешь.

— Ну, если так, выноси побыстрей детей.

Вынесли детей, сами вышли. Поглядел хозяин на хатку: жалко стало добра, трудом нажитого. Потом взглянул на деда: еще жальче стало его, старенького. И тут он быстро поджег хатку. Мигом все пламенем охватило, и хатки как не бывало. Вдруг на месте хатки дом вырос, да такой большой, красивый.

Старик стоит рядом с младшим сыном, в бороду ухмыляется.

— Вижу, сынок, что из вас троих только ты правду любишь. Живи счастливо!

Тут младший сын узнал в нем отца нареченного, кинулся к нему обласкать, а того и след простыл. Исчез, будто его и не было.

ЛЮБОПЫТНАЯ ЖЕНА

Жили-были дед и баба, и был у них один сын. Вырос он, а работать в поле не хотел, только все ходил по лесу да бил гадюк. Всех перебил. Нечего уже бить.

Однажды пошел он в лес, 'нашел большого ужа и хотел его убить. А уж и говорит:

— Не бей меня, ты меня не убьешь, а лучше послушай, что я тебе скажу: под этим кустом осталось еще три гадюки. Иди подслушай, о чем они говорят, а потом расскажешь мне.

Он пошел и слушает.

— Надо укусить его, не то он и нас убьет.

— Только его нужно укусить выше сердца, а то он вылечится,— добавила другая.

Вернулся молодец к ужу и говорит:

— Собираются меня укусить.

— Иди еще послушай, о чем они говорят.

Пошел он еще.

— Его можно укусить на поляне, когда приедет он за рожью. А другая:

— Я залезу в копну. Как только он приедет и начнет брать, я его укушу за руку выше сердца.

Вернулся молодец обратно и обо всем рассказал ужу.

А уж говорит:

— Я тебя научу, что надо делать! Не жалей копны, а привези еще воза три соломы, обложи ею копну и подожги. А сам встань с палкой. Как только из огня будет что вылетать, ты сразу же бей палкой и бросай обратно в огонь. По-всякому гадюка будет оборачиваться и выскакивать из огня, а как обернется девушкой и кинется к тебе, бери ее за руки и веди домой.

Отвез он три воза соломы, обложил ею копну и поджег, а сам взял в руки палку и встал около горящей копны. И что только ни вылетало из огня — он бил палкой и бросал обратно в огонь.

Вот она кидалась, кидалась из огня, обернулась девушкой и говорит:

— Я твоя, а ты мой.

Молодец взял ее за руку и повез домой.

Привез и говорит отцу:

— Наймем ее в работницы.

А отец, ничего не зная, говорит:

— Ну что ж, наймем, пусть поработает.

Да и наняли. С тех пор зажили они счастливо и скоро разбогатели.

Однажды отец говорит:

— Ну, сынок, женись на этой девице!

— Ладно, женюсь!

Вот сговорился молодец с девицей, и поехали они к венцу.

Приехали они в церковь, встали под венец. Тут невеста и говорит своему жениху:

— Если ты когда-нибудь рассердишься на меня, ругай по-всякому, бей сколько хочешь, только не называй меня гадюкой, не то я умру.

Поженились они и зажили еще лучше. Прошел год или два. Как-то раз пошел он на все лето на заработки. Жена без него собрала большой урожай и заполнила все закрома, а одну полосу сжать не управилась. Она повыбирала из колосьев все зерна и засыпала полный дом. А солому решила оставить скоту. Скот и выгнали на солому.

Как раз мужик возвращался домой. Идет он и видит: не сжата его полоска, а на ней скотина пасется.

Рассердился он на жену:

— Вот гадюка, не могла сжать, а пустила скотину! Погоди же, приду домой, я тебе покажу!

Пришел домой, смотрит—жена стала гадюкой и лежит в углу. Понял мужик, что без всякой вины обругал ее, и горько заплакал.

— Плачь не плачь, а я все-таки умру. Возьми меня на лопату и неси в болото.

Занес он ее туда, а она ему говорит:

— Ты будешь счастлив, только как женишься, не говори правды жене, а то помрешь.' Теперь срежь тростинку, один конец возьми себе в рот, а другой дай мне. Я дуну.

Срезал он тростинку, взял один конец к себе в рот, другой дал ей. Она как дунула, так он сразу стал все понимать: о чем говсг-рит лес, огонь, вода, животные. Бросил мужик гадюку в болото и вернулся домой.

Прошло года два или три. Женился он второй раз и поехал с женою к тестю в гости. Едут они, а лошади говорят:

— Хорошо нашему хозяину жить, а будет еще лучше.

Он засмеялся, а жена спрашивает:

— Чего ты смеешься?

— Мало ли чего я смеюсь,— отвечает он.

Едут они лесом, а лес, говорит:

— Весело жить этому человеку, а будет еще веселей!

Муж снова засмеялся, а жена снова пристает:

— Что ты смеешься?

Он ничего не ответил.

Только они приехали к тестю на двор, а добро говорит в клети:

— Весело жить нашему зятю, будет еще веселей!

Он опять засмеялся. Жена на него рассердилась, пошла в хату и пожаловалась отцу с матерью: муж ее все смеется, а чего смеется, нё говорит.

А муж тем временем распряг лошадей, вошел в хату и видит: сидят они втроем да плачут.

— Чего вы плачете?

— Что это за жизнь у вас, почему ты жене правды не говоришь?

— Да мне же нельзя: коли я скажу правду, то умру.

— Хоть умри, а правду говори!

Думал он, думал, да и говорит:

— Ну, коли так, кладите меня на лавку под образа. Я скажу правду и умру.

Положили его под образа, на всякий случай зажгли свечу и держат. Только мужик хотел рассказать правду, как вдруг под печью петух запел:

— Дурак этот мужик! Я семь жен имею, и все меня слушают, а он с одной, да и то управиться не может. Пошел бы в клеть, взял бы плеть да снял бы шкуру с плеч!

Соскочил мужик с лавки и говорит:

— Верно, дурак я!

Побежал он в клеть, взял плеть да отстегал жену. Навсегда отбил у нее охоту любопытничать.

И теперь живут хорошо.

ЧЕРЕМШИНКА

Стало мужику плохо жить.

— Пойду,— говорит, — утоплюсь.

Сидит старичок над рекой.

Полез мужик в воду.

— Зачем ты, мужичок, в воду лезешь?

— Не могу больше жить: дети с голоду умирают.

— Не лезь, мужичок, в воду: на тебе скатерть.

— А что же мне делать со скатертью?

— А ты скажи: «Развернись-раскатись, дай поесть и попить». Скатерть тебя и напоит и накормит.

Взял мужик скатерть и пошел домой. Домой не дошел, заночевал. Зовет его старушка:

— Садись, мужичок, поужинай и спать ложись.

Когда мужик заснул, она его скатерть себе взяла, а ему дала простую. Приходит мужик домой.

— Ну, молись богу, хозяйка, да садись за стол: будем сыты и всем довольны.

Сели они за стол. Достал мужик скатерть.

— Скатерть моя возлюбленная, раскатись-развернись, дай нам поесть и попить.

А скатерть как лежала, так и лежит, ничего не дает: ни пить, ни есть.

Заплакали дети, сидя за столом с матерью. Жена и говорит: — Мучитель ты мой, замучил ты меня!

Не выдержал мужик и в ответ:

— Прощай, жена, прощайте, детки, пойду утоплюсь. Приходит мужик снова на прежнее место топиться. А старик говорит ему:

— Что ты задумал, мужичок, сам топишься, а дети с голоду умирают?! Не топись, вот тебе барашек.

— Что же я буду делать с барашком?

— А ты скажи: «Тряхнись, барашек»,— будет тебе золото, другой раз тряхнется — будет серебро, тряхнется третий раз — будут тебе бумажки.

— Благодарю, батюшка!

Поблагодарил его и пошел. Выходит на дорожку старушка. — Иди ко мне на ночь: накормлю я тебя, напою и спать уложу.

Вошел он к ней. Дала ему старушка поужинать, уложила спать, а барашка подменила. Приносит мужик домой хозяйке барашка.

— Ну, слава богу, теперь будем с деньгами!

А она свое:

— Мучитель ты мой, замучил ты меня!

Уже совсем не верит ему. Поставил мужик барашка на стол. — Тряхнись, барашек!

Я он стоит, как стоял.

— Хозяйка, не плачь: пойду утоплюсь.

Приходит на то место, лезет в воду. Слышит голос:

— Зачем ты в воду лезешь?

— Дети с женой с голоду умирают.

— Не топись, мужик, на тебе черемшинку.

— Что же я буду делать с этой черемшинкой?

— Там, где ты заночуешь, скажи: «Черемшинка, развернись!» Отдадут тебе и барашка и скатерть, хоть и будут они за двенадцатью замками, за двенадцатью дверями.

Опять идет мужик мимо старухи. Она его зовет:

— Заходи ко мне. Я тебя и накормлю, и напою, и спать уложу.

Лег он спать, а старуха положила ему простую черемшинку.

Встает мужик:

— Бабушка, это не моя черемшинка.

— Что ты, с ума спятил? Твоя.

А он свое:

— Нет, не моя!

И закричал мужик громким голосом:

— Черемшинка моя, раскатись-развернись!

Откуда ни возьмись двенадцать молодцев и давай замки и двери ломать; замки посбивали, двери разломали, стали эту бабу бить, били-били, чуть насмерть не убили.

— Батюшка, помилуй меня! — просит она мужика.

— Отдай мою скатерть, отдай моего барашка.

— Возьми, батюшка, возьми, отпусти только мою душу на покаяние: вот тебе барашек, вот тебе скатерть.

Мужик кричит:

— Свернись, черемшинка!

Отдала ему старуха скатерть и барашка. Приходит он до^ой, приносит и скатерть, и барашка, и черемшинку.

— Жива ли ты, хозяйка?

— Жива. Замучил ты меня, мучитель мой!

— Ну, садись, хозяйка! Теперь уж будем пить-гулять да погуливать.

Сели за стол.

— Скатерть моя возлюбленная, раскатись-развернись, дай поесть и попить.

Скатерть раскатилась-развернулась. Появились напитки и разные кушанья, чего только душа пожелает.

— Хочешь, денег тебе дам?

А она говорит:

— Если бы нам еще и денег, вовсе беды не знали бы.

Поставил он барашка. «Барашек, тряхнись!» Барашек тряхнулся раз — посыпалось золото, тряхнулся в другой раз — посыпалось серебро, в третий раз тряхнулся — посыпались бумажки.

— Ну, хозяйка, довольна ли ты мною?

— Довольна!

Доносят барину об этом.

— Ваш мужик гуляет-пирует, а вас уже и знать не желает.

— Иди-ка, староста, дай ему хорошенько!—говорит барин. Обступили мужичка кругом.

— Выходи, Иван, на барщину.

— Зачем мне ходить? Не пойду я щ барщину.

А сам пьет чай да вино, за столом посиживает. Староста приказывает:

— Мужики, вяжите его, скрутите в бараний рог!

А мужичок кричит: «Черемшинка, развернись!» Выскочили двенадцать молодцев, стали дворню трепать: кому руку, кому ногу сломали. А мужик командует:

— Старосте поддайте!

Как стали старосту бучить! Староста просит:

— Батюшка, помилуй ты меня, грешника! Не погоню я тебя

вовек на барщину.

Мужик велит:

— Черемшинка, свернись! Ступай, староста, садись со мной рядом, будем пить и есть.

Дворню уж не приглашает, всех черемшинка покалечила.

— Не пойду, мужичок: боюсь я у тебя обедать.

— А не пойдешь ко мне, еще подсыплют.

Приезжает староста домой. Барин его спрашивает:

— Выгнал ты Ивана на барщину?

А староста отвечает:

— Вы, барин, сами попробуйте выгнать, а я нездоров: избили до смерти.

Барин кучеру кричит:

— Запрягай!

Приезжает к мужику сам барин.

— Иван, выходи на барщину!

— 'Зачем мне ходить?

— Как ты смеешь мне так отвечать?

— Барин, не боюсь я тебя!

— Ты меня не боишься? Да я тебя в колодки закую и в Сибирь отправлю.

Не посмеешь, барин.

— Мужики, бери его, вяжи!

Только подступили к нему мужики, а Иван как закричит:

— Черемшинка моя, развернись-раскатись!

Выскочили тут двенадцать молодцев, стали дворню биты кому голову, кому руку оторвали.

— Барин,— говорит мужик,— иди ко мне обедать!

— Нет, Иван, боюсь я к тебе идти.

