Белорусские народные сказки

Что тут поделаешь? Пошли. А когда подошли к бане, так тот, который много пьет, как пустит изо рта воду, полную баню налил и печь затушил. Все семеро разделись и давай купаться будто в ванне.

Старик же посылает дочку.

— Бери-ка, дочка, кочергу да иди выгреби пепел, который остался от твоих сватов.

Она — за кочергу и побежала. Подбегает к бане, глядит, а они там знай купаются.

— Эх,— говорят, — что ж вы так плохо натопили, мы уже совсем закоченели.

Она назад бежит с плачем к отцу иг говорит:

— Батюшка, они там будто в ванне купаются!

— Ну, дочка, видно, идти тебе замуж. Это люди не простые. Больше я им приказывать не стану, а то они меня самого изведут.

Пришли те из бани, старик им говорит:

— Ну, берите дочку.

Взяли они старикову дочку и повели. Вот пришли они к морю, расстилают рогожку. Уселись все на нее и поехали. Только по морю поплыли, невеста бултых в воду! Тот, который в копны море складывает, ворохнул вилами, а тот, кто все на свете видит, сгреб ее и —обратно на рогожку. Иван Дарган держит невесту, а она и говорит:

— Кабы за тебя, Иван Дарган, так я бы согласилась за милую душу, а то ведь ты меня поведешь к Кащею!

— Да, — говорит Иван, —поведу к Кащею.

Переплыли море. Тут и распрощались товарищи: кто откуда

вышел, туда и обратно пошел, а Иван повел ее к Кащею.

— Ну, вот, привел тебе невесту.

— Анципка, подними-ка веки!

А та аж кряхтит, поднимая. Глянул Кащей:

— Ну, теперь, Иван, гуляй у меня!

Погулял он с неделю, а Кащей ему снова:

— Знаю еще и не такую красавицу, она на дне моря живет.— Приказывает он Ивану: — Достань ты мне морскую красавицу; коли достанешь — отпущу на все четыре стороны, а не достанешь — мой меч, твоя голова с плеч. Иди ты вдоль моря влево за семьдесят верст, там на берегу растут красные кусты, она каждое утро наверх выплывает, под солнышко, да песенки распевает, а как запоет — даже море колышется. Так вот хочешь не хочешь, а мне ее добудь!

Пошел Иван в город, заказал мастеру такую повозку, чтобы двери были раздвижные, да чтоб человек в ней сидел, а виден бы не был. Да чтоб разукрасил тот ее разными цветами. Потом набрал Иван всяких напитков и закусок, нанял в городе лошадь и поехал к морю с Повозкой. Ну, приехал туда, остановился в тех кустиках возле берега, а лошадь отпустил домой. Сел Иван в повозку и сидит себе, утра дожидается.

Вот настало утро, и выплывает морская красавица, подплыла к берегу, стоит по плечи в воде и говорит сама с собою:

— Ой, что это такое? Видно, что-то лакомое... Да не опасно ли его есть, не хочет ли кто изловить меня? Нет, не пойду! — и ^скрылась в море.

Сидит Иван до другого утра. Вот выплывает она снова. Подплыла к берегу, вышла на сушу, шага на три не дошла до Ивана, стала.

— Нет, не поймал бы кто-нибудь меня! — и назад в море.

Сидит он до следующего утра. Вот на третье утро опять она выплывает. Вышла на берег, подошла к повозке, стала пить и есть, а сама говорит:

— Эх, и вкусно же! И нет здесь никого.

Тут Иван мигом дверцы раздвинул и хвать ее за руку. Она вырывалась, вырывалась, а он говорит:

— Нет, не вырвешься!

А она такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Как глянул Иван на нее, так и подумал себе: «Вот бы мне такую жену!» А та обнимает его, целует да приговаривает:

— Ты меня к Кащею поведешь?

— Да,— говорит,— к Кащею.

— Так вот давай мы лучше так поладим, чтобы быть нам с тобой мужем и женой. Я ему не поддамся, а он чуть глянет на меня, тут же всю правду мне и скажет. Я у него и выспрошу, где его смерть, а ты, добрый молодец, может, ее и достанешь.

С этим и пошли.

Приходят к Кащею. Иван ему и говорит:

— Ну, привел.

— Анципка, подними-ка веки!

Та подняла. Только глянул он на морскую красавицу, так тут же и говорит Ивану:

— Ступай теперь куда хочешь: хочешь домой поезжай, хочешь оставайся у меня за сына.

— Ну что ж, так и быть,— отвечает Иван, — я уже привык к тебе, как к отцу родному, и буду тебе за сына.

— Вот и ладно, мой сынок названый, а женой тебе будет та, которую ты с острова привел. Возьми ключи со стены, ступай отомкни амбар, там ружья моих сыновей, выбирай себе любое да по свету погуливай, ешь, пей, веселись.

Отомкнул Иван амбар, выбрал ружье получше и пошел.

А морская красавица Кащея приголубила и говорит ему так-то умильно да ласково:

— Ой, миленький мой, какой же ты писаный красавец! И как долго живешь! Мне еще отец рассказывал, что мой дед прожил триста лет и знал тебя с малолетства, да и сам отец живет уже двести лет, а ты даже ir не старишься!

— Э, моя душенька, я прожил уже семьсот лет и еще буду жить, нет на меня смерти, я бессмертный. Вот и ты помрешь, а я все буду жить.

— Ой, миленький, ой, пригоженький, как же это ты так долго живешь? Расскажи!

— Эх, первой жене я не признался и второй жене не признался, ну, а тебе расскажу, уж очень крепко полюбил я тебя.

— Ну, конечно, ведь мы же с тобой заодно.

— Пойдем-ка на балкон, чтоб не услыхала та, за стеной.

Вышли они на балкон, а Кащей и показывает:

— Вон остров на море, видишь?

— Вижу.

— Видишь там дуб стоит огромный, так вот под тем дубом на три косых сажени под землей сундук несгораемый, не сгниваемый, а в сундуке том заяц, а в зайце утка, а в утке яйцо, а в том яйце — смерть моя.

Опять она его приголубила, он и заснул.

А Иван Дарган с ружьем на охоту пошел. Идет, а навстречу ему гончая собака. Прицелился он, хотел ее застрелить, а собака кричит:

— Иван Дарган, не бей меня, не губи, я тебе для большого дела пригожусь!

Пошел дальше. Летит орел. Иван прицелился, а орел кричит:

— Иван Дарган, не бей меня, не губи, я тебе для большого дела пригожусь!

Он и этого не стал стрелять. Идет он по берегу моря, видит — щука в сети запуталась и кричит:

— Иван Дарган, вырви кол, вытащи меня отсюда и пусти в море, я тебе для большого дела пригожусь!

Вытащил он щуку и пустил ее в море, а сам пошел домой.

Приходит домой, морская красавица обрадовалась, вывела его на балкон и показывает:

— Вон, видишь — остров, вон дуб там стоит огромный, под тем дубом на три косых сажени под землей сундук несгораемый, несгниваемый, а в сундуке том заяц, а в зайце утка, а в утке яйцо, а в том яйце — смерть Кащеева.

Пошел Иван к морю, кинулся вплавь, доплыл до острова да как рванет дуб, так и вырвал его с корнями. Землю разрыл, сундук достал, а сам подумал: «Как хвачу сундуком об дуб, так и конец всему».

Взял да и ударил. Заяц — прыг и бежать. А тут откуда ни возьмись гончая собака — раз и схватила зайца, утка порх — и полетела, а тут откуда ни возьмись орел — утку хвать, а из нее яйцо шмяк в море. Стоит Иван и думает: что делать? А тут уж щука несет яйцо в зубах.

— На, Иван Дарган, я ведь тебе говорила, что пригожусь!

Взял Иван яйцо и поплыл назад, а Кащей уже проснулся,

сидит.

— Ну, держись, собачье мясо! — говорит Иван.

— Что, что, разбойник? Анципка, подними-ка мне веки.

Та подняла.

Как увидел Кащей в руках у Ивана яйцо, так и затрясся:

— Иван Дарган, не бей меня, не губи, век не буду никого трогать и кормиться стану одной рыбкой!

А Иван не слушает* да как хватит его яйцом по плеши, так Кащей и ноги задрал. Тут и конец ему. Иван вышел на двор, свистнул коня богатырским посвистом, прилетел к нему конь. Сели на него все трое и поехали домой.

Дома Иван сам на морской красавице женился, а другую старшему брату в жены отдал. И стали они жить-поживать да добра наживать.

ИСКОРКА ПАРУБОК ДЕВИЧИЙ СЫН

Выло у отца три сына: два умных, а третий дурак. И была у него на конюшне кобыла.

Умные поехали в лес, а дурень остался дома. Две невестки затопили печку, напекли блинов. Потом просят его, дурака-то этого:

— Принеси,— говорят,— нам воды, а мы тебе за то блин помаслим.

Он взял ведра и пошел.

Приходит к колодцу, а был он неподалеку от реки, возле моста. А под мостом-то застряла щука. И говорит она ему человечьим голосом:

— Вызволи меня отсюда, и что только тебе ни понадобится — все исполнится.

Тот ее высвободил и пустил в воду, а сам приказывает:

— По щучьему веленью, по матушкиному порожденью, по батюшкиному благословенью, нуте-ка, ведра, начерпайтесь и домой идите!

Тут ведра начерпались и пошли домой впереди него. Невестки увидали в окно и показывают одна другой:

— Вот,— говорят,— мы все дурнем его называем, а он, гляди, что творит! Своих мужей работой изводим, а он все дураком почитается и баклуши бьет!

Приехали братья из лесу, позавтракали и снова собираются в лес да и его зовут с собою.

А он отвечает:

— Коли дадите отцовскую кобылу, поеду, а не дадите — не поеду!

Что ж, позволили ему запрячь отцовскую кобылу.

Только выехал он за гумно — та заупрямилась и ни с места. Тогда он зашел спереди, ударил ее кулаком по лбу и свалил а ног. Потом взял ее за хвост, тряхнул, вытряс все мясо из кожи, кожу закинул на гумно, а сам связал оглобли, сел в сани и говорит:

— По щучьему веленью, по матушкиному порожденью, по батюшкиному благословенью, нуте-ка, сани, поезжайте в лес сами! Сани тронулись, заскрипели и за братьями полетели. Дивятся братья, как это он без лошади приехал.

— А куда ж ты, брат, подевал отцовскую кобылу?

Дурак ответил, что убил кобылу, а кожу на отцовское гумно закинул — крыша не будет течь, говорит.

Нарубили братья дров, собрались домой ехать и спрашивают его:

— А чего ж ты не рубишь?

И не так им было нужно, чтобы дурак нарубил дров, как была охота посмотреть на его работу, потому что он отродясь не держал топора в руках. .

А дурак говорит:

— По щучьему веленью, по матушкиному порожденью, по батюшкиному благословенью, нуте-ка, дрова, сами рубитесь, сами и на воз кладитесь!

Тут дрова затрещали, сами стали рубиться и на сани валиться. Навалились с целую сажень.» Братья подивились и поехали. А он взобрался на свой воз, уселся и говорит:

— По щучьему веленью, по матушкиному порожденью, по батюшкиному благословенью, нуте-ка, сани, поезжайте домой сами!

Проезжали они мимо озера. Там рыбаки рыбу ловили и вытянули одну-единственную рыбку. Увидел дурак эту рыбку и говорит:

— Вот дорогая рыбка! Кто ее съест, тот сына родит, и кто косточки обсосет, тот сына родит, кто косточки сгрызет, и тот сына родит. Будут три сына и все богатыри.

Досталась та рыбка царице. Зажарила она ее и съела, а косточки на блюдце оставила. Пришла ее дочка-царевна и давай обсасывать косточки да бросать их под стол.

— Ах, маменька,— говорит,— какая вкусная рыба!

А собачонка, сидевшая под столом, взяла да все косточки и погрызла.

Понесли они все трое и в положенный срок родили по сыну — и царица, и дочка ее, и собачонка.

Стали расти сыновья, выросли хорошие, крепкие. Когда исполнилось им лет по семнадцати, приходят они к царю и говорят:

— Батюшка наш, милостивейший государь, вели ты выковать нам три меча по пятнадцати пудов. Живут в таком-то царстве, в таком-то государстве три змея: один — о трех головах, другой — о шести, третий — о двенадцати. Истребляют они народ!

Милостивейший государь исполнил их просьбу. Велел выковать им три меча по пятнадцати пудов.

А лежал у него среди двора камень, громадный, ну что твой дом.

Вот они и говорят между собой:

— Ну как, братцы, кто же из нас старшим будет? Кому станем подчиняться? Давайте рубить камень. У кого он р^валится надвое, того и будем слушать.

Собачий сын рубанул камень — только оцарапал; царицын сын рубанул камень — наполовину в землю вбил; девичий сын как рубанул — тот и развалился надвое.

Девичий сын и говорит:

— Смотрите, братцы, слушайтесь меня и повинуйтесь! Поедем с вами в тридевятую землю, в тридесятое царство.

Подъезжают они к тридесятому царству, остановились верст за двенадцать, построили себе жилье и стали в нем жить.

Говорит братьям Искорка Парубок Девичий Сын:

— Как слушались меня, так и слушайтесь! Вот,— говорит,— собачий сын, иди встань на страже на мосту. Мост большой. Пойдет,— говорит,— по нему Юдо о трех головах, так вот, чтоб ты его истребил!

Тот ничего не ответил, пошел к мосту, лег и заснул. Искорка Парубок Девичий Сын усыпил царицыного сына, а сам полетел стрелой к мосту. Стал на мосту, а помощника своего и не видит. Около полуночи слышит он какой-то грохот — едет Юдо о трех головах.

Кони его взбежали на мост, остановились и заржали. Бывшие с ним собаки в голос завыли. Бывшие при нем петухи — и те запели. Он даже испугался и прикрикнул на лошадей:

— Ах вы,— говорит,— собачье мясо, чего орете?

И на собак:

— А вы, псы, на кого голос подымаете? Нам ровни тут нет. Есть три брата в тридевятой земле, в тридесятом царстве, так они не то что сами придут, а и ворон их костей сюда не занесет.

Отвечает Искорка Парубок Девичий Сын:

— Да не ворон кости заносит, а сам добрый молодец на вороном коне наезжает!

А Юдо ему:

— Иль ты здесь?

— А вот здесь.

— Ну, давай биться!

И начали они биться. Искорка Парубок Девичий Сын Юду голову сбил, а тот:

— Искорка Парубок Девичий Сын, стой,— говорит,—цари-короли бьются— и те замиряются, давай замиримся и мы, хоть на малый срок.

— Можно! — говорит Искорка.

— Искорка Парубок Девичий Сын, покажи ты свою силу, как это ты бьешь так крепко? Какова твоя сила?

— А моя сила,— говорит,— как лебединое перо!

Вынул он свою силу и дунул, словно ветром, перо вверх полетело. Он вдохнул — оно назад вскочило в рот.

Тогда спрашивает Искорка Парубок Девичий Сын:

— А ну-ка, Юдо, покажи ты свою силу, какова она?

Тот отвечает:

— Моя сила с бобок ростом.

Бросил он на мост — она и покатилась. Искорка Парубок Девичий Сын схватил ее, сунул в рот и съел. Юдо снова стал с ним биться. Убил его Искорка Парубок Девичий Сын, порубил и коней его, и собак, и петухов и смел с моста, а сам скорым поспехом полетел к своему жилью и улегся спать, будто нигде и не был.

