Итак, вместо веселого и легкомысленного человека, каким всегда до этого был граф, перед присутствующими предстал иной Понро — печальный и даже слегка постаревший мужчина.
Сюзанна открыла коробочку, вынула оттуда письмо и подала его Понро.
— Вот все, что оставила Габриэла, — добавила она.
Понро взял письмо и прижал его к губам. Потом прочел, и слезы показались на его глазах. Затем он взял за руки Сюзанну и Бель-Роза.
— Друзья, я люблю смеяться, — произнес он упавшим голосом, — но я могу и плакать, как ребенок. Мне кажется, в вашем присутствии я могу это сделать.
— Нет добрых сердец, не способных страдать, — мягко отозвалась Сюзанна.
— Такая юная и красивая! — продолжал Понро. — И она умерла. Что я наделал! Ведь это я обрек её на страдания!
— На этот счет она была обратного мнения, — заметила Сюзанна.
— Нет, все это ужасно! Я помню скромную, но красивую, счастливую и розовощекую Габриэлу. А уже через три года она умерла.
И он прижал к губам локон Габриэлы, произнеся с тоской:
— Это все, что она мне оставила.
Он ещё долго говорил о ней. А прощаясь, в знак признательности просил у молодоженов чести стать их другом.
— Сегодня у нас счастливый день, — заметила Сюзанна, — мы четверо снова встретились и вместе обрели нового друга.
Покинув аббатство, Понро направился в Париж к Лувуа.
— А-а, дорогой кузен, вы все-таки вернулись? — спросил его министр.
— Похоже, да, — ответил граф, — и полагаю, вы оцените тот факт, что первый свой визит я нанес именно вам.
— Это великолепно! Я вам благодарен, дорогой граф.
— Ну, не у в каждой же семье есть такие кузены…
— Я всегда рассчитывал на вашу преданность.
— Вы мне льстите, монсеньер.
— Нет, это не так: в окрестностях Эннерю вы покрыли себя славой, верно?
— Вы, я вижу, принимали у себя мсье Шарни?
— Да.
— Ну до чего ж хорош наш друг Шарни! На все способен…
— От меня ничего не скроется и кому, если не мне, аплодировать вам за вашу храбрость. Жаль, однако, что ваша шпага лопнула в такой критический момент, когда сердце вашего врага было так недалеко от её острия. — И министр продолжал выговаривать кузену в том же духе. Понро не оставался в долгу, парируя уколы Лувуа.
— А ваша схватка с Брегибулем? Что это?
— Монсеньер, просто мне вспомнились наши родственники…
— Благодарите Бога, что ваша шпага не сломалась.
— Просто фортуна предоставила мне реванш.
— Это могу сделать только я, а не фортуна. Что вы скажете, если я дам вам серьезное поручение? При этом вы больше не будете достойны благосклонности его величества, а получите мою протекцию.
— А что скажете вы, если я его не выполню всерьез?
— Я вас арестую.
— Меня ждет Бастилия? Я отказываюсь от поручения.
— А если я прикажу?
— Меня возьмет под защиту принц Конде как своего офицера. А он принц крови.
— У вас сказочный покровитель!
— А, так вы любите сказки. Но иногда они вполне реальны. Смотрите!
Понро подошел к окну, открыл его и указал на ждавшую его во дворе карету. Рядом с ней стоял лакей в цветах принца Конде. На самой карете были вензеля принца крови.
— Эй, Эпине! — прокричал Понро.
Лакей подошел к окну.
— Передай Бургиньону, мы отправляемся.
И Понро обратился к Лувуа:
— Надеюсь, вы все видели? Прощайте, монсеньер.
Он направился было к двери, но министр остановил его со словами:
— Раз вы отправляетесь к Конде, мой храбрый кузен, даю вам совет: там и оставайтесь.
— Он исходит от вас, и я постараюсь его забыть.
И, низко поклонившись, Понро вышел. Министр проследил за его уходом, затем схватил вазу севрского фарфора и швырнул её об стену.
Потянулись дни счастливой жизни новых семейных пар в стенах монастыря бенедиктинских монахинь.
Но вот пришло время, и Бель-Роз почувствовал, как внутренний голос стал обвинять его в бездействии. Как-то, помучившись в очередной раз, он решился; к тому же был повод. В углу монастырского сада он нашел Ладерута с Гриппаром, забавлявшихся стрижкой газона.
— Эй, Ладерут, — произнес он, — завтра утром прибывает епископ Мантский. Вечером же мы должны будем отправиться отсюда.
— Да здравствует король! — Это было выражение высшей радости со стороны Ладерута.