— Ее бойся, барин, я тебя бить не буду, только ты мне вольную дай.

Пришел к нему барин.

— Откуда у тебя столько питья-еды?

А мужик ему:

— Пиши, барин, вольную!

Написал. Велел Иван скатерти накормить барина и говорит:

— Барин, не дать ли тебе за вольную денег?

— Возьму, если дашь.

Взял мужик барашка, поставил на стол. Тряхнулся барашек— вокруг золото, выше его самого. Барин взял деньги.

— Не надо ли тебе серебра?

— Не откажусь, коли дашь.

— Дай серебра барину, тряхнись!

Тряхнулся барашек — вокруг серебро.

—- Забирай, барин! Ну, доволен ли ты, барин?

— Благодарю тебя, Иван.

— Еще прибавлю! Дай, барашек, барину бумажек!

Барашек тряхнулся — вокруг гора денежных бумажек.

— Что, барин, довольно ли тебе денег?

— Благодарю тебя, Иван, за деньги трижды. Кучер, подавай лошадей, поедем домой.

А мужик ему:

— Нет, барин, будем еще гулять, потом уж лошадей потребуешь.

И гулял там барин с мужиком трое суток. Попрощался потом он с Иваном и поехал домой.

И я там был, и мне на табак попало.

КАТИГОРОШИНКА

Жили купец с купчихой, и было у них два сына да красавица дочка.

Накупил купец на все свои деньги разного товару и поплыл Торговать за море. Вдруг откуда ни возьмись налетела буря, и купец потонул со всем своим добром.

Сильно печалилась и убивалась по мужу купчиха. Но не успела она оправиться от одной беды, а уж у ворот стучалась другая.

Как-то раз, среди бела дня, когда дети ее бегали в своем саду за каменной стеною, нежданно-негаданно прилетел лютый змей Шкурупей; не успели братья опомниться, как он унес в темные облака их милую сестрицу.

Все глаза выплакала купчиха, чуть не ослепла с горя. А братья пустились в путь-дорогу за сестрой.

Плохо жила без сыновей купчиха, совсем обеднела, сама по воду ходила.

Три года минуло, как уехали сыновья, а о них ни слуху ни духу.

Вот как-то раз идет купчиха с полными ведрами, сильно притомилась, остановилась дух перевести.

«Вот до чего дожила!» — И глаза ее от горя и кручины наполнились слезами.

Выкатилась тут из глаза одна слезинка, канула в ведро и в ту же минуту превратилась в белую отборную горошину. Так приглянулась эта горошина купчихе, что та проглотила ее и тут же забеременела, сама не зная, как и почему.

Родился у купчихи мальчик, всем на диво здоровый и красивый.

Принесли его к попу крестить, а тот упирается.

— Не поверю,— говорит,— чтобы такой здоровенный малец народился у старухи.

Через несколько дней поп сам наведался к купчихе. Та ему все рассказала, ничего не утаила.

Поп мальчика окрестил и назвал его Катигорошинкой.

Не по дням, а по часам, даже, вернее сказать, по минутам, рос Катигорошинка, хорошо учился и вскоре стал читать и писать не только лучше всех учеников, но и лучше самих учителей. Товарищам стало завидно. Вот один из них возьми да и назови Катигорошинку ублюдком.

Обидным показалось это Катигорошинке, побежал он к матери, стал ей жаловаться и выспрашивать ее об отце.

Мать рассказала ему все по порядку, и когда услыхал он о том, что сестру его украл змей, он тут же попросил:

— Благословите меня, матушка, в путь-дорогу!

— Куда же ты хочешь идти, сынок, последняя моя радость и утешение?

— За сестрой! И не удерживайте вы меня, матушка; я все равно пойду!

Дала ему мать на дорогу свое родительское благословение да стальную иголочку в придачу.

Пошел сперва Катигорошинка к кузнецу:

— Перекуй ты мне эту иголочку на посошок!

Катигорошинка как подбросит посошок этот да как подставит ладонь, так посошок и сплющился, а было в нем весу двадцать пять пудов.

Перековал кузнец посошок наново, а тот как о богатырское колено ударился, так и переломился надвое.

И только на третий раз вышел добрый посошок: как запустил его Катигорошинка под самые облака, тот аж засвистел и упал ему прямо на голову, однако ж остался цел. Цела осталась и голова, только волосы на ней чуть шевельнулись.

— Вот этот посошок мне по руке! — сказал богатырь и пустился в путь-дорогу.

Доходит он до широкой равнины; на ней табунщик лошадей стережет. Увидел он Катигорошинку и давай кричать:

— Не ходи, не ходи на верхней дороге тебя жеребец затопчет!

А тот все идет да идет. Как только жеребец на него набросился, Катигорошинка изловчился, ухватил его за хвост, ударил оземь и сразу содрал с него шкуру.

— Вот ты меня своей лошадью стращал, а теперь ее шкуркой полюбуйся!

Плачет табунщик: мол, погубит его теперь хозяин — змей Шкурупей! А Катигорошинка как услышал о Шкурупее, обрадовался, что н^след напал, и пошел к змею. Ободрал по дороге быка-бодуна, а за быком тем же манером и барана.

Приходит к озеру, у озера стоит могучий дуб, а под дубом сидит человек-великан.

— Какого ты роду-племени, — спрашивает великан,— и куда путь держишь?

— Зовусь я Катигорошинкой, а иду к змею Шкурупею. Покажи мне к нему дорогу.

— Пятьдесят лет я озеро своего господина стерегу, змея Шку-рупея, и никому еще не поздоровилось, кто со мною в бой вступал. И тебе, молодец, не быть живу, если дальше пойдешь. Сюда, к озеру, а потом ко дворцу, вон там виднеется на горе, прилетает сам мой хозяин, лютый змей Шкурупей. Он на два аршина воды выпивает и на аршин земли поедает. Он крепко-накрепко наказал мне никого к нему во дворец не допускать.

Схватился тут Катигорошинка с великаном, убил его и пошел к Шкурупею во дворец.

Во дворце у окна сидела купчихина дочка, скучная-прескучная. Как увидела она человека, удивилась и сильно обрадовалась.

Катигорошинка снял шапку, положил себе на голову письмецо от матери и стал перед окном на колени.

Сестра взяла письмецо, прочитала его несколько раз, но все не могла поверить, что Катигорошинка ее брат. Тогда только поверила, когда он в дом вошел: заметила, что он, как две капли воды, на маменьку похож.

— Пожалей ты себя, Катигорошинка, уйди отсюда, пока еще жив, ведь братья твои здесь уже жизнь загубили...

— Нет! Не за тем я сюда пришел, чтобы ни с чем уйти, и, пожалуйста, сестрица, не сомневайтесь: я-то со злодеем справлюсь!..

Спрятала сестра своего брата, как только могла. А тут летит змей Шкурупей, обернулся человеком и стал красивым стройным молодцем.

— Что это у нас тут русским духом пахнет? — говорит змей.

— Это сам ты по Руси налетался, русского духа набрался!

А Катигорошинка не стерпел и закричал змею:

— Это я пришел к тебе в гости!

— А, это ты, Катигорошинка... Ну-ка иди, покажись мне на глаза!..

Вошел Катигорошинка в комнату со своим посошком.

— Эй, подать нам обедать! — приказывает слугам Шкурупей.

Все кушанья были приготовлены как подобает, только напоследок Шкурупей взял себе миску с железными, медными да чугунными орехами. Шкурупей так разгрызал их, что они только поскрипывали. у него на зубах, а сам искоса поглядывал на Кати-горошинку: дескать, испугался ли он?

— Видишь, как я орехи грызу?

— Вижу. А мне-то что? Грызи себе.

— Ну так пойдем в поле померяемся силами.

Пришли в поле.

— Готовь себе ток для боя!

— Для меня и так годится.

Шкурупей стал дуть, и земля под ним сделалась медная, так что и следов на ней не стало видно.

Катигорошинка бьется посошком, а Шкурупей руками и ногами. Устал змей и просит на три дня передышки. Катигорошинка же дает ему передышку только на три часа, да с тем еще, чтобы тот указал, куда он подевал его братьев.

А Шкурупей не хочет показывать, словно 6pi и не знает. Потом все же ведет Катигорошинку в сад, а тот держит его за горло, чтобы не сбежал.

У огромной дубовой колоды видит Катигорошинка своих братьев мертвыми: волосы их втиснуты в расщеп колоды,— видно,, долго томились бедняги, пока их бог не прибрал.

— Оживи моих братьев, не то тут же тебя прикончу!

— Позволь мне, Катигорошинка, сперва принести из дому две бутыли.

Катигорошинка сам идет с ним и все за горло держит.

Достал змей бутыли и хотел отхлебнуть из одной, уже и ко рту поднес.

— Нет, дай мне сперва попробовать! — говорит Катигорошинка.

Как напился он волшебной воды, так сразу и почувствовал в себе еще больше силы, чем прежде, и хотел было убить змея за хитрость.

Сноваг подошли они к мертвецам и брызнули на них сперва мертвой водой. Те стали как живые, только что не дышали. А чуть брызнули на них из другой бутыли, братья сразу ожили и, думая, что это Шкурупей их от смерти избавил, стали перед ним на колени и давай его благодарить. Обидным показалось Кати-горошинке, что-братья своему же злодею кланяются, и прикончил он змея своим посошком.

Обрадовались сестра и братья и пустились вместе с Катиго-рошинкой в путь-дорогу.

Остановились они передохнуть в зеленой долине, у озера, под тем самым дубом, где раньше сидел человек-великан.

Настала ночь.

— Я не могу идти дальше! — говорит братьям Катигорошинка,— сон одолевает. Я сосну малость здесь, под дубом, прислонюсь к нему, обопрусь на свой посошок. Только сплю я не по-вашему, крепко, а потому, когда придет время трогаться в дорогу, выбейте у меня из рук посошок,— я тотчас и проснусь.

Не успел он договорить, как уже заснул богатырским сном.

Братья же стали меж собой совет держать, как от Катигорошинки избавиться, потому что завидовали его силе, храбрости и удаче.

— Взялся невесть откуда человек и на тебе, ни с того, ни с сего прославился! Не может того быть, чтобы он нам братом приходился; маменька наша уже в таком возрасте, что даже невозможно и подумать, чтобы у нее дети родились. Убьем-ка его! Но только с одного маху его, пожалуй, не прикончишь — проснется, и тогда уж нам несдобровать. Вот что: сплетем-ка мы волосяной канат, свяжем Катигорошинку по рукам и ногам да прикрутим к этому дубу. Сам он не освободится и помрет голодной смертью.

Обкрутили братья Катигорошинку канатом, привязали к дубу, а сестре строго-настрого велели молчать.

Вернулись старшие братья с сестрой домой, к матери, и похваляются, что одолели змея и сестру из неволи вызволили.

Стала их мать о Катигорошинке расспрашивать, а они будто и знать не знают и ведать не ведают.

Катигорошинка пробудился и говорит:

— Ну, и долго же я спал!

Хотел было встать, да почувствовал, что привязан, потянулся — задрожал дуб, а как выпрямился — дуб и вырвал из земли и пошел домой, волоча дерево за собою.

Сильно обрадовалась мать, увидав своего любимого сыночка, а братья перепугались и попрятались кто куда.

— Выходите, кайтесь да развяжите меня! А не выйдете — хуже будет!

Те вышли и развязали его.

— Ну, ладно уж, прощаю вам на радостях первую и последнюю вину!

После этого жили хорошо. Катигорошинку же почитали за старшего.

ПРО ИВАНА-ДУРАКА, ПРО ЛЕТУЧЕГО СТАРИКА

И ПРО ЛУКАВУЮ КОРОЛЕВНУ

Жил на свете мужик, и было у него три сына. Два сына умных, а третий поглупей'.

Раз отец и говорит сыну, тому, который считался у них поглупей:

— Хоть бы ты, сынок, сходил где-нибудь бугорок присмотрел, мы бы репу посеяли малым ребятам, ну, да и ты сам при случае репку съел бы!..

— А и то схожу, батюшка, правду вы сказали!

Соскочил долой с печи и так прямо босой и без топора в лес и побежал. Выбрал в лесу подходящее место для вырубки, побольше десятины. А парень он был очень сильный, что твой богатырь, и взялся он деревья голыми руками с корнями вырывать. Трое суток там прожил и домой не ходил. На четвертые сутки приходит домой и говорит отцу:

— Поезжай, батюшка, в город да купи репы целый куль: будем мы с вами сеять.

— Сперва надо лес выжечь и расчистить место,— отвечает ему отец,— а кулем-то репы целую десятину засеять можно.