Проснулся поутру собачий сын, глянул на мост — а тот весь в крови и в перьях. Приходит к братьям.

Искорка Парубок Девичий Сын и спрашивает его, что он слышал, что видел. А он отвечает:

— Ничего и слыхом не слыхал и видом не видал. Только, вставши поутру, увидал кровь, кости да перья.

— Вот какой ты у меня надежный!.. Ну да ладно! — говорит Искорка Парубок Девичий Сын. Дожидается он другой ночи и посылает царицыного сына.

— Гляди,— говорит, — как можно зорче!

Тот пошел.

— Ну, я-то,— говорит,— так не сделаю!

А Искорка Парубок Девичий Сын усыпил брата, а сам опять туда на стражу. А царицын сын подлез под мост, лег на бревнах да и заснул.

Пришел Искорка Парубок Девичий Сын и встал на мосту.

Настала полночь, слышно грохот и колокола звонят. Едет Юдо о шести головах. Только въехал на мост — кони заржали, собаки завизжали, петухи запели.

Юдо и говорит:

— Что вы меня стращаете? Мне тут ровни нет. Есть ровня в тридесятом царстве — Искорка Парубок Девичий Сын, так ворон,— говорит,— и костей его сюда не занесет!

Искорка отвечает:

— Нет,— говорит,— Юдо, не ворон человечью кость заносит, а сам добрый молодец на вороном коне наезжает!

Юдо говорит:

— Да разве ты здесь?

— Здесь!

— Ну, зачем ты сюда пришел — биться или на меня подивиться? Или будем честно расходиться?

Искорка отвечает:

— Не за тем я шел сюда три года. Не дам я тебе дальше ходу и на три шага!

— Ну, давай сражаться!

Бились они, бились; Искорка Парубок три головы ему сбил, а три остались.

— Стой, Искорка Парубок Девичий Сын,— говорит Юдо,— цари-короли бьются— и те замиряются, давай передохнем хоть три минуты!

— Можно! — отвечает Искорка.

Юдо говорит:

— Искорка Парубок Девичий Сын, покажи мне свою силу, как это ты так сильно бьешь?

Тот отвечает:

— Сила моя, — говорит, — небольшая, вся с лебединое перо.

Дунул — она и полетела. Вдохнул в себя — опять на место села. Тогда и сам спрашивает:

— А теперь ты, Юдо, покажи мне свою силу!

Моя сила,— говорит Юдо,— тоже небольшая — и вся-то с вол ошский орех.

Бросил ее на мост — она и покатилась, Искорка Парубок Девичий Сын схватил и эту съел.

Рассердился Юдо — и давай снова биться.

Искорка посек, порубил и его, и коней, и собак, и петухов и смел с моста. А сам воротился в свое жилье и завалился спать, словно нигде и не был.

Дал бог день, приходит царицын сын. Искорка Парубок и спрашивает:

— Что слышал, что видел?

Тот отвечает:

— А что,— говорит,— не слышал ничего и не видал, только вот как встал, так кровь с моста бежала, даже и меня под мостом всего обкапала!

— Эх, братья, вот как верно вы мне служите!

Дождались третьей ночи, надо идти самому. Искорка и говорит:

— Ну, братья, нате вам колоду карт и порожний стакан, и прошу я вас не спать всю ночь. Когда этот стакан полный крови набежит, то бегите что есть мочи ко мне на мост.

Вот они кон или два в карты сыграли и на стол головы поклали. Свечи горят, а они себе спят.

Искорка Парубок Девичий Сын стоит на мосту. Под полночь слышит грохот и колокольный звон. Едет Юдо о двенадцати головах на двенадцати конях. Только он въехал намост — так сейчас же кони заржали, собаки завизжали, петухи запели, кукушки закуковали.

Юдо и говорит:

— Что вы, собачье мясо, орете? —Это он на коней.— А вы, псы лютые, чего развизжались? Мне тут ровни нету, вы меня не пугайте. Есть ровня в тридесятом царстве — Искорка Парубок Девичий Сын, так и ворон его костей сюда не занесет.

Искорка отвечает:

— Нет,— говорит,— Юдо, не ворон человечьи кости заносит, а сам добрый молодец на вороном коне наезжает.

— Да разве ты здесь?

— Здесь!

— Ну что ж,— говорит,— ты сражаться или только на меня полюбоваться сюда наехал?

— Не столько полюбоваться, сколько с тобой сражаться! — отвечает ему Искорка Парубок Девичий Сын.

— Ну, тогда,— говорит,— начнем.

Бились они, бились, Искорка две головы сбил.

Тут полный стакан крови набежал. А братья спят.

Тогда Юдо говорит:

— Искорка Парубок Девичий Сын, цари-короли бьются — и те замиряются, сделаем роздых минутки хоть на три!

Замирились.

— Искорка Парубок Девичий Сын, покажи мне свою силу,—

говорит Юдо,— как это ты так быстро бьешь? Какова она, твоя сила?

— Моя сила,— говорит,— и вся-то с лебединое перо.

Дунул — она и полетела, вдохнул в себя —опять на место

села.

— Ну что ж,— говорит,— я тебе свою силу показал, покажи и ты мне свою — какова твоя сила?

Юдо отвечает:

— Моя сила вся с фунтовое яблоко.

Вынул ее и бросил на мост. Искорка Парубок подхватил ее и съел.

Рассердился Юдо, что тот перехитрил его, а Искорка Парубок скинул с правой ноги сапог, запустил в свое жилье и сбил крышу по самые окна. Хватились братья, а уж крови из стакана наплыло по земле по самые колени. Они что было мочи побежали к нему, а он уж один сбил шесть голов.

Богатыри порубили Юдо и смели его кости в реку.

Тогда Искорка Парубок Девичий Сын говорит им:

— Ну, братцы, дайте мне теперь отдохнуть хоть трое суток!

А те на радостях спешат домой.

— Нет,— говорит он,— я вовсе из сил выбился, вот отдохнем трое суток, тогда и поедем.

Дождались они первой ночи. Он братьев усыпил, обернулся голубем и полетел к Юдиной жене о трех головах. Сел на окошко и заворковал. Жена Юда услыхала и говорит:

— Юдо мой, беззаконный, бесталанный мой! Обездолил тебя Искорка Парубок Девичий Сын, обездолю и я его! — А сама думает, что это душа Юдина к ней прилетела.— Будет он возвращаться домой, захочет пить, а я лягу криничкой возле дороги, поставлю черпачок и напущу в него разного зелья. Как глотнет — так и трех минут не проживет...

Взял это Искорка себе на заметку и полетел к братьям, которые спали и ничего не ведали.

Назавтра братья опять стали торопиться домой, а он снова просит их подождать. Дождались они второй ночи, он обернулся голубем и полетел к Юдиной жене, к той, которая о шести головах. Сел на окошко и заворковал. Ока услыхала и говорит:

— Юдо мой, горемычный мой! Обидел тебя Искорка Парубок Девичий Сын, обижу и я его! Будет он возвращаться домой, а я стану яблоней у дороги и пущу дух на сорок верст. Услышит он яблоневый дух, и захочется ему яблок. Я их понавешаю разных и насыщу их зельем. Только он яблоко возьмет, так его на части и разорвет!

Взял и это Искорка на заметку и полетел к своим братьям. Лег, будто нигде и не был.

Встали назавтра братья и опять стали торопиться домой. Снова он их упрашивает:

— Отдохнем еще хоть одни сутки!

Дождались они третьей ночи. Взял усыпил он братьев, сам обернулся голубем и полетел к Юдиной жене, которая о двенадцати головах. Сел на окошко и заворковал. Услыхала Юдина жена и говорит:

— Юдо мой, милый мой, погубил тебя Искорка Парубок Девичий Сын, погублю и я его. Как будет он возвращаться домой — я лягу на его дороге змеею, займу вдоль сорок пять верст и двадцать пять верст поперек, так что ни обойти, ни объехать. Как поедет, так я его на жало и насажу!

Услышал это Искорка, запомнил накрепко и полетел к своим братьям.

На ранней зорьке будит он их.

— Ну вот, братья, теперь поедем!

Собрались и поехали.

Много ли, мало ли проехали — захотелось им пить, тем двум братьям. Он им и говорит:

— А приметили вы вон там, около дороги, криничку? Я вот видел ее, а вы нет. Подъедем к ней и напьемся.

Увидали ее братья и живо к ней наперегонки. А он говорит:

— Постойте, я вперед буду пить.

Перерубил он криничку крест-накрест мечом—вся вода превратилась в кровь.

— Ну, братья, пейте!

Братья не стали пить. Поехали дальше. Едут и слышат яблоневый дух. Захотелось им яблочка.

Искорка спрашивает:

— Неужели вы не видали возле дороги яблони? А я ехал и видал ее. Вот мы,— говорит,— подъедем к ней, сделаем передышку и яблок натрясем.

Увидали братья яблоню, да вспомнили его слова у кринички, бросились было к ней, а потом назад:

— Ну-тка,— говорят ему,— вперед ты покушай яблок!

Взял он, рубанул крест-накрест мечом — и потекла из яблони

кровь и закричала она громким голосом, так что братья даже перепугались.

А он говорит им:

— Это еще нам не загадка, а вот поедем дальше — там уж будет загадка!

Много ли, мало ли проехали — видят какую-то большую гору и говорят меж собой: тогда, дескать, не было этой горы, туда ли мы едем?

— А вот же все те приметы, та самая дорога!

Подъезжают ближе. А гора разинула пасть и вытянула жало

на целую версту. Подъезжают совсем близко. Тут Искорка Парубок как вскочит прямо ей в пасть и давай ее с языка сечь мечом и куски вон выкидывать.

— Как прорублю насквозь,— велит он братьям,— проезжайте через нее во весь опор. Да моего коня не оставьте!

Увидели братья сквозной ход, проскакали во весь опор и его коня провели, а самого там оставили. Он бросился бежать, а змея перевернулась — и за ним.

Стрелой летит Искорка, а она следом. Вот видит около дороги стоит кузница. Он и кричит:

— Эй, кузнец, кузнецов сын, укрой меня от неминучей смерти!

А кузница — вся чугунная! Даже и окошка нет, и солнце туда не светит. Кузнец впустил его в ворота, а ворота чугунные, и осталась змея на улице.

Обвилась она вокруг дома в три ряда и стала прогрызать да пролизывать крышу.. Прогрызла ее с трех раз и говорит:

— Эй, кузнец, кузнецов сын! Подай мне виноватого!

Кузнец взял клещи, раскалил их добела, ухватил ее за

язык и прожег его насквозь, держит, а сам кричит:

— Искорка Парубок! Иди,— говорит,— руби мечом с хвоста до головы.

Тот и начал ее рубить. Дорубился до головы. Они взяли ее да в котел. Стали ее переваривать и делать ему кобылу. За эту кобылу жил Искорка Парубок Девичий Сын у кузнеца три года.

— Ну,— говорит кузнец,— поезжай на этой кобыле, да смотри,— говорит,— нигде не останавливайся. А коли остановишься — так снова служить тебе три года.

Вот проехал он сколько-то да возьми и урони кнут, а там, около дороги, то же самое жил кузнец. И распознал тот кузнец, что кобыла эта не простая. Поднял он ему кнут и взял за руку, а кобылу заколдовал так, что она не могла и шага ступить.

— Ну, Искорка Парубок Девичий Сын, поедешь ты на ней опять, когда у меня три года проживешь. Только смотри не ходи,— говорит,— на Усиянскую гору и не гляди на свою сторону!

Начал он снова жить три года. Вышел на Усиянскую гору, глянул на свою родную сторону, и привиделось ему, будто мать воду носит, а отец дрова колет. Залился он слезами. Вошел на двор, кузнец сразу и смекнул:

— Что,— говорит,— сходил на Усиянскую гору, поглядел на свою сторону?

* Он отвечает:

— Нет,— говорит,— не ходил! Это шел я по камышовой лозе, камышовая лоза кольнула в глаза, и покатилась из глаз слеза.

Прожил Искорка Парубок и тут три года. Потом снова поехал на своей кобыле, доезжает до третьего дома — до царского. А царь загородил дорогу и велит ему идти к себе на совет.

— Коли,— говорит,— высватаешь мне там-то и там-то девицу — так поедешь домой, а не высватаешь — так поплачешься у меня. Набери,— говорит,— себе двенадцать молодцов и отправляйся в путь. (Имя того царя забыто.)

Идет Искорка по дороге, переходит через реку, а там, на реке-то этой, сидит Обпивало, в рот вода бежит, а чтоб из него — что-то не видать: под ним река совсем сухая. Сидит он и кричит:

— Ой, пить хочу!

Искорка говорит:

— Здравствуй, Обпивало!

— Здравствуй, Искорка Парубок Девичий Сын!

— Пойдем со мной сватами.

— Ну что ж, пойдем!

Прошли немного — стоит возле дороги пекарня, невдалеке от города. Там в двенадцати печах хлеб пекут и одного Объедалу кормят. А он знай кричит:

— Ой, есть хочу!

— Здравствуй, Объедало! — говорит Искорка.

— Здравствуй, Искорка Парубок Девичий Сын!

— Пойдем со мной сватами!

— Что ж, пойдем!

Еще прошли —горит город. Наскочил тут Гунька. Как летел, так и наскочил, лег в огонь, в самый что ни на есть жаркий, кожей накрылся и кричит:

— Ой, замерз!

Огонь притушил и снова кричит:

— Ой, замерз!

Искорка Парубок говорит:

— Здравствуй, Гунька, пойдем со мной сватами!

Гунька отвечает:

— Пойдем!

Прошли немного — стоит с краю дороги Долгошест.

— Здравствуй, Долгошест!

— Здравствуй, Искорка Парубок Девичий Сын! Куда бог несет?

— Да вот идем свататься.

— Возьмите и меня!

— А давай пойдем, нам таких и надо.

Прошли еще какое-то там время, видят — сидит около дороги Муха Лысуха.

— Здравствуй, Муха Лысуха!

— Здравствуй, Искорка Парубок Девичий Сын! Куда бог несет?

— Да свататься!

— Возьмите и меня!

— А пойдем, нам и таких надо.

Пошли они. (Он набрал себе двенадцать молодцов.) Приходят к тамошнему царю сватать его прекрасную дочь-девицу. Царь так и говорит им:

— Мои сваты.— А потом выкатил двенадцать бочек вина и выложил двенадцать пудов хлеба: — Если,— говорит,— вы за ночь с этим не управитесь, то вы мне не сваты!

Пошли они в сарай и стали пить вино. Каждый выпил по своей потребности, а Обпивало вытянул все вино и бочки в одну кучу свалил. А сам на эту кучу сел и знай кричит:

— Пить хочу!

А Объедало весь хлеб умял, да и кричит:

— Есть хочу!

Назавтра видит царь, что вино выпито и хлеб поеден и приходится ему отдавать свою дочь. Тогда он говорит:

— Ну, если ты хочешь быть моим зятем, так я тебе,— говорит,— задам еще одну задачу на ночь! Коли сделаешь это — будет моя дочь за тобой.

Взял он и насыпал полную яму жару.

— Переночуете ночь в этой яме — будет моя дочь вашей.

Тогда этот Гунька ложится на горячие уголья, накрывается

кожей, они и прошли по коже как ни в чем не бывало. Улеглись, укрылись и еще покряхтывают,— зазябли, мол!