Сын на это говорит:

— Вы сходите посмотрите: как раз целая десятина под посев приготовлена.

Отец очень удивился и просит:

— Сведещь ты меня, сынок, на то место!

Пошли сын с отцом на вырубку. Пришли, отец только руками развел да головой покачал и спрашивает сына:

— Как же ты это умудрился? Тут и вправду целый куль репы надобен!

Поехал отец в город, купил куль репы и привез домой. Пошли они с этим сыном репу сеять. Отец сеет, а сын лежит да приговаривает:

— Расти, репа, с каретное колесо!..

Посадили всю репу и вернулись домой.

Дня этак через три или четыре говорит сын отцу:

— Надо бы, батюшка, сходить репу посмотреть, не таскает ли ее кто-нибудь!

— Ох, и глупый же ты, сынок, репа-то еще ни у кого не всходила!

Неделю спустя сын снова говорит отцу:

— Надо, батюшка, посмотреть репу, я уж и во сне видел, что кто-то ее таскает.

— Ладно,— говорит отец, — схожу посмотрю.

Приходит отец к репе, а там уж две большие кучи ботвы лежат. Вернулся он домой и говорит:

— Сынок! А ведь уж кто-то ест нашу репу: там две кучи ботвы лежат.

Сын заплакал с досады да и говорит:

— Вот ведь я давно тебя посылал!..

И побежал поскорее к репе, глядит — и верно, две кучи ботвы натасканы. Взял он вытащил репину да на плечо. Принес домой, а репина в дверь хаты не входит: косая сажень с лишком. Он взял порубил ее на мелкие куски и в хату побросал.

Подходит дело к ночи. Отец и велит старшему сыну:

— Ступай репу караулить, погляди, кто ее таскает!

А сын думает себе: «Куда я пойду? Ее, может, какое страшилище таскает. Тут мне и смерть».

Пошел на сеновал, переночевал и, придя домой, говорит отцу:

— Никого я не видал!

Приходит другая ночь. Посылает отец второго сына караулить репу. И этот побоялся этакой страсти и говорит себе: «Никуда я не пойду!..»

Проспал он всю ночь на чужом сеновале, а чуть свет воротился домой и говорит:

— Никого я не видал!

Вот приходит третья ночь. Отец посылает того сына, с которым репу сеяли:

— Теперь, сынок, твой черед идти!

А тот отвечает:

— Уж я и сам вижу, что мне приходится идти: сам я лес корчевал, сам с тобою репу сеял, сам и в караул пойду.

Завернул он в кузницу, выковал себе железную палку в полпуда весом и пошел на то место, где репа посеяна.

Сидит, вора поджидает. Пришла полночь. Зашумел сильный ветер, даже деревья затрещали и земля задрожала, прилетело огромное чудовище-старик — и прямо на репу. Вытащит репину, ботву оторвет и в кучу бросит, а репа только на зубах хрустит! А Иван все смотрит. Жалко стало ему репы/ распалилось его сердце, выскочил он да как хватит старика своей палкой промеж крыльев да по голове. Тот только крикнул, поднялся и полетел, а Иван за ним вдогонку и знай дубасит палкой.

Летел, летел старик и прилетел в свою хату. Лег на полати— голову в угол, нос на крюк, а Иван его все бьет да бьет.

Взмолился старик:

— Не бей меня: я тебе кое-что дам!

— А что ты мне дашь?

— На вот тебе быка да барана.

— На что они мне?

— А вот когда случится тебе быть на чужой стороне и убьют тебя там, то баран станет блеять, а бык реветь, вот дома и узнают, что тебя на свете нет.

Тут Иван снова взялся за палку.

— Не бей меня: я тебе еще что-то дам.

— А что ты мне дашь?

— На вот, держи пузырек.

— А для чего?

— Ты повесь его где-нибудь в особом месте, на железном крюке. Когда тебя убьют, пузырек сразу кровью нальется. Тогда пусть выпустят из хлева барана с быком: они тебя оживят.

А Иван снова за палку и давай бить старика пуще прежнего.

— Не бей меня, — просит старик,— я тебе еще дам!

— А что ты мне дашь?

Он вынимает кремень и огниво.

— Да зачем они мне?

— А ты попробуй высечь огонь, так вместо искр посыплется

несметная сила: и конница, и пехота, и все богатыри один в одного!

Как ударил Иван об кремень огнивом три раза, глядь — а уж комната полным-полна молодцов-солдат да все с саблями и с ружьями.

— Что прикажете делать? — спрашивают они Ивана.

— Изрубите этого старика на мелкие кусочки!

Взяли они изрубили чудовище на мелкие кусочки и в яму закопали.

Спрятал Иван кремень и огниво в карман; тут же попрятались и все солдаты. И погнал Иван домой, к отцу, быка и барана.

Приходит он домой, отдает отцу из рук в руки пузырек и говорит ему:

— Батюшка, прощайте, я теперь с вами жить не буду. Кормите моего быка да барана. А в случае, если станет бык реветь, а баран блеять, посмотрите на этот пузырек — есть ли в нем кровь. Коли кровь увидите, то знайте, что нет меня в живых. Тогда выпускайте поскорее из хлева быка и барана!

Попрощался и ушел.

Долго ли, коротко ли шел, а пришел в одно королевство, прямо в столицу, а в ней все жители в черном трауре ходят и в печали плачут.

Иван и спрашивает у одного старика:

— Что это у вас такое? Что за> печаль в вашем королевстве?

— Да вот приехал неприятель и сватается к дочери нашего короля, а королевна не согласна за него идти, да и отец отдать ее не согласен. А неприятель грозит нашему королю: «Коли ты не отдашь свою дочь за меня, все твое войско побью, город сожгу, а дочь твою силой возьму».

Отвечает старику Иван:

— Доложит своему королю, что я берусь всю вражью силу побить, защитить его королевство! ,

Тот идет,, докладывает королю: так, мол, и так, там какой-то прохожий хвалится, что защитит твое королевство и всю вражью силу побьет.

Король приказывает:

— Привести его сюда!

Приходит старик к Ивану и говорит:

— Желает тебя король видеть, ступай к нему, пожалуйста.

Тот встречает Ивана с почестями, со славой, с барабанным

боем, сажает его рядом с собою и спрашивает:

— Правда ли, что ты берешься защитить мою столицу от неприятеля?

— Правда!

— Великую награду я тому даю, кто за меня заступится.

— А что за награда?

— А какую бы ты хотел?

— Дочь вашу хочу взять за себя замуж.

— С великим удовольствием отдам, только заступись!

— Тогда пишите тому королю,— говорит Иван,— чтобы завтра в девятом часу на войну выезжал!

А уж король со своим войском стоит у самого города.

Выезжает тот король в девятом часу, Иван тоже отправляется. Говорит король Ивану:

— Ты бери себе мое войско, все, сколько есть.

— Не надо мне твоего войска,— отвечает Иван,— я и один управлюсь!

Отправился Иван на сражение, стал бить огнивом о кремень, и посыпалась вокруг него сила несметная — конница да пехота. Двое суток бились его богатыри с врагами: побил и потоптал Иван все их войско; тот король чуть живой ноги унес.

После этого воротился Иван в столицу. Король поблагодарил Ивана за службу и говорит:

— Тебе по сердцу моя дочь?

— Да, по сердцу.

— Ну так за великую услугу твою отдаю ее за тебя замуж!

Обвенчались они и стали вместе жить.

После того, около месяца спустя, спрашивает молодая мужа:

— Скажи, друг сердечный, как ты вражье войско побил? Поехал ты из города без всякого войска, совсем один, а я на балконе в подзорную трубку смотрела и приметила, что ты, не сходя с места, словно бы рубил что-то и от тебя валила сила несметная — конница и пехота.

— Ничего я не рубил, друг мой,— отвечает Иван,— и нет у меня ничего.

Жена заплакала с досады и отвернулась от Ивана. Не по нраву ей пришелся ответ мужа, затаила она на него великую обиду и решила обманом все выведать — прикинулась больной. Пожалел ее Иван и говорит:

— Ну, слушай, как я побил вражью силу: есть у меня такое ружье, как возьмусь им махать, так вокруг и посыплется конница, пехота и богатыри.

— Покажи мне это ружье!

Он показал. А она дала много золота одному солдату. Ты, дескать, не говори никому, а ступай и точно такое же ружье купи.

Солдат пошел и купил такое же ружье. Она взяла, отдала золотарю позолотить его и поставила на то самое место, а ружье, которое показал ей Иван, сейчас же взяла и послала тому королю, который воевал.

Она написала ему, что согласна теперь идти за него замуж, только прежде ее мужа надо убить: «Приезжай на войну, этим ружьем помахай, из него несметная сила посыплется».

А Иван между тем увидел, что ружье позолочено, и спрашивает:

— С чего это ты, жена, вздумала позолотить ружье?

— А я так же, как тебя, и ружье твое берегу.

Обрадовался Иван, засмеялся.

Король тем временем выезжает на войну.

Сел Иван на лошадь и поехал, никого не взял на подмогу, и давай рубить огнивом о кремень, повалила сила, конница и пехота, все богатыри один в одного.

Двое суток бились они, и побил, покрошил Иван все вражье войско, сам король опять едва ноги унес.

Когда воротился Иван в столицу, то тесть его, король, благодарил его за защиту, а жена, дождавшись ночи, снова стала у него выпытывать:

— Если ты хочешь, друг мой, чтобы я была жива, открой мне, как ты вражью силу побиваешь, а не откроешь — я сейчас же умру.

Тут она заплакала горькими слезами и без памяти повалилась наземь.

Прибежали лекари, стали оттирать ее разными снадобьями.

Снова пожалел ее муж.

— Ладно уж,— говорит,— пойдем в дальнюю комнату!

Вынул он там огниво и кремень и стал огонь высекать; всего

раза три чиркнул огнивом, а уж вся комната наполнилась солдатами да все с ружьями и с саблями.

— Вот как побил я вражью силу!

Тогда жена сказала:

— Теперь я верю тебе, друг мой!

И устроила она пирушку с песнями да с плясками, и сама плясала, с женским лукавством ублажала мужа, крепкими винами его поила, сладкими яствами кормила, и сама не один раз пригубила для отвода глаз.

Наконец легли спать. Как только Иван заснул, вытащила она у него кремень с огнивом и поскорей послала слугу купить такие же. Потом положила купленные мужу в карман, а Ивановы в письмо запечатала и отослала тому королю, а сама писала ему: «Друг мой, выезжай на войну. Теперь уж не подведу тебя, только сперва испробуй эту штуку дома».

Он как чиркнул три раза, так целую комнату солдат навалило.

Тогда он говорит:

— А ведь правда!

И сейчас же пишет, чтобы король, его прежний неприятель, в девятом часу выезжал на войну.

Рассердился тогда Иван.

— Ну теперь уж,— говорит,— не упущу его!

— Едет,— говорят,— неприятель, уже близко.

Он и говорит:

— Пусть подъедет к самому городу.

Наконец говорят: неприятель у самого города. Иван снова выехал в поле один, без войска. Вынул он там кремешок с огнивом и давай высекать, только искры сыплются, а солдат нет и в помине. А тот король как начал высекать конницу да пехоту, солдат понасыпалось видимо-невидимо. Наскочили они на Ивана, схватили его и убили.

Потом тот король приказал разрубить его на мелкие части, порубили его, в бочку уложили, железными обручами ее обили и в море пустили.

А дома у Ивана тем временем бык ревет, а баран блеет.

Отец Ивана и говорит:

— Верно, нет моего меньшого в живых!

Пошел посмотреть на пузырек, а тот висит полный крови. Тогда взял он и выпустил скорей на волю быка с бараном.

А те поднялись в воздух и полетели. Прилетели они к морю, на то место, куда бочку бросили. Что делать? Видят, что не достать им бочки из моря.

— Пойдем поищем рыбаков, не ловят ли где рыбу! Тогда попросим их закинуть сеть на этом , месте.

Сказано — сделано; побежали они вдоль по берегу и видят: качается лодка, а людей нету. Посмотрели, а на дне лодки рыбина бьется.

А им больно уж есть хочется. Баран и говорит:

— Хоть бы эту рыбинку съесть!

Вскочил он в лодку, да и хватил рыбину. А тут откуда ни возьмись подплывает огромная щука и говорит:

— Эй, баран, не ешь ты моего щуренка, любимого дитенка, я тебе за это какую хочешь службу сослужу!

Отвечает ей баран:

— Там вон в море бочка, выкати ее мне на берег, тогда отпущу твоего дитенка.