Встал назавтра царь и велит своим слугам:

— Ступайте,— говорит, — хоть кости их повыкидывайте оттуда.

Пришли слуги к яме, смотрят, а они кряхтят:

— Дайте нам хоть погреться!

Приходит Искорка Парубок к царю — что поделаешь? — надо отдавать дочь! А та и говорит:

— Пойдем по саду прогуляться!

Пошли в сад, и давай она искать у него в голове. Напустила на него сон, он и уснул. А сама обернулась голубкой и полетела прочь, чтобы спастись от него.

Тут Муха Лысуха как укусит его за гузно, он спохватился — девицы нет!

Он к товарищам: куда, мол, она делась, в какую сторону полетела?

— Долгошест, ты видал? Хоть глазом приметь!

Схватил его Долгошест, два раза перевернулся, и опередили они девицу. Взяли ее, да к отцу-то не пустили, а повели своей дорогой.

Возвращаются к царю, а тот царь повыкопал вокруг своего дома глубокие канавы и разжег в них великий огонь. И спрашивает он:

— А что, Искорка Парубок Девичий Сын, жил ты с этой девицей, пока вез ее сюда?

— Нет,— говорит,— не жил.

Положил тут царь через канаву сухой стебель и говорит:

— Ну, коли не жил, так перейдешь через этот стебель, а коли жил — не перейдешь!

А девица взяла да тишком воткнула в тот стебель проволоку. Он и перешел.

Тогда спрашивает Искорка Парубок:

— А ты, царь, ездил на моей кобыле?

— Нет, не ездил.

— Ну, коли не ездил, так перейди ты по этому стеблю, обязательно перейдешь, коли не ездил.

Царь взял и пошел —понадеялся потому, что и вправду не ездил. Только дошел до середины, а девица проволоку — раз к себе, стебель — пополам, царь и упал в канаву.

А Искорка Парубок с девицей повенчались и поехали в свое царство.

А что за свадьба была! Вино рекою лилось, и даже мне выпить довелось. И по губам-то не стекало, и в рот не попало.

БЫТОВЫЕ СКАЗКИ

ПАНУ НАУКА

Слушайте, я расскажу вам не сказку, а чистую правду. Где это было, я уже не помню: стар уже стал. А известно, когда волосы выпадают, то и память пропадает.

Вы того не помните, а не так давно это было, при панщине х. Хорошо, если попадался добрый пан, да добрые паны встречались редко. Часто не паны были, а зверье лютое. Как попадется такой лютый пан, то хоть ложись да помирай. Ничем ему не угодишь. Говорят: закрой черту дверь, а он влезет через окно. Так и лютый пан. Ты ему угождаешь, как вол работаешь, а он на тебя все кричит: «Не так, шельма, не так, черт, не так, собака»,— и ест тебя поедом, унижает, издевается. А чуть что, с живого шкуру сдирает. Ой, тяжело, очень тяжело было с лютыми панами. А паны были все лютые.

В одном имении жил такой злой пан. Чего только он не вытворял! Как только он не издевался над людьми! Сек он и мужиков и баб, старых и малых. Не одного он засек на смерть и никого не боялся. А людей считал хуже собак. Что он вытворял над молодуха

ми да над девками, так стыдно и сказать. Не мог тот поганый пан уж больше ничего придумать, как поиздеваться над людьми. Вот и велел он, чтобы мужики на продажу волов приводили только к нему во двор. А на околице поставил заставу, чтобы купцы не могли к мужикам проехать. Вот и повели мужикй во двор к пану волов продавать. Как приведет кто вола, а пан говорит: «Что ж ты привел, осел, это же не вол, а козел». И заплатит как за козла, а то еще пошлет на конюшню да всыплет там полсотни горячих.

Долго мучились мужики с таким паном, долго терпели. Что поделаешь, кому пожалуешься? Известно, паны за панов стоят. Все же нашелся один человек, который отплатил тому пану за все людские слезы и обиды. Вот как это было.

Был один удалой, лихой хлопец. Рано он осиротел, но и один выбился-таки в люди. Гордый был хлопец. Никто его никогда и пальцем не тронул. Так вот привел он во двор к пану вола продавать. Увидал пан, вышел на крыльцо, да и говорит:

— Что же ты привел, осел, это же не вол, а козел.

Глянул парень, видит, что вблизи никого нет, показал ему

прут, да и спрашивает:

— Что это, пан, береза или лоза? Я ж привел тебе вола, а не козла.

И давай лупить, давай дубасить пана этим прутом. Бил, бил сколько ему хотелось.

— Вот тебе, пан, за то, что ты людей мучаешь. Когда от этого очухаешься, то жди меня еще, приду сдеру с тебя шкуру.

Сказал это и убежал в лес. А известно, какие раньше были темные да густые леса. Живи в них сколько хочешь, никто тебя не найдет. Нашла дворня пана без памяти, так его отделал этот парень. Только на третий день немного очухался пан и велел поймать Рымшу, так звали того парня. Да куда там, его и след ветром замело. Недель семь провалялся пан, чуть черту душу не отдал. Какие только "доктора ни приезжали —ничего не могли сделать, видно Рымша пану печенку отбил. Известно, что вложит хам, того не вынет и пан. Вот вскоре приехал в усадьбу какой-то доктор. Привез с собой всякого зелья, всякого лекарства! Рад пан, угощает доктора и просит полечить его. Погостил доктор в усадьбе, да и давай лечить пана. Велел он истопить баню. Повел пана туда. Посадил его на скамейку и приказал ему покрепче держаться, а сам начал натирать пана всякими мазями. Сидит пан, держится двумя руками за скамейку, да только кряхтит. Только не долго он так сидел: выхватил доктор из кармана ремень, привязал им к скамейке барские руки, заткнул пану рот веником, взял прут, да и говорит:

— Что это, пан, береза или лоза? Я ж продал тебе вола, а не козла!

Видит пан, что это Рымша, а не доктор, хочет крикнуть да не может, потому что веник во рту. Крутится пан, как вьюн на горячей сковородке, а Рымша давай крестить прутом поганого пана по чем попало. Лупил, лупил, почти всю шкуру содрал, да и давай посыпать пана солью. Обмер пан от боли. А Рымша сел на лошадей, да и уехал. Только его и видели. Долго хворал пан, чуть не полгода канителился. Все думали, что уж ему пришел конец, только лиходея и смерть не берет: к весне немного оправился. Вздумал ехать за границу на воды, да видит денег нет. Задумал он продать лес. Прошла про то молва, и начали купцы лес осматривать. Торговались они, торговались, да не сошлись в цене, потому что пан очень дорожился. Только вдруг приехал какой-то очень богатый купец. Повел его пан осматривать лес. Хвалит пан лес, а купец все отводит пана в самую чащу, в глушь. Забрались они в такую чащу, что и света божьего не видно. Купец давай обнимать сосны в обхват; мерить толщину. Обхватил и пан одну сосну, а купец скорехонько вытащил из кармана ремешок, да и привязал пана к сосне. Видит пан; что тут не шутки, хотел крикнуть, позвать на помощь, но так струсил, что и голос потерял. Показал ему купец прут, да и спрашивает:

— Что это, пан, береза или лоза? Я ж,— говорит,— продал тебе вола, а не козла.

Догадался пан, что это Рымша. Рымша же заткнул пану рот мхом, да и давай лупить его по чем попало, да приказывать, чтобы больше не смел издеваться над людьми. Бил, бил Рымша пана, чуть насмерть не забил, да так и бросил привязанного к сосне, как падаль. Так до вечера и всю ночь провисел пан на сосне, покуда дворня его не нашла.

Тут уж пан целый год провалялся, все не мог выздороветь. Немного очухался и решил ехать на воды. Тем временем продал; пан лес, продал урожай и скот. Собрал много денег, да и отправился в путь. А Рымша все следил за паном. Только пан выехал со двора и въехал в лес, как Рымша уже приготовил ему ловушку. Поставил он на страже, невдалеке друг от друга, двух конных с длинными прутьями. Только подъехал пан, выскочил первый, затряс хворостиной и кричит:

— Что это, пан, береза или лоза? — а сам на коня и наутек.

— Ловите, ловите,— кричит пан,— это разбойник Рымша!

Кучер отрезал постромки, сел на лошадь, да и погнался, а

тот свернул в лес и черт знает куда делся, кучер проскакал вперед верст за десять. Тем временем перед паном появился другой, показывает ему прут и спрашивает:

— Что это, пан, береза или лоза?

— Лови, лови его, это разбойник!— кричит пан на лакея.

Вскочил лакей на лошадь, да и погнался. Остался пан

один. Тут Рымша высунулся из-за куста и показывает пану прут.

— Что это, пан, береза или лоза? Я ж,— говорит,— продал тебе вола, а не козла!

И давай дубасить пана этим прутом. Избил Рымша пана до полусмерти, забрал все деньги и пошел в лес, в свою землянку. Говорят, потом Рымша много добра сделал людям. Еще и до сих пор в темном лесу посреди болота стоит гора, ее называют Рымшевой горою.

МУЖИК И БАРИН

Однажды увидел мужик у помещика хорошую свинью с поросятами. Подошел он поближе и стал ей кланяться. Заметила его с балкона помещица и послала лакея узнать, зачем он свинье кланяется.

А тот говорит:

— Да вот моя Рябка замуж выходит, а ваша Белка моей Рябке родная тетка, вот я и прошу ее на свадьбу, а она все: «Не хочу да не хочу!»

Лакей вернулся и рассказал все помещице. Та засмеялась и приказала позвать мужика. Привели его. Помещица и говорит: — Зачем это ты нашей свинье кланяешься?

— А вот зачем: есть у меня Рябка, а ваша Белка ей родная тетка, так моя Рябка замуж выходит и просит Белку на свадьбу. Вот я и пришел просить ее, а она все: «Не хочу да не хочу!»

Еще громче расхохоталась помещица и спрашивает:

— Ну, а как же ты: поведешь ее или повезешь?

— Поведу, если пойдет.

— А поросята как будут?

— Просила Рябка, чтобы тетю с детками пустили.

— Ну хорошо, я велю запрячь лошадь и положить Белку, а коли не захочет лежать, ты привяжи ее, да покрепче, а поросят в мешок.

Взвалил мужик на телегу свинью, связал ее, .а рядом положил мешок с поросятами.

— А скоро ты их приведешь обратно?

— Скоро, барыня.

Сел мужик на телегу и уехал.

Барина не было дома; когда он приехал, барыня ему и говорит:

—. Был у нас мужик, нашей Белке кланялся и просил на свадьбу, так я велела дать ему лошадь, чтобы скорее вернулся. А барин говорит:

— Вот дура! Ведь мужик-то обманул: пропадет лошадь и свинья с поросятами. Скорее лошадей давайте!

Подали тройку с колокольчиком. Барин сел и спрашивает: — Куда мужик поехал?

— А вот сюда,— говорят люди и показали ему дорогу. Барин туда и поехал. А мужик услыхал колокольчик и свернул в лес. Заколол свинью с поросятами, привязал лошадь, сам вышел на дорогу, накрыл шапкой кучу дерьма и сидит. Едет барин.

— Дорогу! —кричит кучер.

— Нет, барин, сворачивайте сами, а мне никак не сойти. Свернул барин в сторону и спрашивает:

— Не видел ли ты тут мужика, который вез свинью с поросятами?

— Видел, барин. Он тут совсем недавно проезжал.

— А не знаешь ли ты, куда он поехал?

— Знаю.

— Покажи нам дорогу.

— Нет, барин, не могу. Мне и с места нельзя сойти. Я вам лучше расскажу: вы поедете туда прямо, потом свернете круто круто влево, а потом вправо, и так дальше.

Барин спрашивает кучера:

— Понял ли ты?

— Нет, не понял.

— И я не понял.

Барин снова спрашивает мужика:

— А догнал бы ты его?

— Да как не догнать? Я бы его сейчас же притащил к вам.

— Ну, догони, я тебе заплачу.

— Нет, боже сохрани, мне и с места нельзя сойти.

— А что ты здесь делаешь?

— Да вот подарила моему барину знакомая барыня щегла. Так барин приказал мне его стеречь, пока он не вернется.

— Ну, так ты поезжай с моим кучером, а я буду его стеречь.

— Нет, не хочу. Мне от своего барина житья не будет, если ты выпустишь щегла.

— Не выпущу.

— Нет, барин, не верю.

— Ну, так я буду стеречь с кучером, а ты. поезжай один.

— Нет, не могу.

— На тебе сто рублей, да только поезжай скорее.

— Боюсь барин, как бы щегол не вылетел.

— Да ведь сказал же, что не выпущу.

Взял мужик сто рублей — ив карету. А барин спрашивает:

— Скоро ли ты вернешься?

— Через час, барин, я тут буду.

По дороге мужик отцепил колокольчик, свернул в лес, взял лошадь со свиньей и поросятами и .поехал дальше.

Барин с кучером ждут час — мужика нет, ждут другой — нет его. Тогда кучер говорит:

— Барыня глупая: отдала лошадь со свиньей и поросятами, а барин и вовсе дурак — тройку лошадей и сто рублей.

А барин говорит:

— Сам ты, мужик, дурень! Я как напишу объявление, чей щегол, так вор и найдется.

Стало смеркаться. Кучер говорит:

— Довольно нам тут сидеть, есть хочется, пойдем домой.

— Ну, так ты,— говорит барин,— бери щегла, а я буду поднимать шапку.

Стал было поднимать барин шапку, да раздумал и говорит:

— Нет, ты еще упустишь. Лучше ты поднимай шапку, а я возьму щегла.

Взялся кучер за верх шапки, поднял ее, а барин обеими руками как хватит — прямо в помет.

Как закричал он:

— Ах, дурак! Ах, нечистая сила! Вот тебе и щегол!

А кучер и говорит:

— Я говорил, что барыня глупая, а барин и вовсе дурак. А барин кричит:

— Посмотри на мои руки! Что мне делать?

— А что вам делать,— говорит кучер,— оботрите о траву. Вытер барин руки, и пошли они домой. Барин и говорит

жене:

— Ты глупая: отдала лошадь и свинью с поросятами, а я и вовсе дурак: отдал тройку, сто рублей, да еще руки выпачкал. Хоть отсеки их.

Барыня рассмеялась.

А мужик и теперь на барских лошадях ездит.

ОТЧЕГО ЛИХО НА СВЕТЕ

Теперь куда ни глянешь — всюду лихо.

А Говорят, служил один батрак, и все его заставляли молоть на ручных жерновах. Мелет он, мелет да прислушивается, а жернова словно говорят: «Там лучше, там лучше!» Наслушался батрак, бросил хозяина и пошел туда, где лучше.

Нанялся он к другому хозяину. И там заставили батрака молоть на ручных жерновах. Молол он, молол и давай прислушиваться, что говорят жернова. А жернова будто говорят: «Как и там, так и тут! Как и там, так и тут!»

Бросил батрак и этого хозяина, пошел дальше искать, где лучше. Сколько ни ходит — всюду заставляют его молоть, а жернова все свое: «Как и там, так и тут! Как и там, так и тут!»

— Теперь батракам всюду лихо,— говорит батрак.

Услыхал его сосед, покачал головой, да и говорит:

— Да, брат, теперь всем и везде лихо!

Так вот я расскажу вам, отчего лихо на свете.

Коли правду скажу — смекайте, а совру — не мешайте: как состарится, так правдой будет.

Давным-давно это было. Жили себе люди, поживали, никакого лиха не знали. Свет велик, всюду вольно, как потрудился так и поживился. Не было тогда ни господ, ни мужиков, просто люди жили-поживали да бога восхваляли, и ни о чем они не заботились. А бог тогда еще жил на земле, приходил к людям, как свой брат, учил, как на свете жить, да деток плодить, да растить, да землю наполнять. И не было на земле ни лиха, ни добра. Люди, как цветы цвели, .жили, как птицы в небе, как рыбы в воде, ни счастья, ни беды не знали.

Да только что это за житье? Так живет и зверь и птица в лесу. Бог увидел это и стал людей учить, как достать им живность, как одежду сделать, как от непогоды скрыться, как ловить рыбу, зверя да птицу. И узнали тогда люди, что кому бог дал разум, тот может делать что хочет.

— Эге! Мы и сами с усами,— говорят люди,— что захотим, то и сделаем. Мы и сами, как боги, только бог не дал нам силы и власти, потому что боится, как бы мы, землей завладев, не вздумали и самого его с неба спихнуть.

И отступился тогда бог от гордых людей, ушел себе на небо. Стали тут ангелы просить его не губить людей. И сказал им бог, что дает он людям власть над землей; на все, что растет на земле, на всякое зверье в лесах, в полях, болотах; над птицами в небе, над рыбами, которые вольно в воде гуляют. И будут иметь люди власть над всем, что есть в земле и на земле. И будет людям хорошо жить на свете, пока не захотят они иметь власть один над другим; а если вздумают над людьми пановать, то познают и добро и лихо. И до тех пор им лихо будет, пока люди будут иметь власть над людьми.

Но дал бог людям разум, чтобы они сами познали, отчего лихо на свете. И разум покажет людям дорогу, как лихо одолеть, как всем на земле владеть, чтобы всем было хорошо, а лиха не было.

И просят бога святые ангелы, чтобы он послал их на землю служить людям, охранять их от лиха.

И позволил бог ангелам охранять людей, а сам велел ясному солнцу светить людям, чтобы от того света они разума набирались, того великого разума, который сильнее всего на свете.

Поклонились ангелы богу, да и полетели на землю оберегать людей. Тем временем, пока святые ангелы просили бога, сатана не спал. Увидел он, что бог отступился от людей и покинул землю, и давай подбивать сильных, чтобы они брали власть над слабыми.

И стали сильные отбирать у слабых все, что они сделают, стали заставлять их работать на себя, стали ими владеть, как своим добром.

Вот так и сделал сатана сильных да хитрых панами и отдал им в руки всех слабых людей. И пошло с тех пор лихо на земле, пошло такое лихо, что и сказать нельзя.

Начали паны ловить людей, как зверей, начали их мучить, словно это не люди, а скоты.

Прилетели ангелы, сунулись туда-сюда, начали подговаривать людей, чтобы они не слушали панов. Да Куда там! Еще хуже стало: взяли паны власть над землею, начали морить людей голодом, начали их бить да убивать, друг* на друга посылать.

Попробовали ангелы сказать, что есть бог на небе, что он все видит и слышит, что за такое лихо он панов покарает. Слушали-слушали это паны, да и говорят:

— Э, что вы нам плетете. Вы там сидите на небе и ничего не знаете, что тут на земле творится. Мужик без пана обойтись не может: буянит, дерется — упаси боже! Над мужиком нужно троим стоять с кнутами да еще за усадьбой воз лозы держать, потому что у мужика такая натура, что без кнута чешется шкура. Он как свинья напьется, нажрется, ляжет в грязь, да и думает, что князь. Мужик без ученья не найдет себе спасенья, он до панского добра ретив, а на работу ленив; будет с голоду подыхать, а на боку лежать. Одно лихо на свете будет, коли мужик волю добудет,— свет переведется, одна беда останется.

Услыхали это ангелы и полетели жаловаться богу.

А тем временем паны все в свои руки забрали. Они и лиха б не знали, если б не начали помышлять, как бы одному другого пожрать. Паны меж собой бьются-дерутся, а у мужиков чубы трясутся да лбы трещат.

И снова послал бог на землю ангелов с чертями всевать, а святых пророков — людей научать. Но ни ангелы, ни пророки ничего не сделали: они —словцом, а лихо —дубцом. Они про божью правду ладят, а паны в усы смеются да животы гладят.

Так до сих пор мужики плачут, мужики пашут, а хлеба не жрут, с голода мрут, что ни припасут — паны заберут.

А паны гуляют, заботы не знают да лихо замышляют. Черти их охраняют.

И нет спасенья от такого жит^я, оно как каменьев куча. Мелкие камни йод большими в песок растираются, а на больших еще большие лежат, а сверху всех давит самый большой камень.

Так с давних пор лихо людей давит, гнетет людей сверху книзу, как в той куче камней. Трещит куча, трет камни, в песок растирает, трещит, оседает ниже да ниже, в землю уходит. Может, затрещит скоро основа, и рассыплется вся куча.

Так и в жизни. Все хуже и хуже бедным людям живется. Народ множится, а свет один.

И так тесно людям на земле, а тут еще сильные ухватили да и держат их, как волки зубами.

Убивают, поедают люди один другого, хуже чем зверь зверя.

А не знают они того, что один человек не имеет силы, как червь, как былинка в поле: налетит ветер, закрутит вихрем, да и сотрет его, сравняет с землею.

Был человек — и нет его, словно и на свет не родился.

Только тогда человек силен, когда он не один, а живет с другими людьми в согласии да в ладу. И чего только не сделают люди, коли возьмутся -за дело миром, как один человек.

Да этого не знали люди, не знали, как жить на свете, чтобы всем было хорошо. Каждый тянул к себе, каждый хватал для себя, каждый на других как на врагов смотрел и для каждого другие врагами были. И затратили люди все свои силы только на то, чтобы одолеть своих врагов, таких же людей, как и они. Так испокон веков бились люди, грабили друг друга. Вот отчего лихо на свете. А вое же, как сказал бог, так и стало: появился на свет ясный разум и начал расти; только растет он тихо, помаленьку, так что человек век проживет, а разуму лишь на крупицу прибудет. Одни люди умирают, другие родятся. Поживут одни век и освобождают место другим. Те тоже родят детей и умрут. Так и живут люди, словно вода течет в реке. А разум, хоть тихо, помаленьку, все растет и растет.

Вот как вырастет тот ясный, как солнышко, разум, так и начнет светить людям в очи. Тогда все и узнают, отчего лихо на свете, узнают правду, поднимутся вместе, как один человек, прогонят поганую нечисть и заживут на земле, как в раю.

Мы уже не дождемся этого, а может, наши дети и внуки дождутся.

БОНДАРЕВНА

Давно это было, с полвека тому назад, а может, и больше.

У одного бондаря была очень красивая дочка. Звали ее Бондаревной. Все ею любовались, старые и молодые.

Как-то вечером вышла Бондаревна на улицу погулять с девушками, попеть, поплясать. Собралось много народа,— где Бондаревна, там всегда музыка и веселье. Пляшут, веселятся.

Вдруг откуда ни возьмись нагрянул в деревню пан. А был он злой-презлой да заносчивый, что хотел, то и делал с народом. Пристает пан к Бондаревне — очень она красивая была. Схватил ее за руки и говорит:

— Пойдем с тобой попляшем!

— Отцепись от меня,— говорит Бондаревна, да раз ему по лицу.

Пан покраснел, глаза налились кровью от злости. Повернулся он и поехал, только пыль закурилась.

— Беги, Бондаревна, беда будет,— говорят ей в один голос все.

Нечего делать, Бондаревна бегом в поле, только косы ветер развевает, так она бежит, бедная! Послал пан своих гайдуков за Бондаревной, а ее и след простыл. Они долго искали в поле, все-таки нашли. Взяли ее за длинные косы, привязали к лошади и так потащили к пану.

Пан приказал одеть Бондаревну в лучшие одежды и посадить за дубовый стол. А на том столе все, чего душа желает,— всякие яства и вина.

— Ну вот, выходи за меня замуж,— говорит пан Бондарев-не,— будем с тобой ночи коротать да за этим столом пить-гулять да веселиться. А не послушаешь меня — застрелю.

Забилось от гнева сердце у Бондаревны. Не ждала она добра от пана. Лучше смерть, чем жить с поганым.

— Нет, не буду я за этим столом пить-гулять, с тобой ночи коротать,— гордо ответила пану Бондаревна.

Пан побелел от злости, схватил ружье и к Бондаревне.

— Две дороги у тебя: либо со мною быть, либо в сырой земле лежать!

— Лучше в сырой земле лежать,— ответила Бондаревна,— чем с тобой над людьми пановать.

Выстрелил пан, и упала Бондаревна на землю. Хоронили ее окрестные крестьяне, плакали и грозили панам.

Так вот как раньше жили и горевали крестьяне под панами. Но пришла беда и на панов. Переводится их племя, скоро на всей земле не будет кривды.

КАК МУЖИК ТРИ РАЗА БАРИНА ПОБИЛ

Шел мужик по дороге, ел пирог да гуся. Едет барин.

— Мужик, сворачивай!

А мужик головой крутит, а с дороги не идет. Остановились лошади, мужик не дает им ходу, а объехать нельзя: по бокам канавы.

Барин и говорит кучеру:

— Соскочи посмотри, что это за мужик такой: с дороги не идет.

— Этот мужик не простой, он ест пирог да гуся!

— Отними, кучер. И я хочу пирога да гуся!

Кучер взял да и отнял у мужика пирог да гуся.

— Помни, барин! Отнял пирог да гуся, так я тебя трижды побью.

— Кучер, что он говорит?

— А вот что: «Помни, барин! Отнял пирог да гуся, так я тебя трижды побью!»

— Погоняй, кучер! Не слушай мужика!

Съели барин с кучером пирог да гуся. Приезжают домой. Мужик барина знает, а барин мужика не знает.

Вот раз взял мужик пилу и идет в господский дом наниматься колоды пилить. Выходит староста.

— Ты что, брат, пильщик?

— Да, пильщик! (А сам в руки пилы не брал.)

— А можешь, мне на десять пил собрать народу?

— Могу.

— Тогда пойду к барину потолкую.

— Барин, пришел к нам пильщик. Не пора ли нам колоды в лесу распилить?

— Давно думаю распилить. Пришли ко мне этого мужичка.

— Ступай, мужичок, к барину о цене договариваться.

Приходит мужичок.

— Здравствуйте, ваше благородие!

— Здравствуй! Можешь колоды распилить?

— Могу.

— А что, брат, какую цену возьмешь?

— Поедем в лес: там уж, барин, и о цене столкуемся.

— Я пошлю с тобой старосту

— А то, барин, поедем вместе: я тебе буду за кучера.

— Да и то правда: чем его таскать, лучше вдвоем поедем.

— Прикажи старосте лошадь запрячь и взять топор.

Ну, запряг староста лошадь, сели барин с мужичком, поехали в лес. Приехали в лес, осмотрели десять куч по триста колод в каждой. Мужик говорит:

— Теперь попробуем, каковы они.

Расщепил мужик колоду, загнал в нее клин. Сунул в щель руку и говорит:

— Потрогай, барин, никак колода гнилая!

Барин полез проверять. Сунул руку в щель, а мужик и вышиб клин. Барин кричит:

— Что ты делаешь? Мне ведь руку нельзя вытащить]

А мужик отвечает:

— Помнишь, барин, как ты отнял у меня пирог да гуся, а я сказал: трижды тебя побью. Сейчас первый раз буду бить.

Пошел мужик, вырезал добрую лозу и давай его стегать сколько влезло. Выпорол и прочь пошел.

Ждал-ждал староста и поехал барина искать. Приезжает в лес, барин охает:

— Ой, спаси! Избит я весь, да еще обещает избить этот проходимец.

. Вытащил староста руку барина, привез его домой больного. Известно: лоза не мед! Барин говорит старосте:

— Карауль у дороги докторов, не знают ли они, как меня вылечить!

А мужик тем временем накупил пузырьков штук двадцать и идет к господскому дому, а пузырьки на шею навешал. Увидел его староста*

— Не доктор ли ты?

— Стало быть, доктор, если на мне разные лекарства навешаны.

— Погоди, брат, я пойду барину доложу!

Приходит к барину.

— Доктор к нашему чистому двору идет, и лекарств у него много навешано на шее!

— Позови, брат староста, его ко мне в дом.

Староста выбегает и говорит:

— Мужичок, ступай к барину.

Приходит мужичок в дом.

— Можешь меня вылечить? Я очень болен!

— Могу, барин! Прикажи истопить баню. Я буду тебя в бане лечить.

Истопили баню, лакей с мужиком привели туда барина. Пришли в баню, а веника нет. Мужик и говорит: .

— Эх, барин, мы пришли, а веника-то нет, нужен веник, иди, лакей, за веником домой.

Только ушел лакей, мужик и говорит:

— Помнишь, говорил я, как ты отнял у меня пирог да гуся, что трижды тебя побью. Второй раз буду тебя бить больно.

Избил пуще прежнего и ушел.

Приходит лакей.

— Избил меня тот мужик, вези скорей домой на лошадях.

Привезли опять барина больного домой. Как лег барин, так с полгода лежал. Стал он понемногу поправляться. А мужик опять к нему: нанял тройку лошадей бурых, едет. через хутор.

— Жив ли тот барин, который отнял у меня пирог да гуся. Я приехал в третий раз его бить!

Услыхала дворня и погналась за ним, распустивши черные крылья. А мужик заехал в закоулок около барского дома, сам соскочил, а коней пустил во всю прыть. Барские слуги и погнались за ними.

Остался в доме только один барин. Мужик шасть в хоромы.

— Здравствуй, барин! Ты еще жив? Принимай гостя в третий раз.— И давай барина бить.

Барин кричит:

— Возьми там деньги, только отстань от меня!

Мужик не был глуп, сгреб шкатулку и ушел.

Прибегают слуги, а барин лежит избитый.

— Зачем вы убежали? Мужик меня совсем прикончил. Зовите священника, я скоро умру.

На третьи сутки преставился барин. Стали его поминать. И я на поминках был. Царство ему божье!

МУЖИК СТЕПАН И ПАН

Жил бедный-пребедный мужик. Звали его Степаном. Жил он до того плохо, что и детишек иной раз нечем было накормить. А работал он очень много, да все на пана. Вот он и надумал: «А что, кабы мне у пана как следует поживиться? У него украсть не грех: ведь и мои мозоли его кормят». Так и решил.

Ну и стал «служить» — начал понемножку ребятишкам носить: то хлебца стащит, то деньжат малую толику — где что плохо лежит.

Тут стали замечать, что он на руку не чист, и донесли пану. Призывает его пан.

— Степан, говорят, что ты крадешь у меня. .

— Э, пан, что и спер, то не в укор: не пойман — не вор.

— Ну так знаешь что, Степан, укради у меня жеребца.

— Украду, пан.

— Коли украдешь, твой будет, а не украдешь — засекут тебя.

Поставил пан на конюшню двух сторожей. Дал им по сабле, приказал одному держаться за хвост, а другому за гриву и сказал:

— Кто станет красть — руби!

Степан же взял налил бочоночек спирту, а стоял мороз (дело было в филипповки), сторожа иззябли, вот он этот бочоночек под ворота тишком и подсунул.