Щука поплыла и приказывает всем рыбам:

— Разыщите в море бочку.

Разыскали они бочку и выкатили ее на берег, а баран тогда, как и обещал, отпустил щуренка.

— Теперь надо разбить бочку! — говорит он быку.

А обита она железными обручами.

Баран отошел подальше, разогнался да как ударит рогами — так два обруча с нее долой!

В другой раз разбежался, ударил — и последний, третий, сбил. Бочка развалилась на части. Взяли они разрубленное тело Ивана, все перемыли и сложили вместе, кусочек к кусочку/чтобы был человек.

Бык говорит барану:

— Что ж нам делать? Ведь надо его оживить. Вот что: зарежь-ка ты меня, вывороти вон всю требуху да сам и залезь на ее место. Прилетит ворон с воронятами. Старый ворон станет каркать: «Карр-карр, свежо мясцо, да обманчиво!» А воронята, глупые ребята, налетят на требуху. Ты и схвати вороненка, тогда ворон станет просить тебя: «Не губи моего вороненка, любимого дитенка, я тебе любую службу сослужу».

Ну, взял баран зарезал быка, выворотил из него всю требуху и сам засел к нему в нутро.

Летит ворон с воронятами. Ворон и кричит:

— Карр-карр! Свежо мясцо, да обманчиво!

А воронята, глупые ребята, налетели на требуху. Тут баран и схватил вороненка. Ворон его просит:

— Не бей ты вороненка, любимого дитенка, я тебе любую службу сослужу!

А баран ему в ответ:

— Есть на свете место, а в том месте три ключа, а в них вода, в одном — мертвая, в другом — живая, а в третьем — прекрасная. Вот слетай туда да принеси мне воды из всех трех ключей: и мертвой, и живой, и прекрасной. Коли принесешь, отпущу твоего дитенка.

Ворон согласился.

— Подвяжи мне три пузырька!

Баран подвязал ему под крылья три пузырька, ворон поднялся и полетел. Прилетел он в то место, нашел три ключа: в одном ключе мертвая вода, в другом ключе живая вода, а в третьем ключе прекрасная вода, взял во|эон воды из каждого в особый пузырек и полетел обратно.

Когда ворон вернулся, баран его спрашивает:

— Ну что, принес?

— Принес.

— Ну давай сюда!

Ворон отдал пузырьки барану. Тут баран взял да и разорвал вороненка на мелкие кусочки. Заплакал ворон, а баран сбрызнул вороненка мертвой водой — и все кусочки снова срослись; потом сбрызнул живой водой — и вороненок ожил. А как сбрызнул его баран прекрасной водой — и без того пригожий вороненок еще краше стал, поднялся и полетел с вороном под облака.

Тогда баран сбрызнул быка мертвою водой — бык стал целехонек, сбрызнул его живой водой — бык стал живехонек, глазами мигает, а встать не может. Как сбрызнул его прекрасной водой— бык и вскочил. Тогда стал баран брызгать и своего хозяина. Сбрызнул его мертвой водой — тот стал целехонек, сбрызнул живой водой — стал живехонек, сбрызнул прекрасной водой—он и встал.

— Ах, и долго же я спал!

— Да, спал ты в море, в бочке.

— Пойдем к отцу, домой.

А бык с бараном ему отвечают:

— Нет, ты с нами не ходи, а ступай к тому королю, который тебя убил, да наймись к нему либо в повара,, либо в прислужники. Высмотри, где у него лежит кремешок с огнивом. Как высмотришь, так тайком их вынь, а тогда что хочешь, то и делай. Только сперва одежу купи себе хорошую.

На том распрощались бык и баран с Иваном и пошли себе домой, а Иван направился в город, купил себе хорошую одежду, оделся и приходит к тому королю:

— Не наймете ли меня в повара Или прислужники?

А король и рад. Не узнали они его, ни король, ни его жена, и наняли. -

Служит Иван хорошо. Служит месяц, служит другой. Вот подсмотрел он как-то, что кремень и огниво у короля в жилетке в кармане. Раздевал он короля, вытащил их и спрятал.

В ту же ночь, когда все во дворце крепко заснули, достал он кремень и огниво, чиркнул три раза, и тотчас же комната наполнилась солдатами с ружьями и саблями.

— Что прикажете делать? — спрашивают солдаты Ивана.

А тот приказывает:

— Взять короля, изрубить его на мелкие куски, положить в бочку, обручами железными забить и в море укатить, на то место, где я сам был.

А жена его упала на колени и стала слезно просить его:

— Друг мой, Иванушка, прости меня!

Пожалел он ее, не стал губить, однако посадил ее в наказанье на двенадцать дней под замок на хлеб на воду: в сутки ломоть хлеба да кружка воды.

Когда же она отсидела, Иван пришёл, взял ее за руку, вывел на волю. И зажили они с тех пор мирно и хорошо.

МАЛ-МАЛЫШОК

Жили дед с бабой, и не было у них детей. Вот однажды деду во сне приснилось: ступай, мол, в лес, насбирай птичьих яиц и выводи себе деток.

Рассказал дед свой сон старухе, а та ему говорит:

— Что ж, сходи, дед, в лес, насбирай яиц, положим их в решето, я сяду деток выведу. Начнут они щебетать в избе — нам веселей станет: мы подумаем, что это наши дети!

Дед бабы послушался, пошел в лес, взобрался на березу, глядь — в гнезде одно яйцо. Он на другую — там тоже одно. Так он облазил тридцать берез. А на последней, на тридцатой, нашел два яйца. Собрал он тридцать одно яйцо и больше лазить не стал. Принес он свою добычу домой, в решето уложил, и села баба на яйца, точь-в-точь курица. Недели этак через три вывелись дети, не птенцы, а настоящие дети, и все — мальчики. Баба и говорит:

— Гляди-ка, дед, не птенчики, а все сынки! Тридцать да еще один!

Дед обрадовался, что дал ему бог сыновей, созвал на радостях две пары кумовьев, поставил им с полчетверти вина, а сам запряг коня и поехал к попу — просить его окрестить детей.

Приехал поп. Всех окрестил, каждому имя дал. Только для меньшого, который был совсем плохенький, имени не подобрал, а сказал деду и бабе: так, мол, и так, имени я ему не нашел, как хотите, так и зовите. А коль скоро тот был меньше всех, его и прозвали: Мал-Малышок.

Стали сыновья расти не по дням, а по часам. Только год прошел, а уж они выросли.совсем большие. Вот пришли они к отцу:

— Тата! Что мы все гуляем да гуляем. Нам работать пора. Может, косить надо? Так мы пойдем косить! Съезди-ка в город да купи нам косы.

Поехал отец в город, купил тридцать кос, а меньшому сыну не нашел. Обошел все лавки, не нашел косы по его росту. Привез он косы домой:

— Берите, сынки, косы, кто какую хочет.

Подошли сыновья, разобрали косы. Пришел Мал-Малышок:

— А мне где коса?

— Нету, сынок, не нашел я тебе косы. Я старый, а ты малый,— останемся дома.

— Ну что ж, пусть будет так, как отец велит! — сказали братья и пошли косить.

Верст за пять от их села у отца был большой луг. Пришли они на этот луг, отмерили каждый себе по делянке, две таких же делянки оставили отцу и Мал-Малышку и стали косить.

А Мал-Малышок, сидя дома, говорит отцу:

— Пойду-ка я, тата, погляжу, как они там косят!

— Смотри, сынок, не заблудись!

— Может, и не заблужусь!

Пошел, да и заблудился. Забрел в лес, плутал в нем, плутал, а выйти не может.

Влез он тогда на дуб, огляделся кругом и видит: неподалеку братья в тридцать кос косят.

Ухватил он дуб за макушку да наклонился в ту сторону, где косят, дуб и переломился пополам. Пообломал Мал-Малышок сучья, взвалил дуб на плечи, да и пошел напрямки к покосу.

Пришел к братьям:

— Помогай вам бог, братцы! Только что же это вы две делянки покоса оставили? Косили бы уж все разом. Или, может быть, это чужое?

А братья отвечают:

— Это мы оставили тебе с отцом.

— Да как же мы будем косить? Я малый, а он старый!

— А хоть нанимайте.

— Ну, ладно! — Снял Мал-Малышок шапку, перекрестился — помоги, мол, мне бог — и давай косить!

И косит, и сгребает, и в стог складывает. И все этим дубом. Прежде братьев один скосил он обе делянки и стог сметал.

Братья свое докосили, и каждый сено в отдельный стог сложил.

Когда вернулись они домой с покоса, отец их спрашивает:

— Ну что, сынки, скосили луг?

— Весь скосили!

А Мал-Малышок говорит:

— Скосить-то скосили, а две делянки оставили.

— А на что?

— Мне делянку да тебе!

Отец говорит:

— Стар уж я, не могу косить.

— Не тужи, тата, я сам сено скосил и в стог сложил.

— А вы,— спрашивает отец у сыновей,— все в один стог сложили?

— Нет, мы накосили каждый для себя и тридцать стогов сметали..

Тогда отец и говорит:

— Нужно их стеречь, покуда не перевезем, а то покрадут, пожалуй!

Пошли братья вдесятером караулить сено. Всю ночь караулили, а один стог все-таки кто-то украл.

Когда пришли они домой, отец их спрашивает, цело ли сено.

— Да вот один стог кто-то украл.

Рассердился на них отец:

— Дураки вы! Вдесятером не укараулили!

На вторую ночь другие десятеро пошли. Всю ночь караулили, а один стог снова кто-то украл.

На третью ночь пошли остальные десятеро и тоже к утру одного стога не досчитались.

На четвертую ночь снова очередь идти первому десятку.

Стали тут братья спорить с Мал-Малышком: и у тебя, дескать, стог сена есть, так ты и ступай караулить.

— Ну что ж,— говорит Мал-Малышок,— идти так идти. Сходи-ка ты, отец, к кузнецу, пусть он выкует мне железную клюшку, пудов этак на тридцать!

Пошел отец к кузнецу, тот выковал клюшку в тридцать пудов.

Взял Мал-Малышок эту клюшку да так высоко закинул ее, что та с глаз пропала. Видит он, что назад летит, подставил лоб, та по лбу как ударила, так и раскололась на четыре части.

Тогда он просит снова:

— Батюшка, пусть кузнец выкует другую, пудов этак на сорок, да помягче, а то эта уж больно тверда!

Кузнец выковал Другую.

Взял Мал-Малышок новую клюшку, кинул ее вверх, а она с глаз не пропала, вернулась назад. Он снова подставил лоб, та ударила, да не раскололась, только вмятинка осталась.

— Ну, эта еще туда-сюда! — сказал Мал-Малышок, взял клюшку и пошел караулить сено.

Пришел к своему стогу, влез на верхушку и сидит себе, караулит. Вдруг слышит: что-то стучит да так сильно, что даже земля дрожит. Вскочил он и видит: бежит к нему кобыла, а следом за ней — тридцать один жеребенок.

Прибежали к стогу, где Мал-Малышок сидит, и давай его кругом объедать. Когда сена в стогу не больше как на сажень осталось, Мал-Малышок изловчился и схватил кобылу не за гриву, за хребет и сел задом наперед. Понесла она еТо по полям, по лугам, по высоким лесам! А он ее еще клюшкой погоняет.

До тех пор она его носила, покуда совсем не уморилась. Тогда она стала просить:

— Отпусти ты меня, Мал-Малышок, на волю, я тебе дам за то все, что ты захочешь!

— Ничего я не хочу,— отвечает Мал-Малышок,— отдай мне только своих жеребят.

— Бери их себе, только отпусти меня!

— А ты не обманешь?

— Нет,— говорит кобыла,.— не обману!

Привезла она его к стогу, а жеребята уже остатки доедают.

— Садись,— велит ему кобыла,— на самого большого, а эти все вслед пойдут.

А Мал-Малышок думает себе: «Если эти убегут, и одного будет довольно за сено»..

Сел он на жеребенка и поехал потихоньку, а остальные все следом пошли.

Приехал он домой, а жеребята на дворе не умещаются: двор-то слишком тесный был, повернуться негде. Зовет Мал-Малышок братьев:

— Идите сюда, братцы, берите себе по коню. Я словил их, когда они наше сено ели.

Взяли себе братья каждый по хорошему коню, а Мал-Малышку не осталось. Один конек, плохенький да хроменький, приплелся после всех.

—^ А вот и мой пришел,— говорит Мал-Малышок, а братья над ним насмехаются: дескать, сам коней ловил, а себе такую клячу оставил.