Один проходил мимо и толк его ногой. Пощупал — что это такое,— бочонок! Поднял, понюхал—водкой пахнет! Ох ты, черт возьми! И говорит другому:

— Водка, брат!

Открыли бочонок и назюзюкались, как зюзи. Потом привалились оба к стенкам и стоят, а жеребец — один.

Слышит Степан, что часовые захрапели, открыл ворота и свел жеребца.

Назавтра зовет пан Степана.

— Украл, Степан, жеребца?

— Украл, пан.

— Молодец, Степан! Теперь укради у меня шкатулку с деньгами. Она будет стоять на столе, а окно будет открыто.

— Украду, пан.

— Украдешь—твоя будет, а не украдешь—засекут.

Вот поставил паи шкатулку на стол, раскрыли окно. У стола караульный с саблей стоит.

А Степан пошел откопал покойника, надел на него свою одежку, принес и сунул его в окно.

Караульный ему — раз! И голову долой. А сам побежал к пану, хвалится:

— Зарубил!

А Степан — за шкатулку и пошел.

Зовет его пан назавтра.

— Украл, Степан?

— Украл, пан.

— Молодец, Степан! Укради у меня и пани.

— Украду, пан.

А пан надумал отвезти ее к соседу.

Купил Степан пару лакированных сапог и пошел по той дороге. Кинул один сапог, а пройдя немного — и другой, сам сидит за кустом, притаился.

Вот едет пани с кучером. Доехали до сапога, кучер и говорит:

— Пани, я возьму этот сапог!

А та в ответ:

— Куда он тебе один? Смотри, Степан догонит.

Поехали дальше. Доезжают до другого.

— Э, нет, пани, я сбегаю за тем сапогом, вот и пара будет. Побежал... А Степан прыг к пани в повозку и погнал коней в

сторону. Заехал за болото и стоит у самого озера. А оттуда черт.

— Степан, продай нам пани.

— Продам.

— Что ты за нее хочешь?

— А насыпьте шапку золота,— я и отдам.

Продрал Степан в шапке дырку, ямку вырыл, а над ямкой шапку пристроил.

Как стали черти таскать золото! Таскали-таскали — насыпали!

Отдал Степан пани. Сам — на тройку и домой.

Вот пану доносят, что приехал Степан. Зовет его пан:

— Украл пани, Степан?

— Украл, пан.

— А куда ж ты ее подевал?

— А чертям продал.

— Что ж ты наделал? Верни ее, а не то убью.

— Попытаюсь, пан.

Захватил он топор и пошел назад, на болото. Вырубил там сажень, нарубил тонкой лозы и давай вить из нее канат. Вьет, а потом возьмет да саженью померяет и так и этак.

Тут вылез из озера черт.

— Что это ты хочешь делать, Степан?

— А вот тут,— говорит,’— церковь буду ставить, а тут — костел.

— А что это ты .вьешь?

— А это — чтобы вас, чертей, на берег таскать.

Тот бух в воду и к старшому. Старшой дал ему приказ:

— Кто сильней свистнет, пусть за тем и будет пани.

Черт как свистнул, так листья посыпались с деревьев. А Степан говорит:

— Давай завяжем тебе глаза, а то как я свистну, так они и выскочат.

— Ну, завязывай!

Взял Степан дубовый кол да как свистнет — были глаза и выскочили.

— Стой, Степан, не,свисти больше,— да опять бух в воду к старшому.

Тот говорит:

— Возьми булаву в двенадцать пудов. Кто закинет выше — за тем и будет пани.

Вынес черт булаву.

— Старшой сказал: «Кто выше закинет—за тем и будет пани».

— Ну, кидай!

Черт как кинул, так прямо под облака.

А Степан взял булаву и думает, что тут делать, да поглядывает вверх.

Черт спрашивает:

— Что ты глядишь, Степан? Кидай!

— А вон та туча пройдет, тогда и кину. Мне там двенадцать братьев-кузнецов перекуют ее на другую, чтобы была но руке.

Испугался черт и потащил булаву назад. А оттуда вынес пани.

— На, Степан, только ступай отсюда.

Тот пошел с ней и отдал ее пану. Ну, пан, понятно, благодарил его.

Только вернулся Степан домой, приходят к нему панские сыновья и говорят:

— Ты, брат, разбогател.

— Я,— говорит, — не разбогател бы так, да жена помогает, она у меня старательная.

— А наши ни черта не стоят.

— А вот я вас научу, что с ними делать. Полосни ей ножом в левую подмышку; как дурная кровь выбежит, так жена и станет умной. Вот придете завтра ко мне и увидите, как я своей сделаю, тогда и вы так сделаете.

Взял он от забитого кабана пузырь, налил в него крови, привязал жене под левой рукой и приказывает ей:

— Гляди же, как панычи придут — так ты будто спишь. Я ножиком по пузырю полосну, а ты — брык и полежи малость, а потом вскочи да за метлу, да возьмись готовить всякую всячину,, да разговаривай, ну, будь прямо шелковой.’

Увидели это, панские сыновья.

— Пойдем-ка своим так же сделаем.

Взяли ножи. Один свою — раз и другой свою — раз! Тут им и конец.

Будили-будили — не встают! Назавтра чуть свет встали братья и пошли к Степану:

— Пойдем, утопим тебя, бери мешок.

Взяли мешок и пошли к озерку. Сунули его в мешок, глядь — а озерко-то замерзло.

— Сходим, брат, за топором, а он тут цел будет.

А идти верст пять.

Степан услыхал, что кто-то мимо едет, и давай кричать:

— Ни читать, ни писать не умею, а хотят посадить королем.

А это дьяк на тройке ехал.

— Я,— кричит,— умею и читать и писать!

— Ну так развяжи мешок да сам влезь в него — тебя и посадят королем.

Влез дьяк, Степан завязал мешок, сам — на тройку, да и поминай как звали!

Вот пришли те с топорами, Лед прорубили да в прорубь его, дьяка-тр. Сами повернулись и пошли.

Идут, а Степан катит на тройке мимо них.

Они и спрашивают:

— Где это ты взял? Мы ж тебя в воду кинули!

— А разве вы не слыхали, как я под водой коней ловил: тпру, бурый, тпру, серый! Там — какие хочешь.

— Ну так кинь и нас.

Он одного — в прорубь и другого в прорубь, а сам поехал домой.

Стал жить-поживать да панов с белого света сживать.

КАК БАРИН ЛОШАДЕЙ ИЗ ТЫКВЫ ВЫСИЖИВАЛ

Посадил один мужичок тыквы, и удались они на славу. Набрал он их и повез в город продавать. Подходит к нему барин и спрашивает:

— Что это ты, мужичок, продаешь?

— Да яйца,— отвечает мужик.

— А что из них можно сделать?

— А вот что,— говорит мужик.— Если ты хочешь ездить на хороших лошадях, так взберись на елку повыше и садись на эти яйца: высидишь себе таких лошадей, каких никогда и не видывал/

Купил барин несколько тыкв и говорит мужику:

— Дам я тебе сто рублей, только покажи мне, на какой елке можно этих лошадей высидеть.

А мужик знал, под какой елкой в лесу лежит заяц. Привел барина туда и говорит:

— Ну вот на ней и садись, да смотри не слезай, пока лошадей не высидишь.

Пошел барин домой и приказывает жене:

— Приноси мне завтракать, обедать и ужинать, а мне домой ходить недосуг.

Вот жена приносит ему еду один день, и другой день, и третий день, а потом как-то и позабыла.

Сидел барин, сидел, и захотелось ему есть,

— Ах, боже мой,— говорит он сам себе,—вот какая моя жена: на хороших лошадях ездила бы, да обо мне забыла. Ну, подожди, только домой приеду, узнаешь ты, как забывать о муже!

Стал барин поворачиваться да как загремит с этой елки! А под елью лежал заяц. Вскочил он да удирать, а барин за ним бежит и кричит:

— Ой, не досидел я себе лошадей!

Заяц и был таков — убежал в лес.

Пришел барин домой и давай бранить жену:

— Ты почему не принесла мне есть ? Я уже совсем было высидел хороших лошадей, да разве усидишь голодный? Стал я тихонько слезать со своего, насеста, да сук-то обломился, а я как

грохнулся на землю, а лошадь насиженная — из-под меня. Догонял я ее, догонял — никак не мог догнать. А если бы ты принесла мне поесть, какие были бы у нас лошади! Если я маленькую не мог поймать, так больших и вовсе не удержать. А теперь ты сама виновата, езди на таких, какие есть.

ОТВЕТЫ МУЖИКА

Ехал мужик на базар доски продавать. И случилось той же дорогой ехать в город барину. Увидел он мужика и кричит:

— Эй ты, длинный нос! Прочь с дороги!

Не понял мужик барской речи, подумал, что длинный нос барину мешает. Сошел он с дороги, отвернул рукою нос в сторону и сказал:

— Езжай, барин,, хоть к черту!

Видит барин, что мужик над ним смеется, кричит:

— Прочь ты с лошадью!

Мужик выпряг лошадь, а сани оставил на дороге. А дело было зимою в большой мороз. Барин замерз, разозлился на мужика и кричит:

— Убирайся Совсем с дороги.

Пока мужик запрягал лошадь, пока сворачивал с дороги, барин чуть было совсем не окоченел.

Приехал барин в тот город, куда мужик добирался. Ходит он по базару, ищет овса. Подходит к тому мужику, которого встретил на дороге, и спрашивает:

— Не слышно ли тут овса?

Мужик влез на воз и прислушивается.

— Нет, барин, не слышно.

— Мужик! Не вчерашний ли ты?

— Нет, барин, мать говорила, что давно меня родила.

— Мужик! Ты чей?

— Марьянин.

— А кто такая Марьяна?

— Жена моя.

— А кого ты боишься?

. — А, барин, есть у Пилипа во дворе собака, так вот мы ее все и боимся: кто идет, дубину несет.

— А кто у вас выше всех людей?

— А есть у нас, барин, Авдей,— выше всех людей.

— Мужик, а много ли вас таких дураков?

— Три кадки бураков, третья —капусты.

Барин говорит:

— Как бы я тебе, мужик, заехал.

— Заезжай, барин, мы и тебе накладем.

Видит барин, что с мужиком не сговориться, плюнул и пошел искать, чей это мужик. Нашел, поболтал с ним:

— Пане, твой мужик смеется надо мной. Я бы дал ему за это сто лоз.

Вот привели мужика в барские покои. Известно, там много дверей. Идет мужик и все двери открывает. Барин кричит:

— Замыкай!

Мужик как замычит: «Му-му». А барин все кричит:

— Замыкай, дурень!

— Боюсь, паночек, — отвечает мужик и снова: «Му-му».

Тогда барин говорит:

— Ну, видишь, он и надо мной смеется.

Приказал барин дать мужику розог, а он так закричал, что барские дети испугались. Прогнали его, он и пошел себе как ни в чем не бывало.

КАК МУЖИК ХИТРО ГУСЯ РАЗДЕЛИЛ

Принес один бедный мужик пану гуся и просит за него меру ржи. Пан говорит:

— Ну, нас семеро: я, пани, двое сыновей, две дочери,— подели ты на нас всех этого гуся.

Подумал мужик и говорит:

— Пан — голова в доме, пану и будет голова; пани достанется шейка: она первая за паном; панским дочкам по ножке, чтобы легко танцевали, панычам по крылышку, чтобы красиво писали, а я,— говорит,— мужичище, возьму себе туловище.

— Ну,— говорит пан,— и хитер ты!

Гуся ему отдал и меру ржи в придачу, а может, и все пять дал. Принес мужик домой рожь, а брат как узнал об этом, так схватил двух гусей и — к пану. Приходит и тоже просит ржи.

Пан говорит:

— Хорошо, дам я тебе ржи, но подели-ка ты гусей между нами.

Тот подумал-подумал и говорит:

— Пану будет гусь и пани будет гусь.

— А моим детям?

А тот и не знает, что отвечать.

— Ступай-ка,— говорит пан,— за своим братом, он гусей разделит.

Позвал он брата. Пан и говорит:

— Подели ты нас, а то твой брат какой-то бестолковый, никак не поделит.

Подумал мужик немного и говорит:

— Верит ли пан в святую троицу?

— О чем ты еще спрашиваешь? Разве я не католик?

— Ну, если так, то пан, пани и головка — святая троица, две панские дочки и ножка — тоже святая троица, двое панычей да крылышко — и они святая троица, а мужик и два гуся — также святая троица.

Похвалил пан мужика, отдал ему и гусей и ржи, сколько он хотел, а брата прогнал вон. Вот какой был мужик мудрый.

ПИСАРЬ

Жил-был один лихой пан. Тяжко при нем жилось людям: целую неделю' они гнули спины на барщине, и даже если в воскресенье сделают что-нибудь,— и то отдай пану. То давай ему сушеных грибов, то насобирай рыжиков, то ягод — все ему нужно.

Сам пан то и дело ездил за границу, и его почти никогда не видели. Раз пана долго не было дома, и пошел слух, что он продал имение какому-то другому пану и вовсе не вернется. Может, правда, а может, нет, только говорят, будто тот пан за пару заморских коней да за пяток каких-то собак отдал все имение с людьми. Но вот пришло время — и приехал новый пан. Собрались мужики и давай судить-рядить, как им дальше жить. Очень уж тяжко было жить при том пане, может, новый будет так добр, что немного убавит барщину и подати.

Судила-рядила сходка и решила бить челом новому пану, а чтоб вышло складно да умно,— известно, мужик по темноте своей не скажет как нужно,— решили написать все на бумаге.

Но вот беда — писать никто не умеет! Прослышали они, что в местечке есть какой-то пьянчужка писарь, мастер писать прошения. Пишет мелко, будто маком сыплет, а где надо — кругло, как яйца, да так накрутит, что только отменный грамотей поймет, что там написано.

Вот привели они того писаря, поставили ему кварту водки и просят, умоляют, чтоб он все написал пану поскладнее. Только писарь пил целую неделю, яичницу просил, а писать не принимался.

— Нужны сначала прилады,— говорит он.

Хлопцы пошли в местечко, купили в лавке лист бумаги. Тем временем писарь велел насобирать дубовых орешков да насушить их, а сам пошел в кузницу, набрал там воды из-под точила, налил ее в горшок, насыпал туда дубовых орешков и поставил горшок на печь. Через три дня взял он тот горшок, а там уже чернила — черные, как сажа. Нанесли писарю со всего села гусиного пера, и наделал он себе перьев целый пучок.

— Ну,— говорит писарь,— теперь давайте еще водки, чтоб рука шибче ходила.

Дали ему водки. Писарь выпил с полкварты, огурцом закусил и давай писать. Люди столпились вокруг и подсказывают.

— Напиши, чтобы пан дал на хату по пяти коп жердей для ограды,— просит один.

— Пиши, чтобы пан сбавил подати,— просит другой.

Много еще наговорили мужики писарю. А он потянет

водки из фляжки да так пишет, что перо скрипит, как немазаное колесо. Даже пот у него на лбу выступил, как будто не пишет пером, а дрова колет топором. А лоб у него большущий, а голова голая, хоть бобы молоти.

Исписал он весь лист. Мужики поставили крестики и благодарят писаря. Собрали ему со всего села кур, яиц, орехов, меду, сала — у кого что было.

Поехал писарь к себе домой, а мужики собрались и толпой пошли к пану. Вышел пан на крыльцо и спрашивает, чего им нужно. Мужики поклонились пану и подают прошение. Взял пан в руки бумагу, прочитал и говорит:

— Спасибо вам, хлопцы, что вы мне даете с каждого двора по волу, по копе яиц и по осьмине овса.

Переглядываются мужики, насилу раскумекали, что это пан говорит. Догадались они, что писарь их обманул, да ничего не поделаешь, придется отдавать пану то, что написали. Пошли мужики домой, и так жаль им добра, аж волосы рвут. Вдруг один и говорит:

— А чтоб хворобу вам, и меня подвели! Я ведь тогда знал, что он пишет. Вижу, пишет что-то большое да как закрутит, ну, думаю, это волы круторогие. Потом пишет что-то круглое — вот вам яйца, а мелкое—это вам овес.

— Что ж ты тогда не сказал? — закричали мужики и давай его колотить.

Подрались мужики, повздыхали, да и пошли собирать пану овес и яйца.

ШЕМЯКИН СУД

Жили в одной деревне два брата, как уж их там звали — не помню. Один жил богато, а другой очень бедно: не было у него ни лошади, ни коровы. Пошел бедный к богачу просить лошадь. Нужно ему было дров привезти (а у богатого брата был такой нрав: кто бы чего ни попросил — не откажет, но только проси сразу все, чего хочешь, а если в другой раз начнешь просить — ничего не даст). Бедный выпросил у богатого лошадь, а хомут и дугу забыл попросить. Стал бедный запрягать лошадь: как ни мудрил, а без хомута и дуги не обойтись. Он и надумал: оглобли выбросил вон, хвост лошади привязал к саням и поехал в лес. Навалил воз дров и повез. Немного не доехал до дому, на мостике сани свалились в канаву. Бедняк стегнул лошадь кнутом, лошадь как дернула, так и оторвала себе хвост. Приводит бедный брат к богачу лошадь без хвоста. Богатый спрашивает:

— А где хвост у моей лошади?

— Виноват, брат, я перед тобою: лошадь взял, а хомут и

дугу забыл попросить. Что было делать? Взял, привязал хвостом за сани и поехал в лес за дровами. Немного не доехал до двора — сани завалились.

— Погоди же, брат, пойду я жаловаться на тебя в суд.

Пошли они вместе в суд. Шли-шли дорогою, и пришлось им

заночевать в пути. Зашли они на постоялый двор. Хозяин знал богатого. Бедного положил голодного спать на полатях, а богатого хозяин посадил с собой за стол. Бедный на полатях ворочался-ворочался, и случись беда: обломились полати. А под ними жена хозяина кормила ребенка. Упали полати на ребенка и задавили его. Хозяин и говорит:

— Пойду и я подавать на тебя в суд.

Идут они по мосту через реку. В это время рыбак под мостом ловил рыбу.

«Все равно мне пропадать, брошусь я с моста в реку»,— думает бедняк. Подумал-подумал и бросился, да и угодил прямо рыбаку в лодку. Лодка перевернулась, и. рыбак утонул. А сын рыбака сидел на берегу и видел эту третью беду. Сын рыбака говорит:

— Пойду, братцы, и я на суд.

Идут они вчетвером, подходят к городу.

Вот бедняк и надумал: «Возьму-ка я с собой на всякий случай камень: если судья будет говорить за меня, то не буду его бить, а если против — стукну я его камнем».

Пришли они в суд, стали рассказывать судье каждый про свою беду. Видит судья — у бедного брата что-то есть за пазухой. «Непременно принес с собой денег»,— подумал он.

Допросил судья всех троих и говорит:

— Ну-ка, ответчик, подойди, брат, ближе да скажи мне, что ты натворил?

Бедный брат подошел к судье:

— Ну, господин судья, суди по закону, а то будет и мне, будет и тебе.

— Ну, брат богатый, если бедный оторвал хвост у твоей лошади, отдай бедному лошадь до тех пор, пока у нее не вырастет хвост. А ты, если он задавил твоего ребенка, отдай ему свою жену до тех пор, пока не родится у нее ребенок. А ты, если он утопил твоего отца, бросься к нему, когда он поедет в лодке.

Бедней судье ничего не дал. Так и пошли они все домой, а бедного оправдали. Вот и посмеялся виноватый над правыми.

КАК ХРОМОЙ, СЛЕПОЙ ДА ГЛУХОЙ ЦАРЮ СЛУЖИЛИ

Сошлись на дороге хромой, слепой да глухой. Слепой и спрашивает хромого:

— Где нам денег взять?

Вдруг им показалось, будто бы глухой сказал:

— Пойдемте, братцы, к царю —может быть, он будет деньги давать.

Пришли к царскому дворцу и остановились у ворот, где часовые в карауле ходят. Пошел часовой на квартиру, а они его и просят: v

— Господин часовой, доложите царю, что мы пришли к нему в работники наниматься.

— Позовите их сюда.

Приходят они к царю.

— Ну, мужички, какой работой вы хотите у меня заняться?

— Свет-государь, дайте нам работу, которая полегче. Посылает царь их в думу:

— Пусть там подберут для вас работу полегче.

В думе додумались: «Слепого посадить картошку караулить, хромого скотину пасти, а глупого поставить у царских ворот, чтобы он слушал, кто с колокольчиками поедет».

Привели их каждого на свое место. Прошло немного времени, и хромой начал задумываться: «Что же это мы не договорились с царем, сколько каждому жалованья будет. Пойду-ка я сговорюсь».

Хромой две версты шел два месяца. Доложили царю, что хромой пришел просить жалованье. Царь приказал позвать его. — Ну что, хорошо скотину пасти?

— Царь, великий государь, я еще скота и в глаза не видал. — Где же ты был два месяца?

— Царь-государь, меня в поле на лошади отвезли, а оттуда пришлось идти пешком. Я хочу узнать, какое жалованье ты будешь нам платить?

Царь рассердился:

— Ему не скотину пасти, а в остроге сидеть!

Слепой караулил картошку, и узнали про это горожане. Доложили царю, что у сторожа в огороде все пораскрали. Царь приказал его привести:

— Как это ты, слепой, так плохо сторожишь? Всю картошку пораскрали?

— Свет-государь, я никого не видел.

— Так вот же поди к хромому.

Слуги отвели слепого к хромому.

Царь приказал:

— Запрягите три тройки, подвесьте к каждой по три колокольчика и поезжайте мимо глухого.

Запрягли и едут через те ворота, где глухой, а он ничего не слышит.

Доложили царю:

— Он и с места не встал, не слышит ничего.

— Отвести и его к хромому и слепому.

Собрались они в кучу. Вот как-то царь приказал:

— Отвезите и хромого, и слепого, и глухого в думу.

Царь говорит боярам:

— Вы назначили мужиков на работу, вы за этих работников и ответ держите.

Судили-судили и постановили: хромой прав—зачем его ставили скотину пасти, когда знали, что он хромой. Того судью, который хромого назначил, оштрафовать на тысячу рублей и отдать штраф хромому на прокормление. Присудили с судьи тысячу рублей и слепому, глухому' тоже с судьи тысячу, чтобы знал, кто" глух, кто слеп. Царь приказал отвезти мужиков за царский счет, а деньги мужикам отдавать не сразу, а то деньгами мужики избалуются.

МУЖИК И ЦАРЬ

Копал мужик погреб и нашел золото. Взял он это золото и думает: «Куда бы мне его деть? Отдать пану — пан скажет, что я его украл. Отдать корчмарю — корчмарь обманет: скажет, что это не золото. Понесу-ка я его лучше царю в подарок».

Обул мужик лапти, накинул сермягу и понес. Три дня шел он до царского дворца. Остановил его часовой и спрашивает: — Куда, мужик, лезешь?

— К царю, служивенький.

— Что тебе там нужно?

— Ох, служивенький, пусти, мне очень нужно.

Пропустил его первый часовой, а потом и второй. Дошел он до царской комнаты, а там генерал стоит. Остановил он мужика и спрашивает:

— Куда ты, мужик, идешь?

— К царю.

— Зачем?

— А вот зачем: копал я погреб и нашел золото. Несу его теперь царю в подарок.

— Покажи!

Мужик достал золото и показал его генералу.

— Ну, коли дашь половину того, что тебе царь даст,— пущу, а не дашь—иди назад,— говорит генерал.

— Ну что ж, дам.

Генерал доложил царю. Царь вышел и спрашивает:

— Чего тебе, мужичок, нужно?

— Ничего, царечек-паночек. Я принес тебе подарок,— ответил мужик и отдал ему золото. Царь взял золото и спрашивает:

— Что же тебе дать за это?

— Ничего, царечек-паночек. Коли есть чарка водочки, то дай.

Царь приказал принести графин водки и белого хлеба. Посмотрел мужик на белый хлеб и говорит:

— А, царечек-паночек! Мой дед такого хлеба не ел, и я не буду. Боюсь я его есть. Нет ли у вас солдатского хлеба?

Царь приказал принести солдатского хлеба. Принесли. Царь положил хлеб на водку и мясо, а сам пошел в другую комнату и глядит оттуда вместе с царицей, как мужик пьет и ест.

А мужик нальет чарку, выпьет, закусит и снова нальет, выпьет, закусит, так и выпил весь графин, поглядел, нет никого, перекрестился. Тут вышел царь.

— Спасибо, царечек-паночек, наелся-напился.

А царь спрашивает:

— Что тебе еще нужно, мужичок?

— Царечек-паночек, поплясать бы теперь.

— Музыку! — приказал царь.

Пришла полковая музыка.

— Нет, царечек-паночек, я под такую музыку плясать не умею. Мне бы под дудку.

Царь разослал по городу слуг. Разыскали дудку. Плясал-плясал мужик, потом говорит:

— Все!

— Чего еще тебе нужно, мужичок? — спрашивает царь.

— Теперь, царечек-паночек, не мешало бы поспать.

Царь приказал приготовить постель, а мужик, как увидел

постель, даже удивился:

— Нет, царечек-паночек, мне гороховую.

— А что такое «гороховая»?

—- А это солома гороховая.

Привезли воз гороховой соломы и разостлали. Положил мужик под голову шапку и захрапел.

А царь все прислушивается: жив ли мужик, ведь он целый графин водки выпил.

Храпит мужик. Наконец встал, царь и спрашивает:

— Чего ты еще хочешь?

А мужик отряхнул с себя гороховую солому и говорит:

— Царечек-паночек, голова сильно трещит. Нельзя ли чарочку водки?

Дал ему царь водки. Мужик выпил две чарки, царь и спрашивает:

— Чего ты еще хочешь, мужик?

— Спасибо, царечек-паночек. Я тебе и так много хлопот наделал. Полы лаптями затоптал, окурков набросал, за это мне стс£ розог.

— За что же тебя розгами? Ты же мне золото принес!

— Нет, царечек-паночек. Ничего больше не хочу. Дай мне сто розог.

— Розог!

Принесли розги, мужик разделся, лег, стали его драть. Вдруг он и вскочил:

— Ой, царечек-паночек! У меня есть половинщик.

— Какой?

— Да вот твой генерал. Он меня до тех пор к тебе не пускал, пока я "не согласился дать ему половину того, что ты мне дашь. Так дайте сначала ему половину.

Приказал царь генералу снять мундир и ложиться. Генерал лег, ему всыпали. Тогда мужик и говорит:

— Ах, царечек-паночек. Он у вас очень хорошо служит. Дайте ему и мою часть.

Всыпали генералу еще пятьдесят розог и разжаловали в рядовые.

Царь начал расспрашивать мужика, откуда он, и хотел его наградить, а мужик за шапку да в дверь, только его и видели.

КАК ПЕТР МОНАСТЫРЬ ОСМАТРИВАЛ И ЗАСТАВИЛ

ЖИРНОГО МОНАХА В КУЗНИЦЕ РАБОТАТЬ

Ехал царь Петр по Москве, зашел он в кузницу, увидел тощего кузнеца и спрашивает:

— Отчего ты худой такой?

А тот отвечает:

— От трудов.

Приехал Петр в монастырь. Попался ему навстречу жирный монах. Вот царь и спрашивает:

— Отчего ты такой жирный?

Монах отвечает:

— От трудов праведных: богу молюсь.

— Ступай к кузнецу в молотобойцы, поработай там месяц,— говорит ему царь.

Встречается царю настоятель.

— Что это за монастырь? — спрашивает Петр.

— Беззаботный.

— Так вот тебе забота: сосчитай, сколько звезд на небе, узнай, сколько я стою и что я думаю. Даю тебе месяц сроку.

Уехал Петр к себе.

Начал настоятель чесать затылок и думать, как справиться с задачами царя.

Думал он, думал, всех монахов переспросил, никто не мог царских задач решить. Был у него один монах умный и того настоятель из монастыря выгнал. Не хотел настоятель обращаться к нему, да делать нечего, позвал этого монаха и говорит:

— Приму тебя, брат, обратно в монастырь, и будешь ты старшим над всеми монахами, только помоги в беде.

Согласился монах.

— Давай мне свою одежу,— говорит монах.

Делать нечего, отдал настоятель монаху свою одежду.

Оделся он настоятелем и в назначенный срок явился, к царю.

Петр его и спрашивает;

— Что ж, брат, сосчитал ты звезды на небе?

— Сосчитал.

— Сколько же?

— Столько-то и столько миллионов,— отвечает монах.

Петр говорит:

—- А может, неверно?

— А коли не верите, извольте проверить.

Пришлось царю поневоле удовлетвориться ответом монаха.

— А что я стою?

— Небесный бог был продан за тридцать серебренников, ну а ты бог земной, так цена тебе половина; пятнадцать серебренников.

Понравился ответ Петру.

— Ну, а что же я думаю?

— Да вы думаете, что я настоятель, а я простой монах.

И этот ответ понравился царю.

Захотел царь проверить монастырь. Приезжает он в ту кузницу, в которую монаха отдал в молотобойцы, и видит: отощал монах.

— Отчего ты такой худой? — спрашивает Петр.

Упал монах на колени:

— Прости, государь!

А царь ему:

— Вот что такое труд! Ну да бог с тобой, ступай на свое место.

ПЕТР И ПЬЯНЫЙ МУЖИК

Вот однажды шел царь Петр по Москве и видит: валяется в грязи пьяный мужик.

Приказал царь своим слугам взять этого мужика, снять с него рваную одежонку, одеть самую хорошую, положить его в царскую спальню и приставить к нему слугу в белом халате.

Вот проснулся мужик и видит — кругом блеск, зеркала, богатое убранство. Испугался он и думает: «Где я теперь?»

Да как закричит:

—Ой, ой! Где я теперь?

Подбегает слуга и говорит:

— Ты, брат, теперь у бога!

— А ты кто же такой?

— Я ангел.

А у мужика голова с похмелья болит, вот он и спрашивает: — А бог водку дает?

— Пойду спрошу у бога.

Приходит слуга к Петру и докладывает:

— Просит мужик водки.

— Дай ему две рюмки да кусок пирога.

А мужику-то этого мало.

— Эй, ангел!—закричал он во все горло.

Прибежал слуга:

— Что угодно?

— Спроси, брат, у бога, не даст ли он еще водки.

Петр приказал:

— Дать ему графин водки и целый пирог.

Подали. Мужик напился, наелся, да и говорит:

— Слава тебе, господи, что ты принял меня в царство этакое. Век тут буду жить.