— Ну, что ж с вами, дураками, поделаешь? Лучших коней себе позабрали да еще и смеетесь! Ну, да ничего, для меня и этот хорош будет.

Стали они своих жеребят выхаживать. Справили хомуты и телеги. Все стали работать, в лес за дровами ездить, землю пахать.

Выстроили просторный двор. Стали, словом, так ладно жить, что лучше и не надо.

Прожили они так года три или четыре, и прискучила им эта жизнь. Вот и решили они поездить по белу свету, а там как случится: может, посчастливится жениться, а может, на службу определиться.

А Мал-Малышок говорит:

— Вы, братцы, поезжайте, а я останусь: отец с матерью старые, кто их без нас похоронит?

— Ну, оставайся! Только ведь ты нас тогда уж не догонишь!

— Дорогу найду и догоню!

Собрались братья и уехали, а Мал-Малышок остался дома.

Через год помер отец. Похоронил его Мал-Малышок не хуже, чем люди.

На другой год померла мать. Ее Мал-Малышок похоронил еще богаче, справил, как водится, по отцу и матери достойные поминки, а потом собрал мужиков и спрашивает: не найдется ли охотник взять в аренду его хозяйство. Дескать, если вернусь, так опять мое будет, а не вернусь, так и не надо мне ничего.

А хозяйство их было большое, пожалуй что получше панского, так что ни один мужик не взялся его арендовать.

Тогда позвал он пана, отдал ему двор и все угодья под расписку, без всякой аренды, лишь бы все было цело.

А жеребенка своего Мал-Малышок к тому времени выходил, выкормил на диво. Что сам ел, то и ему давал, выучил era даже разговаривать и вырастил его лучше братниных.

Вот продал он хлеб, взял деньги и поехал вдогонку за братьями.

Братья ехали три года, а Мал-Малышок догнал их в три месяца.

— Здорово, братцы!

— Здорово, Мал-Малышок!

— Ну, как там у нас дома? — спрашивают братья.— Как здоровы отец с матерью?

— Отца с матерью бог прибрал, а вам дай бог здоровья!.. Расскажите лучше, как вам ездилось, худо ли, хорошо ли?

— Худа невидали, а хорошего было довольно. Ну, теперь ты поезжай впереди! — говорят братья.

Вот поехал Мал-Малышок впереди, целый день ехали, никакой деревни не встретили. Все только леса да поля.

А как зашло солнце, подъехали к лесу и видят: стоит избушка на курьей ножке и знай себе крутится.

— Стой, избушка, не крутись, ко мне дверью повернись! — велит Мал-Малышок.

Избушка остановилась. Мал-Малышок вошел в нее и видит: лежит Баба-Яга Костяная Нога, сама на полу, голова в углу, рот на шестке, нос на чердаке.

— Здравствуй, Баба-Яга,— говорит Мал-Малышок.

— Добрый день, Мал-Малышок! За тем едешь? Куда путь держишь?

— Ездим по белу свету, а там — как случится: может, жениться, а может, на службу определиться.

— А много ли вас?

— А вот я сам да тридцать братьев со мною.

— Эх, жалко! У меня только двадцать девять дочек, а то поженились бы. Ну да ладно, поезжайте дальше, к моей сестре.

Вышел Мал-Малышок из избушки, и поехали они дальше.

Ехали-ехали, проехали часов десять и приехали к другой избушке; тоже стоит избушка на курьей ножке и крутится.

— Стой, избушка, не крутись, ко мне дверью .повернись!

Она повернулась, а Мал-Малышок вошел в нее и видит: лежит

Баба-Яга Костяная Нога, сама на полу, голова в углу, рот на шестке, нос на чердаке.

— Здравствуй, Баба-Яга Костяная Нога!

— Доброго здоровья, Мал-Малышок! За чем едешь? Куда путь держишь?

— Ездим по белу свету,—отвечает Мал-Малышок,— а там как случится: может, жениться, а может, на службу определиться.

— А много ли вас?

— А вот, кроме меня, еще тридцать.

— Эх, жалко! У меня только тридцать дочек, одной не хватает, а то поженились бы. Ну, делать нечего, поезжайте дальше, к моей сестре!

Поехали они дальше.

Вскоре приехали к избушке; стоит избушка на курьей ножке и вокруг себя крутится.

— Стой, избушка, не крутись, ко мне дверью повернись!

Она остановилась. Мал-Малышок вошел в избушку и видит:

лежит Баба-Яга Костяная Нога, сама на полу, голова в углу, рот на шестке, нос на чердаке.

— Здравствуй, Баба-Яга Костяная Нога!

— Добрый вечер, Мал-Малышок! За чем едешь? Куда путь держишь?

— Ездим по свету, а там как случится: может, жениться, а может, на службу определиться.

— Вот хорошо, что вас бог послал. У меня как раз тридцать одна дочка, будем свадьбу играть. Заезжайте во двор, распрягайте коней, а я велю им овса да сена задать!

Заехали они во двор, распрягли коней, а там уж овса да сена наготовлено вдоволь.

После все зашли в избушку. Баба-Яга поднесла им выпить и закусить, а потом позвала своих дочек. Дочки пришли, да все писаные красавицы, одна другой краше.

— Ну, зятьки,— приказывает Баба-Яга,— выбирайте каждый себе по сердцу!

Выбрали они себе по красавице.

— Ну,— говорит Баба-Яга,— теперь ложитесь спать, а завтра будем свадьбу играть!

Легли братья спать, а Мал-Малышок вышел к своему коньку. Тот ему и говорит:

— Мал-Малышок! Ты думаешь жениться, а приходится жизни решиться.

— За что так?

— Эта ведьма вас зарежет! Слушай меня: как станешь

ложиться спать, возьми да надень ее дочкам на головы ваши шапки, а братьям ихние платки повяжи, да и о себе не забудь! У Бабы-Яги есть меч-самосеч. Она в полночь встанет и напустит его на головы, которые в шапках. А ты не спи и гляди, откуда она будет меч-самосеч брать. Чуть только меч пройдется по головам, вы тут же и убегайте!

Мал-Малышок так и сделал: когда все заснули, он надел на головы девушкам шапки, а себе и братьям повязал платки. Сам лежит, ждет. Встала Баба-Яга, принюхалась, прислушалась — спят все!

Тогда достала она с полатей меч-самосеч и тихонько приказывает ему:

— Секи, мой меч, те головы с плеч, которые в шапках!

Меч и поотсекал головы ее дочкам. А баба думает: «Днем их приберу», улеглась и заснула.

Мал-Малышок разбудил братьев, все выбрались тихонько из избушки, а он говорит:

— Поедем отсюда да поживей!

— Как? А свадьба?

— Благодарите бога, что на тот свет не отправились из-за этих невест. Какая уж там свадьба! —отвечает им Мал-Малышок.

Поехали дальше. Когда отъехали они верст триста, проснулась Баба-Яга. Огляделась, увидала, что дочки посечены: «Ну, Мал-Малышок, хоть ты и хитер, да от меня не уйдешь, все равно догоню!»

Было у нее на конюшне три козла. Взяла она одного, 'села верхом и стала его железным толкачом погонять, Мал-Малышка догонять.

За три часа догнала.

— Что, Мал-Малышок,— говорит она ему,— не убежал от меня?

И давай с ним биться. Три часа бились, и Мал-Малышок убил ее козла. Баба-Яга стала грозиться:

— Погоди, попадешься еще ко мне в руки!

— Ну, тогда поглядим еще, что будет!

Пошла Баба-Яга домой пешком, а братья дальше поехали.

Вот объехали о'ни весь свет, не назад же ворочаться, и определились они в одном царстве на службу солдатами. Рассказали царю, откуда они да кто такие, и стали служить ему верой и правдой.

А Мал-Малышка царь назначил ефрейтором, стал он братьями командовать. Обидным показалось братьям, что меньшой старшими командует. Пошли они к царю и рассказали, что за тридевять земель, в тридесятом царстве, живет Баба-Яга Костяная Нога, а у этой бабы есть меч-самосеч, он сам рубит, сам сечет, сам головы в одно место складывает, и что достать этот меч может один Мал-Малышок.

Царь призывает Мал-Малышка к себе:

— Правда ли, что за тридевять земель, в тридесятом царстве, живет Баба-Яга Костяная Нога, а у этой бабы есть меч-самосеч? Вот ты бы мне его добыл!

— Есть-то он есть,— отвечает Мал-Малышок,— да достать его нельзя.

— А ты не отказывайся,— рассердился царь,— не то сейчас Еелю отрубить тебе голову!

— Дай часа три сроку подумать, как приступить,— говорит Мал-Малышок.

Пошел он на конюшню к своему коню и стал жаловаться, что плохо ему на свете жить. А конь спрашивает:

— Чего ты, Мал-Малышок, пригорюнился?

— Да вот царь службу задал.

— А что за служба?

— Чтобы я ему меч-самосеч добыл.

— Ну, это,— говорит конь,— не служба, а службишка, служба еще впереди! Молись богу да ложись спать. Утро вечера мудренее!

Мал-Малышок так и сделал, пошел к царю, обещал, что привезет меч. Помолился и лег спать. А назавтра встал чуть свет, умылся, богу помолился, сел на своего конька и поехал к Бабе-Яге.

Прискакал в самую полночь. Конь его спрашивает:

— Ты видал, где меч-самосеч лежит?

— Видал!

— Иди бери его, да тихонько, чтобы Баба-Яга не услыхала. Она теперь спит. Да смотри не мешкай!

Пошел Мал-Малышок в избушку, достал с полатей меч-самосеч, тихонько выбрался за дверь и поскакал назад.

Когда рассвело, проснулась Баба-Яга и сразу почуяла, что у нее кто-то был. Огляделась, а меча-то и нет. Догадалась она, что это Мал-Малышок меч унес, толкач взяла, села на козла, толкачом погоняет, Мал-Малышка догоняет. Вот завидела его и кричит:

— Уж теперь ты от меня не уйдешь!

Стали они биться. Бились, бились, Мал-Малышок снова убил козла, и пришлось Бабе-Яге назад пешей идти. Идет и приговаривает:

— Погоди, попадешься еще ко мне в руки! Ну, тогда поглядим еще, что будет!

Привез Мал-Малышок меч-самосеч царю. Обрадовался царь и наградил его за это чином унтер-офицера.

Еще пуще стало завидно старшим братьям. Пошли они снова к царю и рассказали, что за тридевять земель, в тридесятом царстве, у той самой Бабы-Яги Костяной Ноги есть гусли-самогуды. Сами играют, сами пляшут, сами и песни поют. И может достать эти гусли только Мал-Малышок.

Призывает царь Мал-Малышка:

— Правда ли, что у той самой Бабы-Яги есть гусли-самогуды, которые сами играют, сами пляшут, сами и песни поют?

— Не знаю, ваше царское величество!

— Не отказывайся, а не то велю отрубить тебе голову. Лучше разузнай все да поскорей!

Делать нечего, снова пошел Мёл-Малышок к своему коню и стал тужить, что плохо ему на свете жить.

— С чего ты закручинился? — спрашивает его конь.

— Царь службу задал.

— А что за служба?

— Да чтобы у той самой Бабы-Яги добыл я гусли-самогуды, которые сами играют, сами пляшут, сами и песни поют. А я не знаю даже, есть ли такие.

— Есть,— говорит конек,— достанем! Поскорей садись да покрепче держись: как прыгнем, так и Яги достигнем.

Прискакали они к Бабе-Яге. Конек и говорит Мал-Малышку:

— Как зайдешь в дом, по правой руке, на полатях, лежат эти гусли. Только ты их тихонько бери, гляди, как бы они не заиграли. Коли Баба-Яга услышит — убьет тебя. Она сейчас отлучилась куда-то неподалеку.

Вошел Мал-Малышок в избушку, залез на полати, забрал гусли-самогуды, вышел, на коня сел, да и запел.

Осерчал конь:

— Молчи, Баба-Яга убьет!.. — и поскакал прочь.

Отъехали они ни много, ни мало, триста верст, покуда Баба-

Яга хватилась гуслей. А как увидала, что гуслей нет, села скорехонько на третьего козла и ну погонять его железным толкачом!

Догнала она Мал-Малышка, и опять начали они биться. Бились они день, бились ночь. Убил Мал-Малышок ее козла. Тогда заплакала со злости Баба-Яга: «Эх, Мал-Малышок, обидел ты меня навеки!»

A-Мал-Малышок вернулся во дворец и отдал царю гусли-самогуды.