Выпил он еще, закусил и улегся спать.

Приказал царь снова одеть мужика в его худую одежонку и положить пьяного в ту же грязь, откуда его взяли.

Спит мужик, а царь посылает своих слуг подслушать, что мужик будет говорить, когда проснется.

Мужик проснулся, глаз еще не продрал, а кричит:

— Эй, ангел!

А сам и глаз не открывает.

Кликнул ангела второй и третий раз. Продрал мужик глаза, осмотрелся и видит, что лежит он снова в грязи.

Вздохнул он и говорит:

— Прости меня, господи, что я согрешил и небесное царство потерял. И зачем только я еще водки просил?! С меня и двух рюмок хватило бы! А теперь вот и валяйся весь век в грязи на земле.

ЗАДАЧИ ЦАРЯ ПЕТРА

Однажды спросил царь Петр своих сенаторов:

— Как высоко небо и как глубока земля?

Не смогли они ответить.

Поехал Петр в поле. Видит — землю мужичок пашет. Петр у него и спрашивает:

— Скажи мне, пожалуйста, как высоко небо и как глубока земля?

Мужик отвечает:

— Небо очень низко: как гром грянет, так и глухой услышит. А земля глубока: я своего деда похоронил, так с той поры шестьдесят лет прошло, а он все не может выбраться из земли.

Сенаторы стали искать того, кто бы мог ответить на царские вопросы. Спрашивают лакея, который с царем ездил: .

— Где царь был?

. — Был царь в полете мужиком разговаривал.

' Поехали сенаторы в поле к мужику и начали расспрашивать: — Ответь нам, пожалуйста, как высоко небо и .как глубока земля?

Мужик отказывается.

— Я бы. вам сказал,, да что вы мне за это дадите?

— А что ты хочешь? — спрашивают сенаторы.

— Это дело будет стоить сто рублей.

Заплатили сенаторы деньги мужику, а он и говорит:

— Небо очень низко: как гром загремит, так и глухой услышит. А земля очень глубока: шестьдесят лет как у меня дедушка помер, а до сих пор не возвращается,— все не может из земли выбраться.

, Сенаторы вернулись к Петру и хвастают:

— Царь, это нам известно! Земля глубока: сорок лет как помер мой дядюшка, а все не возвращается, а небо очень низко: как гром грянет, так и глухой услышит.

— Это вы у мужика расспросили,— говорит Петр своим сенаторам.

, Петр снова у мужика спрашивает:

— Скажи мне, мужик, сколько ты берешь в сутки за эту пахоту?

— А вот сколько, Петр: восемь гривен.

— Ох, много ж ты денег берешь! Куда ж ты эти деньги деваешь?

— Две гривны долг отдаю, две гривны в долг даю, две гривны на ветер пускаю, а две гривны остаются мне с женой на пропитание.

Царь спрашивает:

— А кому ты долг отдаешь?

— Есть у меня отец и мать: они меня малого кормили, так я их старых за это кормлю. Вот это им я долг отдаю.

— Скажи, пожалуйста, кому ты в долг даешь?

— Есть у меня два малых сына, я их кормлю. Когда буду стариком, они меня будут кормить, вот это я в долг даю.

— Ну, скажи, пожалуйста, а что значит две гривны на ветер пускать?

Говорит ему мужик:

— Вот, царь, куда две гривны деваю — дочек кормлю. Подрастут они, отдам их замуж. Вот это — я на ветер пускают

Приехал царь в сенат и загадал сенаторам загадку мужика. Пришлось опять к тому мужику ехать и заплатить ему, чтобы он им сказал, еще двести рублей.

КАК ВОР СПАС ЦАРЯ ПЕТРА

Захотел Петр узнать, что делается в Москве. Вот оделся он в худую одежу и пошел ночью по городу. Встречается он с человеком в глухом переулке и спрашивает:

— Что ты за человек?

. — Я вор, а ты кто такой?

— Ия вор,— говорит царь.

— Ну, а коли вор, так пойдем вместе воровать! — А потом спрашивает: — Куда же мы пойдем?

— Пойдем к царю! — отвечает Петр.

— Да как же у царя красть? Ему ведь много денег нужно. — Ну так куда-ж пойдем? —спрашивает Петр.

— Пойдем,— говорит вор,— к генералу Белорукину: тому все равно деньги даром достаются.

Вот пришли они к генеральскому дому.

Вор надел железные когти и полез по стене к окну послушать, что в доме творится. Слышит — уговариваются устроить на другой день бал, пригласить царя Петра Алексеевича и дать ему выпить стакан с отравой. Услышал это вор, бросился вниз и говорит Петру.

— Эх, брат, кабы царю дать знать!

— А что такое?

— А вот, брат: хотят завтра царя нашего отравить.

— Что ты, давай и я послушаю! — говорит Петр.

Полез Петр к окну и слышит все то, о чем вор говорил. Наступило время по домам идти.

Петр и говорит:

— Давай, брат, подружимся с тобой. А чтобы легче было узнать друг друга, поменяемся шапками. Будь назавтра в такой-то церкви к заутрени.

Царь встал, поехал к заутрени и присматривается, кто в его шапке придет. Вот он увидел вора и приказал жандармам, чтобы за ним следили. Как заутреня отошла, царь садится в карету и велит этого вора с собой посадить.

Вор сел ни жив ни мертв. Приезжают во дворец, тут-то вор опознал царя.

Царь и говорит:

— Хоть ты и вор, братец, а я тебя прощаю. Как нас позовут на бал, я тебя с собой возьму под видом иностранца; начнут потчевать: генерал будет мне подавать вино первому, а я пить не стану и спрошу у тебя, как за границей пьют вино: первую рюмку пьет гость или хозяин? Ты скажешь — «хозяин».

За ночь сделали вору иностранную одежу, одели его и ожидают, когда генерал попросит на бал. Вот приехали на бал.

Царь первым не пьет вина. Генерал говорит:4

— Ваше величество, я раньше миропомазанника не могу пить.

Петр отвечает.

— Мы узнаем: у меня иностранный посланник есть, вот мы и спросим у него, как у них в стране: кто первый пьет — гость или хозяин.

Спрашивает «посланника». «Посланник» отвечает:

— В нашей стране никогда гость не начинает пить вино, прежде хозяин попробует.

Пришлось пить самому генералу. Как выпил, так и упал. Тут Петр велел схватить всю шайку. Потом император спрашивает у вора:

— Чем тебя наградить?

— А ничего я не хочу, никакой мне награды не надо, только прошу строго не судить воров: ведь они воруют не от добра. Бог и меня свел с вами, чтобы вы, император Петр Первый, могли продолжать свою жизнь.

КАК ПЕТР НА ОХОТУ ЕЗДИЛ

Погнали гончие зверя в лес, и Петр поскакал по тропинке.

Заехал в бурелом: нельзя на лошади проехать. Спешился он, лошадь привязал, побежал на лай гончих. Заблудился, выбился на какую-то дорогу, встретил солдата. Пошли они вместе. Вот пришли они к разбойничьему дому. Заходят в дом, в доме никого нет, только женщина. Солдат говорит:

— Пусти переночевать!

— Да вот, полезайте по лестнице на чердак, там на сене и ночуйте.

Пришли разбойники и говорят между собой, что неудача сегодня: никого загубить не удалось. А хозяйка отвечает:

— Два рябчика сами прилетели.

— А где ж-они? —спрашивают разбойники.

— Я их на чердак спать послала.

— Поди-ка приведи их сюда, мы с ними разделаемся, — приказывает атаман одному разбойнику.

Полез тот на чердак. Петр уже спал, а солдат свою службу знал: на часах стоял и саблю в руках держал. Только показался первый разбойник — солдат ему саблей голову долой.

— Видно, не возьмет он их там один, — говорит атаман. Посылает другого. Солдат и этому голову отрубил. Перебил солдат всех разбойников. Остался один атаман.

Полез он на чердак, и ему голову снес солдат.

Закрыл солдат дверь поплотней и лег спать. Утром проснулся, разбудил Петра и спрашивает:

— Что ты за человек?

— Я слуга господский.

— Лакей,, значит! Эх ты, лизоблюд, привык блюда лизать да спать. А посмотри-ка, сколько тут лежит барашков (он их двенадцать зарубил!). Пойдем теперь в дом!

Спустились вниз, солдат к хозяйке:

— Подавай ключи от кладовых!

Отдала та ключи. Пошел солдат искать деньги, нашел медь, начал брать, а Петр не берет.

Солдат как закричит:

— Я беру, а ты чего не берешь, донесешь еще...

Нечего делать — пришлось и Петру брать.

Потом солдат нашел серебро.

— Выбрасывай вон медь, бери серебро!

Идут дальше, нашли золото. Солдат командует:

— Бери золото, а серебро выбрасывай!

Набрали они золота, пошли обратно, и давай солдат просить Петра, чтобы тот никому ничего не говорил.

Петр спрашивает:

— Как тебя зовут, какого ты полка?

Назвал солдат свою фамилию и полк. Спрашивает у него Петр:

— Почему же ты в лес зашел?

— А вот почему зашел: начальники не додали мне полтора гарнца крупы провианта. Пошел я к малому начальству — меня палками отдули, дошел до самого большого —все палками дули. Так я и пошел в лес отлежаться, чтобы не лечь в лазарет.

Вышли Петр и солдат из леса, простились, солдат пошел своей дорогой, а царь своей. Пришел Петр первым на заставу и приказывает:

— Такой-то солдат будет проходить, отдать ему честь, как царю.

Вот приходит солдат на заставу, а тут ему царскую честь отдают. Солдат думает: «Экий плут, рассказал, что у меня деньги есть, не зря же мне честь отдают». Бросил он им горсть денег и пошел дальше. Шел он, шел, .приходит к царскому . дворцу, а ему и тут честь отдают; сам Петр выносит ему на блюде золото.

— Благодарю тебя, служивый кавалер, за то, что ты меня от смерти спас. А за твоих полтора гарнца крупы я все твое начальство разжалую.

БОГ И МУЖИК

Жил на свете один мужичок. Пошел он однажды на ярмарку, купил себе кобылку жеребую за какую-нибудь трешку или пятерку. Повел ее домой, и застала его в одной деревне темная ночь. Просился он переночевать, просился, а никто его не пускает. Наконец один мужичок говорит:

— Заходил здесь ко мне поперед тебя захожий старичок, тоже просился переночевать, так он вон там за деревней ночует, и ты иди туда.

Делать нечего, пошел мужичок к тому старичку. Подходит: — Здравствуй, дедуля!

— Будь здоров и ты!

— Нельзя ли и мне возле тебя переночевать?

— Что ж, ночуй!

Воткнул бог колышек в землю.

— Вот, — говорит, — привяжи кобыленку.

Переночевали они, наутро встают —кобыленка ожеребилась. Старик и затеял с мужиком спор из-за жеребенка.

Мужик говорит:

— Кобылка моя ожеребилась.

А старик говорит:

— Нет, это мой колышек ожеребился.

Спорили они, спорили и давай судиться.

Повел старик мужика в один суд, в другой, в третий —везде мужик проигрывает, а все потому, что старик судьям деньги дает. Обошли они все суды, а затем старик и говорит мужику: — Ну, обошли мы все твои суды, пойдем теперь щ мой суд, посмотрим, что мой судья признает.

Приходят они к святому Гавриле.

— Ну,— говорит старик,— рассуди ты нас, святой Гаврила!

Рассказал, как дело было, и спрашивает:

— Чей жеребенок? Мужикова кобылка ожеребилась или мой колышек?

Святой Гаврила послушал, усмехнулся.

— Шел я,— говорит,— по синю морю и сеял овес; не знаю, вырос он или нет.

Господь бог, а это он с мужиком спорил, удивился таким словам:

— Как же овес может вырасти на море?

— А как же, господи, колышек может ожеребиться?

Вот тогда господь бог отпустил мужика и отдал ему кобылку с жеребенком.

СОТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Подумал господь: «Что ж, сотворил я небо и землю, нужно и людей сотворить».

Вот сотворил он Адама, да и отлучился, не хватило ему материалу на дальнейшее творение. Но боясь, что нечистый дух осквернит человека, вылепил бог «обаку» и приставил ее охранять Адама.

— Не подпускай никого к моему творению, покуда я не вернусь!

Только бог ушел, а уж нечистый тут как тут.

— Пусти меня, обака, к Адаму!

Не пускает обака, лает. А сатана опять: пусти да пусти, а не то я тебя заморожу! —И нагнал он на обаку холоду, а та съежилась вся, дрожит (она была голой и холода очень боялась). — Пусти меня: я тебе шубу дам!

И допустила обака нечистого к человеку, сатана же за это ее шерстью покрыл, а потом оплевал, обхаркал, обгадил созданного богом человека и ушел как ни в чем не бывало.

Между тем возвращается господь.

— Что это, обака, уж не согрешила ли ты? Откуда на тебе такая шуба?

— Грешна я перед тобой, господи,— отвечает обака,— смутил меня сатана.

Вот оттого-то, что обака божьего повеления ослушалась, ее и собакой с тех пор называют и в церковь не пускают, а кошку (она в этом грехе неповинна) частенько запирают даже в алтаре — ловить мышей.

Дьявол случился тут поблизости. Бог и спрашивает:

— Как ты смел,— говорит,— нечистый дух, мое творенье осквернять?

— Не изволь, господи, беспокоиться, я сделал все, как надобно.

— Как так?

— А очень просто: возьми ты этого человека да выверни его наизнанку, — вся скверна и окажется внутри. Когда же от той скверны станет одолевать человека кашель, то он перво-наперво о тебе вспомнит: «Ох ты, — скажет,—господи, какой кашель!»

А потом уж, как плюнет да ногой разотрет, и меня, грешного, помянет: «Тьфу, нечистая сила, вот ведь привязалась!..»

Как черт посоветовал, так бог и сделал. А тут нечистый возьми да и скажи:

— А если человек будет здоров, он не то что меня, но и тебя, господи, забудет!

С той поры у человека и бывает кашель.

СОТВОРЕНИЕ МИРА

Дьявол влез в лебедя и хотел подмять под себя бога (земли-то еще не было, — бог только собирался ее творить,— а кругом было одно море, вот по морю и плавал лебедь-черт, и бог ходил по водам).

Не удалось, однако, нечистому подмять под себя бога, а сам он застрял в лебеде и никак ре мог из него выбраться. И взмолился он богу:

— О господи боже, выпусти меня на волю!

— Достань мне песку со дна морского, тогда выпущу! — отвечал бог,— а как его добыть, я тебя научу. Как нырнешь на дно и наберешь песку полный нос, скажи: «Господи, благослови». А остальное уж мое дело.

Один раз нырнул дьявол на дно морское, набрал в нос песку сколько мог, но покуда вынырнул — весь песок у него из носу водой вымыло.

— Да ты скажи: «Господи, благослови!», а иначе не вынесешь. В другой раз нырнул дьявол в бездну морскую, набрал песку больше прежнего, а наверх не смог вынести.

— Ну и чудной же ты! Ведь говорил же я тебе, что не донесешь, пока не скажешь «Господи, благослови!»

Тогда нырнул дьявол на дно в третий раз, набрал песку полный нос, перекрестился и хотел сказать «Господи, благослови!», но не договорил, сказал только: «Господи, бла...»—и все, дальше говорить посовестился.