Взял царь гусли в руки, нажал на них, и стали они играть, плясать и песни петь, да так, что во всем царстве было слышно. За эту службу наградил царь Мал-Малышка чином фельдфебеля, и стал он пуще прежнего своих братьев службой донимать за то, что они его царю выдавали.

В это время случилось как-то, что солнце простояло три часа на одном месте. Пошли тут братья к царю и сказали, что Мал-Малышок может разузнать, почему с солнцем такое приключилось.

Тогда призывает царь Мал-Малышка и задает ему новую службу: чтобы разузнал он, почему солнце на одном месте три часа простояло.

Тот отказывается: никак, мол, невозможно!

— А ты узнай, не то за отказ отрублю голову враз!

— Ну, ладно, дайте мне часа три сроку!

Вот опять идет он к своему коню й давай тужить: не придется, мол, мне больше на свете жить.

А конь спрашивает:

— О чем ты, Мал-Малышок, тужишь?

— Царь службу задал!

— А что за служба?

— Разузнать, отчего солнце на одном месте три часа простояло.

— Ну, это не служба,— говорит,— а всего только службишка. Садись-ка да поедем.

Вот едут они сутки, едут другие и приехали к морю. Видят: лежит поперек моря Чудо-Юдо рыба-кит, а по ней народ ходит-ездит. Поехали и они, а рыба спрашивает:

— Куда, Мал-Малышок, едешь?

— Да вот хочу у солнца спросить, почему оно простояло три часа на одном месте!

— Не забудь спросить й про меня, за что я три года мучаюсь. Лежу на одном боку, и нельзя мне перевернуться: все по мне ходят и ездят. Я тебе за это отслужу!

— Ладно, спрошу.

Переехали они через рыбу и приехали туда, куда солнце садится. Видят — стоит землянка. Вошел Мал-Малышок в землянку, глядь — а в ней месяц сидит, солнца дожидается.

Поздоровался Мал-Малышок, а месяц у него спрашивает:

— Зачем ты, Мал-Малышок, сюда забрался?

— Да вот хочу у солнца спросить, отчего оно три часа на одном месте простояло.

— Ну, коли так, Мал-Малышок, то на-ка тебе шубу,— говорит месяц,— выверни ее поскорей, надевай да за печь полезай. Сейчас солнышко придет — может сжечь тебя. Ты сиди за печкой и слушай, а я буду говорить с ним, покуда оно не поостынет.

Так он и сделал.

Вот пришло солнышко, вся землянка осветилась, и стало так жарко, что неминуче сгорел бы Мал-Малышок, кабы не косматая шуба.

Говорит месяц солнцу:

— К тебе, братец, человек приехал, и хочет узнать, почему ты три часа простояло на одном месте.

— А где ж он?

— За печкой.

— Вылезай сюда!

Вылез Мал-Малышок из-за печи, низко поклонился солнцу. Стало оно выспрашивать, кто он такой да из какого царства.

Тот все рассказал; тогда солнце ему говорит:

— Живет на море девица, по имени Волынка, она в золотом челне плывет, золотым веслом гребет, сама правит. Такой красавицы на всем свете не сыскать. Вот на нее я загляделось да три часа и простояло!

Подивился Мал-Малышок, а потом про рыбу спрашивает: за что, дескать, она три года мучается, на одном боку лежит, и скоро ли отмучается?

— Пусть выплюнет она сорок кораблей, которые проглотила, тогда опять пойдет гулять по морю. Да чтоб больше так не делала!— отвечает солнце.— Только не говори ей, покуда не переедешь, а то она перевернется и тебя утопит.

Мал-Малышок солнцу низко поклонился и в свое царство воротился. ,

Приехал он к рыбе, а она говорит:

— Спрашивал ли ты про меня, Мал-Малышок?

— Вот перееду, тогда и скажу.

Переехал Мал-Малышок и говорит ей:

— Выплюнь сорок кораблей со всем тем, что проглотила, тогда снова пойдешь гулять по морю!

Тогда велит ему рыба, чтобы скорей отъезжал он подальше от моря, а не то, мол, как перевернусь да встряхнусь, так и захлестну тебя волной.

Искупила рыба свои грехи, как велело солнце, и пошла гулять по синему морю.

А Мал-Малышок воротился к царю и рассказал ему про де-вицу-красавицу, по имени Волынка, как она в золотом челне плывет да сама веслом гребет, сама правит. Такой красавицы на всем свете нет. Вот на нее-то и загляделось солнце и три часа простояло на одном месте.

За эту службу наградил царь Мал-Малышка чином офицера. Много ли, мало ли прошло времени, а только стал царь думать-гадать, как бы ему девицу Волынку увидать. И приказывает он Мал-Малышку отыскать ее. Вспомнил тут Мал-Малышок, что рыба обещалась ему отслужить, и отвечает:

— Подумаю. Может, достану.

Пошел Мал-Малышок к своему коньку и стал плакать, а тот спрашивает:

— Что ты, Мал-Малышок, опять закручинился?

— Да как же мне не кручиниться, когда царь новую службу задал!

— А что за служба?

— Да вот велит достать девицу-красавицу Волынку, которая по морю в золотом челне плывет, золотым веслом гребет, сама правит.

— Ну, это не служба, а службишка! Ступай к царю, попроси у него разных фруктов заморских, напитков и заедков, и поедем!

Пошел Мал-Малышок к царю:

— Ваше царское величество, не велите казнить, позвольте речь держать: дайте мне разных напитков и заедков да фруктов заморских рублей на триста!

Царь все выдал, что Мал-Малышок просил. Забрал все это Мал-Малышок и пошел к коню.

— Все царь дал, что ты велел.

А конь ему говорит:

— Бери теперь шатер, и поедем к морю.

Приехали к морю.

— Пусти меня теперь,— приказывает конь,— на зеленые луга, а сам разбей шатер и будь в нем за шинкаря. Когда поедет Волынка мимо, ты вина-то поменьше пей, а больше чаркой постукивай: она услышит, подъедет к шатру и станет выспрашивать, давно ли ты тут живешь и чем занимаешься. А когда она вина попросит, ты лей не жалей да старайся как можно лучше ей угодить.

Разбил Мал-Малыщок шатер у самого моря, разложил все, что с собой привез, настоящий шинок устроил. Сам сидит, ждет.

Вдруг видит он — что-то на море поблескивает. То плывет в золотом челне девица-красавица Волынка, золотым веслом гребет, сама правит да на шатер поглядывает. Подъехала поближе:

— Что это fyT такое? Сколько раз проезжала, ни разу не видала.

— А я здесь недавно,— отвечает ей Мал-Малышок,— есть у меня и выпить и закусить — все, чего душа хочет. Всего довольно: и дешевого, и сладкого, и приятного!

— Ну, дай-ка мне стаканчик сладкого!

Налил он ей полный стаканчик такого, чтобы ее поживей разобрало. Подала она ему весло; он на весло стакан поставил, девица выпила и заплатила. Потом поехала прочь, но самую малость отъехала, как зашумело у нее в голове, и надумала она еще выпить.

Подъехала снова к шатру и таким же манером второй стаканчик выпила, да только покрепче первого. Еще пуще зашумело у цее в голове, и захотелось ей выпить еще стаканчик:

— Нет ли у тебя покрепче?

— Есть и покрепче, да только и стоит подороже.

— Ничего, у меня денег хватит!

Налил Мал-Малышок целый стакан, а она опять из челна весло протягивает, чтобы он стакан поставил.

А он ей говорит:

— Не прогневаетесь, ваша милость, но мы с вами малость захмелели, уроните стакан, он разобьется, вино разольется, а стоит оно недешево! Так уж я прошу вас его из моих рук принять!

Подплыла она поближе, протянула руку за стаканом, а Мал-Малышок хвать ее за руку!

— Ага, красавица, попалась!

Свистнул он своего конька, а тот уж тут как тут. Забрал он все свое с собой, посадил ее и поехал.

Привез девицу Волынку к царю.

Царь как увидел ее красоту, не мог усидеть на месте.

Наградил царь на радостях Мал-Малышка капитанским чином. А самому уж невтерпеж — торопится со свадьбой.

А девица ему говорит:

— Не годится мне в таком платье под венец идти. Есть у меня железный сундук в триста пудов, с приданым, да только он на дне моря лежит. Достань ты этот сундук, я разоденусь как подобает, тогда и свадьбу сыграем.

Делать нечего, призывает царь Мал-Малышка и приказывает ему:

— Лежит на дне моря сундук железный в триста пудов, так вот чтоб ты мне его достал.

— Никак невозможно.

— А ты не отказывайся, а не то голову тебе отрублю!

— Дайте срок, подумаю.

— Думай, сколько хочешь, а сундук достань!

Снова пошел Мал-Малышок к своему коньку и стал тужить, что плохо ему на свете жить.

— Что ты, Мал-Малышок, опять затужил?—спрашивает конь.

— Да вот царь новую службу задал: чтобы достал я ему со дна морского железный сундук в триста пудов.

— Ну, это,— говорит конь,— не служба, а службишка! Ступай к царю да попроси у него меч-самосеч.

Пошел Мал-Малышок к царю, получил меч-самосеч. Поехали к морю.

Приехали к морю, конь и говорит:

— Пусти ты меч-самосеч по малой рыбе, по головам!

Пустил Мал-Малышок меч-самосеч в море и велит ему:

— Всей мелкой рыбешке головы отсекай да в одно место собирай!

Тут меч и давай рыбьи головы сечь!

Приплыло к нему Чудо-Юдо:

— Мал-Малышок! Перестань ты губить мое племя! Что захочешь — все тебе сделаю!

— Лежит в море сундук железный в триста пудов, так вот мне надо его достать!

Послало Чудо-Юдо рыб за сундуком, достали рыбы сундук со дна морского, и говорит Чудо-Юдо Мал-Малышку:

— Отъезжай поскорее отсюда за триста верст, я кину тебе сундук, а ты постарайся поймать его. А коли не поймаешь — он в землю упадет и совсем пропадет. Никто уж его не достанет.

Взял Мал-Малышок меч-самосеч, отъехал поскорей за триста верст и слышит: гремит, стучит — сундук к нему летит. Он сундук поймал и оглянуться не успел, как очутился перед царем.

За эту службу наградил его царь чином ротного, а сам опять просит девицу-красавицу Волынку скорее свадьбу сыграть.

А та отвечает:

— А чем же сундук отпереть? Лежат на дне морском ключи золотые в пятьсот пудов, надо их достать!

Снова призывает царь Мал-Малышка и задает ему эту службу.

На этот раз согласился Мал-Малышок без спора. Взял меч-самосеч и поехал к морю. Пустил он там его по средней рыбе, по головам.

Приплыло к нему Чудо-Юдо:

— Что тебе надо, Мал-Малышок?

— Лежат в море ключи золотые в пятьсот пудов. Надо их достать!

— Уйми ты свой меч-самосеч, достанем! — И посылает Чудо-Юдо рыб искать ключи.

Искали-искали — не нашли. И воротились с таким ответом: дескать, нет ключей!

Снова Мал-Малышок пустил в море меч-самосеч. Стал меч теперь уж большим рыбам отсекать головы. А Чудо-Юдо просит его:

— Уйми ты, Мал-Малышок, свой меч-самосеч, разыщем тебе ключи! -

И созвало Чудо-Юдо всех, кто в море плавает и по дну ползает: жаб, раков и прочую тварь — и послало их искать ключи.

Искали они, искали — не нашли, опять так пришли.

Стало Чудо-Юдо тогда окликать всех, кто искал. Все есть, одного рака нет! Видит наконец: ползет и тот рак.

— Нашел,— говорит,— ключи, затянуло их песком!

Тогда велит Чудо-Юдо Мал-Малышку:

— Отъезжай за пятьсот верст, я кину тебе ключи!

Отъехал он за пятьсот верст, слышит: шумит, звенит — летят

к нему ключи. Поймал он их и снова очутился перед царем.

Обрадовался царь и за эту службу наградил его чином полковника, а сам опять стал девицу Волынку просить скорее свадьбу сыграть.

А та отвечает:

— Я в твоей' церкви венчаться не стану! Построй ты мне за одну ночь собор за рекой, да такой, чтоб одна кирпичина была золотая, другая серебряная. И мост чтоб был такой: одна доска золотая, другая серебряная. А по сторонам чтобы был посажен сад-виноград. Да чтоб, когда будем в собор идти, он цвел, а когда обратно пойдем — поспел бы. Да чтоб вокруг собора был вырыт ров в двенадцать сажен глубиной и в двенадцать шириной. А в соборе чтобы свечи горели и певчие пели. А напротив собора чтоб костер горел, во рву над огнем чтоб котел висел, а в котле бы смола кипела. Вот тогда будем венчаться!

Что тут делать? Опять призывает к себе царь Мал-Малышка и задает ему новую службу.

А Мал-Малышок отказывается:

— Никак не могу я этой службы сослужить!

Тогда говорит ему царь:

— Хоть положу я голову на плаху, а ты готовь себе смертную рубаху!

Запечалился Мал-Малышок и просит царя:

— Дайте,— говорит,— мне дня два подумать, как это дело сделать.

Пошел он к своему коньку и стал горько плакать.

А конь его спрашивает:

— Что так горько плачешь, Мал-Малышок?,

— Да как же мне не плакать, когда приходится с белым светом расставаться и с тобой распрощаться.

— Почему так?

— Царь снова службу задал.

— Какую? .

— А чтоб за ,одну ночь построить собор за рекой, да чтоб одна кирпичина была золотая, другая серебряная. Да чтоб был посажен сад-виноград, да чтоб был вырыт ров в двенадцать сажен глубиной, в двенадцать шириной. А в соборе чтобы свечи горели, певчие бы пели. Напротив собора чтоб костер горел, во рву над огнем чтоб котел висел, а в котле бы смола кипела.

— Вот это уже служба, а не службишка. Здесь и я не помогу. Только вот тебе мой совет: иди ты к девице Волынке, проси ее, может, она и смилуется над тобой!

Делать нечего, пошел Мал-Малышок к девице Волынке, стал ее упрашивать-уговаривать, низко кланяться, чтоб помогла она ему сослужить царю эту службу.

Пожалела девица-красавица Мал-Малышка и говорит ему:

— Ну да уж ладно, не тужи, Мал-Малышок, помолись-ка лучше богу да спать ложись. За ночь все будет сделано. А утром свяжи хорошую метелку, мост подмети да пойди к царю и доложи, что все готово.

Поблагодарил Мал-Малышок девицу Волынку и пошел к себе.

Помолился богу от чистого се'рдца и лег спать. Только какой уж тут сон? Не спалось Мал-Малышку, все думалось. А рано утром встал он, вышёл на речку, глядит — все как есть сделано. Можно в собор ^дти.

Пошел к царю и докладывает:

— Ваше царское величество, службу я вам сослужил, ваш приказ выполнил. Можно в собор идти.

Обрадовался царь и пожаловал ему за верную службу княжеское звание.

Мал-Малышок взял метелочку и пошел на мост — где подметет, где почистит, где веточку на дереве расправит.

Разоделись царь с девицей Волынкой и пошли в собор. Вокруг деревья цветут, в соборе свечи горят, певчие поют. Перед собором огонь горит, а над огнем, в котле, смола кипит.

Подошли они к .огню, к кипящему котлу. Говорит царю девица-красавица:

— Вам вперед идти, а мне за вами: гусак всегда впереди идет, а за собой гусыню ведет.

А царь зовет Мал-Малышка и приказывает ему впереди идти.

Мал-Малышок пошел впереди и перешел ров. За ним царь пошел да в котел и свалился и в смоле сварился.

А девица-красавица Волынка ров перешла, Мал-Малышка за руку взяла и в собор повела. Тут они обвенчались и пошли в царский дворец.

Туда шли — все деревья цвели, а оттуда идут — виноград рвут. И задал Мал-Малышок пир на весь православный христианский мир. И стали они жить-поживать да добра наживать. И я там был, мед-пиво пил — по бороде текло, а в рот не попало.

А как стал я домой отъезжать, дали мне смоляную кобылу, из репья седло да гороховый кнут.

Только поехал, глядь — у мужика ток горит. Стал я тушить, а кобыла от огня и растаяла, седло свиньи съели, а кнут вороны склевали. Тогда стал я торговать кирпичом и остался ни при чем.

ИВАН-ЦАРЕВИЧ

Жили себе царь и царица. У них было три сына: старший Федор, средний Василь, а меньшой Иван.

Вышла царица как-то в сад погулять. Откуда ни возьмись налетел змей крылатый, схватил царицу и унес.

Искали, искали ее, нигде найти не могли. Старшие сыновья говорят:

— Благослови нас, батюшка, пойдем искать матушку. Благословил их царь и отправил в путь-дорогу.

Шли они, шли, пришли в темный лес. Увидели в том лесу тропинку и пошли по той тропинке. Недалеко стоит большой дом. Зашли братья в дом, а там сидит девица, шьет.

— Здравствуй, красна девица.

— Здравствуйте, здравствуйте, добры молодцы. Куда путь-дорогу держите?

— Идем искать нашу матушку.

— Да ваша матушка здесь.

— Где же она?

— А вот тут в подполье.

Подняла крышку:

— Спуститесь сюда.

Только они в подполье спустились, а девица крышку захлопнула:

— Тут вам и пропадать.

Много ли, мало прошло времени, и меньшой сын просится: — Благослови, батюшка, и меня.

— Куда ты, сынок, пойдешь?

— Пойду матушку искать.

Нечего делать, благословил его царь.

Пошел Иван-царевич тем же путем-дорогой, как и старшие братья шли. И пришел в этот же большой дом.

— Здравствуй, красна девица.

— Здравствуй, здравствуй, добрый молодец. Куда идешь, куда путь держишь?

— Иду матушку искать.

— А где ее найдешь?

— Где-нибудь найду.

— Да твоя мать здесь.

— А где она?

— В подполье.

Подняла крышку:

— Полезай туда.

А он отвечает:

— Лезь-ка ты сама туда.

Схватил ее за косу, да и спихнул в эту яму.

Братья услышали и закричали:

— Эй, брат, ратуй, спасай нас!

— А зачем туда пошли?

— Да нас эта девка посадила.

— Ну, умники, послушались девки, полезли в подполье.

И вызволил братьев из подполья. Стала проситься девица,

взмолилась:

— Добрый молодец, вытяни меня отсюда, я тебе покажу кони богатырского.

Вызволил девицу и говорит братьям:

— Коли неправду сказала, обратно кинем в яму. Показывай, где конь!

— Иди по этой тропинке и увидишь большой дуб, а в дубу железные двери. Отвори двери и увидишь коня.

Братья нашли тот дуб, железную дверь отворили, выскочил конь. Меньшой брат сел на коня, поехал, а братья вслед пошли.

Странствовали они день, другой и увидели мост на пять верст. На мосту столб, а на столбе надпись: «Кто по этому мосту на коне не проедет в пять минут, тому живому не быть».

Говорит меньшой брат:

— Я поеду.

Стегнул коня и переехал через мост в пять минут. Коня пустил на луг, а сам пошел уток искать. Утку убил, ощипал да сварил и ждет братьев.

Братья пришли, пообедали. После обеда говорит Иван-царевич:

— Отдохните немного, а я проеду кругом стана.

Недалеко отъехал, встретил змея двухголового.

Говорит змей:

— Ну что, Иван-царевич, будем биться или мириться?

— Нет, змей поганый, не для того я ехал сюда, чтобы мириться, давай биться!

Разъехались. Иван-царевич размахнулся мечом и отсек обе головы у змея. Воротился к братьям.

— Эй, вставайте! Вот тебе, Федор-царевич, старший брат, конь. На нем двухголовый змей ездил, а теперь ты поезжай.

Старший да младший поехали на конях, а средний за ними вслед пошел.

Много ли, мало ли времени прошло, приехали к реке. Через реку мост на десять верст. На мосту столб, а на столбе надпись: «Кто по этому мосту на коне не проедет в десять минут, тому живому не быть».

Говорит Иван-царевич:

— Ты, Федор-царевич, с коня слезай и по мосту не езди; коня в поводу веди, а я поеду.

Стегнул коня и переехал этот мост в десять минут. Коня пустил на луг, а сам убил утку, сварил.

Пришли братья.

— Садитесь обедать да отдыхайте, а я поеду кругом стана.

Поехал и видит трехголового змея.

— Ну что, Иван-царевич, будем биться или мириться? — говорит змей.

— Нет, нечистая сила, не для того я сюда приехал, чтобы мириться, давай биться!

Разъехались они. Иван-царевич смахнул мечом все три головы у змея. Потом разрубил змея на мелкие куски, сжег и пепел развеял по ветру.

— Не оставлю и следа от змея, может быть тот первый и сейчас со мной бился.

Коня змеева привел и будит братьев:

— Ну, братцы, полно спать, пора вставать. Возьми, Василь-царевич, средний брат, коня.

Поехали все трое. Ехали-ехали, видят мост на пятнадцать верст. На мосту столб, а на столбе надпись: «Кто по этому мосту на коне не проедет в пятнадцать минут, тому живому не быть».

Иван говорит братьям:

— Слезайте, ведите коней в поводу, а я поеду.

Коня стегнул и переехал мост в пятнадцать минут. Подождал братьев и говорит:

— Вы отдохните, а я проеду вокруг стана. Вот вам чашка; коли потечет кровь из чашки, торопитесь ко мне на помощь.

И поехал. Навстречу ему шестиголовый змей едет:

— Ну что, Иван-царевич, будем биться или мириться?

— Не для того я ехал, чтобы мириться, а для того, чтобы биться!

И разъехались они. Змей сбил Ивана-царевича с коня и по пояс втоптал в землю.

Вскричал Иван-царевич:

— Конь мой верный, помоги мне!

Кинулся конь на змея и растоптал его в прах.

Братья проснулись и видят — из чашки кровь течет.

— Ну, пусть его убьют, а то отец ему отдаст все царство. Приехал Иван-царевич:

— Будет вам, братья, спать, пора вставать.

Они встали:

— Ах, как крепко мы спали, ничего не видали.

И поехали дальше. Приехали к большой, высокой горе. Такая крутая гора,— никак туда не подняться. Спрашивает Иван-царевич у своего коня:

— Подымешься со мной на эту гору?

— Нет, не подняться мне и одному туда.

Спрашивает у коня от двухголового змея:

— Подымешься на эту гору?

— Нет, могу только до половины горы подняться. Спрашивает у коня от трехголового змея:

— Подымешься на эту гору?

— Сам подымусь и тебя унесу, а с горы не спуститься мне. Сел на этого коня и поехал. Въехал на вершину, а там два

стеклянных дома стоят. Зашел в первый дом, сидит там девушка.

— Здравствуй, красна девица.

— Здравствуй, добрый молодец.

— Пойдем, красна девица, со мной.

— Нет, не пойду, зайди к моей старшей сестре.

— А где твоя сестра?

— В другом доме.

Он пришел в другой дом, поздоровался:

— Здравствуй, красна девица.

— Здравствуй, здравствуй, добрый молодец, куда идешь, куда путь держишь?

— Иду матушку искать.

— А где ты ее найдешь?

— Может быть, она тут и есть.

Царица сидела в особой горнице. Услышала она Ивана-ца-ревича и вышла к нему:

— Здравствуй, сынок, здравствуй. Как ты сюда попал?

— Приехал с братьями за тобой.

— А где же они?

— Они остались под горой.

— Радехонька я, что ты пришел сюда, да как бы тебя не убили змеи.

— Не убьют, я их всех погубил. Ну, пойдем, маменька, домой.

Пошли и взяли с собой девушек.

Пришли туда, где Иван-царевич поднимался на гору.

— Ну, как я спущу вас? Надо найти веревку.

Воротился в дом, принес веревку, привязал сперва мать и спустил с горы, вытянул обратно веревку и спустил сначала старшую, а потом и младшую девицу.

Отвязали братья младшую девицу и выдернули веревку из рук у Ивана-царевича.

— Пусть там навеки останется.

А матери и девицам говорят:

— Когда приедем домой, вы. говорите, что мы вас нашли, меньшого брата и не вспоминайте; не послушаетесь, мы вас на мелкие куски изрубим.

А Иван-царевич ходил, ходил по горе, не мог найти такого места, откуда можно спуститься, и воротился в стеклянный дом, где жила младшая сестра. Увидал на окне трубку, табаком набитую:

— Эх, покурить надо, тоску-печаль размыкать.

Взял трубку, никак не может раскурить. Бился, бился и от досады кинул трубку на пол.

В ту же минуту из трубки выскочил молодец:

— Что ты, хозяин, так горячишься? Чего тебе надо, я все исполню.

— Неси меня в наше царство.

И не успел оглянуться, как очутился в своем городе. Стоит с трубкой и думает: «Что мне делать? Пойду я к тому сапожнику, который нам всегда башмаки тачал».

Пришел в хату.