Но песок наверх, хоть и не весь, а все-таки вытащил, часть отдал богу, а часть утаил. «Что бог станет делать с этим песком,— думает себе,— то и я».

А бог давай раскидывать песок вокруг себя, и стала из этого песка поверх воды расти земля.

Начала расти земля и в носу у лебедя. Больно' нечистому, взмолился он богу (земля-то еще не покрыла всего моря, и ему было где плавать).

— А ты плюй дачхаркай, занимай неудобные места,—сказал бог.

И давай тут дьявол плевать да харкать, и куда его плевки попадали — там появлялись болотные трясины и мхи.

Потому и до сих пор в некоторых местах такие топи называют у нас в народе «харкотинами».

Через некоторое время бог выпустил нечистого на волю, как обещал.

БОГ И УГОДНИКИ

Послал бог святых своих угодников поглядеть, что на свете делается. Вот и пошли они рано-ранехонько, когда еще солнышко не всходило.

Шли они, шли, и встретилась им по дороге деревушка; заглянули они в крайнюю хату, а там девчина пригожая и проворная уже .встала и умылась, и коров подоила, хату подмела, печь затопила.

Подивились угодники на такую работящую девчину и тронулись дальше, миновали деревню, вышли в поле.

В поле еще пустехонько — ни души, только на одной полоске статный хлопец уже, видно, давно пашет.

Снова подивились угодники: «И когда это он успел выспаться и столько напахать?»

Пошли дальше. Уже и солнце взошло, по дороге стали попадаться люди — кто с сохами, кто с боронами; глядь —снова деревушка стоит. Стали они в хаты заглядывать, а людей там не видно, только в одной хате девчина здоровенная, толстая, только что глаза продрала, сидит на полу и зевает, потягивается, коса у нее вся в перьях, даже глядеть тошно.

Постояли угодники, подивились и пустились дальше. Миновали они деревню и вышли в поле. Глядят — под кустом лежит молодец, лежит и спит, а сам храпит во всю мочь. Возле него кобылка стоит в соху запряженная, травку щиплет. Видать, как из дому выехал, так ничего и не работал.

Поглядели-поглядели святые угодники, плюнули и пошли прочь.

Воротились они к богу. Бог спрашивает:

— Ну что хорошего видели вы на земле, что слышали?

Стали угодники рассказывать про. то, что видели, да и говорят:

— Вот, боже, по-нашему, оженить бы доброго молодца на доброй девчине, а ленивого на ленивой: были бы две пары как раз один в одного.

А бог возьми да и скажи им:

— Дураки вы, дураки, как я погляжу. Если бы я так сделал, как вы говорите, то люди про меня да про вас и думать бы забыли. Работяги все бы сами поделали, и бог бы им не понадобился, а лентяи да глупцы и подавно про бога бы не вспомнили... Сделай я по-вашему, по-глупому, так людям ни бог, ни святые не были бы нужны.

КАК МИКОЛА И ПЕТР ЛОШАДЕЙ НА УКРАИНЕ ПОКУПАЛИ

Бог сотворил белый свет не так, чтобы везде всего поровну было: скота, людей, лошадей. Сначала много всего было на Украине. Наступает весна. Бог видит, что белорусскому мужику пахать нечем, лошадей нет. Не пропадать же нашему брату с голода. Бог дал святому Миколе и апостолу Петру денег и послал их на Украину лошадей покупать.

А Микола очень любил выпить. И зайди он с Петром в кабак. Взяли полштофа, второй — выпили. Как зашумело у Миколы в голове, он и давай еще пить и пропил все деньги, которые ему бог-то дал, до копейки. Не на что Миколе с Петром покупать лошадей.

Вышли они, смотрят: бегут два табуна. Микола как вскочит на первую лошадь, и табун за ним. Петр —на другую, и повели за собой два табуна. Гонят этих лошадей, никто будто этого и не видал, а хвать—свидетели оказались: ворона, сорока да кукушка.

Привели лошадей богу, хотели было его обмануть; бог у них спрашивает:

— Купили лошадей?

— Купили.

— А свидетели у вас были, как вы покупали?

— Нет, свидетелей не было.

Тут откуда ни возьмись ворона.

— А про ворону вы забыли? Ну как они, купили лошадей? — спрашивает бог ворону.

— Укра-али, укра-али!

Сидит на ветке ворона да и знай орет.

— А ты что скажешь, сорока? — спрашивает бог.

Сорока прыгает с веточки на веточку и стрекочет:

— За это им, господи, чи-чи-чи!

Прилетает и кукушка. Эта пожалела:

— Господи, они купили, да ку-у-пили, да ку-у-пили! Микола и Петр обрадовались, что хоть кукушка их руку держит, и говорят:

— Вот ты, кукушка, кукуй только до Петрова дня, а после будешь свободна. А вы, ворона да сорока, раз вы наклепали, вам каркать и стрекотать,— не будет вам никакого отдыха.

ИЛЬЯ И ПЕТРО

Давно это было, когда еще сам бог по земле ходил. Отдал бог весь белый свет Илье и Петру. Известно, где два хозяина, там никогда порядка нет. Один посылает дождь, а другой —вёдро. Плачут тучи, не знают, что делать, кого слушать. Пойдет дождь — Петро бежит да кричит, лается на чем свет стоит:

— Что вы, потаскухи, делаете, зачем мочите сено, люди же теперь косят!

— Нам,— отвечают тучи,— Илья приказал.

— Ах вы мокрохвостки,— ругается Петро, — я вам покажу Илью! Илья всегда разведет гнилья.

Схватит Петро метлу и разгонит тучи по углам, а небо чистенько подметет. Вдруг откуда ни возьмись тарахтит, едет Илья, орет, словно у него живот схватило, аж небо и земля дрожит. Тучи толкутся, как неприкаянные, вылазят из углов, и польет такой дождь, что не только низины, и холмы затопит. Жалуются люди богу, что паны дерутся, а у мужиков чубы трясутся, жалуются и просят бога, чтобы дал вёдро. Призовет бог к себе Илью, ругает его, а тот оправдывается—столько, мол, развелось нечисти-чертей, что надо их громом побить, не то весь свет опоганят. Призовет бог Петра и уговаривает: пускай Илья немного поохотится за чертями. А Илья тем часом так разгромыхается, что аж земля стонет: нет ни дня, ни ночи; тучи кишат на небе, как вьюны в решете; на небе все кипит, как в горшке; молния так блещет, что в глазах темно становится, а Перун-то и знай смолит, полосует сосны и дубы да поджигает постройки в деревнях, либо стога в поле. А Илья ездит себе по небу да командует: «Так, так, так! Го-го-го! Еще, еще... Лупи, лупи его, гада... Вот так, так... Го-го-го! Тресни его по затылку! В загривок, в загривок лупи его, гада! Трах-тах-тах! Так-так-так! Го-го-го!» Просят, молят люди, чтобы унялся гром, а Илья не слушает. Ходит Петро да плюет беззубым ртом от злости. Натешится Илья, начистит свою коляску и поедет к солнышку в гости. Тут Петро подметет небо и давай сушить землю. Вот уже подходит время сеять рожь, а земля сухая, как горячая зола,— опять беда! Беда, что нет дождя. А Илья играет себе с солнышком, а про землю забыл. Не смотрят друг на друга Илья и Петро, сердятся, боятся даже встретиться.

Вот однажды вздумали они походить по земле, поспрошать людей, кого они больше любят: Илью или Петра. Как сошли они на землю, так в скором времени и повстречались. Идут рядом и спорят: Петро говорит, что его больше любят люди, а Илья говорит, что его. Как дознаться, чья неправда? Видят они: человек сеет гречиху.

— Вот,— говорит Петро,— давай спросим, кого мужики больше любят.

— Давай спросим,— соглашается Илья.

— Помогай бог! — кричит Петро.

— Спасибо.

— Скажи, добрый человек, кого вы больше любите, Илью или Петра?

Мужик снял с плеча севалку, поставил ее на землю, почесал затылок.

— А бог его знает, кого мы больше любим: может, Илью, а может, Павла-Петра.

— Ты не плети плетень, — говорит Петро,— а отвечай нам прямо.

— Илья и Павел-Петро — добрые святые, мы их и любим.

— А кого больше?

Видит мужик, что тут не выкрутишься.

— Пожалуй, Павла-Петра.

Илья даже задрожал от злости. Пошли они дальше, а Илья и говорит:

— Спалю за это ему ниву, ничего не уродит.

— А я намочу и пошлю урожай,— говорит Петро.

— Коли так, я сделаю вот что: кто первый попробует с этой нивы лепешку — подавится.

Ухмыльнулся Петро, и пошли они дальше.

Выдалось в тот год на редкость доброе лето: днем солнышко, тепло, а ночью теплая роса или тихенький теплый дождик. Растет все как на дрожжах; сдается, посади на поле дитя, так и оно вырастет. Уродилась гречиха по пояс. Набил мужик пол гумна. Вот намолотил он гречихи, намолол, и напекла хозяйка свежих лепешек полное решето. В ту пору приходит в село Илья с Петром, и заночевали они у того мужика. Забыл Илья, не узнал его.

Сели они ужинать.

— Вот благодарение господу,— говорит мужик,— уродилась нынче гречиха, попробуйте, дорогие гости, свежих лепешек.

А Илья в тот день здорово-таки проголодался. Как схватил он лепешку, так и подавился. Он и туда и сюда, и водою запивал, и кулаком его били и в грудь и в спину —хоть бы что. Догадался он, что это проклятые им лепешки, и давай просить прощения у мужика и Петра. Насилу очухался. С тех пор перестал Илья мешать людям сено косить. И все было бы хорошо, если бы Петро не был таким старым и глухим. Бог говорит:

— Посылай тогда дождь, когда люди просят,— а он не дослышит и посылает дождь, когда люди косят.

ПО КАКОМУ СЛУЧАЮ БЫЛА ДАНА ВЛАСТЬ ЖЕНЩИНАМ И ПОТОМ СНОВА ОТНЯТА У НИХ

Припала апостолу Петру жалость к бабам: дескать, женский пол много от мужей своих терпит. Вот и выпросил Петр у бога для баб власти над мужьями. И такая воля была дана бабам,, что мужику одно оставалось: знай пляши под бабью дудку!

После того апостол Петр с богом по земле ходили и остановились как-то в мужицкой хате на ночлег.

Хозяйки не было дома, и видят они: один муж домовничает — дите качает да горшки в печи ворочает.

— Можно переночевать?

— Да оно можно бы, да не знаю, как баба!..

— Как же так не знаешь? А где же твоя баба?

— В кабаке!.. Чтоб она провалилась! За домом не глядит врвсе.

Потолковали они, потолковали и спать полегли.

Петр лег на полатях с краю, а бога к стенке положил.

Приходит баба, а они уже спят. Баба сперва мужа отругала:

— Каких это ты бродяг пустил на ночь глядя? Как ты смел, не спросившись у меня, их в хату пустить?

Взяла хворостину и ну Петра охаживать этой хворостиной.

Петр ежился, ежился — невтерпеж ему.

А баба хворостину сломала и пошла за другой в сени.

Петр и думает себе: «Переберусь-ка я за бога, а то баба теперь за того, который у стенки, примется».

Вот баба подходит снова к полатям и говорит:

— Ну, с этого будет, я его порядком попотчевала, теперь нужно другого поучить!

Тут снова Петру досталось.

После этого Петр как взмолится:

— Нет, господи, так больно нехорошо; пусть лучше уж бабы мужиков слушаются, чем мужики баб!

КАК МИКОЛА-УГОДНИК РАЗНИМАЛ БАБУ С ЧЕРТОМ

Шел как-то бог с Миколою, всегдашним своим угодником. Слышит бог, тростник трещит.

— Микола,— говорит бог,— сходи-ка погляди, с чего это тростник трещит.

Пошел Микола, гладит, а у речки баба дерется с чертом. Вернулся он к богу.

— Ну, Микола, что это там творится?

—Да баба, с чертом дерется.

— Так ты, Миколушка, поди разними их.

Разнимал Микола, разнимал бабу с чертом, никак не разнимет. Опять пришел к богу и говорит:

— Никак не разнимешь.

Нет, уж ты, Микола, постарайся, разними их: до коих же пор им драться?

Осердился Микола, пошел да и поснимал им обоим головы.

— Ну что, рознял?

— Нет, господи, не рознял, а взял да обоим головы поснимал.

— Нет, так не годится! Сейчас же поди присади им головы обратно и подуй на них моим святым духом; головы сейчас же и приживутся.

Еще пуще рассердился Микола: дескать, опять беспокойство! Побежал да сгоряча присадил бабью голову черту, а чертову — бабе.

С того-то времени очень зла баба стала: все-то она мутит и подбивает своего мужика на свары да на склоки. Где ссора или драка, там уж обязательно баба, где какая-нибудь дележка и раздоры — и там никто, как баба.

А из-за того, что у бабы чертова голова, чтобы не видно было рожек, она всегда волосы покрывает, особенно кума перед кумом.

КАК ПЬЯНИЦА В РАЙ ПОПАЛ

Подходит пьяница к царству небесному, в дверь стучится. — Отоприте!

У апостола Петра ключи от царства небесного; услышав стук, он подходит к двери.

— Кто здесь?

— Да я.

— Кто ты?

— Пьяница. Пустите меня в царство небесное.

— Здесь пьяницам не место, нельзя.

— А ты кто такой, что меня не пускаешь?

— Я апостол Петр.

— Знаю я тебя, ты тот, кто от Христа отрекся не успел петух три раза пропеть... Я все, брат, знаю.

Нечего возразить Петру на это, вернулся он обратно, пришел к Павлу.

— Иди, Павел, поговори с ним.

Подходит Павел к двери.

— Кто здесь?

— Я, пьяница; пусти меня в царство небесное.

— Здесь пьяниц не принимают.

— А ты кто такой, что меня не хочешь пускать?

— Я апостол Павел.

— А, Павел! Знаю, это тот самый, который гнал Христа от Иерусалима до Дамаска, а теперь ты уже в раю.

Нечего Павлу сказать на это, вернулся он обратно и рассказал обо всем Петру.

Говорит Петр:

— Ну, пошлем евангелиста Иоанна: он от Христа ни разу не отрекался,, пусть с ним и поговорит.

Подходит к двери Иоанн.

— Кто тут?

— Я, пьяница. Пусти меня в царство небесное.

— А, ты, пьяница, да еще просишься в рай. Таких сюда'не пускают.

— А ты кто такой, что не хочешь меня пускать?

— Я евангелист Иоанн!

— А, ты евангелист! Зачем же вы обманываете людей? Вы написали в евангелии: «Стучите—и откроют вам, просите — и получите». Разве это не обман? Я часа два стою и стучу, а мне не открывают. Если меня сейчас же не пустишь в царство небесное, я вернусь на белый свет и скажу людям, что вы написали в евангелии неправду.

Испугался Иоанн и пустил пьяницу в царство небесное.

КАК ЧЕРТИ ПЬЯНИЦУ ПРОГНАЛИ ИВ ПЕКЛА

Угодил пьяница в пекло.

Дали ему черти варить в котле триста грешных душ.

А за эти души на этом свете усердно молились их родные.

Приходит к пьянице за этими душами ангел:

— Отдай мне эти триста душ!

Пьяница не отдает.

Тут ангел смекнул, что нужно пьянице, и через некоторое время приносит ему полштофа водки.