— Здравствуй, дядька.

— Здорово, здорово, молодец. Чего пришел ко мне?

— Прими меня к себе.

— А что ты будешь делать у меня?

— Да что велишь, то и буду делать, буду хоть дратву сучить.

— Ну, сучи дратву.

А Федор-царевич да Василь-царевич домой воротились.

— По твоему благословению, батюшка, отыскали мы нашу матушку, убили трех лютых змеев и вызволили из змеиного царства красных девиц, себе невест.

— Сыны мои милые,— отвечал царь.— За то, что нашли вы царицу и освободили ее из неволи, я отдам вам полцарства, а после моей смерти поделите все царство между собою, владейте им.

На радостях царь задал пир, и веселье пошло по всему царству.

Попили, поели, попировали и задумали братья жениться.

А сестры со стеклянной горы сказали:

— Мы пойдем за вас замуж, коли будут у нас башмаки без единого шва и чтобы без примерки они нам были как раз впору.

Федор-царевич да Василь-царевич сказали о том царю, а царь позвал во дворец сапожника.

— Приготовь две пары башмаков без единого шва и чтобы без примерки впору были. Приготовишь башмаки — награжу, не приготовишь — голову отрублю.

Пошел сапожник домой, плачет, а Иван-царевич встретил его и спрашивает:

— Чего, дядька, плачешь?

Рассказал ему сапожник о своем горе.

— Ничего, к утру башмаки будут готовы.

Вынул трубку, стал выколачивать. Выскочил из трубки молодец.

— Что надо, хозяин?

— Достань две пары башмаков без единого шва и чтобы без примерки впору пришлись тем девицам, которые в стеклянных домах на горе жили.

— Ложись спать, хозяин, к утру, к свету все будет готово.

Утром подал Иван-царевич башмаки сапожнику:

— Неси царю.

Принес он башмаки во дворец. Как увидели девицы те башмаки, засмеялись и говорят:

— Да ведь это наши башмаки и есть. Теперь мы знаем, как они сюда попали.

И просят царя:

— Пусти нас по городу погулять, город поглядеть.

Царь велел кучеру их по городу прокатить.

Поехали они и заехали к тому сапожнику.

— Ты нам башмаки шил?

Перепугался сапожник.

— Нет, у меня живет подмастерье, он шил.

— Зови его сюда!

Вышел Иван-царевич, девицы его узнали, в уста его целовали.

— Приходи сегодня вечером во дворец, сегодня свадьба.

И уехали.

Вечером Иван-царевич нарядился и пошел во дворец. А братья к венцу собираются ехать.

Только он через порог переступил, как царица заплакала, запричитала:

— Вот кто избавил нас от поганых змеев, а не те!

И царю всю правду рассказали.

Отец рассердился на старших братьев.

— Ступайте из нашего царства, чтобы глаза мои вас больше не видели, и, пока жив, сюда не приходите!

А Ивана-царевича женил на младшей сестре, отдал ему все царство. И стал Иван-царевич жить-поживать да добра наживать.

Жили себе царь и царица, и была у них во дворе криница, а у криницы корец, моей сказке конец.

МАРЬЯ-КРАСА

Жили себе в одной деревне старик со старухой. И было у них ! трое детей: сын и две дочери. Старик со старухой умерли. Прошло сколько-то времени, приезжают сватать старшую сестру. Сватали, пировали, жених и говорит невесте:

— Выйдем, милая моя, на крылечко.

Только она вышла с ним на крылечко, как поднялся сильный ветер, зашумел и — нет никого: унес ветер и жениха и невесту. Прошел год и другой — нет от сестры ни слуху ни духу. Потом приезжают сватать младшую сестру. Сватали, пировали, жених и говорит невесте:

— Выйдем, милая, на крылечко.

Только они вышли, как загремел гром — и не стало ни свата, ни жениха, ни невесты.

Остался брат один-одинешенек. Поскучал, поскучал и пошел странствовать по белому свету.

Шел-шел целый день, от восхода солнца до захода, никого не видал: ни птица не пролетела, ни зверь не прорыскивал. Обняла его темная ночь, и стал он искать себе ночлега. Подошел поближе, видит большой дом в лесу. Он постучался. Вышла из дому девушка:

— Что, молодец, тебе надо?

— Нельзя ли переночевать?

— Погоди, у хозяйки спрошу.

И спрашивает:

— Тут дорожный человек просится ночевать.

— Пусть ночует.

Хозяйка его встречала, как гостя принимала. Напоила, накормила, спать уложила. Утром стала спрашивать:

— Куда, молодец, идешь, куда путь держишь?

— Было у меня две сестры, сваты их сватали, а я свадьбы не видал и на свадьбе не гулял. Иду своих сестер искать, а где они, про то знать не знаю и ведать не ведаю.

— Сестер своих ты, друг, не найдешь, а лучше женись на мне, будь у меня хозяином в доме.

Вот он согласился. Сыграли свадьбу и стал Иван Крестьянский Сын жить с молодой женой.

Пожили так месяц-другой, говорит она:

— Мне надо из дому отлучиться, а ты хозяйством управляй. По всему дому ходи, гуляй, только не ходи туда, где дверь лыком завязана, грязью замазана.

Остался Иван Крестьянский Сын один. По всему дому ходил, подошел к двери, которая лыком завязана, грязью замазана, и думает: «Что это за дверь? Какой я хозяин, когда не знаю, что у меня в доме творится?»

Вот он дверь открыл и видит: старик на цепях висит.

— Кто ты такой?

— Я — поганый Кащей. Меня в цепи заковала и над огнем повесила твоя жена Марья-краса. Отпусти меня добрый молодец, я тебе пригожусь во всякое время.

— А что надо сделать?

— Принеси три ведра вина и три хлеба, потом принеси три полена дров ольховых и три полена дров осиновых.

Принес он ему три ведра вина и три хлеба, три полена дров ольховых и три полена дров осиновых.

Выпил Кащей ведро вина, съел один хлеб и стал поленьями бить по цепям. Не разбил цепей. Потом выпил другое ведро вина, съел еще один хлеб и стал бить поленьями по цепям. Цепи сбил. Выпил третье ведро вина, закусил третьим хлебом, выскочил из огня, засмеялся и говорит:

— Не видать тебе своей жены Марьи-красы вовек.

И улетел поганый Кащей.

Ждать-пождать, нет Марьи-красы.

Остался Иван Крестьянский Сын опять один-одинешенек: и сестер не видал и жену потерял!

«Пойду жену искать»,— подумал он и пошел.

Шел-шел, долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, скоро сказка сказывается — не скоро дело делается, и увидал большой дом. Подошел к дому; и навстречу Марья-краса выбежала.

— Как я тебе говорила — не ходи в ту дверь, где лыком завязано, грязью замазано. Не послушал меня, выпустил Кащея — вот теперь не жить нам с тобой вместе.

— Ну, коли я тебя нашел, Марья-краса, то и от Кащея увезу.

— Если хочешь меня увезти, поедем скорее, пока он домой не воротился.

Сели они на Кащеева коня — поехали.

Приехал Кащей домой и спрашивает:

— А где Марья-краса?

— Муж за ней приходил и увез,—отвечает челядинка.

Кинулся поганый Кащей на конюшню и спрашивает у своего трехногого коня.

— Догоним мы Марью-красу?

— Не торопись, поди ужинай да спать ложись, а утром встанешь, тогда и поедем.

Утром Кащей сел на своего трехногого коня и поскакал. Нагнал Марью-красу с Иваном и говорит:

— На этот раз тебя прощаю, Иван Крестьянский Сын, за то, что ты меня напоил, накормил, на волю отпустил, но коли ты еще раз придешь и Марью-красу увезешь — голову тебе отрублю.

И увез Марью-красу. Остался Иван Крестьянский Сын посередь пути один.

Идет и видит: медный дом стоит. Постучался он и спрашивает:

— Нельзя ли переночевать?

Впустили его. Глядит, а в доме старшая сестра живет. Поклонилась она брату в пояс:

— Ах, братец, как я рада, что ты пришел.

Напоила его, накормила и говорит:

— Надо тебя куда-нибудь спрятать, а то сейчас мой муж Солнышко воротится домой, уж ночь подходит.

И посадила его в подполье- Тем временем Солнце зашло — хозяин домой воротился.

— Что это, милая, у тебя русь-костью пахнет?

— По Руси ты ходил, вот русского духу и набрался. Раздевайся, садись ужинать.

Сидят они, ужинают, жена и говорит:

— Нынче я отдыхала и брата во сне видала.

— Знаю, знаю, брат твой женился на Марье-красе и выпустил поганого Кащея, а Кащей улетел и Марью-красу унес. Он Марью-красу разыскал и увез, а Кащей их нагнал.

— Коли ты все знаешь, так я скажу: брат мой здесь.

— А где же он?

— Вот тут, в подполье.

Солнышко топнуло ногой, и половица сломалась:

— Вылезай, друг, сюда.

Вылез Иван Крестьянский Сын из подполья, поздоровался с зятем.

Попили они, поели, погуляли, легли спать.

Наутро раненько встали. Солнышко говорит:

— Вот тебе, любезный брат, от меня подарок,— и дал ему сокола.

Иван Крестьянский Сын с сестрой и с зятем простился и отправился в путь-дорогу. Пошел искать младшую сестру.

Шел-шел и вечером пришел к серебряному дому. Тут жила младшая сестра.

Она его напоила, накормила и говорит:

— Где мне тебя скрыть-схоронить?

— Зачем, сестра, мне хорониться?—спрашивает Иван Крестьянский Сын.

— А мой муж ведь Гром. Он скоро домой придет голодный, как бы тебя не обидел. Полезай в подполье.

Поздно вечером Гром домой пришел:

— Здравствуй, жена. Что это здесь русь-костью пахнет?

— Ах, милый друг, ты по Руси летал-катался и там русского духу набрался. Садись ужинать.

Накормила его, напоила и говорит:

— А ведь брат мой здесь.

— Где он?

— Тут, в подполье.

Гром ногой топнул —доска переломилась.

— Вылезай сюда, будешь гостем.

Иван Крестьянский Сын вылез. Весь вечер они4 пили, ели, гуляли, потом легли спать. Утром Гром на прощанье подарил гостю собачку.

Иван Крестьянский Сын с сестрой и с зятем простился, отправился в путь-дорогу.

Пошел опять за Марьей-красой.

На коня ее посадил и поехали из Кащеева царства.

Кащей домой воротился и спрашивает:

— А где Марья-краса?

— Муж приходил и увез ее,— отвечает челядинка.

Он кинулся в конюшню, спрашивает у трехногого коня:

— Догоним мы Марью-красу?

— Поди ужинай поскорее да садись на меня,— ответил конь. Кащей поужинал, сел на трехногого коня и скоро настиг

Ивана Крестьянского Сына. Отобрал Марью-красу и говорит:

— Другой раз я тебя прощаю, а третий не попадайся. Остался Иван Крестьянский Сын один на пути, на дороге.

Ночь переночевал, наутро встал и опять в Кащеево царство пошел.

Кащея дома не было, он Кащеевых коней оседлал, и третий раз уехали с Марьей-красой из Кащеева царства.

Воротился Кащей, видит: нету Марьи-красы. Он спрашивает трехногого коня:

— Догоним беглецов?

— Поскорей садись на меня, а то уедут.

Вот он на третьего коня сел и скоро нагнал их.

— Ну, теперь пощады не жди, Иван Крестьянский Сын.

И отрубил ему голову, а Марью-красу увез.

Тут сокол полетел к Солнышку, а собака побежала к Грому.

— Нашему хозяину Кащей голову отрубил.

Солнце и Гром пришли, а у Ивана Крестьянского Сына, в черепе уж ворона гнездо свила, яиц нанесла и детей вывела. Солнце и Гром взяли воронят. Просят вороны:

— Пустите наших детей, мы что хочешь для вас сделаем.

— Достаньте живой и мертвой воды.

Полетели вороны и принесли мертвой и живой воды.

Солнце и Гром одного вороненка разорвали, мертвой водой сбрызнули — стал тот вороненок цел. Живой водой сбрызнули — полетел вороненок.

Тут они Ивановы кости собрали, сложили как надо и мертвой водой сбрызнули, кости срослись, и стало тело. Живой водой сбрызнули — он и встал.

— Ах, как крепко я спал!

— Век бы ты спал, коли бы мы тебя не оживили. Поблагодарил их Иван Крестьянский Сын, и тут они распрощались.

Иван Крестьянский Сын опять пошел в Кащеево царство. Кащея дома не было. Он говорит: